Разные судьбы... жизнь одна 1798-2023

Щепинские рассказы, или Яшкины были.

семейная хроника,основана на фактах и воспоминаний участников событий 1825-2023г

отрывки из книги "ХОЛОД СВОБОДЫ".
                = УСАДЬБА  и СУДЬБЫ =
                * быль *
Я плётка...Древняя Царица
Я, всемогущий хлыст вельмож
Я грею руки о невинных (вычеркнуто- "им из мести" -автор)
Я сила их народов гнёт

А что народ, он раб и пахарь
Слуга безумия властей  ( зачёркнуто- вождей)
Как часто я, хребты ломала
Для услаждения царей...
 Кн.Щепин-Ростовский Д.А. отрывок из стихотворения "Плётка"
1829 год.

 – Вполне возможно, что  Вы барон правы говоря всё это и даже помянуя вскользь о политике, но о хозяйстве так нельзя. Торговля и быт имеют свои неписаные законы, помните друг,что не всякая вязкость политических "скитаний" подходит для матушки России. Когда власть, не будем здесь упоминать иные имена всуе, начинает много говорить, значит, она из своих обещаний ничего не сделает, ни для господ дворян, ни для своего народа. Политика как женщина, лжива и опасна при её "отёчности" и капризах. Победить в ней можно и не имея головы,просто силою оружия и денег. Да, да и без применения ума. Зря, все наши сегодня разговоры, мы не имеем планов преобразования Отечества, а без этого  получается одна говорильня. Понимаю...что не свойственно русскому мерцать попусту и говорить в тиши изб о Свободе, не свойственно друг,а иное, уж простите за метафору, просто в услугах быть-пакостно даже дворянам. Это прекрасно понимала императрица Екатерина, не даром правила такой махиной-державою более тридцати лет. Это вам не Вольтера выставить на посмешище из дворца, или купить для успокоении совести картину " Исцеление Святого" за тридцать сребреников. Пойдёмте-ка лучше к нашим барон, сейчас мы им намного важнее, чем политике.Я,очень Вам завидую барон,Вас не волнуют суждения и доводы  других оппонентов. Чувствовалось, что серьёзного разговора  у них как-то  не получалось и  они понимали, ещё не время для них. Немного отвлекаясь от сюжета рассказа, мы  напомним  читателю о  самой судьбе замечательного гостя, о которой он в тот момент и не подозревал в полной мере. Барон Ф.И. Корф, как мы знаем, был участником восстания и присутствовал на заседаниях общества « Союза благоденствия», по воспоминаниям Трубецкого, до 1825 года. Но, летом двадцать пятого года, как много позже рассказывал князь, он неожиданно перестал посещать сами заседания общества,мотивируя это занятостью и подготовкой к свадьбе. Сам же князь,  как и его  сотоварищи, прекрасно знали истинную причины его отсутствия, дело было в отце барона, готовившего для сына исключительно прибыльную и  перспективную для рода Корф карьеру в Европейских королевских  домах. Всё это стало нам известно из переписки барона и Дмитрия Александровича, и в этом нам сомневаться не приходится. В сообществе понимали это и особо не настаивали на участии барона в их делах, но помощь от него с благодарностью принимали всегда. Барон же дав слово, как известно не посмел изменить ему, и на Сенатскую площадь  с восставшими полками вышел и он присутствовал при разгроме самого восстания. Власти, вскоре арестовали его и попытались его осудить, но за не доказанностью участия, (товарищи его не выдали)в событиях 1825 года его власти вынуждены были отпустить без последствий. В то время  Барон Корф уже был давно  в отставке, (26.01.1823 г. -штабс-капитан Лейб-Гвардии Егерского полка.) Может мы и не стали бы поминать героя восстания, но  странное переплетение судеб рода баронов Корф и князей Щепиных-Ростовских  удивляет и кажется невероятным. Вот что пишет в своих воспоминаниях декабрист: «…Само начало возвышения баронов Корф, как мы знаем – было крайне стремительным для России, по причине их необычайной в веках доблести и мужества в сражениях и за наше Отечество всех баронов Корф и свершаемых ими прежде подвигов. Бароны Корф, благодаря уму и мужеству, быстро возвысились от вассалов ордена, времён   ордена Меченосцев  (позже орден Ливонский, магистр ордена Бернд - автор), до крупных землевладельцев. Как и  Вестфаленский рыцарь  барон Клаус Корф, они были владетелями многих земель и небольших замков, при том  могуществе рода, более чем 438 лет «Perkule, Perkul» Приекуле (с 1483 года –  пометки декабриста - автор.) укреплённым надёжным  узлом обороны обнесённой мощной стеной с бойницами,что на тот период истории считалось очень надёжной…».  Богатство и влияние баронов во все периоды истории было огромным, именно по этой причине многие стремились породниться с известным родом.      
