Со вкусом шампанского

Шампанское было холодным, лёгким и искристым, и воздух вокруг нас тоже искрился, будто в нём растерялись сотни жемчужных пузырьков, поднимающихся со дна бутылки. Мы пили его в вечернем зимнем парке на скамейке, но у нас в руках были настоящие звенящие бокалы: в магазине во мне проснулся чёрт странной породы, требующий совместить несовместимое, и нашептал в ухо: «Так же будет интереснее». Так и правда было интересно, но я уверена, что волшебство сегодняшнего вечера не ослабло бы, даже если бы в наших руках были бумажные стаканчики или эмалированные кружки.

Когда он открыл бутылку, я, услышав хлопок, рассмеялась и невольно подумала: вот же оно, волшебство - хлопья снега падают нам на плечи, в бокалах шипят пузырьки, а искры счастья становятся почти осязаемыми, когда я вижу, как он смотрит на меня с тёплой мягкой улыбкой. Такое волшебство обычно бывает лишь в новогоднюю ночь, и то далеко не у всех, - а вот нам для него не нужно ждать конкретного дня в календаре.

- Ты меня очень удивил, предложив такое свидание. Не очень в твоём стиле, - говорю я, изучая взглядом черты его лица. Каждый раз - как первый: это проявляется в наших встречах, поцелуях, объятиях, и в этом тоже.
Он смеется, протягивает свой бокал к моему, добавляя к невесомым искрам счастья в зимнем воздухе лёгкий перезвон стекла.
- Я сам от себя не ожидал.
Я тянусь к его губам, целую их. Он отвечает на поцелуй, и я чувствую, как в груди растекается волнующее и тягучее тепло.

Мы долго целуемся, а потом долго сидим молча - моя голова на его плече, я глажу его пальцы и борюсь с желанием забраться ему под куртку, помня о том, что из нас двоих игнорировать холод умею только я.
- Это правда чертовски приятно. Спасибо.
Он улыбается в ответ - я не вижу этого, но отчётливо чувствую, и от этого становится уютнее и жарче.
- Твои ванильные желания надо иногда исполнять, их и так накопился уже длинный список.
Я смеюсь, прижимаясь к нему сильнее, целую его в щёку совсем по-детски, и сама этому улыбаюсь.
- У тебя и список имеется?
- А как же. Вдруг забудется что-то важное.
- Любопытно было бы глянуть в этот список, - мурчу я у самого его уха, вдыхая его запах.
Он отвечает не сразу.
- Разве ванильные желания не подразумевают их исполнение в виде сюрприза?
Я смеюсь, снова кладу голову ему на плечо, закрываю глаза и стараюсь запомнить это ощущение лёгкого и манящего волшебства, укутавшего нас.
Мне так хорошо, что это трудно описать словами - но это и не нужно описывать, ведь, я уверена, мы чувствуем это вместе.

- А какие ещё желания в наших планах на сегодня? - спрашиваю я и непроизвольно облизываю губы.
Он вновь наполняет наши бокалы.
- Ты меня переоцениваешь - даже одно ванильное желание выполнить непросто.
Я целую его снова, глубоко и со вкусом. Отрываюсь от его губ и делаю ещё один глоток из бокала.
- Может быть в твоем списке желания другого рода? - лукаво улыбаюсь я.
- Для большей их части мы сейчас слишком одеты, - отвечает он, глядя на меня непроницаемым взглядом, под которым одежда и правда начинает мне очень мешать.

Это точно был лучший момент, чтобы распрощаться с нашей скамейкой и неспешным шагом пойти туда, где одежда нам будет не нужна.

