Расскажи мне про звезды 23

20 сентября, четверг, 1984 год.

ФЕДЯ
Было уже около пяти вечера, и отец решил отпустить меня домой. Пасмурный свет уходящего дня синел из окон больницы. Я шел по коридору приемного отделения и вдруг увидел своего друга Игоря Горшкова. Он стоял с самодовольно задранным вверх носом и разглядывал что-то на стене.

— О! Привет! — подхожу к Игорю, он встрепенулся и оглянулся на меня, как будто спустился с небес на землю. Я заметил, что он рассматривает плакат, рассказывающий о вреде табака. По изголодавшемуся тщеславию Игоря, сверкнувшему мне из окон его глаз, по тщеславию, которое как невидимая, но мощная черная дыра, готово было высосать из меня слова похвалы, я сразу понял, что автором плаката является мой друг. Да, плакат был неплох, но я не стал рассыпаться в комплиментах. Я думал лишь о том, что б побыстрее покинуть здание больницы.

— Плакат что ль принес? — спрашиваю я, окинув взглядом его художество.

— Ага. Как тебе? — с надеждой спрашивает он, не в силах оторвать взгляд от своего творения.

— Сойдет! — небрежно говорю я и оглядываюсь по сторонам. — Ты домой?

— Да, наверное…

— Пойдем, меня отец отпустил. — я подталкиваю погрустневшего друга к лестнице. — А то сейчас припрягут. Ты ж знаешь, я безотказный.

Мы сбежали с лестницы, оделись и вышли на улицу. Было холодно и пасмурно. По синему небу вовсю расползлись растрескавшиеся облака. В воздухе густо толпились, выпадавшие из них, крошки измороси. Мы шли по дороге, под шорох сгнивших листьев, и подталкиваемые в спины упрямым ветром.

— Ты макулатуру собрал? — спросил я Игоря. Он, как будто очнулся и испуганно поднял на меня глаза.

— А я не смогу сдать. Мне бумага нужна. — растерянно выдал он.

— Зачем? — я усмехнулся. — Опять что-то задумал?

— Мне нужно декорации для спектакля сделать.

— Ты в театральный кружок записался? — я рассмеялся в голос.

— Да ну тебя! — нахмурился Игорь. — Меня знакомый попросил помочь.

— Ты такой отзывчивый! А марку на конкурс нарисовал?

— Нет еще. — Промямлил Горшков и опустил глаза. — Завтра рисовать буду.

Я так замерз, что у меня свело скулы.

— Не успеешь. — обеспокоенно сказал я, глядя на друга. — На тебя весь класс надеется.

— Успею!

— Придумал хоть, что рисовать будешь?

Игорь молчит. Отвернулся.

— Да как же так? Сдавать уже в понедельник! Давай вместе думать. Так, можно лозунг какой-нибудь про коммунизм. Это должно понравиться всем, вечная тема.

— Да какой лозунг? Я же не плакат должен нарисовать. Это ж марка, она крошечная. Там рисунок нужен. Я думаю нужно что-то про космос или про спортивные достижения. Может, нарисую «Союз Т-12», как он в космосе летит… Или Светлану Савицкую, как она летает на шланге в космическом пространстве, а вокруг пришельцы летают, пытаются контакт наладить с нами.

Мы посмеялись.

— Может про спорт? Про зимние Олимпийские игры, мне кажется, очень хорошая тема. Да у нас в стране много о чем нарисовать можно! Вообще, все прямо в куче нарисовать и написать: «Первые всегда, первые во всем!»

Игорь усмехнулся. Я надеялся, что хоть как-то расшевелил его воображение.

— А что с макулатурой-то делать? — спросил я. Игорь пожал плечами. — А помнишь, как я в прошлом году сдал отцовские документы вместе с макулатурой? Он принес домой заполнить, а я их утром сгреб вместе с газетами и понес. А потом он прибежал в школу к нам и мы все искали эти документы в бумажных кипах. Хорошо хоть нашли.

— Ага, и твой отец такой злой был. У него прямо искры из глаз сыпались, как он на тебя глянул в конце.

— Эх, Игорь, все-то ты только грустные моменты помнишь!

