Стега

Стега.
Сте-га. Слово из двух слогов.
С ударением на первом слоге. Имя собственное.
Таково нынешнее название малой речки, когда-то полноводно петлявшей
между заболоченных низменностей лесостепи и границей Брянского леса.
Речки, у которой в давние времена приютилось селение с необычным для
России названием Буда Суземка. Давние времена ушли, прихватив с собой не
только особенности ремесла местных жителей, но и часть названия, оставив
селению имя из одного слова – Суземка. Я взял на себя смелость и добавил к
нему еще одно – Поселок. С большой буквы, потому как малая родина не может
быть без большой, что пишется с большой буквы.
Давние времена унесли с собой не только часть имени селения, но и
полноводность этой небольшой водной артерии. Ныне – это пересыхающая
зимой и летом маленькая речушка на Западной стороне Суземки, один из
малых притоков лесной речки Колодезь, питающий Неруссу, которая, в свою
очередь, отдает всю свою воду реке Десне в среднем её течении, у старинного
города Трубчевск. Десна несет свои воды дальше – в Днепр, а оттуда – в Черное
море, Понт Эвскийский по-древнему. Не на каждой карте увидишь Стегу, не на
всякой – прочтешь название. Длины она и пяти километров не набирает, ранее
была полноводна, имела рыбную живность, служила приютом для разных
земноводных, пресмыкающихся и водоплавающих. Левый берег –
относительно высокий, правый же – низменный и часто болотистый. Истоки её
скрывались в сыром и мрачном отроге Брянского леса, в районе хутора
Башаровка, устье же пряталось севернее, в болотистом лесу, где Стега
соединяла свои воды с лесной речкой Колодезь. На старинных картах
трехсотлетней давности нет ещё и в помине Буды Суземки, а хвостик Стеги,
ничем более не обозначенный, извивается прихотливо и говорит – я есть! На
поздних картах девятнадцатого века помечалась она как «р.Побужа». Как она
превратилась в Стегу, а часть прилегающей территории Буды Суземки стала
Побужей, сие есть историческая тайна, мною не изведанная, но разгадкой её мы
заниматься не будем...

Стега – малая речка моей малой родины. Ширину имела где два-три метра, а
где раскидывалась плесами – там и все десять-пятнадцать было. Течение имела
небыстрое, глубину - где взрослому мужику по шею, а где – по колено.
Послевоенное время не так заметно давило на климат, как это стало заметно
ныне. Снега зимой насыпало вдосталь, весной в лесу он не спеша таял, не давая
речке уснуть. Взбадривали её летние теплые дожди, не сеногнойные, как
сейчас, а быстрые ливни. Канавки и низинки заполнялись водой и уснувшие
было ручьи – а таких было несколько – несли воду в Стегу, взмучивая её струи и
ускоряя её бег.

Я увидел её впервые в детстве, бодрой и полной сил. Давно нет в живых тех
предков, мыслью и стараниями которых была возведена на Побуже, на
Трубчевском шляхе, дамба с деревянным мостом. На мосту были установлены
дубовые затворы, поднявшие уровень воды в речушке по всей её длине. Это
обеспечило жизненным пространством водную и водоплавающую живность.
Перед дамбою образовалось озеро, вытянутое с севера на юг. Восточный и
западный берега озера люди застроили домами, образовав одну улицу:
Приозерную. У берегов появились на привязи лодки, которые изредка
заимствовали для самовольного катания школяры. Южную, мелководную часть
озера оккупировали домашние водоплавающие. Летом, как только берега
покрывала травка, а вода прогревалась до приемлемого состояния (а это
происходило уже в средине июня), берега озера захватывали купающиеся. С
утра места занимала детвора, к вечеру подтягивались уставшие взрослые –
смыть с себя трудовой пот и пыль дорог (кто помнит пыльные полевые дороги,
особенно у Алешковичей – тот знает, о чем я говорю, и в поселке асфальтом
тогда не пахло!). Южное мелководье озера хорошо прогревалось и тут был рай
для лягушат. А каких тут только их не было! Коричневые, зеленые, черные, в
полосочку, в крапинку! Отягощенные начальными школьными знаниями,
школяры уходили с озера по домам с твердым убеждением: надо помочь
природе бороться с комарами! Для этого (о наивные дети!), например, мы с
другом Мишкой клали в карман по горсти разных лягушат и дойдя по пути до
любого из прудов на улице автора знаменитого «Капитала», движением
сеятеля отправляли их в водоем.

