Гаррис Т. 2. Гл. 20. Ги де Мопассан... Ч. 3

Кто же она, эта несравненная госпожа? Еврейка, состоятельная, лет на десять моложе Мопассана и замужем за человеком, который не простил бы ей неверность, если бы даже заподозрил ее. Влюбленным приходилось встречаться через большие промежутки времени и тайком. Десять лет спустя после смерти Мопассана она написала о нем и их любви в «Ла Гранд ревю». Из этих страниц становится очевидным, что если бы Мопассан признался ей о своем состоянии после каждой их любовной оргии, она бы не только отказалась от них, но и взялась бы его лечить и стала бы защищать. Ее привязанность к нему кажется одновременно глубокой и высокой. Она с искренним волнением пишет о его достойных свойствах: о его любви и обожании своей матери; о его доброте даже к обнаглевшим нищим; о его интересе к другим мужчинам и женщинам, особенно ко всевозможным необычным типам; о его постоянном и искреннем желании быть честным и справедливым. Конечно, она подробно рассказывает о его любви к ней и дважды приводит отрывок из его писем.

Вот один из них на французском языке, превосходное выражение смирения любви и того священного обожания, которое еще искупит жалкое существование человека на земле.

Comme je vous aimais! Et comme j;aurais voulu m;agenouiller tout a coup devant vous, m;agenouiller la, dans la poussiere, sur le bord du trottoir, et baiser vos belles mains, vos petits pieds, le bas de votre robe, les baiser en pleurant.

Его легко перевести на английский язык:

«Как я люблю тебя! Как мне хотелось броситься перед тобою на колени, там, в пыли тротуара, и целовать твои прекрасные руки, твои маленькие ножки, подол твоего платья — целовать их с горячими слезами».

В этой мадам Икс есть нечто большее. Мопассан однажды признался, что он «писатель-романтик, даже в совокуплении с любовницей». Эта женщина тонко добавляет: «Я бы скорее сказала, что он оставался любовником даже в своей романтике... О, каким замечательным любовником он был! Благодаря его гению, каждая наша встреча стала новым рождением любви. Благодаря ему я прожила такие чудесные чарующие часы, что содрогаюсь при мысли о том, чем стала бы моя жизнь, если бы я не встретила и не полюбила его. Его письма, а их было много, приходили в странные моменты, большинство из них были датированы ночными часами. Часто едва он уходил, как от него приносили письмо, такое пылкое, такое страстное, такое нежное, что я едва сдерживалась, чтобы не бежать к нему».

Вот финал одного из тех любовных писем, который, по-моему, прост и чудесен. В нем мощь чувств, возможно, самое удивительное и убедительное из известных мне выражений глубочайшей человеческой страсти.

«Несколько часов назад ты была там, в моих объятиях. Теперь я один. Но ты остаешься со мной. Все особенности твоей личности живут во мне с таким ошеломляющим единством, что мне кажется, будто вижу твой голос, вдыхаю твою красоту, слышу твой аромат... Я целую твои белые руки, и мои губы задерживаются на твоих алых губах...»

Несомненно, этот человек достиг небывалых высот в искусстве слова! Некоторые из нас всегда знали, что Мопассан был очень нежным, прирожденным любовником, если таковой когда-либо существовал, но эти золотые слова — лучшее доказательство его удивительного гения. Увы! Его падение было еще более ужасным.

В 1890 году его любовь обнаружила в Мопассане глубокую перемену. «Он живет, — пишет женщина, — в состоянии духовного катарсиса, который приносит с собою галлюцинации». В августе Мопассан написал ей из Ниццы, что не может жить без неё: «Меня беспокоят такие странные идеи, меня угнетает такая таинственная тоска, меня потрясают такие смутные ощущения, что мне хочется кричать: “Помогите, помогите!” Смутные отголоски прожитых дней то и дело мучают меня или возбуждают меня до своего рода безумия». Затем он говорит о диких сожалениях, которые испытывает «за дни, которых больше нет» (des regrets pour un temps qui jut et qui ne sera plus jamais, jamais). «У меня такое чувство, — продолжает Мопассан, — что мой конец близок и совершенно неожидан. Иди ко мне, иди!»

