Глава четвертая,

в которой Ада отправляется в сад и узнает, что все гусеницы превращаются в бабочек

Утро началось с того, что Аду вновь наказали. Мама была очень недовольна тем, что ей не были возвращены все ее банки и баночки. Ада совсем забыла о них, ведь она была так огорчена и вдобавок всю ночь размышляла над словами Беса. Ей даже во сне приснились его голубые глаза, точно такие же, как у котенка Шинигами. О Шинигами ее родители могли говорить бесконечно. Это был их второй ребенок, и иногда Аде казалось, что они любят его гораздо больше, чем ее, Аду. Еду ему готовили отдельно в маленьких кастрюльках, потом перекладывали ее в столь же маленькие мисочки и ставили на верхнюю полку в холодильнике. Ему покупали специальные консервы для котят. У него был свой собственный уголок с пледом, где он спал. И собственное полотенце, которым его вытирали после мытья. А мыли его в маленьком тазике маленькой губкой.

В общем-то, Ада недолюбливала своего конкурента: родители, всегда такие занятые, тратили на него время, которое могли бы провести с ней. Но девочка чаще всего оставалась одна. Она вольна была делать, что хотела, и делала это. Просто иногда она готова была отдать часть своей свободы на внимание к своей персоне. Впрочем, чаще всего Аду устраивало существующее положение вещей. Вот и сегодня она отправилась по своим делам в примыкающий к дому сад. В общем-то, земельный участок, на котором некогда возвели дом, предназначался для огорода, но огорода при доме (если не считать нескольких чахлых кустиков земляники и грядки с зеленью) не было. Весь участок был покрыт ровно подстриженной зеленой луговой травкой. В тех местах, где стояли плодовые деревья: яблони, груши, вишни, сливы — кроны образовывали густую тень. Между двумя яблонями родители устроили Аде качели. Часто-часто взмывала она на них к облакам. Иногда на качелях качалась и мама Ады — она говорила, что всю жизнь мечтала о качелях, но так их и не получила. Редкие же визиты в парк не могли удовлетворить ее желания быть ближе к небесам и дальше от земли. Ада вполне разделяла мнение своей мамы по поводу этого несложного механизма для развлечений: вроде бы, два столба, вкопанных в землю, веревка и дощечка на ней не могли претендовать на сложность в конструировании, но гением был тот человек, кто это приспособление ввел в обиход.

Качели были лишь одним из милых сердцу девочки занятий, доступных ей в саду. Здесь она могла наблюдать за птицами, насекомыми, ящерицами и даже ужами. Дом, стоящий на краю леса, казалось, был неотделим от его фауны. Девочка даже видела живых ежей, которые, свернувшись клубком на ладонях отца, показывали ей свои колючие, длинные иглы.

В свободные минуты мама рассказывала девочке о лисах, тех рыжих плутовках, таких красивых в сказках и в жизни похожих на собак, которые водятся в их лесу. Мама говорила, что видела лис дважды. Один раз бурая лиса забежала в дом, преследуемая собакой. Другая встреча произошла в чаще леса, когда мама, тогда еще маленькая девочка, каталась на коньках на покрытом льдом лесном озерке.

Конечно, их сад был местом жительства меньших по размеру хищников, главным из которых был котенок Шинигам. Главный интерес вызывали у него бабочки и жуки. Он долго выслеживал их, сидя в траве, а потом потешно подпрыгивал в воздух, сбивал летящее насекомое передними лапами, и начинал с ним играть. Когда же игра надоедала ему, он сминал пестрые крылья бабочек и их хрупкие тельца становились добычей его острых белых зубов. Ада часто наблюдала за охотой котенка и всегда жалела красивых любительниц пыльцы, с виду таких беззаботных и невинных. Но однажды на ее глазах мама похвалила котенка, только что уничтожившего белую капустницу.

— Мама, почему ты рада тому, что бабочка умерла? — удивилась девочка.
— Знаешь, милая, что бабочки родят гусениц, которые вредят урожаю? — серьезно переспросила мама и показала ей толстого огромного червя белого цвета, которого она только что сняла с листа яблони.

Девочка долго рассматривала мерзкое существо и никак не могла взять в толк, почему такое красивое создание рождает таких ужасных детей.
— Мама, а что бабочки всегда выводят такое уродливое потомство?
— К сожалению, да, котенок. Но об этом тебе расскажут позже, в школе. Пока же тебе просто нужно знать, что все бабочки — матери таких скользких вредных червей и потому не стоит мешать Шинигами играть с ними по-своему.
— Если бы я была на месте бабочек, я бы лучше никогда не заводила детей, — ответила Ада, — по-моему, если они так безобразны, их нужно прятать от глаз других.
— Я с тобой совершенно согласна, девочка, но ведь эти слизни потом становятся такими же прекрасными бабочками, как их родители, — ответила мама.
— Неужели? Но как это возможно? Объясни! — требовательно заявила девочка.
— Я не сильна в биологии, но могу попробовать. Принеси мне, пожалуйста, карандаш и блокнот для рисования, чтобы я могла сопроводить свой рассказ рисунками.

