Ночь и туман. Приказ свыше

11 декабря 1941 года

Париж, оккупированная территория Франции

После воспитательной работы с семейством Кристель, Колокольцев выпорол ещё полдюжины женщин. Воспитуемые вели себя по-разному – однако, в основном, вполне прилично. А потом… потом совершилось нечто совершенно не предвиденное. Совершенно из ряда вон…

Вернувшись в допросную за очередной испытуемой, Колокольцев с изумлением обнаружил в ней… монахиню. Самую настоящую монахиню-кармелитку на первый взгляд лет двадцати пяти…, впрочем, Колокольцеву было прекрасно известно, что возраст монахини было определить крайне сложно.

Монахиню… скорее, прочем, монашку сопровождал здоровенный (раза в два крупнее девушки) полицейский в форме сержанта.

«Это ещё кто?» - крайне раздражённым тоном осведомился Колокольцев. Ибо вот только монахини ему не хватало для полного счастья…

«Монахиня» - растерянно пробормотал сержант.

«Я вижу, что не Иосиф Сталин… к сожалению» - усмехнулся полковник СС. Судя по выражению лица кармелитки, она явно придерживалась идентичного мнения. Выражение лиц других женщин в комнате было… неопределённым.

«За что она здесь?» - осведомился Колокольцев. «И как её зовут, собственно?»

Ответила – не так, чтобы уж совсем неожиданно – монахиня:

«Меня зовут сестра Анна. Я монахиня ордена босых кармелиток. Меня арестовали…». Колокольцев жестом прервал её и осведомился у сержанта:

«Её уже оформили?». Полицейский покачал головой: «У нас особый протокол для служителей и служительниц Церкви…»

Как во всех католических городах, странах и территориях.

«… поэтому, как только её задержали, сразу оповестили начальство. Комиссар Давид распорядился сразу, не оформляя, отправить её сюда, к Вам…»

Колокольцев удовлетворённо кивнул: «И правильно сделал». После чего обратился к монахине и поправил её: «Тебя не арестовали – тебя пока что только задержали и даже не оформили. Кстати, за что?»

Девушка с гордостью миссионерки-неофитки торжественно заявила: «Я призывала к ненасильственному сопротивлению оккупантам…»

«На каком основании?» - осведомился он. «Патриотическом или религиозном?»

«Второе» - спокойно ответила монахиня. И торжественно-заученно объяснила: «Согласно энциклике Его Святейшества Папы Римского Mit brennender Sorge…»

«С глубокой обеспокоенностью» - перевёл Колокольцев для француженок. Ибо сильно сомневался, что они так же свободно владеют немецким, как – видимо – сестра Анна. Которая продолжала:

«… идеология национал-социализма имеет языческие корни; проповедует мифы о расе и крови – в частности, о превосходстве одной расы над другими; создаёт ошибочное представление о Боге; и потому несовместима с католицизмом…»

95% - если не все девяносто девять – католиков Германии и Австрии придерживались прямо противоположного мнения, полностью поддерживая фюрера, партию и национал-социалистическое государство. Однако Колокольцев не стал это озвучивать, понимая, что для сестры Анны имеет значение только одно мнение. Его Святейшества – пусть и ныне покойного.

Явно расхрабрившись, девушка вдохновенно процитировала энциклику:

«Если кто-то и делает объектом поклонения расу, этнос, государство или его специфическую форму либо иную фундаментальную ценность человеческого общества — сколь бы необходимыми и уважаемыми ни были их функции — над уровнем их обычной ценности, то он искажает и извращает представление о мире, задуманном и сотворённом Богом…»

«Полностью согласен» - улыбнулся Колокольцев. «Подписываюсь под каждым словом… о чём я в своё время и сообщил Его Святейшеству при нашей предпоследней встрече летом 1938 года…»

Колокольцев встретился с Пием XI 17 июля 1938 года, сразу же после печально знаменитой Эвианской конференции. Дабы предупредить Его Святейшество, что над евреями Европы нависла смертельная опасность и что с этим нужно срочно что-то делать.

Однако тот был уже серьёзно болен; через восемь месяцев он скончался – а его преемником стал германофил кардинал Эудженио Пачелли, который относился к евреям уже совсем по-другому (ибо всё время руководимой евреями кровавой Баварской Советской Республики прожил в Мюнхене на должности папского нунция в Баварии). Поэтому Церковь, по сути, так ничего и не предприняла.

