Chapter 3

НЕТ БЕЗ ТРЕВОГ НИ СНА, НИ ДНЯ

    Запустив руку в мешок, я нащупала футляр с шестидюймовыми толстыми стрелами, более походившими на дротики и, выхватив одну, зарядила арбалет, выровняла дуги, закрепила тетиву и, прищурив левый глаз, положила палец на спусковой крючок, судорожно прикидывая, куда целиться, чтобы животное не подняло крик и скончалось моментально, потому что разъяренная мамонтиха затопчет меня так, что мокрого места не останется. Приклад упирался в плечо, ладони взмокли, челюсти свело судорогой. Даже наличие оптического прицела не гарантировало, что я не промажу, поскольку практика моя заключалась в том, что я, водрузив на табурет картину с невозмутимой безбровой дамой, пыталась прострелить her eyes, вводящие меня в трепет, но попала в переносицу и получила нагоняй от Пальмиры, обозвавшей меня гнусной вандалкой. По ее словам, щекастая прелестница - шедевр мирового искусства, сотворенный гениальным художником Средневековья, полюбоваться на который съезжались люди со всего света.
    - Могла бы выбрать что-нибудь попроще, - прошипела мисс Рингбелл, расстроенно качая головой. - В том углу у нас Рембрандт и парочка забытых Адонаем импрессионистов!
    - Ладно, - кивнула я, не желая спорить с годившейся мне в матери женщиной, хотя не понимала, почему данное произведение так называемого искусства ценнее остальных, и сможет эта «Джоконда», или как там называла this picture моя собеседница, прокормить голодающих детей вместо того, чтобы таращиться на меня с загадочной smile на тонких бледных губах. Залепив дырку на полотне куском клейкой ленты, Пальмира велела Галатее и Агамемнону перенести портрет в свою комнату и, цокая языком, удалилась, ворча себе под нос.
    - Ты действительно не в курсе, что картины Леонардо are priceless? - хихикнул Скайботтом, похлопав меня по спине. - Полистай на досуге журнальчик «Чудеса планеты», там очень много интересного about art.
    - Заняться ей больше нечем, как вникать в заметки давно минувших в Лету days и читать статьи нынче не актуальные, - отрезала его сестра и, прислонив к стене картину, на которой художник изобразил девицу, прижимающую к себе зверька - длинного, покрытого гладкой шерстью. - Вот тебе мадемуазель с горностаем, еще одно творение сеньора Да Винчи! Go on, не стесняйся!
    В конечном итоге занятия я забросила, посчитав, что опыт придет со временем, а выслушивать нотации старших мне не хотелось, и теперь я корила себя из прошлого за недостаточно серьезное отношение к столь важной миссии. Ну потерпела бы я стенания госпожи Рингбелл, ничего бы мне от ее охов не сделалось, зато сейчас ощущала бы себя увереннее и завалила б мамонтенка, а не обливалась холодным потом, не решаясь привести в действие спусковой механизм. Стоящее ко мне боком млекопитающее, заметив мельтешение, повернуло ушастую голову на короткой шее, затем, развернувшись на сорок градусов, шагнуло вперед, преодолевая разделяющее нас расстояние и замахало своим длинным носом. Описав дугу в воздухе, хобот задел мою щеку, и я почувствовала влажное тепло - словно укладывающая меня в постель Амфитрита поцеловала my cheek, прежде чем пропеть колыбельную и уйти к себе, когда я засну.
    Взгляд темно-синих глаз был осознанным - как у Гипериона, так что я опустила оружие и, не отдавая себе отчета в дальнейших действиях, поднялась на носочки и запустила пальцы в жесткие волоски на голове малыша, даря ему ответную ласку. Фиговая из меня добытчица мяса, но я посто не посмела причинить вред существу, доверчиво тянущемуся ко мне. Он отличается от шестилетних близнецов Бриарея и Эгиста лишь размером и строением тела, а по сути - маленький, наивный ребенок, еще не осознавший, насколько жестоким может быть monde. Наверное, хорошо, что мы, представители homo sapiens, находимся на грани вымирания. Without us this world сделается менее опасным, ведь ни кровожадные колибри, ни клювомордые обезьяны не изобрели оружия массового поражения, способного сотрясти земную твердь.
    Мамонтенок, оглушительно фыркнув, шевельнул ушами и, протрубил, вскинув свой trunk, дребезжащее «и-и-и», метнулся к своей мамаше, замаячившей вдали, а я, чертыхнувшись, бросилась в противоположную сторону, перепрыгивая через выступающие из почвы корни и кусты. Охвативший меня страх при виде огромной туши, похожей на движущуюся гору перемешался со злостью из-за неспособности быстро и четко принимать решения и гнал меня в непролазную чащу, где по черным выжженным стволам сновали юркие гекконы, окрашенные в неоновые цвета. Пытаться ухайдокать этих малявок с помощью арбалета бесполезно - стрелы попросту разнесут их в клочья. Мне стоит замедлиться, отдышаться и найти добычу покрупнее, и желательно до того, как кто-нибудь из лесных обитателей захочет отведать человечины.
