Декамерон - 21 век Том 1

               Сайт современной художественной литературы
                «Декамерон – 21 век» 
               представлен десятью литературными циклами,
                каждый из которых имеет своё название,
                и предназначен только для взрослых      
               
  На протяжении веков людей волновали одни и те же проблемы. Джованни Боккаччо в своём «Декамероне» очень ярко описал многие чаяния,  судьбы и события,  используя для этого форму историй конкретных людей. «Декамерон – 21 век» рассказывает о том же самом, но уже о людях, живущих в наше время. Что же касается формы изложения, то    «Декамерон  - 21 век» это немного пикантное, чуть - чуть грустное, временами немного весёлое и очень интересное чтиво. Для тех же, кто считает для себя невозможным услышать  намёк даже на толику неприличия излагаемого, приведу слова самого Джованни Боккаччо, как первоисточника и основателя жанра. И, надеюсь, уж он-то является непререкаемым авторитетом для самых, что ни есть, неисправимых скептиков, святош и хулителей всего, что зачастую каждый из нас лелеет в своей памяти, дабы ненадолго, хоть и мысленно, вернуться в бесшабашные дни своей юности.
      «Иные из нас скажут, что я позволил себе слишком большую вольность, заставив кого-то говорить и весьма часто выслушивать такие вещи, которые женщине честной не пристало ни говорить, ни слушать. Я с этим не согласен: любую вещь неприличную можно рассказать в приличных выражениях, и тогда она никого не оскорбит, а уж тут я, по-моему, был безупречен.
  Положим, однако ж, что вы правы, - я не собираюсь с вами пререкаться, всё равно вы меня одолеете, - но в оправдание себе я могу сказать многое. Во-первых, если в какой-либо повести и есть что-либо непозволительное, значит, это требовали её особенности: ведь если посмотреть такие повести взглядом человека понимающего, то нельзя не прийти к заключению, что только так их и можно рассказать, а иначе они утратят свою форму».
  «Натуры испорченные в каждом слове ищут тайный смысл, им и приличные слова не идут на пользу, а чистую душу слова не совсем приличные так же способны отравить, как грязь испачкать солнечные лучи, а нечистоты - осквернить красоту небесного свода». 
  «Пусть же все судят и рядят о моей книге, как им угодно, я же смиренно поблагодарив того, Кто помог привести долгий мой труд к желаемому концу, умолкаю. А вам, очаровательные дамы, дай Бог жить в мире и если чтение моей книги принесло вам хоть малую пользу, то вспоминайте обо мне».
  Замечу, что Джованни Боккаччо здесь краток, весьма убедителен и крайне исчерпывающ.  На  сим заканчиваю.
                С почтением к читателю:
                Автор книги «Декамерон – 21 век»

  Как было сказано выше, «Декамерон – 21 век» представлен десятью литературными     циклами, которые распределены по томам:

ТОМ1      1. Истории, услышанные в мужской компании
ТОМ1      2. Исповедь одинокого сердца
ТОМ1      3. На острие времени
ТОМ2      4. Лицедеи
ТОМ3      5. Чёрная магия
ТОМ4      6. Фельетонист
ТОМ5      7. Иллюзия жизни
ТОМ6      8. Бродяга
ТОМ7      9. Время вора «о»
ТОМ8     10. Нет пророка в своём отечестве «о»
 
  ( «о» - рукописные тексты находятся в стадии перевода в цифру)
 
Если вам понравятся  рассказанные истории, и вы пожелаете поддержать автора материально, то можно воспользоваться мобильным телефоном, отправив СМС на номер  900:

    ПЕРЕВОД  89043548270  100 
             
 Тогда автору не нужно будет заниматься рутинной работой, чтобы прокормиться и он напишет для вас ещё много интересных историй.


               ТОМ1

    Истории, услышанные в мужской компании
1.  Кубрик
2.  Мужское счастье
3.  Нож
4. Три друга
5. Охотники
6. Трудная дорога домой
7. Заговор жён
8. Здравствуй, дедушка Мороз!

               

                Кубрик.
 Поздняя  осень.   Листва  деревьев  в  парке   поредела  и  окрасилась  в  жёлтые  и   
багряные  цвета.  Лишь  островками,  напоминающими  о  лете,  средь  этого  осеннего               
многоцветья   выделяются  вечно  зелёные  сосны  да  ели.   Разноцветный   ковёр  из
опавших  листьев  покрывает  землю,  пряча  от  взоров  пожухлую   траву.  Погожих   
дней  становится  всё   меньше  и  холодный  осенний  дождь,   бывает,  целый  день   
и  ночь  стучит  по  подоконнику.   В  такие  дни  особенно  тоскливо  на  душе.   
Приходится  откладывать,  в  ожидании  хорошей  погоды,   скрадывающие  досуг 
прогулки  по  шелестящему  под  ногами  опавшей  листвой  осеннему  парку.   
Хочется  посидеть  с   друзьями  где-нибудь  в   уютном  месте,  развлекаясь 
 игрой  в  шашки  или  слушая  повествование  какого-нибудь  умелого  рассказчика. 
Или   просто,  сидя   в  компании,  молча  смотреть  на  горящие  поленья 
 в  камине,  и,   видя  причудливо  всполахивающие языки  пламени   и   такие  же   
 причудливые  тени,   отбрасываемые    в   отсвете   этого   играющего,   жаркого  огня,
 думать  о  чём-нибудь  своём,  сокровенном.
  В  военном   санатории,  который  находился  в  двадцати  километрах   от   самого   
 что ни есть  провинциального   городишки,  других   развлечений   не  предполагалось.               
  Экипажи субмарин,  проходившие  курс  реабилитационной  терапии  после  продолжительного   плавания  и  офицеры  лётных военных частей,  получившие  отпуск  и  направленные  в  санаторий  для   поправки  здоровья,  составляли основной  контингент  отдыхающих.
  Обслуживающий   персонал  санатория  более  чем  наполовину  состоял  из  мужчин:
 военврачей  мужского  пола   и  прикомандированного  для  обслуживания санатория
 взвода  солдат  срочной  службы. Санаторий принадлежал военно-морскому флоту и ВВС и по бумагам  был представлен как два отдельных санатория: один принадлежал авиации, другой флоту. Но на самом деле здание было одно, и медперсонал был один на два санатория. Кухня и столовая тоже была одна. И места проведения досуга тоже были общие и для моряков и для лётчиков.  Офицеры не жаловались на присутствие чужих, поскольку несколько проведённых дней в санатории сплачивали и все становились своими надолго. Исходя из перечисленных обстоятельств,  большую  часть  времени,  предоставленные   сами  себе,  отдыхающие  находились  чисто  в  мужской  компании.  Уже через неделю пребывания на отдыхе всё надоедало. Даже  вечерний   выпуск  новостей,  ежедневно  транслируемый  по  телевидению,  уже  не  притягивал   к  себе,  как  было  в  первые  дни. 
  Обычно,  когда  погода  не  позволяла  выходить  на  улицу,  все  собирались  в  зале
 с  камином,  в  надежде  развлечься,  участвуя  в  интересной  беседе  или  слушая 
 историю,   если  кому-нибудь  придёт  охота  поведать  её  публике.
  Несколько  человек  любили  собирать  вокруг  себя  рассказом  отдыхающих  и, 
 мастерски  манипулируя  событиями  повествуемой  истории,   завладевали  всеобщим
 вниманием.  Из  рассказчиков,  чаще  всех  других  привлекали  повествованием 
 внимание  слушателей  двое:  Иван  и  Фёдор. 
 Первый,  Иван - весельчак  и  балагур,  знал  массу  анекдотов,  любил  приврать,  и 
 все  его  истории  искрились  юмором  и  не  оставляли  равнодушными  никого  из         
 присутствующих,  включая  самых  неисправимых  пессимистов.  Он  мог  часами
 веселить  народ,  была  бы  охота  слушать,  рассказывая  свои  бесконечные  байки  и   
 случаи  из  жизни  его  самого  или  знакомых  ему  людей.  Обычно,  он  начинал 
 рассказывать  свои  истории  утром,  когда  заканчивались  обязательные  для  всех  в 
 санатории  лечебные  процедуры  и  до  обеда  оставалось  более  часа  времени.  После 
 обеда,  народ  разбредался  по  своим  комнатам  и  лишь  перед  ужином  выходил  в  залу   с камином,  чтобы  часок - другой  поиграть  в  шахматы  или  просто  поговорить
 о  чём-нибудь  интересном.  После  ужина,  когда  темнота  за  окном   сгущалась,
 превращая  контуры  деревьев  унылого  осеннего  парка  в  еле  различимый, сумрачный   тёмный  массив  и  ветер  завывал  в  оголённых,  почти  сбросивших  листву,   ветвях  деревьев,  хотелось  поближе  сесть  к  камину  и  ощутить  проникающее  в   тебя,  излучаемое  им  тепло.  Хотелось,  чтобы  это  тепло  проникало  в  душу,   согревая  её,  как  и  тело,  горячими  лучами.  Душа  требовала  чего-то  такого…
  В  такие  моменты  начинал  свои  повествования  второй  рассказчик - Фёдор.  Он 
 говорил  негромко,  словно  разговаривал  с  собой  вслух.  Но  вся  аудитория  замолкала,   слушая  его.  Неважно  о  чём  он  рассказывал:  о  какой-нибудь  старушке,  об  офицерской   службе  или  пересказывал  услышанную  где-то  историю - это  всегда  трогало   за  душу  и  никого  не  оставляло  безразличным.  Иногда  темы  его  рассказов   были  близки,  реальны  и  понятны  всем:  это  темы  любви,  верности,  долга.   Иногда,  то,  о  чём  он  говорил,  было  подобно  рассказам  Шехерезады  из  “Тысячи   и  одной  ночи”,  включая  всякую  чертовщину, вроде  переселения    душ,  перемещение   во времени  и  прочие  редкие  для  нашего  поля  зрения,  поэтому  вызывающие   сомнения  в  своей  сути,  явления.  Но  всё,  что  он  рассказывал,  было  преподнесено   с  таким  мастерством,  события  раскрыты  основательно  и  до  конца,  до  самой  сути,  что  ни  у  кого  не  возникало  сомнений  в  правдивости   изложенного.
  Иногда,  казалось,  что   в  излагаемых  им  событиях  участвовал
 и  он  сам,   или,  по  крайней  мере,  видел  это  собственными  глазами, 
 сопереживал  вместе  с  героями  своих  рассказов,  настолько  живыми,  красочными,
 выверенными  были  персонажи  и  события  в  них.  Когда  он  замолкал,   окончив
 повествование - это  всегда  было  неожиданно,  как  и  тот момент,  с  которого
 начинался  рассказ - слушатели  некоторое  время  сидели  молча,  мысленно
 находясь  ещё  там,  куда  их  завёл  рассказчик.  Потом,  поскольку,  как  правило, 
 к  этому  моменту  время  приближалось  к  полуночи,  нехотя  покидали
 свои   кресла.  Расставаясь  с  притягивающим  к  себе  в  холодную  осеннюю
 ночь  камином,   шли  по  своим  комнатам  укладываться  спать.  Многим,  такие
 вот  вечерние  посиделки  в  чисто  мужской  компании  напоминали  офицерский
 кубрик  на  своём  родном  корабле  или  подлодке.  Правда,  там  не было
 привносящего  уют  и  тепло  камина  и  истории,  которые  можно  было
 поведать  другим,  уже  пересказывались  по много  раз.  Но  и  эти  незначительные
 различия  не  портили  ощущение  чего-то  хорошо  знакомого,  почти  родного,
 мягкой  аурой  обволакивающей  тебя.
  Некоторые,  наиболее  запоминающиеся  истории,  услышанные  в  чисто 
 мужской  компании,  заслуживают  того,  чтобы  быть  пересказанными  ещё раз.
 Есть  среди  них  весьма  жесткие,  бескомпромиссные.  Есть,  может  быть, 
 излишне  натурально  описывающие  некоторые  человеческие  слабости,  страстные
 чувственные  и,  одновременно,  пикантные  моменты  жизни.  Но  все  они 
 были  рассказаны  в  мужской  компании,  поэтому  не  лишены  некоторой  бравады,
 и,  да  простят  меня  дамы,  больше  предназначены  для  мужского  уха.
 Если  всё  же  одна  из  дочерей  нашей  прародительницы   Евы  заглянет  в 
 рассказанные  мужчинами,  начертанные  на  бумаге  ровными  строчками  текста,
 оставшиеся  в  прошлом  истории,  то...
  Пусть  её  не смущает  сам  факт  посягательства  на  мужские  “тайны”.  В  конце
 концов  все  мы  зрители,  равно  как  и  актёры  на  подмостках  театра,  именуемого   
 жизнь.  Просто,  не  каждому  дано  играть  на  подмостках  жизненных
 коллизий  первые  роли,  как  и  не  каждому  достаётся  билет  в  первые  ряды
 партера.

                МУЖСКОЕ  СЧАСТЬЕ
                Оглавление.
    Часть 1. Морская душа в житейском океане
    Часть 2. Завтрак в кругу семьи
    Часть 3. Мечты зрелого мужчины
    Часть 4. В воздухе и на земле
    Часть 5. Лётное происшествие
    Часть 6. День первый – день последний
    Часть 7. Лучи утреннего солнца
         
                МУЖСКОЕ  СЧАСТЬЕ
     Часть  1.   Морская  душа  в  житейском  океане.
 Бескрайняя  гладь  моря  простиралась  до  горизонта,  сливаясь  там  узкой  полоской  с  голубым  небом.  Штиль.  На  утреннем  голубом  небе  ни  облачка.  Выглянувшее  из-за  горизонта  солнце,  своими  яркими  осенними  и  уже  не  такими  жаркими,  как  летом,  лучами,  начинает  нагревать  остывшую  за   ночь  землю,  разбрасывать  блики  на  глади  ненадолго  заснувшего  моря.  На  широкой  косе,  далеко  выдвинутой  в  море,  имеющей  почти  предгорный  ландшафт:  сопки  и  глубокие  впадины  между  ними - расположен  город.  Сначала,  лучи  восходящего  солнца  касаются  верхушек  сопок,  оставляя  в  тени  всю  остальную  часть  раскинувшегося  по  сопкам  города  Владивостока.  Потом,  по  мере  продвижения  светила  по  своей  небесной  дороге,  лучи  солнца  добираются  до  строений,  расположенных  между  сопками.  Чайки,  летающие  у  кромки  моря,  то  опускаются  на  воду,  то  вдруг  взмывают  вверх, словно  не  могут  долго  обходиться  без  вида  панорамы  города  и  бескрайних  морских  далей.  С  высоты  птичьего  полёта  открывается  панорама  города:  от  современного центра,  с  большими  многоэтажными  зданиями  и  широкими  проспектами,  тянутся  узкие,  петляющие,  взбирающиеся  на  сопки  улочки,  ведущие  в  старую  часть  поселения.  Обычные  европейские  одноэтажные  строения  чередуются  с  экзотическими,  непривычными  для  глаза европейца  азиатскими фанзами,  напоминая  о  вкусах  жителей  прошедших  столетий  этого  полуазиатского  города.
 Город  начинает  просыпаться.  Скоро,  на  городском  пляже,  где  несколько,  соединённых  вместе  по  направлению  от  берега  в  море, ресторанов – «поплавков»,  переоборудованных  под  помещения  водной  базы  «Динамо», начнут  собираться  любители  морских  купаний.  Вода  ещё  холодная,  но  к  полудню,  прогретая  ярким  восточным  солнцем,  доберёт  тепла. 
 На  пирсе,  рядом  с  которым  расположились  огромные,  средние  и  относительно  маленькие, сверкающие  на  солнце  металлом,  надраенным  ветром  и  солёной  водой,  морские «скитальцы»,  не  прекращается  ни  на  минуту  портовая  работа.  Портовые  краны  что-то  загружают  или  разгружают,  маневрируют  буксиры,  подтаскивая  или  уводя  какого-нибудь  морского  “бродягу”.  Редкие,  крупные  капли  дождя,  при  абсолютно  чистом  небе,  падают  на   пирс,  освобождая  из  воздуха  испарившуюся  за  ночь  влагу.
 Владивосток,  как,  впрочем,  и  Севастополь,  и  множество  других  крупных  портов  России,  по  праву  зовётся  городом  русских  моряков.  Хотя,  нужно  признать,  что  он  также  и  город  невостребованных  невест. 
 Рано  утром,  когда  ещё  не  ходит  городской  транспорт,  городской  вокзал  заполнен  красавицами, съехавшимися  со  всей  Владивостокской  области.  Местные  поезда  ходят  редко:  раз,  а  то  и  реже,  в  сутки - и  прибывают  поздно  ночью.  Поэтому,  девушкам  приходится  ждать  до  утра,  чтобы на городском транспорте  добраться  до  родственников,  а  иногда  и  до  вечера - если  родственников в  городе  нет. 
 Обычно,  такие  вокзальные  сборища  появляются,  когда  моряки  возвращаются   с  путины  или  в  порт  прибывают  несколько  больших  кораблей  торгового,  или  военного  флота.  Девушки  через  знакомых  узнают  про  нужные  им  даты  и  съезжаются  в  город-порт,  надеясь  обрести  здесь  свою  судьбу - суженного  или  просто  заработать. 
 Моряки,  как  правило,  по  известным  всем  причинам, холостые.  Ну,  а  если  моряк  находится  не  в порту  приписки  своего  корабля,  он  всегда, вне зависимости от семейного положения, ведёт себя как  холостяк. 
 Управившись  со  всеми  корабельными  делами,  моряки,  взяв  увольнительные,  уходят  на  берег  встряхнуться.  Безусые  юнги,  только  по  рассказам  бывалых  знающие  какие  удовольствия  сулят  портовые  города,  не  имея  для  серьёзных  приключений  достаточно  средств,  довольствуются  походом  в  кино  или  заглянут  на  часок - другой  в  дешевую  портовую  пивную. Несмотря на то, что они стараются вести  себя  как  просоленные  морские  волки  и  не  пропускают возможности  «приударить»  за  какой-нибудь  смазливой  девчонкой, женский  пол  их  вниманием  не  жалует.  Сразу  распознают  в  них  новичков.  От  такого  ничего  серьёзного  не  дождешься - ни  денег, ни  женитьбы,  так  как  относительно  пустой  карман  не  совмещается  ни  с  какими  «серьёзными»  намерениями.
 Моряки  со  стажем,  знающие, где  и  как  можно  заработать, пробавляясь  морским  промыслом,  но  по  своему  статусу  являющиеся  низшими  чинами  в  сложной  корабельной  иерархии,  предпочитали  всем  прочим  развлечениям  дешёвые  и  шумные  кабаки.  Там,  относительно  дёшево  можно  было  выпить  крепкого  и  даже  заморского  зелья,  отведать  простого  украинского  борща  и  котлет  «по-пожарски».  Там  же  можно  было  подцепить  дешёвую,  но  от  этого  не  менее  желанную,  если  учесть  длительное  предшествующее  воздержание,  простую  портовую  шлюху.  Если  повезёт,  то  «дама   сердца»,  взятая  напрокат  на  одну  ночь,  может  оказаться  даже  совсем  ничего  и,  к  тому  же,  иметь  свой   собственный,  всегда  свободный  для  оргий,  угол.  Тогда,  всё  времяпрепровождение  в  порту  может  быть  скрашено  взаимоотношениями  с  уже  «постоянной»  «дамой  сердца», на  твёрдой  восточной  земле,  в  её  фазенде.
 Обычно,  молодые  девушки,  приехавшие  в  город,  чтобы  устроить  свои  семейные  и  финансовые  дела,  таких  заведений  не  посещали,  оставляя  их  для  более  зрелых  и  опытных  женщин.  Их,  в  основном,  интересовала  корабельная  «элита»:  помпомы  и  просто  помощники  различных  корабельных  служб,  которые,  чтобы  скрасить  досуг  на  твёрдой  восточной  земле,  обосновывались  в  каком-нибудь,  если  и  не  в  самом  престижном,  то  вполне  респектабельном  ресторане.  В  таком  ресторане  можно  было  заказать  самое  изысканное  угощение,  включая  старинное  русское  блюдо - жаренного  поросёнка,  и,  если посулить  официанту  бонны,  редкое  для  русских  ресторанов  заморское  зелье - ром  «Ямайка».  Вот,  перед  окнами  таких  ресторанов,  обычно,  прохаживались  девушки,  показывая,  как  говорится,  «товар  лицом»  и,  надеясь  быть  по  достоинству  оцененными,  и  приглашёнными  за  стол  в  мужскую  компанию.  Моряки,  насытив  себя  разнообразными  яствами  и  напитками,  наговорившись  на  мужские  темы,  вознаградив  себя,  таким  образом,  за  однообразие  корабельной  кухни  и  длительное  трезвое  поведение,  начинали  посматривать  по  сторонам.  Заметив  перед  окнами  даму,  приглашали  её  за  свой   стол.   Угостив  даму  редкими  для  нашей  обыденной  жизни  горячительными напитками  и  каким-нибудь  диковинным  кушаньем,  посулив  ей  бонны, «счастливчик»,  взяв  её  под  руку,  провожал  в  номер  гостиницы,  всегда  для  таких  случаев  предусмотрительно  зарезервированный  гостиничной  администрацией.  Если  «счастливчик»  был  ещё  в  возрасте  романтической  влюбчивости,  а  дама  непосредственна,  молода  и  хороша  собой,  то  их  знакомство,  как  правило,  не  ограничивалось  одной  встречей  и,  обычно,  имело  продолжение.  С  каждой  новой  встречей  влияние  женских   чар  на  истосковавшуюся  по  ласке  мужскую  душу  становилось  всё  сильнее  и  сильнее.  Желание  ещё  более  частых  свиданий  с  мужской  стороны,  игра  в  чувственную  влюблённость  и  нарастающее  отчаяние  от  предстоящей  разлуки  с  любимым,  с  женской,  иногда  приводили  к   довольно  тривиальным,  давно  узаконенным  житейским  последствиям - к  загсу.  Правда,  если  на  счастье  влюблённого,  его  отбытие  в  очередное  морское  путешествие  прерывало  эту  ничем  не  окончившуюся  ещё  связь,  то  морской  ветер  и  длительная  разлука  полностью  вылечивала  от  этой  романтической  влюблённости,  оставляя    лишь  воспоминания  о  приятно  проведённом  времени.  От  раза  к  разу  мужская  воля  крепла,  и новое  романтическое  увлечение  в  каком-нибудь  портовом  городе  уже  не могло превратить  холостяка  в  женатого.  Однако  для  рождённого  на  твёрдой  земле,  кубрик  и  собственная  каюта  на  корабле  не  заменяли  желанного  уютного  семейного  гнёздышка,  в  котором  ждущие  тебя  жена  и  дети  всегда  будут  рады  каждому  дню,  проведённому  вместе. 
 Наступало  время,  когда  возвращаясь в тот же  порт,  бывалый  моряк   стремился  отыскать  именно  ту  подругу,  с  которой  в  прошлый  приезд  ему  было  так  хорошо.  Если  ему  удавалось  встретить  её  ещё  раз,  если  она  была  не занята,  принимая  ухаживания  другого  кавалера,  и  если  эта  встреча  была  так  же  хороша,  как  и  в  прошлый  приезд,  он  решался  и  делал  ей  предложение - стать  его  женой.
 Конечно,  выбор  супруги  из  числа  дам,  знающих  численное,  денежное  значение  «цены»  любви  на  собственной  практике,  могло  бы  показаться,  по  крайней  мере,  рискованным.  Но  это  могло  показаться  лишь  ничего  не  понимающим  в  жизни,  вообще,  и  в  любви,  в  частности.   Дама,  прошедшая  столь  богатую  на  события  и  встречи  жизненную  школу,  знает  всему  цену  и  романтическая  любовь,  вызванная  в  ней  очередным  претендентом,  подкреплена  практическим  знанием: для  чего  она  это  делает  и  как  собирается  жить  после  замужества.  Видавший  виды  мужчина  тоже  знает,  что  он   хочет  от  этого  брака   и   довольно быстро  понимает - сможет  ли  избранница  оправдать   его  надежды. 
 Количество  проведённых  моряком  дней  в  кругу  семьи,  даже  с  учётом  отпуска,  за  год  едва  ли  превысит  три  месяца.  И  вот,  в  эти  три  месяца  он,  как  правило,  хочет  от  подруги  терпимости  к своим,  иногда, может  быть,  дурацким,  с  точки зрения  сухопутных  обитателей  земли,  привычкам.  И  ещё нежности,  любви  и  всего  того,  что  возникает  между  мужчиной  и  женщиной,  и  скрыто  от  других  таинством и  тишиной  ночной мглы.  Конечно,  она,  при  всём  том,  должна  быть  хорошей  хозяйкой:  вкусно  готовить,  содержать  квартиру  в  чистоте, рожать  и  воспитывать детей,  и  всё  успевать,  не  рассчитывая  при  этом  на  помощь  вечно  отсутствующего мужа.  В  отсутствие  мужа,  когда  он  находится  далеко,  скитаясь  по своим морям  и  океанам,  такая  женщина  вполне  сможет о  себе  позаботиться.  Зная  цену  своей, в  частности,  и  женской,  вообще,  любви, понимая,  что  молодость  и  красота,  а  значит,  и  мужское  внимание  мимолётны  -  быстро  и  безвозвратно  уходят,  оставляя  лишь  приукрашенные  вашим  воображением  приятные  воспоминания,  она,  как  правило,  старалась  наиболее  полно  прожить  все  отведённые  на  её  долю  мгновения  жизни.  Лёгкий  флирт,    непродолжительные,  ничем  не  обязывающие,  но  от  этого  не  менее  интимные  и  волнующие,  связи  и  продолжительные,  надолго  заменяющие  отсутствующего  супруга,  наполняли её  жизнь  чем-то  неповторимым,  волнующим,  женским.  Однако  при  возвращении  супруга,  это  не  мешало  ей  опять  становиться  честной,  заботливой  женой  и  матерью  на  весь  срок  пребывания  мужа  в кругу  семьи,  вплоть  до  его  очередного  отбытия  в  продолжительный  вояж  по  морям.  Супруг,  хорошо  представляя,  что  происходит  в  его  отсутствие,  знал:  когда  он  опять  вернётся  домой,  ему  будут  рады;  что  он  самый  главный  и  самый  желанный  мужчина  в   этом  доме  и,  что  семья  для  супруги,  и  для  него самого  превыше  всяких  мелких  интрижек.  Он  также  знал,  что  супруга к  его  приезду будет ждать дома.
 Тот  же,  из  наивных  представителей  мужского  пола,  который  пожелал  обзавестись  семьёй,  взяв  в  жёны  не целованных,  нетронутых  мужским  вниманием,  очень  скоро, возможно,  даже  возвратясь  из  первого  после  свадьбы  продолжительного  скитания  по  морям,  не  обнаруживал  своей  супруги  дома.  Находил  лишь  записку,  из  которой  узнавал,  что  она  беременна  и  уехала  к  маме.  Первые  три  года  он  мог  видеть  супругу  только  в  свой  отпуск,  когда  приезжал  к  её  маме.  Но  и  после  этих  трёх  лет  она  так  же часто стремилась уехать к своей маме.  Отношения  в  семье  не  складывались  и,  в  конце – концов,  она  уезжала  к  маме  навсегда,  вскоре  соединив  там  свою  судьбу  с  каким-нибудь  другом  детства.
 Бывали  и  другие  тривиальные  варианты  отношений  с  не целованными  до  свадьбы  жёнами.
 Оторвавшись  от  маминой  юбки  и  не  чувствуя  всевидящего  ока  отсутствующего  супруга,  вновь  испечённая  жена,  обзаведясь   опытными  в  жизни  подругами,  начинала  наверстывать  упущенное  время.  Даже  возвращение  из  плавания  супруга  не  могло  оторвать  её  от  новых  любовных  интрижек.  Что  рано  или  поздно  приводило  к  тем  же  последствиям: к окончательному разрыву между супругами.
 Были,  конечно,  исключения,  но  они  столь  редки  и, поэтому,  незаметны  в  этом  мире  порока  и,  скажем  так,  индивидуального  понимания  всеми  правды  и  праведности,  поэтому  нехарактерны.
 Каждый  сам  творец  своего  счастья.  Но  для  этого  каждого - тепло  души  близкого,  родного  человека  согревает  в самую  холодную  ночь.  Свет  в  окнах  твоего  дома,  даже  если  ты  видишь  его  во  сне,  манит  к  себе  и  предвкушение  объятий  любимой  женщины  заставляет  забыть  обо  всём  остальном  и  убыстряет  ход  кораблей,  пересекающих  океан.
               
      
           Часть  2.   Завтрак  в   кругу  семьи
  Огромный  океанский  корабль - сухогруз,  опередив  график  возвращения  на один  день,  входил  в  порт.  Первый  помощник  капитана  Иван  Иванов,  или,  как  все  на  корабле  «за   глаза»  звали   его  за  большой  рост,  широкую  грудь  и  подстать  ей  физическую  силу - Иван  в  квадрате,  или  просто  «квадрат»,  не был  новичком  в   морском   деле.  Десять  лет   он  ходил  на  сухогрузе  и  бывал  почти  во  всех  портовых  городах,  расположенных  на  берегах  восточных  морей.  Но  первый  раз  он  возвращался  из  растянувшегося  на  два  месяца  плавания  будучи  женатым.  Перед  самым  отплытием  он  сменил  свою  холостяцкую  беззаботную  жизнь  на  солидный  имидж  женатого  человека.
  В  прошлое  своё  пребывание  в  порту  он  женился  на  складной  симпатичной  девице,  которую  в  первый  раз  пользовал  ещё  в  позапрошлом  году.  Познакомились  с  ней  в  ресторане,  там  и  договорились  провести  вместе  остаток  ночи.  До  этого  дня  Иван  таких  приятных  во  всём  женщин  не  встречал.  Она  была  искусна  и  неутомима  в  любви,  словно  восточная  гейша.  Если  добавить  к  этому  весёлый  нрав,  покладистый  характер  и  внешность  симпатичной,  невинной  десятиклассницы,  то  и  это  далеко  не  полный  перечень  её  достоинств.  После  первой  встречи  последовала  другая.  Потом  ещё  и  ещё одна,  и  так  вплоть  до  отбытия  в  рейс.
  Когда  в  следующий  раз  он  пришёл  в  порт  на  сухогрузе,  то  долго  не  мог  её  найти.  Потом  узнал,  что  она  подала  заявление  в  ЗАГС  с  каким-то  военным  моряком  и  тот,  перед  своим  отбытием  в  рейс, снял  для  невесты  комнату.
  Иван,  после  долгих  поисков,  нашёл  её  адрес  и  пошёл  в  гости.  Света,  именно  так  звали  эту  девицу,  обрадовалась,  увидев  его  на  своём  пороге.  Но  от  предложения  пойти  с  ним  в  ресторан  отказалась,  сославшись  на  изменившееся  семейное  положение.  Однако  впустила  в  комнату  и  усадила  за  стол.  Когда  он  вкусил  приготовленную  Светой  еду,  то  понял,  что  потерял.  Выпив  вина,  они  стали  вспоминать,  как  веселились  вдвоём  в  прошлый  его  приезд,  и  как  им  было  хорошо  вместе.  Он  стал  расспрашивать:  любит  ли  она  своего  теперешнего  избранника  и  хорошо  ли  ей  с ним?  Света  ответила,  что  он  добрый  и  её  любит,  но  как  мужчина - никудышный.  Однако  она  считает - не  это  самое  главное.  Они  выпили  ещё:  «За  любовь!»    Он,  зная,  что  она  слукавила,  сказав  о  своём  безразличном  отношении  к  чувственной  любви,  стал  её  целовать  и  гладить.  Она  недолго  сопротивлялась  нахлынувшему  желанию,  и  они  легли  в  постель.  Всю  неделю  они  ежедневно  встречались  и,  просыпаясь  утром  в  одной  постели,  понимали,  что  созданы  друг  для  друга.  Через  неделю  он  снял  квартиру  и  перевёз  её  туда.  А  ещё  через  неделю  они  расписались.  Оба  они  много  говорили  о  семье  и  детях,  строили  планы  на  будущее.  Желание  завести  ребёнка  было  взаимным,  и  они  не  предохранялись,  надеясь,  что  за  эти  несколько  проведённых  вместе  дней  она  забеременеет.  Теперь,  придя  в  порт  на  своём  сухогрузе,  Иван  рвался  домой  к  жене,  чтобы  узнать:  беременна  ли  она.
  Капитан  понимал  настроение  своего  помощника - молодожёна,  поэтому,  когда  все  необходимые  формальности  с  таможней  были  соблюдены  и  отданы  распоряжения  на  разгрузку,  он  отпустил  его  на  берег.  Иван  нёсся  домой,  словно  на  крыльях.  Лишь  притормозил  у  цветочного  киоска,  чтобы  купить  букет цветов.
  Он  подошёл  к  знакомой  двери  квартиры,   сердце  радостно  стучало.  Так,  как  корабль  пришёл  ночью,  то  сейчас,  когда  в  конце - концов  его  отпустили  в  увольнение,  было  ещё  довольно  рано.  Он  подумал,  что  супруга,  учитывая  её  предполагаемое  состояние,  наверно, находится  ещё  в  постели.  От  предвкушения  увидеть  милую,  заспанную  мордашку  и  чуть  прикрытое  лёгким  халатом  желанное,  красивое,  молодое тело любимой, сильнее застучало сердце и  затрепетала  душа.  Иван  несколько  мгновений  постоял  перед  дверью, собираясь  духом.  Поправив  китель,  взял  в  правую  руку  букет  и  позвонил.  К  двери  долго  не  подходили. Потом,  сонный  голос  жены  спросил:
- Кто  там? 
  Иван  ответил.  Из-за  двери  послышались  удаляющиеся  шаги  и  какая-то  возня  в  комнате.  Через  некоторое  время  дверь  открылась,  и  Иван  вошёл  в  квартиру.  Его  супруга  выглядела  помятой  и  растрёпанной,  на  лице  почему-то  не  было  радостной  улыбки.  Напротив,  оно  выражало  внутреннее  напряжение  и  растерянность.  Он  протянул  ей  цветы.  Она  взяла  букет,  понюхала  и  пошла  в  комнату  за   вазой.  Иван  наклонился,  чтобы  разуться  и сразу  увидел  стоящие  на полу  чужие  ботинки  значительно  меньшего,  чем  у  него  размера.  Тут  только  он  до конца  всё  понял.
  Иван  из  прихожей прошёл  в  комнату и  увидел  наспех  застеленную  кровать.  В  кухне  на  столе остатки  накрытого на двоих ужина  выдавали супругу, пытающуюся  скрыть  очевидное.  Не  выказывая  ни  удивления,  ни  возмущения,  он  спросил  жену: 
- Светлана, оправдались  наши  надежды  на  беременность?
  Вопрос прозвучал весьма казённо,  и жена, почувствовав  нервное  состояние мужа, что ещё более смутило её, так же неуклюже ответила: 
- Задержка  месячных  сначала  обнадёжила,  но это  была  лишь  задержка.   Вот  и  сегодня  они,  кажется,  опять  пришли. 
  Выждав  паузу,  чтобы  переменить  тему  разговора,  Иван  спросил:  «У  тебя  сегодня  гость?»
  Понимая,  что  оправдываться  бесполезно  и  видя  спокойную  реакцию  на  сей  факт  мужа,  она  подтвердила: 
- Да,  он  в  ванной. Ты  не  беспокойся, он сейчас  уходит.
- Я понял, что вы ещё не завтракали. Нехорошо, вот так, голодным,  отпускать гостя.  Приготовь-ка  чего-нибудь  на  завтрак.  Кстати,  я  и  сам  не против  перекусить домашним.
- Я  ждала  тебя  только  завтра  и  в  холодильнике,  кроме  пельменей,  ничего  не  осталось.
- Вот  и  славно!  Пельмени,  так  пельмени.
Гость,  подслушивающий  разговор  супругов  из-за  двери  в  ванной,  очевидно,  успокоенный  мирной  реакцией  мужа,  выглянул в коридор.
- Представила  бы  гостя,  а  то  без  имени  обращаться  друг  к  другу  как-то  неудобно.
- Ну,  что  же,  знакомьтес:  это -  Иван,  а  это -  Эдик, -  сказала  Света,  по очереди  указывая  на  одного  и  другого.
Гость  совсем  вылез  из-за  двери.  На  всякий  случай  он  немного  постоял  в  коридорчике,  чтобы  в  случае  подвоха  быть  ближе  к  двери.  Наконец, решившись,  гость  вошёл  в  комнату.  Он  нагнулся  и  вытащил  из-под  кровати  забытые  в  спешке  носки.
- Я  слышал  ваше  предложение - позавтракать  вместе,  но  вынужден  отказаться.  Тороплюсь, - сказал  гость,  запихивая  в  карман  носки  и  уже  собираясь  дать  задний  ход.  Но  Иван,  который  был  на  голову  выше  гостя  и,  к  тому  же,  вдвое  шире,  словно  шлагбаум  поднял  в  сторону  руку,  перегородив  путь  к  отступлению.
- Нехорошо!  Нехорошо  обижать  хозяев  отказом.  Лучше  соглашайтесь  и  усаживайтесь  за  стол.  Пельмени  сварятся  быстро,  так  что  долго  ждать  не  придётся.
Гость,  подчинившись  физической  силе,  но  готовый  в  любой  момент  дать  дёру,  уселся  за  стол,  на  место,  которое  указал  Иван.  Сам  Иван  сел  в  кресло,  стоящее  сбоку  стола.  Оттуда  удобней  было  рассматривать  гостя. 
Гость - стройный,  невысокий  брюнет  с  небрежно  спадающими  на  покатый  лоб  кудрявыми  прядками, был хорош собой.  Близко  посаженные  маленькие, бегающие  глазки  и  миниатюрный  носик  на  острой  крысиной  мордочке  придавали  ему  большое  сходство  с  этим  животным.  Он  сидел  за  столом, положив  на  него  лишь  кисти маленьких  ручек-лапок.  Такая  внешность  гостя  вызывала  у  Ивана  брезгливую  неприязнь.  Гость  был  одет  в  потёртый  джинсовый  костюм - с  курточкой, едва  доходящей  до  пупка  и  штанишках  до  щиколоток,  что  делало  его  похожим  на  старшеклассника.  Хотя, если  внимательно  вглядеться  в  его  лицо - тридцать  лет,  не  менее,  прожил  этот  сексапильный  переросток.
- Чем  занимаетесь  здесь,  во  Владивостоке? - прервал  Иван  затянувшуюся  паузу.
- Сейчас,  вообще-то,  ничем - временно  не работаю, - ответил  гость.
«Похоже,  он  профессиональный  «заместитель».  Ребята  говорили,  что  есть  и  такая  профессия  и, судя по сексапильной  внешности,  работы  у  него  хватает.  Наверное,  не  только  одну  мою  Светку  охаживает.  Похоже,  он  помогает  коротать  время  и  другим  дамам,  ожидающим  возвращения  из  плавания  своих  мужей», - думал  Иван.
- Я,  вот,  на   сухогрузе  хожу,  за  границей  часто  бываю, поскольку  приходится  разгружаться  в  иностранных  портах.  Дома,  правда,  бывать  редко  приходится,  практически  всё  время  нахожусь  на  борту,  в  плаванье.  Такая  у  нас,  моряков,  жизнь, – продолжал  рассказывать  Иван,  чтобы  скоротать  время. – А  чем  вы  предполагаете  заняться?
- Я  официант.  Сезон  отработал  в  летнем  ресторане.  Теперь,  до  следующего  сезона  свободен.  Может  быть,  вернусь  обратно  в  свой  город.  Я  сам  из  Перми  и  там, наверняка,  найдётся  какая-нибудь работа для  меня.  А  может,  здесь  найду  что-нибудь  подходящее.
«Похоже,  ты  уже  нашёл  подходящую  работу - лучше  не  придумаешь.  Сыт,  пьян  и  «нос  в  табаке».  Женщины  тебя  ждут  с  нетерпением  и  балуют,  наверное,  как  любимого  ребёнка.  Да,  нашёл  ты  свою  стезю,  стихию  женской   похоти.  Покрепче  моего  океана  будет.  Стихию  эту  за  всю  жизнь  не  переплыть, не перелопатить», - думал  Иван,  слушая  ответы  гостя.
Гость  разговорился  и  осмелел.  Первый  испуг  от  вида  такого  гиганта  прошёл.  Понял,  что  избежал  взбучки  и,  вроде,  уже  сам  был  не  против  вкусить ещё малость от чужих щедрот.
Света  постелила  скатерть  на  столе,  поставила  две  тарелки:  перед  мужем  и  гостем.
- Что  же  себе  не  поставила? -  спросил  Иван.
- Я  после  поем,  когда  приведу  себя  в  порядок.  А   то  и  умыться  не  успела.
Она  принесла  кастрюлю  с  кухни,  поставила  на  подставку,  разложила  по  тарелкам  пельмени.
- Я  в  ванную  комнату  пойду,  а  вы  тут и без меня  управитесь.
- Посиди  с  нами,  уважь,  потом  умоешься,  -  попросил  жену  Иван  и  пододвинул  для  неё  стул.
Гость  взял   вилку,  наколов  пильменину,  положил  в  рот,  пожевал  и, скорчив  гримасу,   проглотил.
- Из  субпродуктов  сделана,  поэтому  безвкусна  и  мало съедобна.  Со  сметаной  или  маслом  проскочила  бы.  А  так,  голяком,  не  глотается.  Так,  что  уж  извините,  угощение  не  по  мне, - огорчил гость.
Иван  наколол  две  пельменины,  положил  в  рот  и,  почти  не  жуя,  проглотил.
- У  нас  на  корабле  макароны  по-флотски  да  рожки.  А  такие  пельмени  съесть  на  завтрак,  каждый  за  счастье  посчитал  бы.  Ты,  похоже,  «друг»,  заелся  на  чужих  харчах!  Гурмана  из  себя  корчишь.  Так,  что  давай-ка,  ешь всё,  что  подали  в   моём  доме!
Гость,  видно,  чувствовал  себя  «хозяином»  в  этом  доме  и  позлить  Ивана  доставляло  ему  явное  удовольствие.  Уже  не  в  силах  остановиться  и  будучи   уверенным  в  безнаказанности,  он  продолжал  испытывать  терпение  Ивана. 
- Сам  такое  есть  не  буду,  а  с  ложечки  кормить  меня  некому.
Жена, по  интонации  диалога  поняв,  что  дело  принимает  нежелательный  оборот,  встряла  в  мужской  разговор: 
- Если  человек  не  хочет  есть  без  масла  или  сметаны,  зачем  его  принуждать!?
Лицо  у  Ивана  покраснело.  Было  видно,  что  ему   стоит  большого  труда  сдерживать  себя  и  не  хрястнуть  своим  огромным  кулачищем,  в  качестве  основной  приправы,  гостя  по  «загривку».  А  потом,  выпроводив  его,  нашлёпать  жене.  Излишняя  совестливость  Ивана  и  неправильное  воспитание,  которое научило,  что  негоже  обижать  слабого, даже  если  тот  большой  засранец  и  пакостник,  сократили  число  вариантов  для  разрешения  конфликта.
А  посему,  утвердившись  в  своём решении,  Иван,  не повышая  голос,  ответил: 
-  Жена  правильно  говорит:  гость,  он  и  в  Африке  гость,  хоть  и  не  для  всех  званный  и  желанный,  а   ублажить  нужно.
Иван  кашлянул  в  кулак,  как  бы  собираясь  с  силами,  чтобы  заявить  о  серьёзности  своих  намерений,  продолжил: 
- Поэтому  ублажу  тебя  сам  и  приправу  для  смазки  пельменей  раздобуду.  Жена,  будь  добра,  подойди  ко  мне  поближе!
Та,  думая,  что  он  сейчас  даст  ей  денег и отправит  в  магазин,  встала  со  своего  стула  и  подошла  к  Ивану.  Иван  отодвинул  кресло,  встал,  обнял  одной  рукой  нежно,  но  крепко  её  за  талию  и  подвёл  к  спинке  стула,  на  котором  сидел  гость.  С  силой  придвинул  его  стул  к  столу.  Гостю,  прижатому  к  столу,  было  не  вздохнуть  и  не  пошевелиться.  Потом,  ничего ещё  не  подозревающую  жену,  водрузив  на  стол,  положил  на  спину  и  завернул  ноги  за  голову.  На  ней  кроме  халатика  ничего  не  было  и  из  самого  женского  места,  которое  в  этой  позе  само -  собой  оголилось,  уже  испачкав   ляжки  ног,  выделялась  розовая,  предвещающая  месячные,  жидкость  вперемешку  с  остатками  семени  гостя.  Иван  не  торопясь  наколол  вилкой  пельменю  и  обмакнул  в  этом,  заменяющем  сметану,  составе,  неглубоко  погрузив  её  в  женское  место.  Потом  запихнул  пельменю  гостю  в  рот,  слегка  поранив  вилкой  губу  его  сжатого  рта.  Гость  тут  же  выплюнул  угощение.  Тогда  Иван  отбросил  вилку  и  прямо  всей  пятернёй  взял  несколько  пельменей.  Обмакнул  их  в  том  же  составе  и  пальцем  этой  же  руки,  раздвинув  зубы  гостя,  запихнул  их  ему  в  рот, сразу закрыв  его  ладонью  и  заставив  проглотить.  Он  несколько  раз  подряд  повторил  эту  процедуру,  не  позволяя  импровизированной  «сметаннице»  и  гостю  пошевелиться  в  своих  железных,  словно  клещи,  руках.  Гостя,  очевидно,  от  избытка   нахлынувших  ощущений,  начало  рвать.  Иван  также  пятернёй  собирал  со  стола  произведённый  гостем  «обрат»  и  опять  запихивал  ему  в  рот.  Когда,  почти  всё,  что  производил  гость  и  то,  что  было  на  его  тарелке  уместилось  в  утробе  едящего,  Иван  отпустил  Светку.  Та  вскочила  и  унеслась  в  ванную  комнату,  заперев  за  собой  дверь.  Полуживого  от  страха  и  угощения  гостя  схватил  за  шиворот  и  выставил  за  дверь,  выбросив  туда  же  его  ботинки.  Вдогонку  сказал: 
- Если  захочешь  ещё  позавтракать  в  семейном  кругу,  приходи - так  и  быть  покормлю  по  старой  памяти.
Потом,  помыв  на  кухне  руки,  подошёл  к  двери  в  ванную  комнату. 
- Спасибо  за  завтрак.  Я  на  корабль.  Сегодня  ночевать  не  приду.  Убери  тут  всё  и  будь  дома.  Деньги  на  хозяйство  на  столе.
Сказав  это - вышел  вон.  На   душе  было  гадко  от  того,  что  именно  с  ним  случилась  такая  отвратительно – мерзкая  история.  Как  дальше  сложится  у  него  со  Светкой,  не  знал  и  не  хотел  сейчас  думать  об  этом.  Ноги  сами  понесли  в  знакомый,  давно  им  обжитый  в  коротких  междурейсовых  перерывах  ресторан.
       
         Часть  3.   Мечты  зрелого  мужчины
  «На  три  стороны»,  так  в  среде  моряков,  знающих  толк  в  хорошей  еде  и  крепких  заморских  напитках,  называли  ресторан,  в  который  направлялся  Иван.  Зал  ресторана  с  трёх  сторон  отделялся  от  улицы  огромными,  начинающимися  почти  от  пола  и  заканчивающимися  у  самого  потолка,  окнами,  собранными  как  витражи  из  кусочков  разноцветного  и  прозрачного  стекла.  Сзади  зала  была  кухня,  поставляющая,  как  по  волшебству  из  восточных  сказок  о  всемогущей  лампе  Алладина,  всё,  что  пожелает  съесть  и  выпить  истосковавшаяся  в  морских  скитаниях  по  изысканным  яствам  «морская  душа».  Расположение  ресторана  было  очень  удачное.  Возможно, это  и  являлось  причиной  его  необычайной  популярности  в  среде  моряков. Из  окон,  выходящих  на  одну  из  сторон,  просматривалась  старая  часть  города - узкие,  петляющие,  ползущие  к  вершинам  сопок  улочки.  Строения, архитектура  которых  являет  собой  смесь  европейской  и  азиатской,  чередовались  с  чисто азиатскими  фанзами,  напоминая  морякам  улочки  «заграничных»  портовых  городов  Дальнего  востока.  Уже  вечером,  улочки  разукрашивались  разноцветными  огоньками  вывесок  на  магазинах  и струящимся,  фильтрованным   сквозь  цветные  занавески светом, отражающимся    причудливыми  бликами от  сырого  асфальта. 
В  вечерних  сумерках  расплывчатые очертания  зданий  азиатской  постройки,  разноцветные огоньки  и  блики  на  асфальте  напоминали  морякам  улицу  красных  фонарей  «заграничного»,  восточного  портового  города.  За  каждым  углом  улицы  мог  таиться  грабитель  с  кинжалом,  готовый  за  несколько  монет  в  кошельке  ночного  странника  пустить  в  ход  свой  кинжал.  В  строениях  улицы  красных  фонарей,  сделанных  из  бамбука  и  тонких   дощечек,  восточные  гейши  ждали  ночных  любовников,  предлагая  за  деньги  свои  жаркие,  нежные  услуги.
  Из  окон,  выходящих  на  другую  сторону,  открывалась  панорама  новых  районов  города  с  широкими  улицами  и  высокими  зданиями.  Перед  этими  окнами,  рядом  со  зданием  ресторана,  располагался  цветник,  а  за  ним  шла  улица  с  широкими  тротуарами.  Вот  по  этим  тротуарам  обычно  прохаживались  русские  «гейши»,  в  надежде  быть  замеченными  и  приглашёнными  за  столик,  подобревшими  от  принятого  хмельного  «гуляющими»  в  ресторане  моряками.  Как  правило,  их  надежды  сбывались  и  остаток  ночи,  дама  приводила  с  пригласившим  её  кавалером  в  ресторане,  а  потом  в  каком-нибудь  уютном  гостиничном  номере. 
  С  третьей  стороны  в  окно  ресторана  открывался  вид  на  бескрайние,  уходящие  к  самому  горизонту  морские  дали:  с  идущими  куда-то  кораблями,  с  одиноким,  белеющим  на  самом  горизонте,  рыбацким  парусом.  Вид  моря  позволял,  находясь  на  твёрдой  земле,  чувствовать  и, самое  главное,  лицезреть  прочно  вошедший  в  душу,  необъяснимо  манящий,  безмятежный  или  буйный  и  страшный,  и  от  этого  ещё  более  притягивающий - необъятный  морской  мир.  Мир,  в  котором  есть  всё:  бескрайние,  почти  бесконечные  морские  просторы,  кишащие  живущими  там  невиданными  морскими  существами,  морские  пучины  безмолвно  хранящие  тайны  ужасных  морских  крушений.  И  железные  корабли,  ведомые  бесстрашными,  влюблёнными  в  море,  неутомимыми  моряками,  и  ещё  крепкая,  проверенная  временем  и  «лихими»  событиями  мужская  дружба.
  Иван  вошёл  в  ресторан  и  сел  за  свободный  столик  в  центре  зала.  Посетителей  было  немного,  так  как  в  эти  утренние  часы  гости  прошлой  ночи  уже  спали  в  своих  кроватях,  а  время  вечернего  наплыва  посетителей  ещё  не  наступило.  Столик,  за  который  он  сел,  располагался  очень  удачно:  с  этого  места  были  прекрасно  видны  все  три  панорамы,  к  которым  выходили  огромные  окна  ресторана.  Иван  заказал  бутылку  водки  и  лёгкую  закуску.  Пить  не  хотелось,  не то  было  настроение.  Однако  сто  граммов  водки,  для  того,  чтобы  успокоиться  и,  чтобы  улеглись  мысли  в  голове,  совсем  ему  сейчас  не  помешают, так он решил.  Принесли  заказ.  Он  наполнил  водкой  стограммовый  фужер  и  залпом  выпил,  закусив  огурчиком.  Внутри  потеплело  и  сумбурные  мысли  в  голове  стали  выстраиваться  в  логический,  скорректированный  жизнью  ряд.
  Сегодня   в  порт  должен  придти  военный  крейсер,  на  котором  мичманом  ходил  его  друг.  Хотя  никто  из  них  точно  не  знал,  будет  ли  он  в  предполагаемый  день  в  порту,  такова  уж  морская  служба - всякие  неожиданности  подстерегают  тебя  на  каждом  шагу,  они,  расставаясь,  непременно  договаривались  о  следующей  встрече.  Вот  и  сегодня  был  тот  день,  когда  они  договорились  встретиться.  Встречи  всегда  назначались  в  одном  и  том  же  месте - ресторане  «На  три  стороны».  Так  было  заведено  с  самого  первого  дня,  когда  они  познакомились  в  этом  же ресторане.
  В  тот  день  сухогруз  Ивана  пришёл  в  порт  утром,  но  служебные  дела  задержали  на  борту  до  вечера.  Когда  он  пришёл  в  свой  любимый  ресторан,  чтобы  отметить  удачное  окончание  очередного  рейса,  все  столики  были  уже  заняты.  За  одним  столиком  в   центре  зала  сидело  двое,  и  два  места  за  их  столом  оставались  свободными. 
  Иногда  моряки  делали  так:  заказывали  весь  столик, чтобы  иметь  возможность  пригласить  девушек,  если кто-нибудь  из  искательниц  приключений  захочет  присоединиться  к  компании.  Один  из  двоих, сидящих  за  столом,  был одет  в  форму  военного  моряка,  другой  в  китель  военного  лётчика.   Компания  была  не  чисто  морская  и  Иван,  в  надежде  на  удачу,  «подгрёб»  к  ним.  Спросив  разрешение  подсесть  и  получив  согласие,  устроился  за  столом.  Парочка,  к  которой  он  присоединился,  уже  успела  «поднять  пары»  и  находилась  в  стадии  благодушного  настроения,  когда  всё  вокруг  кажется  дружелюбным  и  приветливым,  и даже  неодушевленные  предметы  добирают  «души»  и  становятся  не  такими  уж  неодушевлёнными.  В общем,  они  находились  в  том  состоянии,  когда  любые  знакомства  завязываются  сами – собой:  легко  и  непринужденно.
  Одного  из  этих  двоих,  того,  что  был  одет в  форму  военного  моряка,  звали,  как  и  Ивана, -  Иваном.  Второго,  который,  как  оказалось,  приходился ему  братом,  звали  Василием.    По  их  рассказу - они  утром  ходили  на  авторынок,  собираясь  осуществить  давнишнюю  мечту  брата  Ивана - купить  автомобиль  «Волгу».  Сегодня  они  сговорились  с продавцом  о  цене.  А  завтра  собирались  оформить  факт  купли - продажи  и  поставить  машину  на  учёт  в  ГАИ.  Брат  Василий,  как общепризнанный  в  своём  полку  знаток автомобилей,  приехал  помочь  брату  Ивану  выбрать  хороший  автомобиль.  Сейчас, они  отмечали  это  знаменательное  событие.  Оба  брата,  перебивая  друг – друга,  рассказывали,  как  долго  не  могли  найти  то,  что  искали.  Наконец  они  увидели  её - объёмная,  с  плавными,  округлыми,  как  у  ладной  женщины,  формами,  с  гордо стоящим  оленем  на  капоте,  сверкающая  на солнце,  словно  морская  гладь,  натёртой  полиролью краской,  цвета  морской  волны.  Не  влюбиться  в  неё  бывалому  моряку  было  невозможно.  Хотя  хозяин  запросил  довольно  высокую  цену,  Иван  согласился  заплатить  сколько  названо,  даже  не  торгуясь.
 Целых  десять  лет  Иван  копил  на  машину,  терпеливо  вынося  невзгоды  жизни  и  отказывая  себя  даже  во  всём  необходимом.  Более  десяти  лет  назад  он  неудачно  женился.  Неудачно,  потому,  что  через  полгода  жена  от  него  сбежала  к  матери  и  подала  на  развод,  когда  родился  ребёнок - на  алименты.
  В  первый  свой  отпуск,  после  окончания  срочной  и  определения  на  сверхсрочную,  он  съездил  домой.  Случайно  встретился  на  улице  с  девушкой - своей  давнишней  школьной  любовью.  Расчувствовавшись  от  нахлынувших  детских  воспоминаний,  стал  за  ней  ухаживать.  Вскоре,  сделал  предложение  и,  получив  согласие,  женился. Это стало большой ошибкой обоих.               
Время,  которое  отделяло  их  от  детских,  школьных  буден,  те  несколько  лет,  пока  он  служил  срочную  службу  на  флоте,  изменили  характеры  обоих.  Результатом  явилось  то,  что  брак  распался  быстрее,  чем  можно  было  предсказать  в  самом  пессимистичном  прогнозе.
  Десять  лет  он  жил  только  одной  мечтой:  купить  «Волгу»  и  «богатым»  женихом  приехать  к  себе  на  родину,  чтобы  бывшая  супруга  увидела  его  на  автомобиле  и  пожалела  о  том,  что  сбежала.  Конечно,  за  эти  десять  лет  острота  обиды  прошла,  но  мечта  об  автомобиле  превратилась  в  навязчивую  идею. Желание  заиметь  собственный  автомобиль  росло  пропорционально  копящейся  для  этой  цели  сумме.
  И,  вот, наконец, наступил  такой  день,  когда  мечта  почти  воплотилась  в  это  сверкающее  на  солнце  автомобильное,  четырёхколёсное  чудо.  Правда,  было  немного  грустно,  поскольку  пропадала  мечта,  превращавшаяся  в  реальную, осязаемую  вещь.  Та  мечта,  которая  путеводной  нитью  протянулась  через  всю  жизнь,  помогая  преодолевать  невзгоды,  жизненные  трудности  и,  порой,  вызванную  сомнениями  о смысле жизни  душевную  боль.  Завтра,  уже  завтра,  он  сядет  за  руль  собственного  автомобиля – воплощение своей  несбыточной, но  сбывающейся  мечты.  И  полетят  мимо  километр  за  километром,  приближая  всё  самое  интересное и  дорогое,  и  оставляя  позади  всё  плохое  и  ненужное. 
  Втроем  они  просидели  в  ресторане  до  глубокой  ночи.  Утром  братья  встали  с  постели  с  тяжёлой  головой,  едва  успев  к  назначенному  времени  на  место  встречи.  Братья  долго  ждали  появления  продавца  с  «Волгой»,  но  так  и  не  дождались.  Позже  они  узнали,  что  нашёлся  покупатель,  который  предложил  ещё  большую  цену  за  автомобиль.  В  тот  же  день  был  оформлен  факт  купли - продажи.  Через  кассу  провели  совсем  небольшую  сумму.  Соответственно,  налог  с  продажи  заплатили  небольшой.  Остальную, составляющую цену, сумму  покупатель  передал  продавцу  из  рук  в  руки.  Как  обычно  бывает  в  таких случаях,  когда  жадность  берёт  верх  над  здравым  смыслом,  продавец,  придя  домой,  достал  деньги,  чтобы  пересчитать,  однако  таковых  не  обнаружил.  Какого  же  было  его  удивление - в  пачке  вместо  денег,  лежала  вырезанная  по  формату  денег  бумага.  Лишь  с  двух  сторон  пачки,  в  качестве  обложки,  лежало  по  червонцу.  Продавец  побежал  в  милицию,  написал  заявление.  Только  толку  от  этого  для  него  не  было  никакого,  и,  даже,  наоборот - ещё  больше  наказал  себя.  Покупателя,  естественно,  не  нашли,  а  с  обманутого  продавца  взяли  штраф  за  уклонение  от  уплаты  налога,  с  суммы,  указанной  в  заявлении.
  Братья  на  другой  день  опять  ходили  на  авторынок,  но  такой  красивой  «Волги»  больше  не  нашли.  Поэтому  решили  отложить  покупку  автомобиля  до  следующего  раза.  Как  говорится - не  было  счастья,  да  несчастье  помогло.  Каждый  вечер,  после  неудачно проведённых  поисков,  братья  приходили  в  ресторан.
  Вообще,  их  встречи  были  нечастыми - один  брат  периодически  и  надолго  уходил  в  плавание.  Другой,  почти  каждый  день был  занят  на  полётах  или  на  три  месяца  улетал  на  северную  базу.  Так,  что  сейчас  они  навёрстывали  упущенное.
  Днём  Иван  находился  на  корабле,  а  вечером,  освободившись  от  служебных  дел,  шёл  в  ресторан  на  «Три  стороны».  Там  подсаживался  за  столик,  за  которым  пировали  уже  успевшие  разогреться  братья.  За  эти  дни  они  успели сдружиться  и,  расставаясь, чтобы  надолго  отбыть  по  своим  служебным  делам,  договорились  встретиться  в  этом  же  ресторане. 
  С  тех  пор  они  периодически  встречались.  Правда,  всем  втроём  собираться  приходилось  нечасто.  Скорее,  был  кто-нибудь  один  из  братьев,  но  это  не  омрачало  радость  встреч.   Мичман,  до  сего  времени,  так  и  не  купил  автомобиль.  Каждый  свой  приход  в  порт  из  морских  скитаний  посещал  рынок,  но  после  той  неудачной  попытки,  никакая  другая  машина  ему  не  нравилась.  Сейчас  у  него  уже  накопилась  сумма,  которой  хватило  бы  на  новую  модель  «Волги».  Однако,  душа  хотела  именно  ту  машину:  машину  из  юношеской  мечты.  Но  машин  этой  модели  продавалось  на  рынке  всё  меньше  и  меньше,  поэтому  трудно  было  выбрать  подходящую.
  Сегодня  мичман  обещал  придти  в  ресторан  и  Иван,  на  всякий  случай  забронировал  весь  столик.  Жаль,  что  больше  никогда  не  придёт  Василий, который погиб.
  Редко  кто  из  смертных  не  понимает, что когда-нибудь  умрёт.  Но  когда  и  как  это  произойдёт  точно  известно  только  богу.  Холод  вечности,  который  ощущается  от  слова - никогда,  тем  не  менее,  не  объясняет - почему. И  каждый  человек, в  хорошем смысле  этого  слова,  не  лишён  зачастую  полезного  любопытства.
 Василий  погиб  в  прошлом  году.  Причиной  его  гибели  стал  тот  предмет,  который,  как  он  сам  считал,  помогал  в  трудные  минуты  жизни. 
  Так  получилось,  что  в  последние  годы  жизни,  судьба  не  обделяла  его  своим  вниманием.  События  вокруг  него  разворачивались,  как  в  приключенческом  фильме  и  простая  семиструнная  гитара  помогала  в  трудные  минуты  жизни.  А после  одного лётного  происшествия  он  никогда  с ней  не  расставался.
 
             Часть  4.   В  воздухе  и  на  земле
  Ещё  в  военном  училище  Василий  научился  играть  на  гитаре.  Исполнял  песни  группы  «Битлз»,  Окуджавы,  за  что  получил  не  один  наряд  вне  очереди. Это  не  отбило  охоту,  а,  напротив,  заставило  ещё  больше  полюбить  свою  семиструнную  подругу. Уже  служа  в  воинской  части,  так  же  неоднократно  получал  взыскания  за  свою  страсть.  Вместо  того,  чтобы,  находясь  в  наряде,  мирно  сидеть  в  караулке, он бренчал  там  на  своей  гитаре,  забывая  с  проверкой  обойти  посты,  в  чём  бывал  уличён  и  наказан. 
  Когда  Владимир  Высотский  стал  известен  как  бард,    Василий  пробовал  петь  и  его  песни.  Баритон  Василия  не  очень  подходил  для  того  исполнения,  которым  покорил  всех  Высотский.  Поэтому  Василий  переделал  некоторые  песни  на  свой  лад.  Многим  нравилась  такая  интерпретация  песен  и  Василий  на всех  офицерских  сабантуях  был  желанным  гостем.
 Частенько,  ночные  полёты,  по  причине  плохой  погоды,  растягивались  на  несколько  суток,  заставляя  лётные  экипажи  просиживать    помногу  часов  на  командном  пункте, в ожидании команды  на вылет.  Здесь  Виктор  со  своей  гитарой  был   незаменим.
  Отлежав  все  бока  на  жёстких,  деревянных  лавках,  отоспавшись  за  все  проведённые  ночью  в  полёте  часы,  офицеры  собирались  вокруг  него,  прося  исполнить  полюбившуюся  песню. Иногда,  все  офицеры,  под  гитару,  пели  хором  какую-нибудь  «лихую»  песню,  шокируя  этим начальство, строго  следящее  за  нравственностью  и  политической  лояльностью  подчинённых. Но  вмешиваться,  одёргивать  расшалившихся  офицеров,  оно  не  решалось - все  на  виду  и  на  том  спасибо.  Только  иногда,  улучшив  момент,  замполит  приглашал  Василия  в  свой  кабинет  и  поучал,  какие  песни  можно  петь  прилюдно,  а  какие  нет.   Особенно  доставалось  Василию,  когда  он  по  просьбе  своих  сослуживцев  исполнял  «Гимн  полка».  Слова  для  этого  гимна  писались  коллективно  в  одну  такую, растянувшуюся  на  несколько  суток  из-за  плохой  погоды,  полётную  ночь.  Писали,  как  принято  говорить,  всем  миром.  Конечно,  некоторые  места  гимна  получились  не очень  складные  и  безобидные.
При  начальстве  его  лучше  не  петь.  Однако,  гимн  всем  нравился,  всё-таки  многие  старались,  сочиняли, и  по  этой  причине,  он  был  всеми  любим  и, поэтому,  часто  исполняем.  Мотивчик  Василий  подобрал  подстать  словам,  что  приводило  исполняющую  гимн  офицерскую  компанию  в  полный  восторг. 
  Замполит знал своё дело и в отместку старался не упустить случая  чем-нибудь  нагадить  Василию.  Выждав  момент,  когда Василий оставался  один,  замполит  приглашал его  в  кабинет. Все знали, что Василий неплохо  рисовал и замполит придумывал для него отвлекающее от песнопений  дело.
- К нам командующий с проверяющими прилетает. Надо стенгазету о  наших успехах на последних учениях выпустить. Написать надо  покрасочнее и, в то же время, в рамках уставной лексики. В общем, сам  понимаешь, начальство должно видеть, что мы здесь не лаптем щи  хлебаем, - с гаденькой улыбкой на лице выдавал задание замполит.
- Насчёт  щей  всё  понятно.  А  что  касается  стрельб… Насколько мне  известно, половина экипажей стрельбу по наземным целям завалило.  Ни одного раза по цели не попали, - расстраивал замполита своим непониманием истинных мотивов службы Василий.
- За это они уже получили на орехи. А вот другая половина, которая  отстрелялась  хорошо,  заслуживает  похвалы. Про  эту  половину  вы и  напишите. Вот, возьмите фотографии  особенно  отличившихся. Нужно их тоже в стенгазету поместить. Как писать заметку, вы знаете, не первый  раз стенгазету делаете.
- В том-то и дело что не первый. Могли бы кому-нибудь другому  поручить. Не только же я один в полку рисовать умею.
- И нарисовать, и заметку написать, и песенку спеть – вы у нас на все руки от скуки. Кстати, насчёт песенок. Когда комиссия приедет, я  надеюсь, никакой похабщины слышно не будет в вашем песенном исполнении.
- Что же теперь офицеру и спеть нельзя!?
- Спеть можно, даже иногда нужно. Только надо знать место и время. И репертуар должен быть соответствующим, чтобы офицерские погоны  не позорить.
- Репертуар у нас нормальный, сейчас Владимира Высотского многие любят послушать.
- Вы же знаете, начальство этого не поощряет. Если очень уж хочется, пойте где-нибудь на кухне, чтобы вас никто не видел и не слышал. А вы же стараетесь сборище вокруг себя устроить. Тише надо жить, тише и скромней.
- Начальство само, небось, Высотского слушает.
- Слушает оно или не слушает, это не наше дело. А вы хорошенько  подумайте. Да, ещё слышал я, гимн шуточный вы какой-то исполняете. Кончайте с этим. Вы же хороший кадровый офицер, вот и оставайтесь  им. Всё, идите, я вас больше не задерживаю.
 Конечно,  пристальное  внимание  замполита  к  персоне Василия,  никаких  благ  не  сулило,  но  особенно  навредить  тоже  не  могло.  Если  разобраться,  то  все  офицеры  части  уже  и  так  находились  в  ссылке:  дальше  Дальнего  востока  не  сошлют,  дальше  только  океан.  Благ особых на  Дальнем  востоке  тоже не наблюдалось,  если  не  считать  пятнадцати  процентную  надбавку  к  окладу.  И  ещё  узаконенную  возможность  подать  рапорт  о  переводе  служить  в  какой-нибудь  полк,  дислоцированный  в  центральной  России,  через  каких-то  семнадцать  с  половиной  лет  службы  на  Дальнем  востоке.  Быстрого  роста  по  службе  Василию  ждать  и  вовсе  не  приходилось.  Радист  технической  разведки,  в  качестве  которого  служил  Василий,  мог  «вырасти»  лишь  до  капитанских  звёздочек  на  погонах.  А  они  у  него  уже  были.  Если  даже  и  найдут  причину  отобрать  одну  звёздочку, то, поскольку, до  пенсионного  возраста  ему  было  далеко,  возможность  получить  её  обратно  представится  неоднократно.  По  этой  причине начальство нажать  на  него  не  могло  и  всё  ограничивалось  лишь  нравоучительными  беседами.  А  после  одного  случая  и  с  нравоучениями  к  нему  начальство  приставать  перестало.
  Каждые  три  месяца  одна  из  эскадрилий  полка  перебазировалось  на  северную  базу,  сменяя  там  с  боевого  дежурства  другую.  Перелёт  с  дозаправкой  на  промежуточном  аэродроме  занимал  сутки,  если  погода   хорошая.  Или  несколько,  при  нелётной  погоде,  застигнувшей  крылатый  караван  в  пути,  надолго приковывающей  стальные  птицы  к  земле  на  чужом  аэродроме.  Лётным  экипажам  не  внове  было  ночевать  на   деревянных  лавках,  в  ожидании  лётной  погоды.  Однако  всем  хотелось  побыстрей  добраться  до  базы  и  устроиться,  хотя  во-временное,  но  зато  добротное  и  тёплое  жилище.
  Иногда,  покидая  базу тёплой  и  благодатной  на  урожай  лесных  даров  ранней  восточной  осенью,  прилетев  на  север,  экипажи  попадали  в  снежную  морозную  зиму.  Скучать  там  было  уже  некогда.  Из-за  недостаточной  численности  рядового  состава  срочной  службы,  который,  в  основном,  использовался  для  несения  караульной  службы,  и  малочисленного  состава  персонала  технических  служб,  лётным  экипажам  приходилось  самим  выполнять  часть  работ  по  обслуживанию  техники.
  Соседство  с  суровым  северным   морем  сказывалось,  и  метеообстановка  часто  и  неожиданно   менялась.  Внезапно  налетали  снеговые  шквалы,  когда  сильный  ветер  и  плотный,  летящий  снег,  заставляли  перемещаться  от  дома  к  дому,  держась  за  натянутый  между  ними  канат,  чтобы  не  потеряться  в  закрывающей  небо  и  землю  снежной  буре.  В  такую  погоду  хорошо  сидеть  дома  у  тёплой  печки.  Но  все  экипажи  вывозились  на  аэродром,  чтобы  зачехлить  ещё  не  зачехлённые  крылатые  машины,  сбросить  пудовым  грузом  навалившийся  на  плоскости  крыльев
снег.  Порывы  ледяного  ветра  за  несколько  минут  отнимали  тепло  у  сопротивляющихся  стихии  людей,  превращая  их  живые  тела,  руки  и  ноги  в  полуживые,  непослушные  от  холода  «ледышки». Только  раскалённые  печки-буржуйки  в  дощатых  каптёрках  отогревали  людей,  возвращая  им  потерянное  тепло  и  наполовину  убежавшую,  вытесненную  холодом  жизнь.
 В  дополнение  к  суровому  климату,  холодной  погоде,  из-за  магнитных  бурь  полёты  становились  небезопасными.  В  свободном  полёте  всё  зависело  от  чутья  штурмана- навигатора  и  способностей,  и  хладнокровия  лётчика.  При  магнитной  буре,  приборы  все  разом  показывали  неизвестно  что,  даже  высоту  приходилось  определять  на  глазок,  ориентируясь  на  покрытые  льдом,  с  заломанными  торосами  невидимых  сверху  промоин,  необъятные  просторы  северного  моря.  Если,  к  тому  же,  дымка  или,  вернее  сказать, испарениями  взвешенная  в  воздухе  снеговая  хмарь,  закрывала  даже  такой  убогий  ландшафт,  то  благополучно  закончить  полёт  мог  только  асс - полярный  «Дэф». 
  Как  слепой  водитель,  на  огромной  скорости   мчащийся  по  петляющему,  узкому  шоссе,  полагающийся  на  все  другие  органы  чувств,  кроме  самого  необходимого - зрения,  тем  не  менее  уверено  приближающийся  к  цели,  ведомый  проснувшимся  в  нём  неведомыми  доселе  чутьём  и  интуицией;  так  и пилот  вёл  самолёт  к  только  одному  ему  видимой  цели  и  только  ему  известному  маршруту.  После  таких  полётов  начинаешь  чувствовать,  что  есть  что-то  неизведанное,  божественное,  путеводной  нитью  проходящее  через  нашу  жизнь,  сберегающее  и  поддерживающее  нас  в  трудную  минуту.  Чувствуешь  себя  и,  кажущийся  невероятно  огромным  на  земле,  воздушный  корабль,  лишь   крохотной,  от  всего  зависимой и слабой  частичкой  необъятного.  И,  одновременно,   бесконечно  сильным,  невидимыми  нитями  связанным  с  чем-то  бескрайне - большим  и  бесконечно-глубоким,  сильным.  От  этого  возникает  ощущение  вечности  живущей  в  тебе  и  ещё  чувство  причастности  к  тебе  этого  бесконечного  и  сильного,  сильного  именно  этой  верой  в  бесконечное  и  сильное.  На  земле  это  чувство  проходит,  забывается.  Только  здесь,  в  полёте  над  землёй,  оно  с  тобой.
  Первые  дни  на  Северной  базе  тянутся  медленно.  Вспоминаешь  о  доме,  об  оставленных  там  делах,  любимых  женщинах.  Конечно,  и  здесь,  на  севере,  есть  чем  заняться  и  развлечь  себя  в  свободное  от   службы   время.
  Молодые,  сексуально  озабоченные  офицеры, в  поисках  удовлетворения  своих  нехитрых  притязаний,   направлялись  в  соседний  рабочий  посёлок.  Большую  часть  жителей  посёлка  составляли  мужчины,  которые,  в  большинстве,  работали  на  угольных  копях, расположенных  рядом  с  посёлком.  Женское  население  посёлка,  в  основном,  замужние  дамы,  было  малочисленно  и  находилось  под  пристальным  наблюдением  мужей.  Единственный  местный  ресторан,  в  котором,  согласно  неписаных  традиций,  можно  было  бы  завязать  знакомство  с  дамой,  размещался  в  одноэтажном  рубленом  домике  и  больше  напоминал  третьеразрядную  столовую.  В  посёлке,  расположенном  около  северной  бухты,  и,  стало  быть,  находящимся  в  заполярном  круге,  царил  сухой  закон. Поэтому,  хотя  на  вывеске  крупными  буквами  было  написано  «Ресторан»,  всё  же  это  заведение  фактически  являлось  столовой.  Цены,  правда,  были  заполярные  и  сравнимые  разве  что  со  столичным  рестораном  «Метрополь»,  если,  конечно,  там  имелись  бы такие  же  блюда.
  В  этот  ресторан - столовую  заглядывала,  в  основном,  мужская  часть  населения   посёлка,  поскольку   буфетчица,  в  обход  всем  запретам,  приторговывала  «из  под  прилавка»  спиртным.  Это  очень  выручало, предоставляя  возможность  похмелиться.
  Раз  в  месяц,  скинувшись  со  своей  «полярной» получки,  в  пять  раз  превышающую  её  же,  за  ту  же  работу  «на  материке»,  где-нибудь  в  центре  России,  мужики  арендовали  самолёт  местной  авиакомпании.  Возвращаясь  обратно,  самолёт  привозил  немыслимое  количество  водки - до  двадцати  бутылок  на  нос  и  тогда  «посёлок»  не  просыхал  целую  неделю.  Обычно,  с  запасами  на  опохмеление  всегда  возникала  проблема,  поскольку  всё,  до  последней  капли,  выпивалось  сразу.  Когда  спиртное  заканчивалось,  вереница  страждущих  протаптывала  тропинку  в  забытый,  было,  ресторан.  Местное  начальство  знало  обо  всём,  но  смотрело  на  это  сквозь  пальцы  по  двум  причинам. 
  Само  оно,  втайне  ото  всех,  о  чём,  тем  не  менее,  все  знали,  частенько  пивало  горькую.
  Другая - несмотря  на  высокую  зарплату,  с  рабочими  кадрами  всегда  была  проблема.  Не  многие  хотели  перебраться  с  «материка»,  с тёплого  солнышка,  жить  в  посёлке  на  вечной  мерзлоте  и  почти  круглогодичной  зимой.  Основной  контингент  пополнялся  за  счёт заключённых из  колоний  исправительных учреждений. Тех бывших заключённых,  которых  на  «материке»  уже никто  не  ждал  и  которые  за  пятнадцать,  а  то  и  двадцать  лет  проведённых  на  нарах,  не  мыслили  себя  живущими  где-нибудь  в  другом  месте. Представление  о  качестве  долгожданного  отдыха  и  свободного  времяпровождения  у  них  было  особое:  гулять,  так  гулять – на  все;  работать,  так  работать - до  упада.  Опять  же,  погуляют,  пошумят  и  снова  становятся  смирными  и послушными.
  Как  и  положено,  интерьер  местного  «центрального»  ресторана  скрашивали  представительницы  самой  древней  профессии.  Их  было  двое:  одна – полная,  рослая  блондинка,  другая – маленькая  поджарая  брюнетка. 
  Неопределённого  возраста,  приближающегося  скорее  всего  к  пенсионному,  две  дамы,  с  лицами  как  «печёное  яблочко»,  заслуженно  относились  к  ветеранам  этой  древней  профессии.  Несмотря  на  не  вызывающую  симпатию  внешность,  они  всё  же  не  оставались  без  работы.  Как  говорится - нет  некрасивых  женщин,  а  просто  бывает  мало  водки.  Но  если  водки  вдосталь - все  женщины  красавицы.  Обе  сидели  в  уголке,  положив  ногу  на  ногу,  так,  чтобы  была  видна  подошва,  на  которой  мелом  указана  цена «за  услуги».  Одновременно  показывая  этим,  что  они  женщины  серьёзные  и,  поэтому,  торг  неуместен.  Сумма,  начертанная  на  подошве,  была  значительной,  превышающей  месячный  оклад  молодого  лейтенанта  с  учётом  северной  надбавки.  Необстрелянным,  в    полной  мере  не  познавшим  жизнь,  молодым  офицерам,  такая  сумма  за  интимное  общение  с  женщиной,  больше  подходящей  им  в  «двоюродные  бабушки»,  нежели  в  любовницы,  казалась  несуразной  и  несоразмерной  тем  благам,  которым  это  общение  сулило.  Всё  это  сразу  отбивало  охоту  и  усмиряло  их  сексуальный  пыл,  откладывало  все  «такие  дела»  на  потом,  до  возвращения  «домой»  на  материк.
  Вообще,  в  северное  межсезонье  было  чем  заняться  помимо  службы.  Осенью,  вся  тундра  напоминала    цветной  персидский  ковёр.  Прямо  за посёлком  начинались  ягодные  плантации  морошки - собирай  не  ленись.  Для  любителей  грибной  охоты  тоже  наступала  благодать - куда  ни  посмотришь,  везде  краснеют  шляпки  подберёзовиков.  Сорвёшь  гриб,  а  под  ним  маленькая,  скрюченная,  карликовая  берёзка.  Соберешь  корзину  грибов  и  увидишь  прячущийся  под  грибными  шляпками  лес.  Пряные  ароматы  созревших  трав  и  растений  тундры  пьянили,  наполняя  лёгкие  целебным  воздухом.  Разнообразие,  пестрота  этого  живого  ковра,  стелящегося  по оттаявшей  на  несколько  сантиметров,  промерзшей  на  многие  метры  в  глубину  северной  земли, поражали,  подчёркивая  звенящею  тишиной  вечную, неистребимую жизнь.
  Летняя  пора  в  тундре,  хотя  и не столь интересна  для  охотников  за  созревшими  дарами,  нежели  осень,  но  также  благодатна  и  желанна.  Сияющее  весь  день  и  не  заходящее  на  ночь  солнце,  круглые  сутки  освещает  бескрайнюю  тундру.  Своими  нежаркими, северными  лучами  оно  согревает землю,  оживляя  природу.  Если  не  обращать  внимание  на  тучи  расплодившейся  мошки  и  огромного  размера  мух,  можно,  даже,  позагорать,  не  отходя  далеко  от  дома.  Правда,  в  посёлке  летом  не  так  вольготно:  отсутствие  канализации  и  заполненные  нечистотами  выгребные  ямы,  отравляют  воздух  улицы  невыносимым  зловоньем  и  тучами  мух.  Но  ко  всему  плохому,  как,  впрочем,  и  к  хорошему,  быстро  привыкаешь  и,  прожив  некоторое  время  в  посёлке,  перестаёшь  замечать  неудобства  быта,  которые  в  иных  случаях  бывают,  даже,  полезны.  Утомившись  от  долгой  прогулки  по  летней  тундре,  с  трудом переставляя  прошагавшие  ни  один  километр  ноги,  вдруг  почувствуешь  принесённый  лёгким  ветерком  тяжёлый,  воротящий  с  души  запах.  На  сердце  сразу  потеплеет.  Значит,  скоро  дом,  офицерская  столовая,  где  тебя  накормят  вкусным,  особенно  после  столь  длительной  прогулки,  обедом.  Ноги  непроизвольно,  сами – собой убыстряют  темп  шагов,  приближая  тебя  к  изрядно  опостылевшему,  но  такому  дорогому  для  голодного  желудка,  жилищу.
  Летом  перестаёшь  замечать  время:  ночь  сейчас  или  день - солнце  целыми  сутками  висит  над  горизонтом.  Если  есть  свободное  время  и  хочется  спать - спи,  а  не  хочешь  спать - занимайся  своими  делами  или  иди  гулять  по  тундре.  Только  желудок  не  хочет  его  не  замечать  и  с  точностью  добротных  швейцарских  часов,  сосущим  ощущением  напоминает,  что  пора  подкрепиться.
  Никто  здесь  уже  не  говорит о  ночных  полётах,  называют  лишь  время  вылета.  Несколько  месяцев  летом - всё  время  день,  зимой - ночь  и  лишь  звёзды  неизменно  отбрасывают  свой  холодный  свет  на  однообразный  ландшафт  тундры.
  Для  радиста  технической  разведки,  во  время  полёта,  день  или  ночь  на  дворе  не  имеет  никакого  значения.  В  фюзеляже  самолёта,  в  самой  середине  огромного  металлического  чрева,  расположена  его  кабина.  Ни  одного  иллюминатора  нет  в  этой  кабине.  Когда  за   устроившимся  в  своём  кресле  РТР  закрывается  люк, визуальная связь  с  внешним  миром  прекращается.  Ты  один,  лишь  шум  двигателя,  свист  с  огромной  скоростью  рассекаемого  самолётом  воздуха  и  иногда, прерывающий  шумы  бортового  локатора  в  наушниках,  искаженный  ларингофоном,  голос командира  корабля;  светящиеся  огоньки  лампочек  на  приборах,  ряд  тумблеров  и  настроечных  ручек  и  тусклый  свет  лампочки  дежурного  освещения.   Металлические  переборки  самолёта  отделяют  тебя  от  других  членов  экипажа.  Словно  элемент  конструкции  стальной  машины,  кожей  чувствуешь  вибрацию  надсадно  ревущих  на  взлёте  двигателей,  неимоверную  силу  двигающую  вперёд  и  поднимающую  ввысь  к  звёздам.  По  тяжести,  придавившей  тебя  к спинке  кресла,  понимаешь,  что  самолёт,  набирая  высоту,  круто  идёт  вверх.  Потом,  достигнув  заданного  высотного  коридора,  выравнивается,  переходя  в  горизонтальный  полёт.  Загорается  сигнальная  лампочка - значит  уже  близка  зона  наблюдения.  Пора настраиваться  на  работу.  Командир,  снижая  скорость  воздушного  корабля,  переходит  на  бреющий  полёт.  Сразу  чувствуешь  это  по  дрожи,  пробегающей  в  стальных  элементах  самолёта  от  сильных,  внезапно  налетающих  воздушных  вихрей,  по  силе  отрывающей  тебя  вверх  от  кресла  и  вновь  опять  придавливающей,  когда  он  пролетает  воздушную  яму.  Если  закрыть глаза,  то  может  показаться,  что  ты  качаешься  на  каких-то  дьявольских  качелях,  раскачивающих  не  по  общеизвестным  законам,  ритмически  повторяя  циклы,  а  как  им  заблагорассудится.  Лишь  слабый,  чуть  усиливающийся  шум  в  наушниках  напоминает,  что  это  не  игра,  а  настоящая  мужская  работа.  Вот  она - точка  достижения  апогея  звука.  Где-то   здесь,  под  толщей  льда,  в  глубине  моря  прячется  иностранная  подводная  лодка.
  Нейтральная   территория - никому  не  возбраняется  летать  и  плавать  здесь.  Но  зачем  прятаться  под  слоем  льда  в  глубине  морских  пучин,  словно  на  земле  или  на  поверхности  моря  недостаточно  места  и  разных насущных  дел?   Ждёт  эта  лодка  своего  часа.  А  когда  он  придёт - этот  час,  если  он  вообще  придёт,  выплюнет  она  в  других  свой заряд смерти.
 Доклад  командиру  и  он  меняет  курс.  Опять  достигается  точка  апогея  звука.  Теперь  точно  известно,  где  находится  эта подводная  лодка.  Вот  её  контур  на  экране  прибора.  Зная  координаты,  можно  не  бояться  неожиданностей.  Если  лодка  надумает  сделать  своё  чёрное  дело,  то  запущенные  ею  ракеты  и  она  сама  будут  наверняка  уничтожены.
  Кончается   топливо,  пора  возвращаться  на  базу.   Самолёт  разворачивается,  ложится  на  обратный курс.  Потом  снижается,  входит  в  зону  луча  аэродромного  локатора - ложится  на  глиссаду.  И,  наконец,  оставляя  на  бетонной  полосе  следы  сожжённой  скорость  резины  скатов  колёс,  замирает.  На  сегодня  всё.  Повторного  вылета  не  предвидится.  Можно  приготовить  аппаратуру  к  послеполётным  регламентным   работам  и  идти  отдыхать.
  Если  погода  плохая,  приходится  сидеть  в  помещении - офицерской  казарме,  развлекая  себя  игрой  в  шахматы  или  чтением.  Вечером,  после  ужина,  когда  в  распорядке,  неизвестно  зачем  повешенном  на  стене  в  красивой  резной  рамочке,  означено - время  отдыха,  свободный  от  полётов  и   прочих  служебных  обязанностей  народ  стекался   в  холл.  Если  в  этот  вечер  в  холле,  приспособленном  под  кинозал,  не  «крутили»  один  из  уже  много  раз  виденных  фильмов,  компания   собиралась  вокруг  Василия,  прося  сыграть на гитаре  что-нибудь  для  души.  Он  брал  в  руки  гитару,  проводил  рукой  по   струнам,  пробуя,  как  она  настроена  и  начинал  играть.  Голос  одиноко  звучащего  инструмента,  под  аккомпанемент  завывающего  в  трубе  ветра,  обволакивали  душу  пеленой  дорогих  каждому  воспоминаний.  Нежные  звуки,  издаваемые  инструментом,  своими  формами  напоминающие  крутобедрую  женщину,  казалось,  принадлежали  живому  существу.  Словно  тягучий,  грудной  голос  любимой  женщины  долетал  через  тысячи  вёрст  в  это  забытое  богом  место.  Волна  сентиментально - романтического  настроения,  достигнув  своего  апогея,  проходила,  уступая  место  весёлым   песням  и  лихой  бесшабашности,  обычной  для  мужских  компаний.  Веселье  растягивалось  надолго,  заполночь,  и  пробудившие  мужчин  утром  заботы  военной  службы  долго  не  могли  привести  их  в  надлежащее  для  этого  состояние.
  Самая  любимая  пора  для  мужского  населения  в данной  местности  была  весна.  Не  только  потому,  что  суровая  полярная  зима  отступила  вместе  с  полярной  ночью  и  холодами.  Не  только  из-за  того,  что  лучи  ещё  ненадолго  появляющегося  над  горизонтом солнца  радовали  истосковавшиеся  по  солнечному  свету  глаза.  А  ещё  и  потому,  что  идущие  вдоль  берега  на  нерест  косяки  рыб,  вернее, некоторые  экземпляры  с  красной  икрой  и  красным  мясом, могли  стать  желанной  добычей  заядлых  рыболовов.  Ничего,  что  инспектора  рыбнадзора  «зверствовали»  и  штрафовали  за  отлов  идущей  на  нерест  рыбы.  Никто  не  без  греха  и  иногда  с  ними  удавалось  договориться.  Зато,  когда  рыба  добыта,  икра  вынута  и засолена,  наступала  самая  ответственная  часть  этого  мероприятия - копчение  рыбы.  В  старой,  давно  не  используемой  для  обогрева,  печке  была  сделана  коптильня,  которая  не  переставала  дымить  круглые  сутки.  Печки  в  домах  северной  бухты  топились  добываемым  здесь  углём,  поскольку  древесина  в  тундре  была  дефицитом.  А  для  процесса  копчения, как  раз  необходима  древесина,  к  тому  же  древесина  определённых  пород.  Ещё,  для  придания определённого  аромата  копчёной  рыбе, нужны  особые  травы.   У  каждого  знатока  этого  процесса  есть  своя  особая  травка,  которую  он  держит  в секрете. Хотя,  как  правило,  о  травке  знают  все  друзья - коллеги.  Однако каждый  старается  использовать  свою,  только  ему  известную  пропорцию  смеси  трав.
  К  процессу  копчения  рыбы  готовились  задолго  до  путины,  ещё  на  материке.  Заготавливали  дрова, сушили  травы  и  всё  это,  тайком  от  командира,  нужно  было  переправить  на  борту  самолёта  на  северную  базу.  Командир,  конечно,  знал  об  этом - в  полёте увеличение  веса  стальной  птицы, так  же  увеличивало  расход  топлива,  что  было  видно  по  навигационным  приборам.  Но,  поскольку, он  сам  был  не  против  заготовить  и  для  себя  рыбки,  то  смотрел  на  всё  это  сквозь  пальцы.
  Рыбы,  как  правило,  заготавливалось  столько,  насколько  хватало  дров.  Надо,  ведь,  было  ещё  не  «обидеть»  своё  начальство,  оставшееся  на  материке  и  очень  редко  бывающее  на  базе.  От  подаренных  «даров»  оно  смягчало  свой  начальственный  гнев  и  отменяло  положенные  служебные  дознания  по  некоторым  дисциплинарным  «грехам»  офицеров.
  В  посёлке,  в  котором  была  всего  одна  бетонированная  дорога  длиной  с  километр,  местные  жители  всем  другим  транспортным  средствам  предпочитали  мотоцикл.  На  нём  почти  круглый  год  ездили  по  посёлку.  Мотоциклы  в  посёлок  завозились  с  материка  с  небольшим  запасом  от  запрошенного  количества,  так  как  заявки  собирались  раз  в  год,  и  за  это  время  у  кого-нибудь  возникала  необходимость  поменять  сломавшийся.  На  материке,  мотоциклы  в  магазинах  были  в  дефиците,  поэтому  офицеры  старались  скупить  невостребованную  местными  жителями  двухколёсную  технику,  удовлетворяя  этим  свои  и  знакомых  заявки.  Всё  это  переправлялось  на  материк  в  фюзеляжах  боевых  самолётов.   
  Подвешивались  мешки  с  рыбой  и  упакованные  в ящики  мотоциклы  на  кассетах  за  предназначенные  для  подвески  бомб  замки.  Один  раз  даже  собирались  увезти  давно  забытый  хозяином,  но  ещё  хороший  автомобиль  «Волгу» – универсал,  очевидно  перекрашенный  из  списанной   на  материке  машины  «Скорой  помощи».
  Загулявший  местный  «миллионер»,  помимо  водки,  пожелал,  чтобы  ему  привезли  с  материка  на  день  рождения  «Волгу».  Поскольку,  новую  машину  этой  марки  можно  было  купить  только  по  специальному  распределению,  ему  привезли  списанную.  Тем  более, что  оформлять  в  ГАИ  машину,  по  причине его  полного  отсутствия  в  посёлке, не  требовалось  и  списанный,  без  документов  автомобиль  заказчика  вполне  устраивал.  Он  целую  неделю  ездил  на  нём  по  километровому  бетонному  покрытию  поселковой  дороги.  Как  закончилась  привезённая  на  его  долю  водка,  охота  кататься  на  автомобиле  прошла.  После  этого,  автомобиль  несколько  лет  простоял  на  приколе.
  Когда  офицеры  подъехали  на  тягаче  к  этому  автомобилю,  чтобы  зацепить  его  и  увезти,    перед  ними  предстала  ужасная  для  автолюбителя  картина - автомобиль  был  раздавлен  в  лепёшку.  Видно,  слухи  дошли  до  владельца  автомобиля.  Не  желая  ни с кем  делиться,  даже  уже  ненужной  ему  вещью,  раздавил  автомобиль  бульдозером.  Для  автолюбителей,  которые  лелеяли  своих  стальных  «коней»,  такой  поступок  казался  диким,  выходящим  за  рамки  здравого  смысла.  Если  тебе  нужен  автомобиль – береги  его,  если  нет - продай  или  подари,  чтобы  другой  мог  продлить  жизнь  этого  стального  существа.  И  теперь  офицеры  стояли  над  останками  вожделённо  желаемого  всеми  автолюбителями  автомобильного  чуда,   чувствуя  себя  словно  на  поминках  кого-то  близкого  и  родного.

