Госпожа сочинитель. Гл. 32-34

32


Едва ли Даниэль сомкнул глаза в эту ночь, ведь многое нужно было решить, со многим проститься! Не раздеваясь и не зажигая свет, он нервно ходил по комнате, изредка бросался на кровать, зарывался в подушку… Затем вскакивал и устремлялся к освещенному уличным светом окну, отодвигал атласные шторы… Отсюда как на ладони был виден порт, озаренный яркими прожекторами, до слуха время от времени доносились протяжные гудки пароходов. Эти далекие, зовущие звуки подгоняли встревоженного человека, заставляли его мысли работать быстрее.

— Уехать, — на выдохе говорил он себе. — Забрать ее с собой…

Но тут же в темном овале зеркала сквозил лик невинной Лилу. Он обманет ее. Предаст. Покинет. Пусть! Она еще молода — в ее распоряжении целая жизнь, у нее еще будет армия страстных поклонников.

Впрочем, думы Даниэля мало касались несчастной девушки. Он сделался одержим своей воскресшей любовью и, улыбаясь темноте, шептал обращения к разбуженному сердцу.

*  *  *

Нетрудно догадаться, каким стал его следующий шаг: он снова поехал к НЕЙ. Одержимый порыв руководил им. Он даже не представлял, какой будет их новая встреча и что скажет он женщине, которая по его вине впала в зависимость от яда. Даниэль просто хотел видеть ее — на том объяснения исчерпывались.

«По старой памяти», оставшейся со вчерашнего дня, доктор Бэкарт допустил посетителя к пациентке. На всякий случай тот аргументировал свой визит просьбой Лилу, и директор лечебницы, как ни странно, постиг чувства жениха, выполняющего каприз своей невесты. Даниэль плохо понимал, что именно говорил и на какие пускался уловки, строя из себя ленивого светского льва. «Лу — очень заботливая дочь. Она хочет, чтобы я скрасил одиночество ее матери», — кажется, что-то подобное употреблял он в своих речах.

Доктор со вниманием выслушал, после чего допустил посетителя в «святая святых».
Чем дальше Даниэль углублялся в мертвенно-тихие недра замкнутого со всех сторон парка, тем болезненней сжималось его сердце. Знать, что Экла уже три года находится в этой клетке и бездействовать — было выше его сил. Между тем не успел он поплутать по лабиринтам аллей, где, кстати сказать, ради соблюдения устава хорошо просматривалась каждая дорожка, — как увидел женщину, торопливо идущую ему навстречу. Она шла скоро, насколько ей позволяли это полы длинного халата. Она замедлила шаг, желая удостовериться в увиденном, а затем широко улыбнулась и еще пуще заспешила к нежданному гостю.

— Это вы! — радостно воскликнула Экла, протягивая Гинсбету обе руки.

Он растерялся, покраснел и стыдливо опустил глаза, но лучащийся, всеобъемлющий, прежний взгляд любимой прибавил ему сил. Пожимая ее холодные, едва ощутимые пальцы, Даниэль не слышал ничего, кроме бешеного стука собственного сердца. Экла что-то говорила, склоняя к нему свое бледное, по-прежнему прекрасное лицо с четкими, словно высеченными из камня чертами; ее губы шевелились, но Элинт не разбирал слов до тех пор, пока глаза женщины не округлились в испуге.

— Вам дурно? Где Лилу? — спрашивала Экла, озадаченно сдвинув брови.

— Я один, — с усилием вымолвил он. — Я приехал один.

Она изумилась еще больше. Первоначальная радость сменилась в ней тревогой. Но госпожа Суаль никогда не была нервной особой. Даже сейчас она прекрасно владела собой.

— Что случилось? Да говорите же!

Он мялся, конфузился, зябко пожимал плечами. Лишь после того, как Экла вознамерилась идти за разъяснениями к доктору Бэкарту, до его сознания дошло, что она попросту не ожидает от постороннего человека участия к себе.

— Я приехал просто так. Неужели это невозможно?

Она медленно обернулась. Казалось, никакое другое заявление не удивило бы ее больше.

— Вы? Ко мне? Просто так? Чем вам может быть интересно мое общество? Я всего лишь больная старуха, которая мирно доживает свой век.

