Дорога в оба конца

Мира, сидевшая в темной комнате у окна, поправила тонкую кружевную бретельку, сползшую с хрупкого плеча и поёжилась. Из щелей старой рамы покрытой чешуйками сухой краски, пронзительно дул узкий поток ледяного воздуха. Он резал тонкую кожу девушки словно скальпелем, но она сидела неподвижно и не моргая, ибо происходящее за стеклом волшебство могло исчезнуть в любое мгновение.

А там происходил снегопад...

Мягкие невесомые хлопья медленно летели с небес, словно пушинки с крыльев ангелов.

Свет фонарей, накрытых, как гномы, забавными снеговыми шапками, падал уютными желтоватыми пятнами на стены домов, которые были знакомы Мире до последнего пятнышка и трещинки. Но сейчас она их не узнавала. Это была другая улица и другой мир.

Она наблюдала, как прямо на её глазах, снег и свет, объединившись, прокладывают новую улицу, по которой можно уйти в другую, неведомую реальность.

Ледяной скальпель заморозил узкую полоску кожи на её плече, сделав её нечувствительной, но Мира знала — эта полоска — ключ к тому прекрасному, мягкому, белому, манящему и магическому миру, где бы она хотела сейчас очутиться.

Реальность же физического ощущения говорила, что картина, в которую погрузилась её душа также реальна.

Это слово — «ключ» являлось сейчас наиважнейшим в её жизни.

Мира была заперта в этой комнате. Вернее заперла она себя сама. Она желала бы отсюда выбраться, но для этого требовался ключ. Не обычный, металлический, с резным краем и бороздками, а особенный, которым можно открыть дверь и выйти в тот волшебный мир, о котором столько писали, но так мало людей там побывало.

Туда она сбежит и забудет все свои горькие печали.

Мира вздохнула, растёрла озябшие плечи маленькими, почти детскими руками, и оглянулась на скрип и вздох старого трехстворчатого шкафа, возвышавшегося, словно утес на фоне призрачно-светлой стены.

Этот шкаф был наследством прабабушки — крепкий, черного дерева, с резными пионами по верху, перламутровой инкрустацией и овальными латунными ручками. Шкаф наследовался по женский линии, передаваясь старшим дочерям.

Каким-то чудесным образом он уцелел во время нескольких войн, не сгорел в буржуйке, почти не был изгрызен древоточцами и мышами, и даже стоял на том же самом месте, что и двести лет назад. Мира вспомнила, как пряталась от родителей в его тёмном нутре, когда хотелось разбередить свои детские обиды.

Она сидела там, обхватив колени, в самом уголке, за маминой длинной шелковистой шубой и представляла, как умрёт от горя, а родители будут плакать и говорить: «Почему мы не купили нашей дочке ту дорогую игрушку, которую она так мечтала получить? Разве наша Мирочка не ценнее всех игрушек на свете?!»

При этих воспоминаниях на губах Миры появилась улыбка. Вон она, та самая дорогая игрушка, которую она купила себе сама, когда выросла, валяется за диваном, никому уже не нужная. Мира периодически выбивает из нее пыль, поправляет атласный бант и откладывает в сторону.

Шкаф же хранит огромное множество воспоминаний, о которых девушка не имеет никакого понятия. Его память простирается на несколько поколений по материнский линии Миры и ему известны и счастливые и постыдные тайны всех женщин этой семьи на протяжении двухсот тридцати семи лет — вот сколько прожил этот шкаф на самом деле! А женщин за это время в семье было много.

У него даже оставались ещё отрывочные воспоминания о семье итальянского мастера Пьетро Маджолини из Болоньи, который его создал, и в доме которого некоторое время он стоял, пока не выставили на продажу. И там тоже фигурировали тайны, которые прятала молодая женушка мастера от своего известного, но к сожалению уже пожилого мужа.

И как люди обычно хранят свои воспоминания в голове, так шкаф хранил их у себя на антресолях.

Мира не подозревала, что у шкафа были глаза, которыми он наблюдал за жизнью в доме и особенно за женщинами. Так уж случилось, что мысли, которые крутились в голове мебельного мастера, пока тот делал шкаф, передались натуре его произведения мебельного искусства.Черный резной красавец любил женщин, хранил их тайны и помогал им, когда они нуждались в его помощи.

