Художник Ситников В. Я

Петрович Вячеслав (В.П. Сычев)
Художник Ситников В.Я.
(Из книги «Шестое чувство»/ Вячеслав Петрович. - Москва. Информационно-методический центр транспортной инфраструктуры. 2023-202 стр.)
  На истории болезни художника Василия Яковлевича Ситникова стояло «социально опасен», на первомайские и октябрьские праздники, больных с такой записью содержали в больнице. Сохранился подаренный отцу автопортрет Ситникова в больнице им. Кащенко — шариковой ручкой на картонке. Но обычно отец перед праздниками вызывал Василия Яковлевича и, получив обещание на праздничные дни не выходить из дома, отпускал. По окончанию праздников благодарностью был блок сигарет «Мальборо», которые отец не курил, предпочитая «Краснопресненские» или «Приму», и которые щедрый юноша уносил секретаршам начальников в ЦКБ, что в Советском Союзе было очень ценным подарком. Блоки сигарет, наборы продуктов и спиртного дарили Василию Яковлевичу иностранцы, приобретавшие его картины.
Оценивая написанное сыном с профессиональной (психиатрии) стороны, родители по-видимому, сомневались в наличии диагноза и надеялись, что у мальчика все же есть какие-никакие способности, и поэтому согласились познакомить сына с Василием Яковлевичем, обещавшим показать его стихи Белле Ахмадулиной.
В назначенный день и час, с внутренней дрожью в ожидании встречи с поэтессой, юноша пришел на квартиру к Василию Яковлевичу недалеко от метро «Семеновская». Худощавый, резкий в движениях, художник в сапогах проводил юношу в просторную полупустую комнату с широко и, как показалось, демонстративно открытой в соседнюю комнату дверью.
В комнате стояла неоконченная картина: покосившаяся церковь с колокольней, кляча со вздувшимся животом, запряженная в телегу, и милиционер.
Василий Яковлевич пообещал, закончив, подарить эту картину отцу юноши. Юноша читал, а Василий Яковлевич иногда убегал в соседнюю комнату и, возвратившись, просил читать громко и внятно.

Саша проснулся с радостным ожиданием, как просыпаются в день рождения, скосил глаза на ковер: посередине окруженного высокими горами озера плывет маленький пароход. Ковер из мягкой дерюги привез из Сочи отец, повесил на стену у Сашиной кровати и на следующий день уехал, оставив испуганного Сашу с опухшей от слез матерью, которая попыталась сорвать ковер… Но с Сашей случился припадок — думали, эпилептический, но обошлось, и ковер оставили, а Саша поверил: отец вернется.
Вчера в половину дома, которую на лето мама сдавала, въехала семья настоящего художника, и Саша подружился с Володей и Игорем, его сыновьями. Они были старше Саши. Володя учился в восьмом классе, Игорь в седьмом, а Саша учился в третьем, и по рисованию у него была оценка три. Это было несправедливо, и новые друзья обещали сегодня показать Сашины рисунки своему отцу.
Саша вышел на поседевшее от апрельского ночного заморозка крыльцо. Куры разгребали прошлогодние, с белыми проплешинами изморози, листья, «клевачий» петух позволил Саше подойти к умывальнику и орлиным взором ограничил доступное Саше место двора. Холодная вода умывальника сонно стекала через пригорщни, Саша посмотрел на слегка увеличенные прозрачной водой морщинки и разнял ладони, вода шлепнулась в ведро, а Саша, оглянувшись, не видит ли кто, вытер, как умывающаяся кошка, лицо мокрой холодной ладонью и по дорожке из битого кирпича побежал, преследуемый петухом, на террасу, дразня кур. На кухне, не разогревая, съел завтрак, приготовленный для него матерью. Вынес на террасу оставленный за ненадобностью позапрошлогодними нанимателями самодельный мольберт, кнопками прикрепил вырванный из тетради для рисования лист.