... Одного из потомков рода Корф, потомка славного рода баронов,  барона Николая Борисовича Корф ( 1890.03.10. -1937 03.12 ) жившего на тот период в городе Орёл, отца матушки Ольги Изольды Николаевны Щепиной-Ростовской, урождённой баронессы Корф, репрессировали, дважды арестовывали и после допросов всё же  отпускали. В последний арест его осудили по 58 статье, а позже, уже  в  декабре 1937 года  расстреляли, судьба его  добродетельной супруги   нам к сожалению, покуда точно неизвестна. Но ныне, мы господа читатели, любезно приглашены автором и героями нашей повести в усадьбу князей Щепин-Ростовских, и по возможности вскоре конечно вернёмся к делу декабриста. Пока  мы не будем говорить о не состоявшейся свадьбе Ольги Корф и князя Дмитрия Александровича, в 1825 году, ещё не пришло время, как  и о дуэли её брата с князем. В то время по столице  ходили разговоры, что она (Ольга Корф - автор) была беременна от князя. Так  может именно в этом  была причина дуэли, в которой возмущённый брат потребовал разбирательств от князя? Но скорее всего, как мы предполагаем, дело было всё же в другом и причина эта более кроется в красавице дочери  князя Ухтомского Николая Михайловича ( 1756 г.р.), княжне Клавдии Николаевне ( 1797г.р.), считавшейся до Ольги Корф ( она была ещё слишком молодой для влюблённого князя, как считал его отец, князь Александр Иванович.) его невестой, по крайней мере, так было рассказано в записках княгини Ольги Мироновны Щепиной-Ростовской. Как она написала:               
«- Всё начиналось у них со слов – Если хочешь. Мы же,старались не делать глупые поступки, за которые нам было бы  стыдно… Они, как «дага», кололи и резали нас в самое сердце. Нельзя без колдовства и магии перенести акведук Клавдия  к нам в отечество,  не испортив  задуманное гением. Не соединимы берега судеб без воли Всевышнего Господа нашего» ( Дага- кинжал для обороны, который  создан для боёв фехтовальщиков левой руки- автор) Князь Александр Иванович и княгиня Ольга Мироновна, пожелали и были на предварительных, общих ознакомительных разговорах с князьями Ухтомскими. Правда, ими было пока отказано князьям в этом, по причине поведения их дочери, которая не решалась расстаться с родителями. Есть однако, как мы предполагаем почти наверное, это откатное решение самого барона только-только вернувшегося из Европы, где он искал покровительства и желал заручиться поддержкой одного из министров во Франции по пути имел разговор со старым своим знакомым, философом и политиком, учёным Жозефом де Местром (1753-1821г.г.). Тот желал посетить Россию в ближайшее время и их сговор совпадал с интересами барона Корф. Однако на самом же деле, в противовес неким домыслам и слухам при дворе, всё оказалось много проще, как часто и в самой жизни. Князь Семён Николаевич, брат Княжны Клавдии Николаевны, был знаком с бароном Николаем Фёдоровичем Корф, и наверное, именно это оказалось настоящей причиной не состоявшегося обручения молодых. Сердцу не прикажешь. Об этих событиях и многих других, начала   XIX века, мы подготовили богатейший материал для издания книги о роде Баронов Корф и Князьях  Щепиных, а так же, особо, о благородных князьях Бычковых-Ростовских и их товарища Ивана Ивановича Дибича, неоценённого нами и обществом, даже Денсом Давыдовым поэтом и воином, очень неудобного для имперского Общества. Все они, так много сделавших дел для нашего Отечества и столь благие поступки достойные дворян, как и подвиги в войнах и в сражениях (война с Наполеоном, оборона града-крепости Севастополя, война с Турцией).
Но, дорогой читатель, пора-бы нам вернутся сейчас в усадьбу князей Щепин-Ростовских, и к тем важным для нас событиям  нашей истории, истории государства российского, ибо в каждом человеке есть зерно истины, как початок и неувядающий стебель жизни, имя его история, и это надобно нам открыть пока теплится ещё жизнь в наших жилах... Но следует делать это кропотливо,честно и не спеша...
