Глава 6

Глава 6

Безупречно выбеленный потолок, сливочное дерево гладких стеновых панелей, пря-мые квадраты паркетной доски. Ни единого изъяна. Господи Боже, неужели нельзя было оставить несколько микротрещин, чтобы мне было, чем заняться?
- Давай поговорим о твоих друзьях.
Я перехватила этот взгляд. Даже спустя несколько месяцев он невольно вызывал у меня дрожь. В жизни не встречала подобного сочетания. Полупрозрачная, почти бесцветная голубая радужка, зрачок, обрамленный буро-золотистым венчиком. Первое время меня всё подмывало спросить, не линзы ли это. Но я так и не решилась.
- А что с ними?
- Вспомним последние месяцы. Полагаю, это важно, если мы хотим докопаться до сути.
Я передернула плечами, будто это не имело никакого значения. Это и впрямь не имело значения, но сказать об этом вслух, значило привлечь ещё больше неуместного вни-мания.
- Разве мы не обсуждаем мою семью?
- Каждая деталь имеет значение, когда дело касается твоего выздоровления.
Я сцепила пальцы в замок и вернулась к изучению потолка. Интересно, ремонтная бригада была из местных постояльцев или это очередная уловка? В чём я была уверена, так это в том, что у исполнителя явно прогрессировала патологическая форма перфекционизма. Ничего интересного.
Едва уловимый шорох шариковой ручки по планшету. Несколько размашистых ли-ний. Готова поспорить, обратную сторону листа пересекают глубокие борозды.
Я невольно лязгнула зубами от досады. Идиотский парадокс. Мне пытаются вну-шить, что я нормальная. В пристанище психов.
- Что вы хотите знать?
- Всё, что ты посчитаешь нужным рассказать. Совместные истории, памятные воспо-минания, обиды и общие радости. Никаких ограничений, ты же знаешь.
- Нечего рассказывать. В последнее время мы нечасто общались. 
- Как ты считаешь, почему? – Она попыталась меня подбодрить.
Я считала, что моё состояние стабильно. Считала, что неплохо справляюсь. И уж точно не считала, что моё место здесь. Но вот она я, в смирительной пижаме, со стаканчи-ком таблеток (которые вот уж точно не справлялись), напротив человека, наигранно изоб-ражающего сочувствие. Очевидно, мало кого на самом деле волновало, что именно я счита-ла.
Я равнодушно покачала головой.
- Не знаю, так бывает.
- А что ты почувствовала?
- Когда?
- Когда поняла, что ваши отношения изменились.
Я почти услышала так и не выпущенный вздох раздражения.
- Ничего.
- Ничего?
- Ничего особенного. 
Небрежный тик ступни, спрятанной за ножкой стула, выдавал хорошо скрытое напряжение. Сосредоточенный взгляд сквозь объемные линзы старомодных очков. Ни намека на прежнюю безмятежность. Она была недовольна. По-настоящему. Но мы обе зна-ли, на что идем. И я неплохо выучила правила игры.
Говорить только то, что безопасно. А безопасно лишь то, что не имеет значения.
Легкий наклон вперед. Зрительный контакт – хлеб насущный любого шарлатана. Мне захотелось отодвинуться подальше. В идеале – за непросвечивающую, ореховую дверь.
- Давай об этом подробнее.
- Мы взрослеем. Меняемся. Тем более, это выпускной год. Наши пути и так разо-шлись бы в скором времени. Я просто приблизила неизбежное.
- На прошлом сеансе ты упоминала свою доску. Нечто вроде уголка живой памяти. Там ты размещала значимые для тебя вещи – фотографии, билеты, журнальные вырезки. Всё, что считала важным. Где сейчас эта доска?
«На свалке» - подумала я.
- В гараже. – ответила я. – Всё никак не доходили руки вернуть её обратно после ре-монта.
Напряжение так и потрескивало в воздухе. Если бы глаза могли метать молнии, я бы уже превратилась в брикет угля.
- На ней наверняка были и снимки друзей.
Я ощутила настойчивую потребность закатить глаза.
- Я знаю, к чему вы клоните.
- Несколько лет дружбы оказались перечеркнуты одним тяжелым периодом. Должно быть, это задело тебя сильнее, чем ты могла себе представить. Поэтому ты решилась на ре-монт? Сознательно отказалась от болезненных ассоциаций.
За шесть недель ежедневных посещений меня так и не тронула вся эта доверительная бутафория. Приглушенная музыка, гибкий экран, мягкий, успокаивающий голос. На меня не распространялась аура участия, окутавшая комнату. Я должна была доверять той, кого совсем не знала. А она не знала меня. Моё личное дело в её руках ещё не делало нас друзь-ями. Скользкие вопросы ощущались как смирительные путы.
Моё молчание было трактовано неверно.