Именно этот призыв, этот крик крайнего отчаяния вызвал ее последний роковой визит. Снова и снова Незнакомка отмечает постоянную озабоченность его мыслью о смерти, даже в то время, когда она была наполнена ощущением его великолепного здоровья и энергии. Ближе к концу женщина заявляет, что «его разум никогда не казался потрясенным; его ощущения изменились, это правда, но не его суждения!»

Любимая всегда защищает ангела, всегда видит лучшее в своем возлюбленном, и когда все кончено безвозвратно, ее слова все еще звучат трогательно и искренне: крик сердца о золотых днях: «Дней, которых больше нет! Всего два года назад он был полон жизни и сил, а я была молода и влюблена в него. О, печальные, болезненные годы, которые я прожила с тех пор».

Думаю, никто не станет отрицать, что, если бы Мопассан сказал этой женщине правду, она помогла бы ему проявить самообладание. Незнакомка ни разу не остановилась в своем рассказе на физической стороне их привязанности. Она вспоминает радости общения с ним, восторги их духовной близости. Всегда, когда он звал, она приходила.

Судьба Мопассана не требует сожаления, ибо его предупреждали снова и снова. Даже мы, смертные, едва ли можем жаловаться на те катастрофы, которые неожиданны, которые трудно, а порой и невозможно, предвидеть. Кстати, камердинер Мопассана Франсуа предупреждал его о том же.

За три или четыре года до катастрофы Мопассан знал, что путь чувственного наслаждения приведет его к безумию и безвременной смерти. Он мог проследить развитие своей болезни в теле и уме от «Орли», в самом начале, до последней его новеллы «Кто знает?» с ее нечестивым ужасом. Даже в собственном творчестве Мопассан предупреждал сам себя пятьюдесятью различными способами.

Сначала совокупления вызывали у Ги приступы частичной слепоты, затем последовали острые невралгические боли и приступы бессонницы. В то время Мопассан описывал приходившие к нему ужасающие страхи. Тогда болезнь еще можно было излечить отдыхом и диетой, ваннами и фрикциями16, и, прежде всего, постоянной сменой обстановки. Затем наступила отчаянная длительная депрессия, прерывавшаяся случайными экзальтациями и возбуждениями. Еще позже пришли приступы галлюцинаций, во время которых разум творца блуждал в неведомых мирах, о которых он вспоминал впоследствии с унижением и стыдом. И всегда, всегда тогда присутствовала неописуемая душевная агония, которую единственную он признавал недугом. Наконец, Мопассан потерял контроль над собственными руками и ногами, увидел призраков на шоссе и был в ужасе от видений, которые свидетельствовали ему о приближавшемся безумии. Тогда Ги решил покончить с собой, если страдания станут невыносимыми.
________________________
16 Фрикция (от лат. frictio — «трение») — возвратно-поступательное движение, совершаемое половым членом во время полового акта.

И все же он снова и снова стремился к роковым ласкам возлюбленной. Возможно, сифилис ослабил его моральные устои. Многие из нас в возрасте от сорока до пятидесяти лет пришли к нервному срыву, излечивались решительным воздержанием, физическими  упражнениями и сменой обстановки. Но таким был молодой Мопассан, путешествовавший в лодке по Сене, беспечный весельчак в обществе многочисленных Мими и Мюзетт, развлекавшихся в его обществе.

Я уже писал, что такой гений, как Шекспир, никогда бы не реализовался, если бы не подарок лорда Саутгемптона17 в тысячу фунтов. Без этого дара мы никогда не увидели бы Гамлета или Лира, Макбета или героев «Бури». Требуются чудо гения и необычайная физическая сила в придачу, чтобы француз достиг здоровой старости, как это случилось с Виктором Гюго, который и в семьдесят лет писал об искусстве и радости быть человеком. Но Мопассан, как и Шекспир, был первым и последним любовником, а это самое тяжелое из всех препятствий на пути к долголетию.
_________________________
17 Генри Ризли, 3-й граф Саутгемптон (1573—1624) — английский аристократ, один из покровителей У. Шекспира; предполагаемый адресат его сонетов.

