Последний акт

Сие дело, пускай и не самое выдающееся из десятков расследований моего друга Роджера Гвуса, однако имеет определённую важность. В основном, потому что оно было его последним. Никто не вечен и Гвусу на этом свете было уделено 85 лет. Последний, 1904-ый год не был богат на занятные случаи и мой друг явно скучал. Происшествие в театре Северн-холл стало для него некоторым утешением. Будучи медиком, я уверен, Гвус и сам понимал, что ему недолго осталось. Здоровьем он никогда не отличался, но в тот декабрь совсем вышел из колеи. Дошло до того, что из-за недомогания он две недели не мог покинуть Лондон, а когда усталость прошла, то возвращаться ему уже и не хотелось. Так и засел на Оксфорд-стрит, иногда прохаживаясь снаружи, но по большей части просто сидел и думал.
Когда я прибыл к нему, обстановка в квартире стояла угнетающая. Он и ранее не был позитивным человеком, а теперь я как будто вошёл в мастерскую гробовщика. Видеть его в таком состоянии, вроде бы, было не удивительно, но и непривычно. Обычно он всё-таки старался выглядеть заинтересованным, но тогда я наблюдал перед собой человека, который словно не видит мира перед собой. И так он выглядел дней пять подряд. На пятый он, несмотря на мои протесты, в стельку напился. Как оказалось, именно это вывело его из состояния депрессии. Однажды он так уже напивался, когда умерла его престарелая мать. Трое молодых сыщиков, наблюдавших за ним в тот момент, потом рассказывали мне, насколько Гвуса может занести под алкоголем. Теперь же я видел это вживую, и се представление ввело меня в ужас. Я даже задумывался, а не сошёл ли он с ума под старость лет? Но нет, не сошёл. Он не был способен не такое. Но на мгновение я засомневался, когда он стал произносить речи демонического характера и стал цитировать библию. Честно говоря, я даже не знал, что он в неё заглядывал. Так или иначе, мне удалось угомонить горе-проповедника и уложить его в постель. На следующее утро он пробудился в ясном разуме, сразу же высказав мысль, что манера не вмешиваться в чужие дела является главной причиной отвратительных межличностных отношений современного английского общества. В общем, он пришёл в себя, но не полностью. Ещё два дня он скучал, отходя от внезапного приступа апатии, а я выискивал способ привести его в чувства.
Я понимал, что лучшее средство для Гвуса – это хорошее расследование. Как назло, таких не имелось на руках. Инспектор Свифт, понимая и наблюдая состояние старика, и сам предлагал определённые дела, но все они оказались жалкой чушью, которую либо невозможно раскрыть, либо там раскрывать нечего. В общем, я долго думал и в итоге решил, что мы пойдём в театр. Причиной подобного внезапного выбора стало хорошее настроение Гвуса в тот день. Он неожиданно проснулся и захотел куда-нибудь сходить. Неважно куда, главное сходить. Я воспользовался его благодушием и купил нам билеты на пьесу специфического характера.   
Думаю, имеет смысл сказать, что Гвус к театру относился с сомнением. Иногда он посещал эти заведения, но ничего хорошего в их адрес я от него так и не услышал. Пару-тройку раз, покупая билеты нам с Изабеллой, я предлагал за компанию пойти и ему. Тем не менее, раз за разом я получал вежливый отказ. На этот раз он даже не думал об отказе, без споров согласился. Я даже удивился и сразу же побежал за билетами, ибо совсем не ожидал резкого согласия.
Думаю, на премьере мы выглядели немного не к месту, так как забирать или доставлять наши парадные одежды, оставшиеся в Банбери, не хватало времени. Да и желания у Гвуса выряжаться не имелось, у меня, впрочем, тоже. Так что, среди белых фраков и вечерних платьев наши сюртуки казались чем-то из ряда вон.
Театр, о коем идёт речь – это, как я уже упомянул выше, Северн-холл. Расположенное на западном конце Ист-Энда небольшое и укромное здание, скрывающееся между филармонией и игральным клубом. В данном заведении, за его тридцатилетнюю историю, выступали множество самых разношёрстных актёров, одним из которых был Дик Симпсон, чью незавидную судьбу я как-то описывал в одном из рассказов . Я лично знаком с некоторыми представителями актёрского мира, однако в данном случае уверенно заявляю – в Северн-холле никого, кроме Симпсона, уже сколько лет мёртвого, я лично не знал.
Перед началом сеанса мы развлекались тем, что вместе с парой случайных знакомых обсуждали афишу с именами актёров. Как я уже говорил, лично никого не знал, хоть и имел возможность, но с помощью вышеупомянутых знакомых и хорошей памяти Гвуса, мы смогли составить некоторые портреты ответственных за постановку лиц.