- Знаешь, присутствие постороннего иногда может смущать. Просто представь, что меня здесь нет, а ты излагаешь мысли в личном дневнике.
Забыть о ней. Непростая задача, учитывая, что цитрусовые нотки её духов времена-ми вызывали у меня приступы удушья. Я расправила складки на хлопчатобумажной рубаш-ке.
- Думаю, я знаю, с чего всё началось. Только вряд ли это поможет делу.

Я точно знала, куда направляюсь. В единственное уединённое место. Сквозной кори-дор, соединяющий корпус естественных наук и спортивный зал с запада школы. У самой кромки непроходимого леса, плохо освещаемый, он и при свете дня выглядел жутковато и не пользовался спросом у учеников. Они предпочитали обходить его по верхним этажам.
Этот заброшенный отросток достался школе от бывшего здания городской админи-страции, в котором каких-то тридцать лет назад располагались учебные классы. Школа была отреставрирована, но только этот коридор остался в первозданном виде: щербатый пол, до-щатые стены, неряшливо выкрашенные голубой краской, потрескавшиеся оконные рамы.
В школьных коридорах было свежо и пустынно. Я всё ускоряла шаг, пока оглуши-тельные басы свирепо били мне вдогонку. Пустой холл казался непривычно просторным после спортзала, под завязку забитого распалившимися старшеклассниками. Теперь я слы-шала лишь шаги и собственное, приглушенное дыхание. Долгожданный покой.
Ноги ступили на мягкий, древесный настил. Кое-где он прогнил, образовались глу-бокие трещины, обведенные зеленым мелком. Единственная мера предосторожности, на ко-торую у школы хватило средств. Я угнездилась на подоконнике за опорной балкой. Идеаль-ный вариант – ты можешь видеть всех, но никто не видит тебя. Школьным уставом было запрещено сидеть на подоконниках и каменных ограждениях. Но кому какое дело, если вся администрация веселилась на худшем празднике в моей жизни.
В спину неприятно ударили струи ледяного воздуха. Исхудавшие рамы не справля-лась с такой температурой. В этом проходе было на пару градусов ниже всего остального здания. Я поежилась, пожалев, что оставила жакет в зале. Обхватила руками плечи, но не сдвинулась с места. С моих ног и так достаточно. Воплощение сущего ада - провести целый день на высоких каблуках.
Я скинула ненавистные туфли и помассировала ноющие ступни. Изящные лодочки на шпильке с декорированным ремешком были орудием пыток ещё до покупки. О чём я толь-ко думала? Ах да, о том, чтобы соответствовать проклятому дресс-коду.
Смеркалось. Сквозь выложенную на окнах фреску просачивался рассеянный, лун-ный свет. На стенах в тени вырисовывались причудливые, рельефные узоры – разноцветная мозаика. Единственное украшение бесполезного местечка.
Я прижалась щекой к обледеневшему стеклу. На безоблачном, ультрамариновом небе мерцала алмазная россыпь звезд. Горела полна луна. Гладкое, снежное полотно вплот-ную подступало к кромке хмурого леса. Ни души, ни звука. Идеальное время для странно-стей и жутковатых явлений. По спине пробежал холодок. Отличная идея, поздним вечером забраться туда, где до весны точно не покажется ни одна душа.
Впервые я не принимала участия в подготовке зимнего бала. Первый год, лишенный суматохи и радостного предвкушения. Год, когда экватор выпускного года, неформальная вечеринка обернулась рождественским балом принцесс, со строгим регламентом и голосо-ванием за короля и королеву бала. Никакой свободы. Никакого веселья.
С присущей ей помпезностью Эйприл устроила в зале феерию всех оттенков фиоле-тового. Ковры и дорожки цвета индиго, атласные, брусничные полотна, перекрещивающие-ся над сценой, пурпурные скатерти и шелковая, фиалковая материя на стульях. В глазах ря-било от обилия красок.
Какое-то время я слушала глухое потрескивание морозных узоров. Я колебалась, стоит ли вернуться в зал или момента более удачного для побега не предвидится, в проход напротив ворвался визгливый голос. Он отдавался эхом от сводчатых стен.
- Не смей указывать мне, как реагировать! Это ты сваливаешь на Рождество, броса-ешь меня и сообщаешь об этом за неделю до праздника, – недолгая пауза – А знаешь, что? Плевать. Ты и мой день рождения праздником не считаешь, а тут какое-то Рождество.
Я узнала голос, и уже не имело значения, куда бежать. Джо ворвалась в моё убежище как раз в тот момент, когда я пыталась застегнуть ремешок на правой туфле. В темноте она не сразу заметила меня. Складки на её облегающем, черном платье шуршали при ходьбе. На ходу она отстегнула воздушные рукава и сорвала с шеи массивное колье.