Девочка кивнула и пошла в дом, чтобы тотчас вернуться с указанными предметами. Она протянула карандаш и блокнот маме и села с ней рядом на траве в тени деревьев.
— Смотри, дорогая, — сказала мама и нарисовала бабочку с распахнутыми крыльями. — Это бабочка, такая, которую ты только и привыкла видеть. Когда приходит пора ей обзавестись детьми, она откладывает яйца…
— Как курица?
— Почти, — и мама нарисовала пирамидку, состоящую из нескольких шариков. — Потом из этих яиц вылупляется гусеница, — на рисунке возник толстый червяк с большими глазами и коротким телом.
— Такого ты мне показала сегодня, но по-настоящему он гораздо страшнее, — подтвердила девочка.
— Да-да. А потом гусеница, повредив некоторое количество зеленых побегов, годных ей в пищу, заворачивается в кокон и становится куколкой. —  Мама нарисовала спеленатую гусеницу, и она вышла у нее так смешно, что девочка прыснула от смеха:
— Такой смешной была я на детских фотографиях! А ты на них красила глаза темными тенями.
— Ох, — вздохнула мама, — вспоминая первые месяцы бессонных ночей и мокрых пеленок.
— Разве гусениц тоже нужно пеленать?
— Пеленки гусениц, их кокон, служат для того, чтобы защищать гусеницу в момент ее превращения в прекрасную бабочку. Метаморфозы продолжаются некоторое время, и потом из кокона выходит взрослое насекомое.
— А что такое мета-морфозы? — старательно выговаривая каждую букву, произнесла девочка.
— Это изменения, которые происходят с кем-то.
— Угу, — кивнула Ада, разглядывая сидящего перед ней черного жука. — А жуки тоже заворачиваются в пеленки?
— По-моему, жуки справляются без них. Но точно я не знаю, я же не специалист по жукам, — и она улыбнулась и погладила Аду по волосам.
— Я пойду расскажу в доме об этом, — девочка развернулась и побежала к крыльцу, чтобы потом скрыться за дверями. Мама удивленно приподняла бровь, но вспомнила, как сама была маленькой девочкой, и не стала задавать вопросов своей дочери о том, каким жителям дома Ада хочет доверить свой секрет.

Между тем Ада уже барабанила в дверь чулана, чтоб поговорить с Лулу и Бо. Наверняка, они многое могут добавить ей о мета-морфозах бабочек. Стучать пришлось так долго, что под конец девочка опустилась на пол и только тихонько с одинаковыми интервалами ударяла в дверь кулачком. Наконец она услышала хмурое покашливание за дверью.
— Кто стучит к нам  в такое неудобное время?

По сварливому тону Ада поняла, что ответил ей Бо.
— Это Ада. Я бы хотела немножечко поговорить с вами и Лулу. Можно?

Бо немного помолчал, а после спросил:
— А ты по-прежнему не можешь войти в чулан сама? Нам с Лулу крайне нежелательно покидать наше место жительства в дневное время.

Девочка дернула на себя ручку двери и поняла, что та не заперта.
— Теперь я правда могу войти сама, — ответила она и вошла. После яркого света ей снова показалось, что она ничегошеньки не видит. Но на этот раз Ада знала, что через какое-то время глаза привыкнут к темноте и она разглядит своих знакомых.
— Это очень хорошо, — пробубнил Бо, — потому что ходить туда-сюда — такое хлопотное дело, оно отнимает массу сил и времени… Времени у меня много, да, — посмаковав свое утверждение, паук продолжил, — однако все равно не хочется тратить его на пустое.
— Разве вы считаете, что новое может быть пустым? — спросила девочка, искренне удивившись, — она-то всегда любила все новое.
— Конечно, может. Ведь как еще объяснить существование моды, которая так быстро сменяется. Когда-то, когда я был совсем крошкой, моя мама носила шляпки с вуалькой, а паутину плели ровными концентрическими кругами от центра. А теперь все поменялось, — с грустью продолжил он, — молодые паучихи норовят подражать мухам и мечтают о крыльях, а паутины плетутся все хуже и хуже. Вот почему я так люблю свою темную кладовую и, по правде говоря, не поддерживаю общения со своими многочисленными родственниками, селящимися в самых неподходящих местах, вроде кухни или спальни. Считаю это дурным тоном!
— А когда вы были маленьким паучишкой, мама тоже пеленала вас? — перебила его Ада. — Знаете, ведь и меня, и бабочек мамы пеленали…
— Чтобы знать это наверняка, я должен быть паучихой, — резко ответил Бо. — Я занимаюсь совсем другими делами, и ваши женские штучки меня не касаются. Поговори лучше с Лулу, а то она что-то необычно тихо себя ведет.

