За золотом колчака. часть 3. гл. 7, 8

7.Банкет в разгаре

После первого же тоста военного и морского министра Колчака  началось активное уничтожение закусок. Четыре разлёгшиеся по центру стола осетра чешскими эшелонами направлялись в сторону едоков  американского и английского  дип-представительств. Стучали ножи, вонзались вилки,накрахмаленные салфетки прикладывались к бородам, усам и губам, по которым текло густо и обильно. Два плотных строя -  гражданских слева и военных-справа иступлённо вели наступление на предложенные яства. Снующие под сенью бочковых пальм в середине пэобразного пространства стола улыбчивые официанты из осведомителей контрразведки откупоривали бутылки, услужливо подливали винцо и водочку в прижимистые рюмашки и щедрые фужеры. Тайные агенты виртуозно пританцовывали, меняя блюда - и там, где только что в кильватер одному осетру плыл другой , появлялись -румяный поросёночек, фаршированный овощами гусь и отливающие золотом,  гвардейские погоны озёрных карасиков.(Подобной линькой блюд революционного застолья была и смена безрезультатной говорильни самарского Комуча на мнимую демократическую диктатуру по-Цицероновски велеречивой, склонной к произнесению гневных филиппик, уфимской Директории.)

Жирно поблескивала намазанная поверх ломтиков ноздреватого хлебушка   чёрная икра, отправляемая в густо оволосённый рот   члена Директории,сочно зеленел ломтик ананаса на вилке у закусывающего очередную рюмашку водки есаула. Уже оттостовались -и иностранные гости, и члены совета министров, когда сквозь речь поднявшего очередной полный бокал искристого белого вина оратора просунулось скрываемое в мешке неуклюжей дипломатии шило: все ждали объявления диктатуры! А то зря что ли ещё в сентябре думцы подписывали отказы от деятельности на благо Сибири, понуждаемые приставленными к лбам и вискам дулами револьверов? 

- За блестящее будущее нашего адмирала! - заплетающемся языком выкрикнула борода-клинышек.( Кажется, эта усатая борода была большой шишкой.)И всем было понятно, что пора бы уж и "прекратить безобразия", "навести порядок", но опасались , что "крепкая рука" может и дров наломать.Ведь совсем недавно хоронили всем городом убиенного министра внутренних дел - и катафалк с его гробом сопровождали  уже отрёкшиеся от своих должностей думцы, и накатывали слёзы, и сморкались носы, и прикладывались к мокрым глазам дам надушенные платки, и оркестр рыдал маршем Шопена. И разве то был уже не переворот? Но отчего-то лучше не становилось- и на базаре  детские пальцы в цыпках всё так же крались по краю досчатого прилавка, чтобы стянуть у зазевавшейся торговки если не гуся, то хотя бы карасика.  И поэтому, кто был допущен к застолью, на сытый-то желудок тешили себя надеждой, что как -нибудь оно и само рассосётся-переварится - и что-то да будет...
  И как только был произнесён тост за будущее, все зашумели, будто накатившая на морское побережье, выплёскивающая на песок неуклюжих клешнястых крабов  солёная волна. И не понятно было  -гул ли это одобрения или ропот недовольства, в котором уже  различимы были нотки негодования. И сбудется ли в том будущем мечта о Панкратовом Беловодье, так живо описанном убитым писателем из министров внутренних дел Старосёловым в положенной в гроб книжке?
 
...И грянула "Марсельеза". Да так,что завибрировала люстра под потолком.Строем наполеоновских гренадеров поднялись подпевающие французы. Хмуро взирал на них военный и морской министр. Грозно крутил ус начальник гарнизона, полковник Волков, звякал наградным клинком "молодой да ранний" есаул, озадаченно оглаживал бороду редактор патриотического издания, пока так ничего и не записавший в блокнот. 
 Официанты руководили организованным отступлением грязных блюд и тарелок -и всё это направляемое в посудомойку войско уже как бы откатилось к Уфе, откуда бежала Директория, к  Перми, где отбивал атаки красных  выехавший на передовую генерал Болдырев.  А фронт, перемещая флажки на штабной карте, всё далее удалялся от Саратова, где в тепле не нюхавшего пороха интеллигентского навоза выпарили  Гомункулуса Комитета членов Учредительного собрания (Комуча). Эльфический карла-уродец пытался что-то предпринимать, посылая в окружающий мир пассы из алхимической колбы. Но видел всё из-за кривых стенок своей стеклянной тюрьмы неправдоподобно искривлённым. Последующий коралловый отросток этого слизнеподобного существа- Директория, также обнаружил свою полную нежизнестойкость. Это  растение, способное выжить только в тропическом рассоле благодушных иллюзий, было просто обречено на гибель в хладных водах наших северных широт. 

Ещё не стихли последние аккорды "Марсельезы", когда Волков, всё больше и больше походивший на приснопамятного государя императора Николая Александровича Романова, совсем не по-
романовски рявкнул, задрав голову к балкону оркестра:
-А ну споёмте-ка "Боже царя храни!" Вот это будет любечко!
И как  только, перекликаясь с виолончелью, скрипки вывели первые такты гимна, напористым  казачьим хором вознеслось к потолку до звона оконных стёкол торжественное песнопение "Молитвы русского народа"...


Боже, Царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу, на славу намъ!
Царствуй на страхъ врагамъ,
Царь православный!
Боже, Царя храни!- почувствовал я, как механически отворяется сам собою мой рот.

