Под знаком Кириопасхи

                Под знаком Кириопасхи

   Наверное, у каждого в копилке воспоминаний   хранится случай, -  а то и не один,-  которому не находится рационального объяснения. Он может быть даже пустяковым, но из-за своей загадочности оставляет  неизгладимое впечатление. Такие истории  обычно публикуются под рубриками «Очевидное-невероятное», «Хотите верьте, хотите нет». В точности сбылся запомнившийся сон… Разбился самолет, на который человек опоздал из-за того, что прямо перед выходом из дома прорвало кран с горячей водой… Классический случай: Пушкин в 1825 году   не разделил судьбу своих друзей-декабристов,  потому что не попал на Сенатскую площадь по той причине, что дорогу перед его санями перебежал заяц, и ему пришлось вернуться домой.
 
    У меня таких историй набралась  целая подборка. Одни из них произошли непосредственно со мной, о других рассказали знакомые, и так или иначе связаны эти сюжеты со значимыми событиями не только личного, но и общественного характера.   Особенно «урожайным» на этот счет было время, когда в стране происходили  радикальные перемены, и профессиональный долг обязывал журналистов быть на острие событий.  Тревожные предчувствия, какие-то предзнаменования появились еще тогда, когда внешне все было спокойно, когда, казалось бы, ничто не предвещало…

    Своеобразные эти сигналы  особенно привлекают внимание, если исходят из   источников, связанных с астрономией, с космосом. Например, когда  определенное положение солнца или фаза  луны «окрашены» парадом планет, затмением, вспышкой, чем-то еще из этого ряда. С некоторых пор, когда  возникают такие сочетания, я  настораживаюсь: это неспроста, это значит, что в нашей жизни что-то произойдет.  Потому что, как показывает опыт, взаимодействие космических сил между собой  проецируется на наши земные дела. Оттуда и поговорка: «Что на небе, то и на земле».
 
    Общеизвестно, что с небесными указателями издревле соотносились работы на земле: когда сеять, когда жать, когда лучше сажать картошку, а когда огурцы. Завершение очередного этапа в труде земледельца отмечалось праздником. Эти праздники, пришедшие из глубины времен и отграничивающие земледельческие циклы, корректировались по фазам луны, дням равноденствия и солнцестояния. На этом основывались и церковные календари, в которых со сменой эпох менялись имена и названия, но. по сути, отражались одни и те же астрономические положения.

    В совпадении астрономических явлений с датами, несущими  сакральный смысл, видится некий Знак, посылаемый  свыше. Знак, который, к сожалению, не понять до той поры,  пока не произойдет предначертанное. Знак, свидетельствующий о том, что там, в неведомых высотах, принято какое-то решение, хорошее или плохое – неизвестно, но оно уже отразилось в конфигурации планет. Поэтому меня насторожило сообщение, прозвучавшее во всех новостных сюжетах 7 апреля 2018 года: произошло редкое событие - православный праздник, день Благовещенья,  совпал с Великой Субботой, кануном Пасхи. Подумалось тогда: грядет что-то грандиозное. Слово  «совпадение»  отдалось в  моей душе  отзвуком давней тревоги. Память встрепенулась, разворачивая в обратную сторону свиток времени: такое уже было. Пережитое увиделось четко,  словно на кинопленке.
 
    … Август 1986 года. Я сижу на скамейке около чьего-то палисадника в казачьей станице Петропавловской, что в двух десятках километров от Грозного. Палящий зной. Рядом чахлый кустарник с белесыми листьями кидает скромную тень, в которой, зарывшись в пыль,  пытаются найти прохладу куры. А что делаю здесь я? Жду. Приехала  с редакционным заданием: написать репортаж о поездке местной агитационной бригады к хлеборобам.  Это самое горячее не только в прямом, но и в переносном смысле время – время жатвы.  Люди трудятся  от зари до зари, торопятся убрать зерновые, пока не пришли традиционные августовские дожди. Днем, во время обеденного перерыва,  к ним и приезжают агитбригады, чтобы разнообразить их короткий отдых небольшой лекцией о международном положении и концертом. Бывает, на поля выезжают артисты республиканских театров, профессиональные певцы и музыканты, именитые писатели, но обычно агитбригада состоит из работников местных культурно-просветительских учреждений и участников коллективов  художественной самодеятельности. На этот раз в ближайший притеречный совхоз должны ехать преподаватели станичной музыкальной школы. Их ожидает автобус, в котором я, как только он подошел, поспешила укрыться от жары. Передние сиденья заняты экипировкой агитбригады: здесь аккордеон, скрипка, костюмы, стопка печатной продукции. А на кондукторском месте восседает немолодой, интеллигентного вида мужчина – директор этой школы и, по совместительству, руководитель агитбригады. Он заметно нервничает: пора ехать, а его подопечные все вместе куда-то ушли и как сквозь землю провалились. У комбайнеров перерыв короткий, а агитбригада еще и не выехала.

