Chapter 16

КАЖДЫЙ ЖЕСТ И КАЖДЫЙ ВЗГЛЯД СКАЖУТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ СЛОВА

    Первая мысль, пронзившая одновременно мозг и сердце, оформилась в безмолвный вопль «все кончено», и я начала перебирать в уме способы самоубийства, представив, как мы втроем вытянулись on the floor - бледные, тихие, равнодушные. Минуту погодя, ужаснувшись этой идее, я начала размышлять о том, когда именно Гиперион принял this fucking decision, и было ли оно спонтанным, основанным на эмоциях, или же мой друг действовал, опираясь на рациональные суждения? Не уверена, что смогла бы представить себя на его месте, но если брать во внимание равняющийся почти ста процентам риск сепсиса, отсутствие медикаментов и нежелание становиться обузой, то, полагаю, я тоже выбрала бы относительно быструю и менее болезненную смерть: заснуть вечным сном лучше, нежели биться в агонии, обрекая близких, не имеющих возможности облегчить твои страдания на душевные переживания. Однако от осознания этого проще не сделалось, наоборот, my heart завибрировало, перекачивая кровь мелкими-мелкими глотками, не смея совершить полноценного удара. Мне категорически не хватало воздуха и, кажется, на какое-то время я нырнула в черноту, спасшую от безумия, предоставив пусть и короткую, но такую целительную передышку в мире иллюзий. Не ведаю, сколько мы так просидели, - time утекало сквозь fingers как песок, однако ничего больше не имело значения. Я корила себя за недостаточную чуткость, хотя my another side уверяло: amigo принял верное решение, и его выбор следовало уважать.
    Покосившись на апатичного Марвеллоса, приникшего к полке и рассеянно водящего ладонью по ее поверхности, я задалась вопросом, осознал ли он факт of brother’s suicude, or his mind, извернувшись, нашло случившемуся другое объяснение, ведь Проймос-старший - юноша донельзя трепетный. Сумел ли он догадаться обо всем сразу, или пройдет немало дней, прежде чем парень, отойдя от шока, позволит уродливой правде навалиться на плечи, стукнуть по темени, погрузить в пучину апатии?
    Мне понадобилось полчаса, чтобы размять затекшие ноги и, ощущая покалывание в области стоп, развернуть бурную деятельность. Сдернув с ложа Бассара (он единственный в нашем городе спал на настоящей кровати) простынь, я, завернув в нее тело, перетащила покойника в комнату отца, уложила, подоткнув со всех сторон одеялом и прилегла рядом, в последний раз обняв гипериона. Бирюзовую ленточку, недолго служившую жгутом, я повязала себе на шею -  как талисман и напоминание о единственном друге. В свои неполные шестнадцать миниатюрный garcon весил как перышко, поэтому с «погребальной церемонией» я справилась самостоятельно и, вернувшись в Хранилище, опустилась на колени перед напарником и тронула его за запястье. Он никак не отреагировал на мое прикосновение, и я, внимательно изучив его глаза - суженный зрачок, застывшая радужка, - еле справилась с охватившей меня дрожью. Даже бойня, учиненная humanbirds, пугала меньше, чем эта отстраненность сидящего напротив человека, похожего на огромный кусок расплавленного стеарина. Прошлое изменить мне было не по плечу, хотя, Адонай свидетель, я пожертвовала бы собой ради возможности вернуть к жизни всех, даже противных сестер Леблан и злобного Каллифона. И все-таки, невзирая на склонность к пессимизму и на thoughts about senseless life and death я продолжала с упрямством капризного ребенка цепляться за реальность, не желая отпускать arms. Сдаться ведь всегда успеется, признать поражение - самый очевидный путь, но пока имелся крошечный шанс одержать победу, я готова сражаться до конца - ради Амфитриты, Полигимнии, Харибды, Котта, Пелопа, Язона, Кратоса, Ориона, Галатеи, Меркурия, Аристида, Ифигении, Аксиомы, Агамемнона, Пальмиры, Лисистраты, Страбона. Память о них сохранится в том лишь случае, если выживет хоть кто-то из нас, а значит, вопреки горечи, превозмогая уныние, я побреду наобум в этом мраке, послав к Эрешкигаль внутреннюю философию, нашептывающую о тщетности бытия.
