Госпожа сочинитель. Гл. 28-31

(Изображение создано нейросетью в приложении "Шедеврум")

28


Путь к элитной клинике Бэкарта, в которую была помещена несчастная мать Лилу, выдался долгим и изнурительным. До места назначения пришлось ехать добрых три часа, в духоте и пыли летнего зноя. Витиеватая дорога, словно бесконечная серая лента, сотканная из щебня и песка, столько раз петляла вдоль отвесных скал и исчезала в сыром сумраке тоннелей, что Лилу и Рэй успели вздремнуть, покачиваясь на ухабах, в перерывах между бодрствованием и дремотой перебрасываясь отрывистыми замечаниями. Случилось, что они почти одновременно открыли глаза и сонно посмотрели друг на друга. Несмотря на то, что ее маленькая соломенная шляпка сбилась набок, а локоны рассыпались по плечам, Лилу выглядела мило. Ее дорожный костюм в мелкую синюю клетку, расшитый кружевами по отложному воротнику, туго обхватывал осиную талию — в этом наряде девушка походила на куколку. Рэй в немом восхищении задержал взгляд на прелестном изгибе ее пухлых губ.

— Я никогда не бывал в таких ситуациях, — сказал он задумавшись. — В таких противоречивых ситуациях.

— Ты не хочешь ехать? — спросила она.

— Нет, что ты! Просто я подумал, что должен что-то подарить твоей маме.

— Это совсем необязательно.

— Ты не права.

Они посмотрели друг на друга и вдруг по-детски рассмеялись.

— Взгляни, что я купил.

Девушка с любопытством следила глазами за движениями его рук, аккуратно распаковывающих маленькую коробку. Вскоре из шелестящей оболочки показалась расписная музыкальная шкатулка. Когда Лилу приоткрыла крышку, с ее уст слетел вздох восхищения. По зеркальной поверхности, усыпанной блестками, кружились два лебедя из цветного стекла, склонивших длинные шеи друг к другу. Изящные птицы — воплощение преданности и любви — под тихий грустный мотив медленно вращались по кругу, в котором заключалось их миниатюрное озеро.

— Рэй, это волшебно! Такой подарок послужит знаком нашей с тобой любви, в которой мы будем просить у моей мамы благословения! — воскликнула Лилу, и ее глаза засверкали. — Позже я хорошенько рассмотрю вещицу. Здесь шумно и ужасно трясет!

Чрезвычайно довольный собой, Рэй Гинсбет обратно упаковал подарок. Несколько минут они пребывали в молчании, невольно прокручивая в памяти только что услышанную мелодию. Автомобиль въехал за очередной поворот, за которым путникам предстал высокий забор с глухими воротами.

— Приехали, — объявил шофер.

Лечебницу основали на лоне природы, вдали от посторонних глаз и суеты. Сюда помещались люди благородных кровей — изнеженные, чувствительные и слабые волей. Пациентам гарантировалась конфиденциальность. Она-то и соблюдалась здесь строже всего, ибо мало кто хотел, чтобы в обществе стало известно о его недуге. Это была бы настоящая тюрьма, если б не наличие дорогой мебели, живописного парка с беседками и фонтаном, а также вежливого персонала, предоставляющего больным интересный досуг и превосходную еду. Красивый дом с аркадой из белых колонн утопал в зелени и цветах, но как бы беззаботно ни пели птицы в кущах сирени, тягостного ощущения было не избежать, когда взор ваш натыкался на решетки, которыми защищалось каждое окно с нежно-розовыми шторами. Кроме того, у ворот дежурила охрана; свидание с обитателями «золоченой клетки» разрешалось лишь с дозволения директора лечебницы, доктора Бэкарта. Зоркие глаза неотступно отслеживали каждый шаг посетителя, на малейший шум мгновенно слеталась стая медицинских сестер.

Пока Лилу беседовала с доктором, который явился, едва узнав о ее прибытии, Гинсбет томился неприятным ощущением от увиденного. Следуя за ними по чистым дорожкам парка, где под журчание воды в фонтане то тут, то там медленно проплывали фигуры, похожие на бесплотные тени, Рэй с тревогой озирался по сторонам: ему не внушали доверия люди, которые двигались, словно призраки в царстве Аида. И впрямь здесь многое казалось бутафорским: и цветники, разбитые по обе стороны дорожки, и уютная терраса, и мраморные колонны дома, погруженные в кружево теней — всё это застыло в оцепенелой дремоте. Лишь работники лечебницы выглядели настоящими живыми людьми: они суетились в разных концах парка. Остальные же витали в сомнамбулизме. Глядя на них, Гинсбет с содроганием отводил глаза, ибо у пациентов были одинаково неподвижные лица-маски. Их мертвые взоры повергали Гинсбета в дрожь. Он вспомнил, что видел нечто подобное на выставке восковых фигур.

