Град Китеж

               

               
                Вступление.
               

     По преданию, бродил князь Георгий Всеволодович по лесам и полям, да по Волге ходил, так как надо было заселять новые земли и оборонять. Согласно летописи, «пристал к берегу у Малого Китежа, что на берегу Волги стоит, и отстроил его», потому что берег в этом месте высок и крут, а с других сторон поселение защищает непролазная чаща, где конница степняков не пройдет. Поселение обнесли крепостной стеной, ибо береженого Бог бережет и стал на берегу Волги город. А говоря современным языком, военная база, гарнизон которой можно легко снабжать по реке в любое время года. «Позднее князь с дружиной пересёк реки Узолу, Санду, Керженец и нашёл красивое место на берегах озера Светлояра, где он решил построить город Большой Китеж». Так гласит летопись, писаная человеком, далеким от кровавой реальности того времени. Типа нечем князю заняться, вот и ходит он в турпоходы с дружиной малою на волжские дали любоваться.
     … «приехал к озеру, именем Светлояру. И увидел место то, необычайно прекрасное и многолюдное. И по умолению его жителей повелел благоверный князь Георгий Всеволодович строить на берегу озера того Светлояра город, именем Большой Китеж, ибо место то было необычайно прекрасно, а на другом берегу озера того была дубовая роща».
То есть поселение уже было, люди давно жили здесь. Они охотились, сеяли хлеб и занимались ремеслами. Князь сразу понял значение захолустного городишки для освоения новых земель и приказал обустроить его как еще одну крепость. «Умоление жителей» тут ни при чем. В те времена спрашивать мнение жителей было не принято. Решал князь, за альтернативное мнение на кол сажали. Согнали обитателей окрестных сел и деревень, мобилизовали горожан и в кратчайшие сроки возвели стены. Разумеется деревянные, из камня тогда строили очень редко, потому что дорого и сложно, а леса много, только руби да складывай. Так появился град Китеж, бывший по сути торговым центром обширного и очень богатого края. А малый Китеж, нынешний Городец, был всего лишь перевалочной базой, где сгружали товары на берег и отдыхали после долгого и утомительного пути вверх по Волге на веслах.
Разумеется, это предположение. Но если оно верно, то становится понятно, почему захолустный Китеж  заинтересовал батыевскую орду. Сказочно богатый русский город, скрытый в глубине дремучих лесов так и манил к себе толпу грабителей и убийц, для которых разбой являлся смыслом их пустой и никчемной жизни. 


               
                Глава 1.

«Валдай» отчаливает от пристани, двигатель набирает обороты и судно по крутой дуге разворачивается против течения. Бело-оранжевый корпус слегка вздрагивает от ударов волны, за двойными стеклами иллюминаторов мечутся пенные барашки, хмурое небо моросит дождем. Не очень удачная погода для путешествия, но выбора нет, потому что отпуск невелик, билеты куплены заранее — одним словом, деваться некуда, надо ехать. Дорога займет примерно час, а далее экскурсия по историческим местам древнего города на Волге,   
Но не все так плохо. В смысле вообще-то хорошо, если рядом с вами сидит девушка вашей мечты, с которой — с девушкой! - вы давно хотели встретиться так, чтобы никто не мешал и она никуда не делась. «Что значит никуда не делась? - подумал Павел. - Не убежала от тебя с криком спасите-помогите?» Он вздохнул и украдкой взглянул на Таню. Она смотрит в окно, мутные волны плещутся совсем рядом, лентой бежит песчаный пляж левого  берега. С другой стороны от Павла сидит подруга Тани. Симпатичная брюнетка, даже очень, но — как бы это сказать? - в общем, можно обжечься. Павел всегда опасался слишком ярких девушек, они словно факел в ночи, манят и зовут за собой, но ослепляют и не дают развидеть то, что вокруг. Проще говоря, теряешь голову. А Павел всегда этого опасался. Он с детства был мальчиком осторожным, даже земляных жаб обходил стороной — мало ли что? Девушки конечно не жабы, но кто знает, что будет потом. Жизнь часто бывает сказкой наоборот.

Дождь набирает силу. Пустынный берег уныл, все живое спряталось в полумраке лесополосы и кажется, что даже рыба ушла в темную глубину и пережидает там непогоду. Только люди, обуреваемые нездоровой страстью к рыбной ловле, непоколебимо торчат пнями на мокром песке, неотрывно наблюдая за снастями — вдруг клюнет! То-то радости будет, когда вытащишь вертлявую малявку, которую даже приличный кот есть не станет.
Павел вздохнул и обвел взглядом салон — полон. Он с девушками сидит ближе к выходу, поэтому хорошо видно. Нет говорливых и суетливых детей. Ведь на дворе начало сентября и удар принимают наши героические учителя — нет, они правда герои. И платят им мало. Надо, как военным. Ну или хотя бы как полиции. И обязательно защитить законодательно, ибо количество неуравновешенных балбесов растет с каждым годом.
Так вот, салон полон людей, желающих побывать в одном из самых древних и интересных городов Нижегородской губернии. Здесь умер великий князь Александр Невский, возвращаясь из Золотой Орды. В местном музее хранится чудом сохранившийся настоящий княжеский шлем, одни из трех на всю Россию. А еще это город вкусных пряников и прекрасной художественной росписи по дереву, с которой сравнится лишь хохлома. Хотя вопрос спорный.
Павел опять вздохнул. В четвертый или даже пятый раз. Вообще задолбался вздыхать, но что ему оставалось делать, если Таня смотрит в телефон? Галя отслеживает путь в маршрутизаторе, ей интересно знать, где она прямо сейчас. Сразу видно, что девушка собранная и внимательная. Даже странно, красивые обычно наоборот. Типа на аутсорсинге.
Корабль ощутимо толкнуло на волне, впереди появилась узкая полоса небесного света, дождь начинает слабеть. Значит, по прибытии на место погода улучшится, можно будет снять мешковатую курточку и надеть солнцезащитные очки. Крутые авиаторы, как у героев забугорных боевиков. Они добавляют брутальности и придают загадочность даже самым тупым рожам. А избавившись от куртки Павел сможет продемонстрировать накачанные мышцы под черной — под цвет очков! - тенниской. Вообще-то он не любил спорт, но Таня …
Дело было так — когда он увидел ее, то сразу решил, что это ОНА. Но ОНА смотрела на него вполне нейтрально. И было это давным давно, в выпускном классе школы. Семья Павла переехала по новому месту службы отца и Павла определили в новую школу, пятую или десятую по счету. Паша старался как мог, но девушка совсем не обращала на него внимания. Ну то есть не совсем, но не так, как бы хотелось. Да, новый мальчик, такой же как все. Даже хуже. У кого-то папа ворочает хорошим бизнесом, у другого мама занимает большую должность в городской администрации, у третьего дедушка живет на вилле в Италии и внуки каждое лето отдыхают — от чего? - и купаются в Средиземном море. Мальчики «упакованы» от и до, куда уж там сыну простого подполковника и мамы учительницы.
Вот что делать? Рост средний, внешность заурядная, острить в духе Komedy klub не умеет. Но отступать нельзя. Отец всегда говорил ему — ты не проиграл, пока не сдался. Но это легко сказать, а вот быть таким по жизни совсем другое. Но что делать, если ты «влип» по самое никуда в смысле влюбился так, что других девушек просто в упор не хочешь видеть? Работать над собой, вот что! Если нет дедушки с виллой в Италии и мамы в городской администрации, делай себя сам.
Павел начал заниматься бегом по утрам, а после школы «качать» железо в подвальной качалке, пахнувшей подмышками и сладким духманом стероидов. Дрожали колени и горели ладони от содранных мозолей, он падал в кровать без сил и спал, как убитый. Так продолжалось много недель, но горы мышц не появлялись, а Таня была вежлива и не более того. В отчаянии  Павел даже хотел было наглотаться таблеток, которые пучат мускулы так, словно грандиозный запор по всему организму, но вовремя притормозил — «химия» до добра не доводит, совсем наоборот. К тому же долгие напряженные тренировки приучили к терпению и рассудительности, а замаячивший на горизонте ЕГЭ остужал пыл и опускал на грешную землю.
А потом Таня вышла замуж. Вот так сразу на первом курсе политеха. Облом был грандиозным! Паша поник духом и телом в том смысле, что забросил учебу и перестал мучить себя и железо в качалке. Наделал кучу долгов почти по всем предметам, ослабел телом и духом. В итоге оказался в шаге от вылета. Танечка ушла в декрет, перевелась на заочный и больше они не виделись.
Настроение сына не осталось без внимания родителей. Папа, уже полковник, подбодрил горячо любимого сына, заявив, что перестанет оплачивать учебу раскисшего, словно просроченный пломбир, взрослого парня. Мама пыталась сыграть роль пирамидона, уговаривая папу не махать шашкой, но полковник рявкнул «Цыц»! Мама согласилась и выразительно посмотрела на Пашу, ибо сын ее обладал таким же жестким характером, что и папа. Но если взгляд отца был железным, то мамины глаза сказали — Танечка, безусловно, хороша. И жаль, что она ушла к другому, но причем здесь диплом? Паша тяжело вздохнул, взгляд устремился сквозь оконное стекло на улицу. На голых ветвях старых лип трепыхаются желтые комочки синиц, прохожие радостно месят мокрый снег, собирая талую воду в сапоги и ботинки, мартовское солнце освещает мир. И девушек, которых так много и которым будет наплевать от слова совсем на недоучку Пашу.
- Я поступлю так, как сочту нужным! - гордо заявил он родителям и уже на следующий день отправился в институт договариваться с преподами о пересдаче «хвостов».
Годы пролетели быстро. У Паши хватило ума не заводить студенческую семью, хотя девушек встретил немало. Одна была так хороша, что сразу после защиты диплома Павел побежал в военкомат и попросился в армию. Призывник доброволец с высшим образованием, да еще и здоровый,  как бык — редкость. Павла оформили в два счета и дипломированный инженер строитель — правда, без опыта! - работы стал рядовым разведроты мотострелкового полка. Паша быстро освоил автомат, бег с полной выкладкой по пересеченной местности и полосу препятствий. Командиры оценили усердие новобранца и сразу назначили его наводчиком автоматического гранатомета АГС. Вот где пригодились силовые тренировки! Машинка весит больше двух пудов вместе с полным «барабаном» и треногой. Паша брал гранатомет на руки, как ребенка, и бежал так, что второй номер с двумя запасными «барабанами» не поспевал за ним.
Таких бойцов командиры любят. Через полгода службы Паша становится сержантом и командиром расчета АГС. В нем появилось свойство, ранее неведомое — он стал жестким. Все-таки армия это для мужчин. Последнее время стало модным брать на службу женщин, но они были и останутся в тылу, а мужики всегда будут на передовой. Война никогда не должна становиться женским делом! По крайней мере, в нашей стране.
Увольнялся Павел с должности старшины роты в звании старшего сержанта и заместителя командира взвода. Для года службы очень неплохо. Предлагали остаться и отец хотел этого, но Павел решил уйти. Служба ему нравилась, но и от гражданской жизни отказываться не хотелось. Он еще не знал ее. Начал узнавать, когда помыкался по объявлениям на работу и встал на учет в службе занятости. Не то, что бы не было предложений — не было того, что по душе. Строить загородные дома  для богатеев интересно не так чтобы очень. Вкусы у людей примерно одинаковы, требования к эстетике так себе, строят мигранты, которым лишь бы побыстрее деньги получить. Но выбора особо не было и пришлось Павлу проектировать дачи с петухами на коньке, избушки для тех, кто сторожит эти дачи и крытые бассейны на три-пять персон с обязательной сауной и комнатами для расслабона. Работенка так себе, но деньги платят хорошие.
После напряженных армейских будней гражданская жизнь текла ровно и без рывков. Павел купил машину, чтобы удобнее было мотаться между объектами, продолжал ворочать железо в тренажерном зале и старательно обходил женские искусы, хотя от восторга не прыгал, как в песне Высоцкого. Таня, первая школьная любовь, так и не ушла из памяти. В каждой девушке он искал ее черты, не находил и разочарованно отворачивался. Отец недовольно хмурился, мать заводила длинные рассуждения об аморальности сожительства без регистрации брака. Павел кивал. Он не сожительствовал и не собирался.
О том, что Таня развелась и осталась одна с ребенком, Павел узнал случайно. Встретил как-то на улице бывшего одноклассника, разговорились и он как бы между прочим «брякнул» - Танька развелась. Это было так неожиданно, что Павел вначале даже не обратил внимания — в классе было четыре Тани, какая-то из них развелась, эка невидаль! Лишь по дороге домой он вдруг подумал — а что если это она. Нет, ОНА! Так разволновался, что свернул на обочину и схватился за телефон. В «Одноклассниках» был чат, где общались между собой те, кто вместе учился. Павел был зарегистрирован, но заходил редко, потому что учился в этом классе только последний год и мало интересовался жизнью бывших одноклассников.
Волнуясь, он тыкал пальцем в иконки, не попадал и злился на дурацкий телефонишко с таким маленьким экранчиком в шесть дюймов. Разве это экран!? Наконец чат открылся и в ворохе сообщений и фотографий на тему «как я отдыхал в Египте» и «вот моя новая тачка» от разных придурков он нашел Танину страничку и высмотрел нужное — примерно полгода назад Татьяна развелась.
Павел выключает телефон, прячет в карман и глядит сквозь лобовое стекло, как баран, увидевший вспышку сверхновой звезды. Голова пуста, в ушах звон колоколов — вообще-то звенит сигналка, он впопыхах отстегнул ремень безопасности, но ему слышится бой курантов, никак не меньше! И только одна мысль поднимается из глубины сознания — Таня свободна! Разумеется, это не значит, что он ей нужен. И вообще, может она опять готовится выйти замуж.
- Готовится? А это как? - прошептал Павел. - Фигня полная! И вообще с ребенком это проблематично. Надо разыскать ее! - решил он.
С розыском проблем не было. В мире соцсетей и мобильных телефонов найти человека легко. Уже на следующий день Павел знал адрес, место работы и даже детский сад, куда Таня по утрам отводила пятилетнего сына. «Случайная» встреча, разговор обо всем и ни о чем по дороге до дома — свидание прошло как во сне. Он шел рядом, слушал ее голос, что-то там остроумное вякал в ответ и смотрел, смотрел и смотрел … до чего же Таня хороша! Из немного угловатой девочки она стала женщиной. Округлились формы, изменилась прическа, взгляд стал другим. Совсем другой человек!
Проводив Таню до подъезда, Павел шел домой, как будто «плыл» под наркозом — слушал ее голос, смотрел в ее глаза и чувствовал слабый запах ее духов. Идиотическое состояние продолжалось несколько минут и было грубо оборвано матерным возгласом водителя фуры, которая едва не размазала Павла по асфальту. В ответ на матерную тираду Павел слабо улыбнулся и кивнул. Водитель понял, что перед ним больной на всю голову и махнул рукой. Придя домой Павел упал в кресло не снимая обуви и с курткой в руках. Задумался — что дальше? В смысле  как и под каким предлогом? Просто сказать «я так долго ждал тебя, выходи за меня» невозможно — вдруг откажет! Любой другой сказал бы не задумываясь — подумаешь, фигня какая, отказала баба с ребенком.
«Я так не могу, - подумал Павел. - Да, ребенок. Но это ЕЕ ребенок!
И вот он сидит в салоне корабля на подводных крыльях, который везет его на экскурсию вместе с Таней и ее подругой. Экскурсия ему сто лет не нужна, хотя она наверняка интересна. Это - шанс и его надо не упустить.


                Глава 2. 


«Валдай» сбрасывает ход, прекращается пляска на волнах, справа приближается бетонный прямоугольник пристани. Берег встречает холодным ветром и разухабистой музыкой. Вереница черных машин, невеста в белом платье, застегнутый на все пуговицы жених и полупьяные гости. Вот что делать в такую холодину на берегу реки свадебной компании? Наверно, обычай такой.
Неподалеку расположен типа княжеский терем и рынок сувениров. Экскурсанты шустро идут мимо торгового ряда к терему, но их перехватывают массовики затейники и проводят разминку в виде хоровода под зажигательный фолк. Людям понравилось, они с удовольствием отплясывали, а Павел чувствовал себя идиотом — того и гляди снег пойдет, а тут скакать на одной ноге надо! Потом была экскурсия по княжескому терему, показ народных ремесел … Павел бродил вместе со всеми, дивясь не столько произведениям мастеров, сколько узости лестниц и коридоров, низости потолков и крошечным размерам окон. Похоже, люди в древности и вправду были мельче телом против нынешних. Но не духом, в этом он убедится позже.
Гуляя по залам музея Таня, которая молчала всю дорогу, словно оттаяла - что-то спрашивала, Павел отвечал. Спускаясь по узким лестницам, подавал руку, улыбался и не отходил ни на минуту. Он мучительно придумывал предлог сделать фотку на память, но Танина подруга все время отнекивалась типа здесь нельзя, света мало, народа много и вообще куда спешить. Павел тихо злился и вспоминал чудика из фильма «Гараж», которого заперли в музее на заседании гаражного кооператива, а ему приспичило срочно жениться, пока невеста не передумала. В данном случае «чудиком» был он.   
После обхода всех местных музеев и посещения сувенирных лавок настало время отплытия. И тут Таня неожиданно предложила не возвращаться, а сразу поехать в небольшое село Владимирово, которое расположено неподалеку от мифического града Китежа.
- Может, не надо сегодня? - попробовала возразить подруга.
- Почему? Мы же собирались туда съездить, помнишь?
- Да, но потом. Надо вернуться и решить.
- Чего решать-то? - удивилась Таня. - Едем сейчас, отсюда автобусы ходят туда. Паш, ты как?
- Я!? - пискнул Павел, ошалев от радости. - Прости, поперхнулся … конечно, едем!
(Дома ждет срочный заказ на дизайн загородного дома, хорошие деньги, но это такая фигня, что не стоит даже думать!) 
- Галка? - с угрозой произносит Таня.
«Нет, скажи нет! - мысленно взмолился Павел. - На фиг это нужно, трястись в маршрутке двести или сколько там верст. Лес, комары, в гостиницах нет мест, в понедельник на работу -  скажи нет, пожа-алуйста!»
- Билеты на «Валдай» обратно пропадут, - робко возразила подруга.
«Да, пропадут! - подпрыгнул Павел. - Куча денег, бабла немеряно, это же столько всего можно купить на полторы тыщщи!»
- Да плевать на эти копейки. Поехали!
«Нет-нет-нет! - взвыл Павел. - Ты хочешь домой, к маме, тебе плохо в автобусе, голова кружится — напрягись, придумай любой предлог!»
- У меня нет с собой купальника.
«Мощно! Просто наповал! - озлился Павел. - А мы с Танечкой, конечно, взяли купальники. Как же в музее без купальников! И без шапочек для плавания тоже».
- Будем купаться голыми! - заявила Таня.
- А … так когда едем-то? - сорванным от волнения голосом произнес Павел и подпрыгнул.
- Прямо сейчас. Ты с нами или нет? - спросила Таня подругу.
«Нет!!! - мысленно заорал Павел. - Не могу-нельзя-дома дел полно!»
- Нет, не поеду. Я не рассчитывала на такое путешествие, - решительно заявляет Танина подруга.
«Господи, спасибо тебе»! - выдохнул Павел.
 
Небольшой белый автобус с затененными окнами покидает автовокзал. Город скоро остается позади и дорога ныряет в лес. По обеим сторонам высится стена из столетних сосен, тьма царит под кронами. Дорога огибает поселки, за окнами пролетают аккуратные разноцветные домики. Павел смотрел в окно и смутно удивлялся тому, что видел. Долгая жизнь в городе приучает к мысли, что вот также суетливо и бестолково живут везде. Нудная работа, бесконечная гонка за деньгами и тупое времяпровождение перед телевизором превращают жизнь, дар божий, в подобие броуновского движения микроскопических частиц. Зараза повседневности проникает повсюду. Но чем дальше от больших городов, тем громче тишина. Словно пелена спадает с глаз и ты видишь другой мир, где жизнь спокойна и размеренна, как течение большой реки. Где телевизионный идиотизм не замусоривает мозги и не пачкает душу. Как и положено мусору, его сдувает ветром. Люди, обитающие далеко от города, мыслят иначе и живут иначе. Да, смотрят «ящик». Но так, посмотрел и забыл.
Странное чувство овладело Павлом. Он глядел в окно на бесконечную верениц вековых сосен, на мелькающие поселки и все глубже погружался в иное измерение. Там нет суеты, мелочности и время течет по другому. Как будто где-то здесь таится другая Русь, настоящая, без мишуры и дешевых понтов, где не приживаются  шоумены от политики и блогеры пустозвоны. Тот человеческий мусор, что в изобилии плавает на поверхности больших городов.
За высоченными соснами не видно солнца. Дорога словно ущелье, лес за бортом кажется полон тайн и древние сказания живут в нем, до поры до времени прячась от глупых и суетливых людей. Автобус летит над поверхностью, легко обгоняя неторопливо ползущие машины. То ли это местные жители едут по своим делам, то ли туристы от нечего делать прутся за новыми впечатлениями. «И это нормально, - подумал Павел. - А ты думал, что машины только для работы? Люди зарабатывают, берут тачки для путешествий и едут, куда хотят. А умники вроде тебя в маршрутке ездят … нет, ездиют, вот!»
Водитель сбрасывает скорость, автобус сворачивает и неспешно катит по улице села. Дома вдоль дороги хорошие, добротные, приусадебные участки ухожены, трава аккуратно подстрижена — словно и не Русь лапотная, а Европа! И это в провинции, которая пол тыщщи верст от Москвы. «Похоже, это в Европе скоро лапти будут носить, - усмехнулся Павел. - Экологично, практично и демократично. А мы уж как нибудь в кожаной, собственного производства, обувке».
Автобус переезжает мост через сонную речку, сворачивает и останавливается на широкой асфальтированной площадке, где уже расположилось десятка три автомобилей. От стоянки до озера с полверсты по просеке, вдоль которой уже расставлены лотки с нехитрыми товарами — украшения, посуда, солнечный мед в банках и ядреный бочковой квас, от которого перехватывает дыхание и выступают слезы. Его настаивают на хрене и добавляют чего-то еще, поэтому квасохрен едва с ног не сбивает.
Павел шел и глазел по сторонам, дивясь на людей и настоящий лес вдоль просеки. Но удивляло его то, что вокруг нет ни одного выходца из так называемого ближнего зарубежья. Сплошь русский говор и нормальные выражения лиц. Он не удержался и сказал вслух:
- Этого не может быть!
- Чего? - поинтересовалась Таня.
- Чуркобесов и цыган нет. От слова совсем. Ты заметила?
- Ну да, - не совсем уверенно ответила девушка. - А что им тут делать?
- Как обычно — отбирать работу у местных, строить жилье из говна и палок. А цыганам попрошайничать и тащить все, что плохо лежит.
- Это в больших городах, - махнула рукой Таня. - Здесь жители сами справляются с делами.
- По всей стране бы так, - вздохнул Павел.
Просека становится шире, лес расступается и взгляд Павла замирает на гигантской жемчужине загадочного озера. Вода будто зеркало, небо отражается в сверкающей глади и даже многочисленные купальщики с одной стороны не могут поколебать спокойствия древнего озера. Дети и взрослые плещутся в воде, дамы преклонного возраста с важными лицами чуть в стороне от всех аккуратно … как бы это сказать - макаются что ли, промакиваются … в общем, обмакиваются, что-то шепчут и крестятся.
- Верующие совершают омовение, - произнесла Таня, глядя на купающихся.
- Да-да, я так и понял, - кивнул Павел.
Левее от пляжа поляна и почти лишенный деревьев склон. Установлен деревянный помост. Это импровизированная сцена, на которой выступают местные гусляры. Сейчас на ней сидят и лежат приезжие. Людей очень много и Павел даже удивился, откуда столько желающих побывать на обыкновенном озере. Ну да, легенды и все такое …
- Давай посидим на склоне, оттуда вид лучше, - предложил Павел.
Таня кивнула, Павел взял ее под руку типа помогает подняться, а у самого едва голова не закружилась от прикосновения. «Господи, подольше бы длился день! - мысленно взмолился он. - И что бы дождя не было!»
Синее небо с маленьким заблудившимся облачком гарантировало отсутствие плохой погоды, лес дышит запахом хвои, слабый ветерок качает верхушки деревьев и какие-то тряпки, развешенные на ветвях. Всмотревшись, Павел понял, что это сплетенные в пучки разноцветные ленты. Странные украшения идут по окружности, как будто ограждая поляну от  внешнего мира. А дальше, за небольшой рощей на вершине холма видны серые от времени и непогоды «луковицы» с крестами.
- Тут и церковь имеется? - удивился Павел.
- Конечно, - отозвала Таня. - Это священное место. Здесь был древний Китеж, который ушел под воду, а рядом, в память об этом событии, построили церковь.
- Ага, - кивнул Павел и еще раз посмотрел на Таню.
Солнце освещает землю сверху вниз и девушка словно потоке света. Она похожа на неземное существо, снизошедшее к людям и конкретно к нему, Павлу.
- А здесь, на этой поляне языческое капище, - произнесла Таня, указывая взглядом на поляну в окружении ленточек.
- Что еще за капище? - удивился Павел.
- Место, где проводятся обряды.
- Культовые мероприятия, ага, - с умным видом кивнул Павел.
- Паш, ты что, в администрации работаешь? - спросила Таня.
- Нет конечно, с чего ты взяла? - всполошился Павел.
- Говоришь, как чиновник.
- Не-не-не, я домами занимаюсь. Объясняю братьям меньшим, как правильно укладывать кирпичи и заливать фундамент. Архитектор я.
- Да ладно! - рассмеялась Таня. - Я просто так спросила. Ты отдохнул?
- Я? Да я нисколько не устал! - взвился Павел. - Что будем делать?
- Надо пройти по тропе до источника святой воды. А потом трижды обойти озеро.
- Зачем?
- Это придает силы и очищает карму, - строго произнесла девушка.
- Да-да, - вздохнул Павел.
«Языческое капище рядом с православным храмом, святой источник посреди леса и очищение кармы ходьбой по кругу — салат оливье! - подумал он. - Надеюсь до источника дряпаться недолго. Вокруг озера вроде деревянные мостки проложены — прорвемся»!
- Давай съедим питательные батончики, - предложил он, доставая из рюкзака коробку. - У святого источника выпьем … э-э … в смысле воды попьем.



                Глава 3.         

Поход по святым местам больше походил на пытку. Вначале надо было идти лесной тропой, отбиваясь от комаров и внимательно глядя под ноги, потому что тропу тут и там пересекали бугристые корни, блестели крошечные лужицы, под которыми таилась грязная жижа. Вершины столетних сосен закрывали небо, полумрак и тишина старого леса настораживали и в то же время удивительным образом успокаивали. Здесь нет городских сумасшедших за рулем, отсутствует привычная суета и спешка и не надо беспокоиться о том, как ты выглядишь в глазах других. Смутное ощущение, что этот лес пограничная полоса между мирами медленно превращалось в уверенность. Сознание Павла, до мозга костей городского жителя начало меняться, но Паша этих изменений не замечал — все его внимание сосредоточилось на девушке, что шла рядом. А тропинка узкая, тут и там вспученные от старости лапы корней — девушка нуждается в помощи!
Паша подхватывал то под локоть, то руку подавал, то поддерживал за талию и все время смотрел, не появится ли что нить такое, вот чтобы только на руках перенести и больше никак. Но тропа была утоптана тысячами ног, все мало мальские препятствия убраны и даже через каждые сотни полторы шагов какой-то гад соорудил лавочки под навесами для отдыха.
Тропа выбирается из чащи и бежит через заросшее васильками поле, чтобы опять скрыться в лесу. Летнее солнце заливает землю светом, лесная прохлада отступает. Паша тут же сбрасывает футболку типа жарко-сил-нету и весь-потом-исхожу. На самом деле хотел показать красу неописуемую накачанных мышц и вообще он не хухры мухры, а красавец мужчина. И Таня оценила. Искоса взглянула и отвернувшись самым нейтральным голосом произнесла:
- Хорошо выглядишь.
- Иногда хожу в качалку, - небрежно произнес Павел, хотя внутри все пело и плясало — она заметила!
Настоящая красота природы очищает душу и возвращает человечность. Незаметно завязался разговор, Паша рассказал о своей жизни, Таня поведала про себя. Вот так болтая о том о сем они дошли до ручья, за которым расположился источник какой-то необыкновенной воды. Но вот беда, мостик из пары старых досок покрылся трещинами и сгнил, доказывая своим видом бренную сущность земной жизни.
- Мы не перейдем по нему. А я так хотела, - сказала Таня таким расстроенным голосом, что Павел едва не подпрыгнул от радости.
- Да фигня, не парься, - произнес он небрежно.
- Ну как же не парься, Паша! Ручей-то широкий. И глубоко здесь.
- Все зависит от точки зрения. То, что является непреодолимым препятствием для одних, для других есть возможность показать свои лучшие качества, - сказал Паша с таким заумным видом, что самому стало неудобно.
Он подхватывает Таню на руки и решительно шагает в воду. Девушка машинально обнимает его за шею и прижимается. Вдохновленный до невозможности Паша прет, как танк, но старый ручей повидал на своем веку многое, он коварен и хитер. Когда до сухой земли остается пара шагов, ноги вязнут в грязи без возможности освободиться обычным путем. Надо избавиться от груза, но это немыслимо и Паша изо всех сил старается вытянуть хотя бы одну ногу. Вторая тонет еще глубже.
- Паша, мы застряли? - прошептала Таня на ухо, обдав жарким дыханием.
- Немножко. (Блин, щас упаду!!!) Попробуй перебраться мне на спину.
- Как? - удивилась Таня.
- Представь, что я дерево. Падающее.
Живое воображение и реальная возможность окунуться в ледяную воду подсказало девушке что и как надо делать. Ловким движением цирковой акробатки она перебирается на спину. Паша сначала падает на колени, а потом становится в позу льва. То есть упирается руками в дно, едва не касаясь носом поверхности воды. Руки вязнут тоже. Татьяна благополучно перебирается на берег. Обернувшись, она встревоженно глядит на Павла и … начинает смеяться.
- Да, очень смешно! - говорит Павел, плюясь и булькая.
- Выбирайся на берег, простудишься!
- Стараюсь изо всех сил. Но завязли кеды … черт!
Он вытаскивает руки, потом ноги по одной, пыхтит и пускает пузыри. Прозрачный как стекло ручей превращается в мутный грязевой поток, в котором копошится здоровенный дядька, аки бегемот купающийся. Девушка на берегу уже теряет силы от смеха и держится за березку.
- Пашка, выбирайся уже! У меня сил нет.
- У тебя нет сил? У тебя!? – «взвился» Павел. - А у меня нет обуви, она утопла.
Он гребет дно, словно бешеный бобер, на поверхности бакеном торчит мокрый зад. Откопав наконец несчастные кеды Паша выныривает и встает в полный рост. Грязь и вода текут ливневыми стоками, лицо покрыто разводами грязи, кеды забиты песком — Таня стоя на коленях смеется так, что не в силах вымолвить слово.
- Смейся, смейся, - проворчал Павел.
Он стоит по колени в воде и в грязи с головы до ног, но в душе ангелы поют. Потому что глядя на смеющуюся Таню, понимает, что растаял последний лед. Которого, может быть, никогда и не было.

А потом они шли обратно, весело разговаривали о чем-то и мокрый грязный Паша был счастлив. Он сполоснулся в озере, постирал и развесил на ветвях одежду. К сожалению солнце и ветер высушили ее буквально за считанные минуты, но все равно Павел около получаса щеголял в одних труселях под предлогом «лето-надо-загореть»  … фигня все, он хотел произвести впечатление на Таню. Не даром же он столько пота пролил в тренажерном зале!
Таня загорать отказалась. Это мужчина может не заморачиваться с плавками. У женщин строго — купальник и нижнее белье вещи разные, путать ни в коем случае нельзя. Так что Паша чувствовал себя павлином в курятнике — женщин много, смотрят и оценивают положительно, но на них плевать. Главное — Таня! Разумеется, как приличный человек, она не таращилась и вообще подчеркнуто смотрела в сторону или отворачивалась, но по едва уловимым признакам было видно, что ей приятно быть в компании Паши. И он старался — развлекал ее разговорами, бегал в поселок за минеральной водой и даже был готов пронести ее вокруг озера на руках — понятно, что с отдыхом, иначе руки отвалятся и ноги колесом согнутся. В общем, пыжился как мог и пускал пыль в глаза изо всех сил. А что, цель оправдывает средства!
В лесу вечереет быстро. Солнце прячется за вершинами сосен, в низинах накапливаются сумерки, озерная вода темнеет и дышит прохладой. Народ понемногу разбредается. Кто-то «седлает коней» и едет домой, другие ставят палатки на берегу речки неподалеку от поселка — возле озера нельзя, все-таки заповедная зона! Самые умные в том смысле, что загодя бронировали номера в гостевых домах, с комфортом располагаются в номерах с душем, общей кухней и спальнями на двоих или четверых. Паша по поводу ночевки не парился — не все ли равно где, лишь бы с Таней. Увы, облом! Хозяйка гостевого дома нашла место только для девушки в четырехместном номере. Павлу предложили второй этаж коровника, где хранилось прошлогоднее сено.
- Дам вам старое одеяло и почти новую телогрейку. Переночуете на свежем воздухе, - сказала хозяйка, очень симпатичная женщина лет сорока. Невысокая, аккуратная, чернобровая и румяная. Каштановые волосы прибраны в пучок на затылке, лоб прикрывает кокетливая прядь. Бросились в глаза золотые сережки с красным камнем и перстень с таким же камнем и тоже золотой.
- Как здорово! - притворно восхитился Павел. - А что с коровами?
- Они этажом ниже.
- Не храпят?
- Нет. В пять утра первая дойка, но я дою тихо.
- В смысле? - насторожился Павел.
- Кормилицы мои хорошо доятся под Rolling Stones.
- А … а через наушники нельзя?
- У коров уши неподходящие. Я включаю ресивер со стерео колонками.
- И какая же любимая песня у буренок? - после короткой паузы спросил Павел.
- Anibody Seen My Baby.

Чердак коровника, именуемый сеновалом, в солнечный день нагревается так, что можно любую простуду вылечить. Естественная вентиляция в виде щелей в досках не спасает. Зато нет комаров, они от жары дохнут. Павел лежит на старом одеяле с телогрейкой под головой и смотрит в темноту. Этажом ниже вздыхают коровы, доносится тихие монотонные звуки пережевывания травяной жвачки. Видимо, коровы таким образом чистят зубы. Слышится далекий лай собак и кто-то шуршит в сене. Наверно, мыши копошатся.
Стихают голоса постояльцев, которым не спится за пределами городской квартиры. От леса подступает тьма, дома растворяются в мрачной тишине древней чащи, в крадущемся безмолвии чудится уханье филина и шорох крыльев нетопырей. Верхушки столетних сосен освещает неживым светом взошедшая луна. Павлу всегда плохо спалось на новом месте. А с такой экзотикой и подавно не заснешь. Он ворочается с боку на бок, подбивает телогрейку и старается думать о чем-то хорошем. Это вроде помогает, глаза начинают закрываться, но странный шорох прогоняет сон. Павел медленно поворачивает голову и видит в кромешной тьме пару желтых глаз. Они неподвижны и чем-то похожи на ночник. Сонливость испарилась, душа вздрогнула и высказала намерение уйти в пятки. Глаза сдвигаются с места, слышится похрустывание сушеной травы.
- Ты кто? - спрашивает Павел внезапно охрипшим голосом.
Ответа не последовало, но глаза останавливаются, шорох прекращается. Сверху сквозь трещины в досках проникает луна, размываясь бледным пятном возле Павла и в потустороннем свете солнца упырей и мертвецов появляется черный кот.
- Вот гад! - облегченно вздыхает Павел.
Котяра осуждающе смотрит на человека, изгибает спину колесом и поднимает хвост трубой.
- Типа пошел на хрен? - интересуется Павел. - Ну, извини. Я только на одну ночь, места на сеновале много. А не нравится, иди к коровам.
Кот уменьшился в размерах, хвост опустился, желтые глазищи погасли. Спуститься вниз к жующим и сопящим коровам он не пожелал. Подошел к человеку и улегся, прижавшись боком.
- Только не храпи, - предупредил Павел. - И не мяукай дурным голосом, если страшный сон приснится.
Кот пригрелся, послышалось мурчание и Павел, успокоенный присутствием живого существа, тоже стал засыпать. Его уже не тревожили странные звуки в недалеком лесу, не раздражал бледный свет луны и шуршание высохшей травы, словно там копошится недовольный присутствием человека здешний домовой.



                Глава 4.

Металлический лязг и звон врывается в сознание, будто выстрел в упор. Павел вздрагивает, всполошено машет руками, пытается вскочить, но мягкое сено не позволяет и он валится обратно. Сознание проясняется и металлический звон тотчас ассоциируется с ударами молота по наковальне.
- Какого хрена со сранья дубасить по железяке!? - злобно говорит Павел. - Что за …
Поток  возмущенного сознания прерывается удивительным зрелищем — рядом с ним лежит завернутая в какую-то серую холстину молодая женщина. Видны только глаза под прядью светлых волос и кончик носа. При каждом ударе молота женщина вздрагивает и сжимается. Настороженный взгляд устремлен на Павла.
- Тут вроде кошка была, - ошарашенно произносит Павел. - Ты кто такая, блин!!! – «взвился» он.
Глаза женщины округляются от возмущения.
- Подлец! - громко и четко говорит она. - Предупреждала меня маменька, а я, дура, не поверила. Думала, у нас любовь до гроба!
- Чьего гроба? - машинально осведомился Павел. - То есть в каком смысле? Да что за фигня вообще!?
- Я не Фигня!!! - возмутилась неизвестная. - Меня Агафьей зовут. А ты окромя меня еще и с какой-то Фигней шуры-муры крутишь?
- Ага Фья, - повторил Павел как дебильный. - А кто такая Фигня?
- Не прикидывайся дураком! Вот говорили мне, говорили … - запричитала женщина.
Она сбрасывает холстину и предстает перед Павлом совершенно голая. Быстро надевает что-то вроде ночной рубашки, сначала одну, потом вторую, хватает в охапку еще какое-то тряпье и странную плетеную обувь без каблуков. Еще раз сверкнув синими глазищами из-под растрепавшихся светлых волос, женщина — скорее, девушка, - шустро выбирается наружу через слуховое окно на фронтоне сарая.
Павел некоторое время обалдело смотрит ей в след. Медленно, очень медленно до него начинает доходить, что здесь что-то не так. И даже очень не так! Откуда здесь взялась голая девушка? Вроде кот был. Одежда у нее странная. И эти тапочки - лапти! Это называется лапти, вспомнил Павел.
- Чего она лапти напялила? - пробормотал Павел. - И шмотки какие-то древние. Что тут вообще происходит?
Он смотрит по сторонам. Рядом свалены в кучу штаны из грубой серой ткани, поношенные сапоги «всмятку», лежит узкогорлый кувшинчик, странный горьковатый запах смешивается с теплой духотой сеновала. Сам он стоит в рубашке чуть не до колен и без трусов. Это так невероятно, что Павел на всякий случай ощупывает себя — да, он без трусов. И рубаха сшита из тонкой, но грубой ткани какими-то кусками, швы неровные, будто кроили и шили спьяну и вручную.
- Я псих, - прошептал Павел. - Сбежал из дурдома, прихватив с собой симпатичную санитарку. Может быть, лечащего врача. И мы провели ночь любви в сарае. Я точно спятил!!!
Машинально, словно робот, Павел надевает штаны, завязывает шнурок на пузе, чтобы не спадали и подпоясывается веревкой. В голенищах стоптанных сапог обнаружил тряпки. Видимо, их наматывают на ноги — носков-то нет! Кое как обмотав ноги, надевает сапоги, спускается по короткой лесенке на землю и останавливается, в строгой последовательности открывая рот и вытаращивая глаза по одному.
- Где я? - обалдело произнес он сакраментальную фразу путешественников во времени, запойных алкоголиков, наркоманов и лиц, страдающих периодическим помутнением рассудка.
Светит яркое летнее солнце, звенит наковальня колокольным перезвоном, рыжий петух недоумевающе косит одним глазом, большой пес заинтересованно идет навстречу. По левую руку высится здоровенный дом в два этажа, сложенный из оструганных бревен, на резном крыльце сидит старик и машет клюкой — не то грозит кому, не то мух отгоняет. Поодаль дымит покосившаяся избушка без двери. Оттуда доносятся звуки ударов по железу, из грубо слепленной каменной трубы валит дым. По двору гуляют куры, из распахнутых дверей сарая тянет запахом навоза и все это огорожено забором из целых бревен с заостренными концами. А ворота сбиты из грубо обработанных бревен поменьше и подперты тоже бревнами. Тут вообще все из бревен, досок и кирпичей нет. Как музее древнерусского зодчества.
- Только это не музей! - шепчет Павел. - Ни разу не музей. Тут все по-настоящему.
Большой лохматый пес подходит и сует нос в промежность. Павел машинально закрывает причинное место ладонями и, медленно пятясь, ласково шепчет:
- Спокойно, братан. Я здесь случайно, твой обед мне не нужен, блохастыми невестами не интересуюсь и вообще не приближайся ко мне.
Пес садится, задняя лапа поднимается, Павел видит когти как у медведя и лохматое чудовище начинает сдирать шкуру за ухом в смысле почесываться. Свалявшаяся комками шерсть летит клочьями, квадратная башка трясется, уши хлопают — Павел закрывает глаза от ужаса и продолжает пятиться, зажимая промежность. Но не долго, ибо двор не тротуарной плиткой выложен, а земляной. И вдобавок «уделан» коровьими лепешками разной степени свежести. Нога едет на «свежачке», тело лишается равновесия и Павел брякается задом в утоптанную до твердости камня землю. Нечто холодное и влажное проникает в штаны, появляется бодрящий запах отходов жизнедеятельности местной скотинки. Пес, прекратив чесаться, брезгливо отворачивает квадратную морду и бредет в тень под забор.
- Пруха, живо ко мне! - слышит Павел надтреснутый старческий голос и тотчас рядом падает суковатая палка с загогулиной на конце.
Оглянувшись, Павел видит худого и какого-то мелкого деда в застиранной холщовой рубахе. Дед машет рукой и делает страшное лицо. Типа шевелись, а то беда будет! С кряхтеньем, будто сам уже старпер, Павел поднимается с земли, прихватив палку. Идет, старательно выгибая спину и притоптывая, чтобы прилипшее дерьмо походу отваливалось. Дед поднимается с лавки — вполовину отесанное бревно! - и, припадая на одну ногу, идет за дом, то и дело оглядываясь на Павла и махая ему рукой.
- Ладно-ладно, иду, - бормочет Павел.
Он так старательно изгибается и трясет задом, что подпрыгивает и совершает некие замысловатые движения руками, а палка будто рисует невидимые узоры. Оглянувшись в очередной раз дед стучит кулаком по лбу и делает страшные глаза — шевелись, идиот припадочный!
- Конечно, ты же не сидел в куче говна! - злится Павел, совершая очередной пируэт задом.
Спотыкается, падает, загребает носом землю … Господи, за что!? - мысленно спрашивает Павел.
- Так тебе и надо, кобелина проклятая! - слышит он женский голос.
- А что я такого сделал? - возмутился Павел, плюясь и вытирая грязь с лица.
- Он еще спрашивает!!! - вскрикнула женщина. - Отрезать бы тебе все причиндалы!

Павел идет, держась за стену дома. Ладонь скользит по гладко оструганному бревну, цепляясь за капли отвердевшей смолы, густая тень приятно охлаждает горящее после удара лицо. Старика не видно, скрылся за углом.
- Сначала собака хотела откусить, теперь какая-то баба намеревается отрезать — чего все так озабочены моим инструментом? - рассуждает вполголоса Павел. - Что за место, кто эти люди — куда я попал, блин!? Может, дед объяснит?

- Садись! - строго говорит дед, тыча пальцем на полусгнившее бревно.
- Спасибо, постою, - хмуро отказался Павел.
- Чего так? - живо поинтересовался дед.
- Штаны в дерьме.
- Ну, тогда стой, - кивнул дед. - А я вот присяду.
Старик усаживается и с веселым любопытством смотрит на Павла. Паше пофигу. Он перестает ерзать и трясти огузком — черт с ним, с дерьмом, само отвалится! - и в свою очередь смотрит на деда. Вернее на то, как он одет. Такие же холщовые штаны, как и у Павла, заправлены в стоптанные рыжие сапоги. Рубашка навыпуск из сильно мнущегося материала — лен вроде? - светло коричневого цвета, узкий кожаный пояс украшен мелкими железячками, на боку висит внушительного вида нож в грубых кожаных ножнах. Густая борода достает до груди, аккуратно расчесана и дышит ароматом какого-то неизвестного Павлу парфюма. Светлые густые волосы с проседью зачесаны назад и крепятся цветастым шнурком. Вся одежда выглядит не так что бы уж очень заношенной, дед чист и опрятен. Ничего особенного, если не считать странной одежды и шрама, пересекающего правую половину лица и закрытый глаз.
- Мы знакомы? - спросил Павел. - И какого черта ко мне пристала какая-то баба?
- Не поминай черта всуе, а то явится! - строго произнес дед. - Я хоть и не шибко уверовал в заморские сказки, но лишку поминать нечистого все же не хочу. Мало ли!
Он нахмурил брови, пожевал губами, что-то прошептал и плюнул себе под ноги. Ворот рубахи распахнулся и Павел увидел какие-то странные бусы из гладко обработанных зеленых камешков и звериных клыков. А на запястье левой руки красуется плетеный нитяной браслет красного цвета.
«Язычник! - понял Павел. - Меня усыпили и похитили сектанты. Привезли в свое тайное логово, чтобы принести в жертву — да это бред! Какие, на хрен, секты? Я скорее поверю в путешествие во времени, чем в … Господи, а вдруг правда!»
Павла обдало холодом. Он почувствовал, как волосы на голове шевелятся, а по всему телу бегут мурашки.
- Дед, скажи мне, какой сейчас год? - запинаясь спрашивает Павел.
- Тебе как, от рождества Христова или по истинной вере? - усмехнулся дед.
- Как нибудь, - выдавил Павел.
- Лады. От рождения пророка евреянского год одна тысяча двести тридцать восьмой. А по нашему, по русскому — шесть тысяч двести девяносто второй.
- А чего ты меня Прухой обозвал?
- Именуют тебя так. Батюшка так прозвал.
- Пруха. Пруха Павлуха — произнес Павел вполголоса. - Зашибись!
- Об что? - живо поинтересовался дед.
- Чего об что? - потерянно спросил Павел и опустился прямо на землю, забыв о мокрых штанах.
- Ну, зашибся-то, говорю, об что? - громче спросил дед.
- Сам не знаю, - ответил Павел. - Вроде все хорошо было. Я не пью, не колюсь — и вот на тебе, оказался в тринадцатом веке. Прямо как в кино про холопа. Который был мажором и стал холопом-поленом-по-жопам! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!! - простонал Павел.
Дед пожевал губами, качнул головой туда-сюда и спокойно так, типа между прочим, спросил:
- Что такое кино?
- Это … движущиеся картинки. Со звуком.
- Мажор чего такое?
- Сын боярский, - буркнул Павел.
Он уже понял, этот дед не знает и половины тех слов, которыми пользуется он и другие.
- Ну, значит ты — мажор, - произнес дед с явным удовлетворением. - С этим разобрались.
- Ага, - скривился Павел. - А этот домище моя дача.
- Дача? Нет, терем принадлежит твоему батюшке. Вот помрет, тогда да.
- Еще и батюшка? Ну трындец! И другие родственники имеются? - вяло поинтересовался Павел.
Мокрые штаны противно липнут к заднице, кожу щиплет, а вонь коровьих экскрементов привлекает мух.
- М-да, тяжелый случай! - вздохнул дед. - Слушай, ты точно никакой травы не ел?
- Никакой! - огрызнулся Павел.
- Ладно-ладно, - произнес дед как можно ласковее. - Ну слушай …
… оказывается, Павел шестой сын боярина Плута. Да-да, это не обзывалка какая-то, а имя, причем уважаемое. Плут родился и вырос боярской семье, скажем так, скромного достатка. Но привычка к бедности не сформировалась, потому юный Плут очень хотел сладко есть и мягко спать. Увы, надо работать и «крутиться», чтобы получить сладко и мягко. Плюнув на сословные предрассудки, Плут занялся торговлей. Для молодца боярского звания дело малопочтенное и прямо скажем, позорное. Но это пока денег нет. Как только они появляются в достаточном количестве, позор тут же исчезает, уступая место пресмыканию и зависти. Плут менял русский мех на византийское золото, выкупал знатных пленников из половецкого плена и брал плату золотом и каменьями с родственников, не брезговал грабежом и наездами на торговые караваны конкурентов. Словом, работал не покладая рук, которые по локоть в крови. И это принесло свои плоды — Плут обзавелся тремя кораблями, которые возили товары вверх и вниз по Волге, торговал с булгарами, татарскими мурзами и княжескими посадниками в русских городах. Отстроил дома, один в малом Китеже на правом берегу Волги,  второй в большом Китеже …
– … где ты, олух царя небесного, сейчас и живешь, - сказал дед.
- А  ты кто? - спросил Павел.
- Дядя твой, отца твоего двоюродный брат Деян. Сыны мои с твоими братьями делами торговыми занимаются, в отъезде они. И отец твой тоже в дальние края подался за парчой и жемчугом, уж больно они нравятся девками и замужним женам. Хорошие деньги дают! А я здесь, на хозяйстве оставлен, за домом смотреть одним глазком. Второго-то я в схватке с буянами волжскими лишился.
- Что за буяны?
- Разбойники речные. Торговое дело опасное, броню даже на ночь не снимали, мечи в ножны не вкладывали. Веришь ли, пока до греков доберешься, броню по два раза сменишь. А то и более. Не всякий купец домой возвращается.
- А я думал, все торгаши жадные толстяки и обманщики, - удивился Павел.
- Да где там! - отмахнулся дед. - Худы, злы, да жилы одни. В ватагу купецкую не всякий пойдет. И не всякого возьмут. 
- Понятно, - вздохнул Павел. - А мама у меня есть?
- Была. Уже два лета, как померла от лихорадки.
Павел махнул рукой, отгоняя надоедливых мух, поднял глаза — синее небо пестрит барашками мелких облаков, за бревенчатым забором видны крыши соседних домов, доносятся крики ребятишек. Где-то мычат коровы, кудахчут куры и ржет хриплым басом, словно конь простуженный, какой-то мужик.
- А эта барышня, что убежала от меня … ну, на чердаке с сушеной травой. Кто она?
- Это дочка купчишки одного. Так, мелочь пузатая, - пренебрежительно махнул рукой дед.
- Беременна! - испугался Павел.
- Вроде нет, - пожал плечами дед. - А ты у нее спроси!
- Да я это … не помню ее, - промямлил Павел.
- Во дает! Всю ночь на сеновале с ней скакал, а к утру не помнит. Орел! - сказал дед и хлопнул его по плечу.
Стая зеленых мух взлетает, будто эскадрилья вертолетов МИ-8 и начинает кружится, выбирая цель.
- Иди-ка, парень, на скотный двор, - сморщил нос дед. - Там бадейка с водой есть. Отмой дерьмо-то и сам ополоснись. А я в кузню пойду, гляну как дела.

Отстирав штаны и ополоснувшись, Павел садится на лавочку. Солнце греет, штаны сохнут, свиньи чавкают и довольно хрюкают — самое время подумать о смысле жизни и тщете всего сущего. Шибко ученые физики утверждают, что путешествия во времени возможны, но обставляют его таким количеством невыполнимых условий, что оно все-таки невозможно. Остается предположить, что на чердаке сарая появилась дыра во времени и пространстве. Именно в том месте, где улегся Павел. И как выяснилось совсем недавно, он же Пруха.
- Но этого не может быть! - зажмурившись простонал Павел. - Дыры в пространстве, временные порталы и «кротовьи норы» существуют только в воспаленном воображении сказочников. Кушать хочется, а работать не желают. Вот и придумывают фигню всякую с голодухи. Нет никаких путешествий во времени, нет!
Он открыл глаза. Мокрые штаны болтаются перед лицом, источая слабый аромат навоза. Визжит обиженная свинья за бревенчатой стеной сарая, кудахчут куры, белеют свежими срезами частокол забора и серая ворона следит выпуклыми глазами за человеком без портков, но в сапогах.
- Но я здесь. Это реальность, - прошептал Павел. - Я провалился в чертову временную дыру, меня зовут Прухой и я провел ночь с купеческой дочкой на сеновале, Казанова хренов. Я сын уважаемого человека - купца разбойника. Наследник, можно сказать, торговой империи местного разлива. И, видимо, завидный жених. Но как все-таки я оказался здесь? Временная дыра в коровнике?
Он вдруг вспомнил то странное чувство, что постепенно овладевало им по пути к озеру. Дремучий лес по обочинам дороги, тишина и покой, в котором нет места людской суете. И люди в том селе, немного странные, словно не от мира сего. Вроде такие же, как и везде. Но что-то трудно уловимое было в них, что-то отличающее от остальных, что-то на грани восприятия. И озеро, круглое как чаша, где на берегу мирно уживаются языческое капище и христианская церковь. Где русские люди разных возрастов, социального положения и взглядов на жизнь находят то, что им необходимо.
- И эти странные коровы, которые доятся только под истошные вопли Мика Джаггера, - прошептал Павел. - Господи, за что? Мне нравится кино про порталы и машины времени, но самому оказаться центральным персонажем этой наркоманской бредятины, да еще под именем Пруха, совсем не хотелось. Ну какого черта!!!


               
                Глава 5.


