Ральф. Часть 1

Ральф

Подарок доче в день рождения,
в её 23  чудесных года,
с любовью и благодарностью.
1

     Ральф…
     Это трудно объяснить.
     Трудно объяснить, почему из всех щенков ты выбираешь именно его. Ты открываешь доску объявлений и смотришь на разных, и почему-то знаешь, что вот этот и этот щенки тебе не подходят, а вот этот и вот этот, и этот, возможно, подойдут… Нет, критерии были сразу: не маленький и, желательно, овчарка или под неё. Нужен охранник. Вот, собственно, и всё. И притом не тебе, а отцу. И тут уж бог знает, какой щенок понравится отцу, и понравится ли ему тот, кого выбрала ты.
     Или он выбрал тебя. Иначе это объяснить невозможно. Нельзя понять, почему вдруг ты выбираешь проблему. А проблема выбирает тебя. Понять это невозможно. Если не учесть, что проблема хочет быть решённой. Только этим можно объяснить такой выбор.
     Ефим. Так его звали до. В той, другой жизни, которую теперь нужно забыть. В той жизни, которая сделала его… ненужным. Кому нужна собака, которая тебя боится? Никому такая собака не нужна. Потому что собака должна вилять хвостом и резво носиться, или хотя бы с любопытством обследовать территорию, не говоря уже о том, чтобы грызть предметы, поддающиеся грызению. Скажем, обувь. Или ножки стула. Ника хоть и была странной собакой, но она грызла провода. И ещё из мебели то, обо что ей было удобно почесать растущие зубы.
     Ральф хорошо грызёт только кости. Но и это уже достижение, что он их грызёт. И он хорошо ест. И хорошо испражняется. Это пока всё, что он делает хорошо. Всё, что ему оставлено от собачьей природы, остальное отняли люди. Как они это сделали, я не знаю. Но когда он вдавливается в стенку, его жутко жаль. Если его что-то пугает, он пытается вдавиться в стенку, а пугает его всё, связанное с людьми. 
     Что они с ним делали, я не знаю. Били? Издевались?
     Их было в «приюте» двое, два брата. Предположительно брата, хотя настолько не «под копирку», что можно усомниться в родстве. Только нашли их вдвоём: два щенка, обитавшие где-то на помойке. Жак немного повыше и белый с рыжим, мохнатый, на морде рыжина вокруг глаз создаёт не очень удачный рисунок, должно быть, поэтому его не торопятся брать. Он более общительный – «контактный», на языке кураторов, занимающихся пристроем найдёнышей. Даже весёлый, немного охламон. Я бы сравнила его с Гусевым из «Электроника». Тоже трусоват, в общем-то, но гораздо меньше. Он просто «шкерится», а Ефим – впадает в панику. Бывший Ефим. Теперь Ральф.
     Не знаю, почему Ефим. Так-то, впрочем, мы были согласны и на Жака, потому что Ефима кто-то собирался смотреть, и мы не знали исхода. Но к Жаку не лежало сердце, оно только было согласно на Жака. А к Ефиму лежало – то ли сердце, то ли душа, что там обычно лежит…
     Не знаю, почему. Наверное, меня очаровали его лапы. Они огромные. Я знала, что если у собаки большие лапы, то пёс вырастет большим. Осталось проверить. Сперва я подумала: какой-то он не очень «взрачный», немного будто вялый или, точнее, поникший, и просто оставила в закладках на экране компьютера. И какое-то время ещё искала. Кто-то не отвечал, с кем-то срывалось, в общем, я в итоге через какое-то время договорилась посмотреть Ефима. Просто посмотреть.
     Он не хотел сразу выходить из того закутка, из которого на меня глядели сперва три морды. Это был частный дом, рядом стена и в «загоне» прорезь, как если бы с той стороны была будка, а с этой – окно с решёткой. Две морды выбежали, когда им открыли, третья так и осталась там сидеть. Сидела молча, а потом, пока собаки суетились по двору, начала лаять. И «гав» тоже был внушительный, как лапы. И он мне тоже понравился. Солидный такой лай.
     Выманить Ефима удалось только едой. Они все были очень голодные. Что и понятно, добрые люди - хозяева дома держат псов на передержке. Как их всех прокормить?
     «Передержкой» называется временное пристанище бездомных животных. Когда люди не могут оставить их себе, но соглашаются дать им пожить у себя. Добрые люди есть, вы знали?
     Он выскочил за упавшим куском каши и жадно его смёл. Хозяйка раздавала ещё, а я  снимала на видео – для папы. «Вот Жак, Жаконька, молодец… Это Белка, это Рада, а это Ефим…» Тут голос у меня меняется и я выдаю: симпатичный какой! Это я его увидела живьём первый раз. Когда я приехала где-то через неделю, он уже стал больше. Не знаю, как он мог так быстро вырасти, впрочем, Жак тоже возмужал.
     Перед самым этим вторым разом я уже согласилась взять Жака, потому что сразу было ясно, что Ефим уж очень зашуган, хоть и «умняшонок» (я полагаю). Но собака должна быть непосредственной и не бояться выражать свои эмоции, особенно радость хозяину. Поэтому я склонилась к Жаку.
     Накануне. А на следующий день, когда я готовилась его забирать, мне написала куратор обеих собак Оксана и сообщила, что «Ефима я для вас отвоевала». Честно сказать, я и так не знала, какую собаку лучше брать, потому что папа, посмотрев видео, тоже отметил Ефима, но был согласен и на Жака. Но поскольку я вечером решила «как будет, так будет», а на следующее утро выбор завершился за меня, то я уже не с такой большой охотой, но приехала именно за Ефимом.               
     Парень не хотел выходить. Его выгоняли. Ужасно было смотреть, как он мечется на поводке. Он не приучен к поводку. Я вообще не знаю, к чему он приучен, думаю, пока ни к чему. Хотя… это странно, но в тот, первый мой приезд он… подал мне лапу. В куче суетящихся вокруг меня собак, радостно улыбавшихся и оттеснявших одна другую, он, наверное, неожиданно для самого себя сунул мне в руку лапу. «О, ты лапу даёшь!» - удивилась я.
     Он сам, поди, ошалел от своей смелости.   
     Это был единственный раз. И я пока не тороплюсь даже просить повторить фокус, потому что… он зверски боится. Просто зверски. Я думаю, у него происходит какая-то собачья паническая атака.   
     Так вот, я сомневалась, как я возьму такого отчаянного труса, который, тем не менее, ведь и укусить мог (что позже подтвердилось). Он боялся даже моего приближения. Он опять прижался к стенке, словно норовя в неё вдавиться, и я взяла его на руки и, успокаивая ласковыми словами, понесла в машину. Рядом шёл хозяин, я его попросила достать ключ от машины из моего кармана и открыть заднюю дверь.
     - На какую кнопочку жать?
     - Вот на эту… нет… нет… Ага.
     «Пик» - и машина открылась. Я загрузила Ефима на заднее сиденье, села за руль и поехала.
     Дорога был в ремонте, и мы очень долго стояли в пробке, ещё и потому, что на Сибирской в это время всегда затор. Долго ехали. Я раза два по пути погладила морду, обернувшись и увидев, что пёс слез на пол и лежит там клубком. На третий раз морды в зоне доступа не оказалось, и позже я поняла, почему.       
     И ещё – по дороге запахло самсой. Сперва самсой, я подумала, что Ефим срыгнул, ведь я перед этим именно самсой его и кормила, и он жадно брал с рук и тесто, и мясо…
     Потом пахло какой-то неприятной гадостью, но поскольку рядом ехала большая машина, типа Камаза или самосвала с высокими закрытыми бортами, я подумала, что нести может оттуда и закрыла окна. Но запах не ушёл. Он не был уж очень сильный и постоянный, но периодически я случайно ловила ноздрями нестойкую волну. И не понимала, принюхиваясь, откуда он может идти.
     Потом узнала.
     Узнала потом, когда Ефима нужно было вытаскивать из-под сиденья. Он забрался под водительское кресло ровно наполовину. В зоне доступа оставалось полтуловища и задние лапы. И он рычал, когда я их касалась и старалась аккуратно тянуть за поводок. Я к ошейнику, который на нём был, пристегнула Ронин поводок, толстый рыжий, кожаный.
     Рони – это овчарка, которая у меня была много лет назад. Рони - особенный в моей жизни «человек».      
     Думаю, меня зацепило то, что он похож на Рони. Не трусостью – внешне немного похож.
     Я тоже начала «паниковать». Меня убивали две мысли: как я его достану и как я его такого повезу к отцу? И третью, тоже ужасную, я гнала от себя: КАК Я УВЕЗУ ЕГО ОБРАТНО?!.
     «Как» - в двух смыслах, в прикладном (порядок действий) и моральном. В прикладном мысль заходила нормально, но в моральном… Я не могла представить, что Ефим вернётся туда, откуда я его взяла. Хоть убейте, мне было очень тяжело даже подумать о таком варианте.   
     И тем не менее, я его прокачала. Тот вариант, что мне придётся эту пёсу вернуть. Я согласовала с кураторами такой исход. По телефону, сообщила Оксане, что не могу и боюсь доставать незнакомого пса из-под кресла. Что он рычит и может меня укусить.
     И Оксана дала мне телефон Людмилы.   
    
