Клятва на крови Рассказ. 3 глава

3. Листая жизни календарь и делая отметки

Сестра нас встретила с целым курсом лекций о том, как поступать некрасиво и что теперь делать, чтобы от её мамы, тёти Нюси, ей «влетело» меньше. Я предложил ей говорить правду. Во-первых, совесть не будет мучить после этого, а во-вторых, ведь всё равно влетит и не поверит она, хоть правду говори, хоть соври. На том и порешили и ещё, чтобы сестра на меня больше спирала, а я постараюсь подольше ей на глаза не попадаться.
Нас подруги, Таня и Любаша провожали до окраины села. Попрощались сдержанно, что касается моего расставания с Любой. А на множество вопросов по поводу, что случилось с её рукой, я сам придумал байку, что в темноте не заметили на скамье разбитую «розочкой» бутылки и Любаша на неё оперлась нечаянно рукой. Со мной всё было проще, так как и раны почти не было, и я обшлага рубахи откатил, хоть жара была. Но такой расклад вещей устроил всех.
«Орлик» нас встретил изрядно присохшей под крыльями грязью и… больше ему не судьба была мигать на поворотах красивыми указателями поворотов, их просто скрутил кто-то. Благо, что не более того, иначе нам бы пришлось и самим пешедрапом домой добираться и средство передвижения передвигать толканием.

