5 минут идиллии. Рассказ. 18 плюс

5 минут идиллии

      Он кушал виноград с её ладони. Касался ладошки пухлыми губами и смотрел томно снизу вверх. Чёрный сладкий киш-миш, она клала себе в рот и ему, и улыбалась. Мужчина сидел за рулём своего красивого автомобиля, девушка стояла у открытой дверцы. Ему надо ехать, но именно надо, он не хочет. И она не хотела бы, чтобы он уезжал. Они не вместе, они не пара, они пересеклись и сомкнулись, точнее, её притянуло к нему. Он старше почти на полтора десятка, для него с чужой женщиной переспать, что борща откушать, по его же словам; у него есть жена. Но ему мало домашнего кушанья. Он знает тысячу пошлых анекдотов и сыпет ими, её вгоняя в краску иногда; она не любит пошлости. Но он рассказывает анекдоты не ей, хотя и для неё тоже, в близком рабочем кругу… Они работают вместе.
       Он и не собирался её соблазнять. Она - дочь его начальника, нельзя. Ни к чему и опасно. Но у неё очень красивая грудь.
       Она знает, что её грудь очень красива. Это немногое из того хорошего, что она знает о себе, из того прекрасного, что в ней есть. Это не значит, что она совсем не ценит себя, но она могла бы ценить себя гораздо больше, имея право. Она почти не кошка, больше котёнок, с молоком на мордочке, хотя уже созрела. Дозрело тело, но не женская уверенность в своей власти. Большой малыш, которого накрыла большая волна - понесла… И ей так хорошо с ним, она не любит его анекдоты, но она любит его.
          Любит.
          Она хочет его целовать. Никто не вызывал в ней такого звериного, неодолимого возбуждения. Наверное, всё из-за этих духов. Он душится густо, и запах дразняще-манящий; он сам плотный, как и запах, не герой Голливуда, но самец, весь такой мясной и масляный из-за своей приверженности к клубничке, а она одна. И она тоже из плоти. А плоть требует своё… Не просто требует – кричит и бунтует, и отзывается болью, каждый раз после встречи с ним и несостоявшегося утоления…
         Теперь они иногда бывают вместе; эти игры украдкой. Её лучшие игры из взрослых; он такой взрослый, он так умеет… но дело даже не в этом, важно – любовь. В тот момент, когда губы находят губы, - всё равно что грешника сняли с костра. Блаженство… Как это бывает мучительно – хотеть… и не получать…
         И какое потом наслаждение! Его руки… запах… язык, тело к телу, плоть к плоти, плоть в плоть…
          Уже виделись несколько раз; когда он уснул в первый, после встречи, она разглядывала его спящего голого с тем же чувством, с каким в музее ценители восторгаются Аполлоном. Нет: Аполлон мог бы позавидовать такому признанию. Это бывает, когда любишь, ты словно выпил дурмана, и возлюбленный твой человек идеален… И почему-то идеальность уходит вместе с любовью, как нередко бывает. Обе не выдерживают реальности. Может, потому что любовь была не реальной?
           Любовь…
           Может, мы путаем с любовью что-то совсем другое? Любовь пришла – и ушла… сверкнув пятками.
           И это лучший вариант, по сравнению с другой, мучительной, какой она иногда бывает, она порой выталкивает в смерть болью: было идеальное, стало… безобразно - так, что лучше бы не было.      
      