    Наконец музыканты появляются. Точнее, музыкантши. Совсем девчонки.  Наверное, только-только окончили  училище, попали в эту школу по распределению. Чем-то явно взбудораженные, они вбегают в салон, автобус  трогается,  директор начинает строгий допрос. Юные артистки оправдываются. Выясняется, что они ходили к одной бабульке, как мне сначала подумалось – местной ведунье. Молодых женщин такие знахарки и гадалки  частенько привлекают. Так вот, они  увлеклись там чтением какой-то старинной книги, не могли оторваться,  потому и задержались. И вычитали они там что-то очень страшное. Они с таким испугом и с такой убежденностью  говорили об этом, что директор сам заинтересовался и  не стал ругать их за опоздание. Две девушки сидели прямо передо мной, я невольно уловила часть их  перешептываний: «Всего пять лет осталось… Нам придется умирать, а мы ведь еще такие молодые  будем…». Из услышанного складывалось впечатление, что  книгой, которая их так захватила, вроде бы была Библия, и там черным по белому написано, что в год, когда совпадут православные праздники Пасха и Благовещенье, при правителе Михаиле Меченом, произойдет глобальная, вселенского масштаба катастрофа. Выходило,  рухнет мир. Они говорили об этом взволнованно, с нотками страха в голосе. У меня в то время был маленький ребенок, тяжелая семейная драма, нервы - на пределе и потому реакция на все, что может нести опасность, была особенно острой. То, что я невольно услышала,  встревожило, запало в душу. Воображение рисовало ужасающие картины хаоса, среди которого я с малышом на руках мечусь в поисках спасения…

    Мысль о предреченной гибельной катастрофе,  пусть и нескоро, через пять невероятно далеких, как представлялось, лет, свербила и тогда, когда я слушала концерт и записывала в блокнот рассказы механизаторов. Вернувшись в город и наспех отписавшись,  помчалась к  приятельнице, Ие Николаенко. Поэт, переводчик, краевед, она была активным автором нашей газеты и моей старшей – тридцать лет разницы -  подругой. Человек любознательный, много повидавший и испытавший на своем веку,  она не считала загадочные явления, такие, как  вещие сны, предчувствия, предсказания, ни несусветной чушью, ни суеверием или ахинеей. Она воспринимала их как своеобразные цвета в многокрасочной палитре мира. И у нее была Библия, большая редкость в домашних библиотеках в то сугубо атеистическое время. У нас дома эта книга тоже была, но на малопонятном для меня церковно-славянском языке, а у Ии – с параллельным переводом на русский. К тому же меня подстегивало нетерпение, а Ия жила ближе к редакции, чем я.

    К моему рассказу она отнеслась внимательно, и мы принялись в две пары глаз просматривать священное писание. Если бы кто-то увидел тогда нас, двух взрослых разумных женщин, профессионально связанных с литературой и журналистикой, а сейчас сосредоточенно, с серьезным видом выискивающих в объемистом фолианте, где все построено на метафорах и иносказаниях, ответ на вопрос из области эзотерики,  наверное, подумал бы: какие же они глупые… Но, надо заметить, после 1982 года, после смерти главы государства  Брежнева, многие начали задумываться: там, в неведомом нам мире, «что-то есть». Тот факт, что гроб с  телом  генерального секретаря не смогли удержать, и он с грохотом упал в вырытую могилу, обеспокоил людей с чувствительной психикой. Как будто по неподвижной поверхности болота вдруг пробежала рябь. После того, как  в 1984-м и 1985 один за другим покинули мир генеральные секретари Андропов и Черненко, смутное беспокойство стало перерастать в тревогу. Коллективное бессознательное  всколыхнулось от дыхания дьявольского ветра. Общественная атмосфера заметно накалялась, наэлектризовывалась,  как перед грозой. И она разразилась: в апреле 86-го рванул Чернобыль. Как раз накануне большого православного праздника – Вербного воскресенья, в Лазареву субботу. Так что нам с Ией было не до того, что там про нас скажут или подумают. Мы  искали  слова, за которые можно было зацепиться  –   Михаил Меченый.