Что же касается самой энциклики, то Колокольцев был достаточно близок к Святому Престолу, чтобы доподлинно знать, что ни ярость руководителей рейха, ни надежды противников Германии не были обоснованными. Поэтому и относился к этому документу куда спокойнее и тех, и других.

Энциклику «привёз» себе и своему рейху фюрер, который слишком откровенно и беспардонно стал нарушать подписанный с Ватиканом рейхсконкордат. Поэтому, вопреки распространяемому… да чуть ли не всеми подряд заблуждению, у энциклики была одна-единственная цель.

Вернуть слегка потерявшего берега Адольфа Гитлера в хотя бы относительно нормальное состояние - и восстановить взаимоприемлемые отношения между руководством рейха и Святым Престолом. Ни о каком «объявлении войны» национал-социалистам и речи не было.

Автором энциклики был вполне прогермански настроенный архиепископ Мюнхена и Фрайзинга, кардинал Михаэль фон Фаульхабер. О Первой Мировой войне он в своих проповедях высказывался как об образце справедливой войны, ведущейся в отместку за убийство в Сараево… что было чистой правдой.

Отъявленный антисемит, он ещё в 1933 году публично заявил, что, отвергнув Христа, евреи тем самым в одностороннем порядке расторгли завет с Господом Богом – и более не являются его избранным народом (что тоже правда). Тем самым фактически (пусть и неявно) благословив политику государственного антисемитизма в рейхе.

В июле 1936 года, узнав о том, что швейцарские католические священники обратились к своей пастве с призывом молиться о смерти Гитлера (хотя это и категорически противоречило католическому вероучению), Фаульхабер призвал католиков молиться за жизнь фюрера – ибо это как раз оному соответствовало.

Кардинал – ибо архиепископ Мюнхена с 1921 года – был достаточно близок к фюреру, чтобы тот ещё четвёртого ноября 1936 года он был приглашён Гитлером в свой дом в Бергхоф, в Оберзальцберг, где во время трёхчасовой беседы фюрер заверял кардинала в беспочвенности опасений последнего (и Святого Престола) о судьбе католицизма в Германии.

Видимо, не особо удачно, ибо в тексте энциклики было заявлено прямо противоположное. Причём и заявлено неудачно – и автор энциклики, и её редакторы (Его Святейшество и его государственный секретарь Пачелли) совершенно забыли о том, что «восприятие реальности есть единственная реальность» … а распространена энциклика была уж совсем неправильно.

Копии энциклики были контрабандой доставлены в Германию, для прочтения священниками и епископами с кафедр своих храмов. Данная энциклика стала единственной когда-либо написанной на немецком языке (все прочие были написаны на латыни) и была прочитана во всех приходах Германии.

Энциклика не была предварительно оглашена, дабы её распространение было засекречено в целях обеспечения беспрепятственного публичного чтения во всех католических храмах Германии.

Ни Его Святейшеству, ни кардиналу Фаульхаберу, ни кардиналу Пачелли и в голову нее пришло, что после одержимые паранойей руководители рейха не только найдут в энциклике то, чего там и близко не было, но и вообще воспримут её как чуть ли не объявление войны рейху.

И будут действовать соответственно. Фюрер пришёл в такую ярость, что решил было вообще разорвать конкордат с Ватиканом и отправить в лагеря чуть ли не всех католических епископов Германии.

Прагматичному Гиммлеру (поддержанному, как ни странно, рейхсминистром Геббельсом) стоило немалых трудов уговорить фюрера отказаться от этой самоубийственной глупости (немалую роль сыграл меморандум Колокольцева).

Однако ответка всё же Церкви прилетела. Наиболее рьяные критики режима из числа священнослужителей угодили в ближайшие лагеря – как и миряне, имевшие хоть какое-то отношение к печати и распространению документа.

За этим последовал целый ряд процессов, на которых несколько тысяч (!) католических священников и монахов были осуждены за гомосексуализм и педофилию (такую обратку Колокольцев только приветствовал).

Тройка соавторов энциклики – надо отдать им должное – довольно быстро сообразила, что они отчебучили что-то не то совсем; были приняты необходимые дипломатические усилия – и через некоторое время отношения сторон вернулись в некое подобие нормальности. Чему немало поспособствовал аншлюс насквозь католической Австрии, после которого католическое население Большой Германии сравнялось с лютеранским.