Постановка, а вернее пьеса-мюзикл носила название “AB IGNE IGNEM ”. Позже название станет ясным, но пока что следует обратить внимание на имена:

ПЬЕСА МЮЗИКЛ В ДВУХ АКТАХ
По сценарию Оливера Уинсдея

В РОЛЯХ:
Миссис Линдси – Виктория Сейнт-Джеймс
Мистер Линдси – Оливер Уинсдей
Мисс Никс – Руж Валентайн
Доктор Корнелиус – Иан Линдон
Другие роли – Чарльз и Луиза Воксер

НЕ ВЫСТУПАЮТ, НО УЧАСТВУЮТ:
Режисёр – Питер Барбер
Суфлёр – Кристофер Уоткинс
Дирижёр и по совместительству автор песен – Жорж Манро

По мере повествования я буду рассказывать об этих личностях, но теперь, думаю, следует перейти к самому действу. Впрочем, я не могу начать, не испортив финал. В большинстве наших с Гвусом приключений личность преступника можно либо вычислить, либо хотя бы угадать. В данном же случае у читателя не будет даже шанса что-либо предвидеть, если не посвятить его в детали самой пьесы. Постановка, сама по себе, является своеобразной загадкой, и вы поймёте, что я имею в виду, когда я начну её цитировать. Но, не стану более писать пустые слова, а перейду к делу.
Мы выкупили места на балконе, над бельэтажем. Для просмотра пьесы место не самое лучшее, ибо с партера куда лучше видно, что происходит, но нам с Гвусом было интереснее обсуждать пьесу по ходу действия, а делать это в партере – дурной тон. Да и мюзиклы лучше слушать именно на верхних этажах. В любом случае, нас интересовало не столько действие, сколько времяпрепровождение. А на случай, если всё-таки захочется присмотреться, мы взяли оперные бинокуляры.
Зал театра, весь обшитый красной бахромой и тёмной кожей, заполнился очень быстро. Партер преобразился в чёрно белые волны. Автор пользовался спросом, заключил я, учитывая, что это была премьера пьесы. Кроме типичного для подобных мероприятий общества в партере, собрались и более искусные лица, на вроде чиновников и мелкого дворянства. Они тоже заняли места на балконах и также пришли скорее из-за компании, чем постановки.
Где-то пятнадцать минут весь зал галдел, а сквозь всеобщие обсуждения, напомнившие мне о бирже ценных бумаг, иногда прорывались едва заметные выкрики режиссёра и его заместителя, орудующих за кулисами. В семь часов вечера ровно, без предисловия от сценариста или режиссёра, пьеса началась, оповестив об этом сначала погасшим в зале светом, а потом жизнерадостным пиликаньем скрипки.
Стоит отметить прелестную работу реквизитной команды. Создавалось впечатление, словно они просто вырезали большую гостиную из здания и перенесли на сцену. Каждая ваза, каждый листок бумаги, каждое небрежно оставленное на столике письмо или упавшая с полок книга создавали ощущение невиданного реализма. Уверен, с первых рядов это выглядело ещё эффектнее.
Итак, сцена первая: (деление исключительно условное)
Гостиная, такая, как я описал выше. Зелёные обои, сквозь окно в комнату льётся жёлтый свет. На чёрном диване, за столом из тёмного дуба сидит девушка лет тридцати пяти со светлыми волосами и длинными конечностями. В пьесе её звали миссис Линдси, а в миру она была всем известна как Виктория Сент-Джеймс. Играла она персонажа нервного и неуверенного, а получалось это у неё так хорошо, что я задумался, а какая же она в жизни?
По свидетельствам наших знакомых и Гвуса, мисс Сент-Джеймс за свои тридцать пять уже дважды успела овдоветь. Дважды она женилась на не самых молодых общественных деятелях, в первый раз – на директоре художественного сообщества, во второй – на банкире, что метил в политику. С первым прожила четыре года, второй скончался на шестой. И того и другого ей нашёл отец, и от обеих возлюбленных дама осталась разочарованной. С её же слов – “Любви между нами было разве что на словах”. От чего такого слегли двое её мужей, никто из нас не знал. Один наш знакомый сказал, как бы скоро на тот свет не отправился и Оливер Уинсдей. Впрочем, о нём будет дальше.         
Позади моталась из стороны в сторону горничная, низенькая девчушка, чьего имени в пьесе не называлось. Играла её некто Луиза Воксер.
