Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 43

После всех жизненных пертурбаций Евангелина впервые оказалась на развилке, не зная, какой выбор ей следовало сделать теперь.

Поступок Лисова она не поощряла, но и разрывать с ним связь не спешила. Слишком многое она теряла после потери общения с ним. И это были не только непомерные финансовые траты, которые она была не в силах потянуть сама, но и вынужденный переезд на их старенькую с отцом квартиру. В противном случае им придется продать даже её, а потом и вовсе переехать жить на дачу.

Прежняя их квартира, где она жила до переезда к Лисову, уцелела, но выглядела теперь такой необжитой, что Евангелина не горела желанием возвращаться на прежнее место, успев привыкнуть за это время к определенным условиям.

Ещё сложнее ей было представить свое существование на даче с отцом, где не хватало всех необходимых удобств и приходилось прилагать немало физического труда в плане обыденных дел, начиная от элементарной готовки еды, заканчивая уборкой.

Из-за этого она не могла бросить Лисова и уйти от него, как сделала бы, будь у неё побольше мозгов в голове и столько же финансовых средств на карте.

А может в её нежелании расходиться с ним были замешаны и вовсе другие причины, в которых она пока отказывалась признаваться даже самой себе, здорово привязавшись к нему и где-то осознавая, что он специально «привязал» её к себе, делая все возможное, чтобы она не смогла так просто от него сбежать, даже если бы сильно этого хотела.

Даже поддержка Терехова, признайся она во всех деяниях своего любовника, и то, как обошелся он с ней относительно недавно, зарядив ей жесткую пощечину после всех её нападок на него, не могла «сделать погоды» в их доме. Видать, у неё вправду такая судьба — привязываться к таким парням, «с ****цой». Иначе назвать такие отношения было нельзя.


А это значило, что где-то в глубине души она была такой же как и он. Иначе вряд ли бы они сошлись на этой теме, прожив столько времени под одной крышей и ни разу серьёзно не поссорившись, не считая последнего инцидента. Причем себя Лисов не считал «дефективным», если уж на то пошло, привыкнув манипулировать различными понятиями, в негативном ключе отзываясь о различных личностях. И зачастую его высказывания выглядели не такими уж и небезосновательными, если на то пошло. 

«Я все про них знаю, про их никчемные душеньки и никчемные жизни, — такого мнения он был о своих одноклассниках и некоторых одногруппниках, делясь с ней как-то своими размышлениями во время ужина на кухне по окончанию ещё одного непростого дня. — Жизнь — это развитие; когда человек падает, встает и идет дальше. Чего-то добивается и развивается. Они же все как были пять лет назад закомплексованными и перепуганными, такими и остались. Мертвые зомби, чьи мелкие душонки никому не интересны, а сами из себя они ничего не представляют»

Его бывшие одноклассницы жили теперь с мужиками-дебилами, которые их использовали, выманивая из них самих и обеспеченных родителей деньги для покрытия своих долгов, а те изменяли им направо и налево, надеясь, что мужья никогда не узнают об изменах. А если и узнают, то быстро все простят.   

«Для того, чтобы воплотить какой-то проект, надо иметь мозги и осознанность» — не уставал он повторять, пытаясь достучаться до сознания Евангелины, и открыть ей глаза на ближайшее окружение.

Особенно немало внимания уделял Лисов воспоминаниям, когда состоял в компании одного типа, мелькая там, правда, на вторых ролях, что ему жутко не нравилось. А потом, отколовшись от этих ребят после серьёзной соры, сколотил свою компанию, включив туда Феликса, Мефодия и тех, кто был готов тогда за ним пойти.

