Гаррис Т. 2. Гл. 21. Похороны Браунинга... Ч. 2

В 1882 году компания «Де Бирс» заплатила только три процента с капитала в ; 200 000. В 1888 году она заплатила двадцать пять процентов с капитала более ; 2 млн с четвертью. Таким образом, Родс заплатил государству в 1882 г. ; 6 000, а шесть лет спустя — ; 600 000.

Он рассказал мне о своей долгой борьбе с Барнато и о том, как, в конце концов, они объединили «Компанию Кимберлийских копий» с «Де Бирс». Я никогда не забуду его краткий рассказ, и как по-другому все прозвучало, когда я услышал эту же историю позже от Бейта, а затем от сына Барнато — Вулфа Джоэла29.
____________________________
29 Джоэл Вульф Барнато (1895—1948) — британский финансист и автогонщик, один из Bentley Boys 1920-х годов. Младший сын Барни Барнато.

Однажды вечером состоялась заключительная сходка в Кимберли. Родс и Бейт, с одной стороны, Барнато, с другой. Бейт заранее предложил Родсу вести ход переговоров.

— Я не еврей, — согласился Родс. — Куплю его дешевле, чем ты!

Барнато и сопровождающий уже подходили к условленному месту, когда спутник спросил у Барнато:

— Надеюсь, тебе дадут хотя бы полмиллиона.

— Чушь! — воскликнул Барни. — Сегодня вечером я стану миллионером, вот увидишь. Родс не ценит деньги.

И он причмокнул губами. Когда соперники встретились, Родс, забыв все, что обещал Бейту, сразу же начал:

— Я ненавижу торговаться. Даю тебе, Барнато, больше, чем стоит твоя доля в Кимберли — миллион наличными!

Бейт заорал:

— О Боже, Боже, Родс! Ты погубишь нас!

Барнато тут же встал и потянулся за шляпой:

— Мы уходим. Если вы думаете, что нас можно купить за миллион, нам здесь делать нечего. Я думал, мы заключим честную сделку. — И он развернулся к двери.

— Останьтесь! —  крикнул Родс. — Вот, Бейт, поговори с ними.

Торги и споры шли всю ночь. В конце концов Родс и Бейт купили «Компанию Кимберлийских копий» более чем за 5 млн фунтов стерлингов. Тем не менее объединение стало отличной сделкой для «Де Бирс», оно позволило Родсу беспрепятственно зарабатывать на золотых приисках Рэнда даже больше, чем на алмазах в Кимберли.

Когда ему пообещали концессию для исследовательской компании, он отправился в Лондон с пачкой разноцветных бланков заявлений в нагрудном кармане. Задолго до этого я познакомил его с Артуром Уолтером из «Таймс».

Как ни странно, Артур Уолтер поначалу не проникся симпатией к Родосу.

— Он грубиян, — сказал Уолтер. — Он забывает об общепринятых правилах вежливости, как только начинает спешно продвигать свои идеи.

— Совершенно верно, — согласился я. — Но тебе Родс точно понравится: в нем нет ни злобы, ни мелочности.

И вскоре мой прогноз оправдался.

В один из вечеров Родс переборол предвзятость Уолтера, а затем вручил мне цветной бланк.

— Напиши на этом бланке заявление на получение акций нашей компании, — сказал он, — и получишь до тысячи акций.

Я вернул ему бланк и отрицательно покачал головой. Он тут же выбрал бланк другого цвета и подтолкнул его ко мне.

— Это самая большая сумма, Гаррис.

— Не надо! Я не играю в азартные игры.

— К черту азартные игры! — воскликнул он. — Эти акции будут продаваться на фондовой бирже с премиальными в размере 5 фунтов стерлингов за каждую. Ты сможешь зарабатывать до 40 000 фунтов стерлингов в неделю. Я дам тебе за них 20 000 фунтов, когда захочешь!