                = 1798 год =
…Роды проходили очень тяжело... крайне тяжело, так что впоследствии молодая княгиня уже не могла более иметь детей. ( по семейным хроникам князей Щепин-Ростовских: Княгиня Ольга Мироновна, ещё дважды была на сносях,  1800 году и в 1812, но беременность, окончилась весьма трагически и потерями детей - эти сии данные во избежании кривотолков и сплетен, приведены с разрешения семьи автор). Сильнейшее кровотечение, неспособное остановить  доктором  Бланше, прекратила народными средствами Агриппина Андреевна Тарховская и повитуха Аглая. Они, измученные и уставшие, применили все известные им средства и травы, и настойку, кровь удалось остановить, заговорила её Аглая, как оговорила она, навек. Все господа и слуги домашние были безумно счастливы благополучным окончанием страданий и мучений роженицы. Сыночек, рождённый в таких страданиях должен быть счастливым, как сказала Агриппина Андреевна. Измученная почти суточными родами, уставшая от выпавших на неё испытаний, совершенно обессиленная, молодая мама завернувшись и укутавшись шерстяным одеялом вскоре уснула с улыбкой на устах, такой блаженной от свершённого таинства рождения родного дитя, что напоминала свет солнца отразившееся на глади лесного озера. Все родные, кроме Аглаи, набравшись смелости вошли в спальню княгини чтобы одарить её подарками и поздравить её. Они старались  шагать тихо, и  боясь нарушить  покой сего рая, но подойдя к кровати увидели что молодая мама спит, и растерявшись, не зная что предпринять они стали перешёптываться понимая что пришли невовремя, решили удалиться, при том оставив все многочисленные подарки аккуратно разложив их по комнате. Так удивительно скучно поздравив мамочку все вышли из комнаты, оставив княгиню одну отдыхать. Проснулась счастливая Ольга Мироновна, только когда засопел носиком ребёнок в соседней зале, и стал даже кряхтеть и по хозяйски покрикивать, требуя молока-земную свою долю от нанятой отцом княгини для кормления  деревенской бабы-кормилицы. Лишь через три дня княгиня сама смогла вставать из постели на ноги, так она физически и морально от переживаний ослабела. Но, юность и уход за нею, сделали всё-таки своё доброе дело. Ребёнок и мать по мере своих сил окрепли, виделись правда они только по утрам, и только по четверть часа, так указал строгий доктор, француз Бланше, остерегавшийся, что из-за большого напряжения в голове от потоков крови у княгини могла начаться горячка. Поэтому, при тяжёлом положении роженицы, слабости её здоровья после родов, ребёнка молодой матери княгине Ольге Мироновне, отдали только спустя почти три месяца, когда угроза для жизни молодой княгини миновала. Молодая мать, души не чаяла в родившемся сыне, отдавая ему всю свою любовь, всё своё внимание ею было сосредоточенно только на сыне крошечном младенце. Не забывала она  конечно и о мирских делах связанных с сыном строго следя за кормилицей  дитя Матрёной, за чистотой в доме, за отоплением усадьбы зимою, так как зима 1798-1799 года была жестокой и очень холодной. Впрочем, как известно, время и годы "летят" быстро, молодой князь рос  вполне неизбалованным и очень любознательным к наукам, особо к математике и европейским языкам и вполне послушным для матери и князя, но только для них. Княжич Димитрий Александрович был  умным, как отмечали домашние учителя и наставники, внимательным и любящим сыном, боготворя свою матушку и батюшку - князя Александра Ивановича. Князь свободно и привольно жил в имении матушки, селе Иваньково, ему нравились сами просторы их вотчины, неукротимая даже тремя княжескими мельницами река Лига. В Храме  Иконы Казанской Божией Матери, отстроенный князьями и с помощью прихожан в 1801-07годах, князь находил упокоение от "уличной" жизни  и занятий с учителями для своей души и часто молился там с отцом. Княжич Дмитрий, или Димитрий, как называли его все родные по имени покровителя рода князя, Святого Димитрия, был сильным, весёлым и очень общительным. Медный крест Святителя Димитрия Ростовского, подаренный князьям за их благие дела и верность церкви в тяжкие годы, и теперь  стоявший пред иконой в известной нам комнате, оберегал