«И то верно», — подумала Ада. Она не привыкла, чтобы мышь так долго воздерживалась от вступления в беседу, поэтому окликнула ее:
— Лулу! Я хотела бы тебе кое-что рассказать, очень-очень интересное! —  невольно подражая мышиной манере говорить, продолжала она. — Покажись, пожалуйста!

Зашуршал пучок лука, и Лулу нехотя отозвалась:
— Что вам нужно от меня? — голос ее был необычно томен и тих.
— Лулу, мама рассказала мне сегодня, что бабочки и гусеницы — одно и то же. Ты знала?
— Как ты сказала? — переспросила мышь заинтересованно. — Видно стало, что ее прежний тон был только позой. — Расскажи-расскажи мне подробнее обо всем, — как прежде, защебетала она.

Ада расправила складки голубого платья и вынула из кармашка свернутый лист бумаги — пособие по изучению метаморфоз бабочек. Девочка разложила перед Лулу листок и приказала ей приготовить все внимание для того, чтобы можно было начать урок. Лулу кружила у девочки за плечом, заглядывая в лист. Жуткая гримаска на ее мордочке мало походила на выражение усидчивости и усердия, но летучая мышь представляла их себе именно так. Тоном учительницы Ада начала медленно вводить расправившую уши ученицу в курс дела:

— На первом рисунке ты видишь бабочку. Бабочка складывает в кучку своих деток, — Ада указывает прутиком на второй рисунок с пирамидкой, сложенной из шариков. — Потом детки вылупляются, но это не красивые птенчики, а ужасные черви, — здесь она помещает прутик у изображения гусеницы. — Мама-бабочка очень пугается своих детей и убегает. А гусеница между тем ест, ест и ест. Наверное, она ест до тех пор, пока все не съедает, и тогда ей остается только отправиться спать. Когда гусеница засыпает, к ней возвращается мама-бабочка и пеленает ее. Теперь ее ребенок надежно защищен и готов к мета-морфозам...
— Мета?.. — переспросила Лулу.
— морфозам, — не предполагающим дискуссий голосом отрезала Ада.
— Буду знать, — пробубнила под нос летучая мышь. — Как мне жаль-жаль-жаль, что у меня нет собственной записной книжки, я могла бы писать в ней самые разные вещи, одна интереснее другой. Я бы могла записать свои мемуары, и ими зачитывалась бы вся... — Лулу задумалась, не зная высших областей, чем собственный сад, ведь она никогда не улетала далеко от дома, по правде говоря, она была ужасной трусихой.
— Округа? — подсказала Ада.
— Наверное... А что такое «округа»? — спросила Лулу.
— Это те, кто находится рядом, со всех сторон, вокруг, — подбирала слова для объяснения девочка.

Тут в беседу ввязался Бо, он больше не мог терпеть хвастовства своей соседки:
— Книжку ей подавай! Ты не умеешь трех слов подряд сказать так, чтобы хотя бы два из них не повторяли  друг друга, а туда же — писательница, мемуаристка! Тьфу! — поморщился старый паук. — Тебе жизни научиться вначале, опыта набраться, перестать восторгаться и взвизгивать по любому поводу, а потом уже говорить о собственных талантах во всеуслышание...
— Потом будет поздно, — резко прервала его Лулу. Иногда она говорила удивительно афористично и верно.

Между тем Ада уже начала теребить подол платья, так ей хотелось продолжить урок:
— Вы можете ругаться когда-нибудь в другое время? Я была бы вам очень благодарна, если бы вы выслушали меня до конца!

Лулу и Бо посмотрели друг на друга с неудовольствием, но пререкаться прекратили.
— Итак, гусеница превращается в бабочку, красивую бабочку, вы понимаете?! И улетает.
— Как и все?! — воскликнула мышка. — А прекрасный принц? А чудовище?
— Но это все, что рассказала мне мама. Ведь это была не сказка, а Би-о-ло-гия. Или что-то в этом роде, — заключила девочка.
— А что твоя биородия думает по поводу летучих мышей? — спросила Лулу.
— Я не знаю, что уважаемая Биология думает по вашему поводу, но я обязательно ее спрошу, если встречу. Мама сказала, что я встречу ее в школе. А что ты сама думаешь о мышках, Лу?
— Когда я была крошкой, мама говорила мне, что нашла меня в скорлупке от ореха. Не знаю, правда это была или нет. Во всяком случае, узнай у бимефодии, ладно? Я смогу рассказать другим летучим мышкам все-все-все и они будут считать меня умной.
— Умной... — процедил бы паук сквозь зубы, если бы они у него, конечно, были. — Скажи спасибо, что в тебя не кидают дохлыми жуками за твое красноречие!

Эти слова были последними, которые услышала девочка, так как она наскоро махнула жителям чулана рукой и убежала.