    Пропустив свернувшихся в шары броненосцев (слишком толстый панцирь, к тому же велик риск повредить бесценные arrows, они имелись у меня в ограниченном количестве), я наконец завалила четверку массивных дикобразов, беспечно снующих возле коряги и, надев болтающиеся на поясе перчатки, чтобы не пораниться об иглы и не занести инфекцию, забросила обмякшие тушки в мешок, удовлетворенно хмыкнув. Даже затупившийся наконечник одной из стрел, врезавшейся в кору, настроения мне не испоганил. В сгущающейся темноте я побрела на юг, ориентируясь на журчание ручейка. Для первого раза дикобразов более чем достаточно, однако мне следовало расставить силки, чтобы завтра не тратить драгоценные минуты для выслеживания логова лемуров и уделить больше времени поискам сестры. Эвандр с Амфтритой могли уйти далеко или даже устроить забег до Нефеллова моря, на берегу которого возвышается маяк, - его шпиль виден, если взобраться на пригорок возле нашей пещеры, но что-то подсказывало мне, что парочка где-то поблизости. Несколько раз я прокричала имена беглецов, вспугнув стайку птиц, поднявшихся в воздух с оглушительным клекотом. На мои вопли не отозвался никто, и я, поклявшись себе, что непременно спасу Амфитриту и ее возлюбленного, повернула назад, благо, мой острый слух почти сразу уловил звон молотков, оповещавших, в какой стороне находится Радамант.
    Уже знакомая мне тропинка, петляющая между зарослями с ягодами, очень похожими на малину, упиралась в покрытый высокой травой луг, на котором сновали юноши, занимавшиеся строительством сооружения для дозорных. Вечер еще в самом разгаре, так что к ужину я, храни нас всех Адонай, успею. Вот и столбы с освещающими строительную площадку прожекторами, заряжающимися от ультрафиолета и сияющими достаточно ярко, чтобы я могла различить водящего напильником по зажатому между коленей булыжнику Марвеллоса и зашкуривавшего деревяшки Гипериона.
    - Как успехи? - поинтересовался заметивший меня первым Страбон. - А где наш мамонт?
    - Маллиган! - зарычал, отбрасывая свой инструмент Проймос-старший и, бросившись ко мне, заключил в объятия. - Ты цела? Где-нибудь болит?
    - Белены обожрался, родимый? - вспылила я, отталкивая от себя совсем зарвавшегося парня. - Что ты себе позволяешь?
    - Прости, - промямлил, отступая, молодой человек, и я отметила, как покраснел кончик его носа. - Мы очень за тебя переживали.
    - Я не ранена, - буркнула я, предположив, что излишняя эмоциональность Марвеллоса объясняется тем, что в случае моей смерти его брат погибнет от истощения. Присев на корточки, я ответила на рукопожатие широко улыбающегося Гипериона, размазывая слезы радости по чумазому лицу. Поднявшаяся покормить гусей и цесарок Ифигения, примчавшись на одобрительные возгласы Страбона, взвешивающего на вытянутой руке мешок с добычей, ловко взвалила к себе на спину младшего Проймоса, сообщив, что на кухне он ей будет нужнее, и как только мы спустились на минус второй этаж, где располагались жилые отсеки, иронично зовущиеся Полигимнией «апартаментами класса люкс», я вручила Аксиоме мешок, предварительно вынув из него футляр со стрелами и, помахав на прощание, скрылась за поворотом, держа путь в общую ванную, представляющую из себя огромное помещение с облицованным белыми плитками неглубоким бассейном, вода в котором помимо того, что регулярно обновлялась, была более-менее теплой - каждые сутки дюжина мужчин под руководством Арахны катили наполненные бочки с hot water, бьющей прямо из разлома в полу на минус восьмом, и после того, как наш бравый вождь и члены его семейства завершали банные процедуры, остальные жители нашего муравейника могли смыть с себя пот и грязь after stressfull day. Мы с Полигимнией, Пелопом и Коттом, выражая молчаливое несогласие с дискриминацией, мылись раз в несколько дней; Язон, Кратос, Орион лишь споласкивали подмышки и шею, так что миссис Кэнвилл могла выкупать шестилетних близнецов, не опасаясь, что те захворают, если помутневшая от грязи жижа попадет на порезы и ссадины.
    Развешанные под сводчатым потолком на натянутых веревках лампочки, видимо, давно не выносили на подзарядку: некоторые мерцали так слабо, что тьма в углах казалась кромешной. Содрав с себя костюм, я едва не заорала от облегчения: кожа, нагревшаяся под удерживающей тепло тканью до невозможности, стала настолько чувствительной, что я едва не потеряла сознание от головокружения. Оперевшись о бортик, я перекинула сначала одну, затем другую ноги, погрузилась в довольно прохладную agua по самые ключицы и, устроив подбородок на скрещенных предплечьях, позволила себе погрузиться в пятиминутную дрему. Полигимния, которую уже, видимо, известили о моем прибытии, принесла кусок душистого мыла, халат, мочалку и ковшик, в котором весьма удобно разводить soap for hair washing, поскольку они тускнели, когда их терли бруском застывшего растительного масла, дающего обильную пену.