«А они этого не имеют, потому что амебы и ни на что неспособны, — не унимался он, снова и снова возвращаясь к этой болезненной для него теме. — И ты ещё хочешь, чтобы я стал таким же тупорылым как они? Дорогая моя, да ты явно меня не ценишь и наверное презираешь втайне, раз хочешь, чтобы я стал похож на своих бывших одноклассников: скучных, неинтересных и тупых людей… А ведь я человек с живым умом. Зачем мне присоединяться к их обществу? Обществу тех, кто боится высказать свое мнение мне в лицо. В отличие от них я постоянно меняюсь и развиваюсь. И то, каким я был раньше, и каким стал теперь — это две большие разницы. А эти люди как ходили в детстве с тупым выражением лица, такими они и остались. Абсолютно не изменились. Я помню, на первом курсе с нами учился один чудак, у которого были довольно состоятельные родители родом из села. Тупой был, бля… А самомнение покруче даже моего! Опять же, неважно, где ты родился: в селе или в городе, важно что-то из себя представлять, и все. А там же реально — селюк селюком: тупой, и на внешность никакой. Зато самомнение там было! Главная «звезда школы», а потом университета! Ладно бы харизмой какой-нибудь брал. Но там не было даже этого. И вот пресеклись мы с ним как-то случайно спустя такое количество лет… Я был поражен. У меня прямо флэшбек произошел от этой встречи, которую я не планировал! Та же стрижка, когда нам было по восемнадцать лет, те же джинсы, та же кофта…  Нет, ну, джинсы возможно за это время он купил себе новые, но фасон их как минимум остался тот же»

Вид одногруппника перенес его во времена учебы на первом курсе первого по счету университета, откуда он начал странствования по другим учебным заведениям, нигде не в состоянии «прижиться» из-за своего вздорного характера, пусть и встреча их продлилась от силы пять секунд. Этот тип шел ему навстречу, но Лисов узнал его сразу.

Сам он менялся внешне неоднократно, продолжая экспериментировать со стилями. За это время Лисов успел побыть брюнетом, блондином, даже красился в огненно-рыжий, лисий цвет, эксперементируя с линзами. За этот период в его жизни произошло немало, в связи с чем поменялось его мировоззрение и имидж, но он ни о чем не жалел.

«И вот я смотрю такой на него, по глазам видно — строчка бежит, он на меня как бы смотрит, глазами клипает. Понимает, что лицо знакомое, что где-то он меня уже видел, но не может вкурить, кто перед ним стоит» — Лисов до такой степени изменился, что бывший одногруппник его просто не узнал. — Так и не поздоровавшись с ним, я прошел мимо. Думаю, да иди ты нахер. Даже не стал останавливаться и спрашивать его: «Ой, привет! Как ты там? Как дела?». Его выражение лица мне и так обо всем рассказало. Вывод один: как был он тупой ракушкой, таким и остался. С такими людьми мне не о чем общаться. Зачем? Какой-то тупняк его слушать? И таких людей очень много. Они просто существуют в этом мире как некий балласт и все. Как скотный двор. И больше никакой функции они не несут. Зато для таких людей я представляю угрозу, и они все время пытаются от меня избавиться. Я непонятен для них. Они меня боятся. И таких людей зачастую стараются убрать»

О своем родственнике, оставившего всякие попытки завладеть какими-то документами своего брата, Лисов тоже был невысокого мнения. Последнего он относил к той категории людей, к которым невозможно «ощутить полное разочарование».

Отсюда несложно было догадаться, какого мнения о ней будет он сам, раздумывала Евангелина, когда она соизволит заявить ему о разрыве отношений. В любом случае ничего хорошего от этой ситуации ей ждать не придется. В чем она вскоре убедилась на собственном примере, намекнув ему однажды на свое желание пожить какое-то время отдельно.

Это должно было позволить ей разобраться со своими мыслями, без постороннего влияния. Понять, было ли у неё с этим человек будущее или их история закончилась и им следовало  навсегда разойтись. И это она ещё не рассказала о его проделках Терехову, которому и без неё хватало забот! 

Не зная, какое принять решение, она бы так ещё долго колебалась, если бы не очередной обстрел порта, во время которого был уничтожен дополнительный комплекс терминалов, принадлежавших его холдингу.

Нелегко восприняв эту новость, Лисов впервые заговорил с ней о желании все бросить и обосноваться на новом месте.

Его бизнес начал нести убытки, пусть и, в отличие от других, у него была ещё не настолько тяжелая ситуация, чтобы все закрывать и разрывать со всеми контракты.

Сгоревшая продукция валялась на территории разрушенных терминалов, а масло текло рекой из пробитых контейнеров по улицам, просачиваясь сквозь грунт и проникая в поверхность водоемов.

Количество функционирующих терминалов можно было пересчитать по пальцам одной руки. Да и сколько ещё могло продлиться подобное положение вещей?

