Глава 6. Нет покоя чеканутым

«Полицейский подскочил к Анне, выдернул из ее рук узелок и вытряхнул содержимое прямо на мокрую землю. Выпала бутылочка с вином, хлеб, сыр и золотой крестик». Ну, попала девка!
«Тот, ради кого палача вызвали в Ланс, уже неделю содержался ниже, в подвале».
Ага, вот, и палач нарисовался!
«Увидела оконце под самым потолком, прислонилась лбом к шершавой стене и осталась стоять. Наступила тишина, монахиня неловко осела на земляной пол. Боль в груди, отдававшая в спину и руку, не давала вздохнуть. Схватила ртом воздух, стало еще больнее, на лице выступил пот. Перед глазами потемнело, казалось, стены сжимаются вокруг нее. Судорога пронзила тело. Еще одна! И темнота».
Заповедь девятая в действии: не произноси ложного свидетельства на ближнего своего!

«От кого теперь ждать помощи? От Юпитера? Будды? Кетцалькоатля? Исуса Христа? Хорошо, если бы ото всех сразу! Помолилась бы, если думала, что поможет». Да, как кур в ощип!..
Опа!
Сын тюремщика!
Нюрка собой расплачиваться будет?..
Щас вам!
Мобилу под нос сует!
Протащила?
Ну, в костюмерной камер нет. Сочтено неэтичным.
Интересно, с кем она там созваниваться будет? Разве что, умыкнула, как шпаргалку - на всякий случай, пока заряд не сядет.
Но какова девка, а? Оперативница была бы, что надо!
Ну, ладно, мобильник - при Нюрке. А где ее интегратор? Пока ни полсловечка, куда он делся-то…

Дидье какой-то выплыл…
Дюма? Другой фамилии не нашлось?
Не смешно! Или задумка какая?..
«Мужская рука крепко зажала рот, перекрывая воздух. Она попыталась закричать, забилась в крепких чужих руках. Теряя сознание, почувствовала, что ее куда-то несут, прочь от амбара. Пришла в себя в лесу, возле разложенного костерка. Ахнула, узнав стоящего перед ней. Палач кинул на землю, чуть не головой в огонь, наступил коленом на спину, сдернул рубашку с плеча и потянулся к костру. Выхватил раскаленное королевское клеймо и впечатал его в левую лопатку».
Палач – это брат кюре, который отец Жюль?..
«От нестерпимой боли провалилась в беспамятство. Очнулась под утро. Верх спины, ближе к плечу, горел так, что едва не потеряла сознание еще раз. Выплюнула землю из пересохшего рта. Попыталась заглянуть за спину. Едва не потеряла сознание от боли. Стиснув зубы, переждала приступ боли. Поднялась на четвереньки, держась рукой за ствол дерева – на колени. Сделала вдох-выдох. Отвела голову влево, поднимая правый локоть. Опустила глаза: сзади – пунцовый след, уходящий вниз. Клеймо?! Этот придурок не мог мстить за брата – отец Жюль уже должен доехать и принять приход. И не мог ничего украсть! Значит, осудить его никто не мог! На меня свалили вину за кражу, осудив заочно? Палача послали привести приговор в исполнение?»
А сам-то кюре где?
Церковную утварь, вроде как, не крал, но клеймо, таки, огреб?

Нет покоя чеканутым! Сидела б Нюрка дома, а не в прошлое рвалась, не обзавелась бы украшением в виде лилии. С графьями, ясное дело, под нашей смоковницей напряженно: своих аристократов поизвели, французских, поди-ка, еще достань, зато была б не покалеченной…

И что в тех мушкетерах народ находит? Где тот «бессмертный роман, что учит добру, благородству и справедливости»?
ГГ крадет деньги у хозяина квартиры, спит по очереди с двумя бабами, а в перерывах сует крючковатый нос в политику.
Его старший друг – хронический алкаш, фамильную ювелирку за бесценок спускает.
Третий из той гопкомпании доит не первой свежести жену престарелого паралитика, пускает пыль в глаза и гоняет понты на каждом шагу.
Последний – фарисей, суетный богомол, хлюст и пройда.
Это - между тем, что все и каждый – голубой крови, на раз вламываются в амбицию, если кто пукнул в районе полкилометра от их персоны. При этом помогают вражескому герцогу наставить рога главному дворянину собственного королевства, который тем мушкетерам кусок хлеба обеспечивает.
Еще эти деятели сколачивают нехилую такую ОПГ. Их четверо, вместе со слугами и палачом, плюс заезжий деверь Винтер, итого, десять рыл, приводят на берег дождливой реки убивать без суда и следствия жену одного и любовницу другого!
Босоногую, кстати сказать! Хоть бы обуться бабе дали, нелюди!

