Весна В Петербурге

С одной стороны, ей было боязно ехать в Петербург, первый раз в большой город, да и дедушка говорил ей, – город он опасный, народу много там всякого, а ты молодая, ладная, охотники быстро найдутся.

Но, с другой стороны, хоть и боязно, но самой- то хотелось. Тут и гордость говорила, мол учителей несколько в посёлке, а направление на повышение квалификации на одну её прислали. И потом пора уже и самой посмотреть на Петербург, с которым знакомство с у неё было только через Пушкина и Достоевского.

С первыми лучами майского солнца, надев серое пальтишко в талию, с пояском, подобрав свои русые волосы в тугой пучок и положив всё необходимое в дорожную сумку, Ксения вышла за порог своего деревянного, старого дома и направилась на вокзал.

В купе сидело трое мужчин, выпивали, оживлённо разговаривали и появление Ксении нарушило веселье, словно тёплую компанию просквозило. Ксения была высокая, с правильным профилем и серьёзными, немного грустными серыми глазами.

Не улыбчивая, не многословная. Характер у неё сложился давно, ещё в детском доме, куда она попала сразу из больницы, маму, к сожалению, спасти не смогли, привезли слишком поздно. Дедушка только через семь лет нашел Ксюшу и увёз к себе в посёлок.

Так вот, Ксения своим молчанием нарушила праздник, хотя один паренёк, лет тридцати и подскочил по-гусарски, и даже выпить предложил, и гитару в руки взял, но Ксения, повела лишь плечами, и вышла из купе, предпочитая простоять пять часов в проходе у окна.

День не предвещал приветливости, Петербург встретил холодно-отстранённо, медленно отходя от зимы и даже молодая листва, подтверждая это, ещё не раскрылась, и глаз не радовала.

Выйдя на перрон, Ксения успела растеряться от непривычный суеты и не успев подумать, как добраться до общежития, увидела подошедшего гусара из купе, который взяв её сумку сказал:

- Я Вас просто отвезу на машине.

С одной стороны с ним было как-то неспокойно, но с другой – удобно и она молча села. По дороге коротко рассказала про цель поездки и добавила, что курсы рассчитаны на две недели. Минут через двадцать гусар, он же Герман, поднялся с ней на второй этаж общежития и со словами:

– Увидимся позже, - быстро ушёл.

В комнате было ещё две девушки, одна лежала без движения, вторая сказала:

– Мы ждём врача, Зина третий день лежит без еды и питья.

Ксения кивнула и села на кровать не шевелясь, даже пальтишко не сняла.

Вошёл врач, высокий худой, с глазами добрыми, полными сочувствия, но уставшими, за ним медсестра. Он сел на стул и мягко спросил:

- В чём дело.

За Зину быстро ответила подружка, на что доктор сказал:

- Не есть и не пить – не похудеешь, а умрёшь, лучше пей чай, а торт с пирожками не ешь, тогда и похудеешь.

И как-то, подбодрив что ли, сказал:

– Ты молодая и фигура у тебя красивая, не унывай, жизнь наладится.

Но голос его и грусть в глазах говорили о созвучным с этой, незнакомой ему девушкой, душевном одиночестве. И уже уходя, доктор случайно заметил Ксению, которая так и сидела, не раздеваясь на кровати в оцепенении. Взгляд его остановился дольше положенного, и медсестра, слегка подтолкнув его к выходу, сказала:

- Егор Алексеич, у нас следующий вызов.

Услышав знакомое с детство дедушкино имя, Ксения подняла свои стальные грустные глаза на доктора, глаза их встретились и на мгновение, казалось, у обоих потеплели.

А минут через пять вихрем ворвался в комнату уже влюбленный Герман и громко скомандовал:

- Нет, ты не будешь здесь жить, это невозможно, - и схватив её дорожную сумку в одну руку и оцепеневшую Ксению в другую, ни о чём не спрашивая, быстро увел. В машине горячо повторял:

- Невозможно оставаться в этом общежитии, немыслимо тут прожить целых две недели.

Гостиница чистая, не из дорогих с широкой постелью. Она молча села на краешек кровати, а он на колени перед ней, бережно вынув несколько шпилек из закрученных с утра в узел волос и волосы, словно вздохнули свободой и благодарно, волнисто рассыпались по плечам.

