Гаррис Т. 2. Гл. 19. Буланже... Ч. 2

Впоследствии я слышал, что сенатор Наке17 также советовал Буланже пойти той ночью в Елисейский дворец. Думаю, что это правда. Толпа студентов ожидала, что генерал что-нибудь предпримет, хотя бы попытается получить корону!
___________________________
17 Альфред Наке (1834—1916) — врач, химик, сенатор, политический советник генерала Буланже. Единомышленник и соратник М.А. Бакунина.

Его оппоненты, или один из них, были мудрее — это был вернувшийся с Дальнего Востока мистер Констанс18, который несмотря на запятнанную банкротствами репутацию только что вошел в правительство республики. Это о нем сказал Лягерр: ni conscience, ni tete, mais du poing (ни совести, ни мозгов — один кулак). Теперь именно он проявил решимость. Почуяв опасность, Констанс пригрозил Буланже (предположительно послал к нему какого-то друга-двурушника) сообщением, что вопрос о его аресте уже решен. Буланже спешно бежал в Брюссель. Летом того же года он приехал в Лондон, a damp squib19. Когда он бежал из Парижа, всем стало ясно, что генерал упустил свой шанс. Я пригласил его на ужин в Парк-лейн и попросил Уиндхэм и полдюжины друзей, чтобы пришли на встречу с Буланже. Остроумная и симпатичная ирландка настаивала, чтобы он говорил с нею по-английски, и, к моему удивлению, генерал говорил на английском вполне сносно для француза. Отвечая на мой вопрос о таком хорошем знании нашего языка, он сказал, что учился в школе в Брайтоне, «но после тридцати лет или около того человек обычно забывает чужой язык, если не практикуется в нем».
______________________________
18 Жан Антуан Эрнест Констанс (1833—1913) — французский политик, юрист, масон высоких степеней. Министр внутренних дел Франции в 1880—1881 гг. Первый генерал-губернатор французского Индокитая. По возвращении оттуда сыграл решающую роль в подавлении буланжизма.
19 Английская идиома: «сырой запал». Означает что-либо, не достигшее своего воплощения, полного выражения. A squib (петарда, шутиха) — маленький фейерверк, который поджигают, а затем подбрасывают. Ясно, что предполагаемого эффекта не происходит, если запал сырой.

Впоследствии я обедал с Буланже раз или два на Портленд-плейс, но это были удручающие трапезы, а шампанское каждый раз было ужасным — сладким, как сахар. Его друзья, среди них вездесущий Рошфор, попытались немного позже организовать демонстрацию в поддержку Буланже в Александрийском дворце и устроили банкет, но пришли только несколько человек, да и те только из любопытства. Бедный бравый генерал издал тогда чрезвычайно длинное обращение «К народу, моему единственному судье». Он имел ввиду парижан. Но народ уже молча осудил его, хотя Буланже, похоже, этого не понял.

Никто не знал и не интересовался тем, как долго он пробыл в Лондоне и когда покинул его: he's shot his bolt20. Внезапно, пару лет спустя, до нас дошло известие, что генерал Буланже покончил с собой в Брюсселе на могиле своей подруги, мадам Боннмен21. Так вошел в окутавшую его тишину этот бедный Антоний, который, как все мы думали, мог бы стать Цезарем. Но в нем не было величия! Как говорится, много званых, но мало избранных.
___________________________
20 Английская идиома, означает: он исчерпал все свои возможности, он сделал все, что мог.
21 Каролина Лоранс Маргарита Брузе, виконтесса де Боннмен (1855—1891) — жена виконта Шарля-Мари Пьера де Боннмена (1851—1916). В разводе с 1888 г. Любовница генерала Буланже. Умерла от туберкулеза у него на руках в июле 1891 г. По его просьбе на ее надгробной плите была выгравирована надпись «A bient;t» («Скоро увидимся»). Два месяца спустя Буланже застрелился перед ее могилой. Его имя и текст «Ai-je bien pu vivre 2 mois et 1/2 sans toi!» («Неужели я действительно смог прожить два с половиной месяца без тебя!») были добавлены к эпитафии.