К этому моменту мы с Горшковым подошли к его желтой облупившейся пятиэтажке, попрощались и он убежал в подъезд. Я завернул в переулок и пошел через дворы.

Вечером отец вернулся поздно. Я вышел в прихожую встретить его и увидел, что он чем-то обеспокоен. Мама спросила, что случилось, но услышала в ответ лишь многозначительный загадочный вздох.

— Нормально все. Небольшие проблемы были, все уже решилось. — позже говорил он ей на кухне, когда я ушел в комнату.

За ужином отец оставался молчалив, а мама много говорила обо всем на свете. После ужина я вернулся в комнату и приготовил пачку газет. Я собрал всю ненужную бумагу и сложил ее стопкой на столе. Нужно было сразу перевязать это все веревкой, но я думал, вдруг найдется еще что-то ненужное. Заглянув в ящик стола, я случайно наткнулся на порнуху. Тот самый журнал с девушкой, похожей на Машку. Журнал был не мой, а Игоря. Я ему его просто не вернул. Как я мог? Там же Машка. Я сказал, что журнал у меня конфисковал отец. Ну и все как-то улеглось. Мне захотелось полистать его и освежить воспоминания. Потом вдруг меня отец вызвал для разговора на кухню и стал рассказывать, что сейчас опасно ходить по улицам в одиночку, что может всякое случиться. Говорил, что мне не нужно поздно домой возвращаться одному, и что теперь мы будем возвращаться домой из больницы только вместе. Этот разговор не вызвал у меня подозрений, ведь отец регулярно проводит со мной подобные беседы. Я выслушал его и пошел спать, так и забыв про журнал, оставшийся на моем столе. А ночью порыв ветра распахнул мое окно, и вся макулатура с шумом разлетелась по комнате. Я в потемках быстро сгреб все в кучу и лег спать.


РОМА
Сегодня я зашел в аудиторию и увидел, что на моем месте, на столе, лежит голубая хризантема. Она была не настоящей, сделанной из бумаги, но это было не важно. Я подошел и взял ее в руку. За спиной у меня раздался смех и шепот. Может быть, этот смех был адресован не мне, может быть, я просто слишком мнителен в последнее время, мо мне стало не по себе от этого смеха. Конечно, я сразу понял, что значит этот цветок, пусть и бумажный. Это не просто шутка. Я не подал виду, просто отложил несчастный цветок в сторону и сел на свое место. К счастью я обладаю завидным спокойствием и умением держать себя в руках.

Два года назад в нашем институте произошел несчастный случай. Одного студента, учащегося на первом курсе, избили в его собственном дворе. Он умер в больнице через два дня. Почти все студенты пришли на его похороны, и почти каждый принес с собой голубую хризантему. Вся его могила была завалена голубыми цветами, и в куче этих цветов кто-то оставил записку: «пидор». В общем, голубая хризантема, которая в природе не существует, стала в нашем кругу символом гомосексуализма и других отклонений, резко осуждаемых нашим обществом. Более того, она символизирует опасность и угрозу, в сторону ее обладателя. Таким образом, получив этот цветок, я получил и предупреждение. Меня считают «ненормальным». Интересно, из-за чего? Мне на ум пришел наш с Лешей разговор, когда он долго и упорно рассказывал мне о «заднеприводных» и спрашивал об Илье. Неужели мне угрожают из-за того, что я общаюсь с Ильей, о котором кто-то, возможно, распускал слухи? Это так глупо. Или что? Может быть, мне просто угрожают? Некий Рат предупреждал меня в письме о приближающейся смерти. Может все это как-то связано между собой?

Вечером, к шести часам я пошел в больницу. Улицы накрыла вечерняя тьма, а фонари еще не горели. В переулке на меня напали.

