Двадцать пятый

Это была очередная атака. Приказ - взять отдельно стоящий дом. Дождаться другого взвода. Он с трудом добежал до полуразрушенного одноэтажного домишки. Всего один из взвода. Швырнул в проём окна две гранаты. Перекатился через подоконник и от живота прошил пыль длинной очередью. И тут же перекатился в угол. Готовый снова стрелять. Когда пыль осела, увидел, что в комнате никого нет. Прислушался, однако, сквозь близкие разрывы снарядов ничего было не услышать. Принюхиваться было бесполезно. От взрывов гранат все другие запахи забивал смрад сгоревшей взрывчатки.


На войне от всех воняет. От солдат и офицеров. От беженцев. А как пахнут живые враги, он не знал. Все, кого они видел лежащими – в лесопосадках, окопах, блиндажах – людьми не были. Это были биороботы. Они еще долго, омерзительно шевелились.


Невдалеке в воронке кто – то надрывно кричал: «Мамочка! Мама!». Денис уже собрался ползти вытаскивать, но тут же вспомнил, что биороботы часто применяли эту уловку. Утаскивали «языка» к себе. В блиндажах стали  поговаривать, что из них тоже делают биороботов. Потом это подтвердил голос. Новости солдаты получали не из телефонов, их сразу же, когда выдавали форму, забирали. Все сообщения, команды отдавал голос. У каждого в голове был вживлен свой чип. Этот же голос рассказывал об успехах на фронте. Другой голос был у Него. Но Он говорил раз в год. 31 – го декабря. Должен был говорить и сегодня.               


Война шла уже двадцать четыре года. Многие солдаты и офицеры, как и Денис, родились уже тогда, когда война шла. А Он уже был у власти. Его практически никто не видел живьем. Иногда показывали только внутри мозга, молодым, скачущим на белом коне. С шашкой.


Оружие противника уже было такое страшное, что никто из солдат, воевавших на передке, не знал, выйдет ли он живым из этой мясорубки. Да и передка в прежнем понятии этого термина не было. В любом месте – на линии огня, или в глубоком тылу к тебе мог подкрасться совершенно бесшумный дрон «Черный шершень». И ужалить крохотной пулей, которая прошивала насквозь. Он стрелял всегда ниже бронежилета. Могли накрыть кассетные боеприпасы. Ракета. Или подкатиться кусочек взрывчатки похожий на комочек земли или снега – и взорваться. Так, чтобы оторвать ступню. Или кисть. Если ты лежал. Не убить, а только ранить. Чтобы тебя надо было выносить четверым бойцам. А после ты должен был сдохнуть в госпитале, когда лепилы уже потратили на тебя кучу медикаментов, бинтов, салфеток и нервов. Поговаривали, что лепилы уже научились по запаху взрывчатки, характеру отрыва конечностей определять - стоит ли лечить. Мог накрыть дружеский огонь. Можно было нарваться на свои же мины. На мины противника.


Противник, за плечами которого стоял чуть ли не весь мир, научился ломать психику именно через чип, вживленный в мозг. Включал мощные передатчики РЭБ и солдаты, офицера просто сходили с ума. И начинали кататься по земле и кусаться как дикие звери. Или открывать огонь по своим.


Наступила ночь. Денис, не включая фонарика, чтобы не прилетел «чёрный шершень», поел сухпаёк. Каша разогревалась сама собой. Почистил автомат, а не почистишь, он не станет стрелять. А тогда -хана. Он смертельно устал от войны. От постоянного недосыпа, питания всухомятку, вшей. Ночевки в сырых траншеях и землянках с крысами. Двигаться не хотелось, клонило в сон. Но надо было обследовать комнату рядом. Оттуда могла прийти опасность. Двинулся туда, стараясь ступать бесшумно. Принюхался – пахло мертвечиной. Включил фонарик  в режиме узкого луча. Окно было заложено мешками с песком. В них была бойница. На полу россыпь стреляных гильз. Огневая точка. На полу лежали два трупа в чужой форме. Наконец – то он увидел трупари противника. Солдаты называли их «фрицами». Они были одеты в такую же камуфляжную форму, что и Денис. Только по каскам, обвешанным гаджетами, и можно было понять, что это именно «фрицы». И по оружию. Трогать его было нельзя. Могли сработать мины.


В узком луче света Денис увидел сервант, изрешеченный пулями. На полке стояла цветная фотография, на которой он с трудом различил девочку, сидящую на стуле. На коленях у нее сидел здоровущий рыжий кот. В уголке фотографии стояла дата - 2000. Вдруг там, откуда взвод начинал атаку,  началась густая стрельба. И Денис бросился на пол. Тут у него в голове раздался голос Самого. Поздравлял с наступившим Новым годом. Пообещал, что именно в этом году победим.


И солдат с ужасом понял, что начался 25-ый год войны. Когда в свете фонарика, упавшего на пол,  появился «черный шершень» ему уже было всё равно.