Актриса из неё, если честно, не хуже Сейнт-Джеймс. В некоторых местах даже лучше, только вот лицом и фигурой не вышла. Помню, когда-то давно она метила в большую лигу, да вот не получилось, одни лишь роли заднего плана ей и давали. Нередко всплывали слухи, будто она ссорится со всеми подряд, из-за чего вместе с мужем кочевали из театра в театр, из труппы в труппу, пока не укрепились тут. Ссоры, насколько я знаю, возникали по причине травли или унижений со стороны более успешных артистов. Так или иначе, в последний раз она полаялась с Сейнт-Джеймс, ей заткнули рот под угрозой увольнения, и больше ни с кем она не спорила, просто терпела. Видать, больше идти ей некуда.
Горничная и хозяйка обменялись парой-тройкой типичных английских любезностей и поговорили в форме бодренькой песенки о происходящим в деревне. Миссис Линдси (описывая события пьесы, я буду использовать имена персонажей) попивала чай и сцена выглядела максимально непринуждённо. Стоило горничной стрясти пыль с ручки двери, как та отворилась и стукнула её по голове. Учитывая характерный глухой звук, я думаю, бедная актриса действительно получила шишку. В комнату уверенной походкой, почти вприпрыжку, вошёл мистер Линдси, в исполнении Оливера Уинсдея.
Этот энергичный молодой человек уже как семь лет ходит по театрам со своими пьесами и статистически собирает неплохие залы. Критики, со слов наших знакомых, отмечают оригинальность замыслов Уинсдея и его бесстрашие с экспериментами. Нередко он совмещал жанры совсем неподходящие друг другу и создавал из хаоса гармонию. Его особенностью также была тенденция писать пьесы исключительно на основе событий, произошедших в реальности. Однажды так случилось, что он использовал историю торговой компании, полученную из самых разных источников, и его чуть не засудили за разглашение конфиденциальной информации. Однако, компания вскоре поняла, что если подаст в суд, то невольно подтвердит всё написанное в пьесе и таким образом нанесёт себе ещё больше урона руками журналистов. Помню, один мой друг, всё ещё работающий в “Times”, был чрезвычайно расстроен тем, что не сможет использовать свои заготовки по этой теме.
Ныне мистер Уинсдей был третьим мужем Виктории Сейнт-Джеймс, уже как два года. Многие пророчили ему скорую смерть при загадочных обстоятельствах, но пока что умирать сценарист не собирался. 
Дальше всю сцену занимают разглагольствования мужа и жены. Не вижу смысла приводить их полностью, так что оставлю лишь самые последние фразы:
 – Следует ли понимать, что ты в хорошем расположении духа? – Спросил мистер Линдси. Девушка, ещё мгновение назад уверенна напевающая песенку, внезапно смутилась и стала робкой, как по щелчку пальцев. – Ну ладно, что ты? Думаешь, я ни разу не слышал, как ты поёшь?
Жена промолчала.
– Тебе тут хорошо. Сидишь, напеваешь, а я всё никак не могу избавиться от того проклятого участка. Помнишь, что отец мне оставил? Я его осмотрел и пришёл к выводу – делать там нечего. Нужно сбыть с рук, и как можно скорее. Да вот, не подворачивается покупатель. Мы с братом уже пятый месяц бьёмся, как головой об стену, да всё без толку.
– Не волнуйся, всё у тебя получится.
– А я разве волнуюсь? – Сказал он и посмеялся так, что этот гогот прошёлся эхом по залу. – По-моему, это ты постоянно попусту наматываешь на себя всякие заботы.
Мистер Линдси выглянул в окно.
– Посиди ещё минутку. Мне нужно кое-что с кое-кем обсудить. Я сейчас же вернусь.
 Мужчина вышел через придворную на кусок сцены, который изображал сад с оградой. Там мирно прохаживалась другая девушка, о которой мы больше узнаем совсем скоро. Мистер Линдси и девушка пошептались о чём-то, вовсе не заметив, что миссис Линдси подсматривала за ними через щель приоткрытой входной двери. Миссис Линдси прикрыла дверь и побежала в гостиную, занять своё насиженное место. Впрочем, муж долго не возвращался.
– И чего ему нужно от Никс? – Спросила она себя. Чувство ревности актриса мастерски скрыла за пренебрежительной манерой речи.
Сцена вторая:
Тогда-то двери и открылись. Линдси зашёл в комнату не один, а в компании молодого человека в очках и котелке. Тот кратко поздоровался с женщиной и без приглашения уселся на кресло, томно охнул, поставил на столик саквояж и наклонился к ней.