    Имя встречалось. Но это был не Меченый, а  Михаил Архангел, князь Михаил. Про войны и катастрофы в этой книге  - сплошь и рядом, но мы не нашли ничего, что хотя бы намеком указывало на вселенское крушение в год  Кириопасхи.

     Кириопасхой называется совпадение   дня Благовещенья непосредственно с самой  Пасхой (а если перевести на астрономический – совпадение определенных  позиций луны относительно дня весеннего равноденствия). Это  редкое, уникальное явление, которое и случается-то всего пару раз за столетие.  В двадцатом веке оно было в 1912 году, следующее  - в 1991-м. Вот мы и искали в Библии его приметы по опорным словам – Михаил Меченый.  Но не нашли. Зато попался и очень насторожил  вот этот пассаж: «…Третий Ангел вострубил, и упала с неба  большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». Казалось, речь прямо идет о чернобыльской трагедии.
    Горькая трава полынь, которая и есть чернобыльник…

    Там, на Припяти, в числе первых  ликвидаторов аварии в это самое время находился чеченский поэт Асланбек Осмаев.  Ия была его переводчиком, они дружили.  «Напишу Асланбеку, - сказала она, когда наши поиски оказались безрезультатными. – Обычно в  таких экстремальных условиях люди часто обсуждают мистические случаи, может, и эту тему кто-то поднимает». Она так и написала: что там у вас говорят про конец света, который наступит при Михаиле Меченом в год, когда  совпадут Пасха и Благовещенье? Ответ был таким: «…Про конец света ничего не говорят. Но здесь  вместе с нами работают ребята из Закавказья, молокане. Они говорят, что  по толкованиям, которые бытуют в их среде,  в год, когда православная Пасха придется на день Благовещенья, при Михаиле Меченом, распадется наш Союз…». Вот так, прямым текстом.

    Эти слова повергли в изумление, они выглядели более чем странно. Такое  невозможно было ни воспринять, ни представить. Да такого просто не могло быть! Крушение мира  казалось более вероятным, более естественным, чем раскол такой  страны, как Советский Союз.

    Надо сказать, эсхатологические прогнозы и в чеченской среде были весьма распространены (об этом я рассказывала в материале «…И придет Даджал на  землю чеченскую»). Еще будучи школьницей, я, например, не раз слышала о  предсказании  шейха Дени Арсанова, который   в 1918 году говорил, что власть большевиков перевернется ночью, за столом, без единого выстрела.  Однако там речь шла о смене власти, а не о распаде страны. Тут же – со всей определенностью. 
 
    Но впереди было время, пять лет. Взрыв в Чернобыле стал символом грядущих разрушений. Он словно распахнул шлюзы, через которые  в эти годы хлынуло, освободившись от оков закона и морали, что-то чудовищное, неподвластное никакому контролю. Вырвался, завихрился над просторами огромной страны дьявольский ветер -  незримый поток, сеющий панику, ужас, хаос,  приносящий на своих крыльях эпидемии, войны, революции.

    Я не разделяю широко сейчас распространенный упрек в адрес президента Горбачева, будто бы он развалил Советский Союз, да еще и целенаправленно. По моему мнению, он ставил перед собой благородные цели, хотел улучшить жизнь общества. Движимый верой в высокую духовность советских людей, затевая перестройку общественного уклада  в сторону демократии, давая  «зеленый свет» гласности, он, должно быть, и предположить   не мог, насколько превратно будут истолкованы внутри страны его благие намерения,  извращены, бессовестно использованы гуманистические замыслы и как цинично будет попрано его доверие зарубежными коллегами. 