           С ним безобразно не стало. Просто всё оказалось обычным. И его жена… которая так ему доверяла, и не хотелось больше обманывать её, довольно милая женщина. Интеллигентная. И было жаль её, потому что она не знала, как просто ему гулять на стороне, и что он гуляет давно - как водички попить, без напряга; она не знала. Когда они сидели вместе за столом в кафе, она не знала, что ножка молодой соперницы в нейлоне подаёт любимому знак… ох как важно было тогда этой девушке коснуться чужого мужа, как она текла соком, как горячий беляш, если его сжать в пальцах, и ей так нужно было, чтоб его сжали… беляшик…
            А потом он лежал в кровати любовницы, возлюбленный, и чары куда-то облетали, опадали, как листья той осенью, и он сопел сзади… пьяный… и непонятно было, спит или нет, хотя двигался… но…
             К чему это? Уводить его из семьи она не собиралась, оставлять всё как есть было ниже её достоинства, стоя у окна, она говорила ему: всё. Не приходи больше… Он улыбнулся виновато. Потерянно. Не понял, почему. Но… как оно пришло – внезапно и не по его желанию, оно и ушло так же, не по его желанию и внезапно. Кто знает, что было у него тогда на душе, хоть он и бабник, что было в его серых глазах в коричневую крапинку с буро-зелёной каёмкой, никто не знает.
            Он ушёл, она отвернулась и заплакала. Ей было больно. Ей не хотелось так, и нельзя было, чтобы было иначе. Двое детей, старших школьников. Она не так уж давно сама окончила школу, и понимала их, как себя, - представила себя на их месте. Кому бы хотелось остаться без отца?
            А он ушёл из той семьи парой лет позже. Ирония судьбы…    
            Он ушёл из своей семьи, жил с другой женщиной, потом вернулся в семью, потом его жена умерла. Странно было и как-то нелепо: оказалось разрушенным то, что девушка не захотела порушить, вырывая из своего сердца чужого мужика. Всё-таки он был обаятельный… и пусть короткая, но ведь это была любовь.   
             Почти настоящая… 
*
           - Знакомьтесь, это ваш новый директор! – отец элегантно придавил плечико улыбающегося мужчины в пиджаке, проталкивая его вперёд. Гаражный «офис» с интересом принялся рассматривать назначенного боссом. Чего от него ждать? «Фрукт» был спелый и не выглядел ядовитым. Улыба на пол-лица. Короткий ёжик чёрных волос на круглой голове. Чуть растопыренные уши, глаза не сразу понятного цвета, крупные черты лица и ямочки на гладко выбритых щеках. И запах. Оба начальника, старший и младший, прекрасно пахли, оставляя шлейф.    
         Отец душился густо чем-то чудовищно стойким, после приветственных обнимашек с ним у дочери долго пахли щёки. Представленный им директор тоже обильно украшал себя ароматом.             

           У нового босса большие сильные руки, он несколько крупнее отца и вообще довольно милый. Не кричит, не строжится, не рисует из себя лидера, постоянно шутит и словно не знает, что такое плохое настроение. И есть ещё в нём что-то такое, что скоро начало отзываться блеском в её глазах. Какой-то неафишируемый флирт, который не читается сознанием, но сразу падает в плоть и начинает есть изнутри. «Какая ты, детка? Не-не-не, я ничего такого… Но какая ты?» Внешне никакого влечения, ни-ни. Мы тут серьёзные люди, баловством не занимаемся. Но похоть просачивалась через лёгкую пошлость разговора временами, странно, отец себе не позволял раньше таких шуток в присутствии дочери, а тут слушает анекдоты и смеётся. Атмосфера стала фривольной.
             Было весело. Иногда пиво и покер внизу, в подземелье гаража, где оборудован офис. Она не пьёт. Она наблюдает и тоже смеётся. И чувствует эти волны, которые уже начинают крыть, кроют с головой… так, что не остаётся ничего кроме желания прикоснуться и слиться… и пусть весь мир подождёт…
              Как-то незаметно она в это вошла. Или в неё это вошло, разгорелось влечение. Возможно, от этих животных тем, или от того, что он так любит женщин и так… равнодушен к ним. Он лёгок с ними, как бычок-осеменитель. Это давит на мозг, и в ней нет опыта, чтобы почуять и скрыться. Закрыться. Она уже распахивается, и с каждым разом всё больше. Но он держит на расстоянии. А сил сопротивляться зову больше нет, кровь стала такая горячая… что это как не любовь, когда так тянет, когда в такую щемящую муку уводит порывом? Немножко алкоголя, совсем капля – и будто выключателем щёлкнуло. Они ехали отдыхать на природу, судьба усадила её рядом с ним на заднем сиденье, их было трое, кто-то ещё с другой его стороны, и голова сама случайно опустилась на его плечо… кто бы мог подумать, что можно испытывать столько наслаждения, всего лишь опустив голову на плечо?            
               Поцелуй взасос с нелюбимым человеком не вызовет столько блаженного тока, сколько рождается от лёгкой, почти воздушной встречи губами с любовью. В этом волшебство любви, превращающей обыденное в магическое.
               Пятисотый SEL представительской модели с открывающимся верхом летел, её голова лежала на плече возлюбленного, и это был двойной полёт – во времени и в счастливой бесконечности…
              Было стыдно и страшно немного, что отец увидит в зеркало заднего вида, знала, что нельзя, но неведомая сила опустила её, с земли на небо, туда, где облака и, кажется, рай, - кажется, так это называют… это нереальное место утоления всех мук… Быть рядом… зачем эта жажда прикосновений?   
               Потом тусили, потом прощались, она теперь не помнит, в этот ли раз или в другой похожий, видимо, в другой… Он поднялся её проводить до квартиры, она жила одна. О чём-то говорили… и снова неудержимо тянуло, прямо безумие какое-то, как всё набухало, эта зверская страсть, кровь взрывала мозг… а рассудок, словно бравый комиссар, всё пытался отдать приказ дезертирам… Но снесло, всё смыло этой волной, и гордость, и разумение, она говорила что-то и падала, и все эти обычные вещи, которые так смешно смотрятся со стороны, - всё это так обычно, если не соприкасаться с бурей, если тебя не охватила стихия: падающая женщина, встречающий её в руки мужчина, горячий электрический туман и… последний всплеск рассудка: может быть, лучше не надо? – она спрашивает, едва выдыхая и с последним усилием готовая отстраниться, как он решит, так будет… а он уже приобнял её за плечи, пара стоит посреди комнаты, девушка в кружевном длинном, в пол, платье, в кольце рук – спасательный круг, в котором она мечтала оказаться… пытаясь его избежать, ведь нельзя же: он несвободен…      
               Его рука скользнула по груди, - решено, не избегнуть; здравствуй, Вселенная, как хорошо, что ты есть, - она развернулась, наконец, губы в губы, а дальше хоть трава не расти… хотя что ей станется, траве, росла и будет, пока люди целуются, и после того как расходятся, и даже когда умирают: жизнь идёт своим чередом.
                …Это было блаженство. Вы любили когда-нибудь? Вы были близки с тем, кого любите?
                Ну, тогда чего объяснять. Это как выйти в чистое поле, раскинуть руки и заорать что есть мочи: Аааааааа!!! – обнимая мир от счастья быть…    
*
            У неё великолепное тело. Она знает, всё же немножко стесняясь себя: вот здесь или здесь могло бы чуть-чуть по-другому… пара-тройка или пяток килограмм всё-таки лишние. Девушки на из журналов ведь тоньше…
            Она не развратна, только несколько развращена. Время такое. Отовсюду соблазн, с журналов, с экранов почти голая плоть. Там качают попами, здесь бликуют грудями, шутки ниже пояса, призывные взгляды и речи о торжестве сексуальности. Целомудрие? Вы о чём? Что это? Сколько оно стоит? Что за антиквариат?
             К тому же она дерзкая, балованная, выплеснувшаяся из границ; эти взрослые дети – они как малыши в рот тянут всякую гадость, испытывая свободу на вкус… Ты же не знаешь, что это говно, пока сам не попробуешь, тем более, все так хвалят… несдержанность - в моде. 