Его камердинер Франсуа рассказал нам больше правды о последней стадии болезни Мопассана, чем кто-либо другой. Он сразу заметил, что возлюбленной Ги была очень красивая и изящно одетая женщина. «C;est une bourgeoise du plus grand chic; elle a tout a fait le genre de ces grandes dames qui ont ete elevees soil aux Oiseaux, soit au Sacre-Coeur. Elle en a garde les bonnes et rigides manieres». (Она — женщина величайшего достоинства, идеальный тип благородной дамы, воспитанной в каком-нибудь знаменитом монастыре, таком как Сакре-Кёр18. У нее есть и очарование манер, и высокородная отчужденность.)
_________________________
18 Монастырь Святого Сердца — женский римско-католический монастырь, существовавший во Львове в 1844—1944 гг.

Когда Франсуа увидел, как повлияла ее близость на его хозяина, которого он искренне любил, слуга возненавидел эту даму и стал страшиться ее визитов. Снова и снова он испытывал искушение сказать «вампирше» (как он прозвал Незнакомку), держаться подальше от Мопассана.

20 сентября 1891 года, около двух часов дня, он услышал колокольчик. В дверях стояла женщина, «которая уже причинила моему хозяину столько вреда. Она как всегда, не говоря ни слова, прошла мимо меня с бесстрастным мраморным лицом». После катастрофы слуга будет сожалеть, что не сказал ей тогда о ее злом роке, не захлопнул дверь перед нею. Франсуа не знал, что в августе Мопассан написал незнакомке, умолял ее приехать… Жалкое последнее обращение, которое я уже цитировал. «Вечером Мопассан казался сломленным и не говорил о ее визите. Несмотря на постоянную заботу, хозяин не выздоровел и через месяц. В начале ноября он выехал из Парижа в Канны, в Шале де л;Изер».

Мопассан все еще страдал от надорванных нервов. Недомогание его было очевидным. 5 декабря он написал своему адвокату: «Я так болен. Боюсь, что не проживу более нескольких дней». Каждые два-три дня он отправлялся в Ниццу на обед с матерью на вилле «Равенель». Еду готовил им Франсуа, потому что только он точно знал, как готовить, чтобы его хозяин не получил несварение желудка в очередной раз. 24 декабря Мопассан нанес матери долгий визит и пообещал провести с нею Рождество — ему вроде бы становилось все лучше и лучше. Больше всего на свете ему хотелось снова взяться за работу и закончить начатый им перевод романа Тургенева. Ги умолял мать прочитать все романы Тургенева и прислать ему отзывы — по одной-две страницы о каждом. Она обещала, что прочтет.

Но на Рождество Мопассан не поехал к ней! Две дамы, две сестры — одна замужняя, другая незамужняя — навестили его в тот день, он уехал с ними и провел день на острове Святой Маргариты в заливе Канн. Мы все знаем, кем была замужняя женщина. Франсуа ничего не говорит нам об этом изменении плана. Он записал, что во второй половине дня 26-го Мопассан отправился прогуляться до Грасса, но вернулся через десять минут. Франсуа как раз переодевался, когда Мопассан громко, властно окликнул его и заявил, что «он встретил на дороге тень, призрака!». «Очевидно, так оно и было, — продолжает Франсуа. — Мопассан стал жертвой галлюцинации и испугался, хотя и не признался в этом».

«27-го числа за завтраком он слегка закашлялся и со всей серьезностью заявил, что проглотил кусочек подошвы, и она попала в его легкие. Он может умереть от этого!» В тот день Ги снова написал своему адвокату, что «он продвигается от плохого к худшему и верит, что через пару дней умрет». Во второй половине дня, выходя под парусом на своей яхте, матрос Раймонд заметил, что Мопассан не может как следует поднять ногу, чтобы преодолеть борт: то он ставил ее слишком высоко, то слишком низко. Франсуа и прежде уже замечал у хозяина такой симптом паралитической слабости.

1-го января Мопассан не смог самостоятельно побриться и сказал Франсуа, что у него перед глазами какой-то туман. Но за завтраком он съел два яйца, выпил чаю и, почувствовав себя лучше, отправился в Ниццу, так как в противном случае «моя мать подумает, что я очень болен». Франсуа сопровождал хозяина.

