Chapter 9

YOUR PRIDE REMAINS, BUT THIS TIME IT WON’T HELP

    Лишенная возможности распоряжаться собственной мимикой, потому что мой лоб был туго стянут перекручивающимися между собой brads of hair snakes и даже при движении губ в виски и затылок будто впивались тысячи мелких жал, причиняя неимоверный дискомфорт, я с каменным лицом взбежала на минус первый этаж. Часика через два я перестану замечать эту боль, а учитывая, что во время hunting то, что не касается выслеживания добычи, отходит на второй план, думаю, к новой укладке я привыкну совсем скоро. В крайнем случае перед сном распущу волосы, если давление в области forehead не спадет и помешает расслабиться. Делов-то - нащупать у основания именуемые шпильками изогнутые прутики, сорвать крошечные резинки и, запустив гребень в корни, провести сверху вниз, прислушиваясь, как с шуршанием распадаются косы, а концы елозят по полу с успокаивающим «ших-ших».
    Нахмурившись - разумеется, мысленно - я промаршировала мимо проводившего меня издевательской ухмылкой Каллифона, дробящего валун. Он никогда не скрывал своей антипатии, считая меня нарушительницей устава, особенно после того, как я едва не сломала ему челюсть, когда он в шутку предложил вытурить из города Гипериона, мол, все равно от калеки никакого толку. Перехватив мой кулак, занесенный для второго удара, Агамемнон оттащил меня от валяющегося в пыли ублюдка и намекнул, что коль Арахна с Офелией прознают о моих ежевечерних походах в лес, он сам станет обедом для клювомордых обезьян, как раз облюбовавших пару деревьев в нескольких метрах от входа в пещеру. Зегерс дураком не был; смекнул, что большинство не на его стороне и пообещал держать язык за зубами, однако его самодовольная ухмылочка не давала мне покоя, и я иногда на полном серьезе задумывалась о том, чтобы подсыпать ему в еду какой-нибудь дряни и уволочь на полянку, где частенько пасутся огромные, покрытые шерстью слоны - авось мамашка моего знакомого мамонтенка, заметавшись в поисках малютки, превратит преданного пособника сестер Леблан в распластанную on the ground лепешку, и никому не придется тревожиться о том, что наш секрет раскроется, и последует череда казней.
    В тот вечер охота не задалась с самого начала. Сперва я наткнулась на умывающегося палорчеста: облизывая переднюю лапу, он проводил ею по своей морде, а из складок на животе показалась мордочка детеныша, уставившегося на меня немигающими глазками-пуговками. Оторваться от столь захватывающего зрелища я смогла лишь минут через двадцать, напомнив себе, что часа три спустя окончательно стемнеет. У дерева с плодами, похожими на яблоки, меня окружили дронты и киви, бестолково тычась клювами в мой живот. Обитай они несколько сотен лет назад, люди, населявшие планету, истребили бы этих dummies, у которых отсутствует даже намек на инстинкт самосохранения. Хотя, who knows, может, these stupid birds уже находятся на грани исчезновения из-за своей доверчивости. По окрестностям ведь не расхаживают бриттанские ученые, собирая данные и анализируя полученную информацию. Неизвестно, сколько осталось Эмбле вращаться вокруг сбрасывающего оболочку светила, но в чем я точно уверена, так это в том, что people достигнут своего финала гораздо раньше, особенно если учесть то обстоятельство, что мой драгоценный папаша делает все возможное, дабы существенно снизить и без того угасающую популяцию Радаманта, а мисс Тимберлейк и Пальмира подвергали сомнениям слухи о том, что кучка миллиардеров за полвека до резкой перемены климата построила город под водой и укрылась там.
    - Никакого Рима не существует, - отрезала госпожа Рингбелл, когда неугомонные Бриарей и Эгист пристали к ней с расспросами about underwater city. - Люди сочинили эту ересь для собственного утешения, поскольку им боязно посмотреть in eyes of Truth и признаться себе, что наш род обречен.
    - Но я слышала от своей бабушки рассказы о колонии на Аресе и повергшихся эволюции представителей человечества, частично утративших разум, покрывшихся перьями и ведущими дикий образ жизни, - робко возражала Брисеида. - Разве надежда - это плохо?
    - Адоная ради, пичкай своих сыновей сказочками, - вскинула руки в примирительном жесте Аксиома. - Кто я такая, чтобы учить тебя воспитывать детей?
    Мне импонировала точка зрения миссис Кэнвилл, однако я была склонна поддерживать лекаршу, поскольку существенный вклад в развитие моей личности внесла именно она на пару с Ифигенией, а скептицизм, как повторял Гиперион, штука крайне заразная.
