Чёрный тюльпан

Ногала накинула фуфайку и вышла во двор. Белки глаз, покрытые густой сетью красных прожилок выдавали утомление. Ветер выбил несколько поседевших прядей волос из-под её платка и сбежал прочь. Белесые клочья облаков медленно двигались над головой. Ногала развесила бельё на верёвке, подперев её в середине длинной палкой с гвоздём на конце, чтобы простыни не касались земли. Скрипнула калитка, и во двор вошёл Абуш — муж Ногалы. Его смуглое, выдолбленное солнцем и ветром лицо искрилось от счастья.
— Звонила Даяна. Сказала, приедут к вечеру. Останутся на выходные, — он зажёг сигарету, вдохнул поглубже и закашлялся стариковским кашлем.
— Ой, как хорошо. Пойду готовить, а то и угостить нечем, — Ногала суетливо подняла таз и поспешила в дом.
 
Приезд детей всегда наполнял жизнь стариков радостью и смехом. Они будто оживали, набирались сил, словно увядшие без солнца растения.
Ногала разморозила баранину и поставила её варить. Зять Очир любил наваристый шёлюн и часто нахваливал тещину стряпню.

— Махан приготовлю. Бёрики налеплю, — говорила Ногала то ли самой себе, то ли мужу, снимающему кирзачи у порога.
Она ловко передвигалась от плиты к столу, напевая понятную только ей мелодию старинной песни. В молодости Ногала любила петь протяжные калмыцкие песни и выступала в сельском доме культуры по праздникам. Когда вышла замуж, родились дети, появились другие заботы. Ногала забросила пение, лишь изредка напевала детям колыбельные.

Новость о приезде дочери обрадовала её. В последнее время они виделись редко. Даяна закончила университет и осталась в Элисте, выйдя замуж. Родила дочь, а через пару лет сына. Жили они в съемной квартире, перебиваясь от зарплаты к зарплате. Очир работал водителем маршрутки, потом таксистом, подсобным рабочим на стройке и нигде долго не задерживался. Даяна сидела с детьми в декрете и подумывала о том, чтобы выйти на работу, устроив младшего сына в детский сад. Ногала и Абуш помогали молодой семье чем могли: отправляли мясо, дарили им телят и ягнят, а когда те подрастали продавали их и высылали детям вырученные деньги.

Абуш всегда хотел, чтобы дочь с мужем переехали жить в село. Он мечтал вместе держать скот и вести хозяйство, но зять не желал покидать город, хоть и жилось ему там нелегко. По словам Ногалы он был непутёвым. Она никогда не называла его так при дочери и тем более не говорила ему в лицо, но дома в разговорах с мужем и сыном могла проронить такие слова. Ногала жалела Даяну. И какой бы ни был Очир, она не лезла в их семью. Дочь сама выбрала себе мужа и родила от него детей.
— А на чём они приедут, не сказали? — Ногала внезапно вспомнила, что Очир продал старые жигули.
— Мерген привезёт, — уменьшив громкость на телевизоре, крикнул из зала Абуш.
«Значит, и Мерген приедет. А говорил, у него не получится», — Ногала подумала о сыне и улыбнулась.

Солнце склонилось к горизонту. На землю опускались сумерки, тепло последних лучей смешивалось с растворенной в воздухе весенней сыростью. За окном хлопало под порывами холодного ветра вывешенное на просушку бельё. Скрипнула калитка, по двору разлились голоса взрослых и детей. Ногала подскочила к окну и помахала внукам рукой.

Даяна выглядела уставшей. Чёрные, прямые волосы, зачёсанные в длинный хвост, открывали высокий лоб. Раскосые карие глаза, окружённые россыпью веснушек, улыбались и слегка щурились.
— Ну как ты, мама? — Даяна обняла мать и поцеловала её в лоб.
— Потихоньку. Лишь бы у вас всё было хорошо, а мы не пропадём.
Внуки бросились обнимать ээджу, одновременно рассказывая о своих новых игрушках. Они тараторили без умолку, пели песни собственного сочинения, танцуя под них, как взрослые.