—...я уже объяснял вам, сударыня, что такое наркотики. Зависимость от них практически неискоренима, особенно если нет желания со стороны больного, — внезапно долетели до слуха Рэя слова доктора, которые тот со скорбью говорил опечаленной девушке. — Она физически истощена, подавлена… тем не менее очень упряма: она отказывается помочь самой себе. Мы делаем всё возможное…

Рэй снова перестал слушать. Его сковал липкий, омерзительный ужас, под действием которого даже в шелесте листвы чудилось что-то зловещее. О, неужели у столь очаровательной девушки, как Лилу, может быть такая ужасная мать?! Гинсбет живо представил себе высохшую женщину с остекленевшими глазами. Это видение породило в нем острое желание уйти. Право, он даже не думал, что всё может быть настолько сложно!

— Подождите здесь, — сказал доктор. — Сейчас она к вам выйдет. — Затем он повернулся к Рэю. — А вы, значит, хотите познакомить маму со своим молодым человеком?

Лилу кивнула.

— Знайте же, что на нашей территории следует соблюдать тишину и порядок. Порядок и тишину, да…

Сутулая фигура в белом халате отдалилась от них в направлении дома с зарешеченными окнами.

— О Рэй! — опечаленно воскликнула Лилу. — Всё так плохо! Проклятый наркотик высасывает из нее все соки! Это медленная смерть, Рэй! Моя мама… Вряд ли ей что-нибудь поможет. Слишком уж она пристрастилась. Отец не сразу заметил это за ней. Потом было поздно…

— Не отчаивайся. Нужно верить.

Скованный отвращением, Гинсбет испытал страстное желание защитить любимую от всех бед. Притянув к себе, он обхватил голову невесты обеими руками, словно этим мог оградить ее сознание от мрака, что окружал их. Они долго стояли так посреди тенистой аллеи. Лилу не плакала. Она просто вся сжалась, обнажив перед возлюбленным свои сокровенные переживания. Подумать только: три месяца он ничего о них не знал! Он вовсе не интересовался внутренней жизнью внешне счастливой барышни. А теперь без устали корил себя за это.

— Рэй! — Лилу ткнулась в его плечо. — Ведь ты меня не покинешь?..

Он горько засмеялся — предположение было дико по своему существу. Неужто он должен ее бросить? Бросить только потому, что ее мать оступилась?

— Лу, очнись! У твоей мамы своя жизнь. Ты не в ответе за ее ошибки, — горячо заговорил мужчина, сжимая девушку в своих объятьях. — Она свое пожила. Она когда-то тоже была молодой, тоже любила. У нее…

Он запнулся: на крыльце обозначилась невысокая худощавая женщина, закутанная в халат китайского шелка. Она недолго постояла, посматривая по сторонам, и начала неторопливо приближаться. Движения выдавали в ней слабость — она шла, покачиваясь и постоянно взглядывая себе под ноги.

Рэй по-прежнему обнимал Лилу, но отчего-то руки его задрожали. Он не мог отвести взгляда от приближающейся фигуры… Вот ему уже прекрасно видно ее бледное, высохшее лицо с морщинками в уголках глаз и губ; поседевшие волосы, собранные в тугой пучок на затылке…

Остановившись в двух шагах от влюбленных, она покачала головой; в ее огромных зеленых глазах — затуманенных, но единственно живых среди остальной неподвижности черт, — скользнула мучительная радость.

— Я перед вами! — громко объявила больная. — Та, что когда-то была женщиной. Теперь вы видите всё, что от нее осталось.

Нет, несмотря ни на что она была хороша. Трудно было определить источник ее неугасимого обаяния. Сломленная, затравленная, покинутая всеми, она оставалась прелестной… Следы былой красоты говорили в ее печальных глазах, в ее неподвижной улыбке, в ее худых, с синими жилками вен руках. С первого взгляда угадывалось тайное горе, подтачивающее корень ее сильной натуры. Словно могучее дерево с обтесанной корой, она медленно усыхала, отдавая свои жизненные соки.

— Мама! — Лилу бросилась к ней, обняла за талию и неловко подвела к Рэю. — Познакомься, это Рэй Гинсбет. Он писатель. Он очень хороший человек. Смотри же, не обижай его… В будущем мы хотим пожениться.

Девушка порозовела и внимательно посмотрела на мать. Та была невозмутима, только на переносье ее прорезалась морщинка, выражающая вялый интерес.

Тут с женихом приключилась странность. Вместо приветствия он отпрянул, попятился, стянул с головы шляпу, судорожно отер ею лоб и постарался отвернуться.

— Рэй, — сквозь звон звучал где-то голосок Лилу. — Что с тобой? Это моя мама, Экла Олсен.

— Суаль! — железно одернул ее другой женский голос. — Ни за что на свете не назовусь фамилией этого чудовища. Суаль — моя девичья фамилия, унаследованная от отца.