       Часть  5.  Лётное  происшествие
  Три  месяца  пребывания  на  северной  базе  пролетели,  и  экипажи  готовились  к  возвращению  домой.  Как  только  приземлится  эскадрилья,  прилетевшая  на  смену,  сменяемые  экипажи  займут  рабочие  места  в  самолётах.  Прозвучит  команда  на  взлёт и  серебристого  цвета  воздушные  корабли,  один  за  другим  взмоют  ввысь.  Менее  чем  через  сутки,  совершив  одну  посадку  на  промежуточном  аэродроме  для  дозаправки  топливом,  они  будут  дома. 
  Самолётом,  на  котором  служил  Василий,  управлял  самый  опытный  и  самый  старый  в  полку  командир  корабля.  Он  мог  уже  командовать  полком  или  даже  дивизией,  если  бы  умел  ла деть  с  начальством  и  вовремя  усмирять  свой  крепкий  и  жадный  до  водки  организм.
  На  третьем  году  службы  его - молодого  старшего  лейтенанта  назначили  командиром  воздушного  корабля.  Через  месяц  после  назначения,  случай  помог  старшему  лейтенанту  сменить  погоны  на  подполковничьи  и  получить  орденскую  звезду  на  грудь.
  В  те  годы,  передвижение  иностранных  авианосцев  с  сопровождающей  их  обычной  корабельной  «свитой»,  рядом  с  нашими  территориальными  водами,  было  в диковинку; и ещё никто из русских лётчиков ни авианосцы, ни эскорт никогда не фотографировал.
  Так вот, получил он задание  сфотографировать  авианосец  и  весь  его  эскорт. Задание, как  задание: передвижение  кораблей  предполагаемого противника  ему  приходилось  фотографировать  не  раз.  Всё  как  обычно:  техники  зарядили  расположенный  в  бомбовом  отсеке  фюзеляжа  фотоаппарат,  заправили  топливные  баки.  Взлетели  и  вышли в  зону  фотографирования  без  приключений.  На  посланный  с  корабля  охраны  авианосца  запрос:  «Свой – чужой» ни  гу-гу,  советская  аппаратура  иностранных  запросов  не  понимает.  С  авианосца  взлетела  пара  истребителей.  Один  из  них,  нырнув  под  брюхо  бомбардировщика,  закрыл  собой  обзор  объектива  фотоаппаратуры,  которая  как раз  расположена  в  бомбовом  отсеке.  Пилот  бомбардировщика  створки  бомбового отсека  открыл,  а  толку  чуть - иностранный  истребитель  не  даёт  сфотографировать. 
  Три  раза  наш  пилот  входил  в  зону  фотографирования,  а  результат  тот  же,  вернее  сказать,  никакого.  Вернулся  с  задания  ни  с  чем.  Начальство  полковое  в  шоке.  Дело  почти  политическое - высшее  начальство  беспокоит,  интересуется,  когда  снимки  будут  готовы.  Командиру  корабля  за  невыполнение  задания  нагоняй.  Пугают,  что  в  звании  понизят  и  в  должности  тоже, и опять на правое кресло переместят. А кому  же  хочется  в  вечных  «правоках»  ходить?  Нужно  срочно  делать  второй  вылет,  исправлять  положение.
  Полетели. Однако  опять  ни  с  чем  остались.  Истребитель с  авианосца  словно  приклеился  к  фюзеляжу  бомбардировщика.  Никак  не  даёт  сфотографировать.  Тут  начальство  от  страха  за  свои  начальственные  места  озверело.  Статью  «За  саботаж»  шьёт,  под  трибунал  командира  корабля  отдать  грозится. Шутка  ли,  сам  Главком  интересуется  снимками,  а  он  шутить  не  будет - сразу  всем  всыплет  на  всю  катушку по самое не балуй,  мало  не  покажется.  Нужно  лететь  и  уже  наверняка  сфотографировать.  Или  точно  уж  не  миновать  трибунала - третьего  не  дано.  Как  говаривали  бывалые  солдаты:  «Или  грудь  в  крестах,  или  голова  в  кустах».
  Третий  вылет  ничего  нового  не  открыл - опять  истребитель  с  авианосца  словно  приклеился  к  фюзеляжу.  Два  раза  бомбардировщик  входил  в  зону  фотографирования,  а  результат  так  и  оставался  «нулевым». Однако поторапливаться надо было - топлива  в  баках оставалось  только  чтобы  сделать  третий  заход  и  вернуться  на  базу. 
  Бомбардировщик  вошёл  в  зону  фотографирования  третий  раз,  но  и  истребитель  третий  раз  закрыл  снизу  обзор  фотообъектива.  Командир  нашего бомбардировщика  убавил  обороты  двигателя  до  минимально  возможных,  чтобы  только  высоту  не  терять.  Нос самолёта  задрался  вверх. На  такой  малой скорости,  чтобы  не  терять  высоту  и  не  свалиться  на   крыло,  нужно  недостаток  скорости  компенсировать  увеличением  угла  тангажа  самолёта.  При горизонтальном  полёте,  это  увеличит  угол  атаки  крыла  и,  соответственно,  подъёмную  силу,  уменьшившуюся  было  из-за  снижения  скорости,  восстановит  до  нужного  значения.  В свою очередь,  это  увеличение  угла  тангажа  и,  соответственно,  угла  атаки крыла,  увеличивает   так  же  сопротивление  воздуха  и  ещё  больше  гасит скорость.  Тут  нужен  глаз  да  глаз  за  стальной  птицей.  Того  и  гляди  сыпанёшь  вниз,  провалишься  в  полегчавших  воздушных  струях  на  сотни  метров  к земле.
  Пилот  бомбардировщика  нервничал,  тянул  время  полёта  в  зоне  фотографирования.  Надеялся,  что  пилот  более  скоростного  истребителя  не  справится  с  управлением - провалит  вниз  и  появятся  несколько  секунд  сделать  снимки.  Однако  получилось  наоборот.   Огромная,  тяжёлая, стальная  птица,  словно  из  живой  плоти  существо,  дёрнулась  пробежавшей  от  носа  до  кормы  конвульсивной  дрожью  и,  вдруг,  потеряв  способность  парить  в  воздухе,  резко  пошла  вниз.  Истребитель  еле  успел  выскользнуть  из-под  нависшего  над  ним  стального  брюха.  Несколько  секунд  бомбардировщик “сыпал  вниз”,  быстро  теряя  высоту.  Пилот  отдал  штурвал  от  себя и  установил  ручку  сектора  газа  на  отметку  «максимум».  Бомбардировщик,  изменив  угол  тангажа  на  отрицательный - повернувшись  носом  к  земле,  разгоняемый  силой  притяжения  земли  и  увеличившейся  тягой  двигателя,  стал  набирать  скорость,  а  затем  и  высоту.    Истребитель,  повторив  маневр  своего  большого,  тяжёлого  собрата,  опять  занял  место  бод  брюхом  бомбардировщика.  Этих  нескольких  секунд  без  назойливого  сопровождения  хватило,  чтобы  сделать  снимок.  Бомбардировщик  выполнил  разворот  и  лёг  на  обратный  курс.
  Приземлившись  на  своём  аэродроме  и  доложив  о  выполнении  задания, экипаж  ушёл  отдыхать.  Целую  неделю  никто  не  вспоминал  об  этом  задании.  Местное  начальство  было  занято  сочинением  «легенды»  о  собственной  решающей  роли  в  данном  деле  и   предпринимало  немалые  усилия,  чтобы  вышестоящее  начальство  поверило.  Лишь  через  неделю  вспомнили  об  исполнителях.
  На  построении  вызвали  экипаж  перед  строем  и  объявили  благодарность.  А  ещё  через  месяц  командиру  корабля  перепало  от  щедрот  Главкома.  По  соответствующему  приказу  за  номером  «ННН»  сменил  он  три  маленьких  звёздочки  на  две  побольше - подполковничьих  и  приколол  на  грудь пятиконечную  орденскую  звезду.  Да  только  не впрок  ему  всё  это  пошло.  Хоть  должности  ему  другой  не  досталось - так  и  остался  он  просто  командиром  корабля,  вёл  себя  с  начальством  сообразно  полученному  чину.  Начальству  это,  естественно,  не  нравилось.  Оно  стало  всячески  прижимать  бывшего  старлея:  то  в  наряд  на  праздник  назначит,  как  офицера – первогодка, то  замечание  перед  строем  сделает,  а  то  и  вовсе  в  отпуск  зимой  отправит. 
 По  русскому  обычаю,  новоиспечённый  подполковник   снимал  нервное  напряжение  водкой.  Встретив  начальственное  лицо  на  улице  в  неслужебной  обстановке,  бывало,  высказывал  просто  так,  «по  дружбе»,  всё,  что  о  нём  думает.  В общем,  через  некоторое  время  стал  он   капитаном.  Лишь пятиконечная звезда  ордена  напоминала  о  его  былом  подвиге.  И  ещё  пилоты,  летавшие  после  этих  событий  на  фотографирование  авианосцев,  вспоминали  «орденоносца»  добрым  словом.
  Истребитель  с авианосца  так  же  взлетал  и  закрывал  обзор  фотообъектива,  однако,  фотографировать  всё  же  удавалось.  Если  пилот  был  «белым», то  шанс  предоставлялся.  Не  будучи  уверенным  в  том,  что  «русскому  медведю»  не  захочется  повторить  уже  известный  им  маневр  с  неожиданным  уменьшением  высоты  и  скорости,  пилот  истребителя  делал  следующее.  Показывал  штурману  бомбардировщика,  видевшему  его  через  остеклённый  пол  своей  кабины,  пять  пальцев.  Это  означало:  «Пять  секунд  тебе  хватит?»
На  что  штурман  ему  отвечал:   «хватит» - подняв  большой  палец  руки  вверх, или:
«Лучше  десять», - показывая  ему  десять  пальцев.
После  этого,  пилот  истребителя  смещал  свою  машину  в  сторону,  позволяя  сделать  снимок.  Затем  опять  занимал  место  под  брюхом  бомбардировщика.
«Темнокожий»  пилот  такого  шанса  не  давал.  Он   сидел,  словно  изваяние,  не  обращая  никакого  внимания  на  призывные  знаки  штурмана  бомбардировщика.  Возможно, «темнокожий» пилот  истребителя  был  уверен  в  себе  и  боевой  машине,  и  что  в  случае  уже  известного  маневра,  его  истребитель  не  будет  раздавлен.  Или  воинский  долг  был  для  него  превыше  всего,  и  рисковать  жизнью, выполняя  приказ, являлось  обычным  делом.  Так  или  иначе,  в  этом  случае, наш  самолёт  возвращался  ни  с  чем.
  В то время, когда  подполковника  понижали в звании до  капитана,  командиром  бомбардировщика,  в  экипаж  которого  входил  Василий,  был  некий другой капитан,  прозванный  сослуживцами  «Гадкий  карапуз».   Прозвище  «карапуз»  он  получил  за  свой  маленький  рост.  Даже  до  авиационного  нормативного,  заложенного  для  проектирования  авиационной  техники,    роста  пилота:  метр  пятьдесят  восемь,  ему  недоставало  добрых  десяти  сантиметров.  А на фоне  рослых  пилотов  тяжёлых  воздушных кораблей  он  вообще  казался карликом.  Приставку  «гадкий»  он  получил,  когда  возвращаясь  с северной  базы  на  свой  аэродром,  вдруг  дал  команду  «открыть  бомболюк»  и  заставил  штурмана  произвести  учебное  бомбометание  с  якобы  пустых  замков  бомбовых  кассет.
Он  отлично  знал,  что  на  них  подвешены  мешки  с  копчёной  красной  рыбой и  упаковки  с  мотоциклами.  Всё,  что  было  в  бомбовом  отсеке,  разлетелось  с  высоты  восьми  тысяч  метров  по  бескрайним  просторам  тундры.  Таким  образом  он  отплатил  экипажу  за  то, что  его  доля  копчёной  рыбы  была,  как  он  считал,  недостаточно  велика.  Конечно,  он  наказал  не  только  экипаж,  но  и  себя.  Тоже  ведь  оказался  без  рыбы.  Очевидно,  радость  от  сделанной  пакости,  имела для него  вес  несоизмеримо  больший,  по  сравнению  с  материальными  потерями.
  Василий  находился  в  отпуске,  когда  самолёт,  пилотируемый  «Гадким  карапузом»,  разбился  на  взлёте.  Обычно,  при  взлёте  «Гадкий  карапуз»  вставал  на  педали,  чтобы,  компенсировав  этим  свой маленький  рост, и  через  задранный  к  небу  нос  самолёта  видеть  взлётную  полосу.  Удерживая  равновесие  тела  в  вертикальном  положении,  он  резко  тянул  штурвал  на  себя.  Самолёт, так  же  резко  оторвавшись  от  взлётной  полосы, задирал  нос,  уходя  в  высоту.  Управляемый  им  самолёт  был  оснащён  фотоаппаратом  и  двумя  пятидесяти  килограммовыми  осветительными  бомбами,  и  такой  резкий  манёвр  тяжёлой,  но  незагруженной  машины  сходил  ему  с  рук.  В  этот  раз  всё  вышло  по-другому.
  Бомбардировщик  оснастили  дополнительными  бомбовыми  кассетами  и  подвесили  на  них  пятисот  килограммовые  бомбы  на  всё,  что  позволяла  грузоподъемность.  Предписанное  лётное  задание  заключалось  в  перевозке  бомб  на  северную  базу.
Самолёт  сразу  на  треть  потяжелел и его собственный  момент инерции значительно увеличился.
  Настало время вылета и самолёт, с работающими двигателями, занял место в начале взлётной полосы, ожидая команды на взлёт. Команду почему-то задерживали и командир корабля начал нервничать. Он делал вид, что рассматривает панель приборов, как бы проверяя готовность систем самолёта.
  Наконец, команда была отдана и пилот, сняв самолёт с тормозов, дал полный газ. Ему не терпелось оторваться от земли и, взмыв в воздух, направить самолёт в голубую высь. Только там он чувствовал себя большим и сильным, только там ему никто не шептал во след «карапуз».
  Он смотрел на убыстряющуюся, несущуюся навстречу бетонку, не выпуская из поля зрения стрелку указателя скорости. Разогнав самолёт до нужной скорости, пилот потянул штурвал на себя,  и  самолёт взмыл вверх. По привычке он встал на педали, что ещё больше отклонило штурвал, дав максимальный посыл самолёту на взлёт. Самолёт начал увеличивать угол тангажа, с ускорением задирая нос в небо. Когда нужный угол был достигнут, самолёт не остановил вращение вокруг центра тяжести, а согласно законам физики, продолжал вращение по инерции, еще более увеличивая угол тангажа. Пилот, почувствовав неладное, переложил рули высоты на снижение, резко отдав штурвал от себя. Однако, самолёт, увеличив сверх необходимого угол тангажа, потерял набранную, было, скорость и начал терять высоту. Отклонённые на снижение рули высоты, наконец, сделали своё дело и нос самолёта стал опускаться к земле.
  Рули  высоты  были  отклонены  до  отказа,  и  опять  стальная  птица  не  остановила  своего  вращательного  движения  в  тот  момент,  когда  это  было  необходимо  для  выправления  ситуации.  Пилот  старался исправить ситуацию.  Он   переложил  рули  высоты  на  взлёт,  взяв  штурвал  на себя.  Нос  самолёта   стал  снова  задираться  вверх,  но  потеря  скорости  и  высоты  исключили  возможность благополучно  закончить  маневр.  Корма  чиркнула  по  бетонке,  затормозила,  снизив  скорость,  окончательно  лишив  самолёт  шанса  взлететь.  Затем,  фюзеляж  разломился  пополам,  срезав  корму  перед  остеклённой  блистером  кабиной  радиста.  Задняя  часть  самолёта  покатилась  по  бетонке.  Передняя,  пролетев  ещё  несколько  десятков  метров,  плюхнулась  на  бетонку,  выплюнув  из  себя  тела  пилотов  и  штурмана  вместе  с  креслом.  Тела,  оставляя  кровавый  шлейф  на  бетонке,  опередили  на  добрую  сотню  метров  отломанную  переднюю  часть  самолёта.  Командира  огневых  установок,  кабина  которого  находится  на  самой  корме,  раздавило  в  момент  касания  о  землю  вместе  с  самой  кабиной.  Из  всего  экипажа  живым  остался  только  радист.  Когда  машина  скорой  помощи  подъехала  к  обломкам  самолёта,  подоспевшие  ранее  пожарные  уже  открыли  люк  кабины  радиста  у   лежащей  на  боку  хвостовой  части  самолёта. Санитары, вытащив  из  кабины  радиста,  повели  к  машине.  Он, неожиданно вырвавшись, побежал обратно  и  снова  влез  в  кабину.  Санитары,  сначала  опешив  от такой  прыти,  бросились  за  радистом,  думая,  что  он  здорово  «не  в  себе».  Радист  в  кабине  не  задержался,  вылез,  держа  в  руках  шапку.    
- Старшина  будет  ругаться,  если  потеряю, - пояснил  он  подоспевшим  санитарам. 
Единственный  из  экипажа  бомбардировщика,  стрелок-радист,  так  правильно  называлась  его  «должность»,  комплектовался  из  контингента  срочной  службы.  Не  имея  ничего  собственного,  даже  из  одежды,  напротив,  имея  всё  казённое,  в  том  числе,  на  период  срочной  службы  казённой  становилась  и  его  собственная  персона - в  соответствующем  документе  значащаяся,  как  боевая  единица  в  количестве  одной  живой  силы,  он  должен  был  заботиться  о  сохранности  вверенного  казённого  имущества.  Вверенное  ему  казённое  имущество,  ввиду  его  малого количества, легко  можно  было  переносить  с  собой,  что  и  старался  неукоснительно  делать,  дабы  не  спускать  с  него  глаз  и  быть  уверенным  в  его  полной  сохранности.  Перед  полётом,  сняв  шапку и одев  радисткий  шлем  с  наушниками,  спрятал  её  под  своё  рабочее  кресло.  Хотя,  его  вместе  с  кабиной,  крутануло  по  бетонке,  всё  же  вспомнил  о  долге - неусыпно  беречь  и  хранить  вверенное  казённое  имущество.
  Василий, вернувшись  из  отпуска,  узнал  о  гибели  своего  экипажа.  Прочитав  протокол  лётного  происшествия,  не  мог  придти  в  себя,  поверить,  что  всё  произошло  именно  так.  И  в  то  же  время,  вместе  с  болью  о  погибших  товарищах,  он  испытывал  чувство  по  всем  канонам  недостойное - некоторое  облегчение  от  того,  что  там,  в  самолете  его  самого в  этот момент  не было. Сослуживцы  по  полку  говорили,  что  Василий  в  рубашке  родился:  будь  тогда  в  своей  кабине,  не  дожил  бы  до  этого  дня.  Как  говорится:  «Кому  суждено  утонуть, тот  не  сгорит». 
Служба,  есть  служба,  и  его  назначили  радистом  технической  разведки  в  другой  экипаж,  вместо  только  что  демобилизовавшегося  офицера. 
  Уже  два  года  прошло,  как  он  летал  с  новым  экипажем.  Командиром  у  него  был  самый  опытный  и  самый  «старый»  пилот  в  полку,  которого  между  собой  офицеры  звали  «дедом»  или  «орденоносцем».  «Орденоносцем»  его,  в  основном,  называло  начальство,  не любившие  «деда»  за  прямолинейность  поведения  и  непокладистый  характер.  «Дед»  же,  очевидно,  чтобы  позлить  их  и  показать,  кто  он,  а  кто  они - на  все  торжественные  построения  появлялся  с  орденом  на  груди.  Орден  он  получил  за  описанные  выше  события.  Отнять  орден  начальство  втайне  хотело  бы, да  не  могло.  Как  говорится,  близок  локоть,  да  не  укусишь.  Хотя,  «дед»  по  службе  не  преуспел,  многие  его  «ученики» - правые  пилоты  уже  командовали  эскадрильями  и  полками,  сослуживцы  уважали «деда» за  надёжность,  справедливость  и  бескорыстную  помощь  молодым  пилотам.  Вообще,  мужик  он  был  «что  надо».  Так  что, на сей раз,  с  командиром  Василию  повезло.
  Боевое  дежурство  эскадрильи,  в  которой  служил  Василий,  закончилось.  Вторая  эскадрилья,  сменившая  первую  с  боевого  дежурства  на  северной  базе,  приземлилась.  Отбывающие  и  прилетевшие  экипажи   обменялись  новостями.  Все  приготовления  к  вылету  были  закончены  и  экипажам,  занявшим  свои  места  в  боевых  машинах,  дали  «добро»  на  взлёт.
  Первая  часть  пути  до  промежуточного  аэродрома,  на  котором  машины  заправлялись,  прошла  без  приключений.  Погода  стояла  лётная  и  бомбардировщики,  заправившись  топливом,  продолжили  путь.  Оставалось  до  базового  аэродрома  меньше  двух  часов  полёта,  когда  самолёт,  в  котором  находился  Василий,  начал  терять  высоту.  В  кабине  Василия - штатной  кабине  РТР, не  было  ни  одного  иллюминатора.  Он  не  мог  видеть,  что  произошло  с  самолётом,  однако,  крен  на  одно  крыло  и  наклон  фюзеляжа  носом  к  земле  означали  только  одно:  аварийное  снижение.  По  взревевшему  правому  двигателю  и  по  тому,  как  самолёт  проваливает  на  левое  крыло,  понял - произошли  какие-то  неполадки  с  левым  двигателем.  Василий  связался  с  пилотом  по  внутренней  связи:
- Командир! Что там у нас происходит?
- Левый двигатель задымил. С подачей масла, похоже, нелады. Я его отсёк. Сейчас на одном правом идём.
- Как думаешь, дотянем?
- Топлива должно хватить, сдюжил бы двигатель.
Голос командира корабля выдавал волнение. Его теперешнее многословие удивило Василия. Значит, дело обстояло много хуже, и командир пытался убедить себя в обратном.
«Неужели в масло водичка попала! Коли так, дело дрянь. За бортом минус пятьдесят. Замёрзнет вода и ледяной пробкой заткнёт подающий патрубок», – подумал Василий, в душе надеясь, что он сам неправ, и дело совсем в другом.
Через  несколько  минут по  корпусу  самолёта  пошла  дрожь,  шум  от  работы  оставшегося  двигателя  то  надсадно  нарастал,  то  почти  совсем  затихал.  Василий  понимал,  что  пилотам  сейчас  не до  него,  но  предчувствие  чего-то  ужасного,  неизбежного,  наполняющее  страхом  душу,  заставило  опять  связаться  с  пилотом.
Сначала,  никто  не  отвечал,  будто  он  один  остался  в  покинутом  самолёте.  Потом, вместо ответа,  прозвучала  команда:  «Приготовиться  к  катапультированию!»
Василий  растерянно  шарил  глазами  по  кабине,  ещё  не  осознавая,  какое  событие  последует  после  нажатия  на  ручки  катапульты,  думая - что  захватить  с  собой.  Он  взял  в  руки  гитару,  подвязал  её  к  поясу.  За несколько секунд, когда командир отдавал команды:  «Командир  огневых  установок - пошёл!»,  «Радист - пошёл!» - снял  шлем,  одев  шапку, завязал  тесёмки  опущенных  «ушей».  По команде, предназначенной именно для него:  «РТР пошёл!» - нажал  ручки  катапульты и, затем,  потянул вниз за отгибку предохраняющей  лицо шторки, расположенной на спинке кресла. Секундой позже кресло  ушло  под  ним  вниз, натягивая, больно врезавшиеся в тело, привязные ремни.  Навалившейся  тяжестью  от  сработавших  пороховых  зарядов  напрягло  шею,  перегоняя  к  голове  кровь.  Гитара,  такая  маленькая  и  совсем  невесомая,  когда  на  ней  играешь,  сейчас,  как  тросом  лебёдки  тянула вверх.  Ледяной  ветер,  словно кипятком обжёг щёки.  Мгновения,  растянутые ожиданием почти в бесконечность, с огромной скоростью приближали землю. Он отпустил уже бесполезную шторку, открыв лицо для холодного, жестокого ветра.
«Скорей бы уж», - подумал Василий и в эту же секунду, прерывая мысль, надувшийся ветром тормозной парашют отделил от тела кресло. Василий дёрнул за кольцо парашюта, на секунды опередив срабатывание автомата.  Едва видимая,  безликая в темноте громада земли  надвигалась на него снизу. Тряхнув летящее вниз тело, натянулись стропы наполнившегося воздухом купола. И в то же мгновение сильный удар спиной о что-то жёсткое отсёк сознание.
  Он  лежал  на  спине  с  открытыми  глазами, не  понимая,  где  находится,  не  помня, что  произошло. Возвратившееся сознание пока не спешило посвятить в тайны недавно происшедших с ним событий. Он просто лежал и смотрел на небо, частичкой которого был совсем недавно. 
  На  ночном  небе  горели звёзды.  Холодный свет далёких светил напоминал о чём-то. Может быть, о том, что он ещё жив, и не гоже долго валяться на холодном снегу? Василий попробовал привстать. Резкая боль в спине едва опять не прогнала сознание.  Вспомнив о гитаре, Василий скосил глаза сначала направо,  потом налево. Дека гитары устроилась рядом с головой. Василий ощупал инструмент. 
«Цела подруга. И руки целы, это уже кое-что. Раз не померли, будем жить», - вслушиваясь в ноющую боль спины, думал он.
Он  дотронулся  рукой  до  струн.  Знакомый голос семиструнной  подруги  приободрил  и  придал  сил.  Превознемогая  боль  в  спине,  он приподнялся на локтях и, расстегнув лямки парашюта, освободился  от бесполезной сейчас ноши.
«Нужно вставать, иначе замёрзну», – почувствовав покалывание в мёрзнущих ногах, понял он.             
Тяжело,  словно  тело  прибавило  в  весе, он  встал на ноги. Василий осмотрелся.
В начинающем светлеть ночном воздухе справа и слева, сзади и спереди угадывались массивные контуры сопок. Сзади него находилась невысокая сопка.  Глубокая  борозда в снегу,  след  от  его  скользившей  по  склону  спины,  уходила  вверх  к  вершине и терялась в темноте.
«Можно  сказать,  повезло», - подумал  он. -  «Если  бы  врезался  при  спуске  в  одно  из  растущих  на  склоне  деревьев  или,  вообще,  воткнулся  в  противоположный  склон сопки,  то  не  стоял  сейчас здесь  живым  и  почти  здоровым.  А  так,  съехал  на  собственной  спине,  как  на  санках,  по  не растаявшему  весеннему  насту  и  даже  куртка  осталась  цела.  Может  быть,  ещё  кому-нибудь  из  экипажа  повезло,  и  его  парашют  успел  загасить  скорость?»
Позже,  когда  будет  уже  всё  позади,  и  он  доберётся  до  жилья,  до  части - узнает,  что  при  катапультировании  погибли  все,  кроме  него  и  радиста.  И  то, последний  погиб  в  тайге.  Остальным  членам  экипажа  не  хватило  высоты,  чтобы  парашют  успел  загасить  скорость.  Командир  огневых  установок,  который  сидит  спиной к направлению движения  в  кормовой  кабине  и  катапультируется  вниз,  а  не  вверх,    угодил  прямо  в  вершину  сопки.  Стрелок-радист,  тоже  сидящий  в  кормовой  части  самолёта  и  катапультирующийся  вниз,  попал  между  сопок  и  его  парашют  успел  раскрыться, насколько возможно, плавно опустив служивого на землю.
 Катапультирование  в  аварийной  ситуации  всегда  начинается  с  «кормы»  и  очередь  Василия,  сидящего  в  кабине  РТР,  была  третьей  по  счёту.  В  его  кабине,  не  имеющей  ни  одного  иллюминатора,  не  пропускающей  ни  одного  лучика  света извне,  горела  лишь  лампочка  дежурного  освещения.  Направление  движения  самолёта  по  наземным  ориентирам  он  определить  не  мог. Хотя,  в  момент  катапультирования  и  за  время,  пока  отделялось  кресло  и  выпускался  парашют,  видел стремительно  приближающийся тёмный силуэт земли.  Он, как  завороженный,  смотрел  на  неё, в темноте стараясь рассмотреть  деревья,  растущие  на  самой  вершине  сопки,  огромные  валуны,  нагромождённые  один  на  другой  неведомым  строителем.  Считая секунды, он всей силой души надеялся на чудо, которое сохранит жизнь, не позволив разбиться.
  Теперь,  оглушённый,  с  тяжёлой,  словно  чумной  головой,  с  потяжелевшим,  налившимся  пудами  телом,  он  стоял  у  подножья  сопки,  ещё  не  совсем  веря  в  то,  что  остался  живым.  Над  ним  простиралось  небо,  усыпанное  звёздами,  и  он,  словно    «Икар»,  опустившийся  с небес на  землю,  стоял,  привыкая  к  новым  ощущениям  тверди  земной  и  готовый  совершить  первые,  и  самые трудные сейчас шаги. 
  Где-то  вдалеке  выли  волки.  Вечно  голодные,  рыщущие  по  весеннему,  режущему  в  кровь  лапы,  насту они искали чем бы поживиться.  Он  потрогал  висящую сбоку  кобуру  с пистолетом:  «Цела  ли?»
Удостоверившись, что цела,  облегчённо  вздохнул.  Как-никак, а  всё  же  защита. Попасть к серым хищникам на ужин, совсем не входило в его планы.
  В свете звёзд, голые, без  листьев, деревья  и  торчащий  во  все  стороны  лохматыми  метёлками  кустарник, своими  причудливыми силуэтами отбрасывали  уродливые  тени.  Пугающая,  как  в  детстве,  неведомая,  неощутимая  бездна  темноты  вызывала  неосознанные  страхи  и,  пульсирующее  в  висках  каждым  ударом  сердца,  чувство  притаившейся  опасности.  Надо  было  что-то  решать,  нужно  было  куда-то  идти - искать  самолёт,  искать  товарищей  по  экипажу. Проваливаясь  в ещё  глубокий  снег,  словно  ледокол,  оставляя  след в неровными  кромками  обломавшемся  насте,  он  пошёл  вперёд.  Каждый  шаг  давался  с трудом,  резонируя  болью  в  спине  и  пульсирующими,  в  унисон  ударам  сердца,  болями  в  тяжёлой,  словно  после  похмелья,  голове.  Но  с  каждым  следующим  шагом,  как  разогревающийся  после  долгого  простоя  двигатель,  он  увереннее  продвигался  вперёд.  Ноги  и  всё  тело  наливалось  теплом,  отгоняя  проникший  было  под  куртку  холод  весенней  ночи.
  Он  шёл  в  низине  между  сопками, сначала  не думая  о  направлении, перемещаясь,  чтобы  не  стоять  на  месте.  Потом,  когда в голове улеглись мысли и созрел план, по  звёздам  старался  определить направление  своего  движения.
  Несколько  часов  потребовалось,  чтобы  обогнуть  сопку.  В неярких  лучах  утреннего,  сквозь дымку, солнца  и  уже  потускневших  отблесках  гаснущих  звёзд, просматривался  весь  склон  до  самой  вершины.  Просека  из  сломанных  деревьев  начиналась  от  вершины  и  спускалась  вниз  к  подножию  сопки.  Словно  огромное  тело  великана,  решившего  пошалить  и скатиться  с  сопки,  проделало  эту  брешь  в  лесном,  растущем  по  склону,  массиве.
  Разбросанные  на  многие  сотни  метров,  валялись  куски,  ещё  несколько  часов  назад  целого,  самолёта.  Помятый  фюзеляж  со  сплющенной  в  лепёшку  кабиной  пилотов  и  срезанными  плоскостями  лежал  совсем  рядом  от  того  места,  где  стоял  Василий.  Он  подошёл  ближе,  но  в  месиве  рваного,  покоробленного  металла  нельзя  было  разобрать - на  месте  ли  кресла  пилотов  или  нет.
«Если  они  успели  катапультироваться,  то  должны  быть  где-то  здесь,  на  сопке», – решил он, предполагая подняться на сопку, надеясь  найти  кого-нибудь  из  экипажа.
Когда  он  добрался  до  вершины,  солнце  уже  клонилось  к  закату.  На  противоположном  склоне  сопки  растительности  было  много меньше.  На  всём  протяжении  ландшафта,  который  охватывал  взор,  никаких  следов  не  наблюдалось.  Всюду,  куда  ни  посмотри – снег,  нетронутый,  с  коркой  наста, белый, холодный  снег.  Спускаться  вниз  по  склону сейчас не  имело  смысла:  он  как  раз  только  что  обогнул  эту  сопку,  да  и  день  заканчивался. 
«Пора устраиваться на ночлег», – разглядывая  ландшафт вершины, думал он.
Недалеко  от  того  места, где  он  стоял, находилось  небольшое  углубление,  огороженное  с  трёх  сторон  валунами.  Он  наломал  веток,  сложил  в  этом  углубление  костёр  и  зажёг  его.  Когда  часть  веток  превратилась  в  пылающие  угли,  поставил  на  угли  банку  тушёнки  из  своего  бортового  пайка.  Горячая  еда  сейчас  ему  совсем  не  помешает,  а  в  опорожнённой  консервной  банке  можно  будет  растопить  снег  и  скипятить  воду.
  Поев  разогретой  тушёнки,  растопив снег и попив  горячей  воды,  он  подбросил  веток  в  огонь,  поближе  пододвинул  лапник  к  костру.  Не  хватало  ещё полога,  который  отражал  бы  тепло  и  согревал  озябшее  тело  со  всех  сторон.  В  контрасте  с  холодом  весенней  ночи,  тепло  от  горящих  веток  костра,  согревающее  только  обращённую  к нему  часть  тела,  защищало,  умиротворяло,  успокаивало.  Поудобней  устроившись  на  ложе из  веток, он  закрыл  глаза,  собираясь  вздремнуть  и  восстановить  силы. 
  Сегодня  Василий  очень устал,  и, всё же, сон закрыл лишь глаза и расслабил мышцы тела. Его  мозг, уши воспринимали каждый шорох, каждое движение вокруг.
Словно первобытный охотник,  коротавший ночь у костра, вдыхал он  запахи  принесённые  лёгким  ветерком.  Каким-то  особым,  вдруг  открывшимся  чутьём,  ощущал  окружающую  его  жизнь - жизнь  ночного  леса. 
  Хруст  сломавшейся  ветки  разбудил  его.  Василий  прислушался.  Сначала  было  тихо.  Потом,  до  него  долетел  едва  различимый  шорох  и  скрип снега, сминаемого  приближающимся  существом.  Не  меняя  позы,  Василий  нащупал  кобуру  и  расстегнул.  Теперь  его  не  застигнут  врасплох  и  если  это  вышедший  на  охоту  зверь,  то  вся  пистолетная  обойма  будет  ему  угощением.
  Шорох  приближался. «Если  это  человек,  то  почему  не  слышно  звука  ломающегося  под  его  стопами  наста?  Сломать  ветку  маленькая, лёгкая  зверушка тоже  не  может,  а  под  большим,  тяжелым  зверем  должен  ломаться  наст.  Так  кто  же  это?» - промелькнуло  в  голове.
Он  вглядывался  в  темноту,  по  звуку  пытаясь  определить  направление,  откуда  приближалось  это  живое  существо.  Шорох,  скрип  снега  под  ногами  или  лапами  невидимого пока  существа  прекратился.  Василий  чувствовал,  что  оно  где-то  рядом,  наблюдает  за  ним,  ждёт  подходящего  момента,  чтобы  напасть.  Он,  не  снимая  руку  с  расстегнутой  кобуры  пистолета,  замер,  притворяясь  спящим.
Проходила  минута  за  минутой,  но  ничего  не  происходило.
«Уж не показалось ли мне всё это?» - подумал Василий.
Но  через  мгновение,  в  пространство,  освещённое  отблесками  пламени  костра,  вышло  существо.  Василий  вытащил  из  кобуры  пистолет  и  взял  незваного  гостя  на  мушку.  В  первое  мгновение  показалось,  что  вышел  какой-то  крадущийся  зверь.  Василий  не  шевелясь  смотрел  на  приближающиеся,  едва  различимые  сквозь  пламя  костра,  контуры  существа.  Оно  двигалось  к  костру  с  противоположной  стороны  и  между ним, и Василием защищающей преградой понимались  вверх  языки  пламени  горящей  древесины.
Существу  оставалось  преодолеть  менее  пяти  шагов до костра, когда  Василий, опёршись на руку и приподнявшись,  признал  в  крадущемся  стоящего  на  четвереньках  человека. 
«Это  же  стрелок – радист!» - понял  Василий. 
- Коля!? - громко  произнёс  он  и  встал  с  настеленных  веток.
То ли  он  произнёс  имя  позже,  то  ли  как  раз  в  тот  момент,  когда  Коля, двумя  прыжками  преодолев  расстояние, отделявшее  его от  костра,  схватил  пустую  консервную  банку  и  понёсся  прочь.
- Коля!  Это  я,  Василий! - крикнул  он  и  побежал,  было,  за  ним. 
Но  тот  словно  растворился  в  темноте  ночи.
Василий  вернулся  на  свою  лежанку  из  веток  и  стал ждать.  Почти  до  утра  он  ждал,  надеясь  на  возвращение  радиста.  Лишь  под  утро,  когда  первые  блики  восходящего  солнца  стали  разгонять  ночную  мглу,  веки  сомкнулись  и  он  погрузился  в  глубокий,  но  кратковременный  сон. 
Василий проспал  не  более  часа.  Ночной  гость  так  и  не  появился  и,  похоже,  не  собирался  этого  делать.
«Может  быть,  он  испугался  направленного  на  него  пистолета?  Я  так  и  держал  его  в  руке  нацеленным  на  приближающегося  гостя», - подумал  Василий.
Он  принялся  разглядывать  следы  на  снегу,  пытаясь  определить  направление  бегства  радиста.  Следы  вели  вниз  к  подножию  сопки  и  терялись  за  растущими  по  склону  деревьями.  Задерживаться  на  вершине  Василий  более  не  стал.  Придерживаясь  оставленных  на  снегу  следов, он  направился  вниз  к  подножью сопки.  В  трёх, четырёх сотнях шагов от вершины сопки, под низкорослой елью,  снег  был  примят,  очевидно,  радист  сидел  на  снегу, отдыхал.  Дальше  след  заворачивал в сторону и, сделав петлю, шёл  опять  к  вершине  сопки.  В  сотне  метров  от  того  места,  где Василий  жёг  костёр, снег снова был примят. Следы  говорили  о  том,  что  радист  передвигался  на  четвереньках,  как  крадущийся  зверь и это для нормального человека выглядело очень странно. 
«Уж не тронулся ли он умом»? – остановившись у последней стоянки радиста, подумал Василий.
От  этого  самого  места  следы  тянулись  к  костру.  Наверное,  утром,  пока  Василий пытался  найти  радиста,  тот  подходил  к  костру.  Дальше, от места, где недавно горел костёр, следы  Василия  тянулись  вниз  к  основанию  и  ещё,  другие  следы  радиста,  помимо  оставленных  утром,  шли  тоже  вниз.  Становилось  очевидным,  что  радист,  находясь  рядом,  всё  время  шёл  следом  за  Василием.  При  таком  положении  дел,  когда  тот,   кого  ищешь,  находится  у  тебя  за  спиной,  догнать  его  можно  лишь  развернувшись  на  сто    восемьдесят  градусов  и  пойдя  в  обратном  направлении.  О  причине,  заставившей  радиста  прятаться,  Василий  не  думал.  Ему  было  не по себе  одному,  потерянному  в  дебрях тайги, возможно,  в сотне километров от человеческого жилья.  Находящийся  рядом  человек,  если  он, наконец,  найдётся,  будет  совсем  не  лишним. 
  Василий  пошёл  вниз  к  основанию  сопки  по  тому  же  маршруту,  которым  шёл  к  вершине.  Идти  вниз  по  крутому  склону  было  значительно  легче,  чем  подниматься.  Он  наступал  точно  в  свои  следы,  чтобы  с  гарантией  не  оступиться  и  не  сорваться  вниз.
  Добравшись  до  открытого  места,  он  увидел  человека  в  пятидесяти  метрах  ниже.
- Коля!  Подожди,  не убегай! - крикнул  Василий.
Василий  припустился,  стараясь быстрей  догнать  радиста.  Тот  увидел  приближающегося  человека  и  кубарем  покатился  вниз. Несмотря на все  усилия, расстояние  до  радиста  стремительно  увеличивалось,  и  Василий  остановился,  чтобы  перевести  дух и подумать. А подумать ему было о чём.
  Погода  начинала  портиться.  Подул  холодный  ветер.  Тёмные  облака  заволокли  небо.  Пошёл  снег.  Нужно было  немедленно найти или  соорудить  надёжное  укрытие,  чтобы  не  замёрзнуть  под  порывами  холодного,  пронизывающего  ветра. 
  Решив временно прекратить поиска радиста, Василий спустился  к  основанию сопки. За последние  несколько  часов  стало  очевидным:  радист  здорово  «не  в  себе» и общаться с бывшим коллегой не желает.   
  С  момента  катастрофы  прошло  более  суток.  Спасательные  службы  вполне  могли  бы  определить  координаты  произошедшего,  и,  в  качестве  экстренной  помощи,  сбросить  спасательную  кассету  пострадавшим.  Если же место  катастрофы  им  определить  не  удалось,  то теперь,  когда  погода  испортилась,  на  помощь  надеяться  не  приходилось.  И  всё  же,  далеко  уходить  от  разбившегося  самолёта  не  имело  смысла - искать  будут  именно  самолёт.   Когда  найдут,  на  место  катастрофы  высадится  спасательная  команда.  Да  и  далеко  ли  уйдёшь  голодным  по  глубокому  снегу,  под  холодным,  пронизывающим  ветром?
 Василий выбрал подходящее для ночлега место, закрытое  с  двух  сторон  поваленными  ветром  деревьями.  Наломав веток, он сложил костёр. Ветки были сырые и долго  не  хотели  загораться.  Когда  костёр  всё-таки  разгорелся,  пламя  его  не  грело.  Порывы  ветра  срывали  языки  пламени  и  вместе  с  ними  уносили  тепло.  Усталость  тяжестью наливала  тело  и  смыкала  веки.  Краткие  мгновения  беспокойного,  прерывающегося  сна,  необходимость  подбрасывать  ветки  в  огонь и попытки  согреть мерзнущее тело в  живительных,  теплых  лучах, унесли  ночь.  Наступало  утро.  Восходящее  утреннее  солнце  лишь  изредка  проглядывало  сквозь закрывшие  небо  свинцовые  тучи.  Чтобы  согреться,  Василий  опять  принялся  ломать  ветки.  Он  отошёл  в  сторону  от  своей  берлоги,  ища  ветки  пониже  и  погуще.  И  тут он увидел край  занесённого  снегом  парашюта. 
«Как  же  так!?  Вчера  здесь  проходил,  но  парашюта  не  видел», - удивился он.
Он, как  собачонка,  стоя  на  четвереньках,  стал  отрывать  занесённый  снегом  парашют.  Когда  из-под  снега  показались  стропы,  и  он  потянул  за  них  вверх,  то  обнаружил  сигарообразный  металлический  предмет,  прикреплённый  к  стропам.
«Спасательная  кассета!  Когда  успели  сбросить  её?  Даже  пролетевшего  самолёта  не  услышал.  Или  её  сбросили,  а  я  был  без  сознания.  А  парашют,  когда  здесь  вчера  проходил,  не  попался  на  глаза.  Либо  его  совсем  недавно  сбросили  с  большой  высоты.  Очевидно,  свист  ветра  в  ветвях  деревьев  не  позволил  мне  услышать  шум  самолёта.  И  тот  и  другой  вариант  маловероятен.  Но  она  здесь, значит  место  падения  самолёта  или,  по  крайней  мере,  район  нашли.  Когда  стихнет  ветер  и  закончится  этот  снежный   смерч,  прибудет  команда  спасателей.  Опять  же, в  кассете  должно  быть  съестное,  ракетница,  ружьё  и  канистра  со  спиртом», – думал он, рассматривая кассету, будто никогда ничего подобного не видел.  Последний пункт  в  обязательном  списке начинки кассеты  немного  снял  напряжение  с  души.
«Хоть  спирт  от  холода  не  спасёт, но  душу  точно  согреет», - решил он.
Размышления  на  данную  тему  позволили  отдышаться.  Он  открыл  кассету.  Галеты,  банки  с  тушёнкой,  ракетница,  ружьё,  аптечка  и  канистра находились в кассете.  Вот  только  канистра   оказалась  пустой,  согреть  душу  было  нечем.  Он  набил  карманы  галетами,  взял  несколько  банок  тушёнки,  ракетницу  с  зарядами,   ружьё  с  патронами  и  компас.  Виктор  закрыл  кассету.  Если  кто-нибудь  из  экипажа  всё-таки  остался  жив,  то оставшийся  запас  провианта  в  кассете  ему  не  повредит. 
«Сейчас  бы  в  избушку  к  тёплой  печке,  да  поспать  минуток  шестьсот», - стараясь не думать о плохом, вполголоса, будто кто-то находился рядом, сказал он. 
Василий  подтащил  наломанные  ветки  к  своему  вчерашнему  укрытию,  развёл  костёр.  Сильные  порывы  ветра  уносил  тепло,  срывая  языки  пламени, плясавшие на горящих, потрескивающих  ветках.  Поваленные  деревья,  закрывающие  с  трёх  сторон  костёр,  не  спасали  от  холода  и  ветра.
«Была  бы  пила  да  топор,  построил  бы  тогда  шалаш  или  избушку.  А  в  избушке,  да  с  такими  запасами  провианта  в  кассете,  можно  две  недели  жить - не  тужить,  ждать  пока  погода  установится  и  прибудут  спасатели», – решил он, определив тем свои дальнейшие действия.
О  том,  что  другой  человек  где-то  рядом,  может  быть,  замерзает под  порывами  пронизывающего,  холодного  ветра,  Василий  сейчас  не  думал.  Он  сделал  всё  возможное,  чтобы  найти  и  помочь.
Прошли  ещё  сутки.  День  сменила  ночь.  До  самого  утра  ветер  не  стихал.  Лишь  под  утро  его  порывы  стали  не  такими  сильными.  Утро  было  хмурым - тучи  закрывали  небо,  повалил  снег,  а  к  полудню  ветер  опять  стал  усиливаться.  Видно,  зима  не  хотела  уступать  своего  места  и  в  первые  месяцы  весны  показала,  что  она  ещё  полновластная  хозяйка.
  Плохо  тому,  кто  сейчас  в  пути,  меряет  ногами  засыпанную  снегом,  промерзшую  землю,  подставляя  лицо  холодному, вперемешку со  снегом, ветру.  Но  ещё  хуже  тому,  кто  затерялся  в  этих  необъятных  просторах,  у  кого  нет  еды,  и  кончились  силы,  чтобы  идти  дальше. Только  слабый  луч  надежды  на  помощь  или  чудо  заставляет  биться  сердце  в  полумёртвом  от  холода  и  усталости  теле.
  Василий,  согрев  на  костре  банку  тушенки,  открыл  её  и  съел. Погода  стояла  нелётная  и  надеяться  на  то,  что  сегодня  прилетят  спасатели не приходилось.
«Нужно  найти  более  подходящее  укрытие,  в  этом  я  замёрзну», - понял  Василий. 
Он  вышел  из   укрытия  и, чтобы  не  заблудиться  в  таёжной  чащобе,  пошёл  по  кругу.  Ноги  ломали  наст  и  проваливались  в  ещё  глубокий, рыхлый  снег.  Ветер, сбрасывая с веток  деревьев снег,  больно  бил  в  лицо  и, уткнувшись в непроходимую чащобу,  Василий  повернул  раньше, чем  было  нужно.  Сделав,  как  ему  казалось,  полный  круг, место  недавно  покинутого  ночлега,  тем не менее, он  не  обнаружил.  Василий остановился, не зная, в какую сторону повернуть. Решив действовать наугад, повернул вправо и  прошёл  ещё  немного. И здесь не обнаружив место ночлега,  вернулся  назад  и, повернув  влево,  прошагал  добрую сотню  шагов.  Закрытого  с  трёх  сторон   убежища  нигде  не  было.
  То, что  он  не  нашёл  другого,  болёё  подходящего  для   ночлега  места  расстраивало.  Но  потеря  уже  обжитого убежища,  являющегося   ориентиром  местонахождения  кассеты  с  провиантом,  просто  убивала  морально.  Он  петлял  по  лесу, пытаясь  найти потерянное убежище.  Однако  все  усилия  были  напрасными,  снег  тут  же  заметал   следы.  Василий  понял,  что  заблудился. 
«Хорошо  ещё,  что  провиант  и  остальное  из  кассеты  потащил  с  собой. А  ведь  сомневался  сначала -  брать  или  оставить».
Он  остановился, не  зная  на  что  решиться.
«Нужно  идти  на  юго-запад.  В  этом  направлении  летел  самолёт,  значит  и  аэродром  в  этом  же  направлении.  Может  быть,  найду  там  человеческое  жилище,  людей,  помощь», – решил он, предполагая, что быстрая ходьба согреет не хуже пламени костра.
Он  достал  компас  и  определил  направление.
«Конечно, придётся  петлять,  обходя  сопки,  но  направление  терять  нельзя. Долго придётся идти, только было время  люди пешком и дальше ходили», – укладывая  компас в карман с молнией, думал он.
 Трое  суток  он  шёл,  обходя  по  лощинам  сопки. Несколько  раз  за  это  время  останавливался,  чтобы  поесть  и  согреться  у  костра.  Все  эти  три  дня  дул  сильный  ветер  и  шёл  снег.  Передвигаться  по  рыхлому,  только  что  выпавшему  снегу  было  тяжело.  Казалось  всё - последние  силы  истрачены.  Вот  на  этом  повороте  упадёшь  и  останешься  здесь  навсегда.  Но  силы  откуда-то  появлялись  снова  и  он  шёл  и  шёл  вперёд,  увязая  в  наметённых  сугробах,  по  пояс  проваливаясь  в  ямы,  спрятанные  под нетронутым,  только  что  нанесённым  снегом.
  На  четвёртые  сутки  ветер  стих.  Из-за  поредевших  на  небе  туч  выглянуло  солнце.  Ещё  два  дня  он  шёл  на   юго-запад.  Эти два дня он ничего не ел. Последний найденный в кассете сухарь он давно сгрыз, и  усталость и голод, притупив боль натёртых в кровь ног, помутили всё в голове. Спроси его – сколько дней он находится в пути, и не ответил бы.      
  Василий ни  о  чём  не думал,  ни  на  что не надеялся,  у него  не  осталось  сил, чтобы  думать.  Он передвигал  ставшие  пудовыми  ноги, стараясь  держать  равновесие  и  не  упасть.  Сон  то  брал  верх  над  надорванным   мытарствами  телом,  то  отступал,  под  натиском  сопротивляющегося,  не желающего  умирать  разума.  Василий понимал -  упасть  и  заснуть,  значит,  замёрзнуть  и  умереть. Неожиданно,  он  обо  что-то  больно  ударился  плечом.  Препятствием  оказался  угол  рубленной из брёвен, наполовину  занесённой  снегом  охотничьей  избушки.  Дверь была не запертой, и Василий вошёл  внутрь.  В  холодном  очаге  лежали  поленья,  приготовленные  кем-то  для  растопки.  Василий разжёг  огонь  в  очаге  и  только  тогда  понял,  что  теперь  не  сгинет  в  бескрайнем,  покрытым  снегом  пространстве.  Живительное тепло  ласковой волной  проникало  в переохлаждённое тело, согревая надеждой душу. Сон  свинцом  налил  веки, отправив разум уставшего путника в сновиденческое путешествие.   Он  проспал  половину  суток  и  мог  проспать  ещё  столько  же,  но  огонь  в  очаге  потух  и  проникший  в  избушку  холод  разбудил.
  По  старой  охотничьей  традиции  в  избушке  были  припасены  дрова  и  оставлен  запас  крупы.  Человек,  попавший  в  передрягу  и  хлебнувший  лиха,  в  охотничьей  избушке  мог  отогреться  и  подкрепиться.
  Василий  разжёг  огонь,  зачерпнул  котелком  снега  из  сугроба  за  дверью  и  поставил  котелок  на  огонь.  Когда  вода  закипела,  насыпал  в  котелок  крупу.  Каша  весело  булькала  в  котелке.  Василий,  помешивая  ложкой,  думал  о  своей  судьбе,  о  том, что  делать  дальше. 
«Идти  дальше  прямо  сейчас   ли  смогу.  Слишком  много  потрачено  сил.  Однако торопиться  надо,  может  быть,  рассказанное  мною  о  катастрофе  поможет  спасателям  определиться,  сориентироваться  на  местности.  С  другой  стороны,  в  избушке  тепло.  Запасы  провианта  на  неделю,  а  то  и  больше.  Но  где  гарантия,  что  сюда  кто-нибудь  придёт  в  ближайшие  дни?  Как  подумаешь, что  опять  идти  по  морозу,  да  ещё  ни один  день - мурашки  по  коже.  Пожалуй, подожду  немного  с  выводами.  Как  говориться - утро  вечера  мудренее».
  Размышляя,  Василий  машинально тёр ноющие  обмороженные  части  лица.  Тут  взгляд  его  упал  на  гитару,  сиротливо  лежащую  на  сколоченном  из  не струганных  досок  столе.  Пока  он  полумёртвый  от  холода  и голода  шёл  по  покрытой  снегом  земле,  мысли  парили  в  недалёком  прошлом.  Задетая  веткой  струна  знакомым  голосом  врывалась  в  шум  разбушевавшейся  стихии.  Она  как  бы  говорила:  «Я  с  тобой,  всё  будет  хорошо».  И  он  верил  этому  знакомому,  родному  голосу.  Он  знал,  что  всё  будет  хорошо,  что  обязательно  дойдёт.  Василий  вспоминал,  как  игрой на  гитаре  собирал  вокруг себя  компанию  друзей, как  хорошо,  уютно  было  тогда;  как  чувствовал,  что все  они  вместе  с  ним,  как  бы  одно  целое  нечто большого,  значительного,  протекающего событиями  жизни  во времени  и  пространстве их неземной, лётной  вселенской  жизни.
  Когда  он  шёл,  проваливаясь  в  ломающийся  наст,  преодолевая  сугробы,  она  висела  сбоку,  с  каждым  шагом  ударяя  по  уже  намятому  этими  ударами  телу.  Но  ни  разу,  ни  одного  мгновения он  не подумал,  что  можно  освободиться,  оставить  её.    Вот  и  сейчас  она  лежала  перед  ним - родная,  дорогая  сердцу  и  почти  живая,  согреваясь  в  идущих  от  очага  лучах  тепла.  Пока  Василий ел  кашу - смотрел  на  неё,  ни  о  чём  не  думая,  просто  смотрел.  Смотрел,  как  смотрят  на  родное, близкое  существо,  когда  хорошо,  когда  не  нужно  говорить,  потому,  что  и  так  всё  понятно  без  слов.   Закончив  есть,  отодвинул  котелок  и  протянул  руку  к  гитаре.  Он  не  взял  её,  нет,  только  потрогал  струны.  Маленькая  избушка  наполнилась  звуками - переливами  поющих  струн.  И  всё  в  избушке:  грубая  деревянная  лавка,  стол  из  не струганных  досок, лежанка  с  соломенным  матрасом,  весело  потрескивающий  сухими  дровами  очаг - наполнились  каким-то  внутренним  теплом,  как  будто  лучик  солнца  пробежал  по  ним  и  оставил  каждому  частичку  своего  тепла.  На  душе  стало  хорошо,  спокойно.  Он лёг на  соломенный  тюфяк,  глаза  сомкнулись  и  картины  сна,  сменяя  одна  другую,  словно  кадры  в  кинематографе,  унесли  в  мир  грёз.
  Двое  суток   провёл  Василий в  охотничьей  избушке.  Ел  и  спал,  восстанавливая  потраченные  силы.  Когда  пошли  третьи  сутки  и  лучик  утреннего  солнца  заглянул  в  маленькое,  с  грязным  стеклом  окошко  избушки,  он  услышал  скрип  снега  под  чьими-то  ногами.  Василий  встал  с  лежанки  и, на  всякий  случай,  взял  в  руки  заряженное  ружьё.  Через  мгновение  дверь  открылась,  и  вместе  с  клубами  холодного  воздуха  в  избушку  ввалился  человек  в  меховой  одежде  и  ружьём  за  плечами.  Это  был  местный  охотник,  который  пришёл  проверить  поставленные им капканы.  Охотник  сказал,  что  если  бы  не  плохая  погода,  то  он давно  был  бы  в  избушке.  Об  упавшем  самолёте  он  ничего  не  слышал,  поскольку  в  деревне,  где  живёт  его  семья, нет  электричества,  радио  и  телефона.  Он  обещал  проводить  Василия  до  деревни,  но  предупредил,  что  идти  придётся  пятнадцать  километров.  Охотник  собирался  прямо  сейчас  отправиться проверять  капканы,  поэтому  идти  решили
завтра  утром.  В  деревне, по  его  словам,  имелся  трактор,  на  котором  можно  добраться  до  посёлка,  расположенного  в  каких-то  пятидесяти, может быть семидесяти  километрах  от  деревни.
  Утром  следующего  дня  они  отправились  в  путь.  Лыжи  были  одни  на  двоих,  поэтому  одному  из  них  приходилось  обходиться  без  лыж.  Вместо  трёх   часов,  которые  затратил  охотник  на  дорогу  сюда,  добирались  весь  день.  Пришли  в  деревню  уже  по  темноте.  Ещё  издалека  она  встретила  их  тусклым  светом  керосиновых  ламп,  пробивающимся  сквозь  обледеневшие  стёкла  окон,  да  лаем  собак.  Хозяйка,  увидев  мужа  на  пороге  избы,  удивилась.  Пока  он  рассказывал  ей  о  причине  возвращения,  об  охотничьих  трофеях,  она  открыла  дверку  топки  большой  русской  печи  и  достала  оттуда  крынку  топлёного  молока,  да  котелок  печёной  картошки.  Нарезала  большими  ломтями  краюху  самодельного  ржаного  хлеба  и  накрыла  на  стол.  Когда  поели,  она  согнала  с  печи  сонных  ребятишек  и  поместила  туда  гостя,  чтобы   он  отогрел  свои  косточки  и  выгнал  хворь. 
  Ранним  утром  Василий,  сопровождаемый  охотником,  пошёл  к  бригадиру  отдельной  бригады  леспромхоза,  которая  промышляла  в  здешних  местах,  просить  трактор.  Бригадир  долго  не  соглашался,  говорил,  что  и  так  солярки  мало,  а  тут  целая 
бочка   уйдёт.  Только  когда  ему  за  доставку  пообещали  ящик  водки,   согласился.  Потом  уговорили  тракториста,  который  не  хотел  терять  целый  рабочий  день.  Однако  обещанные  пол-ящика  водки  уговорили  и  его.
  Подцепили  к  трактору  волокушу.  На  неё  навалили  сена  и  поехали.  В  правлении  поселка,  куда  они  наконец  добрались,  никого  не  было.  Рабочий  день  уже  закончился   и  дверь  конторы  оказалась  закрытой  на  ключ.  Пока  нашли  председателя,  стемнело.  Решили  ночью  в  часть  не  звонить,  отложить  до  утра.  Председатель  приютил  их  на  ночь,  а  утром  они  дозвонились  до  полка.
  Вечером   того  же  дня  Василий  вылезал  из  кабины  вертолёта,  приземлившегося  в  расположении  воинской  части.  Его  тут  же  посадили  в  машину  и  увезли  в  госпиталь.  Осматривавший  Василия  врач  сказал,  что  необходимо  пройти  полное  обследование  и  курс  реабилитационной  терапии.  В  армии, подобные  рекомендации  от  приказа  ничем  не  отличались  и  Василий  понял,  что  посиделки  с  друзьями  придётся  отложить  до  лучших  времён.
  Буквально  через  час,  как  Василия  привезли  в  госпиталь,  около  его  одноместной  палаты  собралось  местное  полковое  начальство,  словно  в  приёмной  у  министра,   ожидая  своей  очереди  на  аудиенцию.  Василий  поговорил  со  всеми  страждущими  лицезреть  его  персону,  а  вечером  написал  подробный  рапорт о  лётном  происшествии. 
  Продержали  его  в  госпитале  месяц.  Когда  Василий  прибыл  в  часть,  то  ходил  только  на  построения  и  учёбу.  Ему  дали  время  придти  в  себя  и  адаптироваться  во  вновь  обретённой жизни.
  К  концу  второй  недели  на  построении  вызвали  из  строя,  вручили  медаль  за  отвагу  и  путёвку  в  санаторий  на  целый  месяц.  Получился  у  него  ещё  один,  внеплановый  отпуск.
  Прошёл  и  этот  месяц.  Вернувшись  в  часть,  Василий  получил  назначение  в  новый  экипаж,  взамен  серьёзно  заболевшего  РТР.  Две   недели  он  привыкал  к  новым   коллегам,  иногда  в  полёте  путая кто есть кто,  называя  их  именами  товарищей  своего  погибшего  экипажа.  Ему  всё  прощали,  понимая,  что  не  просто  человеку,  прошедшему  через  испытание огнём,  можно  сказать,  заново  родившемуся,  жить  как  прежде - одним  служебным  днём  и  уходящим  мигом  полёта.
А  ещё  через  две  недели  пришёл  черёд  эскадрильи,  в  которую  его  определили,  лететь на северную базу.
       
               Часть  6.  День  первый - день  последний
  Пока  Василий  валялся  в  госпитале,  отдыхал  в  санатории  на  курорте,  полкового  замполита  перевели  куда-то  в  центр  России.   Учли  его  просьбу,  предоставив  возможность  перед  выходом  на  пенсию,  переехать  поближе  к  родным  местам.  Вместо  него  прислали  нового - направленного  на  повышение  старшего  лейтенанта.  Он  выслужился  из  сверхсрочного  состава:  окончил  офицерские  курсы,  потом  политкурсы.  Ему  было  уже  к  сорока  годам  и  получить  майорскую  должность,  к  тому  же  будучи  лишь  старшим  лейтенантом,  в  авиационных  частях  считалось  умопомрачительной  карьерой.  Дабы  оправдать  в  глазах  начальства  своё  назначение,  замполит  старался  изо  всех  сил - бдительно  следил  за  чужим  моральным  обликом.
  Экипажи,  как  обычно,  перед  полётом  на  северную  базу  стали  собирать  вещи,  необходимые  для  различных  внеслужебных  дел.  Снасти  рыболовные,  дрова,  травы  для  копчения  и  прочее  объёмное  и  тяжёлое,  подвешиваемое  на  время  полёта  в  бомбовом  отсеке  и  не  означенное  в  перечне  или  какой-либо  служебной  бумаге.  Когда  подвесили  всё  это,  приготовившись  к  вылету,  замполит  засёк,   велев  снять  и  выбросить.  А  перед  самым  вылетом  построил  экипажи  и  навёл  шмон:  все  личные  вещи,  которые  обычно  брали  с  собой  на  борт,  заставил  оставить.   Не   стала  исключением  и  гитара  Василия.  Вещи,  умещающиеся  в  портфель, всё  равно  на  борт  протащили,  но  гитара  не  расческа,  в   карман  не  спрячешь.  Куда  ни  положи  её  в  кабине  РТР - везде  она  видна,  хоть  совсем  не  бери  с собой.  Только не  мог  он  оставить её - столько  вместе  пережито.
  Служивый  народ  хитрый,  всякого  повидал  и   жизнь  давно  понял.  Как  говориться:  плетью  обуха  не  перешибёшь.  Начальство - вон  оно  где.  А  где  служивые? То- то  и  оно, что совсем в другом месте.  Но  служивый  люд  тоже  не  лыком  шит,  его  голыми  руками  ни  так, ни  этак.
  Василий  долго  думал -  куда  бы  её  спрятать,  наконец,  придумал. Сиденье  радиста  технической  разведки  расположено  над  люком,  закрывающим  снизу  кабину  и  предназначенным  для  катапультирования.  Остаётся  некоторое  пространство  между  закрытым люком  и  креслом.  Правда,  гриф  всё  равно будет  торчать  из-под  кресла,  но  в  полутёмной  кабине  его  могут  не  заметить.
  Василий  подтащил  стремянку  под  фюзеляж  к  люку.  Когда  поблизости  никого не  было, отвернул  пару  контровочных  винтов  и,  приоткрыв  люк,  запихнул  гитару  под  кресло.  Винты  закрутил  и  стремянку  на  место  оттащил.   Никто  ничего   не  заметил.  Не  до  этого  всем  было,  каждый  свои  проблемы  старался решить.  Василию  оставалось  надеяться  на  удачу,  чтобы  всевидящее  око  замполита  не  засекло  безбилетную,  семиструнную  пассажирку.
  Так  и  получилось. Василий  спрятал  гитару  под  кресло,  а  замполит  не  заметил, и вроде всё сладилось.
  Дали  команду  на  взлёт.  Самолёт  вырулил  на  взлётную  полосу,  взревели  двигатели,  набирая  обороты.  Пилот  снял  колёса  с  тормозов.  Разгоняемый  силой, высвобождаемой энергией покорённого огня, самолёт  набрал  скорость  и,  оторвавшись  от  бетонки, пошёл  вверх.  Через  пятнадцать  минут  после  взлёта  самолёт  набрал  высоту  и  лёг  на  курс.  Пилот,  как  было  положено  по инструкции,  начал  опрос  экипажа.  Когда  дошла  очередь  РТР, он  получил  ответ  немало  обеспокоивший.  РТР сказал, что у него в кабине слышен  посторонний свист, падает давление воздуха,  очевидно,  где-то  имеет  место  разгерметизация  кабины. Кроме  всего  прочего  в  кабине  падает  температура.
  До  промежуточного  аэродрома,  на  котором  самолёты  заправлялись,  оставалось  более  двух  часов  полёта.  Командир  корабля приказал  радисту  технической  разведки  одеть  кислородную  маску  и  докладывать  каждые  пятнадцать  минут  об  обстановке  и  самочувствие.  Почти  все  два  часа  полёта  РТР  отвечал,  что  всё нормально - кислородная  маска  спасает  от  кислородного  голодания,  а  меховая  куртка  от  холода.  Самолёт  начал снижаться.  Казалось,  всё  уже  позади.  Ещё  немного  и  посадка  на  аэродроме  избавит  от  холода  высоких  воздушных  струй.  Однако,  неожиданности  поджидали  экипаж:  РТР  пропустил  пятнадцати  минутный  доклад  и  на  запросы  командира  корабля  не  отвечал. 
  После  того,  как  самолёт  приземлился  и  был  отбуксирован  на  стоянку,  открыли  люк  кабины  РТР.  Василий  сидел  пристёгнутый  ремнями  к  своему  креслу.  Кислородная  маска   была  снята  и  болталась  на  лямках  на  шее.  Губы,  испачканные  в  шоколаде  и  валявшаяся  на  полу  наполовину  вытекшая  фляга  со  спиртом  говорили,  что  произошло.  Видно, он  так  замёрз,  что  стало  невмоготу.  Виктор  снял  маску,  что  бы  глотнуть  спирта.  Он  глотнул  из  фляги,  закусил  шоколадом,  а  снова  одеть  маску  не  успел - потерял  сознание  от  низкого  давления  и  кислородного  голодания.  От  этого  же  и  умер.  Ещё  десять  минут  и  такого не  произошло  бы - самолёт  снижался,  всё  ближе  подходя  к  безопасной  для человеческой  жизни  высоте.
  Когда  нашли  гитару  между  люком  и  креслом,  то  причина  разгерметизации  стала  ясна:  гитара  упёрлась  в  кресло  и  не  позволила  полностью  закрыть  люк.
  Похоронили  Василия  вместе  с  гитарой.  С  той  гитарой,  которая  помогала  в  трудные  минуты,  укрепляя,  очищая  душу  своим  семиструнным  голосом.  С  гитарой,  которая  была  талисманом,  уберегающим  от  невзгод,  была  для  него  почти  живой  и  сопровождала  по  жизни  как  верная  подруга.  С  той  гитарой  из-за  нежелания  расстаться  с  которой  погиб.
  Холмик  могилы,  пятиконечная  звезда  вместо  креста,  дата  рождения  и  дата  смерти  на  могильной  табличке.  Да  ещё  надпись  на  ленте  траурного  венка:  «Мы  всегда  будем  помнить  тебя. Пусть  земля  тебе  будет  пухом.  Покойся  с  миром». 
И  ниже  на  той  же  ленте:  «От  лётного  состава   N  эскадрильи». 
Это  всё,  что  осталось  от  него  другим  в  этой  жизни. 
Многие  из  друзей  говорили:  «Повезло  ему:  тело  покоится  в  земле,  в  могиле.  И  земля  досталось  хорошая,  сухая».
  Часто,  погибшие  пилоты  теряли  своё  тело,  сгорев  вместе  с  расплющенными  о  землю  остатками  самолёта.  Не  каждому  пилоту  суждено  умереть  в  своей  кровати,  прожив,  пропорционально  заложенному  здоровьем,  достаточное  количество   лет.  Океан, простирающийся  над  землёй  и  уходящий  ввысь  к  звёздам,  зовёт,  манит  к  себе,  но ничего не  обещает  взамен  этой  любви  к  себе.
  Ни  один  ещё  променяет  спокойную,  размеренную  жизнь  на  земле,  на  те  несколько  мгновений,  затерянных  в  пространстве  и  времени,  пока  ты  находишься  в  свободном  полёте  над  землёй.  И  слава  тем,  кто  проживает  эти  мгновения,  паря  над  всеми  невзгодами  и  человеческими  страстями,  сжигая  себя  в  этих  мгновениях,  словно  ты  бессмертен,  а  жизнь  бесконечна.

            Часть  7.  Лучи  утреннего  солнца
  Солнце  близилось  к  закату,  освещая  своими  лучами  все  три  панорамы,  вид  на  которые  открывался  из  окон  зала  ресторана  «На  три  стороны».  Безмятежную  гладь  моря;  старую,  узкими  улочками  тянущуюся  вверх  на  сопки,  часть  города;  и  другую  современную: с  широкими  улицами  и  высокими  зданиями - являли  взору  эти  панорамы.  Разукрашенные  девицы,  местные  «ночные  бабочки»,  в  привлекающих  взор  позах  уже  заняли  свои  места  перед  окнами  ресторана.  Сидя  за  столиком в  центре  зала,  Иван  смотрел  через  окно  на  улицу,  думая  о  своём  и  ничего  не  замечая. 
  Сейчас  должен  был  придти  его  друг - тёзка.  Иван  ждал  его  с  нетерпением.  Хотелось  хоть  одной  близкой  душе  излить  всё,  что  накопилось  в  твоей  собственной. 
«Его  корабль, наверное, уже  пришвартовался.  По  крайней  мере,  так  должно  быть  по  графику.  У  военных  всё  строго,  по  уставу,  да  по  распорядку.  Значит  и  сам  Иван  уже  поднял  пары  и  подгребает  к  моему  причалу», - размышлял  Иван.
  Когда-то  они  собирались  здесь  втроём.  Но  весельчак  Василий  погиб  в  прошлом  году.  Теперь,  при  каждой  встрече  здесь,  первой  налитой  рюмкой,  они,  два  Ивана,  поминали  его.
  Прошёл  ещё  час.  Уже  дважды  за  вечер  Иван делал  заказ  и,  выждав  положенный  для  дорогих  русских  ресторанов  час  на  выполнение  просьбы  клиента,  официант  приносил  заказанное.  Иван  хотел  порадовать  друга,  чтобы  тот  с  полного  хода  приступил к  загрузке  собственного  трюма,  давно  не  вмещавшего  ничего  этакого.  Любимое  блюдо,  да  с  рюмкой  водки,  да  в  хорошей  компании - это  ли  не  в  радость  для  моряка,  соскучившегося  по  хорошей  кухне.
«Наверное, что-нибудь  стряслось,  иначе  он  давно  был   бы  здесь.  У  военных  всегда  так:  как  экипажу  приходит  время  идти  в  увольнение - на  корабле  то  понос,  то  золотуха.  Никак  не могут  по-людски  сделать», - в  сердцах  ругая  военных,  думал  Иван.
  Прошло  ещё два  часа  и,  наконец,  до  Ивана  дошло.  Он  так  хотел  увидеть  друга,  что  потерял  ощущение  времени.  Ведь его сухогруз пришел   в  порт  на  сутки  раньше  положенного  срока.  Значит,  тёзка  появится  только  завтра.  Можно  было  никого  больше  не ждать,  а  идти  домой.  Как  раз  этого-то  ему  и  не  хотелось.
Та  квартира,  где  жила  Светка, домом  ему  ещё не  стала.  А  на  корабль  возвращаться  было нельзя.  Нервы  до  сих  пор  не  успокоились  и  вполне  можно  сорваться,  и  наорать  на  какого-нибудь  бедолагу  матроса.  Да  и  объяснить - почему  сбежал  от  молодой  жены, будет  не  просто.
  Возвращаться  ночью  к  Светке  ему  не  хотелось  ещё  и  потому,  что  придётся  выслушивать  ненужные  никому  объяснения.  Для  себя  он  решил - больше  к  этой  теме  не  возвращаться.  Что  попусту  говорить с  женщиной  о  вполне  для  обоих  очевидном.  Не  по-мужски  это,  терзать  упрёками  слабую,  падкую  на  всё  «сладкое»  женскую  натуру.  Важнее  сейчас  было  прояснить  для  себя - кто  она  тебе,  твоя  возлюбленная,  названная  женою  женщина.  Что  она  для  тебя,  так  ли  нужна  именно  она?  Или  все  чувства  просто  временная,  вызванная  долгим  одиночеством,  блаж?  В  этом  Ивану  никто  не  поможет  разобраться.  Он  должен  решить  всё  сам.  Он  это  знал  совершенно  точно.
  Никто  и  никогда  не  говорил  с  Иваном  на  подобные  темы.  Но  в  каждом  настоящем мужчине,  рождённом  от  одной  из  дочерей  нашей   прародительницы  Евы  было  много  и  от  прародителя  Адама.  В  затаённой части  памяти  было  это.  Но  только  по  настоящему  сильному  подвластны  их  непростые  тайны.  И  только  они, сильные,  могут, махом  резанув,  высёчь из  своей  судьбы  связанный  любимой  женщиной  Гордиев  узел.   Объясняться  ночью  с  любимой,  терзаясь  мыслями - любим  ли  ты?  Нет,  такого  не  пожелаешь  и  врагу.  Другое  дело  утром.
  Лучи  утреннего  солнца  ласково  трогают  тебя  своими  тёплыми,  светящимися  щупальцами,  глубоко  входят  в  тело  и  на  душе  становится  спокойней,  теплей.
  Впереди  была  ночь  с  невидимыми,  подкрадывающимися  к  раненой  душе  сомнениями,  с  тёмными  безднами  отчаяния.  Но  как  сокроментальна  истина: скоротав  ночь - дождёшься  утра.
  Спать  ему  не  хотелось,  хотя  можно  было,   заплатив  за  гостиничный  номер,  там  покемарить.  Сидеть  в  зале  за  полупустым  столом,  всю  ночь напролёт -  тоже  не  лучший  вариант.  Тем  не  менее,  он  продолжал  сидеть,  не  зная  на  что  решиться.
  Две  девицы,   каким-то  образом  пробравшиеся  в  зал,  подошли  к  его  столу.  Очевидно, решив,  что  он  здесь  за  тем  же,  за  чем  и они,  но  по  непонятным  причинам  инициативы  не  проявляет,  одна  из  них  спросила:
- «Разрешите  сесть  за  ваш  столик?  Если  вы,  конечно,  не  против.
- Да,  пожалуйста, - ответил  Иван.
Девица,  стараясь  не  терять  нить  разговора,  продолжила  на  ту  же  тему:
- Я  надеюсь,  мы  вас  не  стеснили?  Может,  вы  кого-нибудь  ждёте?
- Ждал,  но  теперь  уже  не  жду.
Девиц  такой  ответ  прямо-таки  окрылил,  и  они  принялись  развлекать  Ивана  разговором.  Иван, краем  уха  слушая  щебетание  двух  искательниц  новых  знакомств,  отвечал  односложно.  На  столе  было  предостаточно  съестного  и  горячительного  и,  чтобы  не выглядеть  неприветливым  мужланом,  он  потчевал  девиц.  Те,  сначала, как  бы  нехотя, ели,  но  по мере  опорожнения  бутылки  с  горячительным,  всё  менее   искусно  скрывали,  что  по-волчьи  голодны.
«Да,  видно  нынче  не  больно  хорошо  дела  идут  у  девушек.  Клиент  что ли  не  тот  пошёл?  Вон, как  уплетают,  будто  неделю  не  ели», – глядя на голодных девиц, думал Иван.
Присутствие  девушек  отвлекло  Ивана  от  собственных  проблем.  Девушки  были  довольно-таки  привлекательные  и  достаточно  молодые, чтобы  иметь  надёжный  успех  у  изголодавшейся  по  ласке  морской   братии.  Они  явно  заигрывали  с  ним,  надеясь  на  более  интимное  продолжение  знакомства.  Вкусив  предложенные  яства,  запив  их  не  одной  рюмкой  коньяка  и  от  этого  осмелев,   предложили  продолжить  знакомство  в  более  интимной  обстановке.
Иван,  расплатившись  и  взяв  с  собой  бутылку  шампанского  и  шоколад,  повёл  дам  в  гостиничный  номер.  Ему  ничего  от  них  не  хотелось,  но  перспектива  остаться  в  зале  на  всю  ночь  и  вовсе  не  прельщала.  Перед  дверью  номера  девицы  затормозили  и  одна  из  них,  очевидно  наиболее  смелая,  спросила:
- Которую  из  нас  ты  выбираешь? 
Он  ответил: 
- Обоих.
- Тогда  тебе  придётся  заплатить  обоим.
- Согласен.
  Они  вошли  в  номер.  Он  открыл  бутылку  шампанского  и  разлил  по  фужерам,  предусмотрительно  оставленных  официантом  на  маленьком, полированном  столике.  В  комнате  стоял  только  один  стул.  Очевидно,  считалось,  что  для  гостиничного  номера  стул  не  главное. За отсутствием мебели, вся  компания  уселась  на  кровать.  Огромная,  свободно уместившая  бы  троих  спящих,  будь  в  этом  необходимость,  кровать  занимала  добрую  половину  комнаты.  Девицы,  выпив  шампанское  и  поставив  на  столик  фужеры,  начали  раздеваться.  Иван  не  стал  их  останавливать.  Первое  действие  «театра  стриптиза» -  раздевание, его  забавляло.  Оставшись  в одних  трусиках,  девицы  подошли  к  нему,  чтобы  раздеть.  Тот,  ничего  не  объясняя,  отстранил  их  от  себя.  Решив,  что  клиент  хочет  наблюдать  за  ласкающими  друг друга  дамами,  сели  рядышком.
Они  целовались,  дотрагиваясь  до  самых  интимных  женских  мест,  издавая  звуки, вкусивших  чувственной  неги - в общем,  делая  всё  шаблонно,  напоказ.  Но  скоро,  войдя  в  раж,  забыли  о  зрителе. 
  Иван  сидел  на  кровати  спиной  к  ним,  держа  в  руке  пустой  бокал.  Он, углубившись  в  потаённую  даль  своих мыслей,  не  замечал  девиц.  Иван  чувствовал  себя  не  таким  одиноким  и  несчастным  в  присутствии  рядом  других,  хотя  и  незнакомых,  людей.  Это  успокаивало  щемившее  от  обиды  сердце.
  Он  на  мгновение  прикрыл  глаза  и  не  заметил,   как, выронив  бокал,  оказался  лежащим  боком  на  кровати.  Девицы  закончили  возиться  друг  с  другом  и  в  недоумении  замерли,  когда  первые  переливы  могучего  богатырского  храпа  достигли  их  ушей.  Клиент  спал,  но  уходить  было  рано.  Он  ведь  ещё  не  расплатился  с  ними.  Девицы  уложили  ноги  Ивана  на  кровать.  Теперь  клиент  спал,  лежа  спиной  на  кровати.  Одна  из  девиц  расстегнула  ширинку  на  брюках  Ивана,  видно,  для  верности,  всё  же  решив  отработать  оговорённый  гонорар.  Она  вытащила  из  ширинки  его  мужское  достоинство,  которое  оказалось  довольно-таки  внушительных  размеров.  Приподняла  его  на  ладони,  позволяя  взглянуть  подруге, и  взяла  в  рот.
  Во сне  Иван  почувствовал  что-то  специфически  приятное,  вызывающее  воспоминание  и  ассоциации  общения  со  Светкой.  От  этих  воспоминаний  кровь  прилила,  вздыбив  мужскую  плоть,  пульсируя  в  ней  в  унисон ударам  сердца.  Иван  открыл  глаза  и  увидел  склонившуюся  девицу.  Она  заметила,  что  клиент  открыл  глаза,  но  не  прекратила  своего  занятия.  Она  делала  это  так  умело,  что  вскоре  чувственность  жаркою  истомой  выплеснулась  из  него  в  рот  девицы.  Она  подошла  к  раковине  и  выплюнула  содержимое  изо  рта.  Другая,  видя,  что  плоть  его  осталась  твёрдой  в  ожидании  продолжения,  заняла  освободившееся  место.
  Иван  отстранил девицу,  одним  движением  снял  с  себя  расстегнутые  штаны  и  ботинки,  затем усадил её  на  себя  сверху.  Та  стала  делать  быстрые движения тазом,  пока  истома,   достигнув  своего  апогея,  ни  выплеснулась  из  него.  Потом,  другая  заняла  её  место  и  продолжила  начатое  подругой,  пока  всё  не  кончилось.  Это  выплеснутое,  копившееся  несколько  месяцев,  отобрало  силы,  притупив  воспоминание  о  недавнем  посещении  Светки.  На  душе  стало  легче,  спокойнее.
  Он  расплатился  с  девицами  и  выпроводил  их  из  номера.  Затем,  улёгся  на  кровать  и  вскоре  задремал.
 Когда   проснулся,  уже  расцвело.  Иван  умылся.  Потрогав  пальцем  покрывшую  подбородок  и  щёки  суточную  щетину,  удручённо  вздохнул, подумав:  «Жаль!  Знал  бы,  бритву  с  собой  взял».
Иван  вышел  из  гостиницы  и  не  торопясь,  глубоко  вдыхая  свежий  утренний  воздух,  пошёл  к  Светке.  Под  ласковыми  лучами  утреннего  солнца  острота  восприятия  вчерашних  событий  притупилась  и  их  роль  в  его  и  Светкиной  судьбе  не  казалась  такой  уж  роковой.
«Чем  виновата  молодая,  привлекательная  женщина,  если  её  бросают  на  несколько  месяцев  в  полном  соблазнов  городе?  Тем,  что  хочет  любить  и  быть  любимой?  И  дело, в общем, не  только  в  ней,  сам  то  я  хорош.  Когда  нахожусь  рядом  с  ней,  даже,  бывало  в  её  постели,  частенько  думаю  совсем  не о  ней.  Закрою  глаза   и  вижу  бескрайний  морской   простор,  аж  до  самого  горизонта.  Лучи  утреннего  солнца  скользят  по  глади  морской и красота - слов  нет.  Душа  замирает,  ждёт  чего-то.  Бывает  так  в  штиль,  когда  стоишь  последние  часы  утренней  вахты  в  рулевой  рубке.  Да, что там говорить! Обнимаешь  Светку,  а  тебя  словно  током  прошьёт - забыл  перед  уходом  на  берег  отдать  распоряжение.  Получается,  ты  с ней  рядом  и  в  то  же  время  на  корабле.   Мысленно, конечно.  Радостно   рядом  с  любимой  быть,  а  всё  маешься, думаешь -  всё ли успеют  на  корабле  к  отплытию   приготовить.  А  на  корабле  думаю  о  ней.  Вспоминаю  тембр  её  голоса,  почти  детскую  открытую  улыбку,  которая  предназначена  мне   одному.  И  от  этого  на  душе  становится  тепло,  а  в  сердце  рождается  нежность.  Становится  хорошо,  хорошо  от  того,  что  это  есть  в  твоей  жизни.  Наверное,  Светка  для  меня  не  просто  молодая,  смазливая  девчонка.  Что-то   сильное связывает  нас и   магнитом  притягивает  друг  к  другу.  Возможно,  это  начало  любви,  которая  длится  и  крепнет  многие  годы.  Того  почти  болезненно - острого  чувства,  которое  озаряет  тебя  в  одно  мгновение  и  испепеляет,  если  не  находит  ответа.  Того   чувства,  которое  унижает,  низвергает   ниц  твою  гордыню,  рабски  привязывает.  Заставляет,  втайне  от «объекта»,  восхищаться  теми   его  качествами,  которых, может,  у  него  нет  вовсе,  а  лишь  плод  твоего 
взбудораженного  воображения.  Заставляет  страстно  желать  быть  рядом  с  ним,  обладать  им  и  делать  всё,  чтобы  тебя  заметили  и  оценили.  Того  чувства,  которое  заставляет  совершать  безумные  поступки,  а  иногда  подвиги,  делает   тебя   лучше,  чище», – так, или почти, так  думал  Иван,  размеренной  морской  походкой  направляясь  к  намеченной  цели.
  Он  дошёл  до  цветочного  киоска,  купил  букет   роз.  Подойдя  к  дому,  где  жила  Светка,  сразу подниматься  по  лестнице  не  стал.  Постоял  перед   подъездом,  собираясь  духом,  чтобы  начать  всё  сначала  и  не  вспоминать  о  плохом.  Затем  поднялся  на  этаж  и  нажал  на  звонок,  чтобы  войти  к  женщине,  которую  он  назвал  своей  и  которая  одна  из  тысяч  других   нужна  ему  сейчас.