    А перестройка была насущной  необходимостью. Давление системы, ее зажимы и запреты, часто ничем не оправданные, возникающие лишь по прихоти кого-то из  перепуганных или зарвавшихся  высокопоставленных партийных чиновников, - все это создавало внутреннее напряжение. Если не приподнять с парового котла крышку, то ее сорвет взрывом. Перестройка и стала той отдушиной, через которую получил выход общественный «пар». В частности, благотворное действие свободы слова, вошедшей в обиход под названием «гласность», ощутили все, а литераторы, журналисты, историки – в особенности. Хорошо помню ощущение глотка свежего воздуха, когда цензура перестала безраздельно властвовать над творческой мыслью. Прежде,  работая даже над короткой информацией, невозможно было отделаться от ощущения, что над тобой стоит цензор: вдруг в том или ином пассаже усмотрят  намек на   идеологически опасную проблему, на имя человека, о котором не разрешалось упоминать в прессе. Или стиль автора найдут непозволительно вольным и вынудят «высушить» текст, убрать из него все живое. А когда дело касалось  публицистических материалов, очерков, исторических зарисовок, то порой и вовсе доходило до абсурда. Тут уж осторожность перестраховщиков не знала предела. Помню, как тщательно подбирала  выражения руководитель отдела культуры, опытный журналист Людмила Калита, когда писала очерк о Махмуде Эсамбаеве. Его личностное и творческое становление  пришлось на период депортации 1944-57 годов. А о репрессиях, допущенных советской властью  как в отношении  отдельных людей, так и в отношении целых народов, категорически запрещалось упоминать. Вот Людмила Викторовна и мучилась, изобретая невинные словосочетания, которые  затушевали  бы национальную трагедию. Или такой пример: поэт  Иван Минтяк принес подборку лирических стихов для воскресной страницы, редактор просмотрел их и  один листок отложил в сторону со словами: «Это мы не будем печатать». Речь в стихотворении шла о заброшенных садах, ничего политического там не было, но редактор пояснил: «В обкоме  увидят, что сады одичали, потому что чеченцев выселили». …Мою очерковую зарисовку об ингушском герое первой мировой войны и революции Хизире Орцханове, которая в 1978 году стояла «гвоздевым» материалом в номере, посвященном очередной годовщине Октябрьской революции,  без объяснений сняли с полосы по распоряжению обкомовского  чиновника («Случайно узнал о готовящемся выходе статьи, успел проявить бдительность!»). Как удалось выяснить, Орцханов числился в секретном списке запрещенных лиц.  В 1988 году ответсекретарь нашей газеты Игорь Шахназарян спросил: «Помнишь, у тебя был очерк про ингуша, полного Георгиевского кавалера? Он у тебя случайно не сохранился?» - «Да, - говорю, - сохранился». - «Срочно неси! - скомандовал Игорь. – Сейчас нужны именно такие статьи».     Материал  опубликовали, не исправив ни слова, не переставив ни одной запятой. Через десять лет! А позже, когда стали доступны документы из ранее засекреченных архивов, я написала довольно объемное продолжение, которое тут же опубликовали без  сокращений.
    Таких примеров обнаружится тьма в творческом багаже каждого журналиста того времени. И потому – да, свобода слова была для нас, как и для всего общества, ощутимым потоком свежего воздуха.

    …Союзная власть в лице  Горбачева   «отпустила вожжи» из благих  побуждений, потому что дальше жить во лжи было уже невозможно. Но этот жест доброй воли кое-кто воспринял как слабость Центра. Предоставленной свободой мгновенно по-своему воспользовались подпольные вожди на местах, чьи амбиции и честолюбие оказались под угрозой остаться неудовлетворенными. Жажда славы и власти, подогреваемая и подпитываемая  извне силами, нацеленными на ослабление могучей страны, возобладала над здравомыслием. Свежеиспеченные площадные мессии своими пламенными речами, обильно сдобренными  популистскими лозунгами, сбивали людей в многотысячные толпы и  превращали их в  пластичную, податливую массу. Они кричали: не бывает подаренной свободы – она должна  быть завоевана кровью. И потекла кровь.  Кровавыми буквами стали впечатываться в историю названия городов и местечек  страны, еще недавно гордившейся своим национальным многоцветием: 1986 год - Сумгаит. 1987-й – 88-й - Нагорный Карабах. 1989 год –  Фергана и  Новый Узень. 1990-й год – кровавые дни и ночи в Баку… Это не просто хроника межнациональных конфликтов – это хронология озверелости. Для чудовищных, с садистской жестокостью совершаемых преступлений была только одна причина: другая национальность жертвы. Сбиваясь в толпы, направляемые всевозможными псевдонародными «фронтами», люди теряли контроль над собой и переставали быть людьми. По улицам городов метались стада двуногих, жаждущих крови.

