О несовершенстве любви к людям

ГЛАВА 285  Счастливый путь в Иерихон без Искариота,


  6 Отсутствие четырех апостолов, главным же образом Иуды, делает группу оставшихся более сплоченной и радостной. Это действительно одна семья, во главе которой Иисус и Мария. И ясным октябрьским утром эта семья, оставив за спиной Вифанию, отправляется к Иерихону, чтобы переправиться на противоположный берег Иордана. Женщины кучкуются вокруг Марии. И лишь Анналии не хватает в группе учениц, которую составляют три Марии, Иоанна, Сусанна, Элиза, Марцелла, Сара и Синтика. Вокруг Иисуса группируются Петр, Андрей, Иаков и Иуда Алфеевы, Матфей, Иоанн и Иаков Зеведеевы, Симон Зелот, Иоанн из Эндора, Эрмастей и Тимон; тогда как Марциам, прыгая, как козленок, снует между двумя этими группами, идущими в нескольких метрах друг от друга. Нагруженные тяжелыми мешками, они бодро шагают по залитой мягким солнцем дороге, среди торжественных в своем спокойствии просторов.

   7 Иоанн из Эндора с трудом идет под тяжестью, что висит у него за плечами. Петр это замечает и говорит: «Давай сюда, раз уж ты опять захотел тащить с собой этот балласт. Тосковал по нему?»

   «Мне так велел Учитель».

   «Да? О, прекрасно! Для чего же?»

   «Не знаю. Сказал мне вчера вечером: „Собери свои книги и иди с ними за Мной“».

  «О! Прекрасно, прекрасно!.. Но если Он сам так сказал, то это, конечно, ст;ящее дело. Может быть, это для той женщины. Сколько она всего знает, а? Ты тоже всё это знаешь?»

   «Почти столько же, сколько она. Она очень образована».

   «Но ты же не будешь все время ходить за нами с этой тяжестью, а?»

   «О! думаю, нет, хотя не знаю. Но я и сам могу ее нести…»

 «Нет, дружище. Меня волнует, как бы ты не заболел. Ты не в лучшем состоянии, понимаешь?»

   «Понимаю. Я чувствую, что умираю».

  «Не шути так! Дай нам хотя бы добраться до Капернаума. Теперь всё так хорошо, когда среди нас нет этого… Проклятый язык! Я снова не сдержал данное Учителю обещание… 8Учитель! Учитель!»

   «Чего ты хочешь, Симон?»

   «Я проговорился про Иуду, а обещал Тебе, что больше не буду этого делать. Прости меня».

   «Хорошо. Постарайся больше этого не делать».

   «Я могу еще 489 раз получить Твое прощение…»

   «Что ты такое говоришь, брат?» – удивленно спрашивает Андрей.

   И Петр, чье доброе лицо озаряется озорным блеском, скривив шею под тяжестью мешка Иоанна из Эндора, отвечает: «Неужели ты не помнишь, что Он сказал прощать семижды семьдесят раз? Поэтому я могу получить еще 489 прощений. Я буду вести тщательный учет…»

  Все смеются, даже Иисус невольно вынужден улыбнуться. Но в ответ говорит: «Ты бы лучше считал все те случаи, когда тебе удается вести себя хорошо, о большой ребенок».

   Петр, подойдя вплотную, обнимает правой рукой Иисуса за талию и говорит: «Мой дорогой Учитель! Как я счастлив находиться с Тобой без… Да что такое! И Ты тоже рад… И Ты понимаешь, чт; я имею в виду. Мы все свои. Здесь Твоя Мать. Здесь наш мальчик. Идем к Капернауму. Время года прекрасное… Пять причин, чтобы быть счастливыми. О! как все-таки здорово пойти вместе с Тобой! Где остановимся этим вечером?»

   «В Иерихоне».

   «В прошлом году мы встретили там Закутанную. И кто знает, что с ней случилось… Мне бы хотелось узнать… А еще обнаружили того, из виноградников…» Раскатистый смех Петра до того звонок, что передается другим. И все смеются, вспоминая сцену встречи с Иудой из Кериота.

   «Ну ты неисправим, Симон!» – укоряет Иисус.

  «Я ничего не сказал, Учитель. Но я не мог удержаться от смеха, вспомнив выражение его лица, когда он встретил нас там… в своих виноградниках…» – Петр просто давится смехом, и ему приходится остановиться, в то время как остальные, с трудом сдерживая смех, уходят вперед.

   9 Петра догоняют женщины. Мария ласково спрашивает: «Что с тобой, Симон?»

  «Ах! не могу сказать, а то совершу еще один грех против человеколюбия. Но… вот скажи мне кое-что, Мать, Ты же мудрая. Если я на кого наговариваю или, хуже того, клевещу, то, понятное дело, я согрешаю. Но если я смеюсь над тем, что всем известно, над каким-то всем известным событием, которое вызывает смех, ну, например, вспомнишь изумление какого-нибудь вруна, его замешательство, его оправдания – и опять начинаешь смеяться, как мы уже раньше смеялись: это тоже плохо?»

