Ольга Седакова. О русской словесности

Интереснее всего Ольгу Седакову читать о времени, расположенном ближе к нам; или вообще о нашем. О литературе 1970-х - 2000, то есть. Там, где она касается девятнадцатого века или начала XX-го, то, чаще всего, она говорит трюизмами - что, в общем-то, понятно - ты попробуй пойми, как в головах людей того времени отражалась литература. Там, где она говорит о сегодняшнем дне и недавнем прошлом - понятно, что это - взгляд на ситуацию изнутри, причём взгля, с одной стороны, ревностный, с другой - аналитический.

При этом больше всего разговора о неудачах и потерях, отсутствии развития и об упрощении русского языка. Что, в общем-то, понятно, ибо да, имеет место быть, и в удручающих масштабах, и чем вызвано - понятно. В том числе и массовой литературой советского времени, которая явилась, во многом, настоящей "культурой подмены", душившей естественное развитие процесса.

Когда она говорит о несостоявшемся влиянии андерграунда 1970-х - 1980-х на русский язык, то упускает из виду коммерческую несостоятельность подавляющего большинства его представителей. Влиять на развитие языка всерьёз может только массовое коммерческое чтение - представителями которого в своё время были и Пушкин, и Тургенев, и Толстой, и Чехов, и Клюев с Есениным, не говоря уж о Маяковском. А уж как за свою коммерциализацию боролся Чуковский перед советской властью - почитайте у него самого. No payn - no game.

Седакова говорит, что естественное развитие русского языка было пресечено в тридцатые годы - как общим развитием государственного строя, подразумевающим скрытие мыслей и имитацию единомышления; так и небывалым развитием цензуры; и что это развитие имело лишь краткий ренессанс в период с конца 1970-х до начала 2010-х - среди неформальной поэтической группы (а может, и не группы) - таких поэтов, как Аронзон, Кривулин, Жданов, Елена Шварц, Губанов, Величанский; среди прозаиков Венедикт Ерофеев, Юз Алешковский.

В общем-то, это, наверное, где-то и так, но помнить надо что под влиянием цензуры русская поэтическая, и вообще - мысль - находилась и до самого начала XX века (а в самом начале она была не ликвидирована полностью, а лишь значительно ослаблена). Самые бесцензурные годы у нас в стране были, скорее всего, 1920-е и 1990 - до середины 2010-х.

То есть 35 лет на всю историю страны - как-то не очень до фига.

Кроме того, для развития языка нужна еще некая критическая масса его носителей - это я вам как биолог-эволюционист говорю. При этом для языкового развития было, безусловно, полезно обилие людей со стартово иным языковым бэкграундом, нежели русский - молдавский, казахский, армянский, грузинский - они неизбежно обогащали русский, хотели б мы этого или не хотели. Кстати, прекрасный пример - Геннадий Айги, самый читаемый сегодня современный русскоязычный поэт в мире. Нынешнее сокращение общего числа русскоговорящих людей в мире неизбежно выталкивает русский язык на периферию.

Кстати, возможно, существуют и некие внутренние законы развития языка, о которых мы вообще пока не знаем.

Конечно, хорошо и приятно относить всё происходящее с нами скверное за счёт внешних злых сил, но иногда неплохо б задуматься насчёт того что происходит и собственно в консерватории, то есть в головах и карманах носителей.

Хотя вот эти "внешние злые силы" Седакова описывает очень подробно, и, наверное, как бы не лучше всех, кого я читал до этого. Применительно к литературе, разумеется, больше всего - к поэзии.

Совершенно очевидно, что лет через семьдесят репрезентативными представителями русской литературы нашего времени станут даже не Пелевин с Прилепиным, а Звёздная, Поселягин и Долгарева. Ну и этот... Как его. "Бацилла-попаданец".