Ксения посмотрела на него устало-безразлично от длинного суматошного дня и толи его горячее признание и вера в любовь безумную с первого взгляда и пылкие обещания, толи действительно мелькнула надежда на новую жизнь в Петербурге, трудно сказать… но то, что ни глаза, ни сердце, ни душа с её обречённым безволием в согласии не были,сказать можно.

Утром, пока она ещё спала, он поехал в загс, договорился, чтобы расписали их как можно скорее, купил охапку вишнёвых роз и тихо вошёл в номер. Ксения лежала неподвижно, смотрела в потолок, первый день семинара был пропущен... мысли вернули её домой.

- Бедный мой, одинокий дедушка, он словно знал, что потеряет меня, - вспоминала, как он отвернулся, чтобы я не увидала его стеклянные, непрошенные слёзы…

Герман, радостно улыбаясь, положил розы прямо на кровать, она стряхнула их со словами:

– Я ещё не померла.

- А я в загс съездил, заявление подал. Нас скоро распишут. И судьбу сделаем, и платье белое у тебя будет самое красивое, как ты сама.

- Как у Вас всё просто получается, - сказала она тихо и ещё тише добавила, – и всё без обоюдного согласия.

- Дедушку надо бы на свадьбу позвать, съездить за ним.

Герман был на таком взводе любви, что согласен был на всё. Ему казалось, вот она жизнь, вот она, эта единственная женщина, ради которой он горы свернёт.

Жизнь действительно гора, но у подножия стоят стражники, которые только по заслугам открывают входную дверь на лестницу жизни. В сущности, Герман был парень неплохой, в меру учился, в меру соблюдал законы жизни, но норовил влезать в её щели, добывая благополучие не по плечу. По лестнице с заслугами – это долгий путь, а ему хотелось многого и сразу. Высокий, шумный, с внушительным носом, внешне, да и по горячему характеру, напоминал грузинского гусара и до поры до времени, ему всё удавалось и сходило с рук.

Он снял хорошую квартиру, широко, с размахом отпраздновал свадьбу, приглашённый им народ веселился, невеста сидела молча, как белоснежный лебедь, едва касаясь плеча чёрного ворона.

За дедушкой никто не поехал, только фотографии послали и такая тоска гложила, ожидаемой предчувственной тревоги, чувствовала себя предательницей, бросившего старого деда, а он её когда-то ведь спас, буквально спас, жизнь в детском доме была невыносимой.

И грустно проплывала перед её глазами прошлая жизнь; некрашеный забор, ветхий, покосившийся домик, пыльное окошко и дедушка сидит подле него и плетёт корзинку из прутьев любимой ивы, гибкой, серебристой, с узкими длинными листьями.

Две недели просидела Ксения в позолоченной клетке, ни о какой работе в школе речи не шло.

Поздняя весна старалась наверстать упущенное время, словно за ночь зазеленел город, на деревьях распустились блестящие лакированные листочки, проснулись сарафанные клумбы с нарциссами и тюльпанами. А у Ксении, напротив, какое-то грустное томление и сложные предчувствия беды.


“Весна, весна, пора любви,
Как тяжко мне твоё явленье,
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови…

Как чуждо сердцу наслажденье…
Всё, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье…”

                А. С. Пушкин


Природа действительно улыбалась, но у Ксении, её весна была ещё спрятана, лишь смутное желание соприкоснуться с ней проснулось. Ей хотелось посмотреть те места, которыми восторгался Пушкин. Летний сад упоминался в его романе в стихах “Евгений Онегин”. Это было первое место, куда решила поехать Ксения, потом ей хотелось посмотреть Зимний дворец, Набережную Невы и, конечно, Медный всадник.

Ещё до входа в Летний сад, её внимание привлекла удивительная чугунная решётка, вспомнился “Евгений Онегин”:


“Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей”.


Красота действительно сказочная, может это всё мне снится, - подумала Ксения, и войдя в Летний сад, присела на первую увиденную скамейку под увесистым уже зазеленевшим клёном, чтобы созерцать со стороны и впитывать эту немыслимую красоту.

