Чрезвычайное происшествие

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

День выдался чудесный, тихий, ясный, небольшой морозец и яркое, как в Африке, северное солнце. Снег искрился как, расплавленное серебро, и слепил глаза. На работу все пришли в праздничных одеждах, в приподнятом настроении. В актовом зале мужчины устанавливали телевизор. Во всех конторских кабинетах по радио звучала торжественная патриотическая музыка. Мужчины в лётной форме кучковались в коридоре и в курилке. Работать особо никто не спешил. Все ждали десяти часов.
В рабочей бытовке наоборот, новый начальник – молодой человек послеармейского возраста, Адольф Гиллер, отдавал последние указания: кому чем заниматься: «Сварщик Созинов и его помощник, плотник Анатолий Пупков продолжают обустройство стеллажей в кирпичном складе, всё, как намечено по плану, только не начинайте сварочные работы без письменного разрешения пожарных. Пожарные должны вот-вот приехать». В это время открылась входная дверь, и, с мороза румяные, зашли аэропортовские вохровцы. Взяв от Адольфа заполненный бланк разрешения на проведение огнеопасных и сварочных работ, все вместе пошли на склад.
– Чему тут гореть? – спросил пожарный. – Стены кирпичные, пол бетонный, стеллажи железные, на полках пусто. На всякий случай полейте пол водой, поставьте рядом огнетушитель и кошму.
– Они уже здесь стоят, – показал пальцем сварщик. – Не первый день работаем, знаем!
– Ну, тогда работайте! Закончите сварку за два часа до окончания рабочего дня и позвоните нам. Мы приедем, проверим, – сказал пожарный, и расписался в бланке и в своём журнале.
– Ну, работайте! – сказал Гиллер. – Склад должен быть механизирован и выглядеть как игрушка, чтоб не только на базу, но и сюда на экскурсии приходили. С вышестоящим начальством всё согласовано. Он пожал рабочим руки и ушёл вместе с пожарным.
В десять часов утра вся контора собралась в актовом зале.
– Все флаги в гости к нам! – торжественно комментировал события диктор центрального телевидения. Прямая трансляция из кремлёвского дворца съездов. На экране, под бурные аплодисменты делегатов, входят гости со всех концов земли, представители дружественных стран и народов. Потом все в зале встали, и в президиуме появился генеральный секретарь ЦК КПСС СССР дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев в сопровождении группы партийных товарищей и членов Советского правительства.
Вся страна с затаённым дыханием следила за эпохальными событиями в краснознамённой праздничной Москве. Везде по всей стране горели голубые экраны телевизоров, всюду были включены радиоприёмники.
«Говорит и показывает Москва. Работают все радиостанции Советского Союза!»
Время пролетело быстро, наступил обед. Выключив телевизор, конторские оделись и пошли по тропинке в снегу, гуськом, в столовую. Хоть идти далековато – полтора километра, зато кормили там хорошо и недорого, а прогуляться по свежему воздуху полезно для здоровья и для аппетита. Движение –  жизнь.
Пообедав, в хорошем настроении, все работники аэропорта, то есть базы материально-технического снабжения Северного управления Гражданской авиации, возвращались на свои рабочие места. Но что-то странное творилось на дороге. Много машин стояло без движения. Автомобильная пробка? Но почему? Такого ещё никогда не было.
 Вдруг послышались сирены пожарных машин. Выйдя из-за поворота, авиаторы увидели, что поперёк дороги лежат твёрдые от давления пожарные рукава и из стыков фонтанами хлещет вода. Везде мокро и скользко.
«Самолёт что ли упал?» – подумал Гиллер, увидав дым, и побежал. Добежав до ворот, он увидел на базе массу пожарных машин и суетящихся пожарных. Из кирпичного склада, как из паровозной трубы, валил дым. Что-то горит. Густой чёрный дым столбом уходил в небо. У Адольфа внутри всё оборвалось. Подбежав к складу, он увидел, что ворота сломаны, склад пустой, а дым идёт из-под земли.
Как же они позабыли и не вспомнили, что в подвале хранятся самолётные колёса, авиапокрышки, но как они могли загореться? Пол-то бетонный! Подбежал начальник отдела.
– Что? Проводили сегодня сварочные работы? – спросил он со страхом.
– Да! – ответил Адольф.
