Лакированные туфельки

Каждый раз, когда моя мама хотела подчеркнуть моё благополучное детство, она говорила о том, что в страшные послевоенные годы я, 4-5 летний ребёнок, чуть ли не единственная в Ереване носила лакированные туфельки. Прошли годы, давно уже нет рядом мамы и начали забываться её напоминания и воспоминания о прошлой жизни. И вдруг, как из тумана, выглянуло это самое прошлое и осияло сегодняшний день.

Жарким летним вечером группа людей, спасаясь от дневного зноя в прохладе гаража Жирайра в Лос-Анжелесе, за сытно накрытым столом коротала время. Мы с мужем встречались с этими людьми во второй-третий раз. Ничего о них не знали и явно были пришельцами в их среде. Волею судьбы наш сын в библиотеке случайно познакомился с их племянницей, влюбился и имел самые серьёзные намерения. Мы с мужем были скованы, неразговорчивы, чувствовали определённый дискомфорт.

Все эти люди уже более 20 лет жили в США. Они были благополучны и благоустроены. Мы же приехали лишь недавно и ещё не имели ничего. Они были из числа тех, кто в 1949 году из разных стран иммигрировали в Армению, как на свою историческую Родину. Вскоре большинство из них были разочарованы и долгие годы потом жили с мыслью о том, чтобы вновь уехать. Собственно, что и произошло в дальнейшем. Как только в Советском Союзе разрешили выезд из страны, они всеми правдами и неправдами бросились бежать. В основном все были мелкими ремесленникам. И если в СССР, где очень высоко ценилось образование, они чувствовали себя ущемлёнными, то в США, куда в основном двинулся поток эмиграции, они очень быстро нашли свою нишу. Наша семья в те годы отстранённо смотрела на эти процессы. Мы были творческой научной, интеллигенцией, потомственными аристократами. Ближайший круг наших родственников составляли учёные, чиновники высшего эшелона, артисты, художники и музыканты. Большинство имело звание докторов и кандидатов наук, преподавало в вузах, работая как в Армении, так и в Москве и т.д. Мы никогда не думали, просто не могли представить себе, что можем оказаться в эмиграции. Мы, будучи образованными людьми, много читали об этих явлениях, происходивших когда-то, с кем-то; смотрели фильмы, рассуждали на эти темы. Но всё это было вне нас. И когда мы волею судьбы оказались здесь, в США, мы были совершенно не готовы к новой жизни. Ни материально, не морально, ни организационно. Мы были на самом дне американского общества без денег, без знания языка, без профессии (т.е. умения что-то делать руками).

Вечер близился к концу, когда сидящий рядом со мной муж обратился ко мне: “Вставай госпожа Мусаелян, пора и честь знать, уже поздно.” При этих словах хозяин дома резко вскинулся. “Что ты сказал? Госпожа Мусаелян?! Как, твоя фамилия Мусаелян? Ты дочь Александра Павловича?”. Можете представить моё состояние. Я окаменела. Моего отца уже более 20 лет как не было в живых ...

В воцарившейся за столом мёртвой тишине, встав с места, Жирайр продолжал: “С 12 лет всю свою жизнь я благодарю его перед Богом.” Что же тогда произошло в конце далёких сороковых годов 20-го века? Мой отец работал директором мебельной фабрики в Ереване, когда туда пришли работать чернорабочими многие из вновь прибывших иммигрантов. Среди них был отец Жирайра. Он стал работать кочегаром. Годы были тяжёлые, голодные и страшные. Страшные в особенности потому, что ещё свирепствовали сталинские кошмары, и за малейшую провинность наказывались не только сам виновник, но и вся его семья, если не больше.

Отец мой сидел в кабинете, когда ему доложили, что сын кочегара пойман с поличным при совершении воровства на территории фабрики. Это были гвозди, которыми мальчик надеялся починить дома старую табуретку. Уже вызвали милицию. Для мальчика и его семьи это был бы конец. Мой отец быстро сориентировавшись, отменил вызов милиции, всех собравшихся разослал по местам и, вызвав отца и сына в кабинет, по-доброму поговорив с ними, отпустил. Таким образом он взял огонь на себя. Но таким образом он рисковал уже своей головой. Ведь стоило о произошедшем кому-нибудь доложить куда следует, и моему отцу пришлось бы отвечать по всей строгости за покрывательство преступления.

Прошло время. Однажды к нам в дверь постучали. На пороге стояли мужчина с мальчиком. Это были кочегар с сыном. Мама пригласила их в дом. Они смущенно топтались у порога. Мама сердечно усадила их за стол и принялась угощать. Отец Жирайра раскрыл сверток, который всё время держал в руках. Там лежала пара крошечных чёрных лакированных туфелек для меня. Это были те самые туфельки, о которых мне всегда говорила мама. Но даже тогда моя мама не знала истинное происхождение этих туфелек.

Здесь, в США, через пятьдесят с лишним лет, Жирайр при всех рассказал, что когда их семья из Бейрута иммигрировала в Армению, они, как особую ценность, привезли с собой стоптанные парадные лакированные туфли деда, которые в семье надевали лишь по самым особым случаям. Именно эти туфли они перешили для меня. Это единственное, чем могли эти люди отблагодарить моего отца за его человечность и мужество.
Имя же моего отца этой семьёй было вписано в список их святых.