Доктора звали Корнелиус, а играл его Иан Линдон. Актёр из него вышел неплохой, особенно учитывая, что происходит Линдон из рода ирландских пастухов. Каким-то чудом он умудрился пробиться в театр, где его талант оценили по достоинству. Поговаривают, что оценила его миссис Сейнт-Джеймс, и она же пристроила. Если слухи верны, то между ними точно должны быть какие-то отношения. А может, она просто пожалела нищего пастуха и исполнила его мечту. Кто знает.
– У меня плохие новости. – Он говорил как можно тише, с учётом публики, конечно же. – Не знал, правильнее ли будет написать, позвонить или прийти лично, так что решил сделать последнее. Мне в любом случае требовалось сюда по делу. В общем… Даже не знаю, как выразиться… У никогда не получалось правильно это сказать… В общем, ваша матушка приказала долго жить. Примите мои соболезнования. 
Последовала душераздирающая сцена, ставшая таковой благодаря великолепной игре миссис Сейнт-Джеймс и Оливера Уинсдея. Она долго плакала, а муж обсуждал с доктором детали. В особенности его интересовало, когда будут похороны. Создавалось впечатление, будто он скорее рад смерти тёщи.
Сцена на мгновение затемняется. Очевидно, это нужно было для того, чтобы актриса успела быстро сменить облик для следующего её появления. Когда свет вновь загорелся, миссис Линдси уже стояла в трауре, в фате и вуали. Рядом прохаживалась женщина, с которой её муж беседовал в саду. То была мисс Никс, а за маской персонажа скрывалась Руж Валентайн.
Женщина эта выделялась своей крайней стервозностью и строптивостью. Очень любила выделываться на сцене и видоизменять пьесу. Многие неопытные режиссёры и сценаристы просто не могли с ней совладать, в то время как другие, наоборот, описывали её как ангела во плоти и идеальную актрису, которая всегда знает, когда следует идти по тексту, а когда сымпровизировать. Так что, мнения делятся. Говорят, в жизни она такая, потому что не хорошо у неё судьба сложилась. Некогда её пытались судить за убийство мужа, но в итоге женщина была оправдана. От любопытных глаз она решила спрятаться в самом очевидном месте – театре. И всё шло хорошо, пока её случайно не раскрыли, а газеты не принялись трубить про “шокирующую историю новой звезды английского театра”. Не могу в данном случае винить моих коллег, ибо и сам подлил масла в огонь одной не самой приятной статьёй. Mia culpa . Но актриса оказалась не из робкого десятка, смогла превратить своё прошлое в известность. Теперь в театр шли, чтобы посмотреть на “бывшую убийцу”, а она завораживала своей игрой и невинным личиком. Со временем про обвинение забыли, а на сцене мисс Валентайн закрепилась, как гвоздь.
Сцена третья:
Диалог, произошедший между Линдси и Никс можно обобщить словом – ссора. Ни та, ни другая не кричали и не оскорбляли друг друга, но их взаимная песня быстро донесла до зрителей, что некогда эти две девушки были подругами, но теперь между ними что-то возникло. Линдси считает, что камень преткновения – её муж, а Никс твердит – что токсичная натура Линдси. В итоге обе остались при своём мнении. А главным моментом сцены были последние фразы мисс Никс.
– Тебе бы действительно успокоительного попить. Хотя, тебе же таблетки доверить страшно. Небось, ещё выпьешь слишком много, да отравишься, вслед за матерью.
Никс ушла, демонстративно хлопнув дверью, а миссис Линдси, под угасающий на сцене свет, исполнила тихую, нежную арию.
Сцена четвёртая:
Свет вернулся. Миссис Линдси сидит в кабинете мужа и разбирает бумаги на столе. Рядом ходит и усердно работает пипидастром горничная. Женщина поднимает к глазам одно из писем, говорит горничной, чтобы та вышла, и, когда служка покинула комнату, зачитывает вслух письмо. 
“Дорогой Генри.
Спешу заверить, что у меня всё идёт прекрасно. Надеюсь, что и ты не проводишь время зря. Дело вот в чём. У нас на данный момент имеется ровно одна проблема. И ты прекрасно понимаешь, о какой обузе я говорю. С одной мы уже разобрались, вполне успешно к слову. Теперь настала твоя очередь. Избавься от своей обузы. Думаю, не имеет разницы, как именно. Мне уже не терпится поскорее зажить полноценной жизнью, а не этой одинокой пародией. При возможности напишу ещё”.
– Письмо не подписано. – Прокомментировала Линдси.