— Мама, прошу тебя! Не надо так о папе…

Лилу сказала это с тоскливой усталостью в голосе, испытывая неловкость от того, что тайные проблемы семьи раскрываются в присутствии жениха. Обе женщины — зрелая и молодая — были слегка обижены друг на друга, что выразилось в продолжительном молчании и косых, укоряющих взглядах. Но здесь не имел места горячий спор. Когда Гинсбет посмотрел на них — посмотрел уже совсем другими глазами — они дулись друг на друга чисто в силу привычки. Очевидно, разговор касался этой темы всякий раз, отчего мать и дочь привыкли к расхождению во мнении. Противоборство утомляло их, но они продолжали стоически отстаивать каждая свою позицию.

— Мне очень приятно, — опомнившись, бесцветным тоном произнесла женщина, но не подала Гинсбету руки, а лишь сухо кивнула и направилась к беседке.

Гости двинулись следом. Пока они шли за ее спиной, Лилу бросала на жениха вопросительные взгляды. Она ждала, что он уведомит ее о своем понимании, но он не поднял головы — не подал ни единого знака! С возросшей тревогой девушка заметила, как сгорбилась его спина, насколько угрюмо Рэй углубился в свои мысли. Казалось, он теперь принимает какое-то важное, почти роковое решение, которое — очень может быть! — склоняется не в ее пользу.

Лилу была уравновешена и сильна духом, но даже ее закалки не хватило до конца выстоять этот эмоциональный поединок. Ведь до сих пор она, Лилу, создавала впечатление «идеальной» невесты! Глубоко раскаиваясь в том, что настояла на поездке в лечебницу, девушка признала свое бессилье. Ей оставалось лишь позволить событиям идти своим чередом.

— Рэй, мне нужно еще поговорить с доктором. Развлеки пока маму. Я скоро!
Золотистые локоны мелькнули в воздухе, и Гинсбет рассеянно заметил, что невеста почти бегом направилась к крыльцу. Он приостановился на полпути к беседке — перед лицом неизбежного его сердце забилось судорожно и горячо. С помощью четких доводов рассудка мужчина еще пытался успокоиться, чтобы придать себе определенный вес, но шаткое состояние души не поддавалось. Оставаясь наедине с НЕЮ, он испытывал жестокий страх, однако не видел другого пути, как смиренно следовать на «заклание». «Почему Лилу ушла? Скоро ли вернется? Нет-нет, всё верно. Лучше ей вовсе не возвращаться сюда. Ей незачем присутствовать при нашем объяснении».

Моментально сработала защитная реакция — голос изнутри запротестовал: «Чего, собственно, я должен бояться? Прошло столько лет! Я теперь совсем не тот — я ее не знаю». Но одновременно эти же мысли пробудили в нем жгучее чувство вины.
Верно: сильный, благородный и знаменитый человек по имени Рэй Гинсбет действительно не знал Эклу Суаль, или Олсен. Он любил ее дочь — и только. Но Даниэль Элинт помнил ее до мельчайших подробностей, ее имя он пронес через всю жизнь. И два разных человека столкнулись лицом к лицу… Рэй Гинсбет с презрением взирал на слабого хромоногого мальчишку — образ, который в течение четырнадцати лет он в себе подавлял и который на удивление оказался живучим.


29


Рэй направился к беседке, где его дожидалась госпожа Суаль. Она почти не изменилась… Даниэль волновался и ждал момента, когда наконец будет узнан и обвинен. Однако Экла не спешила расставить точки над «и». Закралось сомнение: а сумела бы она демонстрировать до такой степени натуральный нейтралитет, если бы действительно узнала и вспомнила его?

Прошло четырнадцать лет, и эти годы, безусловно, наложили на нее отпечаток. Экла уже не была энергичной, она также чем-то напоминала ходячую восковую фигуру, как и другие пациенты лечебницы. Ее лицо приняло землисто-серый оттенок, глаза ввалились, губы пребывали в вечной полуусмешке, а взгляд был как у ребенка, которого наказали неизвестно за что. «Она получила по заслугам, убив своего мужа!» — пытался оправдаться Даниэль. Суаль, Олсен… Ну почему он раньше не обратил на это внимание? Почему пропустил мимо ушей редкие рассказы Лилу о своих родителях? Ведь это же ОНА! А Лилу — та самая трогательная пятилетняя девочка в платье, похожем на воздушный бисквит.

Даже став богатым и знаменитым, разве мог Даниэль забыть Эклу? Она была его первой женщиной. Это остаётся навсегда… Кто-то сказал: «От судьбы не убежишь»; только теперь он понял, что это значит.

Четырнадцать лет назад, когда истерзанный муками совести Даниэль возвратился домой, никто не встретил его. Там его не ждали. Он решил оставить свидание с Джоанной «на потом» и первым делом отправился на квартиру своего старшего товарища — господина Рэмбла. Однако заспанная экономка объявила ему, что хозяин давно живет вне дома. В день бегства Даниэля с ним случился удар, и сердобольная Джоанна посчитала своим долгом заботиться о пожилом джентльмене. Рэмбл остался жить в ее доме даже после того, как поправился. Хлопоты о больном старике вытеснили обиду на мужа, поэтому когда в проеме двери нарисовалась физиономия неблагодарного скитальца, Джой даже не разозлилась. Она только пожала плечами и попросила развод.