Все это требовало немалого вливания денег и дорогостоящего ремонта. На фоне почти неизменившейся ситуации в целом подобная инициатива выглядела бесполезной и энергозатратной. С таким успехом эти же деньги можно было швырнуть в трубу или сжечь. Никто не мог гарантировать прекращения обстрелов. А хранить что-либо в разрушенных терминалах просто не имело смысла.

Уже тогда в словах Лисова впервые начали проскальзывать намеки о переезде в другую страну, а бизнес оставить до лучших времен. Общих сбережений у него хватало на десятилетие безбедной жизни. А что будет потом, его не сильно интересовало.

Для себя, по крайней мере, он и так все решил, забыв, правда, спросить её мнение. И словно уверенный, что Евангелина без раздумий пойдет с ним хоть на край света, (об отказе не могла идти речь), он посвятил её в дальнейший план своих действий, если ситуация не наладиться и им придется отсюда бежать, хватая в спешке вещи.

 
Нельзя было сказать, что Евангелина этому сильно обрадовалась. Вечно он ставил её перед фактом, отрезая ей все пути к отступлению. А она не хотела так.

Ей надоело принимать его предложение как данность, не в состоянии ему отказать, если её что-либо не устраивало. И когда ситуация дошла до предела, припомнив на днях все его проступки, которые успел он совершить, чистосердечно признавшись в своей причастности к ним, не совсем уверенная, что ей по пути с таким человеком, она решила взяла для себя «паузу» в их отношениях, оставив ему перед уходом послание следующего содержания:      

«Я не хочу говорить о тебе плохо, равно как и не хочу желать тебе ничего плохого, но я искренне желаю тебе счастья, ведь всё, что мы делаем и даем, непременно к нам возвращается...! Я любила тебя, ещё вчера — любила. Но сегодня в моей жизни нет больше места для тебя. Я постараюсь о тебе забыть и навсегда вырвать твой образ из головы, чтобы больше никогда к нему не возвращаться. События прошедших дней, и тот скандал был моим последним рывком к тебе… И ещё одним жизненным уроком для меня. Береги тех людей, с которыми тебе хорошо, на самом деле их так мало...»

Евангелина приблизительно догадывалась, где именно он начнет её искать, наткнувшись на это письмо. Поэтому заранее позаботившись о том, чтобы отрезать все пути, которые привели бы его к ней напрямую, ключи от своей новой квартиры она отвезла отцу, а сама, набрав немного вещей, отправилась перекантоваться на пару дней… к Драгомарецкому. Где-где, а там Лисов её точно не станет искать. Так тогда ей, по крайней мере, казалось.

Сезон дождей давно закончился, а после установилась солнечная и жаркая погода. Встретив на пороге частного дома одногруппницу, сжимавшей в обеих руках внушительную сумку с вещами и папку с какими-то документами, которые он ошибочно принял за распечатанный диплом, Кирилл невольно опешил, не понимая, чем был обязан её визиту, и почему в качестве своего временного прибежища она выбрала именно дом, где он жил вместе со своей бабкой.

«Так надо», — кратко пояснила ему Евангелина, отряхивая свое темное платье, которое любила надевать, когда в её жизни возникала новая неопределенность.

Да и вообще, в выборе нарядов она всегда отдавала предпочтение темным оттенкам, пусть и для лета приемлемым считалось носить одеяния более светлых тонов.

Это загадочное «так надо» внушило парню некий трепет. И уверовав, что она была здесь из-за ссоры с Лисовым, Драгомарецкий не стал ни о чем её расспрашивать, надеясь, что в скором времени одногруппница сама ему обо всем поведает, избавляя его от необходимости задавать ей глупые вопросы. Особенно заинтересовала его причина появления на её скуле странной ссадины.

— Это из-за него? — не удержавшись, поинтересовался у неё Кирилл.

Быстро догадавшись, на что он намекает, Евангелина была уверена, что след от удара зажил и сейчас будет в самый раз избавиться от лейкопластыря. Но судя по тому, с каким удивлением он посмотрел на неё, она немного поторопилась с выводами, немного не рассчитав, что её лицо будут так пристально рассматривать.

Молча кивнув, Евангелина стала к нему так, чтобы след от ссадины было не так хорошо видно. Прекрасно, что Драгомарецкий понимал её с полуслова, но конкретно сейчас ей совсем не хотелось говорить с ним на эту тему. Между тем, голову её одногруппника осаждали совсем другие мысли. И они были непроницаемы для неё.