                Нож
     Разосланный по воинским частям, с грифом «Совершенно секретно», циркуляр сопровождался указаниями: «Ознакомить всех командиров воинских подразделений».
Приказ, который вышел в воинских подразделениях на основании этого циркуляра, гласил: «В приграничных районах, производящим развод караульных по постам, дежурным офицерам надлежит быть вооружённым автоматическим оружием. А в особых случаях, развод караульных по постам производить  вдвоём: дежурному офицеру и помощнику дежурного офицера, назначаемому из числа сверхсрочников сержантского состава». 
Что же до сути самого рассказа, то…
Прочитавший рассказ оптимист скажет: «Этого не может быть. Иначе всё давно стало бы известно широким массам международной общественности».
Пессимист скажет: «Наверное, всё было намного хуже, и автор приукрасил события».
Не буду разочаровывать ни тех, ни других. Скажу только, что из высших, политических соображений замалчивались и не такие факты. Секретные циркуляры, хранящие разные государственные тайны, ещё долго, до своей поры, будут пылиться на полках, спрятанные за толстыми стенами хранилищ. Поэтому и я до времени умолчу о том – было ли всё это именно так, как написано в рассказе.
Что же касается качества повествования, то…
Некоторым оно покажется суховатым, вроде пересказа интересных событий строгим языком военного, свято чтящего устав и пользующегося схожей ему лексикой. Другие, знающие не понаслышке о военной службе и лично знакомые с бравыми служаками, скажут наоборот. Рассказ, мол, сдобрен совсем не характерными для людей армии выражениями и уж совсем не уставным мышлением обладает герой рассказа.
Должен заметить, что и те и другие абсолютно правы.
Дело в том, что описанные события рассказаны дважды. Сначала рассказывал человек сугубо военный с соответствующей лексикой и образом мышления. Потом, спустя некоторое время, записал рассказанное на бумаге ваш покорный слуга. Но сделал я это по прошествию довольно длительного времени и, так как я сам человек лишь косвенно, как и все военнообязанные запаса, отношусь к числу военных, многие из острых армейских словечек были утеряны. К своему оправданию хочу добавить, что герой рассказа – военный техник самолёта, сам ещё не успел за год службы стать настоящим служакой. И, тем не менее, я старался, и если не всё что задумывалось, то, надеюсь, многое удалось.
1.  В северной бухте наступил сезон сильных  ветров и снеговых шквалов. Население прибрежного посёлка, состоящее из гражданских лиц и  военнослужащих маленького гарнизона авиационно-разведывательной эскадрильи, в такие дни отсиживалось по тёплым домам.  Зато для детей в посёлке наступал праздник.  Школы не работали и дети весь день занимались своими  делами, допекая взрослым. В такую погоду выходить из дома было опасно: сильный ветер и стена несущегося колючего снега полностью лишали возможности что-либо  видеть, даже перед своим носом, и в мгновение отбирали тепло у человеческого тела. Добыча необходимого для отопления угля так же прекращалась в эти дни. Причиной этому было то, что металлические конструкции наземных машин отказывались работать в подобных условиях, протестую против учиняемого над ними вандализма замёршей смазкой в подвижных соединениях и трещинами от переохлаждения в силовых. Лишь те, кому по роду службы не положено было покидать пост, несли свой  тяжкий крест, несмотря на взбесившуюся погоду.       
 Радист передавал и слушал морзянку, стараясь в слабых,  чуть слышимых сигналах, различить  тревожное SOS. Врач, держась за натянутый между домами канат, пробирался к внезапно заболевшему ребёнку. Вооружённый  карабином караульный, одетый в тулуп и валенки, нёс вахту,  охраняя вверенное  казённое армейское имущество.
  Офицерам,  несшим вахту  наравне с рядовыми, было ещё труднее, чем их рядовым подчинённым. Стоящий на посту рядовой мог спрятаться за закрытые стёкла своей не продуваемой, если  даже и  не отапливаемой будки  - всё равно из-за сплошной стены снега ничего не видно. Офицер вынужден перемещаться  по  открытой, продуваемой местности, с проверкой  обходя посты, разводя по местам сменяемых караульных солдат.
   Сегодня не  повезло  молодому офицеру - Василию Иванову, поскольку в самую дьявольскую погоду – эту ледяную снежную круговерть выпало дежурить  именно  ему. Год назад он закончил училище,  и в столь суровой обстановке ещё  не дежурил. За сегодняшний день Василий несколько  раз обходил посты, каким-то чудом, неизвестно почему открывшимся чутьём, определяя направление в этом кромешном смерче.
   Сейчас он, сняв  меховую куртку, отогревался у печки. Сидя почти вплотную к ней,  периодически менял позу, поворачиваясь, чтобы отогреть себя со всех  сторон.
  Экипировка офицера: меховые штаны  и куртка здорово  помогали, но полностью не спасали от  шквального ледяного ветра. В противовес меховым одеждам, являющимися обязательными атрибутами дежурного офицера,  полевой китель, опоясанный портупеей  с прицепленной к ней, хранящей пистолет, пистолетной кобурой, совсем не  способствовали сохранению  тепла на пронизывающем ледяном ветру. Кобура с  пистолетом оттопыривала куртку, предоставляя возможность холодному воздуху «погреться» у твоего тела. Портупея давила, сковывая движения. А холщовый китель, находясь в  качестве  прослойки между казённым шерстяным бельём и мехом  куртки, при ходьбе промокал  от пота, мешая сохранять тепло. Всё это ухудшало, портило суммарные  теплоизоляционные свойства одетой на офицерах амуниции. Местные каюры, знающие толк в тёплых северных одеждах, ничего кроме меховых  штанов, курток и сшитого из собачьих шкур «исподнего»   нижнего белья  не одевали. Унты у них были сделаны тоже из собачьих шкур, поскольку собачьи шкуры  не имеют больших рыхлых пор и, поэтому, не намокают от выделяемого ногами пота. Офицерские, скроенные из выделанной овчины унты,  впитывали влагу. Поэтому, офицеры частенько  ходили  в недосушенной, влажной обуви, покрывающейся на морозе ледяной коркой. Хорошо ещё, что  местное  начальство,  когда-то само  хлебнувшее лиха,  понимало   каково путешествовать  в  такую погоду  и  старалось не замечать  некоторых отклонений от утверждённой инструкцией  формы  одежды. По этим причинам,  многие офицеры таскали  на себе лишь кобуру,  а пистолет  на время  дежурства  клали в сейф. Тем более, толку от  такого  оружия  на морозе  немного.  Да  и   иностранных шпионов в  тундре не очень  густо  и,  может быть, поэтому,  до сих пор их  ещё никто обнаружить  не смог.  К тому же, пока достанешь из-под меховой куртки пистолет,  снимешь  варежки и прицелишься, смазка в нём замёрзнет, и боёк не выполнит данного  курком приказа.  На  морозе, опять же,  пальцы моментально прилипают  к холодному металлу. Если  он  и выстрелит, то за столь продолжительное время  на подготовку,  шпион успеет  дать дёру, не дожидаясь твоих приготовлений. А то и  забыв,  что он здесь  не хозяин,  а незваный гость,  сам  угостит  тебя тумаком. По правде говоря, более реального ущерба можно  было ожидать  от  злющих, голодных упряжных собак.  Но в этом  случае  лучшим средством  защиты являлся деревянный шест.
  Василий  Иванов всех таких тонкостей ещё не знал, однако, по примеру старших товарищей,  свой  пистолетик  сразу,  как заступил на дежурство, спрятал  в  сейф. Для  него все перечисленные  выше неудобства от находящегося под курткой пистолета  были  неведомы. Причина,  по которой  он положил  в  сейф пистолет,  крылась в другом. Вернее, причин  было две.       
    Первая:  хоть он являлся военным,  если так можно назвать простого лейтенанта  авиационно-технической службы,  который берёт  в руки оружие лишь  на ежегодных стрельбах или  очередных дежурствах,  оружия  Василий опасался.  Он не мог себе представить,  как взять, да  выстрелить в человека.
  Вторая:  он, как, впрочем, и многие другие его сослуживцы, просто-таки  ненавидел  саму  процедуру  чистки оружия. Если  учесть, что  оружейная  находилась,  согласно  предписанию, в отапливаемом  помещении, а  на самом  деле  температура там не переваливала за плюсовую отметку, то его  можно вполне  понять. Мало найдётся  охотников, выковыривать из банки  загустевшую, превращённую низкой  температурой в крутой студень,  смазку, намазывать  её  на пистолетные части,  а потом, согревая  своим  дыханием и теплом  рук,  растирать до  тончайшего, еле заметного слоя.
  Хотя, пистолет он с собой  не брал, зато  носил нож. Конечно, не как средство  самозащиты таскал он  этот  нож. Просто,  нож, насколько возможно для такой  вещи, был «товарищем» по  убиванию времени в служебных заботах хорошо организованного армейского безделья.
 Уличив свободную минутку, частенько растягивавшуюся  на добрый час,  Василий  вынимал из ножен, подвешенных к поясничному ремню, нож, доставал деревянную чурочку и принимался  за дело. Он, как  мальчишка подросток,  вырезал лодочки, фигурки  зверюшек,  и  даже гномиков со смешными, добрыми,  сказочными  лицами. Закончив  работу, ставил вырезанную фигурку на полочку  над своей кроватью. А когда  вырезал новую  фигурку, то ставил её на эту же полку взамен старой, которую дарил местным ребятишкам.  Дети любили его за это  и стаскивали своему дяде Васе деревянные чурочки со всего посёлка, что, с учётом  дефицита дерева  из-за не  растущего  в тундре леса, являлось  весомым и необходимым  ответным даром.
  До того как попал сюда служить, Василий  резьбой по дереву не увлекался. Подаренный в день рождения сослуживцами настоящий, хоть и самодельный, нож  и первый  удачный, обнаруживающий талант,  вырезанный из дерева полярный  волк, сделали его фанатом  этой  страсти. Тем более, нож был очень  удобным: не большой и не маленький, с ручкой из оленьего  копытца, он сам  просился в руку.
 До прибытия  в часть, Василий ни на рыбалку, ни на охоту не ходил.  Однако  уклад местной  жизни  частенько менял взгляды и привычки своих вынужденных старожилов. Многие  приехавшие сюда  становились  заядлыми рыболовами и охотниками. Очевидно, с  учётом  этого факта, сослуживцы  подарили  нож на его  первый,  празднуемый  в  воинской  части,  день  рождения.
   Сейчас, отогревая  бока  у раскалённой  печки,  он думал совсем не  о службе.  Ему хотелось  вырезать  из принесённой  вчера чурочки  фигурку  человека. Ни тех сказочных, потешных  гномиков, которых  он навоял на радость детворы достаточно. А  человека, самого  настоящего, взаправдашнего,  который живёт  совсем рядом и  не знает,  что  достоин быть  увековеченным в куске ожившего дерева. Василий никак не мог остановиться  на каком-то конкретном образе,  решить – чьи  черты лягут в  основу задуманного. Он  долго бы ещё находился  в  раздумье, не зазвони  противным, пронзительным звоном,  стоящий  на столе полевой  телефонный аппарат. 
    Звонил командир части. Василий Иванов доложил командиру, что за время  дежурства  происшествий не случилось. Командир  велел  быть осторожней,  перемещаясь в  кромешной  темноте  и  снеговой  буре,  ведь не равен час сбиться  с дороги и  заблудиться.
- Вот  ещё  что, Иванов! Придётся тебе,  помимо служебных  обязанностей выполнить  два дополнительных  задания, - закончив наставление, продолжил командир части.
- Прервалась связь с дальним складом. Скорее  всего,  линию проводов ветром  порвало, но  проверить, выяснить  причину молчания  надо. Тягач  с  людьми послать  туда не могу.  Вчера только двигатель  у дежурного тягача угробили. От  твоей  дежурки  до склада  ближе всего.  Придётся тебе  туда сходить. Один не ходи. Возьми  кого-нибудь с собой. Группой  передвигаться  надёжнее и безопасней. Там, может быть, помощь  твоя  потребуется. Возьми  на  всякий случай  двоих – троих. Как  вернёшься  в дежурку, сразу  звони  мне,  доложи - что  там стряслось.
И  ещё  одно  дело тебе будет,  Иванов.  «Нами» был запеленгован сигнал SOS. Координаты  терпящего бедствие объекта  указывают, что он находится в море, в десяти - пятнадцати километрах от нашей базы. Поймали морзянку и скоро сигнал пропал. На всякий случай  запросили  “центр”. В общем, наших в этом  районе быть не должно. Предположительно – иностранная подводная лодка. Хотя, может быть, и нет. В этой зоне сплошное ледовое поле и  всплыть тяжело. Спасателей приказано выслать на  поиск объекта, который о помощи  просит. Пока никак не получается,  при такой погоде не дойдут, замёрзнут. Ты держи ухо  востро,  посты  предупреди, растолкуй - что возможно передвижение  людей с терпящей бедствие субмарины, чтобы  огонь не открывали. Ну, давай, Иванов, действуй.
Командир положил трубку.
2. Идти на пронизывающий ледяной ветер – перспектива не  из приятных. Но приказ, есть приказ.
«Кого, вот, с собой взять в попутчики»? - размышлял лейтенант.
Рядовые, только что сменившиеся с  поста, отогревались,  поднимая опустившуюся до самой низкой, критической отметки температуру  своего тела. Они спали мертвецким сном, восстанавливая  потерянные силы. Тащить  их с  собой снова, заставляя переохлаждать не  успевшее согреться тело, а потом,  ещё раз, не  дав отогреться, вести на пост, на мороз! Даже для  понимания   молодого, желторотого лейтенанта это было слишком. Сам-то он тоже не очень отогрелся,  хотя и выходил только  для смены  постов,  а не стоял,  как они, на пронизывающем, ледяном  ветру. Однако надо было поторапливаться.
  Сначала, он решил предупредить часовых на постах,  чтобы не встретили бы непрошеных, но нуждавшихся в помощи «гостей» карабинными  выстрелами. Потом, когда предупредит часовых, пойдёт в этот  чёртов, свалившийся на его  голову, склад.
  Этот  склад охраняли  сразу три человека. Они заступали  на целые сутки  и, не сменяясь,  находились внутри  склада - большого металлического  ангара. Внутри ангара  располагалась  отапливаемая караульная комната. Попасть дежурить на  склад у военнослужащих  рядового состава и сверхсрочников, из числа которых комплектовался дежурный караул, считалось большой удачей. На складе хранилось всего понемногу,  поскольку он служил своеобразным аккумулятором, позволяющим быстро оснастить самолёты и экипировать авиационный  экипаж в случае действий по тревоге. Помимо всего прочего, на  складе хранились плавсредства: резиновые плоты и лодки. За списанными, пролежавшими на складе срок  годности, лодками была целая очередь из местных любителей - рыболовов. Это поднимало престиж прапорщика -  кладовщика на складе до персоны первой  величины, наравне  с  командиром части.
  Немного поразмыслив, Василий решил  никого с собой не брать, чтобы не простудить и, тем самым, не вывести вверенный ему личный состав  из строя. Для сегодняшней штормовой погоды часовые слишком часто сменялись на постах  и каждому из них оставалось совсем немного времени для отдыха.
«Эх, было бы здесь  ещё  два человека»! -  подумал он, выходя из помещения в ледяной смерч  снеговой бури. Постояв немного и  сориентировавшись, как говорили  бывалые «летуны»: встав в названный высотный  эшелон, вышел  на  курс и включил автопилот, он пошёл. Рыхлый, наметённый только что  снег, порывами  сильного ветра опять поднимался в воздух и  со скоростью экспресса несся  параллельно земле. Приходилось нагибаться в сторону снеговых, старающихся  сбить  с  ног, зарядов. Снегоступы проваливались в рыхлый снег, каждым шагом  нагружая ноги полупудовым грузом. Сердце  колотилось как у бегуна, стартовавшего  на малую дистанцию, нагнетая кровь  в мёрзнущие,  несмотря на огромную нагрузку, конечности.
«Сейчас бы выпить рюмочку, да на печку с дурочкой», – чтобы не думать о плохом, веселил себя Василий.
3. Нелёгкая доля выпала сегодня  лейтенанту. Ещё тяжелее  сейчас тем, кто, отчаявшись, не надеясь больше  на свои силы, подаёт сигнал «SOS»:  «Услышат ли,  помогут  ли»?
  Враг здесь. Враг где-то  рядом. Подкрался,  подполз змеёй, спрятавшись за многометровую толщу льда. Приготовился, затаился, чтобы напасть,  раздавить, уничтожить. Но вот он сам завопил, наконец, поняв цену  жизни, сползая к краю пропасти,  теряя собственную жизнь,  не веря  в свою неминуемую смерть, не желая гибели,  надеясь на спасение.
   Чужие, огромные деньги зажигают алчные души испепеляющим желанием обладать большим,  обладать всем,  заражают  этим дьявольским  огнём ненависти ко всему не твоему, сильному,  сопротивляющемуся. По дешёвке покупают чужие души, жизни. Сталкивают, придумывая новые кровавые, приносящие барыши коллизии. Сжигают, развращая блеском омытого в  человеческой крови  золота, души всех и вся.
   Хорошо, что есть ещё здравые,  умные головы,  играющие в  эту,  предложенную сильными  мира сего, опасную игру,  и лишь внешне придерживающиеся  данных правил, позволяющих им выжить в злом, пропитанном корыстью мире. Они, эти здравые головы, -  цельные в душе,  в своей сокровенной сути,  живущие по  правилам  вселенской  любви. Не  убий, не укради, не возжелай – накрепко соединено с  их человеческими  сущностями, знающими  опасный,  зияющий край  пропасти. Край,  к которому подталкивает  злая  воля, заставляя  выполнять правила чужой,  чуждой  и смертельной игры. Может быть, именно  такая душа, вразрез всем инструкциям, запрещающим выдавать себя на  вражеской территории,  молила сейчас о помощи, посылая  сигналы  SOS? Может быть, другая, чёрная душа,  вкусившая от   кровавых даров «золотого тельца»,  заставила прекратить подавать опасные, но дающие луч надежды сигналы? Для такой чёрной, купленной дьяволом  души, всякое  посягательство на осыпавший её  жизненный путь золотой  дождь, равноценно потере  самой жизни.
  Возможно, неуёмная фантазия, делящая людей на своих и чужих, на непознанных врагов и непризнанных друзей, плод нашего исковерканного, ущерблённого постоянными политическими инъекциями воображения. Не  так уж всё плохо в этом подлунном мире.
  Причина прекращения передачи сигналов SOS могла быть совсем другой: люди, которые взывали о помощи, уже в ней не  нуждались. Оставив свои бренные тела земле, и отдав души на суд божий, они отправились в последний, далёкий и самый трудный путь.
  Или они, пробив рубкой лёд, покинули погибающий подводный корабль и сами идут к  спасительной земле. Бредут по покрытому нагромождениями торосов льду, обходят внезапно возникшие полыньи на кромках  сдавливаемого ветром льда.  Утопают в сугробах  снега, преодолевая, раздвигая своими телами дьявольскую, ледяную, снежную бурю. Спасите наши души -  уже  не морзянка рассекает эфир просящим призывным кличем, а сами души взывают, молят о помощи.
4.  Лейтенант точно вышел на первый пост. Открыв дверь в будку, вошёл  к нахохлившемуся, словно воробей, промёрзшему солдатику. Втолковал ему о новых обстоятельствах обстановки и необходимых с его стороны действиях.  Конечно, вероятность того, что «гости»  натолкнуться именно на его не отапливаемую, одинокую будку, ничтожно мала. К тому же, солдату вряд ли удастся что-либо увидеть, кроме прижатого к стеклу снега. Но служба есть служба и приказы надо выполнять. Лейтенант, повторив ещё раз, как и в каких обстоятельствах должен действовать этот  замёрших и поэтому плохо соображающий солдатик, пошёл к следующему посту.
  Василий шёл от одного поста к другому. Казалось,  целая вечность прошла с тех пор, как покинул тёплую караулку. На последнем  посту он задержался больше необходимого, не зная как  поступить – вернуться в караулку, отогреться, а потом уже пойти с проверкой на склад. Или сразу, прямо отсюда, пойти на склад. Василий посмотрел на часы. До смены караульных оставалось не более часа. Значит, у него будет очень мало времени, чтобы отогреться. Придётся ещё раз повторить только что пройденный маршрут. Он задумался, стараясь вспомнить карту,  висящую  в кабинете командира. Получалось, что расстояние до склада от  последнего поста, где он сейчас находился, не более километра.
«Всё же лучше дойти до склада и там отогреться  в тёплой, складской караулке, чем ещё раз «мерить» дорогу», – решил лейтенант и направился на склад.
Тем более,  по его разумению, ничего серьёзного  с тремя здоровыми мужиками, сидящими в тёплом помещении, произойти не могло.
 «Как только отогреюсь, сразу пойду обратно в караулку за сменой», – отмеряя шагами расстояние до склада, по инерции продолжал думать Василий.
  Ориентируясь  по линии электропередач, передвигаясь от одного столба к другому, лейтенант добрался до места.
«А вот и причина отсутствия связи со складом, – обнаружив повалившийся перед самым складом столб с электропроводами и линией связи, понял он. - Значит, электричества на складе тоже нет, наверное, сейчас включили аварийное – от аккумуляторов».
Путешествие далось ему нелегко, сил совсем не осталось. Прерывистое дыхание и  подступивший комок к горлу, желание привалиться  к тёплой печке и замереть в восстанавливающем силы кратковременном сне, вытеснили вместе с потерянными силами все мысли из головы. Обогнув стену  ангара, раньше почему-то казавшуюся не такой длинной, он завернул  за угол. Вот и дверь, а рядом с ней звонок. Лейтенант нажал на кнопку звонка и долго не отнимал палец. Он  не слышал трели  звонка внутри  помещения.  Очевидно, сам звонок находился в тёплом помещении караулки «за тремя дверьми».
«Такой продолжительной трелью можно мёртвого поднять», – думал промёрзший на ледяном ветру лейтенант,  ругая всеми известными ему нехорошими словами нерадивых, ленивых караульных.
Он снова нажал на кнопку звонка, решив на этот раз не отнимать палец до победного, до самого конца, пока  кто-нибудь из караульных не  откроет дверь. Василий так долго звонил, что звонок, наверное, раскалился докрасна.
«Может быть, звонок не работает, а я стараюсь, давлю на кнопку»? - решил  он  и,  сняв  снегоступы, вдарил ногой по металлической двери.
Дверь сразу распахнулась.
«Вот засранцы! Дверь не закрыли,  а сами, небось, дрыхнут  у печки. Охрана называется»! - выплеснул он остатки  злости, позволившей благополучно добраться до места.
Василий вошёл в тёмное, неосвещённое пространство между двумя последовательно расположенными воротами ангара, которое на схеме у начальника гарнизона называлось «шлюз». Дверь во вторых воротах была и вовсе открыта. Когда он вошёл в неё, попав во внутреннее помещение склада, в свете тусклого, дежурного освещения ламп увидел перевёрнутые, поваленные ящики  первого  штабеля и просачивающийся свет из щели приоткрытой двери караулки. Предчувствие чего-то нехорошего, страшного захолодило и без того промёрзшую душу. 
  Василий остановился, чтобы осмотреться получше. Перевёрнутые ящики, разбросанная по полу  меховая одежда, рассыпанный ящик с галетами и это только тут,  в незакрытом ящиками и контейнерами, просматриваемом пространстве. Что творится там, в глубине склада, где хранится авиационное вооружение и экипировка  лётных  экипажей? Об этом можно только догадываться.  Он направился к  караулке и тут же поскользнулся на стреляной гильзе. Только сейчас он почувствовал запах пороховых газов.  Лейтенант нагнулся, собираясь поднять гильзу, и рядом с первой обнаружил  ещё несколько штук.  Гильзы были не карабинные, а от неизвестного ему оружия. Он непроизвольно потянулся  к кобуре, но пистолета в ней не обнаружил. Ещё в начале дежурства пистолет был отправлен в сейф, где и благополучно находился сейчас. Без оружия лейтенант почувствовал себя как привязанный, в качестве приманки для волка, кролик в капкане. Только волк или  волки, вышедшие сегодня на охоту, похоже, были позубастей серых четвероногих. Озираясь по сторонам, крадучись, он  подошёл к караулке. В приоткрытую дверь было  видно спину сидящего  солдата, в позе спящего навалившегося на стол.
«Может  быть, они просто спят и ничего страшного не произошло»? – промелькнуло в голове.
Василий  распахнул дверь и остолбенел от ужаса.
  Сержант сидел на табурете,  привалившись на стену. Из отметины во лбу, от вошедшей  в голову  пули, сочилась  кровь. У сидящего за столом солдата был прострелян затылок. На полу, в луже крови лежал другой солдат.  Наверное, он пытался защищаться, поднял своё оружие, но автоматная очередь успокоила и его,  в несколько местах продырявив насквозь. В  помещении стоял  сладковатый запах человеческой крови и тлена. В воздухе всё ещё витал чёрный ангел смерти, не насытившийся, ждущий, алчущий новых смертей.
  Как  незваные гости проникли в ангар и охрана  ничего не почуяла? Это оставалось загадкой. Об этом лейтенант сейчас не думал. Однако  удивление, наравне со  страхом крепко зацепило душу.
  «Нужно позвонить  в часть, сообщить о случившемся», - мысль, словно заевшая пластинка, закрутилась в  голове.
В запарке он совсем  забыл, что поводом прихода на склад  было отсутствие связи.
«Карабины! Где же их чёртовы карабины? Ну,  хоть  что-нибудь»! -  шаря глазами  по  углам, думал он.
«Спокойно, нужно осмотреться и подумать. Нечего  ведь  ещё неизвестно», – успокаивал он  себя.
Василий осмотрел караулку, но карабинов нигде не было, они  исчезли. Он снял  трубку телефона, покрутил ручку.  Телефон молчал.
«Возьмите же трубку! Спите все вы там что ли, чёрт вас всех подери»! - накручивая  ручку, ругал  он служивых.
 Ещё и ещё раз он крутил ручку, надеясь на чудо.
«Ни  черта  не  соединяет,  обрыв  где-то. Однако нужно поторапливаться,  пока не засекли, пора рвать отсюда. Быстрей  в свою караулку идти надо и командиру  доложить. Пусть поднимает гарнизон по тревоге. Посты ещё предупредить  надо, будь они неладны», - подумал он, представив себя опять бредущим под  пронизывающим, ледяным ветром. 
Сейчас,  мороза  и ветра он боялся больше, чем гостей.
Он уже собирался открыть дверь и выйти, но вовремя остановился. За стеной караулки послышалась иностранная  речь и шаги. Шаги за стеной приближались.
«Сколько их – двое, трое? Может быть, это те же, что уложили весь караул»? 
  Чуть слышные шаги нескольких, переговаривающихся не по-русски  людей,  очевидно, вооружённых  и готовых пустить в ход своё оружие, ушли в сторону. А шаги одного, уже подошедшего к двери  караулки,  и  взявшегося  за ручку, застали врасплох.
  Лейтенант шарил  глазами по  пустым стенам караулки, ища  спасительный закоулок, чтобы спрятаться. В последний момент, когда дверь, повинуясь чьим-то, возможно, уже испачканным в крови, враждебным рукам, пошла наружу,  открывая вход, он шмыгнул  за занавеску.
 В  помещении с голыми стенами, с некрашеным, грязным потолком занавеска была единственным укрытием. Она закрывала небольшой стенной шкафчик, в котором  на вешалке висело несколько рабочих комбинезонов.
 Лейтенант с трудом уместился в  этом шкафчике. Замерев, затаив дыхание, он  стоял, держа в руке единственное своё  оружие - охотничий  нож. Когда успел его вытащить, лейтенант  не помнил. Наверное, лихорадочно выискивая куда бы спрятаться, где взять оружие, он машинально вытащил из ножен  охотничий нож.
  «Зачем они вернулись? Может быть, они заметили, как я вошёл в ангар, и вернулись, чтобы убрать ещё одного свидетеля? Выиграть время, вот что им  сейчас  нужно. Когда сюда ещё кто-нибудь доберётся, они смогут далеко уйти, - лейтенант, всё  ещё  надеясь, что  не найдут, думал  по инерции,  стараясь  побороть  страх. -  А если они всё время были здесь, в ангаре?  Может,  я  вошёл в ангар и просто никого не заметил, а они из-за укрытия наблюдали за мной, и  сейчас пришли убить»?
  Шаги приблизились к стенному шкафу и замерли. Лейтенант тоже  замер, даже  не дышал. Сжимая рукоять ножа,  превратившись в единый комок нервов, в продолжение острого, холодного, стального клинка, он  ждал. Мгновения, отсчитываемые ударами сердца, тянулись бесконечно долго. 
  Ожидание, сменившее решимость, страх  и надежду – волнами катило по душе. И в тоже время, желание жить, перетягивая  всё остальное, напрягало нервы, заставляя собраться в пружину, сделав продолжением, орудием, приводящим в действие сверкающее лезвие острого стального ножа. Но гаденькое чувство страха, маскируясь под слабый луч надежды, позволяло верить, и тихим голосом звучало в мозгу,  говоря: «Ничего не  случится, не найдут тебя. Замри и стой, авось пронесёт, и не обагришь  руки в чужой, человеческой крови. Верь мне и смирись, и не надо будет делать выбор – убить или умереть самому».
  Волна схлынула, оставив только ожидание. Миг, только один миг отделял от этого, закрыв ненадёжным барьером - висящей тряпкой, следующий, последний или грешный, чёрный день его жизни.
  Занавеска отдёрнулась, и в живот лейтенанта упёрлось дуло автомата. Они стояли друг против друга, глядя в глаза. Два молодых человеческих существа, доселе никогда не видавших друг друга, должны были убить, чтобы жить. В голубых глазах своего противника лейтенант видел такое же отражение смятения чувств. Смятение, не позволяющее сразу нажать на спусковой крючок. Но время колебаний прошло, поставив к барьеру в жёстком, смертельном поединке одного против другого.
  Незнакомец нажал на спусковой крючок и миг, отделяющий жизнь от смерти, пронёсся мимо, щёлкнув бойком по пустому патроннику - выстрела не последовало. Лейтенант, как разжавшаяся пружина, бросил вперёд руку, вонзив нож в сердце своего противника по самую рукоять. Другой рукой, тыльной частью ладони, отбросил в сторону упёршийся стволом в живот автомат. Притянув противника к  себе, не выпуская, глубже вонзал в тело нож. Всё произошло мгновенно, но ему казалось, что прошла целая вечность.
  В глазах своего противника он не видел страха, в них было лишь удивление. Тот второй, выпустил из рук автомат, стараясь отпихнуть, вытащить из сердца нож. Рука его слабела. Он стал оседать вниз и  в глазах, уже заволакиваемых пеленой забвения, читалось удивление  и боль. Они словно вопрошали: «Неужели всё  происходит со мной, за что мне всё это»?
 Наконец,  лейтенант, оторвав от себя его ослабевшую руку, вытащил нож. Он был как во сне, или в  шоке,  не соображая, что делает.
   Лейтенант вытер нож  о рукав убитого и вложил в ножны. Схватив валявшийся на полу  автомат, передёрнул затвор, готовясь защищать свою жизнь.
«Нужно проскочить к входным  дверям. В темноте ночи и снежной буре меня не так-то просто будет  найти», – промелькнуло в  голове.
Он подошёл  к  открытой двери караулки и выглянул. Никого рядом  не было. Дверь караулки от первых ворот ангарного шлюза отделяло освещённое пространство в двадцать метров.
«Если никого  из незваных гостей нет около входа в ангар, то всё остальное - дело  скорости и удачи», – решил он  рискнуть. 
Лейтенант рванул к двери. Но не  успел он сделать и трёх шагов, как в двери ангара появился человек, а за ним ещё один. По инерции, лейтенант пробежал несколько шагов к ним навстречу. Он давил и давил  на курок  направленного  на них автомата. Выстрела не последовало. Сделав полукруг, он понёсся  вглубь, в  неосвещённую часть ангара.
  Двое вошедших  не ожидали появление врага  с оружием. Столкнувшись с ним нос  к носу, растерялись. Несколько секунд заминки, пока растерявшиеся опомнились и дали автоматную очередь, спасли. Ни одна пуля не задела  его.
   Лейтенант бежал мимо нагромождённых друг  на друга ящиков, надеясь в  глубине ангара найти какое-нибудь подходящее укрытие. Он не знал - сколько «их» здесь,  рядом, есть ли  кто-нибудь внутри ангара и что нужно делать в такой ситуации? Просто, убегая от свистящей вдогонку, пролетающей мимо смерти, хотел спрятаться, затаиться, выиграть  время. Сейчас несколько выигранных минут могли спасти жизнь. Может подойти помощь  по приказу  начальника, так и  не дождавшегося доклада от него. Или, вдруг, всё же найдётся  исправный вездеход и дежурный по штабу гарнизона, снарядив экипаж, пошлёт вооружённых людей на склад. Или самим преследователям надоест искать и гоняться  за ним.  Наконец,  если, встретившись нос к носу с врагом, повезёт и опять останешься живым ты сам. Убив один раз в сватке за свою  жизнь, он  готов сделать это снова.
  Лейтенант остановился у штабеля из мешков. Привалившись спиной к мешкам, отстегнул от автомата магазин. В темноте, на ощупь, пальцем, дотронулся до пуле-фиксационной планки магазина. В  неё упиралась поджимная планка подачи, что говорило об отсутствии патронов. Проку от автомата без патронов было мало. Он запихнул  незаряженный автомат между мешками. Те двое пускай думают, что он вооружён не хуже их. Такой факт наверняка  поубавит прыти у преследователей.
5.  Глаза стали привыкать к темноте. Справа  и слева,  уходя вверх в  темноту,  возвышались штабели из мешков и ящиков. Добротно сбитые,  аккуратно уложенные, без  видимых  щелей между  собой,  они тёмными  буграми разделяли  пространство ангара.  Притаившись, лейтенант  думал.  Мысли,  подгоняя  одна другую, лезли в голову, безуспешно старающуюся найти выход: «Можно прятаться, укрывшись  от них  за штабелям. Встать  с одной стороны штабеля, когда тот  подкрадывается с другой», - была самая удачная из них.
И  всё  же  сомнения не  позволяли принять однозначного решения: «А что, если будут  искать вдвоём и пойдут с  противоположных  сторон? С какой стороны тогда прятаться? Можно всё  время  передвигаться, меняя своё местоположение. Тогда звук шагов,  резонируя  от  металлического потолка  ангара, будет, как маяк,  наводить  преследователей».
  Он  прислушался.  Чуть слышный  шорох с  другой  стороны  штабеля, к мешкам  которого он  привалился,  достиг ушей.
«Что  это -  подкрадывающийся враг или мышиная возня»? - подозрительный звук мог означать и то и другое, но Василий остерегался ошибиться. Слишком высока могла быть цена за ошибку.
 Отсчитываемые  ударами учащенно бьющегося  сердца, секунды проходили  одна за другой.  Слабый звук  шороха повторился.  Василий  замер, прислушиваясь – не  приближается ли, не подкрадывается ли к нему враг? Нет, звук шороха раздавался из того  же места, что и первый раз, наталкивая на мысль о подвохе.
 «Наверное, он обнаружил меня и ждёт, когда выйду из своего укрытия, чтобы полоснуть автоматной очередью. А, может быть, второй обходит меня сзади, готовясь выстрелить в спину»?
Он задержал дыхание,  вслушиваясь – не раздаётся ли ещё где-нибудь рядом звук крадущихся шагов.
  Нет, всё было тихо. Если только второй враг уже не подкрался и не ждёт подходящего момента, чтобы напасть.  Василий  осмотрелся. Привыкнувшие к темноте  глаза различали  лишь  неясные  контуры.   
  Покинув своё укрытие из мешков, он сразу окажется на прицеле у одного или другого. Там, где он сейчас стоял, мешки лежали в огромном, уходящем  вверх, в темноту, штабеле.  Вокруг, на добрых пять метров находилось  не занятое ничем пространство.
«Лучше смотреть врагу в лицо, чем подставлять под пулю спину. По крайней мере, он  меня не ждёт в «гости» и поэтому есть шанс», - наконец,  решил Василий.
Он достал из ножен нож. Пригнувшись так, чтобы выпущенная очередь из висящего у врага на поясе автомата прошла выше, сделал несколько осторожных шагов к углу штабеля. Он крался совершенно бесшумно, как кошка – на мягких, упругих лапах. Никто и никогда не учил  его этому, но проснувшийся в нём инстинкт, унаследованный от далёких «первобытных» предков заставлял делать именно  так. В учащённо бьющемся сердце не было страха. Оно готовилось дать в нужный момент импульсы побеждающей, сметающей всё на своём пути, энергии. Рука сжимала нож, ещё хранящий запах крови. Ноздри раздувались, вдыхая воздух, пропитанный непонятными запахами и предчувствуя появление ещё одного – запаха свежей,  горячей человеческой крови.
  Вот он – угол штабеля. За ним может прятаться притаившийся враг. Василий пригнулся ещё ниже, крепче сжал в руке направленный остриём к противнику нож. Настал самый решающий момент, когда он выглянет из-за угла. Кто будет первым, кто нанесёт упреждающий удар?
  Василий замер, сгруппировался,  превратившись в комок нервов,  словно  готовящаяся к прыжку пантера. Медленно, слушая, впитывая всем своим напряжённым до предела телом воцарившуюся вдруг тишину, выглянул из-за угла. 
В темноте ангара его глаза различали лишь контуры, а воображение дорисовывало остальное. Он до боли  напряг глаза, но ничего кроме штабеля не увидел. Лейтенант неслышно подкрался к следующему углу штабеля, но за ним  тоже ничего не было. Значит, взбудораженные событиями нервы подвели, приняв крысиную возню за шорох притаившегося врага. Словно камень свалился  с души и сброшенное, предельное нервное напряжение сразу ослабило в коленях ноги.  Присев на край торчащего из штабеля мешка, он закрыл глаза. В тёмном ангаре глаза были не главными, полезней были уши. Переводя тяжёлое, прерывистое дыхание, словно остановившаяся после тяжёлой работы лошадь, он весь обратился в слух. Звук крадущихся, совсем близко от него  шагов, прервал его кажущуюся расслабленность. Василий прислушался, стараясь определить точнее – с какой стороны появится  враг.
  Справа от него доносились звуки шагов. Он ещё не придумал, что предпринять, как услышал такие же звуки слева. Один из преследователей находился слева от него, другой справа. Но проход к входной  двери оставался открыт, и можно было бы рискнуть.
«Что если их не двое, а больше и они уже поджидают у двери»? - размышлял он.
Выбежав на освещённую площадку перед дверью,  он становился отличной  мишенью под перекрёстным огнём. На этот раз они вряд ли промахнутся. Василий решил не рисковать. Они, наверное, сейчас не видят его. Темнота ангара помогала,  прятала под пеленой мрака, сохраняя  жизнь. Иначе две автоматные  очереди искали бы с ним встречи. При таком, не в пользу его, раскладе: охотничий нож против нескольких автоматов – рассчитывать  на то, что нож защитит,  избавит  от  столь назойливого внимания, было безумием.
  Решение пришло  мгновенно. Мешки, рядом с которыми он  стоял, были сложены в объёмный штабель.  Вершина штабеля терялась где-то высоко, уходя  в темноту и, возможно, упираясь в крышу  ангара.
«Если  между последним рядом мешков и крышей ангара есть зазор в  полметра, я смогу туда  влезть», - подумал  он.
Взявшись руками за торчащий над головой мешок из штабеля, ногой упираясь в нижний мешок, он осторожно  начал подтягиваться  вверх.  Крепко держась за стену из  мешков, упираясь ногами  в них, как в  ступени лестницы, Василий  поднимался  всё выше и  выше. Оставалось не более метра  до последнего ряда, а шаги уже слышались совсем близко. Вдруг, мешок, за который он схватился, стал выезжать из штабеля вот - вот готовый выпасть. Василий, рывком приблизившись  к мешку, подпёр его плечом.
   Как высоко он забрался, не заметят ли его преследователи? Из-за темноты этого не было видно. Именно темнота сейчас могла спасти его. Лезть выше сейчас было опасно -  преследователи подошли совсем рядом к тому месту, где только  что стоял он. Отпускать  выехавший из  штабеля мешок тоже нельзя. Он мог рухнуть вниз, выдав местоположение  беглеца.
  Двое преследователей встретившись, остановились прямо  под ним.  Напряженное ожидание событий, отнимало последние силы. Василий считал секунды, ожидая уготованную судьбой развязку. Люди,  остановившиеся под ним,  обменялись несколькими фразами. Ему показалось, что говорили по-английски. Они  постояли не больше минуты,  стараясь услышать  выдающие беглеца звуки.  Эта минута показалась Василию вечностью. Наконец, они разошлись в разные стороны, растворившись в темноте. Выждав, когда звук шагов стал не слышен, Василий надавил  на вывалившийся из штабеля мешок. Мешок немного подался, но, всё же, добрая половина  оставалась  торчать. Лезть глубже он никак не хотел. Василий отстранил плечо. Мешок держался, не  падал. Но не было  никакой гарантии, что тот вдруг неожиданно не выпадет. Василий ещё раз надавил плечом на неподдающийся мешок.  От таких  упражнений  и висения на отвесной стене из  мешков онемели руки  и ноги.
«Чёрт с ним, будь, что будет», - решил  Василий, залезая на штабель.
От последнего ряда мешков до потолка было не более метра и  при необходимости он смог бы не только лежать, но и стоять, согнувшись пополам. Площадь ангара была довольно большая. Искать человека среди штабелей мешков, тюков и ящиков можно довольно долго. Это  давало  надежду и шанс выжить.
  Василий лёг на мешки. Превратившись в слух, в каждом шорохе старался распознать шаги крадущихся врагов.
«Сколько их здесь? Зачем они пришли? Кто они»? – на эти вопросы у него пока не было ответа.
 Скоро он  услышал шаги нескольких человек, идущих где-то рядом. Сверху, с  мешков, если встать, упёршись спиной в крышу, ему было видно верхнюю часть освещённой, ведущей в ангар двери. Через некоторое  время трое вооруженных автоматами людей подошли к двери. Каждый из них тащил ящик. Исчезнув за дверью,  вскоре появились снова, прошествовав вглубь ангара. Они периодически подходили с поклажей к двери, вытаскивая на улицу большие и маленькие ящики. Василий наблюдал за происходящим, пытаясь понять смысл того, что делали незваные  гости. Наверное, когда он  вошёл в ангар, уничтожившие охрану гости  вышли, чтобы позвать, остальных. Сейчас, эти остальные вытаскивали из ангара ящики с продовольствием, упакованные в мешки плавсредства и, может быть, что-то ещё в мешках и  ящиках. Василий помнил предупреждение командира о возможном появлении незваных гостей, но никак не мог предположить, что всё будет именно так.
6.  Что же произошло на самом деле с иностранной подлодкой? Так ли она хотела получить помощь?
  Судя по происходящим в ангаре событиям, сигнал SOS был передан в обход приказанию командира подлодки и инструкциям. Возможно, по каким-то причинам:  радиоактивной утечке, пожару, один из отсеков, согласно инструкции, задраили. Пройти в отсек подлодки, где хранились продовольствие, плавсредства экипаж не мог. Люди  лишились самого необходимого, что на время ремонта лодки ставило сохранение самой  жизни под большой вопрос.
   Расположение складов предполагаемого противника, структура  его тыловой дислокации наверняка давно была известна двум противодействующим сторонам. В данной ситуации этот визит  на склад не являлся случайным. Что же до уничтожения  охраны склада, то в настоящий момент, для хозяйничавших незваных гостей, не  было убитых ими людей. Был лишь уничтоженный противник и приказ: выполнить боевую задачу – неведомое для противника дежурство  в заданном районе. Приказ нужно выполнить любой ценой – даже ценой собственной жизни, жизни других людей. Согласно инструкции, нельзя  выдавать своего присутствия, местоположения  под толщей льда.
  Тот, кто подал  сигнал SOS, может  быть, заплатил жизнью за свою минутную слабость. В  условиях, когда экипаж предоставлен сам себе, цена за собственную жизнь, приравненная к успеху выполнения боевой задачи, меряется чужими отнятыми жизнями.    Змеёй затаившаяся в душах ненависть, умело привитая наставниками - командирами, заставляла сейчас делать это. Долг солдата перед пославшей к дьяволу в  пасть родиной оправдывал любые действия.
 7. Прошло около пяти минут, как Василий забрался на штабель из мешков. Он  понимал, что если будет сидеть на одном месте, всё равно, рано или поздно его найдут. Бегать  же по ангару, прячась по углам от пуль врагов, было бы недостойно русского офицера и мужчины. Вступать в смертельную схватку с чужаками, имея в руках лишь нож – равносильно самоубийству. Если его убьют, кто тогда расскажет о происходящем здесь, кто предупредит своих об опасности? Он должен выбраться из этого проклятого ангара, должен добраться до караулки, направив в цель карающую руку возмездия, рассказав всё отправляющимся на выручку бойцам.
  Василий ближе подполз к краю штабеля. Глаза привыкли к темноте  и в глубине скрытых мраком объёмов ангара, он различал перемещающиеся тени. Шаги приближались к штабелю откуда-то справа. Очевидно, один из его преследователей вернулся обратно, чтобы убедиться, проверив ещё раз. Василий непроизвольно подался назад, пряча голову от направленного вверх дула автомата  и хищного взгляда человека, смотрящего на всё через щель прицела. Когда тот  приблизился к штабелю вплотную,  возможно,  чтобы прислониться к нему, осмотреться и  отдохнуть, мешок, который наполовину свесился из штабеля, упал. Он  упал совсем рядом  от человека с  автоматом и звук шлепка о бетонный пол,  срезонированый  металлическим  потолком  ангара, прозвучал, словно взрыв бомбы. Человек от  неожиданности отпрыгнул в сторону и через мгновение  дал очередь по верхнему  ряду мешков. Пули со  свистом  пролетали мимо Василия и,  срикошетив о крышу,  свинцовым дождём падали вниз.  Василий, не шевелясь,  ничком лежал  на мешках, укрываясь от пуль, ищущих  с ним встречи. Человек с  автоматом  передёрнул затвор и дал  ещё  очередь. Правую ногу  обожгло,  тёплое  и липкое потекло по штанине. Василий  схватил рукой за пораненное пулей место, резко дернувшись  в сторону.  Через мгновение  почувствовал,  что  часть штабеля, на которой  он лежал, словно потерявшая равновесие лестница, огромным, тяжёлым маятником падает вниз. Василий двумя руками  вцепился  в мешки,  будто это могло  удержать равновесие,  предотвратив  падение.
  Тот внизу,  с автоматом,  не сразу заметил падающую на него массу.  В последний момент он пытался отпрыгнуть, но падающая, налитая тоннами веса  масса,  накрыла, придавив,  с  хрустом  ломая  кости.
   Василий в последний момент  отпустил мешок,  сгруппировался. Он несколько  раз крутнулся  через бок,  гася инерцию падения.  Василий  вскочил на ноги, в запале не чувствуя, что ушиб плечо и растянул мышцы руки. Он стоял у рассыпавшихся из штабеля мешков,  не зная, в какую сторону бежать, чтобы не напороться на чужих. Казалось,  шаги  врагов слышались со всех сторон, но явственней  всего  слышался  топот бегущих из глубины  ангара.
   Василий  сорвался с  места и,  огибая ящики,  петляя  как заяц,  понёсся к выходу.  Когда из  темноты ангара, он выскочил на  освещённое перед входной дверью место, никого из  чужаков не было  видно. Не успев  пробежать и половину пути, увидел, как в проёме двери показались двое чужаков. Василий, резко повернув в правую сторону, помчался к границе света, чтобы  нырнуть в спасительную темноту.  Ему оставалось не более пяти шагов до прохода между рядов из ящиков, как прямо перед ним вырос ещё  один чужак. Он  выбежал на звук шагов и,  столкнувшись нос к носу с  беглецом, оторопел от неожиданности. Несколько шагов отделяло их  друг от друга, несколько мгновений  решали кому жить, а кому  умереть.
  Эти несколько  мгновений давали Василию шанс. Он не мог уже остановиться  и со  всего маха налетел на чужака, толкнув его, уронив на пол, понёсся вглубь ангара.  Преследователи  бросились за ним вдогонку.
8. В той части ангара,  куда бежал  Василий, складировались  только ящики.  Огромные,  с резервной  амуницией, маленькие с  боекомплектами, с банками консервированных продуктов, они стояли по отдельности и штабелями, почти вплотную друг к другу. Ни одной  щели, ни одного укрытия,  где  можно было бы спрятаться от преследователей, не было здесь.
  Василий остановился, решив, что  нужно спрятаться в каком-нибудь ящике. Он подошёл к большому ящику и сильно дёрнул за крышку, чуть не обломав ногти.
«Вот чёрт!  Прибита», – определил он.
Крышки ещё двух подходящих по размерам ящиков тоже оказались прибитыми.
 Шаги преследователей приближались. Теперь уже не топот бегущих ног, а крадущиеся  «по-кошачьи»  шаги раздавались совсем рядом. Враг подкрадывался, намереваясь напасть и убить. Но враг опасался,  боясь  его, безоружного, затравленного, раненого.
   Один против всех; нож  и  желание жить, против автоматов и алчущей, безжалостной  смерти. Темнота в ангаре, его молодое  сильное тело и охотничий нож  были его союзниками. Ненависть, почти  животное, как у затравленного волка, чувство пространства и  притаившейся, крадущейся  смерти, наполняли душу, наливали  тело упругой, жизненной силой.
  Василий метнулся к крайнему штабелю ящиков. Где-то здесь  должен быть приямок для стока оттаявшего весной  конденсата. Он ногой  щупал бетон, выискивая этот приямок. Вот  он  начинается под самым штабелем.  Если влезть в него, то появится шанс уцелеть.
   Сложенные в штабель ящики стояли на деревянном  поддоне. Между бетонным полом и поддоном был небольшой,  в двадцать  сантиметров зазор. Приямок, хоть и находился  под штабелем, немного выступал за край поддона,  образуя в этом месте щель достаточной ширины и глубины.
Василий лёг на живот и протиснулся в щель. Приямок был небольшой. Ему едва хватило места, чтобы сжавшись  в комочек  разместить тело.
    Преследователи, обойдя  и  прощупав все закоулки, заглянув за каждый ящик, пошли дальше. Василий прислушался, шаги  замерли где-то вдали.
«Я тут словно зверь  в капкане. Нужно выбираться из этой норы, да быстрей бежать из ангара».  Зажатый со  всех сторон  он не мог развернуться головой к щели.
«Придётся  ногами вперёд  лезть. Как бы не застрять тут».
Извиваясь ужом,  Василий полез  наружу ногами вперёд.  Щель  была так  мала, что куртка задралась и как клин застопорила продвижение. Он не мог сдвинуться  ни вперёд, ни назад.
«Сам накаркал, чёрт бы подрал эту куртку! Скинуть её надо, иначе не вылезти».
Василий предпринимал отчаянные попытки вырваться из  предательски  пленившей  норы. Задравшаяся  куртка заклинила тело, придавив  к полу молнию на  куртке. Рука  никак не хотела  пролазить  к молнии  и  расстегнуть. Сочащаяся из ран кровь кружила  голову и непосильное напряжение мышц не  приводило к желаемому результату. Василий до хруста в суставах упёрся руками в холодный бетонный пол. Тело на несколько сантиметров продвинулось к выходу. Разрывая кожу на спине, больно вонзился в тело плохо загнутый на поддоне гвоздь. Василий понял, что  окончательно застрял.
 Перспектива предстать перед лицом смерти в виде зажатого крышкой, готового к процедуре отправки к дьяволу в  пекло, курёнка, сначала испугала. Состояние отчаяния, страха в первые мгновения, перешло в ненависть к ищущим  его убийцам. 
Желание жить, прокатилось волной живительной силы по всему телу. Кровь, ещё  оставшаяся  в нём, прилила  к  голове,  рукам, к каждой клеточке тела. Волна энергии, собранной  из всей до  последней капли силы, подняла тяжёлый, нагруженный ящиками поддон. Гвоздь,  словно вонзённый  врагом кинжал рвал кожу. Сейчас он не слышал ничего, не чувствовал боли. Огромное, нечеловеческое напряжение  покрыло все  ощущения пеленой бесчувственности,  забирая последние,  заключённые в плоти силы. Вырвавшись из давящего сверху тонами пресса, он замер, потеряв силы, лежал на полу рядом с поддоном. Он ни о чём не думал, ничего не слышал,  просто лежал, закрыв глаза,  набираясь сил.
9. Дуло автомата упёрлось ему в спину, сразу  возвратив сознание в реальный,  враждебный мир. Пока он, не слыша ничего  вокруг, освобождался от  сдавливающего плена, тот, который преследовал, стрелял в него, незаметно  подкрался и наблюдал за попытками освободиться. Чужак с автоматом не  хотел сейчас убивать его, иначе давно нажал бы на курок. Видно, Василий нужен был им живым, чтобы допросить, получить нужную информацию и  лишь потом выпустить в него умерщвляющий заряд свинца. Подошли ещё двое. Они  обшарили одежду Василия,  ища оружие. Перепрятанный им  в голенище правого унта нож не нашли. Пинками подняли на ноги. Видя, что он  едва  держится на ногах, руки связывать не стали, повели  по направлению  к выходу из  ангара на освещённое место. Двое конвоиров шли впереди, осторожно, чтобы не споткнуться пробираясь  между ящиков. Василий,  подталкиваемый  дулом автомата в спину третьим, шёл за  ними. Жизнь  его заканчивалась, уменьшаясь пропорционально оставшемуся, отмеряемому шагами расстоянию до освещённого пространства ангара. Там его выпотрошат, добудут нужную информацию,  а потом  застрелят.
  Один израненный, измученный человек против трёх вооружённых,  здоровых и сильных – судьба сейчас сыграла не на его стороне. Так вот запросто попавшись в капкан, подчинившись чужой  враждебной силе, Василий только сейчас почувствовал,  как сильно устал  и как жизнь, потихоньку,  вместе с каплями вытекающей  из  ран крови, покидает  тело. Он  уже не испытывал никаких чувств к своим палачам – ни ненависти, ни неприязни. Тяжесть безнадёжности, предрешонности своей судьбы  давила  многопудовым грузом  на плечи, отравляя душу,  парализуя волю, делая непослушным, словно  неживым,  тело.
  Не дойдя совсем немного до освещённого пространства, конвоир,  шедший  впереди  Василия, споткнулся и  упал  на  четвереньки. Наткнувшись на  него,  Василий, не удержав равновесие, упал на четвереньки чуть левее конвоира. Замыкающий  шествие  третий  конвоир,  почувствовав, что спина, в  которую упирал дуло  автомата, внезапно исчезла, дёрнулся вперёд. Не разобрав, кто  свой, кто чужой, он навалился сверху на поднимающегося с четверенек  второго.
  Кожей,  открывшимся в подсознание внутренним зрением, Василий почувствовал  - путь назад,  по которому  они только что шли, свободен. Словно сжатой пружиной  подбросило его с  пола. В несколько прыжков он отделился от этой «кучи-малы», оставив её  сзади  в тёмном проходе. Ноги сами несли вперёд, подальше от  заряженных смертью автоматов, от готовых убить  людей. Василию  казалось,  что он не бежал, а летел в тёмном, зловещем  пространстве. Он добежал до того места, где только что был  пойман,  метнулся в одну сторону, в другую. Штабели ящиков стояли слишком плотно. Расстояние между ними было  слишком мало, чтобы пролезть взрослому, одетому в меховые одежды человеку. Василий развернулся  и побежал обратно, навстречу преследователям. Когда нёсся от своих конвоиров,  стараясь подальше убежать, забиться в потайную, безопасную щель, почувствовал, что справа есть ещё  проход.  Сейчас он надеялся добежать до него раньше преследователей. Каждый шаг, каждое мгновение  отдавалось  в голове ударами лихорадочно  бьющегося  сердца. Он нёсся,  летел с максимально возможной для израненного  тела скоростью. Ему  же самому казалось теперь, что тело, преодолевая вязкую, тягучую массу, еле перемещается, сдерживаемое и  поддерживаемое этой массой,  парит над цементным  полом. Как долго длятся мгновения, как  медленно сокращается расстояние, отделяющее от спасительного поворота. Глухой звук его шагов резонансом, эхом  звенел в мозгу, заглушая всё остальное, гася, погружая  другие мысли в пелену доминирующего звукового фона. Вот он – спасительный проход. Василий резко завернул влево  и побежал между рядами штабелей из ящиков. Через пятьдесят шагов проход закончился тупиком. Не было не одной широкой  щели, ни одного подходящего укрытия и ни одного шанса. С отчаяния Василий  пнул стену  и, попав в стягивающий  секцию  анкерный болт,  больно ушиб ногу.
«На стыке их должно  быть много – целый ряд  анкерных болтов, до самого потолка. А сверху над каждым стыком проходит стягивающая балка. Вот он, мой единственный шанс», - спасительная мысль молнией мелькнула в разгорячённом мозгу.
Он, как взбирающийся на дерево медведь, одновременно перехватывая двумя руками, чередуя с упорами ног, в  одно мгновение влез на балку. Шум шагов троих бегущих людей слышался из того прохода, откуда он только что убрался. Раздалась автоматная очередь. Очевидно, преследователи, больше не желая  тратить на  него время, на  всякий случай дали очередь по всем подозрительным щелям.
«Сейчас они  вернутся  и войдут  в  этот  проход», – подумал Василий.
Шаги  приближались.  Вот они уже прямо под ним. Преследователи дошли до  тупика  и  опять сделали  «зачистку»,  дав  очередь по всем щелям и карманам. Они уже повернули обратно, когда забытый при монтаже, лежащий на стяжной балке болт, задетый Василием, с грохотом упал на крышку ящика верхнего ряда штабеля. Сразу три автоматные очереди, три струи свинцового дождя,  загрохотали по металлической крыше и балке. Потеряв равновесие, Василий перевернулся. Очутившись снизу балки, цепляясь ногами и руками,  он продолжал висеть. Пуля,  пробив предплечье левой руки, обожгла,  отцепив  руки от  балки. Василий свалился на верхний ряд  штабеля из ящиков,  больно  ударившись спиной. Высота от верхнего ряда  ящиков до стяжной балки  была невелика, к  тому же, меховые одежды смягчили удар. Это спасло его кости  от  переломов. Василий  повернулся на живот  и  пополз к дальнему от  преследователей  краю штабеля. Он услышал звук двух ударивших в пустоту патронников автоматных бойков.
«Возможно, у меня есть время, пока преследователи поставят новый магазин, взамен опустевшего, и передёрнут затвор», - подумал он, ещё не  зная, что сделает в следующий момент. 
Он встал на ноги  и, разбежавшись, перепрыгнул на соседний  штабель. Пули, не причиняя вреда, просвистели у него над головой. Это третий преследователь попрощался с  ним. Василий несколько раз подряд перепрыгивал на всё новые штабели из ящиков, удаляясь от преследователей.
 С того штабеля, на который он перепрыгнул и стоял сейчас, были видны освещённый участок  ангара и верхняя половина входной двери. Полную панораму закрывал последний в этом ряду  штабель. Василий напряг глаза, сосредоточившись на  входной двери ангара и спине склонившегося чужака. Василий понимал, что  единственный, хотя и  с малой надеждой на успех, шанс выжить – прорваться из ангара наружу.
  Сзади его преследовали трое, впереди преграждал путь один. А сколько их здесь ещё? У каждого из них автомат,  у него только  нож и желание жить.  «Шансов на успех  мало,  но лучше умереть, сражаясь,  повернувшись  лицом к врагу, чем, убегая,  получить пулю в спину», – решил лейтенант.
  Василий перемахнул на другой штабель ящиков и  спрыгнул вниз. Шум затянувшейся  погони, очевидно, не очень беспокоил человека, охранявшего входную  дверь. Контролируемый им освещённый участок просматривался на пару десятков метров. У него был автомат с полным патронами магазином и ещё несколько запасных магазинов. Нагнувшись, человек спокойно ковырялся в своём подбитом мехом  ботинке.   Два десятка метров отделяли одного от другого, несколько секунд осталось  одному из них  до встречи со смертью.
Василий спрыгнул со штабеля и побежал. Он держал  нож в правой руке и сейчас, каждый шаг, каждая секунда, сближающая с противником, увеличивала шансы одного и уменьшала шансы другого.
   Часовой поднял голову и, ещё полностью не распрямившись, дал очередь. Василий почувствовал толчок  и  боль в левом плече. Одна  пуля всё же нашла свою цель. Часовой дал очередь не целясь, из неудобной позы, иначе Василий лишь одним простреленным  плечом не отделался бы. Стрелявший полостью выпрямился и передернул  затвор. Василий, сам того не ожидая, не думая об этом, метнул нож. Расстояние до противника в момент броска составляло не более десяти шагов и для не бросавшего никогда, не имеющего таких навыков Василия, бросок был актом отчаяния, стремлением  переломить ситуацию.
  Человек с автоматом, приняв в горло нож, стал сползать по стене. Его  немеющие, холодеющие руки  продолжали сжимать автомат, палец давил на курок и пули, свистя над головой приближающегося Василия, больше не смогли найти цель. В четыре прыжка он долетел до двери. Схватив за рукоять нож, выдернул лезвие из горла умирающего  человека. Чужая кровь была на ноже, на его руках  и, фонтанчиком брызнув из раны, испачкала куртку. Всего этого он не заметил. Перескочив через севшее поперёк проёма входной двери тело, миновав шлюз,  вторую дверь, он выскочил на улицу.
 10.  Штормовой ветер, несущий параллельно земле снег, беснующейся, дьявольской джигой встретил Василия. Теперь его шанс уцелеть возрастал. На улице можно затеряться: растворившись в сплошной пелене летящего снега, уйти от преследователей.    Ориентируясь по столбам воздушной линии связи, он удалялся от ангара. Василий не шёл, а плыл, по колено проваливаясь в рыхлый снег. Глубокая борозда  предательски тянулась за ним от самых дверей. Даже плотный,  летящий стеной снеговой шквал не успевал достаточно быстро заметать оставленные беглецом следы.     Двух минут под шквальным  ветром и  бьющим в лицо снегом хватило, чтобы отнять последние силы. Окончательно обессилев, он упал на четвереньки. Он понял, что не  дойдёт, не хватит сил, разгребая  телом  снег, плыть, погрузившись в ледяное  снеговое  море. Кто-то внутри него подленько тому поддакнул, посоветовав: «Отдохни подольше. Нечего тебе рвать организм. Авось враги не догонят».
«Что это я раскис как баба? Мы ещё посмотрим кто кого», - отгоняя пораженческие мысли, подбадривал он себя.
Василий стоял, задыхаясь от непосильной нагрузки для измученного, истекающего кровью человека. Не больше двадцати секунд он позволил  себе отдохнуть.
«Вперёд,  только вперёд», – говорил он себе. – «Нужно предупредить людей в  караулке, чтобы не постигла их печальная, бесславная  участь застигнутой врасплох дичи. Нужно предупредить командира, чтобы  поднять гарнизон по тревоге. Нужно, чтобы  выслали мне замену и сменили замерзающих, стоящих подряд уже вторую вахту часовых».
  Сейчас, думать о  всяком  таком не было смысла. Но мысли, прокручиваясь, как заевшая пластинка, отвлекали, отгоняя страх. Василий разгребал руками снег, стараясь облегчить нагрузку для уставших, трясущихся в ослабших коленях, ног. Ему казалось, что перемещение в колючем снеговом  море происходит с огромной, почти как при беге, скоростью. На самом деле он медленно, с  трудом переставлял ноги, понемногу перемещая вперёд слабеющее, теряющее кровь тело. По всей  видимости, преследователи не  гнались за ним. Иначе они, преодолев пройденную им сотню метров, уже отняли бы оставшуюся в израненном теле половину жизни. Очевидно, решив не тратить больше на него время, не  рисковать своими жизнями, посчитали, что полученные раны и снежная буря сделает всё за них.
  Разгребая снег, Василий задел за деревянную стойку плаката. Всем весом навалившись  на стойку, сломал её.  «Стой! Запретная зона»,  - было  написано большими буквами  на метровом фанерном листе.
«Очень  кстати подвернулся  мне  этот плакат», – думал  Василий, отламывая фанерный лист  от деревянной стойки.
Положив его под ногу,  придавил. Сложив пополам, разломал на две половины.
«Теперь можно идти по поверхности снега не проваливаясь, как на снегоступах», - подумал он.
Плюхнувшись животом на нетронутый ещё покров снега, вытащил ноги из протоптанной борозды и переместил их в сторону. Потом, подсунув под  каждое колено по фанерке, встал на четвереньки.
  Василий шёл на четвереньках, руками  перемещая фанерки, заботясь, чтобы центр их находился под передвинутым коленом. 
«Видели  бы меня сейчас сослуживцы. Вот  посмеялись бы.  А командир точно похвалил бы. Сказал, что хоть и хлопотно, зато  выигрыш  в скорости бесспорен и сил тратится меньше. Ребята наверняка после этого Маресьевым прозвали бы», - подумал он и ухмыльнулся.
Вдоль  линии связи, от столба к столбу, от догоняющей,  вьющейся над ним  смерти, к теплу, помощи,  спасению, шагал  и шагал он на четвереньках, словно  безногий инвалид, перемещая  руками  фанерки, переставлял колени.
  Как долог путь, как медленно  отсчитываемое  ударами с перебоями бьющегося  сердца  тянется время. Как быстро, с каждой  вытекающей из  переохлаждённого, полуживого тела, каплей крови, уходит жизнь.
  Сколько шагов он сможет ещё сделать? Сколько  ударов осталось сделать сердцу до последней, уносящей в небытие остановки?  Сколько ещё капель  крови сможет потерять тело,  не потеряв при этом жизнь?
  Василий старался не думать об этом. Он просто шёл, полз на своих  фанерках.  Всё было, как  в полусне:  глаза застилал туман,  и мозг  из последних сил  боролся  с  холодом беспамятства, подталкивающим к  краю  пропасти,  имя  которому – смерть. Только открывшееся внутреннее  зрение, это первобытное,  животное  чутьё, позволяло не сбиться  с нужного направления. Он полз  от  столба к столбу, определяя каждый следующей  столб, когда упирался в него головой.  Обходил  его и продолжал перемещаться дальше. Василий не мог позволить себе  остановиться и отдохнуть. Время работало сейчас не на него, каждой прошедшей секундой приближая  момент беспамятства, уменьшая расстояние  до,  возможно, преследующих врагов. Иногда,  пелена полубеспамятства всё же закрывала  от него хрустящий под коленями  снег,  заглушала, скрадывала  боль от летящего,  бьющего в лицо  снегового шквала, от ноющих, тянущих,  кровоточащих ран. Но  в эти мгновения он,  как  запрограммированный на действие  «Зомби»,  продолжал  двигаться вперёд.
 11. Василий  упёрся  головой  в стену  рубленной, наполовину занесённой избушки караульного помещения. «Где  же дверь, где же  эта чёртова дверь»? - шаря  руками по стене, думал он.
Не найдя дверь, он прополз вдоль стены  и завернул за угол.  Вот она, занесёна  снегом  до самого звонка.
«Хорошо, что она  открывается внутрь», – подумал он, представив «прелести» отрывания двери наружу.
Он  нажал на  звонок,  потом ещё и ещё раз. Никто ему  не открыл. Он  звонил, не  отрывая пальца от звонка, и результат был  тот  же.
«Спят они там что ли? Может быть, звонок не работает или оборвало провода  линии электропередач? Тогда автономное  питание  от аккумуляторов  должно  работать. Неужели  преследователи опередили меня и уже побывали здесь,  погрузив всех караульных в вечный  сон. Может быть, они и сейчас в  караулке, ждут меня»? -  мысли вихрем  пронеслись в пьяной от усталости голове.
Василий  потрогал  нож, убранный в подвязанные к поясу ножны. Убедившись,  что нож на месте,  решил войти. Другого варианта  всё равно  не  представлялось  - израненному, потерявшему  часть крови  и сил  ему не  дойти  ни до офицерских бараков,  ни до штаба гарнизона. Конечно, сил осталось  очень мало для смертельного боя с противником,  но он постарается подороже  продать свою жизнь.
  «Когда я выходил из караулки, то дверь  закрыл только ручкой на защёлку. Если там, внутри «гости», внутренний запор, скорее всего, открыт».
Василий открыл в снегу ручку двери и нажал на неё. Ручка подалась и дверь открылась. С клубами холодного воздуха он ввалился внутрь. От  удара об пол Василий потерял сознание.
Василий открыл глаза и прислушался. Ничто не нарушало тишины караульного помещения. Сколько секунд, минут, а может быть, часов прошло, пока валялся у двери без сознания? На этот вопрос ответа у него не было. Входная дверь всё ещё оставалась приоткрыта. Порывы холодного ветра выдували запасённое печкой тепло, засыпая снегом пол.
«Почему никто не выходит закрыть дверь? Может быть…», – о том, что могло произойти в караулке за время его отсутствия, Василий додумывать не стал. Проще и надёжнее было узнать всё прямо сейчас самому. 
Сил, чтобы встать на ноги, не было и Василий пополз. Он прополз маленький коридорчик, соединяющий  входную дверь  и две комнатки. Добравшись до дверей комнаты, где отдыхали сменившиеся  с  поста солдаты, толкнул её. Один солдат лежал на матрасе на полу. Двое  лежали на топчанах, и ещё один  сидел, положив голову на руки, опёршись грудью о стол.  Медленно, с перебоями бьющееся  сердце,  чуть не остановилось от  вида столь ужасной картины.
«Неужели эти тоже мертвы?  Значит, я опоздал, не  успел предупредить», - подстать увиденному, пришла в голову мысль, больно кольнув сердце.
Раздавшийся богатырский храп  развеял  сомнения – сменившиеся с поста караульные просто спали. Василий, собрав последние силы, что было мочи  крикнул:
- Караул в ружьё!
 Но никто из спящих даже не  пошевелился. Ему казалось, что от крика, от  его громкого приказа должны звенеть  оконные стёкла  и даже мёртвый сможет  пробудиться. На самом деле  его губы чуть слышно шептали  и громкий крик  был лишь желаемым, преподнесённым  воображением,  действием. Шум бури за окнами был значительно  сильнее  шёпота, и  никто  из спящих его не услышал.
  Холод, проникший с улицы через  открытые  двери, пробудил сидящего за столом. Встав из-за стола, чтобы закрыть дверь, он увидел лежащего на полу окровавленного лейтенанта.  Солдатик разбудил всех остальных. Они перетащили обессиленное тело  лейтенанта на топчан, уложили, приготовили горячий чай. Василий сделал несколько глотков из поднесённой заботливым солдатиком кружки и опустил голову на подушку. Сил оставалось мало, и Василий думал с чего лучше начать: со звонка командиру гарнизона  или указанию  солдатам?  Сон непреодолимой  тяжестью наливал веки, возвращая в  давно прошедшие времена. 
«Мама,  заботливо склонившись, холодной  рукой  трогала лоб заболевшего  сына. - Доктора надо вызвать,  – говорила она кому-то. Растягивая пересохшие губы, Василий улыбался, ведь сейчас  он был дома со своей  мамой».
Кто-то тряс его за  плечо, отгоняя видение.  С неохотой  открыв глаза, он попробовал приподняться, но не смог. 
«Где  я,  что им от меня нужно»? - продолжая думать о доме, о матери, удивился Василий.
Пошевелив пальцами руки, позвал солдата. Тот склонился над ним, приготовясь слушать.
- Товарищ лейтенант, говорите, - голос солдата возвратил в действительность.
- Передай командиру гарнизона… Караульные на складе убиты, склад грабится. Похоже, грабят люди  с терпящей бедствие подводной лодки. Их не меньше десяти, трое из  них  убиты.  Пусть вышлют мне замену и усилят посты караула.
Устав говорить, Василий  закрыл глаза и замолчал. Отдохнув минуту, продолжил снова. 
- Здесь  будьте начеку. После того, как дозвонитесь  в  часть,  смените на посту  двоих  караульных.  Через час, как караульные отогреются,  смените ещё двоих.  Пока  не прибудет мне замена,  разводящим будет  сержант. Всё.  Действуйте.
Василий закрыл глаза и замер, набираясь сил.  «Наверное, командир был бы мною  доволен», – подумал  он.  Сержант принялся накручивать ручку  полевого телефона. Два других бойца стащили с лейтенанта куртку,  унты и  другие части одежды, мешающие перевязывать раны.    Неумелыми,  непривычными  к таким  действиям  руками, перевязали.  Потом,  опять надели на него меховые одежды. Хотя печка и топилась несколько раз в  сутки, холодный ветер выдувал тепло,  не позволяя  температуре воздуха подняться  больше плюсовой, пятнадцати градусной отметки.
  Через  час  к караульному помещению подъехала собачья упряжка,  а  за ней  подошло  с  десяток, одетых в меховые  одежды,  на снегоступах, вооружённых солдат,  под  командованием  двух офицеров  роты охраны. Василия  вынесли  из дома, положили на нарты  и  повезли  в часть.
   Две недели,  пока не улеглась  пурга,  находился он в  гарнизонной  санчасти.  Несколько раз ему переливали кровь, добровольно вызвавшихся  помочь  доноров. Все это время он находился в полузабытьи, лишь  изредка приходя в полное сознание. Молодой организм, несмотря на  огромную для оставшегося  жить человека, потерю  крови  и  переохлаждение, выздоравливал, радуя тем медперсонал  и  навещавших  Василия однополчан. Так же, этот факт радовал  майора-замполита, который, согласно служебной инструкции, проводил дознание. Майор дотошно выспрашивал все обстоятельства  дела и ответы Василия записывал  в блокнот.
В данных обстоятельствах и  при здравом уме,  предположить,  что  Василий находился  в  сговоре с «чужаками», было крайне трудно, даже при очень  богатом воображении. Однако, майор  отрабатывал  и эту версию. Оставшаяся со Сталинских времён  привычка, искать врагов среди своих,  была  очень сильна в старых  армейских структурах  и следственных подразделениях.
   Через  две недели Василия отправили на «материк» в госпиталь. Там он провёл целых два месяца. Его частенько навещал  следователь военной прокуратуры,  продолжая начатое майором дело. Наверное, не один том был уже написан, но дело  тянулось и тянулось, предполагая занять ещё долгие  месяцы. После госпиталя Василий ещё месяц болтался в городе,  в котором находилась ведущая его «дело» и не отпускавшая в часть военная прокуратура. Только через  месяц, очевидно, решив, больше не задерживать служивого, прокуратура дала предписание вернуться в воинскую часть.
   Военный люд знал цену мужскому поступку. В воинской части  Василия считали героем. Правда, сам такого о себе не думал. Через два месяца после возвращения в часть, на построении вызвали перед строем. Зачитав приказ о награждении, прицепили на грудь медаль «За отвагу».
  Офицеры, которые  в известный  день,  вместе с вооружёнными солдатами добрались до склада,  рассказывали подробности. Никаких «чужих»  на складе не обнаружили,  ни живых,  ни  мёртвых. Очевидно,  живые  унесли мёртвых,  чтобы не  оставлять  улик - повода для обвинения стране,  пославшей  сюда  своих людей. Ящиков с  продуктами и плавсредств  унесли немного. Только беспорядок, стреляные гильзы, да трое убитых караульных указывали на «лихие»  события. Ничего про вражескую подлодку слышно не было. Сигнал  SOS  ни в тот день,  ни позже больше никто не посылал.
    Помогли чужие смерти спастись этим незваным  гостям  - спасти свою жизнь,  спасти подлодку,  никто не знал. Если бы не три холмика новых  могил  на гарнизонном кладбище, всё это было бы легко  забыть, как привидевшийся кошмарный сон.
    Пережитые события  перевернули всю жизнь Василия, научив убивать и ненавидеть. Врагами или нет были те, которых убил, защищая свою жизнь,  чувствовать себя убийцей  всё равно  никогда не перестанет.  С этим ему предстояло жить.   Спасший жизнь нож, которым вырезал из дерева фигурки,  больше никогда не держала его рука. Василию казалось, что на лезвие ножа всё ещё остались следы человеческой крови.  Вид ножа вызывал воспоминания, о  которых  он хотел забыть.
 Судьба  заставила примерить непримиримое  и сравнить несопоставимое: жизнь против  смерти, нож против автоматов,  желание жить против жажды уничтожения, убийства.  Цена жизни  одного измерялась  смертями других. И  в  этой жизненной коллизии всё равно  победила смерть, отобрав жизни у шести человек. Всё равно победила ненависть, неся убийцам проклятия близких – тех, убиенных.  Страх и ненависть останутся  в сердцах живых до самой их последней минуты жизни. Никогда они не простят  и не забудут. Таков итог прошедших лихих событий, кровавым следом отметивших путь по сердцам  и памяти оставшихся в живых. Такова плата за жизнь,  мир,  который находится  между двух войн  - прошедшей и будущей, позволяющей маленькой кучке жадных до денег и власти «гомосапиенсов» обогащаться на чужой человеческой крови.

 
                Три друга
    Действие первое:  Соседи
  Авиационный полк пополнился несколькими прапорщиками. Служили они до этого назначения в разных полках и друг друга не знали. Каждый из них, как приехал в полк сразу к командиру полка направился доложить о прибытии. А тот в свою очередь переправил вновь прибывшего служивого в кабинет замполита. По времени получилось так, что прапорщики подошли к кабинету начальника один за другим, и ему не составило труда дальше препроводить их группой.
- Я к тебе трёх прапорщиков направил. Организуй их размещение в общежитие. А в какое из подразделений их причислить решим на совещание, – позвонив по телефону, приказал командир полка своему заместителю по политической части.
Три прапорщика, зайдя к командиру в разное время, оказались вместе у дверей кабинета замполита. Они сидели  в коридоре на стульях молча и ждали своей очереди, надеясь, что столь высокий чин сам призовёт их на ковёр. По всему было видно, воспоминание о встречах с замполитом на прошлой службе не оставило сколько-нибудь приятных впечатлений и каждый из ожидающих боялся стать первым и наиболее обласканным.
- Почему не заходите? Давайте все втроём заходите, мне уходить скоро надо, – выглянув из-за двери, пригласил к себе в кабинет замполит.
Трое прапорщиков, осторожно ступая, словно боясь произвести лишний шум, один за другим вошли в кабинет замполита.
- Давайте свои документы, – приказал замполит.
Пока прапорщики ковырялись в своих карманах, выуживая нужные бумаги, замполит взглянул на часы, намекая служивым на свою крайнюю занятость. Положив перед замполитом нужные документы, прапорщики вытянулись по стойке смирно.
- Вольно товарищи, вольно. Вы же не на плацу, - не меняя серьёзного выражения  лица, изрёк замполит.
Сидя за столом, он что-то написал на листочке.
- Я написал записку коменданту общежития. Он вас разместит на сегодня. Завтра мы вопрос о вашем назначении в подразделение решим и с жильём тоже определимся , – повторив сказанное командиром, обрадовал замполит служивых.
- Товарищ майор, разрешите обратиться? – обратился к замполиту один из прапорщиков.
- Я вас слушаю, – подняв глаза на прапорщика, разрешил замполит.
- У меня семья: жена и дочка. Они сейчас у матери. Я хотел узнать - как тут у вас с жильём?
- В гарнизоне у нас практически все жильём обеспечены. Я уточню, но, по-моему, сейчас есть вакансия в семейном общежитии.
- Товарищ майор, у меня тоже жена и дочка, – подал голос второй прапорщик.
- И у меня тоже жена и дочка, – не отстал от двоих и сообщил о семейном положении третий из прапорщиков.
- Напишите, как положено, заявление, мы рассмотрим, – ответил всем троим замполит.
- Когда нас сюда направили, нам обещали жильё для семьи, – за всех троих сказал первый прапорщик.
- Я же уже ответил вам: напишите заявление, укажите всё что положено. Не я один решаю эти вопросы. Не волнуйтесь, командир разберётся, а я, если есть на то основания, поддержу. Так, Иванов Василий Васильевич, Петров Василий Васильевич, Сидоров Василий Васильевич, – раздавая документы, называл каждого из прапорщиков замполит.
- Если вопросов нет, можете идти, – разрешил он.
«Интересно получается, прямо как классический пример в инструкции: Иванов, Петров, Сидоров», – подумал замполит и ухмыльнулся.
- Выходит, мы все тёзки. Даше фамилии наши что-то мне напоминают, – следуя вниз по лестнице последним в компании прапорщиков, произнёс Иванов.
- Известно, что напоминают. Когда пример на полит занятиях или по специальности приводят с фамилиями, то перечисляют: Иванов, Петров, Сидоров, - напомнил Петров.
- Да, мужики, попали мы в историю. Теперь нас наверняка в части прозовут: Иванов, Петров, Сидоров, – подлил ложку дёгтя Сидоров.
- Куда сейчас двинем, может, со столовой начнём? – внёс предложение Иванов и, представив тарелку горячего украинского борща, сглотнул слюну.
- Хорошо бы, есть уже давно хочется, – согласился Петров.
- Давайте сначала в общагу устроимся, а потом уж отметим столь удивительные совпадения, – не согласился с ними более рациональный и целеустремлённый Сидоров.
- Насчёт отметить, это ты хорошо сказал. Но тогда действительно лучше сначала с общаги начать, - и на этот раз согласился Петров. По всему было видно, парень он компанейский, и нарушать согласие в новом коллективе не хотел бы.
- Но я бы всё же сначала поел, а уж потом устроился и отметил. Но можно и в общагу сначала, - согласился Иванов, чем безмерно огорчил пустой, требующий еды едва слышным урчанием, желудок.
- Давайте, спросим у дежурного, как общагу найти, – почувствовав себя главным среди равных, предложил Сидоров.
- Как в общагу пройти не подскажешь? – спросил у дежурного Иванов, который в этот момент оказался ближе к обременённому служебными обязанностями сержанту с повязкой дежурного на рукаве.
- Сейчас выйдите из штаба и налево пойдёте до асфальтовой дороги. Потом повернёте налево и по ней дальше пойдёте. Там увидите военторг, он слева будет. Пройдёте дальше и в следующий переулок налево. Там увидите пятиэтажку. Это и есть общежитие, - объяснил дежурный.
- Ребята, нам сегодня рекомендовали ходить только налево, – пошутил Петров.
- А почему только сегодня? Это надо делать систематически, – поддержал шутку Сидоров, намекая на то, что хороший левак, укрепляет брак.
Троица вышла из штаба и скоро добралась до общежития.
- Вот мы и дома! – зарядившись хорошим настроением, продолжал шутить Иванов.
- Где найти коменданта? – спросил Петров у бабульки-вахтёра, когда все втроём вошли в помещение вестибюля.
- А что вы от неё хотите? – подозрительно взглянув на вновь прибывших, спросила бабулька.
- Не скажем, это большой секрет, - ответил Сидоров, по инерции продолжая шутить.
- Раз так, тогда я вас не пропущу, – пригрозила бабулька, придав лицу очень строгое выражение.
- Никак нельзя. Разве ты не знаешь с кем говоришь? – последовал примеру бабульки, придав лицу серьёзное выражение, заинтриговал своим заявлением Иванов.
Бабулька сделала вид, что не поняла говорившего. Но появившееся напряжение на лице внятно проявило беспокойство.
«Уж не проверяющие ли это какие-нибудь? Сейчас их развелось без счёта. И погоны у них очень странные», – наверное подумала она.
- Будет вам шуметь то. Сейчас кликну, – смягчившись, обещала бабулька. – Маша! Тебя тут спрашивают, – неожиданно громким голосом позвала бабулька.
- Так комендант у нас Маша? Красивая, наверное? - подбоченясь, словно кавалер на смотринах, спросил Петров.
- Кому Маша, а кому и Марья Степановна. Ишь, расковалерились тут! - ворчала бабулька.
- Строгая вы, мамаша, больно. Дочка, наверное, на выданье и в годах уже зрелых, а вы строгостью непомерной всех кавалеров отвадите, – в шутку пожурил бабульку Сидоров.
- У, кобели проклятые, повадились! – пожалев, что вызвала коменданта, ворчала бабулька.
Троица дружно засмеялась, уж больно бабулька опекала коменданта Машу.
Появившаяся из-за угла коридора Маша действительно выглядела привлекательно, очаровывая полнокровной деревенской красотой и, будь прапорщики холостыми, они наверняка приударили бы за ней.
- Вот они тебя спрашивают, – кивнув на трёх прапорщиков, сообщила она.
Молодая женщина улыбнулась вновь прибывшим, открыв два ряда ровных былых зубов тридцатилетней женщины.
- Нас замполит прислал, сказал, что вы нас поселите, – прояснил причину своего прихода Иванов.
- У вас какие-нибудь документы есть? – спросила женщина.
- Конечно, – протягивая предписание и написанную замполитом бумагу, сказал Иванов.
Двое остальных тоже протянули коменданту предписание.
- Давайте пройдём ко мне в кабинет, – мельком посмотрев предписание, предложила комендант.
Следом за комендантом, все втроём вошли в небольшую комнату с одно-тумбовым столом и шкафом, заполненным бумажными папками.
- Ваши удостоверения, – сев за стол, попросила она.
- Не знаю, смогу ли я разместить вас в одной комнате, – изучив документы, огорчила она.
- Можно и в разных, мы не против, - согласился Петров.
- Ладно, посмотрим, что можно сделать, – словно не слыша Петрова и, рассуждая как бы сама с собой, произнесла комендант.
- На втором этаже свободна угловая комната. На неделю она ваша. А там поглядим, – Полистав лежащую на столе тетрадь, сообщил комендант. Она что-то написала на листочке и, открыв шкаф, сняла ключ с гвоздика и протянула его вместе с листочком Петрову.
- Комната номер двадцать один. Бельё получите у кастелянши. Передадите мою записку, она всё что необходимо выдаст вам, – сказала она.
- Не скажите, где мы кастеляншу сможем найти? – спросил Петров.
- Комната кастелянши на втором этаже. Желаю вам хорошо устроиться, – сказала она, намекая на окончание аудиенции.
- Спасибо, – ответили трое прапорщиков почти одновременно.
Выбравшись из маленького кабинета, они направились искать кастеляншу.
- Ну, как вам наш комендант? – спросил Иванов.
«Наш комендант очень даже ничего.» – Ответил Сидоров.
- Я подозреваю, что кастелянша получше будет, – с оптимизмом в голосе воскликнул Петров.
Поднявшись по лестнице на первую площадку, они столкнулись с бабулькой, спускающейся вниз по лестнице.
- Здравствуйте бабушка! Не скажете где комната кастелянши? – спросил Иванов, который возглавлял поднимающуюся по лестнице группу.
- А зачем вам комната кастелянши? – сузив зрачки подслеповатых глаз, чтобы лучше рассмотреть вопрошавшего, спросила осторожная бабулька.
- Нам кастелянша нужна, комендант к ней послал, – сообщил Иванов.
- Сейчас я сама у неё спрошу и выясню, кто вас послал, – проворчала бабулька, и двинулась вниз.
Троица поднялась на второй этаж и, не зная, где находится нужная комната, остановилась у окна.
- У меня такое предчувствие, что кастелянша только что встретившаяся нам бабулька, – высказался Иванов. Ему никто не ответил, видно двух других посетило такое же предчувствие.
- Где эта комната? Надписи на дверях нет, даже номеров на дверях комнат не написано. Как они сами здесь ориентируются? – вспоминая приветливую и многообещающую улыбку коменданта, подумал Петров.
- Может, спросим кого-нибудь? Наверняка тот, кто живёт здесь, знает, где найти кастеляншу, – проявил инициативу Сидоров.
Он постучал в первую попавшуюся дверь, намереваясь получить от местного жителя разъяснения. Дверь не отрывали, и он постучал ещё раз.
- Все, наверное, на службе. День ведь ещё, – высказал предположение Иванов.
- Придётся ждать, когда пройдёт кто-нибудь, – сказал Петров и с надеждой во взгляде посмотрел в дальний конец коридора.
- Не прощё будет спуститься к коменданту и спросить подробней о кастелянше, – предложил Сидоров, который тоже был не против ещё раз испытать на себе чары молодой женщины.
- Здравая мысль, сейчас я сгоняю вниз, а вы меня тут подождите, – Иванов перехватил инициативу, чем безмерно расстроил двух своих коллег.
Он повернулся к двери, собираясь реализовать задуманное, но та же старушка, неожиданно появившись в дверях, остановила.
- Комендант подтвердила, что поселила вас. Сейчас я вам бельё выдам, – обрадовала она.
- Вот она на бумажке для вас написала. Вы так быстро мимо прошмыгнули, мы не успели вам бумажку показать, - протягивая листочек с запиской коменданта, сказал Иванов.
- Я не прошмыгнула, а по делу к коменданту прошла, - обиделась бабулька.
Она открыла ключом дверь, в которую минуту назад стучался Сидоров.
Записав фамилии новых поселенцев и получив подписи, кастелянша выдала им бельё.
- Вы нам комнату покажите. А то номеров у вас не написано на дверях, и какая из них наша неизвестно, – попросил Сидоров.
- А что её показывать! Вон она, напротив, – показала рукой на дверь напротив бабулька.
- Сейчас открою, – обещала она.
Она открыла дверь и снова ушла в свою кастелянскую.
- Что будем делать – в столовую пойдём или в магазине еду купим и здесь перекусим? – спросил мнение коллег Иванов, когда, заправив койки и, выложив вещи, все втроём уселись за стол, собираясь немного передохнуть.
- Надо для начала умыться с дороги, – предложил свой вариант Петров.
- Точно, а потом возьмём бутылочку да пойдём в столовую поедим, - развил идею Сидоров.
Умывшись с дороги, все втроём направились искать столовую. У первого прохожего они спросили про столовую. Он объяснил, где искать. Оказалось, столовая находится рядом с общежитием. Купив в винном отделе гастронома бутылку водки, они вошли в обеденный зал столовой. Подойдя к раздаче, прапорщики впялили взгляд на весьма скромное меню.
- Да, не густо. Тут особенно не разъешься, – изучив содержание прикреплённого на стене листа  меню, сказал Иванов.
- У нас остался только омлет, – предупредил посетителей кассир.
- Тут написано про мясо и борщ, – удивился заявлению кассира Иванов.
- В обеденное время всё съели посетители. А сейчас уже вечер.
- Вот именно, уже вечер. Пора про ужин подумать, – сказал Петров.
- Вы на расписание работы столовой смотрели? Мы через двадцать минут закрываемся.
- А как же ужин? Здесь что же, ужинами не кормят? – спросил Сидоров.
- В городке в столовую ужинать никто не ходит. Если будите что-нибудь заказывать, поторопитесь. Мы вас ждать не собираемся, - огорчил кассир.
- Давайте что осталось, - сказал кассиру Иванов.
- Омлетов сколько брать будите? – спросил Кассир.
- Три омлета. Компот есть?
- Чай есть, – ответил кассир.
- Три чая, десять кусков хлеба. Всё, раз ничего больше нет, – закончил перечислять Иванов.
Он достал деньги и расплатился.
- Сколько мы тебе должны? – спросил Петров, когда Иванов положил сдачу в карман.
- Пошли к раздаче, потом сочтёмся,  – ответил Иванов, и первым двинулся в нужном направлении.
Получив, что причитается, прихватив три стаканчика, троица устроилась за столом. Кассир сердито посмотрел на мужиков, справедливо предполагая, что они пришли сюда не только поужинать. Время оставалось мало и Сидоров, взяв на себя роль разливающего, наполнил водкой три стакана.
- Сразу по полному? – удивился Иванов.
- Придётся по полному, иначе не успеем. Кто не хочет, можно за два раза, – объяснил Сидоров столь смелый поступок.
Участники слёта, подняв стаканы, чокнулись гранёными стеклянными боками и, не тратя времени на слова, залпом выпили обжигающую жидкость.
- Крепкая, зараза, – заедая куском омлета, заметил Иванов.
- Да, крепкая, – занюхивая куском хлеба, подтвердил Петров.
- А меня что-то не прошибло, – отхлебнув полстакана остывшего чая, сообщил Сидоров.
- Поторапливайтесь, мы закрываемся,  – громко, дабы посетители услышали, поторопил кассир.
- Хорошо, что выпить дала спокойно. Не то могли подавиться, – прокомментировал Иванов.
- Надо нам поторопиться, как требует кассир. Иначе выгонят голодными, – пошутил Сидоров и, показывая пример, быстрей заработал вилкой.
Закончив с ужином, троица встала из-за стола.
- Спасибо. Ваш омлет верх кулинарного искусства. Если бы знал что такое можно приготовить из яиц, молока и соли перевёлся бы сюда служить годом раньше, – совместив шутку с лестью, произнёс Иванов.
Кассир, оторвав взгляд от пересчитываемых медяков, посмотрела на говоруна. «Мели Емеля, твоя неделя», - читалось в её взгляде.
- Спасибо этому дому, пойдём к другому, – дополнил высказывание коллеги Петров.
Сидоров ничего не сказал, но весьма недвусмысленно хмыкнул, чем вызвал розовые пятна гнева на щеках кассира и сердитый, брошенный мельком, взгляд.
«Видали мы ваши омлеты. Такое только в голодный год съесть можно, да и то, не всякий на это решится», – очень коротко, одним лишь «хмыком», сообщил он кассиру своё мнение и, судя по реакции, поняли его правильно.
Все втроём вышли на улицу и, не зная куда пойти, остановились у дверей только что покинутой столовой.
- Куда пойдём? – спросил Петров.
- Давайте пройдёмся по территории городка. Посмотрим, что и где находится, – предложил Сидоров.
- Это понятно, не понятно в какую сторону идти надо, – пояснил суть вопроса Иванов.
- Нам же сказали в штабе: идите всё время налево, – напомнил Сидоров, возможно собираясь лишь пошутить.
- Далеко ли уйдём, если всё время налево заруливать? – засомневался Петров и на всякий случай посмотрел налево.
Остальные тоже повернули голову налево, будто там и впрямь находилось нечто интересное.
- Ладно, налево, так налево. Мы ведь всегда в другую сторону повернуть можем, если что ни так получится, – согласился Иванов и, показывая пример, первым пошёл налево.
Остальные потянулись следом, выражая тем свою поддержку и одобрение. Скоро ходоки дошли до КПП, за которым виднелся аэродром и стоящие на рулёжных дорожках самолёты.
- Туда нам сегодня рано, может быть, завтра с самолётами познакомимся, а может, и нет, – остановившись перед КПП, сказал Иванов.
- Конечно, нам туда не нужно. Лучше повернём, да пройдёмся ещё по территории городка, – поддержал товарища компанейский Петров.
Сидоров промолчал, он согласился бы на любой другой вариант,  лишь бы не сидеть в душной общаге. Он повернулся на сто восемьдесят градусов, сразу став лидером. Добравшись до переулка, от которого они начали путешествие, Сидоров остановился.
- Теперь куда? – спросил он.
- Насколько я вижу, слева от нас жилые дома. Два ряда домов, а за ними забор. Значит, нам туда не надо, - определил Петров.
- Придётся нарушить правило и повернуть направо, – предложил Иванов.
- Может, закупимся в гастрономе, пока рядом с ним находимся. Не равен час закроют его, как ту столовую, где обедали. Полиэтиленовый пакет там купим и всё будет тип-топ, – Сидоров посмотрел на дверь магазина, который никак не вытягивал на большой гастроном.
- Сейчас я посмотрю, во сколько магазин закрывается, – Сидоров сорвался с места, направившись к двери магазина.
- Он в семь закрывается, время у нас ещё есть, – вернувшись, обрадовал он двух своих коллег.
- Винный отдел закрывается раньше. Как бы нам без выпивки не остаться, - напомнил Петров и взглянул на часы, стараясь вспомнить час закрытия винного отдела в магазине.
- Давайте всё-таки закупимся сейчас, отнесём всё в нашу комнату, а потом можно погулять ещё. Так будет рациональнее, – обдумав, поддержал предложение товарищей Иванов.
Они все втроём вошли в магазин и, закупив что нужно, вернулись в общежитие.
Старушка-вахтёрша ничего не сказала, снова увидев весёлую компанию. Она лишь проводила троицу взглядом, подумав: «Не балагурят и то ладно».
Пристроив покупки, они в комнате задерживаться не стали, тут же вышли на улицу.
- Время уже позднее, пора бы работу закончить и домой двигать, а людей на улице не видно, - высказал своё удивление Петров.
- Может, у них сегодня ученья или тренажёрный день. По тревоге всех задержали и все дела, – предположил Иванов.
- Меньше народу, больше кислороду. Пойдёмте по гарнизону прогуляемся, да по домам двинем. Надо сегодня посидеть за столом, да отдохнуть перед службой. Завтра в подразделения нас пристроят и сразу, как салаг новеньких, в наряд на сутки. Там уже не поспишь, – Сидоров закончил говорить и каждый в душе с ним согласился.
Однако Иванов к сказанному добавил:
- Не будем грустить. Завтрашние проблемы оставим на завтра. А сегодня мы ещё не на службе. Мы только прибыли в новый гарнизон, чтобы заступить на неё, родимую. Раз так, оттянемся по полной.
- И с девочками, – пошутил Сидоров.
- Можно и с девочками, если имелось бы укромное местечко и сами девочки, – ответил на шутку Иванов.
Закончив словопрения, Иванов направился по переулку. Двое его коллег пошли следом.
- Смотрите, мы вышли на улицу, где штаб находится. А вон там казармы. Но мы туда не пойдём. Кажется, дальше по переулку находится гарнизонный дом офицеров. Уж больно здание солидное впереди просматривается. Больше здесь быть нечему, не театр же это! - воскликнул Иванов.
Они пошли дальше и скоро остановились перед входом в здание с каменным крыльцом и каменной крышей над ними, которую поддерживали шесть каменных колон. На стене висела доска для объявлений. А на ней план мероприятий на всю неделю. В субботний день посетителей заманивали танцами. А в воскресение фильмом. Только название фильма ещё не написали. Значит, не знали какой фильм выделит прокат для гарнизонного дома офицеров.
- Кажется, мы всё посмотрели, теперь по домам. Закуска и выпивка ждет нас, – изрёк Иванов.
- Всё, да не всё. Смотри, какие девушки идут, – узрев двух девушек, которые прошли по пересекающейся с переулком улице и скрылись за углом здания, поправил Сидоров.
- Это не девушки, а солдаты. Только в юбках. Они, наверное, в штабе служат в связи или ещё где. С ними мы связываться не будем – приставать с сексуальными предложениями к солдатам чревато осложнениями, – отказался Иванов от заманчивого предложения коллеги.
- Ладно, пусть будет сегодня у нас чисто мужская компания. Я даже очень за, – согласился с доводами коллеги Петров.
- Мальчишник, – поправил Иванов.
- Раз мальчишник, тогда в обратный путь. У меня после омлета аппетит ещё больше разыгрался. Сейчас бы целую сковородку картошечки с сальцем, да лучком навернуть, – пожелал Сидоров, высказав тем свои гастрономические пристрастия.
- И мясца жареного к картошечке, да огурчик солёненький, - поддержал фантазии Сидоров.
- Про главное забыли. Про сладкую водочку, чистую как слеза и холодную как вода из горной речки. Она - родимая уже целый час в общаге нас дожидается, а мы всё ещё здесь по сторонам глазеем, – внёс свою лепту в гастрономические фантазии коллег Иванов, не упустив возможность немного покритиковать себя и двух других за непростительное легкодумие при определении приоритетов на варианты время провождения сегодняшнего вечера.
- Наговорили всякого такого, что у меня слюни потекли. Надо поторопиться, иначе от них захлебнёшься, - Сидоров шуткой закончил разговор.
Они, словно по команде, отвернулись от афиши и, спустившись с крыльца, двинулись в обратный путь.
Не прошло и десяти минут, как они добрались до общежития.
- По домам? – на всякий случай уточнил Иванов, когда все втроём подошли к дверям общежития.
- Конечно, как договорились, домой, – подтвердил Петров.
Сидоров промолчал, выражая тем своё согласие.
Иванов первым вошёл в двёрь и, уже, было, пройдя мимо окошка вахтёра, внезапно остановился.
- А где бабуля? – спросил он, уставившись на сидящего на месте вахтёра совсем ещё нестарого дедушку.
- Я за неё, – ответил дедушка, чем вызвал новый поток вопросов.
- Здесь же бабулька сидела. Старенькая такая сердитая бабулька.
- Я же сказал: я за неё, – повторил старичок, что совсем не прояснило ситуацию.
- Она смену, что ли, тебе сдала? – допытывался Иванов.
- А она тебе кто? – не понял назойливости служивого сам вахтёр и, задав вопрос, сузил подслеповатые глазки, пытаясь тем улучшить видимость и выявить подвох.
- Причём здесь это? Просто, мы недавно проходили, она здесь сидела, - пояснил Иванов, а сам подумал: «Может, не в ту общагу зашли? Нет, вроде в ту самую, другой-то рядом не было».
- Она сидела, теперь я сидеть буду. А как отсижу, домой пойду. Ну, так вы заходите или уходите? Нечего в дверях толпиться. А что как люди в общежитие пойдут, а вы в дверях застряли?
- Не шуми дед, проходим мы. Понимаешь, живём мы здесь, – пояснил Иванов и пошёл дальше.
Двое остальных проследовали за ним. Вахтёр посмотрел им вослед. Лицо его выражало недовольство. Он то считал себя вполне зрелым, но сосем не старым мужчиной. А тут, на тебе, «дед».
- Вот мы и дома! – воскликнул Сидоров, полагая некоторую долю юмора показать интонацией произнесённой фразы. Только прозвучала она немного грустно, поскольку открывала горькую правду. Эта комната и была для них сейчас единственным домом. Прошлое, выделенное служебное жильё они сдали коменданту, когда, получив предписание на перевод в другое место службы, покидали ставший родным за несколько лет жизни, гарнизон. Их семьи пока осели у мамок или других родственников и жильё для семьи ещё предстояло получить или, на худой конец, снять.
- Давайте начнём с мытья рук. За одно помидорчики с огурчиками помоем, – предложил Иванов.
- Можно и так, мы не против, – согласился сразу за двоих Петров.
Разложив на столе купленную снедь, определив ту, которая, как и загрязнившиеся руки, требует омовения, все втроём направились к умывальнику в туалетную комнату. Собственно, туалетных комнат на втором этаже было две, и располагались они вагончиком. Из коридора в заветные помещения вела одна дверь. В первой комнате находились две раковины, а во второй, отделённой дверью от первой, две кабинки с унитазами и один прикреплённый на стенке писсуар.
- Маловат туалет. Утром настоишься в очереди на умывание. А если бриться надумаешь… – посетив вторую комнату и вернувшись к моющим руки товарищам, высказал опасения Сидоров.
- Я умылся, давай, теперь ты мойся, – сказал Петров, отходя от раковины и уступая место Сидорову.
- Овощи сначала помой, я потом умоюсь, – предложил Сидоров, посчитав такой порядок более правильным.
Петров спорить не стал. Взяв с подоконника целлофановый пакет с овощами и вывалив их в раковину, принялся тщательно мыть. Иванов уступил место Сидорову и, когда Петров помыл овощи, он тоже успел умыться.
- Хорошенького понемножку, пошли обратно, - сказал Сидоров.
- Вроде всё сделали, водички наберём и баста, – напомнил о чае Петров.
- Ты прав, пить уже хочется. Только я банку под воду не взял, – огорчил Иванов, имея ввиду пол-литровую банку, которую приготовил для заварки чая. 
- Ничего страшного, недолго за водой сходить, тем более, здесь рядом, – выказывая тем своё согласие вернуться сюда за водой, сказал Сидоров.
Все втроём вернулись в свою комнату. Сидоров не стал откладывать визит в умывальник, захватив стеклянную банку, сразу отправился за водой.
- С чего начнём? – спросил Петров, разглядывая выложенную на стол закуску.
- Лучок порежем, огурчики, помидорчики. Смешаем всё и польём маслом, если посолить по вкусу получится неплохой салат, – поделился планами Иванов.
- Порезать можно, так есть удобней. А с салатом ничего не получится, у нас нет масла, – огорчил Петров.
- Неужели подсолнечное масло купить забыли? – удивился Иванов и, ещё раз внимательно посмотрев на разложенные на столе продукты, подтвердил. – Точно нет.
- У нас и тарелки подходящей нет. И вообще, тарелка у нас только одна – та, на которой три пустых стакана стояли, – напомнил о дефиците посуды Петров.
- Ладно, разложим всё это на одной тарелке, а смешивать не будем, – согласился Иванов и тут же принялся крошить на предусмотрительно разложенной газете всё то, из чего собирался приготовить салат.
- А вот и водичка, – появившись на пороге комнаты, порадовал Сидоров. – Как там у нас с закуской?
- С закуской у нас всё в порядке. Лучок, помидорчики, огурчики уже порезали, баночку кабачковой икры сейчас откроем, капустки только не хватает, – ответил Иванов и тут же отправил в рот кусок огурца.
- Колбаски или мясца не хватает, а так, пожалуй, всё на месте, – дополнил перечень имеющихся и желаемых яств Сидоров.
- Хлеба ещё не хватает, - окинув критическом взглядом стол, заметил Петров.
- Хлеб вот он, сейчас порежу и извольте кушать, – в подтверждение своих слов Иванов начал резать хлеб. – А колбаска у нас тоже есть, правда ливерная. За Докторской или Краковской нужно в  столицу ехать. Вы же сами знаете, что в наших гарнизонных магазинах колбаса только для избранных. 
- Водки ещё не хватает, - напомнил Сидоров.
- Хорошо, что ты напомнил мне, не то беда. Возьми бутылку водки и подержи под струёй холодной воды. Пусть охладиться немного, – пояснил Иванов.
- В холодильничек бы её поставить на полчасика, – высказал пожелание Петров.
- Было бы неплохо, только холодильника у нас нет. Остаётся лишь холодная вода.
Иванов достал бутылку из тумбочки и протянул Сидорову.
- Вот так всегда, как что-нибудь очень ответственное, так сразу Сидоров, - приняв из рук Иванова бутылку водки, пошутил Сидоров.
Пока Сидоров охлаждал бутылку водки, Иванов порезал рульку ливерной колбасы, оставив кусочки на газете.
- Кажется, всё. Теперь только бутылки водки в центре стола не хватает, – взглянув на сервировку стола, как художник смотрит на уже завершённую, но не очень получившуюся картину, изрёк Иванов.
- Бывает хуже, но реже. А для нашей честной компании и так сойдёт, - говорил его взгляд.
- Где же этот Сидоров с бутылкой? Пора бы ему появиться, - посмотрев на наручные часы, выразил недовольство Петров.
- Наконец-то, тебя только за смертью посылать! – пошутил Иванов, когда в дверях появился Сидоров.
- Вода не сильно холодная. Пришлось подольше подержать, – пояснил Сидоров, поставив бутылку на стол.
- Прошу за стол, как говориться - чем богаты, тем и рады.
Пригласив коллег за стол, Иванов уселся на стул, показав тем пример остальным. Стул в комнате был один, и двум другим пришлось немного подвинуть стол, сместив его поближе к кровати.
- Начнём, пожалуй, – ещё раз окинув стол взглядом и, удостоверившись в полной готовности блюд, изрёк Иванов.
Взяв бутылку со стола, Иванов открыл пробку. Он налил в три стакана по тридцать граммов и произнёс тост:
- Давайте выпьем за наш первый день в новом полку. Служить нам здесь, может, не один год придётся. А по примете – как пройдёт первый день, так и вся служба сложится.
- По-моему, это про новый год говорят – как пройдёт первый день нового года, так и все остальные проживёшь, – поправил Сидоров.
- Пусть будет новый год. Для нас, может, сейчас новая жизнь начинается. Не знаешь ведь как всё дальше сложиться. Замполит вон какой серьёзный, от него всякого натерпишься. Ну да ладно, будем,  - согласился с оппонентом Иванов и, чокнувшись стаканами, коллеги выпили.
- Вы не стесняйтесь, закусывайте. Вот колбаска ливерная, из требухи сделана и всякого пре всякого непотребного, а как под водочку хорошо идёт. Огурчик, помидорчик, а лучок под водочку просто необходим, – потчевал товарищей Иванов.
- Я лучше с икры начну. Хоть она и не чёрная, и не красная, зато коричневая, и для кармана нашего не в тягость, - высказался Петров и, в подтверждение слов, намазал большой кусок чёрного хлеба толстенным слоем кабачковой икры.
- Про коричневую это ты точно заметил. Не зря её в народе дристушкой зовут, – хрустя огурчиком, напомнил о сём казусе Сидоров.
Петров, как раз откусивший от бутерброда почти четверть, чуть не поперхнулся от столь нелицеприятного сравнения. Сделав над собой усилие, он продолжил есть, но уже без аппетита. Дабы скрыть свою брезгливость и впечатлительность от слишком натуральных рассказов коллег, он взял бутылку и, налив  в стаканы  по тридцать граммов, произнёс:
- За знакомство!
Коллеги дружно подхватили стаканы и, звякнув их гранёными боками один о другой, выпили. Петров, ещё не успевший полностью проглотить бутерброд, поперхнулся. Он закашлялся и слёзы, вместе с соплями потекли совсем не к месту. Будь у остальных сегодняшних коллег такие же слабые нервы, сегодняшний банкет был бы совершенно испорчен. Иванов стер брызги, попавшие на кусочек ливерной колбаски, и без всяких гримас, как и собирался до инцидента, отправил в рот.
- Не гоним мы с выпивкой? Если водка кончится, другую бутылку мы купить не успеем. Магазин как раз закроется, если уже не закрылся, – предупредил Иванов.
- Я бы тоже немного повременил. Не знаю как вам, а я пить очень хочу. Сейчас чаю поставлю, попьём, потом водку дальше пить будем. Если вы не против, – предложил Сидоров.
- Лично я за, – согласился Иванов.
- Не в то горло попало, – откашлявшись, объяснил Петров.
- С этим надо осторожней. Попадёт крупный кусок в дыхательное горло и пиши пропало.  Помню в детстве, когда в школе учился, у нас в классе один хитренький завёлся. Мы после уроков не сразу домой шли. Ребята с класса ходили зимой на горках кататься, летом на речку купаться пока родители на работе. А после школы всегда есть хочется, это уж как положено. Мы пустые водочные и пивные бутылки по кустам соберём, сдадим и на эти деньги булку купим и конфет подешевле, типа подушечек. Поделим по-братски и едим. Так вот, один из нас толстый был и есть хотел всегда, словно его неделю не кормили. Он проглотит свою долю и ну кашлять, соплями на куски хлеба доставшиеся другим брызгать. Надо сказать, брызгал он классно, всегда точно на чужой кусок попадал. Кто побрезгливей, бросал свой кусок хлеба. А ему этого и надо. Он подберёт, оботрёт и в рот. В классе у нас один второгодник учился. Он здоровей всех был и на голову выше. Первый хулиган в школе, боялись все его, даже старшеклассники сторонились. Но делил хлеб всегда справедливо. Так вот, он брезгливым не был и скоро заметил, что толстяк специально соплями расшвыривает. Как заметил такое, наказал знатно – не стал в нашу компанию брать. А как-то летом, в каникулы, мы собрались все вместе во дворе и, подобрав в местном парке бутылки, купили каждому по фруктовому мороженому по семь копеек штука. Толстяк тоже гулял во дворе и, увидев в наших руках мороженое, стал просить купить ему такое же или хотя бы ссудить несколько монеток. Наш второгодник и говорит ему: «Мы твоих соплей вдосталь наелись. Сожрёшь мою, тогда куплю тебе мороженное».
Второгодник сморкнулся на стену, повесив на уровне головы толстую зелёную соплю. Мы думали, толстяк откажется и уйдёт домой просить на мороженое. Он же принялся слизывать соплю со стены. Многим из нас стало плохо от такого представления. А толстяку хоть бы что. Он соплю слизал и с остатками зелёной сопли на лице, с довольным видом, что выиграл, повернулся к нам.
 Тем, кому ещё не стало худо, при виде улыбающейся жирной, испачканной в чужих соплях рожи, сразу схудилось. Только зря он улыбался, второгодник не дал ему денег. У него их просто не осталось. Он и не рассчитывал, что толстяк настолько жаден, даже чужими соплями не побрезгает. После этого случая я долго не мог мороженное по семь копеек есть. Такие вот пироги с котятами, – закончил рассказ Иванов.
По лицу Петрова читался вовсе не интерес к рассказу. Если бы рассказчик и другой слушатель повнимательнее посмотрели на товарища, они прекратили бы пикантные воспоминания. Что касается состояния духа Петрова, то он едва сдерживался, чтобы не рвануть в туалет.
- Вода закипела, сейчас чай заварю, - сообщил Сидоров.
- Так мы заварку не купили, – с опозданием вспомнил Иванов.
- У меня есть. Я с собой всегда пачку чая в дорогу беру. Без еды я пару дней прожить могу, а без чая нет, – поделился личными тайнами Сидоров.
- Может, пока чай завариваться будет, по тридцать граммов примем, чтобы время зря не терять, – дабы скрыть неустойчивое состояние души и особенно желудка, предложил Петров.
- Ты сам об этом попросил, так что без обид, – тут же откликнувшись на желание товарища, разливая по рюмкам, сказал Иванов.
- Давайте выпьем за наши семьи. За то, чтобы нам быстрей получить жильё и привести своих близких сюда, – предложил тост Иванов.
- За наших близких! – подняв стакан, произнёс Петров.
- За наших близких, – повторил Сидоров.
Они чокнулись гранёными боками стаканов и залпом выпили. Иванов закусил огурчиком, помидорчиком и кусочком колбаски. Сидоров, ограничившись овощами, особенно налегая на лучок. Петров по инерции принялся доедать бутерброд с кабачковой икрой. Сидоров хитро посмотрел на него и ухмыльнулся. Чувствовалось, что ему не терпится рассказать свою историю и тем порадовать новых друзей. Не откладывая в долгий ящик, он начал рассказ.
- Я в посёлке загородном вырос. Там единственным развлечением были танцы по вечерам в субботу.  Пока в пацанах ходили, около танцевальной площадки хулиганили: то лягушку в гущу танцующих подбросим, то ужака пойманного подпустим. А как подросли, сами стали на танцы ходить. Всё делали как взрослые – перед танцами хряпнем, закусим и туда, на танцплощадку, девок щупать. Только у пацанов денег мало и мы перед танцами пили всякую гадость - плодово-ягодное вино, поскольку оно самое дешёвое или самогонку, что бабка Степанида гнала. На закуску и вовсе денег не хватало, корочку хлеба понюхаем и лучком зажуём, что в огороде у этой же бабки Степаниды надёргаем. Один в нашей компании был хитренький. Нас всех бабушки воспитывали, а у него родители были и иногда денег подкидывали. Мы всей компанией выпьем и на танцплощадку. А он замешкается и лишь потом подходит. Нам-то всё равно, почему он сразу не идёт на танцы никого не интересовало. Но малышня, которая на танцы ходила только со стороны посмотреть, да похулиганить, эту странность быстро подметила и проследила за ним.
Оказалось, он заранее покупал банку кабачковой икры и прятал её в кустах. Когда мы хряпнем все вместе и на танцы пойдём, он сразу к своей спрятанной банке. Съест половину, а половину снова спрячет, чтобы потом, после танцев доесть. В тот раз он полбанки съел и ушёл танцевать. Ребятишки полбанки оставшейся икры доели и нахулиганили. Дело было летом, и ребятня лазала по садам, незрелые кислые яблоки рвала и ела. А после яблок всех изрядно чистило, не принимало незрелую кислятину даже ребячье брюхо. Так они съели икру и туда жидким наделали. Если бы не запах, получилось очень похоже, будто никто икру не трогал. После танцев этот товарищ прокрался к кустам и, оглядываясь, боясь, что отнимут, ложкой в банке зачерпнул и в рот. Почувствовал, что это не икра, а дерьмо, когда уже немного проглотил. Он с перепугу  как заорёт, будто режут его. Мы тоже перепугались и на крик к нему побежали посмотреть в чём дело.  Подходим на крик, и видим такую картину: он банку с дерьмом бросил на землю, стоит с перепачканным в дрисне лицом и орёт, не знает, что ему делать. Тут взрослые на крик подошли и поначалу понять ничего не могут. Вроде дерьмом воняет, а кучи не видно. Подумали, что это он в штаны подпустил и орёт. Потом только разобрались. Ох, и смеялись мы тогда, прямо до коликов в животе ухахатывались. С тех пор прозвали его говноедиком. На танцы он больше не ходил, незачем ему было на танцы ходить. Ни одна девка с ним всё равно танцевать не согласилась бы. Иначе, её тут же окрестили бы подругой говноеда.  Посёлок, хоть и не город, и не деревня, а порядки всё равно деревенские.
Петров стоически сдерживая подкативший к горлу комок, в конце не выдержал и пулей рванул в туалет.
- Зря ты так. Не видишь что ли, человек очень впечатлительный. Ему вполне могло показаться, что он сейчас вместо икры дерьмо кушал, – Иванов пожурил Сидорова.
- Сам-то хорош. Ты первый про сопли начал рассказывать. А я уже потом про дерьмо добавил. Вспомнилось смешное, вот и рассказал, как умел, – оправдывался Сидоров.
Оба замолчали, чувствуя себя виноватыми.
- Может, чайку пока по полстакана нальем? Пускай он немного остынет, – предложил Сидоров, пытаясь действием сгладить неловкость момента.
Иванов, взяв с кровати казённое полотенце, обернул горячую банку, чтобы не обжечься, и налил всем троим по полстакана чая.
- Жалко к чаю у нас ничего нет, даже сахара, – посетовал Иванов.
- Я всё время без сахара пью. У нас в посёлке сахар в дефиците числился, а тот, что удавалось купить, весь на варку варения тратили, – Сидоров чувствовал себе неловко и старался неловкость спрятать за разговором.
- Бывают в жизни огорчения, что вместо хлеба ешь печенье, – вспомнил Иванов запомнившуюся с детских пор присказку. – Раз сахар весь на варенье шёл, значит варенья вдосталь имелось.
- Имелось то оно, имелось. Только не больно нас, ребятню баловали, – посетовал Сидоров.
- Что, неужели не давали ребятишкам вареньем побаловаться? – удивился Иванов.
- Почему, давали! По праздникам, в выходной, иногда просто без причины, когда сами взрослые варенья захотят.
- Да, не сладко вам приходилось при столь обильных сладких запасах, - посочувствовал Иванов.
- Мы сами старались эту проблему решать. Когда взрослые уходили по делам, мы отрывали заветный шкафчик и веселились от души.
- Убыль в банках с вареньем легко заметить. Доставалось, небось, потом от взрослых на орехи?
- Бывало и получишь за учинённый над вареньем вандализм, – сознался Сидоров.
- Строго у вас там было. С таким воспитанием не забалуешь. Зато сейчас в люди выбился. Тебе ещё и тридцати нет, а ты уже в прапорщиках. Ещё немного и с генеральскими погонами ходить будешь, – пошутил Иванов.
Сидоров шутку не понял, видно втайне мечтал продвинуться по службе и, дабы намекнуть о своей невообразимой смышлёности, продолжил уже законченную тему.
- С варением, конечно, пролетали не раз. Увлечёшься ложкой черпать, глядь, а полбанки уже нет. Вспомнишь, что за какие-то полбанки варения снова по заднице получишь, сразу соображаловка заработает. То водички дольёшь, то ещё что-нибудь придумаешь.
- Во, кстати, о варении. Вспомнил я неплохой анекдот, пока Петрова нет, можно рассказать, – ухмыльнувшись, сказал Иванов.
- Опять, небось, про сопли?
- А вот и не угадал. Ладно, слушай, пока не забыл. Пришёл домой из школы Вовочка. Серьёзный такой пришёл и сразу на кухню к родителям, и говорит: «Сегодня у нас был урок честности. Учитель научил нас быть честными и дал домашнее задание – мы должны до конца дня оставаться честными». Вовочка потупил взгляд, видно стыдился своих нечестных поступков, и продолжил: «Папа, ты помнишь, как в понедельник ты мне за полученную на уроке пятёрку дал денег на мороженное? Так вот, я её в дневнике из двойки переделал. Мама, а ты помнишь, что у тебя в шкафу варение стояло? Я половину банки съел, а чтобы не была видна убыль, я туда накакал и перемешал».
Отец возмущённо говорит жене: «Ну вот, что я тебя говорил? Говно. А ты что говорила? Засахарилось. Выходит, мы сейчас с тобой по блюдцу говна навернули».
Иванов засмеялся, а Сидоров насупился, восприняв анекдот как прозрачный намёк.
В комнату с лёгкой бледностью на лице вошёл Петров. Сидящая в комнате компания молчала, не зная как себя вести в подобной ситуации. Петров уселся на своё прежнее место и, увидев свой же недоеденный бутерброд с кабачковой икрой, с промелькнувшим на лице брезгливым выражением, отодвинул его, словно хлеб и вправду был вымазан в дерьме.
- Мы уже чаёк разлили. Он немного остыл и уже можно пить. Тебе горяченького добавить? - спросил он Петрова.
- Спасибо, мне полстакана хватит, - ответил Петров и, тут же наклонившись к стакану, отхлебнул.
- Не очень ещё остыл, - дабы разрядить обстановку, поделился он открытием.
Иванов и Сидоров тоже приналегли на чай.
- Может, ещё по полстаканчика? – предложил Иванов, когда стаканы опустели .
- Хватит. Чай не водка, много не выпьешь, – ответил Сидоров.
- Ну что ж, можно и водочки. Только стаканы чаем испачкали. Мыть будем? – спросил Иванов.
- Это разве испачкали! Давай, лей в эти, в животе всё равно перемешается, – пожелал Сидоров.
Иванов разлил по тридцать граммов и все втроём выпили. На этот раз Петров закусывать икрой не стал, ограничился лишь кусочком ливерной колбаски.
- Ты не стесняйся, ешь. Огурчик, помидорчик, особенно лучок очень даже способствуют, – потчевал Петрова заботливый Сидоров.
- Пока не хочется, я ещё успею, позже съем, – ответил Петров.
- Ну ты и оптимист. Ещё намного и мы всё вдвоём сметелим, одна кабачковая икра только и останется, – не удержался и схохмил Иванов.
Петров ничего не ответил, лишь носом шмыгнул.
Посидев ещё пару часов и допив водку, они улеглись спать, собираясь утром встать пораньше.
От закуски они предусмотрительно оставили на завтрак хлеб и чай, и кабачковой икры для любителей. По правде сказать, кабачковая икра осталась как-то сама. В тот вечер никто из троих, памятуя о неприятностях с желудком Петрова, есть её не решился.
         
