Дневник корги. 212-214 день

———————————
212-214 день. 26-28 ноября 2023.
Дневник корги.
«Новое пальто оказалось не таким уж плохим.
Мне-то оно не нужно, но ма и па хотят, чтобы я его носил.
С другой стороны, это пальто закрывает мне грудь от грязи, поэтому па вытирает меня гораздо быстрее и только лапы, живот и хвост - грудь остается чистая.
Так что польза от пальто имеется.

Ма стала отпускать меня с поводка.
Она сказала, что устала бегать за мной, когда я скачу по лужам.

Бегать без поводка намного приятнее.
Еще приятнее то, что па и ма доверяют мне, как взрослому, когда я бегу впереди них, то постоянно поворачиваюсь и проверяю свое стадо - все ли на месте.
Оказывается, это здорово - нести ответственность за своих.

Если па хочет меня позвать, то достает пищалку, ее очень хорошо слышно, на звук пищалки надо бежать, тогда па похвалит и даст вкусное.
Жизнь налаживается с каждым днем.

У Лебедей остался только один птенец, остальные улетели. Па говорит, что этот тоже улетит, он и так припозднился - уже почти декабрь, а он все еще с родителями.

По утрам на траве появляется белое, холодное - иней.
Царь-Кот сказал, что этот иней - родитель снега.
Когда становится много инея, тогда появляется снег, а на снегу остаются отпечатки лап и сразу можно понять, кто тут бегал - я сам, Царь-Кот, лиса или белка. От птиц тоже остаются следы.

Это очень странно. На траве нет никаких следов, кроме запахов, а на снегу есть.
Это надо обдумать.

Па дает мне вкусные кусочки, когда ест сам и рядом нет ма - ма очень недовольна и говорит, что па меня портит. И портит мне аппетит.

Ничего подобного. Мой аппетит испортить нельзя - я всегда готов есть вкусное, а невкусное я есть не хочу, что тут непонятного?».


******
Опять капризы с едой.
Дэвид портит ребенка, сует ему кусочки между кормлениями, а потом дитя, нахватавшись, отказывается от обеда.
Чистое наказание.

Ездили посидеть на берегу канала, шел дождь, было тихо и тепло, хотя по утрам температура резко падает, на  траве иней, вода замерзает в фонтане и ведрах.

 Из остатков старых игрушек соорудили новую - на растрепанный веревочный канат (который когда-то служил головой для жирафа) навязали распотрошенные шкуры от других игрушек - Волчок, лапы и хвост Обезьяны, сама Обезьяна, лишенная лап и хвоста, Овечка - получился Страшный Лохматый Павук, которого отважный ДжейБи таскает и кусает.

Круглый Ежик в красном колпачке тоже приказал долго жить, вернее, его шкурка, мячик-пищалка уцелел и радует нас писком до полного обалдения.

Дэвид интересуется, не заменить ли писклявые игрушки молчаливыми - но молчаливые ДжейБи неинтересны, ему нужен экшн, кусать, таскать и получать ответную реакцию - умоляющий крик.
Что он с успехом и имеет.

Его юный задор навел меня на воспоминания о собственной юности.


«Давным-давно, в году 1981 я поступила в Московский Полиграфический Институт после трех провальных попыток стать скульптором-монументалистом. На скульптора обучали в Эстонской Академии Художеств, вот туда я опять и не попала.
Почему меня тянуло на монументал, трудно сказать.
Наверное, на контрасте.
Мои собственные параметры всегда были и остались ныне более, чем скромными, вот мне и хотелось как-то это скомпенсировать.
Но судьба моя резонно рассудила, что лучшее враг хорошего, и я опять пролетела.

После этого папа решил вмешаться:
«Хватит реветь, - сказал он, - неужели ты теперь будешь полжизни поступать, чтобы остальные полжизни ваять надгробные памятники? Рисовать можно для себя».
И я даже оглянуться не успела, как сдала вступительные в Московский Полиграфический Институт, благо, что творческий конкурс был в июле, а экзамены в технички - в августе.

Отпраздновать мое поступление было решено семейным отпуском. Собственно, отпуск был спланирован заблаговременно, выбора мне не оставили, надо было соответствовать, мое поступление стало вишенкой на торте - и мы отправились в Астрахань.

Волга впадает в Каспийское море.
Это было все, что я знала в то время о Волге, плюс Некрасов «О, Волга, колыбель моя» и Репинские «Бурлаки на Волге».

Но ни первое, ни второе, ни третье не давало всамделишного, реального впечатления от огромности реки, от ощущения безбрежности, когда другого берега просто не видно, он тает в тумане жаркой дымки.

«Как море», - помнится, сказала я с восторгом и уважением, в первый раз увидев Волгу. И в самом деле мне, прибалтийской уроженке, привычно было зрелище распахнутого до горизонта пространства. Но море оно и есть море, а тут-то река.

А какова же она весной? Весной, когда кончается ледоход и с верховий прибывает талая вода - раза в полтора шире, поди.
Об этом можно было догадываться по обилию оставшихся от половодья заводей и стариц, где водилось сумасшедшее количество лягушек, - стоило шлепнуть веткой или тапком по воде, и спокойная, тинная заводь взрывалась, как граната, - во все стороны неслись мелкие длинноногие торпеды прямо по поверхности воды.
Никогда до тех пор я не знала, что волжские лягушки освоили искусство водохождения, вернее, водоскакания.
 
