Не сирота Ивановская

 Быль         

      Давно нечищеная узкая, как тропа дорога, мотала УАЗик и  не раз скидывала в рыхлую обочину. Приходилось высаживать пассажирок орудовать лопатой. Где бы подпихнуть да, что с баб - то взять. Машина с трудом преодолевала подъёмы, пугала пассажирок крутыми откосами спусков. В конце концов намучившись, водитель затормозил и заявил:
     - Всё, Градислава Ивановна! Хоть, что делайте дальше не поеду. Развернуться бы ещё где.
         Дорога, в спуске к реке от Починка, пугала и лошадей и не только зимой.
Представитель соцслужбы с предсовета Пустораменья  с трудом пробираясь и ориентируясь лишь по - занесённому старому санному следу, упрямо подгоняемые служебным  рвением, утопая в снегу, направились к намеченной цели. Вот и она - Ивановская и одиноко стоящая на окраине гибнущей деревеньки  избёнка.
 Осмотрелись, выбирая короткий путь.
      Остовы  рухнувших изб  местами ещё были видны в чистом белом пространстве, подпорченном то тут, то там ивовыми кустами, ольхой и сосенками по краю деревни. Будто безжалостные орды захватчиков упрямо, без устали, не встречая сопротивления, завоевывали  территорию веками оберегаемой крестьянами чистоты. В ветреные нередкие в этих краях дни и ночи, остатки брошенных домов, будто души предков, глухо и тяжело стонали,  страдая  приходом раззора и унижения Руси. Что - то скрипело и хлопало, срывалось и падало с грохотом вниз. Словно сбитые с ног в бою богатыри, ещё живые, но уже безвозвратно поверженные и не способные к жизни медленно умирали они, не видя пощады и помощи от безжалостного и равнодушного окружавшего их мира.
Лишь эта избёнка, к которой они стремились, и из трубы, которой вился едва заметный дымок, упрямо дышала жизнью. Стояла, как кость в горле, мешая орде протрубить о скорой и полной победе.
 Досаждала и двум, пробиравшимся к ней милым женщинам.
 Отдышавшись после столь утомительного пути, обстучали от снега,  о ступеньки старательно разметённого голиком крылечка валенки. Ворота не заперты, но открылись с трудом. Просели в давно несмазанных петлях и царапали, выпирающие из - за подгнивших нижних рядов старого, как и весь этот мир сруба скрипучие половицы.
     Гостями не набалованная старушка встретила вошедших настороженно. На старом, испещрённом морщинами лице, невозможно  было усмотреть другие эмоции. В доме тепла было чуть больше, чем на улице. Гости присели на лавку, осмотрелись. Первая, не в первый раз по - этому поводу в этом доме, заговорила предсовета.
     - Таисья, знаешь  с чем пришли. Вот уж начальство с района  из - за тебя в такую даль да непоготь пожаловало. До тебя добраться легче в Вологду дойти. Всех уж довела. Меня бы пожалела, только тобой и заниматься. Других дел у меня  нет.
Таисия молчала, но взгляд не отводила. К начальству приучена была относиться с почтением.  Изредка моргала подслеповатыми глазами, привычно теребя подол, но к разговору не пристала. 
      - Здравствуйте, Таисия Алексеевна. Я - инспектор соцотдела Зайцева.
Для вас мы подобрали очень хороший интернат в городе. Всегда будете в тепле, накормлены, обихожены. Есть свой доктор. Много старушек вашего возраста. Найдутся и подружки. Надо ехать. Так жить нельзя. Укор всему району.  Разве можно жить в печи!
    Ждали решения хозяйки. Вроде чуть всколыхнулась, что и скажет.
Не обманулись, уважила.
     - На прошлой неделе Полиект с Мишковской приворачивал. Дай Бог ему здоровья! Санный след - от видели, уповод мело, а всё не занесёт. Сольцы наказывала, да сахарочку вот завёс. Мучёнка с тово разу есть. Когда и пирожок спеку.
 Пододвинула платочек по столу к себе, развернула:
     - Вот глядитё, три глибочки, надолечко хватит. Пензия - то Марья, знаёшь, не мала 15 рублей. Уж недаром в колхозе дояркой отработала. В передовых всё  хаживала. Не попрекнуть. Ручки вот под старость  свело иной раз встану утром - то ладошки не раскрыть. Тоскуют всё, к погоде боле. Племянница с Николы нет, да пирогов пошлёт.  Меня не забываёт, всегда добра ко мне. Уж Бог- от  её умилостивит. Перекрестилась на икону.
      Подошла,  прихрамывая на больную ногу к печи. Долго перекатывала редкие уголёчки, стараясь разбить, чтоб пораньше прикрыть печь и сохранить так нужное старым её косточкам  тепло. Вернулась к столу, присела. Задумалась, ласково поглаживая клеёнчатую скатерть, уйдя в только ей понятный мир, покинув на время и дом и неожиданных гостей.