             …Она стояла, ждала, отвернувшись. Горячая волна побежала по телу, когда его большая сильная рука обхватила её за шею и притянула к нему. Из последних сил сопротивляясь близкому утолению так долго мучившего её желания, когда в борьбе между «нельзя» и «хочу» запрет на секунду вынес её на поверхность, в холодность житейских правил, она произнесла, задыхаясь в мощном токе одолевающего её порыва – сойтись, слиться, забыться в объятиях: «Может быть… наверное, всё-таки… тебе лучше… уйти…» - полувопросом, полутверждением. И в следующий миг, почувствовав руку на животе, губы на шее, упала в это долгожданное утоление, где волна за волной – наслаждение…    
        Это был второй в её жизни раз, когда ради счастья близости с любимым она нарушила правило; первый не был женат, просто в паре.   
        Мужчина принял её страсть бережно и чутко; давно исподтишка, невольно, по привычке, он разжигал в ней влечение. Таков был стиль его жизни. Как многие, он жил нехитрой жизнью облагороженного животного, в меру интеллигентный, по сравнению с учёной умницей женой даже чурбан немного, был не импозантен, ни джентльмен, ни «мачо», ни подонок, довольно тактичный воспитанный самец, неравнодушный к женской плоти… И вот теперь, когда плод сам попросился в руки, от него отказаться? «Если считаешь нужным, не ешь меня… я как-нибудь переживу…» - «Ты-то да… А я?»
          Он взял её. Вкусно…
          Ей было неважно, какой он любовник, танец чувственности всегда прелестен, если чувство есть.
           С ним всегда было хорошо. Он был более опытен, иногда удивляя. Однажды взял её руку во время ласк и положил ей на грудь, а сверху накрыл своей ладонью. Её взволновало необычное ощущение: она себя не трогала никогда. Не трогала для того, чтобы получить удовольствие, даже в «огне» и бессоннице одиноко ворочаясь на кровати. 
           Её любовнику, как спортсмену этого дела, было важно его мастерство; ей важнее было другое: быть рядом с ним, чувствовать его, заниматься с ним не сексом, а именно – любовью...
           Слово «секс» холодное, жёсткое, сухое, как треск, слово «любовь» мягкое, нежное, влажное… 