семью и всех кто был вхож в дом князей Ростовских. Так и жили, княгиня и Дмитрий Александрович. Его всегда хорошее расположение духа, по воспоминаниям деда, и прекрасное настроение, заражало всех, даже молчаливого, строгого во всех отношениях батюшку, капитана в отставке, князя Александра Ивановича. Детские покои были отлажены в солдатском духе суворовского солдата, старого князя. Мягкая кровать, чуть княжич стал старше, им была убрана на чердак, а застеленная им взамен, была жёсткой и расстелена прямо на полу, правда матушка княгиня Ольга Мироновна, вытребовала всё же от мужа при этой ситуации, чтобы дополнительно застелили два персидских ковра на пол под подстилку детского покоя. Спать княжич никогда не ложился первым, как бы поздно и каким бы усталым он не возвращался из поездок с отцом. Он, прежде всего сам проверял хозяйство, как накормлена скотина, лошади, птица и работники хозяйства, чему он с батюшкой уделял особое внимание, и лишь после этого мог себе позволить  прилечь и отдохнуть. Старики рассказывали о том периоде жизни в усадьбе, что когда Дмитрий Александрович, заходил на скотный двор или в конюшню, животные радовались его появлению и тянулись к нему, словно чувствуя заботу молодого барина. Да и сами домовые работники, особо крепостные, хорошо относились к подрастающему молодому барину Димитрию, хотя бывало частенько и ворчали на него, за его придирчивость и строгость в хозяйстве, пьянству, ведь старый князь -  барин зная надёжную хозяйскую жилку проявляющаяся в сыне, стал редко появляться на скотном дворе. Тот всё больше лошадей любил, холил, баловал их и каждый раз придя, угощал их кусочком сахара. Судьба же распорядилась по-другому, Дмитрий Александрович стал военным, следуя заветам предков, и если бы не это, из него получился бы прекрасный помещик, знающий, любящий и понимающий свою землю. Следила и помогала сыну, держала в своих руках все владения и хозяйство, лично княгиня Ольга Мироновна. Сильная, волевая, необычайно красивая и очень гордая, при этом богобоязненная, от чего её прозвали в народе святоша, она держала под контролем всё, что происходило в имениях. Она достойно правила владениями рода, ведя даже все судебные дела и споры, стараясь во многих случаях всё решать единолично, безжалостно, иногда грубо, по мужски, пресекая воровство и споры между своими крепостными,  частенько давая вольную пожилым и старым, беря их на своё полное содержание. За это соседи помещики её не понимали, писали доносы и кляузы в столицу. Супруг, князь Александр Иванович (1750 -1821.12),старый солдат был инвалидом, (не было пальцев на левой ноге, оторваны при взрыве бомбы в сражении). Супруг помогал княгине, чем мог, но более он любил свободу и часто с сыном уезжал по своим владениям, или по делам в Ростов, Шую, или в Свято Николо – Шартомский монастырь (основан в 1425 г.), где был похоронен его первый сын. Большое внимание уделял богослужению и изучению с сыном богословских книг, в чём особо преуспел, и княгиня гордилась сыном, как и мужем в этих поучениях и науках. Князь любил охоту, и иногда под настроение, когда от протеза проходили мозоли и боли, бродил по лесам с пистолетами, со своим старым товарищем, Юшневским Алексеем Петровичем. Тот приезжал в усадьбу Иванково в гости на охоту, хотя князю она давалась нелегко и с огромным трудом. Но их страсть к охоте была так невыносима, что княгиня хотя и ворчала на них, но раз, два в год и то летом, отпускала мужа на свободу. Княжеская семья умела быть счастливой и довольной всем тем, что дал Бог. Ценя больше семью, чем своих соседей помещиков, никому не завидуя, не злобствуя в суе,тайно и с любовью делая по мере сил вклады в Храмы и церкви. Усадьбу семьи князей Ростовских Иваньково, неоднократно посещали гости, друзья семьи. Вот, как описывает декабрист, в своих воспоминаниях, те годы своей молодости:
«… - Матушка с батюшкой, очень любили принимать в усадьбе гостей. Приезжали они правда не так часто, у всех были свои дела и заботы, но когда все собирались, радость была неописуемой для всех. Чаще всех, приезжали полковник (позже, генерал-майор) Удом И.Ф., князья Трубецкие, Евлановы, молодая княгиня Лобанова -  Ростовская Мария Яковлевна с батюшкой.(впоследствии княгиня стала супругою Нарышкина К.А., обер - гофмейстера, члена госсовета. (Пояснения князя). Все они собирались у нас в доме, на втором этаже, в библиотеке или капитанском кабинете отца, князя Александра Ивановича, как он по старинке обзывал его « повалуша» и, они часами беседовали или обсуждали последние известия из столицы, прося дворовых без нужды их не беспокоить. Следил за исполнением в доме, староста Иван Федотов, распоряжавшийся всем по особому доверию хозяев. Даже доверенности выписывал на него Дмитрий Александрович. По вечерам, гости шли в « Мискипницу », это был старый огромный рубленный из сосны сарай, раньше, при деде княгини, он был занят под воловье поголовье (скотный двор), и там занимались упражнениями по стрельбе из пистолетов даже дамы. Выигравший, ставил ящик французского Шампани. Веселье наше продолжалось обычно до самого утра. Вся наша молодежь особо  любила стрельбы, когда гости и родители уходили, мы продолжали упорно соревноваться, кто из нас ловчее и точнее производит пристрелку по мишеням. Для проигравших была даже своя мрачная "кордегардия" -  этакий сарай-помещение за конюшней, где содержались временно "арестованные" бойцы споров и "битв".  Среди молодёжи часто побеждал Сергей Трубецкой, у него была более твёрдая рука и более верный глаз. Вынуждая нас находиться в мелком душевном расстройстве из-за проигрыша. Но, есть такие вещи,  слово, которые очень трудно нам современникам точно сформулировать и квалифицировать...,это слово совесть дворянина... И он, смеясь, указывал нам, как он приучал себя, свою руку к пистолетам. Он по пять, десять минут с двумя перерывами, отягощал её гирей позаимствованной им в магазине купца Манохина, ещё мальчишкой, тоже он делал и с левой рукой. И в фехтовании ему не было равных, если в стрельбе он иногда проигрывал мне, то в упражнениях с саблей и шпагой, он всегда был первым, прекрасно владея оружием левой и правой руками. 
... С 1817 года частым гостем в имении, стал Виельгорский М.Ю., высокий, крупный господин с большой красивой головой, скреплённой на короткой могучей шее. Тёмные волосы с рано пробивавшейся  сединою, красиво оттеняли его красивое мужественное лицо. Он, очень любивший музыку и политику, любил отдыхать на природе у друзей. Однажды, по приезде по делам в Иванково, граф был покорён великолепной игрой на рояле нашей матушки, княгини Ольги Мироновны. Все они, и старые и новые друзья, были хорошими знакомыми отца, князя Александра Ивановича, почти все ещё с самой молодости. Демонстрировал свои пристрастья и я, (князь Дмитрий Александрович), больше игрой на скрипке или гитаре, которыми я абсолютно не хвастаясь владею в совершенстве. И каждый раз, когда я играл полонез графа Клеофаса Огинского « Прощание с Родиной», ля минор, матушка неизменно плакала, словно предчувствуя скорую, вечную разлуку со мною. Произведение Огинского было написано им после поражения самого знаменитого народного героя Польши, Тадеуша Костюшко…» ( из воспоминаний декабриста. Седьмой сибирский Дневник декабриста, осень 1857 года).
Мировоззрения друзей князя Александра Ивановича к происходящему в России, также отражалось на восприятии мира и свободы молодого князя, беззаветно доверявшему батюшке.  Граф Виельгорский Матвей Юрьевич (1794-1866), как мне было на тот момент известно, вовсе не интересовался политикой хотя отлично в  ней разбирался, как сие у него получалось было всем не понятно и загадочно для всех. Например однажды он произнёс целую речь об отношении Польского народа -Варшавы, ко всему русскому, не преминув  помянуть и Романовых их отношении к русскому крестьянству. Он очевидно был на одном из собраний неких третьих сил, думаю что польких, ибо он приводил известные нам доводы о России распространённые в Европе:
"...РАБСТВО В РОССИИ, НЕ САМАЯ БОЛЬШАЯ ПРОБЛЕМА ДЛЯ РУССКОГО ОБЩЕСТВА, ИБО СО ВРЕМЕНЕМ ЭТО ВСЁ-ТАКИ  КАК-ТО УТРЯСЁТСЯ и УЛЯЖЕТСЯ...НЕ С КРОВЬЮ -БЫ... ИНАЧЕ ЭТОТ БУНТ ВОПРЕКИ ВОЛЕ ГОСУДАРЯ МОНАРХА, СМЕТЁТ ВСЁ ПРЕЖНЕЕ СПОКОЙСТВИЕ и БЛАГОПОЛУЧИЕ ГОСПОД ДВОРЯНСКОГО ОБЩЕСТВА, И ОСОБЕННО  ОБЕДНЕВШЕГО  ДВОРЯНСТВА ".