Штаны высохли, стали жесткими и чуточку пахли хлевом. Но лучше в таком, чем ходить в исподней рубахе и сапогах, словно сбежавший из дурдома. Павел Пруха выглядывает из-за дома, будто надеясь увидеть нечто привычное и родное. Например, экскурсию. И тогда сразу будет понятно, что его разыграли! Но увы, экскурсии не было. Зато Павел увидел здоровенного мужика в кожаном фартуке поверх голого торса. Черные волосы на голове ниспадают на плечи и сливаются с такой же черной бородищей. На смуглой физиономии под кустистыми бровями удивительно голубые глаза горят огнем и сияют, будто звезды. В поднятой мускулистой руке мужчина держит пламенеющий меч. Павлу показалось, что это великан из русской сказки, который выковал себе меч кладенец, чтобы сразиться со змеем. Или Кощеем Бессмертным, который Елену Прекрасную похитил и к сожительству склоняет. В наше время за такой нехороший поступок могут посадить на год полтора. В старину не так. Тогда нравы были проще, порядки строже, а законы принимались разумные, исходя из здравого смысла. За похищение женщины - без ее согласия, разумеется! - похитителю и подельникам головы секли, дабы иным неповадно было.
Меч тяжел, на две руки. А кузнец держит его едва ли не двумя пальцами. Воздух дрожит, искривляется пространство вокруг багрового клинка, поднятая слабым ветром пыль сгорает частыми  вспышками, оставляя слабый дымок. Кузнец подхватывает меч другой рукой и начинает вертеть перед собой, очерчивая клинком замысловатые фигуры. Небольшое облако застилает солнце и в наступивших кратких сумерках меч загорается желтым огнем. Лезвие режет воздух, сгорают пылинки, тлеет трава, соприкасаясь с раскаленной сталью.
Кузнец перекидывает меч из одной руки в другую, описывая пламенеющие фигуры над головой, за спиной и перед грудью. У Павла от удивления челюсть отвисла.
- Вот это да! - прошептал он, глядя словно завороженный на движения рук.
И  без того крупные мышцы кузнеца наполняются мощью, широкая грудь блестит от пота, жилы выступают канатами под кожей. Проходит несколько минут, а кузнец словно не чувствует усталости и продолжает рассекать воздух горящим мечом. Постепенно сталь остывает, желтый огонь тускнеет, края клинка багровеют. Взмахнув напоследок еще раз кузнец возвращается в прокопченую кузню. Спустя мгновение слышится пронзительное шипение испаряющейся воды.
- Закаляет меч, - кивнул Павел. - Да, здесь все настоящее. Без обмана.
Он вспомнил, как смотрел и завидовал культуристам на подиуме. Здоровенные, намазанные кремом мужики в узких трусах принимают позы, пыжатся и надувают мускулы под музыку. Исколотые шприцами жопы завлекательно играют и шевелятся, словно щеки кушающего жруна. Перенасыщенная стероидами кровь струится по выступающим под обезжиренной кожей сосудам, вздувая и без того надутые «химические» мышцы, превращая человека в анатомический манекен. Все, на что способны эти несчастные «нахимиченные» создания, так это стоять и пыжится с вымученными улыбками под бодрящую музыку.
«И я хотел быть таким, - подумал он. - Только без химии. Мужчина должен быть сильным. Хорош был бы я в армии с АГС-ом в тонких ручках и на тонких ножках. Употел бы кувыркаться после каждого выстрела. А здесь всё и все настоящие!»
Он посмотрел на полуоткрытую дверь кузницы, из-за которой доносятся звонкие удары молота, пахнет железным огнем и веет теплом раскаленного угля. Медленно, боязливо оглядываясь по сторонам, он идет по двору и останавливается возле двери. Внутри темно, пламенеет горн и натужно дышат меха, раскаляя до бела железную заготовку. Вздохнув, Павел делает шаг …
… и тупой удар в лоб останавливает его на полушаге. Дверной проем оказался слишком низким для рослого Павла. Со свету да в полумраке он не разглядел. Ну и протаранил башкой дубовую перекладину-то! От боли Павел охнул, присел и приложил ладонь к ушибленному месту.
- Осторожнее надобно! - услышал он густой бас, а следом кто-то тихонечко рассмеялся.
- Чего так низко-то? Для детей, что ли, кузню делали? - возмутился Павел.
- Ну, не все же такими быками как ты уродились. Мне вот тоже мелко, но переделывать неохота. Привык! - ответил тот же могучий голос из сумрака.
Павел еще раз потер макушку, осторожно выпрямился во весь рост и глянул вверх — прокопченный до абсолютного мрака потолок только на локоть выше головы, подпрыгни и достанешь. Он вздохнул кисловатый прогоревший воздух, взглянул на говорившего. Это тот самый мужик, что крутил раскаленным мечом. Черная грива волос убрана назад и перехвачена витым кожаным шнурком вокруг головы. Поодаль стоит парнишка с молотком, светловолосый, голубоглазый и чумазый, как чертенок. Это он хихикал и сейчас продолжает. Багровеют угли в грубом слепленном горне, поодаль сложена кучка угля, видна бочка с водой и кожаный мех для раздувания огня. А посередине возвышается стальная наковальня, закрепленная на плоском камне, похожем на надгробие.
- Я извиняюсь, - сказал Павел. - Видел, как вы заготовкой меча управлялись. Мне интересно, как вы это все делаете. Ну, меч и другое …
Усмешка слетает с лица, кузнец слегка наклоняется и уже совсем другим голосом говорит:
- Простите, боярин, не хотел обидеть. Вырвалось случайно.
- Чего? - не понял Павел.
- Негоже простому кузнецу боярину тыкать.
- А, про это … (Павел вспомнил, что на «вы» раньше обращались друг к другу только дворяне. «Тыкали» низшему сословию.) Ну, давай так — здесь, в кузне, на ты. А там, - мотнул головой Павел за дверь, - как положено. Идет?
- Как скажете, боярич, - наклонил голову кузнец.
- Ну, ладно. Меня зовут Пав … э-э … Плут. А вас … тебя?
- Черняком меня кличут, боярич, - удивленно ответил кузнец. - А это вот Ясень, ученик мой, - показал он на мальчишку.
- Так вот, Черняк, я хочу научиться ковать. Научишь?
- Можно, - кивнул кузнец. - А позволь спросить — зачем это тебе? Отец твой вон как хорошо расторговался. Шел бы по стопам.
- Торговля сегодня есть, завтра нет, - скривился Павел. - А ремесло всегда прокормит.
- Это верно, - согласился кузнец. - Торговля дело прибыльное, но всяко бывает. Когда начнем?
- Сейчас, - пожал плечами Павел.
- Да, это по нашему, - с уважением произнес кузнец. - Там, в углу старый фартук висит. Скидывай рубаху, надевай его, а руки перевяжи тряпками, ладони с непривычки сотрешь.

Лиха беда начало или как сломать не ломаемое. Кузнец по имени Черняк верно оценил физические данные новичка, но ошибся в его настойчивости и желании овладеть ремеслом. Решил, что боярич дурью мается от безделья и потому надобно от него поскорее избавиться. Вручил пудовый молот на длинной рукояти — видимо, из оглобли делали рукоять-то! - и велел оббивать раскаленную болванку.
- А зачем? - спросил Павел.
- Железо грязное, надобно выбить из него все ненужное, - пояснил Черняк. - Бей со всех сторон. Начнет темнеть,  Ясень его опять в горн сунет, меха раздует и прокалит. Потом еще раз пробить и еще. Пока железо звенеть не начнет.
Кусок «грязного» железа, похожий на небрежно сколотый валун, укладывается на плоскую болванку. Железяка тяжелая, у Ясеня жилы на лбу выступили, когда он здоровенными щипцами вынул его из горна. Черняк на всякий случай подстраховал лопатой. Павел глубоко вдохнул кисловатый от окалины воздух кузницы, мысленно произнес «понеслась!» и врезал раз другой по раскаленной болванке молотом. Вначале получалось не очень, с непривычки рукоять ерзала, кувалда норовила повернуться боком, по всему телу выступил пот и защипало глаза. Черняк внимательно следил за работой и малым молотом легоньки стучал по месту, куда следовало ударить.
Когда остывшая болванка отправилась греться в печь, Черняк спросил:
- Не устал?
- Нормально, - ответил Павел, смахивая пот со лба.
- Лады. Ополоснись пока в бочке, передохни.
Заметно уменьшившийся кусок железа снова ложится на наковальню. Павел, уже приноровившийся к молоту, бьет точно и сильно, Черняк едва успевает убирать свою малую кувалду. Удары следуют один за другим, звон стоит такой, что куры попрятались в сарай, а свиньи перебрались в дальний конец двора. Железо искрит, уменьшается в размере и как будто просит о пощаде. Павел вошел в такой раж, что молотит без остановки. Черняк только головой качает — парень схватывает на лету, сам видит куда ударить и как.
- Хорош! - машет рукой Черняк.
Павел размахивается, бьет по чуть  заметному бугорку на скукоженном железе. Взлетает стая искр и вместе с ней с радостным треском ломается рукоять и вертящийся молот с огрызком рукоятки устремляется к черному от копоти потолку. Ударившись о доску, отскакивает и падает прямо на то место, где мгновение назад  стоял мальчишка. Парнишка оказался прытким, он быстро сообразил, что железяка метит ему в макушку и стремглав выскочил из кузни.
Наступает тишина, нарушаемая только тихим треском сгорающих углей в горне. Черняк некоторое время стоит с открытым ртом и смотрит на Павла, словно видит в первый раз. Опомнившись, он поднимает с пола кувалду с обрубком рукояти и внимательно глядит на срез. Качает головой и, злобно засопев,  рычит аки медведь разбуженный не вовремя:
- Ясень! Засранец!!  Поганец чертов!!! Рукоять с березы должна быть, а не сосновая!
- Простите, дядя Черняк. Попутал я, - послышался плаксивый голос мальчишки откуда-то сверху.
- А-а, попутал значит? Я вот выпорю тебя березовыми прутьями, потом сосновыми приложу, тогда и запомнишь разницу, гаденыш!
- Простите меня, дядя Черня-аа-ак! - заскулил пацан. -  Я все сделаю как надо, простите-е!
- Слазь с крыши!
- Не слезу, вы бить будете.
- Да, - подтвердил кузнец. - Буду учить уму разуму через жопу.
- Может, не надо? - вмешался в разговор Павел. - Ошибся парнишка, бывает.
- Верно, ошибки случаются, - согласился кузнец. - Но я ему подробно объяснил, почему рукоять должна быть только березовой. А он схитрил, сосновую взял.
- А в чем разница-то?
- Береза удар гасит, а сосна в руку бьет. Сегодня к вечеру почуешь эту разницу. Ладно, на сегодня шабаш твоей работе. Завтра с утра приходи, ежели хотенье не пропадет, - улыбнулся в бороду Черняк. - А ты, - обратился он к потолку, - вошь хитро выделанная, рукоять березовую сделаешь к завтрему. Усек?
- Сделаю, все сделаю! - торопливо заверил мальчишка.

Черняк оказался прав. Уже через пару часов Павел места себе не находил, так ныли мышцы и болели суставы. Вдобавок «тянула» спина, в пояснице покалывало и горели натертые ладони. Увлекшись работой, Павел забыл, что любые нагрузки хороши в меру, наращивать надо постепенно. Он с досадой вспоминал, что на тренировках всегда следил за последовательностью выполнения упражнений и нагрузок. А в кузнице что называется дорвался! Думал, постучу кувалдой и все. Теперь руки трясутся, как у алкоголика и жилы ноют так, что впору обезболивающего наглотаться. Только где его тут взять, этого обезболивающего!
От усталости и боли Павел перестал обращать внимания на все и на всех. Какие-то люди ходили мимо, когда он  сидел в тени возле кузницы. Смотрели удивленными глазами, что-то шептали. Некоторые даже крестились и крестики целовали типа нечистая сила явилась с того света сразу после чтения сорокоуста. В общем-то, плевать на всех, мало ли придурков. Но когда одна баба ткнула палкой он взбесился.
- Какого хрена тычешь, дура старая!? - заорал Павел.
Баба взвизгнула и «рванула» так, что едва лапти не потеряла. Павел вздохнул и огляделся — во дворе никого, все будто попрятались. Даже свиного хрюканья не слышно. Время идет к вечеру, надо найти деда и спросить, где поесть. А потом на сеновал спать. Может, проснется уже там, в своем времени? Где Таня, мобильный телефон и маршрутка, на которой можно вернуться домой.
Ужинал Павел вместе с Деяном в просторной комнате с маленькими окнами, застекленных мутными полупрозрачными стеклами  и низким потолком. В этом доме вообще все потолки были низкими, а дверные проемы узкими и тоже низкими, словно для детей строили. Зато стол и лавки сделаны  из гладко выструганных толстенных досок, словно для стопудовых мужиков. За спиной Павла дышит теплом беленая печь. Женщина в опрятном простом наряде ставит перед мужчинами глубокие глиняные тарелки, затейливо расписанные цветами и деревянные ложки, тоже разрисованные красными и желтыми цветами.
- Хохлома? - с видом знатока спросил Павел. - Или городецкая?
- Посуда-то? Да наша, здешняя, - ответил дед. - В городе горшечники имеются. А хохлома это чего?
- Э-э, тоже город, - ответил Павел. - Далековато отсюда.
- Не слыхал о таком, - покачал головой дед. - А ты откудова знаешь? Бывал там?
- Нет. Но хотел бы. Посмотреть на работу тамошних мастеров.
- А чего они делают?
- Посуду, дед. Очень красивую посуду, расписанную картинам или узорами.
- Не слыхал о такой. Наверно, все ромеям продают.
- Цыганам что ли? - удивился Павел.
- Чего? - скривился дед. - Да у цыгана только вошь на аркане, да и та сворованная. Ромеи, брат, это великий народ. Царство у них огроменное и шибко богатое. Столица называется городом Константина, василевса ромейского, который этот город построил.
- Ага, сам и построил. Своими руками, - скривился Павел.
- Ну, козе понятно, что не сам. Место выбрал на берегу пролива между нашим, русским морем и ромейским, за которым живут черные люди. И повелел крепость великую возвести. Без малого тыщщу лет стоит крепостица та.
Негромко стукнула заслонка, распахнулась каменная пасть, печь дохнула теплом и таким вкусным запахом, что Павел чуть слюнями не подавился. Оглянувшись, видит, как женщина сует в печь рогатину, с которой русские мужики от нефиг делать на медведя ходят. Насаживают, как пельмень на вилку. В горячей печи медведя, понятное дело, не было. Одним ловким движением женщина достает пузатый горшок, накрытый крышкой. Крышка подпрыгивает и выпускает струйки пара. Вкусный запах усиливается до невозможности. Павел как завороженный смотрит на горшок, довольно большой и наверняка тяжелый. А женщина без видимого напряжения ставит его на край стола. Устрашающего вида рогатина — из молодого дубка выструганная, - ставится в угол. Женщина аккуратно снимает крышку, поднимается облако быстро тающего пара, доносится тихое бульканье. Расписные тарелки наполняются похлебкой. Павел глядит квадратными глазами — такой суп он еще не видел. В прозрачном бульоне теснятся кусочки белых грибов, мелко нарезанная капуста и дольки — апельсина? - красной рыбы, блин!!! И еще мясо какой-то птицы. А поверху янтарные кружочки масла плавают. Рядом с тарелкой в смысле тазиком появляется блюдо с блинами, глубокая … ваза, что ли? … лоханка черной икры и миска густой сметаны, в которой ложка стоит. 
- Это чиво такое!? - спрашивает он с таким видом, словно перед ним из ниоткуда сундук золотых монет появился.
- Ужин, - равнодушно пожимает плечами дед. - Уж извини, не на золоте подано. У меня посуда простая, глиняная. Не люблю металл облизывать. Так вот, о ромеях. Расскажу, пока щи стынут. В городе Константина все палаты каменные. Город огромный, палатов тех как грибов в лесу. И все в два и три этажа. А есть и в пять! Стена вокруг саженей пять в высоту, две дюжины ворот и все из железа. Другой город, чуток поменьше, стоит на левом берегу, а между ними цепь железная натянута. И не один корабль не проплывет, покудова дань не заплатит. А золота в том граде столько, что золотыми монетами полы в домах выстилают.
- Да ну! - усомнился Павел.
- Точно тебе говорю. Бывал я там, все сам видел. Да чтоб мне лопнуть!
Павел сглотнул скопившуюся слюну, со злостью глянул на щи в тазике — долго остужаются, зараза!
- Где мы, а где город Константина! Он, кстати, не Царьградом ли зовется?
- Это по-нашему. По ромейски Константинополь. Ты давай-ка ешь, а то слюнями весь изошел.
- Горячо!
- Сметаны добавь, охолоджено станет.
Сначала Павел съел рыбно-грибной суп, названный щами. Потом жрал блины с черной икрой, запивая квасом с хреном. От хрена выступили слезы на глазах, но Павел ел, хавал, жрал и кушал. Впервые в жизни вот так. На десерт женщина подала … э-э … смузи. Другого слова подобрать не удалось для кушанья из сметаны, меда и толченых орехов.
- Вот это да-а! - произнес Павел, тихонько рыгнув и оттого покраснев, аки рак вареный. - Вы каждый раз так едите? - спросил он.
- Чего это раз!? - возмутился дед. - Трижды в день. Это еда для работяг. Ты же работал сегодня? Вот и еда такая.
- А если бы книжку читал или там в окно смотрел?
- Тогда драники гречишные, капустняк с рябчиками и сбитень медовый. А ты что же, читать умеешь? - удивился дед.
- И писать тоже.
- Ух ты! А говорили дурак дураком, только пальцем в небо тычет. Когда успел-то?
- На сеновале сидючи, - буркнул Павел.
- Тогда понятно, чего от тебя девка-то сбежала, - кивнул дед, а женщина, подававшая еду, засмеялась и выбежала из горницы.
Спустя несколько минут Павел лежал на мягком сене. «Как же они до Стамбула в смысле Константинополя отсюда добираются? - думал он. - Вниз по Волге, волоком до Днепра, дальше вдоль побережья Черного моря? И так же обратно? Охрененно долго и опасно. А нам в кино да книгах купцов русских показывают толстыми жадными придурками, у которых только прибыль на уме».


                Глава 6.

Крик петуха будит Павла на рассвете. Он вздрагивает, открывает глаза и глубоко вдыхает пропахший сеном воздух. Тайная надежда почуять запах навоза и даже может быть услышать вопли Мика Джаггера рушится, словно карточный домик от внезапного чиха. Увы, коровячим  дерьмом не пахнет, а голос престарелого алкоголика и клоуна заменяет недовольное кудахтанье и хлопанье крыльев. То ли разбуженные куры петуха бьют, то ли петух спозаранку приступил к исполнение супружеских обязанностей.
Утренний холод проник на сеновал, Павел ощутил мощный позыв облегчить мочевой пузырь. Кряхтя и ойкая, как древний дед, разбитый частичным параличом, он спускается по лесенке и осматривает двор одним глазом. Второй лень открывать. Рассветный сумрак сторожит двор, мир тихо отдыхает от людской суеты и шума. Исполнив предначертанное, Павел карабкается обратно, с трудом ворочая руками. Вчерашнее предсказание кузнеца сбылось. Все везде болит! Руки крюки, мышцы живота ноют, в плечах будто гвозди торчат и звенит в ушах, словно черти пивными кружками чокаются.
Павел кое-как забирается на чердак и падает на холстину. Свернувшись калачиком и укрывшись с головой он замирает в позе эмбриона и лежит так несколько минут. Боль медленно уходит, Павел осторожно выпрямляется и закрывает глаза — может, он рано встал и поэтому не вернулся в свое время? Это все мерзкий петух! Удушу гада! Нет, живьем ощиплю и так оставлю курам на смех.
Так и заснул, строя планы насчет петуха один ужаснее другого …

Удары молота по наковальне разбудили, когда солнце появилось над лесом. О чем-то разговаривают две женщины, радостно чавкают и визжат свиньи, кудахчут куры, слышится стук молотка по дереву — полный облом! «Возвращения в двадцать первый век не состоялось, - понял Павел. - Я торчу в тринадцатом и это похоже … надолго!!!» Рухнувшая надежда лишает сил к жизни и портит настроение. А тут еще руки после вчерашнего болят, в груди ноет. В общем,  день обещает быть радостным.
Словно робот на сдохших аккумуляторах, Павел бредет к бочке с водой, по пути завернув к дощатой коробке сортира. Под навесом возле дома его ждет завтрак — блины с икрой, творог со сметаной и медом и невероятно душистый чай в серебряном заварнике. Наевшись, Павел с тоской обводит взглядом двор — теперь его жизнь пройдет здесь. Через месяц другой вернутся братья и отец, которых он в глаза не видел и знать не знает. Станут насмехаться над недотепой домашним мальчиком, хвастаться подвигами неслыханными в землях заморских, про чудеса всякие рассказывать. В общем, врать обо всем.
«А мне что? Сказать, что я из будущего? - грустно думал Павел. - Поведать о жизни в двадцать первом веке, про мобильные телефоны и компьютеры рассказать? Меня и так здесь придурком считают, а начну говорить и вовсе тапками прибьют. Уж лучше молчать и … - тут его взгляд упирается в распахнутую дверь кузницы, из-за которой доносится звон железа. – … учиться ремеслу кузнечному. Черняк мужик вроде неплохой, учит и никакой платы не требует. Хотя какая плата, я же боярин. Тьфу!!!»
Павел с досады плюет с такой злостью, что стоявшая неподалеку женщина испуганно взмахивает руками.
- Нет-нет, вы не беспокойтесь, завтрак был очень хорош, - спохватившись, говорит Павел. - Это я так, своим мыслям. Извините, если напугал вас.
Павел поднимается из-за стола и решительно идет в сторону кузницы. Женщина смотрит вслед круглыми непонимающими глазами — чудит боярич, на «вы» обращается, прощения просит. Точно с придурью!
Кузница встретила знакомым запахом окалины, дохнула жаром раскаленного угля и звоном металла.
- Здравствуй, боярич! Дальше учиться будешь али как? - спросил Черняк, отставляя в сторону молот.
- Учиться. Уделан мой инструмент? Да, прости — здравствуй! - спохватился Павел. - И тебе привет, мелкий хитрун, - улыбнулся он чумазому мальчишке.
Ясень сразу заулыбался и покраснел — боярин здоровья пожелал! - ухватил молот с новой рукоятью и поднес Павлу.
- Ну что, поехали? - спросил Павел и покрутил молот в руках, словно он игрушечный (изо всех сил делая вид, что руки не болят после вчерашней работы).

Работать пришлось весь день с небольшим перерывом на обед. Черняк получил большой заказ от старшины городской стражи на новые шлемы и нагрудники. Ковка металла вообще дело трудное и утомительное, а если приходится выковывать что-то мудреное, то концу дня вовсе с ног валишься. Вначале делали заготовки для простых шлемов — пластины из металла, которые затем соединяют, нагревая на огне. Для пущей прочности место соединения накрывается железной полоской, опять калят в огне и сковывают молоточком.
- Это долго и муторно, - пояснил Черняк. - Но старшина неплохо платит, так что овчинка хоть и невелика, но выделки стоит. А вот шелом княжеский изготовить сложно. Надобно расковать хорошее железо в лист толщиной в палец этого шкета, - кивнул он на Ясеня, который слушал очень внимательно. - А потом греть и аккуратно гнуть на торце бревна. Вон того.
Черняк ткнул закопченым пальцем в угол, где прислонился к стене дубовый обрубок с округлым металлическим навершием.
- Отдельно выковать личину (Стальная маска с прорезями для глаз! - догадался Павел.) и сделать навершие. Приделать бармицу кольчужную, дабы шею не посекли. И золотыми финтифлюшками разукрасить.
- И ты все это умеешь? - удивленно спросил Павел.
- Ага, - кивнул Черняк. - Потому ко мне богатеи со всей округи обращаются. И отец твой заказами не обходит. Ты думаешь, он чьи доспехи-то ромейским вельможам повез? Мои!
- Здорово! Тогда учи меня, я тоже хочу быть ковалем … ну, может чуть похуже тебя, но хорошим. И я заплачу тебе. Только вот не помню, где деньги лежат, - виновато произнес Павел.
- Ты про золото? Сундуки-то в подвале. Ключи Деян с собой носит, не расстается с ними. Но ты не думай пока о плате. Отец вернется, с ним и решу.

Давно известно, что лучшее средство от дурных мыслей и вредных хотелок - это работа. Она отнимает силы, забирает время и лишает избыточной энергии, которая всегда тратится на черт знает что. Потому монашествующие особы и им сочувствующие проводят дни и частично ночи в постах, молениях и размышлениях о тщете всего сущего. Так поступил и Павел. Он замкнулся в себе, с утра до вечера работал в кузнице и более ничем другим не интересовался. Он напрочь забыл о девице, что сбежала от него ранним утром первого дня, перестал удивляться чудной одежде и странным, с точки зрения человека двадцать первого века, привычками местных жителей. Да и прошлая жизнь стала казаться сном, ярким, удивительно похожим на реальность, но все-таки сном.
Павел привык к холщовой рубахе и штанам, научился быстро и правильно наматывать портянки, забыл о бритье, ибо борода наиважнейший атрибут внешности мужа и каждый вечер мылся в бочке с холодной дождевой водой. По субботам парился в бане, где жарко как в преисподней. И где Черняк исполняет роль дьявола, то есть изо всех сил хлещет его березовым веником, а мелкий гаденыш и пособник черта Ясень поливает кипятком. После бани пили душистый чай и говорили о жизни, которая что в прошлом, что в будущем всегда не проста.
Особняком от других дней стояло воскресенье. Местные язычники, которых тут большинство, называли его неделей. Вначале Павел не понял, но ему объяснили, что в этот день надо бездельничать, то есть  ничего НЕ ДЕЛАТЬ. Отсюда и НЕДЕЛЯ. Или день солнца. «Так вот откуда английское sunday! - понял Павел. - А воскресеньем седьмой день зовут только русские христиане».
Так вот, этот самый день безделья нехристи проводили в развлечениях и ходили к другу в гости, пили медовуху, дрались и мирились, слушали песни кощунников, отмечали дни рождения и праздновали именины языческих богов. Дурачиться и развлекаться начинали во второй половине субботы, в воскресенье продолжали. Последователи ромейской веры в Христа постились и молились. Изредка бесились, если переберут с медовухой.
Ничего нового для себя Павел не открыл. Кроме кощеев, которые играли на гуслях и пели песни. Воспитанный с детства на русских сказках, в которых Кощей Бессмертный вселенский злодей и похититель красивых женщин — одинокий мужчина, понятно! – Павел считал Кощея плохим парнем. Оказывается, нет. Кощей всего лишь исполнитель песен, самодеятельный певун и стихоплет. Но тогда почему бродячий музыкант, который только развлекает людей, то есть скоморох по сути, превратился в колдуна, завистника и гада? Павел понял это сразу, как только побывал на воскресном — ну, концерте что-ли, - одного из кощунников. Дело было так …
… разнесся слух, что будет выступление одного бродячего кощунника аккурат в три пополудни на западной окраине городка на берегу реки, в двух шагах от запруды. Христиане «фыркнули», а поклонники Ярилы и Перуна сразу засобирались на представление. Именно представление, потому что кощунники редко выступали одни. Вместе с ними кривлялись под песни скоморохи и шуты. Это было целое представление, на котором не только шутили и развлекали, но и показывали очень серьезные номера о жизни и смерти.
Небольшая речка, саженей пять шесть, в этом месте дает изгиб и крутой правый берег образует естественный амфитеатр. На склоне может удобно расположится сотни полторы зрителей. А если потеснятся, то и все три. Пришли семьями, с закусками и слабой медовухой, как на пикник. Павел вначале не хотел идти — переться на околицу, это же далеко! Люди там соберутся всякие, пялиться будут на него и вообще он не любитель народных песен и самодеятельных спектаклей. Но Черняк уболтал, пообещал интересное действо и конкурсы завлекательные. Мелкий Ясень тоже с ними увязался.
Кощунник оказался обыкновенным гусельником. Ну, или гусляром. Мужчина средних лет, в длинной, до колен рубахе из простой холстины, с бородой и волосами до плеч. Сел на приготовленный для него табурет и начал петь, наигрывая себе на гуслях. Мелодия никакая и стихи проще некуда про любовь до гроба. Во всяком случае Павел, с детства привыкший к дебильной эстраде и ее бессмертным — как Кощей из сказки, – «лидерам» типа Пукачевой, Ротаровой и прочим киркорянам, это выступление не воспринял. А зрителям понравилось. Они машут руками, одобрительно свистят, бросают яблоки и пироги, завернутые в чистые тряпки. Но не так чтобы очень  много.
Далее пошло лучше. Кощунник запел шутливые песни про богатых и бедных, «прошелся» по жадным купцам и едко высмеял «сотрудников» новомодной церкви заморской, которые не гнушаются последними копейками безнадежно больных, стариков и старух, гребут обеими руками, призывают к смирению и воздержанию во всех смыслах, но сами наедают такие хари и животы, что не в каждую дверь пройдут. Откуда ни возьмись появились странно одетые люди — видимо, это и есть скоморохи, - которые начали плясать и кривляться под пение кощуна.
Такое выступление зрителям очень понравилось. Кроме пирогов и яблок начали кидать так называемые гривны. То есть кусочки серебра. Скоморохи, кривляясь и гримасничая, шустро собирают «гонорар». Некоторые на ходу жуют пироги и яблоки, ибо голодна и неказиста жизнь провинциального артиста!
Павел обратил внимание, что сам кощунник вовсе  не дряхлый старик с горящими глазами и крючковатым носом. Мужчина самой обыкновенной внешности, ничего злодейского. Но пел он хорошо, менял тональность и выражение лица в нужных местах, текст был составлен из простых и понятных слов и мелодия подобрана точно по смыслу. Это не балалаечные частушки с примитивными напевами и глупыми стишками на грани приличия. Кощунник высмеивал зло и едко, выставлял на посмешище и «бил» словом безо всякой жалости.
Зрители буквально угорали от хохота. Некоторые катались по земле, а одни даже в речку свалился,  отчего народ взорвался хохотом. Но смеялись не все. Павел заметил, что несколько человек смотрели и слушали очень серьезно, а один даже записывал заостренной свинцовой палочкой на куске бересты, прижимая ее к дощечке для удобства.
- Кто это? - спросил он у Черняка.
- Кто? А, эти … прислужники поповские. Каждый день лбы разбивают об иконы, да свечи палят средь бела дня. Молятся! Или вымаливают чего, - брезгливо сморщился Черняк. - Сами-то, видать, ни на что не способны.
- Но вон тот что-то записывает!
- Ну и что? Пущай пишет, - отмахнулся кузнец и продолжил смотреть представление.
Павел посмотрел еще раз на странных зрителей, которым совсем не смешно. Они здесь не просто так. И этот пишущий тоже старается не от нефиг делать. Доносы существуют столько, сколько существует homo sapiens. Вначале их шептали на ухо, потом царапали на глиняных табличках, теперь вот на бересте. Интересно, кому адресована кляуза? Княжьему посаднику? Так он и так все знает. Попу? Скорее всего. И помчится пузан с крестом плакаться, в ноги упадет, о попрании веры истинной рассказывать, да требовать пресечь богохульство и наказать примерно, дабы другим неповадно было. К примеру, на кол посадить. Небольшой такой. Будет впечатление на всю оставшуюся жизнь!
Странные гости о чем-то пошептались, один из них свернул бересту и спрятал за пазуху. Аккуратно, как бы между прочим они выбираются из толпы зрителей и неспешно уходят. Павлу стало любопытно — куда направляются? Сразу к посаднику или в храм? Наверно в храм с докладом настоятелю. Он выслушает, ознакомится со стенограммой, после чего поповские шпионы получат руководящие указания чего и как надобно делать.
- Я пойду прогуляюсь, - говорит Павел. - Больно шумно здесь.
- Ага, давай! - кивнул Черняк.
Павел идет аккуратно обходя зрителей. На него не обращают внимания, все увлечены действом кощунника и его друзей скоморохов. Павел выбирается из толпы и медленно идет за подозрительной компанией, озираясь и глядя вокруг с самым тупым выражением лица — типа не местные мы, в глухом лесу живем, с медведЯми хороводы водим и т. д. Поповские, по мнению Павла, шпионы идут быстро, о чем-то разговаривают, кивают и удовлетворенно улыбаются. Идут не глядя под ноги, оступаются в лужи, спотыкаются об лежащих свиней и даже на угрожающе шипящих гусаков внимания не обращают. Павлу это на руку, он идет быстро и почти не отвлекаясь на постороннее. Кроме гусей. Злобные твари щиплются и клюют — нет, кусают, как собаки! - за ляжки и выше.
- Так можно мужчинского инструмента лишиться! - тревожится Павел, пиная очередного шипуна. - Ну как ухватит да рванет?
Аж похолодело, как представил.   

В центре города, на возвышении стоит деревянная церковь. Ладно сделанная, из гладко отесанных бревен, с резными наличниками и чешуйчатым куполом, выкрашенным в ярко алый цвет. На верху простой железный крест. Простой с точки зрения Павла, ведь он привык к золоту и куполов и крестов. А  тут просто железо — фи! Но если учесть размеры креста и стоимость кованного железа в двенадцатом веке, то получится не фи, а ого-го!
Двери в храм распахнуты, соглядатаи поповские беспрепятственно входят, Павел за ними. Внутри полумрак, дневной свет с трудом проникает внутрь сквозь мутное стекло маленьких окошек. Стекло тоже, кстати, дорогой атрибут, не каждый удельный князь может себе позволить. Воздух насыщен запахом ладана и свечей, стены расписаны картинами из жизни святых угодников, понатыкано икон и лица святых мучеников смотрят подозрительно и строго.
Спохватившись, Павел снимает шапку и смиренно глядит в пол, краем глаза следя за «шпионами». Они подходят к дородному попу, который что-то отечески внушает сытому мужичку. Мужичок мнет шапку с соболиной отрочкой, кивает и вздыхает. Руки у мужика чистые и сам выглядит не бедно. Явно купец или разбогатевший ремесленник. Видать, согрешил где-то, каяться пришел. А за покаянием, как известно, следует подаяние. Сообразно степени вины.
«Судя по объемам попа, грешников тут немало, - подумал Павел. - А ну как прихожане перестанут грешить? Что тогда? Захиреет храм, а поп с голодухи загнется. Сам-то он постами да говениями себя явно не истязает».
Мановение руки поп отпускает раскаявшегося, начальственный взор падает на склоненные головы шпионов. Павлу очень хочется подойти ближе, чтобы услышать, но будет подозрительно и он просто наблюдает за действом, не забывая кланяться и креститься. Поп внимательно слушает, изредка шлепает губами. Видимо, одобряет и подбадривает «разведчиков». Затем принимает бересту и читает. Опять шлепает губами, улыбается и мановением длани отпускает «слуг божьих». Осчастливленные благоволением духовной особы мужики убираются восвояси. Идти за ними смысла нет и Павел решил осмотреть храм.
А посмотреть было на что. Церковь деревянная, из отесанных бревен. Вроде просто все, но если посмотреть внимательно, то сразу видно, что строители вложили душу. Работали не за страх, а за совесть. Бревна подогнаны один в один, пазы аккуратно проложены паклей, двери висят ровно, балки образуют строгий прямоугольник. Полы выложены деревянной мозаикой вроде паркета, только намного лучше. Выгнутый потолок расписан узорами и иллюстрациями из Библии. Стены также сплошь в картинах, отражающих те или иные события Священного Писания. Что ж, большинство прихожан люди простые, безграмотные и такая роспись для них понятна.
«А храм хорош, - подумал Павел. - Очень хорош. Удивительно, как сумели так все красиво сделать. Вроде в лесу живут, с медведями якшаются. Но вот же нашлись таланты, что так здорово нарисовали. Да, настоящим художником надо родиться, - вздохнул Павел. - А я загородные дома для жуликов проектировал».

               
                Глава 7.
               
               

За работой время бежит быстро. С утра до вечера вкалывая в кузнице Павел избавился дурного жира, который всегда появляется в жизни, где есть личные автомобили, сидячая работа и вечера у телевизора. Он стал жилистым, худощавым и злым в том смысле, что прекратил извинятся по каждому поводу и уступать дорогу всем встречным. Кроме женщин. С ними Павел был галантен и предупредителен. И местные барышни это оценили. Ему оказывали знаки внимания, улыбались и даже хитро подмигивали типа не стесняйся. Здесь, - вот конкретно здесь, а не там! - все свои. Павел, он же Пруха, улыбался в ответ, пожимал плечами и бормотал что-то насчет усталости.
- Такой бык и устает? - удивленно спросила одна девица. - Да на тебе пахать надо!
«Где-то я это выражение уже слышал, - подумал Павел. - Но что она имела в виду под словами «на тебе пахать надо»? Это в каком смысле»? А девица томно закатила глаза, провела ладонями по бедрам и вздохнула. Надо сматываться — понял Павел. И вернулся в кузницу.
К концу недели груда шлемов и мечей обрела угрожающие размеры. Часть готовой продукции, если можно так сказать, Ясень перетащил в сарай, чтобы места не занимали. Осталось выковать полдюжины шлемов и можно приниматься за броню. Кольчужник приволок целый ворох стальных рубашек, надо будет прицепить нагрудники и чешуйчатые накладки на плечи и все, заказ готов.
Павел уже научился неплохо ковать простые заготовки, но к тонкой работе Черняк его пока не допускал. Павел не обижался, мастеру виднее. Да и махать тяжелым молотом ему нравилось больше, чем постукивание молоточком и ковыряние в мелких деталях. В таких делах преуспел Ясень. В детских руках зубило и молотки разного размера творили чудеса.
Неделя пролетела незаметно, наступил вечер пятницы. Черняк закончил работу на час раньше, отпустил Ясеня и загасил горн. Потом достал из дальнего угла сверток, распутал узлы и в дымном сумраке кузницы блеснул отполированным лезвием меч. Тот самый двуручник, которым Черняк сек прохладный вечерний воздух на глаза удивленного Павла. Рукоять покрыта шершавой кожей какого-то неведомого зверя, шишак на конце блестит полированной сталью, крестовина украшена золотой насечкой.
- На медведя охотиться собираешься? - спросил Павел.
- С мечом-то? Нет, меч не для охоты. На медведя с рогатиной надо идти. Да и не сезон сейчас, осенью надо, по холодку. Освятить надобно оружие.
- У попа в церкви? - скривился Павел. - Ты вроде не веришь таким как он.
- Ну, еще чего! - отмахнулся Черняк. - К ведающей матери надобно сходить. Она помощница Яги.
- Кого!? - выпучил глаза Павел. - Э-э, в смысле к кому идти-то?
- К ведающей матери, - вполголоса повторил кузнец. - Мне помощник нужен. Идешь со мной?
- Ага, - торопливо кивнул Павел. - А зачем?
- Меч заговорить надобно. Еще кольчужка добрая у меня припасена. Тоже надо пошептать над ней.
- А это … ну, помогает?
- Еще как! Летит стрела, ты не увидишь, а меч отобьет. Рубанет ворог с плеча топором, ты замешкаешься, а кольчуга повернет тебя и топор вскользь пройдет.
- Тогда конечно, надо идти, - согласился Павел. - А она что же, за просто так шептать-то будет?
- Нет. Я ей заслонку на печь новую изготовил. Рога для ухвата сделал и лопату железную. Обручи на ступу. Вот!
Кузнец достает из плетеного ящика, что прятался под грязной холстиной, пару железных колец, кованную заслонку с затейливой рукоятью, изогнутое наподобие бычьих рогов  железное полукольцо с тулейкой, куда рукоять вставляется и лопату, широкую и прочную. «Как раз заблудших путников в печь совать, - невольно подумал Павел, вспомнив сказки из детства. - Черенка дубового не хватает».
- А чего не сразу к Яге этой, а сначала к ведьме? - спросил Павел.
- Дорогу укажет. Яга-то на одном месте не живет, - пояснил Черняк.
- Избушка на курьих ножках, - понимающе сказал Павел.
- Какие еще курьи ножки? Яга в домовине живет, их на пни ставят, - ответил кузнец, укладывая подарки в мешок. - А ее домовина на одном месте долго не задерживается.
- Ну да, домина ходит и поворачивается, - со знанием дела говорит Павел.
- Не домина, а домовина. Гроб!
- Какой еще домина гроб? - удивился Павел.
- Придем — увидишь, - махнул рукой кузнец. - Умойся и оденься по приличней. Не к простолюдинам в гости идем.

Ночная стража пропустила кузнеца и его спутника без вопросов. Просто приоткрыли ворота и тут же захлопнули. В тишине было слышно, как стукнул засов из целого бревна, скрипнули петли. Стражники боязливо посмотрели вслед и перекрестились — всем известно, что кузнец якшается с нечистой силой. А иначе как можно из куска земли делать мечи да топоры? И такие, что не тупятся даже от удара по камню. Вот и ученичок туда же! Ведет его кузнец с нечистью разной знакомиться, с бесами хороводы водить, с лешим в кости играть да с русалками при свете луны купаться. А может и еще чего делать с русалками-то!
Пара стражников еще раз перекрестились, старший пошептал коротенькую молитву типа избавь от лукавого. Младший вздохнул. Вроде как с сожалением или даже завистливо, за что получил пинок и строгое наставление от старшего наряда.
- Смотри у меня! - и поднес кулак к носу.
Темный лес надвинулся и поглотил двух путников. Кузнец достает из заплечного мешка факел, слышится стук кремня, яркие искорки сыпятся на землю. Промасленная пакля нехотя загорается и рыжий язык пламени раздвигает тьму.
- Мы не заблудимся? - с опаской говорит Павел.
- Нет. Скоро будет раздвоенная сосна. От нее тропинка к озеру, там ведьма живет, - ответил Черняк.
Мечущееся пламя факела вытаскивает из тьмы бугристые стволы деревьев, ветви простирают паучьи лапы над головой, листва стынет в неподвижности. Из темноты доносится шорох, кто-то шуршит в опавшей листве, пищит злобно ажно захлебывается.
- А совы здесь есть? - спрашивает Павел.
Ему плевать, есть совы или нет, спрашивает чтобы голос человеческий услышать.
- Есть. И совы и филины, - отвечает Черняк.
Послышался странный звук, похожий скрежет зубов, раздался короткий вопль и удаляющийся шум крыльев.
- Это чего? - с опаской спросил Павел.
- Не знаю. Наверно, бесы шалят, - ответил кузнец равнодушно.
- А куда комары делись? - не унимается Павел.
- Съели.
- Кто!?
- Жабы. Слушай, не отвлекай меня, ладно? Если пропущу сосну, будем плутать до утра.
Спустя полминуты из мрака появляется сосна. Видимо, дерево в молодости рассекла молния, отчего ствол раздвоился и вырос в огромные кривые рога. Густые кроны прячутся наверху, а ближе к земле торчат обрубки сучьев, похожие на перекладины виселицы.
- Здесь! - говорит кузнец и резко сворачивает с дороги. Которая вовсе и не дорога, а так, дорожка на две козы.
 К дому ведьмы ведет узкая тропинка. Она петляет между деревьями, спускается вниз и карабкается вверх. Краем глаза Павел замечает странный блеск в просветах между стволами.
- Что там блестит?
- Вода. Озеро рядом, - отвечает кузнец. - Влагой тянет, не чувствуешь?
Всмотревшись, Павел замечает неподвижную тяжелую гладь, в которой отражаются звезды и полная луна делит воду на пополам.
Тропа ведет на вершину холма, окруженного со всех сторон стеной леса. Пройдя еще несколько шагов кузнец останавливается.
- Мы на месте, - сообщает он. - Стой смирно.
- Без проблем. Могу и сесть, - говорит Павел, снимая заплечный мешок с кольчугой и меч.
Садиться он конечно не стал — ночь, ведьмин дом и все такое … Если вот сию минуту раздастся уханье филина и кто-то завоет дурным голосом в лесной чаще, он не удивится. На всякий случай оглядывается — мало ли что! Вид с холма на озеро показался знакомым. Такое уже было, но где и когда? Луна вышла из-за тучи, бледный свет звезды мертвецов и вурдалаков озарил землю, посеребрил верхушки деревьев.
И тут Павел вспомнил! Здесь, на этом самом месте он стоял с Таней. Это было — нет, это будет через восемь веков. Только на месте ведьминой избушки появится деревянная церковь, будет другой лес и озеро вроде как станет больше. Сюда станут приезжать люди со всей России. Грехи замаливать, просить прощения за дурные мысли и поступки, клянчить удачи и денег, излечения от болезней и счастья. Последнее самое глупое, но именно счастья будут выпрашивать больше всего. Не потому что его на всех не хватает или просители недостойны. Земная жизнь изначально не предназначена для счастья. Она награда и наказание, казнь и прощение, суд и освобождение. Людям вообще не дано понять смысл земного существования. Жизнь дорога, которую надо пройти. И все.
- Да, как все просто! - прошептал Павел. – «Хвалу и клевету приемли равнодушно, и не оспоривай глупца». Легко сказать. А если тебя как в дурном кино забрасывает в прошлое, это какая дорога? Трасса №60? Или палата №6? Я пришел в гости к ведьме, чтобы она показала дорогу к Бабе Яге. Каково!?
- Ты что, молишься? - послышался насмешливый голос кузнеца. - Это зря.
- Да так, рассуждаю вслух. Что там с ведьмой? Домофон не работает?
- Домовой с ведьмой не ладит и работать на нее не будет, - удивленно произнес кузнец.
- Так как войдем-то?
- Жди!
Проходит около минуты в тягостном ожидании. В камышах на берегу озера орет дурным голосом выпь, громко плещется рыба. Или водяной русалок купает? Мелькают стремительные тени нетопырей в лунном свете и мертвый лик ночного светила равнодушно глядит на землю. Чуть слышно скрипнула дверь, на пороге появляется женская фигура. Лица не видно, но ни лохматых волос на голове, ни горба, ни скрюченных пальцев с когтями Павел не увидел. Судя по не расплывшейся фигуре, молодая женщина, опрятно одета, волосы убраны под платок. И черный кот с зелеными глазищами на плече не сидит.
- Здравствуй кузнец, - говорит ведьма очень даже приятным голосом. - Ты не один.
- И тебе здоровья, - поклонился Черняк. - Это помощник мой и ученик Пруха.
- Его зовут не так. И он не здешний, - после короткой паузы ответила ведьма. - Кто ты и откуда? - спросила она Павла.
- Да, меня зовут иначе. И я … как бы сказать, не совсем здешний, - признался Павел.
Ведьма сходит с крыльца. Слышно, как скрипят ступени в такт шагам, веет  запахом сушеных трав и чего-то еще незнакомого. Ведьма подходит ближе, поднимает руку, трогает волосы, кончиками пальцев касается лица. Павел стоит вытянув руки по швам, будто на строевом смотре комиссией со штаба округа. Чуть скосив глаза видит кузнеца, который замер с выпученными глазами и не дышит, словно лягушку проглотил.
- Да, ты издалека, - прошептала ведьма. - Зачем пришел, кузнец? - спросила она.
- Я тово … это, заказ твой выполнил, - спохватился Черняк. - Доставай! - приказал он Павлу. - Вот заслонка, лопата, ухват и обручи. Все, как ты просила.
- Хорошо. Пусть твой ученик занесет в дом. А ты стой здесь.
- Я!? Ладно, мне не тяжело, - смешался Павел. - Не женщина же будет таскать железяки. Несу!
Поднимается по ступеням, на мгновение останавливается на крыльце, намереваясь открыть дверь, но дубовая створка неторопливо распахивается сама. Павел отшатывается, едва не выронив заслонку.
«Что за фигня!? - подумал он, подхватывая падающую заслонку. - Избушка сама открывает дверь? Наверно, фотоэлемент с электроприводом ... да, в двенадцатом веке!»
Переступив порог осматривается. Обычная изба, лавки-табуретки-стол и печка. Только вот внутри дом кажется больше, чем снаружи. И вместо лучины, которой по традиции должна освещаться изба — ну, или восковой свечи! - светятся пучки какой-то странной травы, развешанной на шнурках по потолку. И пахнет приятно. Павел кладет заслонку возле печки, рядом ухват и лопату, еще раз оглядывается — ни сушеных жаб, ни копченых летучих мышей, развешенных на веревках, не увидел. И котла с бурлящей зеленой жижей тоже не было. Пол чистый, с потолка не свисают лохмы паутины, бревенчатые стены не покрыты пылью, аккуратно ошкурены и светятся белизной. В общем, изба как изба, чистенькая и опрятная. А вот кот есть! Как и положено, черный, мохнатый и желтоглазый. Сидит на сушилах и пялится.
- Проголодался? - услышал Павел женский голос над самым ухом.
- Кто!? - всполошился он, подпрыгнув и взмахнув руками.
- Ну, не кот же? - ответил тот же голос.
Обернувшись он видит женщину, одетую как и все местные жительницы в чистое льняное платье, волосы убраны под платок, обута в красные сапожки.
- Х-хорошо выглядишь, - чуть заикаясь произносит Павел. - То есть простите, я думал, что … э-э ... в лесу иначе одеваются, - спохватился он.
- Типа в лохмотья?
- Типа да, - промямлил Павел.
- В рванине даже попрошайки у церкви не ходят. Да и нет у нас нищебродов, все трудятся и зарабатывают, - говорит женщина. - Садись, - предложила она, указывая на лавку за столом.
Павел «на автомате» садится на самый край лавки. Он смотрит на ведьму во все глаза, не переставая удивляться, что это самая обычная женщина, причем красивая. Ведьма должна быть страшной и обязательно старой. В сказках именно так!
Видимо, мысли про сказки отразились на его лице, потому что женщина с едва заметной усмешкой сказала:
- Брешут. Разъевшиеся, никому не нужные бабы дуры брешут. И уверовавшие в нового бога ромейского прихожане заморских церквей брешут. От зависти все.
Павел слушает приятный женский голос, смотрит на правильные черты лица — он где-то видел эту женщину! Здоровый румянец на щеках, гладкая белая кожа, карие глаза, ресницы, густые изогнутые брови и голос. Точно видел!
- Сережки у вас красивые, - неуверенно говорит он, глядя на золотые «висюльки» с рубинами. - И перстни.
- Ромейские, царьградские мастера делали. Твой батюшка подарил, - с лукавой улыбкой ответила ведьма.
- Вы его знаете? - удивился Павел.
- Конечно. Ко мне со всей округи купцы приходят, когда в даль далекую собираются за товарами.
- Зачем?
- Снадобья лечебные покупают, про будущее узнать желают, да просят за женами присмотреть.
- А это как? - удивился Павел. - В смысле за женами.
- Порчу навожу, - спокойно отвечает ведьма. - Слабую, так чтобы не захирела совсем. А когда муж возвращается, порча уходит.
- Вот так сразу и уходит?
- Не сразу, а если муж ночью постарается как следует.
- Разумно, - согласился Павел.
Он поерзал на жесткой лавке, еще раз огляделся — изба как изба, ничего ведьминского тут нет. Если не считать светящуюся траву на веревках. Ведьма садится с другой стороны, кладет руки на стол и Павел невольно дивится гладким, ухоженным ладонями и пальцам, украшенным перстнями с дорогими камнями. И ногти аккуратно обработаны, будто недавно маникюр сделала. Это в лесу-то!
- Мы вот пришли, - промямлил Павел.
- Я заметила, - с усмешкой ответила ведьма.
Павел взглянул ей в лицо и замер — ведьма смотрит на него в упор, карие глаза меняют цвет на пронзительно синий и кажется, что из-за этого стало еще светлее. Такое чувство, что она насквозь его видит и читает мысли.
- Вам обоим надобно дальше идти, к Яге. Пойдете по тропе, она выведет вас к ее дому. Никого и ничего не бойтесь, - тихо говорит ведьма. - Яга захочет испытать тебя, соглашайся.
- А чего сразу я? - надулся Павел. - Это кузнецу надобность свой меч чем-то там намазать. А я так, сбоку припеку да за компанию.
- Кузнец не при делах. Тебе надобно, - ответила ведьма.
- Может, лучше он? Я у порога постою, вокруг избушки погуляю, - буркнул Павел.
- Тебе надобно, - повторила ведьма. - Постоять да погулять не получится. Если конечно не хочешь навсегда там остаться. За компанию кузнец прогуляется, ему полезно. Трусоват он, - пояснила она. - Оружие да броню сам Яге отдашь. А теперь слушай внимательно. Тропка от моей избушки приведет вас к полю. Перейдете его, снова в лес войдете. Идите по тропе до ручья, там вас встретят и проводят.
- Кто встретит? - внезапно осипшим голосом спросил Павел.
- Обращенные. Не сама же она это делать будет. И еще: идите быстро, да по сторонам не глазейте. Должны успеть до восхода солнца.
- Как же быстро-то, если ночь на дворе? - удивился Павел.
- Вот, - говорит ведьма и дает Павлу кожаный мешочек, внутри которого словно угли тлеют. - Как отойдете от моего дома на чертову дюжину шагов, выпусти то, что внутри. Будет дорогу освещать.
Павел берет мешочек осторожно, двумя пальцами. Мешочек чуть слышно вибрирует, словно внутри рой пчел копошится.
- А теперь иди. Кузнец-то заждался уже, того и гляди в штаны напрудит. Да, чуть не забыла! Если выполнишь все, что Яга скажет, она тебя наградит. Но сам ничего не проси. Теперь ступай.
Ведьма поднимается из-за стола и кивает на дверь. Та послушно распахивается, холодный ночной воздух заползает в дом, пучки светящейся травы начинают раскачиваться. Павел пулей выскакивает из дома и прыгает с порога, забыв о лестнице. В ночной тишине громко хлопает дверь за спиной.
- Ну как ты? - спрашивает он кузнеца.
- Щас в штаны наваляю, - сообщает он и стремглав убегает в кусты.
«Я тоже, - подумал Павел, направляясь за ним. - Теперь над переться через лес, потом поле перейти, какой-то ручей, там встретят … и на кой черт этот пакетик с мухами? Еще мне чего-то дадут, если я выполню задание Яги. Вот здорово! Всю жизнь мечтал поработать на сумасшедшую старуху и получить какую-то средневековую ерунду в награду. Лучше бы деньги на телефон скинула».


               
                Глава 8.
               
               

Отсчитав ровно тринадцать шагов от дома ведьмы Павел развязывает шнурок на мешочке. На всякий случай отворачивается и прикрывает глаза ладонью — мало ли что оттудова выскочит! И даже оттедова! Но ничего страшного не произошло. Из мешочка выпорхнула стайка светящихся насекомых, которые сразу сбились в колышущийся шар размером с апельсин. Блеклый желтоватый свет высветил тающий по краям полукруг травы, коснулся избушки ведьмы и подсветил кроны ближайших деревьев.
- Ух ты! Видать, ведьме ты понравился, - произнес Черняк, подтягивая штаны.
- Старался произвести впечатление, - буркнул Павел. - Теперь нам дальше идти, к Яге.
- Чего это? - удивился кузнец. - Раньше она сама.
- Не знаю. Может, ступа сломалась, без новых обручей летать отказывается.
- Так я новые сделал!
- Их приладить надо, испытательный полет провести. Идешь или нет?
- Вот беда, - вздохнул Черняк. - Придется идти. Вон тропа-то, - мотнул нечесаной шевелюрой кузнец в сторону от озера.
То, что он обозвал тропой, было заячьей дорожкой. То есть полоска примятой травы шириной с ладонь, которая терялась в темноте между стволами осин. Павел вздохнул — от воды тянет прохладой, что-то или кто-то шуршит в кустах, с берега доносится плеск воды, женский смех и бурчание недовольного мужика, будто ему опохмелиться не дают.
- Идем-идем, - заторопил его кузнец. - А то заслушаешься русалок и они тебя утащат на дно. Только ты иди первым.
- Чего это?
- Ты ведьме понравился. А раз так, то местная нечисть тебя не тронет. Только пугнет немножко.
- Зачем пугать-то?
- Для самоуважения.