Сцена пятая:
Логическое продолжение предыдущей. Линдси переходит в зал, где заводит разговор с горничной. Горничная вытирает пыль на письменном столе у окна. Она открывает столешницу и достаёт изнутри револьвер. Миссис Линдси подпрыгивает от испуга, но горничная этого не замечает, просто откладывает пистолет в сторону и чистит стол от пыли. Линдси дрожала всем телом, что было заметно даже нам. Горничная, кажется, из любопытства, взяла в руки револьвер и повертела его секунд десять, пока говорила свою реплику. В тот момент раздался стук в дверь и горничная, положив оружие на стол, побежала впускать посетителя. Линдси прекратила трястись.
В комнату вошёл доктор, всё такой же робкий. Он уселся на то же место, что и в прошлый раз. Вместе с Линдси они сначала обсудили своё положение, обменялись репликами на счёт похорон и только тогда перешли к делу.
– Вы написали в письме, что хотите обсудить нечто щекотливое. Можете пояснить, пожалуйста?
– Конечно. Дело в том… Так сказать, я хотела бы знать – вы уверены, что матушка умерла своей смертью? – Словно вырвалось у неё.
Доктор от подобного вопроса был ошеломлён.
– Простите, но я не совсем понимаю. Вы действительно думаете, что вашу мать могли убить? Кто? И как?
На этом моменте Гвус поднял одну бровь. Я практически видел, как у него в голове задвигались шестерёнки.
– Не знаю. – Ответила женщина. – Просто, у меня есть некоторые подозрения…
– Кроме вас, и вашего мужа и прислуги никто к ней даже близко не подходил. Сомневаюсь, что у вас всех есть причины травить бедную старушку.
– Травить? – Переспросила Линдси.
– Это единственный способ убить человека так, чтобы я этого не заметили. И, будучи честным, то я полностью уверен, что никто вашу матушку не травил. Спите спокойно и даже не думайте о подобном.
Доктор встал и подошёл к окну. Он посмотрел на револьвер, взял его в руки, чем вызвал очередную волну стресса у миссис Линдси. Он немного подержал пистолет и положил его в стол, после чего откланялся и ушёл, как будто смущённый. 
Сцена шестая:
По тону и действию во многом напоминает четвёртую. Происходит реприз песни, которую они пели друг другу тогда, только теперь на новый лад. Линдси говорит, что попросила прийти Никс, так как хотела высказать ей всё в лицо. Она выплёскивает из себя эмоции, связанные с возможной изменой и не стесняется в выражениях. Никс недопонимает, про что вообще говорит Линдси, а когда понимает, старается её урезонить и убедить в обратном. Сцена на удивление реалистичная, в том плане, что истерику обе актрисы изображают преотлично. Причём, истерят они по разным причинам – Линдси в принципе недоверчивая и ранимая, а Никс угрожают револьвером. Кстати, забыл упомянуть. Посреди сцены, миссис Линдси хватает из стола пистолет и целится в мисс Никс. Из сцены спора это превращается в борьбу за жизнь, в которой в итоге выигрывает Никс. Она кое-как подбирается к Линдси, заворачивает её руку и вырывает револьвер, которым сразу же берёт на мушку горе-стрелка. Впрочем, Линдси уже не желает сражаться. Она садится на стол и плачет.
Странные чувства посещали меня в тот момент. С одной стороны, можно понять Линдси. Некоторые люди, особенно такого психологического склада, способны преувеличивать проблемы. Но всё чуть не дошло до стрельбы. И самое страшное – такое ведь происходит и в жизни. Люди хватаются за оружие по самым глупым причинам. Наша с Гвусом дружба позволила мне наблюдать самых разных убийц, и такие как Линдси тоже имелись. 
Никс, стоя позади дивана и опустив револьвер, смогла убедить Линдси обратиться к доктору за помощью. Через минуту, закончив диалог, она положила оружие обратно в стол и две женщины вышли из комнаты пока свет затемнялся.
Сцена седьмая:
Мистер и миссис Линдси сидели в зале и спорили. По диалогу становится понятно, что миссис Линдси пренебрегла советом подруги и решила не обращаться к доктору за помощью, или, по крайней мере, не следует его советам.
– Неужели ты меня ревнуешь? – Спросил напрямую мистер Линдси, когда речь зашла о том разговоре с мисс Никс. – Я просил её мягко намекнуть тебе, что пора бы успокоится и не волноваться попусту. Меня ты бы не послушала, так и её слова проигнорировала. Ну, я не знаю, что с тобой в таком случае делать. Что бы я ни сказал, ты воспринимаешь это в штыки. – Он задумался. – Ладно, у меня есть дела. Если найдётся, что сказать, то заходи.