     Людмила сказала, что подъедет, и подъехала. И стала тянуть за поводок и упрашивать собаку вылезти наружу. Ещё перед тем, как спасительница приехала, я откатила кресло, сначала по рельсам чуть вперёд, из лучших побуждений, дать больше свободы, а потом, наклонившись и с ужасом увидев, как собака зажата железкой конструкции, обратно назад. Тогда же, наклонившись, я заметила самсу.
     Собаку вырвало.
     Я поняла, чем пахло.
     Почти не пережёванные кусочки, которые я давала, - брал он аккуратно и задевал губами мои пальцы словно нарочно, брал мягко. Это тоже меня покорило, как он берёт с рук еду – не хватает, чтобы не куснуть нечаянно, хотя я опасалась.               
     Я потом представила, насколько он мог уйти в своих чувствах в «свой последний путь» - в фантазиях, у страха глаза и так велики, а у страха Ефима глаза страха, наверно, размером с окно. Если не больше. Он наверняка думал, что я его отравила, или ещё что-нибудь такое на собачьем своём «языке». Бедняга, зажатый, в блевотине, тошнит, ещё и тянут за поводок, кто знает, может и бить будут (а чего он так стрессует, если его не били?). В общем, швах.
     Кое-как Людмила вытащила его и он сел около машины, и если бы поводок не держал его, он бы залез под машину. А так он сидел, прислонясь к краю – одна из «любимых» поз: вдавившись в стенку и опустив голову… нет, свесив голову, именно свесив, прямо по картинке: что, Иванушка, не весел, что головушку повесил?..
     Людмила взяла осторожно его на руки, забалтывая по дороге, мы поднялись на второй этаж, зашли в квартиру, я постелила в углу Никин коврик - и его опустили на коврик, в который он тут же «влип» рядом со стенкой (конечно!) и спрятав морду за сумку, стоявшую рядом. Я заметила, что он всё время норовит спрятать голову, как страус - зарыть в песок…       
     Так он лежал неподвижно долго. Людмила ушла, я делала свои дела, и, в один момент кинув снова взгляд в его сторону, заметила, что он на меня смотрит.   
     Надо сказать, что я ещё в машине решила поменять имя. А может быть, даже раньше. Из двух соображений. Мне не очень само имя, и оно мало шло этому псу. И третье соображение – я хотела, чтобы собака забыла как можно скорее свою прошлую жизнь, так поранившую её. 
     Пока я ехала, мне пришло на ум «Раф». Я помню, ещё с тех пор, как выбирала имя Рони и Грэю (спаниель, которого я выпросила у родителей классе в восьмом), что имя с буквой  «р» запоминается собаками быстрее. А ещё мне дважды понравился напиток раф, кофе, который я пила не так давно. И потом, «раф» похоже на то, как лает собака: Ррраф! Но чего-то не хватало. Я поперебирала вечером того же дня ещё немножко в уме, и пришла к выводу, что Ральф – самое то.
     Ральф.      
2

     Ральф – это и раф, и немножко от моего имени (Аля), и немножко от моей фамилии (Афанасьева), и вообще, альфа и омега… На самом деле мне просто понравился такой выбор, я сочла его наилучшим. Потому что, если бы не его трусость, пёс просто шикарный. Красавец. Если бы он гордился собой, он был бы неотразим.
     На следующий день я поняла, что смотрю на себя со стороны. Когда есть всё, но нет главного. Нет уверенности и открытости миру. Потому что мир… напугал. Потому что мир не принял. Отверг. Травмировал.
    Это папино слово. Он сказал, когда я рассказывала о Ральфе, о том, как собака себя ведёт: «а, понимаю, у него детская травма!» - «Да.»
    Да…   
    И когда ты смотришь на собаку, которая могла бы так радоваться жизни, играть, получать ласку свободно, прыгать, озорничать, и наслаждаться тем, что тебе готовы дарить… и узнаёшь, что ты такая же… тогда комок в горле и слёзы из зажмуренных глаз… А потом открываешь глаза и они скатываются по щекам, две капли.   
    Потому что жалко обоих.
    Ну да…
    А потом ты успокаиваешься и живёшь себе дальше спокойно своей жизнью, вдавливаясь в свои внутренние «стенки» - в свои непреодолимые «барьеры», словно они единственное надёжное место, которое может спасти.
    Но меня-то не били. У меня другая история, более человечная, но тоже связанная с людьми…

     Так вот, он наблюдал за мной. И это уже был прогресс. Я, конечно, похвалила. Подошла, погладила. Я периодически подходила и гладила его, и шла мыть руки. Потом я покормила его мясом, то сразу отдавая кусочек, то заставляя вытягивать из пальцев: «Отбирай! Молодец, отбирай!» Так моя доча учила Нику проявлять характер. Не тот характер, который Ника и так хорошо проявляла, доводя меня до раздражения: я привыкла к невероятно умной Рони, с которой почти не было проблем, за исключением двух: течка и – она не просилась гулять, она тупо терпела до последнего… Терпеть, впрочем, она могла долго. Так что проблема была весьма относительная и связана только с послаблением живота, в общем-то. Ника явно была не Рони. Единственное, в чём она мою «звезду» обошла, хоть и не просилась тоже гулять, она начинает дико бегать туда-сюда по дому, когда её поджимает. Это опознавательный знак, приходится одеваться и идти на улицу. Зато он есть, и это уже здорово.      
     Так вот, Ника берёт пищу очень аккуратно. Сверх аккуратно. Настолько аккуратно, что либо еда потом падает, часто падает, после того как я отпускаю кусок, - она его роняет, я хоть убей не могу понять, зачем, - либо я, не выдержав её супераккуратности, роняю на пол то, что хотела ей дать. Или кладу в тарелку. Это просто мастер выводить из себя методом супер-аккуратности, а не собака. Другой её минус – она девочка, но миллион раз поднимает на улицу лапку, обнюхивая кустики, траву, фонари, бордюры, углы, ступени и что там ещё нюхают собаки. И потом, чтобы это сделать – обнюхать её привлёкшие письмена, она резко тянет меня за поводок, так, что он неприятно врезается мне в руку, и иногда я ору; меня это бесит. Такие рывки и частые остановки на «изучить ситуацию». С Рони я могла гулять спокойно, вообще о ней не думая: она всегда знала, где я, и не могла потеряться, она не облаивала людей и не бросалась просто так на некоторых собак. Иными словами, Рони была золото, как говорят. 
     Я до сих пор не могу без слёз вспоминать, как я последний раз взяла её морду в руки, зажала уши в ладонях и поцеловала в лоб, и… ушла. Ей было четырнадцать. Она болела. У неё отнялись задние лапы.
     Потом я жалела о том, что она умерла не у меня на руках, но я бы не смогла этого видеть…