Тропа спускается с холма и ведет сквозь густой лес, огибая деревья и кустарник. Рой светлячков плывет над головами путников, освещая бледным светом землю и лес, отпугивая комаров — их тут тьма зудящая! - и отодвигая темноту, из которой на непрошеных гостей глядят красные и желтые глаза каких-то тварей. «Это мыши, - думает Павел. - Мыши, суслики, бурундуки. Одноглазые! Два одноглазых бурундука сидят рядышком и смотрят. Скучно им тут, развлечений ноль. Вот и пялятся».
Из лесной чащи слышится треск сухих веток и шуршание, доносится злобное пыхтение и возмущенный писк, хлопают крылья над головой и содрогается земля, как будто некто очень большой и тяжелый идет следом. Но если брать в целом, то все нормально в том смысле, что никто не выпрыгивает из кустов с воплем и рычанием, сверху не сыплются жидкие какашки порхающих тварей, зверушки неведомые шишками да желудями не швыряются.
За частоколом деревьев виден бледный свет, густой и плотный от влаги воздух свежеет, появляется запах травы. Путники выходят из лесу на опушку. Перед ними расстилается поле, целое озеро трав и ночных цветов. В вышине холодно мерцают иглы звезд и прыщавая рожа луны подсвечивает шапки редкого кустарника.
Тропинка стала чуть шире, трава словно шарахнулась прочь и приклонила верхушки как можно ниже к земле. Доносится чей-то быстрый шепот, похожий на причитание, на краю поляны кто-то рыдает в голос с подвыванием, будто над свежей могилой. Павел убыстряет шаг, идет не глядя по сторонам, как и велела ведьма, только изредка посматривая под ноги, чтобы в чей-то помет не ступить.
Поле перешли, как перелетели, на одном дыхании. Опять стала стена леса, на этот раз еще более зловещего, чем возле озера. Столетние дубы стоят, как солдаты в парадной «коробке», плечом к плечу. Но тропа находит щель в этой стене и бесстрашно ныряет внутрь. Павел хочет оглянуться, посмотреть как там кузнец себя чувствует, но вовремя вспоминает, что оглядываться и глазеть по сторонам ведьма запретила.
- Ты как там, Черняк? - спрашивает Павел.
В ответ послышалось сдавленное мычание и хрип, будто кузнецу на шее веревку затягивают.
- Ты справишься, я знаю, - уверенно говорит Павел, продолжая путь.
Внезапно наступает тишина. Она словно обрушивается бесшумной лавиной, заглушая даже слабый хруст мелких веток под ногами. Воздух становится плотнее, приходится дышать ртом и пот выступает по всем телу. Мучительно хочется пить, но ручья пока не видно. Да и неизвестно, можно ли пить ту воду. И ведьма ничего не сказала.
Дубовая роща редеет, на смену кряжистым лесным богатырям приходят странные, лишенные листьев деревья, невысокие и раскидистые. Луна светит в полную силу, рой светлячков порхает над головой и в этом мертвящем, мерцающем свете Павел видит, что деревья здесь лишены не только листвы, но и коры! Будто начисто обглоданы неведомым зверем, вон  и следы от клыков видны! И земля вокруг голая, ни травинки ни листика. Еще заметил, что никакой тропы и в помине нет. Просто идет за светящимся шаром насекомых, перешагивая через холмики, очень похожие на могильные и огибая странные голые деревья. Воздух наполняется вонью мертвечины и болота. 
Земля становится мягкой и начинает прогибаться под тяжестью тела. Павел понял, что идут по трясине, скрытой под слоем дерна. При каждом шаге выступает вода, пузырится болотный газ, от дурного запаха тошнота сжимает горло. Мертвечиной пахнет все сильнее. Словно внизу, в липкой жиже зловонной грязи таятся разлагающиеся трупы
- Остановись, передохнуть надо, - слышит Павел жалобный голос кузнеца.
- Нельзя стоять, можем провалиться, - говорит Павел.
- Вона кочки какие-то. Присядем, а то сил нет, - просит кузнец.
Неподалеку и правда торчат покатые горбы невесть откуда взявшихся тут кочек. Не дожидаясь согласия Павла кузнец торопливо чапает к ближайшей и брякается на нее, как на лавку. Кочка проседает, слышится бульканье и сразу распространяется такая невероятная вонь, что слезы на глазах выступают.
- Нет, уж лучше идти! - восклицает кузнец, вскакивая с кочки.
- Уже отдохнул? Тогда идем, - согласился Павел.
Из серой дымки появляется нечто темное и угловатое. Павел смахивает пот с лица, растопыренной пятерней убирает мокрые волосы на затылок.
- Это она! - слышит он голос кузнеца. - Избушка Бабы Яги, - шепчет кузнец, словно удавленник.
- Да? Из тумана выплывает ледяной горою айсберг - или как там, забыл уже. Так мы пришли?
- Стоя-а-а-ать!!! - раздался за спиной сиплый шипящий голос.
Павел оборачивается. За спиной кузнеца стоит полусогнутая человеческая фигура. С лохмотьев, когда-то бывшими одеждой, льется вода пополам с грязью, лица не видно, отросшие волосы свисают грязевыми сосульками, плечи покрыты травой. На лице под слоем грязи горят красным огнем глаза. Рот несколько раз открывается с чавканьем и лязгом, будто тварь хочет что-то выплюнуть, но не может. И опять слышится шипение:
- Стоять!
 Кузнец падает на колени с такой скоростью, словно землю проткнуть захотел. Он низко кланяется и говорит дрожащим голосом:
- Мы пришли к Яге по важному делу, ведающая мать указала нам путь.
Он бормотал что-то еще, но Павел не слушал. Рядом зашевелились другие кочки, раздалось чавканье и бульканье, усилилась вонь, из грязи вырастают полусогнутые фигуры с горящими глазами.
«Обращенные люди, слуги Яги, - понял Павел. - О них ведьма говорила. Первый раз в жизни вижу натуральных зомбаков!» 
Мертвец с трудом вытаскивает ноги из липкой грязи, неуверенно делает шаг, другой. Он явно направляется к Павлу, не обращая внимания на кузнеца. Следом за ним бредут остальные, с трудом переставляя ноги. Павел молча наблюдает за телодвижениями зомби и на ум невольно приходит сравнение с больными ДЦП. Также дергаются, скособочены, любое движение дается с трудом -  чего тут бояться-то? Несчастным необходима забота, покой, инвалидная коляска и лекарства. Лечить такое заболевание пока еще, к сожалению, не научились. 
- Черняк, поднимайся и пошли. Избушка совсем рядом, - говорит Павел.
- Нельзя, ты что! - перепугался кузнец. - Мертвецам не перечь, худо будет.
- Укусят что ли?
- В трясину утащат!
- Да? - усомнился Павел, глядя на неуверенные движения зомбака, который бредет едва не падая, шипит и машет руками, будто нечисть отгоняет. А сам-то он кто?
Киноиндустрия пачками снимает фильмы о привидениях, оживших мертвецах и жаждущих человеческой плоти зомби. Они на раз прокусывают кожу, вырывают куски мяса и вообще обладают нечеловеческой силой. Но создатели этой чепухи почему-то забывают, что человеческие зубы не приспособлены к такому. Откуда берется сила неимоверная у бывшего жирдяя или самой обычной тетки, тоже непонятно. Животные - да, у них строение зубов совсем другое. Пара голодных волков за секунды разорвет человека. Собака, даже самая крупная, сильно искусает, может перегрызть горло - если обучена. Потому что строение челюстей позволяет. У человека челюсти устроены иначе, поэтому он пользуется ложкой и вилкой, а грызет только семечки.
Недолго думая Павел идет навстречу зомбаку и прицельно бьет кулаком под глаз. Мертвец не ожидал удара и падает, как сноп соломы, даже не взмахнув руками. Немного поколебавшись, Павел исполняет «смертельный» номер, увиденный им в каком-то мультике — подпрыгнув, падает седалищем на грудную клетку зомбака, ломая ребра и впечатывая его в болотную грязь. Неторопливо поднимается и оприходует таким образом остальных жмуриков.
Кузнец смотрит на него круглыми глазами, не в силах вымолвить слово. А так хочется! Это видно по шевелящимся губам и гримасам, которые сменяют друг друга с быстротой необыкновенной.
- Ты что наделал? - спрашивает кузнец тонким дрожащим голосом.  - Нам конец теперь!
- Чего это? - удивился Павел.
- Это слуги Яги!
- Да, слуги, - согласился Павел. - И я поставил их на место. Скажем так, за неподобающее поведение.
Оглянувшись он видит, как избитые зомбаки барахтаются в зловонной жиже, пытаясь выбраться.
- Здоровью мертвецов ничего не угрожает. Пошли!
Павел идет сквозь густеющий туман по направлению к избушке. Полумертвый от страха кузнец семенит за ним, на ходу осеняя себя крестным знамением и бормоча «отче наш, иже еси на небеси ...». Откуда ни возьмись появляется ветер. Он скручивает туман в столбы, клонит к земле траву и швыряет капли воды в лицо. Облачные спирали смерчей тянутся ввысь и расплываются там, словно шляпки бледных поганок. Становится заметно прохладнее, в просветах между вершинами смерчей ярко сияют звезды и луна светит так ярко, будто в последний раз. Земля под ногами перестает дрожать, твердеет. Теплая летняя ночь сменяется осенним холодом. Воздух очищается от болотного смрада, ночь будто светлеет, расступаются и пропадают мутные колонны смерчей. В наступившей тишине слышен только хруст льда под ногами, треск ломающейся травы и тяжелое дыхание кузнеца за спиной.
Темное, вытянутое вверх пятно по среди болота обретает черты дома, стоящего на столбах. Конек крыши упирается в небо, по краям сидят вороны и блестит отраженным светом луны слюдяной глаз единственного окошка. Павел останавливается.
- Вроде чего-то сказать надо. Или как? - спрашивает он кузнеца.
Тот уже немного пришел в себя после «инцидента» с зомбаками, дышит все еще тяжело, но ровно.
- Иди к черту! - огрызнулся он.
- К нему вроде и  пришли! Дальше-то что?
- Ну, попросить надобно, - не совсем уверенно произносит кузнец.
Он снова падает на колени, складывает руки на груди ладонями во внутрь и начинает жалостливо ныть:
- Избушка-избушка, прошу-тебя-повернись-к-лесу-задом, ко-мне-передом, я кланяюсь и умоляю …
- Начинается … тьфу! - плюнул Павел.
Окончив прошение витиеватой фразой «я, червь ничтожный, к ногам твоим припадаю, спасительница моя», кузнец умолкает и глядит вытаращенными глазами на дом. В ночной тишине слышны хлюпающие шаги избитых и униженных вурдалаков, вдали истошно орет выпь, вороны на крыше молча смотрят по сторонам и тихо гадят.
- М-да, - задумчиво произносит Павел. - Знаешь, Черняк, если у этой загородной виллы на болоте голосовое управление, то оно должно звучать попроще. К примеру, избушка повернись ко мне передом. Если нет, тогда …
Договорить Павел не успевает. Дом из неструганых бревен вздрагивает, будто он удара электрическим разрядом, вороны с недовольным карканьем взлетают, кузнец вскрикивает голосом раненого зайца, порывается бежать куда глаза глядят, но путается в траве и падает. Медленно, с натугой, наклоняясь дом вытаскивает опорные столбы из трясины и становится видно, что это ноги. Трехпалые, как у птицы, с кривыми когтями и перепонками между пальцев, а голени вывернуты назад. В общем, куриные. Жирная грязь нехотя, с чавканьем и бульканьем, отпускает лапы и дом поднимается в полный рост; - так можно сказать о доме? Изба неуклюже поворачивается, покачиваясь и скрипя. Видимо, с непривычки. Все эти действия сопровождаются истошным карканьем недовольных ворон, хлюпом и чваком грязи, а еще странным звуком, похожим на причитания лилипута.
- Ну вот, другое дело, - произносит Павел как можно серьезнее, хотя на самом деле у него внутри все похолодело. Не ожидал он такого. Все-таки сказочная брехня это одно, а увидеть такое в реальности - совсем другое.
Дом, домовина, гроб на ножках, жилище богини смерти — короче, сарай на лапах динозавра перестает топтаться и замирает на месте, слегка скособочившись и наклонившись наперед. Вороны прекращают каркать, стихает хлопанье крыльев, птицы усаживаются на прежние места. В наступившей тишине слышна возня зомбаков, которые все никак не выберутся из грязи, куда их затолкала задница Павла. И странный звук, как будто кто-то бормочет тонким голосом! Не то псалмы читает, не то с мышью ругается.
- Что за фигня? - раздраженно произносит Павел.
Павел оборачивается и замирает на месте, удивленный едва ли не больше, чем появлением ходячей избы — его учитель по кузнечному делу, напарник и старший товарищ кузнец Черняк, стоя на коленях и воздев руки к звездному небу, что-то быстро говорит срывающимся детским голоском, глотая слезы и горестно похрюкивая.
 - Я тебе не мешаю? - вежливо интересуется Павел.
Осторожно, чтобы не спугнуть, подходит и аккуратно вытаскивает меч из ножен, достает кольчугу. Повертел в руках, в очередной раз дивясь искусной работе Черняка и поднял оружие над головой. Блеклый свет ночного солнца озарил стальное лезвие безжизненным огнем, рассыпал искры по кольчужной сетке. Меч вспыхнул в ночи, будто застывшая молния и Павлу на миг показалось, что частичка этого света проникла и в него. Осторожно, словно боясь расплескать этот небесный огонь, он подходит поближе и тихо, как бы просяще, говорит:
- Здравствуйте, кто бы не жил в этом доме. Можно войти?
Сгущается воздух подле избушки, из пустоты появляются ступени, на глазах обретая плотность и твердость настоящего дерева. Они соединяются и образуют лестницу. В сплошной бревенчатой стене вырисовывается прямоугольник двери. Она медленно распахивается и застывает на полдороге — не барин, чай, сам отворишь! В дверном проеме клубится туман, белый поток переливается через порог и течет вниз по лестнице, растекаясь по земле.
Павел сдержанно выдыхает и быстрым движением смахивает пот со лба. Кладет кольчугу на плечо, опускает меч и медленно поднимается по ступеням. На мгновение останавливается у порога, выдыхает как перед прыжком в воду и делает шаг ... 


               
                Глава 9.
               
               

… болезненный удар в лоб заставляет отшатнутся и зажмурить глаза. По мощности столкновения и звуку было ясно, что это притолока. «Я же в двенадцатом веке, тут все малорослые! - с досадой подумал Павел, вспомнив экскурсию по княжескому дворцу с Таней. - И двери такие же, как в собачьих будках».
- Да, именно в собачьих будках! - произносит он уже вслух, нежно поглаживая ладонью быстро взрослеющую шишку.
Открывает глаза, ожидая увидеть привычную картину — лавка-стол-печь-веники сушеной травы и ступа с помелом. Ничего подобного! Просторное помещение, лишенное какой бы то ни было обстановки, в центре пылает огненная полусфера, источая тепло и свет. На высоком потолке клубится белый туман. Он стекает на стены, волнами опускается вниз и покрывает пол колышущейся белой массой. Тихо, тепло и никого нет. Павел делает еще пару шагов, оглядывается — комната вроде больше стала? И потолок поднялся. Воздух свеж, пахнет озоном и свежестью, как после грозы. А вот входная дверь исчезла. Скрылась под слоем тумана.
«Ничего-ничего, на дверь мне укажут, - успокоил он сам себя. - Что-то пойдет не так и вылечу пробкой.» Вздохнул, повертел в руке меч, пригладил наэлектризованные волосы — бесполезно, все равно дыбом стоят! - и вежливо говорит, глядя на огненную полусферу :
- Я тут вот  с мечом к вам пришел.
Сказал и прикусил язык — фраза почти как у Александра Невского, за такое можно и по шапке получить.
- Я не в том смысле с мечом, - заторопился Павел. - Нас, меня … э-э … ведьм … ведающая мать  послала на ... прислала … в общем, направила.
Он вздохнул и уже решительнее произнес:
- Врагов у нас много. Мечи нужны такие, чтобы на раз отбивали охоту на Русь ходить. Сказывают, что вы можете сделать железо не ржавеющим, меч всегда острым, а кольчугу непробиваемой.
Из-за пламенеющей полусферы выходит женщина в белом сарафане до пола, пышные рукава из тонкого шелка собраны на запястьях, застежки из белого жемчуга — ну не пластмасса же! - светло-русые волосы ниспадают на спину и удерживаются тонким золотым обручем на лбу. На лице сияют васильковые глаза в обрамлении густых черных ресниц под соболиными — иначе не сказать! - бровями. Черты правильные, гармоничные, в ушах горят белым огнем алмазные сережки в золотой оправе.
Павел ощутил, как нижняя челюсть начинает медленно съезжать вниз. Торопливо сжимает зубы, прикушенный язык вопит от боли, лицо вытягивается и он замирает столбом с вытаращенными глазами.
- Mamma! Mia! - шепчет он почему-то на итальянском.
- В некотором смысле да. Но очень отдаленно, - говорит необыкновенная женщина приятным мелодичным голосом.
От ее лица будто веет теплом, на душе становится радостно и прибавляются силы. Павел стоит ни жив ни мертв, ощущая себя грязной свиньей в царской гостиной. Он с головы до ног покрыт засохшей болотной жижей, пахнет дерьмом, в волосах застряла тина, руки черные, лицо в грязевых разводах — хорошо хоть травы на ушах нет.
- Я прошу меня простить за внешний вид, - говорит он. - Но дорога к вам также не проста, как жизнь за порогом вашего дома.
- Прощаю. Мне известно, как трудно быть человеком, - отвечает женщина.
- А откуда вам это известно? - удивленно спросил Павел. - Вы ведь не там, а тут.
- Я обитаю в обоих мирах. Мне дано познание света и тьмы, людь и нелюдь.
- Как такое может быть?
- Может, если являешься частью великого Всего.
- А люди? Венец эволюции и все такое.
- Низшая ступень. Разум и сознание в теле зверя.
- Поэтому мы так легко становимся животными? - горько улыбнулся Павел.
- Да, - кивнула женщина. - Огонь души гаснет и человек превращается в тварь.
- Это я видел, - кивнул Павел. - А можно вас спросить?
- Ты только и делаешь, что спрашиваешь. Чего сейчас разрешения просишь? - спросила женщина и чуточку прищурила глаза.
- Да так, - смутился Павел. - Не совсем удобно … почему баба? И Яга? Это грубо и совсем к вам не подходит.
- Потому что умственно ограниченные люди, не способные придумать новое, не ведающие истину, да и не желающие ее познать, но томимые жаждой власти и тщеславием, очерняют правду, заменяя ее мишурой и ложью. Черное называют белым, а белое черным. Присваивают чужое, притворяются добрыми. Главная власть это власть над душами. Ее они хотят. Вот и мажут грязью всех, кто мешает власть к рукам прибрать.
- А вы вообще кто? Чем вы занимаетесь?
- Проводник. Веду освобожденные души домой.
- Как же вам удается? - удивился Павел. - Ведь умерших так много. Каждое мгновение на планете умирают тысячи людей. Даже сейчас, пока мы с вами разговариваем, умирают.
- Я не смогу тебе объяснить. Твой понятийный аппарат слишком, как бы это сказать …
Женщина сделала паузу и выразительно посмотрела в глаза Павлу.
- Примитивен? Или просто не моего ума дело? - спросил он.
- И то и другое. Не обижайся, просто разум человека ограничен. Для его же блага. Я часть великого целого, потому могу быть здесь и где угодно, в прошлом, будущем и настоящем.
- А в голове ничего не перепутывается? - осторожно спрашивает Павел.
- Ничего, - улыбнулась женщина.
Павел вздохнул, еще раз попытался пригладить торчащие, как иглы дикобраза, волосы — женщина все-таки на него смотрит! - оглядел странное помещение и светящуюся полусферу.
- Так много всего хочется спросить, но ограниченный разум мешает. Обезьяной немного себя чувствую, - признался Павел. - Почему я оказался здесь? В этом мире?
- Не знаю, - пожала плечами женщина. - Скорее всего случайно.
- А как же это, как его - Великое Все? Создатель все ведает, все видит, он везде и всюду? - возмутился Павел.
- Время нестабильно, так как вселенная непрерывно растет. Нарушается последовательность событий, прошлое становится будущим и разумная сущность, известная как душа, оказывается не в том времени и не в том теле, - ответила Яга и развела руками. - Так бывает.
- Яга, я хочу домой. В свое время. Там моя девушка, которую я люблю с детства, мои родители. Там моя жизнь, а не здесь, среди неграмотных крестьян, ремесленников и нечистой силы. Отпусти меня! - взмолился Павел.
- Не могу. Мне не дано перемещать души во пространстве времени, изменять судьбы, дарить или отнимать жизнь.
- А чем ты вообще тогда занимаешься? - спросил Павел, от возмущения перейдя на ты.
- Исполняю решения Суда. Провожаю души к вратам, за которыми они либо падают, либо возносятся.
- Типа сами не пройдут долиной тени смертной? - буркнул Павел.
- Представь себе да, - кивнула Яга. - Борьба между добром и злом после смерти тела не заканчивается.
- Ну а мне-то как быть? Так и оставаться жертвой нестабильности пространства времени в двенадцатом веке?
- Можно попытаться все исправить, - чуточку подумав ответила Яга. - Зависит от тебя.
- Поди туда, не знамо куда. Принеси то, не знамо что. Так что ли? - скривился Павел.
- Примерно да. С той лишь разницей, что я укажу тебе путь. Но что ждет в конце, не знаю. Зависит от тебя, - повторила Яга.
- А принести чего?
- Ты сам сказал — не знамо что, - усмехнулась Яга.
Павел покрутил головой, круговыми движениями рук обрисовал некую фигуру и скривился, будто увидел таракана размером с ботинок.
- Не знамо что … в двенадцатом веке много чего не знамо что! Я могу целый список составить, - говорит Павел. - Ладно, схожу. Кольчужку и меч здесь оставить?
- Нет, бери с собой. Я скажу, где положить, - ответила Яга. - А теперь иди за мной.
Женщина идет к пламенной полусфере. Фигура в белом платье теряет четкость, будто бы растворяясь в воздухе, грива светлых волос наполняется светом и начинает светиться едва ли не ярче огненной полусферы. Еще мгновение и женщина исчезнет в огне. Спохватившись, Павел бросается за ней, прижав кольчугу и меч к груди …

Никто из живых не знает, как выглядит потусторонний мир. Да и есть ли он на самом деле. Религия утверждает, что есть. Но только потому, что существование иной жизни является краеугольным камнем любой веры. Грех и добродетель, награда и воздаяние, плюс и минус -  несводимые противоположные начала есть основа основ нашего мира. Единство и борьба противоположностей, вечная война тьмы и света породили мир людей, в котором добро и зло живут вместе и зачастую неотличимы друг от друга. Любовь и сострадание рождают зло, а доброе и светлое перерождается в зависть и гордыню. А в центре всего человек, которому дано право выбора. И этот выбор определяет путь ЖИЗНИ.
… «Надо было закрыть глаза, - с запоздалым сожалением подумал Павел, жмурясь и «двигая лицом», чтобы ослабить боль. - Будто молния!» Ослепленный, он стоит с прижатыми к груди доспехами и чувствует себя полным дураком. С досады бросает меч под ноги, следом отправляет кольчугу и прижимает ладони к глазам.
- Прости, мне надо было предупредить тебя, - слышит он виноватый голос Яги. - Световой переход ослепляет живых, но это не надолго.
- А в кино показывают какой-то туман. Вошел и вышел уже на ту сторону, - говорит Павел.
- Зрительный образ. На самом деле миры отделены друг от друга пламенем. Оно уничтожает любое телесное существо, что пытается пересечь границу между мирами.
- А я?
- Жив благодаря мне. Я ведь проводник между мирами, ты не забыл?
- Разве можно забыть такого … такую проводницу? Я открою глаза?
- Конечно. И не сильно удивляйся.
Услышав такое предостережение, Павел еще сильнее зажмурился — мало ли что может быть! На всякий случай глубоко вдохнул и принюхался — ничего, обычный воздух, только вроде как пылью пахнет и … болотом? Смахнув последние слезы открывает глаза и смотрит по сторонам — болото! Все тоже чертово болото, только высохшее до трещин в земле. Пучки густой высохшей травы чередуются с черными торфяными полянками, торчат кривые сучья мертвых деревьев. Небо затянуто серым туманом, воздух сух и неподвижен, чернеет на горизонте неровная полоса леса. Или гряда невысоких холмов.
Павел оглядывается —  дверь исчезла, одна сплошная стена, вернуться в дом в смысле гроб уже не получится.
- Спускайся! - слышит он голос Яги.
Она стоит внизу, на черной земле, белое платье и золотые волосы резко контрастируют с унылым и страшным пейзажем вокруг. Павел идет вниз по ступеням, на полпути спохватывается:
- Я меч с кольчугой забыл!
- Они не понадобятся, - говорит Яга. - Оставь. Иди за мной.
Павел поспешно сбегает вниз, опасливо глядя под ноги — не хватало только брякнуться носом в грязь!


               
                Глава 10.


Женщина в длинном белом платье, голубоглазая и золотоволосая по имени Яга — этого не может быть! Примерно так думал Павел, искоса поглядывая на красивую молодую женщину, идущую рядом и чуть впереди. Яга должна быть старухой в лохмотьях, во всех сказках так говорится. Оказывается, это совсем не так. Зависть и дурость людей сделали ее страшилищем. Как и кощунников.
- Интересно, а кто такой Змей Горыныч на самом деле? - произнес вслух Павел.
- Древний символ. Позже назовут Святой Троицей, - ответила Яга.
- Трехголовый дракон троица!? - изумился Павел.
- Да, - кивнула Яга. - Просто назвали иначе. Вера, которую сейчас насаждают силой и обманом, всего лишь новая декорация старой пьесы. Вечный сюжет, прочитанный по новому.
- Декорации, пьеса … разве в этом времени есть такие слова? - подозрительно спросил Павел.
- Ты уже забыл, что для меня нет понятия прошлого и будущего?
- Да, прости, засмотрелся тут. А где мы!? - вскричал он и остановился, остолбенело глядя на сплошную стену из камней и ползучих растений, похожих на лианы с огромными шипами.
- Граница миров.
- А чего такая страшная? - спросил Павел, удивленно рассматривая стену. - Нельзя было как-то иначе?
- Как? Типа заборчик, увитый цветами? Птички порхают, пчелки жужжат? - с усмешкой спросила в ответ Яга. - Не поймут, лезть начнут, заглядывать, интересоваться чего да как. Не забывай, мы в мире мертвых. Попадая сюда, души пребывают в крайнем смятении. Им нужны простые и понятные символы, знакомые по земной жизни.
- Но вокруг никого нет!
- Есть. Ты просто не видишь. Души не видят друг друга. Смерть штука строго индивидуальная, каждый носит ее в себе и для посторонних глаз она недоступна.
- То есть все умершие оказываются в этой пустыне?
- Не все, но многие. Ничтожно малая часть людей, которые жили правильно, вообще сюда не попадают и никакой стены на пути не видят. Только прямую светлую дорогу. Но она почти всегда безлюдна, - вздохнула Яга.
- А как мы так быстро здесь оказались? - не унимается Павел. - До стены-то далеко было.
- В этом мире все относительно, я же тебе говорила. Тут все не так. Оглянись и посмотри внимательно под ноги.
Павел завертел головой, посмотрел туда сюда, вверх глянул — на первый взгляд ничего особенного, все тускло, серо и неподвижно. Пелена серого тумана вверху, по земле стелется рваная дымка, заметая следы … какие!?
- Нет следов! - прошептал Павел. - И нет тени. У меня нет тени!!!
- Тут и солнца нет, - заметила Яга.
- Нет-нет, не в солнце дело. Если есть свет, то есть и тень. Слабенькая, но есть. А ее нет. И у тебя тоже нет. И следов нет!
- Да, - кивнула Яга. - Помнишь, ты помянул долину тени смертной? Это она.
 Стена, казавшаяся нерушимой преградой, вдруг содрогнулась и пришла в движение. Колючие щупальца странных растений медленно уползают. Камни движутся следом, скрежеща твердыми гранями и стреляя фонтанчиками пыли. Появляется трещина, она расширяется и растет. Внезапный порыв ветра сдувает пыль, песок и мелкие камешки пропадают, трещина становится шире и вот сплошная стена камня расступается, будто разрубленная невидимым мечом.
Яга бесстрашно идет вперед, блики от алмазных украшений играют на сколах камня, белизна платья режет глаз на фоне мрачных стен и золотом горят развевающиеся волосы. Павел идет следом за женщиной, безуспешно пытаясь стряхнуть засохшую грязь с одежды и хоть как-то привести в порядок торчащие волосы. У него нет тени, он стал черте чем, идет-бредет по предбаннику мира мертвых как тот Данте Алигьере, а в роли Вергилия красивая женщина в белом платье по имени Яга. Как-то так!

- А нам еще долго идти? - интересуется Павел, потому что конца края каменным сводам не видно.
- Не очень, - ответила женщина.
Павел пожимает плечами — в мире вечности «не очень» может означать что угодно. Оглянувшись видит, что проход исчез. Стены смыкаются  сразу за спиной, так что если остановиться, то …
- Мы пришли, - раздается голос Яги.
Павел оборачивается, удивленно глядит по сторонам — вокруг никого, сколько хватает глаз раскинулось поле, вдали обозначена темная линия не то леса не то гор, а прямо от его ног начинается тропа, которая упирается в околицу поселения. Вроде невелико, десяток дворов. Но кто знает, что там на самом деле, в этом мире обман и морок на каждом шагу.
Павел изобразил вздох — какие вздохи в потустороннем мире, тут и дышать-то нечем! - еще раз огляделся. Яги нет, исчезла. Значит, дальше топать самому, в деревне будут всякие нежданчики, надо собраться … вот интересно как? «Посылать» всех встречных? Морды бить? Или наоборот, как в сказках про хороших мальчиков, всем убогим помогать типа грядки полоть, щи варить, заборы поправлять да дрова колоть?
- Ладно, идем дальше, там видно будет, - произнес Павел вполголоса и решительно зашагал по тропе.

Вблизи поселение похоже на заброшенный хутор. Дома какие-то серые, из грубо отесанных бревен, крыты соломой. Изгороди - кривые палки тряпками связаны. Маленькие окошки похожи на бельмы слепца — стекла почти черные от грязи. А может это и не стекла вовсе. Земля вокруг заросла бурьяном, в густой траве мелькают серые силуэты каких-то шустрых зверьков. Взглянув на крышу ближайшего дома Павел увидел жиденький дымок, столбом поднимающийся из трубы, слепленной из глины и камней.
«Зайти пожрать? - подумал Павел. - Вроде не очень хочется, но мало ли что впереди». Он сворачивает с тропы и подходит к дому. Дверь полуоткрыта, в доме тишина, будто в морге. Но пахнет вареным мясом! Хмыкнув, Павел толкает дверь и входит в дом. Бросается в глаза крайняя бедность — земляной пол, закопченный до черноты бревенчатый потолок, серые от грязи стены и такая же серая печь. Из-за небрежно поставленной заслонки ползут струйки дыма, блики огня пляшут на грязной стене. Возле маленького окошка вплотную к стене расположены стол и лавка, сколоченные из неструганых досок криво косо черте как. Рядом приоткрытая крышка погреба.
Аппетит медленно пропадает. Но из печи тянет запахом уже сварившегося мяса с какой-то ароматной травой. Правда, не видно посуды и столовых приборов, но это не беда, есть можно и руками. Зато возле окна на лавке лежит здоровенная краюха хлеба. Отломить кусяру и жрякать, макая в наваристый бульон!
У Павла аж слюни потекли, как представил это дело. А запах мясного варева!!!
- Тут есть кто нибудь? Ау, хозяева, - скороговоркой произнес он и сразу нацелился на хлебную краюху.
- Я тута имеюсь! - раздался чей-то хриплый голос. - Чиво надо?
- И где это? В смысле «тута»! - удивился Павел и завертел головой.
- Тута значит здеся! - обидчиво говорит тот же голос и то, что Павел принял за хлебный каравай, поднимается на нелепых кривых ножках.
Странное существо, похожее на дефектный глобус поворачивается. Остолбеневший от удивления Павел видит нечто круглое, покрытое бородавками и трещинами, но с глазами. Вернее, одним глазом. Потому что второй глаз, левый, перечеркнут глубоким шрамом и закрыт. Кривая полоска рта ограничена с боков выступающими наружу клыками, торчат ушки на макушке вроде бегемотьих. Ноги у круглого «чуда» жилистые, выгнутые наружу и похожи на большие жабьи лапы, только без перепонок. И ручки такие же, жабьи. Сложены на … в общем там, где должен быть подбородок. И пальчики сплетены между собой.
- Ты кто? - спросил Павел внезапно осипнувшим голосом.
Прокашлялся и спросил еще раз:
- Что ты такое?
- Мыслящее существо харизматичной наружности, преодолевающее трудности горизонтальной пропорции, вербально одаренное, с альтернативным восприятием реальности и страстью к путешествиям.
- То есть  ты — Колобок? - полуутвердительно сказал Павел после короткого раздумья.
- Так меня называли старик со старухой! Не смей больше произносить это гадкое имя!! - зарычал генномодифицированный и альтернативно одаренный каравай.
- А как тогда?
- Коло Бог! - торжественно произносит Колобок.
- Круг Бога? Но это совсем другое. Это солнце и луна, а ты просто булка засохшая, которая говорить научилась. Кстати, где старик со старухой?
- Старуха там, - зловещим голосом произнес Колобок и указал кривым пальцем на печь. - А старик там, - и ткнул пальцем на крышку погреба.  - Охлаждается.
- М-да, вот не зря было говорено — сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок … еще два вопроса и все!
- Валяй! - ощерился криворукий батон.
- Почто родителей укокошил?
- Достали, - скривился Колобок. - Они во мне игрушку видели. Смолоду одни развлечения в голове были. Все по курортам да дискотекам! Баба юбками трясла, приключений на одно место искала. И соответственно, находила. Дед тоже хорош — ни одну козу не пропускал.
- Надеюсь, «козу» это в переносном смысле? - перебил словоизлияния Колобка Павел.
- Не знаю, не проверял, - отмахнулся Колобок. - Татух себе по-накололи, на жопах абсрак … абстракц … абсракские картины нарисованы! Дрянь всякую глотали, нюхали-кололись, в психлечебнице завсегдатаями были, заразы через передок понахватали такой, что и лечить не знали как. На старости — где-то годам к тридцати! - спохватились — детушек у них нету. Кто же нам воды стакан принесет, трусняк обосранный постирает да пожрать сготовит? - запричитал Колобок писклявым голосом.  - Спохватилась бабка, давай по сусекам скрести — ее-то «сусеки» уже ни на что негодны! - полы мести да воды нести. Замесила тесто наполовину из муки, наполовину из того порошка, что нюхали с дедом на пару. Масла добавила, да не простого, а гашишного. Спекли, хе-хе! - засмеялся Колобок скрипучим смешком.
Он шумно потянул воздух носовыми отверстиями, причмокнул узкими потрескавшимися губами и довольно закатил единственный целый глаз.
- Варево почти готово, - прошептал Колобок.
- А дальше что? Ты вроде из дома ушел — с окна на лавку, с лавки на пол и так далее, - произнес Павел, с трудом сдерживаясь, чтобы не блевануть прямо на загаженный пол.
- Было дело, - ощерил Колобок клыкастый рот. - Заскучал малость, решил оттопыриться не по-детски. Зайцу пасть порвал, волчару позорного отоварил по полной программе, медведя тупорылого вокруг пальца обвел, лису без зубов оставил. А так пела, так пела! Музыкального слуха ващще нет, а она поет, представляешь? Одни уроды кругом!!! - прорычал Колобок. - Но в целом оторвался клево, - произнес он спокойным голосом.
Запах вареного мяса усиливается, Колобок вращает глазом и притоптывает кривыми ножками от нетерпения.
- И второй вопрос — съешь бабушку с дедушкой, что дальше? Чем питаться станешь?
- Да ими же и буду! - с ухмылкой ответил Колобок. - Они оживают на следующий день как ни в чем ни бывало.
- И ничего не помнят?
- Нет. В этом-то и заключается вся прелесть здешней жизни! - вскричал Колобок и аж подпрыгнул от радости. - Убил и сожрал. Снова убил и снова сожрал. Разве это не клево?
- Нет базара, чувак, - произнес Павел. - Я тащусь от такой житухи. Просто Вальхалла.
- Чиво? Что за валя хала? - спросил Колобок. - Ты это о чем?
- О скандинавской мифологии. Вальхалла это дворец мертвых в загробном городе Асгарде. Туда попадают павшие в битве воины. И продолжают дальше маяться дурью в смысле продолжают свою героическую жизнь. Тамошние обитатели зовутся эйнхериями. С утреца нежрамши несрамши дерутся друг с другом. Раны заживают, головы прирастают, убитые эйнхерии восстают и всей толпой забивают вепря по имени Сехримнир. Затем потрошат, расчленяют, жарят и жрут евонное мясо. Чуть не забыл - вепрь энтот размера охрененного, чудным образом воскресает, так что мяса хватает всем. Нажрамшись вдоволь мяса энтого Схре … Схери ... Сех-рим-нира! - упиваются медом козы Хейдрун, которая постоянно жрет листья дерева Иггдрасиль. Чем занимаются другие жители славного города Асгард, неизвестно. Наверно, метут улицы, собирают мусор, говно тачками вывозят - мигранты, в общем. Из ближнего зарубежья.
Колобок набычился, засопел, единственный глаз раскрылся до предела, потрескавшаяся от сухости рожа перекосилась.
- Чего ты мне тут гонишь про каких-то хериев с дрысилиями? - рычит он.
- Не кипятись. Это упрощенная версия германо-скандинавской мифологии. Для особо тупых и альтернативно одаренных даже кино сняли. С неграми. Представляешь, древняя Скандинавия и негры? Но тебе, как я понимаю, надо еще простее. Слушай сюда — после смерти психопаты и больные на всю голову извращенцы попадают в некое место, где они могут всласть убивать и калечить друг друга. Когда надоедает, режут бедного кабанчика, жарят мясо на вечном огне тамошнего бога садистов и моральных уродов — как его? Вспомнил, Один! Жрут и запивают козьим молоком. Интересно, когда они все успевают — резать друг друга, резать кабана, жарить и доить козу … э-э … жарить мясо кабана и доить козу? - задумчиво произнес Павел. - Это же сколько надо съесть листьев бедной козе, чтобы давать такие надои? И какого размера эта коза, если объедает целое дерево и дает молока с медом на огромную толпу мужиков? Что-то тут явно не сходится. Но для идиотов и умалишенных сойдет.
     Рассуждения Павла прерываются истошным воплем. Колобок вопит так, что пригорелая корка на лбу осыпается. Он несколько раз подпрыгивает, машет ручками и рычит. Потом напыживается и прыгает, да так, что Павел едва успевает увернуться. Говорящая булка проносится совсем рядом, задев ручонкой волосы и даже вырвав пару волосинок.
- Вот зараза! - произнес Павел.
 Он никак не ожидал такой прыти от Колобка и потому продолжает удивленно смотреть на круглого чудика с одним глазом. Колобок отскакивает от стены, катится по полу, ловко запрыгивает на стол и, подпрыгивая и размахивая ручками, выкрикивает нечто трудно произносимое. Наверно, устрашающий клич древних воинов. Затем разбегается и опять прыгает, целясь прямо в голову. Павел снова уворачивается и так несколько раз. Это надоедает! Павел хватает заслонку и когда сбесившийся — интересно, с чего бы это? - Колобок в очередной раз устремляется в атаку, сбивает его хуком правой с заслонкой прямо в перекошенную рожу.
Обеспамятевшая от удара булка падает на пол без чувств. Павел кладет железную заслонку на макушку Колобку и несколько раз подпрыгивает на ней, превращая агрессивную запеканку в крошево. Находит какую-то грязную тряпку, расстилает и сгребает туда крошки. Ставит на место заслонку — хрен с ней, с бабушкой! - и уходит, не забыв прихватить узелок с крошками.
А чего еще-то? Порубанный на куски дед к утру оживет в холодке, баба выберется из горшка с супом обновленной, аки царевна Лебедь. Или это какого-то дурака Ивана варили? Ладно, неважно ...


               
                Глава 11.
               
               

 Выйдя из дома Павел вдохнул свежий воздух полной грудью. Дышится в потустороннем мире легко. Вот что значит жить в экологически чистом районе! Видок так себе, вроде заброшенной деревни, в которой живут алкоголики и мигранты, но экология на высоте.
- И что дальше? - спросил сам себя Павел.
Он на всякий случай ощупывает узелок с останками Колобка — не срастаются ли? А то будет как в известном кино — растают замерзшие осколки, слипнутся и восстанет плохиш Колобок, аки тот самый Т-1000 в исполнении Роберта Патрика.
- Вроде ничего, - бормочет Павел, жмакая сухари в узелке. - Хрустят. Что дальше? - говорит он, глядя на следующий дом. - Тут в каждую хату надо заходить или как?
И тотчас упирается лбом в ворота следующего дома.
- Какой сервис! - восхитился Павел. - И не надо спрашивать, как пройти. Прямо как в сказке Пушкина про старую дуру, которая получала должности и звания от рыбы. А дед посыльным работал.
Осторожно вытаскивает занозу из лба, аккуратно толкает створку. Ворота легко и без скрипа распахиваются, Павел с интересом крутит головой — а тут что интересного? Интересного было много. Стая собак дремлет возле дома. Псы здоровые, откормленные как бычки на убой, потому ленивые и незлые. Наверно.
Соломенная крыша сарая оккупирована кошачьей семьей. Черные, рыжие, серые в полоску и пятнами, коты и кошки зарылись в солому, только крупные ушастые головы торчат. Из сарая доносится приглушенный звон металла, тянет дымком из трубы и чувствуется знакомый запах окалины. В сарае явно кузница. За столом возле бревенчатого дома сидят старик со старухой и чего-то едят из глубоких глиняных тарелок. Деревянные ложки так и мелькают, перенося содержимое тарелок в непрерывно жующие рты. Бросились в глаза зубы - хорошие, белые, такое редко встречается у стариков.
   «Может, виниры поставили. Или съемные протезы, - подумал Павел. - Хотя какие нафиг виниры в двенадцатом веке? Просто здоровые зубы и все».
   По середине двора тлеет костер, неподалеку расположился закопченый котел, в котором свинью сварить можно и перекладина из бревна. Вздохнув — всегда положено вздыхать перед неизвестностью! - Павел входит во двор и направляется к обедающей супружеской паре. Собаки интереса к чужаку не проявили, кошки вообще по природе индифферентны ко всему, что ниже их, а звон металла в сарае не прекратился.
- Здравствуйте, - говорит Павел.
Чавканье и стук ложек не прекратились. Старик и старуха с прежним усердием продолжали есть какое-то варево и не желали даже на минуту отвлечься.
- Люди, я к вам по делу. Да хватит жрать уже! - не выдержал Павел.
- Не мешай, мил человек, надобно все съесть, иначе беда будет, - пробубнил старик набитым ртом.
- Это какая же? - удивился Павел.
- Репа растет! - визгливо говорит старуха, на секунду прекратив жевательные движения.
- Какая репа?
- Вон та, какая же еще!? - крикнула старуха и мотнула головой в сторону сарая. - За сараем, в огороде растет, проклятая.
Павел отступает в сторону, глядит и видит огромную, чем-то напоминающую воздушный шар с множеством свисающих в беспорядке веревок, репу. Она выдернута из земли, длинные страшные корни лежат на земле, как издохшие гады ползучие и чуть заметно шевелятся. Рядом яма, похожая на воронку от разорвавшейся бомбы.
- Так вы же ее выдернули! Она больше расти не будет, - сообщил Павел старухе.
- Будет. Еще как будет. Другая. Тебе отседова не видно, - ответила старуха, торопливо поедая содержимое тарелки.
- Чего вы все жрете-то? - грубо спросил Павел, не выдержав непрерывного чавканья.
- Ее проклятую. Репу эту, - ответил старик. - Едим каждый день с утра до вечера. За ночь новая вырастает.
- Так не ешьте, - пожал плечами Павел. - Никто же не заставляет.
- Если не есть репу, она вырастет такой, что наш дом раздавит.
- Так постройте новый в другом месте.
- Мы не умеем. Мы только есть умеем.
- Понятно, - вздохнул Павел. - Которые умеют только есть и у нас хватает. А в сарае что за грохот?
- Внучка наша, - ответила старуха. - Такая умница работящая. И красавица, каких свет не видывал.
- И чего умница-красавица там стучит?
- Топор правит. Репа-то вон какая здоровенная! Внученька топор-то уделает и репу на куски порубит.
- А собаки с кошками-мышками репу дергать помогают? - высказал догадку Павел.
- Точно так, - довольно произнес старик.
Отставляет пустую миску, встает в полный рост и потягивается. Павел отступает на шаг и с уважением смотрит на широкие плечи и выпуклую от мускулов грудь. Старуха тоже перестает работать ложкой, встает и оценивающе смотрит на Павла.
- Хилый ты какой-то, вялый, - произносит она, уперев руки в бока.
Мускульная мощь старухи почти не уступает стариковской. Такие же широкие плечи, вздутые мышцы рук и крутая грудь. Только «старушка» чуть ниже ростом.
- Хочу увидеть внучку, - пробормотал Павел, прислушиваясь к мощному звону железа.
- Ступай к ней в кузницу, - вкрадчиво говорит старуха и хитро так улыбается, показывая крепкие белые зубы.
Павел отступает на шаг, оглядывается. А псы-то как на подбор - крупные, мощные, мускулы выпирают из-под кожи буграми. Порода вроде московской сторожевой, только шерсть коротюсенькая, как у бульдогов. Одна псина зевнула, показав крокодильи зубы и клыки саблезубого тигра. Зверюга шумно вздохнула и посмотрела на незнакомца задумчивым взглядом. Типа сожрать сразу или на потом оставить.
Наверху послышалось мурчанье. Посмотрев на крышу Павел видит кота размером с кабана. Котокабан мурлычет, сладко жмурится и облизывает розовый нос. Рядом видны ушастые макушки других зверюг. Целая семья!
Осторожно, на цыпочках Павел идет к сараю, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на сухую веточку и не побеспокоить треском - прям грохотом ломаемого дуба столетнего! - полуденный сон кисок и песиков.
Непрерывный звон металла стихает, наступает тишина. Из приоткрытой двери слышится стук чего-то тяжелого и приглушенный звон упавшей — кастрюляки на двадцать ведер? Или ковша экскаваторного? В общем, упало что-то железное и тяжелое типа кузов самосвала. А спустя пару мгновений раздается ругань. Кто-то кроет отборной нецензурной лексикой некий предмет, упавший на ногу. И голос такой мощный, раскатистый. Под стать молоту, наковальне и прочим атрибутам кузницы, кузнечного цеха и прокатного стана металлургического предприятия.
- Внученька!? - прошептал Павел и ощутил слабость в коленях.
С трудом переставляя не слушающиеся ноги он приближается к полураспахнутой двери сарая. Взрыв эмоций уже потерял силу, слышно только недовольное бурчание и чавк. Мощный такой чавк, будто динозавр арбузы целиком жрет. Собравшись с духом Павел решительно — насколько это возможно! - входит в сарай. В полумраке ярко пылает горн. Огонь торопливо поедает свежую порцию угля, пламя гудит и дышит жаром. На массивной, похожей на башню танка, наковальне лежит молот … Тора! Иначе не скажешь, потому что такой же здоровенный, блестящий, с рукояткой из водопроводной трубы и покрыт затейливой насечкой. Рядом на перевернутой двухсотлитровой бочке сидит женоподобное существо. Кожаный фартук — вот верняк быка завалила и шкуру содрала! - закрывает до шеи, торчит только голова и видны руки Терминатора — вздутые шарообразные мышцы перевиты жилами, капли трудового пота спешат вниз по крутым склонам. Голова по-детски округлая, густые рыжие волосы сплетены в косы и голубые бантики уныло свисают с концов запорожскими усами. Лицо усеяно веснушками, курносый нос испачкан сажей, синие глаза под длинными ресницами широко распахнуты. Удивленное выражение зверского лица мило сочетается с громадной ложкой каши в ручище и полуоткрытой пастью, тоже набитым кашей. Видимо, из вареной репы. А из чего же еще?
- Здрссте … - тонким голосом произнес Павел, закашлялся, прочистил горло и уже более менее твердо повторил:
- Здравствуйте.
Немного подумал и добавил:
- Внучка.
- Чего тебе, доходяга? - прорычала внучка.
- Да так, зашел посмотреть, - растерянно произнес Павел. - Чего это я доходяга!? - возмутился он. - Я в армии с АГС-ом бегал, как пистолетом. В кузнице у Черняка молотом работал играючи. Да у меня мышцы как у ...
Внучка отставляет пустую миску с ложкой, снимает фартук из буйволиной кожи и встает в полный рост. Павел осиротело глядит на широченные плечи, выпуклую от мускулов (и всего остального, что должно быть у женщины!) грудь под холщовой рубахой и дубовую шею, которую обвивают бусы из блестящих камней, каждое с куриное яйцо, нанизанные на цепь для собак. Талия, подтянутый живот, крутые бедра и накаченные лодыжки ... Общую картину прокаченной бодибилгерши слега портили лапти, но не в лабутенах же молотом махать?  А еще он увидел топор, которым внучка корешки на репке рубить будет. Секира охотника на бегемотов!
- М-да … э-э ... кормили в армии не очень. Репы не давали, - кашлянув, сказал Павел как можно вежливей.
- Что такое армия? - спросила внучка басом.
- Дружина княжеская.
- Понятно. Так чего приперся-то?
- Да я так, мимо проходил. Зайду, думаю, к добрым людям, чего интересного узнаю.
- Да чего тут знать-то! Репа проклятая за ночь выросла, поутру выдернули. Теперь вот надо корни срезать, яму зарыть, а репу на куски порубить. Пошла я.
Внучка подхватывает тяжеленный топор одной рукой, кладет на плечо. Воздушная волна толкает Павла в грудь, от неожиданности он делает шаг назад, спотыкается и с размаху садится на пол. Под задницей что-то хрустнуло и заорало дурным голосом. Павел торопливо вскакивает, с ужасом оглядывается — неужели любимого котенка внучки раздавил? Нет, это мешок сухарей. Видно, расколотый Колобок в тепле да уюте слипаться начал, оживать. Как тот жидкий, который Т-1000.
- Вот зараз живучая! - обозлился Павел и чуток попинал останки злодейские, дабы не слипались. И совершенно не обращая внимания на хруст и возмущенный писк.
Отпинавшись всласть хотел было пойти за внучкой, да глянуть одним глазком, как девчушка репу на куски порубает. Но замечает какое-то движение в углу и слышит шорох. Павел оборачивается и замирает на месте — огромная, как дворняга, крыса медленно выходит из норы. Ушастая голова поворачивается, дергающийся крысиный нос нацеливается на мешок с останками Колобка. Крыса шевелит усами, глаза пуговицы неотрывно глядят на человека. Тварь втягивает воздух широкими ноздрями, приподнимает губу, показывая здоровенные клыки, в выпуклых глазах появляется нечто осмысленное.
- Кушать хочешь, киса? В смысле крыса, - спрашивает Павел. - Или мышка?
Крыса-мышка, естественно, молчит.
- Прости за дурацкий вопрос, - продолжает беседу Павел. С грызуном!
Тварь наклонила голову и прищурила один глаз. Из-за покатой спины, покрытой серой блестящей шерстью, высовывается еще одна крысиная морда, за ней другая и третья. Через пару секунд в двух шагах от Павла выстроилась в ряд целая дюжина крыс разной величины. Самая маленькая — ну совсем малышка! - была чуть меньше  кошки. Хорошей такой кошечки, откормленной.
Крысы словно стая волков расположились полукругом, в центре которого стоит Павел, ни жив ни мертв. Мыслей никаких, только голос сэра Пола Маккартни в голове напевает где-то в районе затылка: «Mamunia, Mamunia, Mamunia, о, о, о … - и опять — Mamunia, Mamunia, Mamunia, о, о, о, ...»
«С арабского mamunia переводится как «безопасное убежище, - подумал Павел. - В самый раз сматываться отсюда. Уж лучше внучка с топором, чем эти зверюги»! Медленно, стараясь не делать резких движений, он развязывает горловину узелка и высыпает хлебное крошево, то есть останки Колобка, на пол. Крысы разом теряют интерес к незнакомцу и принимаются за сухарики.
- Приятного аппетита, мышки. Колобок, прощай навсегда! - машет ручкой Павел и скоренько так пятится к выходу.
Выбежав из кузницы Павел на минуту останавливается — надо же оглядеться! - и застывает на месте, очарованный идиллической картинкой. Внучка - цветочек лазоревый, отрада дедули с бабулей! - машет секирой, аки добрый молодец Геракл в схватке с гидрой многоглавой. Отточенное до остроты бритвы лезвие на раз отсекает толстые извивающиеся корни, срубает наросты и рвет кожуру, будто целлофановую пленку для обертывания колбасы. Репа явно проигрывает в сражении с внучкой. Налитые кровью мышцы вздулись буграми, сарафан поверх исподней рубахи лопнул по швам, арбузная грудь играет выпуклыми «шарами», как мячиками.
- Потрясающее зрелище! - прошептал Павел, но вовремя осекся и замолчал — облико морале и Танечка превыше всего. - Дикая красота. Воображение идиота, - процитировал он классиков и махнул рукой.
Тем временем битва с репой продолжилась. Противник явно ослабевал. Шевелящиеся, как змеи, корни безуспешно обвивали и тянули в разные стороны столбообразные ноги внучки, норовили душить за шею и защемить нос. Все поползновения решительно пресекались ударами топора.
- Так ведь и себе можно что-нить срубить! - обеспокоенно говорит Павел, глядя на стремительные движения стального лезвия. 
Еще немного, еще чуть-чуть, победа близка! Бескомпромиссное сражение внучки и репы заканчивается победой человека. Девочка с топором вытирает пот со лба и застенчиво натягивает разорванную рубашку на крутые плечи. Дед и баба спешат к месте сражения с тачкой наперевес собирать останки расчлененного трупа вражины проклятой. А совсем рядом, буквально рукой подать, уже лезет из земли наглое мурло новой Brassica rapa. Или репы обыкновенной.
- Грандиозно! - с чувством произносит Павел. - Прям Куликовская битва на отдельно взятом огороде.
- Правда? - спросила внучка и застенчиво потупилась.
- Истинно не вру. Ты просто амазонка, женщина воительница. В лаптях, - добавил он с некоторой опаской.
- Сама плела, - похвасталась внучка. - Хочешь и тебе сделаю.
- Почту за честь, мамзель, - шаркнул  стоптанным сапогом Павел
«Попробуй откажи такой, - подумал он. - Самого на лапти пустит, а из яиц погремушку сделает».
- А что благородная мамзель делает сегодня вечером? - вежливо спросил Павел.
- Что такое вечер? - удивленно спросила внучка.
- Это, ну как вам сказать, - запнулся Павел — он вспомнил, что тут всегда хмурый день! - Это когда будет потемнее.
- В кузнице и сейчас темно. Идем туда.
Внучка кладет топор на плечо и выжидательно глядит на Павла. «Вот я ляпнул! - подумал он. - Похоже, она все буквально понимает. Надо включать задний ход».
- Может сначала примите душ, отобедаете?
- Что такое душ? - подозрительно спросила внучка, рука на топоре чуточку напряглась.
- Употела ты, девица красная, после битвы с репой. Ополосни чресла белые в бочке с водой дождевой. Ну, или в луже, - как можно вежливей ответил Павел.
- А зачем? - удивилась внучка. - Новая репа скоро вырастет, опять дергать надо. Потом рубить. Не, не буду. Идем прям щас в кузню, - предложила она.
- Тогда … э-э ... очень кушать хочется! - выпалил Павел.
- Хочется, - подумав, согласилась внучка. - Чую, дед с бабой уже репы наварили. Пошли жрать!
Мускулистая бабища широкими шагами идет к дому, Павел спешит за ней, с опаской поглядывая на здоровенный топор. Откормленные, как кабаны, псы поспешно расходятся в стороны, опустив головы и поджав хвосты. Коты навострили уши и подобрали лапы, желтые глаза неотрывно следят за женщиной с топором на плече. На спешащего за ней мужчинку внимания никто не обращает. Как будто и нет его. Павлу захотелось пнуть какого нибудь кота и швырнуть палкой в собаку. Или наоборот, пнуть собаку и швырнуть камень в кота — неважно! Важно то, что после этого его разорвут на куски пара котиков, а собаки даже не почешутся. В общем, пинать и швырять не стал.