               
   Действие второе: «Превратности службы»
В дверь настойчиво стучали.
«Кого там черти несут»? – Проснувшись и ещё не открыв глаза, подумал Иванов.
Он полежал немного, надеясь, что стучавший перепутал дверь и скоро поймёт это сам. Но стук в дверь не прекращался и даже стал сильней.
«Придётся вставать», – решил он, все же надеясь на большую расторопность своих вчерашних собутыльников.
Иванов открыл глаза. Петров и Сидоров спали или делали вид что спят, не желая первыми вставать и открывать нахалу дверь.
«Спят как сурки, послал Бог напарничков», - проворчал Иванов и медленно опустил ноги на холодный пол.
- Придётся купить в магазине тапочки, – вполголоса сказал он себе, ощутив неприятных холод крашеных половых досок.
Босиком, в трусах и майке он направился к двери.
«А вдруг это комендант»? – вспомнив приятный, приветливый лик молодой женщины, подумал он и на секунду рука, взявшаяся за ключ, замерла.
«Хрен-то с ней! Не на танцах я чай, а с постели встал, да ещё в такую рань. Сама виновата раз в мужскую комнату, да ещё ни свет ни заря, припёрлась», – подумал он и, повернув ключ, приоткрыл дверь.
В коридоре стоял совсем молоденький солдатик, а вовсе не комендант. Иванов хотел уже обругать его, за столь бесцеремонное вторжение в личную жизнь прикомандированных прапорщиков, но солдатик опередил.
- Здесь проживают прапорщики Иванов, Петров и Сидоров? – спросил он тонким, словно у девчонки, голосом.
- Я Иванов, – всё ещё злясь на нахального, щуплого, с шеей, как у воробушка, солдатика, ответил Иванов.
- Я посыльный из штаба. Вам предписано сегодня быть на полковом построении в восемь ноль-ноль, - объявил посыльный.
- А где Петров и Сидоров не знаете? – заглядывая в комнату, спросил он.
- Здесь они, дрыхнут ещё, – ответил Иванов.
- Передайте им, чтобы тоже были на построении. Это приказ командира полка, – отрапортовал посыльный и, совсем не по-военному повернувшись, направился к лестничной площадке.
«Эх, мать честная, посыльный то в юбке! – наконец разглядев со спины, кто к нему приходил, удивился Иванов. – А мордашка совсем пацанская, ничего женского в ней нет. Если бы не юбка, не понял кто это. Вот чёрт! А где это самое полковое построение не спросил».
Он выглянул из-за двери, заступив за порог комнаты в коридор. Но посыльного уже и след простыл.
«Ладно, не мы одни на построение сегодня пойдём. У кого-нибудь из общежития спросим», – успокоил он себя.
Иванов прикрыл дверь и  вернулся на кровать. Он ложиться не стал, а сел собираясь с мыслями.
«Разоспишься и проспишь всё на свете», - решил он и, потянувшись, надел брюки, носки и ботинки. Потом полез в сумку за зубной щёткой и мылом.
- Кто там приходил, комендант? – приоткрыв один глаз, спросил Петров.
- Комендант или комендантша ещё спит сладко. Приходил к нам посыльный из штаба, велел сегодня быть на построении полковом, - обрадовал Иванов.
- Во сколько построение? – спросил проснувшийся Сидоров.
- Построение в восемь часов, – ответил Иванов. - Если собираетесь ещё чай с хлебушком попить, поторопитесь.
Он отправился в умывальник, захватив полотенце, мыло и зубную щётку.  В одной из двух раковин уже брязгался служивый.
Небольшого роста, пузатенький, с наметившейся плешью мужичёк внешним видом вытягивал на генерала. Но генералы в затрапезной офицерской общаге не селятся. По всему выходило, что перед Ивановым в своём, так сказать, естественным виде, предстал не мене значимый по сути чин – ротный старшина или, бери выше, старшина подразделения типа склад, а то и столовая.
Только они, старшины, имели вальяжный, выхоленный вид удачливых генералов и пользовались не меньшими благами, которые может предоставить лишь неспешная армейская служба. Правда, в отличие от генералов, которым положено по всем статьям довольствия получать вдосталь различных благ и привилегий, старшины добивались того же сами в обход всяких глупых норм и нормативов. Они изрядно трудились в достижение этой нелёгкой цели, экономя, урезая и обсчитывая, тем не менее, избегая уличения при проверках и долго оставаясь при должностях и справедливом, вызванном завистью менее удачливых служивых, уважении.
- Привет, – памятуя, что в бане и умывальне все равны, приветствовал умывающегося Иванов.
- Здорово. Новенький, в командировку, что ли, приехал? – полюбопытствовал пузатый.
- Все мы в командировке в какой-то степени. Вчера приехал сюда на службу. Сегодня уже посыльный прибегал. Велел на построение приходить, – объяснил прапорщик.
- Эка скоро тебя в оборот взяли. Нужен, видно, сильно, – ответил пузатый.
- Не скажешь, где у вас построение полка? – спросил Иванов, когда пузатый, закончив с водными процедурами, принялся вытирать лицо.
- Штаб где находится, знаешь?
- Знаю, вчера там был.
- Дойдёшь до штаба, а там увидишь.
- Значит, рядом со штабом?
- Недалеко, не бойся, не заблудишься, – выходя в дверь, успокоил пузатый.
- С кем это ты разговаривал? – входя в умывальню, поинтересовался Петров.
- Не знаю, он не представился. Думаю, он местный. По крайней мере, где построение полка знает, – ответил Иванов.
- У тебя зубной пасты нет? Я свою где-то в поезде проворонил, – попросил Иванов.
- Мятная устроит?
- Вполне, - подтвердил своё согласие Иванов и, выдавив из тюбика на щётку,  принялся чистить зубы.
В умывальник вошёл Сидоров с банкой.
- Сейчас водички наберу, пока вы умываетесь, чай поспеет. А потом и я умоюсь, – пояснил он, наливая из-под крана воду в банку.
Умывшись, Иванов вернулся в комнату, собираясь побриться.
- Чай вскипел, я уже заварил. Сейчас пойду, умоюсь, и можно будет попить, – сообщил Сидоров, закончив бритьё электрической бритвой, и выдёргивая вилку из розетки. 
- Тоже побриться хочу. Зарос за ночь весь, – сообщил Иванов.
- Тебе бритву оставить?
- Не надо, у меня своя есть. Иди мыться, не то народу набежит, придётся ждать долго, -  напутствовал Иванов.
- Уже бегу. Ты тут пока хлебушка порежь.
«Сначала морду побрею, а потом уже…» – подумал Иванов, доставая из сумки бритву.
- Маху дал. Сначала надо было побриться, а потом уже мыться, – войдя в комнату и, увидев бреющегося Иванова, посетовал Петров.
Иванов ничего не ответил, продолжая сосредоточенно водить по лицу ножами электрической бритвы. Петров достал из сумки бритву, и  продолжил дело начатое двумя своими товарищами, но на своей физиономии.
- А вот и я, - появившись в дверях, когда Петров закончил бриться, изрёк Сидоров.
- Как же тебе удалось так быстро умыться, очередь, ведь, небось, длинная? – удивился Иванов.
- Я сказал, что занимал за Петровым, а он подтвердил.
- Шустрый ты мужик. Раз так, режь хлеб, - подвёл научную базу Иванов.
- Я не против, сейчас изобразим, – пообещал Сидоров и, взяв перочинный ножик, принялся кромсать остатки чёрной буханки.
- Ну и накромсал. Как будто свиньям на откорм приготовил, – пожурил Петров.
- Нож надо было точить. Им не то, что засохший хлеб резать, зарезаться захочешь, не получится, – парировал нападки Сидоров.
- Нож, хлеб,  чай, - будет вам с утра отношения выяснять. Приберегите силы на потом. Сейчас вас построят по полной программе, тогда будет вам не только чай, но и ещё кое-что на орехи, - выступивший в качестве третейского судьи Иванов, попытался унять ворчунов.
- Я про чай ничего не говорил, – к слову заметил Сидоров.
- Так, сейчас без пяти семь. Нам надо чай попить и двигать в темпе. Так что усаживайтесь к столу, как говориться – чем богаты, тем и рады, – взял на себя роль распорядителя Иванов.
- Сейчас бы маслица сливочного на хлебушек намазать, да с чайком откушать, – разливая по стаканам чай из банки, мечтал Сидоров.
- И сахарку бы не помешало, для умственной деятельности полезно, – свои мечты добавил Петров к мечтам Сидорова.
- Вы бы ещё сальца, да водочки на опохмел пожелали. Сейчас вам командир устроит умственную деятельность. Ать, два будите в строю делать и тому радоваться, – Иванов первым отхлебнул из стакана горячий чай, показывая тем пример, что надо сейчас делать в первую очередь. Он откусил от зачерствелой горбушки кусок, едва не сломав зуб.
- Хороший хлеб пекут здесь, прочный получается, с похмелья сразу не откусишь, - похвалил он, но теперь, перед тем как откусить от куска хлеба, макнул им в чай, напустив в стакан крошек.
Отпив полстакана, он встал из-за стола.
- Я закончил, – сообщил он и, подойдя к шкафу, достал китель. Через минуту он был совсем готов к походу. Партнёры последовали его примеру.
- Ну что, пошли? – спросил он их.
- Документы надо все захватить. Может сейчас нас прописывать в подразделения будут, - напомнил Иванов.
- Замполит про это говорил, – вспомнил Сидоров.
- Не замполит, а командир полка про это говорил, - поправил Петров.
- Какая разница кто по это говорил! Пошли быстрей, не то опоздаем, - поторопил Иванов.
Все вышли из комнаты, и он закрыл дверь на ключ. На вахте Иванов сдал ключ вахтёру.
- Чтобы не потерялся, – объяснил он коллегам.
Из домов, что стояли через дорогу, по одному, по двое и по трое шли служивые на построение.  Из столовой для инженерно-технического состава тоже выходили служивые и направлялись в ту же сторону.
- Интересно получается, без погон или с сержантскими лычками народ на службу идет прямо из домов. А с офицерскими погонами выходит из столовой. К чему бы это? – удивился непонятному факту Сидоров.
- Наверное, в столовой кормят только офицеров. Сержантов и гражданских в столовой для инженерно-технического состава не кормят, - предположил Петров.
- Значит, и нас кормить не будут? – забеспокоился Сидоров.
- Мы как офицеры аттестовываемся, а не как сверхсрочники. Нас должны кормить, - внёс разъяснения Петров.
- Значит, только для офицеров столовая, – сделал вывод Сидоров.
- Скорее всего, сейчас, утром завтракают те, у которых семьи нет или прикомандированные. Живут здесь рядом, в общежитие, а питаются по продовольственному аттестату и утром, и в обед, и вечером. И совсем не обязательно кормят здесь только офицеров. Порядки меняются и в продовольственном отделе. Скоро мы это сами узнаем, – объяснил своё предположение Иванов.
- Раньше-то сверхсрочников кормили по солдатской пайке. Неужели изменилось что-нибудь к лучшему? - вслух подумал Петров.
- Думаешь, за пять месяцев, в течение которых нас из сержантов на прапорщиков переучивали, много поменялось? - поддавшись общему настроению, противореча сам себе, задал вопрос Иванов.
- Кто их знает! Может и поменялось что, а может, и нет, - Сидоров начал этот разговор, он его и закончил, показывая интонацией голоса, что тема исчерпана.
- До пересечения дорог дошли. Теперь давайте смотреть, где народ стоит, – остановившись на перекрёстке дорог, сказал Петров.
- Что-то я не вижу скопления людей. Наверное, всё-таки построение не здесь. У нас в части полк строили на бетонке аэродрома, – сомневался Сидоров.
- Наверное, рано ещё. Время без пятнадцати восемь, – взглянув на часы, предположил Иванов.
- Давайте в штаб зайдём и всё узнаем. Не равен час на первое построение опоздаем, если полк не здесь строится, а где-нибудь в другом месте, – Сидоров времени на уговоры тратить не стал, первым пошёл в штаб. Двое остальных послушно поплелись за ним.
Не дойдя до штаба десяти шагов, они столкнулись с замполитом. Он сбежал по каменным ступенькам штаба прямо на них.
- Почему на построение не идёте? – слегка притормозив, спросил он служивых. 
- Мы по этому поводу идём в штаб, – объяснил Сидоров.
- По какому поводу? – не понял замполит, которому все же пришлось остановиться.
- Хотим спросить, где будет построение полка? – ответил Сидоров.
- Построение будет, где обычно. Я туда иду. Следуйте за мной и не заблудитесь.
Замполит снова припустился к месту построения. Троица, едва поспевая, последовала за ним.
- Давай его про наше назначение в подразделения спросим, - понизив голос до шёпота, предложил Петров.
- Видишь, начальник торопится, нечего его по пустякам отвлекать. Когда время придёт он сам скажет всё, что надо, – осадил нетерпеливого товарища Сидоров.
- А если не скажет? У меня деньги кончаются. Если на довольствие на этой неделе не поставят, труба, – пожаловался Петров.
- Не у одного тебя кончаются. Не бойся, это же армия, а не шарашка какая, про нас никто не забудет. И дня не пройдёт, как в наряде окажешься, – упокоил Иванов.
- Ты предполагаешь, что в наряде нас кормить будут? – не понял шутки Петров.
- Быстро ты всё забыл. Устав надо было лучше учить. Там чёрным по белому написано, что тех, кто в наряде, кормят. И не просто кормят, а по специальной, только для тех, кто в наряде, пайке кормят. Только я не то имел в виду. И вообще, это все не важно, – закончил объяснения Иванов.
- Как это не важно! А кушать-то что, вернее, на какие шиши кушать? – продолжал приставать Петров.
- Угомонись, сейчас на построение всё узнаем, – шикнул на скандалиста Иванов.
Замполит полка подошёл к капитану, который уже стоял на краю площадки с вытоптанной травой. Площадка, надо думать, и предназначалась для построения полка. Они перекинулись парой фраз, и замполит таким же быстрым шагом направился к солдатским казармам.
- Куда это он? – спросил Петров, посмотрев во след замполиту. Только никто ему не ответил. Не положено простым прапорщикам знать про замполитские заморочки.
Не прошло и пяти минут, как на площадке собралось несколько сотен человек.
- Нам-то куда вставать? – забеспокоился Петров.
- В строй нам надо вставать. Сейчас своих технарей вычислим, к ним и присоседимся, - объяснил Иванов.
- Вы вновь прибывшие прапорщики? – спросил тот самый капитан.
- Так точно! – почти одновременно ответили они.
- Я замполит в ТЭЧ-и. Пока пристраивайтесь к нашему подразделению. Подойдёт командир полка, он скажет куда вас определили, - приказал прапорщикам замполит ТЕЧ.
Прапорщики, как приказал им замполит, пристроились в конце строя служащих ТЕЧ.
Подошёл командир полка. Замполит подал команду «смирно» и доложил командиру полка.
Командир поздоровался со служивыми и, получив ответное «здравие желаем», дал команду вольно. Выждав для солидности минуту, он зачитал несколько приказов. В одном из них говорилось о присвоение очередного звания. Он поздравил великовозрастного, с седыми висками, старшего лейтенанта - руководителя группы, с присвоением ему очередного звания  «капитан». Наконец, очередь дошла до прапорщиков. Командир уступил место замполиту.
- В наш полк для дальнейшего прохождения службы прикомандированы три прапорщика. Звание это впервые введено в советской армии приказом командующего за номером 333\3.
Согласно этого приказа, для получения воинского звания – прапорщик нужно иметь за плечами не менее трёх лет воинской службы и закончить пятимесячные курсы школы прапорщиков.
Прапорщик Иванов выйти из строя на два шага.
Иванов, повинуясь приказу, вышел из строя на два шага и, как учили, повернулся лицом к строю.
- Вы направляетесь для прохождения дальнейшей службы в группу стрелково-пушечного вооружения в ТЭЧ, - продолжил замполит.
- Прапорщик Петров выйти из строя на два шага.
Петров повторил манёвр Иванова, после чего получил указания замполита.
- Вы направляетесь для дальнейшего прохождения службы в группу электриков первой эскадрильи.
- Прапорщик Сидоров выйти из строя на два шага.
Сидор не заставил долго себя ждать, заняв место перед строем. 
- Вы направляетесь в группу горюче-смазочных материалов.
Прапорщики Иванов, Петров, Сидоров встаньте в строй. Сейчас пройдете в подразделения вместе со всеми. Командиры подразделений покажут вам рабочее место, а к половине десятого приходите в штаб в кабинет замполита. Он вам поможет с аттестатом на питание.
 В эти выходные в клубе состоится торжественное собрание, посвященное истории «института» прапорщиков в Российских вооруженных силах. А также возобновлению старой традиции в наших Советских вооруженных силах. Командиров подразделений прошу предоставить списки военнослужащих для посещения мероприятия. Кому что не ясно подходите для выяснения после построения.
Повернувшись к командиру полка, капитан что-то спросил. И получив подтверждение, скомандовал:
- На пра…во. По подразделениям шагом марш.
Все повернули направо, и пошли строем. Буквально через пятьдесят шагов строй распался, и дальше вся масса служивых двигалась большой толпой, словно стадо баранов. Добравшись до проходной, толпа замедлила продвижение.
«Интересно, как я смогу найти своё подразделение, если не знаю никого»? – подумал Иванов и тут же был приятно удивлён.
- Прапорщик Иванов? – спросил у него оказавшийся рядом офицер с капитанскими погонами.
- Так точно, – по-военному вытянувшись во фрунт, ответил Иванов.
- Я начальник группы вооружения ТЭЧ. Придерживайтесь меня, чтобы не потеряться, – Совсем не по-военному объяснил капитан.
Двух других, Петрова и Сидорова нашли начальники подразделений, в которые они были назначены.
Пройдя проходную, служивые направились по рабочим местам.
- У вас вчера ученья были? - шагая рядом с капитаном, спросил Иванов.
- А ты откуда услышал? – боясь подвоха, на всякий случай поинтересовался капитан.
- Мы вчера, как в штабе побывали, по гарнизону ходили, смотрели, где что находится. Народу никого, словно вымерли все. И в общежитие тоже никто вечером не приходил. По крайне мере до вечера. Вот мы и решили, что в полку ученья, – объяснил Иванов.
- Вы в штабе были и вам не сказали ничего? - удивился капитан.
- Нет, ничего не сказали. Командир полка и замполит торопились куда-то. А так ничего, – ответил Иванов.
- У нас вчера тревога была, прямо сразу после окончание службы. Мы даже переодеться не успели, - объяснил капитан. – Вот она ТЭЧ. В девять построение, так что ещё время есть. Пойдём, я тебя с личным составом познакомлю.
Иванов с капитаном вошли в дверь двухэтажного деревянного здания и, повернув по коридору первого этажа направо, двинулись прямо по тому же коридору. Открыв ключом последнюю дверь, капитан вошёл в помещение, а за ним следом Иванов.
- Нет ещё никого. Наверное, все на улице, построения ждут, – объяснил причину отсутствия подчинённых капитан.
- Ладно, раз пришли, расскажу, что тут у нас есть. Вот это стенд для проверки ламп. Ну, приборы всякие нужные: тестеры, амперметры, вольтметры, – объяснил капитан.
- Я думал уже всё на транзисторах. А тут ещё ламповые приборы имеются, – удивился Иванов.
- Самолёты старые, двадцать лет уже на вооружении состоят. И оборудование на них всё старое. Вычислители скорости-плотности у нас на лампах. Штурманский прибор для наведения тоже. Сельсин датчики, сельсин приёмники, релюхи – всякого добра старого хватает. Будешь здесь служить, со всем познакомишься. Пошли теперь на улицу. Сейчас весь народ с нашей  группы подойдёт.
Оба вышли на улицу и остановились около толпы. Кто-то из служивых рассказывал о вчерашней рыбалке, кто-то о встрече с друзьями. Казалось все, сбившись в группки, вели разговоры по интересам.
- Вот наш сотрудник Гацинюк Николай Алексеевич. Он у нас числится как служащий, то есть без звания, - капитан тронул за плечо говорливого служащего, который в этот момент беседовал с сержантом, и представил Иванова: – Прапорщик Иванов, наш новый сотрудник. Другие его уже видели на построение. А ты на построение не ходишь. Теперь тоже будешь знать.
- Становись, – скомандовал замполит ТЭЧ.
- Я не знал, что в частях ещё без звания есть работники. Думал, что только со званием к работе допускаются, – поделился с капитаном своим открытием Иванов.
- Раньше, когда ещё на Украине служил, у нас их было много. Потом сократили. Зато штат сверхсрочников прибавился, – объяснил капитан.
Он обозначил место, где должно располагаться в строю его подразделение. Но люди и сами знали, где им стоять в строю, и без замешательства встали как надо.
- Как в подразделение придём, я тебя со всеми познакомлю, – продолжая тему, слегка наклонившись к Иванову, пообещал капитан.
Рядом с капитаном расположились служивые. Они прекратили разговоры, выжидая появление командира течи. Появление высокого тощего майора перед строем не вызвало у служивых никаких эмоций. Очевидно, именно его они и ожидали.
Замполит скомандовал:
- Смирно, - и, шагнув два шага навстречу майору, доложил как положено. Командир дал команду вольно и поблагодарил за умелые действия на вчерашней тревоге.
- К нам, для дальнейшего прохождения службы, прибыл прапорщик Иванов. Вы все его уже видели. Он выходил перед строем на построении полка, чтобы все могли увидеть наше пополнение. Поэтому, второй раз этого делать не будем, – сказал командир ТЭЧ.
«Совсем не как командир подразделения говорит. Интересно, у них здесь всё не по уставу»? – подумал Иванов, вспомнив прошлого своего очень строгого командира.
- Сегодня группы занимаются ремонтными работами по плану. Тридцать седьмой борт сегодня поставят на замену двигателей, нужно подготовить площадку. После построения все командиры подразделения зайдите ко мне со списками офицеров, которые в выходной пойдут в клуб на торжественное собрание. Нам надо выделить с каждого подразделения по три человека. А сейчас все по рабочим местам, – закончил совсем не по-военному командир.
- Разойдись, – дал команду замполит.
- Пойдём в нашу комнату, сейчас я тебя представлю группе, – сказал руководитель группы.
Все сотрудники ТЭЧ шумной толпой направились по своим комнатам. Группа вооруженцев уже собралась в комнате.
- Ну как настроение? – войдя в комнату, для порядка спросил капитан.
Никто не ответил, видно, с этого всегда начинался рабочий день и ответа капитан не ждал. Не предоставив и трёх секунд для ответа, он приступил к преставлению сотрудников.
- С Гацынюком ты уже знаком. Начнём по кругу. Старший лейтенант Геворкян Армен Александрович, старший лейтенант Попов Иван Петрович, старшина Богатырёв Иван Иванович, сержант Тютькин Фёдор Иванович. Как видишь группа наша небольшая, к сожалению полностью неукомплектованная. А посему, твоя посильная помощь нам очень пригодится. Сейчас я к командиру, а ты тут осваивайся.
- Мне в штаб командир велел явиться за аттестатами, - напомнил Иванов.
- Ладно, раз командир приказал, иди, но потом сразу сюда возвращайся, - велел капитан.
- Командир! Тебе начальник ТЭЧ-и список велел принести, – напомнил вольноопределяющийся Гацынюк.
- Ах, да. Кто желает сходить в воскресение в дом офицеров? - спросил он.
И на этот раз никто ему не ответил.
- Придётся применить грубое насилие, – предупредил он и выразительно посмотрел на подчинённых.
- Я к тёще в другой город на юбилей еду со всей семьёй. Я с вам на той неделе договаривался, - напомнил Попов.
- Юбилей тёщи - это очень серьёзно. Здесь уже ничего не попишешь. Надёюсь, что вся твоя семья влезет в маленький запорожец, – капитан не удержался и пошутил. Все знали, что Попов сейчас жил с пятой женой и каждая из жён оставляла ему по ребёнку и, в отличие от состава семьи, его горбатый запорожец с годами не становился больше.
- А старший лейтенант Геворкян как смотрит на посещение дома офицеров в выходной?
- Я в этот выходной иду с женой и детьми в цирк на дневное представление, - заявил Геворкян.
- Согласись, что цирк это несерьёзно. Против юбилея и тёщи он не тянет.
- Попробуй объяснить это детям и жене. К тому же я в прошлые выходные в наряде был, в позапрошлые тревога все выходные заняла, а перед этим, в выходные, мы на реке бухали, отмечали твой день рожденья. И так, почти весь год, я по выходным занят, – парировал Геворкян.
- Тяжёлый случай. Ну а ты, Богатырёв?
Богатырёв оттопырил губы и произвёл совсем неприличный звук.
- Всё с вами понятно, – вместо того чтобы обидеться, сказал капитан. – Остаётся один новенький.
Он выразительно посмотрел на прапорщика и вынес заключительный вердикт.
- Как я понимаю, ты у нас холостой. Значит, тебе за всех отдуваться.
- Если мне не найдут другого занятия, - напомнил Иванов, что не только руководитель группы волен распоряжаться свободным временем подчинённых.
- Это мы решили. Ну, я к командиру, - руководитель направился к выходу.
- Мне нужно сейчас в штаб, – вдогонку напомнил капитану прапорщик Иванов.
Капитан, никак не прореагировав на замечание, вышел в дверь.
Иванов взглянул на часы, стрелка неумолимо приближалась к десяти.
«Не хорошо опаздывать на свидание к замполиту, обидеться может», – подумал он и, не тратя время на объяснения, вышел в дверь.
Быстрым шагом добравшись до проходной, Иванов пересёкся с двумя своими знакомыми: Петровым и Сидоровым. Они тоже торопились и подошли к проходной почти одновременно с Ивановым.
«Это хороший знак, сегодня нам должно повезти», – подумал Иванов.
Возможно, также подумали и двое других.
- Мы уже опаздываем, – констатировал Сидоров всем известный факт.
- Нужно поторапливаться, замполит подчинённых ждать не любит, - напомнил Сидоров вполне очевидный факт. 
- У нас есть оправдательное обстоятельство. Мы были в подразделениях и пришли, когда командиры отпустили, – обосновал причину опоздания Иванов.
- Начальству любая причина не причина, если не он сам опаздывает. Так что лучше поторопиться, – опроверг оппонентов Сидоров.
Все молча с ним согласились, что подтвердили их торопливо шагающие ноги. Не прошло и десяти минут, как все втроём остановились у дверей кабинета замполита полка.
- Постучимся? – первым оказавшись у двери, спросил Иванов.
- Стучи, – тяжело дыша, ответил Петров. Но Иванов стучать не торопился, надеясь, что дверь сама откроется.
- Давай, стучи, не тяни, - уговаривал Сидоров.
На сей раз Иванов внял просьбам и постучал в дверь.
- Что ты стучишься, словно кошка лапой скребётся. Постучи посильней, – критиковал Сидоров.
- Не кошка, а мышка, – не упустил возможность добавить свою толику критики Петров.
- Может, вы сами покажите как надо, – неправильно воспринял критику Иванов.
На что двое критиканов никак не ответили и стучать в дверь замполита сами не стали, оставив пальмы первенства коллеге.
«То-то что слабо», – подумал он, и приободрённый собственным бесстрашием, постучал посильнее.
- Похоже, в кабинете никого нет, - сказал Иванов, втайне довольный отсутствием хозяина кабинета.
- Надо заглянуть, вдруг он не слышит, – посоветовал Сидоров.
- Раз не слышит, значит, на то есть причины. У замполитов всё должно причину иметь, – высказал своё мнение Иванов.
- Всё-таки нужно заглянуть, - в свою очередь посоветовал Петров.
Иванов слегка толкнул дверь.
- Кажется, закрыта, – сообщил он.
- Ты посильнее толкни, вдруг она просто заедает, а мы тут будем стоять ждать, – посоветовал Сидоров.
- Мы тут будем ждать, а замполит в кабинете нас ждать будет, - подлил масла в огонь Петров.
На сей раз, Иванов толкнул дверь сильней.
- Она на ключ заперта. Вопрос лишь в том – изнутри или снаружи дверь заперли, – озадачил сим ребусом друзей прапорщик Иванов.
- Какая разница изнутри она заперта или снаружи? Это ничего для нас не меняет, раз дверь заперта. Можем лишь ещё постучать, авось откроют, – высказал свои предубеждения Сидоров.
- Действительно не меняет. Может, ещё раз постучим в дверь? – предложил Петров.
- Я стучать не буду, – возразил Иванов и демонстративно отошёл от двери.
- Почему не будешь? – удивился Петров.
- Потому. Если она заперта снаружи, значит там нет никого, – ответил Иванов.
- А если изнутри? – спросил Сидоров.
- Если дверь заперта изнутри, то не для того, чтобы в неё долбили три нетерпеливых прапорщика, – объяснил непонятливым Иванов, предусмотрительно убавив звук голоса.
- Замполит сам велел приходить к нему в десять, – напомнил Петров.
- Насколько я помню, он говорил о половине десятого. А сейчас одиннадцатый час. В начале одиннадцатого у него в кабинете может находиться другой посетитель, – продолжил объяснения Иванов.
- Мы же ничего такого от замполита не хотим, лишь напомним о себе, – сказал Сидоров.
- Не надо человека тревожить по пустякам. Может, он при исполнении, - заявил Иванов.
- При исполнении чего? – не понял Петров.
- А вот чего он там исполняет в закрытом кабинете, нам знать не положено. Давайте-ка лучше, на всякий случай, отойдём отсюда, – предложил Иванов.
- Вдруг он откроет, а мы не увидим. Нас же тогда обвинят в опоздании, - забеспокоился Сидоров.
- И будет прав. Нечего опаздывать, – огорчил коллег Иванов.
- Что-то мы не поняли к чему ты клонишь, – сказал Петров.
Все втроём отошли от двери кабинета замполита. С новой диспозиции дверь просматривалась, зато никто не сможет заподозрить прапорщиков в подслушивании у кабинета.
- Что ты нам хотел втолковать? – сразу за двоих спросил Сидоров.
- Если бы вы не дрыхнули утром как сурки, то смогли бы увидеть посыльного, – начал объяснения Иванов.
- Подумаешь! Что мы посыльных никогда не видели? – не понял Сидоров.
- Такого не видели, – интриговал двоих коллег Иванов.
- Что же в нем этакого, достопримечательного? Уж не генерал ли к нам приходил с депешей? – пошутил Петров.
- Не генерал, а самый что ни есть рядовой, – подсмеиваясь в душе над недотёпами, сообщил Иванов.
- Тогда совсем непонятны твои намёки, – сознался Сидоров.
- Эх вы, служаки. Всё очень просто, этот рядовой приходил в юбке, - наконец сообщил суть вопроса Иванов.
- В юбке!? – не понял юмора Петров, подумав об извращениях в армии.
- Посыльный был женщиной. Мы же все втроём видели двух девиц в юбке, когда вчера по гарнизону ходили, – напомнил Иванов.
- Точно, проходили две солдатки. Наверное, они в свою женскую общагу шли,  – вспомнил Сидоров.
- Так ты думаешь, он там с этой? – наконец сообразил Петров.
- Чем чёрт не шутит. Может, он сейчас ей некоторые положения устава втолковывает. Так сказать, вдалбливает в бестолковую женскую сущность сокровенные служебные истины, – пошутил Иванов.
- Тогда уж он точно покажет ей все положения, как говорится, от щедрой своей души. Не зря ведь закрылся, чтобы не мешали обучению, – дополнил шутку Петров.
- Думаю, он прогонит её по уставу изрядно, – внёс свою лепту в общее веселье Сидоров. – Кстати, та, что к нам приходила, хорошенькая была?
- Обычная, с моей точки зрения. Только замечу, судить о женщине, когда стоишь перед ней в одних трусах, не просто,  если, конечно она не собирается вскорости снять с себя свои трусы. А, в общем, красоту каждый понимает по-своему. Кому-то она вполне могла показаться красивой, – на оптимистической ноте закончил объяснения Иванов.
- Мог бы из вежливости её к нам на чай пригласить, – пожалев, что не он сам открыл дверь, сказал Сидоров.
- В следующий раз ты дверь открывать будешь, и приглашать тоже будешь сам, – закончив щекотливую тему, Иванов повернул голову в сторону двери кабинета, напоминая коллегам, что пришли они сюда совсем за другим.
- Если он ещё час не появится, что будем делать? – поняв намёк, спросил Петров.
- Если не появиться, тогда и будем думать. А сейчас подождём. Как говорится – солдат спит, служба идёт, – выразил своё мнение Иванов.
Исчерпав тему, они замолчали.
- Мне уже надоело замполита ждать. Вдруг он ушёл из штаба и сюда больше не вернётся? - не прошло и пяти минут, как Сидоров потерял терпение.
- Мы не знаем точно, где сейчас замполит. Если даже и так, и его нет в штабе, нам ничего не остаётся, как ждать, – высказал своё мнение Петров.
- Нужно ли ждать в море погоды? Пойдём обратно в часть, всё равно же идти туда надо, – предложил Сидоров.
Иванов, до сих пор молчавший, возразил:
- Вы как хотите, а я здесь подожду. В часть я ещё успею, там мне до пенсии или до перевода в другую часть ошиваться. Тем более, мне там продовольственный аттестат не обещали. Мне здесь замполит обещал посодействовать в его получении.
Двое других высказывающихся ничего не ответили, что говорило об их полном согласии.
Буквально через пару минут троица увидела замполита. Он неспешным шагом направлялся к своему кабинету.
- Смотрите, вон замполит идёт. Похоже, он в свой кабинет направляется, – сказал Сидоров, хотя все троя повернули голову в сторону приближающегося замполита и хорошо видели его.
- Что будем делать? – задал очевидный вопрос Петров.
- Известно что – идём к нему навстречу, - предложил Иванов и первый двинулся навстречу. Двое других, немного отстав, двинулись за ним.
- Хорошо, что пришли. Я уже думал завтра вас вызывать, – увидев трёх прапорщиков, изрёк замполит, чем немало их озадачил.
«Вот даёт политика! Сам приходить сегодня велел, а тут, на тебе – напрочь про это забыл. Не иначе ему кто-то головку сегодня крепко поправил. Вон какой деловой не в меру стал, не замполит, а начальник штаба да и только. А, может, он ничего не велел и замполит ТЭЧ всё придумал сам?» – подумал Иванов, но перечить начальству не стал.
Двое других тоже не удивились, по крайней мере, ничем своего удивления не выказали. Замполит отпер ключом дверь и вошёл сам. Троя прапорщиков вошли в кабинет следом.
Замполит тут же уселся за свой стол и принялся разглядывать бумаги в папке, которую только что принёс с собой. Троя прапорщиков сиротливо стояли перед столом начальника, не зная, что и думать. Изучив содержание нескольких листочков папки, замполит, оторвав от стола взгляд,  посмотрел на прапорщиков.
- Так. Вы прибыли в часть только вчера? – задал он вопрос, будто сам вчера не имел удовольствие беседовать со служивыми в этом же кабинете.
- Так точно, – ответили прапорщики хором. 
- Мы вчера беседовали с вами в этом же кабинете. Вы нам ещё бумагу дали для коменданта общежития, - напомнил Иванов, очень надеясь на скорое выздоровление начальника от временной амнезии.
- Я помню об этом, - снова удивил служивых замполит непонятной избирательностью воспоминаний. - Ну и как, вас устроили на ночлег?
- Поселили на несколько дней. Комендант сказала, что вопрос с проживанием в общежитии  более длительный период под вопросом. Мы надеемся получить жильё для наших семей и тем окончательно решить для себя вопрос проживания. Вы обещали с командиром полка обсудить этот вопрос, – направил разговор в нужное русло Иванов.
- Я обязательно поставлю перед командиром полка вопрос о предоставлении жилья. Пока не было такой возможности. Дела первостепенной важности требовали своего незамедлительного решения. Для решения вопроса о жилье, вы должны написать заявление на имя командира полка с просьбой выделить жильё для проживания с семьёй. С этим всё понятно? – закончил он эту тему, хотя, в отличие от самого замполита, прапорщикам о перспективах и, самое главное, о сроках получения жилья было совсем непонятно.
- Кому подавать заявление? – спросил Иванов.
- Заявление надо написать на имя командира полка. Отдадите его мне. Кроме этого необходимо получить ходатайство от командира подразделения, к которому вы приписаны, - ответил замполит.
Выдержав паузу, которая означала окончание неофициальной части, он встал из-за стола и, пройдясь перед изумлёнными служивыми из одного конца комнаты в другой, по-Ленински склонив голову на один бок и заложив руки за спину, снова сел на своё место за столом.
- Хм, – произнёс он, прочищая этим возгласом горло.
- Вы прибыли служить в полк со сложившимися с Великой отечественной войны традициями, – начал говорить замполит и все три прапорщика поняли, что им предстоит выслушать поучительную и познавательную историю о славном пути авиационного полка.
Они не ошиблись:  замполит, с пафосом в голосе, проговорил полчаса. Наверное, повторение истории полка ему самому было крайне необходимо: во-первых, для того, чтобы оттачивать веское слово правды, которое и является основным оружием политработника; во-вторых, из-за периодически возникающей необходимости отвлечься от тягот и неприятностей службы, втюхав в уши доверчивых слушателей совсем правдивую, выхолощенную в кабинетах военных историков правду-ложь.
Закончив с первой частью беседы, он перешёл ко второй, не менее значимой: о роли офицера в деле строительства Советских Вооружённых Сил.
Эта часть заняла не меньше времени и третья часть, к которой плавно перешла беседа, началась вполне органично. В ней он коснулся основных вопросов их предстоящей службы. К огорчению слушателей, отработанная лексика у замполита закончилась. Он часто применял новое, где-то услышанное словцо «шарообразно» и прочую словесную лабуду. Наконец, исчерпав потребность в поучениях низших чинов, замполит замолчал.
- Так. Вопросы есть? - спросил он.
К его огорчению, вопросов по блестяще раскрытым темам у служивых не возникло, что подтвердило догадки о недостаточной политической подкованности и плохом патриотическом воспитании присланных на службу прапорщиков.
- Как бы нам аттестат продовольственный выправить и в столовой на довольствие встать? – спросил Петров, которого во время беседы замполита терзала, направляемая голодным, урчащим желудком, мысль об обеде.
- Сейчас пойдете в отдел кадров, возьмёте там выписку. Потом пойдёте в продовольственно-финансовый отдел и там вам дадут всё необходимоё для столовой. В столовой к заведующему подойдёте. Он вас на довольствие поставит, – после небольшой паузы, отделивший вопрос прапорщиков от его, замполита, ответа, которая означала: «с кем приходиться служить!», - объяснил замполит.
Он подождал немного, констатируя для себя неприятный факт: нужно работать с теми людьми, которые есть, и подвёл итог, сказав:
- Если вопросов нет, свободны.
Три прапорщика вышли из кабинета.
- Нет чтобы сразу начать с продовольственного аттестата, развёл почти на два часа свою антимонию. Из-за него мы в столовую на обед сегодня не попадём, – ворчал Сидоров, удивив  коллег незнакомым словцом, о значении которого сам имел весьма пространное представление.
- Не вешай носа, еще не вечер, – старался приободрить коллег Иванов.
В кадровом и финансовом отделах прапорщиков долго не задержали. Начальник финансового и продовольственного отдела дал указание, и миловидная сотрудница быстренько оформила  нужные документы. Начальник расписался, сотрудница шлёпнула печать и троица, выйдя из штаба, направилась в столовую.
- Как вы думаете, нас в столовой накормят? – задал интересующий всех троих вопрос Сидоров.
- Хотелось бы, но это вряд ли, – поделился мыслями Петров.
- Не будем гадать, сейчас в столовую придём и всё узнаем, - сказал Иванов.
- Что-то не видно никого, неужели обед уже прошёл? – подойдя к столовой, заволновался Сидоров.
- На часы посмотри, сейчас об обеде можно не вспоминать, – огорчил Иванов.
- Может, всё-таки накормят? – пробурчал себе под нос Сидоров, последним входя в дверь столовой.
- И в зале никого нет, будто вымерли все, – удивился Петров.
- Столы не все убраны, это обнадёживает, – заметил Иванов.
- Что вам здесь нужно? Вы что не видите, столовая закрыта? - строгим голосом выговаривала толстая женщина в переднике, появившаяся словно по волшебству из-за невысокой перегородки.
- Мы пришли отдать аттестат заведующему столовой. Если бы мы знали, что столовая закрыта, тогда другое дело. Но дверь оказалась незапертой, и на двери не было никакого объявления, – объяснил Иванов, стараясь унять гнев сердитой женщины.
- Сейчас я узнаю, на месте ли он, – обещала женщина и скрылась за перегородкой, из-за которой она столь неожиданно появилась.
- Интересно, где весь персонал? – вслух произнёс свою мысль Петров.
- Наверное, они покормили всех офицеров и теперь едят сами, – предположил Иванов.
Собираясь проверить догадку, Сидоров направился к перегородке. Появившаяся из-за перегородки толстуха предупредила его намерения.
- Заведующий у себя. Он ждёт вас, - обрадовала она.
- Как к нему пройти? – спросил Петров, стараясь, чтобы толстуха не распознала его намерение выведать чужие тайны.
- Я вам покажу, идите за мной, – обещала она и, покачивая и потрясывая дородными телесами, пошла впереди присоединившейся к ней компании.
- Какие тут у вас женщины красивые. Знал бы, ещё вчера на довольствие встал, – пошутил Петров.
Но женщине намёк очень понравился. Глаза женщины заблестели огнём надежды, видно, верила она, что есть ещё любители толстеньких, и надеялась вскорости встретить такого. Проводив прапорщиков до самого кабинета, она повернула обратно.
- Разрешите войти? – обратился, первым появившийся в дверях, прапорщик Петров к сидящему за толом толстенькому мужчине.
Мужчина ничего не ответил, видно, не привык он к строгой армейской субординации.
Одетый на мужчине белый халат не позволял определить звание заведующего, чем вызвал некоторое замешательство у Петрова. Его выручил Иванов.
- Нас в столовую со штаба послал замполит, чтобы встать на довольствие.
- Ваши аттестаты? - оторвав голову от разложенных на столе бумаг, спросил заведующий столовой.
Каждый из присутствующих прапорщиков, переступив порог кабинета, положил на стол перед заведующим свой аттестат. Заведующий внимательно рассмотрел бумаги.
- Я вас могу поставить на довольствие с завтрашнего дня? – обещал заведующий, не отрывая глаз от бумаг.
- А с сегодняшнего можно? – набравшись смелости, спросил Сидоров.
Заведующий поднял глаза на нахала, и некоторое время смотрел молча. Его взгляд ничего не выражал, будто заведующий думал о своём.
«Выгонит нас и в отместку поставит на довольствие через неделю», – испугавшись своего порыва, подумал Сидоров.
- Позовите Клаву, ту женщину, которая вас встретила, – велел заведующий.
«Ну, всё, началось. Теперь точно прогонит», – промелькнуло в голове Сидорова.
Петров, не мешкая, вышел в зал и вернулся уже с Клавой.
- Клава! У нас от обеда что-нибудь осталось? - спросил он женщину, которая появилась перед строгим взором начальника всё в том же переднике.
- Немного первого осталось и больше ничего, – ответила она.
- Налей-ка вот этим орлам по тарелке первого, – велел он толстой Клаве.
- Ладно, пусть садятся за свободный стол, – согласилась Клава.
- Спасибо! – поблагодарил Иванов заведующего и направился в зал.
Оба его коллеги посчитали, что одного «спасибо» будет достаточно и молча последовали за Ивановым в зал.
- Вот подходящий для нас столик, – усаживаясь за стол около окошка, произнёс Иванов.
- А не далеко мы от раздаточной сели? – засомневался Петров, устроившись за тем же столом.
Ответить ему никто не успел. Появившаяся из-за перегородки Клава громко, словно находилась не в зале столовой, а в поле на прополке, позвала:
- Я вам налила. Идите кто-нибудь возьмите тарелки. 
- Вот это голосок! Не завидую я зятьку, у которого она в тёщах ходит. Хотя и при хлебном месте устроена, - к месту заметил Иванов.
Петров и Сидоров, ещё не успев обмять стулья, встали и направились за перегородку.
- Ничего что мы не в белых халатах? – спросил Петров, стараясь выглядеть остроумным, едва они очутились за перегородкой. 
- Без халатов сюда нельзя, но вам, в качестве исключения, можно, – разрешила толстая Клава.
- Спасибо за разрешение! Мы об этом никому не скажем, – продолжая шутить, сказал Сидоров. Но Клава шутку не оценила, промолчав.
Сидоров подхватил две тарелки, Петров взял одну.
- Хлебушка можно? – попросил он.
- Возьми вон с той тарелки, – милостиво разрешила Клава.
Петров взял несколько кусков хлеба, сколько смогло уместиться в одной руке.
- Если захотите чаю, вот чайник с заваркой на плите стоит. Она не крепкая, можно не разбавлять кипятком, – расщедрилась Клава.
- А где стаканчики взять? – спросил Сидоров.
- На мойки чистые есть, - ответила Клава.
- Знать бы, где эта мойка, – ворча себе под нос, Сидоров направился к столу.
Петров пошёл следом.
- Чай пить будем? – спросил он, подойдя к столу, за которым в ожидании восседал Иванов.
- Здесь ещё и чай дают!? - придав голосу нужную интонацию, выражающую весёлость и показное удивление, воскликнул Иванов.
- Сходи, принеси. Чистые стаканы на мойке возьмёшь. Чайник стоит на плите, - распорядился Петров, возложив на Иванова поиски местонахождения мойки. 
- Конечно, принесу. Вы только мою порцию не слопайте, – напоследок пошутил Иванов.
- Кто знает, где мойка? – вставая из-за стола, спросил он.
Так и не получив ответа, Иванов направился к перегородке, за которой нашёл всё, что искал.
- А вот и чаёк!» – воскликнул он, ставя стаканы на стол перед двумя своими коллегами.
- Горячие, еле дотащил. Думал, руки обожгу или по дороге выроню, – поделился он проблемой с коллегами.
- Если бы выронил и стаканы разбил, Клава выдала бы нам на орехи, – высказался Петров, прервав стремительное поедание супа.
- Я смотрю, вы здорово преуспели. Пока я за чаем ходил, вы почти по полной тарелке супа навернули. Задержись я ещё немного и пил бы один чай, – пошутил Иванов.
Он уселся за стол и, принявшись за суп, скоро догнал двоих лидеров.
- Я бы повторил. Только Клаву боюсь тревожить. Вдруг она подумает, что это любовь, тогда мне несдобровать, - с сожалением прервав процедуру наполнения желудка, по причине исчезновения продукта из тарелки, произнёс Иванов.
- Это уж непременно, именно так и подумает, – отхлёбывая чай из стакана, заметил Сидоров.
Закончив с трапезой, троица понесла грязную посуду на мойку.
- Молодцы, сами убираете посуду. Если ужинать захотите, приходите вечером в столовую, – пригласила Клава, когда они, столкнувшись с объёмными телесами Клавы в узком проходе, непроизвольно касаясь её пышных форм, плавно проходили мимо.
- Непременно придём, - обещал Петров.
- Нас на довольствие только с завтрашнего дня поставили, – на всякий случай, чтобы в дальнейшем не возникло недоразумений, напомнил Иванов.
- Я знаю, но вечером мало кто приходит ужинать. Только если в этот день не тревога. Порций много остаётся. Наш повар всегда готовит меньше, чем на довольствие числится и всё равно остаётся, – объяснила она свой жест щедрости.
- Спасибо за приглашение. Мы непременно постараемся быть, – дабы Клава не восприняла заявление Иванова как отказ, поблагодарил Сидоров.
- Кажется, женщина на кого-то из нас запала, - выдвинул предположение Иванов, когда они все втроём вышли из столовой на улицу.
- Запала на всех троих и, судя по заманчивому предложению, надеется на продолжение после ужина, – дополнил высказывание Петров.
- У меня предчувствие, что даже нас всех троих на неё не хватит, – Сидоров не отстал с прогнозами от двух предыдущих прорицателей, добавив в высказывание толику оптимизма.
- Тогда, может, не пойдём? – в шутку спросил Иванов.
- Нельзя даму разочаровывать дважды. Пойти-то мы пойдём, только остальное дудки,  – обосновал все за и против  Петров.
- В этом случае она разочарует нас до невозможности, – напугал коллег Сидоров.
- Как это, до невозможности? – не понял сути Иванов.
- Вот когда женщина разочаруется, тогда узнаем, - объяснил Сидоров, не раскрывая сути дела.
- Что же делать? Получается, мы в безвыходной ситуации, - испугался за возможные последствия  Петров.
- Я думаю, выход есть. Если мы не можем порадовать женщину иными способами, то хотя бы напоим, – пояснил Сидоров, каков должен быть выход из ситуации.
- То есть, ты предлагаешь прийти на ужин с бутылкой? – уточнил Петров.
- Точно, только не с бутылкой, а с двумя. У столь дородной дамы от одной бутылки не помутнеет не в одном глазу. Ей надо пару - на каждый глаз по штуке, – обосновал Сидоров.
- Что же только на каждый глаз? На каждую сиську, на каждую ляжку и письку тоже. Получается, всего семь и нам троим одну. Итого восемь, - поправил Петров, подхватив шутку.
- Ладно, шутки в сторону. Нам пора в часть идти. По крайне мере, мне командир приказал быть до конца работы на рабочем месте, - прервал распоясавшихся коллег Иванов.
- Мне тоже до конца работы нужно на рабочем месте быть, – поддержал Петров коллегу.
- Тогда поторопимся. Времени осталось в обрез, – сказал Иванов и прибавил ходу.
- Может, все-таки не будем торопиться. Чувствую, не зря нам велели побыстрей явиться в часть, - следуя за Ивановым и Петровым, бубнил Сидоров.

            
 Действие третье: «Тяготы службы»
Миновав проходную, каждый из прапорщиков пошёл в свою сторону. Когда Иванов добрался до ТЭЧ, рабочее время уже заканчивалось.
- Что-то долго вас замполит перевоспитывал. Скоро уже по домам пора, а ты только на службу явился, – выговаривал Иванову Гаценюк, который один находился в комнате вооруженцев самолёта ТЭЧ.
- На то он и замполит, чтобы перевоспитывать, – ответил Иванов. – Не знаешь где народ?
- Работает ещё на технике. Электрики сегодня устраняли неисправность в центральном кабеле и повредили провода, которые в кабеле относятся к вооружению, – объяснил Гаценюк.
- Значит, наши вооруженцы кабель меняют?
- Не кабель, а жилы в кабеле, что за вооружение отвечают.
- И долго они будут менять?
- Может, долго, а может, нет. Кто их знает. Когда поменяют, тогда узнаем, – уточнил Гаценюк.
- А ты чего тут сидишь, не помогаешь? - задал очень конкретный вопрос Иванов.
- Не моё это дело, жилы в кабеле менять. Тем более мне скоро домой идти надо. 
- Ещё два часа работать, а ты домой собираешься идти, – взглянув на часы, заметил Иванов.
- Кому два, а кому меньше. Мой рабочий день, поскольку я вольноопределяющийся, заканчивается на час раньше.
- А мне что делать?
- Ждать. Как говорится – солдат спит, служба идёт, – повторил известный афоризм Гаценюк.
- Это понятно. Вопрос в том, сколько ждать придётся?
- А тебе есть куда торопиться? – пытал дело Гаценюк.
По всему выходило, что он не просто там вольноопределяющийся, а ещё и себе на уме.
- Может, мне к ним дойти? Подскажешь куда идти надо? – спросил он Гаценюка.
- Помочь ты им ничем не сможешь сейчас. Только мешать будешь. Не думай об этом, сиди, жди.
- Ладно, уговорил, – согласился Иванов.
- Вот и славненько. Сиди тут и жди, а я домой пошёл, – сказал Гаценюк.
Он встал со стула и направился к двери. Уже в дверях он столкнулся с капитаном.
- Не рано ты по домам намылился? – капитан озадачил вопросом вольноопределяющегося.
- Так я сделал уже все, что вы по плану намечали.
- Ладно уж, иди. Но завтра с утра без опозданий.
- Не волнуйся командир. Завтра непременно буду вовремя.
- Нас замполит с лекциями своими задержал. Иначе, я раньше бы пришёл, – пытался оправдаться Иванов, когда Гаценюк покинул помещение и капитан взглянул на Иванова.
- Он у нас насчёт нравоучений мастак. На то он и замполит, чтобы нравоучения читать. – капитан подтвердил своё согласие с версией Иванова. 
- Сегодня, наверное, уже поздно, до конца рабочего дня осталось совсем немного. Со мной возиться, похоже, никто не будет, - высказал предположение Иванов. 
- Здесь ты прав. Но для тебя особое задание будет. Тебе через час в наряд заступать. Сейчас давай дуй в гостиницу, одевай галифэ, сапоги и потом на построение. В пять часов на разводе должен быть как штык, – обрадовал начальник.
- У меня же оружия нет и потом, я зачёты не сдал, - понимая, чем ему грозит столь резкое начало службы, пытался отговориться Иванов.
- Зачёты нужны, чтобы допустить тебя к работам на авиационной технике. Что же касается оружия - оно тебе сегодня не понадобится. Тебя назначили в наряд патрулировать гарнизон. Будешь начальником патруля по гарнизону. Солдаты будут ходить по гарнизону со штык-ножами, а ты будешь при них командиром, – объяснил капитан.
- Раз так, я пошёл, – направляясь к двери, сказал Иванов.
- Построение напротив штаба, – уже во след напутствовал подчинённого капитан.
Выйдя из ТЭЧ, Иванов посмотрел на часы. До построения оставалось меньше часа.
«Время совсем не осталось, а мне ещё переодеться надо. Не знаю, как я успею?» – подумал Иванов и, бросив прощальный взгляд на ТЭЧ, словно это деревянное здание было виновато в совсем нерадушном приёме, рванул с места что было мочи. Он не бежал, но шёл, как мог быстро и, надо сказать, это ему удавалось.
- Куда торопимся? – взявшись за ручку двери проходной, услышал он знакомый голос за спиной.
- Я вижу, ты тоже не на прогулке, – повернув голову и, узрев следующего за ним Петрова, ответил он.
- Здесь ты совершенно прав. Я в общагу тороплюсь переодеваться.
- Подозреваю, что сегодня и тебя наградили нарядом вне очереди, – пошутил Иванов.
- Здесь ты прав. Надо успеть переодеться и бежать на развод. Меня назначили в наряд в столовую для рядового состава.
- Надеюсь, не картошку чистить?
- Тоже на это очень надеюсь. Судя по прошлому своему сверхсрочному опыту службы в армии, я буду как бы старшим. Попросту говоря, торчать там целые сутки и следить, чтобы все делалось вовремя, – объяснил Петров.
- Очень тебе сочувствую. Однако нам пора бежать в общагу. Мне тоже на развод надо успеть.
- Тебе-то зачем?
- Мог бы сам догадаться. Я в наряд заступаю. Буду с двумя солдатиками гарнизон патрулировать, – открыл секрет Иванов.
- Интересно, что сейчас делает Сидоров? - скорее себе, нежели кому бы то ни было, задал вопрос Петров, когда они оба подходили к офицерскому общежитию.
- Спросим, когда из наряда вернёмся, – обнадёжил Иванов.
- Я думал, его тоже сегодня в наряд определят. А выходит, что нет.
- Видно, для него не нашлось подходящей службы. Будем надеяться, в другой раз ему повезёт больше, - пошутил Иванов.
- Как ты думаешь, комендант сейчас у себя? – непонятно почему, перед самым входом в общежитие спросил Петров.
- О коменданте точно не скажу. А старушка на вахте сейчас наверняка в вахтёрской.
- Причём здесь вахтёрша?
- Комендантша и вахтёрша точно не причём. А вот если мы опоздаем на развод…
Проскочив мимо вахтёрши, двое прапорщиков влетели на второй этаж.
- Вот дьявол! Мы ключ на вахте забыли, – вспомнил Иванов и повернул обратно.
- Я тебя здесь подожду, - во след убегающему, сказал Петров.
Буквально через минуту Иванов вернулся к двери комнаты.
- Я коменданта видел. Врать не буду, привет она тебе не передала, - пошутил Иванов.
- Ничего, ещё не вечер, придёт время и передаст.
- Больше шансов от замполита получить привет, чем от нашей комендантши, - возразил Иванов.
- Что-то я о приветах от замполита никогда не слышал. Зато замполитов с приветом видел не раз.
- Здесь ты не прав. Для нас, простых служак, кажется со стороны, будто замполит с приветом и посему придирается всё время. А на самом деле, он рьяно выполняет свою работу, руководствуясь высшими идеями.
- Замполит и должен быть идейным, это уж как пить дать.
- Не замполит должен быть идейным, а нам, простым служакам, он должен прививать, нужные идеи и держать всех в узде, – поправил коллегу Иванов.
- Ты так уверенно говоришь, будто сам в замполитах ходил.
- Приходилось много раз пересекаться с этой кастой. Поэтому знаю много не понаслышке. Но лучше держаться от них подальше, целей будешь, и жизнь проще и спокойнее станет.
- Да, от политики лучше подальше. Мне лично больше нравятся столовая и финчасть, особенно в день получки, – поделился своими пристрастиями Петров.
- В этом ты совершенно прав. Кстати, с тех времён, когда это самая политика появилась, ничего существенного не изменилось, – заметил Иванов.
- В каком смысле? – Петров не понял смысл сказанного или сделал вид, что не понял. Возможно, он боялся подвоха. Не равен час, коллега окажется засланным казачком.
- Я как-то в столице гостил у родственников, и мы с женой ходили в театр. Там давали спектакль: «Женитьба Фигаро.  У Фигаро есть монолог, когда он, объяснясь с графом, рассуждает о политике. Кажется, он говорил так: «Политика это очень просто. Подслушивать, подсматривать, доносы строчить, оправдывая убогость средств величием цели». Я точно не помню диалог Фигаро, но суть именно в этом, - весьма пространно объяснился Иванов.
- В чём суть, что-то я не очень понял идею? – переспросил Петров.
- Подслушивать, подсматривать, оправдывая убогость средств величием цели, – напомнил Иванов.
- Я готов, можно идти на построение, – сказал Петров, торопясь прервать заведший не в ту степь разговор.
Пока шёл разговор, служивые не забывали об основном. Они успели открыть дверь и войти в комнату. Петров, достав из сумки галифэ, сапоги, портупею, быстро переоделся. То же самое делал Иванов.
- Я тоже почти оделся, – ответил он коллеге.
- Почти не считается. Надо облачаться в служебные одежды полностью.
- Сейчас портупею нацеплю и буду готов.
- Оружия нет, а портупею на себе таскай. Как одену портупею, всё тупею и тупею, - к  слову заметил Петров.
- Я готов. Пошли? – спросил Иванов.
- Пошли, – согласился Петров.
Оба вышли в коридор.  Иванов закрыл дверь комнаты на ключ. На вахте он сдал ключ вахтёру.
- Ещё и время у нас осталось. Теперь можно не торопиться, – взглянув на часы, заметил Петров.
- Десять минут это не время. Только-только дойти и осмотреться, – поправил коллегу Иванов.
- Как там без нас будет Сидоров? Мы же хотели взять бутылку и угостить толстуху из столовой, – проявил беспокойство Петров.
- За него не беспокойся, он не пропадёт. И потом, я надеюсь попасть на ужин в офицерскую столовую.
- Ты в наряде, тебе пить нельзя.
- Я и не буду, лишь посмотрю, как это делают другие.
- А мне сегодня солдатскими харчами ужинать придётся.
- Не расстраивайся. Авось голодным не останешься.
- Этого мы не допустим. Я хоть и временным, но всё же начальником там буду, – на оптимистической ноте закончил Петров.
- Вот это правильно! Харчь в нашем деле всему голова.
- Ты перепутал. Старики говорят – хлеб всему голова, а совсем не харчь, – поправил Петров.
- Какая разница – хлеб, харчь. Лишь бы голодным не остаться.
- Ну вот, почти пришли. И народ собирается на построение. Солдатиков только не видно, – заметил Иванов.
- Может, мы без рядового состава сегодня службу нести будем.
- В твоём наряде, в столовой можно без солдатика. Хотя их скоро набежит на ужин немерено, только успевай тарелки подтаскивать. А при патрулировании без солдатиков нельзя, - заметил несоответствие уставу Иванов.
Оба прапорщика подошли к толпе офицеров.
- Здесь построение для тех, кто в наряд заступает? – спросил Петров незнакомого лейтенанта.
- Развод что ли? – уточнил молоденький лейтенант, показывая чужаку свою армейскую эрудицию.
- Ну да, развод, – подтвердил Петров.
- Сейчас всех построят, и дежурный по штабу выйдет на построение.
- Не знаешь, рядовой состав тоже на развод придёт? – спросил Иванов.
- Сейчас приведут, теперь за них взялись, уже не забалуешь, – объяснил лейтенант.
- А раньше по-другому было? – проявив любопытство, спросил Иванов.
- Вы что, ничего не слышали? - лейтенант ответил вопросом, на вопрос Иванова.
- Становись! – подал команду старший по званию.
Толпа военного люда выстроилась в две шеренги. Причём, никто не придерживался ростовых особенностей и рядом с малюсеньким старшим лейтенантом, оказался двухметровый старшина. Похоже, здесь привыкли к подобным казусам, и командующий построением офицер не обращал на это никакого внимания. Доложив дежурному по штабу, старший по званию встал в строй. Дежурный по штабу начал осмотр каждого из присутствующих в строю. Когда дежурный подходил к очередному заступающему в наряд, тот представлялся, докладывая в какой наряд назначен.
- Почему рядового состава нет, они что, сегодня на службу не заступают? – обращаясь сразу ко всем в строю, наконец заметив отсутствие солдатиков в строю, спросил дежурный.
- Ещё не подходили. Причина отсутствия в строю рядовых неизвестна, – не выходя из строя, ответил старший по званию.
- Так выясните, что случилось, – приказал дежурный.
Старший по званию дёрнулся было из строя, да вовремя остановился. Не его это дело выяснениями заниматься. Не знал он куда бежать и зачем именно ему бежать надо тоже не знал. Дежурный сердито посмотрел на замешкавшегося старшего по званию. Он не заметил, как сзади него подходила колонна выстроенных по два молоденьких тощеньких солдат. Старший колонны остановил солдат и подошёл  к дежурному, спросив:
     - Разрешите встать в строй?
- Почему опоздали? - строго спросил дежурный.
- Замполит задержал, – ответил солдатик.
- Становитесь в строй, - милостиво разрешил дежурный.
- Офицеры, возьмите солдат по назначенным нарядам, – предложил дежурный.
- После построения разберёмся, – понизив голос, чтобы соблюсти субординацию и не обидеть дежурного, напомнил старший по званию.
- Я хочу видеть, что заступающие наряды укомплектованы полностью, – обосновал своё требование дежурный.
- Товарищи офицеры! – произнёс дежурный и замолчал, не зная как подать команду на перестроение.
Старший из офицеров вышел из строя и помог ему в этом непростом деле.
- Товарищи офицеры, перестройтесь в одну шеренгу, - подал команду он.
- Военнослужащие срочной службу разобраться по назначенным нарядам. Давайте, вставайте за офицерами, – отклонившись от уставных команд, приказал он.
Офицерам пришлось называть наряд, куда их назначали на сегодня. Солдатики немного посуетившись, заняли места согласно распределённым на сегодня службам.
- Патруль по гарнизону сейчас идите к коменданту гарнизона на инструктаж. Поторопитесь, он просил вас не задерживать, – приказал офицер.
Прапорщик Иванов в сопровождении двух солдатиков направился к коменданту.
- Вы знаете, как к коменданту добраться? – спросил он служивых.
- Тут недалеко, мы покажем, – обещали солдатики.
Буквально через полкилометра Иванов увидел два одноэтажных барака. К одному из них направились служивые.
- Здесь кабинет начальника гарнизона, – уже перед самым крыльцом объяснил солдатик.
- Раз так, пошли на инструктаж. Опаздывать к начальству нельзя, – прочитал нотацию солдатикам Иванов.
Иванов первым вошёл в кабинет. За ним следом вошли солдатики.
- Разрешите войти? – с небольшим опозданием спросил Иванов.
- Уже вошёл. Докладывай, зачем пришёл, – подсказал последовательность действий комендант.
- Прапорщик Иванов с двумя рядовыми срочной службы прибыл для несения патрульный службы в гарнизоне, – доложил прапорщик.
- Почти правильно доложил. Вольно! - озвучил, что думал комендант. 
Комендант сидел на столе, повернувшись лицом к зеркалу, встроенному в дверцу двухстворчатого шкафа и, казалось, на вошедших не обращал никакого внимания. Скошенный лоб, гладко прилизанные волосы и две большие подполковничьи звезды на погонах пока мало что говорили о пристрастиях коменданта в качестве служаки. Он встал со стола, но садиться в кресло не стал. Поправив галстук, он, наконец, отвернулся от зеркала и посмотрел на служивых.
«Рост как у гренадёра времён Екатерины. И внешность весьма вальяжная. Таких женщины любят: гладких, спортивных с маслеными похотливыми глазками. Похоже, сослали его сюда временно, чтобы грехи немного сего господина забылись. Обидел, наверное, жену какого-нибудь начальника. А может  жену начальника как раз не обидел, зато начальник обиделся безмерно», - стоя перед комендантом, думал Иванов. Сам он в тонкостях проказ высшего общества, вернее сказать, высшего начальства, был не мастак. Но слышал не раз рассказы об их нехитрых нравах.
- Патрулями по гарнизону уже ходили? – с презрением глядя в упор на служивых, словно перед ним стояли провинившиеся школяры, спросил он.
- Мы уже ходили патрулями, – ответили солдатики.
- Я патрулём по гарнизону ходил, но в другой части, – сознался Иванов.
- Что значит в другой части? Я же вас русским языком спрашиваю – ходили или нет, – Не понял ответа комендант. Видно, он был столь сильно занят созерцанием своей внешности, и считал, что заниматься разгадыванием ребусов служивого недостойно старшего офицера, тем более начальника гарнизона.
- Я второй день в этой части служу, – объяснил Иванов.
- Я не спрашиваю, сколько времени вы здесь служите. Я спрашиваю, ходили вы патрулём по гарнизону или не ходили, – рассердился начальник.
- Не ходил, – дабы не злить начальника, ответил Иванов.
- С этого и надо было начинать. Что нынче за непонятливый офицер пошёл? Ответить, как положено, и то не может, – проворчал он.
- Раз патрулём не ходил, слушай и запоминай, – со вступления начал нравоучения подполковник.
Он подошёл к занавеске, закрывающей на стене карту. Взглянув на окно и убедившись, что оно закрыто, он отдёрнул занавеску с карты.
- Все представляют, где проходит граница территории, занимаемой гарнизоном? - спросил подполковник и, не дожидаясь ответа, который ему был не нужен, начал объяснять. – Территория, которую нужно патрулировать, огорожена заборами с трёх сторон: со стороны реки  Волги, со стороны города и, частично, со стороны прилегающего к территории населённого пункта – загородного посёлка.
Подполковник, перечисляя местоположения заборов, тыкал указкой в карту, словно учитель в школе на уроке географии.
- Территория аэродрома огорожена только на участке в непосредственной близости от жилых домов. Дальше забора просто нет. Из всего сказанного вытекает ваша задача по патрулированию территории.
Подполковник замолчал, обдумывая с чего лучше начать, дабы служивые прониклись служебным рвением, а не норовили побыстрей уйти в казарму дрыхнуть.
- Основная ваша задача - выявить посторонних, находящихся на территории гарнизона. Это зоны, прилегающие к закрытым территориям, таким как: аэродром, станция ГСМ, склады. Я подчёркиваю, не сами перечисленные объекты, а примыкающая к ним территория. Это понятно?
- Понятно, – почти хором ответили солдатики.
Прапорщик промолчал, чем вызвал гнев начальника.
- А вы почему не отвечаете!? Если вам непонятно, я могу повторить, – тоном выше, спросил начальник.
- Никак нет, всё понятно, – вытянувшись по стойке смирно, доложил прапорщик.
- Ну, так отвечайте сразу, коли понятно, – выговорил нерадивому прапорщику начальник.
- Вторая задача патрулирования, выявлять лиц срочной службы перемещающихся по гарнизону без соответствующего разрешения командира. Попросту говоря, самовольщиков. Третья задача: пресекать всякие хулиганские действия со стороны гражданского населения, а так же со стороны военнослужащих. Сегодня будете патрулировать до двенадцати. Завтра начнёте патрулировать с семи утра. Прапорщик, придёте ко мне на доклад в одиннадцать вечера. Вопросы есть?
- Товарищ подполковник, на ужин сегодня можно будет сходить? – спросил один из рядовых.
- Обязательно, ужин для солдата это святое.
- У нас ужин через двадцать минут начнётся. Если сейчас выйдем, то можем успеть.
- Отсюда до вашей столовой пять минут ходу. И потом, патруль накормят в столовой в любом случае. 
- Мне надо тоже в столовую наведаться. Без ужина, на тощий, желудок не больно то находишься, - подумал Иванов.
- У меня тоже есть вопрос, – обратился к коменданту Иванов.
- Я вас слушаю, задавайте ваш вопрос.
- Вы приказали явиться к вам на доклад в двадцать три часа. Но мне, по-вашему же распоряжению, нужно патрулировать территорию до двадцати четырёх часов.
- Не понимаю, что вам помешает придти ко мне и доложить, – высказался подполковник, строго посмотрев на слишком умного прапорщика.
- Мне придётся прервать патрулирование на время доклада. После доклада и разборки результатов патрулирования останется значительно меньше часа.
- Не понимаю, к чему вы клоните?
- Может быть, рядовых отпустить в казарму, чтобы они смогли выспаться.
У начальника гарнизона лицо выразило совсем не понимание. Он вряд ли обрадовался поучениям от прапорщика, но сдержал гнев и ответил вполне корректно.
- Отпускать их в казарму или нет, решать буду я. Ваша задача привести всех патрульных сюда ко мне в одиннадцать часов. Это понятно?
- Так точно! – ответил Иванов.
- Хорошо, что хоть это вам понятно. Если понятно всё остальное, можете приступать к патрулированию.
- Разрешите идти? – На всякий случай спросил Иванов.
- Идите, но в одиннадцать часов извольте прибыть сюда.
Иванов и два бойца повернулись кругом и вышли в дверь.
- Товарищ прапорщик, можно нам в столовую на ужин пойти? – просил один из солдатиков.
- Идите, я тоже в столовую схожу. Только надо решить, где будем встречаться.
- Давайте у дома офицеров. До нашей столовой близко и до вашей тоже недалеко, - предложил солдатик
- Хорошо, только не уходите никуда. Я могу немного задержаться. Ещё никогда не был на ужине в столовой, не знаю как там и что.
- Ничего страшного, подождём, покурим, – обещал солдатик.
- Раз так, идите в столовую, – разрешил Иванов.
Солдатики второй раз разрешения спрашивать не стали. Рванули с места, только пятки засверкали. Иванов тоже не стал откладывать посещение столовой на потом. Поддавшись требованиям голодного желудка, сразу направился в нужную сторону.
«Интересно, мои компаньоны уже в столовой или нет»? – думал Иванов, подходя к дверям столовой. 
Он открыл дверь столовой, и вошёл в зал. На обеденных столах лежал хлеб в тарелках, и стояли стаканы. Желающие отужинать, если не считать его самого, отсутствовали.
«Я опоздал или, наоборот, раньше пришёл»? - оглядывая зал, подумал Иванов.
Он уселся за самый первый столик, надеясь на появление официантки, которая наверняка прояснит ситуацию.
«Хлеб не съеден, значит, я пришёл раньше», – понял он.
Через десять минут в зал вошёл Сидоров.
- О, ты уже здесь! – изрёк он, усаживаясь  на стул напротив.
- Похоже, мы раньше всех пришли. Осталось лишь дождаться официантки, которая обещала накормить. Кстати, ты не знаешь, где Петров? - спросил Сидоров.
- Он дежурит сегодня по столовой. Наверное, там ему придётся ужинать, - объяснил Иванов.
- Мы же хотели бутылку водки взять на ужин! Теперь придётся на двоих брать бутылку, - напомнил о договорённости Петров.
- Бутылку тебе придётся одному пить. Я тоже сегодня в наряде, патрулирую гарнизон.  - огорчил напарника Иванов.
- С какой стати тебя назначили, ты же гарнизона ещё не знаешь? Шутишь, наверное. И повязки у тебя нет, а у патруля должна быть повязка на рукаве, – засомневался Сидоров.
- Вот она в кармане лежит. Я не успел её одеть, сразу в столовую пошёл. 
- Печальный случай. Но ничего, в другой раз непременно бутылку захватим. Сейчас придётся авансом отужинать. Накормили бы нас только, не зря ведь сюда тащились.
- Сейчас знакомая официантка в зал выйдет, и всё узнаем, – высказал своё мнение Иванов.
- А вот и народ пошёл, – воскликнул Сидоров, увидев трёх вошедших в зал офицеров в синей технической форме.
Трое вошедших уселись за один столик. Тут же к ним вышла официантка с подносом в руках.
Подойдя к столику, она перед каждым поставила тарелку.
- Опять рыба с макаронами! Хоть бы картошечки когда-нибудь пожарили, - возмутился один из вновь появившихся.
- Приходите чистить, тогда и картошка вам будет, – ответила официантка.
- Можно вас на минуточку»? – обратился к официантке Сидоров.
Официантка с важный видом подошла к нахалу, собираясь в случае неадекватных действий дать ему достойный отпор.
«Полненькая, видно здесь им не так уж плохо живётся, раз фигура не только у одной Клавы глаз радует», – искоса поглядывая на приближающуюся тушу официантки, подумал Иванов. Он даже в мыслях боялся обидеть эту достойную женщину, ведь ему от неё нужно всего лишь еду, а никакие-то шуры-муры. В столовой должно быть всё по серьёзному. Поскольку еда, особенно ужин для несущего службу служивого, это очень серьёзно.
Остановившись в шаге от стола, она подбоченилась одной лишь левой рукой,  поскольку в правой держала пустой поднос. Весь её вид говорил: «Ну, что ещё вам нужно»?
- Скажите пожалуйста, Клава сегодня работает? – как можно приветливее глядя на официантку, спросил Сидоров.
- Она на вечер отпросилась, я одна работаю, – с любопытством глядя на прапорщиков, прикидывая, кем они Клаве доводятся, ответила она.
- Ой, как жалко-то, а мы по случаю нашего первого ужина в гарнизонной столовой бутылочку прихватили, – заинтриговал заявлением Сидоров.
«Про какую он бутылку говорит? Вроде, на сегодня всё отменилось», – подумал Иванов.
- Если хотите её увидеть, приходите завтра.
- Завтра, это завтра. А нам нужно сегодня, – настаивал Сидоров.
- И зачем она вам нужна, если не секрет? – не совладав с приступом любопытства, спросила официантка.
- Мы сегодня заходили в столовую к вашему начальнику, чтобы на довольствие в столовой поставил. Он нас с завтрашнего дня обещал поставить, а сегодня накормил обедом, тем, что оставалось. Нам Клава на стол накрыла, а после обеда, когда уже уходить собирались, разрешила прийти на ужин. Мы даже по этому случаю бутылочку водочки захватили, – напомнил о бутылке водки Сидоров.
- Выходит, не повезло вам сегодня, - съехидничала официантка.
- Это как сказать. Мы же в столовую пришли, выпивку принесли. А раз выпивка уже есть, значит, мы с какой-нибудь гарной дивчиной её оприходуем. Я смотрю, у вас здесь девчонки одна к одной складные, - напоследок подлизался к даме Сидоров.
- Это что ещё за девчонки? – не поняла официантка, с которой уже давно никто на столь фривольные темы не говорил.
- Да вот вы хотя бы. Очень даже взгляду приятно на вас задержаться, - развивал успех Сидоров.
- Это что же во мне такого приятного? – не поверила дама, но по всему выходило, очень ей нравился ход мысли незнакомого прапорщика.
- Сейчас все женщины тощие пошли, кости да кожа и больше ничего. А вы очень женственная, что вызывает в мужском сердце весьма сильный отклик, – на одном вздохе выпалил Сидоров.
- Ладно, сейчас посмотрю, что там у нас есть из съестного, - обещала официантка и, переваливаясь словно утка, подрыгивая объёмной задней частью, направилась к проходу в перегородке.
- Три стаканчика, если можно, захватите, – во след ей попросил Сидоров.
- Ну ты и спел арию для толстушки. Я от тебя такого не ожидал, – похвалил Иванов.
- Я и сам от себя такого песнопения не ожидал. Но что только не пропоёшь с голодухи, когда еда уже в поле зрения появляется, а брюхо ещё пустое, - объяснил Сидоров.
- Ты ей про бутылку водки насвистел, теперь надо срочно за ней, окаянной, бежать.
- Бежать за ней не надо, она у меня в пакете.
- Запасливый ты, не зря на станцию ГСМ распределился. Там без предпринимательской жилки пропадёшь, – похвалил Иванов.
- Я в общежитие со службы пришёл и вас стал дожидаться. Смотрю, что-то не идёте в комнату. Я подумал, что вы ушли гулять по гарнизону и купил перед самым ужином бутылку, когда вас не дождался. Дело в том, что я на службе задержался. Пришёл в общежитие поздно и вполне мог с вами разминуться, - объяснил он ситуацию.
- Нас пораньше отпустили, чтобы мы на развод успели. Тебя, наверное, тоже скоро в какой-нибудь наряд определят, – высказал предположение Иванов.
- Очень такое может быть, но вообще-то я с этим не тороплюсь, могу ещё немного подождать, – пошутил он.
- С чем это подождать? – поняла по своему официантка, слышавшая лишь часть фразы.
Она принесла на подносе две порции рыбы с макаронами, два стакана чая и три чистых стакана.
- Это подождать не может. Это мы пренепременно сейчас же оприходуем, – изрёк Сидоров, доставая из целлофанового пакета бутылку водки. 
- Прошу к нашему шалашу, – отодвинув от стола стул, предложил он даме немедленно присоединиться.
Она грузно взгромоздилась на стул, свесив с обоих сторон сидения мясистую филейную часть тела. Он открыл пробку, потянув за хвостик, и разлил по стаканам.
- За знакомство! – сказал он тост, когда все сидящие за столом подняли наполненные стаканы.
- И за то, чтобы нас здесь сытно кормили, – дополнил тост Иванов.
Они чокнулись о стакан дамы и двое из компании залпом выпили. Дама занюхала кусочком хлеба и собиралась уже уходить, когда заметила, что Иванов даже не пригубил.
- А ты чего не выпил? – спросила она.
- Я в наряде сегодня: патрульным по гарнизону хожу, – объяснил Иванов.
- Тогда тебе нельзя. Начальник гарнизона если унюхает, сразу на губу отправит, – прокомментировала она.
- Раз такое дело, допьём помалу. Не пропадать же добру, – разливая остатки из наполненного стакана в два пустых, сказал Сидоров.
Официантка спорить не стала, допила водку, на сей раз закусив кусочком хлеба.
- Если мало будет, приходите за добавкой, - поднимаясь со стула, обещала она.
- Пренепременно, – во след уходящей женщине ответил Сидоров.
- Теперь у тебя блат появился. Скажу даже смелей: ты ей понравился, – высказал своё мнение Иванов.
- Да, раз начал водочкой угощать, придётся репутацию поддерживать. Ты зря улыбаешься, вы меня в это дело втравили, вам и в партнёрах быть.
- Я и не увиливаю. Свою долю в сегодняшнее вечернее мероприятие внесу. С этим всё понятно. А вот как ты устроился на своём ГСМ, да ещё от наряда отвертелся, непонятно?
- У нас служба специфическая: и заправщики керосином заливаем, и личные машины начальников бензинчиком. Сегодня командиру первой эскадрильи полный бак «Жигулей» заправил.
- Теперь у тебя алиби на все виды нарядов появится, - пошутил Иванов.
- Я поинтересовался, и мне старшина с заправки объяснил. Он сказал, что нас, заправщиков, не очень-то в наряд посылают. Нужны мы на службе больше чем в наряде, – объяснил ситуацию Сидоров.
- Конечно, на службе вы нужнее. Кому-то надо ведь личные машины начальству заправлять, - съязвил Иванов.
- Ты думаешь, очень приятно личные машины казённым бензином заправлять. Его ведь ещё списать на что-то надо.
- А ты откажись заправлять. Пойди к замполиту и расскажи всё как есть. 
- У замполита «Волга», знаешь сколько она бензину жрёт? – озадачил вопросом Сидоров.
- Что и его тоже заправляете? 
- Его заправляем в первую очередь. А как же, его не заправлять никак нельзя.
- Да, тяжёлый случай. Зато, в качестве моральной компенсации получишь освобождение от нарядов.
- Приедет проверяющий, и мало не покажется. Хорошо если обойдётся. А если нет? Будешь тогда сухари сушить. 
- Зачем так пессимистично. Давай, не будем о грустном. Тем более пора уже на службу возвращаться, меня у дома офицеров солдатики ждут.
- Ты ночевать в комнату придёшь? – спросил Сидоров.
- Думаю, что да. Только не знаю когда приду. Мне к одиннадцати на доклад к коменданту. Не знаю, зачем он по ночам доклады принимает от служивых, видно, не спится ему или заняться больше нечем.
- Может, ты ему как раз для ночных развлечений понадобился. Вот он тебя и призвал на доклад, - не упустил возможности отыграться на коллеге Сидоров.
- Надеюсь, что не для половых развлечений. А исключительно для служебных надобностей меня ночью вызывают, – парировал Иванов.
Допив чай, оба встали и, спровадив грязную посуду на мойку, направились к выходу.
- Ты сейчас в общежитие? – спросил Иванов.
- Да, хочу отдохнуть. Хоть и не полный день отслужил, а всё равно устал. Отвык, видно, уже от службы. А ты куда? 
- Я на службу, патрулём ходить по гарнизону. Солдатики меня ждут у дома офицеров. Сейчас за ними зайду и вперёд.
- Если ты ночевать ночью придёшь, стучи в дверь громче, я крепко сплю. 
- Ничего, разбужу, не впервой.
- Ну, счастливо тебе отслужить, – пожелал товарищу  Сидоров.
- Пока, – ответил Иванов и направился к дому офицеров.
- Долго ждёте? – спросил он, подойдя к двум съёжившимся от вечерней прохлады солдатикам. 
- Порядочно уже, даже немного продрогли. 
- Ничего, сейчас пройдёмся, сразу теплее станет. Кстати, как вас покормили в столовой?
- Покормили как обычно. А могли бы добавку дать тем, кто в наряде. 
- Значит, добавку вам не дали?
- Не дали. Раньше всегда давали, а сегодня нет. 
- Наверное, плохо просили. Ладно, в завтрак наверстаете. Куда теперь пойдём?
- Вы старший, вам и решать. 
- Мудро сказано, но неверно. Я всего два дня в вашем гарнизоне, толком ничего здесь ещё не знаю. Так что рулить придётся вам. 
- Хорошо, пройдёмся по кругу, потом где-нибудь посидим, отдохнём. Такой план вас устроит? – спросил один из солдатиков.
- Вполне. Видите по маршруту, я последую за вами, - дал своё согласие Иванов.
Солдатики, не торопясь, вразвалочку двинулись по дороге. Прапорщик, стараясь не отставать, шёл рядом.
- Мы сейчас куда? – Спросил он.
- Да, в общем-то, конкретно никуда. Пройдём по кругу, во все закоулки заглянем, – ответил солдатик.
- Хотел ещё спросить: всегда на доклад к коменданту ходят в одиннадцать?
- Никогда раньше не ходили. Это первый раз, по крайней мере, для нас, – объяснил солдатик.
- Выходит, я везунчик. И вам тоже повезло сегодня, со мной на докладе вам велено быть.
- А завтра с утра опять ходить по гарнизону. Так не долго и ноги протянуть, – ворчал всё тот же солдатик.
- Завтра позавтракаете, тогда и начнём патрулирование.
- Это понятно, но хотелось бы ещё и выспаться. 
- Здесь я ничего не могу обещать. Сам не знаю, когда придётся спать ложится. И всё-таки хотелось бы знать, почему нужно идти на доклад в двадцать три часа?
- Нам тоже хотелось бы знать. Но если подумать, можно догадаться.
- Ну и как с догадками?» – спросил Иванов.
- Наверное, самовольщиков ловить будем.
- А мы что сейчас делаем? – не понял Иванов.
- Это совсем другой случай. 
- Расскажи, я тоже знать про все случаи хочу, - пожелал Иванов.
- У нас в казарме один солдатик связался с солдаткой, что в штабе связисткой работает.
- Я подозреваю, что не один он периодически с солдатками связывается, – поправил Иванов.
- Конечно, ребята их периодически пользуют, но здесь особый случай. Он несколько раз в кусты её сводил, она и забеременела. А ей ещё служить полтора года осталось. Если высокое начальство про беременность прознает, тогда нашему местному начальству мало не покажется. Вот и решили они её на аборт уговорить. Она ни в какую. Люблю, говорит, Серёгу и хочу для него ребёнка родить. Он тоже упёрся, говорит, если нас с Нюрой не распишите, повешусь. Вчера заперся в сушилки, еле его отговорили.
«Это не туда вчера замполит бегал, когда полк на построение вышел»? – подумал Иванов.
- Ну и как, разрешили ему Нюрку замуж взять? – спросил он.
- Замполит обещал во всём разобраться.
- Да, этот наверняка разберётся. А вы-то сами разобрались? Это ведь ваш товарищ, - упрекнул солдат Иванов.
- Мы сначала хотели его хорошенько отдуть. После этого случая бегать к девкам стало намного трудней. Того гляди на губу, а то и в штрафной батальон попадёшь. 
- И что помешало вздуть?
- Пожалели. Убогий он совсем, что девка ни скажет, всему верит. Она ему про любовь напела, он и раскис.
- Может, она того стоит. Может, действительно у них любовь.  С чувством ведь не поспоришь.
- Какие там чувства! У него, может, так и есть. Вернее, так оно и есть. А у неё…
- У неё чувств к нему нет, так?
- По крайней мере, она нашим ребятам не отказывала никогда. Прямо скажу, немного на неё охотников находилось, страшна больно.
- Значит ей наконец повезло, встретила человека достойного.
- Если бы они в армии не служили на срочной службе, это было бы их дело. А в армии замполит распоряжается, кому жениться, а кому разводится. Не положено срочному служащему, по крайней мере, служащей, жениться, да ещё ребёнка заводить, - разъяснил истину солдатик.
- Может, она человек хороший. Никто этого не замечал, а он разглядел.
- Это вряд ли. Она пыталась не только его охмурить и ребёнка завести. Но ребята у нас тёртые, резиной пользоваться умеют.
- Женщина ребёнка хочет родить, семьёй обзавестись. Разве это плохо?
- Вы рассуждаете как семейный человек, который выбор для себя уже сделал. А тут совсем другое дело.
- Другое дело говоришь! Так в чем же оно, это самое дело?
- Она из глухой деревни. Выбраться ей оттуда не было никакой возможности, вот она в армию и двинула в надежде на лучшую долю.
- Замуж, наверное, выйти мечтала за офицера, – предположил Иванов.
- Все они поначалу за офицеров выйти хотят. Только где на такую ораву девок молодых холостых офицеров напасёшься? Так что к нам, солдатикам они бегают, а совсем не к офицерам.
- Ну и что Нюра? Раз она к солдатикам бегала, значит всё в порядке?
- Дело в том, что если они в армии распишутся, и она ребёнка родит, ей вне очереди гарнизон из своих фондов должен квартиру дать. Теперь причина понятна?
- Теперь понятно. Значит, это всё из-за квартиры. Раз она квартиру получит, значит, в городе пропишется и городской жительницей станет. Только я не вижу в этом ничего плохого.
- А замполит увидел. У нас ни одна такая Нюра служит. Одной дадут, все другие захотят. Тогда и замполита и командира полка и много ещё кого переведут служить туда, где Макар телят не гонял.
- Теперь понятно. Значит, замполит накрутил хвост коменданту и тот сегодня облаву на девок, и солдат собирается устроить. Или что-то в этом роде.
- Они нам житья долго не дадут. Пока всё не забудется. Так что придётся завязать узлом до ближайшего увольнения.
- Значит, думаете, нас  подрядят бдеть целомудрие девиц в женском общежитии? – спросил Иванов.
- Очень может такое быть. Скоро узнаем, недолго ещё ждать осталось.
За разговорами, патрульные прошли половину обычного маршрута.
- Дальше пойдём или посидим немного, покурим? – спросил солдатик.
- Если уже согрелись, можно посидеть, – согласился Иванов.
Неподалёку они обнаружили лавочку, на которой и устроились.
- Теперь можно покурить, – достав пачку сигарет «Прима», сказал солдатик.
«Прямо командир, да и только, – подумал Иванов, но вслух не озвучил, не хотел портить отношения с людьми. – Ходить ещё пол ночи с ними, мало чего случиться может, и в команде должно согласие быть». 
- А вы что не курите? Угощайтесь, – протягивая пачку сигарет прапорщику, предложил солдатик.
- Спасибо, я бросил. Год уже не курю.
- Бросить курить дорогого стоит. На то должна появиться веская причина, – похвалил солдатик.
- Пришлось бросить. Ребёнок родился, а от меня, когда домой приходил, табачный дух за версту. Комнатка маленькая, к утру надышишь табачным духом, что самому противно. Пришлось совсем бросить, чтобы здоровью ребёнка не вредить, – объяснил он ситуацию.
- Я тоже брошу, когда на дембель уйду, – сообщил солдатик.
- Зачем так долго ждать! Хорошие дела нельзя откладывать на потом, – заметил Иванов.
- В армии нельзя не курить.
- Почему нельзя не курить? По-моему, очень даже можно, - усомнился в сказанном Иванов.
- В армии курящим выдают деньги на сигареты, или сами сигареты выдают. Кто же откажется от дармового?
- Можно у курящего сигареты поменять на что-нибудь, – выдвинул версию Иванов.
- Тут же заложат доброхоты, коих в казарме немало. Тогда сигарет уже не получишь.
- Можно сделать вид что куришь. Ведь не обязательно смолить одну за одной.
- Не так уж много сигарет выдают. А раз курить начал, не так-то просто остановится. Потом, курящему в армии проще жить. Когда работаешь, перекуры устраивают для курящих. На занятиях тоже дают время перекурить. И вообще, все офицеры курят и хоть мы подчинённые для них, а в то же время свои, – объяснил солдатик.
«Удобная позиция. Умный нынче солдат пошёл. Не то, что в наше время, не до хитростей было», – подумал Иванов.
Солдаты молча курили, думая каждый о своём. Иванов молчал тоже. Покурив, они выбросили окурки, но по всему было видно, вставать со скамейки не торопились.
- Пора дальше идти. Время уже немало, – предложил Иванов.
- Товарищ прапорщик! Давайте, ещё посидим. Мы перед нарядом на работах были, наработались досыта, ноги ещё гудят.
- Ладно, давайте посидим. Но недолго, иначе замёрзнем, – согласился Иванов.
- До одиннадцати нам больше двух часов ходить осталось. За это время два раза вокруг всего гарнизона пройти можно. Только боюсь, сил не хватит у нас, – высказался солдатик.
- Мы не будем два раза обходить вокруг гарнизона. Мы пройдёмся, потом посидим. Потом опять пройдёмся, потом опять посидим. И так до одиннадцати часов. Вернее, до двадцати трёх часов. Силы надо беречь. Вдруг придётся выполнять особое задание коменданта, да ещё всю ночь, - пояснил Иванов.
- Если то самое задание, то уж увольте, – сказал солдатик.
- Думаю, ни то самое. По виду, он дамский угодник, лев гарнизонных пирушек с дамами. Так что на ваши тощие задницы он вряд ли польстится.
- Нас-то он как раз не видел. Зато видел вас, – съехидничал солдатик.
- Я для него староват. Да и зачем я ему. Рядом целая казарма девчонок и почти каждая из них за сержантские лычки подставит любое своё место на выбор, – внёс ясность в проблему Иванов.
- У него, наверное, есть дамочки и получше, с которыми, к тому же, мороки меньше.
- Это в каком смысле, меньше? – не понял Иванов.
- А в том, что муж на полётах, а она расфуфырится, нацепит на себя обновы, купленные на мужнины деньги и к нему. Он её отдует почём зря, она довольная домой уходит. Как раз к утру подгребает. А там и муж усталый с полётов заявится, и сразу в койку спать. Ему, бедолаге, после бессонной ночи не до жены. Два часа поспит и опять на службу двигает, - объяснил солдатик.
- И откуда ты всё знаешь про жён офицерских и коменданта?
- Они же мимо окон нашей казармы идут и в одну сторону, и в другую. Поэтому, видим их часто.
- Может, это не офицерские жёны и, вообще, они не к нему идут, а к подруге?
- Мы по гарнизону вечером и даже ночью ходим. Не раз сами видели, кто куда ходит.
- Значит, ночью в самоволочку ходите к девкам. Так, так, с вами всё понятно.
- Так ведь днём некогда, служба, да и не пускают нас к девкам днём. Иногда в увольнение отпустят, но это очень редко бывает.
- Вот поймает вас командир, задницу-то надерёт.
- Пока всё обходилось. Теперь облавы на нас устраивают из-за этих малахольных, так что  особенно не погуляешь, того и гляди недельку на губе словишь.
- Слушай, а чего твой напарник всё молчит, немой что ли?
- Он не немой. Он только третий месяц в части служит. А я уже дед. Ему положено меня слушать и ума набираться.
- Строго у вас. Впрочем, когда я срочную служил, у нас тоже дедов уважали. Но их было за что уважать. Они классные специалисты были, и молодняк без дела не обижали.
- Так и мы без дела не обижаем. А за дело не худо наказать, чтобы он потом сам молодых не обижал, когда дедом станет.
- Ладно, посидели, поговорили, теперь пора в путь дорогу.
Патрульные встали с лавки и продолжили путь по гарнизону.