— Не смейте так говорить! — он гневно сдавил ее руку. — Вы красивая, а ваши слова — всего лишь прием, с помощью которого вы пытаетесь набить себе цену.

— Да? — Она притворно вздохнула, исподлобья окинув его беглым, лукавым взглядом чисто женского превосходства.

— Да, — Он, в свою очередь, не поднимал глаз. — Я приехал к вам — и всё тут.

— Ладно. Коль уж вы явились, так просто я вас не выпущу. Извольте следовать на допрос.

Экла жестом легкого кокетства продела свою руку под его локоть, а затем увлекла к беседке, где к своему неудовольствию Даниэль заметил еще нескольких женщин. Но прежде Экла подвергла своего гостя расспросам. Ее голос звучал мягко, временами даже переходя на игривые нотки:

— Скажите прямо: вас попросила приехать Лилу? Кивните, если вам трудно сказать «да». Я не обижусь, напротив — буду вам признательна за честность.

Даниэль яростно замотал головой:

— Нет. Я сам.

— Вот как? Не сознаетесь, негодник!

Она шутливо постучала по его плечу концом потрепанного веера, который всё это время болтался у нее на запястье.

— Что вас удивляет? — не выдержал он.— Неужели я не могу просто посетить вас?

— Не можете,— с грустной веселостью возразила она. — Особенно вы… Кто угодно, а вы — никак не можете.

— Почему же?

— Ах! — Экла вздохнула.

— Не увиливайте. Я задал вопрос.

— Вы слишком привлекательный мужчина для того, чтобы навещать меня,— ответила она после долгого молчания. — К тому же вы очень напоминаете мне…

Женщины в беседке позвали ее, и Экла не договорила. Подумать только: он «напоминал» ей самого себя! Между тем госпожа Суаль стала поочередно знакомить его со своими приятельницами.

— Прошу любить и жаловать: мой будущий зять, — торжественно объявила она.

Даниэля покоробило от этих слов. Почему она до сих пор его не узнала? Да, он повзрослел, он стал мужчиной, но по-прежнему был готов стелиться у ее ног…
А может, она узнала его с первой минуты, но из любви к дочери решила принести себя в жертву? В этом случае нужно немедленно всё прояснить. Даниэль решил объясниться сразу, как только они останутся наедине.

Нервозные дамы скоро удалились, испытывая стеснение при появлении постороннего в таком деликатном месте. Даниэль не осмелился привести в исполнение данное себе обещание. Он боялся, что с открытием правды благосклонное настроение Эклы исчезнет, и она прогонит его.

— Полюбуйтесь, — с видом заговорщика шепнула Экла, когда они остались одни. — Я не расстаюсь с ней.

Она извлекла из-под полы халата музыкальную шкатулку.

— Не надо, — Даниэль положил свою руку на руку женщины, когда она хотела приподнять крышку. — Не хочу слышать грустную мелодию.

— Однако ж вы чувствительный!.. — многозначительно заметила Экла. — Раз вы пришли ко мне (правда не знаю, с какой целью), то я выжму из вас все соки. Сегодня вы будете слугой моих барских прихотей.

Она выжидательно помолчала, но на его лице не отразилось никаких эмоций.

— Не хотите уйти? Пока не поздно…

— Я не уйду. — Он решительно посмотрел в ее чистые, почти прозрачные глаза с черными бусинками зрачков и на сей раз постарался не отвести пристального взора.
— Хорошо. Я не против — мне скучно. Но предупреждаю: я вам не Лилу. От меня вы так просто не уйдете.

— Что ж! Я не привык искать легких путей!

33

Они провели незабываемый день — настолько интересный, насколько это вообще возможно в напряженной больничной тиши. Экла и до странности услужливый избранник ее дочери вдоволь гуляли по парку, держась за руки, украдкой от зорких санитаров мочили ноги в нагретой солнцем воде фонтана, читали вслух свежие газеты, сделали три оборота под вальс, льющийся из дребезжащего радиоприемника… Вопреки строгим устоям клиники Экла громко, заразительно смеялась — совсем как девчонка, и Даниэль думал, не переставая удивляться: «Как мог я жить без нее? Как мог обнимать других женщин?..» Раньше он «замораживал» свои чувства к Экле мыслью о ее преступлении. Убийство человека он не мог ей простить. Но теперь… Теперь!