Линдси прошёлся до стола, вытащил из него револьвер, покрутил в руках и ушёл к себе в кабинет. Очевидно, что его жена пришла в полный ужас от такого действия. Она села на диван, смотря на дверь кабинета и медленно, ошибаясь в словах, напевала что-то невнятное. 
Сцена восьмая:
Начало практически полностью повторяет седьмую сцену. Даже сам Линдси замечает:
– Ты всё это уже говорила. Давай не будем ходить по одной и той же дорожке.
Линдси рассказала мужу, что с последнего визита доктора ощущает недомогание, на что тот отвечает, что это ещё один психоз.
– Их у тебя за последнее время набралось до кучи. Ещё скажи, что это я тебя травлю.
Жена застыла в позе.
– Это Корнелиус тебе рассказал?
– Нет. Мисс Никс. Она узнала от Корнелиуса. Он не хотел выдавать тебя, а вот у мисс Никс, кажется, совести нет.
– Я всегда знала, что вы с ней не короткой ноге.
– Что? Подожди, ты не притворно о нас думаешь. 
Линдси встал и приблизился к жене. Вернее, попытался. Он говорил что-то ободряющее, но от его слов миссис Линдси становилось только хуже. Её лицо мрачнело с каждой новой репликой. Они сделали круг возле письменного стола в кабинете.
– Чего ты от меня уворачиваешься? – С толикой ярости спросил Линдси. Наконец, он приблизился к ней достаточно, чтобы взять за плечи и обнять. Его руки двинулись по талии, плечам, шее.
– Отпусти меня. – Выкрикнула Линдси, пытаясь оттянуть от себя мужа. В отчаянии, думая, что её сейчас задушат, она открыла столешницу и достала оттуда первое попавшееся – револьвер. Всё было окончено. Один выстрел. Крайне реалистичный по звуку.
Линдси откинулся к стене с ужасающим лицом. Такой гримасы мне в театре ещё не доводилось видеть.
 Женщина садится на стул, кладёт орудие убийства на стол и обхватывает голову руками. Она пытается петь песню, которую исполняла в первой сцене, но у неё ничего не получается.
Сцена девятая и последняя:
Женщина встаёт и истерично разговаривает с собой, постоянно посматривая на труп мужа. Она старается осмыслить свой поступок. Тут в дверь стучатся. Горничная открывает и в гостиную входит мужчина.
– Генри. – Громогласно восклицает он. – У меня хорошие новости. Помнишь нашу обузу? Этот чёртов участок, что всё никак не продавался? Так вот, дело сделано. Скоро я перееду к вам, в вашу деревню, и не быть мне больше волком одиночкой. Генри? – Переспросил он, заметив за дверью нечто странное. Он заходит в кабинет и видит всю эту страшную сцену. Он смотрит на миссис Линдси, а у неё нет смелости заглянуть ему в глаза.
Происходит затемнение, пока горничная поёт любовную песенку на заднем плане. Ну и, когда зрители уже начали потихоньку расходиться, по традиции исполнили гимн Британии.
По сути, так пьеса и кончается.
Конечно, описывать пьесу, тем более, в произведении, совсем не об этом – это неблагодарное дело. Её следовало видеть вживую, а в особенности прослушать песни. Все актёры выложились на сто процентов, оркестр играл изо всех сил, а костюмеры, гримёры и прочие постарались на славу.
А смысл пьесы, по итогу, каждый понял по-своему. Как мне кажется, и о чём говорит название, всё дело в самой героине. Её апатия и нетипичная психика порождает огонь, в виде подозрения, а подозрение из крохотного огонька перерастает в самый настоящий пожар. И пожар этот охватывает не только источник, но и всё, что стоит вокруг. В общем, бессмысленная ненависть ни к чему кроме ненависти не приводит. Может, там были и другие мысли и смыслы, что я не уловил, но не суть важно. 
Я как раз высказывал Гвусу эту мысль на улице. Мы стояли напротив здания театра, ожидая, когда в поле зрения появится свободный кэб. Учитывая, сколько людей из этого театра одновременно вывалилось, убраться отсюда было не самой простой задачей. И кэба мы дождались, только не совсем того. Мы даже не сразу поняли, что происходит. Сначала мне только показалось, будто эта лысая голова мне знакома. А потом понял, что не показалось.
Я указал на Свифта пальцем и Гвус, ничего не говоря направился обратно в театр. Мы оба понимали, что произошло и даже предполагали как именно.
– Вот вы и нашли себе развлечение. – Заметил Свифт после того, как мы пожали друг другу руки. – Опять у вас под носом убивают кого-то. А вы этого даже не заметили.