    Страшно было так, что хотелось съежиться, забиться в угол и смежить веки, но я помнила, что fear, like big cats, обожает подкрадываться к своим жертвам сзади. Я не позволю Вечности отнять последнее оставшееся рядом живое существо. Марвеллос, находящийся не здесь, не со мной, ускользающий, недоступный, безвольный, не отвяжется от меня так просто. Забросив его правую руку на свое надплечье, я наклонилась вперед, прижалась своими губами к его, и пока часть меня пульсировала от трепета, приговаривая «it is our second kiss», пребывающее не в восторге от подобной прыти альтер эго, усмехаясь, объяснило сей порыв тем, что I was afraid, that’s why я поцеловала fellow первой. Кисть юноши, скользкая и тяжелая, соскользнула и с деревянным стуком шлепнулась о мое бедро, и от злости я сомкнула зубы вокруг his lower lip.
    - Ауч, - отпрянув, Проймос смерил меня взглядом, полным недоумения и потряс головой, приходя в себя. - Ты чего кусаешься?
    - Не бросай меня, - обхватив ладонями его впалые щеки, я постаралась вложить в свой голос как можно больше негодования. - Я ведь по-прежнему твой герой?
    - Вообще-то мне стало казаться, что в здоровых отношениях нет место для слепого поклонения, - смущенно улыбнулся мой визави, пряча смущенный sight. - С того дня, как состоялся наш поцелуй, я осознал, что допустил ошибку, слишком рьяно демонстрируя свою заинтересованность и пообещал себе сделать все, чтобы ты перестала воспринимать меня как эксцентричного чудилу.
    - Пустая затея, - я смекнула, что он готов молоть любую чепуху, лишь бы отвлечься от тяжких дум. - In my eyes ты навсегда останешься легкомысленным сумасбродом without king in the head.
    - Оу, моя репутация подмочено, - криво улыбнулся мой собеседник, ласково проведя кончиками холодных пальцев по внутренней стороне моего запястья. - Как жаль.
    Болтая на отвлеченные темы, мы загрузили в тележку оставшиеся банки с консервированным соком, привязали веревками несколько кусков поролона, утрамбовали в полиэтиленовый пакет матрасы, распихали по карманам лампочки. Марвеллос, набросив поверх футболки некрасивую рубашку с разноцветными ромбами, простоял возле Гипериона, пока я, зажимая нос, чтобы не чувствовать запах постепенно разлагающихся трупов, волокла мешки и сумки к выходу. Я не знала, следует ли обсудить поступок его брата сейчас, или лучше подождать, пока рана зарубцуется, и решила, что если поведение парня вызовет у меня подозрения, я вызову Проймоса на откровенный разговор. Опасения, что он пожелает сотворить с собой что-либо, преследовали меня, посему я ненавязчиво ошивалась неподалеку, не рискуя оставлять его без присмотра дольше двадцати секунд.
    - Stop it, - поднявшись следом, fellow, обхватив меня за талию, уткнулся подбородком в шею. - I don’t wanna die.
    - Научился мысли читать? - я стиснула его предплечья, после чего развернулась и не сумела противостоять соблазну запустить пальцы в его буйные кудри. - Прости, если огорчила тебя своим недоверием.
    - Знаешь, - вздохнул Марвеллос, - я с детства мечтал о том, чтобы оказаться с тобой вдвоем на необитаемом острове, чтобы ты наконец заметила меня. Какой псих мог вообразить, что my silly dream воплотится в кошмарную явь?
    - Ну, мои планы тоже осуществились не так, как я желала, - фыркнула я, прислонив ухо к груди сателлита. - Отца в конечном итоге убила Харибда, а ведь я предвкушала, как всажу нож в его толстое брюхо и выпущу наружу кишки.