     И вот я держу в ладонях похожую морду и треплю такие же торчащие большие плюшевые уши. У Ральфа уши даже больше, чем у Рони. Собаки не идентичны, но в его крови тоже течёт овчарочья кровь, и он тоже смотрит умными глазами… хотя и трус безбожный просто. Честно, я таких ещё не видала.
     И соседка моя тоже, а уж она видала многих бродячих собак, этих мохнатых «бомжей».   
     Рыжие плюшевые уши, красиво чернеющие кверху. Это не Рони. Но я рада. В каком-то роду это всё равно почти она…
     Не знаю, по линии отца или матери, но порода там точно есть.

3

     Рони не была стопроцентная  «чистокровка»: у одного из её родителей не было оформленной родословной. Это не мешало ей быть умной, а одному из её детей даже отправиться служить на границу.   
     Её пришлось усыпить…
     Несколько дней я провела преимущественно в кровати и слезах. И зареклась иметь животных. Они не люди, но если привык, то терять их ничуть не легче.
     А у Рони глаза были такие, каких у некоторых людей не бывает. Знаете, бывают люди с пустыми глазами…
     Спросите, как это назвать, что было у неё во взгляде, я и не скажу… человечное что-то… сознание, похоже. Лежит на кресле и смотрит на меня…
     О, глаза увлажнились мои… от воспоминаний.
     Мне потом снилась она время от времени, и я в снах переживала, что она умрёт…          

     Ральф делал лужи и кучки. Перед этим он скулил, но вынести его на руках тяжело ночью. На следующий день я вынесла его во двор. Он лёг в траву. Я разговаривала с ним и гладила. Меня не устраивал такой вариант прогулки. Он сел. Я хвалила. Это уже что-то.
     Ничего не сделал, пришлось заносить домой. На руках, конечно. А он тяжелый.
     Он наблюдал, как я за ним убираю. Наверное, он удивился, что его не ругают.
     В первый же день я дала Ральфу мячик. Жёлтый теннисный. Уже пожёванный одним ранее подобранным резвым ушастиком, которого нам с Ксюшей удалось удачно пристроить. Пёс выразил лёгкий интерес. Мячик потом уехал с ним в его новый дом.
     Но что ему понравилось однозначно, это… щётка. Обычная платяная. Валялась у меня старая. Дай, думаю, почешу тебя, приёмыш. Он уже тогда лёг в коридоре из угла, в котором ему было постелено. Давал через себя перешагивать. Но вздрагивал, если к нему осторожно прикоснуться.
     Я провела щёткой по его лапе. Он отдёрнул, подогнул под себя. Поговорив, я расправила лапку и снова провела тихонечко по ней. Дала понюхать ему предмет. Потом провела ещё. Вряд ли кто-то делал это с ним раньше. Я гладила его аккуратно щёткой и бормотала  все эти милые словечки, которые говорят хорошим мальчикам и девочкам, когда они чудесно себя ведут.
     В общем, щётка его однозначно ко мне расположила. Еда, щётка и то, что я вовсе не собиралась его бить. Хотя он, конечно, не был в этом уверен.
     И из-за своей неуверенности в моей безобидности ночью он меня тяпнул. 
     Вдруг начал ночью скулить в коридоре. А я хочу спать. И он не такой уж маленький, чтоб скулить. Размером не маленький. А внутри... малыш. Я это не сразу поняла.
     Я построжилась с дивана и, поскольку он не прекращал, резко к нему подошла в темноте: я вознамерилась унести его к себе в комнату.
     Он не оценил моей заботы.
     Вот тогда я включила свет и объяснила на простейшем русском, как нужно себя со мной вести, если ты не хочешь оказаться вышвырнутым на улицу. Я была очень раздражена. 
     Мне стало непонятно, зачем я всё это делаю.

     Мне и сейчас не очень понятно. Мне не очень ясно бывает моё поведение. То есть я так-то понимаю, но… как это там сказал про русских один знаток: героически создают себе проблемы, чтобы столь же героически их преодолевать, - если я не коверкаю цитату.
     Связаться с найдёнышем – из этой серии. Непросто с найдёнышем, но ещё и с «душевной поломкой». Вот зачем это?
     Мне всегда жаль потеряшек…   
     Прямо по Есенину «жалко себя немного, жалко бездомных собак» - только меня прямая дорога не привела в кабак, потому что мне было бы жалко себя угробить алкоголем. Да и организм против. 
     Папа иногда читал мне стихи, какие помнил из Есенина; когда он читал про собаку, у которой утопили щенков, мои глаза наполнялись слезами… Ещё мне нравилось «Грубым даётся радость, нежным даётся печаль…» Папа и свои читал, он написал в молодости несколько стихов, хорошие, и я тоже пишу… и боюсь показывать. Даже не совсем так. Я боюсь отклика. И плохого, и хорошего. Плохого потому, что обнажала душу. Кому было бы приятно, если бы копались в душе? Хорошего потому, что…
     Потому, что.
     Потому что – стенка…   

4

     На следующее утро я собрала пожитки Ральфа и отнесла в машину, попутно захватив вещи, чем заткнуть пространство под сиденьем. Меня совсем не радовала перспектива его снова выуживать из-под кресла.
     Потом пошла за Ральфом. Слава небесам, сверху как раз спускалась соседка. Слава потому, что я не представляла, как можно закрыть дверь с такой большой собакой на руках, которая всего боится и может тяпнуть. Соседка мне помогла.
     Это очень добрая женщина с огромной любовью к животным, у неё две кошки и две собаки, маленькая и большая, оба найдёныши, большую она взяла взрослой уже после  пристройки её щенков. Лилия мне помогла, закрыла дверь квартиры, открыла дверь машины, я опустила бережно Ральфа на коврик рядом с водительским креслом. Он лежал там обычным своим напряжённым клубком, вдавившись в стенку, смотрел, как мы разговариваем. Лилия удивилась, до чего он трус. «Бедняжка! Кто же его так запугал?» Потом рассказала историю о собаке, которую она ездит подкармливать то ли в Виленку, то ли на Поперечку, там, где дачи. «Привыкнет», - говорит.      
     Я на это тоже надеялась.

