Странная сказка

Где-то в 1983 «Пионерская правда» оповестила: режиссёр Александр Митта снял «Сказку странствий». Девочка Марта ищет братишку Мая, похищенного разбойниками. Нечто на тему то ли «Гусей-лебедей», то ли «Снежной королевы».

Имена давали понять: местом действия назначена Западная Европа (сказочных, разумеется, времён). Не ново было для нашего кино: были же «Город мастеров», «Ослиная шкура», «Сказка, рассказанная ночью»… Много ещё. Для пущего интереса – информация: главный положительный гибнет. Сказка-трагедия: в принципе тоже не ново.

На этом всё.

Сказки в любом возрасте интересны. Тем более – когда сам что-то такое пробуешь. В родных краях по весне показывали – был далеко. Летом в Питер приехал, кинотеатр за углом – опоздал на последний сеанс.

«Вот уж чего не хватало для полного счастья!» – подумалось год спустя, когда долгожданная встреча состоялась. Не хочу никого обидеть: муторно показалось мне на «брегах Невы», с первых часов возникло желание оттуда сбежать. Как раз и сон в унисон – в дневное время. Город заняли финны – и буквально оказались людоедами. «Кладут костры высокие, точат ножи булатные».

В «Сказке странствий» этого нет. И было бы – не самый большой был бы ужас. Хотя как снять и показать. Первая сцена, заставляющая передёрнуться: похищенного Мая пытают золотом, проверяют, в самом ли деле он остро на него реагирует. (Ради этого и похитили.) Крутят вокруг головы монету – в ответ стон, судороги. В редких фильмах о войне столь натурально.

Начинается же как новогодняя сказка: потому и показывали порой в зимние каникулы. И что за Новый год без Деда Мороза? Пусть «много веков назад, а может быть, ещё раньше»: и Санта-Клаусов ещё нет (а то, что есть, далеко не то же самое). Так ведь сказка! К чему засорять её историко-этнографической ерундой? Достаточно экзотических костюмов и некоторых экзотических (хочется верить) проблем.

Дед Мороз в том фильме вполне современный. В его наряде орудует главный злодей, похититель «золотого» мальчика. За ним гонится несчастная Марта, не думая, сможет ли что-нибудь сделать похитителям. Как в полусказочной повести Ольги Гурьян «Ивашка бежит за конём». Бежит, падает – и находит друга-покровителя. Вернее, её, окоченевшую, находит бродячий уникум Орландо (последняя, кажется, кинороль Андрея Миронова). Поэт, оружие которого не только его язык. Философ, чья сила не только в мыслях. Врач, не только вправляющий кости, но и ломающий: если желающих слишком много, хотя бы квасящий им носы. Человек эпохи Возрождения, каким его многие представляют: Леонардо да Винчи – его прообраз.

Вместе с ним – по сказочному средневековью.

Только ли? У самой границы зимы и лета – как с горы спустишься – наши герои встречают двух братьев, осушающих болото. Как осушат, пойдут в более тёплый край посуху, в обход огнедышащего дракона, поменявшего климат на ближних землях.

Труд на пользу! Прежде отец осушал, а до него дед. Качают братья воду, а та обратно стекает.
               
«Коммунизм строят», – таков зрительский комментарий.               

Кто не струсил, те готовый нашли – земной рай. Как у Ершова: «На хвосте сыр-бор шумит, на спине село стоит». Только жители того села были заняты производительным трудом. Здесь же от этого избавлены: всё круглый год растёт само собой, само готовится. Селяне – бывшие рыцари, драконоборцы: ехали с чудищем воевать, а тут вон как вышло. Завезли «Дон Кихоты» своих «Дульсиней», детей наплодили. У всех всего по потребности, но хочется и способности проявить. Хотя бы способность веселиться.

В чём же их веселье? «Прометеи-Гераклы» атакуют драконий макет. «Мы дракона не боимся, мы дракона победим!» Другие Обломовы, обливаясь потом, бурят тело дракона: добывают живой огонь для праздника.

«Дракон молчал, дракон терпел, но наконец рассвирепел». Повернул голову, разверз пасть – и следа не осталось от «феодального коммунизма». Спаслись лишь Орландо с Мартой.

