Праздник

Уже красуются пышными нарядами чудесницы-ёлочки; уже звенят, припрыгивая на резво мчащихся санях, шалунишки-колокольчики; уже густеет на небе тьма, но на душе становится только светлее…
 
Лёша валялся на грязном, засаленном диване и равнодушно оглядывал заваленный хламом гараж. Под ногами лежали две непочатые бутылки. Лёша вспоминал, что произошло час назад:
 
– Надя, любимая! А у меня для тебя подарок!
 
– Ой, Лёшка, как приятно!.. А где?
 
– А я его спрятал… в твоём любимом платье!
 
– Ну проказник, Лёшка!.. А где платье?
 
– А найди!
 
Лёша вздрогнул. Здесь что-то властное и громкое начинало глушить воспоминания. Не то чтобы память у Лёши повредилась, нет: он ясно, даже слишком ясно помнил всё, но какая-то подсознательная сила стремилась отвлечь, отпугнуть его. Лёша пытался бороться с ней, и она всё-таки уступила ему обрывки воспоминаний: балкон, распахнутое окно, сильный ветер и тёмная, ужасающая своей темнотой улица…
 
Лёшу всего передёрнуло; он съёжился и пролежал в крайнем напряжении очень долго. Наконец, поморщившись, он тряхнул головой, схватил одну из бутылок – но заколебался.
 
Он посмотрел на часы: полдвенадцатого.
 
– К чёрту! – крикнул он, отбросил бутылку и выметнулся из гаража.
 
Без четверти полночь Лёша, вспотевший и запыхавшийся, влетел в квартиру.
 
– Надя, прости меня, дурака!
 
Она выбежала с балкона; невозможно было не заметить, как сильно она дрожит.
 
– Лёша! Где ты пропадал?!
 
– Как я только додумался положить его на открытое окно – ума не приложу… – лепетал Лёша, с трудом дыша от изнеможения и слёз. – Потом искал по всему двору: нет, унесли! Я только шалить умею – и портить всё своими шалостями…
 
– Лёша! Тебя не было полтора часа! Почему?!
 
– Даже исправить никак не умею! – продолжал Лёша, ударяя себя по голове и не слушая. – Я так всегда убегал, когда накосячил… с детства… Я мальчишка. Здоровенный и безмозглый мальчишка.
 
– Так это из-за платья? – поняла Надя. – Забудь. Разберёмся завтра.
 
***
 
Они стояли на балконе, обнявшись. Уже совсем сгустилась на небе тьма, но на душе было светло.