Курение убивает Глава вторая

Первый опыт курения

Глава вторая

Когда маленький человечек первый раз закуривает? Почему это происходит?
Я думаю, что это происходит, конечно, из-за примера взрослых, но самое главное — это происходит из-за того, что маленькому человечку хочется почувствовать себя взрослым, значительным, и чтобы кто-нибудь заметил его в этом обществе безразличных людей. Чтобы он что-то смог сделать такое, что перевернуло бы весь мир в его понимании. И чтобы все его заметили. Заметили его неповторимость и индивидуальность. Поэтому он хочет заявить всему миру, что он взрослый, самостоятельный и независимый. Он хочет всем показать — ОН ЛИЧНОСТЬ!
Из-за этого около моего дома, а он находится возле школы, стоят на переменках щуплые пацаны в окружении размалёванных девиц. Пацаны с осторожностью затягиваются своей, может быть, первой сигаретой в жизни. Но они хотят показаться такими бывалыми героями жизни, что, чуть захмелев от первой затяжки, они размахивают руками, рассказывая небылицы из своей жизни. Через каждые пару слов из их ещё детских и безусых ртов вылетают матерные слова. Девицы воспринимают это благосклонно. Из-за этого ещё больше захмелевшие ребятки изгаляются в россказнях о своей крутизне. Ведь их слушают, с ними соглашаются и даже смеются над проступками какого-то лоха, которого они описывают в своих россказнях.
Всё подчёркивает в окружающих признание этого щегла личностью, крутым парнем.
А на самом деле… Папа с мамой захотели одеть хорошо своего ребёнка. И не поскупились, привезя ему из Китая потёртые джинсы и пару футболок. Папа с мамой захотели, чтобы их сынок был сыт после страшных трудов в школе, и выдали ему на карманные расходы какую-то сумму денег. А он, такой крутой парень, не проел их в школьном буфете, а купил пачку модных сигарет. И теперь, угостив своих — нет, не друзей — одноклассников, выставляется перед ними бывалым парнем.
Ну что же, не он такой первый, который, выдавая родительское за своё, хвастается этим перед друзьями.
Со стороны смешно смотреть на такого надутого петушка. Но на себя ведь со стороны не посмотришь. А друзьям это нравится. Вот и собираются эти группки возле моего дома.
Годы идут. Я живу около этой школы уже больше двадцати лет. Мальчишки-петушки взрослеют, уходят в жизнь. Их сменяют другие, точно такие же желторотые птенцы. Которые в данный момент, с сигаретой в руке, чувствуют себя неподражаемой личностью, непререкаемым авторитетом.