Может, Дюма и хотел показать это дерьмо -- а героями их с какого-то перепуга уже поклонники сделали? И ведь, что несут-то:
«Вы судите с высоты XX-XXI веков, поэтому, если рассматривать этот роман и его героев жителями нашего времени, то где-то в чем-то вы правы, но тогда были другие... э-мм... "понятия". Стоит ли осуждать героев какого бы то ни было романа, если всего лишь через пару столетий (если не раньше) осуждать уже будут нас?»

Одна тетка только и высказалась: «В детстве мне "Мушкетёры" зело не нравились именно из-за съехавшей морали. Потом читала неплохую статью, что Дюма сознательно закладывал "зверство" мушкетёров.
Он писал не о своей эпохе, а какбэ "исторический роман". Потому все эти моральные обожежмой почти на каждой странице, душераздирающие сцены и пьяные мужланы.
Д`Артаньян потому гасконец, что во времена Дюма Гасконь была областью, откуда, как считалось, приходили варвары.
Мушкетёры и должны быть "смерть, убийство, изнасилование", а их жертв должно быть более жалко, чем их самих, так и задумано.
Мушкетёры - выражение "дикой эпохи, наполненной приключениями".
Ну, какой вопрос, такой образ эпохи и ваяют. Это уже проблемы читательского восприятия, что воспринимают мушкетёров, как героев, задуманы они были варварами поперёк моральным установкам времени Дюма, но при этом обаятельными.
Вроде приключенческих книг про пиратов или мафиози - знаешь, что парни плохие, но читать интересно».

Лично у меня при прочтении «лучшего романа плаща и шпаги» не укладывается в голове целый ряд моментов:
- во-первых, повешение - единственный вид убийства, уцелеть после которого можно, если только веревка оборвалась сразу. И как графиня осталась жива? Муженек же ее так хорошо повесил!

- во-вторых, какого хрена палач только клеймит, а не привозит в город и не сдает правосудию женщину, сломавшую жизнь братцу и заставившую его самого собственноручно причинять родной кровиночке страдания?

- в-третьих, почему, увидев палача, миледи впала в такой пароксизм ужаса?
Вешавшему ее графу, а это, надо думать, пострашней будет, чем клеймение, в лицо при встрече смеялась.
Гасконца, исполненного мести, обольстить пыталась.
На лорда Винтера, вообще, плевать хотела, а едва взглянув на заплечных дел мастера, заверещала: «Пощадите!» Почему, спрашивается?

- в-четвертых, как влюбленный по уши священник согласился, вот так, просто, не вякнув, обвенчать с другим женщину, ради которой бросил всё?
Если верить словам палача, он был глубоко верующим, выходит, потерял больше, чем статус, а репутацию и даже свободу.

- в-пятых, как это наследник древнего рода не поинтересовался родословной невесты - совсем его от любви перекосило, что ли?
Или французской белены объелся? Ее, вроде как, раньше для лечения зубной боли пользовали, может, у графушки с гигиеной полости рта полный швах был …
«Tous deux ;taient arriv;s dans le pays: ils venaient on ne savait d'o;; mais en la voyant si belle et en voyant son fr;re si pieux, on ne songeait pas ; leur demander d'o; ils venaient. Du reste, on les disait de bonne extraction». (Оба были пришельцами в этих краях; никто не знал, откуда они явились, но благодаря ее красоте и благочестию ее брата никому и в голову не приходило расспрашивать их об этом. Впрочем, по слухам, они были хорошего происхождения.)
Хе-хе, по слухам! А как же процессуальные формальности, которые в те времена обойти было достаточно непросто?
Да, не проработан данный вопрос автором!
Обоими!
Наш тоже пролопушил!
Увы!