Любопытно, что сообщения о событиях этого последнего дня сильно разнятся. Мать Мопассана утверждала, что они проговорили весь день, и что она не заметила в нем ничего ненормального, кроме какой-то экзальтированности или сдержанного возбуждения. В середине ужина тет-а-тет Ги стал  громко говорить, орать. «Несмотря на мои мольбы, мои слезы, вместо того, чтобы остаться на ночь на вилле, Ги решил вернуться в Канны. Я умоляла его остаться, — пишет мадам Мопассан, — упала перед ним на колени, несмотря на слабость моих старых костей. Он все равно поступил так, как решил (il suivait sa vision). Я видела, как он исчез в ночи, взволнованный, безумный, с блуждающим взором, идущий не знаю куда, мое бедное дитя. (Et je vis s;enfoncer dans la nuit... exalte, fou, divaguante, allant je ne sais ou, mon pauvre enfant). Большая часть этого рассказа неточна, является вымыслом престарелой дамы, а не фактом.

Франсуа описывает более близкий к правде ход событий. Он приготовил Мопассанам завтрак, на котором присутствовали, кроме матери писателя, жена его брата, его племянница и его тетя (мадам де Арнуа), которую Ги очень любил. В четыре часа за ними всеми приехала карета. По дороге на станцию они купили белого винограда, считавшегося лечебным. Вернувшись домой, Мопассан переоделся, надел шелковую рубашку, поужинал куриным крылышком, цикорием и рисовым суфле со сливками, приправленными ванилью, выпил полтора стакана минеральной воды. Чуть позже Мопассан пожаловался на боли в спине. Франсуа растер его мазью, дал чашку завара ромашки, и в половине двенадцатого Мопассан лег спать. Франсуа же сел в кресло в соседней комнате и подождал, когда хозяин заснет. В половине первого камердинер пошел к себе в спальню, но оставил дверь открытой. Через минуту в саду раздался звонок — принесли срочную телеграмму. Франсуа застал Мопассана спящим с полуоткрытым ртом и вернулась в постель, не разбудив Ги. «Было около двух пятнадцати, когда я услышал шум. Я выбежал и увидел на лестнице Мопассана с порезанными лицом и горлом.

— Посмотри, что я наделал, Франсуа, — пробормотал хозяин. — Я перерезал себе горло, это чистое безумие!»

Франсуа позвал на помощь Раймона, крепкого моряка, затем послал за доктором и помог надеть на бедного безумца смирительную рубашку.

В моем первом очерке о Мопассане, опубликованном в первом томе книги «Современные портреты», я описал ход событий более основательно. В начале января 1892 года, как только стало известно о случившейся трагедии, и весь мир говорил лишь о том, что бедняга Мопассан сошел с ума, я помчался в отель в Антибе. В Ницце по рассказам очевидцев мне удалось воссоздать историю происходившего во время и после 1-го января на вилле матери Мопассана.

Во время завтрака речь Ги уже была бессвязной, что оправдывало страхи и тревоги его матери. После завтрака Мопассан расположился на маленькой уютной терраске — она выходила прямо на море. Я цитирую здесь то, что написал в то время. Там Мопассан, урывками осознавая, что сходит с ума, отчаянно боролся за контроль над своей речью, отвечая на случайные реплики гостей. При этом от перенапряжения и страха он покрылся холодном потом. Ги с ужасом чувствовал, как руль сознания ускользает из его рук. Он пытался вернуться к здравомыслию, отвечал невпопад, но помутнение рассудка брало свое. И тогда бедняга понял, что уже никогда не будет снова в здравом уме! Что уже навсегда сумасшедший! Все его усилия оказались напрасными — Мопассан был бессилен удержаться на скале рассудка, он соскальзывал, соскальзывал вниз, несмотря на кровоточащие пальцы, падал, падал... В аду нет такого ужаса! Там, в этой пыточной камере минутного осознания своего бессилия перед вечностью, он заплатил все долги. Бедное, преследуемое роком существо с дикими умоляющими глазами, задыхающееся в тисках самого отвратительного призрака, который захватывает человека...