Я проходил практику, встретил свою бывшую одноклассницу, с которой проучился всего два года, в первом и втором классе, а затем их семья уехала за Урал. Я её даже не узнал, после девяти лет, которые мы не виделись. Так как из её одноклассников в селе в это время никого больше не было, то я взял над ней своеобразную опеку, чем вызвал раздражение у парней постарше. Они видели в приезжей блондинке объект для развлечения, не более того. Один мне так и сказал открытым текстом, после чего я стал Нину опекать ещё более пристально и всячески оберегать.
Само-собой Любашу я вспоминал всё реже и реже. Даже удивляюсь, почему «клятва на крови» не только не дала результата, а дала обратный результат, я как-то сделал такой вывод. Возможно, что я что-то не учёл, не прочувствовал или быстрая смена объекта внимания способствовала тому. Но, как получилось, так получилось.
Я уже учился в институте и переписывался с Наташкой из Новочеркасска и уралочкой Ниной. Но Нина, ничего не говорившая мне о своей личной жизни, объявила зимой, что она мне не хотела признаваться, когда мы были вместе, так как её устраивало моё внимание, но у неё тогда уже был парень, а сейчас она его проводила в армию и будет верно ждать.
Не могу сказать, что я стал равнодушен в женскому полу по этому случаю. Так же ходил с друзьями на танцы и встречался с девушками, хоть и серьёзных отношений ни с кем не получалось. Но о Любаше окончательно позабыл. И хоть бы однажды «крестик» на запястье зачесался и напомнил мне об той, не скажу, что красавице и не буду грешить, что уродине, а обычной, симпатичной и, что очень важно, неповторимой и интересной в общении и не только, девушке.
Прошло довольно много времени, и я неожиданно получил письмо с незнакомым почерком – это было письмо от Любаши. Я удивился этому и из письма узнал, что она выпросила адрес у моей мамы, без подробностей, как это произошло. Будучи порядочной сволочью по отношению к этой девушке, но не потерявшим совсем человеческое достоинство, я ответил ей и у нас завязалась переписка. Наши письма занимали промежуточную нишу в пирамиде отношений, между дружескими и любовными. Всё зависело от настроения, но ни упреков, ни напоминаний о событиях, произошедших прошлым летом, не было.
В письмах мы сообщали об учёбе, каких-то малозначимых мелочах, о погоде и новостях из дома и прочей говорильни. Заканчивали письма неизменными дежурными фразами: «Люблю! Целую! Жду ответа!».
И так продолжалось год, второй. Я бросил институт и служил в военно-морском флоте и здесь мне любые письма были бальзамом. Я переписывался одновременно с тремя и даже четырьмя девушками, а мои ответные письма были, чуть ли не через копирку. Но получать письма от них, как и из дома, было чертовски приятно. Кто это прошёл, испытал, тот согласится со мной.
Я о Любаше практически ничего нового не узнал. Она о себе ничего особенного из личного не рассказывали, но можно было понять, что она, как и три года назад одна, одинока даже, но сказать об этом, скорее всего не позволяла гордость или ещё что-то, что мне не дано было понять.
Ей уже было двадцать и она, скорее всего уже окончила свою учёбу, получила диплом. Возможно, что она даже проходит практику или даже работает по специальности в той же больнице, где у нас происходило ночное тайной ритуально действо. Но я об этом ничего не знал, да и спрашивать было как-то неудобно. Если человек не желать открывать факты из своей личной жизни, значит и не стоит на том настаивать.
 Иногда я задумывался над тем, а была ли любовь или мы её придумали! И стоит ли морочить девушке голову или откровенно поставить крест, не «крестик» на запястье, а крест на этих, тупиковых общениях по переписке. Возможно тогда, она, став свободной полностью от всяких гласных и негласных обязательств, устроит свою личную жизнь.
А у меня на службе становилось всё стабильнее и перспективнее во всех отношениях. Я мог себе позволить ходить в увольнения и встречаться с девушками, мог, при желании и устроить «самоход», ради двух-трёх часов, проведённых где-нибудь за территорией части, с поцелуями и обнимашками.
И однажды, после очередных раздумий, я решился на шаг, который по моему мнению, должен был разорвать нити связи, связывающие меня с Любашей. Но сделал я это, подсказанным мне товарищами, трусливым способом. Это было так. Один из моих друзей согласился написать Любе письмо, под мою диктовку. Вкратце он объяснял, что я давно имею серьёзные отношения с другой девушкой и, даже заходит разговор о том, чтобы расписаться и для этого мне должны предоставить отпуск. Ну и всё в таком роде.
Трудно даже представить, как на это отреагирует Любаша. Думал ли я об этом? Да! Понимал ли я серьёзность и последствия такого поступка? Конечно, нет. Почему я не осмелился сам написать и расставить все точки над «и»? Я только одно понимал, что между нами существует какая-то невидимая связь и я её сам порвать не могу. Видимо и решился это сделать чужими руками. Было ли это подлостью с моей стороны? Скорее да, чем нет. Было бы честнее поговорить самому, пусть даже и в письмах. Это было бы тяжелее мне пережить, но легче, зато ей, чем вот таким способом, которым я воспользовался.
А зерно всё сыпалось на жернова судьбы. При этом менялось качество помола, сорт и пекарные свойства, количество отрубей и настроение после того, когда вкушаешь удовольствие, испробовав результат конечного продукта. Всё выше сказанное нужно было взять в скобки, но порой большая часть эпизодов жизни проходит именно внутри скобок, а не вне их. И эти эпизоды из жизни вычеркнуть нельзя, они были, они в какой-то степени могли повлиять на весь жизненный путь, изменив его направление, уклон дорожного полотна или вовсе снести в кювет, из которого ты долго и мучительно выбираешься. Мы строим долговременные планы, а судьба нет-нет, да и поднесёт очередной сюрприз или череду оных, когда её полоса долго не меняет цвет.
«Эх, жизнь моя жестянка, ну её в болота!», если выражаться словами известного мультяшного героя. А когда, в какой момент ты погружаешься в это самое болото, можешь даже не заметить. Осознание приходит позже, когда появляется желание всё-таки выбраться из мерзкого месива, прикладывая неимоверные усилия и не всегда это удаётся. Кто-то смиряется с этим, а кто-то так и барахтается всю оставшуюся жизнь в той самой грязи, и ему это даже нравится.