Когда-то мастер Пьетро сделал два отверстия, спрятав их среди цветочных завитков.

Сквозь них можно было спрятавшись в этом обширном, словно корабль, шкафу, следить за тем, что творится в комнате, а если у кого-то в комнате возникнет подозрение и он приблизится к шкафу и откроет его, то тонкая фальшивая, бесшумно выдвигающаяся перегородка скроет наблюдателя. Изобретение мастера Пьетро Маджолини сослужило ему дурную службу. Этой тайной воспользовался другой, а по Болонским улицам пополз слух, что у мастера появились ветвистые рога. Вот шкаф и был продан.

Об этой перегородке из тех, кто пользовался шкафом после семьи Маджолини никто не знал.

Хотя любовников он неизменно укрывал. И даже несколько раз любовниц. Ведь в доме жили также и мужчины.

Шкаф наблюдал за Мирой, а она не в силах оторваться от живой картины за окном, наблюдала за строительством новой улицы, по которой можно уйти в другую реальность. Эту улицу можно увидеть только в определенном настроении, вот в таком — или грустном, или волшебном, что почти одно и тоже.

Шкаф помнил, что и прабабушка и бабушка Миры тоже видели эту улицу. Первая тогда была молода и влюблена, и так же, как Мира сейчас, увидела этот путь, но в её влюбленных глазах он вёл только к любимому, а тот вскоре и сам пришёл и взяв милую за розовые щёчки, крепко поцеловал её, разрушив чары и превратив волшебную улицу в обычную улицу в снегу, который комом налипал на валенки.

Бабушка Миры видела это волшебство когда ей было лет двенадцать. Она тогда

простыла и была оставлена дома — выздоравливать, в то время пока семья, нарядная, веселая, развлекалась в гостях у знакомых. Девочка чувствовала себя, будто она одна-одинёшенька на целом свете и сидела, завернувшись в одеяло, на широком подоконнике, ровно там, где сейчас стояла Мира, облокотившись на него острыми локотками, и наблюдала за строительством новой снежной улицы. Да и как тут не чувствовать вселенское одиночество, если снаружи никого, ни людей, ни животных, ни одного человеческого следа, вообще ничего, что говорило бы о том что этот уголок обитаем. Здесь были только два неустанных труженика снег и свет.

И Мира почти уже увидела путь выстроенный ими.

Она даже представляла, что за поворотом начнётся спуск вниз, на другую улицу, где находится небольшая круглая площадь с фонтаном. Вокруг него стоят скамейки, полностью укрытые мягкими сверкающими одеялами, а в окнах соседних домов горят уютные огоньки и перемещаются фигуры людей, готовящихся праздновать Рождество. А если повернуть направо? Куда приведёт её путь?

На самом деле там, где Мира ясно видела улицу — был тупик. Дорога упиралась в старую кирпичную стену какого-то склада, вход которого был вообще с другой стороны.

Шкаф знал, что девушка застряла в этом старом доме, в этой, уставленной старинной мебелью комнате, сбежав от боли, которую с трудом выдержало её впервые раскрывшееся навстречу любви сердце. Но оно было так же подвергнуто действию ледяного скальпеля, как сейчас подвергалась её кожа морозным воздухом.

Мира была абсолютной романтической дурочкой, выросшей на сказках и любовных фэнтези, которыми были заполнены все её книжные полки.Эти любовные истории о принцах и драконах неустанно строчили те, кто совершенно в любовь не верил, а верил только в деньги. Вредные, как всё сладкое, сказки, рассказы, романы о неземной любви нарисовали ей картину жизни, которая совсем не соответствовала действительности.

Уж шкаф-то повидал всю эту любовь и точно был старым циником, который наблюдал столько измен, что вам и не снилось. Но он никого не осуждал. Кто знает, чтобы он делал, если бы сам был человеком? Шкаф поскрипел антресолями, разыскивая там истории счастливой любви, без ледяных скальпелей и измен, и всё-таки нашёл!

Мира оглянулась на этот скрип.