Пылает костер, запах разваристой репы сбивает с ног. В громадном котле булькает густое желтое варево. Словно кипящая лава, оно выстреливает струйками пара. Раскаленные капли взлетают и падают обратно, чтобы выплеснутся за край и сгореть в пламени пожара, бушующего под железным брюхом. Мускулистая старушка одной рукой мешает кашу суковатой дубиной, другой держит черпак в полведра. Рядышком дед тянет руки, в каждой железный тазик. На столе лежат ложки, которыми можно отбиваться от стаи волков, а во главе стола восседает внучка лазоревый цветочек, положив литые мускулистые ручки на дубовые доски. Васильковые глаза смотрят ласково и призывно, густая челка прилипла к потному лбу, арбузные груди прут и норовят вывалится за край рубахи, чтобы сразить наповал худосочного мужичонку, что торчит кривоватым столбиком неподалеку. То есть Павла. 
- Садись мужчинка, - ласковым басом предлагает внучка.
Павел осторожно забирается на лавку. Ноги не достают до земли, а край стола оказывается на уровне шеи. Видна поверхность стола, горой возвышается могучий торс внучки, сияет ласковой улыбкой круглое потное лицо.  Когда мускулистая рука старика ставит тазик с горячей кашей, обзор сужается еще больше. Павел чувствует, что холодеют руки — банный таз репной каши в один присест слопать решительно невозможно!
Внучка заботливо кладет ложку возле тарелки и с улыбкой предлагает:
- Кушай, не стесняйся. Каши много, хватит на всех.
- Премного благодарен, мадмуазель! - пробормотал Павел.
Взявшись за край стола обеими руками, он встает на колени и берет в руку ложку черпак. Весит столовый прибор немало и лучше бы держать обеими руками, но тогда есть как? Павел осторожно проводит черпаком по краю тарелки, сгребая остывающую кашу, пробует — горячо и невкусно. Подув для вида на содержимое черпака  кладет на стол и оглядывается. Старик со старухой садятся возле внучки с тазами каши и голодными глазами смотрят на остывающее варево. Собаки сидят на задних лапах неподалеку, нюхают воздух и машут хвостами, поднимая облака пыли. Коты свесили головы с крыши, смотрят презрительно и свысока. Мышей переростков не видать. Наверно доели Колобка и отдыхают.
- Хорошо тут у вас, просторно, - заводит разговор Павел. - Живности всякой много. Чай хлопот не оберешься!
Старик и старуха хватают черпаки и наворачивают кашу как в последний раз. Внучка тоже не отстает, ест словно оголодавший суслик после зимней спячки, аж щеки раздулись. Не услышав ответа Павел вздохнул, откусил кусочек застывшей каши с края ложки и с тоской смотрит по сторонам. Похоже, влип. И надолго. Внученька лазоревый цветочек кабаниха жрет безостановочно, не забывая поглядывать на «мужчинку» - не удрал бы часом!
«Куда тут бежать? - подумал Павел. - Кругом одни сказочные психи. Если дед с бабой не догонят, когда улизну от внучки, то собаки поймают и порвут. Если не собаки, то коты загрызут. А если и коты оплошают, то мыши нагонят и затопчут. Надо что-то придумать».
Улучив момент, когда мускулистая старуха перестала жевать — половину тазика сожрала, перевести дух надобно! - быстро спрашивает:
- А чем собак-то кормите, милейшая?
- Ничем. Они сами кормятся, - ответила старуха, мощно отрыгнув и сплюнувши. - Котов жрут, - пояснила она.
- А коты?
- Мышами, кем же еще? - удивилась старуха. - А мыши репу обгрызают, сволочи.
- Скоты, - согласился Павел. - Так скоро и вам есть нечего будет, - сказал он, покосившись на громадный котел с остатками каши. Там еще на взвод солдат хватит!
- Давно вы так живете?
- Всегда.
- Не надоело?
- Чего это? - удивилась старуха и подозрительно глянула на Павла.
- Ну, каждый день одно и тоже.
- У всех так.
- Это верно, - вздохнул Павел.
«Родился, учился, женился, работал, умер — именно так проходит жизнь большинства людей, - подумал он. - Тихо да гладко, без рывков и взлетов. Повышение в должности счастье, две недели в Турции событие, покупка айфона зависть богов и баунти райское наслаждение в одном флаконе. Но если ты рожден в бедной семье, в глухомани забытой богом деревни, то все вышеперечисленное действительно достижение. Легко умничать тому, кто родился с золотой ложкой в заднице. А если ты от рождения никто и звать тебя никак, из бедняков, да еще и мигрант какой нибудь?»
- А где папа с мамой внучки вашей?
- У себя в хоромах. Отец, сынок наш, охотник на мамонтов знатный, мать хозяйством заведует — с медведЕй шкуры дерет, лосям рога сбивает, волкам хвосты крутит. Недосуг им дитем заниматься, вот и сплавили нам. Дитятко хилое, кожа да кости, смотришь и глаза слезами наливаются. Кормим и лелеем пушиночку нашу, - сказала старуха надрывно и смахнула скупую слезу черпаком.
- Далеко живут отсюда? Ну, папашка-то с мамашкой?
- Далеко-о, - покачала головой старуха. - В соседнем доме, за огородом.
- Да, это ехать и ехать, - согласился Павел. - А не думали к детям перебраться? И внученька рядом, и дед сыну мамонтов забивать поможет. А ты снохе медведей ловить будешь. Поможете отцу с матерью с хозяйством — глядишь, еще внуки будут.
Стук ложек обрывается, за столом наступает тишина. Мяукнул кот, гавкнула собака, пискнула мышь — мир замер как будто внезапно оборвалась стриминговая трансляция.
- Еще внуки будут!? - словно эхо повторил дед. - А разве так можно?
- Не можно, а нужно! Заняты родители, с утра до вечера на работе. За кредиты плати, за учебу детей плати, цены растут на все, как та ваша репа. Крутятся, как сумасшедшие белки в колесах, о себе да о своей жизни подумать некогда. А время идет! Насколько легче родителям, когда старшие рядом. Со школы встретят, в спортивную секцию отведут, накормят, напоят и проследят, чтобы одевались внуки тепло. Кто подарки на Новый год детям сделает? Кто в комнате уберет, пока родителей нет, а потом скажут, что это ребенок сам убрал и без напоминаний? Семья — это семь я! А не папа мама ребенок сирота и телефон в придачу.
- Репа растет, - неуверенно говорит старуха.
- Потому и растет, что выдергиваете. Репа тоже жить хочет.
- Ну, я не знаю, - неуверенно произносит старуха и вопросительно глядит на старика.
- Еще внуки будут, - мечтательно повторил дед.
- И внучки. Такие же красивые и умные, как эта, - торопливо говорит Павел, кивая на внучку.
А внучка, которая лазоревый цветочек, сидит ни жива ни мертва, только глазами хлопает — или ресницами? Как можно хлопать глазами!? - в общем, «блямкает» густыми ресницами и рот разинула, будто трехколесный велосипед в лотерею выиграла.
- Дом бросать жалко, - продолжает сомневаться старуха.
- Избушку-то? Разобрали, перенесли по бревнышку, собрали. Делов-то!
- Дед? - спросила старуха.
- Еще внуки будут, - повторяет старик, как сомнамбула, округлив глаза.
- Дед??
- Что? А, избушку перенести? Да запросто. Но я предлагаю комплексный подход!
Дед встает в полный рост, расправляет плечи и выпячивает и без того внушительные грудные мышцы.
- Это ты о чем? - интересуется старуха, подозрительно глядя на широкие плечи.
- Пацан прав. Один ребенок - это ни о чем! Перенесем избу ближе к детям, поможем им по хозяйству и займемся нашими детьми.
- Да ты что удумал, хрен старый? - возмутилась старуха. Но как-то не сильно возмутилась и даже чуточку покраснела.
- Даром что ли столько каши съедено? Почто жилы рвали, репу … репы выдергивая? - продолжил пламенную речь старик. - А ежели с внученькой нашей беде какая приключится? Сгинет сынок наш единственный в лесу дремучем в битве с мамонтами, а сноху медведи покусают до крови, что тогда? Как жить-то дальше!? - с надрывом в голосе произносит дед.
- Вот! И я о том же! - вскричал Павел и даже подпрыгнул на лавке. - Ставьте избу рядышком, да займитесь делом стоящим. Детей растите, помощников ваших. И чем больше детей, тем лучше. Да вы на собак посмотрите, вон сколько их! А сколько котов с мышами развелось? Шагу ступить нельзя. Серьезным делом люди занимаются, а вы все репа да репа. Плюньте на нее!
- Я наковальню тут не оставлю. Заберу с собой, - капризным голосом произносит внучка.
- И молот не забудь, - подсказал Павел. - Необходимая вещь для девушки.
- И топор?
- Конечно! В наше время без топора даже на дискотеку не ходят. Все парни твоими будут, - ответил Павел и сделал такое честное лицо, что самому противно стало.
- Значит, решено, - говорит дед голосом главнокомандующего вооруженными силами галактики. - Разбираем избу, переносим, ставим рядышком с детьми и каждый вечер занимаемся ими.
- Это в каком смысле? - уточнила старуха и покраснела еще сильнее.
- Во всех. С чувством, с толком, с расстановкой. И не отлынивать!
- Да, дорогой. Ты у нас глава семьи, как скажешь так и будет, - поспешно говорит старуха елейным голосом. - А теперь доедаем кашу и вперед!
Стукнули ложки, тазики отозвались приглушенным звоном, гора каши из вареной репы тает на глазах. Павел тихонько слезает с лавки и на цыпочках, на полусогнутых, выпучив глаза и сделав зверское лицо, крадется к воротам. Потому что именно так выглядят те, кто приближается к месту совершения противоправного действия. Или покидает место преступления с награбленным. Собаки смотрят наклонив головы на странного человека и сочувственно машут хвостами. Кошки следят с крыши, в желтых глазах осуждение и насмешка — мышей надо есть, а не репой давиться! А зверовидных мышей нет. Животами мучаются бедные, с Колобком съеденным борются. Хочет злодей бездрожжевой  воссоединения всех частей телесных.
Проскользнув за ворота Павел переводит дух и плотно закрывает створки. Пройдя несколько шагов оглядывается — дом и двор исчезли, снова поле и кромка леса вдалеке. Дорога ведет к стене, а за ней … за ней видно будет.


               
                Глава 12.
               
               

Стена возвышается перед Павлом, словно железный борт дредноута. Ни трещинки, ни выступа, только гладкий, слегка выщербленный временем и непогодой камень. «Какой еще непогодой? - подумал Павел. - И каким временем? В этом странном мире нет ни того ни другого. Все иллюзия, картинка, которую генерирует мой мозг и заставляет поверить в нее. В жизни, в так называемом «реальном мире» почти все есть картинка. Культура, искусство, политика — все картинка и не более. И всяк видит то, что хочет. И верит в то, что хочет. Потому что так легче жить. Выше головы не прыгнешь, стену лбом не прошибешь, плетью обуха не перешибешь — с детства слышим мы. «Но это заблуждение!» - сказал Никола Тесла. Вроде бы. Или это я только что придумал?»
 Стена дышит спокойствием и буквально излучает презрительное равнодушие к букашке, посмевшей приблизиться. Озлившись, Павел бьет носком стоптанного сапога по камню и тотчас раздается треск, словно неподалеку разорвался кусок ткани. Но вокруг никого нет! Павел еще раз бьет ногой, уже сильнее. Он не чувствует боли, хотя должен, зато слышит опять тот же странный треск, только в этот раз к нему прибавляется приглушенный грохот падения камней.
- Что  за фигня!? - шепчет Павел. - Вроде что-то ломается …
Отступает на шаг и бьет в стену с разворота каблуком, как тот Джеки Чан, которого в дословном переводе на русский кличут Иваном Драконовым.
Да, хорошо все-таки, что в русской культуре не принято дословно переводить иностранные имена, названия городов и даже некоторых стран! Ваня Драконов как-то не комильфо. Какой там еще дракон ростом метр семьдесят четыре!
Стена, казавшаяся несокрушимой, покрывается стремительно расширяющейся сеткой трещин. Слышится треск, скрежет и какой-то странный шорох. Павел отскакивает, цепляется ногой за какую-то неровность, падает, переворачивается и ползет в положении полусидя, активно помогая себе руками. В грохоте и пыли возникает здоровенная трещина, в которую может свободно проехать телега. Или легковой автомобиль, если кто не знает, что такое телега.
Павел встает и осторожно подходит к пролому. Пыль оседает и он с удивлением видит, что «несокрушимая» стена была толщиной в два пальца и была сделана - ну, не то что бы из говна и палок, но похоже. А дальше расстилается удивительно красивая долине меж невысоких горных хребтов. Сразу от стены начинается поле зеленой травы с удивительно красивыми цветами — красными, синими, розовыми и желтыми. На краю поля виднеется поселение. Одноэтажные белые домики, аккуратные небольшие огородики, сады и поля. Этакая деревня хоббитов, как в известной сказке про всевидящее око, кольцо всевластия и мирового злодея Саурона, что в переводе с квенья на русский означает мерзкий. Вообще-то вначале его звали Mairon, то есть восхитительный, но когда он возгордился и решил сам стать повелителем всего, начальство назвало его бякой и уволило со всех постов. И тогда восхитительный стал мерзким.
Увы, ничего нового! Исковерканный вариант Священного Писания. На большее у профессора кафедры английского языка Джона Рональда Руэл Толкина фантазии не хватило.

- Итак: поле, васильки-цветочки и белые домики невдалеке, - подумал вслух Павел. - Не хватает только дороги из желтого кирпича. И вроде посветлее стало.
Мир действительно перестал быть хмурым, серое небо наполнилось белизной, трава посвежела, будто только-только выбралась из земли, а уж цветочки просто глаз радовали нежными лепестками, что трепетали на легком ветерке и пахли, как … в общем пахли. Павел идет по полю, сминая траву и внимательно глядя под ноги — мало что в траве может прятаться. Может, норы суслячьи? В этом гадком загробном мире бывает черт знает что!
Однако норы не обнаружились, поле цветов заканчивается и начинается околица странного поселения. Странного, потому что никого нет. Не слышно скучного лая собак, не бродят куры в поисках закуски, не хрюкают свиньи, радостно копаясь в грязи. Да и нет ее, грязи. Все очень чисто, домики как игрушки и трава аккуратно подстрижена.
- Хорошо хоть дорогу посреди деревни не асфальтировали, - со вздохом произнес Павел. - Антураж натуральности сохранен. Ну, и что здесь будет?
Едва он это произнес, как распахнулись двери нескольких ближайших домиков и на встречу Павлу выходят девушки. Брюнетки, блондинки, рыжие и гнедые. Была даже с розовыми волосами и зеленой челкой. Все как на подбор — стройные, фигуристые, в шелковых платьях на два размера меньше, чем надо, да еще и с вырезами. Павел подтягивает живот, поправляет сбившиеся волосы и на всякий случай оглядывается — мало ли! Вдруг не его встречают?
Но встречали его. Девицы окружили Павла, улыбаются, смотрят типа застенчиво и как бы ненароком вырезами на платьях поворачиваются, да еще и оттопыриваются.
- Вот так сразу? - ошеломленно пробормотал Павел. - Хоть бы на ужин пригласили.
Словно по команде толпа девиц расступается и навстречу Павлу идет девушка просто ослепительной красоты. Мисс Вселенная в квадрате! Причем натуральная. На румяном лице ни грамма косметики, даже кончики ресниц не подкрашены. Чистая кожа буквально светится чистотой и естественным цветом восходящей зари. Голубые глаза сияют, как васильки. А золотые волосы ниспадают на плечи шелковым водопадом! Во внешности девушки просто нет ничего, что можно было бы назвать недостатком. Даже походка красива и напоминает движения пантеры. А не шлепанье и перевалку булок, как обычно ходят те, кто напялил кроссовки или тапочки.
Подойдя ближе девушка кладет руку на плечо Павлу и, глядя снизу вверх, нежным голосом произносит:
- Здравствуй незнакомец.
- Здрссте, - говорит вконец растерявшийся Павел. - Поражен … э-э … не ожидал … думал дракон явится.
Девушки заливаются мелодичным смехом. А та, что подошла, кладет вторую руку на плечо Павлу и тихо с улыбкой говорит:
- Здесь нет драконов. Здесь только ты и я.
- А эти? Вокруг которые.
- Они будут служить нам с тобой, - произносит девушка и становится еще ближе.
Павел невольно кладет руки на талию и ощущает, как грудь девушки касается его груди, а левое бедро — то самое, что оголено вырезом на платье до самого аппендицита! - прижимается к промежности. Кровь ударила в голову так, что мир вокруг поплыл. Он невольно обхватил девушку за талию и прижал к себе. Девушка охнула — это обязательно надо делать в данной ситуации, чтобы подчеркнуть мощь мужчинскую! - и жаркий выдох с легким стоном нагрел Пашино ухо почти до точки кипения.
 Фокус простенький, но эффективный. И сработало бы верняк, если бы не одно странное обстоятельство — выдох с невыносимо томным стоном обдал Павла едва уловимым запахом гнили. Так бывает при начинающемся кариесе, когда зуб гниет и уже реагирует на холодное и горячее. Или барышня давно не чистила зубы. Некогда было, суженого ряженого ждала да высматривала.
Когда краса невыразимая попахивает дерьмом - это отрезвляет! Хорошо знакомый по армейской службе холодок близкой опасности царапнул затуманенный разум и Павел, еще не осознавая до конца возможную опасность, в последний момент уворачивается от ищущих губ красавицы.
В конце концов он тоже давно зубы не чистил и черт знает сколько по загробному миру шляется.

- Что с тобой? - спросила девушка и васильковые глаза наполнились слезами. - Я совсем не нравлюсь тебе?
И опять чуть слышный запах гнили, так резко контрастирующий с нежным лицом и золотыми волнами волос.
- Да нет не знаю, - пробормотал Павел волшебную фразу и разжал руки.
- А кто знает? И вообще - да или нет? - удивленно спросила девушка, слегка отстранившись и чуточку отвернув лицо.
Но руки с плеч не убрала и Павел почувствовал, как нежные пальчики с розовыми ноготками впиваются в кожу сквозь ткань рубашки.
- Я еще не готов к серьезным отношениям, — произнес Павел, багровея от сдерживаемого смеха. - Мне … мне надо подумать!
- Подлец!!! - прошипела красавица.
Изо рта подуло такой гнилью, что Павел отшатнулся.
- Чего это сразу подлец!? - возмутился он. - Подарков не дарил, предложений не делал и вообще вижу первый раз в жизни. Это тебе замуж приспичило, а не мне.
Фраза получилась довольно длинной, надо бы короче. Но мысль должна быть раскрыта полностью, чтобы дошло с первого раза. К тому же пока ты несешь всякую чушь своему оппоненту, есть время собраться с мыслями и принять единственно правильное решение. В данном случае рвать когти как можно быстрее, ибо будь ты хоть трижды чемпион мира по карате, джиу джитсу и борьбе нанайских мальчиков, связываться с толпой разъяренных баб дело совершенно гиблое.
Павел отталкивает вонючую красавицу, ее когти рвут рубаху, оставляя болючие царапины на плечах и бежит прочь что есть мочи. Многоголосый вой, похожий на хоровое пение стаи проголодавшихся волков в лунную ночь, разрывает благостную тишину загробного мира и топот множества ног заглушает его.
«Будто табун лошадей за мной гонится, - подумал Павел. - Как на лабутенах по паркету скачут!» Он оглядывается. Увиденное воодушевило так, что помчался сломя голову и моля Бога, чтобы пояс на штанах не развязался. Потому что гонится за ним стадо чудовищ, человекообразных тварей и страшилищ из ночных кошмаров. Безобразные существа с человеческими головами, туловищами зверей и паучьими лапами. От прежних красоток остались только густые волосы, наполовину черные наполовину седые. Обтянутые тонкой зеленоватой кожей черепа скалятся щербатыми ртами, круглые навыкат глаза налиты кровью и горят натуральным огнем, будто в головах угли тлеют. Высунутые кроваво-красные языки полощутся на ветру, вязкие слюни выплескиваются наружу, липнут к волосатым спинам, покрываются пылью и комками падают на землю.
Топот и визг тварей настигает, еще немного и самая шустрая из них сможет дотянутся до наглого смертного когтями. Павел бежит из последних сил, пот заливает лицо и легкие работают на пределе. Вдобавок чертова дорога идет на небольшой подъем. Оно бы ничего, если никуда не торопишься. Но когда силы на пределе, ощущается как бег в гору с мешком картошки на спине.
Дрогнула земля и тяжкий грохот позади обрывает топот множества ног, крики ярости сменяются воплями страха и боли. Павел оборачивается. От усталости ноги подкашиваются, он падает на одно колено и видит, как расступается земля, поглощая перепуганных и растерянных чудовищ. Страшилища исчезают в провалах одно за другим, из ям вырываются языки пламени и клубы дыма. Через несколько секунда все кончено, пласты земли сошлись, трещины исчезли, дым и пламя развеялись. Остался только запах гари и звенят в ушах предсмертные вопли чудищ. 
Павел опускается на второе колено и сбивчиво произносит, глядя в серое небо:
- Не знаю, что и сказать. В любом случае большое спасибо. Я бы сам ни за что …
Он хотел сказать «не управился», но вместо этого заорал «а-а-а!!!». Потому что земля под ним тоже разошлась и он ухнул вниз. Но дымом не пахло, отметил он про себя. Рыбой завоняло. 

Падение длилось недолго. Павел не успел перевести дух, чтобы дальше орать свое «а-а-а», как полет «к центру Земли» обрывается банальным шлепаньем в грязь. Жирную, восхитительно теплую и вонючую. И главное -  мягкую. Будто в свежие экскременты упал. Вонючая жижа приняла его ласковые объятия, залепила глаза и рот, пролезла под рубаху и штаны, въелась под ногти и укрыла с головой. Хорошо, что пасть успел вовремя захлопнуть!
Тонуть в грязи Павлу не хотелось. И вообще тонуть тоже. Начинает бешено барахтаться, пытаясь выбраться на поверхность и это удается. Грязь оказалась неглубокой или его бестелесная задница была очень уж легкой, но вынырнуть из грязевой ванны получилось. Кое-как разлепил глаза, раскинул руки, чтобы не проваливаться обратно и огляделся. Он упал в болото. Чахлые кусты непонятных растений ютятся на плоских кочках, блестят пятна чистой воды, окруженные со всех сторон зеленой ряской. И над всем этим великолепием колышется вонючий туман гнилостных испарений.
- Болото! - с отвращением произносит Павел, стараясь не шлепать грязными губами. - А в болотах водятся жабы, пиявки и комары. Вопрос — какого они тут размера?
Вопрос архиважный, учитывая недавнее приключение с симпатичными девушками. Но стоило только сказать нет-не-хочу-не-буду и барышни тотчас превратились в разъяренных фурий. Едва ноги унес!
Пахучий туман на минуту рассеивается и Павел видит неподалеку островок вроде бы твердой земли. Даже дерево какое-то растет. Не раздумывая более  гребет туда, с трудом выдираясь из липкой грязи. Жижа злобно пузырится пахучими газами, от вони слезятся глаза и чешется в носу. Невыносимо хочется чихнуть и вытереть лицо, но руки в грязи. Вдобавок липучая грязь норовит стащить сапоги, а с ними вместе и штаны. Этого нельзя допустить ни в коем случае!
Извиваясь и выкручиваясь, как перепуганный червяк, Павел выбирается на твердый берег. Неподалеку тускло блестит лужица затхлой болотной воды, в которой можно смыть грязь. Кое-как ополоснувшись Павел идет по склону наверх, к одинокому кривому деревцу, похожему на скелет человека, стоящего на коленях.
- Может и правда скелет, - раздраженно говорит Павел, вытирая мокрое лицо. - В этом дурацком загробном мире может быть что угодно.
Но дерево оказалось деревом, только высохшим до полной безжизненности на песчаной макушке холма. А вот рядом с ним сидит на корточках небольшого роста человек в лохмотьях и горько плачет. Обветшалая рубашка неопределенного цвета расходится по швам, штаны оборваны, будто собаки грызли, седые редкие волосы на голове сбились в грязный узел, жилистые руки покрыты коростой. Неизвестный так грязен, жалок и убог, что вокзальный нищий рядом с ним выглядел бы чиновником областной администрации среднего уровня.
- Здорово дед! - произносит Павел.
Он решил не ждать, когда оборванец соизволит обратиться к нему — а это обязательно должно произойти, он же не просто так встретился на пути! - и потому с ходу берет рога за быка в смысле вы поняли.
- Чего такой грустный? В должности понизили, лишили премии, перенесли отпуск с февраля на июль? Неужели женился!? - трагически воскликнул Павел и заломил руки. Сначала одну, потом вторую.
Неизвестный поворачивает голову и злобно кривит чумазое, заросшее волосами лицо.
- Шутить изволишь, господин хороший? - спрашивает он противным скрипучим голосом. - Сам-то чему радуешься, позволь спросить.
- От баб спасся, вышел из грязи, но не в князи, - ответил Павел, оглядываясь по сторонам.
Сколько хватает глаз тянется унылый болотный пейзаж, драпированный мутным туманом и вонючими испарениями затхлой воды.
- М-да, картинка так себе. Чего грустишь? Не знаешь, как выбраться или наказан так, дедуля? - спросил Павел.
- По делу я тут, - буркнул странный дед.
- Ну так расскажи мне, какое может быть дело на болоте. Вдруг и я захочу.
Дед насупился, поскреб пятерней заросший грязью и волосами затылок, смахнул невесть откуда взявшуюся муху, вытер кривым пальцем одинокую слезу.
- Помощь мне нужна, мил человек. А нету ее тута! - со вздохом ответил дед.
- Нету тута? В смысле не знаешь, как выбраться отсюда?
- Отчего же? Тайная тропинка нам известна. Помощник мне нужОн.
- Чего же ты приперся сюда в одиночку? - удивился Павел. - Надо было помощника с собой взять.
- Не доверяю я. А вот ты кажешься мне честным.
- Да ну!? Это ты по лицу определил? - спросил Павел, размазывая болотную грязь по физиономии.
- И по лицу тоже, - уклончиво ответил дед.
- Ну и какая помощь тебе нужна?
- В этом болоте спрятан сундук с сокровищами. Сундук-то я нашел, а вот вытащить не могу, сил не хватает. Ежели ты мне поможешь, я с тобой добычей поделюсь.
- Так это я на остров сокровищ попал? - усмехнулся Павел. - Сокровища Флинта по среди болота, ага. Йо-хо-хо и бутылка рома! Ладно, что надо сделать?
- Веревочный конец в траве видишь? Там, правее! Тяни за нее и сундучок появится.
- А велик-ли сундук-то? Может лучше трактором?
- Ты справишься, - отмахнулся дед.
 
… сундук не выдерживает удар, стенки треснули, гнилые доски разваливаются и в зловонной прибрежной грязи появляется сверкающая пирамида драгоценных камней. Прозрачные, как утренняя роса, бриллианты. Кроваво-красные рубины. Зеленые изумруды. Голубые сапфиры и аквамарины. А на вершине этой горы бесценных камней закатным огнем горит красный алмаз размером с куриное яйцо.
- Ну как тебе, парень? - спрашивает дед, снимая двумя пальцами темно-зеленые водоросли с ушей.
- Впечатляет, - покачал головой Павел. - Очень впечатляет.
- И только!? - сердито произнес дед. - Да хоть видишь, какие тут камни-то? Ты хоть раз в жизни видал такое, а?
Он подносит к лицу Павла огромный рубин, бережно держа его на ладони.
- Ты посмотри, какой камень!
- Да, камешек что надо, - согласился Павел, морща нос и отворачиваясь, потому что от деда запахло тухлятиной. - Дай-ка мне.
Даже в грязевых подтеках рубин был прекрасен. Глубоко внутри горят маленькие огоньки, словно семья светлячков забралась внутрь и уснула там. Грани играют светом, дразня и завлекая красными искрами. Камень притягивает и в тоже время отталкивает. Он пришелец из другого мира, он полон тайн и загадок!
- Да, хорош камешек. И остальные тоже, - задумчиво произнес Павел. - Только мне вся эта красота даром не нужна.
И бросает рубин в кучу. Рубин ударяется об сверкающую гору, бриллианты и сапфиры катятся вниз, а красный, как закат, алмаз срывается с вершины и падает в грязь, словно простой булыжник.       
Дед побагровел, мощно вдохнул болотную вонь и выпучил глаза так, словно решил выдохнуть из другого места, но что-то пошло не так.
- Не злись. Ты пойми, чудо болотное — камни это зло, - наставительно говорит Павел. - Даже один такой брюлик убить может. А ты мне кучу предлагаешь. Не ожидал я от тебя такой подляны на пустом месте, дед. Не ожидал!
- Ты … ты … чего несешь-то, а? - просипел дед, хватаясь за голову.
- Между нами сейчас стена. Стена непонимания, - продолжал Павел. - Ее надо разрушить. Возьмем, скажем, этот брюлик.
И с этими словами достает из грязи кроваво-красный алмаз.
- Здоровый какой! - пробормотал Павел. - Как яйцо! Так вот дед, скажи мне пожалуйста, что делать с этим вот камнем? Носить на шее на цепочке? Глупо и неудобно. Сделать кольцо на палец золотое и присобачить камень к нему? Еще глупее и неудобнее. Остается только корона царская. Ну и где я тебе тут царя найду? Я-то не царь. Придется ехать в город стольный, к царю на прием записываться, объяснять чего да зачем, - вздохнул Павел. - Допустим, принял он меня. Ты думаешь, он купит этот камень? Да как бы не так! Знаю я этих царей. Камень себе заберет, а мне башку прикажет срубить, чтобы не болтал лишнего. Кто я такой для него? Никто и звать меня никак.
Павел подбросил алмаз, поймал, еще раз подбросил и швырнул в кучу.
- Пойми дед, золото да каменья драгоценные самая бесполезная вещь на свете. Хуже того — они опасны. Сколько народу сгубили из-за этих побрякушек — не счесть! Потому и зовется сокровищем, что кровищи пролито немеряно. В общем так — забери эти камни и утопи в самом глубоком месте. И что бы я этого больше не видел! - строго произнес Павел.
У деда глаза на лоб лезут. Он несколько раз подпрыгивает на одном месте, кривит и без того малосимпатичную рожу и шевелит губами, как в немом кино. Павел на всякий случай отступает на пару шагов и сжимает кулаки — мало ли чего удумал этот дед! Он хоть и невысок ростом и в плечах не широк, но кто его знает? Вдруг он мастер боевых искусств. Как начнет визжать, прыгать, страшные китайские рожи корчить, да каменьями драгоценными кидаться — куда бежать, ежели вокруг одно болото?
Однако прыжки деда стали как-то странно замедляться, а потом и вовсе прекратились. Лохматый чудик застывает в очередном прыжке и начинает как бы растворяться в воздухе. А вместе с ним гаснут и пропадают жемчуга, да изумруды яхонтовые вместе с обломками сундука. Сгущается туман, густая белая пелена обволакивает остров со всех сторон и подбирается к Павлу. Туман накрывает его с головой, тело обдает жаром, наэлектризованные волосы трещат и шевелятся. Вспыхивает яркий свет, Павел запоздало жмурится и слезы текут по щекам.
- Вот засада опять! - произносит он и трясет головой, как конь.
Вытирает лицо рукавами рубахи, осторожно открывает глаза. Видит пылающую, но не обжигающую полусферу, потоки тумана на стенах и потолке. И потрясающей красоты женщину в белом платье с золотым обручем на голове, которую почему-то обзывают бабой Ягой.
- С возвращением, - произносит она с улыбкой.
- Спасибо. Ничего, что я весь в грязи? - говорит Павел и замолкает.
На штанах и рубахе ни пятнышка, сапоги как новые, руки чистые и даже под ногтями не осталось болотной грязи.
- А как же? - растерялся он. - Когда успел-то?
- Пламя очистило тебя. С той стороны ничего не может попасть в мир людей, - ответила Яга. - Теперь ты можешь идти.
- Но я вроде бы должен найти и принести не знамо что, - нерешительно произносит Павел.
- И ты все сделал.
- Мадам, вы говорите загадками. Я каким ушел, таким и вернулся. С пустыми руками.
- Человек, порождение материального мира! - вздохнула Яга и покачала головой. - Люди приходят в земную жизнь с ничем. С ничем и уходят, оставляя одряхлевшее тело. Но возвращаются в свой настоящий дом другими, изменившимися. В этом и заключается смысл земной жизни. А вовсе не в накоплении барахла, получения высокой должности и покупки земельных участков. По иронии судьбы, то есть суда Божьего, земли хватает всем — если ты понимаешь, о чем я. Ты стал другим, остальное неважно. Теперь ступай.
Расступается стена тумана, распахивается дверь и в дом проникает ночной холод, влажный воздух болота обнимает ноги, бодрящий запах гниющих водорослей освежает.
- Иду-иду, - заторопился Павел, чувствуя что дальше задавать вопросы не следует.
Он выбегает из дома и уже за порогом запоздало вспоминает, что забыл меч и кольчугу. Возвращаться поздно, да и нельзя — дверь за спиной будто вросла в стену, уже не откроется. Павел спускается по скрипучим ступеням, на ходе придумывая оправдание и останавливается. На нижней ступеньке лежит аккуратно сложенная стопкой кольчуга, рядом в землю воткнут меч. Сталь сверкает и блестит, как зеркальная, а кольчуга искрится и кажется, будто сделана не из железа, а чистого серебра. Павел осторожно берет в руки кольчугу и удивленно качает головой — кольца буквально переливаются неземным светом, броня холодна как лед и легка, словно пушинка.
- Ну нифига себе! - потрясенно говорит Павел и прикусывает язык — чутье подсказало, что так выражаться не следует.
Пальцы сжимают рукоять меча. Вес не ощущается, меч будто продолжение руки. Так и хочется сказать …
- Где тут зомбаки? - озвучивает кровожадную мысль Павел и медленно проводит мечом над землей.
Грубая болотная трава бесшумно сыпется, срезанная необыкновенно острым лезвием.
- Пашенька, это ты? - слышится дрожащий голос кузнеца. - Так быстро вернулся.
- Чего? - не понял Павел. - Что значит быстро?
- Ты вошел в избу и сразу вышел, - ответил Черняк.
Павел огляделся по сторонам. Вокруг темно, мерцают редкие звезды над головой, круглая луна освещает землю тусклым светом, воздух колется холодными иглами, звенит в ушах полуночная тишь.
- Меч-то какой у тебя. И кольчужка! - тараторит кузнец. - Все получилось? Когда же ты успел?
- Да я … - говорит Павел и тотчас умолкает.
«Что говорить? Кузнец все равно не поверит, - подумал он. - Я сам мало что понимаю. Похоже, Эйнштейн был прав, когда утверждал, что время всего лишь иллюзия».
- Дело сделано, пора домой, - решительно произносит Павел. - Пошли отсюда.
Вешает кольчугу на шею, как шарф, а меч кладет на плечо. Черняк шустро поднимается с земли, кивает и кланяется, будто князю великому.
- Как скажешь, боярин! - говорит он подобострастно. - Только вот утопленники ... того ... обидел ты их сильно.
- Эти что ли?
Павел поворачивает голову. Неподалеку трое мертвецов все еще пытаются выбраться из грязи. Один из них встает в полный рост и медленно идет навстречу людям, вытянув руки с растопыренными пальцами. Двое других тоже кое-как вытаскивают себя из трясины и, злобно урча, бредут следом за первым.
Павел снимает меча с плеча. Железо сверкнуло в ночи, как молния, на мгновение озарив все вокруг. Мертвецы останавливаются, будто уткнувшись в невидимую стену, а затем начинают пятиться и даже закрываться ладонями, словно испугавшись.
- Пошли. Не обращай внимания, - сказал Павел.
И всю дорогу до дома они шли в полной тишине, которую никто не смел нарушить даже писком.




                Часть 2.
               

                Глава 1.

 Вернулись под утро, потому решили никого беспокоить. Спать хотелось так, что даже забыли о собаках, которых одноглазый Деян, смотритель порядка и страж хозяйства, выпускал на ночь. Павел первым перелез через частокол, дивясь собственной ловкости — раньше вроде таким не был? Или был? Ладно, плевать … спрыгнул и сразу оказался в кольце здоровенных лохматых псов, которые молча глядели на Павла и вроде как собирались съесть его.
- Еще чего!? - возмутился Павел. - Я ваш хозяин. Меня есть нельзя.
Сказал как отрезал. Но на всякий случай краем глаза осмотрелся на предмет стремительного возвращения обратно. Увы, забор высок, с земли не запрыгнуть, а Черняк наверху притих и даже уменьшился в размерах. Но бежать не пришлось. Услышав голос Павла собаки почему-то поджали хвосты и разбежались. Здоровенные псы, каждый из которых мог волка на раз порвать, приседая и оглядываясь, пустились наутек.
«Наверно, болотом сильно воняю, - подумал Павел. - Помыться надо бы». Он взглянул на бочку с дождевой водой. Чистая, прозрачная и … холодная! «Да ну на фиг, — решил Павел. - Завтра». Слабая тень мелькнула за спиной и шустро пропала за дверью кузницы. Это Черняк проскользнул, воспользовавшись моментом.
- Хоть бы спасибо сказал, - недовольно произнес Павел. - Всю работу за него сделал я, а он деньги с князя получит. Хотя с другой стороны ковал он, я только помогал. Но договаривался с Ягой не он!
Махнул рукой и побрел в сарай. Проснулся Павел только в полдень. Как обычно кудахчут куры, орет петух, доносится звон железа из кузницы. После ночных приключений спалось как убитому. А теперь есть хочется, будто три дня желуди грыз и водой запивал. Помылся в бочке, расчесал отросшие волосы и бороду. Повариха, узрев молодого боярина, стремглав бросается к печке, а помощница дрожащими руками расставляет посуду. Завтрак должен быть легким — решил Павел. Нельзя нажираться с утра. Поэтому на столе появилось блюдо драников, вчерашние пол гуся, краюха черного хлеба — от черной икры Павел решительно отказался! - кружка кислющего кваса. Пока Павел завтракал, повариха с помощницей стояли неподалеку и ловили каждое его движение. В переносном смысле разумеется! И вообще скоро вся дворня повылазила и таращилась на Павла, будто впервые его видела.
Наевшись Павел встает из-за стола и, напустив строгий вид, произносит:
- Вот что, стряпуха. В следующий раз …
Договорить он не успевает. Женщина падает на колени, следом помощница и две бабы голосят на весь двор:
- Смилуйся боярин!!! Нетути посуды серебряной, Деян проклятый запер в подвале, никому не дает, ирод кровосос ядовитый.
И утыкаются лбами в землю так, что песок взметнулся.
- Я насчет гуся, - растерялся Павел. - Готовите вы уж больно хорошо, а мне много жра … э-э … кушать нельзя, расплываюсь шибко. Одной ножки хватит. Да не убивайтесь вы так. Не съем я вас! - возмутился Павел.
- Ой, не надо, не надо! - завизжали бабы и кинулись бежать.
Павел почесал затылок, скривился и произнес:
- Похоже, слово «съем» зря сказал. И чего все такие пугливые?

Кузница встретила жаром раскаленного горна, звоном железа и запахом пота. Мелкий проныра Ясень здоровенными клещами поворачивает злобно-красную заготовку меча, Черняк лупит молотом. Всякий раз, когда поднимает молот, внимательно глядит на рукоять — нет ли трещины? Ясень конечно поменял ее, но мало что!
- Здравствуйте всем. Извиняюсь за опоздание, - говорит Павел с порога.
Черняк кладет молот на плечо, вытирает потное лицо рукавом.
- Ничо-ничо, ты вчерась большое дело сделал, твое право отдохнуть как следует, боярин, - говорит он. - Поработаешь али как?
- Где моя кувалдочка? - ответил вопросом Павел.
Удары железа о железо возобновились с новой силой. Заготовка на глазах уменьшается, становится плоской и вытянутой. Ясень только успевает поворачивать. Так день и прошел, в звоне железа и пылающих искрах окалины. Вот что значит позавтракать черным хлебом без черной икры!

День приезда князя приближался неумолимо. Весь город и окрестные села готовились к встрече хозяина. Князь не просто правитель, он владелец всего и вся на своей земле. Иначе и быть не может, потому что если не мое, то зачем беречь и защищать ценой жизни своей и жизни дружинников. Жители города тоже это понимали и были готовы отдать последнее князю, который, в свою очередь, обязался отдать свою за город и горожан.
Черняк и Павел работали с утра до вечера, чтобы выполнить заказ воеводы к приезду высокого гостя. Когда гонцы с Большого Китежа принесли весть, что князь уже там, кузнец облегченно вздохнул — князь пробудет в городище дня три, потом еще столько же идти конными сюда, до Малого Китежа.
- Успеваем! - выдохнул он.
- Чего? - не понял Павел.
- Шлем княжеский успеваем сделать. Решил я князю от себя подарок сделать — шлем не хуже заморского!
- То есть броня и меч от княжеского посадника, а шлем от тебя? Не боишься поперед воеводы идти?
- Отчего же поперек? - удивился кузнец. - Шлем будет подарком от всех кузнецов всего города, я договорился. Нам с тобой только железо шеломное ковать. Налобник с навершием, бармицу и кольчужную сетку другие сделают. Собирать да украшать третьи станут.
- Бармица, сетка ... а это не одно и тоже? - наморщил лоб Павел.
- Мы особый шлем сделаем — бармица закроет плечи и верхнюю часть груди. А кольчужная сетка поверху. С тебя сделаем.
- Чего это с меня? - удивился Павел. - Нешто мы с князем одного размеру?
- Видал я его. Вроде вы одинаковые. Но если что подогнать можно.
- Как можно подогнать железный шлем!?
- Подкладку толще сделать. Что непонятного?

До приезда князя остался один дневной переход. Начищенный до блеска, с насечками да завитушками золотыми, шлем казался доспехом сказочного героя. Черняк заставил Павла примерить на себя, что бы посмотреть, как будет выглядеть «в натуре». Шлем сел как влитой. Кольчужная сетка легла на плечи, укрытые латными пластинами. Такие же покрывали верх груди и спины. Торс закрыла кольчуга с нашитыми стальными пластинами.
- Красавец мужчина, - вынес вердикт Черняк. - Надо только бороду подровнять.
- Князю тоже самое скажешь?
- К князю меня не допустят, - вздохнул Черняк. - Выберут кого-то одного из оружейников. Еще одного от купцов, от ремесленников. Бояре-то все будут, до последнего дурака … прости, боярин, оговорился я, тугодумный! - спохватился кузнец и поклонился в пояс.
- Не парься, все пучком! - отмахнулся Павел. - Боярство-то по наследству передается, не по уму. Всяко разные бояре имеются.
- Ну ладно, - с облегчением выдохнул Черняк. - Сымай доспех. Завтра с утра отнесу старосте показать. И отдыхай, на сегодня работы нет.
Павел помог Ясеню прибраться в кузне — инструмент кузнечный еще тяжел для пацана. И вообще рано ребенку так работать. Но это в наше время детинки в игры играют до восемнадцати лет. Восемьсот лет назад с пятилетнего возраста по дому помогали, трудились в поле, скотину пасли и учились у отцов мужской работе. Только дети все равно дети. И каким бы не было жестоким время, они находили возможности пошалить. Как же без этого!
- Спасибо тебе боярин за помощь! - с улыбкой сказал Ясень и поклонился в пояс. - Пойду я?
- Давай, - кивнул Павел.
Мальчишка убежал, а Павел сел на лавку под старой березой. Спать рано, делать нечего — самое время подумать. О чем? Застрял он здесь надолго, если не навсегда. Это уже не «День сурка», а реальное прошлое, из которого, похоже, не выбраться никогда. И сколько не рассуждай на эту тему, толку не будет. Правда, он побывал в гостях у Яги, высшего существа, которая испытала его и … и все. Он вроде стал сильнее, что-то еще добавилось непонятное, некоторые стали шарахаться, как от чумного. Но если посмотреть в зеркало, то ничего особенного во внешности не появилось.
«Может, еще раз к ней смотаться? - подумал Павел. - Пусть посоветует, как исправить этот сбой матрицы, искривление пространства времени и континуум невероятного стечения обстоятельств. Но это потом. А пока пойти пивка попить?»
(Павел смутно представлял значение слова континуум. В переводе с латыни означает простую непрерывность. Но если за дело берутся «ученые», то получается наукообразный бред сумасшедшего — «совокупность объектов, различия между которыми носят ступенчатый характер и определяются местом объектов в данной совокупности» («Педагогическая антропология. Словарь.» Тихомиров С. Н. Кафедра педагогики МУ МВД России 2006г. стр. 77)
Где тут продают пиво Павел понятия не имел. Он жил в боярском доме на всем готовом и не задумывался, как живут обычные люди, не знатные и не богатые. Выйдя за ворота увидел вереницу бревенчатых домов по обе стороны, частокол заборов и наглухо закрытые ворота. Лают собаки, вдалеке бренчат гусли и доносится пение. Зазвенели колокола на куполе здешней церкви, заорал петух — деревня во всей красе!
«Да, деревня. И что? - подумал Павел. - Это же двенадцатый век, все русские города построены из дерева. Не потому, что из камня строить не умеют. А потому что лес кругом. Константинополь и другие византийские города из камня строены, потому как леса толкового в Турции нет. Другое дело у нас, леса сколько угодно, строй не хочу ...» Рассуждая таким образом Павел идет по улице, глядя по сторонам и удивляясь резным наличникам, ставням и всякого вида завитушек на воротах. Но не забывает глядеть под ноги — не асфальт кругом, таджикских подметальщиков нет, собаки да кошки гадят где ни попадя.
Прохожих мало, на Руси в средневековье попусту не бродили по улицам, потому что работали с утра до вечера, дурака валять некогда. Разве что по праздникам. Идут, старательно обходя лужи и почему-то по середине. А Павел идет по правому краю, где должен быть тротуар. Ну да, чтобы не нарушать ПДД.
Проходя мимо дома, украшенного затейливой резьбой да с петухами деревянными на крыше, услышал разговор двух женщин, сидящих на лавочке. Судя по дорогой, но чуток сильно пестрой одежде, купчихи. Телесная география весьма обширна, проходящие мимо мужчины тормозят и спотыкаются на ровном месте, но дамы подчеркнуто равнодушны к суете внешнего мира. Беседа показалась Павлу настолько интересной, что он остановился и сделал вид, что рассматривает дом.
- Была у него вчерась.
- Да ты что! Ну и как все прошло?
- Что тебе сказать! Ждал меня на тройке серых в яблоках, обнял расцеловал я и охнуть не успела. Полетели к нему. Дом полная чаша, все в шелках да парче, посуда в каменьях дорогих, ест пьет на золоте. Он мне сразу налил хлебного вина стопочку. Меня как вштырило! Я сама не своя, вся без памяти прополола всю капусту с репой, выкопала хрен столетний, вскопала три грядки. Он посмотрел на меня большими глазами и сказал, что ни одна женщина не делала ему так хорошо!
- Ох и везучая же ты баба!

Навстречу идет рослый парень. На одутловатом лице стынет выражение пофигизма, стоптанные сапоги «гармошкой» гребут пыль, штаны обвисли, шелковая рубаха в пятнах, спутанные светлые волосы в репьях. Парниша шарит по сторонам мутными глазами и явно ищет приключений. Редкие прохожие обходят его стороной, нутром чуя, что связываться с полупьяным быдлом не стоит.
«Что-то будет, - подумал Павел. - Мальчику явно хочется быкануть, а желающих нет. Пойти навстречу пожеланию трудящегося?»
Ввязываться в драку по пустяковому поводу, а то и без — дело зряшное. Могут по балде настучать, полиция загребет, нарвешься на компанию подельников, которые ждут в сторонке. И вообще мало ли что! Но у нормального человека помимо здравого смысла и разумной осторожности есть еще потребность в справедливости. Самой обыкновенной, повседневной справедливости, которая не разрешает обижать слабого, обманывать бедных и стариков, понуждает прийти на помощь нуждающимся. С точки зрения здравого смысла это все опасные глупости. И ни к чему хорошему это не приведет. Но честность и справедливость со здравым смыслом всегда не в ладах.
По телу бежит знакомый холодок приближающейся опасности. Павел глубоко вдыхает пованивающий навозом городской воздух и слегка напрягается. Противник идет расслабленной походкой, убежденный в ничтожности людишек и собственной исключительности. Эдакий мальчиш исключишь. Даже Исключишь.
Благостное состояние «я круче яиц, сваренных вкрутую», грубейшим образом нарушается болезненным толчком в левое плечо. Прямо в сустав. Это больно и парниша разом переходит в режим «ты-чо-бля», сопровождающийся выкатыванием глаз, выдвижением нижней челюсти на максимум и полуоткрытым ртом.
Выслушав это самое «ты-чо-бля», Павел с широкой улыбкой сообщает парнишечке:
- То что надо, красавчик!
Прямой удар по несжатым челюстям — это нокаут, нокдаун и просто даун. Причем на долгие годы. Самоуверенный детина падает сбитым валенком под хруст костных структур ротового отверстия с одномоментным катапультированием зубов левой стороны. Даже жалко стало самоуверенного дурака.
- Так ему и надо. Давно пора, - раздался чей-то скрипучий голос.
Павел обернулся и увидел древнего старикана, сидевшего на лавочке по другую сторону улицы. Дед опирается на самодельную клюку обеими руками, седая борода свисает почти до земли, длинные волосы ниспадают на плечи. Одет бедненько, холщовая рубаха да штаны, заправленные в обмотки с лаптями.
- Почему? - спросил Павел.
- Разбойник он, тать.
- Тать? Ах да, вор … откуда вам это известно?
- Да все это знают! У него вся семейка такая, вор на воре и вором погоняет, - ответил старик. - Разбоем не брезгают, честных купцов на дорогах обирают, да краденым приторговывают.
- Почему в остроге не сидят?
- На кольях им сидеть, а не в остроге, - проворчал старик. - Делятся они с воеводой, на церковь заморскую золотишко жертвуют. Вот и живут себе, в ус не дуют.
- А-а, организованная преступность, - кивнул Павел. - И здесь она есть.
- Тут что хошь есть, мил человек. И это, как ее - огрызанная тупность тоже! - ответил дед. - Но ты теперича берегись братьёв евонных. И папашки аспида подколодного, он гад тот еще. Мамаши с дочкой тоже, отравить могут или порчу навести. Не семья, а гадюшник натуральный!
- Серпентарий значит? Учту.
Гулять расхотелось. Лубочная картинка, которую рисовало воображение — добры молодцы в красных рубашонках и красны девицы в сарафанах расписных на фоне чистеньких бревенчатых домиков с узорными наличниками растаяла, уступив место реальности — каждый дом крепость с дубовыми ставнями на маленьких оконцах, все мужчины ходят вооруженными кто чем — нож, дубинка или просто палка. Женщины здесь тоже не лыком шиты, любая может дать отпор. Время такое, жесткое.
«Кажется, я слишком много времени провел в кузнице, за пределы двора не выходил, - думал Павел, возвращаясь домой. - Ну сходил разок с Черняком на праздник. И что, жизнь узнал? А она также не проста, как и в двадцать первом веке. И надо было повстречаться с этим придурком, местным мафиозо! Ходи теперь и оглядывайся».
Увы, уж если пересеклась дорожка с мафией, оглядки не помогут. Только в кино одиночка побеждает всех злодеев, а в конце и самого главного злыдня сажает на кол в смысле отдает в руки правосудия. Жизнь если и кино, то очень плохое.


               
                Глава 2.