Потом началась другая жизнь, рассказывать о которой в подробностях не имеет смысла. В ней было всё: взлеты и падения, достаток и нищета, разочарования и женские ласки. Было всё то, что в итоге привело его сюда — к той, с которой начались бесплодные поиски счастья. Со временем Даниэль укротил в себе жажду ощущений с помощью твердых строк, в которых облекался полет его фантазии. В писательстве он нашел себе успокоение. Порой ему хотелось перевернуть страницу жизни назад, порой он был готов искать Эклу, но страх и чувство вины за свое бегство оказались слишком серьезной преградой. Даниэль не знал, как себя оправдать. Ему было комфортно в его новом мире; от юноши же, каким его знала Экла, почти ничего не осталось...

— Сегодня у меня праздник. Я нечасто принимаю гостей. Я нахожусь здесь уже три года...

Он вздрогнул, когда она заговорила.

— Три года?

— Да.

Неловкость усугубилась. Их взгляды встретились, и сердце Даниэля упало. «Узнала», — с тоской подумал он. Она не могла не узнать, как бы сильно он ни изменился. Однако женщина вела себя так, как и положено вести себя теще с будущим зятем. Напрасно он ловил в ее взоре намек — Экла смотрела на него прямо и легко.

Когда-то он любил ее, а теперь предпочел ей другую — молодую и здоровую. От этих мыслей Даниэль почти возненавидел себя. Неужели для мужчин так важна внешность любимой женщины? Что это меняет?

— Вы приезжий? — вяло поинтересовалась Экла.

— Да, — с натугой ответил он.

В том, как она вела себя, не было ничего от ее прежней общительности и жизнелюбия. Она существовала по привычке, по привычке и старалась поддержать разговор.

— У вас серьезные намерения относительно Лилу?

Меньше всего он думал об этом. Лилу стала чужда его сердцу. Вспоминая балы и приемы, где он блистал в паре с этой девушкой, Даниэль понимал, что жил тогда несвоей — придуманной жизнью. Вымышленное имя помогло ему отречься от прошлого, но не позволило его забыть. Воспоминания сильнее преходящей страсти.

Экла начала приличия ради расспрашивать как будто нового знакомого о его жизни, и он, не выдержав, поспешно достал из кармана подарок — музыкальную шкатулку.

— Это мне?

— Да-да, конечно! — почти выкрикнул Даниэль.

Экла углубилась в созерцание вещицы. Ее бескровные, прозрачные пальцы, скованные волнительной дрожью, еще раз бегло прошлись по поверхности шкатулки, чтобы ощупью запечатлеть в сознании красоту, и тут же, осмелев, открыли крышку. Зазвенела шарманочная мелодия, от звука которой лицо женщины преобразилось: глаза, губы, подрагивающие крылья носа — выразили всю гамму захлестнувших ее чувств. Надежда засветилась в усталых чертах сперва ярко — затем тихо ушла вглубь израненной души, впитавшей ее подобно тому, как иссушенная зноем земля впитывает влагу.

А лебеди продолжали свое царственное движение по кругу, но — как показалось Даниэлю — ныне с особенным усердием, ведь делали это для НЕЕ.

— Как мило, — опомнившись, с расстановкой пролепетала она. — Я не понимаю одного: зачем столько внимания? Ведь я вам никто! Послушайтесь моего совета, господин…

Она выжидательно посмотрела на него, но он промолчал, не в силах назвать ей придуманное имя.

—...дарите что-то подобное моей дочке. А я обойдусь. Мне не положено, — сказала госпожа Суаль, однако подарка не возвратила— слишком уж он ей понравился.

В то самое время Даниэль испытал странную смесь облегчения с разочарованием: она совсем не узнала его. Стоило ли винить в этом годы, наличие у застенчивого юноши усов и представительной осанки? А может, она не узнала, потому что никогда особо не любила его? Он терялся в догадках. Он хотел быть узнан, но в то же время боялся разоблачения как огня.

Экла еще несколько раз открывала и закрывала шкатулку, пытаясь возродить в себе первоначальный восторг, но он к ней уже не вернулся. Затянувшееся молчание стало настораживать.

— Я полагала, что люди вашей профессии отличаются красноречием, — иронично заметила она.

Даниэль безмолвствовал — совсем как в день их первой встречи.

—...Бьюсь об заклад: с Лилу вы болтаете без передышки. Что ж, молчите — я понимаю вас. О чем можно говорить с такой, как я? Мне только читают проповеди о вреде беспутного образа жизни. Для светских бесед я непригодна.

Вот сейчас нужно было срочно что-нибудь придумать, однако Даниэль терялся, глядя, как Экла нервно постукивает пальцами по крышке шкатулки. Ее поведение приняло какую-то нездоровую живость.

