Выдержки из дневника лекаря свердинского

11 Сентября
Мне всегда казалось, что я не по характеру выбрал себе дело всей жизни. Врач из меня, стоит признать, не самый лучший. Работа зачастую скучная, посему и писать сюда было нечего. Однако, сегодня произошло кое-что, как мне кажется, довольно занятное, и что может вылиться в занятную историю. Быть может, спустя десятки лет кто-нибудь найдёт эти записи и с интересом прочитает мои записки. Но, честно говоря, мне сейчас просто хочется пописать, и выразить хоть где-либо свои мысли. Приведу их в литературную форму, и, думаю, получится вполне неплохо.
В Петербурге я живу уже вот как тридцать лет, и до сих пор ничего подобного не видел. Не в том плане, что мне не приходилось глядеть на мертвецов – этого я навидался предостаточно. А вот убийства наблюдал только на книжных страницах, да иногда, коли напьются какие-нибудь остолопы, и пойдут друг из друга всю дурь выбивать. Такие случаи встречаются нередко и уже стали обыденностью, а вот происшествие, о коем пойдёт молва в моём рассказе, относится к совсем иному виду.
Улица наша от центра отдалённая и тихая, но зато всегда занятая. Повсюду шныряют девки с вёдрами, да мужики с топорами. И каждая бабка чем-то да занимается, хоть бы вышивает на пороге хаты, а может за детьми приглядывает. Я всегда говорил, что мы не столько улица, сколько отдельная деревня, но, по сути, мы считаемся частью Петербурга. От столицы у нас здесь только жилище Афанасия Александровича, местного помещика, чьему здоровью, несмотря на преклонный возраст, могли бы позавидовать самые крепкие молодцы нашего местечка. Говорю как врач .
Сегодняшний день мало чем отличался от предыдущих. Как сельский врач и акушер по совместительству, мне довелось за десять часов спасти старуху Филипповну от удушения. Она подавилась косточкой, попавшейся в рыбной ухе. Принял роды у дочки мельника, и заодно довелось помогать в родах корове. Витя, мальчик лесничего, упал с камня во время игры на речке, и сильно поцарапал руку. Пришлось перевязывать.
Именно на речке, обрабатывая рану, которую мальчик уже успел запачкать в песке, я заметил человека, с которого эта история и началась. Он стоял на другой стороне речки и наблюдал за тем, как я обрабатываю мелкому рану. Я не сумел разглядеть его, но даже на расстоянии в тридцать-сорок шагов он уже тогда показался мне чудным.
Я постарался как можно скорее отправить мальца к папаше, где его отчитали за безалаберность, а сам отправился посмотреть, кто же это такой забрёл к нам. Этот человек точно не был из местных, что стало понятно сразу же. Я не смог отчётливо оглядеть его через реку, но кое-что в его образе выделялось, и по этой детали я быстро обнаружил его среди обыденности нашего местечка.
То был мужчина лет тридцати от роду. На вид матёрый. По походке и осанке выдавал в себе солдата, очевидно, отставного. Но, говоря откровенно, выглядел он как ходячий труп, с этой его бледной кожей и каким-то безразличным взглядом, всегда смотрящим в пустоту. Его тело постоянно подпрыгивало, ибо ходил он на одной ноге. Вместо правой нижней конечности у него был деревянный протез, на котором он двигался на удивление проворно.
Закончив изучение ручейка, мужчина отправился бродить по дорогам, как будто бесцельно, просто наслаждаясь свежим воздухом и наблюдая за чем попало. Иногда он останавливался, да всматривался куда-то в сторону, а нередко делал он это посреди дороги. Походив и посмотрев местные виды, он направился в случайном направлении, идя уверенным шагом. К моему удивлению, шёл он ко мне. Точнее говоря, в мой дом.    
Я догнал его как раз, когда жёнушка старалась в меру своего деревенского лексикона как можно аккуратнее объяснить незваному гостю, что я не принимаю больных на дому. Как я понял, Ольга приняла мужчину за путешествующего боярина, ибо, стоит признать, одет он был в явно недешёвый камзол и жилет, да и кожаная треуголка также, стоит понимать, немало стоила. Я, стоя позади мужчины, показал Ольге, намекая, чтоб она покинула нас, а сам привлёк внимание к своей персоне.
Мужчина этого словно не заметил. Просто прошёл дальше, сам найдя комнату, которую с натяжкой можно было б назвать моим кабинетом. Там он присел на стул возле моего столика, изготовленного лесничим ещё год назад. Именно тогда я и обустроил этот кабинет, думая, что мог бы принимать людей, не выходя из своего жилища. Но по итогу решил, что лучше немного ходить и держать тело в форме, чем заплывать жирком на стуле.
Мужчина приземлился на сиденье с томным вздохом. Очевидно, ходить на деревяшке ему было неудобно и трудно. 
– Очень непривычно. – Произнёс он каким-то хриплым и слабым голосом. Мне вдвойне стало страшно. Не только из-за гласа, но и из-за того, как он чуть ли не прочитал мои мысли.
– Всего два года прошло, с тех пор как её потерял. – Продолжал он. – Полтора года ходил на костылях. Только зимой купил себе это “чудо” медицины, когда был в Англии. Кстати, почему вы так резко поменяли решение, насчёт того, принимаете вы здесь людей или нет? Местные сказали, что не принимаете, и вот теперь я сижу здесь.
– Вы выглядите так, будто вам отчаянно требуется помощь лекаря.
– Это всё из-за бледной кожи, ведь так? Все мне об этом твердят. Ещё про голос нередко упоминают. Но голос у меня такой с рождения, а вот бледность приобрёл взамен ноги. Не выгодный обмен, как мне кажется, но выбора мне не давали. Один пушечный выстрел, и всё, дело сделано. Проснулся через день в лазарете. Слава Христу не потерял самое важное.
– Почему вы мне это говорите?
– Потому что вам это интересно. По глазам вижу. Да и, к тому же, зачем иначе вы следовали за мной с самой речки досюда?
– Заметили всё-таки?
– Такое сложно не заметить. Шпион из вас, стоит признать, отвратный. Уверен, что как врач вы куда лучше. Мне бы обезболивающего. Ноги на месте нет, а она всё болит. Чертовщина какая-то.
