Мемуары Арамиса Часть 220

Глава 220

Дальнейший рассказ Гримо о событиях после визита д’Артаньяна и Портоса ко мне в Ванн не делают ему части как рассказчику, и не делали бы чести нам троим, как участникам этих событий, если бы были правдой.
Под лживым пером Гримо д’Артаньян выглядит слишком наивным, каковым он никогда не был, Портос слишком уж тупым, а я предстаю как коварнейший обманщик, который лжёт своему другу д’Артаньяну на протяжении целых суток, сначала сообщая, что Портос якобы уехал поохотиться на уток, затем уверяя своего друга в том, что Портос отбыл на остров Бель-Иль, после чего якобы убеждаю его ещё немного поохотиться до обеда.
Здесь всё неправда, а я выставлен подлецом. После столь подлого обмана я не смог бы оставаться другом д’Артаньяна. Наш друг, конечно, снисходителен к своим друзьям, но не настолько же! Он простил бы отказ ответить на деликатный вопрос или уход от ответа, небольшую хитрость, быть может, но не столь явную ложь. Этого бы он не потерпел. После этого всякая дружба между нами закончилась бы. К тому же если бы я отправил Портоса с посланием в Фуке даже в полночь, то на следующее утро мне не было бы никакой нужды так подло морочить голову своему другу. Я мог бы попросту высказать предположение, что, быть может, Портос уехал поохотиться, или же решил вернуться на Бель-Иль, но ни то и другое последовательно, выдаваемое за истину. К тому же все мы отлично знаем Портоса. Он ни за что не уехал бы в Бель-Иль, не попрощавшись с нами. Учитывая, что с д’Артаньяном он не виделся десять лет, Портос не стал бы наносить такую обиду, как внезапное исчезновение, не простившись. В крайнем случае, он написал бы письмо. Кстати, отправляя Портоса для подстраховки к Фуке, я продиктовал ему такое письмецо и попросил оставить его на кровати, где он ночевал.
Между прочим, я знал единственную причину отъезда, которой бы поверил д’Артаньян, и именно это объяснение я продиктовал Портосу.
— Вы предлагаете мне этой запиской обмануть нашего друга д’Артаньяна? — спросил Портос с тревогой.
— Не обмануть, а успокоить, поскольку, как вы знаете, д’Артаньян очень любит вас, и он сильно огорчится, если узнает, что вам предстоит скакать верхом всю ночь напролёт, — ответил я.
— С какой стати он будет беспокоиться? — удивился Портос. — Ведь я же не мальчишка, и могу скакать хоть всю ночь, хоть целые сутки!
— Он будет опасаться, как бы в потёмках конь не попал ногой в ямку, и не упал, — ответил я. — В этом случае вам угрожает падение на землю, и если вы вдруг ударитесь головой о какой-нибудь камень, это может серьёзно повредить вашему здоровью.
— Какая чепуха! — воскликнул Портос. — Ведь вы же не беспокоитесь по такому пустячному поводу, как шанс того, что я выпаду из седла вследствие полной темноты и излишней поспешности, с которой я поскачу.
Мне вдруг стало стыдно. Я, действительно, ни капли не беспокоился о безопасности и благополучии Портоса, мне лишь было важно, чтобы моё письмо было доставлено Фуке. Собственно, и это уже мне было не столь уж необходимо, поскольку четырнадцатью часами раньше я отправил в Париж Базена.
— Друг мой, я не беспокоюсь о вас только лишь потому, что молился за вас, и Господь дал мне знак, что с вами будет всё хорошо, — ответил я, краснея за свою ложь.
— Тогда всё понятно, — весело кивнул Портос. — В таком случае мы обманем д’Артаньяна ради его спокойствия и благополучия, ведь Господь не дал вам знака, что с ним всё будет столь же хорошо, как и с мной. Ну тогда я поехал.
И Портос на своём крепком коне ускакал в густую тьму дороги по направлению в Париж.
Так что когда д’Артаньян заглянул в спальню Портоса и не нашёл его там, он обнаружил на кровати записку, которую и принёс мне, чтобы прочесть её для меня вслух.
Эта записка, которую я же и продиктовал Портосу, содержала следующее:

«Дорогие мои друзья, д’Артаньян и Арамис!
Сожалею, что мне пришлось вас столь поспешно покинуть. Вчера утром я попробовал устриц, и они мне так понравились, что я съел, должно быть, слишком много. Организм мой взбунтовался против этой пищи, так что я уже не мог спокойно поспать и десяти минут. В перерывах между мучительными процедурами освобождения желудка от остатков устриц, мне пришла в голову мысль разыскать торговца устрицами и предупредить его, чтобы он более никогда не торговал несвежим товаром, иначе я завяжу его руки узлом на его спине, так что он больше никогда не сможет наносить такой серьёзный вред и такую горькую обиду честным людям, которые виновны лишь в том, что хотели славно перекусить. Мысль эта столь понравилась мне, и усугубилась соображением, что, быть может, откладывая этот разговор, я упущу возможность спасти от подобного несчастья нескольких ни в чём не виновных жителей острова Бель-Иль, быть может таких же дворян, как и я. Поэтому я решил не откладывать свои уроки бестолковому лавочнику и поспешить сделать ему внушение на рассвете, едва лишь он откроет свою не благословенную лавочку. Мы ещё встретимся, обнимаю вас, и весьма сожалею, что провёл столь мало времени с д’Артаньяном, с которым так много лет не виделся. Прошу его передавать приветы Атосу и Раулю. Ваш друг Портос».

Д’Артаньян имел изумительный дар подражать голосам своих знакомых. Это письмо он начал читать голосом Портоса, но, дойдя до второй строки, изменил его так, что новые интонация и манеры говорить показались мне знакомыми, но я не мог сказать, откуда я их знаю. Лишь к концу чтения я понял, что д’Артаньян пародирует меня. Он, вероятно, со второй строки понял, что стиль этой записки никак не соответствует стилю письма Портоса.
«Вот это я опростоволосился! — подумал я. — Надо было попросить Портоса черкнуть лишь пять-шесть слов!»

— Это, безусловно, почерк Портоса, — сказал д’Артаньян, делая ударение на слово «почерк». — Этим самым почерком он нанёс комментарии на чертежах укреплений поверх тех же самых надписей, сделанных другим почерком. Но стиль! Кажется, наш добрый Портос позаимствовал стиль одного знакомого мне прелата. Дорогой Арамис, если у Портоса произошло несварение желудка от устриц, которых он отведал в Бель-Иле, то я опасаюсь, что и мне не по нутру здешняя пища. Поеду-ка я домой от греха подальше.
По его взгляду на меня я понял, что он раскусил все мои хитрости.
— Если наши ближайшие планы несколько разошлись, друг мой, это не означает, что я желал бы исполнения собственных планов сильней, чем исполнения планов ваших, — сказал я д’Артаньяну. — Прошу простить меня за то, что я не смог уделить должного внимания вашим делам, поскольку мои собственные не позволяют мне этого.
 — Вот так, пожалуй, будет намного честнее, Арамис, — со вздохом облегчения сказал д’Артаньян. — Я понимаю, что каждый выбирает тот корабль, в котором надеется быстрей достичь желанных берегов. Если мы оказались в разных кораблях, пожелаем же друг другу счастливого плавания, а ещё более того пожелаем, чтобы пути наши не пересекались настолько, чтобы одному из нас пришлось атаковать, а другому – защищаться.
После этих слов он подошёл и искренне обнял меня.
Я почувствовал, как слёзы подступают к моим глазам. Не было ничего на свете дороже этих простых дружеских объятий. Даже красавицы, в чьих объятьях я испытывал порой блаженство, были мне не столь дороги, поскольку их чувства ко мне были не столь постоянны, сколь нерушимой была наша взаимная дружба, скреплённая общими победами, общими поражениями и совместно преодолёнными опасностями.
— Берегите себя, д’Артаньян! — сказал я. — Я не утешусь, если с вами случится какая-нибудь беда, и не прощу себе, если это произойдёт по моей вине.
— Я ничем, по существу, не рискую, поскольку лишь помогаю владыкам крепче сидеть на их тронах, — весело ответил д’Артаньян. — Я гораздо больше опасаюсь за вас, дорогой друг! Расшатывать троны гораздо опасней! Берегите себя.
После этого он крепко сжал мою руку и легко, словно двадцатилетний, вскочил в седло и поскакал по направлению к Парижу.
— Каждый раз я совершаю одну и ту же ошибку! — сказал я себе, не опасаясь быть услышанным, поскольку рядом не было никого. — Вместо того, чтобы быть союзником этого человека, я выстраиваю свою игру, которая идёт вразрез с его планами. Пора бы мне с этим покончить. Но нет, не с такими козырями, которые сейчас у меня на руках!

(Продолжение следует)