Вот так примерно это случилось и со мной.
Закончился мой первый день во втором классе. Я вернулся домой после школы. Портфель непомерно оттягивал руку, и поэтому приходилось постоянно перекладывать его из одной руки в другую. Поднявшись на наш этаж, я позвонил в дверь тёти Томы, чтобы она отдала мне ключ от квартиры. Посмотрев мне вслед, она тяжело вздохнула:
— Совсем уже взрослый стал.
Меня распирало от гордости. Я уже совсем взрослый! Даже вот и сейчас мне позволено оставаться одному в квартире и делать всё что вздумается.
Я переоделся, достал из холодильника оставленные мамой бутерброды и молоко. Поел и аккуратно повесил в шкаф снятую новую школьную форму. Прошёлся по квартире из угла в угол пару десятков раз и понял, что меня не радуют ни игрушки, ни сегодняшний чудесный день. Ничего меня не радовало, хотя в окно светило яркое солнце, в такой знаменательный день. Ведь я уже настоящий второклассник, а не какой-нибудь первоклашка! И мне хотелось это доказать. Или сделать что-нибудь такое, что удивило бы всех.
Я вышел на наш большущий балкон. Мама на нём высаживала цветы, и сейчас, к осени, они буйно разрослись. Бабушка всегда говорила, когда видела, как я ухаживаю за цветами:
— Ой, наверное, будет садовником мой внучок, как и его прадед.
Про того прадеда мне пропели много песен. И я устал слушать про то, что он посадил на Крестовом острове в Санкт-Петербурге липовую аллею, что он был садовником у графа Воронцова, что у него было много детей и он был замечательным человеком.
Я полил цветы и поплевал с балкона вниз, глядя, как плевки шлёпались на асфальт. Делать было абсолютно нечего. Скука меня разъедала. Всё казалось необычным после летних каникул, когда мама вечерами готовила ужин и позволяла мне играть во дворе.
А сейчас всё оказалось по-другому. Мама на работе и не скоро ещё придёт. Солнце бьёт лучами во двор, на котором никого нет. И я с грустью смотрел вниз с третьего этажа на наш пустой двор. Но тут из соседнего подъезда вышел Черёма. У него сегодня был первый школьный день в первом классе.
Тот тоже без дела слонялся по двору. Видно, и ему делать нечего. Я замахал руками и закричал ему:
— Черёма, что будешь делать?
— Пока не знаю! Давай выходи! — подняв голову, прокричал он в ответ.
Быстро переодевшись в уличную одежду, я моментально оказался во дворе.
Черёма обрадовался моему появлению. С девчонками мы не играли и поэтому оставили их на клумбах и в песочнице. Срочно требовалось что-то сделать. Но куда деть переполнявшую нас энергию, мы не знали.
Делать было, на самом деле, нечего. Мы уже и туда сходили, и сюда. И покачались на качелях и подразнили девчонок. Но что-то всё равно ещё хотелось сделать.
— А давай закурим! — вдруг предложил Черёма.
— И где мы возьмём это курево? — я с сомнением посмотрел на своего друга.
— Бабка у меня уснула, а её папиросы остались лежать на столе. Если я стырю парочку, то она не заметит этого, — чуть ли не шёпотом поделился со мной Черёма.
— Точно! А у меня и спички припрятаны на чердаке, — поддержал я его.
Черёма смотался домой и с таинственным лицом показал мне пачку папирос.
— Ты зачем стырил всю пачку? Бабка же нас засечёт! — обеспокоился я неосмотрительностью своего друга.
— Не бойся, это не её, это отцовские. Тот про них вообще забыл. — С таинственным видом сообщил он. — Где спички?
— Где-где? — возмутился я тупостью Черёмы. - На чердаке.
— Так что мы тут сидим? Давай быстрее туда. Там вообще нас никто не увидит, — протараторил Черёма, и мы быстро вбежали в подъезд.
На чердаке стоял полумрак, от раскалённой крыши шёл жар и было очень душно.
Пройдя в самый тёмный угол чердака, мы там присели.
— Ну, давай зажигай! Где твои спички? — торопил меня Черёма.
Но сидеть в такой духоте оказалось невмоготу, и я предложил Черёме:
— Давай у окна лучше закурим. Там и светлее, и прохладнее.
Черёме тоже, видно, стало жарко, и он согласился:
— Давай, пошли.
Мы уселись под чердачным окном на кем-то оставленные кирпичи. Окно держали по каким-то причинам открытым, из него шёл хоть какой-то свежий воздух.
— А ты когда-нибудь курил? — поинтересовался у меня Черёма.
— Нет. Я только видел, как это делают дядьки и папа, — честно сознался я.
— Я тоже, — Черёма с сожалением скорчил физиономию. — Но ничего. Давай попробуем, — решительно махнул он рукой.
И мы начали пробовать. Для начала размяли папиросы. Папа всегда так делал. Потом продули мундштуки. Их замяли и вставили в рот. Мы сидели друг против друга с папиросами во рту. Важные и гордые: вот, мол, какие мы взрослые, даже можем и с папиросой посидеть! Но никто из нас не решался сделать последний шаг — зажечь спичку и закурить. Было страшновато, но Черёма не вытерпел.
— Чего ждёшь? Зажигай! — заговорщицким шёпотом прошипел он мне.
Я зажёг спичку и протянул её к Черёминой папиросе. Тот потянул из неё воздух, но не вдохнул и сразу же выпустил изо рта клуб дыма. Я поразился. Черёма курит! Ну ничего себе!
Придвинув спичку к своей папиросе, я потянул из неё воздух и непроизвольно вдохнул его.
Что тут началось! В глазах всё поплыло. Из глубины груди стал вырываться кашель, доведший меня чуть ли не до рвоты. Из глаз слёзы лились рекой. Весь мир померк. Осталась одна темнота. Передо мной стояли только удивлённые Черёмины глаза. Тот пытался мне что-то сказать, но я ничего не слышал и не понимал.