- в-шестых, граф повесил жену, потому что она оскорбила честь его рода - тем, что была преступницей, или, вовсе не была дворянкой, потому как дворян не клеймили.
Или, она оскорбила его лично умолчанием, считай, своей ложью?
Но с какого переляку он, вообще, решил ее убить?
Не самому застрелиться, например, спасая честь рода, со слоганом:
«Кого я выбрал? Мне теперь и ответ держать!»
Отчего не расспросил для начала, вдруг, случилось какое несчастье, вроде того, как миледи Фельетону напела: оболгали, опозорили невинно? Влюбленный мужчина должен бы хотеть выяснить душераздирающие подробности, хотя б, на уровне: «Как ты могла?». Он же повесил жену, пока она была без сознания, даже высказаться не дал, что непосредственно из текста и следует:
«Le comte ;tait un grand seigneur, il avait sur ses terres droit de justice basse et haute: il acheva de d;chirer les habits de la comtesse, il lui lia les mains derri;re le dos et la pendit ; un arbre». (Граф был полновластным господином на своей земле и имел право казнить и миловать своих подданных. Он совершенно разорвал платье на графине, связал ей руки за спиной и повесил ее на дереве.)
Ну, да, в своих владениях – и судья, и палач: провел следствие, осудил и собственноручно привел приговор в исполнение. А что: закон - тайга, прокурор – медведь!

И, когда Атос, лежа на диване, нашел свое снаряжение, он эту расправу по беспределу, хоть и косвенно, но подтверждает.
Гасконец спрашивает: приходилось вам когда-нибудь видеть миледи разъяренной?
«Non, dit Athos. («Нет, - сказал Атос.)
Значит, сверзилась супружница с лошади, хлоп в обморок, а он глядь на рыжеватую лилию на женском плечике, и на осину любимую. Ага, за ушко, и на солнышко!

- в-седьмых, это с какого такого графушка сделал вывод, что жена получила свою отметину за воровство?
В те годы клеймо можно было получить за что угодно, хоть за то, что милостыню на улице просишь. Лилией клеймили гугенотов, проституток, а еще взявших на себя грех избавиться от не родившегося ребенка.
А ему пофиг: гугенотка она или женщина облегченного поведения с трудной судьбой. Видно, не устраивал ни один из вариантов, потому как бзики графские взыграли: такое пятно на герб, на фамилию.
А воровство он супружнице выбрал, может, как наименьшее зло? Или наименее похабное, что ли?
Вопрос, который сам собой напрашивается: как же муж ту, хоть местами и полустертую, лилию раньше не рассмотрел, думаю, можно снять. С освещением в спальне в те времена было туговато, а у молоденькой женушки он мог и хвост, или жабры не рассмотреть, а то и чего похуже.
Вообще-то, келоид такого размера наощупь должен чувствоваться. Интересно, как молодожен супружеский долг отдавал? Сразу к делу приступал, к тому ж, исключительно по ночному времени? По методу: упал-отжался? А как же «Low and Slow»?

Нет, наличие клейма, как свидетельства воровского преступления перед короной и повода к самосудному повешению без разбирательства, как пить дать, притянуто за уши сочинителем истории, а не злыднями переводчиками, что становится кристально ясно при ознакомлении с одним из вариантов авторского текста.
Атос не прозвал супругу "воровкой", а сообщил, что "она украла из храма священные сосуды" (Elle a vol; des vases sacr;s du temple). 
И у кого бы это судья и палач в одном лице мог вызнать такие подробности?
Получается, граф после того, как улицезрел клеймо, не входил в состояние аффекта и не терял голову, а всё сперва узнал, и лишь потом лишил жизни супругу, после чего и решил-таки податься в «Атосы»?
Нет, не зря эту фразу про сосуды из текста Другой Дюма, или его издатели позже перелицевали, она в тему никак не катит!
Наш Сан Саныч, кстати, про кражу сосудов нигде не брякнул! Наверно, в голову не пришло собственный текст уродовать и дурацкие версии выдвигать, гробя логику сюжета на корню.