- Ну надо же так, Вы не только вторглись в мою душу с первого мгновения, Вы и место моей души полностью оккупировали…

Ксения непонимающе посмотрела на интересного молодого мужчину, напоминающего Сергея Есенина, но только значительно выше…

- Не узнаёте, - Егор.

Ну да, как же, как кипятком ошпарило дедушкино имя.

- Ах да, вспомнила, конечно, такое имя не забудешь.

— Это почему же... - спросил, радуясь встрече Егор
.
- Да потому, что деда моего так зовут.

- Понятно, а я ведь Вас искал, приезжал к той девушке одинокой, но мне сказали, что Вас в тот же день забрали и увезли. Конечно, - подумал я, - если бы у меня было куда, я бы тоже забрал бы и увёз.

- А у того тоже не было куда, он в гостиницу повёз и потом в загс.

Весёлость улетучилась и обида на своё воспитание, которое не позволило даже подумать про гостиницу, легло на душу.

- А сюда зачем пришли, на моё место?

- А сюда пришла, потому что Пушкин любил Летний сад.

- Вы и его хотите у меня отнять… А знаете, что он писал своей жене? Не знаете, конечно. А поэт в одном из писем к жене писал: “Летний сад – мой огород. Я, вставши от сна, иду туда в халате и в туфлях. После обеда сплю в нем, читаю и пишу. Я в нём дома”. Вот и я в нём дома, потому что нет другого. Только сюда бы Вас привёз, но в гостиницу, нет.

Тянулись друг к другу их души, но что-то мешало им тесно обняться. Он встал и уходя, сказал на прощанье:

- Приходите, рад буду.

А самому хотелось разрыдаться и схватить её в охапку и рассказать ей всё без запинки, и про Медного всадника, построенного под руководством французского скульптора Фальконе, и о Зимним дворце, одном из наиболее выдающихся произведений Русского барокко, главное украшение Санкт-Петербурга, бывшая Императорская резиденция. Да вообще он ведь мог так много ей рассказать, почти каждая достопримечательность северной столицы обладает харизматичностью и уникальной историей, а также хранит хотя бы одну тайну. Среди многочисленных загадок града Петрова не последнее место занимает и Летний сад — старейший и самый любимый парк…

А вместо этого, сжигаемый досадой, он покидал свою любимую женщину и любимый парк…

Может быть благородство души и просвещённая личность, стоящая на бедном пьедестале верхней лестницы жизни не пригодны для любви?

С уходом Егора, у Ксении едва проснувшаяся в душе весна загасла, как гаснет свеча на ветру, словно по велению сердца она пришла на самую важную встречу своей жизни, а повела себя с претензией и упрёком:

- Что ж мол ты не сжал в объятиях и не увёз, хоть куда, хоть в гостиницу, хоть в сад под этот клён…

Не способен бедный, интеллигентный врач на поступок головой в омут, а хитрый делец Герман, живущий вне закона, готов был и в гостиницу вести, и в загс, и сердцем поделиться, но был не нужен...

А жизнь распорядилась по-своему, предложив Егору клинику пластической хирургии, где деньги пахли искусственной красотой и женщину с огромными возможностями, и единственным желанием было приручить доктора, и ей ничего не хотелось знать о Фальконе, несмотря на то что окна её собственной клиники, смотрели на Медный всадник.

Герман, конечно, погорел на очередной сомнительной сделке, откупиться денег не было, он ведь любил жизнь и больше всего на свете хотел сделать счастливой молодую жену…

Дедушка, скорей всего от старости, да и от одиночества, помер. Ксения уехала в посёлок похоронить его, да так там и осталась…

Северная столица обладает харизматичностью и уникальной историей, а также, она сохранит тайну её зародившийся любви.


Прикасался в саду застенчиво
И с душой моей музыки в такт,
А другой, с криминалом повенчанный
Для души моей лютый враг.

С болью встретил меня этот город
Ветер в спину толкнул, как чужую,
Но весна закралась под ворот
И ночами Егора целую.

Он мне снится, что мается, плачет,
Не заладилось с женщиной властной,
Вся деревня обо мне судачит,
Называя меня несчастной.


Наташа Петербужская.  @2023. Все права защищены.
Опубликовано в 2023 году в Сан Диего, Калифорния, США.