В качестве редактора «Двухнедельного обзора» я обязан был поддерживать связь с Францией. Но месье Ферри22 заставил меня изменить свое мнение. Все знают, как он воевал и аннексировал Тонкин23, но когда я позже увидел его в Париже и поздравил с великим достижением, он заявил, что это его погубило.
__________________________
22 Жюль Франсуа Камиль Ферри (1832—1893) — французский политик, философ-республиканец. Один из лидеров умеренных республиканцев. Премьер-министр Франции в 1880—1881 и 1883—1885 гг. Сторонник колониальной экспансии. Ушел в отставку после китайско-французской войны 1885 г.
23 Тонкин — северная треть Вьетнама. Считался воротами к торговле с Китаем.

— Даже в моем собственном округе, — сказал он, — мои избиратели не простят мне потерянных на войне жизней французов и затрат казны. Французский крестьянин не хочет войны: ему нет дела до Эльзаса и Лотарингии. Вы можете отнять их — войны мести никогда не будет!

Но следующее поколение французов было настроено в противоположном духе. Они занимались легкой атлетикой и практиковали физические упражнения даже в армии, и Кайо24 сказал мне в 1912 году, будто главные французские генералы были уверены, что Россия и Франция или Франция и Англия могут легко победить Германию. Я не разделял этого мнения, но не признавать тот факт, что во Франции появился новый дух, прямо противоположный прежнему. Это было невозможно. Ферри предсказал такую метаморфозу еще двадцать лет назад.
___________________________
24 Жозеф Мари Огюст Кайо (1863—1944) — французский политик, лидер радикальной партии; премьер-министр Франции в 1911—1912 гг. В 1913—1914 гг. был министром финансов. Твердый противник Первой мировой войны, за что его объявили предателем, судили, и Кайо сидел в тюрьме. После войны его реабилитировали.

Теперь я должен вспомнить главное для меня событие того десятилетия — Колониальную конференцию 1887 года и мои встречи с тремя мужами: Сесилом Родсом, Альфредом Дикином и Яном Хофмейром. На заседаниях председательствовал добродушный сэр Генри Холланд25. Добродушие не исключало ни его строгости, ни его достоинства.
___________________________
25 Генри Терстан Холланд, 1-й виконт Натсфорд, более известен как сэр Генри Холланд (1825—1914) — британский консервативный политик; занимал пост государственного секретаря по делам колоний с 1887 по 1892 г.

С Яном Хофмейром я уже встречался в Кейптауне, во время моего первого кругосветного путешествия. В дни конференции я очень хотел повидаться с ним и подтвердить для себя оценку, данную мною политику десять лет назад.

Мы встретились за обедом. Я узнал его сразу. С того времени считал Хофмейра одним из самых способных и лучших людей, которых я когда-либо встречал. Широта взглядов и имперская справедливость его тонкого голландского ума научили меня понимать и ценить лучший английский интеллект. Я неожиданно увидел, что английская нация в изобилии обладает выдающимися качествами и, прежде всего, гением управления, основанным на индивидуальном характере и признании реальных сил в практической жизни. Кстати, это не исключает идеалистических устремлений. Как ни странно, хотя англичане и одарены особым чувством физической красоты (я это уже показал в данной книге), они даже не пытаются развивать то, что я считаю их высшим даром. Французы основывают оперные театры, национальные и муниципальные музыкальные школы, субсидируют даже провинциальные художественные галереи и т.д. Немцы неограниченно тратят деньги, предоставляя химические и физические лаборатории своим ученым. И только англичане и американцы закрывают глаза на подобные духовные потребности. Целью истинно цивилизованной жизни является гуманизация человека, и следует признать, что Англия и Америка делают в этом направлении меньше, чем любое прочее государство христианского мира.