– Быстро уберите все следы. Сварочный трансформатор, огнетушители, всё! Отмажем тебя! Выкрутимся! Но чтоб сваркой не пахло!
– Причём тут я? Это ваше было указание! Я сделал всё по инструкции. Разрешение на проведение сварочных работ есть. Меры безопасности мы предприняли. Всё по инструкции!
– Я сказал быстро! – крикнул Горьев.
– Есть! – ответил начальник базы и дал распоряжение рабочим. Рабочие утащили всё из задымлённого склада.
Дым валил всё гуще и гуще. Снег вокруг почернел от сажи. Солнца не было видно. Лица – как у шахтёров. Приехали следователи, милиция, ОБХСС, КГБ. День-то какой особенный, а тут такое ЧП! Пожар второй категории. Уже в Москву доложили. Вылетает государственная комиссия.
Пожар под контроль взять не удалось. Стихия бушевала во всю мощь. Пожарные посовещались и решили просто залить подвал водой. Что резине будет? Но покрышки не тонули, они плавали на поверхности воды и продолжали гореть.
В подвал шёл грузовой лифт, через его шахту и выходил весь дым. Лифт был загружен авиарезиной, но поднять его не могли, потому что крючок тельфера не доставал до корзины лифта буквально полметра. Все сгрудились у шахты и смотрели туда, откуда шёл дым и вырывалось жаркое пламя, но никто не знал, как поднять лифт.
– Если его поднять, тогда можно было бы заткнуть все щели и пламя без свежего воздуха должно просто задохнуться. Огонь погаснет, – сказал начальник пожарных.
Адольф схватил валяющийся под ногами длинный арматурный прут толщиной с палец и прыгнул в дымящуюся темноту шахты. Он понимал, что всё надо сделать очень быстро, иначе он просто задохнётся и сгорит живьём у всех на глазах. Он просунул прут в петлю лифта, другой конец накинул на крючок тельфера и в порыве завязал железный прут, как будто это была верёвка.
– Подымай! – крикнул он во всё горло.
Тельфер загудел, и корзина лифта с Адольфом, стоявшем на её крыше, стала медленно подыматься из объятой пламенем глубины. Десятки рук потянулось к чумазому смельчаку и выдернули его из догоняющих языков пламени. Лифт подняли, разгрузили, выкатили на улицу горящие авиапокрышки и потушили в снегу. Но операция «лифт» не помогла. Воздух поступал откуда-то ещё, и резина горела бурно. Тогда руководитель пожарных решил тушить пеной, но подвал выглядел уже как бассейн. Никто не видел, что там происходит. Тушили вслепую, наугад.
Если бы первый, увидевший пожар, заскочил в подвал, включил свет и выкатил бы на улицу одну две горящие покрышки, то пожара бы не было. Но подвал был закрыт, ключи были у кладовщика, а кладовщик находился на обеде в столовой, за полтора километра от пожара.
Вся территория базы была заполнена автомобилями: пожарными, милицейскими, служебными машинами партийных боссов; дежурила скорая; все мигалки, моргалки маячили и сверкали. Все работники аэропорта прибежали посмотреть, но народ разгоняли. В конторе от грязи, от сажи и мокрых следов было неряшливо, как в угольной котельной. Все, наглотавшись дыма, кашляли и сморкались. Из носа вылетали густые, чёрные шмотки. Рабочий день давно закончился, стемнело, но никто не уходил. Специальный милиционер - фотограф постоянно фотографировал всё происходящее.
Адольфа вызвали в собственный кабинет на первый допрос. Строгий следователь задавал вопросы. Адольф всё отрицал. Вышестоящий начальник обещал «отмазать», но он исчез и не показывался на глаза, фактически бросив Гиллера на произвол судьбы. Следователь всё записывал и дал расписаться Адольфу, объявив его под следственным, и взял подписку о не выезде.
Пожарные тушили всю ночь, пожарные машины приехали со всей округи. К утру пожар потерял свою силу, дым успокоился и перестал валить. Но гарью пахло за версту. К рассвету пожар потушили. Пожарные оставили одну дежурную машину с экипажем, на случай нового возгорания и разъехались. Следом уехала милиция, разошлись люди.
Адольф зашёл в свой грязный кабинет, сел, положив руки на стол, голову на руки, постарался успокоится и уснуть, но мысли чёрными воронами нападали на него и страшно каркали. Костюм местами прогорел, пропах дымом. Усы, брови, волосы он изрядно подпалил, болели ожоги, но он был жив, и всё обошлось без жертв.