Я шел в больницу привычным путем, каким хожу всегда. Завернув во дворы, что бы сократить путь, я услышал, как за мной идет кто-то. Я не стал оглядываться, ведь этим я только покажу свой страх. Но воспоминания о голубой хризантеме вызвали во мне отчаянный ужас, прокатившийся по поему телу ледяной волной. Ускорив шаг, я направился к арке, которая должна была вывести меня на людную улицу, но я не успел. Быстрые шаги за моей спиной размножились и достигли меня. Я оглянулся и получил удар в лицо. В это же мгновение я потерял чувство равновесия и ощущения пространства, будто я рассыпался на запчасти и перестал существовать. Оказавшись на земле, я сразу получил новый удар по лицу и в живот. Меня стали быть несколько человек, но вдруг что-то произошло. Их удары стали слабыми и немощными, будто конечности их стали отказывать. И все нападавшие оказались на земле, в еще более плачевном состоянии, чем был я: они находились без сознания. Мне повезло — я получил несколько ударов, и, закрывшись руками, остался почти невредим. Только нос у меня был разбит и верхняя челюсть болела, как будто я лишился пары зубов, отчего чувствовал головокружение и тошноту.

Поднявшись с земли, я увидел в арочном проеме темный силуэт человека. По фигуре и прическе я узнал Илью Коровкина. Потирая затылок, и еле держась на ногах, я крикнул ему:

— Что ты с ними сделал?

— Ну надо же какое благородство! Они на тебя напали, а ты беспокоишься об их здоровье?

Я оглянулся вокруг себя: трое человек лежали на земле без движений и признаков жизни. Ни один из них не был мне знаком. Я нагнулся и проверил пульс каждого из них.

— Так нельзя. Что ты с ними сделал? — я снова поднял глаза к арочному проему, но Ильи там уже не было. Я выбежал из арки и поспешил за Коровкиным, шедшим по, уложенному плиткой, тротуару.

— Что ты с ними сделал?

— Ничего. Дал им возможность отдохнуть. — сказал он не оглядываясь.

— Я не могу тебе верить. Нужно сообщить о них.

— Иди, сообщай, если охота. — не оглядываясь кинул он. — И не забудь потом спросить у них, не сильно ли они кулаки ушибли, когда били тебя.

— Не знаю, что это было. Они не пытались меня ограбить. Просто, как будто хотели избить. Может, я чем-то не понравился кому-то. Может, они что-то подумали не то про меня, или приняли за другого.

Пока я нес этот бред, Илья остановился в нескольких метрах от меня, достал сигарету и закурил. Помолчал немного, глядя на меня неподвижным недовольным взглядом, выпустил дым и сказал со стервозно-равнодушным видом:

— Мне не интересно. Иди куда шел.

— Может, меня хотят убить?

Илья засмеялся:

— Не неси чушь. Кому ты сдался?

Он отвернулся и пошел дальше, но прошел пару метров и остановился. Оглянулся.

— Постой. Ты приходил ко мне, когда я был на смене ночью. Зачем?

Я растерялся и стал обеспокоенно водить глазами и морщить лоб усилием мысли, что б выдумать подходящий ответ, но не смог ничего придумать и сказал правду:

— Не знаю.

Илья усмехнулся.

— То есть как? Ты спятил?

— Возможно. — я пожал плечами. — Правда, не знаю. Хотел поговорить, только не знаю о чем.

— В друзья набиваешься? — возмущенно спросил Илья.

— Нет. — ответил я так, будто это было бы чем-то вопиюще позорным.

— Ну тогда и отвали от меня уже. — Илья выбросил окурок и, не затушив его, стремительно ушел, завернув по тротуару за угол. Я подождал, когда он скроется из виду, посмотрел на его тлевшую в сухой траве сигарету, затушил ее ногой и ушел в больницу. Отец был на смене, и мне пришлось рассказать ему, что со мной случилось. Он стал требовать, что б я вернулся домой.

— Я тебя в последний раз прошу. Тебе неоднократно угрожают, сначала письмо в синем конверте, теперь, на тебя напали в подворотне. Ты в опасности. Твоя жизнь в опасности!

— Хорошо, я вернусь домой, обещаю. Мне нужно еще немного времени.

Мне нужно было еще немного времени в общаге. Я не хотел проспорить мелкому свой любимый шарф.


