Искусствовед

 
Из поездки с девушкой  в картинную галерею Гришка вернулся совсем другим: самоуверенным , гордым и всезнающим. Вдоволь насмотревшись на выставленные  полотна, некоторые из них потрогав и даже пытаясь поцарапать ногтем, Гришка понял, что теперь его должны уважать и прислушиваться к нему.

- Ну что, батяня, - хитро ухмыльнулся он, заваливаясь к отцу в комнату, - давай ревизию у тебя делать. Это что висит? А вот это что? Здесь я бы тёмных тонов добавил. Эту бы убрал в сарай. Эту тоже. Вообще пару штук оставил бы. Здесь не тополь, а метла. Здесь не пейзаж, а апокалипсис. С Дашей придём – стыдно показать ей будет, она разбирается, у неё мама рисование ведёт.
И культурно повзрослевший за несколько часов сын стал пристально и брезгливо  анализировать  картины, висящие у Ивана Петровича на стене. Его комментарии создали ощущение того, что парень вот-вот  скажет:
- Хватит уже всякие безделки у себя держать. Что с ними сделать? Давай сниму, на пол побросаю, порежу, попилю рамки  да сожгу. Купим на Арбате  нормальные.

Иван Петрович, талантливый  художник-любитель, вскочил с кресла и крестообразно  загородил собой не тронутую Гришкиной критикой  стену:
- Сынок, подожди, Гришка, ты что говоришь-то? Это же я писал. Они тебе мешают?
- Да меня раздражает, когда не те цвета! Бесит немножко, понимаешь? Ты о палитре тонов слышал что-нибудь?  - сын открывал и закрывал ящики стола и шкафа. – Кисти у тебя под рукой  нет, а то я бы подправил. На вот, смотри сюда. Где у тебя очки?
И Гришка стал вертеть перед отцовским носом смартфоном, в котором были сохранены фотографии из посещённой  галереи.
- Вот это вещь. Вот здесь я понимаю. Вот такую стоит иметь. Да смотри ж ты, не отворачивайся! А ты мазнёй завешался.

Гипертоник Иван Петрович, в очередной раз расстроенный  Гришкиными нахальством и дурной  простотой, покраснел и задышал тяжелее. Потом, собравшись с силами, взял сынка под локоть и силой вытащил из комнаты:
- Какой же ты… Как же ты далёк и от искусства, и от такта, и от душевности. Иди, хватит.
А сам стал обходить свои произведения, заодно сдувая с холстов пыль. 

Через месяц Гришка пришёл  с девушкой и  повёл её к отцу:
- Пап, ты здесь? Это Даша. Даш, это папа мой, художник. Смотри. Ничего, да? А эта? А вот классная, да? У него три выставки было. 
И Гришка, задрав нос, показывал девочке отцовские картины, скребя их пальцами, а на самого отца и не глядя. А она методично кивала и приветливо посматривала больше в сторону прилёгшего на диван Ивана Петровича, чем на полотна и на жениха.