Знала бы она, что это была за история! И случилась она примерно сто двадцать лет назад в семье, к которой принадлежала и Мира. Девушку звали Лиза, она была такого же возраста и тоже читала вредные любовные романы, пряча их под перину, потому что маменька не одобряла. Лиза восьмой год училась в гимназии и должна была готовиться стать домашней преподавательницей, а не забивать голову дурацкими историями про неземную любовь. Серьёзная Лиза была не похожа на девушку верящую в волшебные истории, но она истово в них верила. И знала, что её любовь будет самой сильной, красивой и уж точно — неземной.

Шкафу подумалось, что Лиза и Мира очень похожи, даже внешне. Обе хрупкие, темноволосые, с сияющими топазовыми глазами.

И однажды осенью Лиза, начитавшись очередного душещипательного романа, сидела у окна и смотрела на темнеющую улицу, где золотые, словно церковные купола, кроны деревьев мостили своими листьями дорогу в неведомое. Она пристально вглядывалась в эту дорогу, которая выглядела настолько реальной, что даже было видно, как за поворотом, мощёная золотыми листьямидорога спускается вниз, где стоит круглый фонтан, а вокруг него — скамьи, покрытые осенним золотом. Она откуда-то знала, что по этой дороге можно идти в обе стороны. Если ты хочешь уйти из этого мира, то идёшь по манящей дороге вдаль, а если приходит судьба, она приходит оттуда, из туманной неизвестности. Приходит, чтобы изменить твою жизнь. Навсегда. «Наверное по такой дороге приезжают принцы на белых конях» — подумала девушка.

В этот момент, в доме началась суета и оказалось, что прибыли гости — брат отца с женой и сыном, который приехал поступать в военное училище на артиллериста, а с ним его друг, который тоже собирался в то же училище, но на инженера.

Друга звали Дмитрием и как только кузен подошёл познакомить его со своей кузиной произошла немая сцена, которую они всегда вспоминали, а потом и детям своим рассказывали. Дмитрий просто остолбенел, а Лиза подняла на него глаза и так и не смогла их отвести. Так они стояли целых пять минут и окружающие едва вернули их к реальности.

Мира ничего об этом не знала, иначе бы у неё был какой-то твёрдый камень под ногами, где вселенная рушилась и земля уходила из-под ног.

Мира спрашивала себя, что с ней не так? И что она сделала не так? Может быть не стоило говорить Ему о своих чувствах? Но смолчать бы она просто не смогла — если уж что-нибудь её распирало, она непременно об этом говорила не таясь, уж такой невыдержанной и нехитрой она была. А может быть не стоило Его хватать и крепко держать этими почти детскими, но сильными руками, которые он в панике отрывал от себя,и умолять, чтобы он не уходил?

Все эти вопросы она задавала себе вслух, и шкаф её очень хорошо слышал.

Он лично считал, что быть слишком открытой не стоит, по крайней мере пока хорошо не изучишь предмет своей любви, но в романах же все сразу признаются друг другу, бросаясь в объятия и рыдая от счастья. Мира всё это читала сотни раз и ярко представляла себе, как Он должен был прореагировать на её признание. Точно так же, прямо глядя в её топазовые глаза ответить, что Он тоже её любит и будет любить всю жизнь.

Шкаф даже рассмеялся над её фантазиями, а его многочисленные полки реальные, фальшивые и потайные ящички и тайникизаскрипели и загремели.

-Не отвлекай меня, — вдруг сказала Мира шкафу, отчего тот замер, потрясённый тем, что она с ним разговаривает, — я хочу увидеть, чем закончится это строительство, а потом оденусь и пойду туда, лягу прямо на снежное покрывало, которым укрыта скамейка. И умру...

«Она меня слышит! — подумал шкаф. — Такого ещё не бывало! Значит я могу рассказать ей все тайны, которые знаю. И даже отдать... — он не закончил мысль. — Как это, умру?!»

-А разве, чтобы начать новую жизнь, не надо умереть? — тихо спросила она его, не отрывая взгляда он всё более явственно оформляющейся волшебной улицы.

-Ты каждый день начинаешь новую жизнь, лишь только просыпаешься и открываешь глаза, — ответил ей шкаф.

-Но это другое... Иначе бы я утром не помнила, как сильно люблю Его. И эта тоска, грызущая моё сердце, просто невыносима. И стыд... Мы должны были быть вместе навсегда, но Он сбежал... Смотри-ка строительство улицы закончено...