Присутствующие изумлённо уставились на Колокольцева. Он уверенно добавил:

«Более того, под этими словами подпишутся не только мой непосредственный начальник рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер; не только мои… практически друзья рейхсмаршал Геринг и рейхсминистр Геббельс; не только правительство рейха – но и лично фюрер. С которым я довольно близко знаком с 1928 года…»

Присутствовавшие явно потеряли дар речи. Колокольцев уверенно продолжал:

«Именно поэтому ни о каком поклонении расе, этносу, государству; ни о каком неоязычестве в Германии и речи быть не может. Это прямо следует из принятой ещё двадцать лет назад Программе НСДАП, в которой прямо сказано, что партия стоит на христианских позициях. И фюрер, и Гиммлер, и другие католики в руководстве рейха добросовестно платят налог в пользу Церкви…»

Сделал «гейдриховскую» паузу – и сбросил бомбу. Тонн так на пять гексогена:

«Во время нашей встречи летом 1938 года я достаточно убедительно объяснил Его Святейшеству, что он несколько перегнул палку и в тексте энциклики – и в её распространении. Достаточно потому, что он согласился с моими доводами и выразил сожаление, что не привлёк меня к работе над этим документом…»

Что было чистейшей правдой.

«Вы встречались с Его Святейшеством?» - изумилась монахиня.

«Да, сестра Анна, причём не один раз» - улыбнулся Колокольцев. «Как и с его преемником Пием XII, с которым я последний раз встречался совсем недавно – в конце этого октября…»

Сделал театральнейшую паузу – и сбросил бомбочку помощнее. Раз так в десять.

«… когда он мне вручил высшую награду Государства Ватикан для лиц, не являющихся католическими монархами…»

«Орден Золотой шпоры???» - совершенно ошалелым голосом произнесла кармелитка. Колокольцев кивнул – и указал на свои орденские планки на левой стороне полковничьего кителя СС: «Теперь у меня все четыре высшие награды Государства Ватикан для мирян. Орден Золотой шпоры; Орден Пия IX; Орден Святого Георгия Великого и Орден Святого Сильвестра…»

Полученные им в 1936-41 годах за успешную борьбу со Слугами Дьявола.

Глубоко вздохнул – и невозмутимо продолжил: «Если кто захочет проверить, то может получить официальный ответ Святого Престола на запрос, направленный либо настоятелем храма…»

Он выразительно посмотрел на кармелитку и добавил: «либо монастыря»

Усмехнулся, и продолжил, обращаясь к монахине: «А Вы, сестра Анна, когда повзрослеете, то поймёте, надеюсь, что внешность часто бывает обманчива, а наш мир устроен гораздо сложнее, чем Вас учат в Вашем… монастыре»

И махнул рукой в сторону двери в донжон: «Пойдёмте, пообщаемся… нам есть о чём поговорить…»

Девушка опустилась на стул, который незадолго до того занимала Колетта Кристель и обвела несколько испуганным взглядом великолепие болевых дивайсов. Колокольцев покачал головой:

«Это к тебе не относится – я вообще не собираюсь делать тебе больно – ибо не зачем… да и не за что, собственно»

Она немного успокоилась. Колокольцев объяснил: «Мне просто больше негде с тобой поговорить – все кабинеты заняты, а наш разговор не для посторонних ушей…». Монахиня удивлённо посмотрела на него. Он развёл руками:

«А вообще ты, конечно время выбрала… в городе чёрт-те что творится…»

В самом прямом смысле.

«… вся полиция на ушах – и наша, и местная – а тут ты со своими проповедями…»

Сестра Анна молчала – однако было очевидно, что она начала постепенно осознавать, что её понесло и занесло куда-то совсем не туда…

Он махнул рукой: «Ладно, это всё неважно, на самом деле». И задал уже совсем сбитой с толку кармелитке экзистенциальный вопрос:

«Как католическая монахиня – и даже просто как католичка – ты обязана беспрекословно выполнять прямой приказ Его Святейшества…»

Она кивнула: «Да, конечно». Колокольцев удовлетворённо кивнул, добыл из внутреннего кармана кителя сложенный вчетверо лист стандартного формата и протянул девушке: «Разверни и прочитай»

Изумлённая кармелитка взяла документ, развернула и совершенно ошарашенно прочитала совершенно ошеломляющий текст:

«Предъявитель сего Роланд фон Таубе является чрезвычайным и полномочным легатом Святого Престола. Все миряне и официальные лица Церкви; священники, епископы, монахи и монахини обязаны выполнять распоряжения Роланда фон Таубе, как если бы это были Наши прямые приказы.