                ***

Заканчивался второй год службы. Жизнь на службе была кипучей: значимые взлёты и резкие падения, успехи и неудачи, благодарности от командования с отпуском домой и наказание, с разжалованием в звании, «губой» и доказательство самому себе, в первую очередь, что я вновь влечу, вновь всем докажу, что я в принципе другой и, имея жизненный стимул, горы могу свернуть одной лишь левой.
Одним из самых значимых для меня потрясений было то, что Наташка, девушка из Новочеркасска, на которую у меня были надежды, что она дождётся меня, оставался всего один год службы и я обрету с ней, душевный в первую очередь, покой. Мне казалось, что я её всё-таки любил и, несмотря на то, что любовь все эти годы была платоническая и никаких особых обязательств, тем более клятв мы не давали друг другу, но сказать, что мне было больно это осознать – ничего не сказать. И главным было то, что она ни слухом, ни духом мне ничего не сказала, когда я приезжал к ней в отпуске. Только холод, с которым она меня встретила говорил об этом. И расставались, как чужие, вернее, она меня «выталкивала» из своей судьбы, как ненужный элемент. А через месяц пришло письмо от её подруги, которая, теперь уже в моём стиле, по отношению к Любаве, отписала, чтобы я забыл Наташку, она давно встречается с парнем и собираются пожениться. Вот он вам – жизненный бумеранг, возвратился к запустившему его ранее.
Если я и встречался с девушками в увольнениям, то только лишь для того, чтобы снять стресс душевный, забыться, отвлечься от бурного кипения в душевном котле. Для этого мне нужен был «предохранительный» клапан, не допускающий «сноса башни». И это у меня получалось.
В итоге, к концу службы из пяти-шести девушек, которые вызывали у меня симпатии, как минимум и я поддерживал с ними связь по переписке, не осталось ни одной. Нужно было или начинать личную жизнь с чистого листа, или оставлять, вся, как есть.
И я выбрал для себя второй вариант, с формулировкой «бабы – зло», я их просто игнорировал, найдя отдушину душевную в другом, и эта «истина», которая, как известно «на дне бутылки», могла сгубить мою молодую жизнь. Но, к счастью, случилось то, что и должно было когда-нибудь случиться – я из брюзги, по отношению к женскому полу, превратился в горячо любящего молодого человека, влюбившись с первого взгляда. И только теперь я понял, чем отличается влечение, влюбчивость, флирт и прочее, от настоящей любви, с тем прекрасным чувствам, которое в разы сильнее и которым нужно дорожить. Оно даже не всем даётся, к сожалению, конечно. И тогда понимаешь, что до этого ты не жил – ты тлел.