– Совсем вышел из колеи, как говорил Блэйк. – Гвус попытался усмехнуться, но у него получилось как-то жалко. – Но, позвольте угадать, что случилось…
– Да тут и гадать не надо. – Свифт быстро сбросил пальто и передал его гардеробщику. Он направился вслед за низким бородатым человеком, режиссёром пьесы и директором театра, Питером Барбером. На нас, конечно, вопросительно смотрели, когда мы всей оравой с полицейскими шли через зал к сцене, но если инспектор спокоен, то и им нечего было волноваться.
А на сцене тем временем творился аншлаг. На сете  поднят занавес и собрались буквально все, кто имеет хоть какое-то отношение к пьесе. Их со всех сторон окружали полицейские констебли. И откуда только их столько понабежало, что мы с Гвусом ничего не заметили, стоя около парадного входа? Виктория Сейнт-Джеймс сидела на диване, спокойная как камень. Казалось, ничего и не произошло. Впрочем, не в первый раз ей мужа хоронить. Руж Валентайн стояла над диваном и опиралась руками на спинку. Она медленно вдыхала и выдыхала с закрытыми глазами. Иан Линдон, закрыв голову ладонями, сидел на крае кресла. Воксеры молча наблюдали за этим всем стоя в углу. Не сиделось только суфлёру и дирижёру. Они ходили туда-сюда по сцене и то и дело делали руками какие-то непонятные движения. Дирижёр разговаривал с собой на французском. Кажется, крыл нецензурщиной весь белый свет. Впрочем, понять его можно. Буквально в десяти футах от них, спиной к стене, сидел мертвец.
– Мистер Гвус, будьте добры, сыграйте врача. – Попросил инспектор и Гвус без проблем нагнулся над покойником, внимательно его осмотрел и сказал.
– Тут, собственно, говорить нечего. Пулевое ранение в сердце. Не могу сказать вот так, без вскрытия, вошла ли пуля, или просто задела, открыв кровотечение. Так или иначе, думаю, умер он вскоре после попадания.
Я заметил краем глаза, как Сейнт-Джеймс опустила голову. Видимо, какие-то остатки совести в ней всё же остались.
– Итак, господа. – Инспектор вышел в центр сцены. – Объясните мне, пожалуйста, кто додумался использовать для театральной постановки настоящие патроны?
– Никто. – Ответили ему из партера. Там, как оказалось, сидели все остальные: гримёры, специалисты по декорациям и другие. – Наш пропс-мастер  не использовал боевые патроны. Даже холостые не ложил.
– Так точно. – Отозвался пропс-мастер. – Вместо патронов я туда просто пороха немного засыпал, чтобы произошёл взрыв, как при выстреле, но от такого разве что одежда могла подгореть, если выстрелить вплотную. Как в барабан попали настоящие патроны я знать не знаю.
– А когда вы в последний раз проверяли револьвер? – Спросил Свифт, прохаживаясь мимо артистов.
– Прямо перед постановкой. Перед тем как подняли занавес.
– Подтверждаю. – Сказал мужчина, сидящий позади пропс-мастера. – Я был там с фонарём, наводил финальные штрихи. Отчётливо видел, что в барабане был только порох.
– Допустим. В таком случае остаётся только один вариант. Патроны были подложены в процессе пьесы, или во время антракта. – Он, если что, происходил между пятой и шестой частями.
– В таком случае возникнут проблемы. – Заговорил режиссёр со своего раскладного стула у подножья сцены. – Пистолет трогали четыре разных человека. А приближался ли к нему кто-либо во время антракта – мы узнать не можем. Никто не следил за этим, каждый занимался своим делом.
– Виктория подходила. – Выпалил внезапно Чарльз Воксер, сыгравший в пьесе роль брата мистера Линдси, появившегося в последней части.
– Проходила мимо. – Поправила она.
– Господин режиссёр тоже подходил, что-то поправлял. – Вставил Кристофер Уоткинс, суфлёр.
Пока Свифт старался угомонить актёров и провести полноценный допрос по одному, Гвус сел на кресло в “кабинете” и уткнул свой взгляд в тело Оливера Уинсдея. Мёртвым он выглядел не менее артистично, чем живым. Думаю, каждый актёр хочет уйти из жизни красиво, и у Уинсдея это получилось. Проблема только в том, что ему не давали выбора. Гвус, видимо, прочитал что-то подобное в моих глазах, ибо сказал:
– Да уж. Молю всех богов, чтобы и я ушёл вот так. Занавес опущен, овации из зала, а тебя уже нет. – Желание Гвуса не осуществилось, ибо умер он мирно, во сне, в собственной постели. Тем не менее, думаю, с такой жизнью, как у него, можно не заботиться о красивом уходе. Что я, собственно, и произнёс вслух.
