Белые звезды. Глава третья. Старые сны Тани

В детстве Таня жила с родителями в маленьком домике бабушки в Минусинске. Все лучшее в ее детстве было связано именно с этим домиком, бабушкой и этим городом, из которого ее потом увезли, и по которому она безумно скучала.

Бабушка была тем человеком, который понимал и принимал Таню безусловно и с большой любовью. Она всех так принимала. Никого не боялась, верила людям, и никто никогда ее не обманывал. Сколько помнила Таня, все окружающие относились к бабушке с огромным уважением, и с самой молодости звали ее исключительно по имени отчеству, Марией Петровной.   

Бабушка Маша рано вышла замуж за красивого и умного, хозяйственного и любящего деда Виктора. Он умел хорошо зарабатывать и вести хозяйство, обеспечивал свою семью очень хорошо. Умел очень многое: ковать и объезжать лошадей, торговать, фотографировать, строить дома, любить семью и детей.

Дед Виктор погиб на войне, когда бабушке Таниной было всего 32 года. На руках осталось четверо маленьких детей, из которых Танина мама была младшей, родилась она уже во время войны. Голодали, терпели лишения, одевались во что попало. Болели дети. Болела старенькая мама. И сама бабушка перенесла тяжелый остеомиелит правой руки. Рука практически гнила в кости. И лечить было нечем. Брат бабушки, большой милицейский начальник нашел ссыльного знахаря в тайге. Добирались они к знахарю верхом на лошадях неделю, потом шли в горах пару дней пешком. Из встретил черный высокий худой мужик, еврей или цыган, бабушка не поняла. Глаза его огненные запомнила, черные, проницательные. Он уже знал, слышал, что по тайге к нему добираются гости. И был готов к их приезду. В маленькой избушке под старым кедром, неприметной ни с тропы, ни с реки, было тепло от растопленной печи, даже жарко. Кипел какой-то травяной навар в черном чугунке. На столе на чистом полотенце были разложены ножи и еще какие-то инструменты. Брата бабушки знахарь (или колдун) не впустил в избушку, приказав колоть дрова для бани. А бабушку провел к столу, дал выпить какой-то настойки, от которой закружилась голова и все тело стало легким и нечувствительным. Колдун уложил бабушку на широкую лавку и долго что-то делал своими блестящими инструментами. Она ничего не ощущала, кроме радости от исчезнувшей боли. Придя в себя, обнаружила, что рука не болит, замотана в чистую льняную ткань, а сама она лежит на деревянных нарах, накрытых матрасом из трав, и в душе у нее радость и покой, каких не было уже много лет после гибели мужа. Старый знахарь приказал не разматывать повязку до дома, и приехать к нему еще раз, чтобы убрать рубцы от выболевших тканей. После долгой обратной дороги, уже не сопровождавшейся невыносимой болью, бабушка сняла дома повязку, под которой оказались большие листья неведомого ей растения, и увидела, что раны ее зажили, затянулись неровными розовыми рубцами и больше не болят.

Не пришлось ей еще раз съездить к таежному знахарю для окончательного исцеления. Пришел слух, что он был то ли убит, то ли умер. Так и остались страшные рубцы на руке на всю жизнь.

Зато теперь бабушка могла много работать, чтобы прокормить свою большую семью в тяжелые послевоенные годы. Работала она сторожем в какой-то организации, а после ночного дежурства шла по начальничьим домам белить, стирать, полоскать белье в проруби, ухаживать за их огородами, зарабатывая любую копейку. Когда еще болела, ей часто предлагали сдать детей в детдом или отдать в состоятельные семьи. Но стойкая Танина маленькая бабушка даже в самые трудные, голодные ночи, прижимая к себе детей на большом соломенном матрасе, говорила им:
-Ничего, ребятишки, потерпим немножко, никому вас не отдам. Лучше всем вместе от голода умереть, чем от тоски мучиться.
Всё пережили. Все выжили. Выучились, разлетелись по всей стране.  Дети народили ей внуков, а те правнуков. Всех успела понянчить Мария Петровна, прежде чем улечься навсегда под тонкой березкой.