Ногала быстро накрыла на стол, и шумная компания завалилась на кухню. За ужином все весело переговаривались, смеялись и радовались встрече. Очир объявил, что наконец нашёл стоящую работу, к которой приступит через неделю. Даяна сказала, что ей удалось купить горящие путёвки в Турцию. Совсем дешёвые, почти даром. Она надеялась на то, что родители присмотрят за детьми во время их с мужем неожиданно подвернувшейся поездки.

— Мама, вы же приглядите за малышами? Мы так долго хотели отдохнуть, а тут эти путёвки. Грех не воспользоваться такой возможностью, — тщательно подбирая слова, Даяна заглядывала в глаза матери.
— Конечно, поезжайте. Нам будет чем заняться. К тому же мы давно не виделись, — Ногала потрепала внуков по плечам и поцеловала в неугомонные макушки.
После ужина она осторожно поинтересовалась у дочери, откуда у них деньги на путевки.
— Очиру шабашка подвернулась, — протараторила Даяна, избегая встречаться взглядом с матерью.
Потерев ладонью изрезанный морщинами лоб, Ногала спросила:
— Снова играет?
— Да, — еле слышно прошептала дочь, — ему повезло. Он выиграл.
— Это сейчас повезло, а потом плакать будете. Не поощряй его забавы. Добром это не кончится, — лицо Ногалы помрачнело.
— Думаешь, я не говорю ему? Без толку всё. Не слушает меня. У него уже  зависимость, — Даяна развела руками, её глаза были по-детски беспомощны.
— И Турция эта? Так ли нужна сейчас?
— Мам, я устала. Круглые сутки с детьми. Мне нужно отдохнуть. В первую очередь мне, а не Очиру. А там я с ним разберусь. Посмотришь за детьми, а?
— Какие вопросы. Конечно, посмотрю, — Ногала вздохнула и принялась мыть посуду.
Большая семья разместилась в зале перед телевизором. Дети играли на ковре, потёртом в тех местах, по которым постоянно ходили. Мужчины громко спорили, перебивая друг друга. Даяна сидела на полу, склонившись к сыну. Как только Ногала освободилась, она подошла к матери и тихонько отвела её в сторону.
— Мам, — опустив глаза, начала она, — тут такое дело. Я хотела тебя попросить. В общем, путёвки мы купили, а денег с собой взять, у нас нет. Не могли бы вы одолжить нам?

— Это надо у отца спросить. У меня пенсия ещё не скоро. А сколько нужно?
— Тысяч тридцать хотя бы.
— Я у отца спрошу. Может, скотину сдадим.
— Да пока вы сдадите, мы уже обратно приедем. Нам срочно надо. В понедельник уезжаем, — Даяна стала нервно перебирать волосы.
— У брата спрашивала? Вдруг у него есть.
— Нет у него. Когда они у него вообще были?!
— Не переживай ты так. Найдем до понедельника, — Ногала погладила по спине  дочь и тяжело вздохнула.
С возрастом лицо Ногалы вытянулось, похудело, черты заострились. Вертикальные морщины между глаз углубились, взгляд стал жестче, пронзительнее. Однако внутри она оставалась доброй, щедрой и заботливой матерью и женой. Дети пользовались её безграничной любовью ради своих прихотей, отдавая взамен лишь право называться их матерью. А ей ничего и не нужно было, только бы Даяна и Мерген жили счастливо.

Перед сном в спальню Ногалы вошёл сын. Он сел на стул и обвел взглядом комнату.
— Мам, как у вас с деньгами? — озираясь на прикрытую дверь, начал он.
— А что случилось? — заметив неладное, спросила Ногала.
— Да так... Мне деньги нужны.
— Много?
— Сто тысяч.
— Сто? — переспросила Ногала, — но у нас нет таких денег. Даяне тоже нужны деньги. У отца спрашивал?
— Он говорит, так скоро не сможет собрать. Я подумал, вдруг у тебя есть. Заначка какая-нибудь.
— Откуда у меня, сынок? Пенсия на лекарства, да на продукты ушла. А тебе зачем так срочно?
— Да я в аварию попал. Там людям заплатить надо. Срочно, а то у меня проблемы будут.
— Может, как-то договориться. Пусть подождут?
— Мама! — взорвался Мерген, — Там всё сложно. Нужно поскорее отдать.
— Ладно-ладно. Я поговорю с отцом.