Да что там лягушки, Волга могла похвалиться своими собственными летучими рыбами по имени «чехонь».
Грудные плавники у чехони длинные, как крылышки, и когда она выскакивает из воды в погоне за мальками, то пролетает приличное расстояние прежде, чем шлепнется обратно в реку.

Мой дядя Андрей, младший папин брат, жил с семьей в пяти минутах ходьбы от берега Волги, что было огромным преимуществом для нас - выскочили из подъезда, пропылили под уклон и вот мы уже на прибрежном песке. Впереди бесконечный, абсолютно счастливый, свободный день, набитый впечатлениями под завязку.
Хочешь - купайся, хочешь - загорай, хочешь - рыбу лови.
Хочешь, с собой снедь бери, а хочешь, беги обедать домой, где бабушка и тетушка уже наготовили всего.
Но жара стоит неимоверная, а в жару горячее не заходит, поэтому мы редко отправлялись на обед, делая исключения разве что для окрошки.

Было нас четверо - я, 19-летняя кобыла, родной мой брат Паша на три года младше, двоюродный брат Юрик и лучший друг Юрика, кудрявый, похожий на цыгана Коля - ровесники брата.

Мы и улетали на Волгу каждое утро вместе с родителями.
Тетушка с бабушкой оставались при домашнем очаге.
Домой забегали только чего-нибудь перехватить да арбузы занести.

Арбузы мы не покупали. Каждый день в одно и то же время приходили грузовики с колхозных бахчей, набитые арбузами в соломенных ворохах, чтоб не покололись дорогой, и мужчины бежали разгружать.
Обыкновенно собирались одни и те же, сноровисто перебрасывали полосатый звенящий груз в загон и получали плату арбузами. Три арбуза себе - их хоронили в мокрый жидкий песок у кромки воды, пусть охлаждаются, а остальные несли домой.
Мы с мамой оставались караулить арбузы, чтобы не уперли конкуренты, и смотреть за удочками.
 
Вернувшись, добытчики приносили огурцы, огромные астраханские помидоры, вяленую тарань и каравай свежего хлеба (белого, почему-то в Астрахани было невозможно достать обычный ржаной. Привезенную нами с собой черную буханку тетушка разделила на кусочки, и хозяева смаковали их, как лакомство).

Выкапывали из песка арбузы, обмывали, приносили их, сияющих под солнцем, в капельках и дорожках воды, высыхающих на глазах, бросали на расстеленное покрывало в центр. Такой арбуз даже резать было не надо, достаточно прикоснуться ножом к боку, чтобы он треснул и развалился на две сахаристые половины с серединой, набитой крупными темными косточками.
Усевшись в кружок, мы уплетали прохладный арбуз с хлебом, ломали об коленку тарань, зубами отдирая гибкие соленые полоски с хребта, заедали помидорами, огурцами. Залитые липким арбузным соком, после еды бежали купаться, отмывались до блеска в Волге.

А вечером наступало время клева.
Как сумасшедшая, клевала чехонь.
Потом мы ее уже не брали, зажравшись, ждали судака. Чехонь, оголтело хватающую почти голый крючок, снимали и выбрасывали обратно.

Судак брал только на червя, а червя в степи где добудешь?
Это не средняя полоса России, где копнул любую полянку и наковырял полный коробок.
Откуда брались черви, не помню, честно. Подозреваю, что их разводили и продавали татары точно так же, как картошку. Но про это немного позже.

Про судака в семье дяди Андрея существовала семейная же легенда. Было это в те незапамятные времена, когда брату Юрику исполнилось лет не то шесть, не то семь и они с папой Андреем отправились на рыбалку.
Рыбацкое счастье - вещь непредсказуемая.

Могут стоять рядом десять рыбаков с теми же снастями, той же наживкой, той же прикормкой, и клевать будет только у одного, а остальные будут исходить слюной и завистью. Так в тот вечер и получилось.
На том же самом берегу стояли рыбаки и удочки свои они закидывали примерно в то же место, что и дядя мой Андрей с Юриком, но клевало только у наших. То ли червяк был нажористее, то ли струя уловистее, но они таскали здоровенных судаков одного за другим, пока у соседей едва случалась пара поклевок.

Наконец один из неудачников, исчерпав, видимо, отпущенный ему лимит времени и поспешающий в родное гнездо, спросил, не продаст ли баловень судьбы и любимчик рыболовного бога ему часть своего улова по цене рубль за штуку.
Судаков было полное ведро, за месяц не съесть, дядя Андрей охотно согласился.
Лиха беда начало.
Остальные рыбаки тоже запросили поделиться судаками за наличный расчет.
С того момента Юрик сопровождал поимку каждого судака ликующим криком:
 «Папа, рублевый идет!».
Юрик был мальчик практический.

^^^^
Записки кота нашего Царя.
«Хммм… эти истории про рыбов на Волге прямо впечатляют.
Неужели где-то бывает их столько, что девать некуда?
Может, Анна врет?
Если не врет, то было бы неплохо посетить этот город. Как его там, Астрахань?
Поедем в Астрахань и проверим.
Ждите».