             
   Действие четвёртое: «Нюансы службы в русской армии»
 Оставим на время Иванова и посмотрим, как обстоят дела у Петрова.
Отстояв, как и положено, на разводе и получив «благословение» дежурного по штабу полка, он прямиком направился в солдатскую столовую. Она располагалась сразу за домом офицеров и, будь у него возможность выходить из пропахшего немного протухшей рыбой и подпорченной капустой помещения, он мог бы пообщаться и поделиться встретившимися проблемами с Ивановым. Он видел в столовой двух солдатиков с повязкой на рукаве: «Патруль по гарнизону», но спрашивать у них ничего не стал, не до этого сейчас было.
 Как только Петров появился в помещение столовой и прошёл в кабинет заведующего, сразу понял, чем ему грозит это незапланированное дежурство.
- Меня на сегодня дежурным по столовой назначили, – Войдя в кабинет, сообщил Петров.
- Вы кто будите, военнослужащий или так? - подняв глаза на нахала, спросил заведующий. – Выйдете из кабинета, и войдите как положено.
«Строгий начальник. Интересно, что заставило его осерчать. Таких сердитых заведующих столовой я ещё не видел. Как же мне к нему обратится: товарищ капитан, товарищ майор? В белом халате они все на одно лицо, если бы не в столовой его встретил, не иначе как про  генеральские погоны подумал бы. Морда круглая и красная, представлен к харчам, вот и думай.  Пожалуй, капитан, солдатская всё-таки столовая, а не офицерская. В офицерской наверняка майор был бы». 
- Товарищ капитан, разрешите войти? – постучавшись о притолоку и всунув голову в проём открытой двери, спросил Петров.
- Войдите, - милостиво разрешил заведующий.
- Прибыл для несения службы дежурного по столовой, прапорщик Петров, – вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал Петров.
- Вольно! Можете садиться, прапорщик Петров», – сменив гнев на милость, разрешил заведующий.
- Вы когда-нибудь дежурили по столовой рядового состава? – спросил строгий начальник. 
- Так точно. Я, до того, как в школу прапорщиков поступил, сверхсрочную служил в части, - ответил Петров.
- Отвечайте кратко, да или нет. Я уже лишний час здесь сижу, вас дожидаюсь. А мне ведь завтра работать. Это посложнее, чем служить. Когда все вокруг служат, а ты вынужден работать, тебя не понимают и не ценят, – высказался заведующий.
«Вот засранец! Меня в излишней говорливости обвинил, а сам разоткровенничался, будто кому-то интересно слушать», – не озвучивая, обругал заведующего Петров.
- Проинструктировать вас или сами разберётесь, – спросил об очевидном заведующий.
- Лучше проинструктировать. Я человек здесь новый, могу в нюансах дела сразу не разобраться.
С укоризной взглянув на Петрова, мол: «Опять тебя понесло», - заведующий начал инструктаж.
- Распорядок посещения рядовым составом столовой у нас утверждён самим главкомом ВВС. С этим не поспоришь, – приняв важный вид, сообразно значимости произносимого наставления, изрёк заведующий.
Он многозначительно взглянул на Петрова, как бы призывая того быть с начальством и их приказами крайне осторожным. После небольшой паузы, заведующий продолжил.
- Но не всё так просто у нас в авиации, – подлил он ложку дёгтя в тщательно и с любовью приготовленную главкомом ВВС бочку мёда. Что по некоторым признакам – появившейся хитреце во взгляде, ему самому очень нравилось.
- Во время тревоги, установленное время приёма пищи может переноситься на совсем неизвестное. Как вы понимаете, тревога планироваться не может по определению. Для кухни это очень плохо. Пищу приходится периодически подогревать, что приводит в усушке, к уварке и порче продуктов. А размер выдаваемого солдату пайка никто урезать не разрешает. Понимаете, к чему я клоню?»
- Так точно! Понимаю, – бодро, без лишних слов ответил, прапорщик.
- На всякий случай объясняю. Для того, чтобы у нас был резерв, нужно в обычной ситуации экономить. Я не призываю вас урезать паёк солдата, но и перекладывать в блюда лишнего не следует, - заведующий ненадолго задумался, очевидно, прикидывая – стоит ли раскрывать все секреты дела первому встречному.
«Интересно, где это он в солдатской пайке лишнее нашёл? Не век же он на кухне подъедался, когда-то сам на казённых солдатских харчах жил. По крайней мере, когда я срочную служил, избыточного в солдатской пайке не обнаруживал, – подумал Петров.
- Поэтому, любителей поесть, которые по две, три порции за присест стараются навернуть, следует урезонивать. Поставили на стол котёл с кашей, вот и пускай из него распределяют.
- А если в каком-то подразделении срочные работы, которые задерживают солдат? Им же может вообще ничего не достаться. Как с этим быть? – задал вопрос Петров.
- Небольшой запас у нас имеется. Повар выдаёт по порции, но не больше. Вам об этом тоже надо помнить. Кстати, о срочных работах. Обычно задерживается всё подразделение. Мы таким образом людей рассадили, чтобы они за отдельным столом, отдельно от других подразделений все вместе сидели. Это значительно упрощает проблему. И разводящий за столом знает, кто за столом отсутствует, и резерв всегда оставляет. Понятно?
- Так точно! Понятно! – ответил Петров, а сам подумал: «Ну и скупердяй! Солдаты, наверное, его за жадность ненавидят. И меня, чего доброго, за исполнение указаний жадного начальства солдаты ненавидеть начнут». 
- Теперь кратко напомню о ваших обязанностях. Вы должно проследить, чтобы к каждому указанному в расписании приёму пищи повара начинали готовить еду заблаговременно. Завтрак начинают готовить за два часа до указанного в расписании времени, обед за три, ужин за два. Продукты на складе получаете вы согласно калькуляции на каждый приём пищи и согласно перечня приготавливаемых блюд. Когда получите продукты на складе, потом выдадите их старшему повару. После того, как блюдо будет готово, вы должны снять пробу, то есть определить пригодность пищи к употреблению, на свой вкус, конечно.
- Можно вопрос? – обратился к строгому начальнику Петров.
- Давай, спрашивай, пока я не ушёл, – милостиво разрешил строгий начальник.
- По расписанию завтрак завтра в восемь. Когда и где я смогу получить на него продукты? Из ваших слов я понял, что к шести часам продукты должны быть у поваров. Иначе они не успеют приготовить завтрак.
- Продукты уже получены. Тебе надо только открыть шкафчик и выдать продукты поварам. Пойдём, покажу.
Начальник встал, с ним вместе встал и Петров. Они вышли в коридор, где и располагался шкаф.
Начальник открыл дверцу.
- Крупа пшённая, сахар, чай, соль и всё остальное, – он закрыл шкафчик и передал ключи Петрову.
- Ключи будут у тебя, теперь ты за сохранность продуктов отвечаешь. Ночевать будешь в столовой, вон в той комнате с открытой дверью.
Начальник подошёл к двери комнатки, но заходить не стал.
- Топчан с матрасом там имеются. Это конечно не гостиница, но переночевать можно. Ну, давай, осваивайся. 
Начальник направился в кабинет и через пару минут вышел оттуда в мундире старшины.
- До завтра! – попрощался он, и вышел во входную дверь на улицу.
«Сам всего лишь старшина, а ведёт себя, словно он генерал и никак не меньше, – подумал Петров. - Где-то я его раньше видел, лицо вроде бы знакомое. Или у заведующих лица на один манер? И всё-таки я его где-то видел. Вспомнил, он  утром вместе с нами в общежитии умывальне умывался. Точно ведь он был. Вот значит, где он обитает»!
Петров взглянул на часы. До ужина оставалось меньше часа.
«Пора начинать обход владений», - подумал он и направился на кухню.
«Что у нас сегодня на ужин»? - подойдя к повару, спросил он.
«Вы дежурный»? – вместо ответа спросил повар в большом белом колпаке.
«Да, сегодня заступил».
Повара ответ удовлетворил и он сообщил:
- Сегодня рыба с картофельным пюре, хлеб и чай.
- Ко времени успеешь?
- Всегда успевали и сегодня успеем, – ответил повар, чем полностью удовлетворил любопытство Петрова.
- Ну, я пошёл, – сказал Петров, собираясь покинуть  жаркую, душную кухню.
- Через час приходите пробу снимать, – уже во след напомнил повар.
«Как они в такой жаре весь день проводят? Ладно бы зима, холод. А летом на улице-то запаришься, у плиты вообще ад кромешный», - думал Петров, выходя из помещения кухни. 
Просидев в комнатёнке, которую ему указал строгий начальник - старшина, целый час, он вернулся на кухню.
- Сейчас я вам положу для пробы рыбу с картошкой, – обещал повар, увидев дежурного.
Повар взял большую суповую тарелку, и положил на неё несколько кусков рыбы, и два больших половника картофельного пюре.
- По виду очень аппетитно выглядит, – вместо спасибо, сказал Петров.
Он вышел в зал столовой и, устроившись за первым попавшимся столом, начал есть.
«Очень даже неплохо. Рыба, конечно, дешёвая, но приготовлено отменно», – уплетая за обе щёки, подумал Петров.
Он едва закончил трапезу, когда первые солдатики пришли на ужин. Процесс кормления рядового состава растянулся на целый час, но, в общем, прошёл без приключений. Покормив последнего солдатика, столовая закрыла свои двери до завтрака. Через полчаса вся обслуга столовой покинула помещение, оставив лишь одного Петрова. Он запер все двери, обошёл здание с проверкой, на предмет открытых окон и, убедившись, что всё закрыто, удалился в свою коморку.
«Один здесь остался словно сторож какой, а не дежурный», – укладываясь на грязный матрас, подумал он.
   Для вернувшегося в комнату общежития Сидорова всё сегодня складывалось намного проще: он, в отличие от своих коллег, находился сейчас как бы дома. После подготовки амуниции для завтрашнего дня, у него появлялись некоторые желания неаскетического характера, например, сползать в комнату, где стоит телевизор. Не на предмет прослушивания последних новостей, а на предмет знакомства с какой-нибудь скучающей дамочкой. Но его вскорости развезло от употреблённого спиртного, да и факт присутствия в мужском общежитии скучающих дамочек стал неочевиден. Это окончательно перевело все желания к одному - немедленному обладанию мягкой подушкой. Улёгшись на кровати, он быстро заснул.
   Между тем, Иванов в сопровождении двух солдатиков медленно двигался по маршруту.
«Если бы не солдаты, сейчас пошёл бы в общежитие и придавил там пару часиков. А потом, свеженький, к одиннадцати, на доклад к коменданту», - думал Иванов.
- Плохо, что помещения нет, где можно перекантоваться, - посетовал он.
- Можно зайти к нам в казарму и посидеть в ленинской комнате, - предложил солдатик.
- Этого как раз нельзя. Увидят патруль в подразделении роты и обязательно заложат замполиту.
- Может быть и такое. Тогда остаётся подъезд дома.
- Нет, это тоже отпадает. Мы же не шпана дворовая по подъездам отираться, а патруль, – обосновал отказ Иванов.
- Тогда остаётся только ходить, – заключил солдатик.
- Что мы и делаем, – подтвердил Иванов.
Он и сам не против был где-нибудь посидеть, а лучше полежать. Но долг звал прапорщика вперёд, и он мерно отмерял шагами расстояние.
- Мы уже по второму кругу идём, – напомнил Иванову солдатик.
- Ты что-то хочешь предложить? Только не казарму и не подъезд.
- Можно сменить маршрут. Если мы будем ходить по окраинам, где нет ни казарм, ни других поселений, то никого не поймаем.
- Ты считаешь, что обязательно кого-нибудь поймать нужно?
- Если не поймаем самовольщика, нас комендант самих на гаубвахту определит за халатное отношение к службе.
- Так строго у вас? Не преувеличиваете вы степень опасности коменданта?
- Всё уже проверено. Некоторые поплатились за легкомысленное отношение к службе.
- В каком смысле? – не понял Иванов.
- В том смысле, что после дежурства попали на гаубвахту, - объяснил солдатик.
- Нам ещё почти сутки патрулировать. За это время кого-нибудь задержим.
- Хотелось бы надеяться.
- Так что там насчёт нового маршрута? – напомнил Иванов. 
- Сейчас пойдём около казарм покрутимся, наверняка кто-нибудь в самоволку двинется. Потом к офицерским домам подойдём. Туда наши солдатики к офицерским жёнам тоже похаживают. Глядишь, кого-нибудь и поймаем. 
- Не жалко тебе своих сдавать?
- Я своих сдавать не буду. Я с других подразделений задерживать буду, - объяснил солдатик. 
- Раз так, пошли патрулировать по другому маршруту, – согласился Иванов.
Они подошли к казарме и тут же поймали солдатика, который вышел из казармы, собираясь направится в сторону жилых домов.
- Рядовой, стойте! Ваши документы, – потребовал Иванов, когда спина солдата стала быстро удаляться от патруля.
Солдат остановился и, повернувшись к окликнувшему, полез в карман гимнастёрки.
- Вот моя увольнительная. Меня старшина посыльным послал к офицеру домой, - объяснил своё присутствие вне казармы солдатик.
- Зачем он вас послал перед самым отбоем? – задал резонный вопрос Иванов. 
- Не могу знать. Он только велел передать ему пакет, - немного путаясь в словах, ответил испуганный солдатик.
Как следует при свете фонаря, рассмотрев увольнительную записку, Иванов вернул её солдату и отпустил.
- Зачем вы его отпустили, он же в самоход отправился? – не одобрил действий Иванова патрульный солдат.
- Не имею права задерживать. Увольнительная у него в порядке, – ответил Иванов.
- Таких увольнительных можно написать миллион.
- А если действительно у него срочная депеша? Людям положено доверять, иначе порядок очень скоро в бардак превратится.
Солдатик ничего не ответил, только насупился. Видно, очень не хотелось ему на гаубвахте сидеть. Потолкавшись у казарм и больше никого не встретив, они пошли к домам. Немного не дойдя до первого дома, они услышали подозрительный шум. Открылась балконная дверь на втором этаже пятиэтажного дома и тут же кто-то сиганул вниз. На балкон вылетел мужик, по крайне мере мужской голос посылал с балкона проклятия убегавшему.
«Уж не наш ли это солдатик спрыгнул? Видно, передал он депешу не командиру, а командирской жене, да выполнил несколько просьб женщины, командира дожидаючись», – подумал Иванов.
- Здесь уже обстановка повеселей. Вон как любовники от мужей с балконов сигают, - сказал солдатик.
- Думаешь, от мужей? Может, от жён? – усомнился  Иванов.
- К жёнам они ходят, а сигают от мужей, – стоял на своём солдатик.
- Всё-то ты знаешь, кто от кого сигает.
- Конкретно кто сигает, не знаю, врать не буду. Но про любовника в самую точку, зуб даю.
- Ладно, постоим тут, посмотрим, может, ещё чего-нибудь высмотрим, – дал установку Иванов.
- Ели стоять на месте, никого не поймаешь, - напомнил солдатик.
- Поживём, увидим. Но специально бегать по территории, ловить солдатиков я не намерен. Не гончие ведь мы, а патруль. У патруля много всяких других функций и обязанностей, - пояснил свою точку зрения Иванов.
Почти полчаса патрульные стояли у подъезда первого дома. Но ничто не нарушало спокойствие ночного гарнизона.
- Пойдём, пройдёмся вдоль всех домов. А через полчаса подойдём к бараку, где комендант нас ждать будет, – сказал Иванов и солдатики молча с ним согласились.
Полчаса дежурства ничего не изменили, ни одного нарушителя патруль не задержал. Но Иванова это обстоятельство волновало меньше всего, ходить им ещё по гарнизону не переходить и случиться может всякое. Сейчас Иванов думал над причиной, вынудившей коменданта самому не спать и лишний раз выслушивать нерадивых служивых. С учётом перечисленных жертв с его стороны, причина должна быть весьма весомой. Если знать причину заранее, можно избежать многих неприятностей. Так и не догадавшись о причинах, Иванов без всяких недомолвок, напрямую обратился к солдатам.
- Как вы думаете, зачем нас ночью к себе комендант зазвал?
- Об этом судить трудно. Начальству в голову бывает такое приходит, что и вообразить невозможно. Но предположить попробую. Я думаю, дело касается женского общежития, где солдатки живут, – ответил солдатик, и потому, как он говорил, Иванов понял – он знает наверняка.
- Ты хочешь сказать, что мы будем охранять женскую казарму всю ночь? – не желая верить в подобные казусы военной службы, удивился Иванов.
- Не знаю, как насчёт охранять, но шмон в помещении наведём немалый.
- Думаешь, в комнатёнки к девкам комендант заставит лезть. Да они нам морды ногтями на лоскуты распустят, а то и пиписки поотрывают. А уж если у них действительно гостят ухажёры, тогда последствия и представить уже нельзя. 
 - Это вы так боитесь девок? 
- Я девок не боюсь. Я знаю, что после этого бывает. Видел уже смелых замполитов и комендантов немало. Они ото всего открестятся, а нам, простым исполнителям, вся слава извращенцев, которые за девками подсматривают, достанется.
- Тут надо хитро поступить: не лезть в общежитие, а на улице на стрёме стоять. Пусть сами командиры в общаге шуруют, - предложил выход из положения солдатик. 
- Не мы ими, а они нами командуют. В том-то вся проблема.
- Умный солдат всегда найдёт шанс выкрутиться, - парировал солдатик.
- Забываешь, что в атаку и на амбразуру солдаты идут, а не генералы. Кстати, боюсь, все их мероприятия по поимки сластолюбцев ни к чему не приведут. Раз вы догадались, значит и другие тоже догадаются.
- Мне проще было догадаться. Я с тем придурком, что жениться на солдатке собирается, на соседних кроватях в казарме сплю. А в других подразделениях вряд ли догадались о планах замполита и коменданта. Тем более, если о свидании с девкой договорено, то никто не откажется от сладенького.
- Девицы по одной в комнате спят? Иначе как они встречаться будут прямо у неё в комнате, где ещё целая орава спит?
- Некоторые по двое, некоторые по трое. Когда одна из них ночью дежурит, у другой есть возможность кавалера принять, - объяснил солдатик.
- Ладно, гадать не будем. Комендант скажет, что он хочет от нас. Мне интересно, почему твой напарник всё время молчит? Ты сказал, что взял над ним шефство, а он вдвое тебя здоровей и мог бы вполне сам за себя постоять.
- Он застенчивый, поэтому приходится защищать »
- Имя-то у него есть. Юноша, сказал бы нам, как тебя зовут?
- Сеёза, – ответил солдат, скартавив и стеснительно потупив глаза.
«Да, этого точно защищать надо. Не иначе в дурдоме был день открытых дверей и желающих направили в военкомат. А врачи были в день прохождения призывниками медицинской комиссии пьяные», – подумал Иванов и вопросы больше не задавал.
Оставшуюся часть пути до резиденции коменданта гарнизона патрульные прошли молча.
«Время у нас есть»? - подумал Иванов и взглянул на часы, когда он во главе патруля приблизился к бараку, где располагался комендант.
- Время  у нас ещё есть, можно подышать, на крылечке постоять, – сообщил он двум солдатикам, что они и без него сами знали.
Солдаты, воспользовавшись ситуацией, закурили.  Иванов же, облокотившись на перила, стоял молча. Он смотрел вдаль, на светящиеся окошки жителей воинского гарнизона. Ему вспомнилась супруга и маленькая дочка. На душе стало грустно и хорошо, будто он и в самом  деле увидел милые и дорогие лица.
«Надо потрепыхаться, начальство озадачить, пусть расстарается. Раз они обещали квартиру, надо им обещание выполнять», - подумал он и  ещё раз посмотрел на часы.
«Пора», – решил он.
- Ждите меня здесь. Когда надо будет, вас позовут, – сказал он солдатам и вошёл в дверь барака.
- Разрешите войти? –  постучав в дверь кабинета, а потом, не дождавшись разрешения и всунув голову в проём приоткрытой им же двери, спросил он.
Но тут же закрыл дверь кабинета и, стараясь не шуметь, ретировал к входной двери и в нею же вышел на улицу. Солдатики удивлённо посмотрели на него.
- Рано ещё, подождать нужно, – дабы избежать ненужных вопросов от рядового состава, объяснил он. На самом деле Иванов сквозь проём приоткрытой двери увидел совсем непотребную картину. В отбрасываемых настольной лампой бликах он увидел облокотившуюся на стол даму и пристроившегося сзади неё подполковника. Малое количество времени до встречи с патрульными вынудило кавалера искать более короткие пути любви. Но и это ущемление дамских прав, ведь поза не позволила потрогать даже кусочек мужского тела, не помогло, и любовь вышла не такой уж короткой.
 Пять минут Иванов и солдатики простояли молча. По истечении этого времени из барака, как ни  чём не бывало, вышел подполковник.
«Наверное, не хочет компрометировать даму, оставил её в своём кабинете. Сейчас ему надо спровадить нас отсюда, а потом он займётся разъяснениями нового задания», - подумал Иванов, однако ошибся в порядке предпринятых комендантом действий.
- Сейчас подойдёт замполит и приступим к операции. Будем в женском общежитии ловить самовольщиков. Подождите меня у входа в женскую общагу, я через минуту подойду. Только тихо стойте, не шумите, - напутствовал он и, закончив речь, вошёл в только что покинутое помещение.
Барак с женской общагой отделяло расстояние не более ста метров от барака коменданта, и служивые скоро добрались до него.
- Интересно, что это он с нами сразу не пошёл, да ещё сам к нам вышел? – с хитринкой в глазах задал вопрос солдатик и сам же на него ответил. – Наверняка у него там баба. Выпустить хочет её, чтобы мы не видели. Не поэтому вы так быстро вышли из помещения, что в кабинете бабу увидели, точно товарищ прапорщик?
Иванов ничего не ответил, лишь ухмыльнулся. Намекая, что мужская солидарность требует молчания. Если, конечно, присутствует на аудиенции у начальника не твоя собственная жена.
Через пару минут из темноты вынырнули две знакомые фигуры. Один из вновь прибывших был замполит, другой комендант.
- Теперь все в сборе, - подвёл итог, как ему и положено по должности, замполит.
- Как распределимся? – спросил комендант у замполита, поскольку опасался подавать хоть малейший намёк на претензию командовать.
- Разделимся на две группы: одни пойдут внутрь помещения, другие останутся на улице караулить дверь и окна, – сказал об очевидном замполит.
- Я думаю, внутрь лучше идти мне. Я лучше знаю расположение помещений и с живущими в комнатах девушками знаком лучше. Со мной пойдёт прапорщик. Вы с двумя солдатами будите на улице ожидать убегающих через дверь и окна самовольщиков, – уточнил комендант.
- Ну что ж, план неплохой, - одобрил замполит. - Когда будем начинать?
- Осмотримся немного и пойдём, – ответил комендант.
- Вы двое стойте у двери, никого не впускайте и не выпускайте. А мы пройдёмся вокруг здания, посмотрим, что и как, – дал указания замполит.
- Ладно, пошли, посмотрим, – согласился комендант и первым отправился в путь.
Они обошли весь барак, определяя в каком помещении горит свет.
- Никто не выходил? – спросил замполит у солдатиков, когда группа наблюдателей снова оказалась у двери.
- Никто не выходил и не входил, – отрапортовал солдат.
- Ты потише говори, а то всех девок напугаешь, - одёрнул солдата замполит.
- Во многих окнах свет не горит. Спят, наверное, девки, – заметил комендант.
- Вот именно, окон много, а нас всего пятеро. Придётся распределиться по-другому, - высказал сомнения замполит.
- А мне утверждённый вариант кажется неплохим, – возразил комендант.
- Окна выходят на две стороны дома, а нас на улице всего одна группа, – объяснил замполит.
- Вас будет трое на улице. Распределитесь на две группы, и все станет как надо, – уточнил распределение сил комендант.
- Для каждой группы нужен командир. Получается, что одна остаётся без командира. 
- Вы хотите предложить другой вариант? 
- Вариант есть, но тогда вам придётся одному находиться в женской казарме.
- Думаю, я один справлюсь. Кто будет входную дверь охранять?
- Мы её запрём. Так что охранять дверь не нужно, – уточнил замполит.
- Последний вариант неплох. Но он имеет один существенный недостаток, – пытался возражать комендант.
- Мне кажется, второй вариант наиболее удачен, нежели первый, - заметил замполит.
- Я буду искать самовольщиков по комнатам, а они из непроверенных комнат перейдут по коридору в проверенные. Чтобы этого не произошло, нужен человек в коридоре.
- Здесь вы, пожалуй, правы. Нужно одного солдата оставить с вами в помещении, чтобы он в коридоре находился и не позволял самовольщикам перебегать из одной комнаты в другую, – согласился замполит.
- Значит, на улице будут трое, – уточнил комендант.
- Основная работа ложится на вас. Мы должны предотвратить побег самовольщиков через окна, если такие самовольщики найдутся в помещении. Я буду контролировать окна с левой стороны здания. Прапорщик, вместе с рядовым, будут контролировать окна с правой стороны здания, – установил окончательную диспозицию замполит.
- Товарищ подполковник! Может, рядовому с вами остаться. Я то и один управлюсь, – пожалел замполита Иванов на свою голову.
- Вы что же думаете, что я один не справлюсь? Вы, значит, справитесь, а замполит, значит, нет? Времени на споры у нас не осталось. Делаем, как я сказал. Тем более на вашу сторону он скорей вылезет, чем на мою. В ту сторону убегать складней. Комендант! Стучите в дверь.
Комендант стучать в дверь не стал, а воспользовался заранее припасённым ключом. Он просто вставил ключ в замочную скважину и отпер дверь.
В коридоре горело дежурное освещение и ориентироваться в обстановке двум служивым не составляло никакого труда. Немного подумав с какой комнаты начать проверку, комендант начал с первой.
Открыв незапертую дверь комнаты, комендант вошёл и включил свет. Две из трёх кроватей оставались пустыми. Наверное, их постояльцы дежурили в штабе, зато накрученная в бигуди голова третьей жилички, щуря от света глазки, приподнялась с подушки и посмотрела на вошедших.
- Совсем уже обалдели! Ни днём от вас покоя нет, ни ночью. Вламываются ни свет, ни заря. Свет включают, спать солдаткам не дают. Вот я замполиту завтра всё расскажу. Мало нам безусых солдат, так ещё и эти кобели припереться норовят, – ворчала голова.
- Посторонних в комнате нет? – спросил у головы комендант.
- Есть, вы сами посторонние здесь, - удивила ответом сердитая голова.
- Я не посторонний, я комендант. А наличие посторонних сейчас проверим, – обещал комендант и тут же своё обещание реализовал. Он заглянул в два стоящих в комнате шкафа, нагнулся и посмотрел под кроватями.
- Никого здесь постороннего нет, – констатировал он.
- А я что говорила! Какие ночью могут быть посторонние? - голова вопросом дала понять, что в женской кровати ночью посторонних не бывает, только свои.
Комендант ничего не ответил. Он выключил свет и вышел в коридор, аккуратно прикрыв дверь.
 «Ну и наглые бабы пошли! Ничего не боятся: ни коменданта, ни замполита, ни последствий. Из-за этих самых последствий весь сыр бор и происходит сейчас», – подумал шустрый патрульный солдатик.
Нисколько не сомневаясь в правильности выбранной последовательности, комендант постучал в дверь комнаты напротив обследованной, находящейся через коридор. Дверь оказалась запёртой изнутри и, почуяв неладное, комендант забарабанил сильнее.
- Открывайте, иначе вынужден буду сломать запор, – строго и громко произнёс он.
- Товарищ подполковник! По-моему в этой комнате у них что-то типа каптёрки. Матрасы, разобранные кровати в запас и всё прочее нужное для жизни в казарме, – проинформировал подполковника солдатик.
Подполковник удивлённо и с подозрением посмотрел на солдата. Откуда, мол, рядовой может знать то, что коменданту гарнизона неведомо, если сам тут не бывал в самоволке?
- Мы в эту каптёрку по приказу старшины матрасы на машине привозили, - вовремя развеял солдатик подозрения коменданта.
- Тем более помещение нужно осмотреть. На матрасах в отдельном номере самое то. Где могут быть ключи от него? – скорее сам себе, нежели солдатику, задал вопрос комендант.
- Скорее всего, ключи должны быть у старшей. Это в той комнате, которую вы только что осмотрели, – ответил солдатик на вопрос начальника.
- Если в той комнате старшая и у неё есть ключи от кладовки, значит у неё должны быть ключи от всех остальных комнат, – выказал образчик невиданной логики комендант гарнизона.
- Наверняка есть все ключи. Нужно только спросить у неё, чтобы самим не искать, – поддакнул солдатик.
Комендант снова вошел в первую комнату и включил свет.
- Ну что ещё вам надо? Неужели решили осмотреть всё ещё раз для верности? – спросила голова в бигуди.
- Вы в женском общежитии старшая? - в свою очередь задал вопрос комендант.
- Ну, я, и что с того?
- Мы ищем самовольщиков. Вы, как старшая, должны присутствовать при осмотре помещений, - выложил комендант. 
- Я сутки отдежурила, теперь меня с кровати краном не поднять, - огорчила старшая.
- Как вы разговаривайте со старшим по званию? Встать сейчас же, - замполит был в своём репертуаре и голос его звучал с убедительным устрашением.
- Вы здесь не старший по званию. Вы в женской спальне, причём без спроса. Так что выйдите и закройте за собой дверь с той стороны?
- Встать, я сказал! – побагровев от злости, громким командным голосом приказал комендант.
- У жены своей в спальне командуй, козёл старый, – обругала голова и никаких попыток выполнить команду не предприняла.
- Ах ты стерва! Ну я сейчас тебе покажу, – припугнул комендант и шагнул к кровати, почти вплотную приблизившись к несговорчивой солдатке.
Та не стала долго думать, высвободив из-под одеяла ногу, влепила, что было мочи под глаз нагнувшемуся к ней коменданту. От неожиданности комендант выпрямился, добавив к силе принятого удара толчок собственных ног. Не удержав равновесие, он попятился назад, вылетев в коридор и врезавшись головой в противоположную стену.
«Синяк под глазом будет, да ещё шишка на затылке для симметрии», - оседая на пол, подумал он.
Старшая не замедлила воспользоваться ситуацией. Вскочив с кровати, она мгновенно заперла дверь на ключ.
- Как вы товарищ подполковник? - склонившись над комендантом, спросил испуганный солдатик, который стоял в коридоре немного в стороне, что спасло его от инерции падающего тела.
- Ключи у неё возьми, – велел комендант, как истинный солдат, даже в самый критический момент не забывая о долге. 
- Не получится. Она дверь на ключ заперла.
- Постучи в дверь, попроси дать ключи. Скажи, что я приказал.
Солдатик тут же принялся исполнять приказ. Он долго стучал в дверь, пока не услышал в свой адрес и адрес коменданта гарнизона всё самое хорошее из уст дамы.
- Подполковник велел вам отдать мне ключи от всех комнат.
- Пусть поцелует меня в жопу, тогда ключи получит. И не стучи больше, не то я девок настропалю, быстро вам писки надерут, – пообещала старшая.
- Товарищ подполковник! Она ключи мне не даёт, да ещё ругается, – пожаловался солдатик.
- Чёрт-то с ней. Мы и так комнаты осмотрим, - успокоил себя и солдатика комендант.
«Если заместитель командира полка по ИАС её дерёт, так это не даёт право коменданта ногами по лицу пинать. Ничего, я ещё на ней отыграюсь, я ей покажу, где раки зимуют. Хочет в жопу, будет ей в жопу», – порадовал себя измышлениями комендант.
Солдатик помог коменданту встать с пола. Комендант потрогал голову, видно, не отошла ещё от увесистого удара толстожопой бабы.
- Сейчас мы её откроем, – переключив всё своё внимание на дверной замок каптёрки, произнёс комендант.
Он достал из кармана связку ключей и стал подбирать подходящий.
- Два почти подошли, но всё равно не открывают, – сообщил он.
- Там, наверное, изнутри ключ вставлен, поэтому вы открыть дверь не можете, – предположил солдатик.
- Ты полагаешь, там кто-то есть? - спросил комендант.
- Очень может быть, раз закрыто изнутри.
- Откройте немедленно, иначе выломаем дверь, – пригрозил комендант.
В комнате молчали, полагаясь на крепость двери и счастливый случай.
- Сделаем так: вы оставайтесь у входной двери и если кто выйдет из комнаты, задерживайте. Понятно?
- Так точно, товарищ подполковник, – отрапортовал солдат.
- Выполняйте и смотрите, чтобы не один не ушёл, – приказал комендант.
Он перешёл к следующей двери, но и она оказалась закрытой.
- Откройте дверь, – постучав в дверь, приказал комендант.
Никто на его просьбу не прореагировал и он, побагровев от злости ещё сильней, дабы не потерять последний престиж в глазах солдатика, застучал в дверь с новой силой.
- Открывайте, мать вашу, немедленно, – в произвольной форме, а совсем даже не по уставу, приказал он заперевшимся в комнате девицам.
- Нам дверь открывать незнакомым дяденькам мама не велит, – наконец раздалось из-за двери.
- Коменданту гарнизона обязаны открывать.
- Откуда нам знать, что вы не маньяк, а комендант гарнизона?
- Открывай немедленно, не то я покажу вам какой я маньяк.
- Пусть старшая подтвердит, что вы комендант, – пожелала та же дама из-за двери.
- Ваша старшая не пожелала нам содействовать. Но в свою комнату впустила, советую вам сделать то же самое.
- Нам откуда знать, что она вас впустила. Пусть подтвердит, что вас можно в комнату пустить. И потом, если вы не маньяк, зачем вы ночью по девичьим спальням шастаете?
- Мы ищем самовольщиков по приказу командира полка.
- У нас под кроватями что ли искать собираетесь?
- Кто это там за дверью такая умная? Назовите своё имя,  фамилию и воинское звание.
- Я с незнакомыми дяденьками знакомиться не собираюсь, мама не велит.
- Сейчас я дверь открою, будет тебе и мама и папа, – гремя связкой ключей, пообещал комендант.
- Сердитый какой! Открой сначала, потом и спрашивай, – голос за дверью замолчал, а  комендант сосредоточено искал подходящий ключ.
- Подошёл, – щелкнув открываемым замком, обрадовался комендант.
Он вошёл в комнату и включил свет. На всех четырёх кроватях девицы старательно делали вид, что спят.
- Встать, строиться, – скомандовал комендант.
Никто из девиц даже не пошевелился. Тогда он подошёл к кровати и отдёрнул одеяло. На него сразу вылупилось, торчащее из-под задравшейся ночной рубашки, с рыжей шевелюрой женское место.
- Нахал, - тут же  услышал он знакомый голос, и одеяло снова задёрнулось.
Не остановившись на достигнутом, он откинул одеяла с других девиц.
- Встать, выходи строиться, – ещё раз скомандовал он.
- Дайте нам хотя бы одеться. Выйдите пока из комнаты, – попросил знакомый голос.
- Вставайте, как есть. Кто не встанет, пойдёт на гаубвахту за невыполнение приказа начальника.
Перепуганные девицы сползли на пол и выстроились перед комендантом в шеренгу. Перешитые из солдатских кальсонных рубашек ночнушки едва доходили до интересных женских мест. Девицы щурились от яркого света потолочных ламп, не понимая ещё всю нелепость ситуации.
- Сейчас посмотрим, почему вы мне не открывали, сейчас всё проверим,  – приговаривал комендант, исследуя содержимое платяного шкафа.
Покончив со шкафом, он нагнулся и заглянул под кровать. Девицы непроизвольно потянули за края ночнушек, стараясь прикрыть кудри нижних шевелюр.
- Ну, вы и нахал, подполковник. Раз вам так интересно, смотрите, - сказал знакомый голос, принадлежащий маленькой рыжей девице.
Прекратив тянуть край рубашки вниз, напротив, она задрала рубашку до пупка, выставив на обозрении самое, что ни есть у девушки ценное. Другие девицы тут же повторили показ. Потом, они повернулись к коменданту задом и, показав голые задницы, отправились на кровати под одеяла. Подполковник от неожиданности потерял дар речи. Но скоро снова обрёл его, высказав девицам своё презрение одним словом: - Шлюхи, – после чего покинул помещение, прикрыв за собой дверь.
Проводить дальнейший поиск самовольщиков в женских постелях  у него сразу отпала охота.
«Пусть сам замполит полазит под подолами этих грязных шлюх, а меня увольте от сей миссии», – подумал он, хотя не знал, как без потери репутации выйти из столь щекотливого положения.
Его пребывание в коридоре немного затягивалось. Солдат с некоторым вызовом смотрел на коменданта, видно, он сам частенько наведывался сюда в самоволку и сейчас был на стороне девушек и прячущихся здесь самовольщиков. Комендант заметил выданные взглядом симпатии солдата, но никак не прореагировал. Для полного фиаско ему только не хватало лишиться поддержки напарника в погонах рядового срочной службы.
«Другого-то всё равно нет», - подумал он и с чувством обречённости постучал в следующую комнату.
- Откройте коменданту гарнизона, – не получив отклика из-за двери, громко потребовал он.
- Мы спим. Приходите утром, – был ему ответ одной из барышень, не поленившейся подойти к двери.
- Вы что, устава не знаете?! По требованию коменданта гарнизона или своего непосредственного начальника вы должны открыть дверь.
- Начальнику откроем, а вам нет. Убирайтесь подобру, поздорову, не мешайте спать.
- Открывайте немедленно, не то я…
- Руки коротки. Войди сначала, потом пугай, если пугач ещё не отсох.
За дверью захихикали несколько девиц, что безмерно огорчило подполковника. Он понял, что эту дверь ему тоже не откроют.
- Придётся самому открывать, на девиц надежды нет, – ворча себе под нос, комендант подбирал ключи.
«Вот засранки! Они ключ в замочную скважину вставили. Нечего, я до них ещё доберусь, по всем двум стволам заряжу как надо», – старался утешить себя комендант.
- Не получается? - спросил солдатик, который устал стоять на одном месте и жаждал побывать в деле. Авось ему повезёт и у какой-нибудь девицы мелькнёт мохнатая чебурашка из-под ночнушки. Будет о чём вспоминать ночью на тощей солдатской подушке.
- Ключ в замочную скважину вставили, никак мне их не достать, – поделился печальным известием комендант.
- Все девицы слышали, как мы тут шмон наводим. Теперь никто не откроет, – подтвердил печальную весть солдат.
- Значит, наша миссия сорвалась. Теперь комнаты проверить не удастся, - подвёл неутешительный итог комендант.
- А если тревогу объявить? Девки из комнат повыбегут, а мы их здесь и поймаем, – высказал предложение солдат.
- Мы уже нашумели. Они нам теперь не поверят. Да и сами они лучше нас знают, когда тревога намечается, не зря ведь в штабе работают, – ответил комендант. Он, вопреки собственным правилам, впервые на равных общался с солдатом. Наверное, безвыходная ситуация требовала разрядки нервов и разговор предоставлял такую возможность.
- Тогда надо закричать: пожар. Все они сразу выбегут, с огнём ведь шутки плохи, – предложил ещё один вариант солдатик.
- Возможно, они выбегут, но что будет потом, когда всё выяснится?
- Нам-то всё равно, что подумают девки, главное будет всё по-нашему. Мы их здесь, в коридоре, построим и комнаты обыщем.
- Идея неплохая. Но кричать пожар ночью, да ещё в женском общежитие, это уже слишком. После такого казуса информация чего доброго в штаб округа дойдёт. А там за наши методы не похвалят. Да ещё посмеются, что девки нас откровенно посылают на три буквы.
- Значит, операция сорвалась?
- Сорвалась, да не совсем. Попробую ещё в двери постучать. Должен им когда-нибудь грохот в дверь надоесть. 
Комендант подошёл к следующей двери и продолжил стучать и стращать девиц. Солдатик для убыстрения дела стал помогать подполковнику в столь нелёгком мероприятии. Долбил он в дверь от души, как говориться: если ничего не получится, так хоть согреешься.
 Тем временем на улице прапорщик с солдатом и замполит слонялись под окнами. Как распределил силы сам замполит: он в одиночестве контролировал окна справа, солдат и прапорщик контролировали окна слева здания. Ничего не происходило и замполит уже стал сомневаться в необходимости сегодняшнего мероприятия, когда одно из окон открылось, и в него выглянула девица. В этот момент замполит находился у одного из углов здания, и в темноте ночи девица не заметила его.
«Сейчас что-то будет. Неспроста она окно открыла и комаров в комнату напустила», - только и успел подумать он.
С окна свесился сначала один грубый кирзовый солдатский сапог, потом другой. Через мгновение нарисовался и сам хозяин обуви. Не задержавшись и секунды на окне, он спрыгнул на землю. Осторожно ступая на полусогнутых ногах, стараясь производить как можно меньше шума, одетый в комбинезон, с сумкой для инструментов, солдатик двигался прямо на замполита. Последнему оставалось лишь дождаться, пока солдат поравняется с ним. Когда расстояние между ними уменьшилось до нескольких шагов, замполит резко появился из-за угла здания и суровым голосом, которого, как он не раз убеждался, очень боялись подчинённые, гаркнул:
- Стойте, вы арестованы! 
Вместо того, чтобы испугаться, солдатик со всего маха вдарил замполита по голове сумкой с ключами, чем вызвал у него временную амнезию. Замполит зашатался, лишь стена здания вовремя попав под его плечо, удержала от падения. Целых полминуты замполит оставался нем, что дало солдатику, улепётывающему что было мочи, значительную фору. Лишь по прошествию времени, замполит начал высказываться о грубом поступке солдата совсем не уставной лексикой. Услышав вопли начальника, покинув вверенный пост, к нему подошёл прапорщик с солдатом.
- Что случилось, товарищ подполковник? - спросил он у начальника, который двумя руками держался за горящий от удара лоб.
- Солдат вылез из окна и убежал. Упустили мы солдата.
Он, как типичный начальник – карьерист, неудачу в деле приписывал всей команде. А не отвернись от него сегодня столь капризная дама - удача и успех принадлежал бы лишь ему одному.
- Куда он побежал? – собираясь пуститься за беглецом в погоню, пытал несчастного замполита прапорщик.
- Я не успел увидеть. Он оглушил меня чем-то тяжёлым. Кажется, в руках у него была сумка с инструментом. 
- Вы узнать его сможете, если ещё раз увидите? - допытывался прапорщик.
- Я не успел его разглядеть. Было темно, и я прятался за углом здания, чтобы он меня раньше времени не увидел, - всё еще закрывая лицо руками, объяснял замполит.
- Значит его уже не найти, – пришёл к неутешительному выводу прапорщик.
- Допросим тех девок, от которых он вышел. Окно известно, так что комендант им сейчас на хвост наступит, - обнадёжил сам себя замполит.
- Что тут у вас случилось? Никак самовольщика поймали? - спросил появившийся рядом с замполитом комендант.
- Кто-то вылез из окна и напал на товарища подполковника, – объяснил вновь прибывшему прапорщик.
- А самовольщика задержали?
- Нет, самовольщик убежал.
- У него была сумка с инструментом. Он ей меня по лицу ударил, – наконец оторвав руки от лица, объяснил замполит.
- Здорово он тебя огрел. Будет на лбу синяк и щека вся расцарапана, – глядя на замполита, констатировал комендант.
- Я вижу и тебе досталось. Выходит, он руку не только на меня поднял. Это пахнет служебным дознанием и сроком за нападение на старшего по званию. 
- Я его не обнаружил. Он не стал дожидаться, пока найдут, и сбежал из окна.
- Кто же тогда тебя? – полюбопытствовал замполит, у которого при виде потерь на лице у коменданта немного отлегло от сердца. Теперь не только над ним одним будут смеяться подчинённые, это хоть и немного, но радовало.
- С девками сражался. Они словно мегеры бросаются, когда их интересы затронешь, - объяснил комендант.
- Видишь открытое окно из которого он вылез? Нужно узнать, кто находится в этой комнате. Допросим с пристрастием, сразу сознается кто к ней приходил, - дал задание замполит.
- В этой комнате каптёрка находится, – ответил комендант, чем привёл в замешательство замполита.
- Как каптёрка? – не понял о чём идёт речь, замполит.
- Просто каптёрка: матрасы там, подушки, кровати, – объяснил комендант.
- Матрасы, говоришь! Давай,  возвращайся в помещение и выясни, кто из девок находился в каптёрке. Через неё сможем драчуна найти, - приказал один подполковник другому  подполковнику.
- Слушаюсь! – Ответил комендант.
Он направился обратно в женское общежитие. Солдатик, его напарник, понуро поплёлся за ним. Он-то знал, что в каптёрке давно никого нет. Не затем самовольщик из окна каптёрки вылез, чтобы его через девку вычислили.
Комендант решительным шагом подошёл к каптёрке и с силой дёрнул за дверь. Зря он это сделал. Дверь оказалась открытой и ещё один синяк на затылке, полученный от соприкосновения с уже знакомой стеной, стал единственным достижением от проникновения в каптёрку.
- Здесь никого нет, – заглянув в каптёрку, констатировал он сей вопиющий факт.
Солдат тоже заглянул в каптёрку, но ничего не сказал.
Подёргав за ручки всех дверей и убедившись, что двери закрыты изнутри, комендант вышел на улицу.
- Нашли кого-нибудь? – спросил замполит, который никак не мог оставить без внимания свеженький синяк на лбу, растирая его ладошкой.
- Все удрали, попрятались, позаперались, – ответил комендант. Он хотел добавить для полноты чувств на известном русском диалекте, но вовремя сдержался, замполит всё-таки перед ним, а никто-то там неизвестный. 
- Что делать будем? – задал извечный русский вопрос замполит.
- Что делать? Известно что – искать. Проведём дознание, как положено по уставу, сопоставим факты и всё такое прочее. А как же, иначе нельзя. Нанесено оскорбление должностному лицу, а такое прощать нельзя. Будешь потакать, и все солдаты командиров лупить начнут, - предложил план действий комендант. 
- Ты ещё скажи: соберём партийное собрание, и рассмотрим план мероприятий, – критиковал замполит.
- Я же хочу как лучше, как положено, – поправил сам себя комендант.
- Кому будет лучше!? Ты себя в зеркале видел? Без слёз на твою физиономию смотреть нельзя. И мне гадёныш портрет тоже подправил. Так что нам на людях показываться не рекомендуется. Особенно перед своими подчинёнными. И не стоит рассказывать им, что нас в женском общежитии отделали. Ославят на всю дивизию, потом никакие дознания не помогут отмыться.
- Значит, ничего предпринимать не стоит? – не понял сути дела комендант.
- Ладно, сделаем так, - начал замполит, но тут же замолчал. Толи побоялся говорить при посторонних, толи  ещё не придумал последовательность необходимых действий.
Удар по голове явно пошёл на пользу замполиту. Он даже пытался мыслить не по уставу, чем немало удивил прапорщика Иванова и солдатиков. Они внимательно слушали разговор двух начальников, и стеснительный солдат Серёжа открыл рот от удивления.
- Начнём вот с чего, – наконец опомнился замполит, но слово не воробей, вылетит не поймаешь.
- Всё что здесь говорилось и происходило - объявляю служебной тайной. За её разглашение доносчик будет наказан самым суровым образом. Вы все должны дать обещание о неразглашении.
- Даём обещание о неразглашении тайны, - почти хором ответили четыре глотки.
Замполит поднял на коменданта глаза, но ничего не сказал. Комендант сам являлся лицом заинтересованным и мог бы обещание не давать.
- Прошу не забывать об обещании, которое вы мне сами дали. Сейчас прапорщик с рядовыми срочной службы пойдут в казарму. Постарайтесь выяснить, кто приходил в казарму после одиннадцати часов. Потом мне доложите. Завтра, как и положено патрулю, продолжайте патрулировать территорию гарнизона. Если вопросов нет, можете идти. 
- Докладывать вам сегодня или завтра, – спросил прапорщик.
- Если информация срочная, то сегодня. Если нет, не найдёте вы никого, то завтра. Пройдитесь по всем казармам, где-нибудь этот гражданин должен появиться. 
- Если срочная информация в штаб идти докладывать?
- Какой штаб! В штаб ночью ходить не надо. Я ещё час буду в кабинете у коменданта. Приходите туда, если что-нибудь разузнаете. 
- Приходить с солдатами или одному? 
- Приходите один. Солдаты пускай идут в свою казарму спать. 
- Разрешите идти выполнять? – спросил разрешения прапорщик.
- Идите, выполняйте, – разрешил замполит.
Прапорщик и два солдата удалились в темноту.
- Ну и ночка сегодня. Ничего не видно под ногами, – посетовал прапорщик.
- Идите за нами. Мы дорогу к казарме хорошо знаем, - предложил солдатик.
- Свою казарму вы найдёте. А как мне другие казармы найти? – забеспокоился прапорщик.
- А вы, товарищ прапорщик, в другие казармы не ходите. Идите сразу спать к себе в общежитие, – посоветовал солдатик.
- А если замполит проверит, сам пойдет искать по казармам и узнает, что я не приходил?
- С таким лицом он вряд ли куда-нибудь пойдёт в ближайшее время.
- И всё-таки сходить надо. Мало ли чего. Расскажите мне, где ещё казарма расположена? 
- Ещё одна казарма как раз за нашей расположена. Туда не заблудитесь. Ну, вот и пришли, – обрадовал солдатик.
Все втроём они вошли в дверь казармы. Рядовые пошли дальше в спальню. Прапорщик остался дожидаться у тумбочки дневального, который почему-то отсутствовал.
«С дисциплиной тут у них неладно. Оставил пост,  сам неизвестно где», – поглядывая на часы, думал прапорщик Иванов.
Наконец, из дверей туалетной комнаты появился маленького роста солдат.
- Где вы ходите? Я вас уже двадцать минут жду. 
- Живот прихватило. Видно, съел чего-то не то, – оправдывался дневальный.
- Надо было вызвать кого-нибудь на замену. А уже потом идти в сортир.
- Какое тут на замену! Еле до очка добежать успел, – возразил солдат.
- Видели кого-нибудь входящим в казарму после отбоя? – спросил прапорщик.
- Когда у тумбочки стоял, никого не видел. Извините товарищ прапорщик, опять.
Дневальный, сорвавшись с места, рванул к сортиру и, в одно мгновение преодолев расстояние, скрылся за дверьми.
«Ну и засранец»! - учуяв оставленный сбежавшим солдатиком шлейф вони, подумал Иванов.
Возвращение дневального пришлось ждать почти десять минут.
- И давно так у тебя? – задал вопрос прапорщик. 
- Перед самым заступлением на пост припёрло. 
- Как же ты стоять дальше будешь?
- Мне сменяться скоро.
- А заступил давно?
- Два часа почти прошло, как пост принял.
- Значит, если кто и приходил в казарму, ты видеть не мог.
- Почему не мог? Мимо тумбочки незамеченным не пройдёшь.
- Это если ты у тумбочки стоял. А если на рундуке сидел?
- Когда сидел, тогда конечно не видел, – согласился дневальный.
- Ладно, служи засранец, – почувствовав прилив новой волны вони, прапорщик направился к выходу. Ничего он уже здесь разнюхать не мог, разве что вони нанюхаться. Выйдя на улицу, он в нерешительности остановился.
«Идти в казарму или не ходить? Если дневальный и видел что-нибудь, вряд ли он товарища выдаст, - подумал он, но всё же в казарму пошёл.
Сидя на тумбочке, дневальный спал.
«Здесь и того хлеще», - подумал прапорщик и будить солдата не стал.
Закончив с заданием замполита, прапорщик направился в офицерское общежитие. Тут его ждало неприятное открытие: входная дверь в здание общежития оказалась закрытой.
«Вот это фокус! С какой стати дверь закрыли»? – сам себе задал вопрос Иванов.
Осмотрев косяк двери, и не обнаружив кнопки звонка, он принялся колошматить в дверь.
«Где этот чёртов вахтёр? Спит, наверное, как сурок, а я стой здесь и жди неизвестно чего. Придётся долбить сильней, не разбудить бы только постояльцев», - размышлял прапорщик. 
Только напрасно он ругал вахтёра.
- Чего гремишь? Открываю уже, – послышался  из-за двери голос бабули-вахтёра.
- Ну, ты бабуля и спать. Я уже обе ноги отбил о дверь.
- Ты чего, порядка не знаешь? На ночь дверь запирается, только утром отрываем. 
- Что же мне всю ночь на улице стоять? Я спать хочу. Вы вон, хоть и на дежурстве, а прикорнули.
- Я носки внукам вяжу. Бессонница у меня ночью.
- А днём бессонницы нет? 
- Днём бывает, разморит. Ты давай, проходи. Не то я передумаю тебя пускать, – открыв дверь, заявила бабулька.
- Прохожу уже. Ты, бабушка, не бойся, я никому не скажу, что ты на службе спишь.
- Проходи, балабол, пока я добрая.
Иванов спорить не стал, вошёл в здание. По лестнице он поднялся на второй этаж.
«Интересно, спит Сидоров или не спит? Скорее всего, спит. Чего бы ему не спать»? – остановившись у двери, подумал Иванов.
Он несильно постучал в дверь, надеясь на чуткий сон Сидорова.
«Если он не шутил, ночевать мне сегодня в коридоре. Не хотелось бы лишать себя отдыха». 
Он посмотрел в конец коридора, словно там мог появиться кто-то способный помочь в трудном деле. Никого нужного не увидев, он ещё раз постучал в дверь.
«Наверняка Сидоров врать не станет. Видно, знает себя, но и что я приду учитывать должен. Не в коридоре же мне ночевать из-за его мёртвецкого сна? Какой-то выход должен найтись, ведь когда-то мне должно повести. Может, он дверь не запер, чтобы я войти мог»?
Иванов взялся за ручку двери и, к его радости, дверь оказалась незапертой. Он вошёл в комнату и запер дверь на ключ, который торчал в замочной скважине изнутри. Иванов свет зажигать не стал. Быстро раздевшись, он лёг на холодную простыню своей кровати.
«Не проспать бы завтра», – засыпая, подумал он.