— Вы разбудили меня от долгого сна, — в конце дня призналась Экла. Она вела гостя к выходу из парка, при том нельзя было не заметить, как она всеми силами оттягивает прощание.

— Я приеду к вам еще… Завтра! — пришло в голову спасительное решение, однако госпожа Суаль не обрадовалась:

— Не надо навещать меня столь часто. Будет неправильно, если жених проявит столько неоправданного внимания к будущей теще. Вы просто обязаны дарить всё свое время одной Лилу!

Даниэль поморщился. То, что Экла упрямо не узнавала его, начало его раздражать. И в то же время он уверился, что она его не забыла и по-прежнему любит. Он каким-то непостижимым образом уловил искру любви в ее взгляде. А теперь они должны были расстаться вновь. И, что ужаснее всего, он больше не сможет навещать ее.

— Вы хотите изменить свою жизнь? — Даниэль выпалил сверливший его вопрос так внезапно, что она встрепенулась.

— Нет.

— Почему? Неужто вам нравится жить в заточении?

Экла поглядела на него испытующим взглядом старца, ведущего поучительную беседу с учеником.

— Отчего же в заточении? Я абсолютно свободна. Мне бы только захотеть уйти… Я как та пташка, прирученная людьми, которая не улетает даже когда открываешь дверцу клетки.

— Вам нравится здесь?! — Он даже остановился, дабы выразить всю полноту своих эмоций.

Экла не выдержала и отвернулась.

— Мне здесь вполне удобно. Да, мне нравится здесь.

— Нравится?! — возмущенно переспросил он.

Она тихо кивнула, но остальное выразил ее взгляд, преисполненный немой муки.

— Я так и думал! — резко сказал Даниэль, не скрывая своего мрачного удовлетворения. — Но раз уж, исходя из ваших же слов, вы «свободная птица», то докажите мне это.

Им овладело какое-то демонстративное бешенство.

— Доказать? — Экла непонимающе округлила глаза. — Но что?!

— Доказать, что вы свободны. Что вас не сдерживают эти засовы, что вы вольны уйти, когда только пожелаете.

— Я… не знаю, — она замялась. — Быть может, в другой раз…

— Нет. Если вы не солгали, то мы вместе сейчас выйдем в эти ворота, и вы проводите меня до машины.

И он потащил ее к выходу, где у проходной маячила фигура охранника. Экла побледнела, попыталась вырваться, но быстро сдалась. Они уже почти достигли ворот, как дорогу им преградил представитель службы безопасности. Досадуя, Даниэль попытался пробиться грудью, но тут же получил недвусмысленный отпор.

— Что это значит?! — побагровев, вскричал он. — Я буду жаловаться!

На физиономии охранника возникла тупая ухмылка.

— Жалуйтесь. У нас распоряжение не выпускать пациентов без специального разрешения.

— Что? — до сознания Даниэля туго доходил смысл слов. Слепая ярость душила его. — Леди проводит меня до автомобиля и сразу вернется. Это никак не повредит…

— Необходимо письменное разрешение доктора, заверенное печатью, — выдрессированным попугаем заладил тот.

— Так пойдите к доктору и возьмите его! — вне себя вскричал Даниэль, поворачиваясь к Экле. Она смотрела на него широко раскрытыми, беспомощными глазами.

— Бэкарт ничего мне не даст. Всё решают мои опекуны…— смиренно опустив голову, призналась она. — Но прошу вас, господин Гинсбет, не пытайтесь уговорить Лилу или... ее отца. Зачем? Что я стану делать с собой, если вдруг выйду отсюда? Мне уже всё равно.

— Здесь вы погибните, — не без внутреннего содрогания возразил он.

Она рассмеялась глухим, безжизненным смехом, который будто доносился из-под земли.

— Вы так уверены, мой милый, что та же участь минует меня на воле? О, там я погибну скорее.

— Вы заблуждаетесь.

— По-моему, заблуждаетесь как раз вы…

— Оставим пока эту тему. Только помните, очень вас прошу: вы не одиноки!

Ответом ему послужил недоверчивый взгляд. Ее большие светлые глаза с легким прищуром говорили: «Нет, мой милый. Лично ты забудешь о моем существовании сразу, как только переступишь порог…» Однако слишком уперт был Даниэль, чтобы быстро сдаться. Он оставил без внимания укоряющий взгляд Эклы и крепко, с обещанием пожал ее слабую ладонь.