    Он, чуть склонившись, потерся кончиком носа о мой висок, от этой незамысловатой ласки меня бросило в жар. Отодвинувшись якобы для того, чтобы смочить горло, я поднесла ко рту бутылку, исподтишка рассматривая его подбородок, покрытый щетиной, выпирающие ключицы, несколько тоненьких волосков на груди, выглядывающих из-за ворота. День клонился к закату, часы показывали без десяти семнадцать. Еще немного, и можно будет выдвигаться. Скрестив ноги, я опустилась на верхнюю ступеньку, повторила таблицу умножения, пропела французский и сибанский алфавиты, лишь бы свести на нет странный голод, ощущающийся так, словно внутри живота трепыхается перышко, вызывая странную щекотку и нечто, напоминающее зуд. Гипериона не стало менее суток назад, под нами полуразгромленный город, усеянный сотней растерзанных тел, а мы милуемся, обсуждая наши фантазии, как будто ничего не случилось. Я несколько раз ущипнула себя за бок, надеясь, что боль поможет настроиться на серьезный лад. Проклятые гормоны, да угомонитесь вы наконец! Мы, вероятно, единственные представители человечества на Эмбле, и нам грозит нешуточная опасность быть съеденными исполинскими зверьми, истребившими почти все население Радаманта. Now isn’t good time for thoughts about love. И потом, с чего мне влюбляться в Проймоса? Я им дорожу, сие очевидно, но это вовсе не означает, что теперь нам надлежит образовать пару. Я все еще хозяйка of this body, так что не нужно склонять меня ко всяким непотребствам!
    По дороге я, тщательно подбирая выражения, поведала напарнику о водолазных костюмах и напомнила легенду о подводном городе, спроектированном по запросу богатеев, вздумавших продлить свой век благодаря влиянию и деньгам. Задумчиво кивая, парень, морща лоб (желание разгладить морщинки потихоньку трансформировалось в одержимость), заявил, что почти уверен в существовании Рима, поскольку his brother откопал в планшете близнецов статью о мультимиллиардере по фамилии Пибоди, верившем в конец света и задолго до роковых событий распорядившимся возвести небоскребы на дне Нефеллова моря и организовать доступ питьевой воды и кислорода. Пока я расстилала белье на скрипучей кровати, вбивала подушки, перетаскивала галлоны с водой, развешивала снаружи тускнеющие лампы для подзарядки, Марвеллос зажег керосиновую лампу и, вооружившись тряпкой, вытер полы с помощью швабры, которую я соорудила из двух палок, связав их обрывками марли. Носить тяжести и наклоняться я ему запретила, хотя юноша уверял, что поврежденные ребра беспокойств ему уже не доставляют.
    Выгнав его на пляж, я, отойдя на приличное расстояние, швырнула в стеклянный куб камень, собрала осколки в груду и, обливаясь потом от жары и волнения, развернула сверток, в котором находилась сложенная в несколько раз карта из плотной бумаги. Расстелив ее на столе, я, зажав фонарь в руке, увидела намалеванную ближе к центру водоема точку и приписанное на полях «от берега до буйка приблизительно пятнадцать миль; держите курс строго на восток; лодку и прочие атрибуты найдете под люком». Заозиравшись, я прошлась по периметру, но ничего не обнаружила, - луч выхватывал из темноты неровную поверхность бетона. Догадавшись отодвинуть кровать, я, кляня себя за хреновую смекалку, дернула почерневшее от времени кольцо. Выкрашенное в поблекший синий цвет суденышко с веслами и приделанным к скамейке компасом, заботливо накрытое брезентом, послужило доказательством того, что city under water - не глупая сказка.
    Высоко вскидывая колени, я взлетела по лестнице наверх, спеша поделиться чудесной новостью с fellow и, затормозив, уставилась на Проймоса, окунающего плоский нож для бритья в керамический таз with water и методично проводящего лезвием по шее, смешно вытягивая подбородок. Блескучая сталь, отражая тусклый свет огонька, тлеющего под засаленным стеклом, мечущегося туда-сюда от порывов напоенного влагой ветра, ловко скользила по розоватой коже, счищая черные пеньки щетины, и я, отчего-то растерявшись, ляпнула:
    - Что делаешь?
    - Навожу марафет, - с ноткой кокетства отозвался, не прекращая своего занятия, Марвеллос. - Чтобы быть красивым для тебя, Маллиган.
    «Отлично, - мысленно обругала я себя за самый дурацкий вопрос, который когда-либо извергало мое ротовое отверстие. - И когда сей проныра умудрился прихватить эту штуку? Я ведь глаз с него не спускала, когда он собирал манатки из своей комнаты».