И в тот самый исторический момент, когда разевались рты вытянувшихся по стойке смирно "золотопогонников", я  разглядел-таки, что оттеснённый на балконе "молодым да ранним" есаулом фраконосец в пенсне -совсем не эсер, а грязнокрылый грач, чьи птичьи базары галдели днями вдоль Транссиба на подступах к Омску. И если есаул поднялся на балкон по боковой лестнице-это видели все!- то привычное питаться выбрасываемыми из вагонов объедками пернатое влетело на запах пиршества через отворённое окно. Со своим профессорским пенсне на носу каналья вышагивал по перилу балкона и норовил клюнуть дирижировавшего наградной шашкой есаула.
-А-ах ты , социал-революционерская сволочь!- потянулся я к кобуре и было отстегнул уже её крышку, но , ощутив ладонью рубчатый холод рукояти револьвера, не стал выхватывать наградное оружие и палить из него, на мгновение прояснившимся сознанием сообразив, что я , по всей вероятности, всё ещё сижу, запершись, в номере отеля "Европа" и , воткнув в ноздрю свёрнутую в трубочку банкноту , вдыхаю "снежок".   
 Но стрелять и не потребовалось - клювастая гадина спорхнула с ограждения балкона и, задев крылом люстру, спикировала мне на голову, роняя помёт в недоеденного карася, ляпая каловые звёзды на мои погоны...
 Отмахиваясь от птицы, я увидел, что шлёпаю ладонями по щекам члена Директории за то что он не встал при исполнении гимна. Я ещё мог понять не оторвавших  от стульев тощих(по преимуществу французских) и толстых(американцев и англичан) задниц иностранцев, но - чтобы свой брат, хоть и социалист -революционер проигнорировал гимн!
 К тому же, разинув клюв, агрессивная  врановая  сволочь каркала:
- Как! При иностранных гостях вы демонстрируете свои монархически- диктаторские пристрастия! Ведь цар-р-ря и его выродков ухлопали еще в июле,в Екатеренбурге, а теперь ноябрь-с, и мы -в Омске. Что подумают о нас в странах демократии!?
-Это возмутительно! Тряхнул народовольческой гривой Авксеньтьев.- Это провокация! Дискредитация Директории. Вас следует арестовать!
- Арестовать! Арестовать! -прокаркал клювастый,обернувшись из птицы назад -в эсера, но захлопнул клюв ушибленный по темечку ножнами наградной сабли есаула. Они сцепились.
 В этот момент, уже втянув порцию белого порошка, левой ноздрёй, я переключился на правую, вдыхая кокаин с таким же наслаждением , как воздух, нагнетаемый насосом матросами на палубе через шланг в водолазный шлем. Я ступал по дну отяжелёнными свинцовыми подошвами ногами , распугивая громоздких владивостокских крабов, отваренные клешни которых были для нас единственным провиантом после того, как японцы разбомбили из своих орудий все пути для подвоза к крепости Порт-Артура  провизии. В Японском море крабы куда крупнее мелких -черноморских, зато в Чёрном море -мидии, они нас тоже выручали и под Севастополем, и в Балаклаве , и под Босфором. И даже Оттобальтовна подавала их, вылавливаемых в бухте Коктебеля в неимоверных количествах "обормотами".Ну а на Таймыре , когда прижимало, выручало и мясо леммингов.Сопки кишели ими , как корабельный трюм крысами. Мне казалось-передвигаясь по дну, я собираю в верёвочную сетку владивостокских крабов, но как мне потом рассказали день спустя, когда все очухались, взгромоздясь на стол с ногами, я вышагивал по нему, топча недоубранные тарелки.И спасибо-меня стащил со стола комендант Омска, а то я бы так дошагал до иностранных представителей. Впрочем, как только началась заварушка и на паркет повалились, заключившие друг друга в недружеские объятия эсер с оторванным рукавом фрака и есаул с болтающимся на нитке погоном- гости поднялись - и покинули почтенное собрание.

Они канули, провалившись в зевище зеркала на лестнице, зато из -за заомальгамной темноты стали прибывать новые и новые персонажи  разворачивающейся баталии. Явился эскадрон всадников с шашками наголо и  развёрнутым Знаменем Ермака, и ,оглашая зал криками "За Веру, Царя и Отечество" , конный   разъезд проструился сквозь стену, чтобы кануть среди мерцающих снежинок. 

 Ещё при входе в Военное собрание, я обратил внимание на двух необычных часовых гигантского роста, которые смутно маячили в полумраке, мерцая штыками винтовок: в них я узнал атлантов у парадного подъезда  Феодосийского особняка, где читали стихи сёстры Цветаевы.Да это были они же-античные полубоги. Под шинелями явственно бугрились их мускулистые торсы. Каково же было моё изумление, когда обнаружилось , что и восседающий во главе стола Александр Васильевич Колчак-тоже атлант! Те же вздувшиеся вены на шее, тот же древнегреческий нос, тот же профиль Александра Македонского, те же смотрящие сквозь тебя невидящие глаза. Каменная поросль волос. Сомкнутые губы , изваянные резцом скульптора для того, чтобы разжиматься лишь для производства громов. Когда из банкетного зала начали выходить дипломаты, без пяти минут Верховный правитель, громыхнул ножками отодвигаемого стула и, не обращая внимания на потасовку и перебранку в зале, - двинулся на выход: атланта ждали более важные дела-удерживать от падения рушащиеся небеса.
      