Шкаф взглянул в зеркало, в котором отражалось окно. И точно. Место, которое оканчивалось тупиком, превратилось в белую заснеженную улицу, приглашающую пойти по ней и найти себе новое место в жизни.

-Может быть он просто испугался. Любовь — слишком большойдар, не каждый имеет в себе силы удержать его.

-Но разве человек живёт не ради любви? Посмотри фильмы, прочитай книги, послушай песни — любовь, любовь, любовь, одна любовь! Я тоже хочу любить и чтобы меня тоже любили так же сильно, как и я, — Мира сочетала в себе удивительную наблюдательность с детской наивностью, с которой не захотела расстаться, вступив во взрослую жизнь.

-Дитя, не все умеют принимать быстрые решения. Не все умеют быть гибкими. Фильмы лгут, книги лгут. Ты должна различать ожидание и реальность. Они редко совпадают. У всех людей так. А у некоторых каждый раз так. Но посмотри вокруг, если бы все реагировали так драматично, то улицы были бы полны умерших от разрушившихся иллюзий людей...

-Наверное любви просто не существует, вот её и придумывают все кому не лень. А правды в этом не больше, чем в сказке про Золушку. Не вышла она замуж за принца, а стала его фавориткой, которую все вокруг осуждали и завидовали. Зачем тогда это всё, раз любви нет? — голос Миры был полон горечи.

Она умолкла, вглядываясь в притягательную даль, где ей наверное станет спокойнее и легче.

Наконец, не отрывая взгляда от окна, она стала отступать спиной назад, пока не наткнулась на стул с наваленной на его спинку одеждойи начала натягивать на себя брюки и вязаную кофту с большими пуговицами, стараясь ни на секунду не упустить из виду волшебную улицу.

«Она упряма, эта девчонка! Того и гляди совершит непоправимое!» — подумал шкаф в смятении, потом обратился к Мире:

-Если ты не будешь так спешить, я открою тебе одну тайну.

«Я сошла с ума — разговариваю со шкафом» — сказала девушка вслух, намереваясь выйти из дома, чья дверь, между прочим была незаперта.

В этот момент со стороны шкафа раздался скрип открываемых дверец и грохот вылетевшего на середину комнаты ящика, в котором лежали тугие стопки старинных писем, перевязанных потерявшими цвет атласными ленточками.

Мира остановилась, нагнулась за ящиком, подняла и поставила его на стол, чтобы рассмотреть содержимое. Потом резко подняла голову, проверяя, на месте ли творение снега и света? Всё было на месте и ожидало её прихода.

Девушка развязала ленточку и взяла верхнее письмо, которое было написано летящим почерком на старинный лад, с ятями и где в словах стояли точки над «i».

Это было письмо Дмитрия к Лизе.

Он писал, что: «...безумно скучает по своей милой жёнушке и мечтает, чтобы война поскорее окончилась во славу русского оружия. Он мечтал, как вернётся и заключит горячо обожаемую Лизоньку в столь крепкие объятия, что и десятеро не смогут разомкнуть его руки.» Там было ещё много нежных слов, но ни слова о войне. Дмитрий не хотел расстраивать или пугать любимую описанием боли, увечий и крови, которые сопровождают любую войну.

Письмо было датировано семнадцатым апреля. Весна праздновала молодость, когда всё зелено и свежо,ав ветвях заливаются сотни сладкоголосых птиц.