Ногала решила не заводить разговор с мужем перед сном. Она лежала на своей половине кровати, прикрыв глаза и молча погрузившись в себя. Сон не шёл. Ногала потерла гудящие от усталости веки и посмотрела в темноту ночи. В углу комнаты немного отошли обои. Под бумажным клочком пузырилась  чёрная стена. Ногала думала о детях. Она всегда тяжело переживала их неудачи и промахи. Старалась оградить их от бед, многое брала на себя, не давала им самим справиться с проблемами. Всё решала сама, жалела их, слишком опекала. Даяна и Мерген выросли неприспособленными к жизни. Они привыкли, что мать поможет, вытянет их из любой ситуации.
«Где я промахнулась? Когда позволила себе лишнего, что теперь дети стали такими эгоистами? — спрашивала себя Ногала, — отдалились от меня, отклеились, как те старые обои. Но не отпали совсем, а повисли на мне, оттягивая своими проблемами».
Ещё долго Ногала крутилась с боку на бок, прокручивая в голове события прошлых лет, пока не заснула.

Утро выдалось ясным. Весеннее солнце било в оконные стёкла. Ногала стояла у раковины и мыла посуду после завтрака.
— Ээджя, пойдём в степь? Мама говорит, тюльпаны уже зацвели, — Внучка уткнулась головой в живот Ногалы и обхватила её маленькими ручками.
— Тюльпаны? Да, уже пора. Вот помою посуду и пойдём.
Рев автомобильного двигателя разносился по степи. Старенькие жигули танцевали по ухабистой дороге. Ногалу сильно трясло, но она не обращала внимания, потому что перед ней расстелилось зеленое покрывало, пылающее степным разнотравьем. Машина остановилась. Ногала ступила на мягкую, ещё влажную от росы траву и вдохнула чистый воздух, наполненный ароматом растений. Абуш и внуки свернули с дороги и направились туда, где раскинулась изумрудная скатерть с россыпью красных и желтых вкраплений. Горизонт казался таким далеким и близким одновременно. Куда ни повернись — всюду свобода и простор.

Дети носились по степи, восторженно крича и распевая песни. Ногале тоже захотелось петь, выплеснуть эмоции, раскрыть душу. Но она сдержала свой порыв, осмотрелась по сторонам.
С высокого густо-синего неба разливалась трель жаворонка. Под ногами струились жемчужные нити ковыля. Полынь наполнила воздух пряным горьковатым запахом. И он вместе с запахом чабреца, клевера и других трав составлял ни с чем несравнимый аромат степи.

Ногала наклонилась к хрупкому маленькому цветку. Внутри тюльпана притаился шмель. Он прижимался мохнатым брюшком к тычинке и грозно жужжал.
Алые и жёлтые тюльпаны пёстрой лентой тянулись до самого горизонта. Сердце Ногалы невольно замерло от восторга, такого острого, что хотелось и плакать, и смеяться.
— Ээджя, а давай нарвём букет? Отвезём домой и поставим в вазу? — внучка потянулась к цветку и, согнув у основания, вырвала с корнем.
— Нет, милая, не надо рвать. Оставь тот, что сорвала, остальное не тронем. Только посмотрим.
— Почему? Их же много.
— Если каждый будет рвать, потом ничего не останется. Степь перестанет быть такой красивой. Тебе нравится тут?