     Пока ехали, – я не гнала, чтобы не трясло, - Ральф опять спрятал голову. Ну, точно, как страус. Он засунул её вверх, под бардачок. Я и не знала, что там есть пространство, куда можно спрятать голову.
     Приехали. Открыла ворота, подъехала к зданию, вышел папа. 
     Думаю, он не очень обрадовался тому, что увидел. Подумайте сами, всем хочется, чтобы животина к тебе ласкалась, а не тряслась, как будто ты самое главное чудище на свете. Но папа был милостив. Вида не показал. Я попросила перчатки, чтобы вытащить Ральфа из его закутка, он порыкивал, было страшно, что укусит. Вытащила, посадила, придерживая, чтобы не утёк под машину. Потом взяла на руки и отнесла наверх… 
     Хозяин приготовил Ральфу место на втором этаже. Между столами, там лежала куртка.
     Уложила щенка на его место. Положила мячик, щётку и мягкую игрушку - бычка. Засунула под переднюю лапку. Так и лежал Ральф в обнимку с бычком, переживая свой очередной конец света.

     Мы пили чай и разговаривали, а Ральф – первый раз на моих глазах – уснул по-настоящему.
     - Пап, смотри, у него лапка дёргается!
     Ральф немножко подрыгивал лапой во сне и глаза были не прикрыты, а крепко закрыты. Он даже не сразу открыл их, когда хозяин позвал пса по имени.
     - Ральф!
     И видно было, что он уснул хорошо, так, что даже пришлось с усилием пробуждаться.         

     Щётка через пару дней пропала. Потом нашлась. Потом пропала бесследно.

5

     Впечатление было двоякое. Всё шло не так, как планировала надежда на лучшее. Но почему-то планировала, как обычно, именно она. Ральф боялся. Он боялся хозяина и боялся меня, но я его гладила, и он привыкал. Сперва он осмеливался до того, чтобы показаться в проёме дверей.
     Потом он привык настолько, что осмелился подойти ко мне за едушкой, когда я сижу на диванчике. Сперва брал лакомство и уходил...
     Потом хвостик ожил. Увидев меня, он завилял хвостом.
     Когда Ральф берёт лакомство, я его немножко подглаживаю.
     Потом он осмелился лечь около ног.
     На это ушло не так уж много времени, но поскольку не было известно, будет ли результат, показалось долго.
     Я приезжаю ненадолго. Отец с ним дольше. И это он убирает и подтирает за псом, мужественно и без ругани. Я процесса обычно не застаю: приезжаю позже и не каждый день.
     И я подумала, глядя однажды, как папа проводит шваброй по луже и как Ральф за ним наблюдает, что любовь это не фейерверки, а когда ты молча и спокойно способен убрать какашки.      
      
                6

     Единственная игрушка, с которой играет Ника, это маленький розовый тряпичный поросёнок. Ей не нужен мячик, ей не нужна палка. Она не грызёт палки и не бегает за ними. Она странная собака. Я не представляю собак, которые не бегают за палками.
     Но, получается, Ральф ещё страннее. Он вообще ни с чем не играет, по крайней мере, при мне. Он только смотрит. Смотрит, как к нему катится светло-зелёный теннисный мяч, смотрит, как я играю с ним мягким бычком, смотрит, как я пытаюсь навязать ему пластиковый пищащий кед.
     Пока только смотрит… И я не знаю, будет ли он когда-нибудь играть.
     Парень даже хвостом не виляет. Вы представляете себе собаку, которая не виляет хвостом? По-моему, это нонсенс. Но хвостик оживает понемногу. Раньше он умел только прятаться. Но когда я стала чесать его щёткой, Ральф понял, что у него есть хвост. Ему ещё очень много предстоит чего понять.
     Я забыла, у Ники же ещё есть шарпей. Большая, для неё огромная мягкая игрушечная собака, размером в пять или шесть Ник. Шарпей объект медитации. Ещё его можно подрать, поотбирать, раньше он даже был объектом утех, пока животное вынужденно не стерилизовали из-за болезни.
     Медитирует Ника в позе лягушки (или цыплёнка табака), зажав шарпея в зубах. Просто лежит, заполнив им рот. Что это значит, я не знаю, только видно по ней, что в этот момент наступает умиротворение. Я думаю, это как соска для малыша. Большая меховая соска.
     Что касается других Никиных развлечений, помимо пары игрушек, она любит трепать носки, в особенности перетягивать их по типу каната, ну это обычная собачья радость, ещё – требушить чайные пакетики, нечаянно попавшие в зону доступа, рвать на клочки полиэтиленовые пакеты и салфетки и даже ватные диски, если по какому-то недоразумению они оказываются в её зоне контроля. Бывало, она обдирала и случайно заблудшую ватную палочку… Но больше всего она любит носиться. Это самое выдающееся её хобби. Рони, если я не забыла другие, носилась так один только раз в юности – под проливным дождём, туда-обратно, туда-обратно, как ошалелая… и это было потрясающе. Ника часто любит занимать себя таким потрясающим образом. Иногда она просто как заведённая мчится от тебя, возвращаясь, мимо и дальше, и снова возвращаясь, бешеным собачьим галопом, пока не запыхается. И что удивительно, я думала, с возрастом это пройдёт, но нет, ей двенадцатого июня стукнет двенадцать, а она всё как заводная. Это самое милое, что в ней есть, включая очаровательные глазки (сюси-пуси, а не собака, по типу кота из Шрэка: ооо, ты моя милота!), и меховую «ауру», которая вьётся и пушится, и блестит, пока помыта, максимум сутки, а потом, если не чесать, моя собака превращается в домовёнка Кузю (до того, как его обиходили), оставаясь существом забавным до невозможности. Это потому ещё, что чёлка кокетливо нависает над глазами. И одно ухо торчит, а другое нет.       
     И всю эту милоту портит отчаянно её пищевой ритуал. Она не хватает еду. Она никогда не попытается даже ловить еду. Он подойдёт, возьмёт кусочек (в лучшем случае), предварительно его обнюхав, положит на пол и обнюхает снова, и только тогда ест. И сколько ты ей тут же не дай кусочков того же самого, она будет нюхать, ну, разве что не выронит на пол. Мы шутили даже, что в прошлой жизни она была дегустатором у короля и умерла от отравления… поэтому так перестраховывается.
     Честно сказать, меня это тоже бесит. Потому что она смотрит, когда ты ей что-то дашь, косвенно выпрашивая, а потом… медленно подходит, обязательно нюхает, и всё это долго, так что уже сам бросаешь на пол: ну тебя… ждать ещё...
     Про уши мы шутили тоже. Дело в том, что они оба сперва лежали вперёд, гладкие чёрные, потом одно начало вставать, я спросила доучрку, как ей больше нравится: со стоячими ушками или нет? Ей больше понравилось иметь собаку со стоячими ушками, я предпочла лежачие, в итоге Ника – чтобы угодить нам обеим – оказалась с разными ушами, одно торчит, другое лежит вперёд. И это чертовски мило.
     Вообще она похожа на Тотошку девочки Элли из советского мультика. «Мы в город изумрудный идём дорогой трудной…»               
     Если ей что-то сильно захочется, тогда она лает. Она не глупая собака. Она – с характером. Так говорят, когда животное не глупое, но себе на уме, а в уме этом, скорее всего, есть мысль, что это ты у неё «собака», а не она у тебя. И ещё вопрос, кто с кем гуляет. Ведь Ника хочет гулять, а я не всегда хочу, и она меня ведёт на прогулку… 