    Задрав голову, я поглядывала наверх, дабы при первой же возможности пристрелить глухаря, но на одной из нижних веток шестидесятиметровой фицройи приметила интересное гнездо, похожее на аккуратную корзинку. Без спешки забравшись на толстенный сук, я, обхватив его коленями покрепче, добралась, балансируя, до самого края и, увидев внутри четыре крупных яйца, побросала их в заплечный мешок и начала отползать к стволу, когда слева послышалось оглушительное жужжание. Прямо на меня неслась, размахивая крыльями, колибри-кровопийца с настолько бешеной скоростью, что уловить ее передвижения не представлялось возможным: словно телепортируясь из одной точки в другую, big scary bird, встреча с которой не сулила ничего хорошего, летела, выставив вперед когти, и я сделала первое, что пришло на ум - разжала конечности и рухнула вниз со смертельной для homo sapiens высоты. За те три секунды, что длился полет, я успела обругать себя за опрометчиво принятое решение, морально подготовиться к многочисленным переломам и бесславной смерти в гордом одиночестве, но все-таки в какой-то части сознания промелькнуло: я сделала все правильно. Восьмикилограммовые птицы не умеют передвигаться по поверхности, используя лапы исключительно для того, чтобы держаться на ветках, так что испить кровушки распластанной на почве, усыпанной гравием девушки ей не светит. Fly looking for another victim, мерзкое отродье, нанизывай на острые колючки неоново-ярких двуглавых змей и ящериц размером с детеныша антилопы, вылакай all these blood, но я предпочту более милосердную кончину.
    Сгруппироваться я, of course, не успела, и даже выставленные вперед ладони не предотвратили мощного удара виском о довольно жесткую поверхность. В ушах раздался звон, очи на долю секунды застлала чернота, рот наполнился горькой слюной, а нос словно онемел, и я какое-то время не могла вздохнуть. На автомате прикрыв затылок кистями, я прижалась щекой к земле, поминая, что, прежде чем убраться восвояси, колибри-переросток предпримет несколько попыток проткнуть меня своим длинным beak. Я понятия не имела, являлась ли она владелицей гнезда, разоренного мной, или же просто пролетала мимо и вздумала поживиться человечиной. Если честно, в тот миг я желала только одного - чтобы все закончилось как можно быстрей. Свернувшись в позе эмбриона, я, ощущая подергивающую боль везде, словно мое тело рассыпалось на составные части и расползалось в разные стороны, я, мелко дыша, зажмурилась, с наивностью ребенка веря, что просто засну и не проснусь. Не увижу высокомерно ухмыляющуюся Харибду и суетливую Полигимнию, не обменяюсь едва заметными кивками с Кратосом и Орионом, не понаблюдаю за таскающим с собой тетрис Язоном, психующим всякий раз, когда игровая консоль с крошечным окошком и огромными желтыми кнопками по бокам сбоила и выключалась, не притащу лучшему другу два кружочка маринованного ананаса, не поспорю со Страбоном о том, насколько мясо квабебигиракса схоже с гусиной грудкой.
    Разлепив веки, под которыми красочными файерболами то появлялись, то исчезали красно-зеленые шарики, я, с изумлением обнаружив, что еще жива, кряхтя, перевернулась на бок и подвигала руками и ногами. Обе стопы отозвались острой болью при  сгибании, а вот локти и колени, кажется, не повреждены. В сгустившихся сумерках я различила крону фицройи, взирающей на меня с немым укором. Я попробовала сесть и сфокусировать взгляд на мешочке, валяющемся поблизости, но он вдруг завертелся и уплыл, покачиваясь туда-сюда, будто я находилась на дрейфующем по реке суденышке. К горлу подступила тошнота, глазные яблоки задергались, готовые выскочить из орбит, внутри затылка запульсировало что-то громоздкое. Придерживая голову так, точно опасалась, что она скатится с плеч, я, наконец осознав, что неодушевленные предметы сами по себе передвигаться не способны, и дело в том, что my sight отказывается фиксироваться на чем-то конкретном, и оттого возникает ощущение зыбкости окружающего пространства. Скорее всего, я заработала сотрясение, приложившись башкой о мелкие камешки.
    Выплюнув сгусток крови, я, констатировав, что прикусила язык, нашарила рюкзак и, запустив пальцы внутрь, наткнулась на растекшуюся слизь и осколки скорлупы. А чего я, собственно, ожидала? Что яйца выдержат падение и останутся целыми хотя бы частично? Аристида и Меркурия как раз стали потихоньку отлучать от груди, так что мелко нарезанный белок малышам пошел бы на пользу. Брисеида и Галатея расстроятся, что я вернулась с без ничего. Интересно, на соседних кипарисах есть какие-нибудь гнезда? Если я посижу часик, прислонившись к шершавой коре, деревья вращаться перестанут?