Дом моего дедушки был на Побуже, на Трубчевской улице, вторым от озера.
(За его огородом как раз проходила торная дорога (жители долго называли её
«шлях») на Трубчевск. А вот за железной дорогой, поскольку этот же шлях
продолжался на восток, до старинного города Севска, логично было бы иметь
Севскую улицу. Но, видать, не сговорились суземчане с севскими: раз у тех нет
Суземской улицы, так и в Суземке не бывать Севской. Вот так. Со временем,
правда, уступили чуть-чуть суземцы: в Устари назвали улицу Севской, а зато у
себя – Брянской). И летом я частенько заглядывал к нему, отведать вкусного
мёда со свежими огурцами. Каждый раз, когда я теплым днем приближался к
нему, то слышал неумолчный шум озера. Детские голоса, радостный визг и
плеск воды, многократно отражаясь от берегов его, усиливались и приобретали
объемность.
Озеро давало нам, тогдашним пацанам, первые навыки рыболовства – в нем
водилась плотва, окунь, карась, щука, пескарь. Выше по течению, в холодном
иле, прятались черные вьюны. Здесь, на озере, уроки ловли на удочку дал мне
мой уличный друг Витька-Муть. Отсюда я гордо принес домой свои первые
полдюжины краснопёрок.
У ребят постарше, живших поближе к речке, были другие снасти –
«топтухи», представлявшие собой трехгранные пирамиды без дна, обернутые
старыми сетками. Вот они и таскали её в воде теплыми вечерами, топча дно,
чтобы набрать рыбы на уху.
 
В юношеские годы мысль об открытиях толкнула меня и одноклассников на
путешествие к истокам Стеги: а откуда же начинается наша речка? Где
заканчивается – мы знали: свалившись под мостом вниз, вода уходила в низкий
и болотистый лес из ольхи, заросший крапивой, где через пол-километра
соединялась с другой водяной ниткой, берущей начало юго-восточнее, в лесу, в
урочище Горемля. Как-то, промозглым снежным днем, встав на лыжи,
потащилась группа отчаянных непосед от озера, вдоль русла, по льду, а потом
просто по кустам, а где и в обходы. Под мостом миновала Ветку, по льду,
припорошенному снегом, миновала крутые берега у Рудача, а вот дальше,
каждая сотня метров давалась с большим трудом: не пройдя и трех километров
от устья, русло нашей речки сократилось сначала до пары метров, а потом и
того меньше. Стало напоминать оно ложе большого ручья, укрытого
непроходимыми зарослями лозняка и тальника. Петляя и пыхтя, то на
четвереньках подлезая под низкие ветки кустов, то топча сугробы, группа
исследователей обогнула поселок Заводский, а ещё через час, умаявшись,
выбралась к лесному хутору, к Башаровке, где по сути, след нашей речушки и
был потерян в осиновом лесу, в неизвестно какой низинке, заросшей камышом.
К ней с двух сторон сходились несколько неглубоких промоин, скорее всего, это
были русла лесных ручьев, наполнявшихся быстрой водой весной и в летние
дожди.

Летом Стега, как и любая мелкая речушка Брянщины, прятала свое ложе в
зарослях ольшаника и лозняка, изредка выныривая и раскидываясь
мелководными плёсами. Она начинала нести свои воды мимо Башаровки,
огибала с востока поселок Заводский, ниже, в километре, изысканно попетляв
под крутым левым берегом, раскидывалась небольшим плесом неподалеку от
поселка Рудач. Дальше, поднырнув под Ветку, как слаломист, катила свои воды
по Западной стороне Суземки до бойни, где в очередной раз, раскинувшись
плёсом, пряталась в ольшанике, чтобы уже потом, окончательно, влиться в
озеро. Плесами пользовались коровы, стада которых каждое летнее утро
уходили в лес на подножный корм. Подходы к плесам были отмечены
глубокими коровьими тропами, протоптанными за многие годы.

