Обращение к знакомому поэту

      После Есенина хочется выпить сока, наливающего полупрозрачным светом тоненькие стволы берёз. Хочется вдыхать влажный белёсый рассвет над широким полем и упиваться им, наблюдать за тающими в лазури облаками, пересчитывать все изгибы под избяной кровлей. Наполнить лукошко пышнотелыми белыми грибами в звёздочках от росы.
После Пушкина хочется выпить растопленного шоколада, сначала обволакивающего язык, а потом обжигающего его, ароматного и пикантного от внесённых в него острых специй – имбиря, корицы, аниса. Хочется накрывать стол, заставлять языки пламени плясать в камине, освещая зал и рассыпая по нему искры, собирать всех забытых и новых друзей за одним столом. Разломить французский багет пальцами и макать кусочки его, как русский блин, в тягучее сгущённое молоко и крыжовниковое варенье.
После Гоголя хочется выпить кваса на чёрном хлебе и крупных ломтях свёклы. Хочется ругать серое непрогретое зимнее небо, в любой компании становиться разгорающейся бенгальской свечой, прожигающей блеском маски и шторы, прислушиваться к бормотанию мотыльков в бледном свете уличного фонаря.  Отогреть свои ладони жаром румяного и блестящего от масла закрытого пирога, вкус которого не узнаешь, пока не попробуешь его.
После Евтушенко хочется выпить охлаждающего в летний день кисловатого чая с хмелем и брусничными листьями. Хочется вполголоса вспоминать с кем-то близким забытое прошлое, сидя на крыльце заброшенного дома, с тоской в глазах провожать улетающих осенью птиц, улыбаться своему стареющему лицу в зеркале, будто единственному верному и честному приятелю. Намазать два куска чёрного хлеба сливочным маслом, присыпать один сахаром, другой – солью, пригласить соседа на чай. 
После Лермонтова хочется выпить сиропа из прогорклых можжевеловых ягод и шалфейных листков, собранных в тени ограды перед заброшенным поместьем среди тёмных лесов и серых скал. Хочется подолгу стоять на опустевшем после ухода гостей балконе с полотна Мордвинова «Вид Canal Grande в Венеции», перелистывать истлевшие книги с неумелыми балладами о рыцарях или живых мертвецах и непременно укалываться уголком каждой новой страницы, рассматривать своё отражение в холодной воде на дне колодца и в подобных зеркалам Армиды кристаллах, мерцающих в глубине пещер. Хочется съесть целую плитку горького шоколада, наслаждаясь уединением и ночной тишиной.
После Цветаевой хочется выпить вязкого горьковатого киселя из смуглых от иссушившего их осеннего Солнца лесных ягод, перемешанных с опавшей хвоей. Хочется следить за обратным движением стрелок напольных часов, упирающихся головой в потолок, читать Сервантеса, вести беседы с немыми портретами. И без спроса взять из родительского буфета фарфоровую сахарницу, являющуюся частью фамильного сервиза, полную рыхлой массы манящих острых осколков.
После Петрарки хочется выпить дикого мёда, пахнущего розами и ладаном, янтарного и чистого, пропускающего все лучи света. Хочется вслушиваться в воркование белой голубки с мягкими и аморфными, не дающими ей защиты коготками, разгадывать символы, доверенные древними мастерами мозаике и витражам, не вставать из-за стола, погребённого под фолиантами и свитками. Спрятаться в укромном тенистом месте дивного сада, перебирать изумрудные от сочной листвы ветви и искать самые спелые персики.
После Шекспира хочется выпить сидра, мутного от бумажных конфетти и обладающего едва уловимым послевкусием неочищенной колодезной воды. Хочется самостоятельно зажигать все фонари перед каждым домом с наступлением сумерек, вырезать из бумаги и украшать запылившейся мишурой короны и театральные маски, вдохновлять и давать больше клятв и обещаний, чем можно бы было выполнить за две жизни. Потратить последний грош на сытный ужин с индейкой и перловой кашей для всех друзей, какой долго с завистью или неподдельным восторгом будут вспоминать те, кому не удалось оказаться за одним столом со мной в тот вечер.
После Лорки хочется выпить чёрного кофе с терпкой золотистой апельсиновой цедрой на поверхности. Хочется считать падающие звёзды, изнемогать от зноя, полного галлюцинаций и миражей, доверять все свои тайны бесстрашной кастильской барышне под платком, оставляющим открытым только один глаз. Сорвать спрятанные под маслянистыми ветками лимоны и есть их с кожурой.
После Гёте хочется выпить того, что можно поровну разлить во все кружки верных бедных товарищей-поэтов. Хочется верить в светлое будущее и противостоять всякой несправедливости, посещать тематические маскарадные вечера, устраиваемые тайными обществами, приручать лесных духов и согревающих кирпичи очага огненных саламандр. Разделить солоноватый брецель с первым встречным на узкой городской улице.
После Вергилия хочется выпить пойла из перебродивших фруктов. Хочется исследовать весь свой родимый край в пешем путешествии, каждому человеку быть приятелем, но никого не считать своим другом, обнаруживать сокровенные тайны мудрецов минувших эпох. Снять с тяжёлой кости, чернеющей от угольков костра, непрожаренное, кровоточащее мясо быка, заколотого в честь богов.
После де Веги хочется выпить до боли в зубах холодного лимонада со звёздочками пряного бадьяна и пьянящей ароматом свежей мятой. Хочется шарадами и загадками отвечать на каверзные вопросы, жонглировать яблоками раздора, принимая участие во всех придворных заговорах, верить в силу человеческого духа и всегда находиться в движении. Взять на прогулку по каменистому морскому берегу завёрнутый в расписную ткань поджаристый пшеничный хлеб с ярко-жёлтым, как полуденное Солнце, кружком сладкого омлета на свежем молоке и веточкой жгущего и щиплющего кончик языка розмарина.
После Бодлера хочется выпить яда.
После Алигьери хочется выпить.
А после прочтения ваших стихотворений, мой дорогой друг, мне совсем ничего пить или употреблять в пищу не хочется. Мало того – от ваших стихов меня даже тошнит.