— Знаете, для чего женщине нужна свобода? — вскинув голову, дерзостным тоном спросила она. — Когда-то я очень хотела освободиться от своей семьи... Но женщина ценит свою свободу до тех пор, пока может дарить ее любимому. Если такого нет, свобода ей ни к чему, потому что становится бременем. Такова жизнь! Мы живем по законам природы, которая создала нас. Полная независимость от всех и вся уже является ошибкой... Вы любите Лилу — это неудивительно. Она молода, красива, невинна. Ее репутация не ведает пятен, которые, кстати, имеются даже на Солнце. Но если бы вдруг она стала такой, как я, вы бы любили ее меньше?

Она будто прочла его мысли. С закравшимся подозрением он быстро поднял глаза. Нет, Экла его не узнавала. Она просто болтала первое, что приходило в ее затуманенную голову и говорила, смотря мимо него. Быть может, она даже не ждала его ответа, но Даниэль, повинуясь рисковому порыву, хотел закричать: «Я полюбил в Лу твое отражение! Глядя на эту девушку, я бессознательно оживлял в своей памяти тебя! Я не Гинсбет. Я тот, кто по-прежнему верен тебе!..»

Слова чуть не сорвались с его языка. Их остановило появление Лилу, которая поговорила с доктором, а теперь опасливо глядела на мать, приобняв Рэя за плечи.

— Кажется, мне пора принимать успокоительное, — вдруг сникнув, сказала Экла.


30


Весь обратный путь Рэй Гинсбет вел себя с демонстративным пренебрежением. Лилу была неприятно поражена его неуместными остротами, его агрессивной веселостью, его желчным сарказмом. «Что с тобой?» — хотелось спросить ей, но мысль, что причиной всему безумство матери — останавливала. Неудивительно, если Экла успела оскорбить Рэя, пока они были наедине. При дочери она вела себя примерно и даже не несла, как то бывало раньше, разного вздора. Она лишь тихонько покачивалась из стороны в сторону, играясь с музыкальной шкатулкой, точно дитя.

Но Рэй уже не был прежним Рэем. После знакомства с будущей тещей он стал сам не свой, он ожесточился.

— Рэй, при тебе мама не учудила ничего такого? — расхрабрилась Лилу по прибытии в город.

— А что она должна была «учудить»? — раздраженно откликнулся Гинсбет.

— Ну...— бедняжка совсем растерялась. — Раньше она имела особую странность… Всех мужчин в минуты опьянения она принимала за какого-то человека, не моего отца — это точно. Я не знаю, кого так хотела увидеть моя мать на протяжении лет, но только эта причуда едва не довела ее до помешательства. Папе с большим трудом удалось убедить ее в смерти того таинственного человека. Неясно, какие доказательства он употребил, но с тех пор мать перестала ждать незнакомца и замкнулась в себе. Она никого не посвящает в свои тайны. А отец… О Рэй, ты непременно должен с ним познакомиться! Сейчас мы поедем к нам домой. Папа будет очень рад тебя видеть.

Гинсбет приподнялся в автомобильном кресле.

— Твой отец, — начал он срывающимся голосом, — он неродной тебе? Ты имеешь в виду отчима?

Он ждал ответа с таким нетерпением и испугом, как если бы от этого зависела его жизнь.

— С чего ты взял, что я воспитываюсь отчимом? Вероятно, мама что-то наплела тебе. Она зла на отца — они давно в ссоре.

На миг Лилу почудилось, что Гинсбет готов зарыдать. Да, она знала, что у этого человека особо впечатлительная натура, но что могло так его взволновать? Лилу приписывала всё неуравновешенному поведению своей матери. Напрасно она оставила их наедине.

— Мы едем к моему родному отцу, — торжественно объявила девушка.

*  *  *

Это решительно много для одного дня! Не успев вернуться из одной поездки, Лилу тащила Рэя знакомиться с отцом. Наивной барышне не терпелось сгладить мутный осадок, оставшийся после встречи с ее матерью. Светская выправка господина Олсена должна была компенсировать недостатки его супруги.

Никто не знал, что Рэй Гинсбет находился теперь на грани нервного срыва. Впереди у него еще одна встреча с призраком из прошлого.

Наверное, в Даниэле осталось много ребяческой беспечности к середине четвертого десятка прожитых лет. Любя девушку, он совершенно не интересовался ни ее прошлым, ни настоящим, что характерно в основном для едва оперившихся юнцов. Он просто любил и просто мечтал об идиллическом будущем, пока все его стремления не обратились в тщету. Так значит, Олсен не был убит. Выходит, он выжил и, дознавшись обо всем, в отместку довел жену до помешательства.

Если по чистой случайности Даниэль был сведен лицом к лицу с Эклой и она не узнала его, то Олсен запросто мог признать в нем бывшего любовника. А вдруг?..
Буйство желчи сменилось в Рэе апатией, когда Лилу под руку повела его через уютный дворик к старинному дому на пересечении двух тихих улиц, где на первом этаже располагалась теперешняя квартира семейства Олсен. Вечер обещал быть душным. Тяжелые дымчатые облака, медленно кружа над землей, давили на пыльные улицы города; чахлые пальмы трепетали на ленивом ветру, а люди томились духотой в своих жилищах.