— Нет-нет, Родс. Не пойми меня неправильно. Я верю, что акции пойдут с большими премиальными (в течение недели они и в самом деле выросли до 8 фунтов стерлингов каждая), но ты мне нравишься, и то, что я сделал, я сделал, чтобы помочь тебе и твоему делу. Мы оба в нем заинтересованы, и я не хочу никакой платы за это.

Родс протянул мне руку и просто сказал:

— Понимаю, но все же я хотел бы... — Я покачал головой. — Ты знаешь, что в Англии, кроме тебя, есть только один человек, кто отказался от акций? Посмотри этот список.

И Родс протянул мне пачку испещренных листков. В числе первых в списке стояло имя герцогини Аберкорн30. следующее, что поразило меня, когда я переворачивал страницы, было имя Шрадхорста, брата либерального агитатора, который всегда был против проекта Родса. Он приобрел 100 акций!
________________________
30 Луиза Джейн Гамильтон, герцогиня Аберкорн (урожденная леди Луиза Джейн Рассел) (1812—1905) — представительница британской аристократии, сводная сестра премьер-министра Джона Рассела, 1-го графа Рассела.

— Шрадхорст попросил их у меня, — прокомментировал Родс.

— Кто это? — спросил я, указывая на имя, напротив которого было всего пять акций.

— О! — воскликнул Родс после некоторого раздумья. — Это, должно быть, имя мичмана, который отвез меня в своей двуколке на флагманский корабль в Саймон-Бей.

Мы оба рассмеялись: от герцогини до мичмана, как враги, так и друзья, все протянули руки к бриллиантовым акциям. А Родс настаивал на своем.

— Ты слишком небрежно относишься к деньгам, Гаррис! Вот увидишь, ты еще пожалеешь об этом. Возьми 10 000 фунтов стерлингов, купи облигации и забудьте о них. Еще при своей жизни скажешь, что это был лучший совет из возможных.

Уинстон Черчилль дал мне тот же самый совет двадцать лет спустя, когда сказал, что выплаченный ему гонорар за книгу об отце «Великая тайна — Смерть» навсегда освободил его от забот и страха. Родс и Уинстон Черчилль были правы. Я должен был взять предложенные деньги, вложить в облигации и забыть о них. Они дали бы мне уверенность в будущем. Но я не внял их разумному совету.

В течение многих лет примерно в это время я проводил худшие зимние месяцы в Монте-Карло, много играл в настоящие азартные игры, хотя никогда не терял голову и не причинял себе серьезного ущерба.

Однажды вечером в казино Монте-Карло я заметил принца Уэльского. Он стоял у меня за спиной и наблюдал за игрой. Почти сразу моего плеча неожиданно коснулся сэр Алджернон Бортвик31, которого я знал довольно хорошо, и вполголоса сказал, будто принц желает, чтобы я был представлен ему. Конечно, я тут же встал, подошел к его высочеству, и принц, пожимая мне руку, сказал с сильным немецким акцентом:
__________________________
31 Элджернон Бортвик, 1–й барон Гленеск (1830—1908) — британский журналист и консервативный политик; владелец газеты «Морнинг пост».

— Я много слышал о вас от моего дяди, герцога Кембриджского. Он называет вас лучшим рассказчиком, которого когда-либо встречал. Надеюсь, что когда-нибудь услышу от вас несколько историй, но сейчас удача в игре на вашей стороне, если не трудно, поставьте за меня. — И принц протянул мне пачку банкнот.

Повторюсь, у него был акцент немецкого еврея. Шла серия красных, и я молча положил ставку принца рядом со своей. Пару раз выиграл по максимуму. Я был очень воодушевлен, поставил на черные и вновь выиграл.

Принц был в восторге, как ребенок. Когда он рассовывал выигрыш по карманам, мне вдруг стукнуло в голову рассказать ему неприличный озорной стишок:

Here's to the game of twenty toes,
It's known all over the town;
The girls play it with ten toes up
And the boys with ten toes down.

— Еще, расскажите еще, — рассмеялся принц.