Тут Мира увидела в ящике отдельно лежащее письмо, длинное, плотное, с остаткамикрасной сургучной печати. Потёртое на сгибах,оно хранило высохшие следы слёз — это Мира сразу поняла, ведь она точно также орошала слезами страницы своего дневника, которому изливала душу. Внезапно её охватила нервная дрожь и она медленно раскрыла конверт, в котором лежала гербовая бумага, в которой сообщалось, что Дмитрий Альговский погиб во время инспектирования артиллерийского склада, куда попал снаряд и вызвал детонацию. На письме стояла дата — девятнадцатое апреля.
У Миры ослабли колени и она присела на стул. На глазах моментально навернулись слёзы. Ей представилась реакция бедняжки Лизы на это ужасное сообщение. Наверняка её сердце было разбито. Может быть она тоже сидела у окна и мечтала убежать по волшебной дороге прочь от невыносимой душевной боли? Но не убежала. Почему? Она была сильнее Миры? Но ведь её горе было куда горше Мириного...
Взгляд ещё раз машинально повернулся к окну. Готовая, свежая, красивая улица ждала её. Откуда-то даже взялись торжественные высокие колонны, уходящие в заснеженное небо. Но вместо того, чтобы выйти из дома, как намеревалась ранее, она села на стул, спинку которого обнимала связанная бабушкой шаль с кистями, и нажав на кнопку сенсорной лампы, чтобы было светлее, стала разбирать письма. В одной стопке лежали письма Лизы к Дмитрию, а в другой — Дмитрия к Лизе. Но как нарочно, все они были перепутаны по датам, и писембыло поровну... почти.
Сто и сто одно письмо! Мира взяла сто первое. Оно тоже было орошено слезами Лизы. Мира решила взять себя в руки и всё равно прочесть его.
В последнем письме Дмитрий писал, что попал под взрыв, но был не убит, а всего лишь контужен и вскоре прибудет домой, где наконец заключит в объятия любимую. Может не так крепко, как мечтал — доктор запретил пока большие нагрузки, но всё равно сделает это со счастьем и восторгом. Дмитрий решительно заявлял, что больше ничто их не разлучит, даже смерть.
«Какое счастье, Господи! Какая нежданная радость!» — воскликнула Мира.Она представляла, как счастливабыла Лиза.
Внезапно она почувствовала причастность к этой истории, ведь она произошла с её прапрапрабабушкой, а значит в Мире текла её кровь и может быть где-то в глубине своего существа она хранила эту историю. Девушка стала раскладывать письма по датам, попутно их читая.
Некоторые она прочла полностью, а другие по диагонали. Они писали друг другу ещё с тех пор, как Дмитрий учился на военного инженера и сила их чувств со временем только росла, так как они лучше узнавали друг друга.
Не имея возможности общаться друг с другом в реальном времени, каксовременники Миры, они писали длинные письма с массой вопросов, ответы на которые давали им представление о душевных качествах любимого человека, и тут, вдруг, Мира подумала, что почти ничего не знает о Нём, о том, в кого влюбилась и на кого напала со своей бешеной любовью.
Внезапно в голове произошла какая-то вспышка — она поняла, что когда в детстве билась в истерике, выцыганивая у родителей ту дорогую игрушку, а потом, разобиженная их отказом сидела и лила слёзы в шкафу, мстительно мечтая, как родители станут плакать, когда она умрёт — она делала тоже самое, что и сейчас!
Он отказал ей в любви, когда Мира решила завладеть Им, словно той дорогой игрушкой. Отчего-то она решила, что раз она влюбилась, значит весь мир должен рухнуть к её ногам. И Он, разумеется, тоже!
Чем она лучше той маленькой девчонки? Ведь она собралась уйти по снежной дороге и умереть... даже не подумав о родителях. О том, что они почувствуют. Ведь и та воображаемая детская смерть и настоящая — это всего лишь месть. В одном случае — месть за то, что не купили игрушку, а в другом — месть, за то, что не получила Его и любовь, которую желала получить здесь и сейчас. Немедленно!
«Я — ужасная эгоистка!» — громко сказала Мира.
Кровь прилила к обычно бледному лицу девушки настолько сильно, что казалось, щёки сейчас лопнут от её давления. Даже зашумело в ушах.
Мира упала головой на руки и зарыдала в голос.
Шкаф облегчённо вздохнул, очень тихо, почти неслышно, чтобы не мешать её катарсису скрипом старых дверец и ящиков, в которых хранилось ещё довольно много секретов.
Их хватит и на век Миры и на век её детей.
А то, что дети у неё обязательно будут, шкаф знал доподлинно — в зеркале напротив виднелась приближавшаяся по выстроенной снегом и светом улице высокая фигура парня в куртке нараспашку. Вот он на несколько секунд остановился и посмотрел на свет в окнах Миры, затем стряхнул с букета стайку налетевших снежинок, выдохнули решительно шагнул вперёд.