Ладно, обомлел графушка при виде лилии и дотумкал, что так клеймились воровки. Не убийцы, а всего лишь, воровки! Украла яблоко или морковку на рынке — клеймо. Может, ей есть хотелось? Он ее расспросил? Выслушал ее сторону? Какжеть!
Взял и повесил потерявшую сознание жену на дереве, разорвав на ней платье полностью. Голую!!! Подходи, прохожий, встречный-поперечный, насилуй, делай, что хошь, а сам граф – до дому, бо маяться пора!

Казненная бедолага чудом не умерла. Видно, жить хотелось. Распутала веревки, добралась до безопасного места, непонятно как, но выжила, хоть нет у нее ни денег, ни одежды — ничего! Встала на ноги, сумела выбиться в аглицкие леди. Но и тут не оставляют в покое.
Д'Артаньян перехватывает ее письма к некоему дворянину и пишет ответ от его имени, назначая встречу. Заменить чужое письмо своим, разве, не подлог? Ну, зачем так громко, это даже не мелкое бытовое преступление, а так, милая шалость! Невинная проказа, не больше. Espi;glerie!

Гасконец, представившись чужим именем, проводит ночь с Миледи, которая дарит мнимому де Варду сапфировое кольцо.
Это после ночного изнасилования! А как еще это назвать? Оправдание, что она сама ему отдалась, а не в кусты отволокли, предварительно вырубив, тут не пройдет, поскольку не было согласия на половой акт со стороны потерпевшей на близость конкретно с этим партнером!
Ссильничав даму, гасконский варвар пишет ей жлобское письмо, опять же подложное. Ну, как же иначе, ведь Атос опознал фамильную ценность и велел немедля бросить белокурую бестию.
Гвардеец до наших дней не дожил, а потому, не ведал, что в цивилизованном мире есть термин совокупление без согласия женщины, но без употребления насилия: «Stuprum nec violentum, nec voluntarium».
А и дожил бы, мог латынь не усвоить, напряженно у него с науками было, на другое мозги направлены.

Оплеванная до самых ушей Миледи приглашает очковтирателя к себе, попросив отомстить оскорбившему ее адресату. Имеет моральное право! В виде аванса проводит с гасконцем ночь.
Сперматозавр в котячьей расслабленности признается, что он и был тем самым фальшивым де Вардом. Разве не мило?
Однако, Миледи, которая почему-то так не посчитала, в ярости вскакивает с кровати. И с чего бы это?
Этот придурок пытается ее удержать за пеньюар. Зайка, ты куда?
Матерьял ночнушки трескается, и на плече в рассветных сумерках проявляется рыжеватая лилия.
Chapitre XXXVII. LE SECRET DE MILADY (Секрет миледи):
"Grand Dieu! " S';cria d'Artagnan en l;chant le peignoir. (- Боже милосердный! - вскричал он, выпуская пеньюар.)
Et il demeura muet, immobile et glac; sur le lit. (И он застыл на постели, безмолвный, неподвижный, похолодевший.)
Elle se retourna, non plus comme une femme furieuse, mais comme une panth;re bless;e. (Она повернулась к нему уже не как разъяренная женщина, а как раненая пантера.)
" Ah! Mis;rable, dit-elle, tu m'as l;chement trahie, et de plus tu as mon secret! Tu mourras! "(- «Ах! «Негодяй!» —сказала она. - Мало того, что ты подло предал меня, ты еще узнал мою тайну? Ты умрешь!) — шипит Миледи, выхватывая кинжал, но Д'Артаньяну удается спастись с помощью Кэтти, которая не стоит лишнего внимания, являясь простым сосудом для дворянской спермы.
Сукин сын в бабьих тряпках, прижавши хвост, добирается до Атоса, где производит опознание изнасилованной им женщины как героини истории, озвученной бывшим графом после тотального разграбления амьенского погреба – что не выпил, то понадкусывал. Нет, каково? И эти козлы еще на Миледи бочки катят!
Атос объясняет друганам, что гасконец сделал бабе какую-то гадость, и она, видите ли, обиделась, отравленное анжуйское подсовывает и убийц посылает! Охренеть!