Никого нет вокруг, снег лениво сыплется, и мы идём по безлюдной улице, предвкушая наше уединение, но не подгоняя события, потому что нам очень-очень хорошо здесь и сейчас.
Он берёт меня за руку, это одновременно естественно и волнующе-приятно, и можно было бы ускорить шаг, но момент стоит того, чтобы не торопить его, дать ему просочиться под кожу и разогреть её так, будто нас окружает вовсе не зимняя ночь. У него в руке, той, что свободна от меня, недопитая бутылка, а у меня - наши пустые бокалы, но нам они уже не нужны - мы пьём по очереди из горлышка. Этот напиток особенно хорош в обрамлении рассказов и историй, шуток, несерьёзных вопросов и весёлых ответов; его вкус оттеняют тепло наших сплетенных пальцев, вкус его губ на моих, желание встречаться с ним взглядом, ловить искры в его глазах и улыбаться им, звенящее под кожей предвкушение того, что ждёт нас за закрытой дверью комнаты.
Я снова смотрю ему в глаза и снова не могу разгадать, что вижу в них, но зато чувствую: пока он не выпускает мою руку из своей, я не могу замёрзнуть - и эта уверенность выходит далеко за пределы сегодняшнего вечера.  По той же причине я неизменно забываю перчатки или шарф, когда собираюсь на встречу с ним - просто позабыв о том, что такое холод, и вспоминаю об этом где-нибудь на следующий день, глядя на укутанных озябших людей на улице.

Когда он закрывает за нами дверь, моё сердце привычно пропускает пару ударов, а потом торопливо разгоняет кровь так, что на щеках выступает румянец. Мне снова любопытно, что он думает, глядя на это моё традиционное и давно неуместное волнение, - но я снова забываю спросить. Нам некогда разговаривать: наши руки заняты устранением всех преград между нашими телами, а губы не желают отрываться друг от друга.

И вот наконец расстояние между нами сначала становится равным нулю, а потом достигает отрицательных величин; волшебство концентированной взвесью опудривает пальцы, оседает на губах и мелкой дрожью наполняет моё тело раз за разом, послушное движениям моего любимого волшебника, его рукам и губам. Мы чувствуем эту дрожь вместе и оба не хотим останавливаться, будто намереваясь проверить давно возникшую у нас теорию о том, что наслаждение может быть бесконечным.

Наши бокалы всё это время скучают на подоконнике, ожидая, когда мы согласимся хоть ненадолго разделиться, перестать впитывать тепло друг друга. Поначалу это сделать очень сложно, почти невозможно; даже когда ощущение острого яркого удовольствия сменяется сладко-вязким наслаждением, а пульс начинает нехотя выравниваться, мы сплетены так тесно, что чувствуем друг друга также, как самих себя. Я целую его повсюду, где мне захочется, трусь щекой о его плечо, чувствую его и упиваюсь этим чудесным ощущением.

Когда я наконец готова выпустить его из своих рук, он поднимается с кровати и подойдя к окну, наполняет бокалы.
- Сейчас у него должен быть совсем другой вкус, - с улыбкой сообщает он, протягивая мне мой бокал.
Я встаю, подхожу к нему, беру бокал и делаю глоток.
- Точно. Я такого ещё не пробовала.
Я смотрю в окно, а он обнимает меня сзади, обрывая неприлично затянувшийся период нашей разделённости.
- Я ведь могу забыть, что у меня в руке бокал, - тихо говорю я, чувствуя поглаживающие движения его пальцев и то, как тесно он прижимается ко мне.
- Именно этого я и добиваюсь, - шепчет он мне на ухо, и я смеюсь от удовольствия и от того, как под кожей снова растекается волнующее тепло.
Это оказывается чертовски приятно - пить шампанское, не отрываясь друг от друга, и ночной безлюдный двор за окном становится тому безмолвным свидетелем.

И вот на часах уже раннее утро, но зимняя темнота за окном подыгрывает нам, и мы, не глядя на часы, наконец проваливаемся в восхитительно-теплый сон. В этом сне совсем не нужен сюжет - он чудесен самим своим ощущением: запахом его кожи, который я вдыхаю, прижимаясь к его шее; её вкусом, когда я касаюсь её губами - не намекая на продолжение, а просто потому что невозможно удержаться; ощущением его тела, к которому я прижимаюсь - тёплого и невыразимо близкого; его руками, сгребающими меня в охапку и наполняющими уникальным ощущением безмятежного искристого жаркого счастья.


Я погружаюсь в этот сон каждый вечер, когда по досадному недоразумению засыпаю где-то далеко от него и его рук. Каждый раз я чувствую это всё так, будто только закрыла глаза, -  и снова улыбаюсь ощущению обнимающего меня тепла, густого, уверенного и бесконечно нежного, а на языке снова появляются привкусы той ночи, из которых словами объяснить можно, наверное, только кисловато-сладкий вкус шампанского.