   Павел открыл глаза и с недоумением огляделся — что за дела? Спать ложился в сарае, в доме-то душно, ни кондишена, ни вентилятора самого фигового нету. В сарайке, на сеновале самое то! А проснулся на сырой земле, в темноте и пахнет плесенью да кислой капустой.
Ощупал себя — руки-ноги целы, рубаха и штаны на месте. Задницу неприятно холодит сырой пол, Павел осторожно поднимается — темно все-таки! - и сразу морщится от боли во всем теле. Особенно болит голова и тошнит, словно отравился чем-то. И слабость по всем телу разлита, как после крутой похмелюги. Чтобы не ударится Павел растопыривает руки, задевает в темноте какой-то горшок, он падает и раздается громкий звон железа.
Раздались тяжелые топающие шаги над головой, появилась полоски света над головой. В следующее мгновение бесшумно поднимается квадратный люк и в отверстие ныряет деревянная лестница. Павел вовремя отшатывается и с возмущением говорит, превозмогая головную боль:
- Сдурели там на палубе!? Аккуратней надобно лестницу подавать!
Хотел было добавить «боярину», но сдержался — некрасиво как-то, можно сказать - не интеллигентно пользоваться служебным положением аристократа.
- Вылезай на свет божий, тать проклятушший! - послышался шепелявый голос.
- А вот не вылезу! - со злостью ответил Павел. - Ндравицца мне здеся!
- Вылезай сказала! А то кипятку плесну, - ответил тот же голос.
- И заварки с сахаром не забудь, - издевательски произнес Павел.
- Вылезай говорю, аспид!!! - возмущенно задребезжал старушечий голос. - Не то внуков позову, они тебя баграми вытащат.
- Ладно уговорила, кошелка старая, - буркнул Павел.
Превозмогая слабость и головную боль медленно, как старик, лезет наверх. Высунувшись до пояса оглядывается и от удивления разводит руками, но вовремя спохватывается — так можно и обратно брякнуться! А удивляться было чему — вокруг по стенам развешены пучки трав, высушенные трупы каких-то мелких животных, выпотрошенных и лишенных шкур. Шкурки висят отдельно, распятые на прутиках. Стол, лавка, топится печь, потрескивает огонь, пламя старательно вылизывает округлые бока чугунного котла и что-то булькает под крышкой.
Возле печи стоит раскормленная баба. Платье с рваной бахромой понизу достает почти до пола, на плечах лежит мятый платок, седые волосы кое-как собраны в пучок на макушке. Лица не видно, после темноты подпола огонь печи ослепляет, но и так понятно, что не красавица. Тетка стоит в картинной позе злодейки - широко расставив ноги и уперев руки в бока. Павлу даже смешно стало.
- Вы для чего меня похитили, мадам? Вас некому невинности лишить? - спросил он издевательским тоном.
- Зубоскалишь, да? Погодь, ужо тебе спесь-то собьют, - зловеще сообщает писклявым голосом баба.
- Мадам, ваше дивное чириканье не гармонирует с мощью вашей фигуры, - говорит Павел, вылезая из погреба и направляясь к лавке.
Каждый шаг отдается  болью во всем теле, в голове начинают стучать молоточки и слабость одолевает так, что хочется упасть и лежать прямо на полу. Павел буквально падает на лавку и все тело покрывается испариной.
- Скажи, прекрасная незнакомка, где я и что ты замышляешь со мной сделать? - спрашивает он.
- Сделала, что положено. А вот муж мой вернется скоро от знахарки — уж он-то поговорит с тобой, - ответила баба.
- Муж от знахарки? - удивился Павел. - А что приключилось с почтенным супругом? Сезонные проблемы с потенцией? Хронический понос, утреннее недержание мочи? Общая слабость и выпадение волос на спине? Ты ведь не заставишь меня исполнять обязанности евонные типа супружеских, пока лечится оно от слабости мужчинской?
- У-у, змееныш!!! - зарычала баба. - Отравила бы тебя насмерть за то, что руку свою поганую на сыноньку моего поднял. Да только муж не велит. Он для тебя казнь получше придумал. А к знахарке за лечебным снадобьем пошел, сынка любимого лечить надобно.
- Это которому я мусало вбок сдвинул? Понятно. Когда же ты напоить меня успела, зараза этакая? - удивился Павел. - Что-то я тебя не помню.
- Ты много чего не помнишь, - с усмешкой ответила баба. - Как детей малых резал, как женку молодую душил поясом от рубахи. Как мужа ее топором зарубил. Только вот нашлись добры люди, что видели тебя за разбойным делом. Они тебя скрутили и сюда притащили, чтобы судить судом княжеским.
- Ты спятила, тетка!? - возмутился Павел.
- Резал-резал, - затрясла головой баба. - Видели, слышали. И рубаха твоя в крови вся. А пояс твой так на шее убиенной женки и остался. Отпираться станешь? Свидетели имеются.
- Хочешь сказать, что я в дом забрался и целую семью вырезал? Да бред сивой кобылы!
- Свидетели имеются! - повысила голос баба.
«Подстава! - сообразил Павел. - Значит сынонька, на которого я руку поднял - это тот бычара, которого я вырубил! Меня еще дед предупреждал, что семья отомстит. Но как я в подполе оказался?»
- Слышь, краса неописуемая, а как я в подпол твой попал? - спросил Павел.
- Сичас-сичас, поведую, - довольно отвечает старуха. - Только вот на варево гляну.
Она поддевает горшок ухватом, ставит на шесток, заглядывает под крышку и шумно втягивает носом горячий воздух.
- Ишшо чуток, - произнесла старуха и возвратила горшок в печь, не забыв прикрыть заслонкой пылающее нутро. - Так вот, - продолжила она. - Опоили тебя, мальчишечка, отваром хитрым, когда ты спал без задних ног. Дочурка любимая моя, крохотуля умница, сготовила отвар. А сыны отнесли сюда и в подпол спустили.
- Как можно опоить спящего? - удивился Павел. - «В мой уголок прокрался дядя твой с проклятым соком белены во фляге». Шекспир, Гамлет, сцена пятая — ты серьезно?
- Да все просто! - махнула рукой старуха. - Ты спал, дочурка пробралась к тебе на сеновал, в полуоткрытый рот влила сок травы — какой, не скажу! - ты и обеспамятел.
- А собаки?
- Мясца бросили с тем же соком. Откушали собачки голодные и заснули. Вот так, убивец окаянный!
Павел осмотрел себя. Рубашка действительно в коричневых пятнах высохшей крови и пояса нет. Свидетели? Купили да припугнули, чего тут гадать. Словом, «распалась связь времен» и влип по самые помидоры!
- Ну чо, прониксЯ? - с ударением на последней букве спросила баба. - Князюшко уже здеся, в городе. Отдыхать изволит с дороги. Завтрева судить да рядить будет.
- Если завтра, чего меня из подпола высвободила?
- Народу показать. Пущай смотрит люд честной на поганца боярского роду племени.
Тетка распахивает дверь, дневной свет врывается в горницу, Павел отворачивается и закрывает глаза. Раздаются топающие шаги, скрипят половицы, пахнуло вонью прокисшего пота. Павла грубо хватают за предплечья и вытаскивают из-за стола. Надо бы дать в морду хамам в смысле сначала сломать ноги в коленях, а потом бить рожи, но сил хватило только на то, чтобы открыть глаза и разглядеть, что его волокут по двору два мужика к врытому в землю столбу с цепями. Дворовые ворота нараспашку, толпится народ, люди ахают да охают и мелко-быстро крестятся.
Павла заковывают в кандалы и оставляют. Слабость в ногах валит на колени. Он виснет на цепях опустив голову. Подбородок упирается в грудь, длинные волосы закрывают лицо.
- Браться и сестры! - слышит он голос неопрятной тетки. - Вот он, убийца невинных детушек и матушки с батюшкой ихних! Пымали его сыны мои, на которых вы напраслину возводили. Воры, мол, они и разбойники. Вот настоящий разбойник, боярский выкормыш по имени Пруха!
Толпа зашумела, послышались возмущенные выкрики, несколько увесистых камней упали на землю рядом с Павлом. «Все, - подумал он. - Меня закидают камнями до смерти, как мусульманскую жену за прелюбодейство … долго тот князь дрыхнуть будет? Да здравствует княжеский суд, самый справедливый суд в мире!»

Прибытие высокопоставленной особы в провинциальный город всегда идет примерно по одному и тому же сценарию — торжественная встреча первыми лицами в окружении счастливых горожан, отчет о проделанной работе, зримая демонстрация успехов, показ отдельных недостатков типа «кое где у нас порой», сопровождающееся клятвенными обещаниями устранить и не допускать в будущем. Далее - «не желаете ли отдохнуть?» Отупевшее от круговерти показухи первое лицо естественно желает. И следует вторая часть марлезонского балета - «баня, водка, гармонь и лосось.» 
Так было, есть и будет. В любой стране, при любой власти, в будущем, прошлом и настоящем. Ибо натуру нашу не переделать никакими законами и нравственными императивами. Спасти народ от вырождения, а страну от гибели способен только властитель, осознающий ответственность за племя и страну. Таких мало, они живут недолго, но успевают сделать удивительно много, оставляя после себя неизгладимый след в истории и людской памяти. Они не ведутся на вранье местных чинуш, не «клюют» на обманки денег и власти, и равнодушны к лести.   
 
 
               
                Глава 3.

На главной площади города, возле храма, устроен помост из свежеструганных бревен. Крытый парчой с позолотой стул с высокой спинкой установлен по середине. Округ помоста выстроились пешие дружинники. Блестит броня, сверкают наконечники копий, рдеют красные каплевидные щиты. Вокруг толпится народ, отдельно стоят «лучшие люди города» - посадник он же воевода, местные купцы и бояре. Все ждут выхода князя.
Размыкается строй воинов, идет князь в легкой броне, но без шлема. Багряный плащ, символ власти русских князей и византийских императоров, слегка колышется в такт шагам. Красные, шитые золотой нитью сапоги резко контрастируют с утоптанной до твердости камня землей. Князь поднимается на помост и садится на стул, положив руки на подлокотники. Но не разваливается, как дешевка муниципального уровня, а держит спину прямо. Длинные русые волосы по обычаю того времени зачесаны назад, на голове блестит тонкий золотой обруч, пронзительные голубые глаза глядят строго, аккуратно подстриженная борода обрамляет загорелое лицо.
Князь смотрит на толпу горожан, взгляд останавливается на посаднике, потеющим в дорогой одеже и соболиной шапке, боясь пошевелиться.
- Начинай, - негромко произносит князь.
В тишине, нарушаемой тихим шелестом ветра, его услышал весь город. И Павел, стоя на коленях со связанными руками за спинами двух городских стражников, услышал князя тоже.

Посадник делает шаг вперед, разворачивает грамоту из тонкой телячьей кожи и провозглашает:
- Великий князь Георгий Всеволодович! Изволь выслушать … - от волнения голос срывается, одутловатое лицо посадника багровеет. Здоровенный бородатый дядька страшно выпучивает глаза, прокашливается с медвежьим рыком и начинает заново:
- Изволь, великий князь Георгий Всеволодович, выслушать жалобу на беспутного боярского сына Пруху!
Двое городских стражников поднимают Павла с колен и ведут к князю. Шагах в пяти останавливают, срезают путы и отходят в стороны. Вид у Павла не ахти. Рубаха в грязных пятнах, подол свисает чуть не до колен, босые ноги исцарапаны, лицо в синяках, волосы спутаны, в бороде застрял мусор — бомж, живущий на свалке, выглядит опрятнее!
Посадник перечисляют преступления Павла, вызывает из толпы свидетелей, они говорят и тычут пальцами ... Павел слушает в пол уха — все равно казнят, ведь доказать свою невиновность он не может. Переминается с ноги на ногу, растирает онемевшие от тугих веревок руки и смотрит в небо — осталось недолго. Доносится слабый перестук топоров — наверно, готовят виселицу. Или кол стругают, в этом времени убийц и татей вроде на кол сажали, не заморачиваясь с веревками и виселицами.
Павел так задумался, что вздрогнул, когда услышал громкий голос князя, обращенный к нему:
- Что скажешь в свое оправдание, Пруха?
- Что сказать, великий князь? - развел руками Павел. - Убивают за деньги, из мести, за обиду. Я не был знаком с убитыми, даже и не знал их. Они не сделали мне ничего плохого. А денег чужих мне не надо, я не бедняк.
- Свидетели утверждают, что видели и слышали, как ты убивал.
- Великий князь! Те, кто свидетельствует против меня, бедные люди. Их запугали. И, наверно, заплатили. Люди, обвиняющие меня, мстят мне. Они сами разбойники. И все это знают. Но боятся, что их самих убьют. А посадник твой — этот вот, пучеглазый, - мотнул головой Павел в сторону потеющего под соболиной шапкой сытого мужика. - Он в доле с главой семьи.
- Наклеп, наклеп великий князь!!! - зарычал посадник. - У-у, вот я тебе ужо-то, тать!
И так посмотрел на Павла, что он сразу понял — ежели князь помилует, то этот потом на куски порежет.
- Помолчи! - оборвал посадника князь взмахом руки. И громко, на всю площадь произнес: - Есть среди жителей города тот, кто может сказать слово доброе в защиту подсудимого?
Стынет тишина, огромная толпа безмолвствует. Только топоры вдали стучат, кол для Павла обтесывают. И в этой тишине, как выстрел прогремел вдруг мужской голос:
- Я скажу, великий князь!
Ахнув, толпа расступилась и вперед выходит Черняк. Кузнец одет в чистую льняную рубаху, расписанную замысловатыми нитяными узорами, суконные штаны заправлены в начищенные до блеска сапоги. Черняк подходит ближе, кланяется князю в пояс и повторяет:
- Я скажу слово в защиту боярича.
- Говори, - разрешил князь.
- Он добрый и хороший человек. Он со мной уже второй месяц в кузне работает. Дворню не обижает, к людям с уважением относится, носа не задирает — мол, боярин я, а вы быдло грязное. Хороший он человек, убивать жен и детей не пойдет. Броню и меч, что тебе преподнесли от нашего города, он ковал.
- Вот как? - удивился князь. - Боярин ковалем работает? Впервые о таком слышу. Что еще скажешь?
- Это все, - замялся кузнец. - Не убивец он, княже. Напраслину на него возводят.
- Ладно, ступай, - отпустил кузнеца князь. - Кто еще может свидетельствовать за боярича?
И снова молчит толпа. Шелестит листвой ветерок и стучат, стучат топоры …
- Можно мне! - звенит в тишине взволнованный детский голосок.
Толпа взволновалась, колыхнулась. Люди завертели головами, послышались удивленные возгласы.
- Пропустить! - рявкнул князь.
Люди шарахнулись в обе стороны и застыли от удивления — голос принадлежит мальчишке лет десяти от роду. Он стоит в центре образовавшегося круга, бледный от волнения. Видно, как дрожат руки, а лицо побелело от страха.
- Подойди ближе и расскажи, что видел, - негромко произносит князь и успокаивающе поднимает ладонь правой руки.
«Ясень! - мысленно воскликнул Павел. - А он-то что может сказать?»
Мальчишка останавливается перед помостом, как положено кланяется князю в пояс.
- Я, великий князь, видел своими глазами, как боярина опоили во сне и выкрали, - говорит Ясень, слегка заикаясь от волнения.
- Говори-говори, - подбодрил его князь. - И ничего не бойся.
- Н-ночь теплой была, - немного заикаясь от волнения говорит Ясень. - Я во дворе лег, в-возле кузни. Охапку сена без спросу взял. Собаки залаяли, сон прошел … куски мяса упали, собаки сожрали и уснули … а потом два здоровенных битюга прошли в сарай — они еще топали, как кони! - и вынесли оттудова боярина беспамятного. Я за ними. Огородами шли, таились. Боярина в дом занесли и оттудова не вышли.
- Чей дом?
- Вон его, - прошептал Ясень, съежившись от страха и ткнул пальцем в здоровенного мужика в заморской шелковой рубахе и окладистой, явно крашеной, черной бороде. Блестят золотом крупные звенья цепи на шее, дорогие штаны цвета ночи заправлены в щегольские сапоги красно-коричневой кожи, нитью золотой прошитые, да с золотыми нашлепками на носках. Руки сложены на выпуклом животе, на пальцах играют солнечными бликами перстни с камнями редкими.
Самодовольная улыбка мигом слетела с румяного лица, едва только взгляд князя скользнул по статной фигуре и остановился на сытой физиономии.
- Наклеп это, князь! - говорит мужчина, укоризненно глядя на мальчишку и низко кланяется.
- Кто таков?
- Купец я, князь. Важином … кхе … Важинкой кличут. Торгую товарами разными, что купчишки челноки привозят. Им-то недосуг, возвращаться надо, а у меня торговый ряд. Мне некогда по заморским странам мотаться. Померещилось со сна мальчишке. А меня всяк в городе знает, худого слова никто не скажет.
И поклонился в пояс еще раз, искоса бросив такой взгляд на мальчишку, что Ясень побелел и съежился еще больше.
Князь поднимается с импровизированного трона, сходит на землю. Некоторое время прохаживается вдоль помоста, бросая испытующие взгляды на посадника, купца, мальчишку и Павла, который стоит ни жив ни мертв — судьба решается! 
- А скажи Ясень, как воры во двор проникли? - спрашивает князь, обернувшись к мальчишке. - Или ворота на ночь не запираются?
- Запираются, - кивнул Ясень. - Засов-то дочка его, купца этого, отодвинула и ворота отворила.
- Как же на боярском дворе купеческая дочь ночью оказалась? - усмехнулся князь.
- Не знаю, - пожал узкими плечами Ясень.
- Купец! Где твоя дочь?
- Здеся, князь, здеся, - суетливо ответил Важин. - Только вот …
- Сюда ее!
Толпа дрогнула, расступилась и на поляну выходит девушка — ну, женщина молодая! - красивая, с русой косой, ниспадающей на грудь из-под платка, среднего роста и дорого одетая. Павел оцепенел и почувствовал, как нижняя челюсть чуток сдвинулась — это же та самая девушка, которую он увидел проснувшись на сеновале! Еще лежала рядом, укрытая чуть ли не с головой холстиной. И, как выяснилось чуть позднее, голая. Но в подробности вдаваться не надо, потому что он тоже был, скажем так, не совсем одет с головы до ног.
- Вот князь, дочка моя, - говорит Важин. - Агафьей кличут.
- Она? - спросил князь, окинув девицу взглядом с головы до ног.
- Она, - подтвердил Ясень.
- Ну а ты что скажешь, сын боярский? Знакома ли тебе? - обратился князь к Павлу, прищурив глаза.
- Да, князь, знавал ее, - кивнул Павел. - У нее все дворовые девки в подругах были. Так что могла и заночевать в доме. Только мы расстались давно.
- Чего? - удивился князь. - Девка-то загляденье. И семья вроде приличная.
Павел вздохнул — что ответить? Что он ее знать не знает, вообще не при делах и оказался здесь из-за сбоя временной матрицы? Тогда точно на кол посадят! Павел посмотрел князю в глаза и скривился, будто неспелую ягоду рябины на языке раздавил.
- Да ну ее! - сказал он.
- Серьезная причина, - иронично произнес князь. - Ну а где сыны твои, купец Важинка?
- Туточки, великий князь. Прикажешь явиться пред светлы очи?
- Да, прикажу. Пред светлы очи, - усмехнулся князь.
Взмахнул рукой Важин, блеснули золотом перстни, полыхнули огнем камни драгоценные и толпа вновь расступается. Переваливаясь с ноги на ногу, будто непривычки ходить на двух лапах, идут двое здоровенных детин, одетых в одинаковые шелковые рубахи белые, штаны сукна заморского синего, да обутые в сапожки сафьяновые узорчатые. Становятся рядом с батюшкой, кланяются князю в пояс.
- Хороши! - говорит князь, разглядывая детей купеческих.
«Детки» как двое из ларца — один в один батюшка, только посветлее волосом и в глазах вроде как туман. И дочурка им под стать — фигуристая, рослая, голову склонила и в землю смотрит. Негоже, мол, девице на мужчину князя таращиться.
- А четвертая детинка где? - негромко спрашивает князь, садясь на трон.
- Четв… э-э ... ну, это — приболел малость! - растерянно ответил купец, разводя руками.
- Так приболел, что ходить не может? - усмехнулся князь. - Ну так принести можно.
Князь обернулся к старшему дружиннику, кивнул. Тотчас по взмаху руки старшины строй воинов расступается и двое дюжих ратников выводят под руки третьего сынка, быковатого блондина. Того самого, которого Павел «отоварил» кратко и по существу пару-тройку дней назад.
Дружинники возвращаются в строй. Светловолосый детина смотрит в пол насупившись, голова обмотана чистой тряпицей, из-под которой выглядывают стебли какой-то травы. А пахнет от парня так, будто он со свиньями живет.
- Где поранился, молодец добрый? - спрашивает князь.
«Молодец» разводит руками и коротко мычит, быстро моргая опухшими веками.
- Пруха, сын боярский, - обратился к Павлу князь. - Ты его так?
- Я, великий князь, - вздохнул Павел.
- Долго бил?
- Что ты, князь! Разок и все.
- Разок?
Князь еще раз посмотрел на светловолосого, хмыкнул:
- Бревном?
- Я же не убийца!
- И за что так?
Павел замялся. Что ответить князю? Что рожа наглая не понравилась? Или то, что нутром чувствовал обнаглевшую мразь, которая считает себя выше всех? Аргументы не очень. Мало ли кто кому не нравится.
День понемногу клонится к закату, солнце коснулось края леса, прохладный ветер закачал верхушки деревьев. Толпа стоит недвижима и вроде как стала еще больше. Не каждый день приезжает великий князь. И уж тем более не каждый день судят не абы кого, а боярина! В напряженной тишине раздается негромкий, слегка надтреснутый  голос:
- Дозволь мне сказать великий князь, за что!
Выходит из молчаливой толпы старик, с бородой до лаптей, заросший волосами до плеч, опираясь на клюку. Тот самый, который видел, как Павел выбивал дурь из наглеца.
- Лукояном меня кличут, служил в городской страже. А до этого ратником был, в дружине батюшки твоего сражался. Сейчас вот последние годы здесь доживаю, молодых стражников учу, - произнес старик и в пояс поклонился.
- Говори, - разрешил князь.
- Важинка этот, - кивнул старик на купца. - Разбойник и плут. И сыны евонные тоже такие. Жена с дочуркой ведовством нечистым занимаются, отвары готовят дурманящие. Грабежом да воровством живут. Дань берут с купцов приезжих. А кто отказывается, с теми так поступают -  расторгуются купцы, соберутся домой. А Важинка тут как тут, поджидает их на дороге. Ехать-то вона сколько! Пока до пристани доберутся, он их дважды обдерет как липку. А посадник энтот вот, - ткнул пальцем старик в потеющего под соболями сытого мужика, - долю имеет с каждого разбоя. Потому тишь да гладь в евонных докладах.
- Что скажешь, человек? - перевел взгляд великий князь на посадника.
- Наклеп, батюшка!!! - упав на колени и всхлипывая, отвечает посадник. - Чистый наклеп! Да разве я посмею пОдати утаить от тебя? Золото, меха, мёды лесные и руды земные тебе отправляю ...
- … и себя не забываю, - с усмешкой продолжил фразу князь. - Только не о том речь. Ты власть мою навозом свиным мажешь. Ты меня оплевал и унизил. Люди думают, что я сам разбойник, если твой разбой покрываю. Ты беззаконие творишь, моим именем прикрываясь!
Посадник побелел страшно, закатил глаза и схватился за сердце.
- Не спеши умирать, еще понадобишься, - зловеще произнес князь. - А пока … найдется ли человек, который доброе слово в защиту посадника скажет! - возвысил голос князь.
Тишину над площадью нарушило только карканье ворон, рассевшихся поодаль на ветвях берез. Видимо, птицы обсуждали необыкновенное скопление людей. Громко застонал воевода, всхлипывая и беспрерывно крестясь. Важинка, стоявший столбом, падает на колени, а следом за ним рушатся как подрубленные, сынки и дочурка.
- Батюшка великий князь!!! - заорал купец. - Да неужто дитя несмышленое и полоумный старик тебе по делу скажут? Полно дурням-то верить. Молчит ведь честной народ-то!
- Молчит, - согласился князь. - Потому как считает, что князь сегодня есть, а завтра нет. А ты и подельники твои останутся. Только ты, купчишка, и подельники твои вместе с воеводой дураки полные, если думаете, будто со слов мальчишки и старика суд творить стану. Знаю я о беззакониях ваших и без них. Мои глаза и уши есть везде.
Князь встает. Толпа народа застывает в полной неподвижности и даже ветер стихает.
- Решение мое таково, - говорит князь. - На боярском сыне вины нет. Воеводу осуждаю смерти на колу, дом и подворье его отдаю на поток и разграбление.
После этих слов воевода падает навзничь, страшно закатив глаза. Изо рта идет пена, руки дергаются, по телу пробегает судорога. Важин испуганно вертит головой и делает странные знаки руками на уровне живота, будто с пупка бесов сбрасывает.
- А тебя, купчишка, и семейку твою зловредную приговариваю …
Договорить князь не успевает. Какие-то свертки падают на траву, вспышки яркого огня озаряют клонящийся к вечеру день и густой едкий белый дым заволакивает площадь. Раздаются испуганные крики, толпа бросается прочь, дружинники тотчас окружают князя и закрывают щитами.
Армейские навыки у Павла еще не выветрились. При первой вспышке он падает на землю и сразу отползает в сторону. Народ в панике разбегается, испуганные крики прерываются хлопками, дым становится гуще. Едкий запах проникает в легкие, вызывая кашель и слезы.
- Расцвела «Черемуха-1»? - развеселился Павел. - Это мы проходили.
Шустро срывает рубаху, обматывает голову и лицо, оставив только узкую щелку для глаз. Ядовитый дым клубится над землей, распространяясь во все стороны, но не оседает, а медленно поднимается, обретая мутную прозрачность. В мельтешении босых ног, лаптей и простецких сапог мастеровых и ремесленников мелькают красно-коричневые сапожки с золотыми нашлепками.
- Есть контакт! - прошептал Павел.
Вскочить бы да погнаться, но нельзя. В ядовитом тумане ничего не увидишь, слезы зальют глаза, тогда вовсе - шагу не ступить. Вот тут-то и пригодились Павлу уроки полковой сержантской школы. Он поднимается на полусогнутых руках, упирается носками сапог в землю и, быстро перебирая ногами и руками, движется в том направлении, где только что мелькнули знакомые сапоги. Это называется «бег крокодила». Так учил будущих командиров разведывательных групп пожилой прапорщик в полковой школе. Разведчик должен передвигаться быстро и скрытно. Перебежки демаскируют, ползание утомительно и занимает время, которого всегда не хватает. Инструктаж прапорщика перед занятиями был примерно таков: «Противник может легко обнаружить вас по тепловому следу и накрыть миной. Беспилотник увидит сверху и швырнет гранату. Так что находится на одном месте больше двух минут нельзя. Поэтому алгоритм действий таков - перемещение вперед и вправо-влево осуществляется в положение лежа, касаясь земли только ладонями и носками ботинок. Клиренс 15-20 сантиметров, возможно больше. Зависит от индивидуальных особенностей телосложения. Для тех, кто в танке, поясняю — представьте, что вы голый. При движении конец свисающего детородного органа не должен касаться поверхности земли. Отсюда и клиренс. Скорость максимальная, на кону ваша жизнь».  Далее команда — на месте к бою, вперед! Пять шагов влево, пять шагов вправо …
«Вперед и вправо» в броне, с двойным боекомплектом и оружием давалось ох как нелегко! Но в учении всегда трудно, зато теперь Павел чуть ли не летел над землей, высматривая знакомые сапожки. Через него пару раз споткнулись, трижды шарахнулись с воплем и дважды упали без чувств от испуга. 
Гнаться на четвереньках за человеком, который драпает изо всех сил, дело бесперспективное. Вонючий ядовитый дым потихоньку рассеялся. Павел поднимается в полный рост и бежит, не глядя по сторонам, предельно сосредоточившись на цели. Помогала заморская рубашка, в которую вырядился по случаю прибытия князя Важинка купец — шелковая, белая как снег с золотым шитьем. Купец и, по совместительству, местный мафиозо, «рвет когти» изо всех сил. Перепуганные горожане мечутся, мешают и толкаются. Озлившись, Павел отмахивается, как от комаров. Люди отлетают, словно кегли. Машут руками, падают и кувыркаются так, будто конь копытом поддал.
«Рубашка» свернула в проулок, а там народу перепуганного — ну, плюнуть некуда. Павел вломился в толпу, как медведь в малинник. До цели оставалось всего-то шагов пять, но тут с душераздирающим треском рухнул забор. Народ шарахнулся прочь и образовался затор из человеческих тел, пробиться через который не представлялось возможности.      
- Вот же черт!!! - выругался Павел. - Удрал таки! Ладно, мир тесен, увидимся, - махнул он рукой.
Обратный путь пролегал через весь город мимо дома посадника. Там уже вовсю орудовали радостные горожане. Тащили все! Одежду, украшения, меха и столовую посуду. Разбирали крышу и снимали дорогие слюдяные окна. Какие-то умельцы даже разобрали печи в огромном доме и теперь увозили дорогущие кирпичи тачками. Или грузили на подводы. Удивляться нечему — народ жил не шибко зажиточно, медный грош давался трудом, а в богатом доме, да еще по прямому указанию князя, есть чем поживиться. Главное, не зевай!
Павел шел не торопясь, стараясь никого не задеть и не помешать важному делу. Но люди сами обходили его стороной, глядя с опаской, а то и со страхом. Павел смотрел с недоумением и тихо удивлялся про себя — чего это они? Проходя мимо подводы, груженой конфискованным добром, случайно глянул в зеркало из полированной меди и увидел себя.
Оттуда, словно из потустороннего мира, на него глядел здоровенный, голый по пояс мужик, лохматый и бородатый. Кратковременное пребывание в плену у разбойничьей семейки растворило остатки подкожного жира, высушило лучше всякого аспаркама и милдроната. Подкожное сало исчезло, уступив место сухим жестким мышцам. Руки и грудь словно покрылись буграми, живот утратил мягкость, стал плоским и покрылся квадратами мускулов. Появились даже так называемые «крылья» по краям спины, чего раньше безуспешно добивался Павел, но не получалось. В общем, выглядел он не то что бы как Геракл в известном фильме со Скалой, но все же весьма и весьма достойно.
«Тани нет рядом, - с сожалением подумал Павел. - Вот бы увидела!» Настроение сразу испортилось, Павел опустил голову и пошел дальше, не глядя по сторонам. А зря! Если дом воеводы грабили мужики, то складывали на подводы и рассовывали добро по мешкам женщины. Они смотрели внимательно и провожали долгими взглядами, на время забывая про дармовое барахло и своих не по годам шустрых мужей. 


               
                Глава 4.

    
Вернувшись домой Павел по привычке забрался на сеновал и заснул, едва только голова коснулась мягкой холстины. Он не слышал возбужденных голосов дворни, которая громко обсуждала происшествие на княжеском суде. И сокрушалась чуть ли не до слез горючих, что не успела поучаствовать в разграблении дома воеводы. А потом хором обсуждали боярина, мальчишку Ясеня, что не побоялся выступить в защиту. Кузнеца не очень так, чтобы хвалили. Всем и так известно, что он бесами общается и вообще черт наполовину. Его тронуть Важинка побоялся бы. А пацан молодец! Уже зашло за горизонт дневное светило, луна взгромоздилась на невидимый небесный трон, а сУды и пересУды продолжались.
Павел так устал от всех своих приключений, что спал, как медведь в январе. Ночь прошла, заорал петух по утру, ударил молот Черняка по наковальне — все мимо. Проснулся он, когда кто-то грубо и бесцеремонно хлопнул по плечу и грубый голос громко произнес:
  - Поднимайся боярин! Князь ждет.
  Спросонья Павел услышал только «поднимайся». Он и раньше не любил, когда будили не вовремя, а теперь, когда освоился с положением «ваше благородие чего изволите», злился не по-детски.
 - Пошел вон, поднимальщик хренов!!! - прорычал он не раскрывая глаз.
 - Тебе не доходит с первого раза? Поднялся живо и до князя бегом! - прорычал в ухо тот же голос.
 Павел садится, растопыренная пятерня убирает волосы с лица, взгляд мутных спросонья глаз устремляется на    источник грубостей.
 - Ты кто? - спросил он.
 - Десятник дружины княжеской, вот кто я. А тебе очень советую поторопиться. Великий князь дважды звать не будет, - ответил крупный светловолосый мужчина.
 Одет в легкую кольчугу поверх простой холщовой рубахи, на поясе среднего размера меч в ножнах, тоже простых, без украшений и бляшек. Штаны прочного сукна заправлены в добротные сапоги. Лицо круглое, в обрамлении светлых кудрявых волос, аккуратно расчесанных по середине. Короткая борода, усы и золотая серьга с красным камнем в левом ухе. Мужчина уверен в себе, явно силен и не испытывает ни малейшей робости перед боярином.
- Ладно. Оденусь только подобающе, - буркнул Павел.
- Князь велел прибыть как есть. Некогда ему ждать, - ответил десятник. - Окунешься в бочку с водой и хорош.

Через десять минут запыхавшийся от быстрой ходьбы Павел уже стоял перед князем. Юрий Всеволодович не любил тесных палат с многочисленными переходами, лестницами и узкими, словно бойницы, окнами. Делались они такими, конечно, не от хорошей жизни, а для удобства защиты. В узком коридоре даже один воин с копьем и щитом мог держать оборону против нескольких десятков нападавших. А если угрозы нападения нет, то князь предпочитал жить в просторном шатре. Вот и сейчас он сидит за столом по переду шатра, уставленным блюдами с жареным мясом и рыбой, чашами с легким вином и квасом. Рядом с ним соратники, дружинники старшие. Князь раздет до пояса, пот блестит на крутых плечах, солнце освещает могучие валуны мускулов. Рядом неспешно течет река, чуть поодаль возвышается вал запруды, слышны крики купающихся мальчишек.
Одеть чистую рубаху посланный за Павлом десятник не дал. Торопил и понукал так, что Павел только успел ополоснуться в бочке с дождевой водой. Заправлять волосы и приглаживать бороду пришлось на ходу.
- Прибыл, великий князь, по твоему приказу, - доложил старший сержант запаса Павел Плотников, настоящем времени зовущийся Пруха Плутов сын.
- Здравствуй, боярский сын Пруха, - ответил князь. - Что скажешь? - обратился он к сидящему рядом пожилому мужчине с окладистой седой бороде, крупными чертами продолговатого лица и двумя шрамами, пересекающими лоб и обе щеки.  Простая холщовая рубаха распахнута на груди, рукава закатаны до локтей, угловатая фигура буквально излучает силищу немерянную.
- Вроде хорош, - ответствовал мужчина густым басом. - Но в деле каков?
- Надобно проверить, - согласился князь. - Каким оружием владеешь?
Павел принял строевую стойку и раскрыл было рот, чтобы выпалить — гранатомет станковый автоматический … но пасть захлопнул, сообразив, что АГС для двенадцатого века это перебор. Объясняйся потом!
- Молотом, великий князь, - ответил Павел. И уточнил: - Кузнечным.
Бородатый и со шрамами хмыкнул и пожал плечами.
- Здоровый-то какой! - пихнул князь его локтем в бок.
- Так ведь князь батюшка, бык племенной-то поздоровее будет. А любой дружинник твой его за рога берет да в землю мордой тычет. Прикажи, я выставлю кого послабее, из молодых. Поглядим, на что кузнец боярин способный.
- Учебный бой один на один. Согласен? - взглянул князь на Павла.
- Согласен, - кивнул Павел.

Проверочный поединок решили провести тут же, рядом с шатром. Павлу выдали круглый деревянный щит  с вмятинами и щербинами по центру и краям. И дубовую палку, весом и размером подходящей под меч. Противником воевода назначил молодого дружинника, одногодку Павла. Был молодец ростом повыше на пол головы, в плечах, что называется, косая сажень, но немного грузноват. Павел это сразу заметил и понял, что шанс не проиграть имеется. Надо только быть проворнее.
Соперник становится против, положив палку на плечо и упершись щитом в землю. Простой железный шлем сидит на крупной голове слегка набок, боковые накладки не пристегнуты и болтаются, поэтому младший дружинник напоминает алабая. Так же полуоткрыт рот, вывернуты губы, осоловелые глаза навыкат.
- Правила боя таковы, - зычно провозглашает княжеский соратник. - Ногами не бить, по ногам не бить, харю вдребезги не разбивать. Проигравшим считается упавший или тот, у кого кровь пошла. Начали!
Павел крепче сжимает палку, поднимает щит до уровня глаз. Зрителей вокруг немного. Пара тройка скучающих дружинников, несколько городских стражников и стайка любопытных мальчишек, среди которых мелькнул и любопытный Ясень.
Поединок — даже не смертельный, а так, - это не фигурное катание с красивым разведением рук и ног, это бой, пусть и учебный. И тот, кто этого не понимает и работает на публику, обязательно проигрывает. Парень с грустными глазами алабая был, что называется, из этих. Бил «мечом» лениво, не особенно стараясь и деланно легко отбивал удары деревенского увальня, хоть и боярского рода. Павел двигался быстро, суетливо, шарахался от ударов и глупо махал дубинкой. Вспотел, покрылся пылью и выглядел на фоне княжеского дружинника дурачком, вообразившим себя воином.
Мальчишки разочарованной свистели, смеялись каждому неудачному выпаду и хлопали в ладоши, когда боярин шатался и едва на падал под ударами противника. Княжеский воевода хмыкал, морщился, пожимал плечами и дважды что-то говорил князю. Наверно, просил прекратить поединок воина с клоуном. Князь улыбался в густые усы и качал головой — подожди, мол, не спеши. Из всех присутствующих он один понимал, что Павел всего лишь разогревался перед решающей схваткой.
«Алабай», окончательно убедившийся в слабости противника, бьет с ленцой, двигается неспешно, во взгляде появляется презрение и снисходительность. Прошедший нелегкую школу разведывательной роты мотострелкового полка Павел это понял. Осталось, что называется, поймать момент и завершить бой эффектной концовкой. Бьет чаще, сильнее, щит противника начинает трещать и рассыпаться. Опешивший дружинник пытается отмахиваться деревянным мечом, но получается не очень. Отбив очередной удар Павел сильно бьет щитом, а затем без замаха наносит удар в плечо сбоку. Правая рука виснет, лицо парня искажает гримаса боли. Павел замахивается, целясь в грудь, противник закрывается щитом, но хитрый боярин бьет вскользь по макушке и островерхий шлем — не застегнутый как положено! - кувырком улетает к мальчишкам, которые следят за поединком и громко его комментируют, насмехаясь и плюясь. Тяжелый железный шлем летит прямо на них, пацаны с криком бегут в разные стороны. Только Ясень бросается навстречу, ловит шлем, будто мяч и, подбросив вверх, радостно кричит:
- Мой!!!
Не давая противнику опомниться Павел обрушивает град ударов. Щит разваливается на глазах. Последний удар, остатки щита падают на землю, Павел перехватывает меч рукоятью вперед и резко бьет торцом в солнечное сплетение. Охнув, дружинник наклоняется. Павел кладет ему на спину щит, меч и водружает поверху шлем. После чего поворачивается к князю и низко кланяется, коснувшись пальцами правой руки землю. Что называется земной поклон.
В наступившей тишине слышится короткий стон дружинника, он падает на колени, щит со шлемом и деревянным мечом валятся наземь.
- Что скажешь, воевода? - хитро улыбаясь спрашивает князь.
- Ну, наверно толк будет, - «сдался» бородач со шрамами. - Умения маловато, учить надобно.
- Да ладно тебе!
- Да, князь, боярин очень хорош, - ответил воевода и улыбнулся в бороду. - Ежели учить как следует, то глядишь и первым в дружине станет.
- Другое дело, - кивнул князь.
Он поднимается из-за стола, подходит к Павлу.
- А скажи-ка мне, боярин, хороша ли Яга? - спрашивает тихонько.
У Павла вытягивается лицо и отвисает челюсть.
- А ты откуда знаешь? - спросил он и вытаращил глаза так, что строгий князь невольно улыбнулся.
- Меч и кольчуга, которую твой друг кузнец преподнес мне. Только она может сделать бронь непробиваемой, а меч рубящим любую защиту.
- Так ты с ней знаком?
- Не так чтобы очень. У Яги нет друзей и знакомых среди людей, - ответил князь. - Она лишь испытывает нас. Проверяет, насколько сильны. Ее испытания проходят не все.
- А ты прошел и потому стал великим князем? - высказал догадку Павел.
- Да, - кивнул Георгий Всеволодович. - Трудно было. И страшно. Думал, не выживу.
- А как же ты к ней попал?
- На охоте был в здешних местах, - задумчиво ответил князь. - Гнали лося, а он в чащу нас завел. Задел я плечом ветку, не усмотрел. Плечо-то и вывихнул. Вправил, как сумел и побрел обратно — конь-то мой умчался. Возле озера встретила меня ведунья здешняя, напоила снадобьем лечебным. Заснул я прямо на лавке. Когда проснулся, увидел, что стою в полночь перед домовиной о двух ногах, а вокруг нечисть всякая бесится. Вдруг откуда ни возьмись появилась лестница, распахнулась дверь, которой мгновение назад не было. И вышла на порог она, Яга.
- И провела тебя за Черту?
- Да, - кивнул князь. - А ты как попал?
- Да с кузнецом … меч с кольчугой понесли ведьме. Она отправила нас к Яге. Кузнец-то остался, а меня Яга в дом … домовину позвала. Там еще три мертвяка было, под ногами путались. Так я их в землю вбил, чтобы кузнеца не тронули, пока я там, за Чертой этой был.
- Мертвяков в землю вбил? А они что?
- Чего-то бурчали, - махнул рукой Павел.
- Ну ты молодец! - рассмеялся князь. - Не боишься мертвяков - это хорошо. Ты ел ли с утра?
- Нет, твой гонец сразу сюда привел.
- Тогда быстро за стол, - приказал князь. - Там все и решим.


               
                Глава 5.


Издревле повелось в нашей стране, что почти все важные вопросы решаются за рюмкой или в бане. Нудные совещания, на которых надувают щеки и с умным видом рисуют в блокнотах рожицы сидящих напротив - типа записываю гениальные мысли руководства — это не про нас. Конечно, на публику политес соблюдается, поэтому в новостных выпусках обязательно показывают, как президент выслушивает доклады министров, дает наставления и советы. Министры кивают, делают лица «есть-так точно-будет-исполнено». Да уже все решили! Но народ, то есть типа избиратели, должен видеть правильную картинку. Ибо негоже простому люду думать, будто наверху такие же человеки, как и все. Не такие!
Дальнейшая судьба Павла была решена в процессе поедания хорошо пропеченной куропатки, запиваемой ядреным квасом, настоянном на хрене со смородиновым листом. Отныне боярский сын Пруха становился, говоря современным языком, сотрудником службы безопасности. То есть стражником. С перспективой перехода в младшую дружину примерно на следующее лето, а затем и в старшую княжескую дружину. По тамошним временам карьера просто головокружительная. А новым городским посадником и воеводой князь назначил того самого десятника, что будил Павла.
Вольной жизни боярского сынка пришел конец. Павел должен вставать рано, где-то в шесть утра по нашему, и сразу идти на службу. Заключалась она в следующем: день занятий ратным делом, день дневного патрулирования, день и ночь дозорной службы на крепостной стене. И никаких выходных! Новый посадник ввел правила строгие и за любое нарушение карал строго, вплоть до порки плетями и парой тройкой разгрузочных дней в яме на воде и сухом хлебе. Ну а если проступок был серьезным, то и усекновением головы неразумной. Да уж, это вам не демократия с плюрализмом и толерантностью!
К дисциплине и порядку Павлу было не привыкать. Он быстро втянулся в распорядок дня, вернулась привычка быть одетым по форме и то состояние небольшого нервного напряжения, что характерно для служивого человека. Черняк, гордый тем, что его боярина заметил и оценил великий князь, пообещал Павлу доспехи и меч не хуже княжеских. Правда, идти к ведьме освящать их отказался наотрез. Сказал, что без него. Пусть сам новоявленный почти дружинник обращается.
И слово свое кузнец сдержал. Не прошло и недели, как искусно сделанная кольчуга, кованный меч и островерхий шлем украсили облик и надежно защитили тренированное в учебных боях тело. Кстати, шлем, что сбил дубинкой Павел с головы «алабая», так и не нашли. Проныра Ясень спрятал его и сам сховался так, что даже Черняк не вычислил. И лишь когда князь во главе дружины отбыл, явился мелкий хитрец пред ясны очи кузнеца. Наказывать пацана Черняк не стал.
- Смотри у меня. Ух! - сказал он и погрозил пальцем.

Учебные бои между стражниками проводились не только на палках, но и на мечах. Бились в полных доспехах и побеждал тот, кто выбивал оружие из рук противника или наносил смертельный удар, но плашмя. Уж после первого такого боя Павел увидел, что лезвие меча покрывается щербинами. Как бы не старался кузнец закалить сталь, при  встрече с другой сталью меч тупился. А через пару тройку ударов по щиту и вовсе становился железной палкой.
«Похоже историки были правы, утверждая, что меч больше ритуальное оружие, чем боевое, - думал Павел, расстроенное глядя на выбоины и сколы меча после очередной схватки. - Поэтому римляне своими гладиусами кололи, а не рубили. А легенды о том, что некие богатыри разрубали всадника в доспехах вместе с конем только легенды и не более».
Кольчуга тоже оказалась броней так себе. Хороший удар даже по нашитым поверху стальным пластинкам отдавался болью во всем теле. И стеганая рубашка не помогала. Особенно хорошо ощущался удар секирой, попросту топором. Реальная схватка оказалась совсем не такой, как показывают в «историческом» кино. Жарко, тяжело и больно. А в настоящем бою, когда сходятся лоб в лоб два войска, даже небольшое ранение может оказаться смертельным  -  если не истечешь кровью до прихода помощи, то затопчут насмерть.
- Надо идти к ведьме, - со вздохом произнес Павел, в очередной раз глядя на синяки, испятнавшие руки и грудь фиолетовыми кляксами. На меч с зазубринами даже смотреть не хотелось.
На вежливое приглашение в компанию кузнец категорически отказался, мотивируя тем, что ведьма опять пошлет на болото с мертвяками, а ему и прошлого раза  хватило.
- А как же ты раньше к ведьме ходил и не боялся? - спросил Павел.
Кузнец отложил молот, вытер потный лоб ладонью и сел на лавку.
- Она, видишь, принимала доспех и выпроваживала. Говорила, приходи дня через три, будет готово, - ответил он. - Таких страстей, как с тобой, я и не видывал.
- Так может и на этот раз никуда не пошлет!
- А ежели пошлет? Нет уж, сам топай к ведьме, боярин. А меня уволь.

Багровое солнце скрывается за кромкой леса. Сгущаются сумерки, тьма неслышным шагом приходит в город. Кажется, что останется навсегда, будет тихо и страшно. Только факелы ночной стражи на воротах сиротливо горят в ночи, чуточку раздвигая темноту. Да еще небольшой костер, на котором булькает мясной варево. Стражники без слов выпускают Павла, запирают ворота на засов и стремглав бросаются на стену, чтобы посмотреть на храбреца, которому тьма как дом родной, а ночная нежить в друзьяках.
- Небось опять к ведьме пошел. Силушки нечеловеческой прибавить, - вполголоса произносит стражник.
- Да куда уж больше-то? Он меня на днях так саданул мечом деревянным, чуть было без памяти не упал, - ответил другой.
- Ты бы щитом закрылся.
- Я и закрылся, - буркнул стражник. - Без него энтот боярич бы меня вовсе прибил. Медведь в человечьем обличье, вот кто он!

Павел идет по знакомой дорожке, лес вокруг темен и тих. Изредка рвет ночную тишь истошный вопль и довольное урчание обедающего зверя, слышен шорох крыльев нетопырей, вдали раздраженно ухает филин. Надо не пропустить раздвоенную сосну, от нее свернуть на едва приметную тропинку и выйти к дому ведьмы. Потрескивает медленно сгорающий факел, пламя немного отгоняет темноту, сгущая мрак вокруг. Вспученные корни лезут под ноги, ветви норовят хлестнуть по лицу.
«Как люди живут в таких условиях? - размышляет Павел, глядя под ноги, но не забывая и по сторонам смотреть. - Ни света, ни воды, ни отопления. Ладно я, боярин. Мне и дров наколют, и воды натаскают, и лучину зажгут. А простым людям каково? Сколько живу здесь, никак не привыкну. Нет, в двадцать первом веке лучше! И надо же было мне провалиться во времени на восемьсот лет назад. А если бы еще дальше? Да не боярином знатным, а холопом? Вообще капец полный».
Пламя выхватывает из темноты раздвоенный ствол старой сосны, едва заметная тропа карабкается на вершину холма.
- Почти пришел, - произнес Павел, поправляя мешок, где уложена кольчуга и шлем, а из-за плеча торчит рукоять меча.
Идет по тропе, она сворачивает, ведет вниз, затем вверх. Влажный запах спящего озера коснулся лица, пошевелил прядь волос. Русалочьего смеха Павел не услышал, зато почуял вонь грязных носков, ночную тишину покоробило хлюпанье, чавканье и недовольное урчание какого-то крупного существа. Вроде как старый бегемот на прогулку вышел и распугал девушек утопленниц.
Тропа шарахнулась прочь от воды и устремилась вверх по склону холма. Пляшущее пламя факела отодвинуло темноту, появились знакомые очертания добротного бревенчатого дома ведьмы. Павел подходит ближе, останавливается у порога и оглядывается — вдруг ведьма тоже обзавелась парочкой мертвяков по примеру Яги. Так, на всякий случай. Типа прибраться возле дома, гостей непрошеных постращать, узнать последние новости у местной нежити. А что, не самой же этим заниматься! Одинокая женщина все-таки.
Потоптавшись у порога, Павел кашляет и вежливо спрашивает, глядя на закрытую дверь:
- Есть кто дома?
Дверь, понятное дело, промолчала. Павел подходит и поднимает руку, чтобы вежливо постучать. Дверь слега отпрянула, полоска света упала на порог и знакомый голос насмешливо произносит:
- Ты с кем тут разговариваешь?
- Да вот, - смутился Павел. - Как-то неудобно стучать, ночь на дворе.
- Ты бы днем пришел.
- Я думал, колдовские дела только ночью делаются.
- А-а, ну тогда заходи, - пригласила ведьма.
Дверь распахивается, Павел осторожно переступает через порог, наклонив голову, дабы не набить шишку о притолоку и входит в дом. Оборачивается, тянет руку, чтобы закрыть дверь, но она сама становится на место.
«Да у нее и ручки-то нет! - заметил про себя Павел. - Доводчик поставила?» Он вертит головой — обстановка в доме как в прошлый раз, ничего не изменилось. Ведьма сидит за столом, перед ней блестит полированными боками самовар, в расписной чашке остывает чай. Судя по аромату, травяной. И горка свежих лепешек выглядывает из-за края стеклянной вазы на низкой ножке. В доме светло от пучков какой-то явно колдовской травы и приятно пахнет свежестью. Комната кажется большой и просторной, если сравнить с размером самого дома. И сама ведьма такая же, как прошлый раз — в простом льняном сарафане, на голове светлый платок, карие глаза смотрят с прищуром и вопросительно. И никаких загнутых когтей и крючковатых пальцев!
- С чем пожаловал, добрый молодец? Как там говорят — от дела лытаешь, или дело пытаешь? - с иронией спрашивает женщина.
- Ну, типа пытаю, - ответил Павел. - Дело такое …
- Ты садись, - предложила женщина. - Чай с плюшками будешь?
- Да, спасибо, - кивнул Павел.
На столе появляется вторая чашка, травяной чай наполняет до краев, вазочка с плюшками лепешками придвигается ближе. Павел вежливо отпивает глоток, откусывает краешек лепешки.
- Дело такое, - начинает он еще раз. - Я …
- … принес меч, кольчугу и шлем, - закончила фразу ведьма. - Понятно.
- Ну да, - кивнул Павел. - Я ведь теперь без пяти минут дружинник княжеский. По нраву пришел ему подарок наш … твой и Яги. Обещал он меня в дружину свою взять, когда готов буду. Но доспехи мои и меч не так чтобы очень хороши. Хотя Черняк старался! Вот я и пришел … испытания пройти еще раз.
- Испытания тебя в городе ждут, не у Яги. У нее тебе делать нечего, - ответила ведьма. - Давай-ка сюда железки твои.
Женщина принимает из его рук шлем, броню и меч. Легко, словно они и не весят ничего. Подходит к печи, сдвигает заслонку. Темное, как сажа, нутро словно оживает. Вспыхивает пламя, жар опаляет лицо, рыжий свет ослепляет. Павел поспешно закрывается руками, но краем глаза видит, что ведьма бросает все принесенное железо в печь. Пламя меняет цвет голубовато белый, слышится гул и треск, будто горит целый дом. Женщина ставит заслонку на место, гул стихает.
- Кушай пока. И чаю попей, - говорит она.
- Ага, ага, - затряс головой Павел и от растерянности сунул лепешку в рот целиком.
С трудом прожевал, запил чаем и перевел дух.
- И какие такие испытания в городе меня ждут? - спросил он.
- У каждого приличного человека и мужчины есть враги. Появились они и у тебя.
- Ты про того купца говоришь? Важином вроде его зовут.
- И про него тоже, - кивнула женщина. - Но главный твой враг супружница его с дочуркой. Уж больно ты им досадил.
- Сами виноваты, - пробурчал Павел.
- Они думают по другому, - вздохнула женщина. - Во всем винят тебя. Особенно дочурка. И что ты ей такого сделал, ума не приложу, - ехидно улыбнулась ведьма.
- Так это же не я! - «взвился» Павел. - Это другой, который я. Но не совсем.
- Очень убедительно, - скривилась ведьма. - Просто шах и мат. А теперь слушай внимательно. Купчишка тот действовал не один. И воевода, который ныне на колу отдыхает, тоже сообщников имел. За тобой следят. Как только зазеваешься, нож в спину воткнут. А то и похуже — мешок на голову и в лес. Там с тебя шкуру сдерут живьем. Взаправду сдерут да в муравейник положат. Так что ходи да оглядывайся и ни кому не доверяй. Разве только кузнецу с пацаном и старику Деяну. Они не предадут. Кольчужку, что кузнец для тебя справил, носи не снимая даже на ночь. И меч при себе держи. Из чужих рук еду и воду не бери. Запомнил?
- Так точно! Кольчугу не снимать, меч с собой, что попало не есть. Не жизнь, а сказка! - ответил Павел.
- Но конец этой сказки зависит от тебя. Смекаешь, о чем я?
- Найти и всю семью под корень извести. Я прав?
- Да!
- Убивать женщин … как-то не очень, - скривился Павел.
- Ты плохо знаешь эту семейку. Если купец с сыновьями просто головорезы без затей, то жена купецкая с дочкой своей гадины те еще.
- Откуда тебе ведомо такое про них? - удивленно спросил Павел. - В лесу живешь, по гостям не ходишь.
- Ко мне гости ходят! Были и они.
- И чего такого спрашивали? - осторожно поинтересовался Павел.
- Всякого разного, - уклончиво ответила ведьма. - Но сильно интересовались зельем, которое память начисто отшибает.
- Уже нашли, - махнул рукой Павел. - Дочка пойло сварганила из какой-то травы, опоила меня, когда спал. Проснулся и ничего не помню.
- Значит, у бабки оморочницы в гостях побывала. Это плохо, - нахмурилась женщина.
- Что еще за оморочница? - удивился Павел.
- Знахарка. Старая карга, ей уже полтораста лет и все никак не окочуриться. Травница она, - пояснила ведьма. - Лучше ее в травах да корешках никто не разбирается. Заманит к себе человека, опоит своей дрянью, а потом говорит, что он слуга ее. И люди служат, навсегда забыв о семье, о родителях — обо всем.
- Да не может такого быть! - воскликнул Павел. - Как можно полностью стереть память!?
- Если поить этим зельем каждый день, прошлую жизнь не вспомнишь уже через пару недель. Опоенные долго не живут. А умерев, становятся заложными покойниками.
- Это еще что такое? - удивился Павел.
- Уродливая душа не может покинуть мертвое тело. Мается, пока гнилая плоть не начнет отваливаться. Освободившись от плоти, становятся неприкаянными духами и блуждают по лесу. Днем прячутся по темным местам — в брошенных берлогах таятся, в ямах да оврагах. По ночам дорогами лесными шастают, заблудших путников ищут.
- И что? - спросил Павел. - Что с путниками-то делают?
- Овладевают человеком, пока спит он. Особенно, если пьян или дурманящего дыма надышался. И ведут к оморочнице. А та в награду волю дает неприкаянному духу.
- Извини, перебью ... как выглядит этот неприкаянный дух и что делать, если встречу его. Ну, случайно!
- Видел, как дым клубами из печной трубы поднимается? Вот и он такой, мутный грязный клуб дыма, из которого уродливая морда получеловека полузверя смотрит. А что делать? — не бойся его. Еще лучше разозлись и плюй прямо в харю поганую. Сказывают, что заморской веры крест нательный помогает. Не знаю, не проверяла. Но больше всего бойся опоенных и заложных мертвецов. Они ненавидят все живое.
- Злые духи, укурки, зомбаки — как люди не боятся в лес ходить? - задумчиво произнес Павел. - Последний вопрос — если встречу опоенного или мертвяка ожившего, что делать?
- Руби! Для того и меч непростой получишь. И помни — хлебнешь зелья оморочницы — конец тебе! - предостерегла его ведьма.