Сам Матвей Юрьевич, граф, сын поляка, генерал-поручика  польской и русской  компании с французом 1812 года, героя многих битв и сражений Юрия Михайловича Виельгорского (1753-1797) и матушки Софьи Дмитриевны Матюшкиной (1755-1796). Сам Матвей Юрьевич,  человек удивительной судьбы, музыкант, вилаончелист, собиратель струнных инструментов, исполнявший у нас целые концерты, талантливо и безупречно. Слушая которые можно было подумать что ты в Раю, настолько талантливо они были исполнены и так завораживали души слушателей. Всё это было.
Матушка княгиня Ольга Мироновна, как писал в своих воспоминаниях Дмитрий Александрович, запрещала посещать вечера встреч старых друзей отца. Она беспокоясь о мировоззрениях сына,его духовности,ведь она слышала и догадывалась, чем занимаются друзья мужа, и остерегалась их влияния на характер юного княжича, но вскоре, всё же была вынуждена смириться с его влечением к политике. Кроме политики, друзья князя наставляли молодёжь на путь истинный, путём рассказов о море, о героях моряках, при этом как бы невзначай о самой карьере морского офицера. С начало, по окончании курсов, дворянин - курсант становились кадетом. Через два или три похода в море, подтверждался  чин Гардемарина (самый первый офицерский чин), через три года мичман и так далее, до адмирала флота, только трудись, служи отечеству. Эти беседы были увлекательны и интересны, особенно казавшиеся в начале незначительными случаи, но и главные (морские) моменты службы, как подача трапов, правый для старших офицеров, генералов, адмиралов и высших чинов, а для остальных служивых подавали левый трап. Вот, как описывал свои первые ощущения морского братства и службу в морских походах, Дмитрий Александрович: «…Однажды, как мне рассказывали прошедшие бури, огни и воды старшие  офицеры, на борт брига прибыл сам Атласов В.В. камчатский герой, прозванный А.С. Пушкиным Камчатским  Ермаком. Так вот он говорил морякам: « Лучше быть юнгой или кадетом, чем камер-юнкером (первый, самый младший чин при императорском дворе-автор) на которого за его проступки даже рука не поднимается, чтобы проучить его шкодника.…».
Команда брига, боготворила капитана, а враги и завистники называли его за глаза флибустьером( со староголландского- вольный разбойник) и пиратом Жаном Франсуа, кличка которого в миру была Олонезец, товарищи же офицеры, как и команда говорила про   Атласова: 
« - Сия душа железом скованна, как  и глаза Христа ». Родственник знаменитого Атласова, житель  села Иванково, ( не путать с селом Ивановское, которое было подарено императором Павлом I, за отличия и преданность в службе, генерал-майору Ивану Сназину (1774-1834)...ныне не сохранился, усадьба-дом сгорел в 2007 году). Иван Романов, много раз рассказывал Дмитрию Александровичу о своём (дядьке?) родственнике с которым был в походе, но получив увечье, вынужден был жить вдали от службы и изысканий героя. Ныне сохранилась могила только  его сына, Ильи Ивановича Романова и его супруги Марфы Георгиевны Романовых, да и то разграбленная и осквернённая варварами ХХ века. Первоначально на плите памятника Ивана Романова, по рассказам старожилов села, был выбит  агнец   ( Христос ) и голубь ( Святой Дух ) символы принятые у католиков. А почти полустёртая временем надпись гласила:
 "...Нам нужны были прекрасные и верные товарищи, а не обременённые и не премудрые в словах и делах наших..."