    Подняться на ноги мне не позволила hellish pain, прострелившая лодыжки и пятки, но даже если бы нижние конечности не пострадали, держаться прямо для меня было подобно пытке: холмы с кустами пускались в пляс, а стволы вели нестройный хоровод. Я не понимала, в каком направлении ковылять и, опустившись на четвереньки, поползла червяком, практически касаясь грудью гравия, но выдохлась слишком быстро и вновь свернулась калачиком. Что ж, любопытно будет выяснить, как скоро я изжарюсь в лучах огненного шара, царственно выплывающего из-за линии горизонта. Я так жаждала докопаться до истины, и вот, мне предоставится уникальная возможность на собственной шкуре испытать то, что чувствовали брат, сестра и ее возлюбленный в свои последние секунды. Никто меня не спасет, а если сестры Рингбелл, забив тревогу, решатся отправить Агамемнона или Полифема за мной, будет поздно. Полагаю, они не станут рисковать и просто соврут Арахне, что я, психанув, отправилась на поиски исчезнувших родственников, лелея hope, что они схоронились между корнями секвойи, питаются съедобными корнеплодами и пьют воду из родника. Вполне правдоподобная версия, тем более что я не раз устраивала истерики, требуя отца вернуть Пелопа, Амфитриту и Эвандра.
    Амплитуда вспыхивающего и затухающего сознания ускорилась, thoughts ринулись аки ретивые кони, меня уносило вдаль, в мерцающую синь унизанного пылинками звезд неба, и каждая из крупинок звала меня к себе голосами Котта, Амфитриты, Полигимнии, Лисистраты, Кратоса, Юноны, Гипериона и Марвеллоса. Признавшийся мне в любви дурак с ума от счастья сошел бы, узнав, что незадолго до смерти мне померещился his voice. Ничего особенного - просто игра воображения. Мозг, отвлекая меня от тяжких раздумий, вытаскивает на поверхность of mind всякую дребедень.
    - Маллиган! - правое ухо буквально взорвалось от пронзительного крика, - перепонка, натянутая до предела, тоненько задребезжала, а содержимое черепной коробки увеличилось в размерах, давя на кости. Внезапно мир вокруг начал извиваться так хаотично, что я, зажмурившись, не сразу догадалась, что кто-то прижимает меня к своей груди, мчась сквозь стремительно сереющий wood со скоростью, кажущейся невообразимой. Мы что, летим на спине огромного археоптерикса? Или это просто галлюцинация?
    Я уловила топот чьих-то ног, обутых в тяжелые ботинки, хор женских перешептываний, поглаживание по щеке. Меня, наверное, бросили в озеро, поскольку все звуки сделались приглушенными, похожими на монотонное бульканье, а пылающая от жара кожа погрузилась в прохладу подступающего со всех сторон покоя. Вот какие эмоции, оказывается, доступны умирающим - умиротворение, и блаженство, граничащее с почти диким восторгом оттого, что больше не нужно спешить, переживать, бороться, утихомиривать свою совесть.
    - Деточка, - раздалась in the darkness четкая речь мисс Тимберлейк. - Ты должна открыть глаза и рассказать, что с тобой стряслось. Я бессильна, пока не выясню всю симптоматику.
    Я, подслеповато сощурившись, вцепилась в края стола, на который меня уложили и, вытаращив eyes вытянула шею и с хриплым стоном опустила голову обратно, потому что стены лазарета надвинулись на меня, грозя придавить своим весом. Стараясь грамотно сформулировать предложение, я, запутавшись во временных формах гомериканских глаголов, вплела в свое повествование несколько словосочетаний из французского и сибанского, поскольку in my brain образовалась такая каша, что хоть сдабривай маслицем и черпай деревянной ложкой. Сама мысль о том, что я спасена, смешила до абсурда, и я, покатываясь со смеху и охая от боли в области ребер, почти убедила себя, что все это - бред угасающего сознания самонадеянной девицы, сгорающей в обжигающих лучах плывущего по небу светила, но знакомая шершавая ладонь стиснула мои пальцы, подарила ощущение реальности происходящего.
    - Аксиома, - позвала я, не смея открыть глаза, чтобы ненароком не утратить опору в виде шаткого мостика, раскачивающегося от каждого шага. - Am I here? Is it a dream?
    - Благодари старшего Проймоса, Дотти, - ответила моя собеседница, накрывая меня чем-то невесомым и одновременно теплым. - Когда ты не объявилась в половине пятого, он поставил на уши весь городок и не успокоился, пока Кратос с Орионом не вняли его настойчивым просьбам прочесать лес before dawn. У этого мальчика хорошо развита интуиция, ma cheree.
    «Марвеллос оказался единственным, кто забил тревогу и поспешил мне на помощь? - моему изумлению не было предела. - Значит, это не дурацкий спектакль одного актера, and this fellow loves me?»
    Я была убеждена на восемьдесят восемь процентов, что ему просто скучно, и он пытается таким образом развлечься и, получается, ошиблась в человеке, младшего брата которого считала самым близким другом. Но что я способна предложить ему в ответ? Меня никогда не интересовали «взрослые» темы, и я с трудом воображала себя гуляющей в обнимку с кем-либо.