Дверь избушки ведающей матери неслышно закрывается, ночная прохлада остужает лицо. Павел сходит с крыльца на землю, вдыхает холодный воздух. Над кромкой леса чуть видна светлая полоска приближающегося рассвета, голоса нечисти едва слышны, колдовское озеро стынет зеркальной гладью и как будто наблюдает за Павлом.
- Да-да, я знаю, каким ты станешь в будущем, - шепчет он. - Но до этого еще далеко. А пока ты просто озеро, где … ну, в общем, пока лучше не купаться.
Надевает кольчугу, опоясывается ремнем с ножнами, водружает шлем на голову. Меч решил держать в руке — мало ли что! Ведьма не просто так велела опасаться всех и всего. Холодное железо брони прильнуло к телу через рубаху, меч приятно отяжелил руку — хорошо! Сразу появляется чувство уверенности в себе, естественный страх перед ночным лесом уходит, уступив место легкой настороженности и готовности дать в рыло любой подлой твари. Не подлой тоже.
В темноте хорошо видно, что броня и меч не зря побывали в ведьминой печи — сталь заметно отсвечивает голубоватым цветом, словно впитала в себя частичку сияние звезд на небе.
- Я как привидение замка Моррисвилль. Жаль, штаны не светятся. Был бы полный комплект, - улыбнулся Павел.
Но зажечь факел все же пришлось, потому как дорогу ведьмин огонь не освещал.

К предостережению ведьмы Павел отнесся серьезно. Кольчугу не снимал ни днем ни ночью. После службы снимал панцирь, а кольчужку прятал под рубаху. С мечом да ножом засапожным не расставался ни на миг. И всегда был настороже. Замечал кривой взгляд, подозрительное движение и никому не дозволял стать за спиной. Ел только то, что сготовил сам. Может, не так вкусно, как хотелось бы, но жизнь и здоровье дороже. К тому же, чем проще еда, тем здоровее. Кулинарные изыски только будоражат воображение и подстегивают аппетит, отчего зад быстро становится шире плеч.
К немалому удивлению Павла, его осторожность насмешек не вызывала. В средние века жизнь была опасной у всех, не только воинов. Смерть подстерегала людей повсюду, с оружием ходили все и даже женщины могли постоять за себя. А уж мужчины были просто обязаны. Парадокс — днем было куда опаснее, чем ночью! Потому что на ночь все прятались по домам, запирали двери и ставни, спускали собак и держали оружие поблизости. Уже в сумерки улицы пустели, только бродячие собаки шныряли в поисках еды, да коты шарили по дворам, высматривая мышей и крыс.
Однако тому, на кого объявлена охота — а именно такой вывод сделал Павел со слов ведьмы! - расслабляться нельзя никогда. Не прошло и недели, как прилетела первая ласточка с приветом. Стоя на страже поверху ворот Павел смотрел в сторону близкого леса, не забывая поглядывать и на спящий город. Изредка слышится лай кем-то потревоженных собак, неподалеку орут коты, пугая друг друга страшными котячьими карами, шелестят крыльями летучие мыши. В тишине обостряют все чувства, особенно слух. Ступая по плотно сбитым бревнам верха стены Павел вдруг услышал странный звук — тихий, на грани слышимости, скрип. Будто кто-то осторожно приоткрывает дверь, а плохо смазанные жиром петли скрипом напоминаю нерадивому хозяину — не жлобись, угости кусочком сала, тогда скрипеть перестанем.
Скрип обрывается на самой высокой ноте. Но поблизости нет никаких дверей! Павел резко оборачивается на звук, падает на одно колено и закрывается щитом. Раздался звук оборванной струны, щит вздрагивает от удара и в стальной налобник шлема ударяет остро отточенный арбалетный болт. Железная стрела легко пробила щит, только кованный руками Черняка шлем остановил ее.
На перезарядку арбалета нужно время, это не лук, из которого мастера стреляют чуть ли не очередями. Павел тотчас бросается в направлении выстрела, выхватив меч  и прикрывшись щитом. На гребне стены появляется фигура в черном. Взмах руки, блеск лезвия, нож летит прямо в лицо. Павел легко отбивает щитом, перехватывает меч, намереваясь бросить его, как копье, но неизвестный прыгает со стены в темноту внешней стороны. Стена, защищающая город, не высока. Всадник достанет до кромки копьем, если держит за самый конец. Но метров пять шесть все равно будет. Да и склон покатый, приземлении может закончится переломом ног.
К сожалению Павла, убийца знал, как правильно прыгать на склон. Кувыркнулся пару раз, вскочил на ноги и пропал в темноте.
- Вот зараза, удрал, - огорченно произнес Павел, пряча меч в ножны. - Ну да ладно. Встреча наверняка не последняя.
Как в воду глядел! Но все получилось совсем не так, как Павел предполагал.



                Глава 6.
               

Если днем стража прячется в тени навеса и оттуда следит за порядком, то есть рассматривает женщин, таращится на торговцев и наблюдает за тем, чтобы воротный наряд как следует проверял въезжающие повозки и, особенно, выезжающие — мало ли что, вдруг воры краденое увозят! - то ночью стражники по большей части сидели у костра под навесом возле ворот, лишь изредка поднимаясь на стену. Не потому, что лодыри и от службы отлынивают, нет. Дежурный десятник проверяет службу строго, в установленное время и не дай Бог кто-то будет дрыхнуть — утренняя порка гарантирована. Причина в том, что ни хрена не видно. Ночь так плотно укутывала тьмой город и пригороды, что даже самый зоркий стражник ничего не мог разглядеть. Это мы дома чуть только день потускнел тычем пальцем в выключатель, а уличное освещение так же привычно, как смена времен года.
Ночная стража слушала, не раздастся ли где крик о помощи, не вспыхнет ли огонь пожара, не застучат ли копыта коней разбойничьих. Поэтому вели себя тихо, говорили шепотом, а один постоянно дежурил на стене и зорко, насколько это возможно в темноте,  глазел во все стороны и слушал, не раздастся ли крик о помощи.

Павел только что спустился вниз после смены на стене. После часа дежурства на стене зверски хотелось есть, прохладный ветерок выстудил броню, железо дышало холодом и надо было согреться. Нехитрый полуночный ужин состоял из куска вареного с овощами мяса, куска хлеба и горшочка густой, как смола, сметаны. Но едва только Павел разложил ужин на столе и протянул руку за мясом, как стражник на стене гулко ударил плашмя мечом по щиту — сигнал, что дежурному стражнику надо подняться на стену. Павел сует в рот здоровенный кус мяса, заедает сметаной и топает на стену, жуя на ходу.
- Чего тут? - спрашивает он с набитым ртом.
- Кто-то кричит, - ответил стражник. - Вот, слышишь?
Павел перестает жевать, прислушивается. Действительно, доносится крик. Голос не то детский, не то женский, надрывный и прерывистый, как будто кто-то бежит из последних сил.
- Ребенок что ли? - удивился Павел. - Откуда он возьмется ночью в лесу?
- Может, заблудился днем. А сейчас вышел, - предположил стражник.
- Родители бы шум подняли, искать начали. Тут что-то не то, - засомневался Павел.
- Что не то? Ребенок кричит! Надо помочь.
- Ворота ночью открывать нельзя. Воевода головы по-отрывает.
- Спустимся по веревке, - предложил стражник. - Тут недалеко. По быстрому сбегаем, поможем. Кричит-то ребятенок как жалобно!
Голос действительно больше похож на детский. Крик захлебывается плачем и причитаниями. Вдруг обрывается, слышится визг и раздается крик:
- Помогите!!!
Стражник бросается к башне, слышен стук двери и тотчас возвращается, неся в охапке пеньковую веревку. Ловко делает петлю, цепляет за торец бревна и бросает вниз.
- Давай за мной! - говорит он и пропадает за гребнем стены.
- Эй, так нельзя! Вот черт!
Бросать пост действительно нельзя. За это выпорют так, что неделю встать не сможешь. А могут и голову отсечь. Павел оглядывается — третий стражник спит в домике, пока разбудит да втолкует, что и как, время потеряет. А ребенок уже кричит так слабенько, будто умирает. 
- Да чтоб тебя! - говорит Павел. - Ладно, по-быстрому сделаю и обратно.
Хватает веревку обеими руками и, крепко сжимая кожаными рукавицами туго сплетенные нити, скользит вниз, смутно удивляясь, что веревка новая и даже пахнет лыком. Откуда вдруг появилась веревка в башне? И почему напарник об этом знал, а он нет?
Павел легко преодолевает местами осыпавшийся ров и бежит что есть силы на голос, который слабеет с каждой минутой. Мрачный лес надвигается стеной, исчезает свет звезд, блеклая луна тонет в темноте. Зовущий на помощь голос обрывается. В наступившей тишине Павел слышит свое тяжелое дыхание, вдали завыл одинокий волк, тихо шелестит ветер верхушками деревьев. Достает меч. Отстегивает деревянные, оббитые бычьей кожей ножны и берет левой рукой так, чтобы можно было подставить под удар. Щит-то остался на стене!
Голос плачущего ребенка пропал. Кого-то искать в кромешной темноте невозможно, факела у Павла нет. Еще и напарник куда-то пропал, не слыхать не видать. И опять вспомнилась веревка, по которой спускался со стены. Откуда она взялась, не было раньше никаких веревок!
- Что-то не так, - прошептал Павел. - На хрен такую спасательную операцию!
Опять слышится волчий вой. Павел оглядывается — до крепостной стены шагов сто, а волчье завывание звучит все громче. Тварь приближается, убегать поздно. Глаза почти свыклись к темноте, в черной стене близкого леса различаются прогалы и даже видны отдельные деревья. Павел опускается на одно колено, отводит руку с ножнами назад, меч держит перед собой параллельно земле. Замысел прост — волчара прыгает с разбега, он его протыкает мечом и добивает ножнами по башке. С точки зрения человека все логично, но волку на людскую логику начхать. Он чует запах железа, видит, что человек не испугался и готов к драке. Потому рисковать шкурой не станет.
Павел еще не видит зверя, но слух уже ловит частое дыхание и нетерпеливое повизгивание. Тварь прячется совсем рядом, в подлеске, выжидая момента для нападения.
- Долго еще ждать, волчара? - сквозь зубы выговаривает Павел. - Меч-то не пушинка. А я не статуя рабочего с молотком и колхозницей.
Меч неумолимо тянет руку к земле, спина ноет и требует понимания. Пришлось опустить руки и выпрямиться. Волк невидим и неслышим, но он где-то рядом, запах псины не растаял в воздухе. Колыхнулась трава, взметнулась черная тень, сверкнули желто-красные глаза. Павел отбивается ножнами, падает сам от удара тяжелого тела и, перекувырнувшись, вскакивает с мечом наготове. Тварь падает, разворачивается и опять падает на бок, громко визжа от боли — удар ножнами пришелся по ноге. Задняя лапа надломилась, кость вылезла наружу и повисла на лоскуте коже.
Визг переходит в свирепое рычание. Волк встает в полный рост и Павел видит, что это целый волчище метр двадцать в холке и с клыками, как у крокодила. Глаза наливаются огнем, округляются, становятся больше, шерсть встает дыбом и покрывается серебром. Из распахнутой пасти идет пена, пропадают визгливые звуки, рычание переходит в рев, от которого дрожь идет по всему телу. Зверь превратился в чудовище.
- Еще и оборотень, - скривился Павел. - Не жизнь, а сказка.
Как сражаться с оборотнями, он не знал. Вроде кол осиновый надо в сердце воткнуть. Но где тут осины? И кол тесать нет времени. Мысленно плюнув на условности борьбы с оборотнями он бросил ножны и сжал меч обеими руками. Волчара прыгнет, получит по башке, а дальше что будет то будет.
И волк оборотень прыгнул с места без разбега, мощно оттолкнувшись от земли … тремя лапами. Прыжок получился, мягко говоря, так себе. Тварь впопыхах не рассчитала усилия, толчок передними лапами оказался сильнее, чем одной задней. Широкая грудь и массивная голова перевешивают тощий зад, туловище наклонилось и прыжок пошел наперекосяк. Закон всемирного тяготения работает везде и всегда, а сила тяжести не дает поблажек никому. Страшный волчара оборотень позорно утыкается мордой в землю прямо под ноги Павлу, растопырив передние лапы и взвизгивая, как поросенок. Видимо, язык прикусил.
Павлу не оставалось ничего другого, кроме как пришпилить лобастую башку к земле. Он перехватил меч и со всей дури — переволновался немного! - всадил стальной клинок в основание черепа, перебив шейный позвонки и пищевод. Для верности еще и крутанул мечом в одну сторону, потом в другую. Поразмыслив чуток, вообще отрубил. Без головы будет только лучше!
Где-то вдали хохочет филин, назойливо пищат комары над ухом, с тихим бульканьем льется кровь из обрубка шеи.
- Как хорошо! - произносит Павел, подставляя разгоряченное лицо дуновению полудохлого предрассветного ветерка. - А где же напарник мой по службе ратной? Где боевой товарищ? - спохватился он. - Имеется ряд вопросов.
«Боевой товарищ» исчез бесследно. И где его искать непонятно.
- Может, это он и есть? - поинтересовался Павел, пнув остывающий труп волка. - Кстати, если волчара оборотень, то он скоро шевелиться начнет. Типа оживать. Интересно, другая голова отрастет?
И действительно, через несколько минут, пока Павел отдыхал после схватки, безголовое тело вздрогнуло, лапы задергались, кровь из обрубка шеи литься перестала. Страшная кровоточащая рана затягивается какой-то пленкой, а сломанная лапа совершенно невероятным образом срослась.   
- И голова растет, - встревоженно произнес Павел, наблюдая за тем, как обрубок шеи на глазах меняет форму. - Надо что-то делать. Как там в кино показывают, осиновый кол в сердце? И где тут осины?
Осин поблизости действительно не было. Чахлые кустики печалятся в сумраке, за ними толпятся сосны. Может, там и осины растут, но пока найдешь хоть одну, да вырубишь кол, волчара позорный пять голов отрастить успеет.
- Придется расчленять труп, пока он не ожил, - вздохнул Павел. - Как много нового я узнаю в этой жизни, обогащусь … обогатею ... впечатлениями на всю оставшуюся жизнь.
Первым делом обрубает лапы и хвост. Лапы  на всякий случай, хвост чтобы стереть кровь с меча. Прячет меч в ножны, достает нож из-за голенища. Рассекает брюшину и, скривившись, будто лимона куснул, сует левую руку под ребра. Оборотень начинает дергаться и махать обрубками лап, словно подозревая что-то нехорошее. Опыта по вырыванию сердца из груди у Павла не было, поэтому вначале он полез не туда. То есть шарил с правой стороны грудины, перебирая по очереди легкие, какие-то сосуды, жилы и что-то еще, все такое теплое, мягкое и скользкое. А вонидло какое! Чуть не блеванул.
Сообразив, что сунул руку не туда, переместился левее. Едва только пальцы коснулись плотного мышечного мешочка, как обезглавленный труп задергался, обрубленные лапы заскребли костями по кольчуге и раздался звук, похожий на рычание.
- Да чтоб тебя … тьфу! … ты каким местом рычишь, если головы нет?  - поинтересовался Павел, отплевываясь волчьей шерстью.
После нескольких неудачных попыток ему все-таки  удалось как следует схватиться за осклизлый, как тухлое яйцо, клубок мышц и сосудов, именуемый сердцем. И оно, доселе неподвижное, вдруг забилось, будто птица в клетке! Обезглавленное тело изгибается так, что кости захрустели, а Павла швырнуло вверх, отчего внезапно ожившее сердце едва не вырвалось из сжатых пальцев. Быстро сообразив, что в следующий раз он точно упустит свою скользкую добычу, Павел вонзает нож между ребер и со всей силы рвет сердце, используя нож как опору.
Плоть трещит, как сухая ветошь, волчье тело бешено бьется в судороге, затянувшаяся рана на обрубленной шее лопается и кровь брызжет во все стороны, заливая Павла с головы до сапог. Вырвав сердце «с корнем», он поднимает руку вверх и сердце оборотня замирает, свесив обрывки сосудов, будто щупальца осьминога.
Поднявшись, Павел некоторое время стоит неподвижно, глядя невидящим взором на черный лес. Прячет нож за голенище сапога и медленно идет в город, держа сердце на вытянутой руке и брезгливо отвернувшись. Когда он подошел к воротам, створки бесшумно распахнулись и ему навстречу вышел трясущийся от страха третий стражник, который спал. Он молча смотрел, как залитый кровью Павел прошел под аркой ворот и факел дрожал в его руке. Раздался топот множества ног, полыхнуло колышущееся пламя и на площадь перед воротами выбегает вся дежурная смена стражи во главе с десятником. Ратники окружают Павла и глядят на него, как на выходца с того света — весь в крови, а в руке вырванное «с корнем» огромное нечеловеческое сердце.
- Что произошло? - стараясь говорить как можно спокойнее, спрашивает десятник.
- Такая фигня случилась, - пожал плечами Павел. - Щас расскажу …
И рассказал, после чего все стражники застыли бледными столбами. Только десятник нашел в себе силы спросить:
- А где твой напарник?
- Не знаю, - пожал плечами Павел. - Может быть, это его? - кивнул он на мертвое сердце.
- М-да, - покрутил головой десятник. - Брось. А вы, - повернулся он к стражникам, - бегом за ворота и притащить сюда труп.
- Чей? - послышался слабый голос из строя.
- Чей найдете, того и тащите. И живо! А ты беги за воеводой, - приказал он стражнику из смены Павла.
Когда воевода в одной рубахе, но с мечом, прибежал к воротам, разрубленный труп волка уже лежал возле костра. Рассвет окрасил в розовый цвет светлеющее небо, на запах крови слетелись заспанные вороны, разбуженные шумом горожане опасливо столпились в сторонке. Рядом с телом высится, словно черный камень, громадная голова, из пасти торчат клыки, будто кривые кинжалы, наполовину прикрытые глаза налиты черной кровью и они, мертвые, глядят с мрачно и злобно.
Воевода только крякнул и покачал головой, глянув на разрубленного зверя.
- Подойди-ка, стражник, - сказал он и махнул Павлу рукой.
- Прибыл по вашему приказанию! - доложил Павел, резво подбежав к начальству.
Хотел было и руку приложить к шлему, но вовремя вспомнил, что не в той армии служит.
- Покажи-ка меч, боец, - приказал воевода.
Павел аккуратно достает оружие, обеими руками подает воеводе. Он принимает оружие, рука заметно напрягается, в глазах появляется удивление — меч тяжел, как пудовая гиря.
- Хорош! - произносит он и широко улыбается. - На вид вроде неказист, но в руке что надо. И сталь, - говорит воевода, внимательно глядя на лезвие, - очень хороша. Сам ковал?
- Куда мне, - махнул рукой Павел. - Так, околачивал чуток, да меха качал. Кузнец Черняк постарался.
- Старался тут не только кузнец, - хитро прищурился воевода. - Ну да ладно, не мое дело. Командир, - обернулся он к десятнику, - надо сделать вот что: шкуру содрать и закопать в отхожем месте, мясо отдать свиньям да собакам. А ты, - обратился он к Павлу, - сердце, что вырвал у волколака, на куски порежь да сожги в печи. И проследи, чтобы ни кусочка не осталось. И вот что — еще раз пост оставишь, по какой бы то ни было уважительной причине, выпорю так, что неделю будешь за жопу держаться.

Где можно сжечь сердце оборотня дотла? В кузнечном горне! При температуре больше тысячи градусов любая нечисть превратится в дым за пару минут. Пока Ясень раздувал пламя до упора, Павел аккуратно порезал волчье сердце на дольки, разложил на лопате и когда угли стали белыми от злости, бросил в огонь.
- Дай-ка я поработаю, - сказал он мальчишке и взялся за меха.
Гудящее пламя сожрало плоть за считанные мгновения, от сердца и следа не осталось.
- Вот так, - сказал Павел Черняку. - А еще спасибо тебе еще раз за меч. Если бы не он, порвал бы меня волчара, сто пудов!
- Не, кольчуга не позволила бы. И броня на тебе добрая, - возразил Черняк.
- Тогда бы прожевал и выплюнул. Тоже неприятно, - сказал Павел и засмеялся. - Спросить хотел — почему воевода назвал черного волка волколаком, а не оборотнем?
- Деяна спроси. Он вроде знает, - ответил кузнец.
Деяна Павел обнаружил на заднем дворе. Дед сидит на лавочке и, сосредоточенно щуря единственный глаз, расщепляет полено на аккуратные дольки.
- Здравствуй дядя Деян, - говорит Павел.
- Здравствуй, мажор, - отвечает дед.
Пересеченное шрамом лицо расплывается в улыбке, уцелевший глаз смотрит приветливо.
- Да какой там! Разве мажоры стражниками служат? - отмахнулся Павел.
- Исправляться начал, взялся за ум. Вот батюшка с братьями рады будут, когда вернутся.
- И когда это будет?
- Не раньше, чем лед станет. По зимнику быстро доберутся.
- Слыхал, что ночью-то было?
- Конечно. Весь город судачит о том. После слов похвальных от самого великого князя о тебе ты теперь герой и завидный жених.
- Да, герой, - покачал головой Павел. - С мечом ни днем ни ночью не расстаюсь, кольчугу только в бане снимаю.
- Важинкина баба она такая, - скривился Деян. - Дракон огнедышащий! Сам-то Важин ума не великого был, вертела и крутила она им, как хотела. Сыны тоже от полена, - кивнул он на деревянный огрызок в руках, - недалеко ушли. А дочурочка достойной сменой для мамы была. Но ты ее обхитрил. Сколько раз-то?
- Чего?
- Обхитривал … обтряхивал  дочурку-то? - рассмеялся Деян.
- Да ладно, - махнул рукой Павел. - Ошибка это.
Садится рядом на лавочку, поправляет меч за спиной.
- Спросить я хотел. Воевода того зверя, что оборотнем был, назвал как-то странно — волколак. Что за зверь?
- Нечисть, - коротко ответил Деян. - Самая что ни на есть. Оборотень наполовину человек, с ним договориться можно. А волколак нелюдь. Он и в медведя может перекинуться, и в пса страшного. А бывает и лешаком прикидывается.
- Так кого же я вчерашней ночью убил-то?
- Какая разница? Убил и убил, одной тварью меньше стало. Не парься, - махнул рукой Деян. - Их много тут по лесам да полям шляется, на всех хватит.
- Полям? Какая нечисть может быть в поле? - удивился Павел.
- Полудница. Старушка такая. Худая и страшнючая, как старый репейник. Если повстречаешь ее, то беги без оглядки.
- Это и так понятно, - махнул рукой Павел.
- Чего понятно?
- Любой мужик от страхолюдины убежит.
- Не-е, тут другое. Ежели Полудница в тебя всматриваться станет, нутряной огонь в тебе появится. Ослабеешь и она из тебя жизнь заберет.
- Как это — из меня?
- Не знаю. Попы сказывают, язык у Полудницы как жало у пчелы. Да еще и в локоть длиной. Разинет человек рот - воздуха ему не хватает! - Полудница тут как тут, язык свой сунет и выпьет жизнь евонную.
- Засунет язык? Тьфу! - скривился Павел.
- Аж до пупа достанет, - заверил Деян.


Однообразие дней превращает жизнь в тягучий, как смола, процесс функционирования организма. Ел, пил, спал, чего-то делал и опять спал. Все так живут и радуются, что жизнь такова. Выходить за пределы колеи не хочется, да и страшновато. Вот и живут, хлеб жуют. А что, от добра другого добра не ищут!
Но как быть, если знаешь иную жизнь? Видел ее, жил ей … и не больно-то ценил. Получается точно, как в поговорке — что имеем не храним, потерявши плачем. Проводить свободное время в боярских хоромах Павлу наскучило сразу и давно — сундуки, клети, комнаты с лавками и печи. Отдыхал в кузнице, помогая Черняку. В перерывах рассказывал Ясеню про дивный мир будущего. Мальчишка слушал раскрыв рот и даже Черняк прислушивался. Но для них это всего лишь фантазии беззаботного боярина, сказки. Даже самое простые вещи вроде автомобилей, сотовых телефонов и телевидения надо было объяснять доступным языком. То есть волшебные говорящие зеркала, ковры самолеты с крышей и самодвижущиеся телеги с горящими глазами. Про компьютеры помалкивал.
Павел часто бродил один, думал обо всем и раздражался, когда на него глазели, как на диковину заморскую. Город невелик, дома стоят рядышком и все друг друга знают. Чтобы избавиться от навязчивого внимания приходилось выходить за ворота и бродить неподалеку. Типа стену крепостную осматриваю, ага! Нет ли подкопа где вражеского, все ли бревна целы, да круты ли склоны рва защитного. 
И вот именно на такой прогулке он и встретил ту самую Полудницу, о которой рассказывал старый Деян. Жители города из тех, что победнее расчищали землю неподалеку от стен, перекапывали и засаживали капустой или репой.  А кто побогаче нанимал людей и распахивал целые поля под пшеницу. И вот как-то раз, проходя мимо засаженного созревающей пшеницей поля, увидел Павел женщину, которая неторопливо шла по пшеничным волнам. Ветер играл гривой светлых волос, трепал широкие рукава простого льняного платья и со стороны казалось, будто бы густые колосья расступаются перед женщиной и припадают земле в низком поклоне.
Павел и внимания не обратил бы — гуляет себе человек, природой любуется. Если бы не одна странность — женщина была без головного убора и с распущенными волосами. А в те давние времена на Руси появляться на людях в таком виде было просто невозможно. Это хуже чем голой. Могли насмерть кольями забить, дом поджечь или голодных псов натравить. До города рукой подать, стражников на стене видно, а барышне все равно!
И Павел вспомнил рассказ Деяна о Полуднице. Он сразу напрягся, рука потянулась за мечом, по спине пробежал холодок тревоги. Женщина совсем рядом, два десятка шагов — и откуда взялась-то, минуту назад не было! Благоразумие настойчиво говорило заворотить оглобли и рысью бежать в город. Любопытство подталкивало подойти ближе и хотя бы посмотреть — неужели она такая страшная, как о ней говорят? Со спины вроде ничего, стройненькая и ничего злобного старушачьего в ней нет. Или будет, когда обернется?
- Да что я в самом деле! Поверил в страшилку для слабоумных? - прошептал Павел, убирая руку с меча. - Гуляет себе женщина, погода хорошая. Да, за городом и одна! Ну так тем более чего бояться?
Твердо решив окликнуть и спросить, - строго так спросить, как и положено блюстителю порядка, - чего, мол, тут разгуливаете, темный лес совсем рядом и вообще, - Павел на всякий случай проводит ладонями по кольчуге — мало ли что! Напустил Павел строгий вид на себя, насупился да надулся в смысле набрал воздуха, чтобы голос мощным был аки рык львиный — тут обернулась женщина и взглянула на него. Паша так и замер с полуоткрытым ртом и круглыми глазами. Полудница, которая нечисть и порождение тьмы, оказалась очень симпатичной девушкой. Круглое лицо покрыто веснушками, курносый нос, василькового цвета глаза и брови домиком. Она взмахнула руками, как птица крыльями и засмеялась звонким детским голосом.
Грозный воин Павел ощутил себя идиотом. Еще и рот разинул — картина маслом!
- Я того … гуляете тут одна, - пробормотал он смущенно. - Может быть опасно.
- А чего бояться? - спросила девушка и опять засмеялась.
- Лес рядом, - выдавил из себя Павел, краснея как рак. - Мало ли что!
- В лесу бояться нечего, там не страшно, - ответила девушка.
- А звери?
- Они не тронут, если их не дразнить.
- А вы вообще кто? Ну, где живете, как тут оказались?
- Я хозяйка дня Полудница. Я там, где ярко светит солнце. А моя сестра Купальница хозяйка ночи. Здесь я слежу за тем, чтобы люди не работали в полях, а отдыхали. Солнце может ударить.
- Так никого и нет!
- Ты есть, - с лукавой улыбкой ответила богиня. - Что тебе делать в поле, ведь ты не хлебороб?
- Я … гуляю тут, - чуть запнувшись ответил Павел.
Полудница уловила заминку. Посмотрела в глаза и сказала:
- Ты не здешний. Здесь все чужое для тебя.
- Да, я не всегда жил в этих краях, - ответил Павел. - А ты? Ты откуда?
- Не знаю. Я всегда была, - с улыбкой ответила Полудница. - Здесь и везде, где тепло и солнце.
- Ты сказала, что у тебя есть сестра Купальница. Это не она плещется по ночам в лесном озере?
- Она. С подругами русалками водяного гоняет. Он такой противный, как большая жаба, - засмеялась Полудница. - А теперь уходи, тебе пора, - добавила она.
- Да, жарко становится, - согласился Павел.
Солнце пекло голову, кольчуга нагрелась и палила кожу через тонкую рубашку, сапоги превратились в парилки для ног.
- Прощай, Полудница. И береги себя, - сказал Павел.
- От кого? У меня нет врагов, - удивилась Полудница.
- Уже есть, - ответил Павел, вспомнив про пузатого попа и его прихлебателей. - Те, что верят в заморского бога. Ну, мне пора.
Он повернулся к городу, за спиной раздался голос Полудницы:
- Не ходи в лес!
- Что? Почему? - обернулся Павел, но Полудница исчезла.
«Не ходи в лес! - думал Павел, шагая по тропинке к городу. - В какой лес? Который слева или справа от города? Или сзади? Тут везде лес, вся страна в лесу».      


                Глава 7.

               

Вернувшись домой Павел садится на лавку под навесом возле кузницы. Кольчуга прилипает к потному телу, в сапогах печка, воротник рубашки трет шею, перевязь с мечом давит на плечо, будто бревно на веревке.
- Нет, так нельзя! - сердито бубнит под нос Павел. - Туда не ходи, здесь не появляйся, таскай броню с утра до вечера и оглядывайся. Ну что за жизнь? А зимой что, от каждого сугроба шарахаться? Надо как-то решить вопрос с этой бабкой заморочницей и ее семейкой. И разобраться в дочкой. А то наплетет людям с три короба про меня да про себя на сеновале, доказывай потом, что ты ни при делах. И вообще не ты, а другой ты, которого нет, потому что ты его заменил.
Павел задумался — что делать-то? Лес велик, где искать злодейскую семейку непонятно. А если найду, то что? Легко было обещать ведьме, что поубиваю всех. Ладно, нашел, повязал злодеев. И что, головы рубить? Павел живо представил, как перед ним на коленях стоят трое бычков сыновей, папаша Важин со женушкой старухой отравительницей  и дочка цветочек лазоревый змея ядовитая. Достает он меч из-за плеч, берется ловчее обеими руками …
- Надо головы класть на что-то, чтобы упор был. На весу несподручно рубить, - задумчиво произнес Павел. - Где плаху взять? Придется на этой лавке головы рубать. Дворня сбежится, соседи прибегут смотреть … черт знает что! - взмахнул Павел руками. - Решаю проблему, как лучше вырезать целую семью. Докатился!
Несмотря на явный идиотизм ситуации, ее надо как-то разрулить. Кстати, по нормам двенадцатого века ничего идиотского тут нет, все в рамках обычаев того времени. Вырезать семьи врагов будет нормой чуть ли не до конца девятнадцатого века. Как только власть в России скатится до гуманизма и «милости к падшим», грянет одна революция, потом вторая и затем третья, которую обзовут октябрьским переворотом. Тогда-то строители светлого будущего вспомнят обычаи предков и возродят традицию с таким размахом, что мало никому не покажется. Еще и последователи в других странах найдутся. Всего-то и разницы, что будут не резать прилюдно в назидание другим, а просто расстреливать пачками с обязательной публикацией списков казненных. Семьи с малолетними детьми вывозить в тундру на всю оставшуюся жизнь. Освободившуюся жилплощадь отдавать  нуждающимся из числа наиболее активных доносчиков. 
Оправдания в духе «все так делают» улучшают настроение и зовут к новым свершениям. Павел повеселел, приободрился и принялся рассуждать далее. Главный вопрос — как найти? Прикидывая так и эдак, Павел пришел к выводу, что единственный вариант это ловля на живца. То есть на себя любимого. Вариант хуже некуда, но другой не просматривается. И вообще все придется делать самому — искать, ловить и отправлять в мир иной.
- Не жизнь, а малина, - вздохнул Павел. - Вот, планирую геноцид и массовое убийство.

Осознавая, что жизнь приманки коротка и неказиста, Павел принял все мыслимые меры безопасности. Помимо кольчуги напяливал на себя панцирь, закрывал ноги стальными набедренниками и наголенниками, прятал руки под наручами  - одним словом был в железе с груди до пяток. Даром что кузнец старался как мог для своего боярина. Укрыв все это под рубахой на три размера больше, бродил по ночным улицам города, пугая собак и припозднившихся забулдыг нелепым видом. Разумеется, в свободное от службы время.
И задумка сработала! Но не совсем так, как замышлялась изначально. Напасть, связать и тащить куда-то здоровенного мужика посреди ночи дураков не нашлось. Было несколько жалких попыток ограбить подгулявшего боярина. Они пресекались быстро и жестко ударами железных кулаков. После которых незадачливые грабители падали замертво с разбитыми головами и сломанными ребрами. По городу даже пошел слух, что по ночам неизвестный богатырь появляется невесть откуда, чтобы хранить и оборонять покой горожан. На кой черт это богатырю понадобилось, слухи не объясняли. Волну хайпа попытались оседлать адепты модной византийской веры — мол, это архангел Михаил спускается с небес защищать ночной сон истинно верующих в нового бога. С какой стати Архистратиг, глава святого воинства Ангелов и Архангелов впрягся охранять общественный порядок в большой деревне посреди леса, объяснений тоже не было.
Павел совсем было приуныл и хотел бросить эти «гулянья под луной за то что вы больны не мной» весь в железе и с мечом за спиной. Но однажды, в тихую лунную ночь судьба улыбнулась ему и он словил-таки стрелу прямо в солнечное сплетение. Удар был слабоват, Павел едва почуял его сквозь стальную пластину. Он опустил глаза и увидел на земле небольшую стрелу с подозрительно блестящим наконечником.
«Яд или кто обслюнявил? - мелькнула мысль. - Может и то и другое? Надо упасть!» Но брякаться в придорожную пыль не хотелось. Павел согнулся, издал протяжный стон и, пятясь на подгибающихся ногах, прилег возле плетня, удобно прислонившись спиной. Послышались осторожные шаги, из сумрака появляются две полусогнутые фигуры в мешковатой одежде. Замотанные в тряпки головы склоняются над «бездыханном» телом.
- Думаешь, уже готов? - слышится тихий мужской голос.
- Конечно. Мамка варит зелье что надо, - ответил другой.
- А где стрела? Надобно подобрать.
- Не знаю. Может, пробила насквозь и торчит с другой стороны?
- Давай посмотрим.
Неизвестные наклоняются ниже, протягивают руки … Павел хватает наивных дураков за головы и со всей силы прижимает к железной груди.
- Наконец-то встретились, сладенькие мои. Я так вас ждал! - произнес он, водя замотанными мордами по броне с такой силой, что ременные застежки протестующе заскрипели — уймись бычок, порвемся на фиг! - А теперь мы мило побеседуем с вами на предмет кто, где и чего делает. Начнем с анестезии!
И после этих слов широко разводит руки, некоторое время держит в таком положении, глядя на трепыхающиеся туловища. Затем «бьет в литавры», то есть сталкивает лбами.
- Какое небо голубое, - задумчиво произносит Павел. - Мы не сторонники разбоя и чего-то там еще. Но иногда обстоятельства вынуждают.
Когда неудачливые «гангстерито-мы-бандито» очнулись, то обнаружили себя распятыми на стене кузницы. Горн зловеще светится багровым огнем раскаленных углей, возле наковальни аккуратно разложены молотки, щипцы и нечто страшное клешнеобразное, которым достают из огня пламенеющее железо. Потрескивают угольки, вдали слышится крик петуха, за стеной мирно похрюкивают свиньи. В кузнице никого нет, что дает великолепную возможность насладиться видом огня и железа.
Пленники задергались, оглянулись по сторонам. Кованные цепи надежно держат руки и ноги, дверь плотно закрыта. Правее двери, на полке, сидит черный кот и пялится желтыми глазищами на пленников.
- Ведьмацкий кот, - говорит один.
- Мы вроде в кузне, - отвечает другой.
- Все кузнецы ведьмаки, разве не знаешь?
- Да какой из Черняка ведьмак! Только и умеет, что молотом стучать.
- Тогда боярич ведьмак. Мамка его сразу почуяла.
- Почуяла, - скривился другой. - Укокошила бы сразу, не сидели бы всей семьей в лесу поганом.
С тихим скрипом открывается дверь, в кузницу входит Павел. Он избавился от надоевшей брони, раздет по пояс, волосы зачесаны назад и удерживаются шнурком вокруг головы. Кожаный ремень с железной бляхой опоясывает талию, заодно и держит кожаные штаны, заправленные в короткие сапоги из бычье кожи.
- Простите, немного задержался, - произносит Павел, ласково улыбаясь. - Кофейку захотелось с утреца попить. А вы как тут, освоились?
Он берет в руки здоровенные клещи, несколько раз щелкает острыми клыками:
- Есть у меня пара вопросов. С кого бы начать? - задумчиво спрашивает Павел и внимательно смотрит на пленников.
Но клещи и прочий инструмент не понадобились. По итогам «хорового пения» пленников он узнал следующее:  беглецы в полном составе обосновались в пещере, где когда-то было русло реки. Вода ушла по непонятной причине, обнажив скалистый обрыв с дырой и оставив на память о себе вереницу болотистых озер. По берегам наросли деревья, густой кустарник скрыл пещеру от посторонних глаз. А обнаружил ее отец основатель семейства Важин, когда искал место для складирования добычи.
- И как туда пройти? - поинтересовался Павел.
- По зарубкам, - хором ответили пленники.
- Их еще найти надо, зарубки эти, - покачал головой Павел. - Пойдете со мной, покажете. Кстати, как вас зовут?
- Меня Евлампием кличут.
- А меня Евсеем.
- Лучезарный и Благочестивый, надо же! - хмыкнул Павел. - Чем русские имена-то не подошли?
- Папенька с маменькой так решили.
«Разбойники и воры обязательно следят за модой, - подумал Павел, глядя на двух дебилоидов, трепыхающихся в цепях. - Так было, есть и будет».

Через полчаса стража на городских воротах увидела Павла в полном боевом облачении. Ведет на цепях двух сильно побитых мужчин. Руки связаны за спиной, на шеях темнеют собачьи ошейники, тянутся цепи. На немой вопрос стражников — спросить вслух они не решились, - Павел беспечно ответил:
- На прогулку вывел. Пройдемся по лесу, воздухом подышим. Вы не подумайте чего плохого, это разбойники и тати. Верно!? - спросил он и дернул цепи.
- Да-да, мы хотели убить городского стражника! - сказали хором связанные.
Павел дернул цепи еще раз.
- Но если будем хорошо себя вести, то нас не посадят на кол, - торопливо произнес один из пленников. - Он нам обещал, - кивнул он на Павла.
- Разве что на маленький. Ненадолго, - улыбнулся Павел.
- Нет-нет-нет!!! - заверещали в один голос пленники.
- Не орите, я пошутил, - хмыкнул Павел и тряхнул цепями, понукая идти дальше.
Стражники переглянулись и молча открыли ворота.

Бесшумно сомкнулись створки городских ворог, стукнул накинутый засов. Рассвет притушил луну, подсветил редкие облака розовым цветом. Проснулись птицы, увядающая трава заблестела каплями росы, ночная тьма отступила в лес, черной стеной отгородивший светлый мир людей от сумрачного царства нечисти, колдовства и несъедобных грибов. Дорога, ведущая прямо в лес, резко сворачивает вправо, словно испугавшись чего-то и теряется в зарослях кустарника. Путь дальше показывает узкая тропа, которая то и дело норовит потеряться в траве.
Лес приблизился, распался на частокол сосен и елей, дохнул влагой и тишиной. Стихают трели утренних пташек, свет наступающего дня слабеет, тьма становится гуще
- Мы правильно идем? - спросил Павел.
- Да-да, не сомневайся, господин, - ответил Евсей. Или Евлампий. Со спины-то как двое из ларца.
На всякий случай Павел наматывает цепи на кулак — мало ли!  Мрачные ели обступили со всех сторон, тянут мохнатые лапы, целят прямо в глаза. И еще откуда-то повылазили комары, злые и наглые, как голодные собаки. Если тело и руки защищены броней, то лицо открыто и твари прямо лезут в глаза. Особенно достается носу. Остальное спасает борода, усы и густые длинные волосы.
Павел то и дело отмахивается, хлопает себя по лбу и щекам. Но в пылу борьбы с кровососами не забывает о подопечных. А они ведут себя как-то странно. Сгорбились, будто придавлены непосильной ношей, обхватили себя за плечи и едва переставляют ноги, которые почему-то согнулись колесом.
«Поплохело в темном лесу Лучезарному с Благочестивым, - подумал Павел. - С чего бы это? Темноты боятся или гастрит нежрамши одолевает?»
- Спите на ходу, служивые? - спросил Павел и тряхнул цепями. - Рано еще.
- Нет, господин, не спим мы, - ответил Евлампий. Или Евсей.
Голос прозвучал приглушенно, в нем появилась нотка легкого раздражения и даже нетерпения. Нетерпения чего? Ответ на вопрос Павел получил, как только ели расступились и они вышли на небольшую полянку, со всех сторон окруженную деревьями с поломанными ветвями и содранной корой.
«Будто стадо медведей бесилось», - успел подумать Павел, оглядываясь по сторонам. В следующий миг раздался оглушительный рев, за цепи дернуло так, что едва руку не вывернуло. Чтобы не упасть, он хватается второй рукой и тянет на себя изо всех сил, упираясь ногами в землю. Влажный дерн легко срывается, сапоги скользят, как по льду. Чтобы хоть немного притормозить Павел рвет цепи на себя. Рев обрывается, вздрагивает земля от тяжкого удара. Павел поднимает взгляд и от удивления замирает — вместо пары увальней он видит двух здоровенных волосатых мужиков, похожих на помесь медведя с волком, которых еще и до кучи анаболиками накачали.
Лохматые чудо мутанты неуклюже поднимаются с земли, плюясь травой и вытирая морды когтистыми лапами. Красные глаза навыкат горят злобой, мутная слюна капает из оскаленных ртов. Было бы верхом неосмотрительности считать это признаками хорошего воспитания! Надо срочно доставать меч, но как назло цепь запуталась, нет времени возиться. Павел еще раз дергает цепи, оборотни снова падают. Кое-как освободив правую руку Павел наконец выхватывает меч, красиво так — как в супергеройском кино! - вздымает над головой … и падает лицом в грязь, ибо злодеи тоже не дураки и умеют дергать цепь не хуже его.
Радостно рыча они бросаются в чащу, волоча за собой наглого человека, чтобы порвать на куски и сожрать без соли и хлеба. Корявый ствол старой ели, весь в клыках обломанных сучьев, приближается со скоростью кометы. Павел изворачивается, как червяк на крючке, рубит цепь. Стальные звенья лопаются, искры вспыхивают и гаснут во влажной траве, обломок ветви останавливается совсем рядом с переносицей и Павел окосело смотрит на острие. Тотчас слышатся звуки падения тяжелых тел, треск ломающихся деревьев и раздраженный рев пары луженых глоток.
 Павел быстро встает, обрывки цепей летят на землю, пальцы крепко сжимают рукоять меча. Но братья оборотни решают не рисковать. Слышится удаляющийся топот ног и треск валежника.
- Надо было шлем с забралом надеть, - говорит Павел, очередной раз прихлопывая комара на лбу. - Теперь придется тащится по лесу за двумя дурнями, а гады писклявые всю кровь выпьют!
Отряхнулся, вздохнул, убрал меч в ножны, сорвал веточку отмахиваться от комаров и пошел по следам оборотней.

               
                Глава 8.


Убегая от Павла, братья оборотни едва ли не дорогу проложили в густом лесу. Образовалась такая просека, что на двух телегах в ряд можно проехать. Почти дорога, если не обращать внимания на вырванные с корнем деревья и ямы. Идти пришлось недалече, Павел даже не успел вспотеть, прыгая и перелезая через выворотни. Вскоре лесная чаща поредела, за расступающимися стволами блеснула вода, потянуло влагой, комары стали еще наглее. Согнутое в дугу озеро, похожее на бумеранг, преградило дорогу. Покрытые плотной шерстью оборотни преодолели препятствие вброд и наверно даже не намокли. Павлу лезть в мутную жижу не хотелось. Промокнешь насквозь, простынешь, еще и всех пиявок соберешь, выковыривай их потом. Нормальные герои всегда идут в обход, тем более что озерцо невелико, шагов сто до края пройти. Противоположный берег озерца идет на подъем и упирается в густой перелесок, за которым возвышается каменная гряда. Следы оборотней ведут прямо туда.
Павел обошел озеро, поднялся по склону и остановился. Не то чтобы он устал, просто надо притормозить и подумать. Драться на открытой местности проще, есть куда отступить или увернуться от удара. В замкнутом пространстве пещеры не больно попрыгаешь, а противник наверняка попрет толпой. Если не побьет, то затопчет. А потом побьет, прибьет и размажет. Тем более, что враг знает о твоем прибытии.
- Надо сотворить какую-то гадость, - задумчиво произнес Павел. - В смысле военную хитрость.
Осторожно идет вперед по следам оборотней. Мальчики явно торопились и совсем не думали об скрытности. Наследили так, что едва заметная тропа превратилась в дорогу для стада парнокопытных. Черная пасть пещеры выглянула из гущи кустарника, где-то рядом сварливо каркнула ворона, ветер колыхнул верхушки молодых елей. Павел подходит ближе, осторожно заглядывает — вход не широк, его легко оборонять. Если так просто сунешься, наверняка получишь копьем в грудь. Или камнем размером с наковальню. Проход еще и поднимается. Значит, бить будут сверху вниз, а у него даже щита нет.
Павел звонко хлопает по лбу, очередной кровосос гибнет без писка и просьб о помиловании.
- Это не наш метод, - произносит Павел, размазывая пальцами труп комара. - Изящнее надобно!
Меч с радостным шорохом выныривает из ножен, пальцы сжимают рукоять и срубленные на раз стволы мохнатых елок валятся под ноги. Павел сгребает их ко входу, несколько штук даже забрасывает внутрь. Железное кресало высекает искры из куска кремния, льняной трут вспыхивает, огонек радостно кусает еловую веточку и торопливо карабкается к вершине, попутно захватывая всю ель.
- Елочка гори! - с улыбкой произносит Павел.
Дымное пламя набирает силу, белые клубы устремляются вверх, но часть из них попадает и в пещеру. Огонь перекидывается на ели в проходе, едкий дым валит клубами.
- Сделал гадость сердцу радость, - говорит Павел, довольно потирая руки. - Ждем-с!
Ждать пришлось недолго. Дым проник в пещеру, химическая дрянь от горения смолы заполнила помещение, не дает дышать и разъедает глаза. Братья оборотни явно не ожидали такой подляны от законопослушного человека. Слышен шум, рычание, кто-то визгливо ругается и недовольно верещит тонким бабьим голосом. Павел удивленно поднимает брови — лучезарные и благочестивые братья не пищали, а разговаривали нормальными голосами. Даже рычали, но уж никак не визжали, будто женщина, увидевшая таракана.
Рычание и визг обрываются, приближается топот и раздраженный рев. Павел отступает на шаг и крепче сжимает рукоять меча. Как только из клубов мутного дыма показывается полусогнутая фигура оборотня, меч вздымается и отточенное лезвие отсекает лохматую башку. Обезглавленное тело падает, голова кувыркается по склону. Следом выскакивает второй оборотень. Он закрывает морду когтистыми ладонями — типа это очищает воздух и помогает лучше видеть! - цепляется ногой за обезглавленный труп и падает, зарывшись мордой в землю.
- Очень мило с вашей стороны! - с улыбкой произносит Павел и ударом наотмашь срезает голову.
Зная из фильмов ужасов, что оборотни оживают, если не вбить кол в сердце, срубает пару еловых веток и … останавливается в легком недоумении. Дело в том, что пробить грудную клетку деревянным колом не так просто. Кол должен быть из сухого дерева. Желательно из осины, выросшей на кладбище — традиция! Остро заточен и желательно иметь под руками хороший молоток. Вбить кол в сердце оборотня это вам не жабу через соломинку надувать, это уметь надо!
Осины поблизости не наблюдаются, молотка Павел с собой не взял, приличных кольев тоже. Вздохнув и сделав лицо типа «никогда не было и вот опять», ковыряет мечом грудную клетку там, где должно быть сердце и втыкает еловую ветку поглубже. Проделывает тоже самое со вторым трупом. Отойдя на пару шагов смотрит на содеянное и, брезгливо морщась, произносит:
- Здравствуй жопа новый год, я подарки вам принес. Тьфу!!!
Еловый костер у входа в пещеру перестает дымить, смолистая древесина разгорается. Огонь пылает, язык пламени устремляется вверх, расшвыривая во все стороны листочки тлеющего пепла. Немного подумав, Павел швыряет головы оборотней в огонь — так вернее. Появляется устойчивый запах горелого мяса и шерсти. Дождавшись, когда огонь прогорит, аккуратно обходит кострище и черная дыра пещеры оборотней предстает перед ним. Идти дальше опасно, зловредная мамаша с дочкой могут поджидать. И старший сын, которому рыло на бок свернул, тоже где-то рядом. Если по уму, то в пещеру лучшее вообще не лезть.
- Похоже, придется возвращаться, - с сожалением произнес Павел. - Как говорят, не солоно хлебавши?
И тут из дымного жерла пещеры выскакивает … свинья на задних лапах! Взмах короткой руки и в лицо Павлу летит тряпичный сверток. Распахнувшись наподобие крыльев летучей мыши обхватывает всю голову от лица до затылка. Тряпка пропитана какой-то резко пахнущей жидкостью, от которой кружится голова и слабость разливается по всему телу. Слабеющей рукой Павел сбрасывает вонючий клочок ткани. «Зря шлем не надел, забрало спасло бы», - запоздало подумал он, падая навзничь.   


Поток ледяной воды окатил с головы до ног, холод «пробил» насквозь, сознание вернулось, будто свет включился. Наученный горьким опытом Павел не открыл глаза и даже не пошевелился, а просто прислушался к ощущениям. Он распят, аки вор и разбойник в древнем Риме. Но не на кресте, а на холодной каменной стене. Острые сколы впились в кожу и выпуклый кусок камня уперся в зад. Аккурат в правую «булку».
«Хорошо хоть не в середину, - вяло подумал Павел. - Было бы неудобно, противно и как-то не по себе. Я ведь еще и голый». Он действительно лишен одежды от слова совсем. И это очень неприятно — мало ли для чего с тебя сняли штаны! Чуточку приоткрыв глаза он видит, что ноги не прибиты гвоздями, а только привязаны к железным кольцам. Значит, руки тоже. Они кстати затекли и почти не чувствуются. Пляшут рыжие блики на стене, воздух пропитан запахом кислой тряпья, навоза и дыма.
«Итак, я прикован к стене, меня лишили одежды и я в плену у прямоходящей  свиньи, которая не мылась года два, судя по вони», - мысленно произнес Павел.
- Мадам … месье … как там тебя?! Ваяешь статую Аполлона или просто любуешься телосложением? - спросил Павел как можно беспечнее.
- Чо? - раздался настолько писклявый голос, что Павел принял это за прикол.
Он открыл глаза шире и огляделся вокруг, ожидая увидеть скомороха — уж больно голос шутовской. Из темноты пещеры появляется перекошенная харя наполовину свиньи, наполовину человека. На упитанной круглой роже блестит натурально свинячий пятак, выпуклые щеки заросли редкой белесой щетиной, с боков торчат островерхие уши с волосяными кисточками. Маленькие глазки скрыты под длинными ресницами, тоже белыми, а вывернутые губы похожи на сложенный оладушек. Крупная продолговатая голова торчит прямо из туловища, покатые плечи спускаются вниз короткими толстыми руками. Узкая, выпуклая от жира грудь, холм живота и кривые ноги, несуразно короткие и с малюсенькими ступнями. На странное существо надеты такие невероятные лохмотья, что непонятно, как и на чем они держатся.
- Ты кто? - ошарашенно спросил Павел.
- Не узнаешь? - пропищало свиноподобное существо.
Говорящий свин  подходит ближе. Павел глядит во все глаза на чудо невиданное. На нижней челюсти вмятина и сама челюсть как бы съехала вбок и вниз, отчего рот немного открыт, в уголках копится слюна и падает вытянутыми каплями на пухлую грудь. Взгляд тяжел, маленькие глаза под белесыми ресницами слезятся то ли от дыма, то ли от боли. Свинячья рожа кажется знакомой.
- Ты сын купца что ли? Как его звали-то — Важин? Или Важинка? Это тебя я отоварил тогда, на улице? - спросил Павел.
- Узнал? Ужо тебе несладко будет, поганец, - пропищал свин, смешно выворачивая нижнюю губу.
- Это понятно, - кивнул Павел. - А где остальные члены? В смысле семьи.
- Вскорости будут, - пискнул свин, с ненавистью глядя на Павла.
- По грибы ягоды пошли или как?
- Не твое дело!
- А как ты стал красавцем таким?
- Не твое дело!! - завизжал свин.
Свин пятится и пропадает в дымном сумраке.