 И тут я увидел свою висящую в воздухе фуражку, которую я  не оставил на гардеробе вместе с шинелью, а взял с собою в банкетный зал. В лестничном зеркале фуражка, сначала  наклювясь козырьком, превратилась в птицу цвета хаки и, рванулась было взмахнуть крыльями, затем, меняя цвет и очертания вначале из букета роз  для любимой поэтессы превратилась в букет хризантем для возлагания под крест на могиле застреленного писателя Старосёлова, затем преобразовалась в кровавые потёки гвоздик , возложенных  мной на гроб с почестями похороненного полковника Кручинина, зарубленного казачьей шашкой в пьяной драке из -за девицы лёгкого поведения.То была одна из многочисленных пародий на дуэли, свято сохраняемых традиций рыцарских турниров во славу Прекрасных Дам. Возвращаясь в своё исходное состояние, моя фуражка,  обнаруживая напоследок сходство с миром цветов, блеснула золотистым венчиком кокарды на околыше -и опять стала обычным офицерским головным убором.               

 Теперь же, левитируя в воздухе даже без крыльев, она вместе с моей оставленной в гардеробе шинелью, провожала уходящего Колчака. Пустой рукав шинели с V бело-зелёной нашивки отдавал честь, приложив край рукава к краю пустого головного убора. 

  Сам я лежал на полу, ощущая щекой холод тщательно навощённого паркета. Я отчётливо видел в зеркальных голенищах уходящего Колчака, -и себя, и зал с люстрой в вышине и музыкантами на балконе, и  прямоугольную подкову стола , и то, как теснят военные гражданских. Подобно моей фуражке, люстра витала в пустоте ничем не поддерживаемая, потому как потолок исчез -и в образовавшуюся прямоугольную дыру заглядывали два масона в длинноносых чёрных масках из бархата, в мантиях с накинутыми на головы капюшонами. С их шей свисали золотые цепи с прикреплёнными к ним выточенными из нефрита черепами.  Один бормотал заклинания. Другой остриём шпаги чертил пентаграммы на паркете между "крыльями" стола. Хотя то был и не совсем стол, а след от  копыта-параллелепипеда гигантского , готового рвануть вскачь вороного коня. Посылая пассы из своего эмигрантского будущего, магистр манипулировал нами, как пешками или куклами театра марионеток , приводимыми в движение посредством нитей симпатической магии.

-Наивные!Они  всё ещё уверены, что от них что-то зависит!-сказал один.
-Так устроены непосвящённые!Им не ведомы магические силы!Пока Хранитель Времени или кто-то другой не остановит Часов-так всё и будет катится в тар тарары. Чтобы переместить события и переставить местами Будущее и Прошлое, нужно остановить движение стрелок. Тогда Клио задержит ход событий...

Я лежал на полу -и видел как чья-то ухватистая рука рвала платиновую цепочку с жилетки деда из народовольцев-каторжан, завсегдатая эсеровских форумов. Цепочка порвалась -часы, кувыркаясь полетели на пол-и, грохнувшись о паркет , покатились, рассыпаясь. Из - под отвалившейся крышки вырвались на волю юркие колесики.  Прыгучими кузнечиками они стали разбегаться в разные стороны. Секундная стрелка оказалась шпилем Адмиралтейства, две часовых - мачтами нашего тренировочного кадетского парусника "Мечта". Мы отчаливали...

Тем временем в облачённой перчаткой длани одного масона появился портрет Государя Императора, другой рукой он ухватил двумя пальцами шпиль адмиралтейства и, продолжая бормотать заклинания, стал деловито выкалывать Государю глаза.
-Что творишь , сволочь! -крикнул я , но не услышал собственного голоса.
Пол сделался прозрачным, словно первый лед на Неве, куда мы бегали смотреть, как ходят а глубине рыбины.(Под таким невским льдом топили Григория Распутина!) И я увидел - что происходит в кафе "Летучая мышь". На сцене, задирая ноги, выделывали кан-кан девицы варьете.Строй вскидываемых юбок возглавляла дива литературно-музыкальных журфиксов, салонная дива Гришина -Алмазова.Ей аплодировали грузно-  вальяжный Пепеляев и без трёх минут министр финансов  Михайлов.
 
 Тем временем в гардеробной творилось невообразимое. Срываясь с крючков вешалок, шинели , фуражки, папахи,устремлялись по лестнице ввысь для наведения порядка в банкетном зале. Шубы и гражданские пальто напротив, встречным потоком валили к выходу и ломились через двери на свободу. Оркестр играл "Прощание славянки". Из ресторана на первом этаже грянул "Шарабан". В дверях образовался затор, но те, кто проломился, спешно рассаживался в пролётки. Под возгласы "Гони!"кучера нахлёстывали лошадиные крупы-и скакуны срывались с места в карьер. Безучастные ко всему терпеливо стояли пока у входа часовые -атланты. Главный атлант давно покинул тонущую Атлантиду - и уже спал на съёмной квартире коменданта Волкова, только в четыре часа его разбудит денщик, и в телефоне он услышит что -то бессвязное об аресте четырёх членов Директории.