Я постарался обслужить мужчину, предложив то, что было среди лекарств – делать обезболивающее по-новому не было ни желания, ни времени. Одноногий забрал склянку, бросил на стол пару монет, и попытался встать. Смотреть на этого калеку было больно и жалко. Я помог ему стать на ноги, то есть на ногу, и он зашагал прочь, сказав напоследок.
– Как вас зовут-то?
Меня это смутило. Действительно, получилось невежливо. И сам не представился, так ещё и у него имени не спросил.
– Игорь Свердинский.   
– Глинкович. – Представился он. – Попытаюсь запомнить ваше имя. Ощущение подсказывает, что нам ещё доведётся встретиться.
Нечто зацепило моё внимание в этом человеке. Поэтому я и записываю это сейчас. Ничего не происходит на нашей улице уже как пять лет, с тех пор как старуха Петровна, матушка Афанасия Александровича, решила потешиться и пострелять из кремневых пистолетов сына по воронам. Так что, было б прекрасно, если что-нибудь таки случится и разнообразит наши жизни.
12 сентября
Быть сельским врачом, скажу честно, иногда просто невыносимо. На войне я имел дело с людьми, получавшими увечья в бою. Они редко приходили ко мне с травмами шеи, которую свернули, когда прыгали с дерева, надеясь, видимо, что Боженька защитит их костную структуру.
Именно такого паренька мне пришлось вытаскивать с того света этим утром. Лет тридцать на вид, а разума в башке ноль. Лишь бы перед девкой показаться храбрецом, а что будет дальше – на всё воля Божья. Молодец, хотя бы не забрался на самый верх берёзы, а то спасать было б некого. Не успел отделаться от неудачливого прыгуна, как пристали старухи. Делать нечего, так сидят и плетут, да меня поговорить зовут.
А о чём? Мне даже сорока нет, а они Елизавету Петровну своими глазами видали, хоть и вдалеке. Мало того, что я сам скучнее некуда, так и они чешут языком без остановки. И ведь не скажешь этим людям, что тебе наплевать на то, как они когда-то там, где-то там познакомились с тем-то там, и они сделали то-то там. Врач должен сидеть, и хотя бы делать вид, будто внимает их речам и берёт на заметку их советы.
В общем, домой пришёл к полднику. Ольга приготовила черничный пирог и ожидала, когда же я приду проверять блюдо на вкус. Бедняжка чернику не переносит, а я обожаю. Приходится делать два разных пирога, дабы мы не сидели и не смотрели, как другой трапезничает. Я перекусил, покурил у окна и сделал попытку почитать книжку, что мне передал Афанасий Александрович, но далеко я не продвинулся. Посреди страницы заныли ноги, взывая размяться. Я, в принципе, не был против, ибо до вечера ещё далеко, а снаружи тепло.
Походить и насладиться временной свободой не удалось. Я хоть и пытался держаться подальше от людей, тем не менее, меня всё равно выловили. Молодой парень, служивший у Афанасия Александровича привратником, наткнулся на меня у моста. Судя по тяжёлому дыханию, он сначала сбегал ко мне домой, не застал меня там, и потом ходил, куда вздумается в надежде меня найти. Не предоставляя пояснений, он крикнул, что Афанасий Александрович нуждается в моей помощи, подождал, чтобы убедиться, что я услышал и правильно воспринял его слова. Я, конечно же, предположил самое страшное. У Афанасия Александровича в последнее время всё чаще и чаще случались приступы, и сейчас я испугался, что не успею помочь. Забежав по пути домой, я прихватил свою суму с инструментами и лекарствами, после чего со всех ног побежал к поместью.
Среди наших дебрей имелось только одно поистине величавое здание, это поместье Афанасия Александровича. Здание возвели по его заказу еще, когда я был годовалым дитём, а мой отец, тогдашний главный зодчий города, был ответственен за процесс. Собственно, именно благодаря щедрости Афанасия Александровича отец сумел отправить меня в центр, учиться на врача, так что нашему помещику я, можно сказать, должен всем своим делом.   
Когда я прибыл к поместью, было невозможно рассмотреть все его прелести. Но я, даже не видя здания, могу многое рассказать о фасаде, покрытом резными узорами по дереву и камню, ради которых Афанасий Александрович вызывал каменщиков из Праги и резчиков из Киева. Итогом трёхлетней кропотливой работы стало самое настоящее чудо в два этажа с разделённой крышей в форме обрубленной пирамиды. Среди нашей грязи, наблюдать такое загляденье просто отрадно. Ну и завидно, конечно. Куда же без этого смертного греха? 
У ворот к поместью стоял человек в солдатской форме. В темноте я не разобрал даже близко его позиции, зато заметил, что это мой давний знакомый, Пётр Устинец, сторож у Афанасия Александровича на жаловании. С чего это его внезапно нарядили, времени узнавать не было. Пётр приподнял лампу, убедился, что это я, и без слов пропустил через ворота. У дверей стоял другой мужчина в форме, но его лица я не узнал. Внутри, в дверях гардеробной, стоял ещё один мужчина солдатской, стереотипно-гусарской внешности.
Я не стал раздеваться. Хотел снять обувь, но гусар помотал головой и сказал, чтобы я так шёл, и добавил, что идти мне нужно направо. Ему и не стоило говорить, что это за комната, ибо я и сам понимал – там располагается кухня. Уже бывал там, когда кухарка упала в обморок посреди бела дня, так что с местом знаком.
Внутри, в довольно тесной комнатке, обвешанной всякой всячиной, на вроде вяленого мяса и мешками с пряностями и зеленью, каким-то неведомым образом уместилось три человека. Первым был сам Афанасий Александрович. Лет ему, чтобы не соврать, семьдесят три, и возраст его совсем не пожалел. Кроме болезненных на вид скул и острых черт лица пугали также и вечно красные глаза, ну и волосы, уже как пять лет белоснежные. Он, натянув на белоснежную сорочку тулуп, сидел на стуле, который явно принесли откуда-то из дома, ибо для кухни он выглядел слишком богато, а руки держал на длинном столе. На нём лежал молодой человек, лет, возможно, тридцати, в меру красивый, но далеко не идеал. По зелёной форме с белыми штанами понятно – ещё один солдат. В углу стояла практически полная копия парня, лежавшего на столе, только нос кривой, видать, сломали в бою, или однополчане, что тоже вероятно. 
– Игорь. – Обратился ко мне Афанасий Александрович. – Быстрее, посмотри на этого парня и скажи – жить ему, аль нет.