А Таня не смогла приехать на бабушкины похороны. Ей принесли незаверенную телеграмму. Никто не подумал о том, что она может собраться лететь через всю страну на похороны старушки, которая была ей дороже всех старушек на свете. В стране в эти дни шел путч, и было лето, и отпуска, и билетов было просто не достать.  Таня плакала три дня, но ничего не смогла сделать….

Но с тех пор Тане стал сниться часто один и тот же сон. Как будто идет она с бабушкой по песчаной дороге между небольших домиков и приходят они на кладбище. А там, на пригорке, между четырех корявых сосен видит она маленький крестик на почти неприметном травяном холмике. Крашен крестик голубой краской. Надписи на нем нет. И садятся они с бабушкой на старенькую лавочку и долго беседуют обо всем… И так Тане тепло от присутствия бабушки, и от вида этого старенького кладбища, и от прогретой солнышком песчаной дороги, и от слов бабушкиных:

-Вот дочушка, мы и дома, к маме моей пришли поклониться.

Много лет прошло, прежде чем Танина мама узнала об этих снах и объяснила Тане, что это старое минусинское кладбище, а похоронена на нем прабабушка, мама бабушкина.

Но самое интересное, что сны эти перестали сниться Тане, когда она переехала снова жить в Сибирь и посетила старое кладбище. Креста старого не было, могильные холмики почти сгладило время. И не понять, где тут кто захоронен. Много позже мамина сестра установила маленький белый крестик с надписью примерно на том месте, которое помнила. А Тане она сказала:
- Предки звали тебя вернуться на эту землю. Вот вернулась, больше и не зовут…

И никуда больше Тане отсюда ехать не захотелось.

А бабушку Таня часто вспоминала. И особенно ее рассказы о войне, о послевоенных годах. Как приехали они в Минусинск из Удмуртии, в одна тысяча девятьсот сорок втором году, когда деда посадили за троцкизм. Хотя не был он троцкистом, просто однажды участвовал в беседе о Троцком. Бабушка пыталась хлопотать, и дали ему вольное поселение, откуда забрали в штрафбат. Пришли ей две похоронки, и потому не верила она ни одной, и после войны еще десять лет все надеялась на его возвращение. Любила деда и вспоминала свою короткую семейную жизнь. Пыталась потом создать семью еще раз, но мужик попался не хозяйственный, злой и пьянчуга. Родила от него красивую девочку, а его и выгнала из своей жизни. Вырастила и выучила и этого ребенка, одна.

Танина мама деда не видела никогда. А старшие братья и сестра помнили хорошо его, и ту счастливую и интересную жизнь, которой все они жили до войны…. Жизнь, в которой не было карточек, вечной картошки, благодаря которой семья и выжила. В том доме, который бабушке купил в Минусинске ее брат, когда перевез их из Удмуртии, огород был очень большой, потом три дома построили на бабушкином огороде. А в войну и после нее засаживали весь овощами и картохой, гречкой, просом, горохом. Осенью засыпали полный подпол, под крышку. А в сенях ставили большие бочки с квашеной капустой, солеными помидорами, огурцами. Морозили ранетки в сундуках, чтобы есть потом всю зиму. Варенья не варили, сахара не было. Был немного, комковой, по карточкам. Прабабушка Танина колола его ножом на маленькие кусочки прямо на ладони, заворачивала в маленькие тряпочки и прятала в свой сундук, куда никому не дозволялось залезать. Потом выдавала их изредка самым маленьким или заболевшим, для поддержки. Совсем редко, зимой, ездили на саночках к ларьку возле мясокомбината, где брали по знакомству мясные отходы, которые потом долго растягивали, до весны, чтобы хоть немного поддержать детей. Танина мама, родившаяся в начале войны, не знала, что такое молоко. У бабушки с горя пропало быстро, а купить было не за что. Кормили ее затирухой из муки и воды, из соски. Первое молоко она попробовала уже после войны, когда старший брат перенес тяжелую пневмонию, и приехал дядя по отцовской линии, который привез им всяких продуктов, всем валенки, и купил козу и сена. Без козьего молока переболевшему мальчишке было бы не выжить… Ну и остальным понемножку молока доставалось. Зимы стояли очень студеные. Маленькая избушка была, а топить приходилось много. Кроме большой печки ставили еще буржуйку, ближе к порогу. На нее прилепляли кусочки картошки, порезанной кружочками, она поджаривалась, и сама отпадала с печки. Называли эту картошку почему-то жуликами. И была она вкуснейшим из лакомств.