 Как только на втором этаже загремели выстрелы, из "Летучей мыши" начали выбегать полуголые танцовщицы. Даже не задерживаясь в гардеробной, они смешивались с торопящимися на выход шубами и выдавливаемые в морозную ночь , цеплялись за разъёзжающиеся шарабаны.Но мало кому удавалось удержаться-их спихивали с пролёток сапоги возниц, сбивали уары хлыстов и плёток. И только Гришина - Алмазова этакой Клеопатрой в колеснице со своим Антонием, в наброшенной на плечи развевающейся песцовой  шубе и павлиньими перьями в причёске - удалялась вдоль бледно освещённой фонарями улице с приобнявшей её рукою министра финансов на плече.Эх, ма! Только лукаво подмигнул павлиний глаз с пера шарахнувшемуся похожего- и прекрасное видение истаяло.


Банкет продолжался. Не предусмотренное в меню  экстренное заседание подали вместо северянинского  крем-брюле с фисташками.
- У нас следующие кандидатуры- Болдырев, Хорват и Колчак!-пробубнил до зевоты скушный голос.
- Болдырев под Пермью, на фронте!
-Только не Хорвата с его бородой лопатой, - возразил в рифму голос громкий, но не очень уверенный.- Он сдаст Россию японцам...
-Тогда Колчак!

-Так что же,господа!? Выходит, всё же диктатура!


Ржанул вороной конь. Вольные каменщики в магистерских мантиях с накинутыми на головы и надвинутыми на глаза капюшонами  по-тамплиерски вдвоем взгромоздились на одного скакуна.(Расправляясь с храмовниками ,Филипп Красивый использовал эту привычку сдвоенного всадничества , как улику , неопровержимо свидетельствующую о садомизме рыцарей ордена. Примеру французского короля славного средневековья последует и ЧК.) И вороной -рванул вверх, намыливая пеной удила, только загремели шпоры на ботфортах седаков, только сверкнули звёзды на окованной серебром уздечке.

 Всю ночь по городу грохотали копыта. Вдоль притихших домов с наглухо задраенными ставнями шёл с револьвером наголо Николай второй. Он конвоировал чётырёх участников банкета - Авксентьева, Роговцева, Зензинова и Аргунова. Во Франции времён Короля Солнца  эти четверо могли бы скакать в Англию за бриллиантовыми подвесками королевы, разить шпагами ненавистных гвардейцев Кардинала, но только не в России! Здесь Д*Артаньян неизбежно превращался - в Стеньку Разина, Пугачёва, Савинкова или на худой конец Аргунова. Арамис -в Керенского или Авксентьева. Воскресший Государь конвоировал эсеровских мушкетёров , сопровождаемый несколькими солдатиками и гурьбой козачков, среди которых были явственно различимы снятые с поста часовые-атланты. И только когда они вошли в световой конус фонаря у входа в тюрьму, стало видно, что за Николая второго  принимали пустившегося во все тяжкие самоуправства военного коменданта Омска, полковника Волкова.
 
-Напишите пожалуйста явку с повинной!- буркнул уже произведённый из командиров армии и флота в Верховные правители квартирант, расплачиваясь за постой и не забыв при этом галантно приложиться губами к ручке  мадам Волковой.- Союзники волнуются насчёт нарушения демократических принципов. Но держитесь, полковник, мы вас в обиду не дадим...
- Может быть всё -таки чайку?-взмолилась полковничиха.
-Нет! Честь имею!

Над Омском поднималось по осеннему прохладное дневное светило. Галдели врановые на берёзах вдоль Транссиба. По пробуждающейся улице шёл солдатик в папахе, с болтающейся на пережавшем погон ремне,гармошкой и, развернув во всю ширь меха тальянки, горланил:


Ты не муч меня Комуч,
не морочь мне голову,
ты меня отдашь кому ж? -
бОсого и голого?
Кадетам аль большевикам,
иностранным волкам?-
заседаешь всё, пока
зубы я - на полку.
В шубе ходишь меховой,
денежки не пахнут!-
пока детки мои воют
да с голоду пухнут.

Ему вторила, пританцовывая с пристуком каблучков моднячих сапожек  об обледенелый булыжник мостовой румянощёкая краля:

Директория моя ,
горе Директория,
ну какая же твоя
кривая траектория!

Полюбила б я кадета,
нарожала б ему деток,
только этот вот кадет,
чтой-то шибко старый дед.

Вернувшись в номер отеля, я докончил остаток "дорожки" и сел за написание новой баллады.Мне хотелось написать про уходящую под воду аристотелевскую утопию.Что-то брезжило. Манящими огнями океанических глубин мерцали рифмы. АТЛАНТИДА -вывел я синими чернилами по белому листу.

В костюме тесном , водолазном
спустился я чинить пробоину.
Работал я, но краем глаза
такие созерцал диковины!
Среди обломков рваных мин,
рогатых этих полушарий,
кит-исполин морских глубин,
открывши пасть по днищу шарил.
И заглотил меня он вдруг,
и потащил на дно, где губки,-
я в глаз его смотрел вокруг
как бы из капитанской рубки.
И плыли мы среди руин,
колонн затопленных и храмов...
На пьедестале исполин.
Фундамент мраморною рамой.
Там -жертвенник покрытый тиной,
а здесь обломки божества,
лишь рыб извивистые спины,
цветных кораллов дерева.
По форуму, где речь оратор
произносил-умён на вид,-
омар ползёт и , пятясь, в кратер
свалиться, бедный, норовит.
Здесь был вулкан и через край
стекала лава и кипела
вода,ну а теперь - икра,
мальки нагуливают тело.
И осьминог свои присоски
к лицу скульптуры прилепил,
ступени -мрамором паросским,
палат просторных параллелепипед.
Повсюду сырость, запустенье,
моллюсков плотная лепнина...
Ни звона арф. Ни хора пенья.
Немые рыбы. Скатов спины...