У меня одновременно и камень с души упал, что с нашим помещиком всё в порядке, но сразу после пришлось вновь напрячься, ибо теперь передо мной поставили иную задачу. При чём, с самого первого взгляда стало ясно, что задача эта нерешаема. Три разных раны зияли на его шее, одна страшнее другой. Они все были в песке, по чему я рассудил, что солдат, перед тем как его подобрали, в агонии вертелся на земле. Что бы ни нанесло эти раны, оно основательно задело кровеносные сосуды, и жизнь стремительно вытекала из этого человека.
Мужчина ещё дышал, но и дураку ясно, что долго он не проживёт. Пока я осматривал его, что заняло пару мгновений, я мимолётом заметил тазы, полные крови, стоящие у меня под ногами. Прикинув, сколько солдат её потерял, я сделал нерадостный вывод.
– Жить ему недолго. Крови в нём осталось чуть-чуть. Дыхание слишком частое, сердце вот-вот перестанет работать. Вижу, кто-то попытался наложить бинты, а вот зажать сосуды забыли, из-за чего бинты сделали немного. К сожалению, нам остаётся только наблюдать.
Афанасий Александрович опустил голову и начал молиться, что, по его примеру, сделал и стоящий в углу солдат. В качестве последней надежды я попытался исправить ситуацию с бинтами и положить раненого в правильное положение, но, честно говоря, сделал я это исключительно чтобы не показаться бездарным врачом. Безвыходность положения не давала мне развернуться.
Мои опасения подтвердились спустя пару минут. Раненый всё это время находился в полуобмороке. Он раз за разом приходил в сознание, бормотал что-то неясное, тянулся к солдату в углу и старался выдавить из себя слова. Это случилось четыре раза, и на четвёртый он умер. Просто остановился посреди своей невнятной речи и больше не дышал. Я ещё немного повертелся у тела и обследовал его повнимательнее, прежде чем попросил покрывало. Солдат, едва сдерживая слёзы, дрожащим голосом попросил завязать мертвецу глаза, добавив, что это семейная традиция. Афанасий Александрович указал мне рукой, чтобы я исполнил эту прихоть, что я и сделал. К моменту, когда мертвец с повязкой на глазах был скрыт под тканью, на кухне я был один. Остальные ушли в гостиную. Я не совсем понимал, стоит ли мне оставаться, или откланяться, но мою дилемму решил мой недавний знакомый.
Одноногий, по фамилии Глинкович сидел на подоконнике, покачивая деревяшкой туда-обратно. Он, казалось, спал, держа во рту трубку, однако при моём приближении словно проснулся, оживился, и сказал.
– Не стоит уходить так рано. Вы можете нам понадобиться. Да и, к тому же, вам кажется, самому интересно узнать побольше, почему вас позвали так поздно, так ещё и на такую странную оказию. Прошу, проходите в гостиную и присоединитесь к остальным. Они не будут против вашего присутствия. Возможно, наоборот, они будут ему рады.
Я не нашёл, чего ему сказать, посему просто последовал совету. В чём-то он был прав – я действительно хотел узнать, кто и что так недурно ранило бедного солдата. Я вошёл в гостиную и встал у стены. Моего присутствия, казалось, даже не заметили. Афанасий Александрович восседал спиной ко мне, лицом к печи, и, как мне кажется, думал над сложившимся положением. Пётр Устинец и гусар стояли над стулом, в котором сидел тот солдат, дежуривший подле раненного. Он продолжал схватку с самим собой. Пётр старался уверить солдата, что ничего страшного в слезах нет, и что ему стоит отдать волю чувствам. Гусар ничего не говорил, а просто раскачивался на месте и мотал головой время от времени. Четвёртый солдат, что встретил меня у входной двери, находился у окна. Он почти что никак на моё появление не отреагировал, только взглянул в мою сторону. А вот появление Глинковича заметили все, что не удивительно, учитывая характерный громкий стук от соприкосновения его деревянной ноги с полом. 
Он прошёл мимо солдат и прямиком к помещику, шепнул ему что-то на ухо и тот встал. Как оказалось, встал он, чтобы гусар подвинул ему кресло. Теперь Афанасий Александрович сидел лицом к нам всем.
– Игорь, я рад, что вы задержались. Ваше положение может оказаться крайне полезным для… …ситуации, в которую мы попали по чьей-то немилости. Позвольте, я познакомлю вас с людьми, которых вы уже видели. Это – он указал на одноного – Родион Александрович, поручик. Отставной, по понятным причинам. С Петром ты уже знаком. Это Владимир Борисовец, офицер Лейб-гвардейского полка. Рядом с ним сидит Фёдор Покорский. Его брат, Олег, недавно умер у нас на глазах. У окна стоит полковник Ульян Никифоров. Представляя вам этих людей, я заранее посвящаю вас в небольшой, но довольно важный государственный секрет. Не знай я вас уже больше тридцати лет, ведь, ещё ребёнком помню, не стал бы даже думать об этом. Но я-то как раз знаю, что поручить вам тайну, даже государственного масштаба, не будет глупостью. Я надеюсь, я не ошибаюсь?
– Ни в коем случае, ваше благородие.
– Я вам верю. Надеюсь, и мои… …приятели по несчастью, тоже в это поверят. Так или иначе, давайте все присядем. Хватит. Настоялись на сегодня.   
Мы поспешили занять места. Так получилось, что гусар и солдаты уселись за стол, а мы с Глинковичем оказались в креслах друг напротив друга.
– А теперь, – возобновил речь помещик – перейдём к делу. Игорь мало что знает о произошедшем, так что, пожалуй, следует объяснить.
– Позвольте заметить, – вставил полковник Никифоров – что не только один врач не имеет понятия о сложившемся положении. Мы с Владимиром Олеговичем тоже не осведомлены о смерти Фёдора, хотя, казалось бы, нас должны были оповестить первым делом.
– В таком случае, все разом узнаете. Фёдор Прохорович, как я погляжу, не в силах рассказать нам, что случилось, но, благо, с нами Родион Александрович. Он оказался поблизости и перескажет, что требуется.
– В общих чертах, дело обстоит следующим образом. – Одноногий набрал воздуха в грудь и повёл речь, ни разу не прерываясь на передышку. – Я здесь располагаюсь уже третий день, так как мне сообщили о прибывающем с письмом Покорским. Официально я не являюсь частью этой операции, но моё присутствие могло понадобиться.