Можно долго пересказывать, можно цитировать. И можно рассуждать о том, детский ли это фильм. Будет уместно вспомнить, что в пионерские годы мы изучали по истории с литературой и что – ныне в том же возрасте (в основном то же самое). И какие книги выдавались без возрастных ограничений.

Одно бесспорно: фильм не для дошкольников.

Самая «современная», нестареющая цитата: «Что-то меня знобит от этого веселья». За нею – главный ужас: чума.

Здесь нет пресловутого пира. Нет безумного «восславим царствие Чумы!» Только всеобщий ужас. Бесчисленные огни, что приняты нашими героями за праздничные, единственное средство защиты от заразы, наполняющей воздух.

Понятны ощущения зрителя. Бутафорский дракон – однозначно сказка (благо и Чернобыль ещё впереди). Здесь же – и сказка, и мистика, и возведённая в энную степень реальность. Кто в сознательном возрасте не боялся и не боится поймать заразу? Хотя бы «канареечку трёхпёрую» – ничем ради этого не согрешая? А есть вещи похлеще: давно ль пугали холерой? И кто не знает, что есть больные, готовые поделиться «счастьем»?

Здесь «делится» сама чума в образе женщины – вампир, потребляющий не кровь, а жизни своих жертв. «Человек по всем приметам» – в этом ещё больший ужас. То нищенкой снуёт она возле людей, поёт Лазаря. Купилось дитя малое, хотело дать денежку – она за палец хвать! Дело сделано: срабатывает на глазах. А то прекрасной дамой является туда, где её не ждут.

Люди с огнём и не пытаются контратаковать. Не делает этого и Орландо. Он и как врач бессилен. И никто не хочет умирать. Остаётся лишь взывать к совести женоподобного чудища.

Но вот нависла прямая угроза над теми, кто стал ему дорог.

«Уйди, тварь! Сожгу!»

Бой с полуневидимкой – почти как в американском «Золотом путешествии Синдбада», но драматичнее. «Бой неравный, бой короткий»: сблизились, она вспыхнула, взорвалась. То ли напрочь сгинула, то ли сломя голову бежала, навсегда позабыв дорогу. Её конь обернулся крысой: научно-познавательно.

«Воздух стал чистым!» (Не вредно мечтать, цитируя.)И впору вспомнить, казалось бы: «Оказывается, Бастинда была не крепче снежной бабы».

Но это не сказки Волкова: тут ближе к древним мифологиям. Враг успел отомстить, дотронулся.

Герой надеялся погреться у огня – его бездыханное тело сжигают на глазах у спасённых детей. Мечтал выпить вина – прямо в рот ему льют горючую жидкость.

Чёрный юмор.

Вместе с Орландо горят его бумаги. Там, среди всякой алхимии, «лечение зловреднейших опухолей внутри человеческого организма». Избавил нас от чумы, от рака и поныне мрём. Тоже чёрный юмор.

Стоит ли придираться к сказке? Да, от чумы не умирают за чтением: это не инфаркт. И смерть от неё не столь красива. Тут и смрад, исходящий от ещё живых. И невыносимые страдания в течение нескольких дней. Римлянин Лукреций оставил свидетельство. (Да, и в «прекрасную» античность это было!) Больные, по его словам, из последних сил добирались до колодцев и бросались туда, чтобы охладить неугасимый жар.

Кто бы позволил показать такую сцену – да ещё в детском фильме? И кто пробовал показать средневековье (или ту же античность) во всей «красе»? Не феодалов-рабовладельцев, не опричников-инквизичников: простой, от сохи, народ, пахарей, мастеров из городов. Каковы были их нравы? Да таковы, что могли убить за нечаянное нарушение: не той рукой потянулся, не так повернулся, чёрную кошку на дорогу выпустил… И ведь можно понять: всерьёз люди верили, что по этой причине начнётся чума, татары (печенеги, викинги, мавры) набегут… Или «родной» князюшка-феодалушка дефеодализацию затеет на чужой земле. Баре подерутся – у холопов чубы затрещат, в полях хлеба запылают.

Нынешних, ни во что такое не верящих, не хочется понимать.

