Ансамбль Поющие берёзы

В самодеятельном вокальном ансамбле «Поющие берёзы» состояли одиннадцать ядрёных голосистых женщин самого что ни на есть боевого возраста. Руководил ими музыкальный вождь – баянист Кузьмич.

Дамочки из «Поющих берёз» были даже не кровь с молоком, а самогон с текилой. В неформальной обстановке они именовали свой коллектив «Идущие к склерозу». Ансамбль был тепло любим публикой и получал почётные грамоты за вклад в искусство.

Но однажды Кузьмич скоропостижно переехал жить в другой город по семейным обстоятельствам. Творческий коллектив оказался обезглавлен, девчата заскучали. Какой вокальный ансамбль без аккомпаниатора?

Спасая положение, директор ДК чудом нашёл через друзей музыканта-виртуоза. Не простого, а с высшим музыкальным образованием! Звали виртуоза Антон Борисыч Ручейков – нестарый ещё мужчина интеллигентного вида.

Довольный директор представил женщинам нового руководителя и сказал:

- Отставить хандру, лапоньки мои! Вот вам баянист Антон Борисыч. Играет на чём угодно, имеет уникальный слух и знает кучу разных нот! Любите его как родного папу…

- А спать как с родным мужем – можно? – спросила языкастая солистка Ведрова.

Женский ансамбль захихикал, новенький культурный Ручейков покрылся пунцовыми пятнами.

- Тихо мне! – прикрикнул директор. – Всем бояться и слушаться Антона Борисыча. Это приказ. Знакомьтесь и репетируйте!

Смущённый виртуоз Ручейков попросил женщин что-нибудь спеть. Ядрёные дамы гаркнули удалых «Коробейников» так, что с потолка посыпались штукатурка и монтажёры-осветители. Каждая старалась поразить руководителя своими вокальными данными и прочим телесным материалом.

«Берёзки» пели задорно и оглушительно, активно шевелили бюстами и виляли бёдрами, но вид у Ручейкова становился всё удручённее. На первой минуте он сморщился. На второй – зажал руками уши. А на третьей завопил:

- Хватит! Человеку с уникальным слухом слышать такое невыносимо! Что это за хор? Будто во флягу напихали бродячих кошек и пустили катиться с горы…

- Подумаешь, какая пюпитра проволошная! – обиделись румяные певуньи. – А старина Кузьмич нас всегда хвалил! Говорил: «Бойчее, зазнобы, дай огня!»

- Странно, - сказал Ручейков. – Какое музыкальное училище оканчивал ваш Кузьмич?

- Самое никакое, - пояснила бровастая Судакова. – Он сварщиком всю жизнь химичил, но на гармошке жёг – ох ты мне! Закачаесся и сама пред ним разденесся от избытка ренессанса!

- Подыграл бы нам, коли виртуоз, – сказала солистка Солнцева. – Мы бы жарче, голосисте пели-то. Нажми на клавиши, Борисыч.

Осмотрев баян Кузьмича, Ручейков пришёл в ужас.

- Как он на нём играл? – пробормотал он. – Меха в заплатах, трёх клавиш не хватает, лады расстроены…

- Гармонь заслуженная! – согласились «берёзки». – Мы её и рвали, и окурки тушили, и брагу в неё проливали, и Кузьмичу на башку надевали – а ей хоть бы хны.

- На нём нельзя играть! – взвыл культурный Ручейков вместе с уникальным слухом. – Не инструмент, а шарманка папы Карло!

- А Кузьмичу до лампочки, он не хуже Маккартни заворачивал, - пояснили певицы. – Душой играл мужик! Всех в жюри плакать заставлял! И нас за задницы щипал на репетициях! А ты с нами уже пять минут знаком и даже не намекнул, которая из нас тебе больше нравится!

Ручейков пробормотал, что предшественник оставил ему тяжёлое наследие – рваный баян и одиннадцать тёток, ревущих кто во что горазд.

- Кто умеет читать ноты с листа? – закричал он. – Адажио, либретто и малая терция в тональности ля-мозоль. Есть хоть одна грамотная? Покажись!