И был извергнут я на сушу
китом тем, и со мной сто тел,
и произнёс:"Всё это сущий
грек многомудрый-Аристотель!"
И все изверженные люди
пошли,забывши о мирском,
чтоб рассказать об этом чуде,
открывшимся на дне морском.


А банкет всё ещё продолжался. Стоило открыть меню пахнущей свежей типографской краской газеты "Иртышские ведомости"(её мне всунул в обмен на медяк мальчишка с кипой типографской продукции под мышкой), как тут же обескураживала поданная на десерт окрошка из изрубленных монархистами в подвалах тюремных казематов  социалистах-революционерах.* Голова разламывалась.Отбросив вонючий листок, скользя на гололёде мостовой , я торопился в Ставку. В висках пульсировало:

ГЕЙЗЕР
Не свет далёкой Бетельгейзе
и не Полярная Звезда.
Меня манил камчатский гейзер,
что бросил вызов царству льда.
Его дыхание весеннее,
дерзнув через снега пробиться,
сулило вечное спасение,
как бы Евангелья страницы.
Цветок расцветший раньше срока,
форель в оттаявшем ручье-
ни преступленья, ни порока,
и всё что есть вокруг-ничьё.
И видел я - над грязью вязкой
среди миражных клубов пара
людей в набедренных повязках,
как бы Адам и Ева, - пары.
И кроме -ничего не надо
им, как плодов на тучных ветках,
и от Аляски до Канады-
сплошь царство Нового Завета.
Смеются радостные дети
и птицы с рук у них едят…
Да. Есть Земля такая где-то,-
ни войн, ни пушек, ни солдат.

И опять - лезущий в глаза газетный шрифт. И снова -сенсация. Как падки до них газетчики! На этот раз заголовок круче вчерашнего, так и кровоточащего -КРОВАВАЯ ОКРОШКА! На этот раз - НА СВАЛКУ ИСТОРИИ. Борзописец повествовал о  том, что "присяжные были снисходительны", министр юстиции милостив", "Верховный выделил средства"**.Стоя на палубе "мушкетёры короля" созерцали на океаническом дне обломки рухнувших скульптур,колонны с ионическими завитками, ползающих по ним вездесущих крабов.Всё ещё как бы сидевшему в зале суда Зензинову мерещилось, что Министр юстиции -это самовар, а заседатели - дымящиеся только что разлитым чаем фарфоровые чашечки. Это видение было следствием шока той ночи, когда в двери съёмной квартиры Авксеньтева настойчиво постучали -и на пороге появился Николай второй с двумя атлантами за спиною.И хотя мгновенно прояснилось, что это был не воскресший Государь , а его двойник-комендант Волков с казаками -оторопь долго не проходила.

 Что говорить! Мы не в силах были справиться с потоками магмы разбуженного вулкана! Мы заживо сварились в кипятке вырвавшегося наружу гейзера. Мы искали утопическую Землю Санникова, а стали утопленниками нашей утопии. Все события нас подвели к тому. Вот почему позже, уже в эмиграции , я напишу своё самое, может быть, мистическое стихотворение, в котором отзовётся то, что произойдет 7 февраля 1920 года, через год с небольшим после памятного банкета с его жутким похмельем.

Призрак-утопленник

Горела на небе звезда,
взлетел над храмом белый голубь.
в тот миг неистовый, когда,
тебя под лёд спустили в прорубь.
Спустя вернулся столько лет,
как джин из якорного клюза,-
с плеча свисает эполет,
как будто дохлая медуза.
Объели губы осетры,
налимы кости обглодали.
Нет глаз. А были так остры,
когда высматривали дали.
И подхватила Ангара
твои обглоданные кости.
И чайки кликали:" Пора
тебе к нам заявиться в гости!"
Ведь ты мечты твоей достиг,
тебя несёт на Остров Грёзы,
и он -монетою в горсти
ценнее всех сокровищ Креза.
Мы только гости здесь- и пули,
что оборвали крестный путь,
уже давно на дно упали,
а ты всё продолжаешь плыть.
Рыб косяком, плесканьем нерп ли,
струеньем водрослей на дне.
Глаза твои, нет,-не померкли
они сияют в глубине!
И бок вот этой рыбы-орден,
и краб медлительный- медаль,
ты глубине навеки отдан,
тебя вобрали высь и даль.
Ты растворился в тех созданьях,
которых так тепло любил,
ты воплотился в тех сказаньях,
которые я не забыл.
И саблей брошенною за борт
лежит , как в ножнах, Ангара,
нет ты не умер, ты не зАбыт,
и строем катится "Ура!"
И ты шагаешь вновь вдоль строя,
шагами палубу кроя,
чтоб расплатясь горячей кровью,
нам за Россию постоять!

 
______
* 24 ноября 1918 года, был незаконно арестован офицерами из отряда Красильникова и убит депутат Борис Моисеенко. После подавления неудачного восстания большевиков в Омске в ночь с 22  на 23 декабря 1918 года содержавшиеся в тюрьме член Учредительного собрания Нил Фомин и 9 видных эсеров и меньшевиков были бессудно изрублены шашками и расстреляны колчаковскими офицерами (Википедия).