На речке имелось несколько мостов и мостков. Все они были деревянные.
Мостов было четыре, но один из них называли «Железным» или «Железкой»,
по причине того, что это был железнодорожный мост. Однажды, после одного
из разливов, старый мост у бойни, уже дышащий на ладан, развалила вода. Его
нехотя подлатали, чтобы могла проехать конная телега, но он быстро пришел в
негодность. Кто-то привез из лесу пару крепких бревен, кинул их через
неширокое русло. Соорудили настил и вот, в таком виде, мосток ещё долго
служил людям. Поэтому, в ныне действующих осталось три моста.
Южный мост, верхний по течению, был именной. Именовался как
«Мосейкин мост». Нет уже в живых тех, кто знал, почему этот мост так
называли, может хатка Мосейкина стояла неподалеку, может строил кто, имея
такое имя. Через этот мост на Рудач, Улицу и в Горожанку ездила колхозная
техника, повозки, автомобили. Ходили пешком в райцентр люди. Восемь, а то и
пятнадцать километров для взрослого селянина не считалось чем-то
непреодолимым. Мост не раз ремонтировали, но как-то не по-серьезному, не
по-человечески. Застал я его последние годы, когда стоял он в разрухе и
запустении, с дырами в помосте, а потяжелевшие автомобили перебирались
справа от него, вброд, превращая чистую воду плеса в грязную лужу. Кто не
желал месить грязь на Пушкинской улице и потом лезть вброд, ехали в объезд,
по Трубчевскому шляху, через третий – Побужанский мост, далее – через поле и
верхний Горожанский переезд, особо не проигрывая во времени. Побужанский
мост всегда поддерживали в приличном состоянии – все же Трубчевский шлях
наличествовал в атласе дорог СССР!

Для пешеходов через Стегу были перекинуты ещё два мостка. Они были
высотой около метра, с перилами и крепким настилом. Первым, верхним
мостком (он был выше по течению, чем Мосейкин мост), пользовались жители
поселка Заводский. Другим, нижним, что напротив детского дома, который
разместился на Побуже (сейчас там расположен психоневрологический
интернат), – его обитетели. Этот мосток существенно сокращал им путь в
школу.
 
Стегу подпитывали водой стоки с полей: с правой – низменной стороны и с
левой – возвышенной, имевшей заметный уклон. На полях имелись свои
впадины и низинки, накапливавшие природные воды и даже не пересыхавшие
летом. В них водились лягушки и рыбки-вьюны, рос болотный мох. Несколько
ручьев с низменной части Западной стороны Поселка, пересыхавших в сухое
лето, пополняли её водный баланс: два со стороны улиц Карла Маркса; три – со
стороны улицы Интернациональной; и один, собиравший воду с Пушкинской
стороны, Большого сеновала и Ветки. О последнем ручье можно чуть
подробнее. Этот ручей оживал в дожди или весной, брал начало от конторы
железнодорожной Ветки и шел вдоль Пушкинской улицы, до Чубукова озера.
Там, прихватив от него часть стока с Пушкинских переулков, набирал силу и
спускался до Водолазкина озера, пополняясь по пути ручейками с Большого
сеновала и хлебного поля. Оттуда, вольно прыгая между бугорков, приняв в
себя сток другого ручья, из Прилужья, вольготно спускался до Стеги, чуть ниже
бойни. Помимо этого, в пойме речки, слева и справа от русла, было достаточно
мест, постоянно сочащихся струйками воды. Большим аккумулятором влаги
был непересыхающий карман с левой стороны насыпи Ветки, у Горожанского
подъема. Вода в этот карман попадала сверху, по дренажной канаве вдоль пути
и при весеннем разливе – снизу, от речки. Теснина моста поднимала уровень
Стеги перед ним на пол-метра и выше. Этого было достаточно для того, чтобы
вода перед мостом по протокам попадала в этот карман и заливала все
свободное пространство. В кармане водилась своя живность: земноводные,
рыба, гнездилась утки.

