Кто разберётся с нестроениями в Церкви земной

6 декабря в зале собраний Дома Союза писателей России состоялось празднование десятилетия «Русского Собрания». С докладом на тему взаимоотношений Церкви и Государства выступил доктор юридических наук, доцент Алексей Михайлович Величко.

Доклад вызвал живое обсуждение.

Несмотря на то что я с большой осторожностью отношусь к демонстрируемому некоторыми соратниками сверхлоялизму по отношению к государству как к таковому, с некоторыми мыслями, прозвучавшими во время обсуждения, на мой взгляд, невозможно не согласиться.

Для начала позволю себе поделиться некоторыми воспоминаниями из своей молодости.

В пору неофитства я был, как и подавляющее большинство русских православных людей, убежденным славянофилом. И славянофильство проявлялось в числе прочего в неприятии фигуры императора Петра Алексеевича в частности, и Синодального периода в истории Церкви в целом.

В моём сознании тогда существовала нехитрая диспозиция: есть уклад Святой Руси, олицетворением которого являются свв. Петр и Феврония; и есть бесчинства «Всепьянейших соборов» – своего рода предтеч гей-парадов. Понятно, что тут несложно выбрать сторону.

Но когда знакомишься глубже с темой, когда начинаешь понимать, что уклад допетровской Руси, увы, далеко не во всем соответствовал той мифологической картине, которая существует в патриотическом православном сознании, то поневоле приходится призадуматься о многом.

Так и в вопросе взаимоотношений церкви и государства.

Опять же, мы фабрикуем такую пару противостоящих друг другу образов: собор единодушных православных людей, сотворив молитву и таким образом стяжав по милости Божией Благодать Духа Святого, приступает к формулировке ответа на тот или иной вызов злобы дня сего. И напротив. Государственное попечение о Православной вере ассоциируется даже не с обер-прокурорами Синода, рекрутируемыми прямиком из лож, а советскими уполномоченными. Но и тут «не все однозначно». Уж простите за высказывание, ставшее пошлостью в чеховском смысле.

Помню, мой друг, священник твердых монархических убеждений, человек высокой культуры, музыкант, окончивший дирижерское отделение и прочая-прочая, высказывался примерно следующим образом: «Раньше мы мечтали, что на собраниях священства будем говорить о соборности, о путях взращивания в верном народе любви к царственным страстотерпцам, о молитвенном опыте… А что вместо этого!? Рвут – образно говоря – друг другу бороды за то, что кто-то дешевле продает серебро или служит требы на “чужой” территории. Вот и вся наша «соборность”…» Но это не самое страшное следствие самостоятельности клира от мира.

Страшнее другое.

Если раньше жизнь епархии зависела от самодурства или мудрости уполномоченного, то теперь она зависит от этих же самых проявлений характера, присущих микрофеодалу. Правящему архиерею.

В ходе обсуждения доклада А.М. Величко прозвучали трезвые и горькие слова на этот счет: «Раньше мы понимали, что если уполномоченный из партийной среды, то договариваться бесполезно. А если из комитета, то договориться можно. Встроив ту или иную проблематику в контекст государственных интересов».

Что получается на сегодняшний день.

Одним из наиболее «популярных» наказаний священника (как существа бесправного) является ссылка на сельский приход. Все понимают, что это такое, расписывать не буду.

Есть, конечно, среди священства и подвижники тоже, но тем не менее думаю, понятно, о чем идет речь. И вот тут нужно быть максимально осторожными. Потому что горечь от осознания того, что «и в церкви все не так», может подтолкнуть нашу мысль в небезопасном направлении. Потому что начинает казаться, будто бы ситуация могла бы выглядеть принципиально иначе, если бы церковь была встроена в госаппарат. И действительно, госуправление могло бы стать некоторой гарантией того, что бесправие священства останется в прошлом.

Итак, на одной чаше весов – бесправие священства и утрата былого авторитета церкви, заработанного – если уместно это выражение – святой кровью новомучеников и исповедников Российских; на другой – все «прелести» подчинения государственной машине.

Есть опасность законодательного навязывания в обязательном порядке даже не экуменизма, а синкретизма (запрета критических высказываний о прочих «государственных верах»). Но так ли это страшно? Можем ли мы мечтать о миссии в среде иноверных, если Русский народ не просто стремительно расцерковляется, но становится пространством иноверных миссий: все эти «ваххабитские бородки» и «молоты Тора» – тому наглядное подтверждение.

Кроме того, сторонники идеи подчинения Церкви государству напоминают о том, что Россия вымирает. И одним из немногих очагов теплящейся жизни на просторах Нечерноземья могли бы быть сельские православные приходы, если бы эти приходы воспринимались не местом ссылки неугодных епископу священников, а местом службы священника на зарплате у государства. Таковы аргументы сторонников подчинения Церкви государству. Я их привел для ознакомления. В первую очередь для того, чтобы люди, опасающиеся цезарепапизма, могли собраться с мыслями и быть готовыми к предметному обсуждению вопроса.

Аргументы сторонников церковного устроения, свободного от государственной опеки, всем хорошо известны. Но повторю.

