Несправедливость

               
      
Серебристая  «Мазда»  припарковалась у торгового центра. Из машины вышла миловидная женщина лет тридцати и направилась в кафетерий. На сегодня у Ольги  было запланировано проведать маму.

«Сначала выпью кофе, — решила она, — а потом отправлюсь за продуктами».

Она любила забежать с утра в это маленькое кафе, когда в нем еще не было посетителей, и, вдыхая кофейный аромат еще непрожитого дня, смотреть как  просыпается город за подсвеченным цветными фонариками стеклом.

Но сегодня ее уединение нарушила интересная пара:  он — стройный  симпатичный красавец, а она — небрежно накрашенная, несуразно одетая толстушка.

Черты ее лица, скорее правильные, портила  излишняя полнота, делая  их какими-то смазанными что ли. По тому как мужчина приобнимал свою спутницу за талию  было видно, что они давно вместе.

Сидя на своем любимом месте у окна, Ольга украдкой наблюдала за вошедшими. Пара расположилась за соседним столиком.

Незнакомец, наверное,  все-таки муж, был чрезвычайно услужлив: он отодвинул для своей  спутницы стул,  казавшийся кукольным по сравнению с ее формами,  и терпеливо ждал пока она, усевшись,  изучит меню. Он поминутно сбрасывал звонки и внимательно смотрел на свою похоже все-таки  супругу. Себе "наверное муж" заказал кофе.

«Ну почему всегда одно и то же, — раздраженно подумала Ольга, глядя на них, — как какой-нибудь  симпатичный мужик, так обязательно с ним какая-то невозможная тетка! Вот спрашивается, ну что он мог в ней найти? Маленькая, толстая,  вся какая-то неряшливая,  и голос, кстати, такой противный, просто ужас!»

Ольге почему-то представилось, что они вместе с этим красавцем играют в волейбол на пляже  маленького курортного городка.

Солнце выхватывает из пейзажа ее подтянутую фигурку. Ольга в открытом, прямо-таки  провоцирующем купальнике...

«А что, — не без гордости думает она, — могу себе позволить! Зря что ли  с персональным тренером занимаюсь!»

Ольга ловит на себе восхищенные взгляды мужчин. Вот она — минута славы, момент истины, награда за самоистязание в спортзале и все чертовы диеты, вместе взятые!

— «Но зато с такой фигурой,
Я могу быть полной дурой!»,  — папа бы точно так  пошутил,— подумала Ольга.

Он обожал Олега Григорьева.

Мечты нарушил  голос привлекательного незнакомца за соседним столиком.

— Дорогая, ты выбрала, наконец, что-нибудь? У нас не так много времени!

— Ой, Андрюууша, — капризно тянет  толстушка, — тут невозможно ничего выбрать, пойдем куда-нибудь в другое место!

— Как скажешь, дорогая, — без малейшего раздражения отзывается  ее спутник, — здесь есть дивный маленький ресторанчик на втором этаже...

«Вот так всегда, — с грустью подумала Ольга, провожая пару взглядом, — что ты хочешь, дорогая, как скажешь, дорогая, все для тебя, дорогая... А вот была бы я его женой, — у нас все бы было по-другому!»

«Анрюууша, — мысленно передразнила она «невозможную тетку», — тут нет ничего вкууусненького... Да таким, как ты вообще о еде нужно забыть и жить в спортзале!»

«А ты, мать, злая стала, — подумала Ольга, — добрее, надо быть и люди к тебе потянутся!»

Она заметила, как понравившийся ей молодой человек с умилением поцеловал свою спутницу  в щечку.

«О, Господи», — вырвалось у Ольги.

Она встала и направилась за ними, нужно было купить продукты для мамы.

В магазине все валилось у Ольги из рук, она не могла сосредоточиться, представляя, как они с Андреем покупают всякие вкусности для  мамы,  оба — под стать  друг другу: стройные, симпатичные, веселые... А дома мама спрашивает, где это Ольга познакомилась с таким очаровательным молодым человеком?