Ричард Олсен был заранее предупрежден о прибытии вечернего гостя, ибо Лилу по простоте душевной еще накануне рассказала отцу о своих планах. Тот был слишком занят финансовыми делами, чтобы переживать или лезть с советами — он вообще предоставлял девушке полную свободу, — но в этот раз не преминул заметить со скептической усмешкой: «Смотри, как бы твоя полоумная мать не испортила вам праздник!»

Деятельный и прагматичный по натуре, Олсен радовался перспективе скорой свадьбы своей единственной дочери, если, конечно, ее избранник будет человеком достойным. Забота о повзрослевшем ребенке тяготила его, хоть такая послушная барышня, как Лилу, доставляла ему весьма ничтожные хлопоты. Будучи самостоятельной особой, она при этом оставляла некую видимость родительской опеки, что, безусловно, было на руку вечно занятому отцу.


31


В гостиной Гинсбета встретил рослый мужчина лет пятидесяти, с сухими чертами лица и крупным носом с горбинкой. Олсен почти не изменился, память также не подводила его, судя по тому, как проницательно скользнули по фигуре Гинсбета его глаза — холодные, с волевым блеском.

— Мы с вами не встречались раньше? — озадаченно осведомился хозяин, пожимая руку гостя.

— Едва ли, — пробормотал тот. — Вы могли видеть меня на обложках моих книг…

— Я не читаю беллетристику. Увы! Не примите на свой счет.

Величественная осанка, орлиный профиль, серебро волос — повергали в трепет перед этим человеком. Ричард Олсен казался верхом всего, что олицетворяет справедливую власть. Гинсбет вскоре вернул себе самообладание. На удивление он не испытал неприязни к мужу Эклы. Прошло столько лет! Горечь обиды истлела, осталось любопытство.

Осмотревшись, Рэй отметил про себя, что обстановка квартиры, где жила Лилу со своим отцом, не отличается роскошным убранством. За прошедшее десятилетие благосостояние семьи пошло на убыль, однако Олсены держались так, что никто не смел усомниться в их достатке. Ричард скрывал беспокойство, тогда как дела его давно уже не шли на лад.

Сумрачная гостиная с высоким потолком, украшенным гипсовой лепниной; несколько невзрачных картин; мягкий старинный ковер под ногами, дубовый секретер и прочая скромная мебель — вот, что увидел Рэй Гинсбет, когда расположился на жесткой кушетке. Сам Олсен, словно вдруг озябнув, накинул на плечи пиджак и поискал глазами сигары. Не найдя их, он повелительным жестом подозвал Лилу, которая стояла тут же, неподалеку, радующаяся знаменательному событию в своей жизни, но еще не смеющая делать это открыто.

— Лилу-Айрин, — строго обратился Олсен к дочери, называя ее полное имя, — будь добра принеси из кабинета мой портсигар. Я намерен угостить дорогого гостя.

Девушка повиновалась, а Рэй ощутил нечто такое, что испытывал давеча, оставаясь наедине с Эклой. Они оба — она и ее муж — не узнавали его и едва ли могли это сделать. Может, он в самом деле стал другим?..

Извечный спутник человека — любопытство — и тот самый порыв души, который сегодня утром едва не бросил Даниэля к ногам госпожи Суаль, — побуждал его узнать правду. Что случилось между Олсеном и Эклой? Было ли покушение на самом деле? И что обрекло Эклу на бесславный финал?

— Итак, — Ричард повернулся к гостю, похлопывая себя по ногам, — я рад видеть вас в своем доме. Мою Лилу-Айрин связывают с вами светлые, возвышенные чувства. Уверен, что не за горами тот день, когда вы…

Он еще много говорил торжественным тоном про свою дочь и про «грядущий день», но Даниэль его не слушал. Он не хотел теперь думать о Лилу, ибо с тех пор, как понял, а самое главное прочувствовал ее прямую связь с бесценным образом Эклы, он перестал воспринимать девушку как нечто отдельное. Она стала в его понимании живым продолжением госпожи Суаль, еще одним доказательством его неугасимой любви к своей самой первой женщине. Он с трудом верил, что Лилу всегда являлась дочерью Эклы. Но как бы то ни было, с осознанием этого факта все добродетели девушки вмиг перестали для него существовать. Из желанной невесты она вдруг превратилась в несмышленую пятилетнюю девочку — отныне Даниэль смотрел на нее свысока. Лишь Экла могла быть желанной, лишь она имела право повелевать им. «Всего-навсего» дочь обречена навечно остаться в тени очарования своей матери.
Пока Рэй внутри себя отрекался от невесты, все вокруг были настроены иначе. Сама она сидела рядом, светясь от счастья…

— Ты поторопила слуг? — спросил отец. — Что-то ужин запаздывает. Ну ничего. Мы пока с господином Гинсбетом выкурим по сигаре…

— Я помогу накрывать на стол, — сказала девушка.