Павел хмыкнул, сделал вид, что ему все равно, однако про себя подумал - влип дальше некуда! Связан привязан, гол как новорожденный, на помощь никто не придет и что делать непонятно. А по правде говоря и нечего. Бабка колдунья скоро явится вместе с недобитым муженьком, дочкой и колдовскими причиндалами. И тогда мало не покажется.
Павел подергал за кольцо, оно даже не шелохнулось. Дернул сильнее — результат такой же. Освободить ноги тоже не получилось. Закрыл глаза, прижался затылком к холодному камню. Сейчас самое время поразмыслить о будущем, которое стремительно переходит в малоприятное настоящее. Мешает камень, который упирается в задницу и не дает сосредоточиться. Однако думать особо не о чем и Павел решает немного оглядеться. Глаза уже привыкли к темноте, видны бугристые стены, покрытые изображениями уродливых фигурок людей и животных. Справа другая пещера, там горит огонь, булькает варево в простом котле на палке и пахнет вареным мясом. Свин помешивает в котле палкой, время от времени вылавливает кусочки и жует. Пара топчанов и сплетенное из прутьев кресло дополняют скромную обстановку жилища изгнанников. Слева тоже пещера, но она загорожена грубым частоколом с калиткой. Там вроде ящики и бочки, плохо видно.
Прошло около получаса. Все попытки избавиться от пут успеха не имели. Как Павел не старался, порвать веревки не получилось. Только кожу натер. Единственно, чего удалось достичь — веревки на руках чуточку ослабли, да железные колья вроде немного расшатались. Если поработать еще полдня, можно вытащить. Свин время от времени поглядывал на возню Павла и ехидная улыбка раздвигала слюнявый рот — давай давай, старайся. Только ничего у тебя не выйдет!
Захрустел рассыпанный у входа хворост, послышался странный звук, похожий на притоптывание. Будто пьяная компания приближается. Павел оборачивается и от увиденного у него вытягивается лицо и округляются глаза — в пещеру входит компания каких-то уродов. Невероятно худая старуха в лохмотьях, припадающая на одну ногу, горбатая, опирающаяся на клюку. За ней, переваливаясь и пыхтя, тащится толстяк в медвежьей шкуре с громадной вязанкой дров. Последней идет крепкая женщина, тоже в звериной шкуре с мешком на спине.
Подходят ближе, свет от костра освещает всех и у Павла от удивления глаза на лоб лезут. Горбатая старуха в лохмотьях это та самая баба, что держала его в подполе, опоенного травяным отваром, который сама же и сделала. Толстяк в медвежье шкуре купец Важинка, а баба с мешком дочурка их, с которой Павел, будучи Прухой, шашни водил.
«Вся семейка в сборе! - подумал Павел. - А чего они такие страшные?» Пламя костра хорошо освещало его и мысли явно отразились на лице. Горбатая старуха аж зашипела, как увидела прикованного к стене Павла, замахала руками и начала дергаться, словно припадочная, хлопать в ладоши и дрыгать ногами. Важин бросил дрова, загыгыкал, будто филин, поднял руки и тоже стал приплясывать, как дрессированный медведь. Дочь — Павел силился вспомнить ее имя, но не получалось! - подошла ближе. Огонь осветил лицо и Павлу стало не по себе — таким страшным и отвратным показалось оно. Глубоко запавшие глаза, иссушенное худобой лицо и клочьями свисающие абсолютно седые волосы. Столетняя старуха наркоманка и то выглядела бы симпатичнее, чем это существо, покрытое истрепанной шкурой зверя.
- Это ты сделал меня такой, - с трудом двигая языком произнесла уродина.
- Когда успел-то? - удивился Павел. - И как такое вообще возможно?
- Нам пришлось бежать из города, - скрипучим, будто не смазанные дверные петли, голосом произнесла горбатая старуха.
- А-а-а? А-а-а!!! - взревел Важин и замахал руками, будто медведь от пчел отмахивается.
- Не ори, - скривилась старуха. - Иди лучше еще дров принеси.
Важин уходит, недовольно урча. Павел спрашивает, провожая взглядом неуклюжую фигуру:
- А я тут причем!? Князь и без меня знал о ваших делах. Вам по любому было несдобровать.
- Не твое дело! - огрызнулась горбунья. - Не надо было бить моего старшенького. Он к тебе дела не имел.
 Шел себе человек, никого не трогал, после работы отдохнуть хотел, - продолжила скрипеть старуха. - Но тут ты повстречался, такой важный господин, а по сути никчема и пустобрех. И прозвище соответствующее - Пруха. Пока батюшка твой со старшими сынами товары заморские добывает, ты дома сидишь, с простолюдинами якшаешься, руки белые в кузнице мараешь. На что звание боярское, ежели натура простолюдская? Не лез бы ты, Пруха, в чужие дела. Здоровее был бы! - выкрикнула горбунья.
- На себя посмотри, - буркнул Павел. - И на дочурку с сынком. Как умудрились-то такими страшилищами стать?
- Это мы скоро исправим, - зловеще прошептала горбунья и глубоко запавшие глаза вспыхнули огнем. - На тебя перейдет уродство наше. И на дружка твоего, мелочь зловредную.
Старуха дергает за шнурок на горловине мешка, из него выпадает связанный по рукам и ногам с кляпом во рту Ясень. Старуха и дочь распутывают веревки, вяжут руки мальчишке и сажают его на пол под стеной. Накидывают петлю на шею и привязывают к выступу на стене. Ясень перепуган до полусмерти, на бледном запачканном лице видны дорожки от слез, он дрожит и умоляюще смотрит на Павла, словно тот может освободить его мановением руки.
- Он ребенок!
- Много их, робенков-то! - отмахнулась старуха. - Одним больше, одним меньше.
И добавила, злобно скривившись:
- А нам его кровь надобна.
- Для чего?
- Видишь, какая я?! Какие мы!? - выкрикнула старуха, взмахнув клюкой.
От резкого движения лохмотья распахнулись, тряпки свалились и перед Павлом предстало страшно исхудавшее женское тело. На обтянутом высохшей кожей лице горят ненавистью запавшие глаза без ресниц, усохший, похожий на клюв нос дергается, поредевшие седые волосы свисают грязными клоками. Совсем недавно это была в меру упитанная и еще не старая женщина. Разумная, заботливая и хозяйственная мать семейства, желавшая своим детям только хорошего. Муж добытчик, дом полная чаша и тому подобное. Один только недостаток - понятие о добре и зле у нее были вывернуты наизнанку. Но ведь прокатывало!
Скелет, обтянутый сухой кожей, стоял напротив Павла, ни в малейшей степени не стыдясь своей наготы. Дочь и сын тоже подошли ближе. В рваном свете костра они были похожи на чудовищ из ночного кошмара.   
- Как же вас угораздило так-то? - спросил Павел.
- Ошиблась я, когда варево целебное готовила, - тихо произнесла старуха, низко опустив голову. - Ошиблась. Бабка оморочница обещает помочь вернуть обличье наше природное. Для этого нужна кровь дитёнка невинного.
- А я зачем?
- В оплату пойдешь. Слугой станешь для оморочницы. Для того тебя сыны мои пымали и сюда доставили.
- Пымали значит, - задумчиво говорит Павел. - Так это у тебя называется?
- А ты сам сюда пришел, одежу скинул да к стене привязался? - с усмешкой спросила старуха.
Павел глядит на нее, не произнося ни слова. Насмешливое выражение старушечьего лица медленно истаивает, в глазах появляется тревога.
- Не понимаю, - трясет она головой. - Ты привязан …
И тут раздается такой вопль, что свин подпрыгивает чуть не до потолка, а уродливая донельзя дочка брякается на пол и визжит, как поросенок. Старуха взмахивает костлявыми руками и бежит, припадая на обе ноги к выходу, похожая во полумраке пещеры на странное и страшное насекомое. Спустя минуту слышатся медленные шаркающие шаги, в светлом проеме выхода появляется ползущая по полу тень, следом за ней идет горбатая старуха. Снаружи слышатся стоны, причитания и плач взрослого мужчины.
Старуха идет, словно сомнамбула, волоча ноги по земле и глядя перед собой невидящим взглядом слюдяных от слез глаз. Узкие губы кривятся не то в усмешке, не то от едва сдерживаемых рыданий. Она перешагивает через лежащую в обмороке дочь, даже не взглянув. Страшные неживые глаза смотрят в упор на Павла, дрожащие костлявые руки поднимаются, скрюченные когтистые пальцы тянутся к нему.
- Не вздумай царапаться, - предупредил Павел. - И вообще веди себя прилично, панночка. Я тебе не Хома Брут.
Павел даже напустил строгости в голос, но душа уже пряталась в пятках и по всему телу выступил холодный пот. Старуха явно намеревалась порвать его на куски, от горя забыв обо всем на свете. Павел дернулся раз другой, отчаянно пытаясь освободиться. Однако старуха в последний момент опомнилась и убрала когти. Она отступила на шаг и, опустив голову, глухо произнесла:
- Да, еще немного потерпеть и все … и все.
Горбунья садится на топчан и глядит в пылающий костер, не шевелясь и вроде даже не мигая. Дочь поднимается с пола, садится рядом и, обняв маму за плечи, тоже смотрит на огонь. Снаружи доносится мычание Важина, свин выходит из пещеры.
«Вроде все при деле, - облегченно вздыхает Павел. - А как пацан?» Мальчишка сидит на полу, обхватив колени руками и уткнувшись лицом. Вся его маленькая, худенькая фигурка излучала такое горе, что Павлу стало не по себе. «Совсем ребенок, жить надо, вырасти, семью завести, - думал Павел, глядя на Ясеня. - А его какая-то мразь в жертву принесет и будет хорошим людям жизнь портить. Я тоже хорош — развесил уши, два болвана обвели вокруг пальца. Вот уж точно - сила есть ума не надо».
Злость на самого себя наполнила его, он с ненавистью посмотрел на веревки, железные кольца, на всю эту пещеру задымленную … закрыл глаза и со всей силы потянул на себя правую руку. Кисть сдавило так, что шкура затрещала, взвыли суставы и от боли стало темно в глазах. Павел тянул, не обращая внимания ни на что, решив, что лучше оторвать кисть и сдохнуть от потери крови в разорванных сосудах, чем висеть тут и тупо ждать смерти.
Медленно, очень медленно железные штыри начинают выползать из трещин, камень крошится, превращаясь в песок. Громкий щелчок едва не оглушает, кол вырывается из трещины и правая рука виснет вдоль тела. Чертова железяка больно бьет по ноге, Павел широко раскрывает глаза — получилось!? Осторожно, словно боясь спугнуть кого-то, смотрит вниз и видит болтающийся на коротком поводке штырь. Порванная веревка неохотно разматывается и дохлой змеей сваливается под ноги, на прощание больно стукнув штырем по мизинцу.
- Ой! - испуганно произносит Павел, не веря произошедшему.
 Сердце гонит поток горячей крови по телу, рука горит огнем, занемевшие пальцы наполняются таким жаром, что вот-вот вспыхнут. Павел глядит на освобожденную руку и не верит глазам — она вздулась мышцами, выступили жилы, словно канаты и вообще она вроде как стала больше. Воровато оглядевшись — как там девочки, все еще грустят у костра? - он тянет кол с левой стороны, ухватившись правой за кольцо и расшатывая его. Вырвал «с мясом», распутал веревки на ногах и тихо позвал мальчишку:
- Эй, Ясень! Ты цел или как?
Мальчишка не отозвался. Похоже, он так испуган, что вообще перестал реагировать на звуки. Морщась от боли в ногах — затекли! - Павел подходит к парню и тихо шепчет на ухо:
- Тебе не надоело тут сидеть?
Ясень медленно поднимает голову, на застывшем от страха лице такое выражение счастья и радости, что Павел поспешно зажимает ему рот ладонью.
- Тихо-тихо-тихо! Сейчас я тебя развяжу и ты спрячешься там, - кивнул Павел на пещеру слева. - Откроешь калиточку аккуратно и сидит там тихонько, пока я тут порядок наведу. Ага?
Ясень затряс головой с такой быстротой, словно к нему оголенные провода присоединили. Слезы наполнили глаза, он замычал, но Павел цыкнул и он сразу умолк. Освободив мальчишку Павел взглянул на маму с дочкой. Сидят, как две Аленушки, обнявшись и грустя. Свин с папашей что-то делают снаружи, в пещеру не возвращаются. Павел берет штыри, за которые был привязан и тихо, на цыпочках, подбирается к старухе с дочкой сзади. Крепко сжимает кольца, разводит руки и бьет с боков, пришпиливая головы друг к другу. Горбунья и ее дочка даже не вскрикнули. Брызнула кровь на головешки, зашипела, испаряясь от жара, жизнь покинула старую отравительницу и дочь лазоревый цветочек ведьмачку окаянную. Так и остались сидеть у огня, только склонились пониже.
Разобравшись с тетками Павел огляделся в поисках хоть какого нибудь оружия. Все-таки снаружи два мужика, пусть тупые и не сильно здоровые, но все равно пренебрегать не надо. Ходить голым тоже не здорово. Творить добро и побеждать зло надо в штанах. В смысле одетым. К счастью, искать долго не пришлось. Одежду и броню сложили под топчаном, там же лежал и меч.
Укрыв бренное тело железом и взяв в руки меч, Павел вздохнул полной грудью и почувствовал себя человеком. Вот теперь можно и поговорить с кем угодно о всяком важном! Он уже собрался выйти на свет Божий, да посрубать головы мужской половине поганого семейства, но снаружи послышался шум, какие-то странные звуки и громкое радостное мычание, словно глухонемому долгожданную клизму питательную поставили.
- Похоже, бабка оморочница явилась, - пробормотал Павел. - Наверняка фокусница та еще! Лучше здесь подождать.
Подходит к стене и принимает позу распятого. Импровизация очень глупая, но в темноте пещеры меч и доспехи так вот сразу едва ли узрят. Когда увидят, будет поздно.

Слышится суетливый топот ног, доносится радостное взвизгивание и счастливое похрюкивание. Из-за поворота вприсядку и боком выкатываются папа Важин и дефективный свиноподобный сынок. Два придурка приседают, кланяются и хлопают ладонями по бокам типа денег нет, но не серчайте, расплатимся натурой гостьюшка дорогая. Следом выруливает странное сооружение вроде собачьей будки на жердях. Сие сооружение тащат на плечах какие-то оборванцы, изможденные систематическим недоеданием и хроническим поносом. Держатся прямо из последних сил, хотя будка невелика, сплетена из прутьев и совсем не выглядит тяжелой.
Достигнув центра пещеры оборванцы медленно опускают носилки и становятся на колени, согнувшись в три погибели от усталости. Или выражая почтение пассажиру. А может просто видеть его не хотят, и такое бывает.
Неспешно распахивается дверца сбоку, из будки высовывается нога в кокетливом красном сапожке, затем вторая. Показываются длинные, унизанные перстнями пальцы - и вроде бы даже с маникюром, но плохо видно! - ухоженные руки в обрамлении дорогого шелка с меховой опушкой и наконец из темноты корзины является, аки белый лебедь из камышей, стройная дама в светлом, расшитым жемчугами да каменьями, платье до щиколоток. Бусы жемчужные в шесть рядов лежат на груди, тонкая талия перевита шитым золотом поясом, голову покрывает аккуратный кокошник в разноцветных бляшках. Одним словом, хозяйка носилок разодета в пух и прах по последней боярской моде.
Павел так удивился, что опустил руки и стоял у стены, как у забора. В полумраке пещеры видно не очень хорошо, но даже так заметно, что лицо у хозяйки носилок не старое, круглое и симпатичное. Лет двадцать, не больше. И роскошная густая коса, переплетенная жемчуговыми нитями, сбегает по плечу до середины бедер. Если это бабка оморочница, то … это совсем ни разу не бабка!
- А где хозяйка ваша, дефективные? - спрашивает женщина приятным голосом диктора ОРТ. - Ах вон она! - с неудовольствием восклицает дама, увидев парочку у костра. - Грустит у огня в компании дочки квочки, а на меня кованый гвоздь положила? Может, я ошиблась адресом?
Важин всполошено машет руками, трясет головой и почтительно мычит типа ах-простите-щас-исправим. Смешно переваливаясь на кривых ногах подбегает, тычет указательным пальцем в плечо старухе и вдруг подпрыгивает, словно наступил на горячую сковородку. Старуха и дочка синхронно падают в костер, взвиваются искры к потолку. Важин орет не своим голосом, свин визжит, оморочница зажимает уши, а зомбаки носильщики недоумевающе переглядываются — уже виделись раньше, чего орать-то?
От шума с потолка пещеры начинает сыпаться песок тонкими струйками. Отмахнувшись, Павел отходит на пару шагов от стены.
- А ты кто такой? - спрашивает оморочница, заметив его.
- Пленник. Ихний, - с нарочитым пренебрежением ответил Павел и кивнул на обгоревшие трупы, которые Важин уже вытащил из костра.
- А где мальчишка?
- Не твое дело.
- Вот как? Это ты зря.
Верхняя губа оморочницы приподнялась, показались белые клыки, глаза налились кровью. По взмаху руки носильщики мертвецы поднимаются с колен. Бледные, покрытые синими пятнами лица искажаются злобой, твари рычат, на губах пузырится пена, мутные глаза нехорошо блестят.
- Я так и знал. Всегда одно и тоже, - вздыхает Павел и достает меч из-за спины.
Оморочница глядит ему в глаза, затем внимательно смотрит на меч.
- Стоять, болваны! - шипит она, как змея.
Искаженное злобой лицо обретает прежний мирный вид, клыки прячутся, оморочница как ни в чем ни бывало говорит:
- А ты хорош. Может, пойдешь ко мне на работу?
- Твоих мертвяков в лесу пасти? Сто лет оно мне надо!
- Похоже, что я в лесу живу? - спросила оморочница подбоченившись и оттопырив зад, как это делают недалекого ума девицы на фотографиях в соцсетях.
- Вообще-то нет, но …
Договорить Павел не успевает. Истошно визжа и брызгая слюнями на него бросается свин, за ним прихрамывая на обе ноги торопится Важин. Меч описывает короткий полукруг, сверкает сталь отраженным светом костра и голова свина кувыркается прямо под ноги оморочницы. Обезглавленный труп валится на пол, Важин спотыкается и падает прямо под ноги Павлу. Ему только и остается, что воткнуть меч в основание черепа и слегка повернуть.
- Извини, перебили, - невозмутимо продолжает он, походу вытирая меч об Важина. - Так вот, на лесного жителя ты не похожа. Но и в городе тебя не видели.
- Что ты называешь городом? - усмехнулась оморочница, мельком глянув на трупы. - Деревню на перекрестке лесных дорог? Я в Нижнем живу, а сюда так, приезжаю отдохнуть от суеты, лесным воздухом подышать.
- Ну да, в Нижнем-то леса мало, один асфальт кругом, - усмехнулся Павел.
- Почище будет, - кивнула оморочница. - Зато дураков много, не то что здесь. Снадобья омолаживающие варю и продаю, гадаю на птичьих внутренностях, приворотные зелья предлагаю.
- Эти тоже приворотного зелья напились? - спросил Павел, кивая на зомбаков.
- Ну не пешком же мне сюда тащиться! Так что насчет работы? Согласен или как?
- Я похож на того, кто ищет работу? - спросил Павел. - Тем более такую, - кивнул он на присмиревших зомбаков.
- То расходный материал, - махнула рукой оморочница. - Я предлагала другое. Но коли не хочешь, то и не надо. У меня вот средство имеется. Волшебное! Пахнет, как заморская душистая вода, запах держится долго, от девушек отбоя не будет. Смотри-ка!
Оморочница достает из складок платья круглую золотую шкатулку, вроде пудреницы и делает шаг вперед. Шкатулка сделана из настоящего, девятьсот девяносто девятой пробы, золота. Украшена резьбой и алмазами размером с крупный горох, а по кромке выложены мелкие изумруды. Вещица дорогая, сделана мастером — царский подарок! Интересно, как такое произведение ювелирного искусства попало в руки воровки и отравительницы? Уж точно не куплено в лавке.
Павел глядит в лицо оморочнице, оно начинает меняться, теряет четкость и цвет, из под верхней губы высовываются клыки, миловидная физиономия превращается в злобную старушечью рожу. Из темноты пещеры выбегает Ясень и со всей силы толкает старуху.
- Не дыши! - крикнул он.
Шкатулка падает, облако серебристой пыльцы обволакивает мальчишку со всех сторон. Он валится с ног и застывает в неподвижности. Старуха смотрит на него вытаращенными глазами, затем переводит взгляд на Павла:
-Убейте его!!! - надрывно орет старуха и машет руками, будто взлететь собралась.
- Да сейчас, - усмехается Павел.
Перехватывает меч и бросает, как копье. Железо пробивает грудь старухи насквозь, оморочница падает навзничь, визжит и цепляется скрюченными пальцами за меч, пытаясь вытащить. Расшвыряв мертвецов Павел хватает старуху за волосы и бросает в костер. Следом отправляются порубленные на куски зомбаки. Пещера наполняется едким дымом и вонью. Павел подхватывает бездыханное тело мальчишки и выбегает на свежий воздух. Ясень бледен, глаза закатились, руки покрываются синими пятнами. Он еще дышит, но скоро перестанет и превратится …
- Ну нет, этому не бывать! - яростно произносит Павел. - Надо бежать к ведунье, она поможет.
Взяв парня на руки бежит изо всех сил по просеке, которую проложили оборотни.


               
                Глава 8

Бежать по лесу сломя голову весь в железе и с ребенком на руках невозможно. Идти по тропке, да обходить завалы нет времени. Чтобы не порвать мальчишку об сучья, Павел обхватил его железными руками, прижал к себе и плечом сбивал все препятствия, не обращая внимания на царапины и ссадины. Уже скоро кровь из свежих ран стала заливать глаза, плечо онемело от ударов, а ноги вообще перестали слушаться и просто двигались по ранее заданной программе. Небо и земля смешались в коричневую муть, сквозь которую надо прорваться и спасти жизнь мальчонке.
Три ступеньки до двери избушки ведающей матери Павел преодолевал на коленях, карабкался боком, шатаясь от усталости и почти ничего не видя. Постучал в дверь два раза лбом, стукнул посильнее и дверь распахнулась. Вполз на коленях в горницу, увидел сквозь кровавую пелену женщину и срывающимся от усталости голосом произнес:
- Спаси мальчика! Старуха оморочница его отравила.
Ведьма бросилась к печи, отшвырнула заслонку. Рыжее пламя дохнуло дымом, высунулись языки огня, ярко осветив комнату и пропали. Ведьма достает с полки холщовый мешочек, развязывает и бросает горсть какого-то порошка в огонь. Пламя угасает на мгновение, затем вспыхивает с новой силой, но рыжина куда-то пропала, огонь позеленел и засверкал белыми молниями.
- Клади в печь! - крикнула ведьма.
Павел попытался встать, но не сумел. Ведьма подхватила мальчишку, положила на широкую лопату и сунула в печь. Пламя потеряло яркость, зеленый огонь стал синим, а дым оранжевым. Ведьма возвращает заслонку на место, оборачивается к Павлу:
- Надо бы и тебя в печь сунуть, - говорит она, оглядывая его с головы до ног. - Но в другой раз. Вот, хлебни до дна.
Берет кувшин с полки, взбалтывает, снимает крышку и дает Павлу. Содержимое кувшина пахнет нашатырем, запах вышибает слезу и сдавливает горло. Но пить надо и Павел, давясь и кашляя, выхлебывает киселеобразную бурду из разваренной травы и непонятно чего еще. Судорожно вздыхает и вырубается …

… очнулся от смеха. Не своего, разумеется, а от девчачьего. Ощутил влажный холод близкой воды, услышал плеск, шорох травы и радостный писк комаров. И сразу понял, что гол, как новорожденный ребенок. Кричать и плакать конечно не стал, но глаза открыл и прикрыл ладонями причинное место. (Вот интересно, почему «инструмент» причинным местом назвали? Наверно, потому, что оно, место это, является причиной всех приятностей с далеко идущими последствиями, кучей неразрешимых проблем и в конечном итоге обретением смысла жизни.)
Сел, огляделся и сразу все понял. Он на берегу озера, у самой кромки воды. Стеной стоят сосны, ограждая озеро от посторонних глаз, из-за верхушек выглядывает краешек солнца, вода неподвижна и стынет слюдяным зеркалом, отражая редкие облака и небо. Дом ведающей матери виднеется на холме. Штанов и других второстепенных предметов одежды рядом не было. Шелохнулись камыши, кто-то засмеялся и плеснула вода.
- Подсматривать нехорошо, - строго говорит Павел и еще раз смотрит по сторонам.
Вокруг никого, но в камышах опять кто-то засмеялся. Он встал и только сейчас увидел, что комары буквально облепили его. Плюнув на все приличия начал хлопать себя ладонями и брыкаться. Изгнав оккупантов кровососов, сорвал пучок веток и, отмахиваясь и бормоча ругательства, побрел к дому ведьмы. По дороге нарвал травы, сплел пучок. Весь искусанный, в песке, со спутанными волосами и бородой в разные стороны Павел подходит к дому, прикрыв передок пучком травы. Открывается дверь, высовывается рука, на ступени крыльца падают дерюжные портки с одной штаниной и приятный голос ведьмы сообщает:
- Бочка с дождевой водой справа. Сполоснись, оденься и заходи. Травяного чайку попьем!
- Мальчишка-то как? - торопливо спрашивает Павел.
- Все хорошо.

Чай из букета луговых трав наполнил горницу запахами лета. Самовар дышит теплом, полированные бока отражают лица Павла, Ясеня и ведьмы. Мальчик сильно похудел, но глаза блестят живостью, щеки порозовели, на  лице цветет улыбка. Он выдул уже третью чашку с пряниками, лоб вспотел, голова клонится.
- Слаб еще, - ответила ведьма на вопросительный взгляд Павла. - Дома пусть отлежится и прикажи кормить его как следует. И себя не забывай, ты тоже много сил потратил.
- На что? - удивился Павел.
- А кто лес повалил, просеку сделал к озеру? Почти дорогу проложил.
- Ну, торопился я, - чуть смущенно ответил Павел. - Зарастет.
- Это когда будет, - покачала головой ведьма. - Придется избушку перенести.
- Как же ты сама-то? Я помогу. И кузнец.
- Спасибо, - улыбнулась ведьма. - Но избушка у меня шустрая. Ей только место указать.
- Ну да, - кивнул Павел, вспомнив про дом Бабы Яги. - Хотел спросить …
- Меч твой на полатях лежит. А одежу и доспехи ты растерял, когда ломился по лесу, как медведь, - ответила ведьма. - Теперя ступайте, скоро темнеть начнет. Ночью тут лучше не гулять, сам знаешь.


Дома Павла встречали, как героя. Вся дворня собралась во дворе поглазеть на боярича, который один извел семейку нелюдей, спас мальчишку — да что там, весь город! А ведь был дурак дураком, увалень недалекий и бездельник Пруха. Особенно радовался Деян. Его прямо распирало от гордости, что младшенький так отличился. Его и воевода нахваливает, и князь Юрий Всеволодович заприметил, и все девки городские за сердце хватаются, как его увидят. А когда на следующий день после возвращения Павел во всеуслышание объявил, что нашел сокровища краденые и намерен отдать их хозяевам, и вовсе город на уши встал. Ведь что упало, то пропало. В смысле прозевал свое добро уже не твое. Но нашелся дур… честный человек, который решил, что негоже так поступать и чужое надобно вернуть. Неслыханное дело!
Полтора десятка подвод, нагруженные до верху разным добром, золотом, серебром и каменьями дорогими заморскими прибыли в сопровождении городской стражи. Сокровища провезли по всему городу, зеваки запрудили улицу и мешали друг другу, стараясь узреть как можно больше. А грамотные да счету обученные прикидывали так и эдак, на что можно потратить такую гору добра. Пришли к выводу, что можно еще один город построить. И назвать его Прухоград.
Сам виновник торжества справедливости ехал в общем ряду наравне с остальными стражниками и даже лицо забралом прикрыл. Мало ли, цветами закидают. А то и того хуже - девицы незамужние накинутся, с коня стащат и уволокут в место укромное. Доказывай потом, что не виноватый я, они сами!
Возы разгружали до ночи, золото да каменья сносили в подвалы, туда же сложили оружие и доспехи заморские, шелка да парчи. Меха, которым в наше время цены нет, побросали под навес возле кузницы — барахло! Соболей да куниц по лесу немеряно бегает, от них вред один и хлопоты — курей давят и цыплят воруют. А шкуры лисиц чернобурок и вовсе только на душегрейки годятся.
Следующие три дня под руководством городского головы возвращали украденное законным хозяевам. Судили да рядили с утра до вечера, даже дрались и к исходу третьего дня закончили. Но не розданного осталось чуть ли не половина. Хозяева то ли не явились, то ли померли на радостях, не оставив наследников. А скорее всего, были убиты разбойниками. Часть бесхозного золота Павел отдал на ремонт городской стены и закупку оружия для стражи. Не забыл потратиться на устройство дорог в городе — грязи-то по колено после каждого дождя! И все равно золота да каменьев оставалось достаточно. Одноглазый Деян хмыкал и крутил седой головой — батюшка с братьями за три моря ездят, торгуют, но даже трети не выторговывают от того, что бестолковый Пруха  сделал, не выходя из дома. Или почти не выходя.


                Глава 9.


Приблизилась зима. Осень захватила власть над землей и небом, часто моросили дожди. Перелетные птицы сбились в стаи и каждый день устраивали тренировочные полеты, оттачивая мастерство коллективного пилотажа. Урожай с огородов собран, капуста зверски порублена и сложена в бочки. Из лесу тащат корзинами грибы, сушат, солят, маринуют и просто едят как не в себя. Да еще и с мясом. А потом каждый день по утрам обмеривают специальной веревочкой животы и задницы — как там, приросло или не очень? Потому что скоро зима, снега до головы и морозы, от которых прячется все живое. Наша зима, настоящая! А не жидкодрисная европейская.
Жизнь Павла не изменилась. Он продолжал исправно нести службу на стенах, патрулировал улицы и каждый день проводил тренировочные схватки с сослуживцами. Не раз ловил сожалеющие взгляды воеводы — хороший боец, но вскорости уедет в город, в княжескую дружину. А где взять толкового парня на замену? Вокруг одни дурни и слабаки. Никто не может с первого раза перерубить оглоблю секирой или одним ударом рогатины завалить медведя шатуна. А уж выстоять в кулачном бою один против десяти и говорить не приходится. Одни дрыщи! Воевода горестно вздыхал, качал седой головой и обреченно махал рукой — если так и дальше пойдет, пропадет Русь.

Тяжелый молот ударил по раскаленной болванке, брызнули искры, с потолка просыпалась пыль, вода в кадке вздрогнула и пошла кругами.
- Хорош! - крикнул Черняк.
Он приподнимает клещами заготовку, Ясень ловко подсовывает лопату и швыряет каленый кусок железа прямо в кадку.
- А ежели промахнешься? - недовольно спрашивает Черняк.
- Не промахнусь, - заверил его мальчишка.
- Ну, смотри, - погрозил кузнец пальцем.
Ясень за лето вытянулся, окреп и уже мало походил на того веснушчатого пацана, каким был весной. Но в душе все равно еще ребенок. Хотелось дурачиться, шутить, но в кузнице это опасно. Поэтому был осторожен и Черняк это видел. Но замечания делать надо!
Павел откладывает молот в сторону, вытирает пот на лице замызганной тряпкой. На сегодня работа закончена, надо пойти ополоснуться в бочке и отдохнуть, пока прислужка не накроет стол. До ужина еще далеко, но после целого дня работы в кузнице ужинов должно быть два. Лучше три. Иначе ночью будут сниться пироги с капустой и грибами, запеченные целиком гуси с яблоками и краюха ржаного хлеба с маслом. Икру Павел разлюбил - еда бедняков!
Из боярского терема выходит одноглазый Деян. С того дня, как Павел расправился с разбойничьей семейкой и вернул награбленное жителям города, он буквально расцвел —  носит рубаху из дорогого заморского шелка, штаны тоже шелковые, сапоги замшевые, пояс позолоченный. Франт да и только! Местные дамы бальзаковского возраста, свободные и независимые в силу обстоятельств непреодолимой силы стали иначе смотреть на боярского ключника и даже делать недвусмысленные и чрезвычайно прозрачные намеки, ибо конкурентки не дремлют, а мужичок один. Пока Деян держал оборону, но трещины в неприступной стене уже наметились.
- Здравствуй боярин! - сказал он и поклонился. - Как день-то прошел? Чай, все в трудах?
- Здравствуй Деян. Сам видишь, не бездельничаю, - ответил Павел.
- А мог бы. Заслужил!
- Нет, безделье самый страшный грех. Его черт насылает на нас.
- Это верно, - согласился Деян. - Ты со двора-то выходишь когда или все время в кузне?
- Так я же на службе весь город обхожу!
- Да я не об этом, - махнул рукой Деян. - Вообще!
- Не-а! - сморщил нос Павел.
- Слушок прошел, будто бы орда разбойничья появилась. Идут издалека, городишки жгут, людей в полон гонят.
- Князь разберется, - пожал плечами Павел. - Наше дело город беречь.
- Сказывают, уж больно велика орда, гарнизоны не справляются.
- На то князь с дружиной и нужен. Наверняка уже в поход выступили.
Поговорили еще о том о сем, Деян ушел, а Павел задумался. Набеги половцев на приграничные города Руси дело обычное. Крупные и мелкие рати нападали на поселения, грабили, уводили жителей в полон. Тем же самым, кстати, занимались и русские князья, ибо Руси как цельного государства еще не было. В общем, дрались и разбойничали все. Но воевать по-крупному, то есть брать города и облагать постоянной данью население целых областей способна только татаро-монгольская орда, противостоять которой не могло даже государство. Не говоря уже об удельных князьях.
Павел неплохо знал историю по учебнику средней школы, но путался с датами. Битва при реке Калке уже была или нет? Русские тогда проиграли сражение, потому что князья думали только о себе, о своей победе, а соседу желали поражения. Итог известен — более двухсот лет татаро-монгольского ига. Почти два века понадобилось, что бы понять, что Русь должна быть единой страной. Иначе соседи сожрут и не подавятся. Слава Богу, поняли и с тех пор любой сепаратизм душат в младенчестве без сюсюканий и стенаний о правах «человеков».
 Но орда вроде не дошла до этих мест, ей хватило богатых городов на юго-западе. Или нет? Все-таки орда это, по сути, толпа грабителей и убийц, превращенная в дисциплинированное войско железной волей хана. Но даже в самом дисциплинированном войске есть люди, для которых война есть средство обогащения и удовлетворения самых низменных наклонностей. И таких, увы, много. Так называемые «дикие гуси» были, есть и будут всегда.
Китеж городок небольшой. Три деревни по соседству. Стена высотой три четыре метра, бревенчатая, кое-где подгнила. От разбойничьих набегов защитит, но если противник подготовлен, имеет опыт штурма крепостей, то дело худо. Свои соображения на это счет Павел смог высказать воеводе через пару дней, на строевом смотре городской дружины. Воевода любил проводит смотры и всякие такие военные штучки вроде разбора сражений князя с половцами или действий дружинников при нападении шайки разбойников в субботу вечером после бани. 
К сожалению, опасения Павла должного впечатления не произвели. Кочевники совершают набеги южнее, где нет леса, а степь раскинулась на сотни и тысячи километров. Тамошние города настоящие крепости, дружины не дремлют, с оружием и броней не расстаются даже ремесленники и крестьяне.
- Ежели ты заметил, к нам купцы только по воде приходят, не посуху, - наставительно заметил воевода.
- А битва при Калке? Там наголову разбили князей!
- Каких таких князей при Калке? - удивился воевода. - Не слыхал о таком.
- Ну ладно, что же, - вздохнул Павел. - Разрешите идти?
- Ступай, - махнул рукой воевода. - Но в чем ты прав, так это стену надобно подновить кое-где. Завтрева прикажу бревна готовить.
«М-да, предупредил называется, - думал Павел, возвращаясь домой. - Всем плевать, что на полпути из Нижнего в Казань появились какие-то бродяги. Да и Казани той еще нет даже в проекте. Какая там битва на Калке! Люди не знают, что происходит в соседней деревне, многие даже не подозревают, что есть другие города. А рассказы купцов о заморских странах считают выдумкой. И вообще земля плоская, а иначе почему вода не утекает?»
Однако мнение о воеводе, как о заскорузлом пне и недалеком служаке было ошибочно и Павел убедился в этом уже на следующий день. Утром десятник сообщил, что стражник боярского роду Пруха освобожден от несения службы и назначен старшиной. То есть старшим стражником, по сути вторым человеком после десятника. Это серьезное повышение, редко кто удостаивался его за два месяца службы. Отныне и впредь он, Пруха, отвечает за ремонт городской стены и ворот
Павел аж рот разинул, когда услышал такое распоряжение.
- А чего делать-то? - спросил он десятника.
- Много чего, - ответил десятник. - Ступай к воеводе, он прояснит обстановку.
- Есть!
Воевода был краток — опасения Павла имеют основания, стена нуждается в ремонте и стражник Пруха, отмеченный вниманием князя, как нельзя лучше подойдет для руководства.
- Розг не жалей! - напутствовал его воевода.
И Павел не жалел. Уже на следующий день он самолично выпорол до полусмерти — не рассчитал по первости! - одного шустрого подрядчика, который привез наполовину сгнившие бревна. Увидев такое, мужики взбодрились чрезвычайно и работали не покладая рук с восхода до заката. Что, впрочем, не было слишком уж обременительно, так как дело шло к зиме, дни становились короче, а ночи длиннее.
Павел приказал очистить от грязи котлы, в которых кипятят смолу, дабы охлаждать пыл лезущих на стены, заготовить камней и той самой смолы, которой хватает одной чайной ложки в рожу, чтобы умиротворить даже самого буйного. Кузнецы города получили заказ на изготовление наконечников для копий, которыми удобно колоть и сбрасывать с лестниц нападающих, а крестьяне рубили пачками молодые ели и лиственницы на древки для копий. Городские ворота Павел приказал обмазать глиной и строго запретил хлопать створками.
- Я вас самих на воротах повешу, ежели глина осыпаться начнет, - предупредил он стражников, сделав зверское лицо для острастки и освежения памяти.
Перефразируя известное выражение, что добрым словом и кнутом — а лучше колом в задницу! - можно сделать намного больше, чем просто добрым словом, работы по ремонту стены закончились уже через полторы недели. Осматривая стену и все приготовленное для отражения нападения врага, воевода одобрительно кивал и крутил усы.
- Что же, хорошо сделано. Доложу великому князю о твое рвении к службе, - сказал воевода Павлу после осмотра стены. - Не зря он тебя отметил.
- Надо бы обстановку прояснить, ваше светлость. На разведку сходить, - предложил Павел.
- Это можно, - кивнул воевода, чрезвычайно довольный, что назвали светлостью. - Кого думаешь послать?
- Дозвольте самому. Отберу пару человек, больше не надо. К концу недели вернусь.
- Согласен. Действуй!


               
                Глава 10.


Стоило только Павлу заикнуться в разговоре с Деяном, что воевода дал добро на поиск вероятного врага и нужны надежные люди, как старый вояка ключник сразу сказал:
- Я еду с тобой.
- Но …
- И не спорь, боярин. Надоело мне ключи от твоих амбаров таскать, последние яйца отбили. В дворне одни бабы да мальчишки, поговорить не с кем. Только кузнец человек, остальные так себе. Тошно мне при дворе!
- Ну, не знаю, - пожал плечами Павел. - Ты человек пожилой, заслуженный. В городской страже молодых и прытких хватает.
- Они дурни! - безапелляционно заявил Деян. - Только и умеют, что мечами махать да на девок таращиться. В походах не были, обучены воевать только строем, лазутного дела не знают.
- Лазутного?
- Обнаружил ты лагерь супротивника. И что? Как узнать, сколько воинов, чем вооружены, какие припасы имеют? Надобно выкрасть одного да поспрашивать как следует, тогда и узнаешь. И спрашивать надобно умеючи!
- А ты, значит …
- Мастер! - заверил Деян.
- Ну, может ты и прав, - вздохнул Павел. - А третьим кого?
- Надобно кто помоложе да пошустрее, - отвечает Деян. - Может случиться так, что мы уйти не сумеем, а он юркнул и след простыл.
- Давай все-таки рассчитывать на то, что сумеем! - с энтузиазмом возразил Павел.
- Всяко бывает, боярин. Человек предполагает …
- … а судьба располагает, - закончил фразу Павел. - Наверно, и тут ты прав. И кого же возьмем?
- Меня! - раздался звонкий голос Ясеня.
Мальчишка словно из под земли явился, возник из ниоткуда. Но скорее всего крутился где-то неподалеку.
- Вот еще! - нахмурился Павел. - Ты ребенок, нельзя тебе.
- Я не ребенок, а взрослый. Почти, - уточнил Ясень. - Мечом и луком пользоваться умею, память у меня хорошая, письмом владею. Запишу и нарисую все, что увидим. А еще я умею верхом ездить. Не то, что некоторые! - выпалил мальчишка и слегка покраснел, потому что под «некоторыми» подразумевался Павел.
- Ну что скажешь? - обратился Павел к Деяну.
- Что скажу? - проворчал Деян. - Ежели слух об орде правда, то в ратном строю будут все. Он, - мотнул головой старик на Ясеня, - проныра тот еще. Опять же, честность свою доказал на суде княжеском, не убоялся Важина.
- Он ребенок!
- Знаешь, боярин, как степняки относятся к русским людям? Режут всех подряд. Детей, кто ростом выше рукояти плетки, тоже режут. Ты как хошь, а я считаю, что Ясень нам подходит. Я ему доверяю, да и тебе не верить ему причины нет.
Павел взглянул на мальчишку еще раз, отвернулся и посмотрел вокруг. Терем с маленькими окнами, дубовые ставни, заборы высокие. Вспомнил, что никто из горожан не покидает город, не имея при себе оружия и какой никакой брони. Это в будущем, которое стало его прошлым, люди не ходят по улицам с оружием и не боятся внезапного нападения врага. Да, преступность есть и будет всегда, но все же откровенного бандитизма мало или почти нет. Государственная машина, при всех ее недостатках, свое дело делает. Армия, полиция, секретные службы противостоят преступности и внешним врагам. Но это когда еще будет! А здесь и сейчас, в двенадцатом веке, все иначе и не так.
- Ладно, - вздохнул Павел. - Но тебе придется подучить меня верховой езде. Насчет коня ты прав, - сказал он Ясен. - Два дня, не больше!
- И вот еще что, боярин, - говорит Деян. - Ежели идем в степь с лазутным делом, надобны кони без подков. Так шуму меньше. Я коней подберу, а ты, Ясень, скажи Черняку, чтобы подковы аккуратно снял.

Как водится в сказаниях и былинах, выехали на заре. Дурацкий обычай, придуманный городскими сумасшедшими, не долечившимися алкоголиками и типами, страдающими посттравматическим синдромом. Почему нельзя просто утром? Или после обеда. В чем проблема-то? Вот значит едут три богатыря заре навстречу, копыта топчут траву, хвосты тонут в утреннем тумане, чирикают птички, квакают лягушки в ближайшем болоте — тьфу!!! Павлу отчаянно хотелось спать, но жесткое седло ерзало под булками, норовя натереть мозоли, а гривастая зверюга между ног — лошадь, если что! - фыркала, трясла гривастой башкой и подозрительно косила фиолетовым глазом на всадника — сбросить лоха сейчас или потом?
- Я тебя белым хлебом кормил! - напомнил Павел на всякий случай. - И овса полную торбу наваливал. С медом. Сам бы ел, но решил, что тебе нужнее.
Конь снова фыркнул и отвернулся. Типа ладно, так и быть, сиди.

Земли по обеим берегам Волги это дремучие леса. Степь начинается ниже по течению, травы укрывают землю на тысячи километров на восток и юг. Ровная, как стол, пересекаемая кое-где оврагами и ручьями, степь издревле место, где рождались и умирали народы, цивилизации и культуры. Бесконечные войны привели к тому, что люди стали уходить в леса, отгораживаясь живой стеной непроходимой чащи от сумасшедших психопатов кочевников, для которых лошадь наше все, а полсотни баранов и палатка из волчьих шкур есть зримый символ невероятного богатства и запредельной роскоши. На большее фантазии не хватало.
 Моим глазам больно, когда я вижу юрту соседа, а грабеж и угон скота это спорт такой — вот философия обитателя степи. И так было до тех пор, пока князь Ярослав Мудрый в союзе с варягами наголову не разбил печенежское войско, после чего воры и убийцы оставили в покое Русь почти на тридцать лет, потом и вовсе канули в небытие. На месте битвы с той поры стоит собор Святой Софии в Киеве.

Прошло три дня, прежде чем дремучий лес начал редеть, ели и сосны отступили, появились березовые рощи и перелески. Павел научился сносно управлять лошадью, зад адаптировался к седлу, перестал гореть синим пламенем и потерял чувствительность. Чтобы не терять времени даром, Павел учился пользоваться луком — Ясень подвизался в учителя! А Деян решил научить боярина бросать топор. Не просто бросил и все, а так, чтобы разрубить голову противника.
- Это вроде томагавка? - удивленно спросил Павел, когда Деян предложил метнуть топор первый раз.
- Ты, боярин, странно выражаешься. Какой еще Тома Гавкнул? - скривился Деян. - Просто топор. Когда научишься более менее, в дырку на рукояти продень веревку. Чтобы не бегать каждый раз за топором.
В фильмах вестернах про благородных пастухов (пастухов, б...ть!!!) в смысле ковбоев и диких индейцев — которые, вообще-то, свою землю от захватчиков защищали! - бросание топорика выглядит так, словно проще некуда. На самом деле этому учились с детства. Как и стрельбе из лука. Учились долго и тяжело. Каждое учение требует времени, сил и старания. У Павла не было первого и второго, только третье. Он бросал топор едва ли не в каждое дерево на пути и пускал стрелы. Получалось так хреново, что даже конь ржал. Тихонько. Но терпение и труд - то, от чего все перемрут. Так что при появлении березовых рощ Павел уже сносно стрелял из лука и через раз-два попадал клиновидным носком топора в дерево с десяти шагов.
- Неплохо, боярин, - похвалил его Деян. - Теперь на тебе снабжение войска зайчатиной.
И с этого момента Павел стал бить зайцев стрелами и, свесившись с седла, на ходу подхватывать добычу. К привалу — а их делали каждые четыре часа, потому что ехали даже ночью, - как минимум три убиенных зайчика висели возле стремени. Павел научился сдирать шкуры одним движением, как носки снимать, потрошить и жарить на вертеле целиком.
- Молодец, боярин! Быстро постигаешь нужное дело, - сдержанно похвалил его Деян.
Павел благодарно кивнул, потом задумался — что имел в виду старый вояка? Охотничьи умения или овладение наиболее эффективным способом получать правдивые ответы на вопросы, которые обычно задают пленникам? Ну типа где, сколько, и куда направляется вражье войско?

Лес отступает медленно и неохотно. Поляны становятся шире, соединяются в обширные равнины, разбавленные редкими островами рощиц и перелесков. Это начало степи, бескрайней и страшной, из которой выплескиваются, как вода через край, дикие и странные народы. Они не стоят города, не знают дома и храма, не ведают письма и речи, им неизвестны ремесла и пашня. Они хотят только жрать и безостановочно совокупляться, словно насекомые, которые живут одним днем.

- А часто к нам кочевники наведываются? - спросил Павел Деяна, когда остановились для короткого привала.
- Да по всякому, - пожал плечами Деян. - Бывало, каждую осень. Собиралось ополчение для битвы, да только кочевники честного боя избегают. Уходят сразу в свою степь, разбегутся во все стороны, ищи их там. До Китежа они не доходят, слишком далеко и леса они не любят. Боятся! А вот кто на равнине живет, тем достается. Так они что придумали — вышки ставят дозорные. Сидят на них ополченцы, да за степью смотрят. Как увидят пыльное облако, так сразу вышку запалят и наутек. На другой вышке дым заметят и тоже поджигают. Так вот и до поселения весть дойдет. Город рать собирает, жители окрестных сел разбегаются кто куда. Ежели воевода не дурак, то засаду орде устроит и всех порубят. Но степняки тоже хитрые, дозоры высылают, засады обходят. Налетают по утру, чтобы врасплох.
- А если князю собрать войско, да прогуляться по степи? Весной, когда снег сошел и земля подсохла, а трава еще не наросла?
- Было такое дело, - усмехнулся Деян в усы. - Сказывают, князь Святослав, который Хазарию иудейскую изничтожил, а хазар перебил всех до единого, так и половецкое дело порешил. Уж больно досаждали они! Как осенью хлеборобы урожай соберут, тут половцы и налетают. Ищи их потом в степи! Князь как сделал — приказал сена заготовить столько, чтобы коням дружинным до весны хватило с головой. Кормили лошадок от пуза. Даже хлебом с медом, во как! А по весне, как снег сошел, выступила дружина княжеская в поход. Степняки-то запасов на зиму не делали — одно слово, нелюдь животная! - отощали кони тамошние, сил лишились. Да и сами степняки захирели аж ветром шатало. Высылает князь дозорных, находит стойбище половецкое, окружает и рубят дружинники всех без разбора. Кто убегает, того ловят — лошаденки-то никакие с голодухи! - да на кол усаживают. Для отдохновения значит. Как чума прошел по степи, все стойбища дотла выжег. С той поры степняки почитай тридцать годов на Русь не ходили, боялись. Вот так!
- М-да, вот что называется эффективный менеджер, - произнес Павел. - Нам бы так, да ведется всенародно избранный на сказки про нехватку рук.
- Это ты про старосту?
- Вроде того, - скривился Павел.

Первая встреча с кочевниками случилась наутро седьмого дня. Поднялись на вершину холма осмотреться и сразу увидели тонкую струйку дыма вдалеке. Блеснуло небольшое озерцо в кольце камышей, рядышком кучно расположились заросли кустарника. Дым поднимался оттуда.
- Около версты, - на глаз прикинул Деян. - Налетом возьмем, не услышат. Оружие наготове, идем рысью, потом в галоп. А ты лук изготовь, - приказал он Ясеню.
- А рысью это как? - спросил Павел.
Вместо ответа Деян склонился к конской гриве и пустил коня странными мелкими шажками, но бегом. Видимо, это и есть «рысь»! Павел понятие не имел, как включить у коня такой режим. Только недавно научился в седле держаться. Несильно ткнул в бока каблуками, сказал «пошел». Конь фыркнул, помотал башкой, но включать «рысиную» скорость не захотел. Просто пошел шагом.
- Побыстрее пожалуйста! - говорит Павел, будто он в такси.
Конь послушно переходит на неторопливый бег, перебирая всеми копытами. Вряд ли он понял бестолкового пассажира, просто решил не отставать от товарищей. Что бы потом не слушать на привале ехидные шуточки от других коней насчет наездника, который тупой и еще тупее.
Кони набирают скорость, высокая трава хлещет по ногам, сбрасывая росу, по голенищам сапог стекают струйки воды. Когда до кострища остается не больше сотни шагов, кони переходят в галоп. Вот тут-то и оценил Павел приказ Деяна избавиться от подков. Удары копыт почти не слышны, все звуки вязнут в жирном черноземе, только ветер свистит в ушах да бьется сердце, гоня кровь в мышцы перед схваткой.
Кони проламывают заросли, Деян одним ударом срубает голову одному, второму отсекает руку, которой тот выхватил саблю. Остальные пятеро или шестеро — сразу не поймешь! - кидаются в рассыпную. Коротко свистнула тетива, стрела Ясеня пробивает насквозь затылок третьему. Павел берет чуть левее, бьет наотмашь мечом. Удар пришелся плашмя и сикось накось, рубить с коня он еще не умел. Но хватило и так — голова кочевника разлетается, словно в арбузе подорвался имитационный взрыв-пакет.
Удар по второму пришелся в пустоту. Гаденыш кувыркнулся и ушел вбок. Уцелевшие выхватили сабли, подхватили щиты и, не мешкая попусту, бросились в атаку, визжа и выкрикивая … ругательства, что же еще! Павел бросает поводья, спрыгивает и берет меч обеими руками, как привык. Деян рубанул раз другой, но безрезультатно, удары пришлись на щиты и сразу увел коня в сторону, потому что ответные удары придутся по беззащитному животному. А когда конь падет, добьют и оглушенного всадника.
Ясеню и вовсе ввязываться в рубку нельзя, слабоват еще. Он кружил неподалеку и пускал стрелы во врагов, но толстая кожа доспехов и плетеные щиты не пробивались.
- Мальчики, я здесь! - произнес Павел с улыбкой и шагнул навстречу неровному строю противников.
Пара «мальчиков» как по команде взмахнули руками и Павел едва успевает пригнуться — сразу два метательных ножа пролетают над ним. И тут же, не давая опомниться, бросаются в атаку. Рубят быстро, умело, с двух сторон, укрывшись за щитами. Еще и пинаются! Павел едва успевает отбивать удары. Думать некогда, но все же одна мысль промелькнула — это совсем не то, чему учился в дружине городской стражи! Там рубились тяжелыми палками, имитирующими мечи, а тут кривые легкие сабли. Они не пробьют панцирь и кольчугу, но запросто сломают локтевой сустав, выбьют ключицу и отсекут голень.
Чтобы не опозориться в первой же битве с настоящими противниками и не лишиться конечностей, пришлось напрячь все силы. Павел отбивал удары, уклонялся, отскакивал и крутился, словно престидижитатор на арене цирка. Выбрав момент, быстро огляделся — Деян тоже спешился и отбивается от двоих, вертясь как вьюн на сковородке. Ясень водит коня кругами в отдалении и непрерывно стреляет из лука, но стрелы отскакивают от брони врагов — слабовата рука!   
А еще заметил, как двое заходят ему со спины, явно намереваясь покончить с самым прытким и здоровым. Потом завалят Деяна, а мальчишку будут загонять, как зайца, пока не поймают. Медлить нельзя! Павел отбивает очередной удар, подставив стальной нарукавник под саблю, наотмашь бьет мечом. Удар предсказуемо отбивается щитом. На какое-то мгновение противник выбывает из схватки, он укрылся щитом и ничего не видит, но уже в следующий миг рубанет саблей. Вот этот миг решает все! Павел бросается вперед и сбивает с ног не успевшего отскочить противника. Короткий удар без замаха прорубает плечо возле шеи, где защита самая слабая. Падает на колени и рубит наотмашь вправо, отсекая незащищенные ноги по кромке сапог. А потом, не давая опомниться, подхватывает падающее тело и швыряет в тех, что зашли со спины.
Визжа от боли, брызгая кровью из перебитых сосудов, безногий летит,  размахивая руками, прямо на опешивших воинов. Они расступаются, раненый падает мешком, не переставая визжать и махать руками. Павел неторопливо подбирает брошенный меч и в лучших традициях спагетти вестернов произносит сквозь зубы:
- Ну чё, продолжим?
И для пущего эффекта, словно цирковой жонглер, подбрасывает тяжелый меч и вертит, будто прутик. Простодушные степняки словно завороженные глядели на вращающийся меч, а у них под ногами орал и корчился безногий товарищ с перебитой ключицей.
Раздался стук копыт, коротко заржал конь, степняки невольно оглядываются. Пущенная умелой рукой Ясеня стрела пробивает глаз сверху вниз и высовывается под затылком одного степняка. Второй уходит кувырком вбок, подставляет щит. Павел бросает меч как копье, лезвие пробивает спину и грудь насквозь. Он набегу вытаскивает меч и машет рукой Ясеню:
- Поможем Деяну!
Одноглазый дед еще сражается, но силы неравны, да и одного глаза все же недостаточно. Деян уворачивается, щитом отбивает удары, кровь тонкой струйкой течет по лицу. Степняки оборачиваются на стук копыт. Мгновенно оценив обстановку дают деру. Рядом их кони со спутанными ногами. Степняки перерубают веревки, прыгают в седла. Павел оглядывается — пока добежит, пока сядет да поскачет, ловкие и быстрые кочевники уже будут далеко. Но Ясень на коне! Он на полном скаку пускает стрелы одну за другой, но они почти не причиняют вреда противнику. Броня из нескольких слоев кожи с нашитыми поверх конскими копытами не пробивается.
Помог Деян. Он выхватил топорик из-за пояса и что было силы швырнул вдогон. Вращаясь, словно заправский томагавк в вестерне, топор пролетает полтора десятка шагов и врезается точно в середину оттопыренной задницы седока. Степняк падает, как мешок с картошкой и лежит неподвижно, раскинув руки и выпучив глаза. Второй оглядывается на скаку и получает стрелой под бровь. Бросает поводья, хватается за лицо. Конь взбрыкивает, раненый падает.
- Ясень, ты красавчик! - кричит Павел и машет рукой. - Раненого на всю голову добей. Которому жопу проткнул, тащи сюда.
- Ага! - радостно крикнул мальчишка.
Свесившись с коня он на ходу пыряет мечом одного, второму накидывает веревку на шею и тащит волоком, как мешок с опилками.