7

     Когда я говорю Ральфу: «Дай лапу!» - он норовит всучить мне все четыре. Думаю, он с радостью залез бы ко мне на ручки, жаль, что он уже здоровый пёс, и мне его не удержать.
     В нём много от овчарки, и он очень красивый пёс. Он не дурак, но ещё малыш в душе и при этом хитрый, себе не уме.
     Позавчера мы играли с бычком, впервые, - маленькая игрушка, которую он таскал без меня, но при мне игнорировал, - вчера у бычка уже была оторвана голова.
     Позавчера он впервые начал у меня отбирать бычка, до этого он отбирал только кусочки еды и маленькие веточки, и травинки, а вчера по-настоящему начал отнимать бычка. Игрушка надорвалась, я подумала, что надо зашить, но в следующий приезд нашла её уже разодранной.
     Радость у Ральфа бурная. У него два состояния в общении со мной – игнор (смотрю, но не подхожу) и ликование, когда он норовит на меня прыгнуть, лизнуть и куснуть. Кусается он легонечко. Но, прыгая, неизбежно царапает руки, оставляя красные следики, пару раз чуть не царапнул лицо, а вчера умудрился куснуть меня за шею, за кожицу под подбородком слегка прихватил.
     Смелеет всё больше, я бы сказала – наглеет. Если раньше я звала его запрыгнуть на скамеечку, на которой сижу, то теперь он заскакивает сам. Когда ему хочется, само собой. Если он уже «насытился» приветствием, максимум – подбежит и ляжет у ног. Ляжет и ждёт, что я его буду гладить, при этом норовит прикусить за руку или лижет руку. Приходится беречься, чтобы не быть слишком оцарапанной, или толкнутой лапами в грудь или в живот, или, не дай бог, заденет лицо…
     Да, он либо бежит, либо лежит. Иногда сидит, но только если ему светит лакомство. На шлейке – я купила ему синюю шлейку – он тоже либо бежит, либо лежит. То есть он перемещается только бегом; если я не успеваю, он резко ложится, почувствовав натяжение поводка.
     В общем, как обычно, оказалось немного не то, что я «планировала», но лучше, чем когда казалось, что не выйдет совсем ничего. Ральфу нравится дрессироваться, но меня не очень хватает из-за его бурных реакций. Наверно, проводи я с ним больше времени, он вырос бы в очень умного пса.   
     Со шлейкой это история.
     Мне было не очень легко его втиснуть в эту собачью «упряжку». На улице она сползла, пришлось потом её ушивать.
     Ещё тяжелее было заставить Ральфа в ней передвигаться. Он тупо ложился. Приходилось уговаривать. Во дворик он вышел довольно быстро, он любит гулять. Но обратно… это был внушительный труд. Ральф поднимался на одну ступеньку и ложился. Я гладила его, говорила, какой он молодец, поднимала под животик, подталкивала, звала, тянула за поводок. Он делал шаг и ложился. Два раза это было тяжело настолько, что у меня даже поясница заболела. Но постепенно, – на самом деле, наверно, довольно быстро, но, поскольку я слишком жду результата, для меня это было «постепенно», - Ральф научился перемещаться на шлейке.      
     Мы вышли в большой двор. Я стала его спускать с поводка. Он носится, потом плюхается в траву рядом со мной. Иногда он играет с палкой. Ему нравится команда «ко мне» - подбежит, скушает лакомство и вновь уносится.   
     Я по-прежнему иногда не понимаю, зачем мне это, и думаю, что как-то я папу подвела с таким «недо-псом», что ли, а потом думаю: а кто знает, что на самом деле человеку нужно? 
     Может, это именно тот вариант, несмотря на всю его странность, который и требовался…
   
8

    Ника поела курицу и лежит на месте, глядит на меня сытым умиротворённым взглядом. Невдалеке у стола на блюдце половинка беляша. Не ожидая реакции, я решила озвучить свои намерения:
     - Ну что, Ника, ты беляш не будешь, я уберу в холодильник?    
     К моему удивлению, она скульнула, встала и подошла к блюдцу.
     - Ладно, - хихикнула я. – Умная ты, однако, собака.
     Кое в чём…
     Сегодня она облаяла бурундучка. Перебегал дорогу метрах в двух от нас, мы шли по бетонной дорожке от речки вверх, в город. Мы шли посредине дороги, зверёк пересекал её прямо по нашему курсу поперёк; увидел нас, развернулся и сиганул в кусты. Ника залаяла.   
     Перед этим я впервые увидела летящих над Томью уток. Пять птиц с удлинёнными шеями – здесь такие не летали - махали крыльями над берегом, а потом над рекой. Видимо, учились собираться в косяк перед перелётом.    

     На следующий день подтвердилось – утки. Птица сидела на бетонной плите, зачем-то перевязанной железным тросом. Плита одним концом уходила в воду. Серо-бурая, утка. Так интересно. Раньше их здесь не было.

     Ника… Лежу на диване, думаю о своём.
     Надумалась, повернулась к ней, легла рядом – она лежала в ногах, на шарфике…
     Ника тут же привстала, повернулась ко мне спиной и лежит, свернувшись в клубочек. Напротив моего лица её спина.
     Вот и поговорили…

     Как-то на берегу она пописила прямо в баночку из-под йогурта. Это было очень смешно. Задрала ножку – и прямо в баночку…
     Забавная собака. Но вот её способ меня подставлять не совсем забавный. Ладно, когда она лает и бросается на мелочь. Но ведь она пытается и больших собак «строить». И когда она тявкает на какую-нибудь громадину, у меня душа уходит в пятки. И я «прошу небо», чтобы хозяева этих собак крепко держали их за поводок.
     Однажды, встречая второй раз такую неразумную агрессию – они проходили мимо, пока мы с Никой сидели на лавочке – хозяин здорового пса спросил мою «бестолочь»: ты самоубийца? 
     Действительно, её можно располовинить одним «кусь», а она крысится… вот разум есть у собаки или нет? Или она на меня полагается, что я её спасу вовремя?
     Вряд ли она меня так защищает. Но может быть, она думает, что это так.
    
9

     Ника задрала заднюю лапку и подняла мордочку от земли, на носу прилип сухой коричневый листик. Я засмеялась, так смешно он закрыл самый край мордочки, Ника встряхнулась и чихнула. Пробежала десять метров и чихнула опять.

     Позже я выводила Ральфа за ворота. Это был первый значительный раз, когда мы вышли вдвоём не только на дорогу, что сразу за территорией, а дальше, - налево, направо. Мальчик держался молодцом, я опасалась, что будут проблемы.
     Перед этим проводили хозяина. Папа вышел, закрыл ворота, я держала в это время Ральфа за ошейник, он лёг, потом сел, в общем, порывался в лесочек, но слушался моих лёгких окриков и команду «сидеть». Отец вышел и, как в прошлые разы, просунул руку в зазор между створками ворот, подзывая собаку. В этот раз Ральф подошёл поближе и дал прикоснуться к морде, это был прогресс. Папа отошёл к машине, сел, посмотрел ещё на пса – тот высунул морду в зазор, тогда хозяин приблизился ещё раз и снова позвал ласково, Ральф стал ещё смелее и разрешил себе потрепать немножко морду и около.
     Перед этим я узнала, что Ральф меняется: он уже брал кости на улице с рук у отца даже без меня рядом. Но что он сотворил в комнате Лори!
     Когда я зашла, я ахнула, хоть была предупреждена, что там жесть. Была гора пуха, вперемешку с касками разодранного поролона и картона. Одеяло, которое пёс стащил и порвал, уже было убрано. Я принялась его «учить» словами: ая-яй, нельзя, кто это сделал и прочее, Ральф сперва лёг на пол, потом запрыгнул на диван и тоже лёг. Ему весело. Ведь я пришла.          
     Он ещё большой щенок. Милый, большой щенок. И писает как щенок ещё. Но морда – ух, страшно, если прихватит. А красивый! Красавец. И умница. Правда, умница. Ещё только отучить прыгать на меня как бешеный, что довольно опасно, наш любимец не понимает, что я хрупкая. Неделю назад он прихватил мне зубами запястье, я испугалась за свою целостность… Наорала. Прямо ругнулась так, как до этого не говорила ему, жёстко. Даже больше, чем тогда, когда он прихватил меня у меня дома в первый раз, от страха. Здесь он играл. Но я же не Жак, ё-моё, чтобы меня так трепать неаккуратно. 