Пий, Слуга Слуг Господних

Дано в Риме, в соборе Святого Петра, октября 27 дня 1941 года от Рождества Христова»

Документ был заверен личной печатью викария Христа. Колокольцев достал из нагрудного кармана служебное удостоверение РСХА (в силу специфики своей работы он был сотрудником Главного управления имперской безопасности, а не личного штаба рейхсфюрера СС) и предъявил девушке. Она кивнула.

Он забрал у неё мандат Его Святейшества, вернул его во внутренний карман – и объяснил: «Я личный помощник рейхсфюрера СС по особым поручениям. В Париже выполняю особое задание лично фюрера; задание, которое является совместным предприятием со службами Святого Престола…»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «В этой операции я работаю совместно с представителями нунциатуры и архиепископа Парижа… а ты будешь мне помогать. Ибо с данного момента поступаешь в моё распоряжение – согласно только что прочитанному тобой документу…»

Она уже совсем изумлённо посмотрела на него: «Но меня же…». Она запнулась.

Колокольцев рассмеялся: «Задание фюрера даёт мне в оккупированном вермахтом Париже практически неограниченную власть. Поэтому тебя никто не задерживал – тебя просто вызвали сюда для того, чтобы ты оказала помощь в важнейшем деле и для Франции, и для Святой Церкви…»

Глубоко вздохнул – и продолжил: «Согласно моему мандату, ты обязана выполнять все мои приказы – даже те, которые покажутся тебе странными… и те, которые идут вразрез с твоими обетами и уставом твоего монастыря…»

Она посмотрела на него несколько странным взглядом. Одновременно оскорблённым и, как это часто бывает у женщин, полным надежды на нарушение обетов в той и части, которая касается целибата.

Колокольцев закатил глаза к потолку – и расхохотался: «Ну почему все женщины такие одинаковые – даже монашеские обеты и облачение ничего не меняют…»

Девушка молчала, однако слегка покраснела – было совершенно очевидно, что скрывать свои эмоции у неё получается… не очень. Если не очень не.

Он продолжал: «Ну почему вы все считаете, что если вы нравитесь мужчине как женщины – а ты прекрасно знаешь, что ты мне нравишься…»

Она кивнула – и неожиданно улыбнулась: «Знаю, конечно»

Она действительно нравилась – даже очень нравилась – Колокольцеву… однако в первую (и не только в первую) очередь не как женщина – хотя и не без этого. Она нравилась ему как Личность; ибо он видел, что под монашеской одеждой и субтильной внешностью юной девушки скрывались острый ум, цепкий взгляд, широкая эрудиция, фанатичная убеждённость и стальная воля.

Таких перевербовывать – сплошное удовольствие.

«… то я всенепременно хочу вас трахнуть…»

«А ты не хочешь?» - усмехнулась сестра Анна. Всем своим видом давая понять, что она совсем не против – и плевать на какие-то там… обеты. Которые она явно интерпретировала… своеобразно.

Колокольцеву стало немного не по себе. И вовсе не потому, что кармелитка вдруг захотела его соблазнить – если бы это было так, то это его бы нисколько не напрягло (ему приходилось спать и с монахинями и даже с настоятельницами).

А потому, что она хотела – как бы смешно это ни звучало на первый взгляд – подчинить его своей воле. Даже не стальной, а титановой воле (он мысленно пожалел аббатису, которой досталось это… существо).

С этим нужно было срочно что-то делать. К счастью, он очень хорошо знал, что.

«Если ты захочешь, чтобы я тебя выпорол – и очень меня об этом попросишь» - медленно произнёс он, «я тебя выпорю. Только сначала убедись, что это тебе действительно нужно…»

Она явно не ожидала такого поворота, поэтому мгновенно и густо покраснела (ибо он попал в точку) и несколько растерянно осведомилась:

«С чего ты взял, что захочу?». Он рассмеялся: «Опыт у меня большой, сестра Анна. Поэтому умею читать женские взгляды, на лавку направленные…»

После такого поворота ни о каком подчинении его ей и речи быть не могло – он полностью восстановил контроль над ситуацией. Глубоко вздохнул, подошёл к встроенному в стену телефонному аппарату, снял трубку и набрал номер Франсуазы Фертье. Владелицы расположенного в пяти минутах ходьбы от штаб-квартиры Специальных бригад элитного магазина женской одежды и обуви.