Рядом с мостом был заросший молодыми деревцами островок, отделенный
узкой протокой от насыпи, попасть на который можно было, перемахнув
протоку при помощи жерди и спустив друзьям перекидной мостик. Островок
был лакомым местом для ребячьих игр Западной стороны. На островке
для игр устраивались то землянка, то гнезда на деревьях. У островка
была небольшая бухточка, где пацанами был возведен свой причал для
плотов, которые собирались из брошенных в окрестностях моста старых
деревянных шпал. Стандартный, четырехшпальный плот носил на себе двух
седоков, шестишпальный же "линкор" брал на борт уже команду из
трех-четырех "матросов". Весной, по высокой воде, вокруг островка
устраивались морские баталии флотов разных улиц: сражались команды
на юрких двушпальных "эсминцах", средних "крейсерах" и тяжелых
"линкорах". Следует отметить, что кому-то не везло и невезунчику
приходилось бежать домой сушиться: дров у моста
было не очень много и были они все сырые…
Были на берегах Стеги и иные "сражения" тех времен: то орды
"гладиаторов", вдохновленные Спартаком, штурмовали прибрежные заросли,
то "гвардейцы кардинала" искали шустрых "мушкетеров"короля.

В общем, летом воды Стеге хватало. У «Железного» моста, чуть ниже по
течению, было пару симпатичных излучин с довольно глубокими бочагами, и
"языками" земли, покрытыми мягким клевером. В этих местах летом были две
купальни. Не одно взрастающее поколение привечали эти купальни, пока
очередному райкомовскому землеборцу не понадобились в отчете две лишних
сотки под пашней: поуродовали клевер плугом, заодно и тропинку у железной
дороги, пригодную для велосипедов.

Зимой речка преображалась. Во-первых, на озере она давала прекрасный
лед, где можно было играть в хоккей, а то и просто кататься на коньках;
главное было - не лениться чистить снег. В феврале-марте на озере мужики
пилили лёд и возили на лошадях ледяные "кирпичи" к ОРСовским столовым,
располагавшимся у «Хозмага» и у лесхоза. Там, в крепкие еще морозы, из
ледяных "кирпичей", политых водой, собирали ледник для хранения
скоропортящихся продуктов. Обсыпанный опилками или соломой, он хранил
холод аж до середины лета. В июле или августе хранилище разбирали: ледяные
"кирпичи" подтаивали и крыша уже не держала. Иногда мужики на озере били
проруби-продухи: рыба задыхалась. Кто-то этим пользовался – выгребал из
продухов самых нетерпеливых рыбок.
Во-вторых, по первому льду, прихваченному морозом, но не присыпанному
первым снегом, как через стекло, можно было наблюдать за подводной
жизнью: вот, цепляясь за лёд своими воздушными щупальцами, как осьминог,
подо льдом проползает воздушный пузырь; куст какой-то водяной травы,
шевеля листьями, выпускает жучка. Быстро дергая лапками, тот ныряет под
другой куст. Шевеля хвостиком, шмыгнула за жучком рыбка. Желтый листик
березы, давно попавший в воду, кувыркаясь, проплывает мимо…

В средине шестидесятых была попытка "облагородить" правый берег
индустриальным пейзажем: в аккурат напротив бойни был возведен корпус
кирпичного свинарника. Но природе тогда это не понравилось, сильна она
была ещё. И в один летний день ураганный порыв ветра завалил его стены,
прихватив заодно пару крыш домов селян, стоящих по неосторожности,
неподалеку. Остатки сооружения со временем растащили по кирпичику, однако
некоторое время спустя, там воздвигли дощатое сооружения того же
назначения, которое, по сути, тоже не прижилось.