     Меня несколько утомляет бурная радость Ральфа. Я бы предпочла, чтобы он был посдержанней, хотя это мило. Но одно дело, когда на тебя со всего размаху прыгает маленькая собачка, и другое, когда это здоровая детина. Причём его трудно успокоить. Пока у него не пройдёт этот пик радования. Я уворачиваюсь, ругаюсь немного, покрикиваю, тш-ш-шикаю, мол, давай потише… «Тихо, тихо, Ральф, всё!»
     Ему нравится гулять. Мы уже выходим за ворота – на шлейке. Он уже даёт относительно спокойно надевать шлейку, относительно его темперамента. Обычно ложится, сперва вроде отпрянет, когда я её беру в руки, по привычке бояться, потом ложится у ног и дрыгает немножко ногами, словно пытаясь мне помочь. Я её зафиксировала ниткой с иголкой, на максимуме сужения, чувствую, скоро придётся расшивать. Ральф растёт очень быстро.
     За воротами он норовит бежать, я сдерживаю, он замедляет ход, но иногда снова сбивается на прыжки. «Тихо, Ральф! Молодец, отлично». Он, и правда, молодец. Я помню, как меня накрывало отчаяние, что пёс не привыкнет.
     Интересно реагирует на людей. Замирает и смотрит настороженно. Долго может стоять так и смотреть. Они вызывают у него интерес, люди. И страх. И интерес.
     Папу всё так же боится, отпрядывает. Но бегает и смотрит, что хозяин делает. И ждёт подарочков: косточку, печенюшку, комочки собачьего лакомства… Уже не вылизывает жадно чашку, как было раньше. Справный стал. Без худобы. Бегает всё так же, как трусят бездомные псы – напряжённо, пружинисто. С опаской. Мир для него опасен. Всё ещё.
     Я думаю, как бы он вёл себя дома. Ходил бы за мной, как привязанный? Но знаю, что если бы я занималась с ним каждый день, он бы выровнялся и социализировался. Возможно, он был бы так же насторожен с чужими, но, наверное, меньше. Если бы жил в городе и в квартире.
    
     Сегодня Ральф на команду «дай лапу» дал мне сразу две лапы. Так трогательно!

9

     Ральф цапанул меня за попу. Это был его ритуал здорования, включая «куснуть».  Что-то новенькое. Хорошо забытое старое. Он давно не подкусывал меня при встрече.
     Обычно я просто уворачиваюсь от его прыжков и торможу его. А он словно норовит меня сбить лапами. Так и не знаю, что с этим делать. Он как сумасшедший прыгает от радости. «Фу, нельзя, тихо!» не помогает.
     Потом мы снова ходили за ворота. Там он тоже сходит с ума. Он меня буквально тащит за собой, всё сильнее по мере прогулки. Обратно мы бежали. Недолго, я не стайер. Притомилась – сели около дороги под сосной на мягкий ковёр из рыжих иголок.  Рядом с ногой увидела гриб, низ шляпки – жёлтая губка. Но не маслёнок, не масляный, большой.
     Пытаюсь воспитывать щенка. Ведь он щенок ещё. Только-только пробует задирать лапу, помечая территорию.
     Забавный вышел случай со столбиком. Забрались на железнодорожную насыпь. Идём. Вдруг Ральф убавил ход и насторожился, смотря вперёд. Потом остановился. Людей не было – обычно он на них так реагирует. Но прямо по курсу, слева от рельсов стоял обычный железнодорожный белый с чёрным столбик, около полуметра высотой.
    - Что это, Ральф? Столбик! Иди, посмотри.
    Сколько позволял поводок, я приблизилась к «потенциальному монстру» (в понимании этого трусишки), Ральф потихоньку подходил ко мне, я приближалась к столбику, зовя пса за собой и ободряя. Он таки подошёл совсем близко и понюхал, за что получил заслуженное «молодец, смелый!».
     Чего я боюсь, так это того, что он охранять не будет. Сегодня он тенью шмыгнул в здание, когда я открыла ворота. А мы брали его для того, чтобы лаял.   
     Увидев, как он сиганул прятаться, я позвала его несколько раз, тогда он вынесся сносить меня с ног. Чтобы не повредил, я пытаюсь повернуться к нему спиной, пока он в прыжке, так вот он меня и цапнул за мягкое место. 
     Зато сегодня он выполнил папину команду «сидеть»  и «ко мне». Пока на лакомство, но уже прогресс. Я его ещё пока поощряю на команды.
     В зале присела на корточки, угощая Ральфа, а с другой стороны под согнутую в локте руку - Лори просунула морду: угоститься. Собаки такие милые, когда берут лакомство.

     Папа удивляется, почему Ральф так долго привыкает к нему. Меня это тоже удивляет. Ира выдвинула предположение, что он похож на того обидчика, что запугал пёсю. Возможно, это так. Но у меня есть ещё одна версия. Хозяин не настаивает на контакте. Он ждёт и терпеливо надеется, что Ральф откроется сам. Кормит, подкармливает, разговаривает, гладит, когда я рядом, потому что только тогда питомец в состоянии довериться. Папа говорит, что Ральф со мной меняется. Наверное, как одуванчик на солнышке.
     Дело в том, что я в него верю. Меня порой берёт отчаяние, но я сама открыта навстречу. Он это чувствует. Папа же словно не верит, что Ральф готов, именно готов ему искренне радоваться. И он заостряет внимание на том, что Ральф плохо привыкает. То есть – выражает недовольство. А собака эта остро чувствует, как на неё реагируют. Он не ругается; но достаточно минимальной интонации, что «не так», и всё – Ральф заблокирован. У него у самого нет веры в себя, а тут ещё ему дали понять, что он неудовлетворителен, пусть даже без претензии, но он – проблемный пёс, и он теряет энтузиазм, желание раскрываться. Я не знаю, понял бы папа это или нет, но я по себе знаю, как могут влиять даже самые, казалось бы, безобидные вещи. Ты просто гасишься.
     Ты как бы становишься заранее убеждён, что и в следующий раз будет то же, ты опять не угодишь, или не совсем окажешься достаточным, и оно, как самореализующееся пророчество, именно так и бывает. Я вот так чашки разливала в детстве. Если бы мама несколько раз попробовала не заметить, что я «опять в своём репертуаре», я бы не «плоховала».  Если бы она при этом меня похвалила за «всё отлично прошло», я бы ещё быстрее стала в себе увереннее, и меня никто не «толкал бы под руку». Потому что под руку толкает убеждённость, что ты опять накосячишь.
     Проявление негатива рождает негатив. Постоянство негатива рождает постоянство недостачи. Стоит заострить внимание на позитиве, и с каждым разом это будет легче даваться. Вот что такое фокус внимания. Ты сам выбираешь, что одобрять. Недовольством – недовольство. Радостью – желание открыться.
     Я не говорю от случаях, когда недовольство нужно проявить, подчёркивая нежелательность действия. Но чем реже такое проявление строгого неприятия, тем оно значительнее действует, тем больше вероятность, что его всё реже придётся проявлять. 