– Жертву найдут или назначат, – говорили на пожаре.
Он ясно понимал, что козёл отпущения за такой день будет нужен и, скорее всего, выберут его, как руководителя работ и начальника объекта, так что впереди ждут сухари и нары. Жене звонить не стал. Она беременная – ей нельзя волноваться.
Утром, умывшись в умывальнике и приведя себя в порядок, позвонил жене. Она уже всё знала. Весь город говорил об этом в подробностях и даже с прогнозами следствия и решение суда.
Прилетела министерская комиссия. Адольфа даже не вызывали. Побродив по базе, высокое начальство составило какую-то бумагу и уехало. После обеда появился хмурый начальник отдела, и хотя он хорошо относился к Адольфу, но сейчас держался официально и на дистанции, как будто боялся, чтоб к нему ничего не прилипло.
– Дело дрянь! – сказал он. – Они хотят иметь не уголовное, а политическое дело. Диверсия! Вредительство. Понимаешь, если бы в этот день в Москве не открылся съезд партии, всё было бы проще, а теперь об этом уже все делегаты знают, всё политбюро, всё правительство и даже самый главный! А тут у тебя ещё фамилия звучная, запоминающаяся, и национальность подходящая, как бы и меня не загребли до кучи. Проект приказа по министерству уже подготовили. Прославились на всю страну! Вообще ляг на дно и не шевелись. Я сделаю всё, что могу, но они хотят это с чем-то увязать и состряпать дело. Ты, наверное, слыхал, что на седьмое ноября, когда наше местное правительство взошло на трибуну, чтобы принять военный парад и демонстрацию трудящихся, кто-то из них услышал под трибуной тиканье часов. Вызвали милицию. Она проверила и нашла самодельное взрывное устройство, довольно мощное, завёрнутое в старые газеты. Через полчаса минера, который во всём признался, арестовали. Он завернул взрывчатку в газеты, которые выписывал, и на каждой чётко стоял его домашний адрес. Не продумал, дурак!
Местные следователи Гиллера затаскали. Для начала они ласково и вкрадчиво, как друзья, спрашивали о его прошлом, интересовались планами на будущее. Им было интересно всё в мельчайших подробностях. От такого въедливого внимания Адику становилось то хорошо, то плохо. Даже жена не была к нему так внимательна, как они. То, что в тот день проводились сварочные работы, выяснили без труда. Бланк о разрешении сварочных работ сразу изъяли. Эксперты выяснили причину пожара. Некачественное строительство складского помещения. Оказывается, в бетонном полу были дырочки диаметром с мизинчик. Плиты перекрытия внутри пустотелые с круглыми, как труба, отверстиями во всю длину. Сварочная искра – окалина – упала в дырочку, прокатилась внутри по пустотелому жёлобу и упала с потолка подвала на хранящиеся там самолётные колёса. Расплавленный металл въелся в резиновую покрышку, и она задымила, разгоревшись, завлекла в пламя другие колёса. Образовался пожар с огромной температурой, обильным выделением сажи и удушливого дыма. Причина пожара – некачественная железобетонная плита перекрытия и сварочная искра. Дырочку в полу никто видеть не мог, потому что она находилась под нижней полкой металлического стеллажа.
Через несколько дней официальная версия следствия изменилась и присоединилась к мнению Москвы. Основная причина – сварочные работы; но это было организовано для отмазки глаз, чтобы скрыть истинную причину: срыв тожественного открытия партийного съезда. Диверсию, которая призвана была омрачить светлый всесоюзный праздник.
Разрешение пожарных на производство сварочных работ из дела исчезло. Вся ответственность легла на молодого нерусского начальника базы и организованную им боевую группу вредителей в количестве трёх человек: начальник, сварщик и помогавший сварщику подсобный рабочий. Все трое – под следствием. На всех заведено дело, и по окончании расследования состоится выездная сессия открытого показательного суда в доме культуры авиаработников.
Первым возмутился такому повороту дел инспектор госпожнадзора Анатолий Иванов. Он отправил следователю официальное разъяснительное письмо, а его копию – в партийные органы. В этой петиции он утверждал, что при вновь назначенном молодом начальнике всего за год на базе произошли столь значительные изменения к лучшему, которые при всех до него начальниках вместе взятых, начиная с основания объекта, не происходили и в сотой доле.