Вполне возможно, что сам  Иван Романов был католиком, тогда понятны разногласия и неприятие Атласовыми, семьи Романовых и их забвение в родословиях. Но мы здесь вспомнили о местных Романовых не по причине родства с Атласовым В.В., а по причине того, что именно Романов Иван подарил особую для князей Ростовских находку, обретённую им при сносе старой, обветшалой церкви в Иванкове ( деревянный Храм во имя Симеона   Богоприимца и Анны Пророчицы). Находкой этой оказалась могильная плита предков князей: «…ЛЕТА 7072 года (1564г. Автор), июля месяца  в 24 день, память Святых страстотерпец Князей русских обоюбратий по плоти Бориса и Глеба Преставися р…( аб) Божий бо…( ярин) князь ростовский, боярин ( ро)…да Великих Князей, Князь  Борис Юрье…(вич) жития ему б…( было)  Ум и дела тво…(и) безс…(м)ертны в памяти русск…( их) Вечная ему память с вечно…( стью) (благо)…детелю…». Плита не сохранилась, пропись надписи дана из дневника Дмитрия Александровича Щепин-Ростовского. Но сохранился Крест ( металлический) деревянной церкви  Храма во имя Святого Николая и сохранённый семьёй рода.( предполагается передача в музей.) Теперь вновь вернёмся к повести. Далее, князь описывает и  знакомит нас, уже  с обстановкой в усадьбе и гостями:
«… В те времена, моя  матушка - княгиня сдружилась с матушкой Петра Каховского, Нимфодорой Михайловной, урождённой Олениной и её угрюмым супругом – писал в дневнике декабрист-они весело и непринуждённо хлопотали по хозяйству, обсуждали перестройку их усадьбы и назойливые судебные заседания по долгам. Особенно княгиня гордилась сельской церковью Иконы Казанской Божьей  Матери, и Храмом Николая угодника в Архангельском, что отстроена в огромных трудностях и муках, рядом с деревней Селиваново, которые отстроили прихожане и Тарховские, на  собранные совместно с князьями средствами и под их личным руководством, особенно в росписях Храмов. Там трудились лучшие мастера из Ярославля, Ростова Великого и Киева. Князья Щепины-Ростовские организовали доставку камней валунов под фундамент одного из Храмов, со священного Валаама в 1800 году. В благодарность этих благих дел, в фундаменты Храмов, были замурованы позолоченные пластины с вензелем князей Ростовских. (одна найдена совершенно случайно, по причине обрушения штукатурки скрывавшей её более двухсот лет.Точно такие же две, хранилась в нашей семье, но мы предполагали, что это всего лишь легенда. (Автор). Отец Петра Каховского, Григорий Алексеевич,(1758 – 1826г.) уже пожилой, полный, с огромными усами, как у Птоломея, громадными кулачищами и могучими плечами, не смотря на возраст, мог легко гнуть «Катькины» пятаки или на спор завязывал толстую кочергу. Сила так и вырывалась из него. Он был не многословен, и скорее даже был молчуном, сторонившийся всех женских сплетен и разговоров. Сам же декабрист Пётр Каховский в своих дневниках, отца описывал совершенно другим, боевым и дерзким. Он целыми днями проживал на рыбалке, вместе с хозяйским псом, лохматым и чёрным, как печная сажа, вертлявым  Тишкой, сторонясь всех и вся  убаюканный красотой Иванкова. Кто мог знать, что он, русский богатырь, всегда с усмешкой говоривший: «- Удаль в горе смеётся, а в неволи пляшет», не переживёт смерть сына, и что это последние благословенные годы его жизни. Когда в конце  1821 года, умер старый князь Александр Иванович, пред смертью освободивший своих крестьян (дворовых людей), а Ярославский уездный суд, неправильно истолковав завещание, вписав  при ревизии  всех снова в дворовые. Григорий Алексеевич, с  титулярным    советником Перепёлкиным, помогли крестьянам и старосте Якову Фёдорову, уладить конфликт с разделением крестьян и об отпуске на волю оных.  Бывало Каховский, так увлекался просторами и тишиной тянущей в бездну омутов Лиги,что начинал разговаривать сам с собою,а может с речкою?Мне было не понять: 
«- Сколько слуг у тебя государыня «речка»? - шептал в раздумье он - Пожалуй,  в мире - то столько нет, а вот друзей всемогущая императрица, у тебя, как и у меня грешного, нет и не будет, одно холопство карасей и боль  червяков. Нет, карась, как и народ русский,  икринки в одну лунку не кладёт, он умней и хитрей,  а ты, что ж? Как бы реченька-государыня не почернела твоя водица… от крови людской…». Он несчастный, больше претерпел за Христа мук, нежели  царь наш! Одинок он был в этом мире дворцовых игр, смрад исходил из столицы, устроенной на костях людских. Так было, так и будет наверное всегда. А гости, частенько забывая о нём, целыми днями говорили и спорили о будущем России, её развитии на данном времени истории, о тайных обществах Европы и России,масонах, мальтийцах, их особенностях и различиях, их влиянии на владетелей государств. Особые споры были о политики России в Польше, о римской церкви, или как спорившие её называли католическая языческая церковь. Они отмечали серьёзное влияние её на умы русского дворянства, о