8. Лютовская контрразведка


Шпионы и желающие поживиться драгоценностями золотого запаса роились вокруг наших эшелонов подобно таёжному гнусу, таймырским тундровым песцам, полярным совам иди леммингам , торопившимся поживиться свежаниной, ежели нам удавалось подстрелись на мясо оленя или забредшего со льдов на материк белого медведя. Стоило оставить тушу на ночь, как от неё оставался лишь добела обглоданный остов.Таковы жестокие природные законы Заполярья.Попадались нам и места отходов моржового и китобойного промыслов - отмели и гавани усеянные костями китов и сивучей, чьи черепа с выкачанным из них спермацетом и вырванными моржовыми бивнями зияли пустыми глазницами, напоминая о библейском Левиафане и Ионе в чреве кита.

 Начальник контрразведки  Лютов , хлыщ с закрученными на концах усами, садистской улыбочкой мокрых губ и блеском глаз, какие Гумилёв сравнивал с "голубыми гробницами", то и дело пускал в расход покушающихся на наш стратегический груз.Замутившие всю эту бузу чехи, конечно же, были неприкосновенны, хотя и они гибли в стычках с красными в количествах немалых.И поэтому, отступая, мы оставляли вдоль "железки"  бугорки с деревянными крестиками, под которыми находили упокой как наши "обмоточники" с их командирами, так - и не доехавшие до миражной Златой Праги потомки когда-то побивших злых татар витязей поэмы,начертанной готическим шрифтом на старинных кожах.*

Легионеров контрразведка не трогала. На то были резоны. Испортить отношения с "братьями -славянами" или союзниками -себе дороже.Зато среди стоявших в охране наших серошинельных или казачков то и дело обнаруживался мародёр умудрившийся  припрятать в карман несколько монет-желтяков с профилем уже отошедшего к тому времени в лучший из миров императора Николая II на аверсе. Понятно - почему солдатики не могли устоять перед соблазном во время расчётов, производимых при закупке продовольствия и оружия. Как только писарь доставал толстую, как Ветхий завет из алтаря уездного прихода ,амбарную книгу, усаживался за стол в вагоне, служившем  походною кассой ,и, следуя распоряжению министра финансов Михайлова, щёлкал костяшками счёт, чтобы выдать нарочному причитающуюся сумму,- озноб золотой лихорадки охватывал личный состав. Возможно, присутствуй при том сам Михайлов, этот потомственный революционер в щёгольском кителе без  погон занятый, как мне казалось, больше своим бурным романом с вдовой легендарного Гришина-Алмазова, а не сохранностью сокровищ золотого запаса, глядишь, -не в таких невообразимых масштабах бы царила эта растащиловка. Но его, как видно, до поры манили совсем иные сокровища.И он с легкостью ставил свою витиеватую подпись на бумагах с цифрами астрономических сумм  и пришлёпывал синюю печать поверх строчек со словами - "винтовок", "патронов","пулемётов" и многозначными цифрами  рядом*. Напротив слов "самолётов", "танков" и "автомобилей"  цифры были покороче, но и они, подстёгивая воображение, ползли и мчались по белому снегу бухгалтерских ведомостей, чтобы тарахтеть в воздухе, наезжать гусеницами на окопы и буксовать в непролазной грязи Барабинской степи, трансмутируя золото и драгоценности в прострелянные навылет шинели, оторванные ноги и руки, разрубленные шашками тела.
  Тогда-то и отрывались выдергою верхние дощечки ящиков, вынимались слитки, мешочки с монетами и "камушками", соблазняя своим дьявольским блеском личный состав. Тогда -то и прокатывался по спинам жар неодолимой жадности-грезились намёрзшемуся в окопах, натопавшемуся по шляхам войны служилому купленные на сокровище тройка с бубенцами, терем с резными наличниками, дородная жена в атласном платье и разузоренном шёлковом платке, пузатый червоного блеска самовар на веранде - обнаруживался,как живой, фарфоровые блюдца, пиалы и полные конфектов вазоны. И чтобы в воскресенье стоять в церкви пред образами в малиновой, подпоясанной наборным ремешком косоворотке - и лился бы от толстой, купленной за двугривенный свечи свет на сверкучий оклад,да  слушать бы акафист про пресветлых серафимов и пречистых херувимов, и звякала бы о поднос дьячка серебряная монета, вторя колокольному благовесту и хору ангельских голосов. Но эту грёзу прерывал окрик:
- Сказано же в Писании-не укради! Так -то ты, образина государеву казну охраняешь?
- Бес попутал, вашродие! Я не специально!Дома, под Барнаулом- жена , детишки с голоду пухнут!
 Сухой щелчок выстрела. Жалобный вскрик. И сладкую грёзу , образовавшуюся в воображении солдатика накрывала непроглядная мгла небытия. Правда другие служилые, наблюдающие за показательной казнью, за тем, как из дула револьвера вашбродия вылетало, словно вырванное из крыла серафима перо, огненное жало,- видели совсем иное. По крайней мере одному из них грезилось,с похмелья , с самогонного перепоя, как тот самый богомолец в красной атласной рубахе из сарпинки и в смазных сапогах ,  возносился, отделяясь от тела падающего наземь, роняющего с плеча винтарь солдатика , устремлялось ввысь, где его поджидали на облаке стыдливо прикрывшиеся белопенными крыльями херувимы.
 