Закинув пакеты с продуктами в багажник,  она отправилась к маме, включив музыку.

«... Она еще недурна, и не ее вина, что все время с кем-то и все время одна.
И маленький столик, и прожжённый диван, он заходил вчера, только это — обман.
Он снова тянет время, кончается год, а ведь еще пара лет и никто не возьмёт...» — издевался радиоприемник голосом Макаревича.

— Маам, — я пришла, — пропела Ольга, раздеваясь в прихожей.

Мама вышла навстречу, взяв  пакеты.

— Ну зачем ты столько накупила, Олюшка, мне же это не съесть одной!

— Мам, да съешь потихоньку... Может кто-нибудь их твоих подружек заглянет.

Ольга была поздним ребенком, отец давно умер, и к маме она относилась как к своему главному сокровищу.

— Сейчас будем ужинать, ты, наверное, голодна? Только ради бога, не говори мне ничего про свою диету! Посмотри на кого стала похожа!

— Мам, да я стройняшка!

Ольга вертелась перед старинным зеркалом. Она действительно была чертовски  хороша!

— Ну да, стройняшка, — вздыхала мама, — если ветер непопутный, так и до машины, пожалуй,  не дойдёшь...

Они уселись за стол,  и Ольга поняла, что диета летит сегодня в тартарары.

— Мам, ты представляешь, я сегодня в кафе такого красавца встретила, ты бы видела!

— Олюшка, детка, а как же Феликс?

— Ой, мам, да твой любимый Феликс скучный, как серый осенний дождь, и вообще, я от него устала, и жениться он похоже не думает. И слава Богу, кстати!

— Дорогая, ну  вольнО  же  тебе было познакомиться с Феликсом, мне казалось, что он тебе нравится...

— Да, сначала вроде нравился, ну, по крайней мере, мне так казалось, но с ним как-то все одинаково... Ну  помнишь как у Набокова: «Он женился, – не то чтобы не любя жену, но как-то мало ею взволнованный».

— Ох, Олюшка, ты доперебираешься... так и одной остаться недолго!

— Нет, мам, ну  ты послушай, с этим красавцем была просто какая-то мымра: маленькая, толстая, капризная, ужасно накрашенная и губы, как у рыбы! Вот скажи, как такое может быть? Они  совершенно не монтировались вместе.

— Детка, но ты ведь ничего о них не знаешь.

— Мам, да она  страшная, как смертный грех! А он ее целовал так нежно, ну прямо видно что любит!

— Ох, милая моя, люди как книги в шкафу, видны только корешки, а если развернуть, так там бог знает что...,  а может и черт ногу сломать!

— Ну, мам, не знаю..., наверное, ты права.

— И вообще, детка, почему ты говоришь, что Феликс — мой любимый? Он мне никогда не нравился.

Ольга с интересом посмотрела на маму.

— Ты мне не говорила…

— Да, но ты и не спрашивала.

— А вот представь, Олюшка,  может быть  твой красавец  после аварии в коме год пролежал, а она каждый день за ним ухаживала...

— Ой, ну, мам, не дави слезу!

— А, может быть, она вообще беременна,  и ей сейчас ни до чего! Знаешь, как бывает:  плохо себя чувствуешь, тошнит или еще что-нибудь... Подожди, бог даст, сама еще узнаешь!

— А может быть,  они эту беременность  десять лет ждали,  и вот, наконец, она случилась! Тут уж любые капризы стерпишь, лишь бы все удачно прошло.

— Я вот пока тебя носила папу  твоего совсем измучила: то мне шишку захотелось с самой верхушки ели, он полез и упал, сломал руку, то ананас среди зимы... Он помню в ресторане  всю зарплату выложил за этот дурацкий ананас! Принес домой, счастливый такой..., а мне уже и не хочется.