Весной речка не баловала ледоходами, не было их. Быстрая весенняя вода
день за днем скользила по окрестным полям и впитывая тепло солнца, ручьями
скатывалась в русло. Собираясь там, искала путь поверх льда, а не находила –
разливалась в пойме, затапливая прибережные низины и кусты. Добиралась до
озера, где подныривала под лёд, и, перевалив под мостом водосброс, шустрым
пенным потоком пряталась в заболоченном ольшанике. Со временем, вешняя
вода размывала застрявший в извилинах русла лёд, сопротивлявшийся натиску
весны; а лёд на озере, почерневший, и напитавшийся водой, еще долго мозолил
глаза, пока в одну из ночей бесследно не исчезал.
Вспомнил наши весенние купания по вешней воде: как-то, апрельским днём,
возвращаясь из лесу, несли бидончики с березовым соком и остановились на
«Железном» мосту. Желтоватая вода, бившая из под моста, точила потоками
серый, помутневший лед и устремлялась к купальне. «Ты обещал окунуться» –
говорю старшему их нас, Вовке С, по прозвищу Лис. «Да?...» –
полувопросительно произнес тот, потом, оставив бидон наверху, решительно
стал спускаться вниз, к воде. Там разделся догола, ступил в воду, потом с
криком «и-и-Э-ЭХ!» плюхнулся в воду и пару раз проплыл над лежащей на дне
льдиной. Вылез из воды, оделся, поднялся на мост. Оглядел нас всех и сказал:
«Ну что, вперед!». Наша компания молча двинулась за ним, лишь один я
полюбопытствовал: «Ну, как вода?». Лис хитро посмотрел на меня и ответил:
«Нормально, бодрящая». Ни чихал он потом, и не кашлял, Вовка С., по прозвищу
Лис.
Несколько лет спустя, я, с двумя своими одноклассницами, повторил
геройский поступок Вовки. Было, правда, потеплее, да и лед растаял, но вода
была ещё ледяная…

Десять лет спустя, в один из чудесных летних дней я, прохватив на
мотоцикле по мостку у бойни, свернул влево, и поехал по натоптанной
тропинке вдоль поймы Стеги. Не доезжая метров ста до насыпи Ветки, я
спешился и, прислонив мотоцикл к молодому дубку, прилег на траву. В
зарослях ольшаника копошились птицы, в траве гудели шмели, приседая на
цветки клевера. Из-за речки, с правой стороны стучали топоры и звенели пилы:
бывшее Водолазкино поле активно застраивалось. Засыпались болотца,
которые подпитывали речку, копались канавы под фундаменты.
Присмотревшись к крупным шмелям, а затем, удивившись разнотравью, я
решил посчитать: сколько же разных растений находится здесь на квадратном
метре. Очертив нужный прямоугольник, я приступил к подсчету. Результат
меня поразил и заставил задуматься: здесь, на квадратном метре бывшего
берега Стеги уживалось около пяти десятков различных растений! Но
неглубокий окопчик, попавшийся тогда на глаза, изменил направленность
моих мыслей.

В детстве меня и моих сверстников не особо удивляли старые окопы на
берегах Стеги, что были напротив поселка. Обыденными были редкие находки
военных предметов в поле или в окопе. Мне, неподалеку от места, где я считал
травинки, еще в юности, ранней весной, на свежевспаханном поле, попался
ржавый хвост немецкой мины. У неё был блестящий капсюль с не нашими
буквами; этим же годом шустрый пацан с улицы автора «Капитала»,
неподалёку от купален, в заросшем окопе на берегу Стеги, нашел горсть
винтовочных патронов и сгнившую пулеметную ленту. Мы с другом Мишкой
каждую весну находили в его огороде россыпи зеленых немецких гильз. И
долго ещё это оставалось тайной для нас, пацанов, откуда они там, пока много
лет спустя, когда стали доступны архивные военные документы, не удалось
восстановить картину происшедшего на берегах Стеги в октябре 1941 года.
Берега нашей речушки осенью далекого сорок первого года послужили
рубежом битвы остатков 6-й стрелковой дивизии 13 армии, выходившей из
окружения. Прорываться дивизии пришлось по ровному правому, болотистому
берегу, где и отдали жизни сотни солдат. Страшное было время. Всего
несколько дней шло здесь сражение, но надолго остались следы войны:
заросшие окопы, пулеметные гнёзда, оплывшие квадраты землянок и военное
рваное железо. И много лет спустя были неохотные воспоминания жителей
Поселка о скорбной повинности: после этого сражения, имевшие лошадей
жители несколько дней свозили под присмотром немцев тела погибших
красноармейцев в воронки и овражки, где и предавали промерзшей земле…
Но возможно, была на этих берегах за много сотен лет до этого и другая
битва. Как иначе можно объяснить находки, полученные с высокого левого
берега, что над озером: металлические наконечники стрел, которыми играли
послевоенные любопытные пацаны и наконечник копья, нашедший себе место
в школьном музее.