Парили свеклу сахарную, тыкву, репу. Парёнки эти спасали иммунитет и были вкуснейшим лакомством. Конфет же не было кроме «дунькиной радости», карамельных подушечек с повидлом. Когда однажды соседский мальчишка похвастался Таниной маме, что вот у него конфетки какие, показав фантик, маленькая девочка лизнула, понюхала, и ничего не поняла. Какие же это конфетки? Обычная красивая бумажка…

Учились все дети хорошо, и после школы закончили техникумы, институты. Все вышли в люди. И внуки выросли. И правнуки. Старший сын написал историю семьи. Для себя, для своих детей и внуков. Хорошо написал. Документально. Способности писательские у него от бабушки Маши. С тремя классами образования, с кучей ошибок писала он письма своим детям и внукам, как повести о своей жизни. Всегда поздравляла всех с праздниками, с днями рождения. Помнила всех и каждого. И немногочисленные письма, и открытки, оставшиеся после нее, Таня берегла и иногда, очень редко перечитывала. Как будто бабушкина ладонь гладила ее по голове, и родные смеющиеся глаза виделись в каждой строчке.

Сама Таня писать начала еще в школе, и ее сочинения были всегда лучшими. Их отправляли на конкурсы, а учительница литературы прочила ей большое будущее. Но Таня была ужасной трусихой, и учиться писательству не пошла. Писала для себя и прятала, от мамы, от мужа, от детей. Боялась непонимания и даже осуждения от близких. Да и жизнь не баловала, не давала простора фантазии. Только вечная работа и гонка за заработком… Такое было время. Девяностые, потом нулевые…Жизнь шла.

А во снах приходили образы. Неведомые люди, события, чувства. Во снах она проживала другую жизнь, не свою. Все, что снилось, хотелось рассказать. Кому-то такому, который бы поверил и понял. И принял.
Когда не стало мужа, год не снилось ничего. Пустота в душе. Потом стали приходить опять сны, и в них истории. И она села за компьютер и написала свои первые за много лет стихи. А потом случайно познакомилась с настоящим писателем. По переписке. Он многому учил ее. Говорил. Что у нее свой образ мысли, и своя подача материала, ее женская проза похожа на Токареву и непохожа ни на кого. А стихи… в них есть смысл и чувство. Они необычны. И еще говорил, что, скорее всего, судьба ей остаться одинокой. Потому что дар пришел в одиночестве и уйдет, если у нее снова появится мужчина. Он отберет ее мысли и эмоции, а главное- время. Саша давал ей задания из нескольких слов и приказывал за определенное время написать рассказ на страничку печатного текста. Потом ругал, хвалил, заставлял учиться, перерабатывать тексты, сушить, потом делать человечнее, учил принимать критику и писать отзывы. И главное- отстаивать свое право быть не такой как все. Быть самой собой.

Не успел научить многому. Слишком рано умер, неожиданно. От ковида. И три месяца Таня пыталась узнать что с ним. В его далекой Малаховке остался огромный дом, очень старенькая мама и кошки… А его уже не было.

И тогда Таня начала сама учиться, много читать. И писать хотя бы по одной страничке в день.  И ей стали приходить мысли и сны. Но ни разу в этих снах не было ее Учителя Саши. Он остался только в своих стихах. И в письмах. И в воспоминаниях. Теперь ей надо было идти свой путь одной. Без учителя и помощника. Изменить свой путь и заниматься тем, чего так долго просила душа.