Рисовать без поощрительных взглядов новых друзей не хотелось. Ступеньки крыльца в лучах разгорающегося солнца почернели, кошка, развалившаяся на крыльце, приоткрыла глаз. Саша присел на корточки, погладил, кошка заурчала, и Саша схватил ее сонную, теплую, поднял над головой, поборов желание лицом прижаться к животу со свалявшимися комочками шерсти, с размаху, но осторожно перед досками крыльца положил ее на спину, приговаривая: «Ууу, ууу…»
Кошка вырвалась и убежала, а Саше стало до слез хорошо, едва не запел. Петух увел кур со двора, Саша подошел к штакетнику, отгораживающему от двора участок, примыкающий к сдаваемой в наем части дома, куда Саше запрещалось ходить, чтобы не надоедать жильцам, и посмотрел на запертую дверь.
Вчера Саша не успел, но сегодня покажет новым друзьям пруд в зарослях ольхи, два враждующих города из битого красного кирпича и глины, гавани с кораблями из толстых палок и брошенных прежними жильцами игрушек, карту пруда — моря-государства, которую Саша нарисовал вместе с дядей Борей — командированным, месяц снимавшим комнату.
Дядя Боря почти каждый вечер играл с Сашей и, как прежде отец, проверял уроки, подарил краски и кисточку, хвалил Сашины рисунки, но он не был художником и оправдывался, что в живописи ничего не понимает.
Через час новый жилец, художник в бархатной куртке с кистями, открыл дверь, оглядел двор, скользнул взглядом по Саше, проговорил, потягиваясь:
— Воздух-то какой!
Следом появились и скрылись Володя и Игорь, и еще около часа жильцы шумно завтракали, получали наставления отца, а Саша бродил по двору, не решаясь напомнить о себе.
— Эй! Как там тебя, — позвал Сашу Володя. Саша подбежал к штакетнику. — Покажешь, где магазин?
В магазине Володя и Игорь купили хлеб, постное масло, две бутылки ситро и две пыльных, с верхней полки, коробки папирос «Герцоговина Флор» по 50 копеек.
В ближайших к магазину кустах сели на перевернутые ящики, об угол ящика сорвали крышки с бутылок, Саша вызвался найти стакан, для знающих людей висевший на суку дерева, но друзья отказались, сидели на ящиках, пили ситро из горлышка, расспрашивали сучащего ногами перед ними в желании удружить Сашу о поселке, школе, танцах, клубе, девочках…
Володя выудил папиросу, пригладив крышку разоренной коробки:
— Ничего, не заметит, — и закурил, выпуская дым, показавшийся приятным Саше, который был знаком лишь с запахом папирос «Север», «Прибой» и прочих «прим».
Папиросу передал Игорю, Игорь затянулся, блаженно закатил глаза:
— Затянись, — протянул папиросу Саше. Саша посмотрел на Володю:
— Кури, кури, — прихлебывая короткими глотками, сказал Володя.
Саша втянул, задохнулся глотком дыма и забился в кашле. Ребята засмеялись. Кружилась голова, подташнивало. По дороге к дому Володя и Игорь допили ситро, Игорь замахнулся разбить бутылку о дерево, и Саша сказал:
— Зачем? Ее сдать можно.
Саша забрал обе пустые бутылки, спрятал под куртку, а во дворе положил у забора, будто случайно подбросили прохожие — мама запрещала Саше собирать бутылки.
Петух покосился, но не тронул уверенно прошагавших по дорожке Володю и Игоря. Вошли на террасу, Володя обошел мольберт, подошел к столу с выигрышно, по мнению Саши, разбросанными рисунками, перебирал под выжидательно-тревожным взглядом Саши. Игорь тискал кошку, кошка убежала, Игорь подошел к столу, но смотрел мимо:
— Пусть лучше нарисует что-нибудь новенькое.
— Что? — спросил Саша.
Володя оглядел террасу:
— Нарисуй чайник, — Володя указал на зеленый заварной чайник с отбитой ручкой.