 Замечены ли были рыцари золотых львов на знаменах в шашечку и шевронах в подобных нелепостях? Тянулись ли когтистые лапы тех геральдических львов, капала ли слюна из раззявленных пастей, дрожали ли похотливо хвосты , как у блудливых чердачных котов? Без сомнения- всё это наблюдалось. Но контрразведка закрывала на то глаза. И плотно забитые  Иржи, Криштофами и Ярославами вагоны ломились от натасканного туда  злата-серебра рухнувшей империи. И бордели Омска и Новониколаевска принимали в свои жаркие объятия сыновей рвущихся из пут Австро-Венгерской империи Чехии и Словакии , и ласкающий слух грассирующий мажор французской речи вплетался в минор цыганского романса.И язык Байрона смягчал его рифмою "лав ю"-"фо ю"...

И вышедшая на перрон станции Тайга припухшая от голода мамаша, обслужив нескольких чехов прямо в тесноте вагона , валялась около фонарного столба в луже крови. Из разжатой её ладони выкатились кругляки монет , и похожая на старушку-карлицу девчушка , размазывая по щекам слёзы теребила мамку за подол, из под которого выглядывали белые икры. И эта сцена напомнила про то , как во время нашей спасательной северной экспедиции боцман "Зари" пристрелил тюлениху , кормившую на льду тюленёнка, как хлопая п льду ластами, малыш кричал совсем по-человечески , таращась на нас черными глазами, в которых отражалась вмёрзшая в лед яхта и как этот жалобный писк оборвал хлёсткий выстрел:у нас кончался провиант!
От тех громовых выстрелов осыпались ледяные торосы, крошился на мелкие бриллианты снежный наст. В привокзальном гвалте мешочников ,водовороте беженцев выстрелы звучали совсем глухо, словно звук сломленной ветки. А разутые-раздетые расстрелянные -это могли быть и не повиновавшиеся приказам железнодорожники, и заподозренные в сочувствии большевикам или шпионаже ни в чём не повинные штатские, се они  валялись на морозе скрюченными в самых экзотических позах, словно это были мраморные скульптуры, изображающие сцены Страшного Суда.

Эти выстрелы, словно гром среди ясного неба или удары бича! Как-то особенно громко рвали они перепонки в бездонной тишине заполярья. Они раскатывались далеко-далеко-и казалось их звук достигает самого того места, где пронзает Землю невидимая ось, в которую, уставясь, смотрит всевидящее око Полярной Звезды и ковшик Малой Медведицы цепляется ручкой за эту звезду.  И эвенки, и якуты , и буряты называют её Золотой Кол.Каких же размеров должен был быть тот Золотой Кол, за который привязана планета Земля? Да и Луна вместе с ней.Хватило бы того золота, что тащили за собою в вагонах , надрываясь ,два паровоза чтобы в плавильне какого-нибудь Вельзевула отлить тот кол? Или того золота, из-за которого кипели такие страсти, не хватило бы и на то, чтобы соорудить булавку, укол коей не доставил бы Князю тьмы особого беспокойства? Подобными беседами развлекались мы с ротмистром Карелом Чалковым.Повеса чуть ли не на каждой станции заводил романы с русскими Венерами, великолепно говорил на русском, французском и немецком языках,цитировал Верлена, Гёте  и  Вацлава Ганку...В Новониколаевске , во время тамошнего постоя, у него приключился нешуточный роман с молоденькой ресторанной скрипачкой, за которой волочился какой-то большевик. И он -таки ухлопал того большевика, как из-за другой Дамы Сердца,санитарки из госпиталя на колёсах, -   уложил до того на дуэли подпоручика - авиатора -Мурзина, но слава Богу не насмерть и хорошенькая Светлана из Орловских княгинь могла на всю катушку насладиться своим милосердием, залечивая рану подпоручика.
 -Окна  моей квартире в Праге, - говорил Карел, отхлёбывая вино по-гусарски , прямо из горлышка.- Выходят на площадь...Часы орлой на Староместской ратуше-всё знают...Там на оном из циферблатов -Солнце и Луна. И они движутся ...Часы сделаны в те времена , когда ещё люди верили в т, что небесные светила вращаются вокруг Земли...И в то , что Смерть - это Костлявый Скелет, который оживает каждый час и дёргает за верёвочку, звоня в колокольчик... То во что мы ввязались,горя желанием освободить чехов от Австро-Венгерской монархии,всё чаще напоминает мне о тех часах и о том оживающем каждый час Скелете...   

Пока в обмен на золотые бруски, отправляемые в качестве платы, с Востока прибывали эшелоны с американскими, английскими и французскими винтовками, патронами, пулемётами и обмундированием -это не вызывало особого ажиотажа в войсках. Конечно, щеголяя в новых шинелях и кителях, пришивая к английскому сукну погоны и шевроны, радовались , как дети, потому как надоело выглядеть оборванцами, ходить в ремках, донашивать сапоги и исподнее с покойников. Заведённый на этой самоистребительной войне порядок, когда пускаемым в расход приказывали раздеться - и разуться и, если не всегда утруждали себя тем, чтобы канителиться с копкой могил, то обмундирование(особенно офицерское) аккуратно собирали и, если не разбирали сразу, то отдавали каптенармусу, а там -интендантская служба определяла-что и куда. Но беда в том, что даже не продырявленные пулями и штыками трофейные гимнастёрки,кители и шинели бывали нередко не лучше того во что были одеты добровольцы. Иные суеверные солдатики из деревенских  отказывались переодеваться в обмундирование только что расстрелянных, считая, что , сделав это, сильно согрешат и их постигнут кары небесные. Один старообрядец искренне считал, что большевики -это черти-и так и топал в разлезшихся бахилах, ни за что не соглашаясь переобуться в трофейные, снятые  с покойника сапоги. "То токмо на вид -сапоги яловые. А в самдель -копыта чертячьи. И стоит мне их обуть - прирастут они к ногам -и стану я бесом!"- крестился он двоеперстием.
 Когда же этому оборванцу в качестве исключения каптенармус выделил  шнурованные ботинки британского пехотинца, переобувшись в них , он изрёк:"Аглицкие!Вот не зря ж они по морям охальничали, грабили - даже лапти у них похожи на пиратские корабли". В тех ботинках он и дезертировал с позиций, сбежав к бандитам, партизанившим по лесам, перелескам и степям вдоль "железки". Но неизбежно попав в ведомство полковника Лютова, повесился на связанных шнурках из тех ботинок в каталажке.
 