Уж если сам Лисов не постыдился ударить ту, кого взял себе в спутницы жизни, что уже говорить тогда о его отношении к остальным. О том, что сделает с ним Артем, когда узнает, где скрывалась его пассия, Драгомарецкий старался себе даже не представлять.

Возникшие на ровном месте страхи лишь подтвердили его самые мрачные предчувствия.

Теперь он понял, почему у него с первого дня учебы пошло такое отторжение этого типа. Как будто знал, что все закончится не очень хорошо, и развязка последует очень скоро. Такими были его мысли после визита Евангелины. Но так и не решившись указать ей на дверь после того, как она отнести свои вещи в отведенную ей комнату, пожал плечами, он продолжал вести себя как раньше, интуитивно ожидая чего-то нехорошего.

Не понимая этого, Евангелина подвергала его опасности, вынуждая рисковать. И привыкнув зачастую думать только о самой себе и своих потребностях, (здесь они с Лисовым оставались ещё теми махровыми эгоистами!), не отдавала себе отчета в том, что из-за неё тоже могут пострадать ни в чем невиновные люди, а она сама ничем не сможет им помочь. Кроме как пожав плечами в ответ, проронить еле слышное «Прости». Этого было мало. 
 
Рассматривая мельком своего одногруппника, Евангелина заметила, как сильно он изменился за это время. С посеребренными из-за стресса висками Драгомарецкий был непохож на самого себя, чего ранее за ним не наблюдалось.

Особенно бросался этот контраст в глаза, когда она сравнивала мысленно его внешний облик с обликом Лисова, привыкшего ничего и никогда не принимать близко к сердцу. По крайней мере, так ей всегда казалось, ведь он никогда ни на что ей не жаловался и не ныл, обвиняя всех вокруг в своих бедах. Либо ему действительно было на все наплевать, и он был не любителем выносить на публику внутренние страдания. Железобетонная нервная система, да и только. Разве что начал чаще курить. В целом же, его привычки не сильно изменились.

Евангелина восхищалась им втайне и одновременно ненавидела. Чего не могла сказать о Драгомарецком, личности с более тонкой, по её мнению, душевной организацией.
Помимо посеребренных висков, на фоне непростой обстановки у того ещё начали выпадать ресницы, что вынудило парня обратиться за помощью к врачу, прописавшему ему какие-то витамины.

Тщетно Евангелина пыталась его успокоить, утверждая, что скоро все наладится и им нечего переживать. В глубине души она едва верила собственным словам, осознавая, что так, как было прежде, не будет больше никогда. 

Вначале ей намекал на это Лисов, но она его не слушала. Даже не так… Она была уверена, что он все выдумывает, лишь для бравады сгущая краски. Теперь же, глядя на том, с какой стремительностью сменяли друг друга резонансные события, она все больше убеждалась в правильности выводов своего любовника, разочарованная происходящим. Осталось подождать, когда развеются последние иллюзии у остальных и тогда быть может у неё получиться общаться как с нормальными людьми. 

Марфа Прокофьевна приняла её благосклонно, увидев в ней будущую партию для своего внука. А ведь Кирюша так редко знакомил её со своими девушками… Которых у него и так никогда не было. А пора бы! Как-никак она жила на этом свете ради того, чтобы когда-нибудь дождаться правнуков, а внук как назло не торопился с воплощением её мечты, понимая, что ей осталось всего ничего. 

Сам Драгомарецкий был и не против пойти на поводу у своей бабки, но он знал, что сойдясь единожды с Лисовым, Евангелина уже никогда не выберет того, кто проигрывал ему по всем. Как финансово, так и внешне. Плюс особое влияние оказывали на неё его личные качества, включая харизму, коей он, Кирилл Драгомарецкий, не обладал от слова совсем, и не мог ни у кого позаимствовать.

С той поры воды утекло немало, а тут ещё и эта его нерешительность… А ведь когда-то он собирался пригласить её на прогулку по ночному пляжу, коря себя за слишком быстрое развитие событий, пока не узнал, что она давным-давно переспала с Лисовым. Причем произошло это ещё задолго до поездки на летнюю базу.