Через какое-то время кашель стих и слёзы перестали литься из глаз. Вот тут-то я и разглядел гордого Черёму.
— Слабак. Смотри, как я это делаю! — Он заправски потянул из папиросы и тут же выпустил дым. Меня это удивило.
— Привыкнуть надо, — тоном знатока веско произнёс Черёма. — Что ты её сразу тянешь? Потихоньку тяни и всё у тебя получится.
Несмотря на то, что Черёма младше меня на пять месяцев и на класс в школе, я его послушался.
Через некоторое время мы уже оба дымили папиросами. Вокруг нас стояло целое облако дыма, и оно потихоньку выходило в чердачное окно.
Мы чувствовали себя королями. Нам уже всё было безразлично. Мы узнали вкус взрослой жизни. Важность и гордость переполняла и распирала нас.
Но тут свет в чердачном окне померк, и из него выглянула голова Валерки Четверякова.
Валерка уже перешёл в десятый класс. И для нас, мелюзги, он был непререкаемым авторитетом. Со всеми неразберихами и склоками мы всегда обращались к нему, и он справедливо разрешал наши споры. Родителей он никогда к этому не подключал.
И теперь он неожиданно для нас возник в чердачном окне.
— Это что вы тут делаете, засранцы? Вы что, дом подпалить хотите? А ну, марш отсюда! – прикрикнул он на нас.
Мы, конечно, не ожидали, что Валерка сегодня загорает на крыше. Ведь он же должен находиться в школе. Нас ошарашило то, что кто-то нас мог застать за таким непристойным занятием, как курение.
Валерка без разговоров ухватил нас за шиворот и, несмотря на наши вопли и сопротивление, выволок на улицу.
На этот случай невезучий во дворе стояла моя мама с тётей Галей, Черёминой мамой.
Валерка, не церемонясь, выпустил наши шкварники перед ногами наших матерей, зло выговорив при этом:
— Забирайте ваших курильщиков. Они чуть дом не спалили! — и, бросив на землю пачку папирос со спичками, прихваченные на чердаке, Валерка вернулся в подъезд.
Конечно, наши мамы первым делом обнюхали нас. И что тут началось! В ушах стоял только их крик, прерываемый увесистыми подзатыльниками и подзадниками.
Черёму я уже не видел, потому что мама затащила меня домой самым бесцеремонным образом и, как злостного курильщика, заперла в темную кладовку до прихода папы.
Папа, как всегда, пришёл домой поздно вечером.
Я слышал из кладовки, как открылась входная дверь и как мама что-то объясняла ему. И вот дверь в моё заточение открылась. В темноту кладовки хлынул свет из коридора. На пороге стоял спокойный папа.
— Ну что, куряка, выходи. Поговорим, покурим. Обсудим твою учёбу и успехи. — Как бы с усмешкой произнёс он.
Что оставалось делать? Пришлось выходить. Я с осторожностью, бочком вышел из кладовки.
— Да не бойся ты. Ты же взрослый. Что ты так переживаешь? — спокойно проговорил папа. — Никто тебя не тронет. Просто чисто по-мужски посидим, поговорим.
Я с недоверием просочился в комнату и скромно присел на краешек предложенного мне стула у стола.
Папа сел напротив меня. Он долго молчал. Мама пристроилась рядом с ним. Наконец-то папа поинтересовался:
— Ничего не хочешь мне сказать? — Но, видя моё упорное молчание, предложил: — Ну что же, остаётся только закурить и обсудить по-мужски эту проблему.
Он выложил на стол пачку папирос. Достал из неё одну папиросу и протянул мне другую.
Ничего не оставалось делать, как только взять её.
Минуты тянулись. Папа разминал в пальцах папиросу и о чём-то думал. Ну а мне что оставалось делать? Я тоже разминал в пальцах папиросу. Папа посмотрел на мои пальцы и ухмыльнулся:
— Да ты уже специалист, я посмотрю. Тогда давай уже и закурим.
Он зажёг спичку и протянул её мне. Я представил себе, что случится, если я затяну в себя этот вонючий дым. Мне очень не хотелось пережить те боли и муки, перенесённые мной на чердаке, и я потихоньку потянул в себя дым, но не вдыхал его полностью.
Как только дым наполнил рот до отказа, я его выдохнул и, закатив глаза, специально свалился со стула. Тут я принялся изображать то, что на самом деле происходило со мной на чердаке. Я изображал все мои прежние рвотные конвульсии, кашель, вопли, слёзы, корчась и катаясь по полу комнаты нарочно, якобы это действительно происходит со мной сейчас.
А слёзы текли по-настоящему. Рёв из горла и кашель на самом деле были неподдельными. Орал я больше всего из-за страха, ведь не изобрази я этот спектакль, быть бы мне в итоге поротым как сидоровой козе. А что у папы рука тяжёлая, я уже не раз пробовал. Поэтому, страшась предполагаемой расправы, я орал и вопил от души.
Первой не выдержала мама. Она с криками и стенаниями бросилась ко мне. Подхватила меня на руки и принялась целовать моё лицо, глаза, слёзы.
— Ты что же это такое сотворил?! Ты же ребёнка чуть не убил! — кричала она в лицо папе. А тот только бормотал в ответ:
— Ну как же так? Ну, только раз? Да не может же такого быть…
Но мама не обращала внимания на папины слова. Она быстро унесла меня в ванную комнату, раздела и поставила под тёплый душ. Слёзы потихоньку смешались с тёплыми струями воды, рыдания постепенно прекратились.
Вынув из ванны, мама завернула меня в тёплое полотенце и уложила в кровать, а сама легла рядом со мной. Всхлипывания мои стали затихать, и я провалился в сон.