10

     - Ника, ты ждёшь, пока я раздавлю этот бутер своим тапком?
     Сколько раз уже это было.
     Я даю ей кусочек в тарелку, он оказывается на ковре, а потом под моим тапком. Она словно нарочно всё это проворачивает.

     Пока я разговаривала с папой, Ральф стащил шапку со стола и играл с ней. Я отобрала; она была почти вся измусоленная.
     - Пошли гулять!
     В этот раз он боится подходить, даже к шлейке. Потому что в последнюю встречу вышел эксцесс. Приехала Ксюша в гости, мы поднялись наверх, Ральф прыгнул на диванчик, как обычно, рядом со мной. Я предложила дочке его погладить, мне очень хотелось, чтобы собака ей понравилась, и я была уверена, что они подружатся. Ральф, конечно, отнёсся с опаской, но дал рукой коснуться морды.
     - Это моя доча, Ральф! Она хорошая. И Ральф хороший.
     Папа захотел присоединиться. Но, видимо от того, что рядом был незнакомый человек, возросло чувство опасности, пёс спрыгнул с дивана, я пыталась его удержать, чтобы отец тоже погладил, - обычно Ральф боится, но рядом со мной смелеет. В этот раз, видимо, его накрыл шквал страха, как было раньше, он прихватил немножко зубами хозяина за руку, и меня, поскольку я пыталась удержать его как раз за бока, ввиду отсутствия ошейника. А бока у него особенно уязвимое, по его соображениям, место. Я даже подумала, что, может быть, его дверью когда-то прищемило.
     Он отбежал на несколько метров и лёг там, к нам боком. Я сидела расстроенная и тёрла руку. Не только потому, что было больно, но и потому, что мой любимец ударил в грязь лицом, точнее, мордой, именно тогда, когда мне очень важно было его разумное поведение…    
     - Ральф бяка, - сказал Ксюша. Я с ней согласна. Мне непонятно, почему он до сих пор боится отца, который с ним проводит много времени в одном пространстве и кормит его. Наверно, он похож чем-то на напугавшего или даже бившего его человека.
     Но мы всё-таки пошли гулять. Я подозвала Ральфа, пёс запрыгнул-таки на диванчик и позволил мне надеть шлейку – первая лапа, вторая, застегнуть на спинке пряжку. Шлейка уже впритык.
     Ксюше было холодно, она держала Нику на поводке, - да, кстати, с нами к Ральфу приехала Ника, и во время разговора сидела в той комнатке, где когда-то квартировал трусишка.
     Ральф тянул, я одёргивала.
     - С ним на лыжах или на санках классно кататься было бы, - сказала я, дочь согласилась.
     Я об этом часто думаю, когда он особенно сильно начинает тянуть меня за собой. Иногда я перехожу на бег, а потом либо он притормаживает что-то обнюхать, либо я кричу: «Ральф! Тихо. Стой». Он садится. Если я злюсь, я грожу ему пальчиком: Ая-яй! Нельзя так.         
     В последнюю прогулку он остановился и смотрел на женщину с лыжными палками. С этими специальными палками для ходьбы. Там, где мы гуляем, почти нет людей. Она подошла и улыбнулась, увидев его настороженность: он что, боится, что ли?
     А вид у Ральфа уже такой, что надо бояться его. Он выглядит сильным. Здоровый такой пёс, думаю, он и ещё подрастёт.
     Перед этим, когда я пришла, он опять прыгал, опять неаккуратно, поставил мне синяк на ногу, отпихнул Лори, подошедшую поздороваться, так что собака развернулась и уковыляла к себе в комнату. Она старая.      
     Папа говорит, что Ральф к Лори приставал, как будто она его «девушка». Половое созревание, однако. Я вижу по тому, как он нюхает траву, как он ведёт себя, обнаруживая отметку. Почитала про гон, - скорее всего, он «темпераментный кобель». 
     Вернулись домой хорошо, спокойно, чувствуется, что привыкает к режиму прогулки.
   
     Отец рассказывает, как кормит их с Лори костями, как пёс любит жилку и прыгает с лаем, когда хозяин её рубит; он говорит: голос! Со мной Ральф молчит. Если сказать ему: голос! – он начнёт прыгать. 

11

     Я шла и смотрела, как задняя лапка Ники с прилипшим к самой подошве, пяточке, маленьким пёрышком отрывалась от асфальта и опускалась обратно. Настроение было не очень. Я в раздумьях смотрела на пёрышко и ждала, когда оно отвалится. Мы прошли так метров тридцать, и я, наконец, рассмеялась, потому что всё-таки это было очень смешно и мило. Пёрышко болталось, казалось, вот-вот отлетит, но не хотело отцепляться.
     Я рассмеялась, а в это время Ника зашла на листву с чем-то ознакомиться, и пёрышко осталось в листве. Как будто оно ждало моего смеха.    
    Это подняло мне настроение.

    Сегодня села в коридоре перед тем, как идти на речку, и угостила Нику лакомством. Она взяла первое, убежала в комнату, на ковёр, хотя кусочек не большой. Она обычно всё тащит на ковёр, наверно, чтобы засорить его побольше. Вернулась, взяла второй, опять убежала. Я сидела и улыбалась, потому что она меня этим бегством очень забавляет. Ника вернулась, и третий кусочек не стала далеко уносить, отошла за несколько шагов. Разгрызая четвёртый, она вообще не стала отходить. Она обычно так поступает. Когда понимает, что ещё дадут, она не убегает. А сперва – как будто боится, что отберут.
     На речке я отпустила её с поводка, и Ника нарезала круги. Обожаю, как она носится. Такой забавный комочек с мордочкой, хвостиком по ветру и мелькающими лапками.
     Милота.

     Люблю ещё, как она, поев, довольная катается на боку по ковру и ворочается на спинке, туда-сюда.       

12

     Когда я чешу иногда Ральфа старой «массажкой» с обломанной ручкой, придерживаю его морду, чтоб не мешал, - он норовит схватить зубами расчёску. Я кладу ему руку в пасть и вынимаю, и кладу обратно, он прикусывает; я глажу его по голове.
     Когда я прихожу, он прыгает на меня, иногда пытаясь достать до лица – нужно прятать, иначе, если прилетит такой мордой, челюстью или черепушкой, мало не покажется. Прыгает, бешеный, тычется в ладонь – схватить лакомство, мы заходим наверх: мне нужно положить мой любимый чёрно-белый рюкзак, который может быть испорчен, - он заскакивает на кожаный диванчик, я сажусь рядом, его буря чувств не даёт ему спокойно лежать, он свешивает голову вниз около моих коленей, или с коленей, дрыгается, спрыгивает, запрыгивает, пытается лизнуть.
     Папу он всё ещё опасается. Боится дверей, ворот – проскальзывает в них сломя голову. Люди ему интересны, собаки тоже. Думаю, он становится смелее.    
     Я знаю, как бывает трудно справиться со страхом. У меня тоже есть. Я его понимаю.
     Он ждёт, когда мы пойдём гулять, в лес. Я достаю с вешалки синюю шлейку с рыжим кожаном поводком, оставшимся от Рони, он радостно прыгает, радостно падает на пол, чтобы мне было легче её надевать, как он думает. Он думает, что мне так легче. Я застегиваю пряжку на спине, уже совсем впритык, надо расшивать, мы выходим… начинаются гонки.
      Он тянет меня, жадно нюхает траву, метит, когда я устаю его сдерживать или бежать, я командую: стоп! Он не сразу понимает. Но уже начинает соображать. Он не умеет ходить тихо. Поводок короткий; когда я бегу за ним, он порой пугается и ложится в траву. Либо пригибается, словно боясь получить удар. Бедный пёсик. Скорее бы его отпустить, так, чтобы он не убежал, тогда он нагуляется вволю, набегается. Я с ним не могу всё время бежать, мне тяжело. «Я не стайер!» - ругаюсь, его тормозя. «Ральф, сидеть!» Он садится. Сидит две секунды и порывается встать, бежать дальше. «Сидеть!» Так я одёргиваю его несколько раз. Потом говорю – пойдём. И мы несёмся дальше.   
     Если я вижу собаку вдали, я спрашиваю хозяев: не злая? Не кусается? У меня трус.
     Люди удивляются, увидев, что такой здоровый пёс такой трусишка. Они сами его боятся, потому что выглядит он внушительно.