    Его веселье было, вне всяческих сомнений, напускным, - парень осознавал, что, впади он в хандру, я утратила бы крупицы покоя, да и, отвлекаясь на различные пустяки, мой напарник вполне успешно заглушал тоску по Гипериону, и все же столь откровенный флирт вогнал меня в краску, поэтому я, прогулявшись вдоль леса, наткнулась на усыпанное овальными плодами дерево и, определив по запаху, что это - манго, сорвала два плода и, вернувшись к маяку, застала Проймоса спящим на краю of our bed. Опустившись на корточки, я осторожно подняла свесившуюся длань молодого человека, а затем - тому виной та, другая, ошалевшая девчонка, что зародилась во мне после падения с фицройи - провела подушечкой указательного пальца по спинке его носа и внезапно поняла, что затопившая меня волна нежности отыскала-таки выход наружу. То, что я только что испытала - вожделение? And, what the hell, я что, обмочилась? Это так мой дурацкий организм посылает сигналы, будь он неладен? Я не собираюсь потакать твоим прихотям, озабоченная мерзавка! Дальше объятий и поцелуев мы не зайдем никогда, а если продолжишь нервировать меня, провозглашу спутника своим названным братом и сведу все взаимодействия к минимуму!
    «А как там устроено у него? - вонзилась раскаленным добела кнутом в пылающий мозг шальная мысль. - Мужчины тоже делаются влажными из-за возбуждения?»
    Убедившись, что причина не в преждевременно наступивших месячных, я сменила трусы и, взяв свою подушку, расстелила матрас прямо возле приоткрытой двери, поставив рядом будильник, а в качестве страховки установила внушительный осколок кирпича on the door так, чтобы он, упав от малейшего движения, оповестил меня о попытке недругов вторгнуться на чужую территорию. Сплю я всегда очень чутко и, смею надеяться, мой острый слух уловит скрип когтистых лап по песку, если двухметровые люди-птицы, покрытые перьями, сунутся сюда. Эгист и Бриарей считали, что они - разумные существа, обладающие интеллектом, лишь слегка уступающим нашему, поскольку являются эволюционировавшими в монстров потомками человека, но, судя по резне, которую эти твари устроили, слабо верится, что в их черепных коробках вообще есть хоть что-то, отдаленно напоминающее brain. Даже дронты, палорчесты и птицы киви кажутся интеллигентами в сравнении с жестокими дикарями, растерзавшими по неведомой мне причине hundreds of people.
    Несколько недель мы расслабленно бродили по побережью, взявшись за руки, любовались звездами, лежа на медленно остывающем валуне, плескались на мелководье и травили байки о мегалодонах, громадных настолько, что способных за один раз проглотить целый выводок китовых акул. Окунаться в море целиком ни я, ни Марвеллос не осмелились - вода была горячей, и по ночам over the sea нависал пар, размывая линию горизонта. Я боялась представить, каково это - грести, не покладая весел all the night и, доплыв практически до центра водоема, обнаружить отсутствие буя и розовеющее на востоке cielo. Не самая жуткая участь, особенно если брать во внимание подходящие к концу запасы еды, однако отчего-то мы не спешили отправляться в плаванье, оттягивая встречу с неизбежным, наслаждаясь тишиной и обществом друг друга. Fellow просил декламировать ему стихи, и я, опьяненная happiness, спела ему колыбельную, сочиненную Амфитритой. Он не пытался перейти черту, довольствуясь тем, что я была готова ему предложить, а inside me ежечасно, ежесекундно велась борьба двух личностей за право встать у руля. Та, что «осчастливила» меня своим появлением после встречи с колибри-кровопийцей, вопила, что нужно пользоваться моментом, плюнуть на принципы, but wet pants, тремор конечностей и сладость in belly - хреновые аргументы, посему я искушениями не поддавалась и, стоило парню углубить поцелуй, упиралась ладонями в его вздымающиеся бока и говорила, что на сегодня телячьих нежностей достаточно.
    В субботу ночью зарядил дождь, и мы едва не задохнулись из-за подскочившего еще выше уровня влажности. Вдыхая тяжелый воздух открытым ртом, мы, не сговариваясь, вытащили лодку, примерили скафандры и, побросав в рюкзаки самое необходимое, легли спать, вцепившись друг в друга так, словно завтрашний вечер не наступит никогда, а в понедельник, едва зловеще-оранжевая звезда закатился за изломанную линию гор, nous, аккуратно опустив на дно судна костюмы, промокшие до нити из-за безудержно нападающих на нас волн, постоянно сверяясь с компасом, двинулись в восточном направлении, сменяя one another каждые два с половиной часа и, когда небо, окрасившись в пурпурно-сиреневые тона, возвестило о скором появлении in the sky нашего палача, я - славься, угрюмый Адонай, даже если тебя выдумал мой отец! - увидела на поверхности неспокойной темно-серой глади мерно покачивающуюся сферу.