Утро было прекрасное. Папы уже уехал на какую-то аварию на шахте.
Вместе с мамой я вышел из дома. Навстречу нам попались тётя Галя с потрёпанным Черёмой.
— Ты уж доведи моего оболтуса до школы, — попросила она маму, а сама заспешила в другую сторону.
Взяв нас обоих за руки, мама довела нас до школы, поцеловала меня в щёку и погладила по макушке.
— Смотри, будь хорошим мальчиком, — в напутствие проворковала она, достала кошелёк и дала мне двадцать копеек. — А это потратишь в буфете. По своему усмотрению, — напомнила она и, ещё раз чмокнув меня в щёку, вышла из школы.
Двери школы за мамой закрылись, а до звонка на урок оставалось ещё минут десять. Я взглянул на понурого Черёму.
— Ну что? — участливо поинтересовался я у него. — Лупили вчера?
Черёма пошевелил лопатками и поёжился:
— Отец как сдурел, ремнём лупил прямо по спине.
— И ты что, ни в чём не сознался? — с ехидцей смотрел я несчастного Черёму.
— Да ты что? Он бы меня тогда вообще бы убил, — угрюмо бубнил он в ответ.
— Ну и дурак. А мне мама, видишь, даже двадцать копеек дала на пирожки, вместо пяти. Это всё за правду.
— Дашь укусить? — Я чувствовал, что Черёму даже толком не покормили сегодня или у него отсутствовал с утра аппетит после порки.
— Конечно, — я утвердительно кивнул. — После первого урока прибегай к буфету! — прокричал я ему, собираясь бежать в класс.
В ответ я увидел его большие добрые глаза и упрямый подбородок.
— А курить я всё равно буду, — услышал я вслед.
Меня как будто окатило холодной водой. Я остановился. Повернулся к нему и, подойдя вплотную к своему другу, пригрозил:
— Если закуришь, за пирожком на перемене не подходи, — и рванул к себе в класс.
Насколько мне известно, Вовка Черёмин так никогда больше и не курил, хотя меня перипетии судьбы заставили это сделать.

Конец второй главы

Рассказ опубликован в книге «За жизнь…» https://ridero.ru/books/za_zhizn_1/