внушении ею «вольного» духа в их умы, умы варшавского двора Великого Князя, Цесаревича Константина Павловича, очень недовольного этим влиянием и боровшегося с ним. В одной из его бесед, с одним из профессоров местного университета, присутствовавший при них Лунин, отмечал его гнев в отношении ксендза Варшавы. Он говорил: « -… Получается, мы пустили козла в огород, приветили и прикармливаем врага, а он стал влиять и серьёзно, на окраинные рубежи России, на так называемую Украину и другие. Ах, и аукнется нам всё это в будущем! Кровью и горестями для народов. В отличие от русского Святого православия, католическая церковь поклоняется не столько самому Богу, как Риму и Папе, который является непререкаемым авторитетом для них и его политики, часто идущей против России как вечное проклятие и война миров, и держащий в своих руках всю Европу и Америку. Язычники, как и Рим, также имеют свои уставы и Законы, но они не несут их в сердце и поступках своих, подчиняя всё, как я разумею, только к выгоде своей. К несчастью, с этим противодействием Рима, мы будем вынуждены бороться всегда, вечно, и ещё неизвестно сумеем ли мы, в этой жесточайшей борьбе победить. Как я разумею, мы проиграем и потеряем  Польшу, если не будем бороться с возрастающим влиянием Рима. Слишком мало шансов победить  их силою оружия, да и владели они этими русскими землями почти триста лет, и это господин профессор очень печальный факт. Нам нужно объединяться с Пруссией, ибо наше будущее только в союзе с немцами, они нам ближе и по интересам и по политике влияния в Европе. Именно они наши самые заклятые друзья, в отличие от Британии». Частенько, как бы вскользь, заходила речь и о масонах, но ростовские вежливо откладывали или переводили разговор на другие темы, стараясь не обидеть иных присутствующих друзей, как и князей Трубецких. Бывало, что наши гости засиживались до самого утра, полностью забыв о времени и о дамах, обсуждая многие темы, в том числе и письма на французском,  приходившие в Иванково  от Иосифа Гутта  и  Ивана  Одоевского, как и прочие сплетни. Однако, самым любимым  занятием для друзей, была библиотека батюшки, забитая от пола до потолка все возможными, редкостными древними фолиантами и новыми книгами, появившиеся в столице издания. Здесь, в обсуждениях о авторах, споров было не меньше, чем событий, и о книге князя Долгорукова «Капище моего сердца», только вышедшей в свет, и о давней книге, но очень занимательной для дворянства, книги князя Шаховского Якова Петровича (08.10. 1705 – 23. 07. 1777г.), так называемые « Записки», в форме авторства своих воспоминаний. В одном из своих писем  Князю Щепину-Ростовскому Андрею Фёдоровичу (р. 1691?- ум. 1750г.),
Князь Шаховской писал:
 «- Боюсь, что Романов род погубил одно из Божественных чудес нашего Отечества, а именно добро, что естественно только для Русского человека и нашей Церкви Православной. Но, у нас в России, к несчастью, главное слово « НЕ ДОЗВОЛЯЕТСЯ и НЕЛЬЗЯ...», они, как керамиды, поставленные в местах упокоения, раз и навсегда. Я, если честно друг, устал от боли,  видя её в отечестве русском каждый божий день. Да! И о добре! Прошу только не путать, друг, с католическим добром, где добро ради самого добра. Что явно и очевидно, особо для Европы, за каждое добро просить у всевышнего принять сие, как заслуга пред ним. В противоположность им, особо отмечу подвиг Святого Сысоя, когда он, обретясь на смертном одре, пришедшим к нему Ангелам сказал такие слова: « - Дайте мне время на покаяние…». Хотя многие его последователи и современники, знавшие его истинно  Святую жизнь, были уверены в его непогрешимость и знали, что он сразу пред господом попадёт в Рай…». Особый спор, как нам известно из воспоминаний декабриста, и чрезвычайно яростный, вызывали обсуждения статей конституции Муравьёва Н.М., в которой разрабатывались проекты о государственном устройстве отечества.(этот момент в дневнике князя подчёркнуты дважды карандашом)… «- Мой батюшка, Князь Александр Иванович не был любителем политики, но даже его захватывали разговоры о будущем  устройстве государства. Он, как и я, и все  Князья Ростовские, был ярым приверженцем  монархии и русской церкви. Особо князь ратовал, как писал в конституции Муравьёв, за; «… Монархический образ правления в России, представленный всеми слоями нынешнего общества и одинаковый для всех её частей - губерний…». Чётко осознавая преимущества    монархического строя для России, но как в Англии, где король символ власти и государства, не более, где всё решает парламент…».  (В своих воспоминаниях, скорее домашних записках, чем повести, прослеживается душа русского дворянина XIX века, неиспорченного европейской культурой). Точку зрения отца, на политику  Александра I, на обсуждения в обществе готовящихся коренных перемен в политике власти, двора, как теперь нам стало известно, поддерживал и молодой князь....