Гусар повернулся к полковнику и шёпотом сказал ему:
– Он всегда там, где смерть. Как бабка с косой. Куда не пойдёт, обязательно кто-то умрёт. Это ещё из армии пошло, когда мы вместе воевали в Европе.
Тем временем Глинкович продолжал.
– Я исследовал местность, выбрал себе местечко, где не привлекал бы слишком много лишнего внимания, и стал дожидаться условленного дня. Сегодня, с самого утра, я пошёл к речке, откуда хорошо просматривалась дорога, и стал ждать. До самого вечера ничего важного не происходило. Когда же начало темнеть, я услышал крик, доносившийся откуда-то из зарослей у деревьев. К сожалению, из-за деревянной ноги, мне не удалось добраться до места достаточно быстро, чтобы поймать или хотя бы увидеть, кто напал на Покорского. Но, думаю, моё вмешательство отдалило его смерть на полчаса. Потащить его на себе я не мог, поэтому пришлось наскоро наложить бинты из порванной сорочки, и пойти, звать подмогу. Коня, на котором ехал Покорский, рядом не было. Его нашли позже, он успел убрести в сторону, подальше от места борьбы. По пути я встретил Никифорова, дежурившего неподалёку. Он тоже услышал крик и отправился проверять, что случилось.
Полковник кивнул.
– Вместе с ним мы вернулись к Покорскому, взяли за руки и потащили сюда. В это время как раз спохватились остальные, помогли донести Покорского, а дальше вы и сами понимаете, что произошло. Я только успел сходить вместе с Устинцем на место, где Покорского ранили. Мы оба осмотрели эти кусты с лампами и ничего там не обнаружили.
– Покорского обыскали? – Спросил Полковник.   
– Смотря, кого вы имеете в виду. Мы – да. И не раз. Пока врач добирался, мы обшарили каждый карман в его мундире и штанах. Ничего, насколько мы понимаем, не пропало, хотя при нём были деньги. Так что версию о попытке ограбления можно отложить на неопределённое время. А вот, осмотрел ли Покорского нападающий, мы ответить не можем. Самого главного он, в любом случае, либо не нашёл, либо не успел забрать.
– Он об этом даже и не знал. – Молвил Афанасий Александрович. – Кроме меня и Покорского никто не знал, где находится это.    
– Вы слишком доверяете Покорскому, коль скоро верите, что он не раскрыл секрет тайника своему брату.
– Ничего подобного! – Чуть ли не прокричал Фёдор Прохорович. – Не смейте оскорблять Олега, он погиб на службе как герой, а не легкомысленный идиот.
– С чем никто не спорит. – Попытался его успокоить Афанасий Александрович. – Вы же понимаете, что в нашей ситуации следует рассмотреть все факты, и высказанное Родионом Александровичем предположение достойно нашего внимания, за неимением лучших.
– А что именно он нёс на себе? – Спросил Гусар. – Вы так и не показали. Только Родион видел это.
– Он нёс бумагу, прибитую к внутренней стенке его сапога. Внутри бумаги имеются сведения, которые нужны мне. Теперь эта бумага, по сути, бесполезна. – Помещик встал с кресла, подошёл к печке и бросил бумагу в топку. – Жалко конечно, сжигать то, ради чего Покорский отдал жизнь, но нельзя допустить, чтобы его убийца получил эту информацию. Если, конечно, он её ещё не получил.
– А это будет подразумевать, что он знал, где искать. – Пробормотал Глинкович. 
– Что, в свою очередь, будет означать, что среди нас завелась крыса. Что было бы отнюдь нежелательно. Не сейчас. Игорь. – Обратился он внезапно ко мне. – Вот ваша задача, как часть нашего, так сказать, отряда. Вы теперь посвящены в тайну, хоть и не полностью. Вас не должно волновать, что находилось на этой бумаге, лишь, что из-за неё убили невинного человека. Вас, Игорь, любит наш люд, и вы с ним общаетесь на равных. Со мной они не совсем честные. Предпочитают иногда приврать, кое-что додумать, иногда смущаются, иногда боятся. Но вы – совсем иная история. Вы можете узнать от наших селян, не видал ли кто чего? Может быть, слышали нечто нас интересующее? Прошу вас, постарайтесь. Речь идёт о деле государственной важности. Вы осознаёте всю серьёзность?
– Абсолютно.
– В таком случае, можете идти. Уже поздно. Думаю, Родион Александрович навестит вас завтра, чтобы поговорить. Заодно, обсудите план действий. И, ещё кое-что. Это касается нас всех. У нас есть не больше двух недель на исправление допущенной ошибки. Если мы оплошаем и на этот раз… Боюсь даже представить, что со мной сделают. Тем более с вами.
Он окинул взглядом всех, кроме нас с Глинковичем. Я здесь вообще ни при чём, а Глинкович уже, видать, не один год в отставке, так что на него наказание не распространяется. Так или иначе, становилось поздно, а я даже не предупредил Ольгу, что могу задержаться. Боясь, что она может сойти с ума от волнения и вскоре поднять тревогу, я побежал домой. Сам того не заметив, вернувшись в наше скромное обиталище я быстро объяснился жене, не вдаваясь в суть, после чего упал на кровать и заснул мёртвым сном.
13 сентября
Проснувшись рано утром, я не обнаружил жены рядом, а потому решил ещё немного полежать и поработать головой. Казалось что всё, произошедшее вчера было простым сном. Слишком чудным виделись мне события прошлой ночи. Все эти речи об убийстве, государственные тайны и предательства перемешались вместе и превратились в кашу. Встав и одевшись, я в глубине души понадеялся, что мне это просто приснилось, и сегодня я в какой раз помогу бабке Филипповне с её хрупкими коленями, или сыну сапожника, Николе, который находил себе на голову неприятности с незавидной регулярностью. Но произошло совсем иное.
Первым, что я заметил, был мой новый знакомый, Глинкович. Он сидел на заборе у моего дома, подпихнув обрубок ноги под себя, и курил. На мгновение его взгляд задержался на мне, когда я проходил мимо оконной рамы, но долго он на меня не глядел. Нечто иное левее моего дома его волновало больше. Когда я, собравшись с вещами, вышел выполнять трудовой долг, тот уже держал в руках мундир с пятнами крови. Рядом, ворочая головой, ходила моя соседка, Петровна. Судя по выражению лица, она боялась, как бы детишки не увидали залитую багряной жидкостью форму.