           Как-то раз, наблюдая скорость его одевания после, она заметила с иронией: «Прямо солдат! Чувствуется навык…» Поняв намёк на обычность его измен супружескому ложу, где он урывками прыгал из постели в постель, опасаясь быть застигнутым, почти обиделся. Но сам понимал, что тут на зеркало пенять нечего, сноровка есть и выработана она действительно спешкой.   
           Ей тоже было обидно – встрять в такое положение, наслаждаться украдкой и отпускать домой, но желание всё ещё было сильнее.

           Он сел на пуфик в коридоре – она ему на колено, впилась в губы, жадная, ей тоже достался плод, ей тоже так нравится его кушать…
           Спустилась проводить. Стояла на ступенях на крыльце подъезда, смотрела, как он уходит. Он дошёл до машины, обернулся и замер. Стоит. Она стоит. Смотрят друг на друга.
           Стояли так несколько минут, потом она спросила: ты почему не едешь?
           - Ты не пускаешь, - ответил он. И улыбнулся слабой улыбкой, - Отпусти.
           Она улыбнулась в ответ. Подумала - шутит, но было что-то трогательное, словно ребяческая беспомощность, в улыбке… Лестно иметь такую власть, но она не держала: просто не хотелось, чтобы уходил…
            - Иди!
            Он ещё постоял немного и пошёл.
            Может быть, если бы она сказала «вернись», всё было бы по-другому. Может быть, он хотел остаться. Но она вспомнила, что его ждут. Она вспомнила…               
*
         Пятисотый пошёл на взлёт. Они ехали за городом, возвращались с важной встречи. Начальство кутило – в то время сделки заключались с обязательным застольем. Дочь не так давно получила права и порой рассекала на шикарном отцовском мерседесе – по величине и по марке, да и по красоте, пожалуй, он был единственным на тот момент в их маленьком городке. Порой она возила главного босса в места, где предполагались возлияния, по делам или просто на отдых.
         Выезжали по трассе в другой, большой город, располагавшийся по соседству в получасе езды. Отец «рулил», точнее, давал периодически команды, когда считал нужным контролировать процесс. Дочке было упоительно и весело мчаться за рулём такой большой красивой машины, по правую руку – папка на переднем сиденье, на заднем – любимый…
         Доехали в место назначения; она долго ждала их возвращения. Долго, даже наскучило. Вышли, оба хороши. Шумные, довольные. Директор, однако, был «повеселее» - должно быть, больше переживал за исход встречи. Заехали в киоск, взяли пива с собой, выехали снова за город. 
         Мужчины пили и делились впечатлениями. Она тоже словно пьянела от восторга: не водитель – капитан корабля… огромная белоснежная махина то ли плыла, то ли летела… Дорога пошла под гору. Нажала на газ. Сильнее. Отец подзуживал, разрешая скорость. Было немножко жутковато, но она держала руль уверенно; все вошли в азарт. Даже не смотрела на спидометр, но знала, что разогналась прилично, даже больше. И тут…
         Пьяные люди – странные люди. От избытка чувств – риск, хмель! страсть, страх? – милый схватил водителя руками за горло и нежно стал душить, мол, что творишь, шкода, ты что творишь? Сперва легонько, потом – скорость нарастала - сильнее; она вцепилась в руль крепче, ещё не снимая ноги с газа, но уже понимая опасность: значительно навеселе, любимый не рассчитывал своих движений. Говорить ему бесполезно - не услышал бы, он шутил, но шею сжимал прилично; секунды… он добродушно смеялся, секунды… одно неверное движение – улетят  с трассы… Она сняла ногу с газа. Дорога шла уже в гору, машина начала постепенно замедлять ход. Напряжение спало. Все расслабились.
         Возлюбленный так и не узнал, что чуть не угробил двух человек и себя в придачу.    

          Однажды на кольце – она ехала одна под сильным дождём, прямо как в песне, что звучала по радио: «Дождь выстроил стены воды…», - любила эту песню и наслаждалась моментом,  подпевая, разогналась, её «корабль» повело на скользком кругу, и вдруг «капитан» через маятник «дворников», через поток увидел другую, несущуюся навстречу машину, - только что была в зеркале заднего вида: мерс развернуло на сто восемьдесят градусов… сквозь мгновения удивления, растерянности, страха крутанула руль, - разъехались… уфф…         
          И потом – прилив радости от спасения. Стала ездить поаккуратней.