Ждали, не смея нарушить её покой.
      - Знаёшь ты меня, Зинаида, - подала вновь голос, - досаждать так не люблю. Сама - то посуди  вдруг Серёжонька  подъидёт мать провидать, а и деревни нет. Смехота - то. Вот скажот мать, эстоль не видались, а эдак сына ждёт, что деревню бросила.
 Вернулась к печи, закрыла вьюшку.
Вновь долго молчала.
      - По весне грядочки будет некому вскопать. Подумай сама – то, Зинаида, как бросишь - то, Санюшка ещё на пустом месте накидывал. Так хозяйство и росло. Крыша вот протекла над крылечком. По весне племянника с Полиектом накажу, погледит приидёт.
Хитро улыбнулась,
    - Политровочку приберегла, уж не обижу. Загорода прохудилась. Шли дак видели, за двором - от столб упал.
Подошла к окну долго вглядывалась, будто пытаясь, что - то отыскать важное для неё в заснеженной дали.
     - Темнаёт - то нонче рано, сказала не понятно и к чему.
Привыкла рассуждать сама с собой.
     - Рождество уж на носу, а там и до весны рукой подать. По осени приходитё можот, что скажу.
Поджав губы, сложила на коленях натруженные узловатые от вечной крестьянской натуги руки, опустила долу взор.
 Предсовета встала, подвинулась к выходу,
       - Пойдёмте, Градислава Ивановна, больше не скажет ничего. Каждый год одно и то же.
Попрощались, услышав молчание в ответ. Обратным следом идти полегче. Вся и радость от посещения Ивановской.
      - Что за людей - то вспоминала?               
     - Александр - муж. Чуть больше года  пожили.  На войне месяц и повоевал. Пропал без вести. Сергей - сын, родился уж без отца. С армии дома не бывал. Кому за так в колхозе - то работалось. От неволи  с военным билетом и сбёг, а куда один Бог знает. Молодая - то Таисья, тётка сказывала, больно пригожая была. Мужики  в очередь сватались. Ни за кого не пошла. Так с Санюшкой  и осталась. Всё, поди, ждёт.
     Проводила взглядом в оконце удаляющихся  гостей, пока не скрылись за ольшаником,  что густо рос вперемежку с ивняком,  превращая милый её сердцу просторный полями край в однообразный лес.
 Вновь поглаживая скатерть, сметая несуществующие крошки, вернула гостей к началу прихода.  Тщательно перебрала в уме ход всей встречи. Разговоры, что велись. Досадить  не досадила, учтиво с уважаемыми  людьми себя вела. Не упрекнуть. Успокоилась вначале  довольная  собой. Затем, оставшись одна и осмелев, поворчала вслед ушедшим, дав волю чувствам,
     - Чево и принесло?!  Чево и ходишь, Зинаида, ноги топчёшь. Не раз говорено. Не досуг мне по интернатам время коротать. Делов - от не переделать. Сиротой что - ли избу - то с деревнёй оставлеть? Начальство, а чево и думаитё!
Оборвала себя, испугавшись в осуждении гостьи своей дерзостью.
       Заторопилась, некогда засиживаться, печь - то остывала. Пироги пора садить. По утру ещё в талой водичке разбавила муку, добавила сольцы, полглипки истолкла, приправив  сахарку,  дрожжей остаточек  и на печку, прикрыв платочком, чтоб поднялось.
 Пирожок получился невелик - с два кулачка, но кругленький, беленький такой. Радовал, будто сам просился в печь, Таисью торопил.
Задумалась, чем бы ещё приправить почти готовое своих рук творение, порадовать себя, гостей. Вышла в сеновал. В копёшке сена повыбирала клевер, натрясла семян. Обсыпала пирог, красиво получилось, аппетитно.
     - Ой, сообразила, девка - то ещё та. Удался пирог - от.
Долго радовалась своей смекалке.
Посадила в печь, прикрыв заслонкой. С нетерпением ждала. Как - бы не пригорело, беспокоилась.
Не раз поглядывала, заслонкой брякала. Маслицем растительным всякий раз помазывая, снова садила в печь.
     Румяный получился, а запашищще - то. Теперь осталось дождаться первой звезды, чтоб усадить гостей и встретить светлый праздник Рождества.
Днями - то на углу, где завор - от раньше был, ёлочка теперь растёт. Её и украсила. Бумажек поднавесила, тряпочек цветных. Со стороны - то погледела так всю деревню ёлка - то украсила, нарядная стоит. Хошь хороводы, как раньше бывало в девках, разводи. Подружек вспоминала, враз на время душой помолодев, и погрустила, слезинку уронив - уж, как без этого.