– Что делаете? – Поинтересовался я, перед тем как уйти.
– Погоны рассматриваю. – Ответил он, демонстративно подёргав за погоны на мундире. Пришиты они были довольной небрежно. – Занятное у нас дело вырисовывается, доктор. Не могу сказать, кому бы Покорский мог проболтаться про записку. Кроме брата, пожалуй, он никого из группы и не знал. Но за другим Покорским ничего замечено не было. Случилось нашим как-то следить за определёнными чинами, и именно Фёдора Прохоровича наши проверили как следует. Связей ни с кем не обнаружено. Подозрительных дел не совершал. Впрочем, как и все остальные из нашего списка.    
Он замолчал, и, не получив продолжения размышлений, я просто пожал плечами да пошёл по делам. Так я занимался типичными вещами, которые я уже описывал выше. То тот поранится, то этот упадёт, то ещё что-то случится. Две мои знакомые задержали у себя, накормив целыми блюдечками бадьи, которую они называют чаем. Ближе к середине дня я вышел подышать и отдохнуть от ходьбы. Я долго выбирал, где именно присесть и в итоге остановил свой выбор на камне, подле дома нашего мясника. Тут-то я и заметил личность, что станет важной совсем скоро. Одет он был неприметно, костюм смятый и пыльный, местами грязный в каких-то пятнах. Лицо не разглядеть из-за пышных усов и кепи, полностью прикрывавшей от яркого солнца глаза. Он прошёл мимо, крепко держа в руках свёрток в почтовой бумаге, с явно видной биркой на ней. Он не обратил на меня внимания, а я запомнил этого человека, на всякий случай. Как оказалось, не зря. Закончив свои дела, я направился домой. Даже успел усесться за стол и поесть с Ольгой борща с кислой капустой. Недолго после конца трапезы ко мне прибежал всё тот же привратник Афанасия Александровича и передал, что меня вызывают. Теперь же меня повели не в особняк нашего барина, а куда-то за дома, на другое побережье речки, заросшее деревьями и кустарниками. Вся вчерашняя группа, кроме, разумеется, Афанасия Александровича собралась у берёзы, и глядели на землю.
А на земле лежал мой новый знакомый в грязной одежде и кепи. Вблизи его усы оказались не такими пышными, коими они показались мне на расстоянии. Это первое, что я заметил. Далее мой взгляд опустился и упёрся в жуткое зрелище. Не такое, как увиденное мной вчера перерезанное горло, но и след от удавки тоже способен вызвать приступ страха. Что, собственно, у меня и случилось. Это уже второй человек, убитый за два дня. Не будь здесь замешаны военные бумаги, то уже давно бы закрылся дома, заперев все ставни как можно крепче. Не иначе как монстр, дитя Сатаны, способен на подобные действа.
Собравшись с силами, я постарался как следует осмотреть тело, ведь именно это от меня требовалось. Вывод очевидный – мужчина умер и успел окоченеть. То, как с ним разобрались, думаю, объяснять не следует, вы и так уже поняли, а мне эти подробности описывать неприятно. Что ещё хуже, на этом история не закончилась. Когда мы разобрались с мужчиной, Глинкович повёл меня в другое место, где лежало ещё одно тело. Здесь мне уже буквально стало дурно. Одно дело, когда мрут неизвестные тебе люди, а когда это человек к тебе близкий, то даже одного взгляда на тело бедной женщины оказалось достаточно, чтобы мой организм выпорожнил недавно набитый борщом желудок.      
– Судя по всему, она вам знакома. – Утвердительно заявил Глинкович, когда я пришёл в себя.
– Действительно знакома. – Произнёс я, смотря на залитую кровью грудь. Как и в случае с Покорским, ей перерезали горло. – Зовут… вернее, звали Алёна. Работала у нас на почте. Её ещё года два назад отправили из центра к нам, чтобы людей развивала. Моя Оля с ней близко дружила. Мне Алёна книги помогала находить подешевле, потому что ездила в город через день. Работящая была, чёрт возьми, баба. Вторую такую попробуй, найди.
– Того мужчину вы, конечно же, не знаете. Это наш корнет в отставке. Делать нечего, он путешествует по стране, да выполняет поручения штаба время от времени. Управление договорилось, что вышлет нужные документы посылкой. А наш корнет бы её забрал и доставил лично. Да вот, не задалось. Посылки нигде нет. А в той записке, что мы нашли у Покорского, было именно что написано про посылку.
– Она была. Я видел, как корнет шёл мимо меня со свёртком под мышкой.
– Где вы его видели?
– Да вон, на нашей улице. Возле дома мясника.
– Вам придётся показать мне это место, ибо до нас корнет не дошёл.
– Значит, он повернул обратно?
– Или кто-то его отвлёк и увёл обратно, навстречу смерти. Если мы с вами сейчас исчезнем – это никого не удивит. Солнце пока не зашло, так что, давайте, ведите меня к этому вашему мяснику.
Так мы поспешили к месту, где я видел корнета ещё живым. Глинкович был так взволнован, что чуть ли не летел впереди меня, хоть и не знал куда идти. Вскоре мы прибыли на нужное место. Я показал камень, на котором сидел, показал, на собственном примере, куда и как шёл корнет и добавил пару замечаний, в целом, не слишком важных. Глинкович сел на тот самый камень, достал трубку, но не закурил, а просто положил в рот и стал двигать её зубами.
– Люди, должно быть, ещё не спят. – Сказал он, оглядываясь на окна ближайших домов. – Будьте добры, навяжите мой визит вашим соседям. Нам сейчас требуются все сведения, какие только попадут в руки.
Я повиновался и стал ходить по людям вместе с моим сопровождающим. Сначала мы нагрянули к мяснику, который был в отъезде. Его жена приняла нас с опаской, ибо лично я с ней не особо ладил, а Глинковича она знать не знает. От неё мы мало чего добились. С другим домом нам повезло чуть больше. Дед и баба, жившие там, были моими извечными гостями, как и я был их частым гостем. Они приняли нас радушно, да вот только знали мало. Да и видели они тоже мало, во всех смыслах этого выражения. С третьим и четвёртым домами сложилась примерно та же ситуация. А вот на пятый раз удача улыбнулась нам. Живший там с семьёй юнец, которого я имел удовольствие лечить от многочисленных ушибов, полученных, когда тот неумело лазал по деревьям, рассказал кое-что интересное. 