Чайник, так чайник. Саша рисовал, сдерживаясь — рисуя, он обычно напевал — но забылся и замурлыкал: «Осенние листья кружат и кружат в саду…», не вслушиваясь, о чем говорили и над чем смеялись сыновья художника. Торопливо, ногтями, с болью вытащил кнопки и протянул рисунок Володе.
— Распишись, — Володя не взял рисунок, — так все настоящие художники делают.
— Я не умею, — сказал Саша.
— Как умеешь.
Саша положил рисунок на стол и цветным карандашом в чистом углу рисунка печатными буквами вывел свою фамилию.
— Молоток, — сказал Володя.
Художник, сидевший в конце террасы за столом, повернулся к мальчикам, заулыбался, но, увидев сжавшегося Сашу, сделал серьезное лицо.
— Вот, папа, — Игорь протянул художнику листочек, — рисунок молодого, но очень талантливого мальчика.
Саша покраснел. Художник взял рисунок и посмотрел на Сашу. Саше захотелось убежать, но Володя с Игорем придержали его.
— Рисунок неплохой, — медленно произнес художник, — можно сказать, хороший рисунок.
Художник, подбадриваемый застывшими, но готовыми в любую минуту взорваться смехом сыновьями, поглядывая на рисунок, продолжил:
— Какие краски, какая экспрессия! Да вы, батенька, импрессионист.
Саша смущенно улыбнулся.
— Удивительное сочетание света и тени, — улыбнувшись, сказал художник. — Какова фантазия!
Саша улыбался.
— Вы еще не назвали свою картину?
Саша покачал головой.
— Назовите. Непременно назовите. Например, так… — художник задумался, разглядывая рисунок. — Ну, скажем, «Купание зеленого слона».
Володя и Игорь громко засмеялись — повизгивая и приседая на корточки от смеха.
Саша испуганно смотрел на сыновей художника:
— Это же чайник, чайник.
— Да, да, — быстро проговорил художник, едва сдерживая вырывающийся смех. — Купание зеленого чайника. Тем более, надо отмыть эти коричневые пятна, — он уже не сдерживал смеха.
Саша начинал понимать: смеются, но еще надеялся, что над ним, не над рисунком. Сказал:
— Это не пятна, это цветы.
Лицо художника стало серьезным, он недовольно взглянул на веселящихся сыновей и исподлобья — на Сашу.
— Чтобы стать художником, надо учиться. Ты хорошо учишься?
— Не очень.
— А надо — очень. Учись. И вы, шалопаи, — кивнул в сторону сыновей, — учитесь. А теперь повеселились — и хватит, пора за работу, — и отвернулся к столу.
Саша потоптался и вышел с террасы в сени.
— Зачем вы издеваетесь над бедным мальчиком? — услышал он голос художника. — Абсолютная бездарность.
Саша открыл дверь во двор, остановился в проеме…
— И кто это из вас придумал пошутить над мальчиком?
— Володя, — сказал Игорь.
— Ну, зачем ты так, Володя? — с мягкой укоризной сказал художник. — Купание зеленого чайника, — он засмеялся. — Оригинально!
Сыновья засмеялись вслед за отцом. Они смеялись громче и веселее, а Саша не уходил, оглядывал, не узнавая, свой нищенский двор с покосившимся, давно не чиненным забором, прислушивался, а затем, аккуратно прищемив скрипнувшей дверью смех, пошел, не замечая униженного его бесстрашием петуха, к калитке, навалился на нее и раскачался, глотая обиду на не возвращающегося отца…
А затем, увидав дрожащие сквозь радугу в глазах схороненные бутылки, подобрал их и, выйдя со двора, положил на протоптанную к магазину через кусты сирени тропинку, бережно прижав бутылки друг к другу.

Этим рассказом под названием «Купание зеленого чайника» юноша нетактично начал читать свои опусы Василию Яковлевичу, затем читал стихи и вновь прозу.
Василий Яковлевич, в очередной раз забежав в соседнюю комнату и возвратившись, сказал:
— Подбери несколько рассказов, поговорю с Аллой, покажем Нагибину.
Вскоре В.Я. Ситников эмигрировал.