«Он отремонтировал пожводоём, который десятки лет находился в плачевном состоянии и который в тушении пожара сыграл решающую роль. И что на самом пожаре ни один пожарный, ни один следователь, ни один милиционер, ни один рабочий не рисковал своей жизнью и не прыгал в горящую шахту лифта, чтобы спасти социалистическоё имущество; а Адольф пошёл на подвиг не раздумывая. Все это видели. И не судить его надо, а наградить, по меньшей мере, медалью «За отвагу на пожаре», а трудовую деятельность рассмотреть и подумать, как отблагодарить его за столь эффективные дела в столь короткий срок. Эта база авиапредприятия была лучшей в городе, и я, как инспектор госпожнадзора, экскурсии туда водил и призывал других руководителей, чтобы брали с него пример, как надо работать. Адольф ещё очень молод, только что демобилизовался из рядов Советской армии, в которой был младшим командиром и отличником боевой и политической подготовки. Он награждён почётной грамотой горкома комсомола, и он не раз был поощрён командованием аэропорта. Он приютил в своей семье сироту-детдомовца. Адольф является ударником коммунистического труда, его портрет висит на доске почёта, он успешно заканчивает вечернюю школу рабочей молодёжи и готовится поступать в университет. Он вот-вот станет отцом.
То, что случилось, – несчастный случай из-за бракованной железобетонной плиты перекрытия, которую строители не должны были использовать».
Вторым возмутился бывший начальник Адольфа Альберт Пантелеев. Он пришёл к Адольфу и сказал, что служба связи и радионавигации аэропорта по собственной инициативе на общем профсоюзном собрании выдвинула его в качестве общественного защитника на предстоящий суд и, в случае чего, хотят взять Адольфа на поруки. Все бывшие коллеги хорошо помнят Адольфа, как хорошего товарища, работника и прекрасного гражданина. Он также принёс обсудить с Адольфом ходатайство к властям, письмо и очень хорошую общественную характеристику. Ещё Пантелеев попросил, чтобы как можно скорее сделать серию сравнительных фотографий. Как было и как стало. На другой день Адольф всё перефотографировал, сравнил с ранними снимками и сам удивился содеянному. Фотографии убедительно говорили сами за себя, без слов указывая на истинно ударный труд. Потом подключилась комсомольская организация аэропорта и общественность. Люди были неравнодушны и к тому, что случилось, имели своё мнение.
Профсоюзному комитету базы ничего не оставалось делать, как тоже отреагировать на происходящие события, чтобы повлиять на следствие и решение советского суда. Состоялось профсоюзное собрание и все, как один, коллеги говорили о своих подсудимых только хорошее, вспоминали отдельные случаи из их жизни, и выходило, что не судить их надо, а награждать, и немедленно, и по-крупному. В результате всем троим, утвердили замечательные характеристики. Выдвинули ещё одну кандидатуру общественного защитника в лице председателя профсоюзного комитета товарища Викова Евгения Александровича. В следственные органы был направлен протокол профсоюзного собрания и коллективное ходатайство.
Снег давно растаял. Склад отремонтировали. Адольф арендовал на судоремонтном заводе пескоструйную машину. Компрессор подавал сжатый воздух вместе с сухим, мелким песком и он, как наждачной бумагой, своим абразивом соскабливал с чёрных кирпичей въедливую сажу. Кирпичики покраснели и блестели как новенькие. Ничего другого сделать было невозможно – ни закрасить, ни соскоблить сажу не удавалось, а теперь после ремонта своими силами, всё выглядело лучше прежнего.
Начальник отдела тоже постарался и часть сгоревших колёс, втайне от следствия, по договорённости с авиапредприятиями, выписали задним числом, как будто их отгрузили до пожара. Там, на местах, они списали всё, как будто установили на самолёты, тем самым существенно снизили официальную сумму ущерба, нанесённого пожаром, хотя и рисковали все головой. К началу суда последствий от пожара почти не было, за исключением неприятных воспоминаний об открытии съезда.