– Видел я этого вашего мужика. И не раз. Мне сразу показалось, что дивно это. Два раза по одной дороге ходил.
– Это как? – Уточнил я.
– А вот как. Я сидел у дома. Нога у меня ещё не зажила, пусть вы и постарались, Игорь Потапыч. Так вот, сижу я, солому жую, думаю, может, пойти, дрова поколоть, пока отец не вернулся домой, а то опять наругает, что ничего не делаю, только гуляю. Тогда и увидел этого мужика. Прошёл такой, со свёртком, весь из себя важный. В мою сторону даже не посмотрел. Оно и понятно, я в тени стоял. Я, конечно, понял, что он не из местных, ибо, я своих всех на лицо помню, а этого нет. Но, не обратил я на это внимания. А на кой оно мне? Только потом, когда уже с дровами разобрался, пошёл на своё место засиженное, отпыхтеться. Гляжу, а он опять идёт. По тому же пути. Во второй раз. Не пойми что. Я подумал, мало ли, делать нечего, ноги разминает, но зачем тогда свой этот груз таскать. Он же выглядит, как будто там камни какие.
– И он опять вас не заметил? И никого другого на улице в это время не было?
– Нет. На оба ваших вопроса. Говорю же, в тени я сидел. Видеть меня он не мог. А наших в такое время на дороге нет. Все на поле работают, или на речке вещи стирают.
Так мы получили новые данные, чему Глинкович оказался доволен. Нам предложили выпить самогонки на прощанье, но мой сопровождающий отказался, а я, дабы не ударить в грязь лицом, последовал его примеру. Уйдя от свидетелей, мы отправились прямиком к Афанасию Александровичу. Пётр пропустил обоих без вопросов. Войдя я заметил, что, пока мы отсутствовали, тела успели перенести сюда. Теперь они лежали в погребе вместе с трупом Олега Покорского.
Я проверил, по просьбе Афанасия Александровича, состояние мертвецов, после чего присоединился к всеобщему совету в гостиной. Собрались те же люди, что и вчера, на тех же самых местах. Глинкович и гусар курили трубки, а дым из них уходил сквозь окна. Полковник Никифоров не находил себе места. Он ходил из одного угла в другой, словно чего-то ожидая. Никто не собирался начинать разговор.
– Что же делать? – Прошептал гусар.
– Всё, что мы могли, уже сделано. – Ответил Покорский. – Депеша отправлена, как только мы поняли, что посылки при убитом нет.
– А можно узнать, в чём же заключается наша проблема? – Спросил я, чувствуя, что пора бы моим новым знакомым раскрыть хоть какие-нибудь карты.
– Дело вот в чём, Игорь. – Заговорил Афанасий Александрович. – У нас уже давно идёт внутренняя проверка штаба. Не так давно в руки младших чинов, по случайности, попали бумаги, крайне интересного содержания. Если сведения в них правдивы, то среди армейского штаба имеются люди, готовые вот-вот начать противо-государственную деятельность. Эти бумаги получили кое-какие солдаты одного полка. Они буквально вырвали их из рук умирающего товарища. Бумаги мгновенно было решено отправить высшим чинам. Но тут есть один нюанс. Конкретные имена в данных документах не называются, а вот намёков там предостаточно, из того, что нам сообщили. Мало ли кто среди солдат окажется интриганом? Договорились, что бумаги начальству передам лично я. С генералами и маршалом  я на короткой ноге, мне подобные дела всегда готовы доверить. Олег Покорский должен был доставить нам депешу о том, как конкретно и где забирать документы. Но его убили по пути. Как нам тогда показалось, записки при обыске не нашли. Но теперь, понятно, что всё-таки обнаружили. Ибо в записке было сказано – корнет Гаршин заберёт посылку и принесёт мне, после чего отдаст на руки. Но его убили вскоре после получения посылки.
– А зачем убили почтальонку? – Спросил Глинкович. – Она была с нами связана?
– Нет. Не была. Видимо, её убили на всякий случай, чтобы мы ничего не знали о посылке. И вот, у нас три трупа, бумаги исчезли бесследно, а убийца, вероятно, среди нас. Что нам делать, я, честно говоря, не уверен. Пожалуй, я пойду, и подумаю над этим. Прошу никого не расходится. Кроме вас, Игорь. Вы можете идти домой. А то уже поздно, а жена вас за эти два дня едва видела.
Я встал, но вместо того, чтобы идти домой, спустился в погреб. Там я просидел некоторое время, рассматривая тела, при этом стараясь избегать женского тела. Позади послышался глухой стук дерева о камень и вскоре ко мне присоединился Глинкович. Он тоже принялся осматривать трупы, но не с таким интересом как я.
– Вы тоже заметили? – Задал он мне вопрос.
– Мне кажется, что заметил, но не могу понять, что именно.
– Это довольно частая проблема. У меня такое случалось десятки раз. Но, думаю, я способен помочь. Вы, наверно, заметили, что Покорский и ваша знакомая были убиты путём перереза горла, а корнет удостоился смерти от удушения.
– Пожалуй. Вероятно, это я и хотел приметить.         
– Деталь действительно занятная. Впрочем, надеюсь, что завтра всё прояснится. Я, от своего имени, отправил кое-какую депешу вместе с той, что послал Афанасий Александрович.
– А что именно вы хотите узнать?
– Мне бы полное досье Олега Покорского. Думаю, помогло бы в нашем положении.
– Не уверен, как, но не мне это судить.
На том наш разговор и кончился. Я ушёл домой, а этот ужасающий день остался позади, пускай и преследовал меня во снах.
15 сентября
Четырнадцатое число оказалось негусто на события, зато пятнадцатое стало для меня, кажется, самым захватывающим днём в жизни. Весь вчерашний день я не видел ни Глинковича, ни кого-нибудь иного из свиты Афанасия Александровича. Но вот сегодня мой одноногий знакомый пришёл рано утром, чтобы посовещаться.