    - Ты справилась, - шепнула сестра, уверенными движениями разминая одеревеневшие мышцы спины. - Как все прошло?
    - Мне удалось избежать столкновения с растревоженной мамонтихой, - хмыкнула я, поведав о своих кажущихся теперь идиотскими терзаниях при встрече с детенышем покрытых шерстью огромных слонов. - А вот Амфитриту с Эвандром я нигде не обнаружила.
    Ногти сестры, царапнув шею, переместились выше, впились в виски, и я, ойкнув, подняла взгляд, встречаясь с расширенными от негодования глазами Полигимнии. Ее зрачки, практически вытеснившие радужку, испепеляли меня как крошечные черные угольки. Зря я сболтнула о том, что не теряю надежды найти Триту и ее любовника. Они с Харибдой делаются мегерами, как только я завожу речь об изгнанной из Радаманта родственнице, как будто ненависть, которой они себя травят, изничтожит все чувства к пропавшей sister. Мне следовало хранить в тайне часть своих планов, потому что эти две злыдни вполне могут сговориться и лишить меня possibility ходить в лес, прикрываясь тем, что ставят палки в колеса ради моей же безопасности.
    - Их там нет, - выпалила hermana, резко повернув меня к себе спиной и копошась в волосах, заплетенных ею по моей просьбе в две косы, закрученные в баранки на затылке. - Пообещай, что больше никогда не произнесешь этих имен!
    Her voice, звенящий от напряжения, вогнал меня в еще больший ступор, чем неожиданная стычка с дружелюбным мамонтенком, обслюнявившим хоботком my face. Интуиция подсказывала: дело не в том, что Полигимния не верит, that our sister wasn’t alive. Они с Харибдой явно скрывают от меня что-то, желая уберечь хрупкую детскую психику от травм, и бесполезно объяснять, что I am not a child anymore, и заслуживаю знать правду, какой жестокой она ни окажется. Наверное, имеет смысл надавить на Кратоса или Язона. Братья относятся ко мне менее щепетильно, так что, задействовав свое красноречие, я сумею убедить их открыть мне все секреты.
    - Договорились, - отозвалась я, непроизвольно морщась оттого, что сестрица сильно дергала меня за пряди, распутывая колтуны гребнем. - Моя первостепенная задача - обеспечивать провиантом подрастающее поколение подземного города.
    - Рада, что до тебя наконец дошло, - вымолвила Полигимния и скатала вычесанные волосины в аккуратный катышек. - Через полчаса приходи на трапезу.
    Она вышла, а я, насухо обтершись полотенцем, перебросила вперед цепляющиеся за все hair и, превозмогая внезапно навалившуюся усталость - как моральную, так и физическую, добралась до своей каморки и натянула заранее расправленное на одеяле, исполняющем роль покрывала темно-зеленое платье с запахом, принадлежащее, если верить Ориону, моей матери, которую растерзали хищники, когда я представляла из себя грудничка, сосущего пустышку. Подозрительно, что никто из нас, появившихся на свет с разницей в год один за другим от разных женщин, с теми, кто подарил нам жизни, знакомы не были. Правда, ходили сплетни, что Лисистрата приходится матерью то ли Котту, то ли Язону, однако самый младший из братьев мертв, а четвертый холоден и безынициативен, и попыток расспросить мисс Рингбелл не предпринимал. Создавалось впечатление, что господин Маллиган избавился от своих любовниц, предпочитая воспитывать отпрысков самостоятельно, но если окажется, что бессердечный Бассар прогонял их, опасаясь, что они возжелают наладить контакт с подросшими детьми, тем самым пошатнув его авторитет, который, судя по поведению нашего батюшки, хрупок аки колбочка из дутого стекла, в которых мисс Тимберлейк хранит измельченные до однородной массы сухие листья обладающих жаропонижающим эффектом растений. Если допустить мысль, что father жестче и хитрее, чем я представляю, значит ли это, что Амфитриту и Эвандра искать бессмысленно, как и our mothers? Неужто this crazy man угробил собственную дочь лишь потому, что та ослушалась его приказа и виделась с возлюбленным?
    Thoughts,  доселе редко посещавшие my head, забитую до предела мыслями о том, как утихомирить голод, уносящий десятки жизней ежегодно, закопошились роем ядовитых ос, жалящих мой и без того распухший мозг. Благотворно повлиявшая на умственные способности прогулка словно возвысила меня, позволив посмотреть на ситуацию под иным углом, и и вид с нового ракурса открывался не самый радужный. За огромным длинным столом собрались все, кроме меня и третьего по счету брата. Юнона Грейсон, одобренная папочкой невеста Кратоса, беременная от Бассара двадцатипятилетняя Геба Уайтморт, сводившая с ума Котта и в итоге доставшаяся нашему родителю, с трудом подавивший зевок Язон и бледная как шляпка поганки Харибда.
    - Стоп, - насупилась я и отложила вилку, когда daddy при моем появлении проворчал, что, раз все в сборе, то можно приступать к еде. - Где, прошу прощения, Пелоп?