          Салют водителям, бдящим новичков на дорогах! Скольких вы спасли осторожностью… 
      
          Когда он шёл рядом, в ореоле её любви, под алкоголем, милый, чуть неуклюжий, от хмеля и веселья очаровательно-потешный, здоровый, по сравнению с её сверстниками солидный, такой значительный для неё, прищурив глаза с улыбкой, сказал вдруг, словно шуткой: бросишь меня да? Я знаю… с молодым…  гуляешь, уйдёшь… зачем тебе я,  - и ещё что-то в этом странном роде, она даже не сообразила, что он ревнует. Было дико, что в ней можно сомневаться; к тому же ей казалось, ему всё равно.
        Она редко понимала, что любима, и редко понимала, что желанна; не знала, какая она. Так цветок, выросший в глуши, не верил бы случайным восторгам.   
*
       Они сидели в машине. Она не красотка, с глазами-вишнями, каштановым шёлком волос, уходящих на ярком свету в рыжину, он не красавец; симпатичные люди. Болтали. Вдруг он сказал: ложись, - и опустил, пригнул её вниз; её голова лежала у него на коленях, она смотрела снизу вверх и сдерживала смех. Он испугался. Что их заметит знакомая его жены. Но сидел, хоть в тревоге, спокойно и продолжал разговор. Положил руку на её лицо - прикрыл; она моргала,  ресницами щекотала ему ладонь и пальцы. Всё это было весело и похоже на приключение, на шпионские игры... День, полный солнца, любовь, лето, отличное настроение, как же это здорово – молодость, близость, нега…
      Только потом стало хуже. В то лето время было лихое, в воздухе витал шабаш, жизнь стала полем эксперимента. Молодые уходили – кто в наркотики, кто в изврат. Модно стало пробовать раньше запретное. Она тоже – попробовала. Как-то до ещё целовалась с подругой, не впечатлило. Теперь другая - решила показать своей подруге, что её возлюбленный – бабник. Что, впрочем, та и знала, только… всё верилось, что с ней по-другому.
        Сперва подруга поцеловалась с мужчиной на балконе; по сердцу скребануло, но ладно, любовница не жена, к тому же – не пара… никто никому ничего... Танцевали, выпивали, «кобель» - кобель? уделял внимание обоим, с этим масляным взглядом, стыдно было и неприятно ощутить ревность, гнала от себя, убеждала, что нормально… он так смотрит и хочет, и почему нет?..
          Потом поняла, почему.
          Почему - нет.
          Вечером было, может, приятно, может, терпимо, может, и то и другое вместе, она не стала разбираться, потому что утро вспоминала как один из отвратительнейших моментов в жизни и постаралась запихнуть в самые тайные закоулки своей памяти. Мужчина проснулся на рассвете посередине, в малине, повернулся к «своей девушке», вошёл в неё по-новому, как не делал раньше, и это не было ни плохо, ни хорошо, от него, казалось, всё подарок; и вовсе не тот опыт её огорчил, а то, что они проснулись втроём. Что-то было разбито непоправимо. Хотя вчера сложились по согласию, но сегодня… Её чувство к нему было светлым; теперь же его словно грязью напитали. Словно этим чувством, как тряпкой, вытерли зловонную жижу у мусоропровода.         
          Как будто она сама своими руками своей любовью вытерла эту жижу...
          Можно было прощать ему то, что он «изменяет» ей со своей женой. Но это…
          Нет, она не прощает измен.
          Вчера она ратовала за свободу; сегодня она решила, что зачем нужна такая свобода, которая оставляет мерзкий налёт или мутный горький осадок в душе?