Он никогда не настаивал на всяких неприличных вещах, но Евангелина так и не соизволила обратить на него внимание, признавшись позже, что на самом деле произошло тогда между неё и Лисовым, и по какой причине, хотя знать ему это было не нужно. Он и так все понял, столкнувшись с ними двумя, но вместо того, чтобы уйти и оставить её наедине с собой во время посиделок во дворе, он как остолоп продолжал слушать её заверения, проглотив оскорбления от Лисова в свой адрес как послушный ребенок.


Очевидно, что она не собиралась так долго ждать. Ей требовались решительные действия. Иначе как ещё можно было объяснить ту сцену в номере, где он застукал её с Лисовым полуобнаженным, а последний ко всему прочему ещё и швырнул ему на голову её стринги.

Не знал Драгомарецкий только одного: что за схожими обстоятельствами немного позже их застукал и Сильвестр, благополучно потом аннигилировавшись. Так что Драгомарецкий, можно сказать, ещё ловко отделался, не до конца сознавая всю драматичность момента. И как знать, будь он тогда понастойчивей и посмелей, возможно у него бы что-нибудь и получилось с Евангелиной. Не в плане близости. Но они могли бы, к примеру, подержаться за ручки подобно влюбленной паре. Зато рядом с ней сейчас был бы порядочный парень, без всех этих закидонов и задвигов в голове.

Но раз он посчитал за нужное проявить нерешительность, боясь, что бабуля не одобрит его выбор, то в данный момент он имел то, что имел, рискуя в будущем и вовсе остаться без спутницы жизни. Зато с верной бабкой, строго блюдущей его нравственность.

Не понимал он только одного, что девушка, у которой не было с ним ни «химии», ни чувств, и которая его не хотела, у него бы все равно ничего не получилось. Даже за деньги. И тут не было его вины. Одной порядочности для построения крепких отношений было недостаточно. Жаль, осознал он это слишком поздно. 

Скоро Евангелина выйдет замуж за другого, деля с этим типом постель, а у него дома просто будет  в качестве гостьи. Глупо было требовать от неё чего-то большего. Их ничего не связывало. А уж всякого рода признания в симпатии и выражение собственного восхищения ею образами вовсе выглядели жалко, заранее ставя его в унизительное положение. Где был он, и где была теперь она!

Так что будь он тогда поактивнее, возможно сейчас сложилось бы все по-другому. И Евангелина была бы именно его спутницей жизни, а не Лисова.

Теперь ему оставалось лишь фантазировать об утраченных возможностях, представляя её рядом с собой во снах, и ждать, когда его подберет какая-нибудь отчаявшаяся молодая вдовушка с тремя детьми или рвущаяся «взамуж» хваткая «крокодилица», предварительно выгнав из его дома придирчивую бабку.

Для такой категории женского населения он считался выгодным женихом. А там, перекантовавшись пару дней у него дома, пока не утихнут семейные страсти, Евангелина снова вернется к своему любовнику, и у них будет все как прежде. А он останется здесь. Со своей бабкой. У разбитого корыта. Как в той сказке, которую читала ему в детстве мать.


Узрев в привлекательной гостье потенциальную супружницу для своего Кирюши, Марфа Прокофьевна ещё долго не могла успокоиться, расхваливая на все лады качества внука, ничего не утаивая от неё и не скрывая, и одновременно наводя справки уже о её образе жизни.

Драгомарецкий был готов провалиться сквозь землю от стыда, когда бабка начала хвастаться перед Евангелиной, как забирала его из военкомата. Его сослуживцам, включая Новаковского, в это плане повезло меньше. А некоторые и вовсе попали по-крупному.

Не любивший об этом вспоминать, Драгомарецкий был рад замять эту историю, выставлявшей его на фоне других не в самом лучшем свете. Но словно назло ему преследуя совсем другие цели, за это время Марфа Прокофьевна успела оповестить о своих «достижениях» не только соседей в округе, но и дальних родственников, благодаря чему её внук вообще перестал выходить на улицу, опасаясь повторных стычек с военкоматом.


Они сидели в тот вечер на веранде за чаепитием, а дабы не слушать весь этот бред от своей бабке, позорившей его перед одногруппницей, трепеща как карась на леске, Драгомарецкий то и дело бегал на кухню и обратно, меняя то тарелки, то чашки, пока Марфа Прокофьевна не сделала ему замечание успокоиться и посидеть хотя бы пару минут на месте. От его беганины у неё уже рябило в глазах.