— Не приходите больше сюда. Так будет лучше, — чуть слышно прошептала она.

*  *  *

На протяжении всего пути к Курдзону беллетрист Рэй Гинсбет, или никому неизвестный Даниэль Элинт, сосредоточенно смотрел в окно, ни на минуту не переменив окаменелой позы. Автомобиль устало петлял, оставляя после себя облако пыли, которое, покружив в воздухе, плавно опускалось к земле.

А в парке лечебницы было прохладно даже в такую жару. Там, словно в оранжерее, поддерживали одну и ту же благоприятную атмосферу для чахлых, зашуганных созданий. Подобные условия не годились для энергичной Эклы с ее звучным голосом, пламенным взглядом и бурным выражением чувств! Даниэль с трудом представлял, как ей удалось следовать распорядку клиники столь долгое время, ведь, судя по их последней встрече, госпожа Суаль мало изменилась! Уголки губ Даниэля дрогнули и поползли вверх, когда он вспомнил рассказ Эклы об одной пациентке, которая в нервном припадке опрокинула на голову сестры поднос с едой, после чего принялась выть и лупить железной миской по стенам. Экла говорила об этом ужасе с улыбкой и даже с неким азартом, как будто имела в виду проделки детей. К своим товарищам по несчастью она относилась с сочувствием и добротой, а те благоговели перед ее выдержкой и авторитетом. Экла разительно отличалась от других пациенток лечебницы — ее с натяжкой можно было назвать больной…


34


Гинсбет спокойно расплатился с шофером, спокойно вошел в вестибюль гостиницы, спокойно поднялся на свой этаж, но только за ним закрылась дверь его номера, как он скривился и зарыдал, припав к холодной двери, пахнущей лаком.

— Прости меня! Прости! — всхлипывал он, перебирая руками по деревянной поверхности, точно лаская драгоценное тело любимой. Он долго предавался страданиям — с упоением, подобно пьянице, который во хмелю толкает себя на сладкие совестливые муки...

Через два часа Гинсбет как ни в чем не бывало подходил к дому Олсенов. Однако трудно провести любящее сердце: с первого взгляда Лилу отметила «неважный» вид жениха, на что Рэй ответил какой-то расхожей фразой.

Он проследовал в сумрачную гостиную, по стенам которой скользили печальные отблески уходящего дня.

— Ты точно в порядке? — спросила вошедшая следом Лилу.

«Откройся ей!» — шепнул внутренний голос, но Даниэль не хотел делать преждевременных открытий. Притворство отчасти возвеличивало его в собственных глазах…

В тот день Гинсбет особо важничал, восседал в монарших позах и порой даже дерзко отмалчивался в ответ на заботливые вопросы Лилу. Из желанной и незаменимой эта девушка превратилась для него в слабоумное инфантильное существо, неспособное принимать самостоятельных решений.

А ни в чем неповинная барышня всё больше грустнела; когда явился отец, она усилием воли вызвала на свое лицо мученическое подобие улыбки.

Ричард Олсен выглядел озабоченным. Он быстро вошел, быстро стрельнул глазами, задержал взгляд на госте и… нахмурился, словно вспомнил о чем-то неприятном.

— Ба, господин Гинсбет! — процедил сквозь зубы он и пожал протянутую руку. — Я слышал, вы вновь посетили мою жену… О-о! Вы удивлены моей осведомленностью? Значит, я сейчас сболтнул что-то лишнее… Поясню: доктор Бэкарт обязан докладывать мне обо всех посетителях. Информировать меня — его прямая обязанность.

— Рэй, ты был у мамы? Но зачем?!

С одной стороны Олсен буравил гостя подозрительным взглядом, с другой — Лилу теребила его за рукав. От их пристрастных нападок у Гинсбета задергалось лицо, и он потупился, чтобы скрыть эмоции.

— Нет, вы не подумайте, что я против, — поспешил разуверить его отец. — Хотя… я ведь действительно против! Понимаете, эта женщина уже много лет держит нас, гм, на «осадном положении». Чем меньше у нее сношений с внешним миром, тем лучше. Это относится абсолютно ко всем, ваша личность здесь не при чем. А теперь скажите мне, — он перешел на таинственный шепот, — Экла ни о чем не просила вас? Поверьте, это крайне важно!