Тогда я рассказал такую историю. Она всегда казалась мне в высшей степени забавной. Однажды вечером старый актер оказался на набережной Темзы. Оставшись без работы, он сидел в задумчивости у кромки воды, когда одна из ночных бабочек присела рядом с ним. Старик подвинулся с вежливым поклоном, а девица спросила, кто он такой.

— Актер, мадам, просто старый актер. А вы? — вежливо добавил он.

— О, — последовал горький ответ. — Я всего лишь дешевая проститутка!

И злосчастный актер сурово сказал:

— Две наши великие профессии, мадам, не выдерживают конкуренцию с толпами бездарных любителей!

Принц на мгновение нахмурил брови, но затем уловил юмор и от души расхохотался.

— Еще одна история, сэр, — начал я. — Знаменитый судья-вешатель сэр Генри Хокинс женился в зрелом возрасте на собственной кухарке. Разговаривала она, как и большинство уроженцев Ист-энда, на кокни. Сэр Генри Хокинс любил красивые дорогие восточные ковры и купил один такой для своей гостиной. Однажды на приеме некий молодой лорд похвалил леди Хокинс за великолепный ковер.

Леди растерялась и ответила на кокни. Получилось:

— Я не знаю, сколько мужчин совокуплялись со мною на этом ковре.

Принц был в таком восторге и так искренне смеялся, что я рассказала ему историю об английской служанке, которая пришла к своей госпоже в конце первой недели службы в ее доме и сказала:

— Мадам, мне придется уйти.

— Мэри, — сказала хозяйка, — ты здесь всего неделю. Мы сделали все, чтобы не создавать тебе проблем. Что случилось?

— Ну, мадам, эти ужасные писания на стене в моей спальне. Я не могу их вынести.

— Ужасные писания, Мэри? Какие писания? — удивленно спросила старая пуританка.

— Ну, мадам, над моей кроватью написано: «Будь всегда готова, ибо ты не знаешь ни дня, ни часа, когда придет Учитель».

— Ну, — не поняла старая леди, — что ты имеешь против этой истины, Мэри?

— Ну, мадам, — почти заплакала Мэри, стиснув зубы. — Я готова уже больше недели, а он все еще не пришел. Я не могу уснуть.

Принц расхохотался во весь голос, а я продолжил рассказывать старые школьные анекдоты, которых он, видимо, никогда не слышал. Почти час мы ходили взад-вперед по игорному залу. Принц положил руку мне на плечо и буквально трясся от смеха. Я рассказывал лимерики33, которые ему, казалось, нравились больше всего. один понравился принцу настолько, что он попытался выучить его наизусть. Вот он:
______________________
33 Лимерик — национальный английский стихотворный жанр, пятистишие абсурдистского содержания. Самые знаменитые лимерики созданы Эдвардом Лиром в викторианскую эпоху.

There was a young lady at sea
Who said, «God, how it hurts me to pee».
«I see, — said the Mate, —
That accounts for the state
Of the captain, the purser and me».

Я заметил, что лорд Хартингтон и Рэндольф Черчилль ждут, когда им представится возможность поговорить с принцем. Я сказал ему об этом. Тут мне в голову пришла внезапная мысль, и я выпалил:

— Нынче в Монте-Карло  приехала Жанна Гранье34, великая французская актриса и одна из самых остроумных женщин в Париже, отличная рассказчица. Если бы вы оказали честь поужинать со мною сегодня вечером в Гранд-отеле, я бы пригласил Гранье, и мы вдвоем постарались развлечь вас.
______________________
34 Жанна Гранье (1852—1939) — великая французская оперная певица, сопрано.

— Я бы с удовольствием, но за мною повсюду следуют журналисты. Если ты не против, приглашу с собою лорда Рэндольфа Черчилля. Тогда наше посещение будет записано на его счет. Пресса больше судачит о нем, чем обо мне. Ты не против?

— Договорились. Встречаемся сегодня. Скажем, в десять?

— Вот и отлично! — последовал ответ. — В десять будем у тебя.

По пути к Жанне Гранье я встретил Рэндольфа, и он согласился прийти, но с явной неохотой.