– Что же Блэйк. Думаю, хотя бы отсюда мы с вами уйдём красиво. – Он встал и направился к инспектору. – Свифт, я буду честен, сидеть здесь у меня нет никакого желания. В основном потому, что эту драму я уже видел всего полчаса назад. Поэтому, я, пожалуй, помогу, чем смогу и покину сцену. Как вы правильно сказали, к пистолету притрагивались только четыре человека, если не считать антракта, во время которого за актёрами следят гримёры и уйти от их внимания просто невозможно. Если за ними следят не гримёры, то режиссёр и прочие. Так что подменить патроны можно было только во время самого выступления. Таким образом, под подозрения падают:
Во-первых - Виктория Сейнт-Джеймс. Жена, уже похоронившая двух мужей и теперь погубив третьего. То ли по глупости, то ли по злому умыслу.
 Во-вторых - Иан Линдон, которого с миссис Сейнт-Джеймс связывают непонятные отношения. Возможно, любовного характера.
В-третьих - Руж Валентайн, женщина сомнительного прошлого и скверного характера.
В-четвёртых - Луиза Воксер, не имеющая против самого Уинсдея ничего против, но точившая топор на миссис Сейнт-Джеймс.
И ещё нельзя отторгать версию, что Уинсдей мог сам зарядить револьвер, чтобы таким эффектным образом окончить свою жизнь. Пускай, для этого и не было предпосылок.
Так или иначе, каждый мог совершить убийство и каждый мог иметь на то самые разные причины. Но вот, что я вам скажу. Не зря мной было замечено, что эту историю я уже видел. Не только видел, но и слышал. Одна из особенностей творчества мистера Уинсдея в том, что он пишет пьесы, так сказать, с натуры, основываясь на случившихся в реальной жизни случаях. Если вы загляните в биографии подозреваемых, то заметите одно занятное совпадение – судьба мисс Валентайн как-то подозрительно повторяет то, что представлено на обозрение публике в пьесе. Учитывая, что Уинсдей добывал свои сведения из самых разных источников, я бы не удивился, если он что-то нарыл и немного переборщил с реализмом в своей постановке. Вот мисс Валентайн и пришлось вмешаться.
А подумал я на неё – добавил он, когда Свифт открыл рот, чтобы задать вопрос – в первую очередь, потому что другие не могли заменить патроны так, чтобы этого не заметили мы с Блэйком. А, поверьте, мы смотрели в оба глаза и оба бинокуляра. Сейнт-Джеймс держала револьвер, но не заряжала. Линдон только повертел его, как собственно и Луиза Воксер. А вот мисс Валентайн заходила с револьвером за диван и опускала его вниз на целую минуту. За эти шестьдесят секунд она запросто могла высыпать куда-нибудь порох и зарядить барабан.   
Думаю, если провести тщательный анализ одежды мисс Валентайн, то можно обнаружить где-нибудь в карманах остатки пороха или найти на неиспользованных патронах её отпечатки. Впрочем, это уже не моя проблема. Как мог, помог. Дальше дело за вами.
Не дожидаясь реакций и вопросов, Гвус двинулся сквозь зал к выходу, а я за ним. Из-за спины раздался голос режиссёра:
– Господа, искренне прошу вас ничего об этом не рассказывать прессе! Они же такой кипиш поднимут, ей богу!
Перед тем как уйти, я обернулся и посмотрел на эту сцену. Прибыли полицейские криминологи и фотограф, а вместе с ними и доктор. Актёры в каком положении находились, в таком и остались. Мысленно я опустил занавес над этой историей. Предположение Гвуса, как мы потом узнали из газет, оказалось верным. Он мне потом говорил, что Свифт и сам мог разгадать загадку, но Гвусу не хотелось оставаться в дураках, раз уж убийство совершили буквально у него под носом.
Как я опустил занавес над этой историей, так я опускаю его и над всем циклом в принципе. Быть может, я ещё вспомню какие-нибудь истории о Гвусе, но, по сути, я описал всё, что мог. Остальное мне либо неизвестно, либо известно крайне смутно.   
Не хочу уходить в детали на счёт смерти Гвуса. Пожалуй, оно того и не требует. Он умер как обычный человек. Хотя, как по мне, совсем не был обычным при жизни. Но такова наша судьба. Все равны перед богом. Все равны перед смертью. И нам стоит лишь надеяться, что на той стороне нас ожидает достойное воздаяние за содеянное.
Засим, прощаюсь.                Навсегда ваш, Генри Блэйк.