Девочка молча кивнула, теребя в руках сорванный цветок.
Пока семья фотографировалась на фоне цветов, Ногала отошла к глубокому оврагу, поросшему по краям полынью. Она пробежалась взглядом по ложбине и заметила чёрный цветок. Ногала осторожно спустилась вниз по склону, придерживаясь рукой за стебли длинных растений. Чёрный тюльпан стоял, не шелохнувшись. Спрятанный в укромном от ветра месте он гордо нёс свой бутон и благоухал сладковатым ароматом. Едва заметные светлые прожилки выделялись на иссиня-чёрных лепестках. У Ногалы перехватило дыхание. Она не раз слышала легенду о чёрном тюльпане, но никогда его не видела. Легенда гласила, что человек, нашедший цветок, ни в коем случае не должен касаться его. Следовало загадать желание и никому не говорить о том, где растёт чёрный тюльпан. Желание непременно исполнится, если выполнить условия.
Ногала прикрыла глаза ладонью, задумалась. Хотела много чего загадать, но мысли скакали, не давали сосредоточиться на самом главном и нужном. Она подумала о детях и их бесконечных проблемах.

«Они должны быть счастливы, а их счастье в последнее время — это решение финансовых проблем. Так пусть же они живут в достатке и ни в чем не нуждаются», — решила Ногала и сложила руки в мольбе.
Она сидела, преклонив колени перед тюльпаном и закрыв глаза.
— Ээджя, ты где? — донёсся голос внучки.
Ногала вздрогнула и поспешила подняться.

«Никто не должен знать, иначе желание не сбудется», — твердила она себе, возвращаясь к семье.
— Что с тобой? — спросил Абуш, увидев слегка озабоченное лицо супруги.
— Да так... Давление, видимо, — неохотно соврала Ногала.
Слова рвались с языка, но она держала их за плотно сжатыми зубами. Абуш хорошо знал жену и то, что она что-то скрывает, заметил сразу.
— Что тебя беспокоит? — спросил он, приглаживая ладонью седые усы.
— Детям деньги нужны.
— Это я знаю, — устало пробормотал он, проведя рукой по глубоким морщинам, избороздившим его лоб. — Они сюда только за деньгами и приезжают. Последний раз. Больше я не стану потакать им. Не таких детей я воспитывал.
— Ничего, все наладится, — Ногала похлопала мужа по руке и направилась к машине.
Абуш обошел друзей и нашёл деньги для детей. Обрадованные дочь и сын расцеловали родителей, погрузились в машину и укатили, прихватив с собой банки с солеными огурцами, компотами и вареньем. Ногала всегда готовила запасы впрок, чтобы хватало всем родным. Никто никогда не отказывался от фирменных салатов лечо и кабачковой икры. С возрастом заготовки на зиму давались Ногале с трудом, но она считала, что никакие магазинные маринованные огурчики не сравнятся с домашними закрутками. А потому снабжала семью вкусными овощами и фруктами невзирая ни на что.

Всю неделю Ногала провела с детьми. Общение с ними было ей в радость. Она смотрела на внуков и вспоминала Даяну и Мергена в детстве. В голове неотвязно крутились беспокойные, наболевшие мысли. Когда же её дети из беззаботных малышей превратились в эгоистичных людей, думающих только о себе?
«Это всё я виновата. Не так воспитала», — от тягостных раздумий больно стукнуло сердце.
В висках запульсировало, и вскоре головная боль стала невыносимой.
— Ээджя, ээджя, что с тобой? Тебе плохо? — внучка теребила её за подол халата.
— Давление скачет, — прикрыв глаза ладонью, сказала Ногала.
В воскресенье приехали Даяна и Очир. Загоревшие, отдохнувшие, светящиеся от счастья, как в первые месяцы после знакомства. Они подарили родителям памятные магнитики и, забрав детей, уехали в город.

Ногала сидела за вязанием. Окно в дальнем конце комнаты было распахнуто настежь, тёплый весенний ветерок раздувал занавеску. Абуш весь день работал по хозяйству: смотрел за скотом, чистил двор. Когда Ногалу стали мучить головные боли и поднималось давление, муж ограждал её от тяжёлой работы. Изредка она полола траву в огороде и доила корову.

Ногала ловко перекидывала петли со спицы на спицу и вспоминала, как вязала детям в детстве. Тогда зрение было ясным, свитера, шапочки, носочки выходили — просто загляденье — петелька к петельке ровными рядами.
«Как же там мои дети? — хмуря поредевшие брови над раскосыми глазами, подумала она, — Вот бы тюльпан помог».