Провожая ее взглядом, Даниэль испытал нечто вроде сожаления. Правда, как жаль, что им не быть вместе, ведь Лу так хороша!.. От матери в ней улыбка, большие выразительные глаза и волосы — пышные, словно золотое облако. Есть, конечно, крупицы и от отца: Олсен походит на дочь, когда, потеряв нить разговора, беспомощно смотрит перед собой. Тогда из его глаз ненадолго исчезает холодный энергичный блеск.

Они закурили, беседуя на отвлеченные темы. Олсен был воспитанным, но поразительно скучным человеком. Всё его мышление сводилось к деньгам, выгоде, удаче или неудаче… Он разумел только два понятия: «опасность» и «благополучие». Поэтому, болтая с ним, Даниэль мог размышлять о своем.

— Сегодня вы побывали у матери Лилу, — сказал вдруг Олсен, странно понизив голос. — Надеюсь, эта особа не вызвала у вас сомнений?

— Сомнений? — Даниэль невольно съежился, вспомнив выражение лица своего нынешнего собеседника при их единственной встрече четырнадцать лет назад. — Я… не понимаю вас.

— Не понимаете? — тот хищно усмехнулся. — Вы порядочный человек, господин Гинсбет. Ваши книги популярны в нашем городе. Исходя из этого, мне становится совестно перед вами, — с неожиданным благоговением заговорил Олсен. — У меня такая, гм, странная жена, у Лилу — такая безобразная мать. Да она и не мать ей вовсе! Наверное, если б можно было переместить плод в чрево другой женщины, она и роды поручила бы какой-нибудь гувернантке! Простите за откровенность, господин Гинсбет… Но она только родила Лилу-Айрин — остальное ее не интересовало. У нее были другие заботы, например…

В эту минуту вошла Лилу, тем самым избавив своего жениха от продолжения невыносимого разговора. Ужин прошел в тихой семейной обстановке. В столовой были сиренево-бежевые стены, что как будто делали помещение прохладным. Гинсбет остался доволен своим поведением: он пока ничем не выдал себя. Однако трудно было отделаться от мысли, что в лице господина Олсена видишь не призрак, а живого человека. Откуда же взялись тогда слухи о его смерти, наводнившие весь Сальдаггар? Даниэль всё больше хотел узнать правду, и правда не заставила себя долго ждать.

Еще за столом Ричард часто наполнял бокалы, а потом, когда все вновь перебрались под мягкий электрический свет гостиной, продолжил распивать вино, что делал без меры. Под действием зеленого змия внешне хладнокровный человек размяк и стал походить на шута. Олсен развалился в кресле, откуда говорил без умолку, даже не смотря, интересно ли окружающим слушать его разглагольствования.

Лилу смутилась — оба родителя немилосердно подводили ее. Она бросала на жениха молящие взоры, прося о понимании и поддержке, но тот, казалось, вовсе забыл о ее существовании и сосредоточенно сидел, зажав руки между колен. Лицо Гинсбета носило следы мрачной усталости.

— Послушайте-ка, что я вам расскажу, — подкатив налитые кровью глаза, пробормотал Олсен, уткнув подбородок в грудь и пуская слюни. — Я ведь однажды убил себя...

— Отец, прошу тебя! — взмолилась Лилу. — Позволь мне отвести тебя в спальню.

— Нет! Я еще не закончил, — с яростной твердостью выпалил родитель. — Разве не видишь — гостю интересно слушать!

Лилу машинально обернулась на своего жениха. И впрямь, еще минуту назад утомленный, он теперь глядел на оратора с неподдельным вниманием.

— Вам будет презанятно послушать такую историйку, — продолжал Олсен, довольный собою. — В ней много пошлости, да только это неважно.

— Я весь внимание! — поспешно подхватил Гинсбет.

— Много лет назад моя глупая жена увлеклась каким-то бесцветным мальчишкой. Представьте себе, Гинсбет, она настолько сдурела, что привела его в наш дом — на глаза мне и дочери! Я запрещал ей как мог, но бесстыдница продолжала встречаться с любовником и даже грозилась совсем уйти из дому. Я был обязан сохранить семью. Такая миссия возлагается на каждого мужчину, который хоть чуточку уважает свое отцовство. Я долго думал. Мысль, что какой-то смазливый юнец уведет жену прямо из-под моего носа, приводила меня в бешенство. Ситуация зашла слишком далеко и было уже не до шуток. Тогда я инсценировал собственную смерть. Представляете?! А предварительно подкупил слуг, чтобы они разнесли сплетню о моем убийстве. На один день весь город должен был думать, будто жена меня отравила. А город быстро купился на дешевый трюк. И что вы думаете? Любовник испугался и сбежал от моей женушки в то же утро! Каково, а? Действительно, кому захочется иметь дело с убийцей?.. Заодно и проверились намерения любвеобильного молодчика, ведь, как известно, между сердцем и тюрьмой выбирать не приходится.

Рэй выпрямился и побледнел.