Бессчетное количество раз я с ребятами пересекал нашу речку по мостам,
мосткам и вброд, не задумываясь о том, что она веками бежит своим путем,
скрываясь в тени кустов и деревьев, неся воды, которые собрала на небольшом
участке земли – всего-то десять квадратных километров. И что она так
беззащитна перед усилиями всепобеждающего человека.
Победа над Стегой случилась в восьмидесятых годах прошлого века,
после того,как вдохновленные щедрыми вливаниями финансов, советские
мелиораторы решили помочь осушиться и так не болотистым полям у Рудача,
а заодно, перегородить речку там, где как раз стоял Мосейкин мост.
Сказано – сделано. За год высохло поле у Рудача. Перекрытое дамбой,
заполнилось ложе водохранилища, похоронив на десятилетия прибрежные
рощицы дуба и ольхи. И казалось, впереди полеводов ожидают райские
кущи, взращенные на осушенных, а теперь уже ставшими поливных землях.
Но что-то с поливными землями было не так: то дожди шли и полив был не
нужен, то посадили не то, то трубы поливных машин куда-то пропали
и насосы поржавели и погорели; то поливать вроде незачем – земли
бедные. За водохранилищем должного ухода не было, получилось так, что
оказалось оно бесхозное. Берега и мелководье стали зарастать камышом и
рогозом, где поглубже – поселились фукусы и стрелолисты. Водное зеркало
уже в июне стало покрываться ряской. Устройства для регулирования сброса
воды варварски изуродовали неизвестные, поэтому обеспечить свежий приток
Побужанскому озеру, лежащему километром ниже, никому в голову не пришло.
А если пришло – то без денег ушло. И это озеро тоже стало покрываться
ряской.
 
Побужанское озеро пытались чистить в его истории целых два раза, да
только вернуть ему славу места летнего отдыха так больше и не получилось.
Грязнее люди стали жить, мусора производить стали больше. Последний раз я
там купался очень давно и с тех пор, как на его берегу моя девушка разрезала
себе ногу об осколки бутылки – перестал.

В средине восьмидесятых Поселок интенсивно рос и развивался. То хлебное
поле, что по правому берегу Стеги, в котором были болотца и низинки, и
которому прилегало Водолазкино поле, где мы играли в футбол, были отданы
под заселение. Теперь там стоят дома. Улицы партизан Попова и Паничева,
Берёзовая и Западная. Дом школьного друга теперь стоит на Молодежной, там,
где давным-давно мы с ним, испытывая зимним днем свои самострелы,
принесли в жертву трех невинных птах. Теперь Стега для жителей Поселка
рядом; при желании, труженик может из собственного огорода, особо не
напрягаясь, добросить до русла картофелину.
Ныне на левом берегу давно нет сосновой рощицы, где мы пацанами
коротали время и откуда весной в Стегу бежали ручейки; нет возле неё и бойни
– за ненадобностью растащена до последнего кирпичика.

Захирела, усохла Стега и не видно её за зарослями ольхи. Не водится в её
бочагах вьюн, не снуют красноперки и драчливые окуньки, нет в ней больше
прожорливых крокодиловых морд щупаков. Не блещет в глубине золотистый
карась. Да и нет теперь бочажков и проточной воды. Нет живой Стеги. И только
теплым маем, собравшись по многолетней привычке в вешней воде последнего
плеса, что у бывшей бойни, приветствует весну хор лягух, очнувшихся от
спячки и раздувающихся от счастья.
Напоминают о Стеге лишь два озера: на Побуже, да у Рудача. И синей
бусинкой на голубой ниточке Яндекс-карты висит, пристегнутое к Стеге,
Чубуково озеро.
И питаю я все же надежду, что соберется вся улица Молодежная, Попова и
Паничева, Берёзовая и Западная, вооружится лопатами и топорами и, как
раньше, миром, прочистит два километра русла речки. Поставит запруды,
заполнит их вешней водой, и будет там жить рыба, лягушки и прочая живность,
а под боком у них будет место отдыха, сделанное их руками.
Вот и вся история про малую речку Брянской области. Речку малой родины.
С надеждой на будущее…
4.12.2021