Едва ли не сразу возник вопрос: нельзя ли было всё это – в родных костюмах-декорациях? В условной допетровской, московской Руси? Или в Новгородской, Псковской, Полоцкой? Всё есть в нашем фольклоре: похищенные чудо-дети, горе-вояки, Кузьмы Скоробогатые, что из грязи да в князи. И Лихо одноглазое есть, и ведьмы-лихоманки. А то зациклились на Бабусе Ягусе! В народных сказках она далеко не комична: недаром и её порой сжигают живьём.

И добрые люди – не одни лишь Иваны-дураки. Есть и умельцы, и знатоки. Так почему бы не разъезжать по сказочной Руси непризнанному гению Леонтию? Как ещё его назвать, чтобы хоть какое-то созвучие с Леонардо (благо злодей Леонсио нам тогда был неведом)? И не такие встречаются в сказках.

А что в сказке чересчур нерусское? Пародия на состязательный процесс: не было у нас вплоть до царя-освободителя. Ну и что? Не было адвокатов – были «печальники». Собрался князь-воевода-посадник Леонтия вешать: будто бы за сговор с врагами княжества, а на деле – за чей-нибудь нос, заслуженно расквашенный. Тут как тут печальничек-нахлебник: «Не бери, родимый, грех на душу! Не марай белы рученьки! Да и дитя малое, что при нём, не оставь» Короче – так напел, что принял кормилец-поилец решение: похоронить обоих заживо. Вроде и руки чисты, и о чужой душе позаботился: будет ему время покаяться. И дитя по миру не пустил. Печальничек аж плясал бы: по святой правде у нас судят! Дальше – что мы и видели: улетели погребённые заживо из башни смерти на рукотворных крыльях.

«Судья праведный» по такому случаю – печальничка бы в ухо да в рыло, да плетей ему хороших! Хотя бы за бороду оттаскал да потыкал фарисейской мордой: утрётся холоп, не обидится!

Можно представить, какой поднялся бы вой. «Очернительство! – завыли бы фарисеи-печальники. – Посягательство на…!» На нечистую силу, им милую: очень печалило их искажение при изображении. А ещё печалило, что хлеб дёшев, что живём лучше, чем в войну… Иные по сей день печалятся: больно много всего потребляют холопы. И вообще чересчур у нас либерально: всё никак крепостное право не восстановят.

Как крыс подопытных использовать бы таких печальников! В полной мере на них проверить всё, чего они нам желают.

Вернёмся в сказку. По законам жанра близок финал: за избавление от чумы обязаны помочь в поисках. Ведь и ушли-то злодеи недалеко. Для Марты у благодарных туземцев должны найтись сапоги-скороходы, шапка-невидимка, ещё что-нибудь. Против чумы это бесполезно, а тут как раз.

Но нет: герой-избавитель остался неизвестным, Марта ни при чём. О ней готова позаботиться лишь бабушка спасённых сирот, но не это ей нужно.

Вновь скитания, которых нам не покажут. «Десять лет, десять зим»! В конце концов – встреча с братом. Он давно избавился от аллергии: взамен – власть над золотом, способность его притягивать. И что же? Он не просто орудие в руках похитивших его мерзавцев: он соучастник их преступлений, большей частью бессмысленных. Того ли хотела его сестра?

Но зло в итоге наказано. Мерзавцы гибнут при обрушении замка. Май после клинической смерти избавляется от дьявольских даров. Зато в нём открылись вдруг таланты покойного Орландо. Он даже откликается на это имя, сохранив при этом память о самом себе.

Вопросы, вопросы. То ли «переселение душ – уже тогда не ахти какое вольномыслие. То ли «эстафета с того света» – более подозрительно в ту пору и более значимый сигнал о скором отказе от прямого безбожия. И цитаты, цитаты… Среди нестареющих – эта: «В перепёлке мышка, а в мышке таракан». (Прибавим, что пожирнее он самой перепёлки: нам не привыкать.) У впечатлительных – «светлый» образ «Снегурочки»-чумы во сне, а то и наяву: многие об этом пишут.

Странствия между тем не закончились: новые должны начаться. Финал открытый. Есть что предполагать, о чём философствовать. И как бы ни было:

Добрым людям на любом пространстве –
Жить как в сказке!
Но не в «Сказке странствий».

Не только новогоднее пожелание.