1. Церковь во время Синодального периода Русской Истории стала частью бюрократической машины Государства, и сама вера воспринималась в категориях «идейной лояльности», а вовсе не духовного и мировоззренческого выбора. Примеры того, как образованные люди в России XIX века стеснялись своей православности, мы все помним (или уже забыли?) Патриаршество воспринималось как то, что восстановит моральный авторитет Русской Церкви.

2. Грехи епископата, феодализм беспредельщиков… Не исключено, что степень проблемы деспотии архиереев сильно раздута. Но это – вопрос дискуссионный и болезненный, судя по разговорам «на кухнях» со священниками самых разных епархий.

Протестанты в свое время выступили против грехов монашества и уничтожили сам институт монашества как таковой. Если епископат неспособен к справедливому и эффективному управлению, к отеческому попечению о клире епархии, то епархии должны дробиться и дальше. Пока не будет достигнуто если и не соответствующее раннехристианской норме соотношение приходов на епископа, то, по крайней мере, пока не появится тенденция к тому, чтобы «князь Церкви» был скорее благочинным, нежели церковным царьком.

3. И отсюда следующий аргумент сторонников свободы Церкви от Государства: «Кто лучше сможет разобраться в вопросах церковной жизни: епископ или чиновник?» Конечно, если речь идет о верующем епископе.

Я бы добавил сюда еще один аргумент.

В среде православных патриотов принято бранить треклятущих папистов. Между тем дисциплинарное подчинение местных епископов папе Римскому… освобождает этих самых епископов от непременного подчинения руководству той или иной «банановой республики». Дескать, я, ваше превосходительство Президент, всей душой за интересы нашего уголка Амазонии… Но вот папа у нас… такой ретроград. Против. А мы, его солдаты, вынуждены подчиняться. Но я лично – всем сердцем поддерживаю все инициативы нашего дорогого правительства. В душе поддерживаю».

Кто-то скажет: во-первых, у нас есть постановления Вселенских Соборов, зачем, дескать, ссылаться на практику папистов-еретиков; а во-вторых, при чем тут «банановые республики», когда речь идет о Третьем Риме?!

Отвечаю. «Постановления Вселенских Соборов» для чиновника, пытающегося давить на представителя клира, – это не аргумент. А вот дисциплина, которая присуща папизму, – аргумент. Но пример привожу не ради воспевания римского католицизма, а как иллюстрацию того, что несвобода от церковной дисциплины (воспринимаемой как произвол) оборачивается свободой от произвола чиновников самого низкого уровня – вплоть до надзирателей за санитарно-эпидемическими мероприятиями. Что уж говорить, если ЦУ будут поступать не от местных чиновников, а спускаться из АП?

Но что такое Третий Рим? Это территория или функция государства?

Если территория, то говорить не о чем. Тогда любой режим, который любыми средствами будет поддерживать некую внешнюю целостность государственного образования на территориях Московского государства, будет провозглашен той властью, которая якобы «промыслительно исполняет функцию сбережения Третьего Рима».

Но если Третий Рим – это специфическая функция государства, служащего инструментом реализации вполне конкретной церковной политики, то становится совершенно очевидным то, что ни о каком цезарепапизме не может и речи идти. Ибо государство должно быть инструментом реализации церковной программы. Как минимум быть Оградой, как максимум инструментом Миссии.

Тогда и симфония будет уже не некой абстракцией, не просто идейной лояльностью, но возможностью влияния на кадровую политику государства, исполняющего функцию Третьего Рима. По идее, сам христианский правитель должен был бы быть заинтересован в этом. Но на практике подобное вмешательство церкви в дела государства будет объявлено «клерикализацией общества». Будет, можете не сомневаться! Зато вмешательство государства в церковь воспримется как преодоление изоляции», хотя в итоге подчиненное положение церкви превратит Православное Христианство просто в одну из культурно-исторических скреп. Не более того.

Наверное, читатель ждет озвучивания авторской позиции по существу рассматриваемого вопроса.

Ну, как же без этого.

Конечно же, в церкви, увы, хватает нестроений. Глупо отрицать это.

Вопрос в другом.

Кому доверить надзор за законностью внутри церкви – как учреждения?

Членам некой комиссии, которые будут состоять из лиц, приближенных к архиереям?

Православным братчикам? С одной стороны, братства вошли в историю Православия как обличители проуниатских настроений. Но с другой – в той же Сербии, например, надзор мирян за подозрительными отцами порою принимает вид некой шпиономании, хотя там проблема модернизма существует. Но возникают закономерные вопросы, касающиеся критериев, по которым будут определяться «проявления модернизма».

Когда я поделился с нашими отцами информацией об активности мирян СПЦ, то они лишь руками замахали: дескать, «не хватало нам только шпионящих за попами местных ревнителей, зачастую несколько, так сказать… болящих».

Выходит так, что если нет веры ни неким церковным комиссиям из числа клира, ни братчикам-мирянам, остается искать правды у кесаря?

Но доверять решение тем, кто не близок Церкви, кто, быть может, не очень-то и любит все то, что дорого верным… Это, наверное, можно преподнести в качестве «проявления взгляда со стороны». Только смотреть на что-то и видеть что-то – вещи совсем неодинаковые.

Впрочем, давайте немного успокоимся.

Так ли все плохо в Русской Православной Церкви Московского патриархата, что непременно нужно обострять вопрос об изменении правил игры? И не является ли целесообразность государственного вмешательства лишь кажущейся целесообразностью?