– Вообще, я должен завтра покинуть эти места. Меня ждёт имение в Вологде и личные дела. Но я не уеду, пока не разрешу возникшее положение. И, как мне кажется, я близок к этому. Игорь Потапыч, у меня к вам важное поручение. Посидите, сегодня дома, и не выходите без особой нужды. Наблюдайте за тем, что происходит у ваших окон. Если услышите крик, то зовите на помощь. К сожалению, я не могу взять с собой много людей, иначе он это заметит. Если я не вернусь к вам к полудню, то, опять же, зовите на помощь и идите вон туда, за деревья. Мы будем по направлению к мельнице. Где именно – не знаю.
Он посчитал, что таких объяснений достаточно, и ушёл. А я остался сидеть и наблюдать. Из своего окна я увидел, как Глинкович ушёл в кустарники. А за ним пошёл кто-то ещё. И тут я вскочил и бросился к двери, ибо за Глинковичем по пятам шёл полковник Никифоров. Даже не шёл, а крался. Он оглядывался по сторонам, а когда убедился, что его никто не видит, достал пистолет и проверил, заряжен ли тот. Я сразу же почувствовал неладное и отправился вслед за ними, предупредив жену, чтобы, если что, собирала людей и шла нас спасать.
Пробираться сквозь кустарники оказалось не так-то и просто. Они кололи меня повсюду. Слава богу, их совсем немного, дальше пошёл берёзовый бор. Я старался красться, чтобы не привлечь внимание полковника. А тот крался, пытаясь не привлекать внимание Глинковича. Куда шёл тот, я не понимал. Так случилось, что я попал ногой в углубление, что значительно меня замедлило и пришлось выслеживать полковника и Глинковича, как будто я гончая, ищу дичь. Как бы я их не испугался, выстрелы из пистолета определённо помогли мне найти место битвы. Такие звуки ни с чем не спутаешь. Испугавшись за жизнь одноного я побежал, что было сил, и быстро достиг нужного места. Прячась за деревьями, я увидел, как Глинкович лежит на земле в луже крови. Судя по движениям живота, он ещё был жив. Рядом ходил мужчина в кафтане и соломенной шляпе. Я сразу же понял, что это не полковник, тот был одет в мундир. Тут я и заметил Никифорова, лежащего не так далеко. Он тоже был жив, хоть и ранен в ногу, от чего его штаны окрасились в бардовый.
Мужчина подошёл к Глинковичу, обыскал его с ног до головы, в результате чего добыл себе ещё пару пистолетов и  нож.
– Да. – Прошептал он. – Задали вы мне тут жару. Придётся теперь бежать, куда глаза глядят. Спасибо, хоть предупредили. Успел деньги с собой прихватить. – Мужчина перешёл на громкий голос, из-за чего не слышал, как я подкрался к полковнику и осмотрел его. Ситуация оказалось хуже, чем мне показалось с первого взгляда. Ран было две, одна в ногу, другая в грудь. Спасти его я не смог, да и не успел бы в принципе. На нём ничего не оказалось, и мне пришлось оставить раненого умирать наедине.
Пока убийца переговаривался с Глинковичем короткими фразами, в которые я не особо вслушивался, я подобрал среди травы небольшой камень, замахнулся, и бросил прямо в нападающего. Артиллерист из меня вышел такой себе, ибо я промахнулся и чуть не угодил в Глинковича. Убийца обернулся ко мне, и я увидел перед собой лицо Фёдора Покорского. Он молниеносно направил на меня дуло пистолета, и, если бы не ближайшее дерево, от моего правого плеча остались бы одни воспоминания. Так пуля только задела руку, но далеко убежать я не успел. Второй выстрел, из другого пистолета, не заставил себя ждать. Этот был менее точным, и потому угодил мне в бедро. Я грохнулся на землю, едва не крича от боли. В тот момент мне показалось самым логичным притворится мёртвым, что сработало, ибо Глинкович понял мой замысел. Он продолжил говорить с Покорским, отвлекая его и удерживая на месте. А я попытался найти какое-нибудь оружие или отползти к более удобной позиции. По правде говоря, как выбираться из подобной ситуации, я не понимал и теперь жалел, что пошёл в лес один.
Покорский, судя по всему, хотел либо оставить Глинковича в живых, либо убить его последним. Ибо, закончив оскорблять своего побеждённого противника, он направился ко мне. Тут в бой, в последний раз, вступил полковник Никифоров. Он подобрал такой же камень, каким я только что бросался в убийцу, и повторил мой поступок. Только вот у полковника точность оказалось куда выше. Он попал Покорскому прямо в затылок. При обычных обстоятельствах Никифоров вполне мог проломить Покорскому череп, но сейчас силы его были на исходе. Попадание по голове ввело убийцу в ступор на мгновение, а за свою храбрость полковник поплатился жизнью. Перезарядившись, Покорский первый делом выстрелил полковнику в голову и тот перестал двигаться. Закончив с полковником, он вернулся ко мне. Стоило ему поднять курок, как что-то ещё прилетело Покорскому в голову. Я посмотрел в сторону и, удивлению моему не было предела, это моя жёнушка Ольга бросила в убийцу найденный под ногами кусок дерева. Она мимолётно скрылась за стволом. Покорский устало вздохнул, направил на меня пистолет и… Я закрыл глаза, в ожидании быстрой смерти, но её не последовало. Зато я услышал глухой стук и звук падения. Всё ещё трясясь от страха, я раскрыл глаза и увидел перед собой только кроны берёз. Но не успел я сообразить, что произошло, как Ольга уже бежала ко мне, успев по пути пнуть лежащего на земле Покорского ногой прямо в грудь, да с такой ненавистью, что тот ещё долго стонал.      
Я обнял Ольгу и расцеловал ей всё лицо, попутно расхваливая за бесстрашность и меткость. Тогда я вспомнил про Глинковича. Мы оба побежали к нему. Пока Ольга помогала мне встать, одноногий кое-как подполз к Покорскому и подобрал свой деревянный протез, который он, собственно, бросил прямо в голову сопернику. В отличие от полковника, Глинковичу хватило сил вывести Покорского из боя. Глинкович запихнул пистолеты к себе в одежду, да крикнул мне:
– Я в порядке. А вот Никифорову уже не помочь. Ольга, будьте добры, бежите к Афанасию Александровичу. Там дежурит мужчина гусарской внешности. Пускай он нам поможет.