Ян Хофмейр был слишком занят возможным конфликтом между британцами и бурами, чтобы заботиться о национальных театрах или муниципальных художественных школах. А потому я не говорил с ним о них: голландцы еще меньше заботятся об искусстве, чем англичане. Хофмейр был крепким, широко мыслящим, разумным буром.

Он познакомил меня с Сесилом Родсом, но Родс поначалу не произвел на меня такого благородного и глубокого впечатления, как Альфред Дикин. Австралиец казался более открытым для идеалов, и, прежде всего, он любил литературу и… политику.

Я пригласил всех троих на ужин в свой маленький домик в Кенсингтон-Гор, как раз напротив Гайд-парка. Сесил Родс должен был уехать пораньше, и Дикин тоже был занят, так что вскоре я остался наедине с Хофмейром. Хофмейр пренебрежительно отзывался о Дикине, в то время как я заступался за него. Во всяком случае, я заключил:

— Он умнее и начитаннее вашего Сесила Родса!

— Возможно, — согласился Хофмейр, — но Сесил Родс — хозяин Кимберли27 и один из самых богатых и влиятельных людей на Юге Африки. Он далеко пойдет и может совершить большие дела.
______________________
27 Кимберлийская алмазная трубка — богатейший в мире алмазный рудник. Открыт в 1871 г. К настоящему времени там добыто почти 15 млн алмазов.

Я отчетливо помню, как меня потрясло это свидетельство поклонения Хофмейра золотому тельцу. Полагаю, именно влияние профессора Смита и немецких университетов сделало меня таким наивным, хотя мне было уже за тридцать. Мне еще предстояло узнать, насколько универсальна власть денег, и я уверен, что мой первый урок о мировых ценностях состоялся именно в тот вечер с Хофмейром.

Через полчаса он описал мне то огромное влияние, которое Родс имел в Кейптауне, да и во всей Южной Африке. И все благодаря своему огромному богатству. Хофмейр подвел итог с горечью:

— У него больше влияния на вождей буров, чем у меня, хотя они знают меня всю свою жизнь. Сегодня деньги — это бог. Миром правят миллионеры.

Вскоре я понял, насколько прав был Хофмейр. Дилке, например, знал все о Сесиле Родсе. Он сказал:

— Очень способный человек!

Но когда я заговорил с ним о Дикине, Дилке едва ли заинтересовался им, хотя знал его имя и дела. Артур Уолтер, сын владельца «Таймс», тоже говорил о Родсе с неподдельным уважением, хотя в то время он его еще не встречал. Зато моя похвала Дикину им была услышана.

Как ни странно, Родс, казалось, любил меня. Возможно, потому что я знал Хофмейра, испытывал большую симпатию к бурам и не боялся открыто говорить об этом. Во всяком случае, он пригласил меня на ленч, и я встретил в его апартаментах в отеле «Берлингтон» весьма важных людей, в частности, лорда Ротшильда, с которым я уже встречался у Дилке. В тот раз я заметил, что Родса мало заботила еда, а пил он ровно столько, сколько считал полезным. Что мне понравилось в Родсе с самого начала, так это полное отсутствие у него какого-либо притворства.

К тридцати годам я уже усвоил правило, которое, однако, имеет существенные исключения — ни один великий или мудрый человек никогда не «напускает на себя вид». Так поступают только личности второго сорта. Если по-настоящему великий человек использует такой маневр (иногда так поступал лорд Солсбери), делает он это для того, чтобы отвратить толкающихся или дерзких. Тем не менее, это почти всегда доказательство слабости.

Я видел прекрасный пример этому в архиепископах Мэннинге и Ньюмене. Я поехал к Мэннингу в Вестминстер из-за статьи о бедняках Ист-энда, жизнью которых он, по его словам, очень интересовался. В тот первый раз кардинал заставил меня долго ждать начала аудиенции, а потом оказалось, что он мало что знает о предмете своей статьи. Пришлось вызвать его секретаря-священника. Я пожал плечами и предпочел уйти. И тогда Мэннинг сбросил папский образ и заверил меня, что будет очень признателен, если я пришлю ему все, что напишу об Ист-энде. С тех пор он был безупречно вежлив и отзывчив.