          Она не вспоминала никогда, как это было и что это было, и было ли вообще, но осталась зарубка: ночь спящих втроём не то, что сделало жизнь её краше… 
           С этого момента свет её чувства стал меркнуть. Пришли ревность, досада, испачканность, боль, - всё, что не добавляет важности в отношение, и постепенно любовь утратила ценность.
*
         Ещё в самом начале того буйного лета, когда её пластало, словно самку в течке, был день. Их связь тогда ещё только началась, и для неё каждая встреча была полна очарованием желания. В полной власти «вечного зова», безжалостно влекомая природой, она ждала его объятий. Этот жадный огонь стихии играл в её глазах и заражал мужчину. Ему нравилась крепкая бьющая в голову страсть не меньше привычных спиртных напитков; они как будто вдвоём по очереди впивались зубами в один здоровый сочный персик, и надкусанная мякоть текла соком у обоих по губам, по подбородку…    
          Пока ехали к гаражу, перебрасываясь больше конфетами, чем словами: обёртка простая, начинка интересная, - она поглядывала на него чуть искоса, млея. Словно было что-то дразнящее в запахе его духов, или в чувственном рте, или в воздухе того лета бродило, бредовое, раздражая эти самые самочные рецепторы…
           Въехали в длинный ряд серых коробок с огромными цветными заплатами, неброскими, кое-где выцветшими, обшарпанными. Ворота в их «офис» были закрыты. Никого. Пока мужчина возился с ключами и открывал маленькую дверь, врезанную в большую – в половинке ворот, она смотрела на него, наклонившегося над замочной скважиной, на его шею, аккуратно стриженый затылок и плыла от запаха, чувствуя, что теряет контроль… Он собрался входить. Но возникла преграда: стройная ножка преградила ему проход. Девушка, уперев каблук в толщину дверного проёма на высоте его пупка, смеялась. Приняв призыв, мужчина глянул на неё особенным взглядом и повёл рукой от лодыжки и выше… следя за её реакцией, под платье… по внутренней стороне бедра… Глаза посоловели у обоих. Нагнулся, поцеловал колено. Она выскользнула со смешком, юркнула в подземное помещение гаража, оборудованное под офис, дождалась его, прильнула… Они целовались с незакрытой дверью, он жарко тискал её, она столь же горячо подавалась навстречу ласке, с опаской, но остановиться, оторваться друг от друга было невозможно… Сверху раздался голос. Отпрянули, как ошпаренные, по сторонам «кабинета», усилием воли втолкнув себя в рамки обычного рабочего дня, уселись, деловые, поправляя: женщина – причёску, мужчина – галстук.            
          Смешные…
      
         Всё-таки это была любовь. Животные не испытывают эстетического удовольствия, глядя на того, с кем только что случились, не торопятся сорвать поцелуй с уходящего, не садятся к нему на колени и не собирают губами с губ блаженство плотского разговора о коротенькой, но такой привлекательной вечности. Может быть, они тоже вспоминают то, что им довелось пережить, и вздрагивают в снах. Животные не мучатся сомнениями и подозрениями в том, что они, по всей видимости, поступают не совсем хорошо…
       Нельзя сказать, что она очень уж мучилась. Скорее нет; особенно поначалу. Это была игра: обмани и насладись. Обман был таким же естественным, как дыхание. Они работали вместе – заподозрить их было нельзя. Иногда он отвозил её на работу и домой по пути, иногда – она его. Иногда речь заходила об отношении к сексу: как не съесть тарелку борща, если тебе предлагают, - риторически спрашивал он. Как не помочь женщине, если ей нужно?
         Она и сама придерживалась свободных взглядов, но не настолько, чтобы ей нравились его поцелуи с её подругой. Это было больно, и не хотелось верить, несмотря на очевидность события, но истина вошла, как лезвие, неумолимо, и дело пошло к разладу.
          Вопреки принятой ею «свободе нравов», опротестовав навязанную лихим временем распущенность, она находила любовь штукой, идеальной для двоих; а тут оказалось, их было даже не трое (он, она, жена), а даже четверо и, возможно, больше.
          К тому же в его жене она увидела свою мать: отец ей тоже изменял. Об этом узнала жена любовника и позвонила матери любовницы своего мужа, пожалев её… Это было уже слишком. Обманутая женщина жалела обманутую женщину…
          И вот однажды, - они почти перестали встречаться, - когда он позвонил и пришёл, снова пьяный, после полусонного неинтересного секса: она лежала к нему спиной, а он, казалось, спал, продолжая двигаться как бы по инерции, - она сказала, стоя спиной к окну и опершись на подоконник, «всё». Больше не приходи. Никогда.
         Он улыбнулся, как-то виновато, недоумённо и понимающе одновременно, кивнул и ушёл.
         Больше они не встречались.    

         Кратко «переболев», она страсть забыла, вести о бывшем возлюбленном не волновали ей сердце, точно по пословице: с глаз долой – из сердца вон. Осталось внутри где-то глубоко немного тепла и немного презрения, но это всё – мелочи жизни. Мало ли кто кого-то когда-то любил…   


        Май 2021 г.
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………