А как Миледи им в сцене казни (Chapitre LXVI. L'EXECUTION):
Vous ;tes des l;ches, vous ;tes des mis;rables assassins, vous vous mettez ; dix pour ;gorger une femme! (Вы трусы, вы жалкие убийцы! Вас собралось десять мужчин, чтобы убить одну женщину!)
И такая силища была в ней, такая мощь, что после отравления его возлюбленной гасконец бросается к Миледи, едва та обратится к нему:
«D'Artagnan! D'Artagnan! Сria-t-elle, souviens-toi que je t'ai aim; !» (Д'Артаньян! Д'Артаньян! - крикнула она. - Вспомни, что я любила тебя!)
А за всю жизнь ей так и не нашлось ни одного защитника, одни уроды кругом! Все сама-сама!
«Milady, pendant le trajet, ;tait parvenue ; d;tacher la corde qui liait ses pieds: en arrivant sur le rivage, elle sauta l;g;rement ; terre et prit la fuite». (Во время переправы миледи удалось распутать веревку, которой были связаны ее ноги; когда лодка достигла берега, миледи легким движением прыгнула на землю и пустилась бежать).
«Mais le sol ;tait humide; en arrivant au haut du talus, elle glissa et tomba sur ses genoux». (Но земля была влажная; поднявшись на откос, миледи поскользнулась и упала на колени.)
«Une id;e superstitieuse la frappa sans doute; elle comprit que le Ciel lui refusait son secours et resta dans l'attitude o; elle se trouvait, la t;te inclin;e et les mains jointes». (Суеверная мысль поразила ее: она решила, что небо отказывает ей в помощи, и застыла в том положении, в каком была, склонив голову и сложив руки.)
После всего, она еще верует в божий промысел? Поистине, религия – опиум для народа!

Кстати, вот, еще какая странность наблюдается:
- I am lost! murmura en anglais Milady. I must die. "
- I am lost! - прошептала по-английски миледи. - I must die! (Я погибла!.. Я должна умереть!)
С чего бы это урожденная француженка, хоть и говорящая на самом чистом английском, который когда-либо раздавался от Портсмута до Лондона, перед смертью на неродной язык переходит?
Может, деверь не один в Армантьер выпилился? Со слугой, который, допустим, мог покойному брату служить? Вдруг, вдова на помощь его призывала? А тот, как все утерся? Или обвинений в убийстве хозяина наслушался? Такое впечатление, что ушлый лорд только на суде и додумался невестку в убийстве мужа обвинить. Если сейчас мушкетерня на тот свет ее отправит, наследство кому достанется?

У Нюрки, точно, с головой не все в порядке.
Вот, как можно было втюриться в графа, если читала, каким макаром он с законной женой обошелся? В ее дурную башку не пришло, что этот тип на многое способен? Или думала, что с ней другим будет? С чего бы такие умозаключения? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке:
«Mon ami, qui ;tait le seigneur du pays, aurait pu la s;duire ou la prendre de force, ; son gr;, il ;tait le ma;tre; qui serait venu ; l'aide de deux ;trangers, de deux inconnus? Malheureusement il ;tait honn;te homme, il l';pousa. Le sot, le niais, l'imb;cile! (Мой друг, владетель тех мест, мог бы легко соблазнить ее или взять силой - он был полным хозяином, да и кто стал бы вступаться за чужих, никому не известных людей! К несчастью, он был честный человек и женился на ней. Глупец, болван, осел!)

Когда в приступе бухой исповедальности бывший граф драматически вещает о себе в третьем лице, что мог бы понаехавшую сестрицу деревенского пастыря взять силой, ведь, он же был полновластным хозяином тех мест, поневоле придет в голову, что именно так, может, уже и поступал! Ну, или, по крайней мере, не возмущался подобным методом решения проблемы - что естественно, то не безобразно! Чего с девками антимонии разводить? Действительно, кто стал бы вступаться за чужих, никому не известных людей? Но он был честный человек, и женился. Мог бы обесчестить — не обесчестил.
Прямо душка, а не граф!
Моральный облик – налицо!
Какое благородство!
Какое величие души!
Этические нормы зашкаливают!
Благонравие так и прет!

И читая про сцену в гостинице - поди, и не один раз, малахольная дурында размечталась за вот это вот все в замуж пойти? Как есть, чокнутая! В детстве, поди, уронили. Причем, неоднократно!