- Я умею! – сказала Ведрова. – Дай ноты, прочту с листа как с куста! Итак… сначала идёт закорючка с хвостиком, за ней закорючка с двумя хвостиками и ещё вот такая прикольная хрень…

- Великолепно, - образованный Ручейков чуть не плакал. – Как вы двадцать лет выступали и получали грамоты, не зная ни до-диезу, ни фа-наркозу? Кем вы поёте, Ведрова? Первым сопрано?

- Чаво? – нахмурилась Ведрова. – Я ротом пою, Мендельсон надкушенный! А сопрана у меня не первого, а четвёртого размеру, али не видишь? Может, тебе потрогать дать?

И бодро тряхнула внушительными буферами шириной с рояль.

Репетиция сорвалась. Опечаленный виртуоз Ручейков убежал жаловаться директору.

- Вы подсунули мне не ансамбль, а необъезженный табун! – кричал он. – Мой уникальный слух нервно курит в тамбуре. Баян – дерьмо! Нот не знают! Не отличают меццо-форте от аборта, а транкуилло – от… другого нехорошего слова.

- Я их тоже не отличаю, - сказал по секрету директор. – Но жена после получки иногда зовёт меня этим самым… транкуиллом.

- А ещё они обзывают меня «виртуоз – в мозгу понос»! Во время выступления ваши, извиняюсь за выражение, мадонны задирают подолы и показывают мне ляжки! И шлют туманные намёки, не имеющие отношения к музыке!

- Барышни вам понравиться хотят! – рассмеялся директор. – Что вы хотели от самодеятельности, мсье Ручейков? Они обычные ткачихи, поварихи, продавщицы… а оперные теноры к нам заниматься не ходют. Лишь бы орали девки – и слава богу!

Ручейков сник. В консерватории их не учили работать с поварами, ткачихами и раздрызганным баяном. Это было серьёзное упущение со стороны преподавателей.

- Я, конечно, попытаюсь… - сказал он неуверенно. – Баян из дома принесу. Возможно, если приложить усилия, то годика через три-четыре…

- Какие три-четыре годика? – опешил директор. – Милый мой, как-то форсируйте события, у нас Новый год на носу! Кузьмич с этой шайкой за полдня любую программу под ключ выдавал! И все жюри рыдали, а публика неистовствовала!

Растерянный Ручейков позвонил уехавшему Кузьмичу и спросил совета – как тот управлялся с одиннадцатью боевыми женщинами, бесконечно далёкими от вокального искусства, от адажио и малых терций?

- Встрял ты, паря. Ишь чего консерватория с людьми делает, - посочувствовал Кузьмич. – А я с ними по-простому. Крикнул с порога: «А ну, пуговки, в две шеренги становись!» Подмигнул, баян показал – они уже поют и рады!

- Но в какой тональности поют?

- Да по-всякому. Ежели, допустим, Ведрову за бок щипнуть – она тональность «хрен мажор» выдаёт. А если Солнцевой ляжку прихватишь – она в «блин миноре» визжать начинает. Так и регулируешь их потихоньку…

- Это же не по науке! – закричал образованный мэтр. – От такого пения Мусоргский в гробу бы перевернулся!

- А людям не надо по науке, - мудро сказал Кузьмич. – Людям надо чтобы в кайф, понял? Чтобы девчата голосили и давали огня. А твоего Мусоргского они и в Ю-тубе послушают, кому охота.

Антон Борисыч Ручейков всю ночь мучился сомнениями. На следующий вечер он пришёл в ДК с баяном на плече. «Поющие берёзки» ждали, что скажет их новый строгий руководитель. Небось опять с терциями да минорами пристанет, хлыщ дипломированный?

- Ну что, пуговки? – Ручейков развернул меха. – В две шеренги становись! Поём «Коробейников». Солистка Ведрова, дайте тональность «ля».

И с опаской ущипнул Ведрову пониже спины.

- Урр-ррля! – закричала та. – Погнали искусство в массы! Дело Кузьмича не умрёт!

И коллектив запел так душевно, что люди на улице останавливались.


(использована иллюстрация из открытого доступа)