С видом воинственной метательницы молний она дернула за оконную ручку. Алю-миниевая петля жалобно звякнула и наполовину повисла в воздухе. Джо ухватилась за створку. Потянула её на себя. Ещё раз и ещё. Я передумала шуметь и бросила поломанный замочек. Всё это могло вызвать жалость, если бы обстановка не дышала на ладан и не рис-ковала сложиться подобно карточному дому от малейшего чиха. Здесь, в памятнике исто-рии подобное могло сойти за акт вандализма.
Воинственный вид постепенно безумел. Теперь Джо судорожно вытряхивала содер-жимое миниатюрного клатча, расшитого сверкающими, разноцветными камнями. На пла-стиковую поверхность посыпались заколки, ключи, тушь и блеск для губ.
Наконец, она нашла то, что искала. Изрядно помятую, картонную пачку. Откинув крышку, она тихо выругалась.
— Вот черт.
А потом закурила. В прохладный воздух вырвалось сероватое облачко дыма. Я жда-ла, что вот-вот завоет сигнализация. Но коридор, по-видимому, не считался потенциальным очагом возгорания и не был оборудован ничем более современным, чем заедающие фор-точки. В отличие от женских туалетов в крыле общественных наук.
В свете полной луны кожа её таинственно мерцала. И постепенно приходила в норму. Из своего убежища я видела, как постепенно с её лица и шеи сходят расцветающие красные пятна. Джо затянулась и медленно выпустила дым сквозь приоткрытые губы. Она выгляде-ла разгневанной. Я шокированной. Ведь за все годы знакомства впервые видела на её лице эмоции, отличные от скуки или презрения.
Девушка откинула голову и прикрыла глаза. Нахмурила лоб, скривила губы. Воздух со свистом вырвался сквозь плотно сжатые зубы. Джо потерла лоб, словно хотела разгла-дить морщины. Поморщилась. По её щеке скатилась одинокая слеза, блеснувшая серебром в свете луны. Она открыла глаза, чтобы её промокнуть. Пользуясь случаем, на чёрную таф-ту упало ещё несколько капель. Они округлились и расползлись по шуршащей ткани.
И тут Джо заметила меня, выглядывающую из-за бревенчатой опоры.
Растерянность вдребезги разлетелась. Лицо ожесточилось. Одним резким, дерган-ным движением девушка смахнула свои вещи с подоконника обратно в клатч. Подобрала с пола смятую пачку.
- Я не видела тебя, ты меня, окей?
Удивление отняло дар речи. Я неуверенно качнула головой. Какая разница, кто и как будет нарушать правила, если я сама занимаюсь тем же?
- Если хочешь знать, вечеринки в прошлом были гораздо круче. – Джо затушила си-гарету. На пластике остался характерный, темный след. – По крайней мере, они не были по-хожи на выпускной в яслях.
Я продолжала молчать. Стыдно признаться, но люди вроде Джо обычно побуждали меня развернуться и пойти в обратную сторону. А не поддерживать неловкий разговор в тёмном, заброшенном закоулке. Но девушка была из тех, кто влегкую мог бы обойтись без собеседника. Расправляя атласную драпировку на талии, она продолжила:
- Хотя твоя подружка расстаралась. Превратила сносное мероприятие в поддержан-ный королевский приём. – Сощурив глаза, она оглядела свой наряд.
Не думала, что кто-то, кроме меня заметил разницу. Джо смотрела прямо перед со-бой, но наклонила голову в мою сторону, явно ожидая ответ.
Всё это время я сидела, сгорбившись, поддерживая одной рукой покрасневшую щи-колотку, а второй каблук пострадавшей туфли. Крах моего имиджа. Хуже и быть не может. Я выпрямилась и осознала, что сидела к стеклу гораздо ближе, чем думала. Сразу после то-го, как с глухим стуком приложилась о раму. Пальцы разжались, каблук отскочил и оста-вил в полу глубокую выемку. Я ошиблась. Всё-таки, может быть хуже.
Джо сделала вид, что не замечает, как я потираю ушибленный затылок. Скрывая стыд, я добавила.
- Эйприл организатор. Ей и привилегии, разве нет?
Она хмыкнула и задумалась, перекатывая между пальцев декоративный, металличе-ский шарик, украшающий пояс её платья. Девушка наплевала на дресс-код, и уже нельзя было разобрать, какие из складок – часть наряда, а какие нет.
- Слушай, это не мое дело, но какого это? Вы ведь этакая Дружелюбная четверка, неразлучный коллектив супер-работяг. А потом раз, - она щёлкнула двумя пальцами – и тебя не замечает собственная подруга. Интересно, чья это проблема?
- Ты ошибаешься.
Она была совершенно права.
- Брось, я не слепая. Иначе к чему это глупое разделение?