                ***

Прошло лет восемь после службы. Зимним вечером, мы с женой и двумя детьми, ожидаем вечерний автобус, чтобы уехать на выходные к бабушке и дедушке моих детей, к моим тёще и тестю, иначе говоря. Настоящая зима и разговор среди земляков о том, что если за Марьевкой, в сторону Камышовки дорогу не расчистят от снежных заносов, то придётся «куковать» в Марьевке. Для нас ничего смертельного не было, так как, хоть мы давно уже жили в райцентре, но в Марьевке у меня осталась родня, жила моя двоюродная сестра и родная сестра супруги. Только в этом случае, хлопоты бабушки, напекшей, в ожидании внуком пирогов, будут напрасны. А может быть, старички и не ждут нас в такую-то погоду.
Я, пританцовывая по рыхлому, постоянно увеличивающий снежный покров из-за того, что небо прорвало, а мороз с ветром, «подсушив» радость детскую, уносил его туда, где ему было угодно разместить, так называемые перемёты, т.е. сугробы. Отбросив воротник и повернувшись за ветром, делал неспешно затяжку за затяжкой, чтобы надышаться никотином на час езды в автобусе. Автобус уехал на заправку и смену водителя. Люди, кто прятался от непогоды в вокзале, а кто-то ожидал, так же, как и я, последний вечерний рейс домой в село или в гости.
Меня кто-то похлопал по плечу:
– Саня, ты? – передо мной стоял мой земляк и тёзка, с натурально радостной улыбкой на лице.
– Привет, Саня! Сколько лет, сколько зим?! Что-то я о тебе давно ничего не слышал.
– Так я после службы женился и жить уехал в примы, как говорится, живу в Политотдельском. Да, больше десяти лет не виделись. Когда я на службу уходил, ты учился, не провожал меня, а когда я женился, то ты опять-таки не дома был, долг Родине отдавал. Вот так и молодость пролетела.
– Ты прав, зёма. Так и есть. Ты мамку проведать? Как там тётя Таня поживает?
– Да потихоньку, на пенсии. Я летом её часто навещаю, машиной с семьёй напрямик на Марьевку ездим. А сейчас, сам понимаешь, не проехать, дороги не успевают чистить на трассе, а просёлочные тем более. А это твоё потомство? – Саня указал в сторону киоска, за которым моя жена, пригорнув детей к себе, чтоб не продуло, с интересом смотрела на нас.
Саня тоже достал сигарету, а я уже не из-за того, что хотелось курить, а за компанию закурил с ним заодно.
– Пойдём, отойдём в сторонку, чтоб людей дымом не травить, – предложил мне товарищ, который учился в школе на класс младше и, конечно, в детстве мы дружили и жили рядом на одной улице.
– А у тебя, как дела, Саша? – спросил я у собеседника, когда отошли в сторонку.
– Да по-разному, Саня. Семейная жизнь, сам знаешь, всё бывает. Да ты же помнишь, какой я был ещё до армии, сколько мать слёз пролила, из-за моих выходок и похождений. Один же был у мамки и воспитывался без батиного ремня. Баловала меня маманя, чего греха таить. А твоя жена кто? Что-то лицо знакомое.
– Да, ты её мог запомнить, она моложе намного, но ты же позже учился, чем я. У неё ещё две сестры старшие, а самая старшая – копия меньшей, т.е. моей жены. Камышовские они.
– А! Вспомнил, точно. А с сестрой её я учился.
– Верно, с сестрою средней ты мог учиться. Красивые у твоей тёщи девчата. Да и я не жалуюсь, лишь бы на меня меньше обижались. Вот, как повзрослел, ума что ли набрался, хозяином стал, большое хозяйство держу, в колхозе работаю, в почёте у начальства. Будешь у нас, заезжай. Спросишь, любой скажет.
– Лады! Если будет случай, то зайду. Будет возможность молодость вспомнить, только это нужно с ночёвкой.
– Приезжай с ночёвкой и всей семьёй. Я большой дом построил, чтобы не обзывали «примаком». Да, пока не забыл. Скажи, а ты Любаву видел?
– Ты кого имел ввиду, эту из Петровки? Нет, я с ней от нечего делать переписывался, пока служил. А когда пришёл на побывку, приехал, посмотрел, послушал – нет, не моё, не моя, вернее.
– Да я за эту и не знал. Ты, что забыл? Ай-я-яй! Любу из Политотделька, неужели забыл?
– Сразу бы так и сказал. Да не знаю, как тебе и сказать, как-то потерялись мы в жизни. Конечно, по моей вине больше. Девушка не должна набиваться, если у неё гордость имеется, не высокомерие, а гордость. А ты откуда о нас знаешь? Я тебе, если не ошибаюсь, не рассказывал. А, это сестра могла растрепать, она же твоей одноклассницей была.
– Какая разница, Саня. Я даже не знаю, стоит ли тебе говорить, но… – тёзка запнулся на полуслове.
– Сказал «А», говори и «Б», – понимая о ком, но не понимая о чём речь, с волнением, бросив взгляд на супругу с детьми, добавил, – ну не тяни же.
– Да не переживай ты так. Все живы и здоровы, слава Богу. Только Любава, походу тебя до сих пор ждёт. Замуж так и не вышла. Она кума моя, крестила дочку старшую. Вот такие-то дела, тёзка. Надеюсь, что эта новость никак не повлияет на всё дальнейшее? Я и так думал долго, говорить тебе это или нет. А ты, что не знал?
– Да я её всего сутки знал, ну переписывались правда долго. Но такого и представить не мог. Даже не верю, разве в наше время такое бывает?
– Видно, бывает! О, автобус. Бывай здоров, Саня! Извини, если что не так!
– Саня, о чём ты? Какие извинения. Это мне перед Любавой, не извинения – прощение просить, не выпросить, если это правда.
– Ты мне не веришь? Зуб даю, даже коронку золотую не пожалею.
– Верю, Саша, верю! Дело не в тебе, во мне. Космонавты, загружаемся! – скомандовал я своим домочадцам, подбежал, взял сумку и сына за руки.