Ногала улыбнулась от своих наивных мыслей, но верить в чудо не перестала. Ради счастья детей, она готова была на многое, даже уповать на легенду. Ногала смотрела сквозь всю комнату в окно, на быстро несущиеся и меняющиеся очертания облаков. Прикрыв глаза, ушла в себя, забылась. Вспомнился Мерген, маленький, загоревший, постриженный налысо. Абуш учил сына кататься на велосипеде. Мерген часто падал, но видя, что за ним наблюдают, поднимался, отирая пыльные колени, и снова садился за руль. Когда обрел уверенность, на скорости помчался вперёд по ухабистой дороге. От быстрой езды его голубая рубашка пузырем вздувалась на спине, а сам он кричал от счастья. Был упрямым, старательным, хотел понравиться, любил похвалу и награду. Часто расстраивался, когда выходило не так, как он желал, поэтому Ногала помогала ему во всём, иногда брала на себя больше, чем следовало.

Даяна с детства была красавицей. Всегда норовила надеть на себя всё самое яркое и привлекательное. Выпрашивала у матери новые платья, заколки, куклы. Ногала шла у неё на поводу: ведь такая милая девочка достойна лучших нарядов. Ногала перенеслась в тот день, когда купила Даяне белое платье принцессы. Дочка кружилась перед зеркалом, шелестя многослойным пышным подолом, а Ногала считала последние деньги в кошельке.

Воспоминания обрушились шквалом ясных и чётких образов, которые все эти годы словно бы ждали, затаившись, придавленные тяжёлым камнем и вдруг разом вырвались на волю. Лицо Ногалы вытянулось и помрачнело, углы рта опустились. Слёзы навернулись на покрасневших и истончившихся веках. Ногала вытерла мокрые щёки рукавом и взяла телефон.
«Может, ещё не поздно, и мои дети смогут измениться», — подумала она и позвонила дочери.

У Даяны всё было хорошо, голос счастливый и беззаботный. Очиру повезло с работой, он уже принёс первую зарплату. Разговор вышел коротким, дочь торопилась на маникюр.
Мерген же не ответил на звонок матери. Отправил сообщение, что не может говорить и позвонит позже. Но Ногала не дождалась его ни на следующий день, ни через неделю.
Дети исчезли, будто их и не было: не звонили, не приезжали. Знакомые рассказывали, что встречали Даяну и Мергена в Элисте, они вели себя надменно, не здоровались и, судя по внешнему виду, жили совсем не плохо. Обзавелись бизнесом, дорогими машинами и новой жизнью, где, видимо, не было места старым родителям. Ногала уже не звонила им, не докучала своими расспросами, лишь, склонив голову на грудь, долгим немигающим взглядом смотрела на что-то, видимое ей одной. Затем резко подскакивала, убирала со стола и гораздо больше обычного гремела посудой — словно шум и суета могли помочь ей сдержать слезы. Тогда Абуш избегал встречаться взглядом с женой, боялся начать страшный разговор и признать своё отчаяние и бессилие.

Ногала проснулась рано, рассвет только-только наливался. Абуш похрапывал на своей стороне кровати. Ногала сварила густой калмыцкий чай, налила себе в пиалу ароматный напиток и взглянула в окно. Клочья седых облаков плыли по набирающему голубизну небу. Во дворе подавала голос проснувшаяся живность. Промычала корова, следом за ней закудахтали куры и залилась лаем старая дворняга.
Повязав платок на голову, Ногала вышла во двор. Собака подметала землю хвостом, приветствуя хозяйку. От свежего воздуха перехватило дыхание — со степи тянуло едва уловимой полынной прелью и летним духом. Ногала открыла калитку, перешла пыльную дорогу и направилась к широко раздвинутому горизонту.