         
  Действие пятое: «Женская логика»
Утро следующего дня, хоть и блеснуло на землю лучиком солнышка, стало не таким уж радостным для обоих прапорщиков, ночующих в своей комнате. Они проспали подъём, поскольку не один из них не завёл будильник.
- Сколько сейчас времени? – озадачил спящего соседа вопросом, проснувшийся Сидоров.
Он понял, что никто не ответит на вопрос и, поменяв на кровати позу лёжа, на позу сидя, сам посмотрел на часы.
- Ё моё! Уже семь, - обрадовал он всё ещё спящего Иванова. 
- Вставай, пора на службу идти, – потряс он за плечо Иванова.
- Что, товарищ подполковник, уже поймали? – спросил тот спросонок.
- Кого ты там ловишь? Вставай, не то на службу опоздаешь. Десять минут у нас всего осталось, чтобы побриться, умыться и в штаны запрыгнуть.
- Сколько время? – озадачил товарища вопросом Иванов.
- Семь уже, в столовую надо дуть, кушать очень хочется.
Иванов сел на кровать. Он лишь наполовину проснулся и снившийся совсем недавно товарищ подполковник сейчас мешал сосредоточиться.
- Ты умываться идёшь? – поторопил Сидоров.
- Я сначала побреюсь, потом умываться пойду, - ответил Иванов.
- Ну, как знаешь, – прихватив мыло и полотенце, Сидоров направился в умывальник.
Иванов достал электрическую бритву и притупил к бритью.
«В пять минут уложился. Теперь умываться», - решил Иванов.
Выйдя в коридор, он столкнулся с Сидоровым.
- Ну, ты и мыться! – заметил он ему.
- Там народ умывается. Приходиться ждать своей очереди, – объяснил Сидоров.
«Так недолго и опоздать. А в столовую опаздывать нельзя», – подумал Иванов, убыстряя шаг.
Действительно, в умывальнике народ толпился, ожидая своей очереди. Иванов толпиться в умывальнике не стал, прошёл в туалет. Тем более у него возник интерес по этому вопросу. Закончив с первой частью, Иванов вышел в умывальню.
«Вот как здорово, народ разошёлся, теперь умоемся», – обрадовался он, подойдя к освободившемуся умывальнику. 
Пару минут ему хватило, чтобы почистить перышки и физиономия, смотрящая на него из зеркала, висящего перед умывальником, вполне соответствовала. Довольный омовением, Иванов направился обратно в комнату.
- Я уже думал тебя не дождусь. Ну, счастливо тебе отдежурить. Я пошёл, извини, служба, – высказался Сидоров, после чего направился к двери.
- Подожди, я сейчас тоже в столовую, – попросил соседа Иванов.
- Не могу, иначе на службу опоздаю, - отказался ждать Сидоров и вышел в дверь.
- Ну и черт с тобой. Одному даже лучше, просторней, – во след ушедшему Сидорову, сказал Иванов.
Он понимал, что Сидоров всё равно не слышит его. Но всё-таки выговорился от души. После вчерашних приключений накопилось напряжение.
«Необходима разрядка. Напиться бы сейчас, но нельзя. После того как отслужу, можно позволить себе водки выпить. Только до вечера ещё дожить надо», – думал он, облачаясь в армейскую амуницию..
В столовой он долго не задержался и скоро был у дома офицеров.
«Что-то моих солдатиков не видно? Может, я им на другом месте встречу назначил? Только вот где? Хоть убей, не помню. Пообщаешься с замполитами, да с комендантами ещё больше мозги набекрень съедут». 
Иванов смотрел направо и налево, ожидая появление солдат. Они действительно появились на дороге, по которой совсем недавно пришёл он сам.
- А мы вас у общежития ожидали. Потом пошли сюда, – сообщил солдат, подойдя к прапорщику.
- Разве мы договаривались встретиться у общежития? – удивился Иванов, который не помнил ни о чём подобном.
- Мне показалась что да, - смягчив ответ дипломатичным «показалось», ответил опытный солдатик.
- Вчера мы так накувыркались, что я ни за что не поручусь, – выкрутился прапорщик.
- Что делать будем? – спросил нетерпеливый солдатик.
- Известно что, патрулировать, – ответил Иванов.
- Я не о том. Мы видели позор замполита и коменданта. Они нам этого никогда этого не простят, - огорчил солдатик.
- Это точно. Они нам никогда не простят. Только это уже их дело. Нам от этого ни жарко, ни холодно, - высказал свою точку зрения Иванов.
- Ошибаетесь товарищ прапорщик. Они могут вас услать в глухомань на веки вечные. Как говорится: нет человека, нет проблем.
- Куда они меня услать могут, если я уже к полку приписан?
- Полигон, на котором стрельбы по наземным целям проводят, тоже к полку приписан.
- Ну, это уж дудки! Я в подразделение уже зачислен. Для перевода причина нужна.
- Было бы желание, а причину найти недолго, - стращал солдатик.
- Вам то чего волноваться? Вы отслужите и на дембель домой. Это мне служить не переслужить. 
- Нам точно на дембель, только хочется дослужить спокойно, без эксцессов.
- Не будем заранее расстраиваться, поживём, увидим. Ну что, пошли?
- Пойдёмте товарищ прапорщик, на ходу лучше думается, – согласился солдатик.
Несколько минут патрульные шли  молча.
- Мы можем даже выиграть что-нибудь интересное для себя, - ни с того ни с сего, выдал прапорщик, который продолжал думать о возникшей вчера проблеме.
- Где выиграть? – не понял солдатик, думающий о своём и не понявший, что прапорщик говорит не ему, а себе.
- Где выиграть? Выиграть мы можем здесь. Вот что мы можем выиграть, это вопрос.
- Я не понял, о чём вы говорите?
Солдатик в силу своего звания и молодости мыслил вполне конкретно. И выигрыш для него имел вполне осязаемую суть. Например, несколько смятых трояков, приблизительно как выигрыш в карты.
- Как бы тебе объяснить попонятнее? Скажем так: воздействовать на тебя можно по-разному.
- Можно запугать, можно услать подальше, а можно польстить. Например, одеть на тебя лычки сержанта. Мне, наконец, предоставить обещанную жилплощадь. 
- Я понял: вам жилплощадь, а мне лычки сержанта, – подтвердил согласие солдатик.
- Неизвестно что они выберут. Но хотелось бы последнее.
- Да, неплохо бы дома с сержантскими лычками появиться, – высказался за последний вариант солдат.
- Значит понял к чему я клоню?
- Понял. Как вы думаете, скоро они нам, то есть мне, лычки повесят, а вам с квартирой подсобят? 
- Этого я знать не могу. Я же не знаю, на каком из вариантов они захотят остановиться. Тут, как говорится,  хозяин барин.
- И мне лычки сержанта дадут? – неожиданно для двоих разговаривающих спросил Серёжа.
- Конечно, дадут, – обнадёжил Иванов придурковатого Серёжу.
- А можно мне их будет носить? – продолжал вопрошать он.
- Конечно, можно будет носить. За этим их и дают, чтобы носить, – объяснял Иванов.
- И меня все должны будут слушаться?
- Не все, но рядовые должны слушаться, если им не отдан приказ вышестоящим по должности или званию.
- А Петренко я смогу приказывать?
- Я не знаю кто такой Петренко. Если ты мне объяснишь кто он, я смогу ответить, - ответил Иванов любопытному Серёже.
- Это рядовой, хохол. Он в нашем взводе служит и сидит за столом в столовой рядом с Серёжей, – объяснил бойкий солдат.
- Он у меня пирожки и компот отбирает, - объяснил суть проблемы Серёжа.
- Конечно, ты ему сможешь приказать не отбирать у тебя пирожки и компот, - подтвердил Иванов.
- А он меня послушает?
- Конечно, послушает. Ты сержантом будешь, а он всего лишь рядовым. 
- Тогда я прикажу ему отдавать мне пирожки и компот, – сделал приятный для себя вывод Серёжа.
- Это будет нехорошо. Наоборот, ты этого делать не должен ни в коем случае.
- Это почему? Ему, значит, можно мои пирожки и компот трескать, а мне нельзя. Вы же сами сказали, что я ему прикажу, то он и будет делать, - удивился Серёжа и, возможно, разочаровался в преимуществах предоставляемых чином сержанта.
- Лишать солдата положенной порции еды нельзя ни под каким видом. Голодный солдат, плохой солдат. Теперь понятно? – привёл неоспоримые доводы Иванов.
- Понятно, – уныло ответил Серёжа.
- Куда дальше пойдём? – спросил солдат, когда прапорщик, что-то вспомнив, остановился.
- Мне к замполиту нужно на доклад. Он ещё вчера велел мне доложить о результатах поиска самовольщика.
- Товарищ прапорщик, а результат поиска есть? 
- Результат есть. Только об этом я скажу замполиту. Эта информация, как он сам определил, служебная тайна, – ответил прапорщик.
- Тогда нам нужно идти к штабу. Замполит может ещё находиться в штабе,  – посоветовал солдат.
- Сам знаю. Придётся поворачивать оглобли,  – разворачиваясь на сто восемьдесят, согласился прапорщик.
- Вы там поаккуратней с информацией. Замполит вчера напереживался, не хватает ему ещё сегодня нервы тратить. Он нервы беречь должен, ему ещё нас, балбесов, на путь истинный наставить надо, – шутил солдатик.
- За него не волнуйся, он нервы свои тратить не будет. Хватит ему и наших нервов, – поправил умника прапорщик.
- Мы в штаб не пойдём, лучше на улице постоим, покурим, - высказал пожелания  солдатик.
- На улице не получится. Вдруг он захочет вас видеть. Ищи тогда вас, бегай по гарнизону. В штабе постоите у кабинета. И чтобы мне никуда не отлучаться.
- Можно мы сначала покурим, а потом придём. Курить очень хочется, - ещё раз попытался повернуть по-своему солдат.
- Потом покурите. И вообще, часто курить вредно.
Все втроём патрульные вошли в здание штаба.
- Вот здесь меня и ждите, – перед дверьми кабинета сказал прапорщик.
Он постучал в дверь кабинета и не получив ответ, приоткрыл дверь.
- Разрешите войти? – в образовавшийся проём спросил он.
- Входите, – милостливо разрешил подполковник, сидящий на стуле за письменным столом. 
- Вы по какому вопросу? – спросил он и, ещё не получив ответ, разъяснил. – Мне сейчас нужно уходить, если недолго, то я вас выслушаю.
- Вы вчера приказали доложить о результатах поиска самовольщика.
- Я вас просил доложить о результатах сразу же, а не через сутки.
- Так точно! Вы велели доложить сразу же, если самовольщик будет найден. А если не найден, то наследующий лень, – напомнил суть приказания прапорщик.
Подполковника замечание патрульного ничуть не смутило, он лишь заметил:
- Судя по тому, что вы пришли лишь сегодня, самовольщик не найден.
- Так точно! Самовольщик не найден, - подтвердил прапорщик.
- И что же вам мешало его найти? Вы в казармах были, дневальных опрашивали?
- Я заходил в две казармы, но ничего полезного по этому делу не разузнал.
- Дневальные говорят, что никто в казарму после отбоя не заходил? – как бы укоряя прапорщика за враньё, заметил замполит, который, судя по всему, не надеясь на прапорщика, самостоятельно принял меры для поиска злодея.
- В первой казарме дневальный так и сказал. Но у него болел живот и когда я пришёл, он сидел в туалете. Судя по всему, он там сидел не первый раз. Самовольщик мог пройти незамеченным именно по этой причине. 
- А во второй казарме у дневального тоже живот болел, поэтому вы не смогли ничего разузнать? – с сарказмом в голосе сказал замполит.
- Насчёт живота не знаю, я у него не спрашивал. Во второй казарме дневальный сидел на тумбочке и спал. Он наверняка всё проспал и ничего знать не мог. 
- Значит дневальный, которому положено охранять роту, спал, а вы его не разбудили? Пожалели, значит, молодца.
Прапорщик понял, что проштрафился и стоял молча понурив голову.
«Синяка на лбу замполита совсем не видно. Наверное жена постаралась, не пожалела свой макияж», – думал он.
- Ладно, дневальными я сам займусь. А вы сейчас позовите ко мне в кабинет двух патрульных солдат, что с вам вчера гарнизон патрулировали.
- Зайдите в кабинет, – выглянув из двери кабинета, позвал прапорщик.
Солдатики, подозревая, что визит к замполиту не сулит ничего хорошего, с неохотой вошли  в кабинет.
- Вы подождите в коридоре. Если понадобится, я вас позову, – выпроводил прапорщика замполит.
«Хитрый замполит, сейчас допросит солдат и сравнит наши показания», – подумал прапорщик, выходя из кабинета в коридор. 
Около пятнадцати минут солдаты находились в кабинете и прапорщик Иванов начал волноваться за них и особенно за себя. Мало ли чего они могут со страха перед гневом замполита наплести ему.
Дверь кабинета открылась и солдат позвал:
- Товарищ прапорщик, вас приглашает войти в кабинет товарищ подполковник.
От предчувствия чего-то мерзкого, несправедливого у прапорщика захолодило душу.
- Я поговорил с патрульными, ваши показания во многом сходятся, – без всяких вступлений начал замполит.
- Мы вместе ходили по гарнизону и ваше задание по поимке самовольщиков выполняли вместе, – не к месту напомнил прапорщик, предполагая тем подтвердить правдивость всех сделанных сегодня признаний.
Он имел в виду себя и солдат, но подполковник понял совсем не так и сильно осерчал. Подполковник непроизвольно потрогал ушибленное место, что выдало невеселые мысли сего государственного мужа. Он сердито взглянул на прапорщика, но от комментариев воздержался.
Все трое патрульных стояли молча, ожидая совсем не благодарностей от замполита, однако надеялись на благоприятный исход беседы. Пауза явно затягивалась и замполит, взглянув на лежащую на столе бумажку, будто там была подсказка, переключился на другую тему.
- Вы что-то говорили о вашей потребности в жилье? – обратился он к прапорщику.
- Так точно. В первый наш разговор в вашем кабинете я спрашивал о жилье для моей семьи. Вы обещали посодействовать.
- Какой у вас состав семьи, я что-то запамятовал?
- Жена, дочка и я сам. Вот и вся моя семья, - напомнил прапорщик.
- Здесь мы посмотрим, что можно будет сделать. Вы напишите заявление на имя командира полка. Ваш непосредственный начальник должен составить для вас ходатайство и дать вам характеристику. Партийную характеристику нужно от  секретаря партийной организации вашего подразделения, – напомнил замполит.
- Вы мне уже говорили о порядке подачи заявления. Только я думал – раз мне обещали жильё по приезду в часть, значит, так оно должно и быть. На том, на вере в слово командира, наша служба отечеству и держится, – совсем не по должности закончил наставлением прапорщик.
На лице замполита явно читалось недовольство. Ещё бы, его коронное нравоучение присвоил себе другой, вовсе для этой цели не предназначенный.
- Сделайте, как я сказал, а там посмотрим, – закончил беседу с прапорщиком, хитрый замполит.
- Значит шанс есть на получение жилья? - уточнил прапорщик, которому хотелось знать наверняка.
- Если у вас что-нибудь новое появится о ночном самовольщике, сразу мне докладывайте, – вместо ответа, сказал замполит. Впрочем, это и был ответ.
- Разрешите идти? – спросил прапорщик, поняв намёк замполита на окончание аудиенции.
- Идите, – разрешил замполит.
Трое патрульных поспешили выйти из кабинета подальше от опасного соседства.
- А когда нам лычки сержантские дадут? – оказавшись в коридоре, спросил Серёжа.
- Иди ты со своими лычками. Радуйся, что просто так отпустили, а не на губу посадили или в штрафной батальон отправили, – одёрнул Серёжу общительный солдат.
- Ты же обещал, а теперь говоришь не дадут, – захныкал Серёжа, за что тут же получил подзатыльник.
- Замолчи  ты! И без тебя голова набекрень. Замполит просто так это не оставит, будет нам ещё лихо, – цыкнул на гнусавящего Серёжу смелый солдат.
- Когда и как будет мстить, знать бы это. Как говорится, знать бы, где упадёшь, соломку подстелил бы. Может, всё-таки рассосётся? -  включился в обсуждение проблемы прапорщик.
- Может и рассосется. Очень хочется надеяться на это. Но поостеречься надо, – объяснил свою позицию солдат.
- Значит мне сержантские лычки не дадут? – на всякий случай ещё раз уточнил солдат Серёжа.
- Ты ещё мало времени в армии служишь. У тебя всё впереди. Служи хорошо и не только сержантские лычки получишь, - обнадёжил солдата Серёжу прапорщик.
- Мне могут прапорщика присвоить? – обрадовался Серёжа.
- Не только прапорщика, даже до генерала дослужиться сможешь, если захочешь и постараешься, - обнадёжил прапорщик.
- Угомонись ты со своими сержантскими лычками. Не то по шее накостыляю, мало не покажется, – пообещал шустрый солдат.
- Ещё драки нам для полного комплекта не хватает. Сейчас же прекратить! – цыкнул на солдат прапорщик. И без их спора на душе оставалось погано.
- Куда сейчас пойдём, товарищ прапорщик? – как бы соглашаясь с последним замечанием прапорщика, спросил солдат.
- У нас маршрут один: патрулировать территорию гарнизона, - ответил прапорщик.
- Я вот почему спросил, – дипломатично начал солдат. – Если мы хоть одного самовольщика за патрулирование не поймаем, комендант нам покажет Кузькину мать.
- Это вряд ли. Ему не наказывать нас надо, а умасливать, чтобы не разболтали о его ночных подвигах в женских спальнях – опроверг прапорщик.
- Вы так думаете? – не поверил солдат.
- Я в этом уверен. Иначе и быть не может. Не мы же обосрались на задании, а они сами. Сами задание придумали, сами же и обосрались. Или я не прав?
- Правы, товарищ прапорщик. Но это ваша точка зрения. Хорошо бы так же думали и сами обосравшиеся.
- Вот за это не ручаюсь. Теперь отставить праздные разговоры, за дело, – приказал прапорщик Иванов.
За время, пока патрульные разговаривали, они вышли из штаба и направились вдоль улицы.
- Как вымерло всё, людей совсем не видно, – подумал прапорщик Иванов.
Наверное, об этом же самом думали два солдатика, понура следовавшие за старшим в патрульной команде.
- Людей что-то не видно на улице, не иначе к дождю, - прервав затянувшееся молчание, изрёк солдат.
- Не знаю к дождю ли, но людишки поразбежались по своим делам. Дети в школе учатся, взрослые на службе, а жены служащих по домам щи варят или на работу в город уехали, – высказал свою версию Иванов.
- Или к друзьям для весёлого время провождения, - дополнил солдат.
- А может они на рыбалку пошли на речку, – молчавший всю дорогу Серёжа внёс дополнение на свой лад.
- Женщины рыбалкой не увлекаются. Они другие увлечения имеют: кто шьёт, кто вышивает, а кто пироги печёт, – поправил дурочка Иванов.
- Это почему женщины рыбалкой не увлекаются? Очень даже они рыбалкой увлекаются, – возразил бойкий солдат.
- Я тоже иной раз люблю за удочку подержаться, но до сих пор ловил лишь в мужской компании, – не соглашался Иванов.
- Просто вы не на ту рыбалку ездили.
- Я на разных рыбалках был. И летом с удочкой, и зимой на подлёдной, и даже сетью рыбу ловить приходилось.
- Женщины обычно на живца ловят.
- Если считать их самих живцом, а нас рыболовами, то ты прав. Только кто кого ловит, они нас или мы их разобраться надо.
- Мы думаем, что ловим, а выходит наоборот. Сами на крючок подцепляемся. 
- Здесь осторожность нужна, тогда всё нормально пройдёт, - основываясь на небогатой собственной практике, пояснил Иванов. Сам он женился на соседской девчонке из родной деревни. Она и была его опытом, первым и пока последним.
- Это точно, осторожность нужна во всём, – подтвердил солдат.
«Что-то нас на женскую тему всё время сносит. Видно, стосковался уже по жениной ласке. Скорей бы уж жильё мне выделили», – подумал Иванов.
- В увольнение в этот выходной нас пустят? – обращаясь к шустрому солдату, спросил Серёжа.
- Не знаю. Если тревоги не будет, и в наряд не загремишь, то может быть, – ответил он.
- Мы же сейчас в наряде, – к месту заметил Серёжа.
- Мы не в наряде, а в патруле. А есть ещё наряд на кухню, дневальным по роте и массу всякого, что нашему ротному старшине в голову втемяшится.
- Хорошо бы пустили, я бы там с девушкой познакомился, – объяснил свою тягу в увольнение, Серёжа.
- И что бы ты с неё делал? – хитро ухмыльнувшись, спросил солдат.
- Что, что – целовался бы с ней.
- Целовался бы и всё? – подначивал солдат.
Серёжа ничего не ответил, лишь стыдливо опустил взгляд в землю.
- Ты мне молодого человека не порть, видишь он совсем ещё девственник, – в шутку одёрнул Иванов.
- Какой там девственник! Пиписку-то по ночам трёт, небось.
Серёжа ещё больше засмущался.
- Если в увольнение не пустят, придётся тебе к местным девицам идти знакомиться. Тем более, дорогу ты уже знаешь, – продолжал шутить прапорщик.
- А вот этого ему делать никак не стоит, - возразил солдат.
- Почему не стоит? Идти недалеко и девицы все на виду, - как бы не понимая причины, спросил прапорщик.
- В том то и дело, что на виду. Такого Тюху - Матюху в раз захомутают. Да ещё до кучи замполит поймает прямо на девке. Облавы-то ещё никто не отменял, – пояснил солдат.
Оба говорили о Серёже, но тот шёл молча даже не пытаясь вступить в разговор.
- Ну что, жених! Жениться-то хочешь? – дабы закончить разговор по женской теме, спросил Сергея прапорщик.
- Угу, – ответил тот весьма лаконично.
- Угу, в смысле хочешь? Или угу в смысле не хочешь? – спросил шустрый солдат.
- Хочу, – подтвердил Серёжа.
- Очень хочешь? – в свою очередь спросил прапорщик.
- Очень, – подтвердил Серёжа.
- Ничего страшного, потерпишь. Два года службы пролетят быстро. К тому времени у тебя ещё немного женилка подрастёт, – обнадёжил солдат.
- Мне уже полтора года, а не два осталось, – поправил Серёжа.
- Тем более полтора года всего. А когда на дембель выйдешь и домой вернёшься, тогда девки за тобой толпой бегать будут, – обещал солдат.
- Правда будут бегать? – усомнился Серёжа.
- Конечно, будут. Ты  же не где-нибудь служишь, а в авиации. Можно сказать, ты почти лётчик. А лётчиков девушки любят, – подтвердил солдат.
Серёжа, удовлетворившись ответом, шёл молча.
- Не устали ходить по гарнизону? Я бы где-нибудь постоял, – предложил прапорщик.
- Я бы лучше где-нибудь посидел, чтобы нас не видел никто, – внёс новое предложение солдат.
- Сидеть лучше, чем стоять. Только где такое место найти, чтобы нас не увидели? - спросил прапорщик.
- Я знаю подходящую лавочку у дома.
- И что, нас на той лавочке никто не увидит?
- Лавка со стороны двора, а там почти никто не ходит.
- Почти не ходит и совсем не ходит, разные вещи.
- Не волнуйтесь, никто нас там не тронет. 
- А другого места получше нет?
- Я не знаю, может, где-нибудь есть. А может, нет такого. 
- Ладно, веди. На сей, раз тебе поверим. Правда, Серёжа? - спросил прапорщик и Серёжа никак не ожидал вопроса к себе, поэтому ответил не сразу.
- Правда, – всё же выдавил он.
- Раз Серёжа подтверждает, тем более надо идти, – выдвинул окончательный вердикт прапорщик.
Трое патрульных направились к домам офицерского состава, надеясь, как и обещал солдат, найти там тихое пристанище, хотя бы на час.
- Вот за этим домом, – предупредил солдат, когда они поравнялись с пятиэтажным домом.
Он первым пошёл по протоптанной тропинке ведущей за дом.
«Судя по протоптанной тропинке, не похоже, чтобы в укромный уголок около лавочки никто не ходит», - следуя за солдатом, думал прапорщик.
На счастье патрульных, лавочка оказалась свободной.
- Ну вот, что я говорил, – изрёк солдат, направляясь к свободной лавке.
- Лавочка - это хорошо. Не мешало бы к ней спинку приделать и на сидение ещё пару досок добавить, – высказал недовольство прапорщик.
- Здесь же офицеры живут. А они только солдатскими руками строить лавки горазды, – прояснил ситуацию солдат.
- И что им мешало солдатскими руками спинку к лавке приделать?
- Им ничего не мешало. Но эту лавку молодняк, их дети, соорудили. Мне одна знакомая девчонка лавку показала.
- Ты ещё и за дочками офицерскими ухлёстываешь? Шустрый ты. Батька подловит тебя со своей дочкой и писку надерёт, - к месту заметил прапорщик.
- Не надерёт, мы с ней уже поссорились.
- Что же так? Или надоело ей с солдатом по ночам шастать?
- Не ей, а мне надоело целоваться да тискаться. Хочется чего-нибудь более существенного.
- Она же малолетка. Поймают с ней или сама родителям пожалуется, тогда мало не покажется.
- Вот поэтому и разбежались. С малолетки никакого навара для солдата. Одни только неприятности с ними. 
- Теперь только со взрослыми в увольнение будешь дружить? – спросил прапорщик. 
- Почему только в увольнении? Здесь взрослых женщин тоже хватает. Вы садитесь, товарищ прапорщик, в ногах правды нет, – не дожидаясь старшего по званию, солдатик сам уселся на лавку. Прапорщик не заставил повторять приглашение дважды. Солдат Серёжа сиротливо пристроился на краюшке. Он не понимал этих серьёзных взрослых, задержавшись сам в детском мирке, иногда даже побаивался их и старался держаться в стороне.
- Ну что, Серёжа, посидим? – для порядка спросил прапорщик.
- Посидим, – согласился он.
- Если бы не забор, отсюда Волгу можно увидеть, – поделился наблюдением солдат.
- На Волгу приятнее смотреть, чем на грязный забор. Вода нервы успокаивает, - согласился прапорщик.
Оба солдата, достав сигареты, закурили. Они сосредоточено пускали дым, что вполне заменяло задушевную беседу.
«Хорошо здесь, только скучновато», – подумал прапорщик и, как и положено, накаркал.
Две школьницы, лет четырнадцати, вышли на травку поиграть в бадминтон. Они отошли от лавочки не более десяти метров и на заросшей травкой лужайке устроили спортивную площадку. Небольшой ветерок с реки неожиданными порывами мешал играть девочкам, смещая траекторию полёта лёгкого волана.  Но они очень старались попасть по коварному снаряду, и иногда это получалось сделать несколько раз подряд. Несмотря на все усилия, игра шла плохо. Но мужчин это не смущало. Отсутствие других зрелищ приковывало внимание трёх патрульных к спортсменкам.  Девочкам нравилось красоваться под пристальными взглядами мужчин. Они изредка исподтишка бросали взгляды в сторону мужчин, не вызывая сомнений о причинах бадминтонного представления.
«Девочки совсем ещё пацанки, а уже молодыми людьми интересуются. Как бы чего не вышло, нужно уводить солдат отсюда от греха подальше», – подумал прапорщик.
Два солдатика подобных сомнений не испытывали. Они с явным удовольствием наблюдали за преставлением.
- Немного отдохнули, теперь за дело. Иначе нас потеряют в гарнизоне. Пора патрулировать территорию, – дал команду прапорщик.
- Товарищ прапорщик! Давайте ещё посидим. Нам ходить сегодня весь день, успеем не один раз гарнизон пройти, – убеждал солдат.
- Ладно, так и быть, посидим немного. Но потом сразу в путь, – согласился прапорщик, который и сам был не против посидеть подольше.
Девочкам наскучило просто играть. Им захотелось нечто большего:  чтобы зритель не только наблюдал за игрой, но и периодически вовлекался в качестве подающего. Они стали чащё ошибаться и волан, потерянный  девочками, опускался всё ближе к скамейке. Наконец он опустился прямо на сапог Серёжи. Может, это произошло случайно, а может, девочкам высокий статный солдат приглянулся больше маленького и щуплого. Серёжа нагнулся и, подняв снаряд, бросил в сторону одной из девочек. Его щёки залил румянец, видно, столь смелый собственный поступок очень взволновал.
«Этот дурочёк чего доброго влюбится в малолетку. Тогда пиши пропало. Это почище будет, чем ситуация с беременной солдаткой. Надо срочно уводить балбесов», – окончательно решил прапорщик.
- Спасибо этому дому, пойдём к другому, – сказал он, встав с лавки. 
Солдаты спорить не стали. Они нехотя встали с лавки, в душе ругая торопливого прапорщика, который так и норовил нарушить основной закон службы в армии: солдат спит, служба идёт.
Троица молча отправилась по маршруту.
В то время, как группа патрульных по гарнизону доблестно несла службу, Петров выполнял предписанные дежурному по столовой обязанности. Вовремя испробовав приготовленный завтрак, которым в соответствующее время накормили солдат, он озадачился предстоящим обедом. А переживать было из-за чего. Старшина, который вчера назвался начальником или, если ему так угодно, заведующим, не пришёл на службу. Поначалу Петров подумал, что здесь заведено поздно приходить на службу. Но часы перевалили десяти часовую отметку, а он так и не появился.
«Как я буду получать продукты, и где я их буду получать? Пойду-ка я спрошу у повара. Он давно здесь работает и правила должен знать», – решил Петров и, выполняя своё решение, прямиком направился к повару на кухню.
- Вы не знаете, когда сегодня заведующий придёт в столовую? - обращаясь к повару, без всяких предисловий начал он.
Повар как-то странно взглянул на дежурного, видно, не ожидал подобного вопроса, но ответил сразу.
- Вот этого не могу сказать. Не имею никаких сведений по данному вопросу, – озадачил ответом повар.
- А что у вас не принято утром на службу выходить? Или он сейчас в отпуске, может, он в командировке?
- С командировкой - это в самую точку, - конкретизировал ответ повар.
«Наконец выдал что-то путное. А то не добьёшься от них ничего», – подумал Петров, но сразу спохватился.
Получалось, что он собирался в командировку и не предупредил Петрова.
- Вопрос вот в чём. Мне сегодня продукты получать для следующего дня нужно будет. А где их получать, что и в каком количестве – неизвестно, – высказал Петров суть проблемы.
- Нужно выйти из дверей здания столовой и пройти вправо метров сто. Там будет продовольственный склад, а на складе завскладом.
- А кто мне там выдаст? У меня на лбу не написано: дежурный по столовой.
- Наверняка на имя заведующего выписка из приказа имеется, в которой ваша фамилия, как дежурного по столовой, указана.
- Может, оно и так, только у меня на лбу не написано, что я Петров, а не Иванов или Сидоров. Завскладом этого знать не должен, и может в выдачи продуктов отказать. 
- Он же вчера здесь был и с вами говорил.
- Это тот старшина, что сидел на месте заведующего столовой?
- Вчера он там и сидел. Очень любит он в начальниках ходить, - подтвердил повар.
- А где ваш заведующий? Он сегодня придёт? – пытал дальше Петров.
- Заведующий теперь долго никуда не придёт. Он под следствием сейчас. Сидит в следственном изоляторе военной прокуратуры, - наконец прояснил всё до конца повар. 
- Как он так неосторожно сработал, что его следователи подцепили?
- Этого я знать не могу. Скажу только, что наша работа опасная, как у сапёра. Ошибёшься немного и сразу на нары загремишь.
- Прямо так и сразу? Наверное, за ерунду не загребут?
- Сытый солдатский желудок основа боеготовности. Кто посигнёт на это, тот скоро поплатится.
- Значит заведующий посигнул, не побоялся?
- Посигнул он или нет, не моего ума дело. Как говорится,  богу богово,  кесарю кесарево. При нашей работе не рисковать нельзя, иначе незачем здесь работать. Только есть слушок, помог ему в кутузку загреметь один завистливый старшина, – выдал секрет повар.
- Понял. Спасибо за совет.
- Я ничего вам не советовал. Извините, больше говорить не могу – подливу пора ставить на огонь, - отделавшись от назойливого прапорщика, повар вернулся к горячим кастрюлям и сковородкам.
- Вот значит каков засранец этот заведующий продуктовым складом. Сам старшина, а меня, старшего по званию, словно новобранца наставлял, – с обидой подумал Петров.
Не откладывая в долгий ящик, он направился к выходу из столовой, намереваясь навестить старшину на продуктовом складе.
Добравшись до склада, Петров вошёл в открытую дверь помещения.
- Здорово, коллега! Я было тебя потерял сегодня, – увидев в первом же помещении старшину, пьющего чай, воскликнул Петров.
Старшина ничего не ответил, лишь удивлённо взглянул на вошедшего.
«С каких пор заведующий продуктового склада стал коллегой для какого-то прапорщика занюханного? И вообще, почему на ты? Мы ведь на брудершафт не пили», – вполне откровенно говорил его взгляд.
- Смотрю, тебя с утра нет. Я волноваться стал, раз заведующий на службу не вышел, значит что-нибудь стряслось. А потом меня повар надоумил, сказал, что ты на складе сидишь, так сказать, исполняешь служебные обязанности.
- Я всегда с утра на складе. Это каждый в гарнизоне знает. А в столовой  я присматриваю за порядком,  пока самого заведующего нет. Меня об этом замполит попросил, – объяснил заведующий складом.
- Вот я и пришёл к тебе как к заведующему складом, чтобы продукты получить. 
- У тебя калькуляция есть на завтра? 
- Нет, я думал, у тебя есть.
- У меня-то есть экземпляр, я по нему сверяюсь с предъявленной калькуляцией, – объяснил старшина.
- Раз у тебя есть, зачем мне тащить? – высказал логически правильную мысль, как ему, самому казалось, прапорщик.
- У тебя должна быть калькуляция на сегодня, подписанная заведующим столовой. 
- Кто же мне даст калькуляцию, а тем боле, подпишет, коли его нет на службе!?
- Положено так. Без подписи выдать не могу, – сказал, как отрезал, старшина.
- Как же мне быть? Продукты откуда я возьму для столовой?
- Не знаю, как и быть. С одной стороны, продукты нужно выдать, иначе солдатам есть будет нечего. С другой стороны, выдать я их не имею права, поскольку документа на получение у тебя нет. Сам видишь, какая ситуация выходит. 
- Насколько мне известно, заведующего давно нет, а продукты в столовую завозятся. Как сей казус объяснить?
- Нет здесь никакого казуса. Продукты я сам выдал, чтобы столовая могла бесперебойно функционировать, – объяснил старшина.
- Так что же тебе мешает выдать их сегодня?
- Рискую я, вдруг проверка, а подписи нет. Что тогда?
- Вчера выдал без подписи, позавчера, так что сегодняшняя подпись ничего не меняет, - прапорщику показалось, что найден очень весомый аргумент. Но не тут-то было. 
- Очень она меняет картину. Отвечать придётся за большее, а за большее, сам знаешь, больше отвалят, - привёл ещё весомее аргумент старшина. 
- Не может быть, чтобы никого не назначили исполняющим обязанности заведующего. 
- Назначить-то, его назначили. Только где его искать? У него других обязанностей сверх горла, когда ещё сюда придёт.
- Но всё-таки когда-нибудь он придёт и распишется. Значит можно продукты выдавать, коль обстоятельства заставляют.
- Так не годится. Тебе что с того будет? Ничего. Отдежуришь и восвояси. А я тут при своих останусь.
- Ты человек опытный, не один день на складе. Вот и подскажи, как быть?
- Выдать, конечно, можно. Но, сам понимаешь, риск большой. А риск он компенсации требует. Вот если ты ручку позолотишь, тогда другое дело. Тогда и рисковать не так страшно будет. Свои в кармане, они хоть и бумажные, а всё равно душу греют, – наконец объяснил корень проблемы старшина.
- Это за что же я тебе деньги буду давать? Я же служебные обязанности выполняю, а не для себя выпрашиваю, – возмутился прапорщик Петров.
- То-то и оно что служебные обязанности выполняешь. Только выполняешь ты их плохо. Ты мне должен был подписанную заведующим калькуляцию предоставить и наряд на получение продуктов.
- Откуда я знал, что у вас такие правила?  К тому же, кто исполняет обязанности заведующего, я и сейчас не знаю, - сознался в полном своём неведении Петров.
- А ты должен был всё это знать ещё до заступления в наряд. Не получишь ты сегодня продукты и будет очень нехорошо. Замполит назначит служебное расследование по факту чрезвычайного происшествия в части. А кто будет виноват в этом? Ты. Я действовал согласно букве закона и устава. Тебя разжалуют, и прощай погоны прапорщика и карьера в армии. Теперь понимаешь о чём я?
Прапорщик спорить не стал. Достал смятый трояк и протянул старшине. Тот принял протянутую бумажку, но тут же вернул, положив купюру на стол перед прапорщиком.
- Это что? – спросил он, продав лицу максимально серьёзное выражение. 
- Вы же сами сказали, – как-то непроизвольно перейдя на «вы», ответил прапорщик.
- Вы не поняли серьёзность момента, а жаль, – изрёк он, обдав смущённого суровой действительностью прапорщика холодом отдаляющего «вы».
Прапорщик ещё больше засмущался и, спрятав помятый трояк в правый карман галифе полез в левый карман, надеясь найти там что-нибудь более достойное. Судьба сжалилась над ним, подсунув в левую руку красенькую.
- Хотел бы порадовать большим, но поиздержался за время переезда в часть, – извинился прапорщик, положив на стол перед старшиной червонец.
Старшина скорчил гримасу, но деньги взял, как ба намекая:
«Что с тебя возьмёшь, с убогого. Придётся простить. Не выдавать же своего на съедение этим волкам из штабов да комиссий».
- Сейчас сходи за солдатиками, которые по кухне дежурят. Пусть они тележку захватят, что на улице стоит и сразу сюда. А я всё, что нужно подготовлю, - наставлял старшина.
«Вот засранец, воспользовался ситуацией и своего не упустил. Дерёт и с наших, и с ваших. Сейчас, небось, навешает, себя не обидит. Придётся стерпеть, как говорится – ты мне, я тебе», – думал  Петров, направляясь на кухню. 
Через десяток минут он вернулся с двумя солдатиками и большой тележкой. У старшины было уже всё готово: продукты разложены по мешкам, а мясо на первое красным плоским куском представляло рёберную часть тощей говяжьей  туши.
«Ловок этот старшина. Не даром он в заведующие продовольственным складом определился. Умеет воровать по-умному. А кто не умеет воровать, тому здесь делать нечего, откупиться от многочисленных проверяющих нечем будет», – сверяя перечень продуктов по накладной, думал прапорщик.
Закончив погрузку, группа получающих двинулась в обратный путь к столовой.
- Деньги лишние будут, присылайте. А что не пришлёте, будете должны, – на прощание, в шутку напутствовал старшина отъезжающих.
- Он всегда такой весёлый? – дабы сгладить неприятный осадок, спросил прапорщик у двух помощников.
- Бывает веселей. Новичков, кто ещё плохо ориентируется, он заставляет пробовать подсолнечное масло.
- Зачем его пробовать? – не понял юмора прапорщик.
- Он говорит новичку, что мед какой-то странный на вкус получил и просит попробовать. И простак пробует подсолнечное масло, думая, что лакомится мёдом. Потом старшина просит понюхать муку. Говорит, что от муки тоже как-то подозрительно пахнет. Когда солдат сунет нос в муку, тот дует. Мука прилипает к испачканной в подсолнечном масле физиономии, от чего старшина очень веселится.
- Да, действительно старшина у вас большой шутник. Я и сам сегодня в это поверил, – подтвердил прапорщик.
Солдаты помогли разгрузить тележку и каждый после разгрузки направился согласно предписанных служебных обязанностей. Солдаты пошли на кухню дочищать картошку, прапорщик в свою комнату, коротать время на топчане.
Пока два бравых прапорщика несли службу в нарядах, Сидоров подводил учёт деятельности вверенной ему заправки за предыдущий месяц. Замерив линейкой остатки топлива в цистернах, он пришёл к неутешительному выводу: во всех емкостях  количество топлива было меньше указанного в бумагах.
«Этак и недолго в кутузку загреметь ни за что. Приедет с проверкой какой-нибудь начальственный хрен из штаба корпуса да бумаги посмотрит, а потом меня же заставит замерить уровень в емкостях, и поминай, как звали. Нужно что-то срочно предпринять». 
Размышления прапорщика были прерваны появлениям замполита. Он вошел в помещение одноэтажного бревенчатого домика, располагающегося рядом с заправкой, где сейчас размышлял, склонившись над бумагами Сидоров.
- Вникаете? Это хорошо, это правильно. Нужно всегда чётко знать, сколько имеется топлива в наличии. Для нас, авиации, запас топлива совершенно необходим. Иначе по тревоге невозможно будет выполнить поставленную задачу, - не удержался и поучил прапорщика уму разуму замполит.
«Этого ещё мне не хватало. Сам, небось, за халявным бензином пришёл, а всё туда же, поучать. И где он, интересно знать, целый бак за ночь изъездил? Вчера ведь только заправлял. Не иначе продаёт бензин налево, чтобы подзаработать на водку для воскресной рыбалки», – подумал прапорщик и не ошибся.
«Плесни-ка мне бензинчику. В воскресение утром на рыбалку поедим, надо чтобы полный бак был, – объяснил причину просьбы замполит.
Сидоров солдату заправщику указаний отдавать не стал. Сам заправил Волгу замполита. Получив что просил, не благодаря и не прощаясь, тот уехал.
«Хоть бы спасибо сказал, ети его мать! Послать бы его в другой раз, да нельзя. Мне ещё жильё для семьи получать надо», – думал прапорщик, смотря во след отъезжающей Волге.
Не успел он уйти обратно в домик, как к заправке подъехал Урал-заправщик. Солдатик шофер вышел из кабины и, схватив пистолет на колонке с керосином, запихнул его носиком в горловину бензобака машины.
- Это керосин, а не бензин, – предупредил солдата об ошибки прапорщик Сидоров.
- Мне и нужен керосин, - подтвердил правильность своих действий солдат.
- Насколько мне известно, «Уралы» девяносто третьим бензином заправляются, а не керосином, – мотивировал своё предупреждение прапорщик.
- Я и сам знаю, что девяносто третьим. Но нам приказали заправлять керосином, – ответил солдат.
- Кто мог такое приказать? Если двигатель заправлять керосином, то он недолго протянет.
- Точно, товарищ прапорщик. Совсем мало протянет, – подтвердил солдатик.
- Так зачем же ты керосин собираешься лить? Сейчас же прекрати.
- Не могу ослушаться приказа. 
- Я тебе приказываю не заправлять керосином. Залей бензином, пока он ещё есть, – по простоте душевной возомнив себя большим начальником, приказал прапорщик.
- Извините, не могу ослушаться приказа вышестоящего начальника. Вот если бы вы были выше по должности, тогда другое дело. 
- И кто же этот самый большой начальник?
- Начальник колоны нами распоряжается, – открыл секрет солдат.
- Так ему же за такое распоряжение вышестоящее начальство шею взгреет, когда двигатели полетят. 
- Уже один полетел. И ничего начальнику нашему не доспелось. Теперь осталось только два заправщика на ходу.
- Неужели вышестоящее начальство не знает?
- Знает оно всё. Начальник колонны, как и положено, доложил по инстанции.
- И никакого разбирательства не было?
- Конечно, не было. Мы начальнику нашему говорили, что нельзя керосином машины заправлять.  Он и сам не рад, но ему приказ пришёл свыше. Говорят, нужно для экономии горючего.
- Ладно, чёрт с тобой, наливай, - разрешил прапорщик.
«Замполит и всякие прочие начальники бензин государственный расходуют, машины свои заправляют им. А заправщику, значит, вместо бензина керосин в бак? Ну и дела»!
Уставившись на урчащий Урал, прапорщик задумался.
«Это что же получается? Бензин экономим, а керосина перерасход будет. Истратим весь керосин на заправщики,  чем тогда самолёты заправлять? Надо бумаги повнимательнее посмотреть. Здесь что-то не так».
И дабы развеять сомнения, спросил солдата:
- Вы самолёты как заправляете?
- Как положено по инструкции: подсоединяем шланг и включаем насос,  - ответил, как понял вопрос, солдат. 
- Я не о том спрашиваю. Вы заливаете полностью, сколько и положено? Или немного меньше, скажем, для экономии?
Солдат ответит не сразу. Он никак не мог понять, откуда прапорщик, только что прибывший в часть, знает их маленькую тайну.
- У нас же счётчик в кабине имеется. Он может немного врать в ту и другую сторону. Тут уж ничего не попишешь, – солдат подтвердил догадку прапорщика. 
- Значит недоливаете. Выходит, экономия налицо. А что если самолёту топлива на маршруте не хватит именно из-за ваших махинаций?
- Пилоты у нас опытные. Знают, что в любом случае топлива им лишнего не нальют. Всё это они учитывают, и пока ещё топлива всем хватало, – солдат опроверг опасения прапорщика. 
- Ну и как на Урале двигатель на керосине тянет? - переключился на более прозаические темы прапорщик.
- Да никак не тянет. На второй передаче по аэродрому езжу. И завести никак на керосине не получается. Приходится перед запуском в карбюратор бензин заливать.
Солдат закончил заправлять бак и переключился на заполнение цистерны.
«Пару часов заливать в цистерну будет. Пойду-ка я в домик бумагами заниматься», – решил Сидоров и, повернувшись лицом к дому, направился к двери.
Вечером того же дня все трое прапорщиков встретились в комнате общежития. Сидоров и Петров уже попивали только что заварившийся чай, когда в проёме двери появился Иванов.
- Здорово служивые! – поздоровался он с порога, будто и в самом деле долго не видел соседей по комнате.
- Здорово, здорово! – ответил Сидоров.
- Мы тебя уже и не ждали. Вот, чайку решили пока попить, – пояснил Петров вполне очевидный факт.
- Куда бы я мог деваться от вас. Тут уж, как говорится – место встречи изменить нельзя. – пошутил Иванов.
- А кто тебя знает. Может, тебя за хорошую службу попросили повторить её на бис ещё раз, – в свою очередь пошутил Петров.
- Или за плохую посадили на губу, – развил мысль Сидоров.
- Ни того, ни другого. Просто со мной, после сдачи полномочий начальника патруля, сначала захотел пообщаться начальник гарнизона, а потом замполит. 
- Надеюсь, общение было на короткой ноге? – спросил Петров.
- Увы, всё было до неприличного формально. Но из этого общения я извлёк для себя много полезного, - поделился Иванов, заинтриговав тем коллег.
- Они открыли тебе секрет успеха продвижения по службе? – предположил Петров.
- Нет, как раз про это не было сказано ни слова. Вы считаете, что я должен был просить их дать совет, как быстрей стать генералом?
- Садись чай пить, пока ещё в банке осталось, - закончив с шутками, предложил Петров.
- Не откажусь. После суточной бестолковой ходьбы по гарнизону из меня полведра воды выпарилось, – согласился Иванов.
Он стащил с ног сапоги и только тогда уселся за стол.
- Умыться бы,  да руки вымыть, только пить очень хочется, - оправдывался он, схватив налитую кружку с чаем.
- Ничего, нам и в окопе воду из лужи пить приходилось. А грязь, осевшая на руках во время службы, грязью не считается, – одобрил Петров.
Иванов жадными большими глотками выпил полную кружку чая молча.
- Можно повторить? – попросил он.
- На полкружки ещё есть, – обнадёжил Сидоров, наливая служивому в кружку чай из банки.
- И на том спасибо, – поблагодарил Иванов и также быстро оприходовал горячий напиток.
- Так что же ты извлёк для себя полезного, общаясь с начальством? - полюбопытствовал Петров.
- Оно обещало похлопотать для меня насчёт жилья для семьи. Сказали, что сначала я должен написать просьбу на имя командира полка. Потом получить ходатайства от парткома, своего непосредственного начальника и от всех других тоже. Ну и характеристики и справки всякие там, - сообщил  Иванов то, что запомнил сам.
- Так ведь замполит нам это всем троим говорил, - напомнил Петров.
- Да, говорил он это нам всем троим. А сейчас повторил лично мне ещё раз. И, кстати, начальник гарнизона обещал посодействовать. 
- За что же к тебе с таким вниманием отнеслись? Уж не за участие ли в рейде по женскому общежитию? - поинтересовался Сидоров.
- Операция проходила строго секретно, а уже весь гарнизон про неё знает, – удивился Иванов.
- Ничего здесь удивительного нет. Вы же по бабьим спальням шурудили, и тем баб крайне обидели. Они и рассказали всё в деталях. Теперь в гарнизоне все гарнизонные бабы только про это и говорят. И, надо думать, история эта скоро обрастёт совсем неизвестными тебе подробностями. Хорошо, что ты догадался не лезть к ним в спальни. Не то и тебе досталось бы на орехи, как замполиту и коменданту, под глаз фингал бабы запросто прилепили бы. 
- Вы и про это знаете? Вот это скорость распространения информации! Значит секретность операции побоку? – ещё раз удивился Иванов.
- Ты не переживай. Твоей вины в том нет, – попытался успокоить Петров.
- Хорошо бы тоже самое подумали замполит и комендант.
- Они и так знают, что шила в мешке не утаить. С бабьём связываться - себе дороже, – аргументировал Сидоров.
- Хорошо, если так. Ладно, надо умыться, да в столовую собираться. Скоро время ужина наступит. Я надеюсь, вы на ужин идёте?
- А как же. Без ужина, после трудной службы никак нельзя, – подтвердил Сидоров.
- Насчёт замполита ты не сомневайся. Он на тебя не подумает, – успокоил Петров.
- Поживём, увидим, – ответил Иванов.
Взяв мыло и полотенце, он направился в туалет умываться.
- Да, дела! Попал наш Иванов в прескверную истории. Его ведь могут того, - недолго думая, как только дверь за Ивановым закрылась, изрёк Петров.
- Могут, ещё как могут. И попал он не в историю, а в жопу пальцем. Выручать нашего Иванова надо. 
- Насчет  жопы - это ты в саму точку, вернее жопу. Вот только в чью жопу он попал пальцем? Это самый главный вопрос. 
- Выручать надо Иванова. Зашлют его туда, где Макар телят не гонял. Будет у нас некомплект.
- В каком смысле некомплект? – не понял намёка Петров.
- Петров и Сидоров без Иванова - некомплект получается.
- Причём здесь наши фамилии?
- Иванов, Петров, Сидоров. Теперь понял?
- Ах, это. Здесь наши фамилии делу не помогут. Начальству плевать на то, что наша троица может развалится.
- Я же не утверждаю, что именно наши фамилии в решениях начальства будут иметь главенствующую роль.
- А что тогда на них может повлиять?
- Мы этого знать не можем. Однако надо будет всё обмозговать. Ведь начальство знает, что мы все вместе кучкуемся. Значит и к нам двоим доверия не будет.
- Ну, дела! Тут без бутылки не разберёшься, - подвёл черту Петров.
- Здравая мысль. Сейчас мы её и реализуем. Тем более, мы Клаве должны.
- Какай ещё Клаве? – не понял Сидоров, не переключившись с собственных проблем. 
- Клава – толстушка,  та, что нас в столовой кормила в первый день. 
- Официантка что ли? 
- Она самая. Ну что, бутылочку возьмём, найдётся у нас ещё немного тугриков на бутылку для дамы и кавалеров?
- На одну есть. А на вторую не уверен. Мой карман заведующий складом немного пощипал. 
- Ты же в солдатской столовой дежурил. Когда же он тебя успел пощипать? 
- Когда приехал за продуктами, тогда он меня и обул. 
- Теперь за продукты для солдат дежурный по столовой платит?
 - Так получилось. У меня не было никаких документов для получения продуктов. Он пошёл мне навстречу – выдал продукты, но за небольшое вознаграждение.
- Никогда бы такого не подумал. Чтобы в армии за то, что положено выдавать бесплатно, деньги брали! 
- Червонец не такие уж и большие деньги, – попытался смягчить негативное впечатление Петров.
- Но каков подлец этот заведующий складом! Кстати, что тебе мешало документы на получение продуктов на склад захватить?
- Заведующий столовой должен был их мне выдать. А его в столовой не было. Он под следствием сейчас.
- Нужно было у того, кто его замещает документы взять.
В комнату вернулся Иванов, чем прервал разговор двух прапорщиков.
- Практически готов к приёму пищи, – обрадовал он коллег.
- Одевайся и пошли, мы уже тебя заждались. Кстати, ты как насчёт того, чтобы бутылочку с собой взять? 
- Я не против. Нужно окончание сегодняшней службы отметить. Тем более, мы ещё в первый день собирались в столовую бутылочку прихватить.
- Нужно поторапливаться. Иначе магазин закроют.
- Одеваюсь уже. Вы то давно пришли, а я, можно сказать, с корабля на бал.
- Есть мнение, взять не одну, а две бутылки водочки. Официантке Клаве нужно стаканчик, другой поднести. Обещали ведь ей. 
- Раз так, нужно брать две. Женщину нельзя обманывать. Ну вот, а вы беспокоились. Пошли? – быстро одевшись, словно солдат готовящийся на утреннее построение, сказал Иванов.
Все втроём покинули комнату, собираясь исполнить задуманное. Закупившись в магазине, троица вошла в столовую. Они устроились за столом в пустом ещё зале, надеясь в скором времени привлечь к своим персонам внимание официантки.
- Так что там у тебя с заведующим складом получилось? – дабы скоротать время до прихода официантки, спросил Сидоров.
- Когда я пришёл в столовую на дежурство, он сидел там в кабинете заведующего. Мне и в голову не пришло, что в кресле заведующего сидит кто-то другой. Когда я на другой день,  утром не обнаружил его в кабинете, то очень удивился. Мне шеф повар прояснил ситуацию, сказал, что вчера в кресле заведующего столовой сидел заведующий складом. А настоящий заведующий столовой давно под следствием. Поэтому я и решил, что всем распоряжается старшина: и на складе, и в столовой.
- Да, лихо он себя обул. Я бы, на твоём месте, ему при случае припомнил.
- Ничего, ещё не вечер, будет и на нашей улице праздник, – подбодрил себя Петров.
- О чём речь? – спросил Иванов, пропустивший начало разговора.
- С него заведующий складом червонец содрал за то, что выдал продукты со своего склада для солдатской столовой, - прокомментировал Сидоров.
- Так ты бы не давал. Послал бы его к Едрёне Матрёне и все дела. 
- У меня документов на получение не было. Так вышло, что я мог оказаться крайним. Пришлось идти на компромиссы, – объяснил Петров.
- Я бы всё равно не дал. Неизвестно кто стал бы виноватым, – заметил Иванов.
- Крайнего нашли бы быстро. Я решил не рисковать. 
Петрова прервала подошедшая к столику официантка Клава.
- Здравствуйте, молодые люди! Что заказывать будите? – спросила она.
- У вас такой богатый выбор, что можно заказывать разное? – удивился Иванов.
- У нас сегодня на ужин макароны с котлетой и чай с сахаром, – отрыла секрет официантка.
- А ещё что есть? – спросил Сидоров, не уловив хоть какого-то разнообразия в прелагаемом меню.
- Само - собой, хлеб. Но только чёрный, - вспомнив, что хлеб всему голова, дополнила меню Клава.
- Тогда нам макароны с котлетой, чай с сахаром и хлеба, можно даже чёрного, – не удержался и схохмил Сидоров.
Клава, с серьёзным видом выслушав заказ, переспросила:
- Всем нести?
- А как же. И, пожалуйста, четыре пустых стаканчика. Мы вас приглашаем скрасить нашу вечернюю трапезу, – Петров достал из пакета бутылку водки и водрузил на стол.
- Я сейчас принесу. Только бутылку со стола уберите. Не то меня ругать будут, за то, что с клиентами выпиваю, – попросила Клава и тут же ринулась выполнять заказ. Видно жаба внутри горела, требуя немедленного притока в толстую утробу огненной жидкости.
- Ну что же! Завершение сегодняшнего дня совсем неплохое, – намекая на непочатую бутылку водки, заметил Иванов.
- С одной стороны неплохое, а с другой так не скажешь, - высказал сомнение Петров.
- С какой же стороны завершение сегодняшнего дня тебя не устраивает? – поинтересовался Иванов.
- Против завершения мы ничего не имеем. Завершение дня обычное, даже можно сказать, будничное. Но есть одно обстоятельство, которое портит всё положительное впечатление, – поведал свой взгляд на оставшиеся в прошедшем дне проблемы Сидоров.
- И что же это за обстоятельство такое, что смогло столь сильно навредить положительным эмоциям, даже в предвкушении предстоящему застолью? – Не понял намёка Иванов.
- Мы вдвоём с Сидоровым решили, что ночной инцидент в женской общаге и нам навредит не меньше твоего, – пояснил Петров.
- Я не пойму, причём здесь вы? Вас там и в помине не было, а с отсутствующих взятки гладки, – пытался успокоить сомневающихся коллег Иванов.
- Мы живём с тобой в одной комнате, значит, знаем подробности. Потом, мы прибыли в один день, это тоже символично. И ещё, мы - Иванов, Петров, Сидоров, - пояснил Сидоров.
- С первым доводом как-то можно ещё согласиться. И то, если я вам рассказал о ночных подвигах в женском общежитие. Но я дал слово молчать. А слово офицера дорогого стоит. Со вторым доводом не знаю, по-моему, ерунда всё это. А наши фамилии тут и вовсе не причём, - постарался опровергнуть доводы Сидорова, а больше успокоить себя самого, Иванов.
- О чём спор? Уж не о ночных ли приключениях в женской общаге говорите? – Раздался голос Клавы над ухом Иванова, прервав дискуссии на самом кульминационном моменте.
Клава с подносом подошла к спорившим и уже минуту стояла рядом. Лишь любопытство не позволяло ей заговорить, прервав спорщиков и не дослушав до чего-нибудь интересного.
- И вы всё знаете? И, может быть, даже подробности? - удивился Иванов.
- Все знают. Девицы постарались, расписали всё в красках, - расставляя тарелки на столе, обрадовала Клава.
- Ого, и огурчики у нас есть солёные, и помидорчики маринованные. Вот это закуска! – постарался сменить тему Петров.
- Давайте, не томите присутствующих, разливайте, – подержал начинания коллеги Сидоров.
- Как я понял, разводящий сегодня я, – констатировал свершившийся факт Иванов.
Он достал бутылку из пакета и, стараясь меньше светиться, разлил в четыре стакана.
- За вашу прописку в нашей столовой! – произнесла тост Клава.
- За нашу прописку в гарнизоне и успешное решение всех проблем, - дополнил тост Иванов.
Участники застолья чокнулись гранёными боками стеклянных бокалов и залпом выпили. Все закусили солёными огурчиками и некоторое время молчали.
- Ну, мне пора. Посетители сейчас подойдут, надо всё подготовить, – обрадовала Клава.
- Подождите, не уходите. У нас ещё бутылочка есть, – попытался остановить официантку Иванов, показав при этом пакет с бутылкой водки.
- Потом. Я ещё подойду к вам, - обещала Клава.
Она уже собиралась покинуть дружную троицу, но почему-то задержалась.
- А насчёт того, что вам всем может достаться не за что, вы правы. За свои синяки замполит и начальник гарнизона обязательно кого-нибудь накажут, – не выдержала и высказалась Клава.
- Это вы насчёт девушек из общежития? – спросил Сидоров.
- Девушкам что-нибудь плохое сделать у них руки коротки. Я о вас, родимых, говорю, – огорчила Клава.
- Вы здесь давно работаете, много знаете. Может, вы нам подскажите, как этого избежать? – скорее чтобы польстить женщине, нежели действительно получить дельный совет, спросил Сидоров. Она долго думать не стала, ответила сразу. Видно, на кухне, помимо приготовления еды, подобная тема обсуждалась в деталях.
- А что тут думать. Пусть они вас поощрят, тогда уже наказать точно не смогут, – посоветовала она и направилась к проходу в перегородке, ведущему на кухню. В зале появились посетители, и она торопилась накрыть на стол.
«Вот так посоветовала! Если начальство решило на нас отыграться, зачем ему нас поощрять» - Не понял намёка Петров.
- А она ведь права. Не знаю, что конкретно она имела в виду, но такой вариант вполне возможен, - воскликнул Иванов.
- Шутишь! Не верю я, чтобы начальство не потешило своё самолюбие мелкой подленькой местью, – Усомнился Петров.
- Давайте, немного поедим. Когда желудок насытится и в голове мысли улягутся, я растолкую что и как, – предложил Иванов и первым приналёг на макароны с котлетами.
Поев немного, он продолжил тему.
- Так вот, я вам уже говорил о предложение замполита: не откладывая написать просьбу на имя командира полка о выделении жилья. Кому и куда надо ещё написать я вам раньше рассказывал.  Поэтому повторяться не буду. Я предлагаю, написать просьбы одновременно всем троим. Своему начальству так и доложим, что от него и от партийного руководства нужно характеристики, ходатайства и прочее. Замполит, мол, торопит. Всё это нужно провернуть за день. Начальство наказать нас не успеет, а после всех характеристик и ходатайств нужны весомые причины отказать, да ещё придумать повод для наказания.
- А что если он прознает? Доложит замполиту какой-нибудь доброход о нашей бурной инициативе? – засомневался Петров.
- Так ведь он сам меня торопил. Значит, доля правды в сказанном есть. По-моему, стоит рискнуть, - попытался убедить сомневающихся Иванов.
- А ты что думаешь? – спросил Петров мнение Сидорова.
- В нашем безвыходном положении это неплохой выход. Нужно попробовать, – дал добро Сидоров.
- За это нужно выпить. Где там у нас Клава? Без неё выпить никак нельзя. Во-первых - мы ей обещали. Во-вторых – это она подсказала нам идею, – логически подвёл обоснование Иванов.
Заметив, что троица закончила трапезу и сидит в ожидании, Клава направилась к ним.
- Может, ещё что желаете? - остановившись у столика, спросила она.
- Желаем. Выпить с умной женщиной желаем, – высказал пожелание Иванов, и тут же приступил к заполнению стаканов водкой.
Красное лицо Клавы ещё больше покраснело. Что говорило о правильности выбранного пути к сердцу женщины.
- За женский ум! – предложил тост Иванов.
Они чокнулись стаканами и залпом выпили обжигающую жидкость.
- Может ещё по порции? – предложила Клава.
- Спасибо, мы уже наелись на все сто, - отказался Иванов, демонстративно принимаясь за чай.
- Я бы ещё котлеток съел,- когда Клава отошла, высказался Сидоров.
- Сейчас никак нельзя. Клава бы нам запросто принесла котлет. Но в этом случае она сразу откупается ото всего. А нам выгодно, чтобы она считала наше угощение «презентом». Понимать надо, тактика, – объяснил Иванов.
- Ладно, коли так. Но я бы ещё что-нибудь съел, - изрёк Сидоров и, по примеру Иванова, принялся за чай.
Выйдя из столовой, три прапорщика направились в общежитие отдыхать. Завтра предстоял трудный день, и нужно было хорошенько выспаться.

      
   Действие шестое: «Я вас поздравляю!»
Следующее утро встретило проснувшихся прапорщиков хмурыми тучами.
«Не иначе к дождю», – открыв глаза и взглянув в окно, подумал Иванов.
Он некоторое время лежал на кровати с открытыми глазами. Ожидая звонка будильника, он старался не шуметь, оберегая сон соседей. Соседи тоже не спали. Невесёлые мысли разбудили всех троих раньше обычного. 
- Сидоров, не спишь что ли? – спросил Иванов, заметив, как Сидоров ворочается с боку на бок.
- Проснулся уже. Выспался, жду, пока будильник прозвенит, – ответил он.
- Значит, все мы не спим. Так, чего доброго от нервов до бессонницы дойдёшь, - сказал Петров, который тоже проснулся и ждал звонка.
- Может, вставать пора? – на всякий случай уточнил Иванов, испугавшись за точность своего  наручного хронометра.
- Полчасика ещё можно поваляться. Ещё успеем настояться и насидеться на службе. А вот полежать уже дудки, - возразил Петров, впрочем, никто спорить с ним не собирался.
- Что делать-то будем? – не выдержал и спросил Сидоров.
Все поняли о чём он, но Петров постарался пошутить:
- Известно что, поваляемся немного, потом пойдём умываться. А потом уже в столовую. Сею преприятнейшую процедуру никак пропускать нельзя, - картавя, голосом вождя, ответил он.
- Я не про то. Как нам к делу подойти? Я насчёт просьбы о выделении жилья для семьи, – настаивал на своём Петров.
- Как вчера наметили, так и делать надо. Ну, тебя в жопу, желание подрыхнуть всё перебил своими дурацкими вопросами. Придётся вставать, - обругал любопытного Иванов, но вставать до звонка не стал.
Петров обиделся и молчал. Молчал так же и Сидоров. По звонку будильника все дружно вскочили.
- Нас утро встречает прохладой, нас дымкой встречает река. Любимая что ж ты не рада, весёлому пенью гудка, - продекламировал Иванов слова некогда популярной песни, которую не очень хорошо помнил.
- Вот и я о том же говорю. Пора бы нашим любимым быть уже при нас в гарнизоне, – продолжил нытьё Сидоров, поддержав тем начинание Петрова.
- Не переживай, будут. Не пройдёт и года, как они приедут на нашу шею. Ты ещё вспоминать будешь выпавшие на долю женатого несколько деньков в холостятском раздолье. Как говаривал один персонаж известного фильма Гайдая:
- Нет такого женатого, который хотя бы день не хотел побыть холостяком, - ответил Иванов, которого и самого волновал тот же вопрос. Но вопрос, вопросом, а нюни взрослому мужчине распускать не гоже. По крайней мере, он сам так считал, полагая, что и другие мужчины должны придерживаться тех же взглядов, на то они и мужчины.
- То фильм, а то жизнь, – возразил Петров.
- Будет вам про одно и то же. Умываться пора, – прервал разговорившихся Сидоров, осознавший непозволительность сомнений, особенно по утрам.
- И бриться, – дополнил мысль Иванов, вынимая из портфеля электрическую бритву. Он решил начать день с бритья, подсознательно понимая необходимость в тщательно выбритом, как и положено образцовому служаке, и вымытом лице.
Побрившись, помывшись, а потом позавтракав, друзья разошлись по подразделениям.
«Начну с начальника группы. Он мужик грамотный, подскажет, как лучше к делу приступить, – решил Иванов, выжидая, когда начальник группы окажется незанятым делами. 
Наконец, уличив момент, он обратился к капитану.
- Товарищ капитан! Я хочу к вам обратится насчёт характеристики. Мне, для получения жилья на семью, надо все бумаги выправить, – попросил Иванов.
- А ты с командиром полка и замполитом разговаривал на эту тему? – спросил осторожный в вопросах, выходящих за рамки выполнения служебных обязанностей, капитан.
- Вот именно, говорил, когда приехал в часть. 
- И что тебе ответил командир полка?
- Он послал меня к замполиту. Замполит выслушал меня и рассказал, что от меня требуется, какие документы должен предоставить.
- Это понятно. Непонятно, почему это нужно сделать именно сегодня.
- В этом-то вся суть дела. Вчера мне замполит прямо так и сказал: «Если хотите получить для семьи жильё, поторопитесь подать все необходимые бумаги».
- Прямо так и сказал? Что-то на нашего замполита не похоже. Не любит он торопиться в столь серьёзных делах; не любит, поскольку службу понял, – засомневался капитан.
- Видно, причина появилась торопиться. Иначе объяснить не могу.
- Это ты про ночные приключения в женском общежитии? Наслышан, здорово вас девки опустили. Теперь замполиту и коменданту лихо будет, – сказал капитан и, очевидно, был прав. Он не первый год служил в ВВС и кое-что в службе смыслил.
«Видно, нет такого человека, который не знал бы о ночных приключениях. Хорошо, что меня в общежитии не было, иначе, меня к компании опущенных причислили бы».
- Ты человек подневольный, солдат, хоть и прапорщик. Тебе приказали, ты должен выполнить не рассуждая. Поэтому, к тебе ничего зазорного, если сам не дурак, пристать не может, - поспешил подбодрить прапорщика капитан.
- Может и так, а может и не так. Но в сроках получения жилья произошли перемены. Насчёт причастности к ночным приключениям замполит и комендант наверно думают по-другому. Они меня и солдат из патруля от ночных событий не отделяют, так что подневольный или неподневольный, участвовал, значит виноват.
- Ну что ж, у тебя вполне может быть своё мнение, – подвёл итог капитан.
- Так как насчёт характеристики, ходатайств и других бумаг? - спросил Иванов.
- Писать все необходимые бумаги придётся тебе самому. А я и все другие подписанты, бумаги подпишут, – объяснил капитан.
- Знать бы как их писать. Тогда можно и попробовать, - указал на причину сомнений прапорщик. 
- У нашего секретаря парткома есть образцы, - ответил и на этот вопрос капитан.
- Я ещё не знаком с секретарём ТЭЧ.
- Сержант Петренко у нас нынче в секретарях. Он сидит на втором этаже. Как войдёшь по лестнице на этаж, в самом углу, в конце коридора комната. Объяснишь ему, что и как, он подскажет.
Иванов уже собрался идти, как капитан напутствовал вдогонку:
- Если его нет в комнате, значит, он регламент на самолёте делает. 
- Он не освобождённый разве?
 - Не положено в ТЭЧ освобождённому секретарю парткома быть.
- Ну, так я пошёл?
- Давай, только возвращайся быстрей, работы у нас сегодня много, – добавил капитан.
Иванов поднялся на этаж, намереваясь непременно добиться желаемого. Он так решительно шагал по коридору к Петренко, что чуть было не сшиб маленького сержанта вынырнувшего из последней по коридору комнаты.
- Петренко там? – спросил он сержанта.
- Я Петренко. А что надо? – ответил карапуз.
- Мне надо характеристику, ходатайство и всё прочее для получения квартиры. Замполит торопит, – объяснил Иванов.
- Приходите в конце дня, а лучше завтра. Да, вот завтра прямо с утра и заходите, – сказал сержант и постарался проскользнуть мимо рослого прапорщика.
Иванов загородил проход, чем вызвал приступ негодования у маленького сержанта.
- Я же вам сказал - завтра. Сейчас мне работать надо. Что вы себе позволяете, пропустите немедленно! – требовал сержант.
- А мне сегодня все документы замполиту отдать надо. Иначе плакало моё жильё. Здесь уж извините, я вас не отпущу. Мало того, что их написать надо, ещё побегаешь, пока все подпишешь, - объяснил мотивы своего поведения прапорщик. 
- Если я регламент не выполню, то мне такую дыню вставят. Мало не покажется. 
- Извини, но квартира мне нужна позарез. Так что никуда я тебя не отпущу. Раньше напишем, раньше пойдёшь свой регламент делать. 
- Ну, уж хрен с маслом! Мне моя задница дороже твоей квартиры, – изрёк маленький сержант и предпринял ещё одну попытку прошмыгнуть мимо рослого Иванова.
Иванов стоял насмерть, и маленькому сержанту ничего не осталось, как апеллировать к совести Иванова.
- Слушай, имей совесть. Я тебя вообще не знаю, а ты ко мне пристаёшь, тискаешь словно девку. 
- Если не пойдёшь добром, я не только тискать буду. Я топтать тебя начну прямо здесь, - Иванов задержал взгляд на лице Петренко и тот понял: «Точно топтать будет. С этого станется».
- Вот привязался! Ладно, будь по-твоему, но недолго, - имея ввиду написание документов, а совсем не последнее желание наглого прапорщика, согласился Петренко.
- Сразу как напишем, так и двинем дальше по своим делам, - обещал прапорщик.
Маленький сержант вернулся в комнату. Иванов, не отставая, последовал за ним.
«Этот далеко пойдёт. Знает перед кем шапку ломать, а кому отказать», – подумал Иванов.
Целый час Иванов строчил нужные бумаги, вглядываясь в предоставленные Петренко образцы.
- Спасибо! Когда получу квартиру, пузырь поставлю непременно, – поблагодарил Иванов, пожимая руку маленькому кругленькому сержанту. 
- Я тебе всё подписал, теперь ты сам бегай, подписывай, - ответил Петренко, не показывая вида, что заинтересовался обещаниям прапорщика. 
- Сделано всё в лучшем виде. А ты мужик что надо. Несмотря на занятость, помог мне, не отказал, – похвалил сержанта Иванов.
- Мы же сослуживцы. Сейчас я тебе помог. Нужно будет, ты мне поможешь, - весьма лаконично заметил Петренко, очень довольный тем, что так быстро отвязался от назойливого нахала.
- В этом можешь не сомневаться. Непременно помогу, – обнадёжил Иванов.
Закончив с бумагами, оба вышли из комнаты. Сержант направился выполнять положенный, согласно служебному предписанию, регламент, а прапорщик постучался в кабинет начальника ТЭЧ.
- Разрешите войти? – спросил прапорщик, заглянув в кабинет. 
- Раз уже вошёл, заходи, – разрешил начальник ТЭЧ, оторвавшись от созерцания пейзажа за окном.
- Я по поводу подписи на характеристике и на ходатайстве, - издалека начал прапорщик.
- Ходатайство по поводу чего? – насторожился начальник ТЭЧ.
- Ходатайство по поводу получения квартиры на семью.
- С командиром полка и замполитом согласовано? – спросил начальник.
- Конечно, они и попросили меня поторопиться, – объяснил прапорщик, раскладывая на столе только что исписанные листы бумаги.
Командир, оторвал взгляд от бумаг, положенных прапорщиком перед ним на стол, и удивлённо посмотрел на служивого. Взгляд его неоднозначно говорил: «Где это в армии нижестоящего по званию и должности просят? Прикажут, и будь рад, что не наказали».
- Я здесь не вижу подписи вашего руководителя группы, - сделал замечание начальник.
- Виноват! Сейчас исправим, – осознав всю непозволительность тона разговора с начальником, прапорщик схватил бумаги со стола и двинул вприпрыжку по лестнице вниз, собираясь получить подпись у руководителя группы.
- Подпишите, пожалуйста, вот здесь, и вот здесь. Ткнув пальцем в один и другой лист, попросил прапорщик. – Начальник ТЭЧ попросил вас подписать. 
- Ты сначала ко мне должен был зайти, а потом уже к начальству и никак не наоборот, - напомнил о должной субординации капитан.   
- В запарке к начальнику заскочил, всё торопливость виновата, - оправдывался прапорщик.
- Торопливость нужна при ловле блох. Сейчас посмотрим, что ты тут написал, - изрёк капитан. Некоторое время он читал молча.
- Да, скромно, можно было бы и приукрасить. Ну ладно, не в совет же министров на должность заступать. Для нашего замполита сойдёт и такая, – подписывая бумаги, выговаривал он. 
- Я сейчас вернусь, подпишу только и вернусь, - подхватив подписанные бумаги, обещал прапорщик.
- Ну вот, это другое дело! – увидев подпись руководителя группы, одобрил начальник ТЭЧ.
Он поставил подпись на документах и передал их прапорщику.
- Спасибо, товарищ майор. Разрешите идти?
- Идите. Да, попросите вашего начальника зайти ко мне, – ещё раз взглянув в окно, велел начальник ТЭЧ.
- Товарищ капитан! Можно мне в штаб сходить передать бумаги на жильё?
- Сходи, но сейчас же назад. Сегодня нам ещё самолёт нужно отремонтировать и в эскадрилью передать.
- Я мигом. Одна нога здесь, другая там. Да, товарищ капитан, вас попросил зайти начальник ТЭЧ. 
Начальник группы сорвался с места, направляясь к начальнику ТЭЧ. Прапорщик, не теряя времени, пошёл в штаб.
Уже у самых дверей штаба Иванов встретил двух сослуживцев: Петрова и Сидорова.
- Вы чего тут отсвечиваете, заявление не несёте? Смотрите, опоздаете, – пошутил Иванов.
- Мы тебя ждём. Раз договорились все вместе подать, значит, так и надо действовать, - ответил Петров.
- Это правильно, надо всем вместе идти. Тогда больше шансов у нас троих будет. Правильно я рассуждаю? – спросил об очевидном Иванов.
- Мы же вчера всё обсудили. Неужели ты придумал что-нибудь получше? – не понял шутника Сидоров.
- Ничего лучше я не придумал. Просто, проверил вас на всякий случай, чтобы потом уже на попятную не пошли, - объяснил Иванов и улыбнулся, справедливо полагая, что ничего так не раскрепощает, как улыбка.
- Вперёд? – предложил он.
- Полный вперёд, – добавил Петров.
- Я следом за вами, поскольку Сидоров по списку последний, - предупредил Сидоров, всерьёз намереваясь следовать собственному замечанию.
Все втроём направились к кабинету замполита.
- Может, нам к командиру полка надо, а не к замполиту? – засомневался Сидоров.
- По логике нам к командиру надо. Но сначала к замполиту необходимо зайти. Он всё это ускорение в подаче документов инициировал, значит, ему первому наши документы смотреть. Он нам скажет, если что не так. Или я не прав? – резонно спросил Иванов, прежде чем постучать в дверь кабинета.
Не дождавшись ответа, Иванов постучал в дверь.
- Разрешите войти? – просунув голову в открывшийся проём двери, спросил Иванов.
- Входите, – разрешил замполит.
Он сидел за пустым столом и, очевидно, думал. Прапорщики один за другим вошли в кабинет.
- Сразу все втроём. В чём проблемы? – удивился замполит, увидев перед собой Иванова, Петрова, да ещё и Сидорова.
- Мы со всеми положенными документами пришли, – ответил за всех Иванов.
- Какие документы? – не понял о чём собственно речь замполит, который был явно недоволен не вовремя появившейся и прервавшей ход мыслей троицей.
- Все, что вы велели принести для получения жилья, – объяснил Иванов.
- Ладно, давайте сюда.
Ходоки все по очереди положили принесённые бумаги на стол перед замполитом.
Он мельком взглянул на бумаги и сказал:
- Вроде всё, что надо есть. Я вас извещу, если будет принято решение.
- Нам можно идти? – спросил Петров.
- Если кроме передачи бумаг никаких дел больше ко мне нет, то можете идти. Да, завтра в десять, собрание в доме офицеров, посвященное новому званию в армии.
Все втроём повернулись и вышли из кабинета.
- Завтра же суббота! - воскликнул Сидоров.
- Это мы и сами знаем, что суббота. А что вы ждали от замполита? Я лично ничего хорошего не ждал, - подтвердил Сидоров.
- Вы сейчас куда? – спросил двух своих коллег Иванов.
- Мне на службу нужно. Командир меня отпустил только в штаб сходить, – сообщил  Петров.
- Мне тоже торопиться обратно нужно, – подтвердил ту же версию Петров.
- Значит нам снова по пути, – констатировал сей удивительный факт Иванов, и все втроём направились к проходной.
- Для дальнейшего прохождения службы прибыл, – доложил Иванов капитану, войдя в комнату, где располагалась группа вооруженцев ТЭЧ.
Капитан оценил шутку, сказав:
- Вижу, настроение хорошее, как говорится – надежды юношу питают. Сейчас переодевайся, и пойдём к самолёту. Все наши уже там. 
- Что нужно будет делать? – спросил Иванов.
- Работы много. Твоя задача почистить пушки и повесить обратно. Их уже сняли и начали чистить. Так что присоединяйся.
- В той части, где я раньше служил, пушки рядовой состав чистил.
- У нас тоже рядовой состав чистит, когда он есть. Сейчас все в разгоне:  кто в наряде, кто где. Самим приходится выкручиваться. Так что поторапливайся. Через четыре часа пушки должны быть установлены на самолёте. Понял задачу?
- Так точно, понял. Не понял, зачем мне к самолёту идти? Может, сразу к пушкам идти чистить?
- Ты же ещё не знаешь, куда нужно идти. Вот подойдём к самолёту, а там уже к пушкам с кем-нибудь пойдёшь.
- Теперь понял. Я готов, уже переоделся в комбинезон.
- Раз готов, пошли, –  сказал капитан. Он встал со стула и направился к двери.
- Пошли, раз готов, – повторив слова капитана, прапорщик проследовал за ним.
- Ну, как идут дела? Начальник ТЕЧ поставил на вид - не должны мы подвести весь коллектив. Работу должны сделать в срок. Нужно поторапливаться, дел ещё много, - высказался капитан, наткнувшись на старшину Богатырёва, который катил тележку с двумя только что снятыми пушками. 
- Последние две пушки снял. Отвезу их чистить, а чищенные привезу ставить, – ответил он.
- Куда его поставить? На чистку пушек или тебе помогать пушки вешать? – кивнув на Иванова, спросил мнение старшины капитан.
- Мне помогать. Там народу много. Привезённые пушки уже вычистили, сейчас собирать начнут.
- Ну что, понятна ситуация? Давай с ним. Сейчас вычищенные пушки соберёте и ставить на самолёт будете. А я тем временем схему на работоспособность проверю, чтобы потом запарки не было, - дал расклад на работу капитан.
- Берись за ручку тележки, не стесняйся, – сказал Богатырёв,  как более опытный специалист, приняв на себя роль командира. 
- Пошли, коли так, – согласился с ролью подопечного прапорщик.
Оба покатили тележку к ангару, в котором остальные члены группы чистили пушки.
- Ещё вам пару штук привезли для полного комплекта, – въехав в ворота, обрадовал он забрызганных маслом сотрудников группы.
- Больше не привози, – пошутил вольноопределяющийся Гацинюк.
- Ладно, договорились. Вы что-нибудь собрали для нас или нам самим пушки собирать? - спросил старшина.
- Две штуки собрали. Берите, тащите к самолёту. Эти нам оставляйте, мы их сами почистим и соберём, - ответил Гацинюк.
- Спасибо что распорядился. А то мы не знали, что нам делать. Просветил нас, неучей,  - с долей сарказма поблагодарил Богатырёв.
- Берём, грузим? – вопросом разрядил обстановку Иванов.
- Бери, попёрли обратно, – одобрил Богатырёв.
Погрузив две вычищенные и собранные пушки, прапорщик и старшина тронулись в обратный путь.
- Эти пушки откуда, снизу, или с кормы? – спросил прапорщик.
- А вот и не угадал, эти сверху.
- Какая-нибудь разница есть, откуда пушки? Ставить-то все равно куда, какую. 
- Разницы нет, они подойдут и в другое место. Но они пристреляны именно к верхней турельной установке. Там автоматика под них настроена, – объяснил суть дела  старшина.
- Раз пристреляны, давай, на своё место ставить, – согласился Иванов.
- Спасибо, что согласился, – с ухмылкой поблагодарил старшина.
- Вежливый ты, хотя благодарить меня не за что. Ты здесь долго работаешь, больше знаешь. Зачем же я буду спорить с тобой?
- Иногда приходят лейтенанты с училищ, и сразу командовать начинают. С ними не поспоришь, просто молча сделаешь как надо. Иначе, он потом откажется, а спросят с тебя самого, – объяснил парадокс старшина.
- Да, бывает и так. Сам когда-то сверхсрочную служил, приходилось выполнять разные приказы, – поддакнул Иванов.
- Когда-нибудь пушки на такую машину устанавливал? – спросил старшина, когда оба везущие тележку добрались до брюха огромного самолёта, сверкающего серебристой краской на солнце.
- Приходилось не раз, но только на истребителях, – сознался Иванов.
- Раз навыки есть, значит и здесь сможешь. 
Полчаса у них ушло, чтобы установить две пушки и зарядить.
- Шустрый ты. Сразу чувствуется сноровка и способности. А в нашем деле они либо есть, либо их нет, – похвалил старшина.
- Я в этом сам убедился, когда начал работать с пушками. С ними нужна особая сноровка и чутьё. А это как дар божий, не всем его удаётся заполучить, – поддакнул Иванов.
- Начало положено, однако, надо поторапливаться. Если темп не сбросим, успеем. А если какая-нибудь заковырка, то… – вытянув губы, старшина произвёл неприличным звук, который, как правило, получается совершенно неожиданно и звучит вовсе из другого места.
- Кроме тебя никто в группе не может устанавливать и заряжать пушки? – не придав значения проявлению эмоций старшины, спросил Иванов.
- Почему не могут? Все могут. 
- Тогда проблем не будет. Если мы не успеем, они как раз чистить пушки закончат и нам помогут, – объяснил Иванов.
- А ты голова! Даром что новенький, – похвалил старшина.
Они вдвоём съездили в ангар и обратно, и поставили на самолёт другую пару пушек. Потом ещё пару, и так, пока не поставили все. Начальник группы проверил автоматику для всех установок, и самолёт для сдачи в эскадрилью был готов.
- Поработали сегодня на отлично. Всех благодарю за службу. Завтра выходной, в наряде у нас на этот раз никого, можно сказать, повезло, – собрав группу в конце дня, объявил капитан.
- Можно по домам? – спросил вольноопределяющийся Гацинюк, которому не терпелось побыстрей отбыть домой, поскольку из солидарности он целый лишний час проторчал на службе.
- Рабочий день закончен, можно двигать по домам. Да, завтра в доме офицеров, в десять часов утра будет торжественное собрание. От нашего подразделения на собрании должен присутствовать один человек – прапорщик Иванов, – объявил капитан, добавив ложку дёгтя в только что подслащённую новость о выходном. 
- До свидания! До встречи в понедельник, – попрощался Иванов.
- Что-то ты больно торжественно прощаешься, как будто намекаешь на разлуку более продолжительную, - в шутку заметил Гацинюк.
- Не хотелось бы надолго, но всякое может быть. На собрании замполит будет присутствовать и всякое может случиться, – поддавшись шутливому тону вопрошавшего, ответил Иванов.
- У всех есть свои трудности. Скажу только до свидания, может быть, это доброе слово поможет в твоих трудных начинаниях, и мы скоро снова тебя увидим весёлого и счастливого, – пожелал Гацинюк.
- Смотри, накаркаешь. Тогда увидишь много раньше, чем рассчитываешь. Например, в выходной на тревоге, - в свою очередь пошутил Иванов.
- Тьфу, тьфу, тьфу. Ты так не шути, не то сбудется, – остерег капитан.
- А что, может быть тревога? – забеспокоился Богатырёв.
- Не обещали, но человек предполагает, а главком располагает. Будем надеяться на лучшее. Кто еще не передумал идти домой, можете отправляться, - напомнил капитан.
Служаки дружной толпой направились к проходной, преодолев которую, разошлись в разные стороны.
- Ну, что, собратья по несчастью, пить сегодня будем? – появившись на пороге комнаты, спросил Иванов двух других уже находящихся там.
Двое сидящих за столом посмотрели на вошедшего. По брошенным взглядам  было понятно, что разговор между ними происходил на тему получения жилплощади и вопрос о выпивке застал их врасплох.
- По поводу чего сегодня праздник? Может, отложим выпивку до получения ответа на нашу просьбу? – прояснил тему Петров.
- Наоборот, никак нельзя ждать. Нужно сегодня непременно выпить за удачу. Удача капризная дама и такое к ней отношение может рассердить и убавить к нам интерес, – пояснил Иванов.
- Ты думаешь, у неё есть к нам интерес? – засомневался Сидоров.
- А как же! Без интереса к нам со стороны красивой женщины - удачи дело не выгорит. А очень бы хотелось, чтобы выгорело, – продолжал убеждать Иванов.
- Это надо обмозговать, – с неуверенностью в голосе сказал Петров.
- В столь очевидном деле не надо сомневаться, это делу не поможет, а повредит наверняка. Что касаемо необходимости праздника, могу привести массу аргументов за. Во-первых, мы подали документы на жильё и у нас их взяли. Во-вторых, закончилась неделя, и мы можем отдохнуть целых два дня. В-третьих, сегодня просто необходимо выпить для снятия напряжения. Есть ещё в-четвёртых, в-пятых и так далее, но не будем тратить время на ерунду, достаточно первого. Что скажите? – закончил объяснения Иванов, хотя было и так всё понятно.
- Аргументировано основательно, здесь ничего не попишешь. Придётся соглашаться на праздник, – согласился Петров.
- Ты как, за или ещё сомневаешься? – спросил Иванов у Сидорова.
- Я что, я как все, – ответил тот, хотя по лицу читалось сомнение во всём затеянном мероприятии.
- Раз все компаньоны согласны, начнём подготовку к выпивке во славу её величества удачи, – закончил во здравие Иванов.
- А что к нему готовиться? Зайдём перед столовой в магазин, возьмём бутылочку, - Поправил торжественно настроенного коллегу Сидоров.
- Не бутылочку, а две бутылочки, - внёс коррективу Петров.
- Возьмём две бутылочки и в столовой выпьем. Можно даже Клаву в качестве представителя от её величества удачи пригласить, - согласился Сидоров.
- С Клавой ты хорошо придумал. Она ведь нам выход из создавшейся ситуации подсказала. Значит, её и надо за подсказку отблагодарить. И потом, полногрудая, пухлая удача мне более по сердцу, нежели тощая. Толстая удача добрей, – одобрил идею Иванов.
- Тогда давайте готовиться. Помоемся, переоденемся, чтобы на празднике чувствовать себя по-праздничному, - закрыл тему вечно сомневающийся Сидоров.
Друзья, не откладывая, приступили к задуманному. Начали все одинаково, направившись в умывальник. Потом Иванов, посчитав, что недостаточно выбрит, достал из портфеля бритву и начал бриться. Остальные терпеливо ждали, безоговорочно признавая первенство в данном деле. Тем более, фамилия Иванов значилась первой в списке, по отношению к фамилии Петров, не говоря уже о фамилии Сидоров.
- Ну, наконец-то, а то уж мы думали… – сказал Петров, когда противный шум электробритвы прекратил напрягать уши присутствующих.
- Не волнуйтесь, я уже закончил. Сейчас пойдём. Не забудьте пакет взять, не то нам водку в руках тащить придётся, - ответил на реплику Иванов.
- Уже взяли и деньги не забыли. Кстати, если нам в ближайшее время не начислят хотя бы за две недели, я по миру пойду, – заметил Петров, показывая сколько у него осталось денег.
- Не надо было подкупать складского старшину. Глядишь, на червонец богаче был бы, – к месту вставил реплику Сидоров.
- Чья бы корова мычала. Не ты ли жаловался на вопиющую недостачу на станции заправки ГСМ, при том, что сам наливал халявного бензина в бак машины замполита? – парировал Петров.
- Кому халявный, а кому сроком за расхищения государственного имущества припахивает, - объяснил Сидоров.
- Одним словом: сядем все. Но лучше за праздничный стол. Хватит вам препираться, спорщики. Не мы эти законы на халяву для должностных лиц придумали, не нам их и отменять. Пойдём-ка лучше за водкой, да Клаву в столовой навестим. Она нам чего-нибудь вкусненького даст, – утихомирил спорщиков Иванов.
- Не даст, а принесёт. Хотя, ещё пару недель без жены и мне Клава красавицей покажется, - поправил коллегу Сидоров.
Все втроём, заперев дверь комнаты, отправились по заранее утверждённому маршруту.
Купив водки, прапорщики устроились в столовой за столиком у окна подальше от любопытных глаз вечерних посетителей.
- Ребята, мы обычно этот стол вечером не обслуживаем, – сообщила появившаяся из-за перегородки Клава.
- У нас секретное к тебе дело. Нам подальше от любопытных глаз надо, - сообщив сею новость, Иванов приоткрыл пакет, показывая лежащие в ней две бутылки водки.
Клава сразу оценила ситуацию, спросив:
- Что вам принести покушать?
- Неси всякого что есть. Желательно побольше и повкусней, – не надеясь на скромных сатрапов, ответил Сидоров.
Клава ничего не ответила, тут же ушла на кухню.
- Уж не обиделась ли женщина? – мелькнуло в голове у каждого из присутствующих, буквально через минуту после исчезновения Клавы за перегородкой кухни.
- Не очень много мы попросили у женщины? Всё-таки она при исполнении, а не на приватной пирушке, - Иванов высказал сомнение в правильности запросов Сидорова.
- Нормально, в самый раз будет. В прошлый раз я на вас понадеялся, так голодным остался, – оправдывался Сидоров.
Сомнение развеяла Клава, появившаяся с подносом, уставленным всякими превсякими яствами, наличие которых вряд ли возможно представить в офицерской столовой, да ещё в обычный скоромный день.
- Вот это изобилье яств! Такого я просто представить не мог, – удивился Сидоров, что ничуть Клаву не смутило.
- Персонал себе на ужин много приготовил. Я чуть-чуть позаимствовала, – объяснила Клава.
- Вот это чуть-чуть! Да тут на всю нашу группу ГСМ хватило бы! – продолжал высказывать восхищение Сидоров.
- Угомонись. Помоги лучше женщине разгрузиться, – прервал восхищения коллеги Иванов.
Трое мужчин быстренько разгрузили поднос, освободив руки женщины для более приятных занятий.
- За что пьём? – спросила она, получив в руки наполовину заполненный стакан.
- За удачу и за умных женщин, – чокнувшись гранёными боками стаканов, сатрапы выпили, закусив чем бог послал.
- Мы подали бумаги для получения жилья, как вы рекомендовали. И у нас их взяли, – зажевав огурчиком обжигающую жидкость, пояснил Иванов.
- Разве об этом я вам говорила? – удивилась Клава.
- Конечно. А как же мы без совета мудрой женщины? Без этого никуда не денешься, так-то вот, – продолжил объяснения Иванов.
- Давайте уж не откладывать, сразу по второй. Как говорят знающие люди: между первой и второй перерывчик небольшой, - поторопил Петров.
- Раз вы настаиваете, я за. Нужно поддерживать мужчин в благих начинаниях, – толи о выпивке, толи о подаче документов на получение жилья говорила Клава.
Однако, никто откладывать не стал следующий тост и он был произнесён.
- За нас, за любимых, - произнесла Клава.
Она закусила огурчиком, и тут же удалилась. Появились посетители, и она направилась к ним.
- Ну что, орлы! Может, ещё по одной?  – спросил Сидоров.
- Так ведь выпили всё, – удивился Петров странному предложению.
- Я немного недоливал. Так что граммчиков по пятьдесят на нос у нас имеется, – ответил разливающий, радуясь при этом как ребёнок. Что явственно читалось на его лице. 
Выпив ещё по одной, друзья изрядно потрудились над принесёнными Клавой яствами, оставив после себя лишь пустые тарелки.
- Может, погуляем чуток? Не хочется сейчас в комнате сидеть, – предложил Сидоров.
- Давай, дойдём до дома офицеров. Посмотрим афишу, – конкретизировал предложение Петров.
Никто спорить не стал. Выйдя из столовой, троица направилась в сторону дома офицеров.
- Смотрите, у афиши девочки! И одна очень даже ничего, – заметил Сидоров, когда троица подошла достаточно близко к дому офицеров.
- Ничего особенного, обе похожи на только что спустившихся с дерева макак. Но спорить не буду. Каждому по-своему женская красота мерещится. Знаю только одно – ещё пару недель на  диете и любая баба, даже официантка Клава, покажется совсем даже ничего, - прояснил свой взгляд на красоту, Петров.
- Вы упустили одно обстоятельство: обе дамы в форме рядовых ВВС. Это в корне меняет дело, – добавил ложку дёгтя в сваренный на скорую руку сотоварищами любовный компот Иванов.
- Причём здесь форма? Мы же, кажется, тоже не в гражданском! – возразил Сидоров.
- Вот именно. Мы военнослужащие и они военнослужащие. Так что губёшки не раскатывайте, приключение на службе вовсе не так забавно, как может показаться в первый момент, - пояснил Иванов, хотя, положа руку на сердце, и сам был не против затеять небольшую интрижку. Но принятая им нравственная позиция была, по его мнению, незыблема, хотя, на самом деле, и его самого слабо защищала от соблазнов.
- А мне как-то ребята рассказывали, что этих девок по кустам потаскали славно, - продолжил тему Сидоров.
- Рядовым можно. С них взять, кроме этого, нечего. Мы, другое дело. У нас перспектива и зарплата. Поди как заведётся у девки от тебя что-нибудь быстро растущее. А может, и не от тебя, а тебе всё равно припишут. Поди, доказывай, что ты не виноват, - объяснял сотоварищам прописные истины Иванов.
- Тебя послушаешь, так и поговорить с ними нельзя. Можно только смотреть, да и то издалека, - Петров поддержал любовный приступ товарища, стараясь не думать о всяческих нельзя.
- Поговорить как раз можно, но только поговорить, – стращал Иванов.
Девушки давно заметили приближающихся к дому офицеров прапорщиков и старательно делали вид, что внимательно изучают содержание афиши, наклеенной на доску объявлений.
- Здорово, бабоньки! – подойдя почти вплотную к девушкам и остановившись напротив афиши, поздоровался Иванов.
Петров и Сидоров остановились чуть поодаль, предоставляя пальму первенства Иванову.
Девушки хихикнули, но ничего не ответили, интригуя тем кавалеров.
- Что нового в наших пенатах? – продолжил вопрошать Иванов.
- В афише всё написано. Прочитайте и всё узнаете сами, - ответила девушка с короткой, словно у мальчика, стрижкой.
- Экие мы строгие! С вами, чувствую, не договоришься о серьёзном, – переключил разговор сразу на основную тему Петров.
Девушки ничего не ответили нахалу, но по всему было видно, уходить пока не собирали. Толи собирались завести знакомство с подошедшими молодыми людьми, толи ждали кого, или просто хотели немного развлечься, кокетничая с незнакомыми.
- Давайте знакомится: нас Василиями зовут. А вас как? – приступил к делу Сидоров.
- Прямо так уж и знакомиться? Нам знакомиться со взрослыми дядями мама не велит, - ответила вторая девушка с длинными русыми волосами.
- Прямо так уж и не велит? А мы знаете, что тогда сделаем? Мы познакомимся, а маме не скажем. Как говорится – меньше знаешь, крепче спишь, – поддержал товарища Петров.
- Мы девушки честные, маму обманывать не можем, – ответила девушка с короткой стрижкой.
- А вы и не будите обманывать. Мы в одном полку служим, значит заочно знакомы, – предложил свою версию Сидоров.
- Что-то мы вас раньше не видели. Обманываете, наверное. Хотя, лицо вот этого товарища я где-то видела, – глядя на Иванова, вспомнила девушка с короткой стрижкой.
Иванов понял, о чём она собирается сказать, и молчал. Покраснел только слегка.
- Уж не вы ли вчера ночь у нас в казарме шмон наводили? Или я ошибаюсь? - ухмыляясь, спросила девушка.
Иванов понял почему девушки задержались у афиши и ждали его. Им просто хотелось отвести душу на обидчике за своё ночное фиаско.
- Я был в оцепление при названом вами мероприятии. Я вчера дежурил по гарнизону, пришлось выполнять приказание коменданта. Я солдат, что мне прикажет командир, то я должен выполнить, - оправдывался Иванов.
- Скажи спасибо, что тебя в казарме с  комендантом не было. А то бы сейчас ходил с фингалом под глазом. А то  и того хуже - с оторванной пипиской, - доходчиво объяснила стриженная девица.
- Готов искупить, загладить вину, только оставьте мою пиписку при мне, – свел всё на шутку Иванов.
- Мы тоже готовы внести в дело искупления вины посильную лепту. Ты как, подписываешься под моим искупительным заявлением? - Петров спросил Сидорова.
- Двумя руками подписываюсь и не только руками, – подтвердил свою готовность участвовать в искупительных мероприятиях Сидоров.
- Тоже мне подписанты, обоссанты. Вы бы лучше служили, как положено, а не по девкам вечером шастали. Приедут ваши жены, надерут вам сики, - стращала коротко стриженная девица, видно, очень хотелось ей поиздеваться над прапорщиками.
- Наши жены далеко. И потом, всё наше, несмотря ни на что, при нас же и останется. Так что в холостяцком теперешнем нашем житье жёны жёнами, а мы сами с усами, - продолжил тему о главном, Сидоров.
- Какой женатый, хотя бы на час не хочет стать холостяком? Если вы об этом, то напрасно хлопочите, – вспомнив известный афоризм из популярного фильма, отбрила девица.
- Что плохого в общение с красивыми девушками? Мы ведь просто разговариваем, – поддержал товарища Иванов.
Лесть нисколько не возымела действия на девиц, они немного отодвинулись от прапорщиков в сторону, давая понять, что собираются уходить.
- Я надеюсь, вы не уходите? – озадачил вопросом Петров.
- А что тут с вами лясы точить. Мы девушки занятые, нам ещё на службу идти. Вот если бы вы нас в буфет дома офицеров пригласили, тогда другое дело, – намекнула длинноволосая девица.
- Вы думаете, буфет ещё работает? - спросил Сидоров, намереваясь оттянуть время, чтобы товарищи могли высказаться насчёт предложения девиц.
- Если вы насчёт пива, то не скажу точно. Но лимонад и пирожные там имеются, – дополнила намёк подруги коротко подстриженная.
- Раз пирожные имеются, нужно непременно зайти отведать, – поддержал товарища Петров.
Девицы состроили глазки, поощряя тем кавалеров на решительные действия.
- Как я понимаю - все согласны? Тогда вперёд, – взял на себя инициативу Иванов и первым вошёл в дверь здания.
Буфетчица не очень обрадовалась появлению пятерых посетителей в пустом зале буфета. Она сердито посмотрела на вновь прибывших и объявила:
- Через десять минут буфет закрывается.
- Нам больше и не потребуется. Дайте нам, пожалуйста, две бутылки лимонада и пять пирожных, – заказал Сидоров.
Девушки взяли со стойки пять стаканов и уселись за столик. Видно, бывали здесь часто и порядки знали.
- Пирожные только сухие, - объявила буфетчица.
- Давайте, какие есть, – согласился Сидоров.
- С вас двенадцать рублей, – огорошила она заказывающего угощение кавалера.
«Вот это цены! Придётся у Петрова занимать», – подумал Сидоров.
Он выудил из кармана смятую пятерку и положил на блюдечко перед буфетчицей.
- Ещё семь рублей с вас, - сграбастав пять рублей, напомнила буфетчица.
- Сейчас, – обещал Сидоров, и прихватив бутылки газировки и пирожные, направился к столику.
- Ещё семь рублей надо, - добравшись до столика, озадачил он товарищей.
Они с недоумением посмотрели на принесённые яства, но перед девицами позориться не стали. Пошуровав по карманам, друзья нашли недостающую сумму. Наблюдая за кавалерами, девицы лишь ухмылялись. Видно, они не раз наказывали, таким же образом, зарвавшихся лохов.
- Дамы! Прошу откушать чем бог послал, – разлив лимонад по стаканам, галантно предложил Петров. – Кстати, как вас зовут?
- Меня Евгенией, а её Александрой, – ответила девица с короткой стрижкой. 
Иванов молчал. Он с удивлением смотрел на стакан газировки, не понимая, почему из налитой жидкости не выделяются пузырьки. Петров, воспользовавшись паузой, спросил девиц:
- Там, на афише написано, что в субботу в доме офицеров танцы. Мы ещё на танцы ни разу не ходили. Как там, много молодёжи приходит? 
- Ничего не потеряете, если не пойдёте. На танцы ходят одни малолетки, да пьяные иногда из буфета в зал поднимаются, – ответила девица с короткой стрижкой.
- А вы что же никогда не ходите на танцы? - удивился Петров.
- Ходим иногда, но редко. Не с кем здесь танцевать. Молодых офицеров почти нет в полку.
- А завтра пойдёте? 
- Завтра не получится. У нас завтра дежурство.
- Ну что ж. Хоть это и не вино, но давайте выпьем за милых дам, – подняв свой стакан, предложил Сидоров.
 Аккуратно, чтобы не пролить содержимое наполненных стаканов, чокнулись.
Дамы, в несколько глотков проглотив содержимое стаканов, поставили пустую тару на стол, тут же принявшись за пирожные. Кавалеры, сделав лишь по глотку, сразу поперхнулись. В стаканах, хоть и наполненных из лимонадных бутылок, была русская водка. Откашлявшись, они допили водку.
- Я бы от солёных огурчиков не отказался, – пошутил Иванов.
- Что же вы нас не предупредили. Мы то думали, что лимонад пьём, - пожурил дам Сидоров.
- Мы думали, что вы сами знаете, – хитро улыбаясь, ответила длинноволосая.
- Нам уже бежать надо, – констатировала девица с короткой стрижкой, взглянув на часы. 
- Мальчики, спасибо за компанию, нам пора бежать. Пока, – сказала девица с длинными волосами.
Обе девицы встали из-за стола и упорхнули.
Мальчики не успели среагировать и лишь проводили взглядом уходящих прочь девиц.
- Да..а, как они нас! – высказался в поздний след Иванов.
- Чёрт-то с ними. Мы сами выпили и то хорошо. Пошли по домам. Пора и на боковую, – дополнил мысль Петров.
Друзья встали из-за стола и поплелись восвояси.
Утро следующего дня встретило трёх друзей солнечными лучиками, пробивающимися сквозь пыльные стёкла гостиничного номера.
- Пора, – взглянув на будильник, решил Иванов.
- Который час? – спросил Петров, которому стрелки будильника видны не были.
- Восьмой уже, – ответил Иванов.
- Интересные дела. Звонка будильника-то я не слышал, – удивился Петров.
- Значит, никто звонок не завёл. Могли бы проспать, - понял Иванов.
- Что, проспали? – открыв глаза и резко сев на кровати, спросил Сидоров.
- Не проспали, но если не поторопимся, на завтрак опоздаем, - обрадовал Иванов.
- Встаём, – изрёк Сидор и опустил ноги на холодный пол.
Остальные последовали его примеру, и утренняя программа по подготовки к встрече с замполитом в доме офицеров пошла полным ходом.
- Ну что? Осталось чуть больше полчаса до начала собрания. Что делать будем? – спросил Иванов своих двоих коллег, когда они все втроём вышли из столовой.
- Что можно сделать за полчаса? Пойдём уж сразу к дому офицеров, – ответил Сидоров.
Троица неспешным техническим шагом направилась к нужному сейчас, сто лет бы его не видеть,  зданию и ожидающему там счастливчиков замполиту.
- Интересно, а девушек из женского общежития на собрание в дом офицеров пригласили? – задал вопрос скорее себе, нежели двоим попутчикам, Сидоров.
- Что им там делать? Это же не кино и даже не танцы, – ответил Иванов.
- Ну, как же! Они ведь тоже могут получить погоны прапорщика, со временем, - Объяснил вопрос попутчика Петров.
- Конечно, и ещё бы неплохо там же присутствовали наши вчерашние барышни. А после торжественной части зашли бы в буфет, и выпили лимонада за наш счёт, – с издёвкой в голосе пофантазировал Иванов.
- А что, было бы неплохо. Глядишь, договорились бы о вечере, - Сидоров подхватил мысль Иванова.
- Сейчас вы с замполитом договоритесь о вечере. Это будет скорее всего, – уже перед самым входом огорчил мечтателей Иванов.
В актовом зале дома офицеров  сидело около двадцати человек. Появление ещё троих несчастных не вызвало никакой реакции уже находившихся в зале.
- Давайте, сядем сзади всех, чтобы находиться подальше от этих уродов на сцене, – предложил Петров.
- Лучше сесть в середине. Если сядем сзади, замполит заставит пересесть вперёд, – объяснил Иванов и двое его коллег молча согласились. По крайне мере, они последовали примеру Иванова, усевшись на том же ряду рядом с ним.
- Ещё пять минут осталось до десяти. Подождём немного, возможно, ещё подойдут, – встав с кресла в первом ряду и, повернувшись к зрительному залу, кому-то сидящему рядом вполголоса сказал замполит.
- Никто уже не придёт, дураков нет в выходной здесь сидеть, – вполголоса  прокомментировал заявление замполита младший лейтенант, сидящий сзади только что пришедшей троицы.
«Серьезное заявление. Но я себя дураком не считаю. Приказали, изволь выполнять. Ничего не попишешь, дисциплина», - подумал Иванов.
Трое прапорщиков сидели молча, разговаривать не было настроения.
Стрелка на часах, висящих над сценой перевалила десятичасовую отметку. Замполит поднялся на сцену и открыл сегодняшнее праздничное мероприятие.
Он долго говорил о новом, только что введённом в советских вооружённых силах звании прапорщика. Его красочную речь со вниманием слушал лишь один человек в зале, который сидел на первом ряду и по всем признакам пришёл проконтролировать проведение праздничного мероприятия. Когда замполит закончил говорить, он повернулся к аудитории, сидящей в зале, и, окинув всех присутствующих строгим и вместе с тем надменным взглядом, снова повернулся к сцене.
«Наверное, проверил, не ушёл ли кто втихоря из зала. Видно, строгий очень, не зря замполит перед ним лебезил. С этими проверяющими надо держать ухо востро, того и гляди накропают в отчёте на тебя крамолу, век не отмоешься», – наблюдая за происходящим, основываясь на своём небогатом ещё опыте, думал Иванов.
Замполит, закончив со вступительным словом, объявил:
- Сейчас солист военно-морского ансамбля исполнит новою песня о прапорщике. Написанную, между прочим, именно для этого вот торжественного дня. Прошу вас, - позвал кого-то из первого ряда замполит.
Маленький толстенький человек в преклонных летах в форме прапорщика, висящей на нём мешком, вышел на сцену.
«Вон какие орлы служат в военно-морском ансамбле. А посмотришь со стороны и не скажешь, что это бравый служака. Подумаешь, что дедушка решил пошутить, нацепив форму своего внучка»,- размышлял Петров, разглядывая преклонных лет пузана. 
- Ты смотри и у них тоже звание прапорщиков ввели! – глядя на сцену, изрёк Сидоров.
- Может, и ввели, а может, и нет. Скорее всего, он для пущей убедительности образа форму нацепил, – высказал своё мнение Иванов.
            - Прапорщик, друг надёжный офицера.
             Прапорщик, он любимиц у солдат,
       - пел вышедший на сцену солист.
- Это что же получается!? Женщина друг человека и прапорщик, что ли тоже? – возмутился Петров, прослушав пару куплетов песни.
- Не человека, а офицера, – поправил Сидоров возмущающегося Петрова.
- Что офицера? – не понял Петров.
- Прапорщик, друг надёжный офицера, – для объяснения процитировал строчку песни Сидоров.
- Это что же получатся! Офицер, значит, человек, а прапорщик так себе – неизвестно кто и не известно для чего, – снова возмутился Петров.
Проверяющий обернулся и сердито посмотрел на говоривших. Никто из присутствующих на вопрос Петрова ответить не рискнул, боясь гнева высокого начальника.
Солист закончил исполнение песни и ушёл со сцены. Замполит зазевался, и некоторое время сцена оставалась пустой. Он сидел рядом с проверяющим, и что-то говорил ему на ухо. Возможно, это задержало его, но не более чем на минуту. Встав с кресла, он поднялся на сцену, и объявил: 
- Сейчас слово предоставляется представителю штаба армии, полковнику Рудельману.
Полковник Рудельман, с которым, очевидно, это выступление было согласовано, вышел на сцену. Замполит уходить со сцены не стал. Отошёл лишь в сторону.
Представитель штаба поздравил присутствующих с праздником, посчитав за таковой, приказ о введение нового звания в армии.
- Первые выпускники школы прапорщиков прибыли и в ваш полк: это Иванов, Петров, Сидоров, – назвал он фамилии.
Услышав свои фамилии, Иванов, Петров, Сидоров встали. Выдержав паузу, полковник продолжил. Теперь они будут служить в вашем полку, и, надеюсь, будут служить как положено. Сейчас, авансом, полк выделяет им жилплощадь для проживания семей. После торжественного собрания, подойдите к замполиту. Он вам всё объяснит, – закончил полковник, обращаясь непосредственно к трём застывшим по стойке «смирно» фигурам.
- Сейчас, все желающие могут пообедать в офицерской столовой лётного состава. Если вопросов нет, все свободны, - покончил с формальностями замполит.
Замполит с полковником направились к выходу. Три прапорщика не стали откладывать на потом выяснение о жилье, припустились за замполитом.
- Товарищ полковник! разрешите обратиться к товарищу подполковнику, - догнав полковничью пару, начал Иванов.
- Что, не терпится узнать о жилье для семьи? Ну что ж, обращайтесь, сам молодым был, нетерпеливым, – совсем не по-уставному разрешил обратиться к подполковнику проверяющий.
Замполит не стал дожидаться вопросов, ответил об очевидном сам.
- Подойдёте в кабинет к коменданту гарнизона, у него ключи возьмёте. Знаете, где кабинет коменданта находится? Вот Иванов знает точно, у него и спросите. Что ж, удачи вам и успехов по службе, - закончил замполит, отсылая назойливых прапорщиков по нужному адресу.
Оба полковника продолжили путь в столовую, где их ждал отдельный кабинет с накрытым яствами и напитками столом.
- Пойдём быстрей к коменданту гарнизона. А то он куда-нибудь уйдёт, жди его тогда, - предложил Сидоров.
- Зачем торопиться. Сначала сходим, поедим, а потом уже за ключами пойдём, - внёс поправку в планы Иванов.
- Может, всё-таки зайдём к коменданту, а уж потом откушаем и выпьем заодно. Событие всё-таки неординарное. Не каждый же день ключи от жилья получаем, – Петров поддержал Сидорова.
- Сначала поедим. Не то на халявный обед опоздаем. Не каждый день нас замполит на обед приглашает. Да и обидно будет: на торжественное собрание в свой законный выходной пришли, а на торжественный обед не пошли, – добил неопровержимой логикой Иванов.
- Уговорил, пошли на обед, - согласился Сидоров.
Петров промолчал, надо думать, согласился тоже, только молча. Троица направилась в лётное столовую.
- Ядрёная капусточка, – подкладывая себе в тарелку капусту, похвалил Сидоров.
- Не то, что в нашей столовой. И официантки здесь очень даже ничего, - поддержал коллегу Петров.
- Кстати, квасок тоже отменный. Я думаю, градусов на семь потянет. Это, наверное, чтобы летчики в воздухе не скучили. А вы что не пьёте квасок, не любите? – спросил он сидящего за тем же столом молодого лётчика с лейтенантскими погонами.
- Мне сегодня вечером на службу. Перегонять «Тушку» будем на завод, будь он неладен, – ответил лейтенант.
- Так ещё долго, успеет выветриться, – удивился воздержанности лейтенанта Иванов.
- У меня желудок слабый. Не хочу рисковать, в самолёте ведь туалета нет.
- А что, бывали случаи? – полюбопытствовал Петров.
- Со мной, слава Богу, нет. А так сплошь и рядом. Особенно часто случается в истребительной авиации. Поест пилот  капусточки перед полётом, а потом в полёте вираж заложит с перегрузкой на пятерик и сразу полные порки. Хорошо если жена есть, а если нет – стирай тогда сам обосранные подштанники. 
- А зачем же тогда вам в столовой такую ядрёную капусту дают и квас крепкий как пиво? – удивился Сидоров.
- Начальству нравится, хорошо всё это под водочку идёт. Оно то не летает, оно в штабе сидит, – объяснил лейтенант.
- Как сложно- то у вас всё! То ешь, это не ешь, тоска и только, – посочувствовал лётному составу Иванов.
- Это точно. Но хуже когда домой из командировки за целый месяц не долетишь. Упрут в командировку на месяц, а продержат два. Долетишь туда за пару часов, а домой за месяц не попадёшь. Парадокс.
- Парадокс, – согласился Сидоров.
 - Ты женат? – поинтересовался Иванов.
- Ещё нет, но девушка здесь есть. С жильём вопрос решу, тогда сразу поженимся. Я слышал, вам с жильём подфартило.
- Да, если можно так сказать, - не уточняя, ответил Сидоров.
- Ещё не смотрели квартиры? - спросил лейтенант.
- Квартиры не смотрели и, скорее всего, смотреть не будем, - озадачил ответом Петров.
- Что, неужели откажитесь?
- Не откажемся. Сейчас поедим и пойдём за ключами к коменданту гарнизона, – открыл секрет Иванов.
- Наверное, вам в бараке, где у коменданта гарнизона кабинет, комнату дадут. Там у нас двое с семьями целый год жили, – догадался лейтенант.
- Очень даже может быть. Сходим к нему и всё узнаем, – согласился Иванов и тем поставил точку в разговоре.
Трапезничающие дружно допили компот и отправились каждый по своим делам: лейтенант на службу, а три прапорщика к коменданту. 
- Ну, с богом, – произнёс Иванов, подойдя к крыльцу барака.
- Тьфу, тьфу, тьфу, – трижды сплюнул Петров.
Сидоров проследовал за коллегами молча.  Подойдя к двери кабинета, Иванов постучал.
- Разрешите войти? - зная, что может ожидать нежданных гостей за дверью в кабинете, спросил он, не очень надеясь получить ответ.
Никто долго не отвечал, и Иванов хотел было постучать второй раз.
Дверь приоткрылась, и голова без фуражки самого коменданта высунулась в проём.
- А, это вы, – произнёс он и снова закрыл дверь.
Иванов успел заметить сквозь проём двери не совсем одетую женщину в кабинете. По крайней мере, нога и та часть тела, к которой нога прикреплена, высовывалась из малюсенького стенного шкафа в углу кабинета, отсвечивая белой кожей  блики от тусклой настольной лампы.
«Наверное, решили, что ревнивый муж выследил и пришёл свести счёты с обоими. Представляю, какой переполох вызвало наше появление. И в то же время, наше появление должно восприниматься как радостное событие, ведь постучать в дверь могли и не мы, а сердитый обманутый муж. 
Не удостоившись вниманием коменданта, даже не получив никакого намёка – ждать им или уходить, Иванов стоял перед дверью и размышлял.
- Чего ты стоишь? Стучи ещё раз, - громко сказал Петров, который из-за спины стучащего в дверь не видел растрёпанную голову коменданта и не знал обстоятельств, вызвавших у Иванова временный столбняк.
Иванов повернулся к коллегам и почти одними губами сказал:
- У него баба. 
- Чего ты говоришь, что-то я не пойму? – спросил Сидоров, который стоял за Петровым и не понял причину перехода на шепот.
Петров, повернув голову, в полголоса сказал через плечо:
- Баба у него, подождать надо.
- А чего ждать-то? Мы на его бабу не претендуем, отдай нам ключи от квартиры и дуй её дальше, - высказал свою точку зрения  Сидоров.
- Экий ты быстрый! Сам что ли не бывал в подобной ситуации? Это, можно сказать, экстренный случай, мы у них своим стуком всякую охоту к любви, может быть, отбили, – приняв на себя роль адвоката потревоженной парочки, оправдывал необходимость отступления Иванов.
- А я бы все равно постучал бы, – не сдав назад ни на шаг, подпирая сзади двух товарищей, настаивал Сидоров.
- Давай, сначала выйдем на улицу, а потом уже поспорим, – предложил Иванов.
- Возьмите ключи, дверь с торца, - высунувшаяся из-за приоткрывшейся двери голова коменданта обратилась к спине Иванова.
Отстранив Иванова, Петров принял из рук коменданта ключи. Дверь сразу закрылась.
- Значит комнаты в этом же бараке. Как бы комендант наших жён того, – высказался Сидоров.
- Сначала пусть приедут, потом поглядим, кто кого будет того, - возразил Петров.
- Пойдём комнаты смотреть, а рассуждать да предполагать будем о многом, только не о наших жёнах, – поставил точку  Иванов и на этой теме.
- Это почему не о наших женах? О бабах тоже иногда полезно потрындеть, - Сидоров и тут пытался возражать.
- О бабах можно, о жёнах нельзя: меньше знаешь, крепче спишь, – Иванов объяснил сермяжную правду для женатиков.
- Я с тобой не согласен, о своей жене я должен знать всё, – не унимался Сидоров.
- Ну и что хорошего?  Узнаешь, а потом разводиться придётся, – Петров поддержал Иванова.
- Моя не такая, моя честная, – Удивил всех Сидоров.
- Для тебя она жена, а для других она баба. А бабы отличаются одна от другой только правом выбора, - продолжал объяснения Иванов, взявший на себя роль учителя в житейских вопросах.
- Что за право выбора? Чушь какую-то несёшь, – рассердился Сидоров.
- Одни бабы, те, которые  красивые, сами себе кавалера выбирают, который понравился, поскольку желающих много и есть из кого выбрать.  Другие, страшненькие, соглашаются с тем, что их выбирают, по-нашему говоря, снимают. Они-то, бедняжки, идут с тем, кто позвал, другого-то предложения может долго не поступить, – объяснил Петров.
- Всё это теория. Наши не такие, – стоял насмерть Сидоров.
- Так и будем думать. Жить легче, если так думать о них. Давай, отпирай дверь, – обращаясь к Петрову, попросил Иванов, которому все разговоры о женской верности очень не нравились, как и двум другим его коллегам. Он считал, как и все прочие мужчины, что жизнь богаче самых смелых домыслов. И жить надо с теми женщинами, которых создал бог, а не придумывать себе о них всякие, хоть и приятные, небылицы.
Петров нашёл нужный ключ и отпер дверь.
- А здесь совсем неплохо! – войдя в помещение следом за Петровым, воскликнул Иванов.
- Да, уютненько. Кухонька только маловата, – пройдя сразу на кухню, заметил любитель поесть Сидоров.
- Туалет здесь есть или на улицу придется бегать? - открывая все двери подряд, дабы обнаружить названное помещение, озаботился проблемой Иванов.
Водопровод проведён, куда-то вода потом должна сливаться. Значит, канализационные трубы имеются. Может, и сортир имеется тоже, - рассуждал Петров.
- Нашёл! Комнатка маленькая, но очень даже полезная для семьи, - описал найденную комнату Иванов.
- Может, и душ есть, тогда поживём на славу, - пофантазировал Петров.
- Три комнаты, стенной шкаф в коридоре для верхней одежды, кухня, сортир, а больше помещений нет, – подытожил Иванов.
- И на том спасибо. Комнатки маленькие, зато с кроватями, матрасами и тумбочками,  – добавил свои наблюдения Петров.
- Кстати, мы можем прямо сегодня переехать сюда. Один день можно и на матрасах поспать, – предложил Сидоров.
- Можно, но лучше отложим это дело. Пол нужно помыть, прибраться, а потом уже о переезде думать. В понедельник у старшины бельё получим и вперёд, – предложил альтернативный вариант Иванов.
На том и порешили, только уборку и всё такое прочее отложили на завтра. Сегодняшний вечер вся троица единодушно решила посвятить празднованию, так сказать, обмыть жильё по полной программе.
- Вытряхиваем последки былой роскоши, – выворачивая карманы и вываливая на стол скомканные рубли и горсточку мелочи, предложил Сидров, когда вся троица пришла в комнату общежития.
- У тебя всё? – поинтересовался Петров.
- Всё, даже медяка не осталось, – подтвердил Сидоров.
- Не густо. Как говорится: чем богаты, тем и рады, - подытожил Петров.
- Посмотрим, что у тебя имеется, – оправдывался Сидоров.
- У меня заначка припрятана в надёжном месте. Сейчас я её выужу, – сообщил Петров и полез в чемодан.
- Вот мой пятеричок! – радостным голосом произнёс Петров, вытаскивая из-за подкладки чемодана пять смятых рублей. 
- Да, видок у твоего пятеричка прямо скажем не того. Могут в магазине не взять, – высказал сомнение Сидоров.
- Как это не возьмут? Должны взять. Это же не доллар какой-нибудь, а наш советский пятерик. Мятый он, или не мятый, он всё равно пятерик и не рублём меньше, – доказал свою правоту Петров.
- Выходит, самый богатый здесь я, – выкладывая из кармана червонец, подытожил Иванов.
- Когда начнём, сейчас или до ужина подождём? – спросил Петров.
- Я бы начал прямо сейчас, – объявил  Сидоров.
- Можно и сейчас, да денег маловато. Выпивку купим, а с закуской как? – сомневался Иванов.
- У нас без малого восемнадцать рублей. На эти деньги и в ресторане поешь и выпьешь на славу, – сказал Петров.
- На сегодня хватит, а на завтра? Понимаете о чём я? – озадачил вопросами Иванов.
- А, ты хочешь, чтобы на завтра осталось? Это мудро, про завтрашний день мы то и не подумали, – одобрил Сидоров.
Вечером вся троица праздновала получения жилья в столовой. Клаве, как идейному вдохновителю, тоже изрядно перепало хмельного. Гуляли они и на другой день, в воскресенье, что не помешало время найти в новом жилье прибраться. А уж в понедельник бельё у старшины получили, и стали в комнатках своих жить, жён дожидаться. Много всяких событий в жизни у них было, да прошло всё.  Но об этом расскажем в другой раз. Скажу только, что жизнь у них складно потекла: служили они много лет, сколько положено прапорщикам, квартиры в городе получили, но дружбу свою через годы пронесли. А как же? На то она и дружба.