— Если у вас нет желания повеселиться этим вечером, я могу пригласить лорда Хартингтона, но хуже всего то, что он не знает французского, в то время как ваш французский великолепен.

— Это все решает, — капризно сказал Черчилль. — Будем считать данный визит приказом принца.

Вскоре я нашел Гранье и пригласил ее на ужин. Она была лучшим типом француженки, и я уверен, что мы искренне любили друг друга. Когда я рассказал ей о принце и то, как завоевал его рискованными историями, которые никто никогда не осмеливался рассказывать ему прежде, она от души рассмеялась.

— Мы все любим истории из жизни малоизвестных нам слоев общества, — сказала Жанна. — Я расскажу ему житейские истории, о которых он даже подумать не мог.

Мы отлично поужинали и незадолго до десяти отправились в Гранд-отель. У самых дверей гостиницы мы наткнулись на принца. Была чудесная ночь: небеса, похожие на один глубокий сапфир, оттенялись сиянием полной луны…

Едва я представил Жанну Гранье принцу, и он выдал комплемент, что весьма рад лично поприветствовать королеву оперы, как она воскликнула, указывая на луну:

— Она прекрасна! Но она бледна. Она больна! Я ничего не знаю о ней. Она прекрасней меня. А ведь мы проводим вместе каждую ночь...

Принц улыбнулся, восхищенный остроумным намеком, а я действительно был удивлен, пока несколько лет спустя не обнаружил, что остроумная речь была заимствована Жанной у Анри Бека35, драматурга, который оставался почти незамеченным и неизвестным при жизни, несмотря на то, что обладал большим талантом.
________________________
35 Анри Франсуа Бек (1837—1899) — французский драматург и литературный критик; один из основоположников натурализма в театре.

Мы поднялись наверх, в мои комнаты. Вскоре пришел Рэндольф, правда, толку от него не было ни на грош. Всю ношу веселья несла на себе Жанна Гранье, которая сразу же после небольшого ужина начала рассказывать истории о своей ранней жизни на сцене. Делала она это  с несравненной живостью и юмором.

Жанна была на театральных подмостках с детства и чуть ли не с десяти лет проводила там каждый вечер, послушно удовлетворяя прихоти сластолюбивых старцев.

— И что же они с вами делали? — спросил принц.

— Антрепренер целовал, сэр. Директор щипал за задницу, когда я проходила мимо. Другой антрепренер уверял, что я красивая и соблазнительная. И все они без исключения преследовали меня. И все же, должна признаться, мне это нравилось, и чем смелее они были, тем больше удовольствия мне доставляли!

Мы не могли не рассмеяться! Принц помолодел, и под конец Рэндольф тоже начал проявлять интерес к рассказам Гранье. И в самом деле, они были превосходны, сложилась полная интимная хроника, так сказать, французской сцены.

Когда всплыло имя Сары Бернар, Жанна прочла остроумную эпиграмму на великую лицедейку:

Artiste adoree aux deux poles
Ci-git Sarah, qui remplissait
Mieux ses roles
Que son corset.

Конечно, мы все какое-то время говорили о Саре. Потом перешли на Коклена36, которого я всегда считал лучшим актером, виденном мною когда-либо на сцене. К моему удивлению, Рэндольф согласился с моим мнением. Он видел Коклена в мольеровском «Мещанине во дворянстве» и, как и я, считал его неподражаемым.
_________________________
36 Бенуа-Констан Коклен или Коклен-старший (1841—1909) — великий французский актёр и теоретик театра.

Как ни странно, Гранье знала остроумную эпиграмму и на Коклена Она прочитала стишок с блеском и оттенком злобы.

Ci-git sous le marbre et le lierre
Le petit-flls, le digne heritier de Moliere:
Seulement trop modest, au lieu de Poquelin
Il s'est appele Coquelin.

Не знаю, почему мы все так безудержно смеялись и почему часы бежали так быстро, но расстались мы почти в три ночи. Принц поблагодарил меня за один из самых очаровательных вечеров в его жизни. Поблагодарил до глубины души и Жанну Гранье.