     Чешу Ральфа: красивый мальчик, какой красавчик, а хвост-то какой у тебя!
     Хвост знатный. Пушистый. Больше, чем у Рони пушился.
     Чёрная на кончике морда, по типу овчарочьей, бровки тоже в породу, уши стоячие большие с тёмной каймой по краю. Заглядение. 
     Пёса. Моя пёса.
     Я сажусь сзади него и приобнимаю, пока он рассматривает людей и обстановку. Я чувствую, как он успокаивается. Глажу по морде, «мальчик-зайчик». Я хочу, чтобы он почувствовал безопасность. Чтобы он перестал бояться.
     Я не уверена, что так будет. Но я всё равно хочу. 
     Жалко, что не могу гулять с ним чаще. Слишком он неспокойный ещё пока. 

12

      Ральф стал к папе по-другому относиться. Я это вижу. Хотя он всё так же боится, шарахается, весь на взводе, но стоит хозяину уйти, пёс бежит за ним. И я прямо знаю, хотя это мало заметно, вообще не видно для постороннего человека, что Ральф хотел бы, чтобы хозяин его погладил, но страх ему мешает. Получается точно по пословице: и хочется, и колется. Он уже не отпрядывает в испуге от рук, но ему всё ещё важно, чтобы я была рядом, как группа поддержки. Со мной он смелее. И он смотрит на папу по-другому, хотя всё так же странно пристально за ним наблюдает, но в этом взгляде уже читается зачаток той самой знаменитой собачьей преданности. Пока только я это вижу. Но и папа заметил, что Ральф привыкает, не так быстро, как нам обоим хотелось бы, но привыкает…
     Я приучаю его успокаиваться и сидеть, когда мы гуляем. Он порывается встать и бежать. Приходится несколько раз его одёрнуть, прежде чем он поймёт. И он сидит и ждёт. Я не испытываю его терпение долго, потому что мне тоже трудно его успокаивать, эту подвижность, но, во-первых, и мне надо отдыхать, и, во-вторых, в эту минуту вынужденного спокойствия он начинает ощущать, что мир, возможно, не столь опасен. Во всяком случае, я на это надеюсь. И я всё хочу сводить его на собачью площадку, где занимаются с животными, чтобы он побыл «в толпе», как говорят, социализировался. Он уже вчера даже не тормозил, когда увидел семейную пару с коляской прямо по нашему курсу, правда, пригнулся немного и прижал хвост, пробегая рядом с ними, мимо них.   
     Потом он тяпнул за нос цепного пса.
     Это случайно получилось. Когда мы уже подходим к «дому» - для Ральфа это его дом, - у одного из гаражей рядом с «базой» есть металлический забор, а за ним пёс-охранник. Который всегда лает. Пёс или псина, не знаю, какого она рода. Под забор небольшой подкоп. Ральф суёт туда морду, чтобы обнюхать обстановку; в этот раз там, в ямке появилась тёмно-рыжая морда. Она оскалила зубы и начала кусаться, и Ральф тяпнул её в ответ. Я его оттащила, пёс был в возбуждении, мы отошли на порядочное расстояние (для меня – «от греха подальше», а то вдруг охранник территории как-нибудь выскочит), Ральф сел, развернувшись в сторону продолжавшегося лая, и отдался ощущению.  Лай перешёл в вой, потому что цепному псу прилетело, он был в слабой позиции, но ты не высовывай морду, а если высунул, не кусайся, так-то? Мы немного послушали эту разносившуюся по округе обиду, я сказала Ральфу, какой он смелый, - видимо, он и сам подумал об этом, ощутив хотя бы немножко свою силу, и вернулись к воротам.
     Там он проскочил, как обычно, внутрь вместе со мной, зная, что раз я прохожу, то можно, не придавит (примерно по логике проезжать перекрёсток одновременно с другой машиной), потом я попробовала его чуть-чуть подрессировать «рядом» - он прошёл, останавливаясь, несколько шагов, два раза, потом снова стал демонстрировать свою обычную трусость…
     Но он не трус в том плане, как это принято считать. Не трус от природы. Он просто смертельно испуган. Однако когда надо постоять за себя, он прихватывает зубами без стеснения. Если его отдать в руки настоящего кинолога, наверное, он бы вырос тот ещё защитник.    
     Папа недавно сказал, что любит его и таким, шугливым. «Я к нему и такому уже привык».
     Но это, наверно, любовь с первого взгляда. Потому что, ну, честное слово, если б вы видели этого щенулю, когда он приехал в свой новый «дом» - в дом, которого у него никогда не было, возможно, только улица и передержка, - засунувший морду куда-то под бардачок  по типу страуса: если не видишь опасность, то её нет, - вы вряд ли бы взяли эту милоту в качестве охранника, а отцу требовался именно охранник…   
     И потом, когда папа терпеливо, прямо с материнским терпением собирал за Ральфом «отходы жизнедеятельности», вот тогда я поняла, что такое настоящая любовь. Ведь он мог вернуть этого пугливого мальчика туда, откуда мы его взяли. И избавить себя от того, что все другие назвали бы проблемой. Но папа сказал: мы в ответе за тех, кого приручили. И потом, теперь вот: я к нему и такому привык… и это меня сейчас трогает до слёз. Я рада за них обоих. У отца есть охранник, который не умеет охранять, - он прятался, пока я вчера открывала ворота, - по сути, друг, у Ральфа есть хозяин, которого он боится. Это так смешно и так трогает…   

13

     Когда я приезжаю от Ральфа, Ника нюхает мои руки, одежду и напрягается. Её ревность стремится в бесконечность, как говорят в математике.
     Недавно мы ели тараллини. Я сидела на диване, Ника подходила, брала колечко, отступала на ковёр, садилась и грызла его ко мне спиной. Потом сидела ко мне спиной и ждала. Подходила, когда я позову, возвращалась на ковёр, снова садилась ко мне спиной… Эти собаки уморительны.

     А ещё Ральф воришка. Он таскает со стола то, что, по его мнению, плохо лежит.

     Я пишу, а Ника облизывает и рвёт бумажку из-под сладкого творожка, наступив на неё лапой. Обёртка от сырковой массы. Увидев, что я на неё смотрю, замерла, уставившись на меня. Как по команде «замри!». Я отворачиваюсь («отомри») и наблюдаю за ней незаметно. Она продолжает рвать бумажку…

05.06.22-28.11.22