                Охотники
- Зимой медведя надо ночью брать. Днём он охотиться остерегается, спит где-нибудь в яме, - маленький плешивы мужичок, сидя на лавке у стены, рассказывал троим охотникам свои соображение насчёт охоты на медведя. Сам мужичок был колхозным сторожем и по совместительству местным охотником - любителем.                -  Так ночью же ничего не видно! Тут недолго и медведя не заметить, - возразил Иванов.                -  Следы увидишь и медведя почуешь, если  ты охотник, - объяснил плешивый мужичок.                -  Тебе, Кузьмич, легко рассуждать. Ты охотник бывалый, не раз на медведя хаживал. А мы впервые на такого крупного зверя собрались, да ещё не на простого медведя, а на шатуна, - призвал быть  снисходительным к неопытным охотникам Петров.  – Пошёл бы с нами, да поучил на месте действия. Так сказать, провёл бы обучение боем, я хотел сказать охотой.                -  Сегодня никак не получится у меня с вами пойти. С похмелья я. А зверь табак да вино издалека чует. Сорвётся охота, ищи тогда его, свищи, - отказывался Кузьмич, поскольку бывалым охотником он слыл лишь благодаря собственным охотничьим рассказам.                Четверо охотников, которые затеяли разговор по душам, располагались в маленьком домике Кузьмича на окраине деревни. Натопленная изба надёжно укрывала от зимних холодов и при мысли о необходимости снова выходить на улицу в ночь совсем не вызывала радости охотников.                - Может быть, лучше завтра с утра? Встали бы пораньше, чайку попили и на охоту. Сегодня ночь тихая, следы не заметёт, - ещё раз пытался уговорить Кузьмича прапорщик Сидоров.                - Тут ничего не попишешь, если на шатуна охотиться, так только ночью. Он ведь ночью сам на охоту выходит, так ему сподручнее в хлеву шуровать, - объяснил Кузьмич. 
Иванов, Петров и Сидоров спорить не стали, решив, чему быть, того не миновать. Устроившись на деревянной лавке, они собирались немного отдохнуть перед ночными мероприятиями. Второго дня они приехали в деревню к тёще Петрова, в надежде немного расслабиться, посетив русскую баньку, попив самогону, да поохотившись на зайцев, которых, по заверениям самого Петрова, в здешних местных водилось видимо - невидимо. А заехали они к теще, выкроив несколько дней из двухнедельного пребывания в командировке в другой воинской части. Тем более на то была и другая причина:  Петрову не терпелось похвалиться своей двустволкой, доставшейся в наследство от недавно почившего в бозу тестя. У Иванова и Сидорова охотничьего оружия с собой не было. Но они вполне довольствовались обещаниями  Петрова, дать им пострелять из двустволки.  А тут такое дело в деревне приключилось: стал по ночам в деревню ходить и безобразничать медведь. У кого кур задавит, у кого овцу задерёт. Сначала было подумали на двух местных пьяниц. Будто бы это они по ночам за чужим добром шастают, а на медведя своё непотребство хотят свалить, понаделав следов на снегу валенком с приделанными к нему  когтями. Да только старуха местная давеча сама видела медведя, когда поздно от соседки шла. Ей поначалу не очень-то поверили, но мясо убитых животных где-то всплыть должно было бы, если свои, деревенские, хулиганили. А поскольку этого не произошло, не обнаружили пропавших животных даже в виде освежёванных туш, решили, что действительно безобразничает медведь. Мужиков в дереве  было раз, два  да обчёлся, и  то все в возрасте, кроме ходока Федьки. Он тоже иногда охотой промышлял. Вот к нему бабы и обратились с просьбой извести медведя.               
 - Я вам про Федьку- то не рассказывал? – спохватился дед, вспомнив, что не дал полной информации по медвежьему делу.                - Нет, не рассказывал, - подтвердил Иванов догадку деда.                - Неделю тому назад он на медведя ходил, - объявил дед и замолчал, обдумывая дальнейший рассказ.               
 - И как сходил, неудачно? – поинтересовался Сидоров, воспользовавшись паузой.                - Как он сходил, сказать не могу. А то, что назад домой не пришёл – это факт.                - Как это не пришёл? Медведь что ли задрал? – с тревогой в голосе спросил Петров.                - Задрал, или не задрал, этого никто не знает. А только медведь как ходил, так и ходит в деревню. А вот самого Федьки дома нет. Не пришёл он домой после охоты.                - Раз медведь ходит за добычей, а охотник сгинул, значит задрал его медведь, - высказал своё мнение Сидоров.                - У деревенских сложилось другое мнение, – ввел в сомнение охотников дед Кузьмич.
- Я чего- то не понимаю. Если он пошёл на охоту, и не вернулся… - начал было прояснять ситуацию Сидоров, но Кузьмич прервал его.                - Федька у нас ходок. Сколько раз от своей бабы сбегал к другой зазнобе, мог и на этот раз ружьё взять, а сам к бабе намылиться. Вроде причина есть дома отсутствовать, так он ей и воспользовался, - высказал мнение баб на деревенских посиделках Кузьмич.                - Вам, как говориться, видней. Ясно одно – если он не убил медведя, так нам теперь придётся, - сделал вывод Иванов.                - И всё-таки я не понимаю, как может человек от своей бабы к другой бабе смыться, если его вся деревня с охоты ждёт? – высказал свои сомнения Сидоров.                - А что тут не понимать! Зашёл к своей зазнобе, самогонки принял, а она, окаянная, всё не кончается, вот и остался допивать, - объяснил вполне очевидную причину дед.                - Хорошо, коли так. По крайне мере человек жив, и на том спасибо, - мудро заметил Петров.              - Вы не сомневайтесь, я вам свою берданку дам. У меня два патрона картечью заряжены. Будет у вас два ружья. Это в два раза лучше, чем одно, - толи в шутку, толи всерьёз пообещал Кузьмич.                - А можно из твоей берданки медведя завалить? Честно говоря, я в этом серьёзно сомневаюсь, -  высказал свои сомнения Иванов.                - Это ты зря сомневаешься. Чтобы успокоить тебя, расскажу такой случай:  было это несколько лет назад, осенью, - начал рассказывать Кузьмич.
- Повадился старый медведь в дерене кур да овец воровать. За лето он жирку мало накопил, вот и наведывался в деревню живностью разжиться, тем и пробавлялся. Мужики местные на него, знамо дело, осерчали. Мыслимое ли дело, если ты животину растишь, растишь, кормишь, кормишь, а он придёт и сожрёт её. Да только на медведя не каждый пойдёт охотиться, тут специалист нужен. Обратились ко мне. Так, мол, и так, помоги, мол, медведя извести. Я бы, конечно, всей душой помог бы, да для этого одного уменья маловато будет. Для этого ружьишко надо посолиднее моего.
- Сам не захотел из своего ружья по медведям стрелять, а нам предлагаешь, - к месту заметил Сидоров.
- Одноствольное ружьё на медведя опасно применять. А поди с первого выстрела не завалишь? Два прыжка и он сам тебя завалит, не то, что перезарядить, чихнуть не успеешь. Но тогда мужики правильно скумекали, нашли ещё одного охотника с двустволкой. А я в тот раз для подстраховки на медведя шёл. На том и поладили. На другой день, пошли мы медведя искать, - рассказывал дед  Кузьмич.
- Видишь, не ночью пошли, а днём. А нас ночью посылаешь, - заметил столь вопиющий факт Сидоров.
- То осенью было. Осенью ночи тёмные и снега нет. А зимой белый снег да звёзды на небе тебе охотиться помогают. Это понимать надо, - объяснил разницу Кузьмич.
- Зима или осень, а если промахнёшься или вовремя зверя не заметишь, сам на небе окажешься, - проворчал Сидоров, но дед Кузьмич на ворчуна внимания не обратил, и продолжил рассказ.
- Идём мы по болоту и слышим храп, не иначе медведь где-нибудь на сухом месте пристроился и спит. Остановились мы, и стали слушать, с какой стороны храп идёт. Как определились, осторожно пошли к тому месту. Ружья зарядили, держим на изготовке и осторожно идём, чтобы зверь не услышал и не учуял. Ещё издалека увидели медвежью тушу, лежащую на кочке. Подошли ближе, ждём, пока проснётся. А он, знай себе, спит. Ночью задрал козу и храпит на сытый желудок. Полчаса, час ждём. Замерзать уже стали, а он спит, нас не чует. Сонного, лежащего мы его подстрелить не можем, нужно чтобы он встал во весь рост, тогда только увидишь куда стрелять. Делать нечего, надо будить медведя. Выворотил я с болотца осинку тонкую, подобрался поближе и стал в бок медведю тыкать. Он не сразу проснулся, а поначалу  лапой, как от назойливой мухи отмахнулся. А я, знай себе, тычу ему в бок. Он сильней лапой махнул, да наполовину осинку укоротил. А я в запале ближе подошёл и продолжаю медведя будить.  Тут медведь возьми, да проснись. Повернулся он на бок и встал на все четыре лапы. Отряхнулся он как собака и на меня смотрит, видно, спросонок сразу не поймёт кто перед ним. Но скоро признал и прямиком ко мне направился, видно, решил, что обед сам к нему пришёл. Я повернулся и дёру, надеюсь, что мой напарник в него выстрелит. Чувствую, медведь меня настигает, а выстрела всё нет. Я поворачиваюсь и в медвежью морду шрапнелью выстрелил. Он зарычал и на задние лапы встал. Теперь бы моему напарнику в самый раз в медведя выстрелить. Сначала-то оробел он видно, но на сей раз не сплоховал.  Вскинул ружьё и с двух стволов сразу захотел влепить.  Да только осечка у него вышла.  Он ходу назад от медведя, и стою я один перед зверем с незаряженным ружьём. У меня в патронташе всего один патрон пулей заряженный лежит, остальные дробью под мелкую дичь. Пойди, определи в запарке-то который из них с пулей. Я поначалу думал, что нужным патроном  у меня ружьё заряжено, когда первый раз по зверю пульнул. Оказалось, нет, шрапнель оказалась.  И на этот раз промашка могла выйти, только не было у меня времени на ошибку.  Я патрон из патронташа вытащил и ружьё зарядил. А медведь уже надо мной нависает и того гляди лапой загребёт.  Я и саданул в него, почти не целясь.  Он замер на мгновение и падать на меня стал.  Я едва успел в сторону сместиться. И тут ещё две пули мой напарник в медведя всадил.  Ему и хватило.  Я чуть живой сижу на кочке рядом с убитым медведем, поскольку споткнулся при маневре и не удержал равновесие, сел на кочку. А мой напарник снова перезарядил ружьё и целится в нас.  Мы рядом совсем, в смысле я с медведем, и непонятно в кого он сейчас будет стрелять.  Постоял он со вскинутым ружьём, да стрелять не стал, видно, понял, что медведь убит.
- Да, натерпелись вы страху, - посочувствовал Иванов.
- На охоте так нередко бывает.  Зверь он за свою жизнь борется, и кто кого завалит, ты его или он тебя, решает случай.  Но мне пока везло, я всегда ловчее был, - подвёл итог Кузьмич.                Он взглянул на тикающие настенные часы.
- Пару часиков можете придавить. Перед охотой полезно немного вздремнуть, нервы успокаивает, и глаз зорче будет, - посоветовал Кузьмич.
- В темноте больше на слух приходится надеяться, - высказал свою точку зрения Сидоров.
- И на слух, и на нюх, и на охотничье чутьё, - дополнил сказанное Кузьмич. 
- А куда вы медведя дели? – поинтересовался Петров.
- Какого медведя? – не понял вопроса Кузьмич.
- Того, что на болоте завалили, когда вдвоём охотились, - уточнил вопрос Петров.
- Там и остался лежать. Куда его, такого тяжёлого, по болоту дотащишь? Только если трактором подцепить, - объяснил Кузьмич.
- Собрались бы все, и дотащили. Трофей всё-таки, - предложил в поздний след вариант доставки Петров.
- А на кой он нужен, мёртвый – то? Раз живой не пригодился, мёртвый он и вовсе не нужен, - удивил ответом Кузьмич.
- А шкура, мясо разве никому не понадобились? – не унимался Петров.
- Старый медведь был, и шкура у него клоками росла. А на медвежье мясо и вовсе желающих не больно найдёшь. Так что там, на болоте, и оставили его.
- А с этим что делать будем? – спросил Петров, имея в виду их будущий трофей.
- Ты сначала добудь его, а потом  уж думать будешь.  Знаешь, как в поговорке: делить шкуру неубитого медведя.  Так что делить будете потом, сначала убить надо, - подвёл черту Кузьмич. Тема была исчерпана и вся компания прикорнула до времени.
- Эй, просыпайтесь! Пора выходить, - будил охотников Кузьмич, когда настало время на охоту идти.
Не прошло и пяти минут как охотники гуськом по хрустящему снегу шли к реке.  Именно за речкой Кузьмич определил для охотников место встречи с медведем.  Кузьмич рассказал, где нужно переходить речку, чтобы не попасть в полынью от бьющих из-под берега ключей.  Охотники внимательно выслушали наставления, да не больно поняли, спросонок были.  Даже холодный зимний воздух улицы не сразу полностью пробудил их.
- Что он там про полыньи говорил? – спросил идущий первым Иванов, остановившись на крутом берегу речки, и повернувшись к следовавшим за ним охотникам. 
- Предупреждал, чтобы мы левее брали, - напомнил Петров.
- Левее чего? – попросил уточнить Иванов.
- Вот этого не помню, - честно ответил Петров и, повернувшись к Сидорову, переспросил:
- Не помнишь, левее чего он нам велел речку переходить?
- Ясно чего, левее полыньи, - дал ответ Сидоров, что не прояснило возникшую по ходу движения проблему, обозначившуюся впереди крутым спуском к реке, и неведомой всем троим полыньёй на самой реке.
- Ясно, что не по самой полынье топать надо. Только как её, окаянную, под слоем снега распознать? – озадачился вопросом Иванов.
- Тут ничего мудрёного нет, - попытался дать совет Сидоров. – Подойдём ближе к реке, вот и увидим полынью.
- Или почувствуем, когда в неё по самое не балуй провалимся.  Лично я сегодня в ледяной воде купаться не расположен.  Вчера после баньки можно было бы.  А если ты такой умный, может, сам первым и пойдёшь на лёд, и распознаешь для нас полынью? – Иванов предложил Сидорову поменяться  местами  в  строю  охотников.
Но Сидоров был не лыком шит,  и тут же придумал причину отказаться.
- У вас ружья, а я так, замыкающий на подхвате, - объяснил он причину своего отказа. – Ты из одного ствола по медведю пульнёшь,  а Петров сразу из двух стволов тебя поддержит. А у меня что?  У меня даже ножа нет.  Так что я впереди буду только мешать вам, загораживать цель. 
- Почему  ты мешать  нам будешь?  Вовсе ты нам мешать не будешь. Я тебе берданку  Кузьмича дам.  Ты первый в медведя и стрельнёшь.  А не хочешь  берданку, иди так.  Тоже пользы принесёшь  немало.  Медведь первым тебя увидит  и на тебя пойдёт.  А нас за твоей спиной не увидит  и ружей не заметит.  Мы из-за тебя выйдем  и сразу по нему из всех стволов вдарим.  Успех охоты гарантирован, -  выложил свои соображения Иванов. 
- Спасибо за доверие, но я в ваши охотничьи  способности верю.  И должен тебе заметить, ты спиной повернулся к реке.  А вдруг сейчас на берег медведь выйдет?  Ты его не увидишь, зато он тебя очень  хорошо  увидит и даже попробует на зуб, - пугал Сидоров, стараясь переключить тему разговора со своей персоны на перспективу неожиданной встречи  с  медведем.
Его замечание возымело действие, Иванов тут же развернулся лицом к реке.  В этот момент тучи закрыли небо и даже тот призрачный, испускаемый звёздами свет потух, словно кто-то выключил ночник для холодной улицы.  В этот момент Иванову показалось, будто  туша нависшего над ним медведя закрыла небо.  Иванов сделал шаг, стараясь отойти подальше от страшного соседа, но наткнувшись на Петрова, остановился. 
- Ты чего? – не понял маневра Петров.
- Нога поскользнулась, - соврал Иванов. 
Все трое некоторое время стояли молча. Им совсем не хотелось переходить речку, карабкаясь по крутому скользкому берегу, а потом шастать по колено в снегу по холодному зимнему лесу, в надежде напороться на медведя или хотя бы найти его следы.
- Не сообразили мы лыжами обзавестись для сегодняшней охоты.  Нынче без лыж  или снегоступов по лесу не пробраться, - посетовал Иванов.
- У меня после тестя лыжи остались.  На валенки одеваются.  А для вас лыжи надо у деревенских поспрашивать, - в поздний след высказал мысль Петров. 
- Думаешь, дадут?  По своей практике знаю, деревенские до всего жадные. Это нам в городе лыжи раздобыть, пошёл в магазин и всех-то дел на копейку, - заметил Сидоров.  – А им надо мастеру местному лыжи заказывать, да цену запрошенную платить.
- А что в городе нам цену платить не надо? В магазине ведь даром не  дадут, свои, кровные выложишь, да прежде чем выложить, побегаешь по магазинам, поищешь, - присоединился к разговору Петров. 
- Для общего дела должны дать. Не нам ведь этот медведь нужен? Сто лет бы его не видеть, - сорвалось у Иванова. Впрочем, все участники охоты на бурого мишку думали так же. 
- Надо какое-нибудь укрытие найти. Нас тут на берегу за версту видно, - к месту заметил Петров.
- Так ты предлагаешь за речку не ходить? – спросил Иванов.
- Ты-то как сам думаешь? – небольшая пауза, выдержанная Петровым, не заставила двух других охотников ответить. Поэтому он продолжил сам: 
- Видишь, какое дело. Лыж  у нас нет, два ружья есть, но патроны невесть какие: то ли картечью заряжены, то ли порох отсырел. Как говориться, хрен редьки не слаще. Медведь ждать не будет, когда мы все патроны на нём перепробуем.  И, наконец, мы опыта охоты на крупного зверя не имеем. Какие из этого следуют выводы?  Мы к охоте не готовы, вот что из этого следует. Поторопились мы с выходом на охоту.
- Здесь ты абсолютно прав. Но мы уже вышли на охоту и тут, как говориться, назвался груздем, полезай в кузов, – тонко заметил Иванов.
- На попятный нам идти нельзя, - вставил слово Сидоров. – Деревенские нас после этого засмеют. Позора потом не оберёшься.
- А мы и не будем отказываться. Сейчас найдём где укрыться и будем медведя поджидать. Когда он мимо нас с добычей к себе в лес пойдёт, тут мы его и прижучем. – Объяснил тактику Иванов.
- Это правильная мысль, - одобрил план действий Петров. – Но угадаем ли мы то место, мимо которого медведь с добычей пойдёт? 
- Угадаем мы или нет, не в том суть. А в том, что по-другому у нас сейчас не получится, - попытался объяснить свою точку зрения Иванов.
- Почему не получится? – не понял Сидоров.
- Нет  у нас лыж – это раз. Не знаем где ходит этот медведь – это два. А без лыж нам далеко по снегу не уйти. Опять же вооружение наше оставляет желать лучшего и при встрече с медведем придётся рассчитывать на удачу. На нашу удачу. Потому, что если нам не повезёт, убежать мы не сможем и отбиться тоже, - нагнетал и без того нервную обстановку Иванов.
- Кажется, вон там небольшая яма. Мы в ней можем притаиться и дождаться появления медведя, - Петров показал рукой направление, где по его мнению находился этот приямок.
- Так до него от берега шагов тридцать будет. Мы можем медведя из неё не увидеть, - высказал свои опасения Сидоров.
- Самое главное чтобы медведь нас первым не увидел. А увидим мы мишку или нет - это дело случая. Увидим, значит дело выгорит. А не увидит, пусть он ещё немного погуляет. В другой раз, когда пойдём на охоту, мы лучше подготовимся. Лыжи возьмём, сами патроны зарядим, а не будем надеется на авось, что кто-то нам патроны пулей зарядит. Вот тогда мы наверняка медведя выследим и подстрелим, - убеждал в правильности решения схорониться до поры Иванов. 
Все втроём они двинулись к замеченному Петровым приямку.
- Ну и снега тут! - воскликнул Сидоров, когда влез в яму.
Он первым добрался до цели и первым влез в яму. Снега в ней было по пояс и, погрузившись в него, Сидоров едва возвышался над поверхностью земли.
- Да у тебя едва голову из ямы видно, - прежде чем последовать примеру Сидорова, к месту заметил Петров.
- Вот и хорошо. Мы медведя увидим, а он нас нет. Чего встали, спускайтесь вниз, - поторопил охотников Сидоров.
- Да вот думаем, стоит ли? В снегу не сядешь, а много на ногах не настоишь. Опять же от снега весь промокнешь, - высказал свои соображения Иванов.
- Сами же хотели в яме дожидаться. Или,  вы считаете, лучше  нам на холодном ветру стоять?  Так ведь на открытом месте быстрей замёрзнешь.  По крайней мере тут, в яме, не дует, - нашёл весомый аргумент Сидоров.
- Хрен редьки не слаще, - проворчал Петров и полез в яму.
Иванов осмотрелся по сторонам и только потом влез в яму.
- Когда промокнем и замёрзнем, пойдём к тёще твоей в избу спать, - дал он последние указания.
- Хорошо бы она нам по возращению самогоночки выставила. Для согрева это первое дело, - высказал пожелания Сидоров.
- Мечтать не вредно. Чаем бы горячим напоила и то дело, - огорчил до невозможности Петров, который хорошо знал свою тёщу.
- Вы лучше молчите, да по сторонам смотрите. Не равён час медведя проглядим, – одёрнул мечтателей Иванов. Он сам не очень сильно желал встречи с медведем, но ещё более ему не хотелось ещё и завтра ходить по холоду в поисках зверя.
- Можно и помолчать, был бы толк, - согласился Сидоров.
- Толк уже есть,  раз мы на охоту вышли, - заметил столь вопиющий факт Иванов.
- Если главное процесс, а не результат, тогда ты абсолютно прав, - тонко заметил Петров. – Мы-то знаем в чём суть дела.  Но, боюсь, деревенские нас не поймут. Им трофей в качестве убитого медведя подавай.
- Если будем соблюдать тишину, то до трофея дождёмся. А если будем разговоры разговаривать, медведь нас первым вычислит и стороной обойдёт, - напомнил о правилах охоты Иванов.
- Так медведь же старый, значит глухой. Мой тесть за год до смерти оглох на оба уха. Надо сильно орать было, чтобы он тебя услышал, - высказал предположение Петров.
- Глухой он или нет, мы этого не знаем. Лучше помолчим, да сами послушаем. Вдруг снег заскрипит под его лапами, – ещё раз призвал к тишине Иванов.
 На сей раз он добился понимания и целых четверть часа охотники стояли в полной тишине.
- Что-то я замерзать стал, - подал голос Сидоров. – Скорей бы уж этот медведь появлялся.
- Раньше подстрелим, раньше домой вернёмся, - откликнулся Петров.
Иванов в качестве личного примера продолжал молчать.
Ещё четверть часа охотники без толку простояли в яме.
- И долго ещё нам его  ждать? - снова подал голос Сидоров, и сам же ответил:
- Он ведь может сегодня не приходить в деревню. Наелся вчера до отвала, сегодня ему  еще переваривать и переваривать.
- Как раз вчера он и не приходил, - напомнил об обстоятельствах дела Петров. – Значит самое время сегодня ему объявиться, а мы уже не проглядим.
- Это тоже не факт. Он может в другую деревню заявиться, и там живностью разжиться по полной программе, -  высказал предположение Сидоров.  – А коли так, ждать его в этой яме придётся до зелёных соплей.
- Может и так, а может и не так. Как говориться, поживём, увидим, - напомнил известную истину Иванов.
- Хорошо.  Постоим,  помолчим,  пока сами в трофей из ледышек не превратимся, - проворчал Сидоров. Ему никто не ответил. Все присутствующие в яме охотники изрядно замёрзли и с удовольствие покинули бы свой пост, отправившись к тёще Петрова в тёплую избу.
- Надо ещё немного потерпеть. Мне кажется он где-то на подходе, - высказал своё мнение Иванов, который и сам замёрз до стука зубов, и прямо сейчас готов был дать ходу до деревни. Но выбранная им роль лидера не позволяла первым принять непростое для собственного самолюбия решение. Однако через пять минут Сидоров вылез из ямы без всякого предупреждения.
- Не могу больше неподвижно тут стоять. Пойду, медведя посмотрю.  Может, он следы оставил, когда в деревню шёл, -  объявил он.
- Я с тобой пойду. Ты без оружия и если первым тебя углядит медведь, мало не покажется, - объяснил своё решение Петров, и тоже выбрался из ямы.
- Тогда и я с вами. С берданкой медведя не завалить. А так все вместе мы сила, - Иванов наконец нашёл причину, позволяющую вылезти из ямы. Чем тут же и воспользовался, присоединившись к двум  уже вылезшим из ямы охотникам. 
- Сидоров шёл первым, торопливо ступая по глубокому снегу. За ним следовал Петров и замыкал процессию Иванов. Изрядно прошагав за провожатым, Иванов заметил, что они идут в деревню.
- Мы разве в деревню собирались? Мы же хотели следы медвежьи найти? – подал он голос.
- Их то мы и ищем. Медведь в деревню придёт подкормиться. Значит самое правильное его в деревне искать, - нашёл что ответить Сидоров. Он сознательно повернул в деревню, намереваясь побыстрей добраться до тёплой избы, а нужное объяснение ему в голову пришло только что. 
- А я думал, мы вдоль речки пройдёмся, - нисколько не огорчившись в своих несбывшихся предположениях, ответил Иванов. Он надеялся на дальнейшие смелые поступки Сидорова, который найдёт объяснения немедленному посещению тёплой избы. Так и произошло. Не сбавляя хода, Сидоров подошёл к двери избы тёщи Петрова и вошёл внутрь. Остальные его спутники в точности повторили его действия.
- Обсохнем немного, а медведь от нас никуда не денется. Он отужинать в хлев заявится, и сам к нам в руки попадёт, - объяснил он свою позицию. 
- А не пропустим мы его? - имея в виду медведя, выказал беспокойство Иванов.
- Как он в хлев залезет, так мы сразу услышим, - объяснил Сидоров ход своих мыслей.
- Пришли уже? А я думала, вы до утра медведя ловить будете. А вона как быстро управились, - подала голос тёща, повернувшись на печке набок и строго взглянув на заявившихся охотников.
- Медведя мы ещё не поймали. А зашли сюда погреться и просушиться. А там уже и дальше пойдём охотиться, - объяснил Петров. Он посчитал необходимым самому объясниться с тёщей, принимая ехидный взгляд и каверзные вопросы на свой счёт.
- Смотрите, проглядите медведя. Обманет он вас, ей-ей обманет, - стращала тёща.
- Не обманет. А коли обманет, так его счастье, пусть ещё немного погуляет. Тогда мы его в другой раз поймаем, - на оптимистической ноте закончил Петров.
 Но тёща заканчивать не собиралась. Ей не так часто выпадало поговорить с зятем, и она собиралась от души насладиться разговором.
- Смотрите, не поймаете, тогда бабы засмеют вас, как хвастунов. Обещали мол, а сами в кусты, - стращала тёща, найдя чем подцепить зятька.
Петров знал тёщин характер и постарался сменить тему разговора:
- Мы тут у вас похозяйничаем, чайничек поставим. Замёрзли очень по холоду шастать, хочется горяченького выпить.
- Чего спрашивать о пустяках? Ты же дома, - ответила тёща, не подозревая ещё, что на этом разговор может оборваться.
«Дома, но не у себя», - подумал Петров и отправился на кухню, ставить чайник. Двое его коллег отправились следом за ним, намереваясь тем избежать разговоров с тёщей Петрова.
- Теперь не знаю, как и быть. Видишь, какое дело, я не думал, что наш приход тёщу разбудит, - шёпотом поделился проблемой Петров.
- Ну и что? Проснулась и проснулась. Как проснулась, так и снова заснёт, - высказал свою точку зрения Сидоров.
- В том-то и дело, что не заснёт. Будет нас караулить. Ей же интересно узнать о наших дальнейших действиях. Придётся снова на холод выходить, - объяснил суть проблемы Петров. 
- Чайку попьём, а там видно будет, - сказал Сидоров, которому совсем не хотелось возвращаться на пост, в яму. Впрочем и двоим его коллегам тоже этого не хотелось. 
- Мы тут часик потолкаемся, чайку попьём, а потом к сторожу в избу вернёмся. Он ведь не знает где мы были, а мы ему правду не скажем, - придумал вариант отхода без серьёзных для здоровья потерь Петров.
 - Это ты хорошо придумал. А что если сторож сам захочет к нам присоединиться и четвёртым в нашей компании пойдёт на охоту? - бросил тень сомнения на ближайшие радужные перспективы Иванов.
- Об этом я не подумал. Но если он к нам присоединиться, будет совсем не здорово. Он наши следы увидит и всё поймёт, - ответил Петров.
- Что именно он должен понять? – не понял опасности подобных разоблачений Сидоров.
- Он бывалый охотник, сразу найдёт наше место в яме, а потом вычислит и наше пребывание у тёщи на блинах, в то время, когда мы охоться должны, - объяснил непонятливому Иванов.
- Это будет нездорово. Нужно сделать так, чтобы он не проявил желания к нам присоединиться, - привёл вариант развития событий Сидоров.
- Вариант, конечно, интересный, но маловероятный, - то ли огорчил, то ли обрадовал Петров.
- Почему маловероятный? По-моему, очень даже реальный вариант. Нужно всего лишь захватить с собой выпивку, - раскрыл суть дела Сидоров.
- С выпивкой ты здорово придумал. Но, к сожалению, у нас нечего ему предложить: ни самогонки, ни водки у нас нет, - объяснил утопичность предложенного варианта Иванов.
- Так что же нам остаётся? Снова что ли идти на холод, этого грёбанного медведя ловить! – преждевременно огорчился Сидоров.
- Поживём, увидим, - философски заметил Иванов. – Сначала мы чаю попьём, потом остынем. А потом пойдём к сторожу в избу.
- А дальше как? – полюбопытствовал Сидоров, и его любопытство не было праздным, поскольку варианты развития событий касались и его самого.
- А дальше как получится. Но не думаю, что у него возникнет желание с нами на охоту идти. По крайней мере в нашей власти отговорить его, возникни у него такая мысль. А если он с нами пойдёт, совсем не факт, что он наши следы, а не след медведя первым обнаружит, – немного подсластил пилюлю Иванов. Он сам готов был верить в собственную правоту, уж больно не хотелось снова без толку торчать на холоде.
 Чайник, водружённый на керосинку, долго не закипал и охотники, сидя за кухонным столом, с нетерпением ждали горяченького.
- Пока дождёшься с ума сойти можно, - подал голос Сидоров.
- Можно, но не нужно. Здесь же не город, газа ни у кого нет. Кто будет баллоны возить в такую глухомань? Желающих пока не нашлось. Хорошо хоть керосин есть, а то бы сейчас самовар пришлось кочегарить, - напомнил о деревенских реалиях Петров.
- Моя тёща тоже в деревне живёт. Так у них баллоны меняют централизовано. Председатель колхоза подсуетился и заключил договор с торгующей газом организацией, - похвалился Сидоров.
- Значит, где-то недалеко от деревни твоей тёщи районный центр есть, в котором баллоны газом  наполняют, - высказал предположение Петров. – Здесь такого поблизости нет. 
- Да, там недалеко трубопровод газа проходит. Вся область его доит. У некоторых даже отопление газовое, - подтвердил Сидоров.
- Хорошо, когда газ есть. Всё быстро можно приготовить и керосином не воняет, - поддакнул Петров.
- Сейчас нам без разницы. Мы ведь никуда не торопимся. Или всё-таки торопимся? – ввёл коллег в сомнение Иванов. 
- Не торопимся, - ответил Сидоров. – Но горячего чая попить очень хочется.  Сейчас самоварчик был бы в самый раз. Из него напьёшься, так уж напьёшься.
- А потом на холод и ветер. Нет, я уж лучше согреюсь малым объёмом, зато потом не простыну, - высказал свою точку зрения Петров.
- Ты бы ещё сказал крепким, - поддел коллегу Сидоров. 
- Вот это было бы в самый раз. Жаль, что нет у нас ничего в запасе, - посетовал Петров.
- Разве что Кузьмич нам с холода нальёт, - напомнил о предстоящем визите Сидоров.
- Это вряд ли. Он же предупреждал, что зверь издалека вино почуеть может. А мы от него опять на охоту собирались пойти, - огорчил мечтателей Иванов.
- А мы разве собирались после посещения Кузьмича на охоту ещё раз пойти? – удивился Сидоров, который был уверен, что на сегодня с охотой всё.
- Это для Кузьмича, мы как бы на охоту снова после его посещения соберёмся. А сами сюда вернёмся спать, - напомнил о планах Петров.
- Если только Кузьмич с нами охотиться не навяжется, - напомнил о самом плохом на сегодня раскладе Иванов.
- Чего рассуждать, если бы да кабы. Давайте, чай пить, - прервал тему разговора Петров, который уже успел заварить чай. – Остынет, снова греть придётся.
Стакан чая охотников не согрел. Лишь после третьего по жилам потекло живительное тепло. Всех присутствующих потянуло в дремоту, и целый час, разомлевшие охотники просидели на стульях, едва удерживая равновесие, стараясь не свалиться на пол. 
- Лично я никуда бы не пошёл, а завалился спать, - едва удержавшись на стуле и от этого проснувшись, заявил Сидоров.
- Я с тобой солидарен. Но идти всё равно придётся, - ответил Петров.
- Думаешь, тёща ещё не спит? – забеспокоился Сидоров.
- Если она и дремлет,  то, как только мы выйдем в светёлку, она тут же проснётся. В этом уж будь уверен, – огорчил Петров.
- А может, черт с ней, с тёщей-то. Не пойдём сегодня и всё. Скажем, что на завтра отложили, если она проснётся, и будет спрашивать, - предложил вариант действий Сидоров.
- Она обидеться может на то, что мы не оправдали её надежд. А в этом случае от хозяйки, которая кормит тебя, можно всякого ожидать, - объяснил свои сомнения Петров.
- Почему это она должна обидеться на нас, коль  мы охоту всего  лишь отложим? Не отказываемся ведь, – не понял ситуации Сидоров.
- Как это почему? Она соседям раззвонила, что зять с сотоварищами сегодня пойдёт мишку изводить. А мы возьми, да не извели, да ещё отказались сегодня опять на охоту идти, - продолжал объяснения Петров, который на собственном горьком опыте изучил психологию и характер тёщи.
- Так мы же уже сегодня ходили на охоту и завтра ещё пойдём. Так что ничего страшного в том нет, - сказал Сидоров.
- Откажется нас утром накормить, тогда и будет страшно, - пояснил возможный вариант развития событий Петров, в случае их отказа немедленно уйти на охоту.
 - Это как-то не по-людски будет, не гостеприимно, - высказался Сидоров.
- Не будем испытывать судьбу, - прервал дискуссию Иванов. – Пошли к Кузьмичу, а там будь, что будет.
Последнее предложение было самое рациональное. Охотники нехотя встали и отправились на улицу.
- Уже уходите? – едва они на цыпочках, стараясь не шуметь, вошли в светёлку, спросила тёща.
- Да, пора зверя ловить. Сейчас ему самое время появиться, - ответил Петров.
- А я думала, вы уже не пойдёте сегодня, - сообщила тёща, хитро блеснув глазом, подтвердив правильность решения охотников идти на охоту немедленно.
Петров ничего не ответил. Вся  троица, миновав светёлку, вышла на холодную улицу.
- Следы будем смотреть или сразу к Кузьмичу пойдём? – спросил Сидоров. Он шёл первым в колонне, и вопрос заставил его остановиться и повернуться к охотникам, следующим за ним. 
Следом за ним шел Петров. Он не успел среагировать на резкую остановку Сидорова и врезался в него.
- Проснись, сонная тетеря! - обругал его Сидоров.  Иванов, шедший в конце колонны, не расслышал сказанного. Он прямо так и спросил: 
- Что ты там последнее сказал, я что-то не расслышал?
- Это не тебе, - ответил Сидоров, не пожелав просвещать Иванова.
- Какие ещё следы! – воскликнул Петров. – Идём к Кузьмичу.
- К Кузьмичу, так к Кузьмичу, - вполголоса ответил Сидоров и направился к известному дому.
- Добравшись до двери избы Кузьмича, Сидоров громко постучал. Он долго ждал, но ему никто не открыл.
- Не открывает, видно, ушёл куда-то, - сообщил компаньонам Сидоров.
- Куда он уйдёт зимой в ночь? Разве что нам помогать, медведя изводить. Да только у него ружья нет, свою берданку он нам отдал. Стучи ещё раз, - велел Петров.
Сидоров снова принялся стучать в дверь. И на этот раз никто им не отрыл.
- Наверное, он ушёл, - высказал своё мнение Сидоров. – Он же сторож и самое время ему ночью сторожить. 
- Если бы он в ночь сторожить собирался отправиться, так мы бы у него не сидели перед охотой. Мы ведь поздно от него ушли. Скорее всего он втетерил граммчиков двести и спать лёг. Стучи ещё раз, - велел Петров.
Иванов молча стоял сзади. Ему очень хотелось спать, а где прикорнуть, у Кузьмича или у тёщи Петрова для него разницы не составляло.  Сидоров на сей раз постарался, поддал двери по первое число. Под его ударами ногой дверь прогибалась, и гулкие звуки должны были поднять даже мёртвого. Наконец  дверь распахнулась и в проём высунулась сонная физиономия Кузьмича.  От него сильно припахивало самогоном.
- Прикорнул малость, - сообщил пришедшим Кузьмич, подтвердив тем предположение Петрова.
Охотники вошли в избу.
- Дверь плотней прикрывайте. Холоду напустите, - Кузьмич велел замыкающему процессию Иванову.
- Вижу, лица у вас невесёлые. Значит дело швах. Чую не выгорело ваше дело, - выказывая чудеса прозорливости, сказал Кузьмич.
- Медведя мы не подстрелили. Здесь ты абсолютно прав, - Петров подтвердил догадку Кузьмича. –  Но замёрзли мы по-настоящему. Кстати, у тебя ничего согревающего нет?
- Малость имеется, - сообщил Кузьмич. – Только рано вам праздновать. Зверя не добыли и запах вам ни к чему. Отпугнёте вы его задолго до того, как увидите.
- Это если прямо сейчас охоту продолжим. А если нет, то по чуть-чуть можно, - высказал своё мнение Петров.
- Так вы решили сегодня больше не ходить? – удивился решению Кузьмич, ведь зверь добыт ещё не был. Как старый охотник, он знал, насколько силён азарт, который, даже вопреки логике заставлял гонять по лесу зверя, что нередко приводило к неожиданным охотничьим трофеям.
- Сегодня в ночь больше не пойдём. Что без толку снег месить? Мы протопали немало, но медвежьих следов не обнаружили. Завтра будет и новый день, и новая ночь. Тогда и пойдём, только подготовимся получше, лыжи возьмём, - прояснил ситуацию Сидоров.
- Да, нынче в лесу без лыж делать нечего. Я, признаться, думал, вы лыжи на улице оставили, когда первый раз ко мне заходили. А вы оказывается вона как, - посочувствовал Кузьмич.
- Мы без лыж мучились. Да только наши мучения даром вышли. Следа медвежьего мы не обнаружили. Значит сегодня у мишки выходной. Под утро он уж вряд ли в деревню сунется, - взял слово Иванов и как можно складней объяснил Кузьмичу причину неудачной охоты.
- Может и так. Поднаел жирку и спит себе где-нибудь на тёплой кочке. Когда он следующую вылазку сделает, жди, дожидайся, - огорчил Кузьмич.
- А разве бывает зимой где-нибудь тепло, кроме тёплой избы? – удивился Петров.
- Это для человека на улице холодно бывает, поскольку нет у нас тёплого меха на теле, - высказал глубокую мысль Кузьмич и почесал ногтём волосатую грудь. – У зверя шкура тёплая, поэтому болотная кочка для него, что для нас тёплая печка.
- Так, значит, его на болоте надо искать. Пока он спит, мы его и того, - обрадовался найденному решению Сидоров, которому не хотелось даже думать о продолжении ночной охоты на холодной улице. – Завтра с утречка и пойдём искать мишку. А раз он будет спать, значит нас не учует и не услышит.
 Последняя мысль, высказанная Сидоровым, очень понравилась всем охотникам. Раз зверь не учует, значит можно позволить себе пропустить стаканчик, другой за успех в охоте. Кузьмич прочувствовал ситуацию, а посему сказал:
- Получается, сто грамм для согрева вам сейчас можно принять.
- Здравые мысли из тебя так и вытекают, - Сидоров похвалил крестьянскую прозорливость Кузьмича. – Только не можно, а нужно. Одна проблема, где их взять, сто грамм-то?
- Если поискать, в нашем хозяйстве найдётся, - немного понизив голос, словно боясь быть услышанным ненужным свидетелем, сообщил Кузьмич. Он давно вдовствовал, но привычка женатого человека, который боится быть услышанным сердитой супругой, не одобряющей любые выпивалки, даже мотивированные суровой жизненной необходимостью, непроизвольно убавила громкость голоса.
Он опасливо взглянул на стену, на которой висела фотография почившей супруги, и направился в сенцы. Там он порылся в ворохе из старых телогреек и выудил четверть с мутной жидкостью, заполняющей ёмкость едва ли на треть. Перевёрнутый стакан стоял рядом в углу. Кузьмич ловко поставил стакан как надо и не менее ловко налил в него из большой бутыли, при этом не пролив ни грамма. Наполнение стакана получилось отменным, как говорят, с горкой.
- Ну, за успехи! – произнёс он, и первым принял дозу, крякнув и занюхав об рукав. По всему выходило, в этом доме не закусывают.
Он налил ещё раз полный стакан.
-  А теперь  пьём по-старшенству:  сначала главный калибр – двустволка, - дал он указание.
Петров, поскольку у него имелось двуствольное ружьё, первым выпил стакан самогона. Следом выпил Иванов, вооружённый  берданкой. А последним принял на грудь безоружный Сидоров. Вид выпивающих сподвигнул  Кузьмича на смелое решение, и он предложил:
- А не повторить ли нам?
И тут же повторил. Потом, в установленной им ранее последовательности, повторили другие участники мероприятия.
- Холодно тут, в избу пошли, - снова спрятав изрядно опустевшую бутыль, сказал Кузьмич.
Покинув холодные сенцы, надёжно хранившую мужскую тайну, охотники один за другим вернулись в избу.
- Как ты думаешь, завтра на медведя когда надо  идти, утром или к вечеру? – для порядка, показывая Кузьмичу насколько все желают побыстрей разделаться с коварным зверем, спросил Сидоров.
Кузьмич не сразу ответил на вопрос. Сначала он уселся на лавку и поморщил лоб, поощряя тем на включение в мыслительный процесс  абсолютно всю голову: от самой лысой макушки, до умело принявшего горючее рта.
- Кхе-кхе, - кашлянул он в кулак, готовя только что использованные по прямому назначению рот и глотку к функциям оракула.
Он выдержал небольшую паузу, лишь потом ответил:
- Я думаю, лучше будет пойти днём.
Он снова поставил точку, которая растянулась паузой на целую минуту. Охотники молча слушали, надеясь получить от бывалого охотника необходимые разъяснения. Их ожидания были не напрасны. С разъяснений он и начал:
- Днём самогон выветрится и у зверя будет меньше возможности нас учуять. Вы полночи прошастали по лесу, так что поспать сможете немного дольше, опять же днём лучше видно.
- Это правильно, - Сидоров одобрил предложение Кузьмича. - Нам ведь надо ещё лыжами разжиться. Ведь не идти же по глубокому снегу без них, в ботинки наберёшь снега и намучаешься по сугробам лазить.
- Вот именно, - подтвердил своё согласие со сказанным Кузьмич. – Вы тут на лавках устраивайтесь, а я на печку полезу.
Что он незамедлительно и сделал. А уже через минуту с печки донёсся богатырский, не соразмерно хилому телу, храп. Для трёх прапорщиков не всё было так однозначно. Лавок в избе имелось только две, и одному из них не хватало места для спанья.
- Может, по очереди спать будем? – предложил Сидоров.
- Мы же не на пост сменяемся. Обидно на отдыхе не спать, когда для этого время есть, - возразил Петров.
- Тогда придётся одному из нас на пол ложиться, - сделал вывод Иванов.
- Пол не метен давно и холодно на полу. От него холод идёт, как от ледника, – придумал аргумент против Петров.
- А какой тогда у нас выход  есть? – спросил Сидоров.
- Выход у нас один для всех: из двери на улицу. Но пока нам туда рано. Есть ещё один вариант: двоим спать сидя на одной лавке, а одному лёжа на другой, - предложил вариант Иванов.
- Сидя не больно-то выспишься.  Лёжа спать лучше, - проворчал Сидоров.
- Есть ещё вариант, - подал голос Петров. - Двоим спать на лавках, одному на столе.
- Это покойника на столе укладывают. А живому на столе размещаться как-то не очень. Лично я на столе не хочу спать. Мало того, что он короткий, так он ещё и жёсткий, - ворчал Сидоров.
- Тебя никто не заставляет на столе спать. Я сам на столе лягу, - заявил Петров.
Он сдвинул на край стола несколько грязных тарелок, оставленных  от холостяцкого ужина Кузьмича, а может быть, и от холостяцких обедов и ужинов, и,  кряхтя, залез на стол.
- Под голову что-нибудь бы подложить, тогда будет в самый раз, - сообщил он двоим присутствующим, наблюдающим за его приготовлениями.
- Нам бы самим найти что-нибудь под голову. А так придётся на спине всё время спать. Без подушки на боку не больно-то поспишь, - посетовал Сидоров.
- Зато не на холоде в яме, - нашёл с чем сравнить Иванов.
- Это точно.  В тепле оно лучше.  В тепле можно и без каких-то особых удобств  время провести,  – поддакнул Сидоров.
Наконец все охотники улеглись спать, и помещение наполнил густой мужской храп. Во сне спящие ворочались, стараясь спасти намятую о жёсткую лавку спину, но зачастую поворот заканчивался падением. Накувыркавшись за несколько часов сна, все как по команде сели.
- Такой сон не ахти как выспаться даёт, - заметив, что помимо него сидят все остальные, подал голос  Сидоров.
- Всё лучше чем сидя спать, – нашёл толику положительного в данных обстоятельствах Иванов.
- Это точно, - подтвердил Петров. – Хотя я с большим удовольствием пообнимался бы сейчас с тёщиной периной в её светёлке.
- Ты бы ещё сказал с тёщей, а не с периной. Вот тогда бы я поверил, что дело обстоит очень плохо, просто хуже некуда, - заявил Сидоров, что, впрочем, Петрова не смутило.
- Не так всё уж и плохо. Так что на сей раз о самой тёще можно не думать. Кстати, который час? Я бы сейчас с удовольствием чаю горячего выпил, - заявил Петров.
- Ты бы ещё сказал самогону, - съехидничал Сидоров.
- Вот честное слово, самогону не хочу. А чайку бы с удовольствием испил, - подтвердил крепость своего желания Петров.
- А я бы тоже выпил, только с крендельком. Утром это очень способствует, - поддержал товарища Иванов.
- Чему способствует? - попросил уточнить Сидоров.
- А тому способствует, что весь день потом складно сложится. И всё будет хорошо, - ответил Иванов.
- Хорошо, коли так. Да только всё это мечты несбыточные, – подлил ложку дёгтя Сидоров.
- Почему мечты? Мы вполне можем превратить наши желания в реальность, - с оптимизмом в голосе, ответил Иванов.
- Прямо так уж и в реальность, - не поверил Сидоров.
- Мы чего, чайника что ли не найдём? – Иванов удивился пессимизму Сидорова. 
- Если у Кузьмича он есть, найдём. А если нет... Но в общем я не о том. Я подумал о своей зазнобе. Сейчас бы я даже от её любимого блюда – яичницы, не отказался бы, - признался Сидоров. 
- От яичницы никто бы из нас не отказался, - поддакнул Петров.
- Нужно будет у Кузьмича на кухне пошуровать, авось что-нибудь на зуб найдём, - напомнил о серьёзных намерениях Сидоров. – Кстати, где у него кухня?
- Где-то должна быть. Должен же он для себя готовить, - подал умную мысль Иванов.
- Хотел бы я знать, где у него в однокомнатной избе  кухня, - съехидничал Петров.
- Я догадываюсь где, - подал голос Иванов.
- Ну и где? Догада ты наш, - попросил дать точные координаты  Сидоров.
- Известно где, за печкой, - сообщил всем присутствующим Иванов.
- Там же узко, - усомнился Петров.
- А ты загляни, тогда будем знать точно, - посоветовал Сидоров.
- Темно, хоть глаз коли, - ответил Петров. – Лично я ничего без света не вижу. Если ты у нас такой глазастый, загляни сам.
- Нужно свет включить и тогда всё станет видно, - ответил Сидоров. Он привстал с места и повернул расположенный на стенке над ним выключатель. Однако свет и не думал загораться.
- Наверное,  лампочка перегорела или пробки вышибло, - сделал вывод  Иванов.
- В темноте новую лампочку искать и щиток вскрывать дело неблагодарное, - заметил Сидоров.
- И опасное. Может так шарахнуть, мало не покажется, - подал голос Петров, наверное, знающий о действие тока не понаслышке.
Он поднялся с лавки и направился смотреть за печкой.
- Действительно, здесь есть немного места, - подал он голос. – И свечка есть. Сейчас я её зажгу.
Он чиркнул спичку, и маленький огонёк выхватил немного пространства в кромешной темноте.
- Чайника я не вижу, зато есть кастрюлька и ведро с водой, - сообщил он.
- А плитка есть? – спросил Сидоров.
- Электроплитка в углу стоит. Сейчас я её включу, - прокомментировал свои действия Петров.
- Я забыл о том, что у нас электричества нет, - напомнил Петров. – Тут еще керосинка стоит. Некоторое время в комнате царила тишина, лишь запах горелого керосина предупреждал о том, что Петров разжёг керосинку.
- Скоро закипит, - сообщил Петров. – Кстати, вы знаете нанайскую сказку о Догаде?
- К чему это ты вспомнил? – удивился неожиданному отступлению от чайного вопроса Иванов.
- Так, вспомнилось что-то, - объяснил Петров. – Так вот, приходят домой к Догаде охотники и говорят.
- Если охотники приходят, прямо как мы к Кузьмичу, тогда эта тема актуальная, - перебил рассказчика Иванов. 
- Так вот, Догада сидит за столом, щи хлебает и слушает, - продолжил рассказывать Петров.
- И нанайцы тоже щи едят? Я этого не знал, - снова перебил Иванов.
- Если будешь перебивать, я рассказывать не стану, - обиделся Петров и продолжил рассказ. -
Не знаем что это такое, рассуди Догада. Идём мы по лесу. Смотрим, из сугроба пар идёт, словно дышит кто-то. Мы подошли ближе, прислушиваемся, тишина. Не слышно, что там, в сугробе, происходит. Вот мы и думаем, спорим кто там в сугробе сидит. Может, то медведь спит, а может, не медведь. Двое из нас думают, что это медведь, а двое других сомневаются. Вот мы и решили придти к тебе, чтобы ты рассудил нас. Догада долго ел щи молча и лишь когда закончил есть, ответил:
-  Случай однако непонятный. Если из сугроба пар идёт, значит там кто-то есть. А раз там кто-то есть, значит его можно увидеть и вам рассказать об этом. Придётся с вами пойти и посмотреть.
- Догада оделся и пошёл вместе с охотниками к сугробу. Они пришли на место и стали рассуждать, кто лучше посмотрит на сидящего в сугробе.
- Тебе лучше самому смотреть. Ты из нас самый догадливый. А если мы будем смотреть, то можем не догадаться, - решили охотники, поручив самому Догаде лезть в сугроб.
- Хорошо, я посмотрю. Вы меня за ноги подержите, чтобы я в сугроб весь не провалился, - пожелал Догада.
- А вытаскивать тебя скоро или нет? – поинтересовались охотники.
- Как ногой дрыгну, так тащите, - велел Догада и полез в сугроб.
- Ждали охотники, ждали, а Догада всё не дрыгает ногой.
- Долго нам ещё ждать? – сказал один из охотников. – Холодно однако.
- Мы его вытащим, а он ещё не понял, кто там сидит. Ругаться будет, - предположил другой из них.
- Ждут они, пождут, а знака от Догады всё нет. Замёрзли они совсем и мочи нет дольше ждать.
- Давайте, вытаскивать его из сугроба, я совсем замёрз однако, - предложил один из охотников.
 Потянули он за ноги и вытащили Догаду. Развалился он на снегу и ни вставать, ни говорить не хочет. Подождали они немного, пусть, мол, он в себя придёт, а потом сам всё расскажет. Только Догада зазнался, видно, от того, что один тайну узнал и ничего поэтому не говорил. Обозлились они на него и ну пинать, намекая тем, чтобы рассказал о находящемся в сугробе. Но Догада продолжал молчать. И тут один из охотников усомнился.
- Слушайте, однако. Странно это. Была ли у Догады голова, когда мы его в сугроб пихали?
Охотники задумались, да никто из них не вспомнил. Сейчас головы точно не было, а вот была ли она раньше?
- Нужно к бабе его сходить, да спросить. Она точно должна знать, – предложил самый умный из охотников.
Они подхватили тело и поволокли к дому Догады.  Его жена была дома.
- Вот мы хотим знать, какой Догада с нами пошёл? - задал вопрос один из охотников, стараясь, чтобы  вопрос  звучал наиболее общо.
- Да такой и пошёл, - ответила она.
- Точно такой? – спросил другой охотник, который не понял маневра товарища и спросил напрямик.
- А голова у него была или нет?
Жена не сразу ответила. Она взглянула на мужа и только потом сказала:
- Когда щи хлебал, бородёнка тряслась.
Петров замолчал, а два его товарища ждали продолжения, не подозревая, что рассказ уже окончен.
- Это всё? - подал голос Сидоров.
- Ещё не вскипела, - ответил Петров, имея в виду воду для чая.
- Я про твоего Догаду говорю, - уточнил Сидоров.
- А что Догада?  Догада, как Догада.  Рассказ про него, вроде анекдота, как и все истории про чукчей и прочих нанайцев.
- Я не понял, что ты этим рассказом нам хотел сказать? Ведь мы тоже на медведя идём, - усомнился в правильности выбора темы Сидоров.
- Просто вспомнилось смешное, вот и рассказал, - объяснил Петров. – Смешное ведь, правда?
- Не очень смешно, особенно если завтра сами вместо Догады на медведя пойдём, - сказал Сидоров.
- У меня закипает уже. Идите кипяточку попьём, -  позвал Петров.
Он налил кипяток в три стакана и вся торица, обжигаясь, стала пить кипяток. 
- Ещё будете? – спросил Петров, закончив с первым стаканом.
- Можно ещё по одному, прогреемся побольше и пропотеем. А пот он не только в бане полезен, вся хорь с ним выйдет, - сообщил общеизвестный факт Иванов.
- А на двор не потянет с двух стаканов- то? – засомневался Сидоров.
- Конечно, потянет, но не сразу, - успокоил Петров.  – Здесь ничего особенного нет, дело житейское.
- Это точно, самое главное не проспать это событие, - к месту заметил Иванов.
- А я на всякий случай подстрахуюсь, - сказал Сидоров и направился к двери.
Двое других из солидарности пошли следом.
- А холодно на улице. И как мы в такую холодрыгу умудрились столь долго проторчать в засаде! – воскликнул Иванов.
- Завтра нам ещё торчать на морозе придётся.  И если не повезёт, торчать придётся долго, - напомнил о завтрашнем дне Петров.
- Ладно, чего нам разговоры по ночам разговаривать, давайте спать ложиться, - сказал Сидоров и первым улёгся на лавку. Следом лёг на лавку Иванов. И последним взобрался на стол Петров.
Он долго ворочался, выискивая удобную для сна позу. Но стол был короткий и жёсткий. Он долго не мог найти подходящую позу. Наконец повернулся на спину и сложил на груди руки, чтобы они не свешивались со стола. Вскоре все в доме спали, и мощный храп трёх мужских глоток сотрясал стены. 
После последнего приёма на грудь Кузьмич сразу заснул. Ему снились медведи, которые подстерегали Кузьмича около дома. А ему нужно было срочно выйти на улицу, поскольку известная потребность не хотела ждать того момента, когда уйдут медведи.
«Из ружья пальнуть что ли, - подумал Кузьмич, но тут вспомнил, что отдал ружьё прапорщикам. И сразу ему захотелось на улицу ещё больше.
Кузьмич открыл глаза, и долго не мог понять, где находится. Он повернулся на бок и сел. Постепенно его глаза стали привыкать к темноте. Он уже собирался слезать с печки, но тут увидел лежащее на столе тело.
«Когда это на стол покойника положили? Неужели  я на поминках напился и заснул? Или я ещё сплю?» - на все вопросы у него ответа не было.
Он ущипнул себя, но лежащий на столе покойник со скрещенными руками не исчез. Потребность звала  к незамедлительным действиям и Кузьмич, кряхтя, слез с печки. Он с опаской прошмыгнул  мимо тела и, подойдя к двери, прислушался. Он всё ещё опасался медведей, не очень пока отличая сон от яви. Кузьмич приоткрыл дверь и выглянул в проём. На улице было темно и поскольку ничего подозрительного уши не услышали, он шагнул через порог. Сделав дело, он тут же вернулся в дом. Он снова прошмыгнул мимо тела, лежащего на столе, и влез на печку, посчитав, что разберётся с этим завтра. До наступления утра оставалось несколько часов.
Первым проснулся Петров. Он сел на столе и осмотрелся.
«Интересно, который сейчас час? На улице расцвело, значит уже много времени. Пора нам чай пить, да и поесть не мешало бы. Хотя, какая еда у Кузьмича? По этому поводу надо к тёще идти»,  - размышляя Петров.
- Вставать сегодня будем? - спросил Петров  спящих на лавках.
- А что уже пора? - спросил Иванов, приподняв голову от лавки.
- На улице расцвело и если мы собираемся идти медведя ловить, надо вставать, - напомнил о планах на будущее Петров.
- А я бы что-нибудь поел, - подал голос Сидоров и зевнул.
- Думаю, здесь никто не откажется позавтракать, - сказал Иванов и потянулся.
- Пошли к моей тёще. У неё наверняка что-то есть на зуб, - предложил Петров и сглотнул слюну.
- А что мы ей скажем? Ведь медведя мы ещё не поймали, - проявил беспокойство Сидоров.
- Так и скажем: медведя, мол, не поймали. Поэтому подкрепимся и пойдём снова мишку ловить, - сообщил о своих намерениях Петров.   
- Думаешь, она поверит?  - засомневался Иванов.
- Поверит она или не поверит, самое главное, чтобы она нас накормила, - сказал своё веское слово Петров. – Ну так пошли?
- А Кузьмича с собой возьмём? - спросил Сидоров.
- Нет, не возьмём. Тогда тёща нас не поймёт. Да и он, я думаю, и сам не пойдёт.  Спит он ещё как сурок, - к месту заметил Петров.
- Тогда вперёд, - сказал Иванов и первым вышел в дверь.
Петров и Сидоров вышли следом.
- А сегодня холодней, чем вчера, - подал голос шедший последним Сидоров.               
-  Может и так на самом деле, а может быть, просто кажется холодней после теплой избы, - высказал свои предположения Петров.
- Изба у Кузьмича не больно-то тёплая. Старая уже, углы подгнили, потому плохо тепло держит. И сам Кузьмич сильно на дровах экономит. Это только с мороза кажется, будто в избе тепло. Если бы мы не выпили перед сном, то к утру продрогли бы, - поддержал разговор Иванов.
- Сам-то он на печи спит. Она долго тепло держит. Вот ему и не надо особенно сильно печку кочегарить, - высказал предположение Сидоров.
За разговорами они дошли до тёщиного дома.
- Все помнят, что надо тёще говорить? – спросил Петров перед самой дверью дома.
- Говорить с ней будешь ты сам. Это же твоя тёща и все новости она в первую очередь захочет от тебя узнать. А мы уж поддакнем, если надобность такая будет, - ответил Иванов, у которого тоже была тёща. Поскольку все тёщи в чём-то похожи друг на друга, то он был не так уж далёк от истины.
  Петров ничего не ответил. Он и сам знал всё о тёщах без подсказок Иванова. Но ему хотелось напоследок заручиться поддержкой товарищей, поскольку в душе он немного побаивался своей тёщи. Тяжело вздохнув, он переступил порог дома.
- Доброе утро! – ещё не наблюдая тёщи в доме, поздоровался он.
- Доброе, если с доброй вестью пришли! – голос  тёщи немного опередил её появление с кухни.
- А как же, конечно с доброй, - отрапортовал Петров. – Все живы, здоровы, только немного замёрзли и проголодались.
- Я надеюсь, к медведю это не относится, - продолжила тёща.
- Вот этого сказать точно не могу. Мы с ним ещё не встречались. Видно, понял, что за озорство его искать будут, вот и прячется в лесу. Ищи его там, свищи, - объяснил причину неудачи Петров.
- Значит вы мишку не подстрелили? Выходит вы горе охотники, - сделала вывод тёща.
- Мы перекусим и снова в лес  пойдём.  Раз уж мы взялись хищника завалить, то завалим. В этом не сомневайтесь, - вещал Петров, стараясь выглядеть оптимистом.
- Ну, ну, - тёща очень лаконично выразила свои мысли по поводу заверений зятька. – Садитесь за стол, сейчас кормить вас буду. 
С кухни доносился запах жарящейся на сале картошки. Тёща будто знала о приходе охотников и принялась жарить картошку загодя.
- Кажется, на завтрак у нас будет картошка на сале, - высказал предположение Сидоров.
- По запаху не ошибёшься.  Картошка на сале – это блюдо самое что ни есть деревенское и очень питательное, - подтвердил Иванов, сглотнув слюну. 
- Моя тёща жарит картошку лучше всех, - похвалился  родственницей Петров.
Он говорил с умыслом, зная, что тёща подслушивает, и похвала ей понравится. 
Тёща вышла с кухни с огромной сковородой. Петров сорвался с места, собираясь помочь тёще.
- Фу, напугал, - воскликнула тёща. - Чуть сковороду из-за тебя не уронила. Не мельтеши под ногами, лучше положи на стол подставку. Ну, дощечку, что на лавке лежит.
Тёща поставила сковородку на подложенную на стол дощечку, когда Петров соизволил выполнить просьбу.
- Ешьте прямо из сковородки, - объявила тёща. – Ой, ложки-то я забыла принести. Сейчас на кухню схожу, принесу.
- Сидите, я сам принесу, - Петров сорвался с места и ринулся на кухню. – Вот, деревянные. Ими вкусней есть. Я с детства помню, как ими кашу ел, - сообщил он о приоритетах в выборе приборов.
- А в армии тебя старшина от деревянных ложек отучил. Там больше люминевые в ходу, - к месту заметил Сидоров, специально по-армейски назвав алюминиевую утварь.
- Нам тоже в магазин алюминиевые ложки завозили. Все наши по десятку набрали. Я их тоже купила, к праздничному столу будет что подать, - похвалилась тёща своим последним приобретением.
 Все принялись есть  картошку. Не прошло и пяти минут, как сковородка стала пустой. 
- Теперь бы чаю горячего и всё было бы замечательно, - высказал пожелание Сидоров.
- Сейчас уже должен вскипеть, - сообщила тёща.
- Я схожу, - обещал Петров и отправился на кухню. Его долго не было. И когда он появился с чайником, выпускающим из носика пар, все облегчённо вздохнули.
- Тебя только за смертью посылать, - выговорил ему Сидоров.
- Чайник долго не  закипал. Вроде всё уже, из носика чего-то показалось, а он всё не закипает и не закипает, – объяснил Петров.
- Ладно, разливай по чашкам. Мы тут и так долго торчим, мишка нас уже заждался, - поторопил Иванов.
- Придётся ему ещё немного подождать. Я разгорячённым на улицу не пойду. Так запросто можно воспаление лёгких получить, - ответил Петров, не без основания укоряя  друзей за излишнюю торопливость.
Тёща встала из-за стола и, открыв крышку чайника, всыпала в кипяток полпачки чая.
- Так покрепче будет и повкусней, - объяснила она свои действия.
Через пяток минут все за столом пили чай. Выпили по два стакана и только тогда закончили чаепитие вместе с закончившимся чаем в чайнике.
- Если хотите, я ещё поставлю, - предложили тёща.
- Нет, спасибо! Наелись, напились, лучше не придумаешь. Теперь немного остынем и вперёд, медведя ловить, - поблагодарил Петров.
- Неужели всё-таки пойдёте, - постаралась уличить во лжи тёща.
- Конечно, пойдём. Мы свои обязательства помним и выполним всё, что от нас требуется, - заверил Петров, хоть и с удовольствием никуда не пошёл бы, а завалился спать.
Уже через двадцать минут они шли  от дома тёщи по направлению к дому Кузьмича.
Первым шёл Петров, за ним Иванов и замыкал процессию Сидоров. Он-то первым и вспомнил о лыжах.
- Стойте! – дал он команду. – Мы забыли лыжи спросить.
- Какие лыжи? – не сразу понял о чём речь Иванов.
- Без лыж охота, не охота. Снег достаточно глубокий и нам без лыж за медведем не угнаться, - Сидоров напомнил о недавнем намеренье обзавестись лыжами.
- Придётся возвращаться, спрашивать лыжи у тёщи, - Петров предупредил о планах на ближайшее будущее, и голос выдавал недовольство необходимостью  возвращения в дом.
- Пойдём, навестим твою тёщу.  Давненько ведь у неё не были, - в шутку заметил Иванов.
- Да, придётся возвращаться, - согласился с суровой необходимостью Сидоров.
Вся троица повернула на сто восемьдесят и отправилась в обратный путь.
Перед самой дверью тёщиного дома вперёд пропустили Петрова.
- Давай, иди о лыжах договаривайся, - напутствовал его Иванов.
- А вы не пойдёте? – удивился Петров, который в компании с друзьями чувствовал себя более уверенно перед лицом тёщи.
-  Чего всей толпой в дом холод тащить?  Мы тебя тут подождём, - нашёл, что ответить Иванов.
Петрову ничего не оставалось, как одному войти в дом.
- Явился, не запылился, - встретила зятька тёща. – Уже медведя словили, или нет ещё?
- Забыли про лыжи спросить. Снега в лесу много, без лыж плохо ходить, - объяснил причину своего возвращения Петров.
- Так вас же трое,  Вам три пары лыж нужны. У меня только одна пара лыж. За год до смерти мой муж  себе новые лыжи справил, - огорчила тёща.
- Вот и хорошо, что новые лыжи есть. А старых лыж не осталось? – поинтересовался Петров.
- Старые и новые лыжи в сарае стоят. Только старые совсем плохие. Не знаю даже, можно ли на них ездить, - объяснила тёща.
- Были бы лыжи, а как на них ездить, мы сами решим, - с ноткой оптимизма в голосе ответил Петров.
- Иди, забирай. Да без трофеев не возвращайся, - напутствовала тёща.
Петров ничего не ответил. Он молча пересёк комнату, и вышел в дверь, ведущую во двор. Ведь именно о нём говорила тёща. Через пару минут он снова вошёл в комнату,  держа наперевес покрытые паутиной лыжи.
- Палок  я что-то не нашёл, - пожаловался он тёще.
- У нас все охотники без палок обходятся. На охоте руки ружьём заняты, – объяснила тёща.
- Ну да. Ну да, - согласился Петров и продефилировал к двери.
- Только две пары, да и то одни из них  старые, - объявил он и бросил лыжи на снег, когда вышел к ожидающим его возвращения друзьям. 
- Придётся  дома дожидаться. Без лыж мне за вами не угнаться, - распределил роли Сидоров.
Он оставил себя дома, поскольку был безоружен, да ещё лыж не получил.
- У Кузьмича спросим. У него должны быть лыжи, - подал мысль Петров.
- У него, может, и есть. А мне где лыжи взять? – не понял мысль Сидоров.
- Я имел в виду, что у него не одна, а две пары лыж есть, - пояснил Петров.
- Так чего мы стоим и гадаем? Пошли к Кузьмичу. Он уже, наверное, нас  заждался, - поторопил Сидоров.
Призыв подействовал не хуже армейской команды, и вся троица направилась к дому Кузьмича.
День стоял пасмурный. Было ощущение что вот - вот пойдёт снег. Дом Кузьмича встретил охотников тёмными окнами и запертой дверью.
«Проворонили мы Кузьмича. Наверное, ушёл куда-нибудь», - подумали охотники.
Петров не стал долго думать, начал стучать в дверь. 
- Кузьмича нет дома, ушёл куда-то, - изрядно обстучав себе руки и ноги о дверь, заявил Петров.
Что дальше делать, охотники не знали. Поэтому стояли у дверей избы, ожидая что-то или кого-то.
Неожиданно дверь приоткрылась и в проём высунулась голова Кузьмича.
- А я думал, мне показалось. Я на всякий случай выглянул, - объяснил Кузьмич.
Он него сильно пахло самогоном, будто он совсем недавно принял на грудь.
Кузьмич сдал назад, пропуская охотников. Один за другим они вошли в избу.
- Кузьмич, у тебя лыжи есть? – сразу перешёл к делу Сидоров.
- А вам зачем? – удивил вопросом Кузьмич.
- В лесу снега много. А по сугробам без лыж много не полазаешь, - объяснил Сидоров.
- В лесу зимой нет ничего. Зачем туда сейчас ходить? – ещё раз удивил Кузьмич.
- Ты забыл что ли? Мы собирались сегодня медведя извести, - напомнил о сегодняшних планах Сидоров.
- Медведя извести дело не шуточное, тем боле зимой, когда снега чуть ли ни по пояс, - посочувствовал Кузьмич, и по его голосу выходило, что сочувствовал он искренне, будто сам и не помышлял быть сегодня на зимней охоте.
- Здесь ты прав. Дело это не шуточное и нам, новичкам в охоте на медведя ещё и непросто и опасное. Но есть ты, опытный охотник и поэтому мы спокойны, - заговорил Петров, которому было непонятно, к чему клонит Кузьмич.
- Так- то оно так, но я вроде сегодня не собирался охотиться, - окончательно огорчил Кузьмич.
- Как не собирался? Мы же за тобой и пришли, - сказал Петров, с удивлением разглядывая сонного Кузьмича.
- Не знаю, с чего вы взяли, будто я охотиться собирался  - стоял на своём Кузьмич.
«Допился до белой горячки.  Ничего не помнит», - пронеслось в голове Петрова.
- Ты же сам  говорил нам вчера, будто с нами сегодня  в день пойдёшь на охоту, - напомнил о вчерашнем уговоре Сидоров.
- Я вчера это говорил? Ничего не помню. Ещё этот покойник, - чуть слышно пролепетал Кузьмич.
- Что за покойник? Мы никакого покойника в избе не видели, хотя всю ночь ночевали у тебя, и ушли только с рассветом, - на сей раз Иванов высказал свою удивление состоянием Кузьмича.
- Разве вы у меня ночевали? – ещё раз удивил Кузьмич.
- Кузьмич! Кончай придуриваться.  Лучше скажи, есть у тебя лыжи или нет? – напомнил о проблеме Иванов. 
- Лыжи есть, - дал утвердительный ответ Кузьмич.
- Одна пара или ещё какие-нибудь старенькие есть? – продолжал вопросы Иванов.
- Больше лыж нету, снегоступы есть, - обрадовал Кузьмич.
- Так что ты там о покойнике говорил? – Петров напомнил о странном заявлении Кузьмича.
- Встаю я сегодня ночью по нужде, темно ещё было. Так вот, сел я на печке и собирался уже вниз слазить… - Кузьмич замолчал и с опаской взглянул на стол. – Смотрю, а там, на столе покойник лежит. Скрестил  на груди руки и весь неживой такой лежит. Я поначалу подумал – привиделось мол.  Зажмурился, открыл глаза, а он снова там лежит.  Деваться мне некуда, припёрло уже.  Я осторожно слез с печи и боком мимо стола к двери. Выскочил на улицу, сделал своё дело и не сразу обратно в дом пошёл. Думал, выветрится дурь из головы и видение исчезнет. Возвращаюсь в  дом, а он лежит. Значит не видение это, настоящий покойник. Я на печь влез и долго не мог уснуть. Вспоминал, вспоминал, а вспомнить всё не могу, как он тут появился. А сейчас понял, предзнаменование это, мне намёк.
- Намёк на что? – не понял смысла последней фразы Сидоров.
- Вот и я пока не пойму на что намёк, - ответил Кузьмич и ещё раз взглянул на стол.
- Так ты действительно ничего о вчерашнем уговоре с нами не помнишь? – всё ещё не веря в сказки Кузьмича, спросил Сидоров.
- Расскажите мне, тогда, может быть, вспомню, - попросил Кузьмич.
- Кстати, Кузьмич! Почему у тебя двора нет?  Там и туалет  делают и  животину держат, - поинтересовался  Иванов.
- Был у меня двор, когда хозяйка была жива. А как умерла, так и не стало двора. Сгнил он напрочь. Я его на дрова пустил. Холостому человеку двор и скотина ни к чему.  Некогда этим заниматься, - объяснил как мог Кузьмич.
- Сортир бы хоть оставил. До ветру не надо было бы на улицу бегать, - выговорил нерадивому хозяину Иванов.
- Сортир первым рассыпался. Человеческое дерьмо самое ядрёное из всякого другого. Так что уж извиняйте. А до ветру бегать на улицу мне сподручнее всего – мой дом самый крайний в деревне. Кто там меня увидит? – Кузьмич обрисовал картину холостяцкой жизни, как представлял её сам.
- Если ты ничего не помнишь, придётся рассказать о нашем уговоре, - начал объяснения Петров.
Кузьмич сел на лавку, приготовившись слушать.
- Мы вчера договорились, что ты с нами днём на охоту на медведя пойдёшь, - начал объяснять Петров.
 По глазам Кузьмича стало видно – он ничего не помнит.
- Хорошо, тогда сначала, с самого начала, - снова начал объяснять Петров. - Нас подрядили убить медведя шатуна.  У нас было  только одно ружьё, и ты дал нам свою берданку.
- Так это были вы? - начал вспоминать Кузьмич.
- Вот и хорошо, память вернулась. Дальше помнишь или рассказать? – спросил Петров.
- Вы в ночь ходили на медведя, - вспомнил Кузьмич.
- Но не подстрелили, медведь нам не встретился.  Как замёрзли на охоте, пришли к тебе ночевать, - рассказывал Петров.
- Так это вы у меня ночевали? Я начинаю припоминать, - обрадовал Кузьмич.
- Наконец-то. Мы ночевали у тебя: двое спали на лавках, один спал на столе.  Так что ничего тебе не привиделось.  Кстати, ты обещал нам составить компанию в сегодняшней охоте на медведя. Что скажешь? – закончил вопросом Петров.
- Я бы вам составил компанию, да ружьецо моё куда-то подевалось, - Кузьмич нашёл весомый аргумент отказаться  от охоты.
- Твоё ружьё у нас. Ты сам  отдал нам его вчера, - напомнил о вчерашних делах Иванов.
Кузьмич с недоверием взглянул на Иванова, будто и вправду ничего не помнил.
- Вот оно, твое ружьё, - Иванов скинул ружьишко и показал Кузьмичу. – Ты опытнее нас в делах охоты,  пусть  оно у тебя будет.
- А  ты как без ружья? – забеспокоился Кузьмич.
- Я посмотрю, как вы с Петровым охотиться будете. Надо же когда-то этому учиться, - ответил Иванов.
- Так вы все втроём с одним ружьём на охоту пойдёте? – спросил Кузьмич, всё ещё надеясь на то, что они раздумают  брать его с собой.
- Мы пойдём все вчетвером и с двумя ружьями. Ты ведь тоже с нами пойдёшь, - огорчил Петров и, уловив промелькнувшее на лице Кузьмича возражение, добавил:  -  уговор дороже денег.
- Раз так, я не возражаю. Только с похмелья ведь  я. Меня медведь за версту учует и обойдёт. Опять же голова сегодня не больно хорошо соображает, - Кузьмич всё ещё надеялся отказаться без потери авторитета.
- Я сейчас чайничек поставлю. Горячий чай очень выздоровлению способствует, - обещал Иванов. – А насчёт мишки ты не прав. Если бы это был обычный медведь, то он бы спал, а этот шатун. Может, его как раз на самогонный дух приманивать нужно. Может, он сам не против принять поллитровку. 
- Это вряд ли, - возразил Кузьмич. – Животные на самогон не падки.
- Вот мы и проверим падки или нет. Да чего там рассусоливать! Давай, одевайся и лыжи со снегоступами доставай. Чаю попьём, остынем малость, и вперёд. Тем более от нас жители ждут результата, - высказался Иванов.
- Особенно моя тёща результата ждёт. Она с нас живых не слезет, пока медведя не завалим, - добавил от себя Петров.
- Тёща - это серьёзно, - согласился Кузьмич и стал собираться.
Часом позже кавалькада из четырёх человек направилась к реке.
Первым шел Кузьмич, вооружённый своей берданкой. Он по праву местного охотника - следопыта возглавлял колонну. Следом шёл Петров с двустволкой на плече. У Сидорова, следовавшего за Петровым, ружья не было вовсе. Все трое шли на лыжах почти шаг в шаг. Последним в колонне перемещался Иванов на снегоступах. Он едва поспевал и поэтому выражал недовольство, сплёвывая на снег. Добравшись до берега реки, Кузьмич остановился.
- Чего стоим? – подал голос следовавший последним Иванов.
Он только после остановки колонны смог сократить расстояние.
- Думаю, где лучше речку перейти, - ответил Кузьмич.
На самом деле он запыхался и вспотел от ходьбы, ослабленный  продолжительным запоем.
- Переходить лучше там, где лёд крепкий, - высказался Сидоров.
- Знать бы, где он крепкий. Тут, как говориться, не зная брода… - решил внести свою лепту советов Иванов.
- Вода ледяная. Какой уж тут брод? – принял высказывание Иванова за чистую монету Кузьмич.
- Брод нам не нужен. Где брод, там ключи бьют и лёд ненадёжен. Ты нам надёжную переправу укажи? – сказал своё веское слово Петров.
Кузьмич ничего не ответил. После недельного потребления самогона он чувствовал себя не очень хорошо.
«И дался им этот медведь! Завтра бы пошли или лучше послезавтра, когда организм без самогона освоится», - думал Кузьмич, жалея о расставании с тёплой печкой.
Наконец он решился двинуться к реке. Съехав с крутого берега, он влетел на лёд  и  чуть было не упал.
- Эх, ёксель моксель! – воскликнул он, вскинув руки, стараясь удержать равновесие.
Петров, съехавший следом за Кузьмичом, сильно толкнул его в спину. Сидоров повторил маневр двух предыдущих лыжников и снёс обоих. Он сам упал на лёд  и Кузьмич и Петров улеглись на него сверху. Иванов на снегоступах сошёл по склону не торопясь.
- Вы что, сюда спать пришли?  Вставайте, не то медведь увидит вас и будет смеяться над горе охотниками, - неудачно пошутил он.
- Ну вот, ногу потянул, - поделился потерей Петров.
- Цыплят по осени считают. Охотники мы или не охотники… - проворчал Кузьмич, которого обидели слова Сидорова.
- Вы за мной на расстояние идите. Это же лёд, а не суша, - предупредил Кузьмич, и напрягающее нервы потрескивание подтвердило правильность мысли.
Иванов тут же сдал назад, остерегаясь купания в ледяной воде.
- Что, страшно? – Сидоров не упустил момента поддеть коллегу.
- Страшного ничего нет. До берега меньше десяти метров, здесь, наверное, воробью по колено, - ответил Иванов. – Я не хочу сегодня купаться, второго дня в бане мылись.
- Здесь сразу глубоко.  По шейку будет, однако быстрина тут.  Но лёд нынче надёжный, сдюжит.
Я первым пойду, а вы уж за мной, но на расстояние, - дал команду Кузьмич. 
Скоро вся группа охотников стояла на противоположном берегу реки.
- А теперь куда? – подал голос Иванов, последним присоединившийся к группе.
- Куда, куда, - проворчал Кузьмич. – Знамо дело куда, медведя брать.
- Ты прямо как оперативник в детективном фильме говоришь, - заметил Петров.
Кузьмич ответил не сразу. Телевизора в его доме не было и слова «оперативник», «детектив» вызывали неоднозначные ассоциации.  Когда-то он хотел заиметь это новое в их деревне баловство, но достать телеприёмник не смог, поскольку  в  их  местном сельмаге радио и теле техника была в постоянном дефиците.  А как состарился, то больше стал тяготеть к более доступным, привычным для деревенских жителей развлечениям:  рыбалке, охоте и самогону. Тем более связь с миром у него в избе имелась в виде большого репродуктора проводного радио. Правда из-за частых обрывов радиолинии оно работало редко, но все новости можно было узнать из других источников, например, у сплетниц-старушек.
- Я думаю, сначала по болоту пойдём. Там медведь может на кочке спать и нам будет это в самый раз, – поделился мыслями Кузьмич.
- А чего он будет спать?  Он ведь шатун. А шатуны как раз зимой не спят, - удивился Сидоров.
- Это он в берлоге не спит. А так-то он спит. Находится, намается и прикорнёт на кочке, - объяснил Кузьмич.
- А ты знаток, как я погляжу, - то ли похвалил, то ли посмеялся Иванов.
- А как же! Нам, деревенским, без этого нельзя, - ответил Кузьмич, посчитав сказанное Ивановым похвалой. – Ну что, все готовы? – и не дождавшись ответа, дал команду: - тогда вперёд.
Кавалькада снова двинулась на поиски медведя. Очень скоро они добрались до болота.
- Оно точно замёрзло? Не провалимся мы тут в трясину? - забеспокоился Петров, едва его ноги вступили на зыбкую, с торчащими из-под снега кочками, болотную почву.
- Медведь прошёл, и мы должны пройти, - уверил Кузьмич.
Но охотники не хотели уверовать, они хотели знать наверняка.
- Ещё неизвестно прошёл он тут или ещё где. А нам сейчас в трясину лезть – нипочем сгинуть можно. Замёрзла она или не замёрзла, вопрос остаётся открытым, - поддержал тему Сидоров.
- Я же иду по болоту, и вы пройдёте.  Случае чего лыжи провалиться не дадут, - успокоил Кузьмич и первым направился вглубь болота.
Остальным охотникам ничего не оставалось, как следовать за ним. Почва болота, замёрзшая и покрытая снегом, казалась крепкой. Только торчащие из-под снега кочки сильно мешали передвигаться на лыжах. Зато Иванов на снегоступах чувствовал себя намного увереннее, чем остальные.
- Давай, передохнём и осмотримся, - предложил Петров, которому надоело петлять между кочками, а зачастую, попросту перешагивать через них. 
- Мы ещё и четверти пути не прошли. Этак мы дотемна никого не найдём, - проворчал Кузьмич, изображая строго охотника-наставника. Он остановился, поскольку и сам был не против перевести дух.
- А если будем всё время вперёд бежать и по сторонам не смотреть, то есть вероятность и вовсе медведя не найти, - изложил свою точку зрения Сидоров.
- Так вы смотрите по сторонам, тогда не провороните, - к месту заметил Кузьмич.
- Мы и смотрим, аж все смотрелки проглядели, - огрызнулся Сидоров.
- Только ничего ещё не высмотрели, - добавил Иванов.
- Погодите, ещё высмотрим. Медведь – это не птичка какая. Его издалека увидишь, - обнадёжил Кузьмич и, посчитав остановку затянувшейся, поскольку портился охотничий дух, двинулся дальше.
Уже через пару минут, следовавший в конце колоны Иванов, воскликнул:
- Вон там что-то тёмное лежит.
Он указал рукой направлении куда надо смотреть.
- Я что-то ничего не вижу, - повернув голову в указанном направлении, сказал Сидоров.
- Нужно поближе подойти, тогда виднее будет, - предложил Петров, между тем оставаясь  на месте.
Все четыре охотника, повернув головы, высматривали темное пятно на снегу. День стоял пасмурный, серый и видимость, усугублённая редкими тонкими осинками на пути, была крайне плохой.
- Ну что, пошли? – на правах старшего проявил инициативу Кузьмич.
- Пошли, - отозвался Петров, однако не сдвигаясь с места.
- А как лучше подходить, колонной или цепью, - озадачил всех вопросом Сидоров.
- Ежели посмотреть и только, тогда без разницы, – начал отвечать Кузьмич. – А ежели  медведя брать, то цепью лучше.
- Так если это медведь, то само собой надо брать, - высказался Петров.
- Сначала проверить надо, а потом уже… - дал ценный совет Сидоров.
- Вот и проверь. А мы уж, если это медведь, не подведём, - предложил вариант действий Иванов.
- Так дело не пойдёт, - не согласился Кузьмич, поняв неправильность своего начального утверждения. – Если это действительно медведь, тогда он может нас заметить. Этого нам не надо. Пойдём сразу цепью. 
В довершение своих слов Кузьмич тронулся в интересующем всех направлении. Остальные, с некоторым отставанием, потянулись за ним. Петров сразу же догнал Кузьмича и шёл с ним почти рядом. Они оба приготовили ружья к стрельбе. Остальные, не имеющие оружия, следовали за ними на небольшом отдалении. Уже через пару десятков шагов стало понятно, что это не медведь.
- Это прошлогоднее почерневшее сено. Видно, кто-то косил на неудобьях, да не вывез, – сообщил Кузьмич, когда добрался до подозрительного места.
- А я уж было обрадовался. Думал, нашим мытарствам пришёл конец, - поделился мыслями Сидоров.
- В каком смысле? – не понял Иванов.
- Если бы мы мишку завалили, то пошли к тёще Петрова чаи гонять. А сейчас нам нужно гонять на лыжах по лесу в поисках медведя, - объяснил суть дела Сидоров.
- Кузьмич! А куда нам сейчас идти, направо, или налево? – задал вопрос Петров, поскольку неприятные воспоминания о тёще надо было если не запить, то хотя бы заговорить.
- Куда, куда! На Кудыкину гору, - сердито проворчал Кузьмич. Он и сам понадеялся на быстрое завершение охоты и теперь был разочарован. – Прямо пойдём.
- Почему прямо, а не направо или налево? – поинтересовался причиной смены направления Сидоров.
- Можно сказать, всё равно куда идти. Но мне кажется, прямо - самое правильное,-  ответил Кузьмич, забыв сказать почему.
- Я в этом не уверен. Нужно методично ходить по болту, отсекая уже проверенные участки. Тогда успех гарантирован, - заявил Иванов.
- Этак мы будем до лета ходить. Болото необъятных размеров, даже не могу сказать, где оно заканчивается, - огорчил Кузьмич.
- А всё-таки почему прямо надо идти? – допытывался Иванов.
- На сене он с большим удовольствием поспит, - ответил Кузьмич, имея в виду медведя. – Похоже это не единственное место, где сено оставили гнить.
- Веди, Сусанин, - пошутил Сидоров.
Кузьмич с удивлением взглянул на  говорившего.  Может, он не отнёс шутку к своей персоне, ведь никто прежде не называл его Сусаниным.  А может быть, попросту не знал, кто такой Сусанин и не ответил, боясь выказать своё невежество.  Кузьмич обошёл кочку с  сеном и направился дальше. Остальные охотники едва поспевали за ним. Осинки стали более мелкими и встречались реже. Сложилось впечатление, будто здесь почва не совсем замёрзла и вот-вот провалишься в липкую болотную грязь.
- Вы как хотите, а я дальше не пойду. Ненадёжная здесь почва, - первым высказал сомнение Иванов.
- Проверено всё. Мороз схватил хляби и нам волноваться нечего. Трясина вон за той осинкой заканчивается. Я пройду, а вы уж за мной след в след  и всё будет хорошо, - успокоил Кузьмич.
Он направился дальше, но походка выдавала возникшее сомнение в правильности своих же слов.
Когда Кузьмич преодолел опасный участок, Петров тронулся следом. Он не спешил догонять Кузьмича, и ещё несколько минут между всеми участниками охоты сохранялось расстояние.
Неожиданно Кузьмич остановился. Следовавшие за ним охотники остановились тоже. Кузьмич вглядывался во что-то находящееся прямо по курсу. Из-за него не было видно то, что привлекло его внимание. Наконец он повернулся к следовавшему  за ним Петрову и махнул рукой, приглашая подъехать поближе.
- Кажется, медведь нашёлся, - Кузьмич шепотом сообщил Петрову, когда тот поравнялся с ним.
- Где? Я ничего не вижу, –  шёпотом ответил Петров. 
- Как раз осинка загородила. Вон та, - Кузьмич указал рукой, куда нужно смотреть.
Петров напряг зрение, но толком ничего не понял. Ствол осинки располагался как раз на середине расстояния до рассматриваемого предмета. Он как бы рассекал предмет надвое,  и утверждать что-либо определённо было затруднительно.
- Ну, теперь видишь? – шёпотом спросил Кузьмич.
- Вижу, - подтвердил Петров. – Но я не уверен, что это туша спящего медведя. Может, это копна сена из-за ствола осинки виднеется. Подойти бы поближе, тогда можно точно сказать медведь это или нет.
- Поближе нельзя. Ветер от нас дует, медведь учуять может, - огорчил Кузьмич.
- Если это не сено, а медведь, - Петров поправил Кузьмича, старясь показать свою правоту.
- Медведь это лежит.  Спиной к нам расположился, поэтому видно только его бурую спину.  А так бы всё остальное видно было бы, - оправдывался Кузьмич.
- Хорошо, пусть будет медведь. Тогда нужно договориться, как действовать дальше, - наконец согласился Петров.
- Известно как надо действовать, - ответил Кузьмич, наконец получив возможность давать актуальные в данной ситуации советы. – Надо подкрасться и пульнуть в него со всех стволов.
- У нас только два ствола: у меня шестнадцатый калибр и у тебя берданка. Если в медвежью спину будем стрелять, только шкуру попортим. Даже если я сразу с двух стволов из моей двустволки пульну, результат  будет  тот  же, - Петров отверг предложение Кузьмича.
- Нужно медведя поднять, - тут же переменил своё мнение Кузьмич. – А потом, как он к нам повернётся и встанет на задние лапы, мы в него выстрелим. Надо в сердце и в пасть стрелять, тогда наверняка завалим.
- Вот это другое дело! Надо решить, кто медведя будет поднимать на задние лапы, - предложил Петров  и  Кузьмич молча согласился.
- Так я не понял, кто будет медведя поднимать: я или ты? – не дождавшись ответа Кузьмича, спросил Петров. 
- Мы с ружьями будем ждать, когда медведь встанет на задние лапы. А поднимать медведя будут они, - Кузьмич кивнул в сторону, где никого не было, подразумевая тех, кто остался сзади стоять.
- Так они же не вооружены! Вдруг медведь на них кинется? – выказал беспокойство Петров.
- Не кинется, мы для этого тут и стоим, чтобы его завалить. Оружие им в данном случае не нужно, им длинные слеги нужней, чтобы подальше от медведя находится, - Кузьмич развернул свою теорию охоты на медведя.
- Если они свои слеги медведю в спину сунут, так это ещё подойти к нему надо. Со слегами метра три до мишки останется, а до нас с ружьями не менее тридцати будет, - пытался возражать Петров.
- Мы можем поближе к медведю подойти, а они слеги подлиннее выберут. Это как-то уравняет шансы, - Кузьмич привёл весомый со своей точки зрения аргумент.
- Мы будем ближе подходить, а медведь нас учует или услышит.  Ты сам об этом говорил.  И тут неизвестно как всё потом будет, - привёл контраргумент Петров.
Сидорову надоело стоять на месте, и он подошёл к разговаривающим. Следом подтянулся Иванов.
- Чего там случилось, медведя что ли обнаружили? – громко спросил Иванов, забыв об осторожности.
- Тихо, он услышать может, - одёрнул Кузьмич.
- Медведь на кочке спит. Вон он лежит, - Петров махнул рукой  в нужную сторону. – Нужно тихо подойти к нему и разбудить.
- Как это разбудить? - не понял Иванов, которого жена будила на службу, дотронувшись до плеча супруга. Приблизительно так он и представлял побудку мохнатого мишки.
- Возьмите дрын подлиннее и тогда можно будет близко не подходить, - посоветовал Кузьмич.
- Медведя мне идти будить? – уточнил Иванов. 
- Пойдете вдвоём. Возьмите два дрына, и тогда мишка не сразу разберётся,  кому претензии предъявлять, - дал указание Кузьмич.
- Я не понял, с кем  я  пойти должен? – не понял Иванов. И ещё не получив ответ, напомнил:
- Так у меня же оружия никакого нет. Я себя защитить не смогу.
- Тебя защищать мы будем. Оружия у тебя нет,  это и хорошо. Руки свободны чтобы дрын держать. У Сидорова тоже оружия нет, вдвоём с ним и пойдёте. Только осторожно подкрадываться нужно, иначе вас медведь раньше времени учует, - дал наставление Кузьмич.
- А когда начинаем? – поинтересовался Сидоров.
- Подберите себе по дрыну и вперёд, - уточнил время начала охоты Кузьмич.
Иванов посмотрел под ноги, надеясь найти подходящую длинную палку на земле. Он поднял лежащую рядом с ним палку, но она оказалась гнилой и развалилась у него в руках.
- На болоте все упавшие палки гнилые, - поделился своими наблюдениями Кузьмич. – Нужно осинку тонкую выбрать и ломать.
Иванов схватил рядом стоящую осинку, собираясь выполнить совет Кузьмича.
- Ты подальше отсюда осинку выбери, не то медведь может услышать треск ломающегося дерева, - посоветовал Кузьмич.
Сидоров с Ивановым пошли искать по длинной слеге для себя, оставив вооружённых ружьями охотников ждать.
- Долго они ходят, - проворчал Петров, прождав возвращения товарищей пять минут. – Не равён час заблудятся.
Наконец Иванов с Сидоровым возвратились, держа в руках по длинному дрыну, которые совсем недавно были осинками.
- Не очень они у вас длинные. Нужно было подлиннее выбрать, - покритиковал вернувшихся Петров.
- Эти-то еле сломали. Чем длиннее ствол, тем толще комель. Пустыми руками их не сломать, - объяснил суть дела Сидоров.
- Теперь можно начинать охоту, - сделал вывод Кузьмич.
- Когда начнём? – спросил Сидоров, не очень желая быть в арьергарде их охотничьей команды.
- Прямо сейчас, пока мишка спит, - Петров поддержал мнение Кузьмича.
- Пусть кто-нибудь один командует,  а то непонятно что нужно делать, - сказал своё веское слово Сидоров.
Кузьмич считал себя самым опытным охотником, поэтому распределил роли:
- Сейчас осторожно, без шума идите к мишке. Мы пойдем на десять шагов позже вас. Когда подойдёте на длину шеста, ткните шестом медведя в спину и сразу уходите. Он встанет, тогда уже наша очередь наступит.
Иванов и Сидоров не спешили выполнять установку Кузьмича. Им очень не хотелось приближаться к медведю, даже если тот спит. А вдруг он притворяется и только и ждёт горе охотников, намереваясь потискать, а потом съесть.
- Пошли что ли? – для поддержки духа спросил Сидоров.
- Пошли, - согласился Иванов.
Не торопясь, медленно ступая по снегу, обходя тонкие осинки, охотники двинулись по направлению к медведю.  Целых пять минут заняла дорога.  Сидоров с Ивановым остановились около распластанного на кочке медвежьего тела и не сразу решились ткнуть его палками.
Кузьмич махнул им рукой, начинайте, мол. Они ткнули и тут же отбежали в сторону Кузьмича. Оба охотника с ружьями взяли на изготовку, собираясь пустить оружие в ход, лишь только медведь примет сойку. Однако медведь и не думал просыпаться. Он продолжал всё так же лежать на кочке.
«Видно, с первого раза разбудить не удалось», - подумал каждый из участников охоты. 
- Не встаёт. Что делать будем? – негромко спросил Сидоров.
- Снова будить нужно, - велел Кузьмич.
- Может быть, мы что-то не так сделали? – спросил Иванов, которому очень не хотелось снова подходить к медведю.
- Всё так.  Давайте, не тяните, - поторопил Петров.
Иванов и Сидоров, ступая по снегу с опаской, снова направились к распластавшейся медвежьей туше. Не останавливаясь, они сходу ткнули палками в медвежью тушу, потом ещё и ещё раз. Но медведь и не думал реагировать на столь неуважительные действия.
- Отходи, - дал команду Кузьмич.
Сидоров с Ивановым дружно сдали назад.
- Такого быть не должно, - высказал свои мысли Кузьмич. – Тут одно из двух: либо его убили до нас, либо он сам умер.
- Как это он сам умер, если еще третьего дня в деревню поживиться заявлялся? Опять же, мы на него охотимся, значит, не должен он сдохнуть раньше времени, - сказал Сидоров, которому сейчас хотелось выглядеть храбрецом, ходившим с палкой на медведя.
- Надо бы проверить, точно он сдох, - предложил Петров, однако никто из охотников желания проверять жив мишка или нет, не высказал.
- Придётся проверить по-другому, - сказал Кузьмич и выстрелил в медвежью спину.
Только после этого он обошёл тушу и обрадовал охотников:
- Медведь сдох. Скорее всего от старости.
Точно сдох? – засомневался Сидоров.
- Пасть открыта и язык вывалился, а пора из пасти нет. Значит не дышит, мёртвый он, - обосновал своё заявление Кузьмич.
- Выходит зря мы два дня мёрзли, зря по сугробам пробирались мишку разыскивая, - подвёл неутешительный итог Сидоров. – И что мы твоей тёще теперь скажем?
- Скажите правду: медведь мертв. А как он умер – это уже не важно, - предложил выход из создавшейся ситуации Кузьмич.
- Так это же будет неправда. Мы даже в него не стреляли, - возражал Петров.
- Как не стреляли? Я стрелял, - напомнил о выстреле Кузьмич. – Выстрели и ты в него, и всё станет взаправду.
Последний совеет Кузьмича был не так уж глуп. После охоты количество патронов в патронташе  должно уменьшиться, и Петров повторил подвиг Кузьмича – выстрелил в медвежью спину.
- Ты чего? – удивился Сидоров, который не ждал выстрела и едва не оказался на линии огня.
- Это он для отчёта перед тёщей, - пояснил Кузьмич. – Она, баба хитрая, обязательно патронташ проверит. Моя такая же была, поэтому я знаю.
- Наверное, все тёщи одинаковые. Хорошо бы она налила нам по соточке за успешно проведённую охоту, - решил помечтать Иванов.
- Тут не соточкой, а двухсоточкой попахивает. За такое дело вас вся деревня неделю должна поить, - последним заявлением Кузьмич очень обнадёжил охотников. 
- Так чего мы стоим? Айда до дома, - определился с перспективами на ближайшее будущее Сидоров.
- А Кузьмича на пир возьмём? – для порядка спросил мнения коллег Иванов.
- А как же! Он в нашем охотничьем успехе главный, - подтвердил Петров, поскольку именно ему предстояло перед тёщей ответ держать. – Ты как, Кузьмич, с нами пойдёшь отмечать удачное окончание охоты?
- Я то не против.  Будет ли ваша тёща рада моему появлению?  Здесь вопрос  с неоднозначным ответом, - высказал свои сомнения Кузьмич.
- Ты с нами охотился, с нами и пойдёшь за праздничным столом сидеть, - окончательно определился с составом участников банкета Петров.
- Пошли обратно в деревню. Еще совсем немного и начнёт темнеть, - напомнил о коротком зимнем дне Кузьмич.
Он первым направился по оставленным им же следам, намереваясь таким образом найти обратный путь.  Вся команда охотников двинулась следом.  Они безропотно шли за провожатым, пока лыжня не повернула под прямым углом влево.
- Здесь мы повернули и пошли вглубь болота, - громко сказал Сидоров, который шёл следом за Кузьмичом, напоминая коллегам  о нюансах недавнего пути. 
Ему никто не ответил.  Всем хотелось побыстрей добраться до тёплой избы и сесть за стол. Желудок давно требовал еды, негромким урчанием напоминая о потребности покрепиться.
- Мы до поворота шли по краю болота. Нужно сейчас пойти на край болота, тогда мы быстрей доберёмся до деревни, - предложил Сидоров.
Петров шёл следом за Сидоровым и лучше других слышал сказанное.
- Кузьмич лучше нас знает, куда идти надо, - ответил Петров.
- Может, он вовремя не сообразил, поэтому идёт по нашему старому следу, - нашел что возразить Сидоров.
- Спроси у него. Пусть скажет тебе сам, как быстрей добраться до дому, - посоветовал Петров.
- Кузьмич! А Кузьмич! – Сидорову пришлось очень громко звать провожатого. Однако это не возымело никакого действия. Сидорову пришлось прибавить ходу, чтобы догнать Кузьмича.
- Кузьмич! Может, спрямим дорогу? – предложил Сидоров.
Кузьмич притормозил и все охотники, следующие за ними, подошли на расстояние слышимости.
- Зимой без солнца трудно ориентироваться на болте. Не знаешь где юг, а где север, - объяснил Кузьмич  то, что знали все деревенские жители.
- Так если мы шли воль кромки болота, значит, если повернуть, то можно выйти из него. А там уже до деревни добраться будет проще, - Сидоров высказал свою версию правильного выбора пути.
- Я не берусь определить, где этот край. Лучше пройти немного дольше, но добраться до места, - как мог объяснил Кузьмич.
- Так ты же сам говорил, будто мы шли воль кромки болота. Или я чего-то не понял? – не сдавался Сидоров.
- Я точно сказать не могу:  вдоль кромки мы шли или нет.  Я же только что объяснил тебе:  зимой без солнца и компаса ориентироваться на болоте трудно, - сказал Кузьмич, и по тому, как он это сказал, было понятно – Кузьмич сердится на назойливого попутчика.
- Значит, врал, - подвёл итог разговора Сидоров. – А я бы рискнул. Уж больно не хочется топтаться по болоту вкруголя.
И, повернувшись к попутчикам, спросил:
- Ну что, мужики! Скостим немного или опять вкруголя пойдём?
- А что Кузьмич говорит? – поинтересовался Петров, который был ближе к Сидорову.
- Ничего толкового не говорит. Он упёртый, решил по своей же лыжне домой добираться, - ответил Сидоров, не раскрыв истинные причины, по которым Кузьмич выбрал длинный, зато верный путь.
- Я Кузьмичу верю. Если он пошёл по нашей лыжне, значит так надо, - ответил Петров.
Сидорову ничего не оставалось, как двигаться следом за идущим впереди Кузьмичом.
Колонна двигалась не торопясь и лишь через час вышла к реке. Кузьмич остановился на берегу, ожидая растянувшихся по лыжне попутчиков.
- Немного отдышимся и дальше пойдём, - объяснил он причину своей остановки. – Я давно на лыжах не ходил, запыхался малость.
- Мы не против, - ответил Сидоров, который выглядел немного бодрее остальных участников охоты.  Иванов и Петров были чуть живы от усталости.  Последние километры дались им нелегко.
Они постояли молча не более трёх минут, но и этого хватило, чтобы ледяной ветерок забрался под одежду и холодил взопревшее тело.
- Пошли до дома, - объявил Кузьмич и первым двинулся к реке.
Он съехал вниз и не сразу вступил на лёд. Что-то удерживало его на берегу.
- Есть сомнения? – поинтересовался Сидоров, остановившийся рядом с  Кузьмичом.
- Не помню, в этом месте мы переходили или нет, - ответил Кузьмич. - Снежком припорошило, теперь трудно разобрать.
- Ты местный, тебе и решать, - поторопил провожатого Сидоров.
- Возьму немного левее, - чуть слышно пробурчал Кузьмич.
Он прошёл по берегу метров десять и решительно вошёл на лёд.  Предательский треск его не остановил.  Кузьмич только скорость прибавил, надеясь проскочить опасный участок.  Треск льда остановил других участников охоты.  Они смотрели на бегущего к противоположному берегу Кузьмича, не зная, чем закончится переправа - купанием в ледяной купели или удачей.
Кузьмичу повезло, он без потерь достиг другого берега.
- Здесь не ходите. Возьмите левее или правее, - дал указания Кузьмич, повернувшись к оставшимся на другой стороне.
- Ты точно уверен в этом, - на всякий случай спросил Сидоров, которому по порядку следования в колонне предстояло следующим преодолевать реку по льду.
- Точно будешь знать ты, когда по льду пойдёшь, - Кузьмич сказал правду, что в данных обстоятельствах выглядело как злопыхание за недавнее недоверие.
- Спасибо тебе, ты меня успокоил, - вполголоса ответил Сидоров. Ему не хотелось рисковать, но в данных обстоятельствах идти по льду нужно было ему первым, иначе обнаружится его трусость.
Он сместился влево и вошел на лёд. Уже через несколько шагов послышался треск, заставив сильно прибавить скорость.  Несколько неприятных  минут и он был на другом берегу.  Петров не стал выбирать другое место перехода, а двинулся по следам Сидорова.
«Ты не провалился и я не провалюсь», -  эта мысль позволила ему выбрать правильное решение.
Под  потрескивание льда он удачно перешёл реку. Иванов тоже воспользовался проверенным маршрутом и скоро все участники охоты стояли на другом берегу.
- Я понял почему лёд трещал, - обрадовал запоздалым откровением Кузьмич.
- Ну и почему он трещал? – поторопил с ответом Сидоров. Ведь это ему пришлось больше других переживать при переходе по льду.
- Вода спала, лёд как мост висит. Вот он и потрескивает, когда на него дополнительная нагрузка идёт, - вполне правдоподобно объяснил суть явления Кузьмич.
- Не мог раньше сказать. Мы бы без опаски переходили, - выговорил Сидоров.
- По льду речку всегда с опаской переходить надо. А пришло это в мою голову только что. Раньше я не догадался.
- Догада ты наш, - пошутил Сидоров.
- Что? – не расслышал Кузьмич.
- Пошли в избу к тёще моей. Холодно тут стоять. Опять же обрадовать надо женщину. Ведь с победой идём, - поторопил охотников Петров.
Никто возражать не стал и кавалькада, возглавляемая Петровым, направилась в деревню.
Около дверей дома тёщи Петров притормозил, дожидаясь пока все подойдут поближе.
- Лыжи, наверное, тут, на улице, оставим, - предположил Петров и сам снял лыжи.
Он воткнул  лыжи в снег  около крыльца. Все остальные сделали тоже самое. Засомневался один лишь Иванов.
- А куда мне снегоступы положить? – спросил он более опытного Кузьмича.
- Тоже воткни их в снег. В сугробе он рыхлый, - порекомендовал Кузьмич.
Снегоступы принадлежали Кузьмичу, Иванов так и сделал.
- Все, готовы? Тогда вперёд, - очевидно сам себе дал остановку  Петров, поскольку именно ему предстояло стучаться в дверь.
Он ещё раз взглянул на охотников. Словно сомневался все ли в сборе. И только после этого постучал в дверь. Никто дверь не открыл и Петров снова постучал.
На сей раз к двери подошла тёща и, отворив, выговорила:
- Ты не знаешь что ли, я дверь не запираю? – однако любопытство взяло верх, что отразилось  в последующих вопросах. - Ну как ваша охота? Медведь всё гуляет или нет уже?
- Сначала чаем горячим нас напои, потом ответим на все вопросы, - не растерялся и правильно выставил приоритеты Кузьмич.
Тёща ничего не ответила Кузьмичу, лишь с брезгливым видом взглянула на него.
- Проходите, чайник только что вскипел. Рассаживайтесь, сейчас чай пить будем, - обрадовала тёща.
Охотники скинули верхнюю одежду и уселись за стол. Тёща не заставила себя долго ждать, принесла чайник и стаканы в подстаканниках, которые она называла чашками.
- С мороза горяченького хорошо выпить, - подал голос Сидоров.
Тёща разлила чай по стаканам и все принялись пить. Тёща тоже присоединилась к охотникам, отхлёбывая горячий чай, она ждала рассказа об охоте, надеясь первой узнать подробности.
- Завалили мы мишку. На болоте он на кочке лежит, - отчасти удовлетворил любопытство тёши Кузьмич.
- По этому случаю надо бы по сто граммов. Согреться опять же нужно, - закинул удочку Петров.
- Я сейчас картошку варить поставлю. С солёным огурчиком   можно и водки выпить, раз ваша охота удачной вышла, - соблаговолила согласиться Тёща. – А чего вы с собой этого пьяницу притащили?
Тёща не выдержала приступа любопытства, да ещё неведомые для пришлых прапорщиков, но очень значимые для женщины старые обиды разбередило появление Кузьмича.
- Кузьмич местный, он нас на лежбище медведя вывел. К тому же у него ружьё есть. А в таком деле как охота ещё одно ружьё не бывает лишним. К тому же он нам снегоступы дал, и мы полностью экипированные на охоту шли.
- Интересные у вас  там дела. Может, расскажете, как всё там было, - поторопила с рассказом Тёща.
- Под картошечку и водочку расскажем всё, как было на охоте. А под голый чай никакой рассказ не пойдёт, - начал излагать проблему Кузьмич. – Правда сам я считаю, самогоночка лучше покупной водки. Только её достаточно должно быть, иначе рассказ куций получится.
Тёща сердито взглянула на Кузьмича. Она давно знала его и понимала во сколько литров  ей обойдётся  рассказ об удачной охоте.
Тёща удалилась на кухню, намереваясь поставить вариться картошку, и долго не появлялась.
- Мужики! Может, мы сами подсуетимся? – с видом заговорщика вопрошал Кузьмич.
Три прапорщика приготовились выслушать предложение Кузьмича, однако тот не продолжил.
- Кузьмич! Ты о чём? – спросил Сидоров, так и не дождавшись продолжения.
- Я насчёт выпивки. Можно сбегать за самогонкой. Я знаю, у кого можно купить подешевле и хорошего качества, - сказал Кузьмич.
- Так нам же тёща обещала поставить, - Петров не понял повода самим запасаться горючим.
- За успех надо выпить достойно. У твоей тёщи вряд ли найдётся нужное количество спиртного. Даже если есть, она не даст. Я то уж её с малолетства знаю, - убеждал в своей правоте Кузьмич.
- Сколько нужно денег? – спросил Сидоров.
- Трёхлитровая банка самогона стоит пять рублей, - сообщил Кузьмич, при этом добавив: 
- Только я деньгами не богат. Если у вас есть, тогда я сбегаю. 
Петров достал из кармана пять рублей и передал Кузьмичу.
- Беги, – сказал он. – Когда ты вернёшься, картошка уже будет готова.
- Я раньше вернусь, - обещал Кузьмич и, не откладывая, оделся и вышел.
Иванов и Сидоров полезли в карман, собираясь внести в общее дело свою лепту.
- Потом сочтёмся, - остановил их Петров.
В комнату заглянула тёща.
- Кузьмич домой ушёл? – как бы озаботясь, спросила она. Но голос выдавал удовлетворение этим событием. Петров разрушил минутную радость тёщи, известив последнюю:
- Он вышел ненадолго. Скоро придёт обратно.
Лицо тёщи последовательно отразило всё, что она думала о Кузьмиче, не забыв пожелать ему…
Однако она скоро оправилась от столь коварного удара и вернулась на кухню доваривать картошку.
- Нельзя с тёщей так обходиться. Надо было подготовить её, а потом, не торопясь, сообщить, а лучше намекнуть, - решил пошутить Сидоров.
- Смейтесь, смейтесь. Вас  тоже  это  коснётся, - огорчил друзей Петров.
- Мы-то тут причём?  Это твоя тёща, - попытался опровергнуть заявление товарища Сидоров.
- Тёща моя – это правда. Но мы все у неё в гостях и готовит она для всех нас, - объяснил суть вопроса Петров, но коллег не убедил.
- Вот и хорошо. Готовка отвлечёт её от дурных мыслей о Кузьмиче, - Иванов нашёл толику положительного в сложившейся ситуации.
- От Кузьмича отвлечёт. Но мы были с Кузьмичом на охоте,  притащили его в её дом и сами всё ещё находимся здесь.  Этого достаточно, чтобы нас невзлюбить, если не сказать сильней, - подвёл неутешительный итог Петров, на сей раз достучавшись до разума коллег.
-  Да, умеешь ты утешить.  Кстати, пригласить к тёще в дом Кузьмича твоя идея, - напомнил о недавних решениях Сидоров.
Прояснив обстановку, коллеги замолчали.
- Кузьмич куда-то провалился. Его только за смертью посылать, - первым не выдержал испытания молчанием Сидоров.
- Ты думаешь, он не придёт? – уловив мысли всех присутствующих, спросил Иванов. 
- Не должен подвести. Обещал принести, значит принесёт, - ответил Петров, хоть и закрадывалось в его душе тень сомнений. Не знали они толком Кузьмича, а, с другой стороны, мужик не должен кидать на самогоне других страждущих мужиков. Если только сам не удержался и сделал глоток в полбанки, а теперь спит где-нибудь в сугробе.
Тёща внесла в комнату варёную картошку.
- Сейчас картошечки с огурчиком поедим, - объявила она. – Огурчиков принесу и можно начинать.
- Без градусов, на сухую, картошка не пойдёт, - Сидоров высказал свои сомнения по поводу своевременности приёма пищи.
- Так я же сказала, у меня поллитра водки есть. Сейчас с огурчиками и водочки принесу, - обещала тёща.
- Кузьмич обещал самогонки притаранить. Нужно чуть - чуть подождать, - напомнил Сидоров всем присутствующим, за одно оповестив тёщу о намерениях мужской компании.
- Нашли кому верить! Он сам наперёд всю самогонку выпьет, а вам шиш принесёт, - наконец выпустила пар тёща.
Она не успела выйти из комнаты в кухню, как в дом вошёл Кузьмич. Он ступал мелкими шажками, неся перед собой банку. Лишь когда поставил её на стол, снял с головы шапку ушанку, оголив вспотевшую лысину.
- Фу, еле дотащил, - сообщил он ожидающим прибытия самогона. – Перед самым крыльцом чуть не упал. Вот было бы тогда дел.
- В руках, по скользкой дороге, тащить трёхлитровую банку неудобно, - посочувствовал Сидоров.
- Да что там неудобно! Просто невозможно как неудобно. Разбить ведь запросто можно,- ответил Кузьмич.
- Хорошая мысля приходит апосля, - поддержал разговор Иванов. – Не догадались дать тебе авоську или сумку какую.
- Ого! Картошечка уже на столе. Пора разливать, горло уже совсем пересохло, - Кузьмич с завидной ловкостью рассупонился, скинув с себя старую зимнюю одежонку. – А хозяйка-то где? И не дождавшись ответа, завопил:
- Хозяйка, просим к столу. Горючее прибыло, пора нам горло промочить.
- Ты чего шумишь? – одёрнула тёща, появившись с тарелкой огурцов в руках. – Садитесь за стол, чего вы повскакивали.
- Ну как же! Хозяйка всё хлопочет, а мы развалимся за столом, как бары. Тут уважение надо бы проявить, - постарался угодить тёще Петров.
- Стаканчики принеси, чтобы чаем самогонку не испортить, - попросил хозяйку Кузьмич, не желая заедать самогонку оставшимися от чая чаинками в стаканах.
Хозяйка ничего не ответила. Одарив Кузьмича испепеляющим взглядом, молча ушла на кухню за стаканами.
- Ну вот, из чистых пить - другое дело, - похвалил хозяйку Кузьмич, когда она поставила на стол принесённые чистые стаканы.
Прямо из тёхлитровой банки он разлил в стаканы самогон.
- Чистый, как слеза. Отстаивался, видно, долго, - похвалил самогон Кузьмич.
- Ты не у Зинки часом брал? – поинтересовалась происхождением самогона тёща.
- У неё. А ты как догадалась? – спросил Кузьмич.
- Так тут и узнавать нечего, - начала объяснения тёща. – Она одна в нашей деревне самогон известью осаживает. Вот он у неё и прозрачный.
- Так разве плохо, если самогон чистый? Я думаю - это совсем даже неплохо, - спросил Кузьмич  и сам же ответил.
- Завтра у всех вас голова от такого самогона болеть будет, - предупредила тёща.
- Это если много выпить, тогда да. А здесь совсем нечего пить, - объяснил свою позицию по этому вопросу Кузьмич.
- Три литра самогона вовсе немало, - к месту заметила тёща. – Некоторым и меньшего  хватит окосеть. 
- Три лира на четверых вы считаете много? Мне кажется мало. Даже можно было что-нибудь добавить сверх закупленного, чтобы напоследок было чем отлакировать, - совсем огорчил тёщу Кузьмич.
- Ты от этого-то окосеешь. Здесь самое главное меру знать и вовремя успеть остановиться, - стояла на своём тёща. Видно, не зря она много лет прожила с тестем, знала, что к чему. 
- Так вы не будете что ли пить? – удивился, а может быть, обрадовался, Кузьмич.
- Сто грамм выпью, - ответила тёща.
- Получается, сто граммов можно. А сто пятьдесят уже нельзя, - Кузьмич удивился непоследовательности тёщи, и как смог подчеркнул сей факт.
- Кончайте дискуссии, садитесь за стол. Сейчас  всё мы выпьем, а потом уже определимся, что у кого заболит или окосеет, - поторопил трапезничающих Петров.
 Тёща села за стол, и Кузьмич произнёс тост:
- За удачную охоту! 
Все чокнулись и выпили без остатка. Одна лишь тёща слегка пригубила. Кто закусил огурчиком, кто занюхал хлебом, но продолжение было у всех одинаковым: заедание варёной картошкой.
- Хороша картошка. Кажется, никогда такую вкусную доселе не едал, - Петров нахваливал кулинарные способности тёщи.
- Вы особенно на картошку не налегайте. Это же закуска, а не еда, - осадил едаков Кузьмич. 
- Пора налить по второй, - дал сам себе установку Кузьмич  и, разливая, плехнул граммуличку и в тёщин стакан.
- Выпьем за хозяйку этого гостеприимного дома! Чтоб всё у неё было хорошо, - произнёс Кузьмич.
Все чокнулись и даже хозяйка, несмотря на недавние заявления, выпила до дна.
- Вы ешьте, а то картошка остынет и станет невкусной, - поторопила хозяйка.
Едоки воспользовались предупреждением хозяйки, и скоро картошка убавилась наполовину.
- Давайте, под горячее ещё выпьем, пока оно у нас есть, - напомнил о наличие самогона Кузьмич.
- Вы обещали рассказать мне, как дело было, - в свою очередь напомнила  тёща.
- Про охоту что ли рассказать? – уточнил Кузьмич, будто раньше и не было разговора на эту тему.
- Про то, как медведя отстреливали. Или опять у вас ничего не получилось, и вы мне заливаете, будто и вправду подстрелили? Доказательств-то нет у вас, - обнародовала свои сомнения тёща.
- Доказательства не замедлят проявить себя. Медведь ходить и скот воровать  больше не будет. А раз так - это дело надо отметить, а потом уже рассказ будет, - выставил приоритеты Кузьмич.
Он налил всем по сто пятьдесят, не забыв и тёщу Петрова.
- Ну, за успехи и сбывшиеся надежды! – очень сложно закрутил Кузьмич.
Все выпили, кроме тёщи. Её стакан так и остался нетронутым.
Зажевав огурчиком, Петров начал рассказ.
- Как вышли от вас, мы направились к Кузьмичу, спросить насчёт лыж. Первой-то наш неудачный рейд мы без лыж по снегу ходили, вот и намучались по глубоким сугробам лазить. Кузьмич нам лыжи дал и сам пожелал в охоте участвовать. Он здесь все тропинки знает, и как не ему было всё это дело возглавить. Нужно сказать, без него мы медведя могли бы не найти. Вот такой коленкор, - закончив с предисловием, Петров сделал паузу, придумывая, как лучше дальше сказать, чтобы рассказ стал интересным. А может быть, его пауза означала приглашение следующего рассказчика продолжить начатое им повествование. Но никто продолжать не пожелал, и ему самому пришлось рассказывать дальше.
- Ну вот, значит, Кузьмич нас экипировал, - Петров вставил армейское словцо, показывая тёще, что он человек государственный и бывалый, а не хухры-мухры.  – Другими словами выдал он одному из нас снегоступы, а сам на лыжах пошёл. Он все ту тропинки знает, все чащобы лесные, вот и встал он впереди нашей колонны. Опять же ружьё у него, и у меня ружьё. Два ружья даже против медведя – сильное оружие. А если охотник бывалый, то уж успех охоты обеспечен.
Петров снова воспользовался паузой, намереваясь придумать, как поскладнее тёще рассказать всё что было, и особенно то, чего не было.
- Ты дело говори, как всё у вас на охоте сладилось, – одёрнула тёща, по своему опыту зная о байках охотников, когда рассказчик хочет похвалиться подвигами на охоте и подстреленная куропатка может вырасти в его рассказе до размеров огромного дракона.
- Так вот я и говорю, идём мы один за другим: Кузьмич впереди со своей берданкой, следом я с двустволкой, потом Сидоров и замыкает нашу колону Иванов, - продолжил рассказ Петров. 
- Кузьмич и ты сам с ружьями на охоту собрались – это понятно. Но зачем безоружные за вами потащились? – тёща снова прервала рассказ Петрова.
Другой бы рассердился, и тем порадовал бы тёщу, вступив с ней в перепалку.  Но Петров уже многое понимал о своей тёще и не предоставил ей столь изощрённого удовольствия.
- Без оружия на охоте делать нечего. Но это только в том случае, если оружия у охотников нет вовсе. У нашей команды было два ружья, а если сказать точнее, три ствола. Три раза можно выстрелить без перезарядки оружия. А двое без оружия в нашей команде были совсем не лишними. Это я и собираюсь рассказать, - не напрягая голосовые связки, объяснял Петров.
- Интересно было бы послушать.  До сего времени я не знала охотника, который без ружья на охоту ходит, - тёща предприняла ещё одну попытку поговорить с зятем по-свойски, но Петров и не думал обижаться.
- Идём мы, значит, идём, и доходим до речки. Зимой речка не то, что летом. По льду запросто можно перейти, если знать где ключи бьют, и это место стороной обойти, - не торопясь рассказывал Петров. Но и на этот раз тёща прервала его:
- Это понятно, реку надо по льду переходить в знакомом месте, о котором знаешь. Ты мне главное расскажи, подробности о самой охоте.
- Доберёмся и до главного. Но если некоторые подробности упустить, то самую суть не до конца поймёшь, - с небольшого вступления продолжил рассказывать Петров.
Теща и тут хотела прервать рассказчика, но Кузьмич сам встрял в рассказ, заявив:
- А не принять ли нам по триста капель? Горло уже просохло и требует немедленного увлажнения.
И без всякого перехода встал и разлил по стаканам самогон из банки.
- Хочу выпь за наших тёщ: хорошие они женщины, царствие им небесное и, как говориться, чтобы земля была им пухом, - произнёс он тост.
Никто из присутствующих не понял, к чему он это сказал, но вопросов задавать не стал, налито ведь. Мужчины выпили, а тёща пить не стала, что было странно – тост то ведь как бы ей посвятили. Напротив, лицо у неё покраснело, что выдавала крайнюю обиду.
- Что это вы тут распоясались? – тоном выше, нежели нужно для изъявления благодарности, произнесла она. - Какое ещё царствие небесное, какая ещё земля пухом!?
- Извиняйте, я, грешным делом, о своей тёще подумал. Святая была женщина, - парировал Кузьмич.
 Но тёща Петрова знала о совсем не идиллических отношениях тёщи Кузьмича с самим Кузьмичом, поэтому обиделась ещё больше. Она встала из-за стола и направилась на кухню.
- Чайник поставлю, - уже в дверях сообщила она. – Пока вы допиваете свой самогон, он вскипит.
- А как же рассказ об охоте? – спросил Петров, боясь как бы после очередной дозы самогона не потерять нить повествования и не натолкнуть тёщу  на мысль об откровенном вранье.
- Позже доскажешь, - пожелала она и скрылась в дверях.
- Тёщин приказ допить всю банку нужно выполнить. Это её дом и в знак уважения… - Кузьмич не стал продолжать, налил всем по полному стакану.
- Ну, будем здравы! – произнёс он и первым заглотил всю налитую в стакан самогонку.
- А теперь можно и поесть, осталось-то всего по сто граммов на посошок, - сообщил Кузьмич о своём понимание этикета самогонных посиделок и первым принялся за поглощение картошки и огурцов.
- Давненько я так не объедался. Теперь уж не знаю, полезет в меня остатки выпивки или нет, - сообщил он.
- В таком деле лучше не рисковать. Заблюёшь всю избу, что тогда делать? – напомнил о возможных последствиях опасного эксперимента Сидоров.
- А мы сделаем мудро. Сейчас по последней и по домам, - придумал Кузьмич и тут же выполнил задуманное: разлил остатки самогона по стаканам.
- Ну, как говориться, за нашу хозяйку! – Кузьмич напоследок немного подправил отношение с тёщей Петрова. 
Он проглотил сто граммов, занюхал об рукав и пошёл одеваться.
- А чай, - напомнил Сидоров.
- Чай дома пить будем. Ну, покедова, - Кузьмич простился и был таков.
- А мы-то чай пить будем? – заплетающимся от усталости и выпитого самогона языком спросил Иванов.
- Нальют, так выпьем, - ответил Сидоров.
Петров молчал. Его здорово развезло и он с удовольствием отправился бы на боковую.
Из кухни вернулась тёща с кипящим чайником. Она наверняка всё слышала, но для порядка спросила:
- А этот ушёл?
- Пошёл домой. Вам выразил благодарность за угощение, - соврал Петров, надеясь хотя бы так умаслить тёщу.
- Давайте, чайку выпьете. Потом на улицу выйдите  проветриться, и смотрите, не заблюйте мне всю избу. Сейчас зима, сильно не проветришь помещение, - дала установку тёща.
Она выпила стакан чая и заставила охотников выпить по два стакана. После чего охотники вышли на улицу проветриться.
- Я замёрз. Пошли в дом, - предложил Сидоров, изрядно замёрзнув всего через каких-то пять минут прогулки.
- Надо было одеться, а не голиком на улицу выскакивать, - подал голос Петров. Однако вернулся в дом вместе со всеми.
Уже через десять минут вся команда спала. Им снились кошмары: будто подстреленный медведь встал и погнался за ними. Они бежали, бежали, пока не прибежали к дому тёщи. Дверь в дом оказалась открытой и они, пулей влетев в дом, сразу заперлись.  Петров хотел сказать тёще о погоне, но её в доме не оказалось. Медведь постоял около запертой двери и пошёл прочь. Охотники облегчённо вздохнули.  И вдруг дверь во двор открылась, и в избу вошел медведь. Все от страха замерли, а медведь и говорит человеческим голосом: «Что, не узнаёте? Это я, ваша тёша».
На этом самом месте все чудесным образом проснулись. На стене тикали ходики, а медведица- тёща отсутствовала. 
- Вы спите? – первым подал голос Петров.
- Нет, не спим, - почти хором ответили Сидоров с Ивановым.
- Ну и кошмар мне приснился, - поделился Петров.
- И мне, - ответил Иванов.
 - И мне, - сказал Сидоров.
Тут дверь во двор отрылась, вызвав у проснувшихся нездоровое чувство страха перед неизвестностью. Из  темноты  раздался  голос  тёщи:
- Вставайте, я вам молочка принесла  холодненького.
Некоторое время тиканье часов, да медленные тяжёлые шаги нарушали тишину дома. Лишь когда тусклый свет из окна осветил приблизившуюся к столу фигуру тёщи с крынкой в руках, Петров отозвался:
- Доброе утро, мама. Сейчас мы встаём.  Нам ещё на двухчасовой  поезд  надо собираться.
Мама и двух часовой поезд появились как-то сами, без всяких на то планов. Но зато теперь небольшое количество оставшегося времени должно было мобилизовать размякшие за отпуск души.
- Я на кухне, - предупредила тёща и удалилась.
- Ты чего, сегодня хочешь ехать? – удивился Сидоров. – Мы же ещё на зайцев не ходили.
- Мне медведя хватило.  Наохотился досыта.  Если пострелять хотите, можно пострелять по бутылкам, - предложил выход Петров.
- Мы в армии служим. Настрелялись уже по мишеням. Тут сам процесс  интересен, - объяснил своё понимание охоты  Иванов.
- Так вы хотите остаться? – спросил Петров.
- Да нет, мы тоже уже наохотились, - ответил за двоих Сидоров.
- Так, значит, едем? – спросил Петров.
- Конечно, едем. По дому уже соскучились, три недели как из дома уехали. Тут уж не до жиру, иначе наши жёны нас забудут.  А этого  не  хотелось  бы, - по-мужски объяснил Иванов.
- Это ты в саму суть попал.  Значит собираемся и едем, - подвёл итог Петров.
Все три охотника встали и уже через час сидели за утренним чаем.
- Вы когда собираетесь в путь тронуться? – спросила тёща.
- Да вот чаю попьём и поедем, - ответил Петров.
- Рано приедете на станцию. Поезд в два часа придёт. Три часа ждать на холоде придётся, наш полустанок  даже укрытием не оборудован: платформа одна и всё, - усомнилась в правильности решения тёща. – Через час, не раньше вам надо выходить, а пока я картошку на сале пожарю. Вам долго до дома добираться, и на сытый желудок будет ближе путь.
- Ну, что скажите? – обратился Петров к своим коллегам.
- По-моему весьма разумное предложение. Ещё бы на дорожку пирожков, тогда уж было бы просто замечательно, - ответил Сидоров.
- Это само собой, пирожки я сейчас выпеку. Тесто готово, так что всё у вас будет, - обещала тёща.
- Раз такое дело, тогда остаёмся ещё на час, - высказался за всех присутствующих Петров.  – А я про вчерашнюю охоту дорасскажу, раз уж вчера не получилось.
- А мы поможем картошку почистить, - поддержали друга Иванов и Сидоров.
- Вот и хорошо. А то собрались в дорогу ни с того, ни с сего, не дали мне гостинец внучке собрать, - проворчала тёща.
Она вернулась на кухню, собираясь заняться приготовлением пищи. Наступало время расставания, когда  всё наносное, всё неглавное уходило вместе  с  отсчётом минут до отъезда. Желание оставить в памяти только хорошие воспоминания проявили у присутствующих  самые лучшие качества, которые они сами нашли в собственной душе. 
- Я  почищу  картошку, - тёща попыталась отказаться от помощи, когда Сидоров с Ивановым пришли на кухню, собираясь выполнить своё обещание.
- Ну что вы! Нам это совсем нетрудно. В армии нам приходилось по две ванны картошки начищать. Так что мы в чистки картошки профессионалы. А вы можете  заняться выпечкой пирожков. Это убыстрит дело и мы сами раньше пирожка попробуем, - уговаривал Сидоров тёщу прапорщика Петрова.
- А я буду картошку перемешивать, когда вы начистите, - предложил свои услуги Петров.
Между тем тёща начала лепить катышки из теста и раскатывать их. Потом она клала начинку и лепила пирожок, потом ещё и ещё один. Скоро весь противень был заполнен пирожками. Она поставила противень в русскую печь.
-  Ещё немного и будет всё готово, -  сообщила она.
«Что ж это я! Хотел рассказать об охоте и забыл», - вспомнил Петров, который перемешивал жарящуюся картошку. 
- Картошка уже готова. Пойдём есть, там и расскажешь, - предложила тёща и, прихватив сковороду с картошкой, пошла накрывать на стол. 
- Шли мы по болоту, и долго бы ещё путешествовали, ну Кузьмич, который был впереди, возьми да поверни направо. Буквально через километр мы наткнулись на спящего медведя. Иванов и Сидоров подкрались к нему и палками ткнули в шкуру. Он и проснулся, встал на задние лапы, собираясь напасть. Тут мы его с двух стволов и завалили, - рассказывал Петров, не забывая черпать картошку из сковороды.
- Спасибо вам. Наелись, напились, теперь и честь надо знать, - поблагодарил тёщу Петров, когда всё за столом завершили утреннюю трапезу.
Теща собрала харчи в дорогу, на словах передала дочке привет. Потом бросилась писать письмо, и, наконец, группа прапорщиков отправилась в дорогу с минимальным до отхода поезда запасом времени.  Им повезло, на большаке они поймали попутку, и прибыли на платформу вовремя. Поезд подошёл по расписанию и скоро мерный стук колёс  убаюкал трёх уставших путников. Им снились жёны и много всего приятного, что иногда отпущено женатому человеку. Как всё будет на самом деле, им ещё только предстояло узнать. А сейчас они со скоростью пассажирского поезда приближались к месту назначения.