ИЛЬЯ
Два дня назад я снова получил от Рата письмо. В нем говорилось, что я должен сделать маску в виде головы слона, и в ней 3 октября прийти к Феде Барсучкову, и в два часа ночи проводить его в лес. Мне нужно будет сотворить иллюзию, что бы Федя не понял кто я, и думал, что в лес его привез слон. Рат четко написал мне задание, но у меня была проблема: я не умею делать маски. Творчество и я — вещи по природе не совместимые. Что же мне делать? Я думал над этим уже третий день, но решение нашлось само собой.

Я шел по коридору больницы и увидел, как какой-то школьник в форме и в пионерском галстуке вешает на стену плакат о вреде курения. Около него стояла заведующая и руководила процессом. Я подождал когда они закончат. Светлана Михайловна поблагодарила парня и ушла. Школьник же продолжал любоваться плакатом. Я подошел к нему спросил, ни он ли нарисовал?

— Да, это моя работа. Вам нравится? — с надеждой спросил он.

— А ты только рисовать умеешь? — сказал я, не глядя на плакат.

— А что нужно?

— Маску слона можешь сделать?

— Из чего?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Ты же художник. Может, подскажешь, из чего можно сделать?

— Из бумаги, подойдет?

— В смысле? — я усомнившись усмехнулся, — Вырезать из бумаги просто? Мне хорошую нужно, что б слон узнавался. Как это сказать, реалистичную, правдоподобную.

— Не, не. — он меня перебил, — из папье-маше. Это такая масса из бумаги и клея. Из нее лепить можно. А вам куда? В театр?

— Да, в театр. — задумчиво ответил я.

— А посмотреть можно?

— Что?

— Ну, спектакль потом. Вы же будете выступать?

— Если сделаешь маску, то будем. Все зависит от тебя.

— Хорошо. А когда нужно?

— За выходные сделаешь? К понедельнику.

Он задумался.

— Наверное, нет. Она сохнуть будет долго. Дня четыре нужно хотя бы на просушку, а то и неделю.

— Ладно, давай тогда к среде. Но это край.

— Хорошо! — с энтузиазмом сказал он.

— Тогда как сделаешь, сюда приноси, спросишь Илью. Я тут один Илья. Или, если что, на посту охраны оставь, мне передадут. Только заверни ее во что-нибудь, что б никто не видел. Тебя как зовут?

— Игорь.

— Спасибо тебе, Игорь. Очень выручишь.

Я был рад, что проблема решилась. Даже, если он не сделает, у меня будет еще время что-то придумать.

Через час мой рабочий день подошел к концу и я шел домой по темным улицам, освещаемым скользкими фарами, проезжавших мимо машин. Проходя мимо темного переулка я вдруг заметил драку, но сразу же понял, что трое человек просто напали на какого-то парня. Я увидел, что в роли жертвы выступал Рома Барсучков. Как-то не успев даже подумать, я мгновенно решил, что должен это прекратить. Я вызвал в нападавших чувство невыносимой усталости. Когда все трое оказались на земле без сознания, Рома поднялся и, почему-то, как мне показалось, с возмущением, спросил у меня, что я сделал с бедными парнями. Наверное, нужно было просто пройти мимо. Ох уж эта моя доброта! Что ж, пока Барсучков, нагнувшись, разглядывал своих новых знакомых, я развернулся и пошел своей дорогой. Но тут же услышал за спиной голос Ромы, задающий мне все тот же вопрос. Я ответил, что ребята просто спят. Но Барсучков не унимался и преследовал меня. Он нес какую-то откровенную ерунду, и вдруг я вспомнил, что он приходил ко мне в больницу, когда у меня была ночная смена.

 — Постой. Ты приходил ко мне, когда я был на смене ночью. Зачем? — спросил я.

Мой вопрос его обескуражил. Он как будто снова вдруг сделался совершенно беззащитным, даже жалким.

— Не знаю. — промямлил он.

Я не сдержал смешок.

— То есть как? Ты спятил?

— Возможно. Правда, не знаю. Хотел поговорить, только не знаю о чем.

Что он несет?

— В друзья набиваешься? — спросил я.

— Нет. — фыркнул он.

— Ну тогда и отвали от меня уже. — я развернулся и ушел.

И все-таки, что ему было нужно тогда?