Ги вернулся в Канны поездом, и в два часа ночи Франсуа услышал, как он звонит. Камердинер поспешил к постели Мопассана и обнаружил, что хозяин истекает кровью и безумно кричит:

— Encore un homme au rancart! au rancart! (Еще один человек на куче пыли).

Конечно, эта фраза принадлежит Мопассану, и замечание, которое Франсуа вкладывает в уста хозяина: — Это чистый случай безумия, — всего лишь его собственное более позднее подведение итогов случившегося. «Еще один человек на куче пыли», — таков отчаянный крик души Мопассана.

Впоследствии выяснилось, что Мопассан пытался застрелиться из револьвера, но Франсуа втихую заранее вынул патроны. Ги пришлось отказаться от револьвера. Он взял что-то вроде ножа для разрезания бумаги, неглубоко порезал себя, причем лицо повредил больше, чем горло.

Доктор уложил Мопассана в постель, и больной заснул. Присматривали за ним Франсуа и Раймонд. Утром они получили телеграмму от еврейки, «вампирши», как прозвал ее Франсуа. Впоследствии камердинер долго рассуждал, не эта ли телеграмма, которую Мопассан никогда не видел и не читал, сыграла роковую роль в его безумии.

В течение нескольких дней Ги стало совсем худо. Тогда его увезли в Париж и поместили в приют доктора Бланша19, где Мопассан все больше и больше превращался в животное. Умер он полтора года спустя, 3 июля 1893 года.
______________________________
19 Антуан Эмиль Бланш (1820—1893) — известный французский психиатр, управлявший клиникой Пасси в отеле в Ламбале. В клинике лечились многие знаменитости своего времени.

История жизни и трагический конец Мопассана полны уроков для всех творческих людей. Главный из них — любой талант, данный нам свыше, является препятствием и опасностью в земной жизни. О Байроне говорили (и, несомненно, это также верно и относительно Мопассана), что он «проснулся однажды утром и обнаружил, что знаменит». Опубликовав «Пышку», Мопассан в один прекрасный день оказался в числе величайших мастеров рассказа. Его со всех сторон восхваляли как безупречного художника. Едва ли стоит удивляться тому, что впоследствии он пренебрег самокритикой и почти никогда не улучшал свое мастерство, которое показал в этой ранней новелле. За следующие десять лет Ги написал более двухсот новелл, но, возможно, ни одна из них не демонстрирует более тонкого мастерства.

Опять же, Мопассан был одарен необычайной мужской силой. Следствием этого стало то, что он заболел сифилисом, даже не достигнув совершеннолетия, и довел себя до безвременной кончины, потому что был полон решимости показать свое мастерство любовника.

Когда мы, художники и любители, узнаем, что самые мощные двигатели требуют самых сильных тормозов? Не знаю. Но как я тогда смею судить Мопассана? Всякая критика неуместна, когда я думаю о личном обаянии Ги. О радости в его глазах, когда мы встречались; о пожатии его руки; об увлекательных беседах с ним по вечерам; о незабвенном блеске его глаз, когда рождалась новая мысль; о тысячах восторгов его живого, ясного ума… Ах, мой друг, мой дорогой, дорогой друг! Он ушел навсегда! Парень, поглощенный и затерянный в смутных просторах несотворенной ночи. Потерян навсегда!

Я перечитал его последнее издание: оно начинается выдающимся шедевром — новеллой «Бесполезная красота», заканчивается новеллами «Дело о разводе» и «Кто знает?». Сегодня «Дело о разводе» видится мне более характерным и более ужасным, чем «Кто знает?» с ее более глубокими смыслами, словами, вырванными из души великого любовника — обожателя женщин и красоты цветов. Его страстная любовь к орхидее с ее изящными розовыми лепестками и пестиками из слоновой кости, источающими пьянящий аромат, гораздо более сильный и сладкий, чем тело любой женщины. И он смотрел, как увядает цветок, увядает и умирает, теряя свою прелесть, и вместо соблазнительного аромата остается отвратительный запах разложения.