Ольга последовала его указаниям и вскоре пришли Владимир Олегович, вместе с Петром и ещё парой наших людей. Кто-то взял тело полковника. Кто-то помог Глинковичу. Гусар и Пётр взяли меня за руки, и повели домой. Остальные связали и повели Покорского. Весь оставшийся день я доставал из себя и Глинковича пули, перевязывая раны. Делал я это в особняке Афанасия Александровича, где мне позволили заночевать, сказав, что я пережил сегодня достаточно.
16 сентября
Утром мне помогли спуститься к завтраку. Ольга помогала по хозяйству, так как не хотела покидать меня одного в такое время. Я успокоил её, сказав, что чувствую себя вполне приемлемо. Я лгал как никогда раньше, но мне всё-таки хотелось, чтобы она не волновалась за меня зря.
Боль не утихала и только к вечеру я смог нормально сидеть. Я хотел было узнать, как там Глинкович, но и так видел его из окна. Он всё сидел у ворот, будто кого-то ждал. Меня он и поджидал, как оказалось. К вечеру я сказал Афанасию Александровичу, что не смею больше злоупотреблять его гостеприимством, и, несмотря на все возражения и предложения, собрался к себе домой. По пути я попросил гусара Олеговича оставить меня наедине с Глинковичем. Мы уселись друг напротив друга и начали разговор. После привычных любезностей и обсуждения нашего общего горя, мы постепенно перешли на события прошлого дня.
– Вам, должно быть, очень больно. – Заметил он. – Я уже привык к боли и пулям. Но, поверьте мне, на войне я не ощущал себя таким смертным, как вчера. Мне даже показалось, что вот тут мои похождения и кончатся. По собственной глупости и гордости. Понадеялся на то, что он не заметит Никифорова, но не тут то было. Убил его первым, а потом прострелил мне рабочую ногу. Хотел узнать, кому я рассказал о своих подозрениях. Повезло, что вы последовали за нами, иначе к вечеру нашли бы одни наши трупы.
– Неужели Покорский убил собственного брата? До сих пор не могу поверить в это. Одно дело, когда убиваешь кого-то незнакомого, или друга. Но родного брата!   
– Поверьте мне, иногда чужая кровь куда противнее родной. Иногда чужая смерть, даст меньше, чем смерть родного человека.
– Жуть. До чего только народ дошёл.
– Народ таким был всегда. Ещё в доисторические времена. Что раньше убивали по пустякам, так и сейчас готовы друг другу черепа пробить ради какой чуши. 
– Полагаю. В этом случае причиной была вовсе не чушь, а нечто более серьёзное.
– А я полагаю, вы не слушали, что говорил Покорский?
– Не совсем. Я был слишком отвлечён болью.
– Я вас понимаю. До сих пор помню, как мне пушечным выстрелом уничтожило ногу. Поначалу ничего не ощущал, словно нога всё ещё была на месте. Да вот только глазами я видел, что она разлетелась в ошмётки. Вот тогда и началась невероятная боль, коей я никогда ранее и более не ощущал. Но я проигнорировал ваш вопрос. Насколько я понял, наш “интриган”, как его назвал Афанасий Александрович, был тем ещё поклонником революционных идей. Он поистине верил в то, что через смерть и разрушение можно построить лучшее общество. Я согласен, что наше правительство ведёт не самую правильную политику, но творить историю через убийства – по моему мнению, вверх цинизма. Однако он верил в свою идею и готов был ради неё положить на алтарь пару человеческих жизней. Узнав о попавших в руки солдат документах, Покорский не мог позволить им перейти к начальству. И фортуна сопутствовала нашему монстру, ибо его выбрали в качестве гонца. Он должен был прибыть с запиской, но случилось кое-что.
– Подождите. Но ведь его брат прибыл с запиской? Или я чего-то не понимаю?
– Да. Вы не понимаете. И я не понимал, поэтому мне пришлось запросить детальное досье. Видите ли, Покорские были почти одинаковы, из-за чего возникли проблемы. Но на правильный путь меня навели погоны.
– Они были плохо пришиты.
– Точно. Они были ассиметричны и неровны. Убийца пришил их наспех. Это была вынужденная мера, ибо отличались братья только размерами. Олег куда больше Фёдора и он не мог просто поменяться с братом одеждой. Пришлось наспех перешивать погоны.
– Подождите. Я всё ещё не понимаю. Кто именно был убит, и кто убийца?
– Убит был Фёдор. А убийца – Олег. Олегу дали задачу по доставке сообщения. Но мы об этом не знали. А к моменту, когда имена уточнятся, он был бы уже далеко-далеко. Мы не уверены, что именно случилось, но предположение таково. Фёдор узнал о связях брата с заговорщиками, но узнал только после того, как Олег уже отправился доставлять записку. Таким образом, он смог догнать его по дороге. Вероятно, он хотел переубедить брата, за что получил ножом по шее. Перед тем как вытащить нож и дать крови выйти из раны, Олег решил перешить погоны и притворится своим братом. Таким образом он убил бы двух зайцев. Фёдор, у которого есть связи с заговорщиками, убит, а его брат может исчезнуть, если это потребуется. Записку, конечно же, Олег поменял на другую, чтобы запутать нас. Никакой посылки нам не посылали. Один из нас должен был встретиться со связным и назвать кодовую фразу. Но Олег успешно увёл наше внимание от связного к посылке. А чтобы это выглядело ещё правдоподобнее, он убил корнета, который и был связным, и воспользовался его одеждой. Именно поэтому корнета он задушил. В окровавленной одежде он бы не сумел пройтись по улице. Несомненно, он хотел привлечь внимание к этой посылке, которой никогда не было. Но обо всём этом мы узнали только вчера, когда стали посылать десятки депеш в разные инстанции. Бедную женщину с почты, конечно же, убили, чтобы она не смогла раскрыть, что никакой посылки не было. Отправить посылку самому себе он просто не мог, не привлекая к этому лишнего внимания. 
– Ну и история.
– Согласен. Благо, она окончена. Лично я уезжаю сегодня же. К сожалению, не получится зайти к вам на прощанье, поэтому сделаю это сейчас. Хорошего вам дня. И жизни в целом.
Когда я уходил, почему-то возникло желание обернуться. И не зря. Глинкович, ещё миг назад сидевший на опрокинутой тачке, пропал, словно его и не было никогда. Иногда мне кажется, что вся эта история произошла в моём скучающем разуме. И я готов поверить в это, если бы не две пули, которые своими руками вытащил из собственного тела.