На сколько процентов фашисты деградируют?

    Говорят, ДНК человека совпадает с шимпанзе на 98% (кто-то говорит на 95, кто-то на 90), ну да хрен с ним, даже если на 80 – всё равно у многих будет недоумение: как так? Мы что, на восемьдесят процентов шимпанзе, что ли? Не, ну где они, и где мы!
    Различие вроде как колоссальное – в облике, в развитии, в способностях (и особенно в способностях понимать различия с высоты своего развития). И суть дела в том, что просто смотреть надо иначе: код – не линейка, которая если в длину на восемьдесят процентов от длины другой, то значит, там восемьдесят процентов всего того же самого. Есть вещи, где даже небольшие различия могут радикально менять всё. Например, во фразе «казнить нельзя помиловать» может всё изменить одно расположение запятой. Ну и с кодом в таком же духе. Восемьдесят процентов совпадения не значит, что человек на восемьдесят процентов шимпанзе, и даже девяносто девять ещё ничего не значили бы.
    По аналогии могу сказать, что политическая суть фашиста (в самом расхожем смысле этого слова) по подавляющему большинству признаков может совпадать с сущностью нормального человека на девяносто девять процентов. И только небольшая (и не особо заметная для некоторых) часть менять в корне всю суть дела. Выглядеть это (условно говоря) может так. Его страна нападает на другую с целью захватить или уничтожить, но в качестве предлога для начала действий применяет какую-нибудь провокацию (например, имитирует следы того, что противник первым начал). На основе этого уже начинает боевые действия, которые выливаются в эскалацию конфликта, в которой всё выглядит, как обычная война, где каждая сторона уверена в своей правоте.
    Война может быть быстрой, может быть долгой, потери с обеих сторон могут быть небольшими, а могут и огромными, и в последнем случае те потери, которые изначально понесла фашистская сторона от того якобы нападения на неё, могут быть гораздо меньше одного процента. И тогда получится, что в остальных девяносто девяти с лишним вся остальная логика действий фашиста похожа на логику действий нормального человека: их атаковали, они атаковали в ответ, по ним стали бить ещё – они в ответ ещё, и так вся война как бы сплошная вереница ответных действий, без которых вроде как нельзя просто так оставить действия противника. Вот только один маленький нюанс, что на них первыми никто не нападал, не учитывается. А в остальном, прекрасная маркиза, «всё хорошо, всё хорошо».
    Конечно, фашисты могут быть и другими. У них может быть коллектив, в котором все, как один, творят зверства, понимают, что творят, и продолжают творить. Но такую систему построить сложнее, потому, что всех заставить ампутировать себе совесть трудно. А вот просто ослепить её легче.
    Что было бы, если бы фашисты не создали провокацию, из-за которой развернулась вся остальная война? Войны бы не было. А значит, на инициаторах провокации вся основная вина (ну и на тех, кто это допустил). Но только этот момент фашистским сознанием упёрто и принципиально не учитывается. Почему? Да потому, что не верит он, что такое может быть. А почему он не верит? А потому, что у них порядки в фашистском обществе такие, что не разрешают в такое верить. Нельзя такое говорить, нельзя думать, и нельзя контактировать ни с чем таким, что могло бы такие мысли посеять. Можно только постоянно (и желательно с как можно более раннего возраста) пребывать в таком режиме, и ратовать за то, чтобы распространить его, куда только можно. И фашистов так и заставляют всасывать с материнским молоком, что всё, что говорит официальная пропаганда, не подлежит сомнению. Всеми способами, какими только можно. И выполняя эту программу, типичный фашист даже и слушать ничего вопреки официальной версии не хочет.
    С такой верой у фашиста всё получается гладко, и голова полна вроде-бы-фактов, в которых противник вроде как неправый от и до (в рамках того, что фашист принимает в учёт). Вот они первыми напали на его соотечественников у границы – негодяи-подлецы. Вот они стреляли в других его соотечественников, когда эти перешли границу и пошли с ними разбираться. Вот те бомбили их позиции, после того, как эти захватили часть их территории и готовили в наступление дальше. Вот те бомбили их заводы (после того, как эти из произведённого на них оружия бомбили их заводы). Вот те бомбили города этих (после того, как эти, бомбардируя их заводы, разрушали их города). И т.д. и т.п. – целая стопка эскалации конфликта, в которой каждый факт в понимании фашиста выглядит праведным действием. Только один вопрос, где доказательства, что фашистская пропаганда не могла ему врать, отметается.
    С официальной пропагандой у фашиста полная сакральность. В отношении неё у него вообще не может быть вопроса, врёт она или нет, потому, что она и является измерителем того, врёт или нет что-то остальное. Если что-то сходится с ней – значит правда, если нет, значит ложь. А сама пропаганда никак не проверяется – она и завязанная на ней идеология эталон правды. А любая попытка поставить её под сомнение уже для него ложь. Априори.