Роса искрилась и переливалась в утренних лучах солнца. Бурая, выжженая летним зноем степь просыпалась. В небе в поисках жертвы кружил орел на неподвижно раскинутых крыльях. Протяжно и настороженно засвистели суслики. Утомленная ходьбой и духотой, разлитой в воздухе, Ногала села отдохнуть под одинокое дерево. Ей хотелось побольше побыть здесь, будто степь могла восстановить её утраченные силы. Наблюдая, как ковыль лениво качает своими белоснежными метелками, она чувствовала, что тревоги и огорчения прошлых месяцев растворяются, постепенно теряя власть над её душой.

В мыслях Ногала отпустила детей, пожелала им счастья и белой дороги. Она сложила руки в мольбе и поблагодарила степь, взрастившую чёрный тюльпан, который исполнил её заветное желание.
— Может быть, я многого прошу, — прошептала Ногала, щуря от солнца и без того узкие глаза, — но я не для себя. Опять же для детей. Степь всемогущая, земля благословенная, открой глаза моим детям, направь их на истинный путь.
Степь ответила жарким дыханием ветра. Он пробежал по сухой траве, поднял пыль и спугнул стайку бабочек с мелких желтых цветов.

К вечеру облака сгустились и темнеющей полосой нависли над самым горизонтом. Ногала стояла на холодном полу, наслаждаясь проникающей в усталые ступни прохладой. Пыльные столбы, затемнившие яркое зарево заката, давали знать, что пастухи гонят стада со степи. Абуш настежь распахнул ворота и пошёл встречать коров. Из-под  густых седых усов его вылетал дым и медленно растворялся в воздухе. Ногала заметила, как осунулось и пожелтело лицо мужа. Улыбка всё реже шевелила его белые усы, и лоб, собранный в морщины, почти не разглаживался.
«Жизнь его лишилась стержня», — подумала Ногала и вздохнула.
Дождь начался с вечера, всю ночь моросил, нашёптывал что-то унылое, монотонное, стекая по стеклу.

Ногала сидела у окна и безмолвно позвякивала спицами. Абуш возился в сарае с инструментами. Вязанный крючком коврик впивался твердыми кругляшками в ступни. Серое утро глядело в окно. По крыльцу звонко стучали дождевые капли, стекающие с крыши. Тоска заливала сердце Ногалы волнами то горячими, то холодными. Жар, поднимавшийся из глубины тела, вырвался наружу, отчего у неё перехватывало дыхание.

Ногала отложила вязание и подошла к открытой форточке. Душистая сырость опьянила свежестью. Безмятежная  тишина утра, так царственно обнимавшая её, внезапно нарушилась музыкой. Соседский мальчик учился играть на пианино. Оно плакало и надрывалось глубокой и болезненной грустью. Ногале стало ещё тоскливее. Глаза, увлажненные слезами, смотрели вдаль. Далёкая степь дышала свежестью и чистотой.
Вдруг из-за облаков выплыло солнце. Ветки деревьев, обильно покрытые каплями, засверкали, купаясь в ярких лучах. Туча снялась и уплыла на запад, волоча за собой изорванную пелену облаков. Неожиданно поднялся ветер, он пробежал по кустам и глубоко протяжно вздохнул.

«Вот бы Даяна с детьми приехала. Я уж и носочки вторую пару связала», — вздохнула Ногала.
Теперь в залитое светом окно глядело солнце. Ногала убрала вязание и неожиданно услышала стук. Она обернулась к окну, и губы её растянулись в улыбке. Даяна с сыном на руках стояла во дворе и улыбалась. Внучок маленькими ручками размазывал капли по стеклу и смеялся. Горячая волна уже счастливых слёз хлынула из глаз Ногалы. Как была в халате, она выскочила во двор встречать родных.
— Что за счастье, милые мои. Я, как знала, вспоминала вас, — Ногала обнимала дочь и внука, попеременно целуя то одного, то другую.
Капли, срывавшиеся с крыши, продолжали звонко звенеть, но Ногала уже не обращала на них внимания.
Степь всемогущая, земля благословенная наслаждалась прохладой и жадно впитывала желанную влагу, чтобы следующей весной снова расцвёл чёрный тюльпан.