Она сразу узнала его по голосу (у в прошлом профессиональной скрипачки был абсолютный слух) и с надеждой осведомилась:

«Ты в Париже? Ко мне зайти будет время?». Колокольцев честно признался:

«Обещать не могу – но бизнес тебе подкину – ты ведь до сих пор открыта…»

Она рассмеялась: «Я сейчас до полуночи открыта – никогда не знаешь, когда вашим приспичит нашим девушкам подарок купить…»

И тут же спросила: «Что за бизнес? На прошлой я очень неплохо заработала…»

Она была уже в курсе, что полную экипировку Жюли Сен-Пьер – от лифчика до пальто и шапки – оплатил Колокольцев.

«Примерно то же самое» - спокойно ответил Колокольцев. И с усмешкой добавил: «Только в обморок не падай – клиентка уж больно необычная…»

«Ты умеешь заинтриговать» - вздохнула мадам Фертье. И предсказуемо осведомилась: «Твоя… необычная оттуда же, откуда и предыдущая?»

«И как ты догадалась…» - рассмеялся он. И добавил: «Через десять минут жди»

Повесил трубку и объяснил несколько оторопевшей кармелитке: «В пяти минутах ходьбы отсюда есть магазин женской одежды и обуви…»

Она кивнула: «Я знаю. До монастыря там иногда покупала себе… кое-что…»

«… пойдёшь туда и купишь себе всё, что нужно, чтобы переодеться в гражданское и не замёрзнуть в стальной коробке в течение примерно одного часа…»

«В стальной коробке?» - с некоторым страхом переспросила она. Он осведомился: «Броневик у входа в здание видела?». Она кивнула. Он объяснил:

«Нам придётся просидеть там около часа…»

«Нам?» - удивилась она. Он кивнул и неожиданно откровенно объяснил: «Мне нужно, чтобы ты была рядом со мной. Просто рядом…»

Она глубоко вздохнула, кивнула и уверенно пообещала: «Я буду рядом. Столько, сколько тебе будет нужно…»

Затем то ли с грустью, то ли с облегчением, то ли и с тем, и с другим вместе спросила: «Я не вернусь в монастырь, так ведь?»

Он кивнул: «Думаю, что нет». Она снова вздохнула: «Ты заберёшь меня в свой мир?». Он пожал плечами: «Не нужно быть профессором психологии, чтобы понять, что монастырь для тебя столь же чужой мир, как и тот, из которого ты в него ушла. Поэтому ты и двинула… в борцы с оккупантами. От безысходности…»

И кивнул: «Заберу, конечно… собственно, уже забрал…»

Теперь уже бывшая кармелитка кивнула: «Ты прав – именно от безысходности. И да, я очень хочу, чтобы ты меня выпорол. Не знаю, почему – но очень хочу…»

Он усмехнулся: «Я знаю, почему…»

«Почему?» - в высшей степени заинтересованно осведомилась она. Он махнул рукой: «Потом объясню – сейчас у нас очень мало времени. Так что ноги в руки – и в магазин… а потом пулей обратно…»

Начал выписывать ей пропуск – и вспомнил, что так и не узнал её фамилию.

«Какая у тебя фамилия?» - спросил он. Она вздохнула:

«Моресмо. Я Анна-Луиза Моресмо; меня назвали в честь мадам де Сталь – мама почему-то без ума от её творений…»

Баронесса Анна-Луиза Жермена де Сталь-Гольштейн (строго говоря, де Шталь) была в своё время известнейшей французской писательницей, публицисткой; хозяйкой салона (и потому общественным деятелем и даже политиком), она оказала огромное влияние на литературные вкусы Европы начала XIX века.

Дочь министра финансов Жака Неккера, она пользовалась немалым авторитетом в политических кругах и даже публично оппонировала Наполеону, за что была лишь выслана из Франции (якобинцы отправили бы её прямиком на Луизетту).

«Правда» - со смехом добавила Анна, «я никогда не любила Луизу…»

Он протянул ей пропуск – и указал на дверь в коридор. По дороге к выходу она остановилась, обернулась и уверенно заявила: «Ты прав – я не прижилась в этом мире и пошла искать другой… но, видимо, ошиблась дверью. Мне кажется… я чувствую, что в твоём мире я приживусь… и что ты меня таки выпорешь…»

«Посмотрим» - усмехнулся он. Анна Моресмо, уже явно мысленно простившись с монастырём (хотя была ещё в облачении кармелитки), исчезла за дверью.

А он вернулся в допросную – за очередным объектом для перевоспитания. Даже и не догадываясь о последствиях… точнее, о воспоминаниях, которые на него нахлынут в самый неподходящий для этого момент.

Воспоминаниях о Доброй фее Чёрной Балки.