    Почему пропаганда фашиста не может врать? Потому, что это оказывается, только враги так могут говорить. Свои никогда так не скажут (так фашиста учат). А кто такое говорит – то враг, и того слушать не надо. Того надо затыкать и убивать –  решительно без колебаний. И это единственная версия (и предписание), которая у фашиста может быть по этому вопросу. Все остальные версии исключаются. Почему? Да потому, что «…а вон они враги какие! Сколько поразрушали! Сколько поубивали! А сколько ещё собираются! Как же можно так рисковать и слушать тех, кто пытается их защищать? Не, это решительно недопустимо!». Ну а как получается, что до того, как они «столько натворили», нельзя было слушать тех, кто против того, чтобы всё это начинать? А фашист, оказывается, «…знал, что они так будут. И фюрер это сразу говорил, и пропаганда об этом неустанно повторяла. И теперь ясно, как они были правы, и вот они подтверждения!».
    Круг замкнут, и доказать что-либо фашисту практически невозможно. Поэтому задача пропаганды – как можно сильнее укреплять это замыкание и накачивать фашиста решительностью в отметании всего остального. Чем решительнее он будет уверен, тем сильнее будет поддерживать систему, а чем сильнее будет поддержка таких, как он, тем более лихо система сможет развернуться в затягивании гаек.
    Что было бы, если бы такого подхода у типичного фашиста к делу не было бы? Не было бы такой системы и такого тоталитаризма. Было бы больше свободы слова. И была бы критика официальной версии (в т.ч. числе такая, на которую ответить было бы нечего). Потому, что шила в мешке не утаишь и где имеется ложь, она обязательно раньше или позже будет выявлена. И будут заданы такие вопросы, на которые ответить будет нечего. И даже если не все сделают из этого выводы, то максимально многие. И чем аргументированне была бы критика, тем больше бы народу к ней прислушались. И чем больше в обществе процент сознательности, тем более востребована была бы аргументированная критика. И тогда (возможно), хозяева системы не смогли бы рассчитывать на столь сильную поддержку мероприятия, и не рискнули бы начать. Т.е. возможно, войны бы не было. И не было бы всех тех бед, которые она принесла. А так есть. Благодаря фашисту, и таким, как он. Но этот момент принципиально не учитывается.
    Получается в голове фашиста перевёрнута основная суть дела. И ничего не меняет тот факт, что на остальные девяносто девять процентов у него всё вроде бы сходится с реальностью. Потому, что мы уже знаем, как одна деталь может в корне менять всё. И получается разница потенциалов не на один процент, а на все двести. Потому, что то, что у адекватного и порядочного человека на 100% вина фашиста, а фашиста на 100% вина его врагов. И чем сильнее эта разница, тем больше то самое шило, которое получается размером с копьё для македонского фалангиста. Вот это и есть путь вниз, когда человек на чёрное говорит белое, на белое чёрное, и прёт на эскалацию взаимонепонимания.
    Что происходит с сознанием того, кто говорит вещи, не соответствующие реальности? Ему приводят аргументы, на которые нечего возразить. И тогда ему остаётся или капитулировать, или контратаковать. А как может контратаковать тот, у кого нет контраргументов? Только в рамках программы, согласно которой аргументы и не нужны. Всё, что говорит фашист (и его кукловоды), должно приниматься без доказательств. А кто требует доказательств, тот предатель и враг, и с врагами разговор короткий. И фашист вгоняет себя в состояние, когда ему это кажется нормальным. И пытается то же сделать с оппонентом. А когда это не прокатывает, испытывает злобу по поводу своего бессилия, вина за которое перекладывается на «непонятливость» оппонента. Несогласие с чем вызывает у фашиста новую порцию злобы, и т.д. в направлении эскалации конфликта.
    А теперь представьте себе, что обычное общество начинают вгонять в состояние фашизма (всеми способами, какие только есть в арсенале фашистов) Что происходит с общественностью, которая постепенно превращается в то, что надо фашистам? Увеличивается ненависть, и стремление уничтожать всех, кто думает иначе. Тотально и без разговоров. Т.е. тотальный путь вниз. Но для фашистского сознания всё оказывается перевёрнутым наоборот: они оказывается, идут вверх. А до этого они пребывали «внизу». И не сомневаться в правоте своей родины, что бы она себе не позволяла, оказывается, хорошо и правильно. А раньше они, оказывается были неправильными и несознательными, готовыми считаться с теми, кто критикует их родину. И как хорошо, что у них наконец-то появился фюрер, который помог им «прозреть». И чем дальше это «развитие», тем больше эта разница потенциалов.