Дом, в котором была квартира Адольфа, поставили на капитальный ремонт и всем жильцам предложили временно выселиться, кто куда может. Адольф решил, что в этих условиях жене лучше всего на время уехать в Казахстан к маме, там рожать и дожидаться, когда после ремонта можно будет вселяться в дом, если Адольфа не посадят. Купил билеты ей до Кокчетава и себе до Москвы, туда и сразу обратно. Прямых рейсов тогда не было, и со страхом помня, что давал подписку о не выезде, Адольф вечером вместе с женой вылетел в Москву, ночью посадил её на Кокчетавский самолёт, позвонив с вокзала её родителям, чтобы встречали, а сам ночным, почтовым рейсом прилетел назад. Никто на работе даже не догадался о его бессонной ночи. С жильём устроился скромно, его впустил к себе один из его работников, выделив одну маленькую комнату в своей квартире. Адольф спал на диване, ел из консервных банок, варил на электроплитке, которая стояла на табуретке. Обходился малым.
Суд состоялся в мае. На деревьях была нежная, липкая листва. Солнце светило оптимистически. Дом культуры украсили как на выборы. Люди сажали картошку и возились на дачных участках, но, несмотря на занятость, в зале свободных мест не было. Весь аэропорт, кажется, весь город, присутствовал на суде, хотя и был будний рабочий день.
На сцене за столом, покрытым красным сукном, сидела «тройка». Народный судья и два народных заседателя. В зале в первом ряду харахорился прокурор и следователи, отделившись с другого конца первого ряда, расположились общественные защитники и адвокаты. Обвиняемых посадили во второй ряд. Третий ряд был пустой, как изолятор, а на четвёртом сидели все инспекторы госпожнадзора, пожарные, свидетели, и дальше – любопытная публика.
Суд шёл три дня. Адольфа трясло. Руки, ноги не слушались. В туалет хотелось каждые пять минут. Аппетит пропал. Губы были синие, лицо бледное. Терзала мысль: посадят, не посадят? Посадят, не посадят?
«Если судить по совести – забудь про закон, если по закону – забудь про совесть», – говорят в народе. Одним судьба улыбается, другим гримасничает. Сажать вроде не за что, строителей даже не искали, следователи всё перевернули на левую сторону. «Существует определённое мнение в верхах», – шушукались Иуды. Судья тоже, наверное, получил соответствующее указание. Вон как судит, народ из зала кричит, возмущается. Молодцы защитники, вступили в открытый бой не только с судьёй, со следователями, но и с системой! Адольфу дали последнее слово, и он выступил так, что даже судья слушал его не моргая и, кажется, проникся сочувствием.
В конце концов самый гуманный в мире суд вынес решение и ни за что влепил всем срок. Адольфу дали полтора года. Соучастникам поменьше. Потом срок всем заменили на условно, на исправительно-трудовые работы, иначе говоря, химию. В течение десяти дней он обязан был частично возместить причинённый пожаром ущерб, в противном случае будет произведена конфискация домашнего имущества. Впервые за полгода Адольф спокойно уснул.
На другой день на работе за имеющуюся судимость Адольфа сняли с должности начальника базы и перевели на нижеоплачиваемую работу инженером спецавтотранспорта и наземного аэродромного оборудования. В трудовую книжку вписали волчью запись с указанием статьи уголовного кодекса. С разрешения начальника отдела бухгалтерия выдала Адику авансом зарплату за полгода вперёд, которую он тут же увёз в здание городского народного суда и уплатил судопроизводителю, получив квитанцию о погашении судебной задолженности. За ударный труд заплатил из своего кармана и лишился всего.
Условность наказания обязывала осуждённого после двадцати часов всегда быть дома. Приезжала патрульная милицейская машина, и незваные визитёры наносили контрольный визит. В случае отсутствия отбывающего наказание домашний арест мог превратиться в тюремный.
Когда прошло полсрока отбывания наказания, по просьбе Адика местный комитет опять созвал общее собрание, где обратился с коллективным ходатайством в народный суд с просьбой: за хорошее поведение на работе и в быту отменить судебное наказание, условно-досрочным освобождением, с включением срока отбывания наказания в общий трудовой стаж. Адик сам отвёз ходатайство в суд. Судья взял у осуждённого ходатайство и лукаво попросил о нескольких личных мелких услугах, которые осуждённый немедленно выполнил. Через неделю суд прислал в отдел кадров своё решение о досрочно-условном освобождении всех троих работников отдела, проходивших по делу о пожаре в день открытия двадцать пятого съезда Коммунистической партии Советского Союза.