      Потихоньку время шло. Привыкла коротать. Вот и завечерело. В праздник чево керосину - то жалеть. Вздула лампу к иконке подошла. Ох, сегодня на коленочках - то постою, поклонов наотмериваю, душеньку поотведу с Богом - то. Всех упомню, за всех словечко заложу. Погоревала, что святой водички нонче не набрать, здоровья в ходьбе - то нет. Хоть бы губки помочить.
 За делами да молитвами время быстро подошло. Пора и стол собирать. Достала скатерть чистенькую, накинула на стол. Поставила в центр, шумящий кипяточком самовар. Расставила чашки с блюдцами. Санюшке во главе стола первому его любимую с ободочком синеньким. Себе справа, как и положено хозяйке, у самовара. Кровинушке  напротив.
Разрезала пирог, по глипке положила. Никого не обнесла.
     Ну, вот семья и в сборе.
Терпенья не было, как хотелось сыночку - то пожалиться, что давно к матери - то не бывал, времени всё не найдёт. С внуками  поводиться, как мечталось. Но не смела с упрёками, праздник ведь, не обидеть бы, не вспугнуть. Чё отец уж скажот, сама решила помолчу.
      При гостях в окошечко смотрела. Вспомнилось. На горочке, что к Кубене, с дролей на саночках катались. Раз и подвернулись салазочки. Лежу, вся в снегу, в глаза - то натрясло, жду, когда растает, скатится. Он и поцеловал. Вскочила, да домой. К дому - то бегу, уши  от стыда горят, будто вся деревня грех наш видела.  Глаза не поднимаю, а на душе, как хорошо. Дролечка уж больно был мне люб. Ой, дурочка! Молодая, что и за глупая была.
 Отпила чаю, пирожок  прикусывая, и пошла  новости гостям перебирать.  Уж наждалась, высказаться не терпелось.
Дровец - то нонче немного запасла. Руки уж не те. Жалко дома, так не сказать, да, что поделать - то Санюшка, где пилкой то поскрябаю да топориком отстукаю. Двора - то хватит мне, долго ли и поживу. Бог-от всё никак к тебе не заберёт. Зимой - то вот и живу в тепле, себя и радую.
Сенокос управила,  копёшку наметала. Один клевер. С сеном повезло. Трактором тащили мимо. Деревьев - то у дороги наросло, задели возом, с копну оставили. Всё ходила, поглядывала, боялась сразу брать вдруг придут опишут и мою то заберут. Бригадир - от мужик вредный, сказывали.
Дождём, как замочило, и унесла за три уповода. Теперь чево бояться, есть и мне в чём начальство упрекнуть. В печке мяконько лежу, уж не перина, но всё одно хорошо.
Поведала и о сегодняшних гостях.
 Вроде ничего не забыла. Пора и на покой, время позднее. Устала -  то, день да ночь весь на ногах. Пусть посидят давно и не виделись. Оставила родных.
Немножко надёргала сенца  свеженького, ради праздника, когда ещё себя побаловать, подложила к старому. Ой, пахнуло - то из печи клевером, вот уж Божья благодать. За весь год отосплюсь в такой благости.
Накинула к соломе сверху покрывало. Подушку, одеяло приготовила. Не без труда, но забралась в спаленку, прикрыла заслонку. Долго укладывалась, сворачиваясь калачиком, подбирая место каждой в старости с капризами косточке.
Пироги - то удались. Санюшка - то было, ближе к вечеру, всё пироги нахваливал. Уж хитрец - то был, к ночёньке меня, любимую, умасливал.
 Довольная собой, успокоенная всем, что сегодня с ней произошло; гости, пироги, дорогие ей воспоминания о прошлом, незримое присутствие родных, тихо уснула, счастливо чему – то, ей только известной, улыбаясь.
Во милом сердцу крае - Пустораменье, деревеньке своей Ивановской, родной избе. В печи, латаной перелатаной, мазаной перемазаной, битой еще любимым Санюшкой, что берегла тепло и обнимала все эти годы будто его жаркими объятиями.
 Там, только ему известной высоте и дали, он расселял простых и сановных, в былое время на земле, праведников и праведниц. Необязательно надо сказать, что в лучшие места. Готовил место ей, чтоб встретить душу светлую, как в юности её. С бескрайней нивой золотистой ржи. Зарослями льна, с хитрющими васильковыми то тут, то там подмигивающими ей глазами. Бесконечными в цветах  полями и гладью голубой реки.
Лишь одной душе позволено остаться было в тех местах, что ждала в разлуке встречу ожидая.
При всех своих заботах в делах больших и малых, сложных и простых, он не торопил, но ждал тот миг, не смея пропустить.
 Слияния любящих сердец.
 Лишь ради этого он должен быть.

2010г Пустораменье.