 «Это несовершенство любви. Не грех, как злословие или клевета, или даже как двусмысленный намек, но все равно недостаток любви. Это как нить, выдернутая из ткани. Это еще не дыра, и даже не потертость материи, но все равно нечто, затрагивающее целостность материи и ее красоту, подготавливая прорехи и дыры. Тебе не кажется?»

   Петр трет себе лоб и произносит несколько упавшим тоном: «Кажется. Никогда раньше об этом не думал».

   «Подумай об этом теперь и больше так не делай. Бывает смех для человеколюбия более оскорбительный, чем пощечина. Кто-то сделал ошибку? Мы уличили его во лжи или в чем-то ином? Ну и что? Зачем вспоминать об этом? И напоминать об этом другим? Давайте опустим покрывало на прегрешения брата, все время думая: „Будь виновен я, понравилось бы мне, что кто-то вспоминает об этом прегрешении и напоминает о нем другим?“ Есть внутреннее раскаяние, Симон, и оно заставляет сильно страдать. Не качай головой. Знаю, что ты хочешь сказать… Но оно бывает и у грешников, поверь. Отталкивайся, всегда отталкивайся от мысли: „А мне бы это понравилось?“ Увидишь, что никогда больше не согрешишь против любви. И в тебе всегда будет глубокий мир. Взгляни на Марциама: как блаженно он там прыгает и поет! Это потому, что у него в сердце нет никаких помышлений. Он не должен размышлять о маршруте, о тратах, о словах, какие надо сказать. Он знает, что другие подумают за него обо всем этом. Ты тоже поступай так. Предоставь всё Богу. В том числе и суд над людьми. До тех пор, пока можешь быть как дитя, ведомое благим Богом, зачем взваливать на себя бремя решать и судить? Настанет момент, когда тебе придется быть судьей и арбитром, и тогда ты скажешь: „О, насколько легче было раньше, насколько менее рискованно!“ – и назовешь себя глупцом за то, что преждевременно хотел взвалить на себя такую ответственность. Судить! Какое трудное дело! Слышал, что сказала Синтика несколько дней назад? „Поиски посредством чувств всегда несовершенны“. Очень правильно сказала. Часто мы судим именно исходя из реакции наших чувств. Поэтому крайне несовершенно. Прекращай судить…»

  «Хорошо, Мария. Обещаю Тебе это всерьез. 10Но я не знаю всех тех удивительных вещей, какие знает Синтика!»

 «И тебя это огорчает, муж? Неужели ты не понимаешь, что я хочу от всего этого освободиться, чтобы усвоить только то, что знаешь ты?»

   «Правда? Почему?»

  «Потому что с помощью учености можешь устроиться на Земле, а с помощью мудрости овладеваешь Небом. У меня ученость, у тебя мудрость».

   «Но с помощью своей учености ты сумела прийти к Иисусу! Значит, это хорошая вещь».

  «Смешанная с таким количеством заблуждений, что мне хотелось бы сбросить их с себя, чтобы заново облечься в одну только мудрость. Долой вычурные и бесполезные одеяния! Пусть моей одеждой станет строгая и внешне неприметная мудрость, которая облачит в неветшающее одеяние не то, что тленно, а то, что бессмертно. Огонек учености дрожит и мигает. Свет мудрости сияет ровно и с неизменным постоянством, такой же, каково Божественное, от которого он исходит».

   Иисус замедляет шаг, чтобы послушать, оборачивается и говорит гречанке: «Тебе не нужно стремиться отбросить всё, что ты знаешь. А нужно выбирать из этих своих знаний то, что является крупицей вечного Разума, добытой умами, чья ценность несомненна».

   «Значит, те умы на собственном опыте воспроизвели миф о похищенном у богов огне?»

 «Да, женщина. Только его не похищали, а сумели ухватить, когда Божественность дотрагивалась до них своими огнями, нежно прикасаясь к ним, к этим рассеянным среди падшего человечества образцам того, чем должен быть человек, существо, наделенное разумом».

   «Учитель, если бы Ты указал мне, чт; я должна удержать, а что отбросить. Сама бы я не смогла рассудить правильно. А потом бы Ты заполнил эти пустые места светом Своей мудрости».

   «Именно это Я и намереваюсь сделать. Укажу тебе, до какого момента является мудрым учение, которое тебе знакомо, и с того момента доведу его до конца, до истинных представлений. Чтобы ты знала. Это будет полезно и для тех, кому в будущем предстоит много общаться с язычниками».

   «Мы ничего тут не поймем, Господь», – сетует Иаков Зеведеев.

  «Пока мало что. Но однажды поймете. И нынешние уроки, и их необходимость. А ты, Синтика, изложи Мне те пункты, которые тебе непонятнее всего. Во время остановок Я буду тебе их прояснять».

   «Хорошо, мой Господь. Это и есть желание моей души, и оно совпадает с Твоим желанием. Я – ученица Истины, а Ты – Учитель. Мечта всей моей жизни: обладать Истиной».