Поймали разбежавшихся коней, собрали оружие, Деяну перевязали раны — неглубокие. Так, порезы.
- Перекусим? - предложил Деян. - Поспрашиваем пленника о том о сем после?
Павел кивнул, Деян берет саблю степняка, критически осматривает и качает головой:
- Дерьмо собачье, а не железо! - говорит он. - Вся в зазубринах.
Лезвие действительно испещрено зарубами так, что сабля похожа на пилу.
- Но все равно пригодится, - говорит Деян и кладет саблю в костер.
- Это зачем? - удивился Павел.
- Сабля сия есть волшебный вопросник, - ответил Деян. - Волшебный, потому что вопросов задавать не надо. Сам все скажет, - кивнул он на лежащего рядом степняка.
- А ты язык-то его знаешь?
- Полтора десятка слов знаю, этого хватит с головой! - махнул рукой Деян.
- Да? - усомнился Павел.
- Точняк!
«Наверно, дед прав, - подумал Павел, взглянув на пленника. - Интеллектом явно не блещет!»

Допрос был краток содержанием, насыщен эмоциями и закончился громким вибрирующим звуком, который издают автомобильные тормоза, перепуганные свиньи и получившие по заслугам косорылые уроды, которым хочется жить за чужой счет.
- И что поведал сей несчастный? - поинтересовался Павел.
- А ты разве не слышал? - удивленно спросил Деян. - Он говорил кратко и по существу.
- Он визжал и орал благим матом на языке, которого я не знаю.
- Да, язык чудной, - согласился Деян. - Но я кое что разобрал. Так вот …
Орда в десять тысяч сабель обошла Нижний Новгород, убоявшись высоких стен и крутых холмов, на которых устроена крепость. Идет вверх по Волге левым пологим берегом, гоня впереди пленников для расчистки пути. Грабят и жгут все поселения, что попадаются на пути. Добычи мало, все злые и хотят напасть на богатый купеческий город, который, по слухам, прячется где-то в лесах на севере.
- К нам идут?
- Да, - кивнул Деян. - Недели три-четыре, не больше. Надобно возвращаться, предупредить воеводу.
- А князя?
- Он далеко, не успеет ко времени.
 

               
                Глава 11.


- Слухи об орде ходили давно, - задумчиво произнес воевода, прохаживаясь по комнате.
В тереме тихо, за слюдяными окошками гаснет день, украшенная узорами печь светится недавней побелкой. Павел, Деян и Ясень сидят за массивным столом, уставленным блюдами с разнообразной едой. Запеченный гусь с кислыми яблоками, жареные в сметане караси, птичья мелочь на вертелах и каравай душистого хлеба украшают грубый стол и ярко выделяются на белой льняной скатерти. Все трое хотят есть как из пушки, но сначала дело. Павел сам настоял на этом. Теперь отвернул рожу и глядит в потолок.
Воевода мерит горницу, ступая узорчатыми сапогами по чисто выструганным доскам пола, подковки на каблуках мерно постукивают в такт шагам, словно часы тикают. Кладет мозолистые ладони на беленый бок печи, камень отзывается холодом — на дворе лето еще, топить рано. Проводит рукой, смотрит на ладонь.
- Выпорю засранца! - сердито говорит воевода. - Сколько раз предупреждал — не мажь этим асбестусом проклятым. Понавезут купцы всякой дряни заморской греческой, а наши дурни и рады. Думают, коли оно заграничное, так и лучшее. Пороть надобно без жалости! Ум через жопу-то лучше заходит.
- Истинно так, воевода, истинно! - закивал Деян.
- А вот бродяг беспутных и грабителей, коих в степи водится, как комаров на болоте, учить надобно усекновением головы и сажанием на кол. Князюшко наш так и делал, но мало. Надо было под корень извести поганцев. Да что теперь говорить, - махнул рукой воевода. - Готовим город к обороне!

Весть о скором нашествии басурманов распространилась быстро. Каждый воспринял по-своему; - одни засобирались в гости к дальней родне, другие просто решили уехать куда глаза глядят и на новом месте обустроиться. Тогда проще было — выбрал место неподалеку от воды, устроил землянку, соорудил печь из камней и глины. Бей зверя, лови рыбу и живи себе, в ус не дуй.
Но были и те, кто не желал уступать и пяди родной земли пришельцам. Большинство горожан откликнулись на призыв воеводы. Добровольцы возводили новые укрепления, приводили в порядок старые, обновляли рвы перед крепостной стеной и рыли новые. Город готовился к осаде и вовсе не помышлял о сдаче. На ремонт городских стен вышли даже те, кто предпочитал по каждому поводу молиться и просить  здоровья, счастья и денег. Как будто есть прямая связь между всем этим. Последователи заморской веры работали наравне со всеми, время от времени осеняя себя крестным знамением и смачно плюясь на восток, откуда ожидалось появление басурманского войска.
Павел работал наравне со всеми — днем копал ров, ночью сторожил на стене. Воевода, прознав, что так поступает вся стража, запретил. Копать да стругать есть кому, а отразить внезапное нападение врага может не всякий. Конные разъезды, которые стерегли подступы, докладывали о появившихся мародерах - оборванцах, рыщущих в поисках добычи. Эти шакалы всегда идут впереди основного войска, надеясь безопасно поживиться. Они избегают драк, нападают только впятером на одного и желательно безоружного. Если наших двое и хотя бы с палками — бьют в спину из засады.
Однажды конный патруль сумел задержать двоих. Всего в банде было полторы дюжины степняков. Патрульным удалось загнать банду в овраг и преградить путь. Степняков было вдвое больше. Осознав, что бежать некуда, они бросаются в атаку. Схватка длилась недолго. Порубленных в капусту врагов бросили в овраге, забрали коней и двух пленников, которых не убили только потому, что был строгий наказ воеводы — ежели случилась схватка, убивать всех, но не совсем. Потому что есть ряд вопросов!
Избитых, но живых полоняников доставили воеводе. К немалому удивлению Павла, воевода вполне сносно владел языком степных обитателей. Помогал ему Деян. И не только словом, но и делом, от которого у степняков глаза лезли на лоб, а речь становилась внятной. И громкой, как вопль петуха на заре.
Ничего важно два болвана не сказали. Они были обыкновенными дезертирами и ворами, которых в любом войске и во все времена ловили и казнили в назидание своим же. Пленников буднично рассадили по кольям на заднем дворе. Одного ровно в полдень, дабы вопли истошные послужили сигналом на обед для устроителей городской стены. Через час крики и визг второго подал сигнал об окончании обеда. 

Задул холодный ветер с востока и вместе с ним прилетели худые вести — степняки совсем рядом. Буквально три четыре дневных перехода. Подготовка к обороне почти закончилась, осталось только нарыть еще пару десятков волчьих ям неподалеку от стены, укрепить колья на дне и замаскировать дерном. Да разбросать побольше колотых камней, чтобы степные кони чаще падали. Конечно, это не остановит захватчиков, но урон нанесет немалый. Кузни работали день и ночь, кузнецы буквально валились с ног, выполняя приказ воеводы — больше наконечников для копий и стрел, больше щитов и топоров. Работали все от мала до велика. Когда разъезды сообщили, что войско уже на подходе, из города потянулись вереницы возов с женщинами, детьми и стариками. Они не нужны в крепости — лишние рты и переживания. Зная, что твоя семья в безопасности, дерешься лучше, не отвлекаясь на переживания. И только прощальный взгляд жены и недоумение на детских лицах — почему папа не едет с нами? - царапает сердце.
Утром холодного дня, когда тучи накрыли небо и моросящий всю ночь дождик незаметно перешел в мелкий снег, из дремучего леса вышли передовые отряды степняков. Горланящая толпа устремилась к городу, рассчитывая внезапной атакой испугать и принудить к сдаче. Стучат копыта низкорослых степных лошадей, визжат и воют немытые помногу дней человекообразные существа в малахаях и халатах, мельтешат кривые сабли. Раньше, чем толпа дикарей приблизилась, крепостных стен достигла вонь прокисшего пота и мочи. Защитники стен морщились и крутили головами — нешто рек да озер мало было на пути?
Первая волна штурмующих ожидаемо разбилась на засечной черте. Кони спотыкались, падали, всадники летели через головы и калечились на камнях. Волчьи ямы быстро наполнились искалеченными, потому что задние ряды не видели, что происходит впереди. Визг и радостные вопли быстро сменились криками боли и руганью. Конная лава, несущаяся в атаку, превратилась в месиво. Передние ряды разворачивали коней, а задние еще продолжали наступать. Войско кочевников сбилось в кучу и защитники города сразу этим воспользовались. Воевода махнул рукой, коротко взревели боевые трубы, лучники пустили стрелы в небо. Больше похожие на дротики, стрелы с широкими наконечниками взмыли к тучам и пали вниз смертельным градом. Убитые и раненые падают с коней, кричат и молят о помощи, взбесившиеся от боли кони мчатся прочь не разбирая дороги, снося все на своем пути.
Паника, словно лесной пожар, охватила кочевников и наутек пустились даже те, кто не успел поучаствовать в атаке.
- Для первого раза неплохо, - произнес воевода, глядя на исчезающих в лесу степняков. - Но они вернутся, - вздохнул он.
«Конечно, вернутся, - думал Павел, глядя со стены на убегающие толпы мародеров и дикарей. - История всегда повторяется. Сначала местечковые князьки, грызущиеся между собой, начнут приглашать степняков повоевать за них. Потом целыми полками звать станут, как Александр Невский, чтобы отразить нашествие тевтонского ордена. Со временем это войдет в привычку - чуть что звать ордынцев и вот через тысячу лет эти же самые орды заполонят Россию уже без всякого нашествия. Их опять позовут. По традиции! А особо отличившимся ханам даже ордена будут давать. По одному за каждый миллион ртов, отправленных в Россию на прокорм. Ибо велика и обильна страна эта, да порядка в ней нет, никогда не было и не будет. В смысле начальников много, а работать некому. Вот именно сейчас и здесь — некому! И повезут «незаменимых специалистов» - которые дважды два не перемножат, а читать вообще не умеют! - эшелонами. Следом потянутся жены, дети, внуки с бабушками и дедушками. И всем надо платить пенсии и пособия. Почему? Так велика и обильна Русь, мать вашу в смысле наша! И начнется очередное иго под соусом нехватки рабочих рук. Именно рабочих, потому что холеных и ухоженных чиновничьих у нас столько, что плюнуть некуда. Еще и предельный возраст выхода на «заслуженно выслуженную» пенсию повышается. А инициативная, грамотная молодежь годами сидит на должностях «принеси подай», уходит в мелкий бизнес, соглашается на любую работу или спивается. Старым бздунам хорошо, но что будет потом?
Интересно, кто станет новым Дмитрием Донским и как будет выглядеть новая Куликовская битва? Да и будет ли?»

На следующий день степняки приступили к осаде. Расставили палатки, отвели табуны коней пастись в отдалении, стали готовить лестницы и заставили рабов рубить дуб в три обхвата для тарана. Работа буквально кипела с утра до ночи и продолжилась на следующий день. Город обложили со всех сторон, не войти не выйти. Но никто уходить и не собирался. Все, кто не мог сражаться, ушли.
Утром третьего дня степняки пошли на приступ. Первыми вступили в бой лучники. Прикрываясь большими прямоугольными щитами, они приблизились на дальность уверенного выстрела, но не ближе, чем на бросок камня со стены. Установив щиты на подпорки, лучники стали прицельно бить по защитникам. Не то чтобы они стояли болванами, размахивая топорами. Конечно, они прятались от стрел за выступами. Но когда штурмовые лестницы упали на кромку, пришлось выйти. Рубили, прикрываясь от стрел щитами, уворачивались от брошенных копий и дротиков. И все же вражеские стрелки даром хлеб не ели, их стрелы попадали в цель. Лучники из числа защитников тоже без дела не сидели, сбивали с лестниц, били тех, кто толпился внизу возле стен. Но преимущество тех, кто внизу за щитами в том, что они могли относительно спокойно целится, а вот на стене такой привилегии нет. Должен успеть пустить стрелу точно в рожу и уклонится от выстрела в тебя. В рожу, потому что тело надежно защищено самодельной броней из грубой кожи в несколько слоев, а голова укрыта кожаным малахаем с нашитыми конскими копытами. Защита проста до примитивности, но не сковывает движения, как железный панцирь и дает возможность двигаться быстро.
Но были преимущества и у защитников крепости. Когда нападавшие поднялись по лестницам и начали биться в рукопашную, лучники умерили пыл, стали пускать стрелы реже, дабы ненароком не задеть своих. А укрытые  тяжелой броней с головы до ног защитники стен рубили тяжелыми мечами и топорами без оглядки на мелькающие сабли. Пудовая секира на раз прорубала кожаную бронь, легкие щиты из прутьев разлетались на части, удары легких сабель и мечей даже царапин не оставляли на панцирях.
Павел бился наравне со всеми. Он защищал самый опасный участок, где ров был мелок, а стена немного просела. Именно на этом участке степняки сосредоточили усилия. Снизу летели стрелы, копья, даже простые камни швыряли из кустарных баллист. Но броня, выкованная умелыми руками Черняка, держала удар на ура. Стрелы ломались, ударившись о сталь, дротики падали под ноги и скоро мешать начали двигаться. Камни разбивались вдребезги, но если каменюка здоровая, все же приходилось уклоняться.
Проныра Ясень удрал с обоза, увозящего жителей подальше в лес, вернулся в город и теперь помогал защитникам стен. Собирал стрелы, дротики, убирал камни из под ног Павла и даже помогал ему, бросая копья и пуская стрелы в тех, до кого не доставал меч.
Срубив очередную тупую башку в малахае, Павел на секунду отвернулся, поднял забрало, испещренное следами ударов и всей грудью вдохнул холодный освежающий воздух. Заметив Ясеня, с неудовольствием произнес:
- Вот зря ты не ушел со всеми! Рано тебе еще.
- Разве я нахлебник? - с обидой в голосе спросил мальчишка.
- Нет, конечно, ты помогаешь. Но все равно рановато для тебя. Повзрослеть надобно, детей народить. Это нашествие не последнее, уж поверь мне. Ты бы лучше …
Договорить Павел не успел. Ясень без замаха бросил дротик и крикнул:
- Враг за спиной!!!
Павел оборачивается, поднимая меч. Сильный удар выбивает его из рук, нечто тяжелое и тупой обрушивается на голову. Конический шлем погасил удар, но левому плечу все же досталось. Павел отшатывается, уклоняясь от следующего удара и видит перед собой здоровенного степняка с дубиной, окованной шипастыми железными обручами. По лицу течет кровь, в налобнике малахая застрял дротик, пущенный не очень умелой рукой Ясеня. Острие только поцарапало кожу на голове, но короткое замешательство от удара спасло жизнь Павлу. Степняк выдергивает дротик, наконечник застрял в толстой шкуре и шапка падает на пол. Наклонив обритую голову, противник бросается в атаку. Обезоруженный Павел уворачивается, палица рассекает воздух, чуть задев шлем.
Мешкать нельзя. Укрывшись скрещенными руками Павел бросается на противника, отбивает удар вскользь и со всей силы толкает в грудь. Степняк падает на кромку стены, хватается левой рукой за край, правая опускается под тяжестью дубины. Рассвирепевший, как укушенный бык, Павел хватает его за грудки и с короткого разбега швыряет через стену, как мешок картошки. Но степняк тоже человек и хочет жить!  Вцепляется мертвой хваткой в край панциря окровавленными пальцами и неудержимо тянет Павла за собой. Усыпанный стрелами дощатый пол выскальзывает из-под ног и оба противника падают со стены прямо в столпившихся возле лестницы воинов. Павел отчетливо слышит хруст костей и треск ломающейся лестницы. Тела врагов смягчило удар, панцирь спас от перелома костей.
Словно медведь, Павел расшвыривает ошалевших степняков и оглядывается — он один в окружении врагов, а меч остался на стене. Думать да гадать некогда. Павел хватает лестницу и пошло, как у А. В. Кольцова - «раззудись плечо, размахнись рука ... пахни … освежи … взволнуй … зажужжи … засверкай ... подкошенная!» с небольшим вкраплением нецензурной лексики.
Наспех сколоченная лестница, да и вовсе связанная веревками, с треском разваливается вместе с головами тех, кого достала. Остается пара коротких обрубков, которыми можно только махать крест накрест типа каратиста из китайских фильмов девяностых годов прошлого века. Еще пара кривых сабелек валяется под ногами, но разве это оружие нормального мужика?
Громкий свист режет испуганные крики степняков, слышится знакомый голос Ясеня:
- Принимай, боярин!
Чего принимать и как, Павел не понял, но на всякий случай в сторонку отошел. Тотчас в то место, где стоял, вонзается его двуручный меч и так это приглашающе покачивается — бери, мол, пока дают. Павел берет меч правой рукой, левой показывает большой палец в латной перчатке и, мотнув головой на крепостные ворота, спокойно говорит:
- Скажи воеводе, чтобы ворота открыл. Я через пару минут буду.

«Пара минут» чуточку растянулись. Опомнившиеся после наглого падения со стены какого-то русского прямо им на головы, степняки ринулись в атаку. Рослые, в хорошей броне и большими саблями из хорошей стали, они совсем не были похожи на тех, кто сломя голову лез на стены. Кровь и смерть лучшие учителя и было бы очень глупо и наивно считать воинов степи дураками. Первый штурм крепости всегда самый тяжелый и кровавый. Защитников много, они сильны и полны решимости драться. Поэтому на стены шлют тех, кого не так жалко — новобранцев, дабы узнать, кто на что способен. Бедняков, которые не столько воюют, сколько путаются под ногами у настоящих воинов и больше думают о грабеже, а на славу воинскую им наплевать. И предателей, которых не жалко от слова совсем. И всегда, во все времена использовали как одноразовую посуду.
Вождь орды, внимательно наблюдавший за штурмом, сразу понял, что воин, с головы до ног закованный в броню, не рядовой дружинник. Он спокоен, движения уверенные и нисколько не боится многочисленных врагов. Таких надо убивать в первую очередь, иначе страх и паника начнут распространяться по всем войску осаждающих. Их не остановить приказами и проклятиями, побегут все.
В атаку на Павла ринулись лучшие воины малой орды, которые прошли через множество сражений и не запятнали себя позором бегства или отступления. Павел рубил мечом, держа обеими руками. Странное, но на вид совершенно обычное оружие из другого мира сверкало и блестело, словно огонь горел внутри. И с каждым ударом будто острее становился. Он буквально рассекал броню, срубал топоры и сабли словно игрушечные, оставаясь чистым и острым, как бритва.
«Спасибо тебе, прекрасная женщина по имени Яга! - мысленно возблагодарил Павел ту удивительную женщину, что провела его по миру мертвых. - И тебе, странная добрая ведьма с доме у озера. Сказки вовсе не ложь, а правда, сказанная иначе».
Но как бы не были силен воин, одному против толпы не совладать. Когда первые, самые яростные воины пали, оставшиеся сомкнули ряды и плотным строем, с копьями наперевес, перешли в наступление. Доспехи Павла, посеченные тяжелыми топорами, едва держались на обрывках ремней, панцирь на груди треснул, шлем погнулся, сбился набок и только мешал. Да и устал он махать мечом, хоть и не обычным, но тяжелым, как простая железяка. До ворот крепости осталось два десятка шагов, но как пройти их в плотном кольце врагов? Удары сыпятся со всех сторон, еще немного и броня не выдержит.
На битву один против сотни с удивлением смотрели защитники крепости и даже штурмующие ослабили натиск, глядя на невиданный бой. Воевода опомнился первым.
- Эх, да сколько той жизни! - произнес он и перемахнул через гребень стены прямо на головы степняков.
Грузное тело, закованное в железо, словно валун, снесло кочевников с лестницы. Едва ноги коснулись земли, воевода, не мешкая и секунды, схватил лестницу и швырнул в толпу. Двуручный топор засверкал в руках, то и дело окрашиваясь в красный цвет, снося головы и разрубая до пояса. Следом за воеводой со стен спрыгнули дружинники и бой разгорелся с новой силой, но уже под стенами. Степняки, не ожидавшие такого, в растерянности начали отступать, но ров преградил путь, а мостки, которые успели навести перед штурмом, были слишком узкими.
Дружинники нещадно рубили отступающих, со стен летели стрелы и копья, отход быстро превратился в бегство. Когда воевода с дюжиной дружинников пробился к Павлу, тот стоял опираясь на меч, как на палку. А вокруг было месиво из обрубков тел и крови. И сам Павел был залит кровью с головы до ног, сорванное забрало едва держится на последней заклепке где-то возле уха, лицо забрызгано кровью так, что глаз не видно.
- Ты цел ли? - спросил воевода, оскальзываясь на мокром щите убитого степняка.
- Вроде да, - ответил Павел, разлепив глаза. - Помыться бы надо, - сказал он, сбрасывая с себя ошметки чужого мяса.

Степняки в панике бежали и скрылись в лесу, забыв про юрты, лошадей и награбленное ранее добро. Не мешкая, воевода приказал собрать оружие, продовольствие и лошадей как можно больше — они тоже еда. А защитники города приступили к ремонту стен и ворот, которые при следующем штурме обязательно начнут бить как следует.
Павел сидит в кузнице. Он дочиста отмылся от крови, поел и отдохнул. Но усталость еще не ушла, поэтому он просто сидит и смотри на огонь. Его доспехи Черняк бросил в горн на переплавку, потому что ремонту не подлежали. Обещал сделать новые, еще лучше.
- Лучше не надо, - попросил Павел. - Толще сделай.
- Не тяжело будет?
- По стене бегать не надо, - махнул рукой Павел. - И от стрел отмахиваться надоело. Делай как у танка.
- Что такое танк? - удивленно спросил Черняк.
- Железная самоходная повозка. Стреляет огненными ядрами аж на версту. Расскажу как нибудь потом.


               
                Глава 12.    

 
Как бы не была велика решимость гарнизона осажденной крепости победить врага, это невозможно. Силы защитников не бесконечны, запасы продовольствия тают, восполнять потери некому, а стены рушатся под ударами стенобитных машин. Горят дома, крытые соломой или деревянной черепицей, чувство близящейся катастрофы лишает воли к сопротивлению. Подленькое желание выжить шепчет в тишине — сдайся, тебя пощадят, сохранят жизнь. Жалкую, презренную, ненужную никому, кроме тебя самого, но все равно жизнь как форму существования белкового тела без чести и совести.
Все понимали, что финал близок. Силы неприятеля растут, а помощи гарнизону ждать неоткуда. Степняки обложили город со всех сторон, день и ночь обстреливают горящими стрелами. Начинаются пожары, которые некому тушить, да и нечем. Городские ворота едва держатся, дубовый таран ломает бревна и выбивает каленые гвозди, которыми скреплены доски. Трупы убитых степняков лежат кровавым валом вокруг стен, но к осаждающим прибывают новые отряды искателей наживы. Не все они горят желанием идти на штурм залитых кровью стен, но гвардия хана живо «берет в оборот» наивных дураков и гонит в бой новоприбывших ударами сабель. Бойцы из грабителей так себе, но их много, они карабкаются на стены, как мыши из затопленного подвала …
    Посыльный передал приказ Павлу немедленно явиться к воеводе. В этот день степняки не решились штурмовать крепость. То ли устали от безуспешных атак, то ли готовят какую нибудь гадость типа подкопа. До терема воеводы полтораста шагов от стены. С утра подморозило, раскисшие от дождей улицы обрели твердость асфальта, каблуки сапог непривычно стучат по твердой земле. Дома горожан стоят пустыми. Они смотрят друг на друга глазами распахнутых окон, безмолвно жалуясь на шрамы и ожоги. Прохожих почти не видать, несмотря на ясный день. На лавочках отдыхают увечные, слышен стук топоров, доносятся гулкие удары кузнечных молотов. Город еще жив и готовится к новому штурму, но уже ясно, что он не жилец. Словно умирающий больной, он прибирается в своем доме и заканчивает все дела, готовясь уйти и не вернуться.
Терем воеводы встретил Павла стонами раненых, лежащих даже в коридорах, запахом крови и лечебных снадобий. Осторожно, чтобы ненароком не задеть кого, Павел проходит в светлицу, где расположился импровизированный штаб обороны города. Воевода сидит на лавке, лекарь меняет окровавленные перевязки на свежие. В комнате пахнет кровью и свежезаваренной целебной травой.
- По вашему приказанию прибыл, - доложил Павел.
Воевода поднял набрякшие веки, с трудом произнес:
- Молодец боярин, хорошо врага бьешь. Глядя на тебя, и другие сражаются как надобно. Но степняков с каждым днем больше, а нас меньше. Но город не сдадим. Нельзя, чтобы басурманская нечисть топтала нашу землю. Уйдем с честью в мир иной и косоглазых ублюдков прихватим с собой на растопку костров. Похоже, завтра будет последний штурм.
Воевода умолкает, глаза закрываются, выпуклая мускулистая грудь медленно поднимается и опускается в такт дыханию.
- Так вот, возьми пару тройку верных людей, - говорит он, не открывая глаз. - Проберись к плотине, посмотри что к чему. Надобно разнести ее к чертовой матери, когда совсем худо станет. Отправляйся сегодня ночью, времени не осталось. Сумеешь ли?
- Будет исполнено, воевода. Люди верные у меня есть, как стемнеет, пойдем.
- Вот и ладно, - со вздохом произнес воевода. - Удачи желать не стану. Должен все сделать хоть ценой жизни.  Когда увидишь степняков на стенах, уничтожь плотину.
- Сделаю, - твердо пообещал Павел.
- Надеюсь на тебя. Ступай с Богом!

Хмурящееся с полудня небо к ночи разразилось проливным дождем. Громыхнул гром, сверкнула ломаная черта молнии. Ветер подул с такой силой, что стражникам на стене пришлось выставить щиты. Идти на штурм при такой погоде чистое сумасшествие. Степняки попрятались в шатры и даже охранение не выставили, будучи уверенными, что напасть осажденные не смогут — слишком мало сил, крепостные ворота завалены камнями изнутри, а спускаться по мокрым веревкам со стен и бродить потом в темноте чистое самоубийство.
Павел, старый Деян и Черняк стоят на стене. И Ясень тут как тут, но чуть в сторонке, чтобы не мозолить глаза — вдруг боярин передумает и пошлет его домой. Молод еще и все такое …
- Хороша погодка! - произнес Павел, расправляя грудь и вдыхая холодный воздух грозовой ночи.
Ветер швырнул в разинутую пасть горсть воды, дыхание сбилось, в глазах на мгновение стемнело. Павел зашелся кашлем, аж шлем едва с башки не упал. Деян пару раз хлопнул ладонью по спине, со смехом произнес:
- Рот-то не разевай широко, витязь бесстрашный!
- Влетит что нибудь, - поддержал его кузнец.
- Ладно-ладно, умники, - прокашлявшись, сказал Павел. - Бросай веревку, Ясень.
Витой канат летит в темноту, мальчишеские пальцы быстро вяжут узел крепления. Первым спускается Павел, за ним все остальные. У подножия стены тьма, как в подземелье. Небо закрыто плотными тучами, факелы жечь нельзя. Приходится идти по памяти. Днем Павел почти час провел на стене, запоминая направление движения. И вместе с ним Ясень, мальчишка тоже готовился к походу.
Идти по раскисшей от воды и крови земле одно «удовольствие» - ноги вязнут так, что того и гляди без сапог останешься. Особенно мешают лежащие вповалку трупы. Ноги проваливаются в гниющие останки, хрустят ребра, острые сколы норовят порвать толстую кожу сапог, содрать шкуру с ноги и занести гнойную заразу, от которой нет спасения. Дождь понемногу слабеет, шум падающей с небес воды почти не заглушает треска костей и чавканья грязи. А идти надо прямо через лагерь степняков!
Когда из темноты выступила первая линия шатров, все приготовили топоры, а Ясень достал метательный нож. К счастью, оружие не понадобилось. Холод и сырость разогнали по теплым шатрам всех, даже собак. Город обложен со всех сторон, силы защитников на исходе, так что бояться нечего. 
Брели по колено в грязи, пока не хаотично расставленные шатры не остались позади. Земля затвердела, но идти легче не стало - жухлая трава сплелась конскими хвостами и путалась под ногами. Выйдя к берегу свернули, прошли вдоль воды и через полсотни шагов подошли к плотине. Черная стена из бревен возвышается, словно бастион, опираясь на шесть массивных стволов в два обхвата. Раздвоенные вершины уперлись «рогами» в пачки по три бревна, установленные вертикально. Сбоку от плотины устроен сброс для регулирования уровня воды. Заслон наполовину поднят, из отверстия с шумом вырывается пенный поток.
- Ясень, на стрему! - шепотом приказал Павел. - Деян, ступай наверх и опусти заслонку. Черняк и я рубим опорные столбы.
Стоя по пояс, а то и по грудь в ледяной воде, стали рубить осклизлые, насквозь промерзшие столбы, на которые опиралась вся конструкция. С первой же минуты выяснилась одно очень неприятное обстоятельство — опорные столбы не рубились от слова совсем.
- Что за фигня!? - произнес Павел, когда здоровенная секира со звоном отскочила от столба, не причинив никакого вреда. Так, поцарапала немного.
- Это мореный дуб, боярин. Его простым железом не возьмешь, - с отчаянием в голосе ответил кузнец.
- Что еще за «мореный»?
- Это который тыщщу лет в воде пролежал. Древесина как железная! Простой топор не берет, только особым образом каленый. Да и то намашешься так, что руки из плеч выпадают. Срез получается черный, как сажа и даже самым острым ножом не поцарапать. Никто не знает, как так дуб становится таким.
- Как же их рубят-то? - удивился Павел.
- Я же говорю — калеными топорами. Да и то после рубки отдают на перековку, никуда не годятся. Приходится плавить и с другим железом заново перековывать.
Павел выбирается из ледяной воды на берег. Черные, со срубленными клыками ветвей, кривые и страшные, опоры из мореного дуба презрительно глядят вслед. Холод моментально пронизывает до костей, мокрая одежда прилипает к телу и получается, что из воды как бы и не выходил. Сверху послышались звуки ударов, донеслось неразборчивое бормотание, очень похожее на ругань. Спустя мгновение раздался душераздирающий скрип и стук, после чего поток воды резко уменьшился до хилого ручейка. Через минуту вернулся Деян, потирая руки и довольно улыбаясь.
- Уделал?
- Точно так, боярин!
- Хорошо. А вот с бревнами незадача вышла, - вздохнул Павел. - Не берут их топоры наши.
- Может, мечом твоим зачарованным попробовать? - нерешительно предлагает Черняк.
- Да рази мечом лес рубят!? - скривился Деян. - Секиру надобно.
- Нет секиры. И взять негде, - произнес Павел. - А и была бы, до рассвета все равно не успеешь. Ну-ка помогите мне броню снять.
- Чего это? - удивленно спросил Деян.
- Расстегивай! И ты Черняк не стой столбом.
Оставшись в одних холщовых штанах и сапогах, Павел берет меч обеими руками. Сталь едва заметно блестит, словно отражая свет звезд, который неведомым образом проникает сквозь тучи.
- Найдите укромное место и разведите огонь, - приказывает Павел. - Замерзнете тут на хрен, тащить вас потом на горбу. Да и по сторонам поглядывайте, мало ли что.
Он входит в ледяную воду даже не поморщившись и с размаху бьет мечом по ближайшей свае. Окаменевшее за тысячелетие дерево отзывается мрачным гулом, но не отбрасывает сталь, как ожидали Черняк и Деян. Центральная часть, именуемая долом, рассекает черный бок едва не на четверть. Черняк с Деяном разевают рты и так стоят, глядя вытаращенными глазами, забыв о холоде и дожде.
Павел выдергивает меч из заруба и вежливо так интересуется:
- Я вам не мешаю?
- Н-нет, боярин, - мычит Деян, схватившись за голову руками.
- Ну так делайте то, что я сказал. Живо! - рявкнул Павел.
Мужики как всполошенные куры бросились исполнять приказание. Нашли полузасыпанную дыру, расчистили место и даже притащили сухого хвороста — где и нашли-то? - запалили огонь.
- Исполнено твое приказание, боярин! - подрагивающим голосом доложил Деян.
- Хорошо. Смени Ясеня, пусть погреется, - приказал Павел. - Дальше меняйтесь сами, мне недосуг следить за вами.
- Будет исполнено, боярин!
Странный меч не от мира сего рубил суковатое бревно, словно оно из гнилой сосны. Не то что бы так уж прямо на куски, но щепки летели приличные. Не прошло и пяти минут, как ствол треснул и с громким щелчком, больше похожим на выстрел, переломился.
- Вот ет-то да-а! - прошептал кузнец и троекратно перекрестился. - Силен боярин.
Ясень, гревшийся у костра, кивнул и взмахнул руками, не в силах выговорить слово от восторга.

Срубив бревно, Павел остановился перевести дух. Меч хоть и не от мира сего, но сам не рубит, надобно свою силу прикладывать. Столбов немного, полдюжины, но здоровенные, чуть не в два обхвата. Рассветет не скоро, время есть. Хорошо бы дождь продолжался до утра, степняки из шатров не вылезут, а то мало ли, припрется кто сильно любопытный, орать начнет …
- Ясень, поднимись наверх, скажи Деяну, чтобы бдил как следует. Кого увидит, сразу секир башка!
- Ага, - кивнул мальчишка и убежал.
Разогретое работой тело медленно остывает, холод осторожно вползает в мышцы. Павел внимательно смотрит на плотину. Опорные столбы установлены на одинаковом расстоянии друг от друга. Непонятно, какую опору подрубить, да так сделать, чтобы она минутку постояла и рухнула, а ты успел убежать.
«Нет, не убежишь, - подумал Павел. - Никто из нас не спасется. Если думать о том, как шкуру сохранить, дело загубишь. Родину надо защищать без оглядки на себя. Только так! Но валить как попало все же не следует. Попробую через одно, дальше видно будет.»
Лишившись притока, озеро у подножия запруды уменьшается на глазах. Павел перешел вброд по пояс, увязая чуть ли не по колено в грязи и принялся рубить крайнюю опору с другой стороны. Дерево поддавалось неохотно. То ли дуб какой особенный, то ли пролежал не тыщщу лет, а больше и оттого задубел.
«Да, дуб задубел! - с усмешкой подумал Павел. - Хорошо, что меч не затупел, а то бы хана!»

Холодный осенний дождь измельчал, поредел и выдохся. Свинцово черное небо медленно тускнеет, на востоке проступает светлая полоска. Лагерь степняков скоро проснется, мокрые и злые чуркобесы повылазят отовсюду, начнут варить конские потроха, станут жрать и гадить, неторопливо поглядывая на полуразрушенные стены города, который уже некому защищать. Потом соберутся вонючей толпой и, прикрывшись обшитыми кожей щитами, пойдут на приступ.
Павел рубил не переставая, не тратя время на отдых. Холод отступил, от голого торса валил пар, на мокрой коже блестели капли горячего пота. Из шести опорных свай осталось две и надо подумать, какую из них срубить. Озеро за плотиной разбухло от лившего всю ночь дождя, вода просачивается сквозь щели в плотине и ниспадает тонкими ручейками. Плотина явно не выстоит даже до полудня — может, бросить?
Павел опустил меч и оглянулся. Деян и Черняк стоят неподалеку, Ясень забрался повыше.
- А если нет? - прошептал Павел. - Вдруг сорвет заслонку и вода начнет уходить? Или степняки почуют неладное и укрепят плотину бревнами? Нет, надо выполнить приказ и будь что будет. Эй! - крикнул он. - Уходите, я управлюсь сам.
- Некуда идти, боярин, - отозвался Деян. - Городу осталось жить пару часов. Степняки скоро пойдут штурм, а мы …
Договорить он не успел. Сверху раздался голос мальчишки:
- Степняки сюда идут!
«Почуяли таки неладное, заразы!» - ругнулся про себя Павел. - Сколько их? - крикнул он.
- Десятка три четыре!
- Задержите их сколько можете, - приказал Павел. - А я бревна срублю.
Черняк и Деян бегут по склону, на ходу доставая топоры, Ясень торопливо привязывает тетиву, которую прятал от дождя за пазухой. Павлу нужно срубить хотя бы одно бревно и плотина рухнет.

Боевая труба, зовущая воинов на стены, прозвучала негромко и стихла. У раненого трубача нет сил. Он наравне со всеми отражал нападение, не щадя себя. Спотыкаясь, помогая себе и товарищам, дружинники поднимаются по черным от копоти и сгоревшей крови ступеням. Все знают, что это будет последний штурм, объяснять ничего не надо. Не слышно команд десятников, нет тревожной беготни и не слышно разговоров. Каждый занимает свое место и знает, что сражаться надо за себя и тех, кого уже нет.
В лагере врагов дымят костры, ветер несет дым, пропитанный вонью горелого мяса и крови. Противнику тоже достается, каждый штурм обходится в сотни жизней, а числ раненых и увечных исчисляется тысячами. Но вражеская рать все равно сильна и отступать не намерена. По раскисшей от влаги земле к стенам идут колонны воинов, прикрытые сверху щитами. Штурмовые лестницы отремонтированы, оружие и броня приведены в порядок. Стрелки достают спрятанные от дождя жилы, готовят луки и стрелы. Все совершается буднично, без криков и устрашающих воплей. Обе стороны знают — это последний штурм, к чему суетиться?
Будничную тишину нарушают вопли за пределами лагеря. Орут так, будто сразу десятку мужиков прищемили причинное место. Вопят и визжат, словно соревнуются за первое место на фестивале крикунов. Однако истошное орание по непонятным причинам не может отменить назначенный штурм. Мало ли из-за чего кричат, войско-то сплошь дикари и психопаты. По любому поводу орать начинают. Секут плетьми — орут. Рассаживают по кольям — тоже чего-то орут. Лучше вешать. Тогда тишь, гладь и божья благодать. Так и хочется, глядя на остывающий труп с веревкой на шее, произнести нараспев, отхлебнув горячего чайку из блюдечка — какое небо голубое, мы не сторонники разбоя … и далее по тексту.
Но когда к воплям присоединился звон оружия, колонны идущих на штурм замедлились, а потом и вовсе остановились. Да, защитников осталось мало, стены почти разрушены и крепость вот-вот падет. Но гарнизон будет драться до последнего и вовсе не факт, что ты - именно ты, а не тот кто стоит рядом! - выживешь. Нервы напряжены до предела, горячая кровь бежит по жилам и ты не замечаешь ни холода ни дождя — вообще ничего! И вдруг крики и звон мечей у тебя за спиной. Что это? Попытка прорыва небольшого отряда из осажденной крепости? Или вступил в бой авангард спешащего на помощь войска? Через считанные минуты подоспеет латная конница русичей, ударит в незащищенный тыл и начнет рубить всех подряд. А ты не на коне, твои ноги вязнут в кровавой грязи, штурмовая лестница тянет руки и всюду лежат трупы тех, кому не повезло в предыдущих штурмах. А прямо перед тобой высится крепостная стена, с которой полетят стрелы, копья, камни и польется кипящая смола прямо тебе на голову.
Если каким-то чудом уцелеешь и сможешь долезть, на гребне стены тебя встретит разъяренный рус, которому нечего терять. Огромный топор обрушится на тебя и твой жалкий щит из прутьев, обтянутый лошадиной шкурой, не защитит.
Проклятая крепость будто ожила! Со стен полетели камни и обгорелые бревна, что остались от сгоревших домов горожан, полилась горящая смола, взвились к хмурому небу и ринулись вниз стрелы и копья. Степняков охватила паника. Они не понимали, откуда у защитников взялись силы и кто напал на них сзади. Вдруг нижегородский князь разбил войско хана и пришел на помощь городу? 
Толпа грабителей и воров, гордо именуемая ордынским войском — и даже непобедимым войском! - заметалась в страхе. Напрасно орал хан, срывая голос, приказывая продолжать штурм. Сотники и десятники в отчаянии рубили всех, кто попадал под руку, но трусов это не останавливало. Даже личная гвардия хана заколебалась. Ряды сбились, воины обеспокоенно оглядывались, тревожно ржали кони …

… врагов становится все больше. Черняк и Деян бьются в окружении, встав спина к спине. Ясень с устроил позицию в самой верхней точке плотины и оттуда расстреливает врагов. Несколько человек попытались было взять его, укрывшись за щитами,  но перебил им ноги, затем добил лежащих. Дюжина степняков по команде десятника выходит из боя и, путаясь в мокрой траве, спускается к плотине. Осталась последняя, центральная опора, на которую опирается вся конструкция. Ствол не так чтобы уж толст, но покрыт наростами от ветвей, как мухомор белыми пятнами. Древесина в этих местах особенно твердая,  вырубить почти невозможно. Но когда нарост скалывается, получается гнилая дыра и рубка идет совсем иначе.
 Павел размахивается, намереваясь ударить так, чтобы рассечь бревно наполовину, но меч вдруг уходит в сторону, описывает полукруг над головой и резко идет к земле слева. Чуть слышно звенит сталь и с хрустом ломающего хвороста под ноги падают обломки стрел. Павел сразу же, не раздумывая типа что, как и почему, быстро прячется за бревно. Тотчас глухие удары один за другим сообщают, новый залп из луков не достиг цели. То есть его, любимого. Лишь проковырял дырки в проклятом бревне, которое не хочет рубиться. 
- Только вас мне здесь и не хватало! - прошептал Павел, имея в виду кучку степняков с луками.
Понятно, что тратить стрелы впустую они не будут. Дождутся, когда сверху спустятся еще воины, обойдут с другой стороны и нашпигуют стрелами по самое не могу.
Павел взглянул на меч. Он и раньше, когда сражался на стене, замечал удивительную легкость, с которой отбивал пущенные в него копья и стрелы. Но тогда он «списывал» это на себя. Мол, это я такой ловкий, предусмотрительный, опытный и вообще в ж...у военный пробы ставить негде. Оказывается, нет, это меч такой. А он пока еще тот военный, который в ж...у. Еще Черняк его предупреждал, что ведьма способна делать броню неуязвимой, а оружие защищающим своего владельца от смертельной опасности. Кстати, о броне! Она осталась на берегу и наверняка какой нибудь немытый сын степей тырит ее. Павел засопел — не бывать тому! И меч ведьмацкий в помощь.
Степняки близко, каких-то десяток шагов. Они нарочно приблизились, чтобы бить в упор. Но в воду не зашли, мокнуть в такой холод не хочется. Павел выпрыгивает из-за бревна, словно демон из преисподней и со всех сил бежит к берегу. Воды остается чуть выше колена, бежать легко. Для острастки он трясет лохматой головой, пучит глаза и вращает мечом над головой. Это не очень удобно, бежать и чем-то вращать, зато создает правдоподобный образ буйно помешанного психа с отключенной тормозной системой.
Степняки не растерялись — сами такие! - и тотчас дали залп из луков. Меч разом срубает пучок стрел, пущенных в упор. Павел выскакивает на берег весь в ореоле брызг, волосы дыбом, борода веником, глаза на лбу. Бросить лук и выхватить саблю дело одной секунды, но даже этой секунды у степняков нет. Меч рассекает одного, второго, третьего … остальные бегут прочь сломя головы, вопя от страха. Степняки, наседавшие на Деяна и Черняка, услышав крики, отпрянули — мало что! Задние ряды повернули головы и увидели, как десяток воинов в панике бегут, а за ними гонится здоровенный полуголый дядька с огромным сверкающим мечом.
 Несколько человек хватаются за луки, пускают стрелы. Великан с удивительной ловкостью сбивает их странным мечом. Четверка степняков бросается в атаку, заходя с боков. Полуголый воин в два удара срубает головы и руки, рассекает укрытые броней тела, словно тряпичных кукол. И степняки не выдержали!
Грабители и убийцы, привыкшие драться десять на одного, пускаются наутек.

- Мы победили? - неуверенно спросил подошедший Ясень.
- Нет, - грустно ответил Павел.
Хотел было сказать, что это всего лишь начало битвы, которая растянется без малого на триста лет, но промолчал. Будут победы и поражения, наши города будут гореть и отстраиваться вновь. В конце концов ослабленная ханскими распрями орда распадется на несколько частей. Окрепшая Русь разобьет ханские полки, усмирит буйных степняков, далекие потомки безбашенных кочевников станут русскими аристократами, а много позже дадут нашей стране великих ученых, полководцев, инженеров конструкторов и просто хороших и добрых людей. Но это будет через много много лет. Плохое забудется, а хорошее останется.
- Надобно закончить дело, - кивнул Павел на плотину.
- Может, не спешить? Степняки-то бегут без оглядки, - говорит Черняк.
- Не совсем так, - возразил Деян. - Смотрите!
Ханская гвардия спешилась, развернулась полумесяцем и пошла с копьями наперевес, как бы сгребая бегущих в одну толпу, а на флангах конные воины просто рубили тех, кто хотел обойти и удрать. Десятники и сотники срывали голоса, приказывая построиться, били плашмя саблями и секли плетями. Толпа понемногу успокаивается, воины занимают место в строю, бесформенная людская масса становится управляемой.
Павел молча возвращается к плотине. Осталось только одно бревно. Оно срублено до половины, пара тройка хороших ударов мечом и переломится. Удар, второй … бревно лопается, как натянутая струна. Плотина вздрагивает, проседает, возникают расщелины, брызжет вода. Одно за другим лопаются бревна, брызги превращаются в тугие струи. Плотина вот-вот рухнет!
Павел оборачивается. Деян и Черняк отчаянно машут руками, Ясень кричит, но разобрать из-за шума и треска невозможно.
- Бегите, - прошептал Павел и махнул рукой. - Бегите.
С грохотом ломается плотина, освободившийся от оков поток воды обрушивается вниз и вздымается к небу грязно белым валом. Последнее, что увидел Павел, это полуразрушенные стены не сдавшегося врагу города и поднимающиеся к небу столбы дыма …


                Эпилог однако!

                Или последняя глава № 13.

Удар в спину сбивает с ног, мешанина из грязи и обломков бревен обрушивается горной лавиной, лишая возможности двигаться, плотная жижа забивает нос и рот, тяжесть буквально расплющивает, того и гляди лопнет грудная клетка и череп расколется, словно гнилой орех. Хочется закричать, но нет воздуха в легких и вдохнуть невозможно. Предсмертная судорога пробивает все тело электрическим разрядом … и вдруг тяжесть пропадает, свежий воздух врывается в легкие, возвращая жизнь и способность немного соображать.
В кино пробуждение от кошмара выглядит, как реакция на внезапную клизму — безумный взгляд широко раскрытых глаз, эмоциональное «м-м-м!!!» и застывшая маска ужаса на лице. Именно в такой последовательности получилось и у Павла. С той лишь разницей, что он вскочил и замахал руками, будто отгоняя кусачих насекомых.
Недовольное «мяу» и шипение рушит стройную картину психического буйства, вынудило прекратить махать дланями и открыть глаза. Открывается почти идиллическая картинка сельского быта — уложенное для просушки сено, тонкие лучики дневного света проникают сквозь щели дощатых стен, суматошно пляшут пылинки, а в двух шагах сидит черный пречерный кот и вылизывает подхвостовое пространство, неодобрительно поглядывая на человека.
- Кот … сено, - недоуменно произнес Павел. - А где меч и доспехи?
Услышав человеческий голос, кот прекратил гигиеническую процедуру и взглянул желтыми глазами на человека. Взгляд был красноречив и явно намекал на душевное расстройство — какой меч, какие доспехи? Травы интересной нанюхался, человечек?
Вместо меча одеяло, вместо доспехов телогрейка. Он в джинсах и футболке, кроссовки расположились чуть поодаль. Послышались звуки шагов, стукнули ведра, коротко «взмукнула» корова. Спустя секунду из-под слоя сена застучала ударная установки, приглушенно зазвенела гитара и скрипучий, насквозь пропитой голос Мика завел шарманку про малышку, которая призналась в любви, а потом исчезла вместе с легким намеком на телесность. 
Словно робот, напрочь лишенный эмоций, Павел обувается, сгребает в охапку одеяло с телогрейкой и спускается по короткой лесенке.
- Ой, я вас разбудила! - раздался женский голос за спиной.
Павел оборачивается, «на автомате» говорит:
- Ничего страшного, я сам проснулся …
И ошарашенно замолкает на полуслове — перед ним стоит женщина, удивительно похожая на ту, которая жила в доме у озера и называлась ведающей матерью. В светло сером чистом комбинезоне, с ведром в руке, светлые волосы убраны под платок … сережки! С огромными рубинами!! Точь в точь, как у …
- Эти, как его … в ушах у вас … сережки! - запинаясь говорит Павел. - Красивые.
- Муж подарил. Привез из заграничной командировки, - хвастливо сказала женщина, странно блеснув карими глазами. - Вот и он, знакомьтесь.
Павел замедленно, словно боясь чего-то, оборачивается на звук шагов. К нему идет высокий, сильный мужчина. Черные волосы аккуратно уложены и перевиты шелковым шнурком, чтобы не спадали на лицо. Мужчина чисто выбрит, на смуглом лице ярко выделяются удивительно синие глаза. Одет, как и женщина, в комбинезон, только в масляных пятнах. Рукава закатаны до локтей, руки перевиты жилами, мышцы выпирают под тканью буграми.
- Черняк! - ошеломленно прошептал Павел. - Откуда ты … вы здесь?
- Не Черняк, а Черняков. Фамилия наша Черняковы, - говорит мужчина, протягивая руку. - Здравствуйте.
- Ваша?
- Моя и жены, - отвечает мужчина и обнимает за талию женщину. - Меня зовут Александр, а ее Ольга.
- Очень приятно. А меня Пруха, - говорит Павел, чувствуя, как все холодеет внутри.
- Странное имя, - приподнимает брови Александр. - Э-э … редкое.
- Славянское, - поправляет мужа Ольга. - Очень давно так называли.
Александр и Ольга смотря на Павла с легким удивлением, как на безобидного чудика с сеновала.
- Вы … вы не помните меня? - тихо спрашивает Павел.
- А разве мы были знакомы? Не припоминаю, - отвечает Александр.
- Может, на выставке? Ты рассказывал, что к тебе в павильон приходило много людей, интересовались художественной ковкой, - говорит Ольга.
Александр разводит руками и качает головой:
- Нет, не видел.
- Значит, показалось. У вас такое сено пахучее. И кот! - слабым голосом произносит Павел. - Не пахучий, - поспешно поправился он, - странный какой-то взгляд у него.
- Он очень старый. Тут по всему городу его праправнуки бегают, - с улыбкой ответила Ольга.
Распахнулась дверь, на пороге появилась Таня.
- Доброе утро, Ольга. И вам Александр, - говорит она. - Я так хорошо выспалась, как никогда. А ты, Паша?
- Спал как бревном прибитый, - пробормотал Павел.
- Мы сейчас сходит на озеро искупаться, потом вернемся за вещами. Хорошо? - сказала Таня, глядя на хозяйку.
- Конечно! - улыбнулась Ольга и кивнула.
Выйдя на дорогу Павел оглянулся — женщина и черноволосый мужчина внимательно смотрели на него. Вдруг кузнец улыбнулся и подмигнул. Женщина чуть сощурила глаза, ярко блеснули на солнце гранатовые сережки, чуть приподнялись уголки губ. Из-за ее ног высунулся черный, как сажа, кот, потерся головой и зыркнул желтыми глазищами.
Павел почувствовал, как слабеют ноги и в глазах начинает двоиться. Взмахнул рукой, кивнул и пошел за Таней, оглядываясь по сторонам, словно ожидая чего-то невероятного и сказочного.