Уклончиво отвечая на все её далеко не самые скромные вопросы относительно собственной родни и парнях, Евангелина снова и снова подносила к губам чашку со свежезаваренным чаем, смакуя напиток и растворяясь в укутывающей её обстановке чего-то семейного. Давненько она не пребывала в подобных условиях, где можно было вот так вот по-домашнему выпить чаю и поговорить со старшим поколением на довольно щекотливые темы.

Лисов, при всех его достоинствах, создавать семейную обстановку не умел, перебарщивая то одном, то в другом, в результате чего любые посиделки в его компании заканчивались не очень хорошо для его гостей, превращаясь в какой-то фарс. Зато во всем остальном он был весьма неплох как спутник жизни, на которого можно было время от времени положиться.

Другое дело Драгомарецкий, которого могла надолго выбить из колеи малейшая неприятность. Евангелине он виделся непригодным для партнерства человеком. И ненадежным как спутник жизни. За таким она бы точно не чувствовала себя как за каменной стеной. И эту функцию в таком союзе, ей пришлось бы взять на себя, превращаясь в «стальную леди», чью роль иногда приходилось выполнять, когда жизнь подкидывала ей серьёзные испытания.

В таком случае ей следовало вообще оставаться одной и не связываться с подобным партнером, дабы не тащить на себе ещё одну обузу, затыкая чужие потребности, но ничего не требуя взамен.

Таким образом, предаваясь во время чаепития семейной атмосфере, которой была лишена после переезда от отца, и, продолжая вежливо слушать разглагольствования бабки Драгомарецкого о сложной жизни в новых реалиях, Евангелина не переставала думать о Лисове.

Ей было интересно, чем занимался он сейчас, без неё, и что предпримет в дальнейшем, когда обнаружит на столе её послание. Но каким бы ни был исход этого дела, Евангелина была уверена, что успеет за это время придумать, как ей действовать, если он бросится её искать.

Терехову она так и не позвонила, но в этом пока не было нужды. А Лисов скорее всего напьется, либо накурится как всегда, что происходило с ним неоднократно в подобных ситуациях. После чего побуянив на публику, он только потом начнет принимать какие-то активные действия, граничившие с настоящим безумием.

Его молчания внушало тревогу и слегка настораживало. Это было совсем на него не похоже. В другое время он стал бы названивать ей без остановки, пытаясь установить её нынешнее место пребывания, либо давно бы засыпал её личку сообщениями в стиле «Где ты?», так что не выдержав такого внимания в свой адрес, она бы попросту отключила телефон, чтобы он не мог больше до неё достучаться.

Сейчас же ничего подобного не происходило. Её телефон продолжал молчать, наводя на нехорошие мысли. А молчание это могло означать лишь одно: либо его не было дома, либо он до сих пор не наткнулся на её послание, что выглядело маловероятным в обратном случае. И скорее всего оно попало в его руки, и он обдумывал сейчас шаги по её возвращению обратно, если только у него не было в планах окончательно избавиться от неё. Таким же способом, как это было с Сильвестром.

Евангелина не хотела об этом думать, но нелепые мысли то и дело закрадывались ей в голову, как ни старалась она оттуда их выгнать. Подсознание напрямую говорило ей бросать все и возвращаться к себе, но приняв единожды решение переждать непростые времена там, где Лисов вряд ли станет её искать, она не могла теперь все это отменить по щелчку пальцев, готовая сжечь за собой мосты, если все зайдет слишком далеко. Теперь ей осталось дождаться следующего шага от него самого. Вот только предчувствие указывало на то, что с этим будет не все так просто как ей казалось.

Так что готовясь в тот вечер ко сну, Евангелина успокаивала себя тем, что Лисов с пониманием отнесется к её выбору, и если вдруг что, отпустит её в «свободное плавание», как она того хотела.

И пусть подобный исход выглядел пока что маловероятным, она до последнего продолжала верить, что все будет хорошо, и ей не следовало беспокоиться по пустякам.

Сейчас он скорее всего мертвецки пьян и вряд ли отправится на её поиски в столь поздний час. А вот завтра, когда он проспится и будет в состоянии соображать, как поступить ему дальше, ей следовало держаться настороже, сделав все возможное, чтобы он не смог до неё добраться и навредить приютившим её людям.

Книга 4. Глава 44

http://proza.ru/2024/01/02/1225