Та Осень

Та осень была особо жаркой, яблоня склонилась в пояс, отяжелела и яблоки уродились крупные, крупнее обычных и небывалой желтизны, совсем не как антоновка. Видимо, от изобилия летнего солнца и зелени поубавилось, и её замечательной фирменной кислинки. Добро что аромат сохранился и ветром нёсся аж до дороги.

Её дом стоя почти что у опушки, где две, уже пожелтевшие берёзы, венчались, склонив друг другу головы на плечи. А рядом стояла наша скамейка, мы тогда ещё в шестом классе учились и приезжали из города на лето. Вот тогда сами и сколотили её, и сами же решили пожениться, а эти берёзы нас венчали.

С тех пор прошло пятнадцать лет, у меня семья, два мальчика трёх и пяти лет, жена, кудрявая украинка, готовит вкусно, теперь на лето мы выезжаем в Турцию. Я с тех пор ни разу не был в той осени, потеряли мы тогда друг друга. Интересно, почему люди теряют, а повенчанные берёзы стоят, меняют серёжки да листья, а друг от друга никуда.

Первая она, окончив школу, ни приехала, ни писала, ни позвонила, наверное, хотела забыть этот школьный роман, первые ночные поцелуи и клятвы в полнолуние, а я ей в этом не мешал. Она всегда была вожатая, а я в согласии. А тут вдруг так взгрустнулось, так захотелось в ту мечту, в ту нашу осень, к тем ночным берёзам. Конечно, ту осень уже не вернёшь, да и выросли мы из школьной парты.

Но какое-то желание перемен во мне бурлило, сам не знаю, как объяснить, не радовало ничего – ни борщ с галушками, ни тёплых хлеб, который Лида сама пекла, ни дети, со своими бесконечными почему, а радовало сизое низкое небо, тяжёлые лиловые тучи, сырость воздуха, и волшебный аромат антоновских яблок, который я с радостью вдыхал и не мог надышаться.

И это новое состояние беспричинного томления души сидело во мне, и необъяснимая горечь прошлых ошибок выталкивала меня Бог знает куда. Туда я и шёл, не объясняя ни себе, ни тем более Лиде, а причина была во мне самом, в моём безвольном характере и это безволие было мною глухо запрятано, чтобы правда не вышла наружу, которую я сам боялся.

Трудно подобрать оправдательные слова, чтобы замаскировать и этот некрасивый поступок всё по той же слабости. А как хотелось быть сильным, востребованным и желанным той единственной женщиной, которую я не смог когда-то заинтересовать, поэтому и согласился, по слабости характера, на Лиду.

Я молча вышел, надев куртку и длинный шарф закрутил на шее в тугой узел. Минут через пятнадцать я позвонил и сказал, что отъеду на пару недель, потом всё объясню, прости, что не предупредил и неприличие своего поступка, как будто прикрыл ковриком, сшитым из белых ниток.

Я просто шёл и дышал, пока не замёрз, а потом вдруг, неосознанно, схватил машину и покатил в то настроение, в ту похожую осень, только прежняя была тёплая, в любви, в яблоках, в жарком янтарном солнце и на пятнадцать лет моложе, и без семьи, и без детей. Нынче осень сырая, промозглая, фиолетовая, ветреная, но почему-то мной всё равно любимая.

Её дом, по-прежнему, стоял на опушке, только казался теперь мне маленьким, блёклым и совсем незаметным и, если бы он стоял в ряду других домов, я бы его и не узнал, а то, что он последний, что уж тут говорить…, и наши венчанные берёзы, преданные друг другу, меня признали и надо же, и скамейка тоже признала, только теперь она мне показалась росточком с пенёк.

И ключи, Боже, ну как же так, я не верил своим глазам, ключи, большие, поржавевшие там же лежали у притолоки, вровень с кровлей. К моему удивлению, ключ легко повернулся, словно соскучился от долгого безучастия и ждал моего прикосновения.

В комнатах пахло сыростью, выстуженностью и одиночеством, оно и сжимало мою потерянную душу и от этого сладкая боль искрой пробежала по всему телу. В этом доме я бывал часто и неважно, что последний раз я был здесь пятнадцать лет тому назад. Я обошёл дом со стороны леса, поискал прутья, хотя и мокрые, прихватил пару брёвен с берёзовой корой, подобрал горсть щебня – этого было достаточно, чтобы согреть комнату и озябшую, промокшую мою потерянную душу.

Утро показалось мне тёплым, воздух свежим и душа согретой. Накинув куртку, набросив шарф пошёл прямо до станции, когда-то там стоял небольшой продовольствий магазин. Ну, магазином его трудно было назвать так, небольшая лавчонка, где можно было купить соль, сахар, мыло, спички и бублики. Только бы был он открыт, мы же туда только летом бегали. Магазин оказался закрытым большим амбарным замком.

Ещё когда я подъезжал к дому, я заметил, что не было светящихся окон, стало быть деревня больше тут не зимовала и в конце осени разъехалась. Зимовать я хотел здесь, но голодать готов не был, поэтому, ещё пройдя немного до станции, я сел в проходящий поезд и доехал до работающего магазина. Продуктов купил столько, сколько было сил их дотащить.

Теперь хотелось поделиться своим теплом, горячим чаем с медовыми пряниками и брусничным вареньем, и я начал искать её. Ну, а кого же мне искать, когда я живу у неё, две её фотографии стоят на полочке из той осени. Я ещё прошлой ночью с ней разговаривал перед сном, рассказал всё, всё, словно душу освободил, словно причастился, чтоб вошла она в чистую палату любви и нежности.

Я перебрал все номера телефонов, которые знал, и её мамы, и подруги, и соседки по даче, по десять минут рассказывал кто я, чтоб задать один единственный вопрос – где она? Но длинные гудки со мной общаться не хотели, и так и не соединились вместе душа моя, мысль и время. Этот пазл без неё не складывался, как яблоня не расцвела бы без солнечного тепла, так и я понимал, что погибаю без неё, что ни Лида, ни дети мне не могут заменить её никогда… Был её дом, были её фотографии, был воздух памяти далёкой, но её не было в моём мире и теперь уже неважно почему мы друг друга потеряли, а берёзы нет, важно то, что не мы друг друга потеряли, а я её потерял, я не мешал ей потеряться, я не мчался за ней за моря и горы, я не боролся с синей бородой...

Я покорно согласился с долей безразличия, согласился и на Лиду, и на детей, и на всю эту усреднённую жизнь с летней Турцией. Она поняла это моё безвольное согласие на всё и ей это стало не интересно и не нужно, она выросла из вожатой, а я таким и остался. Она никогда ко мне не вернётся, даже, если я её найду, она никогда и не хотела, чтобы я её искал, она вычеркнула меня из своей жизни и моя душа втайне это знала, но молчала, чтобы меня не расстраивать…


Порыв душевный лишь единожды воскрес,
В безволии протянет жизнь дороги,
Поляна радости, когда минуешь лес,
Перелопатив за любовь пороги.


Наташа Петербужская.  @2023. Все права защищены.
Опубликовано в 2023 году в Сан Диего, Калифорния, США.