Я не мог не сопоставить свое первое впечатление о нем, восседавшем в огромном кресле-троне, со стоявшим передо мной с самым простецким видом кардиналом Ньюменом. Последний был искренне доволен моей восторженной похвале. Он с ходу поинтересовался, где я служу, какова моя жизненная позиция, каковы мои взгляды на важнейшие планетарные проблемы. Когда Ньюмен услышал, что в Бога я не верю, но и не являюсь воинствующим атеистом, он, казалось, огорчился. Я поспешил признать, что уважение человеком бескорыстной любящей доброты свидетельствует о соприкосновении его с чем-то Божественным, но кровавая Природа, терзающая и убивающая — ужасна. Ньюмен согласился.

— Сомнения — это ступень к вере, — сказал он, подперев рукой подбородок. — Вера бесценна, она есть крылья над бездной, делающие нас едиными с вселенской душой.

— Это напоминает мне о самых благородных словах в «Religio Medici»28. Несомненно, в нас есть какая-то частица Божественного.
________________________
28 «Религия Медичи» («Религия врача» ) сэра Томаса Брауна — это духовное свидетельство и ранний психологический автопортрет. Опубликованный в 1643 г., трактат стал европейским бестселлером, который принес его автору известность в стране и за рубежом.

— Великолепно! — воскликнул старец-богослов, и его лицо озарилось каким-то божественным сиянием. — Великолепно! Благородные слова, великолепные. Но читали ли вы когда-нибудь его «Христианскую мораль» и его «Pseudodoxia Epidemica, или Исследования распространенных и вульгарных ошибок»? Мне нравятся оба трактата.

— Нет, — ответил я, — но непременно прочитаю, если вы рекомендуете. Я люблю его Hydriotaphia29. Последняя глава «Урны погребальной» — великолепна, полна цитат… Тоньше даже, чем Боссюэ30. — Ньюмен с улыбкой кивнул. — Браун31 — загадка для меня. Провинциальный врач, но и мастер слова. Вполне возможно, что в детстве он видел Шекспира. Но что с того? Сам Браун нигде не упоминает об этом.
____________________________
29 «Hydriotaphia, Урна Погребальная, или Краткий Дискурс могильной Урны, которая  в последнее время находится в Норфолке».
30 Жак Бенинь Боссюэ (1627—1704) — французский проповедник и богослов XVII в., писатель, епископ Мо.
31 Томас Браун (1605—1682) — английский эрудит, философ, писатель.

— Тем не менее, Браун был великим человеком, — сказал Ньюмен. — И мы все его должники. Вы помните его слова: «Я люблю затеряться в тайне, преследовать собственный разум в бесконечной высоте»?

Я отрицательно покачал головой.

Под конец беседы кардинал посоветовал мне с мягкой улыбкой:

— Вы не должны обесценивать свою память. Воспоминания невозможно носить в голове вечно. Это бесценные драгоценности. Поступайте, как Браун — записывайте все. Воспоминания обогащают жизнь.

Я только сказал, что мелочная память часто мешает человеку думать, но память о великих делах и событиях действительно обогащает жизнь.

На это Ньюмен ответил, что во всей английской прозе есть несколько более заметных драгоценностей, чем творения сэра Томаса Брауна. Всякий раз, когда я думаю о Ньюмане и его страстной вере, мне вспоминается великий стих:

…истинное имя смерти —
«Вперед». Никаких разногласий в броске
И в марше той Вечной Гармонии,
В которой мир побеждает время32.
________________________
32 Подстрочник фрагмента из стихотворения А. Теннисона «На смерть герцога Кларенса и Эвондейла».