     Михаил Горбачев не  нашел способа обуздать стихию человеческих страстей, а Михаил Архангел явил свой гнев, обрушив природные бедствия. Но на обезумевших от слепой ярости людей не возымело действия и  грозное предупреждение, пришедшее откуда-то сверху: разрушительное, с многочисленными жертвами землетрясение в Спитаке в 1988 году. Это было как призыв: одумайтесь. Не одумались. Оглохли, не желали слышать никаких увещеваний, ничьих благоразумных  призывов. А ведь еще и сегодня ходят по земле те, кто разрывал на части живых людей, привязав их тросами  к грузовикам; те, кто сбрасывал в пропасть запаянных в широкую металлическую трубу детей только потому, что они – другой национальности;  те, кто отрезал головы, насиловал, грабил, называя все это борьбой за свободу и независимость. Хотя ломились в открытые двери. Но ведь надо  было чем-то оправдать себя перед потомками, перед историей, какой-то благой целью  закамуфлировать свои преступления. Усыпить собственную совесть.

    Мы  обсуждали эти процессы  с чеченским поэтом Апти Бисултановым в интервью для газеты. Он сказал следующее: «Вот ты спросила о моем понимании свободы. Свобода разная для осла и чистокровной лошади. Как это понимать?  Если осла долго держать на привязи и потом неожиданно перерезать поводок, то осел обязательно сразу же понесется, ревя и подпрыгивая. А чистокровная лошадь, прежде чем побежать,  постоит, подумает и только после этого сделает шаг…»

    Вот так, одни - «ревя и подпрыгивая»,  другие - в тревожном ожидании, подошли к 1991 году. Даже в начертании самого этого числа, одинаково читаемого с обеих сторон, виделось нечто мистическое. Михаил Меченый отчаянно искал возможность удержать страну от  падения в пропасть. Он инициировал  референдум с формулировкой  «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности». Опрос прошел в марте 1991 года, подавляющее большинство населения высказалось за сохранение Советского Союза. Однако лидеры центробежных процессов уже закрепились,  обросли своей, чрезвычайно радикальной   аудиторией, их невозможно было остановить.

     …На таком сумрачном фоне молва о конце света, «назначенном» на  этот год, широко распространилась, стала едва ли не главной в кухонных разговорах. Сосредоточенное внимание  особо  приковывалось к конкретной дате – 7 апреля. Партийные деятели, обеспокоенные слухами и явно пробивающимися паническими настроениями, даже позволили нехарактерное для той поры мероприятие: публичное, с телеэкрана, выступление священника. Православная церковь объясняла, что совпадают два больших праздника, это двойная радость, не надо поддаваться ложным слухам.

    Мне же все чаще вспоминались слова из письма Асланбека Осмаева (который, кстати, вернулся тогда из Чернобыля совершенно больным), я сравнивала два толкования  предначертанного. Хотелось думать, что альтернатива концу света все же есть, а раскол страны по сравнению с падением гигантского метеорита не такая  уж и страшная катастрофа.

    То апрельское утро, которого многие в нашей стране ждали со страхом, приветливо и радостно улыбалось. После нескольких дождливых дней выглянуло солнце,  оно пронизывало влажный воздух, и над землей разливалось какое-то особое сияние. Природа  ликовала, купалась  в этом сиянии и … успокаивала. Не было в этом дне ничего тревожного, тем более, трагического. Наоборот – только свет, гармония, умиротворение.
                ***
    Жизнь шла своим чередом. Августовский путч  1991 года   встряхнул систему, словно обветшавшее одеяло, и сорвал подписание Союзного договора, которое оказалось  последней попыткой  Горбачева сохранить страну.

     У нас в Чечено-Ингушетии, названной  недальновидным  главой республики  «оазисом мира на Кавказе», вспыхнули митинговые страсти, «ревущие и подпрыгивающие» толпы понеслись по центральным площадям  и улицам Грозного. Власть в Чечне сменилась. Мой «маленький ребенок» пошел в первый класс, и я задвинула прежние страхи назад, в 1986-й год.