— Глаза все время на мокром месте были, он не знал, как мне угодить, а меня все раздражало! А может быть и совсем все просто: их тараканы хорошо уравновешивают друг друга! Не торопись, детка, судить по декорациям!
 
«Жену свою я не хаю,
И никогда не брошу её.
Это со мной она стала плохая,
Взял-то её я хорошую» — продекламировала мама все того же Олега  Григорьева.

Ольга задумчиво жевала пирожок.

— Ешь, детка, пятый пирожок, у нас без счета! — пошутила мама.

— Да уж, вкусно до безобразия!

Ольга  вспомнила, как коллега по работе заходила недавно в контору за справкой. Весь отдел год назад был на свадьбе этой жизнерадостной девчонки.

Но беременность видимо протекала тяжело: она растолстела,  подурнела, черты лица расплылись, а губы припухли и стали точно как у рыбы. Говорила она теперь каким-то визгливым голосом и все время всплакивала... 

Ольга еще тогда подумала: «А как же все эти разговоры про чудесное преображение материнства, загадочный взгляд, обращённый внутрь, необычайно привлекательная плавность движений и прочие приятные изменения внешности?»

— Мам, а какая ты была во время беременности?

— Детка, почему ты спрашиваешь? — встревожилась мама.

— Мам, не волнуйся, к сожалению, нет повода для беспокойства.

— Ты знаешь, я практически ничего не могла есть и очень похудела. Папа часто брал меня на руки и кружил, как маленькую девочку. Он всегда говорил, что не переживёт, если у нас родится сын, а не дочка! А ты родилась такой крошечной, что тебя в роддоме сразу прозвали дюймовочкой.

— Ну да, дюймовочка... Потом выйду замуж за какого-нибудь крота, типа Феликса. Располнею, подурнею во время беременности, и он меня бросит... И вообще, мам, ну почему у женщин столько испытаний в жизни, а мужчинам всегда ветер в спину? Вот какие у них трудности, если нет войны, конечно?

— Душа моя,  это не так, у мужчин свои проблемы и свои беды.

Мама взяла гитару, оставшуюся от отца.

«Так природа захотела.
Почему?
Не наше дело.
Для чего?
Не нам судить».

— Мам, ну все равно несправедливо,  вот вспомни себя: девять месяцев вынашиваешь ребенка, потом бог знает сколько часов  рожаешь, потом еще год не спишь толком и еще года два носишь это существо  на себе, а он, видите ли, на папу похож!

— Ну, знаешь ли, нежелательную беременность всегда можно прервать еще на стадии знакомства!

— Мам, лучше спой  что-нибудь...

«Отцвели уж давно
Хризантемы в саду,
Но любовь всё живёт –
Стынет в сердце больном…»

— Ты все скучаешь по папе?

Ольга с юности помнила этот романс.

— Да, очень скучаю... мне его не хватает. Хорошо, что осталась ты, моя девочка! Ты ведь — его копия, кстати , ровно так,  как ты и возмущалась!

Ольга обняла маму и поцеловала седые кудри.

— Мамуль, я тебя обожаю! Я останусь у тебя до завтра, ладно? Поеду на работу отсюда?

— Оля, ты еще спрашиваешь!

— Мам, давай  вместе про сад...

«Снился мне сад в подвенечном уборе,
В этом саду мы с тобою вдвоём...
Звёзды на небе, звезды на море,
Звёзды и в сердце твоём...»

Лежа в своей девичьей кровати, Ольга вздыхала: «Все равно несправедливо как-то...»

Засыпая, она думала о том, что с Феликсом, пожалуй, надо расставаться. Ей снился Андрей, они опять играли в волейбол, утопая по щиколотку в золотом песке, но вместо мяча был почему-то ананас...

А потом явилась жена, забрала ананас, сказав, что они с Андрюуушей съедят его вместе и, что, наверное, мама учила Ольгу  в детстве, что чужое брать нехорошо...