С времён заключения под стражу деятелей Директории и повышения вице-адмирала - в адмирала контора Лютова действовала бесперебойно. Девизом на вратах этого заведения могли бы быть строки Данте "Оставь надежды всяк сюда входящий". да и одежды заодно. За этими вратами- будь ли они дверьми в подвал омского краснокирпичного здания казённой конфигурации, двери ли специально отведённого для контрразведки вагона , начинались круги Ада, в первом ,соответствующем чистилищу кругу выбивались зубы и ломались рёбра, для чего не требовалось никаких таких "нюрнбергских баб","испанских сапогов" или других ухищрений испанской инквизиции. Зуботычины, пинки и удары прикладами раздавались на лево -направо, каждому задерживаемому. Дальше следовали "разговоры" по душам с предложением папиросы из золотого портсигара с двуглавым орлом на крышке, стаканом чая в вензельном подстаканнике с вопросом "Вам  сколько сахара? Один кусок аль два?"  Затем допрошенному пододвигалась бумага с настоятельным советом подписать. Потом недлинный путь от подножки вагона до стены за углом вокзала - и на этом всё. Можно было, конечно,рвануться в сторону, изловчась,увернуться от винтовочного выстрела меж лопаток, нырнуть под вагон, другой, третий - кубарем под насыпь, но всё одно никому не удавалось добежать до ближайших легко преодолимых заборов, чтобы дворами и переулками петляя, добежать до задворков , а там- -тёмный  лес , тайга густая   и -ищи свищи...
 Но даже и  -манипуляции с бумагами допроса, соблюдение формального ритуала сбора доказательств вины-это в лучшем случае. Чаще -просто ставили к стенке. 

-Я ещё в Омске отдавал приказ расклеить эти листовки...И вот они где объявились голубчики, под шумок!- оторвал меня от раскрашивания стрел на карте боевых действий голос полковника Лютова.

 Он бросил на стол , так что рассыпались флажки оборонительных рубежей, пачку  объявлений в духе старых добрых традиций царской охранки.Разыскиваются. Награда 5000 рублей...И два портрета - молодых мужчины и женщина.
- Они ещё в Казани гробанули казну, потом просочились в Омск, смешавшись с толпой беженцев, затем исчезли из виду...И вот , -вслед за плакатами  он швырнул на стол рядом с только что мной прочерченной  зелёной стрелой контрудара горсть драгоценностей. Я не смог разобрать -что там , в этом комке из жемчугов, брильянтов, рубинов и изумрудов- ожерелье, колье, серьги? Отделившееся от путаницы драгоценностей  кольцо покатилось и остановившись накрыло собой точку на карте с надписью Чулым.
- В лифчике прятала , стерва! Зашито было. Да так искусно, что только подумаешь-ка-а-кая пышногрудая мамзель! А оно вот оно што!
- И што теперь с ними будет?Эт ж элементарная кража!
-Как што? К стенке! Я ж говорю-я их от самой Казани пасу...
-А они ли это? На вашем разыскном плакате такие фотографии, что любого можно за них принять.Хотя бы меня и вот Анну ...
-Ну ты Анну ...  -сюда не путай...А этот патриот - из Союза русского народа, черносотенец хренов - народ баламутил...Монархист недоделанный. За царя батюшку, и святого человека, хахаля императрицы Гришку Распутина, стал быть...А она- -эсеровская сволочь. Не смотри, што милашка , стройняшка. Такие вот - стреляли и взрывали губернаторов и жандармских генералов, как тех рябчиков в бору мой подъесаул.
 В окно штабного вагона  хорошо было видно , как разутых-раздетых ведут , наштырясь штыками винтовок, два бравых казака в папахах малахаях, волоча сабли на боку, - парня в пузырящейся на декабрьском ветру рубахе и её в разодранном исподнем, как прячет она, огневолосая, в ладони последнее , что осталось у неё из драгоценностей - растерзанная...Только следы от босых посиневших ног на снегу.

- Вашбродь!- появился в дверях вагона солдатик в новой шинели из "аглицкого" сукнеца,-А вознаграждение за поимку?
- Пройди любезный в казначейский вагон, там тебе выдадут. Я уже отдал распоряжение...
 Два хлёстких выстрела наложились на последние слова.Так они и лежали -эти двое-за вокзальным углом до утра, примерзая друг к другу, нарываемые жаркой периной обильного снегопада. И когда штабной вагон тронулся в утренней полумгле, видны были  выглядывающих из - под края снегового одеяла ступни.