    1991-й подходил к концу.  Наступил декабрь. Казалось бы,   можно спокойно вздохнуть и лишь посмеяться над сомнительными предсказаниями и их различными толкованиями. Ничего апокалиптического не произошло и вряд ли произойдет за оставшиеся считаные недели -   Земля не сошла с орбиты, да и страна после августовского путча устояла, хотя в разных местах и пошатнулись ее опоры.  Но  8-го декабря лидеры России, Белоруссии и Украины по-дружески, как и положено представителям братских народов,  собрались в Беловежской пуще и подписали соглашение, где говорилось, что Советский Союз, как субъект международного права и геополитической реальности, отныне прекращает свое существование. …За столом, без единого выстрела. Под знаком Кириопасхи.
     Вот с тех пор я и настораживаюсь при известии о сочетании каких-либо астрономических явлений с сакральными датами  юлианского  календаря.
                ***
    Все это было в доинтернетное время. У  меня не находилось возможности  разузнать, о какой книге шла речь тогда, в 1986 году. Течение жизни не оставляло  ни минуты на такие поиски.  Сейчас в Сети некоторые авторы, интересующиеся темой,  рассказывают о пророчествах Авеля, о книге  Василия Немчина, вспоминают Серафима Саровского. Некоторые комментаторы указывают на дореволюционное издание Библии с дополнениями и толкованиями. Если действительно так, то это для меня - удручающий фактор, ведь тогда, после безуспешных поисков у Ии Николаенко, я не удосужилась заглянуть в нашу домашнюю Библию, а это точно было дореволюционное издание.  В 1993 году раритет умыкнули грабители, и мне остается только  задним числом «кусать локти». Поэтому лично для меня загадка книги пророчеств так и осталась загадкой. 

                ***
     Да, предсказания непонятны, туманны, к ним можно относиться скептически, посмеиваться над теми, кто увлекается астрологией. Но ведь и наука не отрицает влияния  космических вибраций на   земные дела, на ход мировых исторических процессов. Процитирую Александра Чижевского, пассаж из его книги  «Земное эхо солнечных бурь»: «...Есть еще одно замечательное подтверждение справедливости того мнения, что подмеченная древними связь между знамениями и массовыми общественными событиями вроде эпидемических болезней не есть игра фантазии, а итог многовековых наблюдений над упорно повторяющейся закономерностью соотношения. Подтверждение мы находим в том удивительном факте, что система  предзнаменований у всех народов и во все времена была тождественна в смысле объектов, знаменующих события. Несмотря на то, что система эта покоилась на религиозной почве, она всегда имела объектом общественную сторону жизни древних. Для китайца и для русского летописца, для галла и монгола луч полярного сияния или круг около Солнца знаменовали одно и то же — грозную беду от морового поветрия или других несчастий. Таким образом, на протяжении всей многовековой истории повальных заболеваний видно стремление подчеркнуть определенное влияние природы на человека. Однако, несмотря на то, что уже с XVII в. благодаря изобретению Галилеем и Торичелли первых измерительных метеорологических инструментов ведутся наблюдения над выяснением данного влияния, следует признать, что еще до настоящего времени ни один из кардинальных вопросов в данном направлении не разрешен. Выяснены лишь некоторые общие черты. Но есть одна область медицины, которая с большим вниманием следила и следит за влиянием внешней физической среды на наш организм. Это психиатрия. Тот факт, что физико-химические явления внешнего мира влияют на душевные отправления и зачастую обусловливают наше поведение, был известен еще в древности. Корни его опять-таки уходят в астрологию и в древнюю антропогеографию.
…Подобно тому, как летописцы в своих хрониках отмечали соотношения между явлениями общественными и космическими, или геофизическими, так и врачи, описывая течение тех или иных эпидемий, сопоставляли их с различными явлениями природы. И эти соотношения не простая случайность, а та тонкая и неуловимая связь, около вскрытия которой бродит современная нам наука…»

    Кстати, помимо научных трудов, Чижевский оставил еще и замечательные стихи. То, о чем я здесь так долго толкую, он коротко и образно раскрыл  в нескольких рифмованных строчках:
 
    И вновь, и вновь взошли на Солнце пятна,
    И омрачились трезвые умы,
    И пал престол, и были неотвратны
    Голодный мор и ужасы чумы.
    И вал морской вскипел от колебаний,
    И норд сверкал, и двигались смерчи,
    И родились на ниве состязаний
    Фанатики, герои, палачи.
    И жизни лик подернулся гримасой:
    Метался компас – буйствовал народ,
    А над землей и над людскою массой
    Свершало Солнце свой законный ход.
    О, ты, узревший солнечные пятна
    С великолепной дерзостью своей –
    Не ведал ты, как будут мне понятны
    И близки твои скорби, Галилей!
                ***
   
    И все же…
    Все же любопытно, кем был прозорливец, сумевший сквозь время разглядеть то, чего не могла бы вычислить и наука: точный год падения государства  и образ  рокового правителя? Что за книга все это зафиксировала,  донесла до настоящего времени?  И что там – дальше?