— И что? — холодно, почти враждебно сказал он. — Чего вы добились? Разве вы сохранили семью?

Молодцеватый настрой Олсена как ветром сдуло. Видно, он ожидал от собеседника чего угодно: безразличия ли, одобрения — но не дерзкого тона, в котором звенел упрек. Олсен не мог представить, что столь почтенный человек вдруг примет сторону темных отношений.

— Вы не сохранили семью!— с жаром, дрожа от негодования, выкрикнул гость, вскочив со своего места. — Вы сохранили лишь ее видимость!

— Я защищал репутацию. В конце концов, тогда я еще любил свою жену! Я не дал бы ей уйти с первым встречным.

— А не подумали ли вы, достопочтенный отец семейства, что отпустив ее с тем парнем, вы бы сделали ее счастливой? Быть может, она никогда бы не впала в зависимость от наркотиков! — в голосе Гинсбета звучала неприкрытая ненависть. Потрясая в воздухе кулаками, он носился по комнате, словно дикий зверь. Лилу онемела от ужаса. Она хотела взять жениха за руку, успокоить, расспросить, но он, ослепленный минутным бредом, яростно отмахнулся от нее. Невидящее лицо его исказилось таким гневом, что у Лилу враз отпало желание как-либо препятствовать происходящему. Горько обиженная, едва не плача, она забилась в угол и закрыла лицо руками. Бедняжка решительно ничего не понимала.

— Вы больны ребячеством, — прохрюкал Олсен, отхлебывая из наполненного доверху стакана. Через пять минут он уже вовсю храпел, а вызванная дочерью служанка принялась стыдливо стаскивать с хозяина обувь.

Слегка покачиваясь, девушка подошла к противоположной стене и сделала вид, будто рассматривает картину. В свете люстры ее белокурые волосы заиграли лунным блеском, и вся эта трепетная фигурка являла напряженный вопрос. Рэй ждал, что Лилу молча удалится, ведь он только что едва не ударил ее. Он непростительно забылся, не выдержал экзамена, устроенного ему судьбой!

Гинсбет с сомнением смотрел на свою невесту. Теперь самое время всё открыть ей. Он вздохнул полной грудью, но… слова застряли у него в горле.

В этот момент пришел в себя хозяин дома. Сознание вернулось к нему ненадолго.

— Он не любил ее, — прошептал пьяный, не разлепляя век. — Если бы он ее любил, то не сбежал бы…

От этих слов гость взвился, словно ужаленный пчелой. Он крепко сжал кулаки и зубы, однако, не проронив ни слова, быстро вышел. В полутьме, наедине с мрачной недвижимостью ночи и тяжело колотящимся сердцем проследовал к калитке. Тихий, но выразительный оклик остановил его. Обернувшись, Гинсбет увидел девичий силуэт; Лилу пересекла дворик и замерла, прильнув к обратной стороне забора.

— Рэй, прости меня за отца, — задыхаясь от волнения, промолвила она. — Он крепко выпил и уже на утро не будет ничего помнить.

— Это… это хорошо, — неизвестно зачем проговорил Гинсбет.

Ему было странно наблюдать трогательную преданность девушки, должной теперь чувствовать себя оскорбленной. Вместо справедливых упреков Лилу доверчиво ластилась к нему. Она, чистая душой и телом, во всем случившемся винила одну себя. Она просто не верила, что возлюбленный может быть с ней в чем-то нечестен.
Чувствуя прилив внезапной нежности, Рэй вернулся и провел рукой по ее пышным волосам. В этом жесте не было страсти, а была лишь невинная ласка — милость взрослого в отношении безобидного, но глупого существа. В ответ она, вся затрепетав, крепко его обняла.

— Рэй, забудь обо всем, — прошептала Лилу. — По-моему, ты принимаешь всё слишком близко к сердцу.

Когда она была рядом, когда он прижимал ее к своей груди, тревоги куда-то отступали. Святая доброта Лилу рассеяла мрачную тучу. Рэй успокоился, однако что-то в его существе бесповоротно изменилось. После встречи с Эклой, когда она вновь предстала его взору после долгих лет, да еще удостоверившись в том, что с ее стороны не было никакой вины, он словно стал другим человеком. Даже не раскаяние в юношеской поспешности, принудившей его сбежать, а жажда исправить давнюю ошибку овладела всеми его помыслами. Он оставался спокоен, потому что четко знал свою цель…

Лилу поневоле могла составить ему серьезное препятствие, и Рэй Гинсбет, превратившийся в Даниэля Элинта, хотел бы сейчас же разорвать помолвку, но в память о счастливых днях, проведенных с этой девушкой, временно пощадил ее.

— Лу, мне надо идти.

— Ты придешь к нам завтра?

— Да, — по привычке ни в чем не отказывать ей сказал было Гинсбет, но вспомнил о своей перемене и добавил: — Не знаю.

Новые мысли, новые ощущения, новые планы гнали его вперед, и он быстро пошел, если не сказать «побежал» к своей гостинице.