Черчилль перед уходом признался, что его депрессия вызвана проигрышами в казино.

— Я должен прекратить играть, — признался он. — Мне хронически не везет.

Удача покинула его навсегда, но я расскажу об этом в следующей главе.

Помнится, примерно в это же время великая пивоваренная фирма «Гиннесс» реорганизовала свой бизнес в общество с ограниченной ответственностью. Компания была образована семейством Бэрингов, и никто никогда не видел другого такого успеха в продвижении коммерческой фирмы в лондонском Сити. Весь день сотни людей осаждали банковские офисы, а когда двери их были заперты, некоторые смельчаки заворачивали в свои чеки камни и бросили их в окна — они рассчитывали, что их оплата будет засчитана и они получат свою часть акций. Акции резко пошли вверх, и все поздравляли лорда Ревелстока37 как главу Банка Англии.
__________________________
37 Джон Бэринг, 2-й барон Ревелсток (1863—1929) — старший партнер Barings Bank с 1890-х годов до своей смерти. Директор Банка Англии с 1898 г. до смерти.

Мы были знакомы. И однажды лорд признался, что Бэринги заработал более миллиона фунтов стерлингов на одной сделке. День или два спустя я встретился с лордом Ротшильдом за обедом у сэра Чарльза Дилке. Мне стало любопытно, соответствуют ли способности этого человека его высокому положению. Я рассказал историю продвижения «Гиннесс» так, как рассказал мне об этом лорд Ревелсток. Лорд Ротшильд слушал с явным интересом. Когда я закончил, он сказал:

— Сначала нам предложили акции «Гиннесс», но мы отказались!

— Видимо, вы сожалеете об этом? Учитывая успех этой фирмы, даже Ротшильды, должно быть, думают, что не плохо бы положить в карман лишний миллион.

— Не совсем так, — возразил лорд Ротшильд. — Я бываю в Сити каждое утро. В течение дня я отказываю почти каждому представленному мне плану или предприятию. Домой я обычно возвращаюсь поздней ночью с легким сердцем, беззаботный и довольный. Но когда я соглашаюсь на какое-либо предложение, меня сразу же охватывает беспокойство. Сказать «да» — все равно что сунуть палец в машину, жужжащие колеса которой могут втянуть вслед за пальцем все ваше туловище.

— Боже милостивый, — воскликнул я, — мне и в голову не приходило посмотреть на дело с такой точки зрения.

Великий финансист показался мне скорее осторожным, чем умным, но, как ни странно, вокруг него были умные люди, и особенно Карл Мейер38, о котором я расскажу в следующем томе.
__________________________
38 Сэр Карл Фердинанд Мейер, 1-й баронет (1851—1922) — британский банкир и горнодобывающий магнат.

Позже, беседуя с Дилком о лорде Ротшильде, я обнаружил, что наши оценки этого джентльмена совпадают.

— Когда вы поднимаетесь на вершину жизненной пирамиды, — сказал Дилк, — осторожность становится добродетелью, и вы понятия не имеете, насколько широк ваш фундамент. Однажды барон провел меня по большому банкирскому дому и показал в кладовой миллион фунтов стерлингов в соверенах. Эти деньги вложил туда его дед с предписанием, чтобы его отец никогда не прикасался этой гарантийной сумме, кроме как в случае крайней необходимости.

— Не лучше ли вложить эти деньги в Банк Англии? — спросил сын. — Ведь они могут приносить нам до тридцати тысяч фунтов в год?

— Нет, — сказал дед, — бывают времена, когда требуется только золото, когда оно просто дает своему владельцу чувство безопасности.

Позже я услышал историю Уильяма Уолдорфа Астора39, которая подтвердила верность слов старика Ротшильда. Но и об этом я расскажу в следующем томе.
_______________________
39 Уильям Уолдорф Астор, 1-й виконт Астор (1848—1919) — американо-британский адвокат, политик, бизнесмен (отели и газеты) и филантроп.