Встрепенувшись, Рэй поднял голову:

— Нет...

— Очень хорошо. — Олсен вздохнул без должного облегчения. — Знайте впредь: если вдруг она попросит оказать ей… э-э… некую услугу… Скажите об этом мне. И ни в коем случае не удовлетворяйте просьбу этой хитрой особы!

— Хитрой? А мне она показалась такой простодушной, даже невинной.

— Невинной! — не удержавшись, громко расхохотался тот. — Мне пришлось прожить с этой женщиной много лет, и то я лишь недавно постиг ее хитрость… А сейчас вы объясните, что именно привело вас к моей жене. Я имею право знать это.

Олсен основательно уселся в свое любимое кресло подле рояля, с клавиш которого Лилу тем временем смахивала пыль, изредка поглядывая на говорящих.

— Вы спрашиваете меня...— Рэй запнулся, силясь выглядеть непринужденно. — Вы ревнуете, господин Олсен?

— В моем возрасте не ревнуют. Речь идет о куда более важных вещах, молодой человек, — совершенно невозмутимо отозвался тот.

Лилу тихо брала первые аккорды. Ее профиль низко склонился над инструментом, и шелковистые локоны упали девушке на глаза, но она не спешила убрать их.

— Ваша дочь получила прекрасное воспитание, — без всякой видимой связи заметил Рэй в надежде, что Олсен забудет о своем вопросе, однако тот усердно держал его в своей толстолобой голове.

— Я жду вашего ответа, — холодно напомнил он.

Растерявшись, Гинсбет посмотрел на Лилу, ища у нее защиты, но она ответила на его взгляд своим, как будто несколько укоризненным взглядом… Тогда гость обратил глаза в потолок и нашел там решение всем своим проблемам. Чего, собственно, хотят от него эти люди? Они хотят, чтобы он говорил. И Гинсбет будет говорить без умолку. Что ему стоит впустую молотить языком? Ложь может дать отсрочку от принятия важных решений.

«Всего лишь слова!» — шепнул себе Даниэль и на выдохе завел речь, которой пару минут назад у него не было даже в мыслях. Но прежде он принял позу, достойную дешевого актера, и только потом заговорил патетическим тоном:

— Я был у госпожи Олсен, чтобы сообщить ей день нашей с Лу свадьбы. Двадцатое сентября — идеальная дата. Прежде Лу предлагала мне ее, но я настаивал на восьмом октября — дне моего рождения. Я очень хочу, чтобы госпожа Олсен присутствовала на нашем венчании. Я уважаю ее как мать девушки, которую я полюбил всем сердцем…

Лилу зарделась от восторга и принялась быстро и громко играть, перебегая из октавы в октаву. Напряжение улеглось: Олсен был доволен как никогда и даже изъявил желание выпить; опасаясь повторения вчерашней сцены, Лилу предложила жениху прогуляться. Рэй согласился, ибо это был хороший повод уйти из дома, где близость Олсена заставляла его ходить по острию ножа.

Несмотря на радость по поводу скорой свадьбы, в глубине души девушка терзалась смутными предчувствиями. Она была не так глупа и многое понимала если не умом, то сердцем.

Поведение Гинсбета менялось на глазах. При будущем тесте это был один человек, а наедине с невестой — совершенно другой. Напускной пафос слинял до подчеркнутого безразличия. Гинсбет стал рассеян; он почти не слушал, что говорит ему Лилу, строя планы на их совместную жизнь. Временами создавалось такое впечатление, будто Рэй думает о чем-то постороннем — куда более важном, нежели всё остальное. Впрочем, так оно и было.

Лилу не переставала удивляться таинственной перемене, постигшей ее любимого. Раньше он ловил каждый ее взгляд, старался предугадать малейшее ее пожелание, уберечь от опасности, предвидеть неловкость… А теперь, когда от порыва ветра тонкий шарфик соскользнул с ее плеч, Рэй наступил на него. Лилу подняла шарфик и ласково попеняла возлюбленному на его неосторожность, но он даже не обернулся.

— Ты изменился, Рэй, — печально сказала она ему на прощанье. — Ты стал другим, таким я тебя еще не знаю...