Я стянула вторую туфлю, прикидывая, стоит ли освобождать каблук из ловушки. Может, мне просто не судьба вернуться в зал? А до дома я могу добраться и босиком. Мне уже изрядно поднадоел этот сеанс психоанализа. Он завёл надоедливые молоточки обиды и горечи, которые теперь безостановочно колотили меня изнутри.
Мои отношения с Эйприл были очевидной темой, которую я продолжала избегать. Мы почти не говорили после того злосчастного сообщения. Я пыталась завести разговор, но получила очередную лекцию о моем ментальном здоровье. Вообще-то, моё место было уже занято. Эмбер всё чаще подсаживалась к нам на ленче, и они с Эйприл оживленно о чём-то перешёптывались. Сначала совместными перерывами начала пренебрегать подруга. А вско-ре неотложные дела появились и у Джеффри.
Для сегодняшнего вечера в зале были безупречно выстроены ровные ряды столов. На каждом стояли вазочки с миниатюрными букетиками гортензий, сирени и ирисов. Каж-дый был пронумерован. А на пригласительных значились конкретные цифры. Те, кто хоро-шо знал Эйприл, сразу увидели в расположении мест хорошо скрытую иерархию – по степе-ни симпатии главы комитета. И на сей раз я оказалась практически в самом конце. Прями-ком рядом с Джо.
Сама подруга бросила нам с Карин всего пару слов:
- К сожалению, мест за нашим столиком уже не осталось. Надеюсь, вы не будете против. И да, Карин. Может быть, ты не заметила. В разрешенных цветах нет голубого. Тебе стоило быть внимательнее.
Весь оставшийся вечер Эйприл набирала голоса для собственного конкурса, невзна-чай собирая подтверждение: её организация куда лучше моей. По пятам за ней следовала Эмбер Уилсон в неприлично пышном платье с сатиновым шлейфом. С планшетом (опять-таки, насыщенного фиолетового цвета) в руках она безостановочно крутила головой по сто-ронам. Недавно Эмбер подстриглась и осветлила несколько прядей у лица. И стала незри-мой тенью своего кумира.
Следящая за выражением моего лица Джо снова усмехнулась.
- Можешь не отвечать. Мы обе прекрасно знаем Эйприл. Будь её воля, в следующем году мы поклонялись бы её монументу. В полный рост.
Черт, и снова в самую точку. Что будет выглядеть нелепее: уйти без обуви отсюда или появиться босиком в зале? Нет, я точно не подкину подружке повод для снисходитель-ной улыбки.
Джо продолжала смотреть на меня.
- Знаешь, мне очень жаль.
Я впервые напрямую встретила её взгляд. Горький шоколад контрастировал с вос-ковой кожей.
- О чём ты?
- О твоем отце. – Она перевела взгляд на улицу, на бархатный покров снега. Кажется, теперь она говорила не со мной. – Знаю, здесь все уверены, что я сдаю душу в аренду дья-волу. И если быть совсем откровенной, мне плевать на любого из них. Но … мне, действи-тельно, очень жаль. Я знаю, какого это. И ты отлично держишься. Гораздо лучше меня.
Она печально улыбнулась.
- Хотя любой справился бы лучше меня. Я уж точно не образец для подражания.
Проехавшая мимо машина осветила коридор фарами. Световая вспышка, и вот кар-тина предстает уже совсем в другом свете. Я больше не со школьной задирой. Я говорю с собственным отражением. Таким же безжизненным и потерянным. С напускной улыбкой, фальшивым хладнокровием и мертвой, безнадежной пустотой внутри. Она – профессио-нальная лгунья, не позволяющая чужим заглянуть в душу. Она – это я.
Джо, кажется, облегченно выдохнула. Я чуть не раскрыла рот от нового осознания. Даже мастерский актёр устает от одной роли. Раздалась знакомая мелодия. Джо невозмути-мо достала из сумочки мобильник и нажала на звонок.
- Да. Уже иду.
Она грациозно приземлилась на носок открытых босоножек и тряхнула волосами. Со щелчком захлопнула клатч.
- Что ж. Приятно было поболтать, но мне пора. Передай Эйприл, что её вечеринка полный отстой. Если бы я знала заранее, лучше пошла бы на слёт любителей консервных банок. Они вдвоём веселятся гораздо круче. – Уже уходя, она бросила мне через плечо. – И кстати, это платье отвратительное. 
Я оглядела пурпурное недоразумение, в которое была одета. Фиолетовый – не мой цвет, а это платье я когда-то просто поленилась донести до мусорки.
Пора было возвращаться. Помимо странности ситуации, покоя не давали несколько вопросов: откуда Джорджине известно о количестве участников клуба консервов и как, черт возьми, я вообще до такого докатилась?

Кажется, вот она – отправная точка.