                Долгая дорога домой
   Несколько часов, проведённых в вагоне почтово-пассажирского поезда, позволили путешественникам отдохнуть. А медленно монотонно меняющийся пейзаж за окном утомил.
Они, то садились на жёсткие полки, то ложились снова, и всё им казалось не так: ложе было очень жёстким и бока уже начинали болеть от соприкосновения с ним; медленная скорость и остановки на каждом полустанке изрядно раздражали; а холодный титан вагона и вовсе опускал настроение почти до нуля.
- Хоть бы проводник титан запалил. Чаю и того не попьёшь, - высказал своё отношение к  нерадивому проводники Иван Иванов.
- Я  подходил к купе проводника. Оно заперто и это притом, что поезд тащится, будто его не локомотив тянет, а две тощих клячи, - поддержал товарища Иван Петров.
- Это бы всё ничего, если бы была возможность выспаться. Так у нас даже матрасов нет. Спи, товарищ, на жестких досках деревянных полок и  не надейся на скорое прибытие к месту назначения. Чаю и того нас лишили. Я думаю, в таких вот почтовых поездах на всём экономят и проводник здесь один на все вагоны, - высказал свои соображения Иван Сидоров. 
- С чего ты решил, будто на все вагоны один проводник? До сего времени мне ни разу не пришлось наблюдать, чтобы один проводник сразу все вагоны обслуживал. Он что, стахановец что ли? – не поверил товарищу Иванов.
- А ты сам подумай. Пассажирских вагонов всего три, когда мы садились в поезд, открывалась дверь всего одного вагона, и мы прошли в свой вагон через тот вагон, в который садились, - теоретически обосновал свою правоту Сидоров.
- Это ещё ни о чём не говорит. Полустанок, на котором мы садились в поезд, маленький и пассажиров кроме нас троих не было. Вот нам и открыли одну дверь, - постарался опровергнуть выводы оппонента Иванов.
- Чем спорить, лучше встать и дойти до проводника. Если он один и сейчас находиться в другом вагоне, то он так и скажет, что проводник один на три вагона. Заодно можно чайку у него спросить. А если повезёт и он уже раскочегарил титан, так и прихватить три стаканчика. Лично я выпил бы чайку с большим удовольствием, - Петров наконец  изрёк  самое  главное 
- Если ты столь сильно желаешь чаю, вот и сходи, разузнай. Заодно спросишь у проводника, почему мы так медленно тащимся, - Сидоров послал на разведку Петрова.
 - А почему я должен идти? У вас тоже вопросы к проводнику появились, - Петров пытался возмущаться, как ему казалось, несправедливым решением.  – Я предлагаю бросить монетку. Пусть жребий решит, кому идти.
- И как же он решит, если сторон монетки всего две, а нас трое? Или ты третьим вариантом  считаешь ребро? – высказался о своих непонятках Иванов.
- А что, это вариант. Только, чур, ребро будем знаком для меня, если на ребро монетка упадёт, тогда я пойду, - схитрил Петров, но два его товарища не согласились.
- Чтобы монетка на ребро приземлилась – один шанс на миллион. Нужно на пальцах бросить. На кого выпадет, тот и пойдёт проводника искать, - предложил другой вариант розыгрыша посыльного  Иванов и тут же приступил к выполнению задуманного.
- Раз, два, три – произнёс  он, и все присутствующие в плацкартном купе показали по нескольку пальцев на левой руке, которой сейчас играли.
- Погодите! - одёрнул своих коллег Сидоров. – Я сам повёлся на вашу торопливость. Сначала надо договориться о том, с  кого начинаем  счёт:  с большего или меньшего; и определиться, в какую сторону считаем:  по часовой или против  часовой стрелки.
- Хорошо, давай, попробуем снова, - предложил повторить розыгрыш Иванов.
- Готовы? – спросил он и, услышав дружное молчание, начал счёт:
-  Раз, два, три.
- Стой! - снова остановил всех Петров.
- Ну что ещё такое? – возмутился Иванов.    
- А то, что ты ничего положенного не сказал, - напомнил об уговоре Петров.
- Ладно, пусть будет с меньшего и по часовой стрелке, - наконец  выдал Иванов. – Теперь внимание:
- Раз, два, три.
Все выбросили по нескольку пальцев на правой руке.
- Ну вот, а ты сомневался. Тебе идти, - Петров обрадовал  Сидорова.
- Вот теперь без дураков, теперь  по справедливости. Раз  мне выпало, схожу.  Заодно ноги разомну. Устал уже сидеть и лежать тоже устал, - поделился наболевшим Сидоров.
- Сходи, сходи. Для здоровья двигаться полезно, - напутствовал его Петров.
Сидоров отправился в вагон, стоящий впереди того, в котором  они ехали. Минут  пять  он отсутствовал, а когда появился, сообщил:
- Нет  там никакого проводника.
- Не может быть!  Хоть один  должен присутствовать. Он ведь нас посадил на поезд, - Петров  усомнился  правдивости сообщения товарища.
- Я всё проверил, нет  там проводника, - стоял на своём Сидоров.
- А ты все купе проверил? – дал наводящий вопрос Иванов.
- Все. Они такие же, как наши – плацкартный вагон там, а не купированный. Я даже в сортир заглянул, - уточнил места поиска Сидоров.
- Я понял в чём тут дело! – воскликнул Иванов. – Ты пошёл не в ту сторону.
- В каком смысле? – не понял Сидоров.
- Мы в какой вагон садились? – задал он вопрос и, не получив ответа, ответил сам. – Мы шли по ходу движения поезда  вперёд от места посадки. Значит сейчас нужно идти назад. Ведь именно в том вагоне нас посадили на поезд. Значит  там и нужно искать проводника.
- Точно, мы садились в том вагоне, - согласился Сидоров. – Ладно, схожу туда, разведаю, что и как.
Сидоров снова отправился на поиски проводника, но на сей раз поменяв направление.
- Надо было нам самим сходить, - в поздний след сделал вывод Иванов.
- Ему жребий выпал, - напомнил о происках фортуны Петров.
- Причём  здесь жребий!?  Он же сходил и никого не нашёл. Значит он на сегодня не в везунчиках, - подытожил факты Иванов.
- Вот и пусть расстарается и добудет хотя бы чай, - напомнил о насущных потребностях Петров.
- Чайку сейчас выпить хорошо бы. Пирожки у нас есть, сахар проводник выдаст, так что будет, чем червячка заморить, - вспомнил о пирожках Иванов, и обоим разговаривающим захотелось до невозможности отведать горяченького чая с пирожками.
- Долго он там! Мог бы побыстрее расстараться, - проворчал Петров.
- Вот поэтому нужно было его сменить в поисках чая, глядишь, быстрей всё вышло бы, - продолжал в том же плане высказывать сомнение Иванов, что никоем образом не могло ни убыстрить, ни замедлить исполнение  нехитрых  желаний  голодных  мужчин. 
- А чего ты сам не пошёл? Взял бы и показал как надо, - съехидничал Перов.
- Так ты же сам сказал – жребий. А против фортуны переть - хуже, чем писать против ветра.
Разговор немного развлёк путешественников. Им уже не хотелось дремать и ждать, а хотелось уже быстрей прибыть домой и получить сполна всё с этим связанное.
Они молча просидели совсем недолго, поскольку Сидоров не замедлил появиться перед оставленными недавно товарищами.  Однако руки его не были отягощены тремя стаканами чая. Мало того, его руки не держали даже одного стаканчика чая, они вообще ничего не держали.
-  А где чай? –  Петров напомнить о намерениях  испить горячего чая. 
- Я вам сейчас расскажу такое… - Сидоров замолчал, не договорив, и пауза зловеще повисла в воздухе. 
- И что ты нам собираешься поведать? Не томи, вьюнош, поучи нас, - постарался шутливой  фразой разрядить обстановку Иванов.
- Вы знаете на каком поезде мы едем? – начал Сидоров издалека.
- Знаем, на железном поезде. В том смысле, что он в основном из железа сделан, - ответил  Петров, но не  ответа  ждал  Сидоров, а внимания.
- Мы сели на почтово-пассажирский поезд, - открыл он страшный секрет.
- Мы это заметили, когда садились на поезд. Или ты хочешь сказать, что состав идет в обратную сторону? – предположил о самом неприятном Иванов.
- Да нет, состав  идёт  в  ту  сторону, куда мы ехать собрались, - опроверг догадку товарища Сидоров.
- Тогда он что же, не дойдёт до нужного нам места назначения? – догадался Петров, но и его догадка оказалась неверна, о чём поспешил сообщить Сидоров:
- Дойдёт, но дойдёт не тогда, когда мы от него это ожидаем.
- Что значит не тогда, когда мы от него это ожидаем? Ты уж объясни нам всё по-человечески, - потребовал внести ясность Иванов.
- Я же уже сказал, мы сели на почтово-пассажирский поезд. Он останавливается у каждого столба и придёт к месту назначения аж через полутора суток, - огорчил плохими новостями Сидоров.
- Что-то не то ты говоришь. Мы же сюда на нём же приехали. Я имею ввиду, приехали  в деревню к тёще, – усомнился в правдивости сказанного Петров.
- На том же, да не на том, - снова начал объяснять Сидоров. – Тот поезд был пассажирский и приходит он завтра в то же время. Само собой на остановку, на которой мы садились, он приходит в то же время. Чувствуешь разницу:  почтово-пассажирский или пассажирский?
- Кажется,  я начинаю понимать:  мы сели не на тот поезд, - объявил о собственном понимании проблемы Петров.
- Один поезд приходит по чётным дням, другой по нечётным. Вот мы и попали на почтово-пассажирский поезд.  А сели бы вчера или завтра на поезд и было бы всё в порядке, - полностью прояснил ситуацию Сидоров.
- Вчера мы ещё не могли сесть на поезд – дело было не сделано. Завтра тоже не могли. Ещё один день у тёщи торчать – это был бы перебор, и командировка наша заканчивается.  Тут, как говориться, хорошенького понемножку, - высказал свою точку зрения Иванов.
-  Вот и получается, мы имеем  то, что имеем, - подвёл черту под рассуждениями  Сидоров. 
- С этим мы разобрались. А что у нас с чаем выходит? – спросил о насущных проблемах Иванов.
- Проводник сказал, что чай  только по утрам подаётся пассажирам, - огорчил всех охотников до чая Сидоров. – Поэтому с чаем ничего не выходит. 
- А сам он чай тоже  только  утром  пьёт!? – тон фразы, произнесённой  Ивановым, выдавал его крайнее  недовольство. 
- Сам он портвейном обходится. Похоже, он его и утром посасывает и вечером не забывает, - поделился своими наблюдениями Сидоров.
- Это его личное дело и дело его начальства. А что нам прикажешь делать, где горячим чаем разжиться? – проявил беспокойство Иванов и все присутствующие молча поддержали его чувства.
- И в нашем вагоне не больно-то жарко. Мог бы получше протопить, - высказал проводнику заочные претензии Петров, и в этом все пассажиры купе молча согласились.
 - Вопрос с чаем надо решать. Не всухомятку же нам пирожки жевать! - озвучил проблему Иванов, не сказав о том, и даже не намекнув, каким образом подойти к делу.
- А что тут решать!? Прийти к проводнику и потребовать вскипятить воду в титане. Я надеюсь, уголёк  у него имеется, - предложил самое простое решение Петров.
- Вот именно, если уголёк есть. А если нет, что тогда? – Сидоров соизволил сомневаться, что совсем не поддерживало нужного оптимистического настроения в коллективе.
- Если бы, да кабы…  Нужно пойти, да узнать, - Иванов сразу же поддержал предложение Петрова.
- Ну уж нет! Я уже ходил, узнавал. Теперь ваша очередь, - отказался взять на себя добывание чая Сидоров. 
- На сей раз придётся монетку бросать, - предложил вариант выбора гонца Иванов.
- Не будем бросать. Я сам схожу, - выказал желание сходить к проводнику и решить вопрос  с чаем  Петров.
- Иди, я не против, - согласился Иванов. – Вот только у нас нечем проводника стимулировать.
- Как это нечем, а пирожки?  Он вряд ли домашней  едой свой портвейн закусывает, - объяснил, чем можно соблазнить проводника, Петров.
- Во-первых, у нас пирожков не так и много, с учётом того, что нам полутора  суток на поезде ехать, да ещё три часа на электричке добираться до места. Во-вторых, как правило, пьющие люди портвейн не закусывают.  Но если пирожков не так много посулить, тогда ладно, - разложил проблему по полочкам Иванов.
- Так мне о пирожках говорит или нет? – не понял Петров.
- Говорить. Но не уточнять, сколько пирожков он получит за услугу, - ответил Иванов.
- Ладно, пошёл  я, - предупредил Петров  и двинулся в направление вагона, где сейчас находился проводник.
- Что за услугу  ты имел ввиду? – спросил Сидоров, лишь только Петров удалился.
- Услуга  какая? – переспросил Иванов и тут же ответил. – Вскипятить воду в титане, вот какая услуга.
- Это не услуга, это его обязанность, - возразил Сидоров.
- Не знаю, не знаю. Он может думать по-другому, и делать, как думает.  Хозяин здесь он, мы только гости, поэтому можем  либо просить, либо купить, - огорчил оппонента Иванов.
- Хотелось бы знать, что выберет  Петров, - озвучил мысль Сидоров.
- Тут и знать ничего не надо. На что согласиться проводник, то он и выберет, - ответил Иванов и, судя по морщинам, появившимся на лбу Сидорова, что выдавало начавшийся процесс мышления, заявление Иванова было вполне жизненным.
- В общем, какая нам разница? - сказал Сидоров после продолжительных раздумий. – Лишь бы результат был положительный и три, а лучше шесть стаканов чая стояли на нашем столе.
- Ты прямо мечтатель, - охладил его пыл Иванов. –  Три стакана чая Петров ещё сможет притаранить. Но шесть – это уже перебор.  Шесть стаканов только проводник с большим стажем доставить пассажиру сможет.
- Три стакана горячего чая не так уж и плохо, - начал излагать свои доводы Сидоров, но Иванов  его перебил:
- Три стакана горячего чая, если к тому же они с сахаром, очень даже хорошо.
- Но прежде чем принести эти три стакана чая, нужно достать уголёк, да растопить титан и ждать пока вода закипит, - продолжил прерванное изложение процесса Петров, не забыв указать все трудности, которые предстоит преодолеть, прежде чем принести три стакана чая.
- Да, путь не близок от желания, до его исполнения, - позволил себе пофилософствовать  Иванов.
Однако Сидоров понял сказанное дословно, что выразилось в ответе:
- Как раз путь-то недолог. Да  что  от  того толку. Если проводник ленив или изрядно пьян, он не за какие коврижки  не захочет  кипятить титан.
- Я надеюсь, что дело должно выгореть. Иначе Петров давно бы вернулся, -  привел весомый, как ему казалось, аргумент Иванов.
- Это совсем не факт. Если Петров всё ещё уговаривает проводника вскипятить титан, то он может ещё и дольше не приходить.
- А если он сам возьмётся топить титан, то появиться тут, лишь к нашему прибытию, - дополнил картину предполагаемых событий Иванов.
- Процесс топки титана одинаков, что для проводника, что для Сидорова.
- Если проводник ему позволит топить самому.
- Мы не против, пусть топит сам проводник. Тем более он за это деньги получает.
- Как раз с деньгами не очень здорово сейчас получается.  Пассажиры только мы, а что можно получить  с  троих пассажиров за три стакана чая? Тут особенно не разживёшься.
- Поезд останавливается на каждом полустанке.  И возможно, пассажиры всё же есть кроме нас троих.  Просто они садятся в другой вагон.
- Местные, которые едут  пару, тройку остановок и выходят,  чаи в поезде не гоняют. Они чай пьют либо дома, либо в гостях.
- Тогда не знаю, стоит ли надеяться.
- Надеяться всегда стоит и никогда не надо унывать.
Исчерпав тему, оба говоруна замолчали. Они смотрели в окно, дабы убить время, но  это занятие мало развлекало беспокойные головы. 
- Однако долго он. Может, сходить к нему на выручку? Мало  ли  что там получилось, - предположил Сидоров.
- Сходи, проверь, что он  там делает, - одобрил решение коллеги Иванов.
Но Сидоров не сдвинулся с места.
- Подожду немного. Должен уже вернуться, если дело не выгорело. А если выгорело, тогда  точно следует подождать, -  обосновал он свою нерешительность, опровергнув предыдущее свое заявление о необходимости оказания помощи товарищу. 
- Последнее твоё замечание я не понял, - сознался о непонятках Иванов.
- Если у него всё нормально, то придёт он с чаем. А раз всё нормально, то не следует ему мешать, - объяснил свою точку зрения Сидоров.
- Сначала ты собираешься идти ему помогать или выручать, не знаю уж как правильно сформулировать. Потом говоришь, что не надо ему мешать. Как тут тебя понять?
- Тут и понимать не надо. Я подумал, и принял правильное решение.
- Ладно, придётся с тобой согласиться.
Ни через пять минут, ни через десять Сидоров не появился.  Иванов уже стал подумывать о неправильном решении Сидорова, как с испачканным лицом и руками подошёл Петров.
- Я титан разжёг, скоро чай будет готов. Мне нужно три пирожка. За каждый стакан чая я обещал дать проводнику  пирожок, - объяснил он свою задержку.
- Нужно было на шесть стаканов чая договариваться, - выказал недовольство Сидоров.
- Он за каждый стакан чая попросил пирожок. У нас не так много пирожков, - объяснил своё решение Петров. – Когда выпьем чай, можно налить кипятка и самим заварить.
- А можно не заваривать, и кипяточку попить, - поддержал товарища Иванов.
- Ты прямо сейчас за чаем пойдёшь? – Сидоров спросил вернувшегося за пирожками Петрова. 
- Нет, подожду, пока вода закипит. А что?
- Да нет, я просто так спросил, - не раскрыл сути вопроса Сидоров.
- Мне вот что интересно: почему проводник только раз в сутки кипятит титан? Ведь на чае он неплохие деньги может заработать, - поинтересовался Иванов, будто за то короткое время, что Петров находился подле проводника, тот успел поведать ему главную тайну всех проводников: как и когда нужно зарабатывать  с пассажиров в свой карман.
- Пассажиров у него немного. И те, что садятся, едут недалеко. Чая из них никто не просит, зато все дают денежку в карман проводника, а некоторые расплачиваются натурой. Так один пассажир, который сел на поезд, когда я уговаривал проводника затопить титан, дал проводнику литровую бутылку самогона, - объяснял суть дела Петров.
- А с чего ты взял, что ему самогон дали? – не поверил в счастье проводника Сидоров.
- Во-первых, жидкость в бутылке была мутная. Во-вторых, проводник тут же к бутылке приложился. В-третьих, я  почувствовал характерный запах. Самогон ведь ни с чем не спутаешь, особенно если недавно пил его, а желание выпить так и не погасил, - объяснил свою уверенность Петров.
- Нам бы сейчас  ту литровую бутыль, - размечтался Сидоров.
- Мечтать не вредно, - к месту заметил Петров.
- Так вот почему он разрешил тебе самому титан разжечь! Самогон помог ему принять правильное решение, - понял суть дела Иванов.
- Точно. Он как отхлебнул из бутылки, сразу сдался. Видно, самогон ядрёный и проводнику потребовалась закуска, чтобы не развезло, - оценил правильность момента Петров.
- Тогда тебе нужно сейчас идти к проводнику с пирожками. Если его развезёт, то кипяток мы получим, а чай вряд  ли.  И то получим кипяток, если стаканы в его хозяйстве найдём, - поторопил вернувшегося  товарища  Иванов.
Он достал три пирожка и Петров, прихватив закуску, отправился к проводнику.
- Надо было выменять несколько пирожков хотя бы на пол-литра самогона, - в поздний след поделился мыслями Сидоров.
- Не получится так. Если он самогоном поделиться, то самому нечего  будет пить, - оппонировал товарищу Иванов.
- Получится или нет – это бабка надвое сказала, а попробовать нужно было, - мечтал  о горячительном Сидоров. – Выпили бы, и веселей было бы ехать.   
- Очень может быть.  Но не стоит к проводнику по этому вопросу лезть. Лучше к тому, подкатить, кто самогоном расплатился, - предложил вариант покупки самогона Иванов. – Вот только надо знать, кто проводнику самогон дал:  мужчина или женщина.
- А  что это меняет? – не понял разницы Сидоров.
- Меняет это многое.  Если женщина берёт с собой самогон, то ровно столько, сколько нужно, - объяснил Петров.
- Поясни, я не понял твоей мысли, - попросил Иванов.
- Женщина берёт не для того, чтобы самой напиться. А для того, чтобы за проезд заплатить и кому надо этот самогон доставить.  А мужик, как правило, тащит самогон для себя или чтобы выпить  его с дружками.
- Так у кого лучше было бы купить: у женщины или у мужчины. Я так и не понял юмора, - сознался Сидоров.
- Лучше купить у того, кто продаст, - не разъясняя сути, ответил Иванов.
- Ну и для чего ты мне тут плёл о женщине и мужчине? Нужно сходить и купить самогону для нас троих, - обиделся на товарища Сидоров.
- Придёт Петров, мы его озадачим.
-  А раньше нельзя?  Вдруг пассажир за то время, пока мы клювом щёлкать будем, уже выйдет?
- Не выйдет. За проезд  двух прогонов между станциями никто литр самогона не даст.
- Если только так. Но я бы поторопился.
- Мы обстановки не знаем. Можем всё испортить, - подвёл черту Иванов.
Оба пассажира стали ждать возвращения Петрова. Только ждать им пришлось почти двадцать минут.
- Тебя только за смертью посылать, - Сидоров выговорил вернувшемуся, когда тот с тремя стаканами горячего чая подгрёб к своим двум товарищам.
- Ждал, пока закипит, потом ждал пока завариться. Не сырую же воду пить, в самом деле, - объяснил причину своего долгого отсутствия Петров.
Он поставил стаканы на стол и пошел отмывать руки и лицо от угольной пыли.  Когда он вернулся, его коллеги уже пили чай с пирожками.
- Ещё немного и мне бы ничего не досталось, - старался шутить Петров.
- Мы тут вот о чём подумали, - отхлёбывая из стакана, подал голос  Сидоров. – Нам нужно кутить литровочку самогона.
- Это вы хорошо придумали. Знать бы, где его купить, - ответил Петров, усаживаясь за стол.
Он схватил пирожок и сразу половину откусил.
- Есть моменты, когда  хочется  вспомнить  тёщу  добрым  словом, - поделился своими мыслями Петров.
- Вот если бы она ещё нам самогоночки в дорогу дала, то цены бы ей не было, - к месту заметил Сидоров.
- Что было, то прошло и самогонки у нас от наших же  хотелок  не появится, - огорчил товарищей Петров.
- Тут не о тёще речь. Ты говорил, что кто-то расплатился с проводником самогонкой. Вот мы и хотим у него попросить продать нам литр самогона. Что ты на это скажешь? – раскрыл суть проблемы Сидоров.
- Ему бабка какая-то с корзинкой пузырь вывалила. Не думаю, чтобы у неё было ещё. Возможно, она по договорённости проводнику самогон принесла, - высказал вариант бартерного обмена Петров.
- Нужно спросить у этой бабки, пока она не вышла из поезда, - Сидоров посоветовал Петрову план действий по добыче самогона.
- Ну так сходите, и спросите. Тем более идти надо недалеко, в соседний вагон, - в свою очередь посоветовал Петров. – Она там одна такая с корзинкой в обнимку сидит.
- Только ты знаешь эту бабку. Так что идти придётся тебе, - огорчил Сидоров, выразительно взглянув на товарища, как бы намекая – самогон это святое, особенно в дальней дороге. 
- Пока я не поем и не выпью чаю, обратно не пойду, - выставил условия Петров. 
- Она может выйти на остановке. Нужно поторопиться, - Сидоров попытался обосновать необходимость немедленного возвращения в вагон, где ехала бабка.
- Сейчас сходим. Только я почти уверен, что  у нас будет облом, - допивая чай, сказал Петров.
- Заранее гадать не будем, сходим,  и всё станет ясно, - держался оптимистом Сидоров.
- Ну кто со мной пойдёт? – спросил Петров, продолжая сидеть за столом.
- А не спугнём мы бабку, если  гурьбой  придём? – засомневался Сидоров.
- Вот этого не скажу. Может испугаться или милицию позвать, если  тут  она есть, - высказал своё мнение Петров.
- Придётся тебя одному идти, - посоветовал Сидоров, усомнившись в правильности своего предыдущего решения.
- Ну уж нет! Я уже находился один. Там проводник пьяный и, наверное, пирожки уже все съел, а теперь жалеет, почему так мало пирожков с нас спросил.  И тут я собственной персоной появлюсь под  раздачу. Так что пойдём вместе, и ты на атассе постоишь, - предложил вариант действий Петров.
- Уговорил, пойдём, сходим за самогоном, - согласился Сидоров.
Оба искателя жидкого успокоительного ушли в соседний вагон. Однако через пять минут они вернулись ни с чем.
- По выражения ваших физиономий  вижу, дело не выгорело, - не удержался и съехидничал Иванов. 
- Бабка ни в какую не хотела сознаваться. Она сказала, что едет по билету, - ответил Сидоров.
- Так вы бы проверили у неё билет. Наверняка, у неё никакого билета нет, - в поздний след посоветовал Иванов.
- А на каком основании мы у неё должны билеты проверять? Мы же не контролёры. И если бы стали настаивать на проверке билета, проводник за неё заступился бы. Ведь он её без билета пустил, значит у него рыльце в  пушку, - поделился  своими  мыслями  Иванов.
- Как я понимаю, мы остались без выпивки, - подвёл итог Петров.
- Очень такое может быть, если не считаться с возможностью купить выпивку в магазине, - размышлял Иванов.
- Поезд стоит на остановках несколько минут. За это время ни то, что до магазина, до головного вагона дойти не успеешь, - сказал Сидоров.
- Я думаю, должны перекупщики водку продавать на платформах. Не на полустанках, а на нормальной станции, - поделился своими мыслями Петров.
- Тогда цена у этой бутылки водки будет не для нашего тощего кармана. Одним словом,  мы на эту сумму сможем купить три бутылки водки в магазине, - ударился в математические выкладки Иванов.
- Если на остановках водкой из-под полы торгуют, почему бы им самогонку не продавать? – неожиданно завернул тему Сидоров.
- По-моему,  вы увлеклись. Какой самогон будут продавать на станциях или полустанках, когда  милиция так и ждёт, кого бы ещё поймать и посадить за спекуляцию. На больших станциях без  милиции не обходится. Она всех спекулянтов знает, и с них хорошо в свой карман имеет, - сказал Иванов.
- Знает спекулянтов и свою долю с них имеет, но нам от этого не легче, - внёс поправку Петров.
- Всё это несерьёзно. Давайте, ещё по стакану чая выпьем, пока в титане вода горячая и пирожки остались, - предложил Иванов.
- Чая мы не выпьем. Проводник больше не даст. А пирожки ему за это отдавать жалко. Кипяточку можно выпить, - поддержал товарища Сидоров.
- Так и быть, схожу за кипятком, - выразил желание Иванов.
- Я с тобой схожу, помогу тебе, - обещал Петров.
Иванов и Петров, взяв стаканы, пошли за кипятком. Первым делом, как вошли в вагон с проводником, они направились к бабушке с корзинкой, которая сидела с краешка лавки. Оба товарища забыли о плане не пугать бабушку и столь откровенный интерес к старой женщине, последнюю изрядно напугал. Тем более один из подошедших уже приставал к ней, по крайней мере так ей самой показалось, когда ни с того, ни с сего  спросили о самогонке, переданной проводнику за проезд.  Поскольку это было правдой, бабушка боялась, как бы её не оштрафовали за безбилетный проезд.  Поэтому и сейчас она собиралась всё отрицать.
- Здравствуйте, бабушка! – поздоровался с женщиной Петров.
- Виделись уже, - вместо приветствия, ответила бабушка.
- Понимаете, какое дело, - стараясь не спугнуть бабушку, начал Петров. – Мы домой едем и уже долго едем.  Всё у нас закончилось, и водка тоже закончилась. А ехать нам ещё ни одни сутки и на станции водкой не разжиться.
- Я сочувствую вам. Но что вы от  меня хотите? – дабы побыстрей отвязаться, спросила бабушка.
- Самогоночки нам не продадите? Нам немного надо, литр не больше. Но мы и поллитровке  обрадуемся, - вступил в переговоры Иванов.
- Рада бы вам помочь, да нет у меня, сынки, - последнее обращение «по отечески» к военным, должно было доказать правоту ответа.
Но военных не так легко было провести, поскольку опыт общения с собственной тёщей явился хорошей школой жизни.
- Вы не бойтесь, мы никому не скажем, - обещал Сидоров, надеясь на благоприятный исход  дела.
- Нету, милые, нету, - отказала бабуля.
- Вы цену назовите, мы заплатим, - просил Петров, всё ещё надеясь на успех мероприятия.
- Если было бы, неужто я не дала бы, - хитрила бабулька.
- Ну, извините. Как говориться, на нет и суда нет, - пошёл на попятную Петров.
- Пошли, кипяточку нальём и обратно к себе в соседний вагон пойдём. Хоть кипяточку попьём и то дело, - нарочито громко сказал Петров.
- Чего мы ушли? Видишь, бабка упёрлась, самогонку ей жалко стало. Чувствую, врёт она, - пока Петров наливал кипяток, ворчал Иванов.
- Она нам ясно сказала, что не продаст. А по какой причине не хотела нам продавать, это дело не меняет, - объяснил своё мнение Петров.
- Она испугалась. Надо было дольше уговаривать бабушку, глядишь, она бы сдалась, - бубнил Сидоров.
- Бери стакан, не мне же одному три стакана тащить, - выговорил товарищу Петров.
Сидоров взял у него два стакана и пошёл впереди.
- А где обещанная бутылка? – едва они вернулись к столику в купе, воскликнул Сидоров.
- Пей чай, он полезней, - без объяснений причины неудачи, ответил Иванов.
- Если бы чай, а тут я вижу лишь кипяток. Или вы заварку и сахар с собой прихватили? – размечтался о сладеньком чае и Сидоров, и каждый  вернувшийся с дела с удовольствием попил бы сладкий горячий чай. Только где он - этот чай? Тут уж, как говорится, чем богаты,  тем и рады.
- Не договорились мы с бабкой, - пожаловался на неудачу Петров. – Толи у неё действительно самогона нет, толи испугалась чего. А может быть, самогон у неё есть, да не про нашу честь.
- Как это не про нашу! Про нашу он и есть. Уговаривать надо лучше было, - высказал своё недоверие к качеству  выполнения порученного дела Сидоров.
- Так чего ты сам-то не пошёл? Вот и показал бы как надо у бабок самогоном разживаться, - обиделся Иванов.
- Ладно, не получилось, так не получилось. Давайте, кипяток с пирожками трескать. Без самогону ещё никто не умирал, а вот без воды запросто, - постарался всех примирить Сидоров.
 - Пирожки – это хорошо. Давайте, пить кипяток, пока он не остыл, - поддержал товарища Петров, показывая тем, что не очень -то и хотелось самогона выпить.
- Тут вы не правы, - Иванов не хотел успокаиваться и пытался доказать свою правоту в полезных свойствах самогона.
- И в чём же я не прав? Уж не в том ли, что и кипяток с пирожками … - начал говорить Сидоров, но Иванов не предоставил возможность закончить начатую фразу.
- Самогон очень даже полезен. Если подумать, каждый из вас не раз убеждался в этом, - объяснил Иванов свою мысль.
- Первый раз слышу  доброе слово в защиту самогона, - отметил столь знаменательное  событие Петров. – Разве что похвалишь  изготовителя самогона за то, что хоть самогон и пахуч не в меру, зато крепок, аж слезу вышибает.   
- Не о защите я говорю, а о пользе. Разве сами вы не просыпались утром с мыслью принять для опохмела хотя бы соточку самогона? Или, промёрзнув на посту, не хотели бы, вернувшись в казарму, опрокинуть в рот целый стакан крепкого самогона и тем выгнать из тела холод и хворь? – Иванову удалось пробудить в коллегах понимание проблемы и желание немедленно проверить чудодейственные свойства самодельного крепкого напитка.
- Теории хорошо слушать, когда есть возможность проверить практикой применения… - начал Сидоров, но Иванов прервал его:
- Именно практика применения для нас сейчас наиболее важна.
- Я не понял, к чему  ты это сказал? – удивился Петров.   
- А к тому, что надо снова идти к бабке и взять у неё что нам нужно, - пояснил смысл сказанного Иванов.
- Во-первых, мы с тобой там уже были, - ответил Петров. – А во-вторых, нам сейчас лучше кипяточку с пирожком принять, пока кипяток не остыл.
-  Эка невидаль кипяток. Остынет, так ещё сходим и нальём, - ответил Иванов, но после столь убедительных разговоров о самогонке его коллеги могли бы подумать: «О чём это он»?
- Если нам позволят ещё раз налить из титана, тогда точно нальём. К тому же титан тоже имеет обыкновение остывать, - ответил Иванов и первым показал пример, отхлебнув из стакана горячую воду, а затем откусив кусок от пирожка.
- У меня с капустой, - поделился  он с  товарищами сделанным открытием.
- А у меня с рисом, - в точности повторив тоже, что сделал Иванов, поделился радостью Петров.
- У меня с картошкой, - сказал Сидоров, и лицо его не выражало радости.
- Повезло тебе, - пошутил Петров.
- Прямо уж повезло! Я бы лучше с капустой или с рисом пирожок съел, - ворчал Сидоров.
- Возьми другой, - посоветовал ему Иванов.
- Съем этот, тогда и воспользуюсь твоим советом, - едва прожевав остатки пирожка, ответил Сидоров.
Закончив с первым, все трапезничающие взяли по второму пирожку.
- У меня с капустой, - подтвердил устойчивость в пристрастиях Иванов.
- У меня с рисом, - поделился новостью Петров.
- У меня с картошкой, - пожаловался Сидров на несговорчивую фортуну.
- Ещё по стакану кипятка никто не будет? – спросил мнение всех присутствующих Иванов.
Никто из сидящих за столом не проронил ни слова в ответ.
- Как это понимать: да или нет? – просил уточнений  Иванов.
- Хорошенького понемножку. Нам ещё завтра надо чем-то завтракать, - высказался за всех Петров.
- Тогда надо стаканы проводнику отнести, - напомнил об оставшихся обязанностях Иванов.
- Не надо. Он сам заберёт завтра, если вспомнит, - высказал свою точку зрения Петров.
- Пусть стаканы у нас останутся. Они нам ещё пригодятся, - Сидоров к делу подошёл более практично.
- Думаешь, всё-таки  с самогоном у нас дело выгорит? – поинтересовался Петров.
- Может, выгорит, а может, и нет. Но кипяток будет из чего пить, - ответил Сидоров.
- Честно говоря, я чаю попил и как-то вопрос  с выпивкой отошёл на второй план, - поделился ощущениями Иванов.
- Я надеюсь, что он лишь отошёл, а не ушёл навсегда, - посочувствовал товарищу Петров.
- Не ушёл, - Иванов подтвердил догадку Перова. – Но мечтать о выпивке, когда её нет и достать невозможно – пустая трата времени. У нас ещё ни раз будет возможность выпить на троих.
Совершенно неожиданно для троих путешественников к ним в купе заглянула бабка с корзинкой, к которой они совсем недавно приставали, уговаривая продать им литр самогона.
- Вы ещё желаете выпить  или передумали? - без предисловий спросила она.
- Очень даже желаем, - ответил за всех Сидоров.
- Я могу уступить вам литровую бутылку, но она стоит пять рублей, - сказала о цене бабулька.
- Пожалуйста, получите, - Иванов вытащил из кармана пять рублей и протянул бабушке.
Та в ответ протянула ему литровую бутылку самогона.
- Спасибо, бабушка! – поблагодарил Петров. -  Если не секрет, чего сразу не согласились уступить нам бутылочку?
- Я самогон свояку везу. Он у меня страсть как это дело любит. Так вот, я подумала, ему что литр, что десять всё равно мало. Так пусть хорошим людям тоже достанется немного, - объяснила свою позицию бабушка.
- Спасибо вам ещё раз, -  поблагодарил бабушку Петров.
Подхватив корзинку, бабушка  ушла в свой вагон.
- Осознала бабушка свою неправоту. А запросто могли бы мы сегодня остаться с носом, - к месту заметил Сидоров.
- Когда начнём? – поинтересовался  мнением  коллег  Иванов.
- Я бы начал прямо сейчас, - ответил Сидоров.
- А я бы немного подождал. Пусть пирожки с чаем в животе  улягутся, - высказал своё мнение Петров.
- Полчасика подождать надо. Я бы подождал даже и больше, - сказал Иванов, чем вызвал перевес  мнения  о порядке и времени приёма горячительного, поддержав тем Петрова.
- Не вижу смысла ждать. Не логично всё это. Совсем недавно все хотели выпить, а сейчас передумали что ли? – Сидоров не хотел соглашаться с решением большинства. 
- Самогон нужно закусывать. А у нас закуски по три пирожка на нос осталось, - объяснил непонятливому  Иванов, осуждающе взглянув на него.
- Если мы не сейчас, а позже выпивать станем, пирожков от этого не прибавиться, - заметил парадоксальную вещь Сидоров, ответив Иванову таким же осуждающим взглядом.
- Ты прав, не прибавится. Сейчас мы сыты, а через час проголодаемся, и пирожки станут для нас не только закуской, но и едой. Теперь понятна моя мысль? – спросил Иванов.
- Мысль понятна. Но желание выпить она не перекрывает, - ответил Сидоров и тяжело вздохнул, жалея, что его доводы никого не убедили.
- Немного потерпим, зато потом наверстаем. Как раз для сна будет очень полезно накатить. Иначе нам на жёстких полках не уснуть, - Петров нашёл ещё один весомый аргумент  в пользу непродолжительного воздержания.
Некоторое время компания ехала молча.
- Интересно, как там у нас в гарнизоне? – озвучил мысль Иванов.
- Да что там может произойти? Всё так же, как и было:  самолёты  летают, а служивые на службу ходят, да в свободное время спиртик кушают, - высказал своё мнение Петров.
- Ну не скажи, - подключился к разговору Сидоров. – Когда мы уезжали, поговаривали, что к нам с проверкой собираются приехать «лампасы» из штаба округа, а то и бери выше.
- Ты уж загнул. Откуда столько «лампасов» наберётся? Их на окружном уровне раз, два, да и обчёлся, - не согласился с составом комиссии Иванов. – С более высокого уровня к нам с проверкой приезжать, им причина нужна.  А у нас ни охоты, ни рыбалки путной нет.
- Для  генералов  это уже не главное. Они за всю службу и наохотились и нарыбачились. Они приезжают, чтобы развеяться денёк,  другой и водочки попить. Скучно ведь  всеми днями на службе торчать.  Тем более там они в подчинённых ходят, несмотря на свои «лампасы».  А здесь, в гарнизоне, они уважаемое начальство, - объяснил Сидоров.
- Да пусть себе приезжают.  Нас там нет и ничего нам от них не доспеется на орехи, – нашёл толику приятного  в  теперешнем  отдаление от дома Петров.
- Нам и так ничего не доспелось бы. Это наше полковое начальство с ними общается. А нашему брату лишь бы не попасться на глаза проверяющим, и всё будет хорошо, - вспомнил о правилах поведения с большим начальством Иванов.
- Здесь ты в самую точку попал, - согласился с ним Петров. - Поэтому  уезжать из дома надолго не стоит, ничего  это не даёт.
- Кто бы с тобой спорил? Но мы люди военные, куда пошлют, туда и едем.  Нет  у нас права выбора решать куда ехать, а куда не ехать, - в несвойственной для себя манере пофилософствовал Сидоров.
- Как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Будь моя воля, больше чем на три дня я бы из дома не уезжал, - поделился своими желаниями Иванов.
- Немного осталось разлуку коротать, скоро приедем, - утешил товарищей Петров.
- Не так уж немного. Приедем мы в столицу ночью. И поезда до места назначения может не быть. Очень даже такое может статься, что придётся нам ждать до утра и на электричке домой добираться, - опроверг  утверждение товарища Сидоров.
- Если будет так, как ты говоришь, получится нездорово, - поделился тем, что понял Иванов. – У нас командировка заканчивается  утром, и если нам ехать ранним утром на первой электричке, всё равно на построение опоздаем.  А это уже происшествие, и за него по головке не погладят.
- Не погладят, - согласился с доводами товарища Петров. – И что же нам делать прикажешь?
- Во-первых, не будем заранее беспокоиться. Во-вторых, с  вокзала может отправляться поезд ночью. На него-то мы и сядем, а значит  утром  есть шанс успеть на построение, - на оптимистической ноте закончил Иванов.
- Если даже и опоздаем, то не так страшно. Погоны с нас не снимут, а выговорешник ни на что не повлияет, до генералов нам все равно  вовек не выслужиться.  Я подумал о другом:  как там наши жёны поживают? – наконец поделился наболевшим Сидоров, и попал  в точку, поскольку все присутствующие в купе служивые в тайне думали о том же.
- А что с ними сделается?  Живут себе, поживают, хлеб жуют и нас поджидают, – ответил Петров.
- Ой ли, так и поджидают?  У нас в гарнизоне до женского пола охотников много. Взять хотя бы коменданта.  Да, и  в нашем подразделении есть особо неравнодушные к женскому полу, например, сержант  Горидзе. Он и страшненький, и кривоногий, и волосатенький словно павиан, а бабы от него тащатся, - намекнул на неприятные моменты супружеских разлук  Сидоров.
- Наши бабы не такие, - ответил Иванов. – Наши бабы надёжные.
- Все они надёжные до поры. Я дежурил по гарнизону и видел, как из окон офицерских квартир солдатики выпрыгивают, когда хозяин домой возвращается, а гость ещё не ушёл, - поделился своими наблюдениями Петров.
- Я анекдот по этому поводу слышал, -  вспомнил Сидоров и тут же начал рассказывать. – Приземлился на аэродроме самолёт.  Пилот, доложил начальству и домой пошёл. Подходит он к двери своего дома, жмёт на звонок, а к двери никто не подходит. Наконец из-за двери он слышит голос своей жены:
- Кто там? – спрашивает она.
- Восемьдесят седьмой просит посадки, - отвечает ей пилот.
- Делай ещё один круг. Восемьдесят шестой ещё не влетел.
- Смешно, - сказал Иванов. – Но только в том случае, если это не твоя собственная жена.  Кстати, кто-нибудь  с  сержантом  Горидзе в бане был?
- Что ещё за сержант  Горидзе? – переспросил Петров. – И почему с ним надо в баню ходить?
- В баню с ним ходить как раз необязательно. Только так бывает, что в мужском отделении мужики голыми друг друга видят. Так у этого Горидзе есть на что посмотреть:  мотовило почти до самого колена, - объяснил нюансы мытья в бане Иванов.
- Это что же, у него как у ишака, что ли? – не поверил Петров, и непроизвольно покосился на собственное причинное место.
- Практически такой же, - подтвердил догадку коллеги Иванов и по инерции тоже покосился на причинное место Петрова.
- Я про ишака анекдот вспомнил, - похвалился  Сидоров, и тут же начал рассказывать:
- Едет мужик на осле по дороге. На пути попадается мост с одной колеёй. Когда  осёл   достиг середины моста, он увидел пасущуюся в пойме реки кобылку с большим крупом. У осла сразу его домкрат на полную величину сработал. Осёл ножками задними шурудит, перебирает, бедняга, а сдвинуться не может. Не достают его ноги до полотна дороги. Водитель машины, которая ехала сзади, сигналит, торопит осла освободить проезжую часть. Да только толку чуть:  осёл стоит как вкопанный на трёх точках и с места сдвинуться не может. Водитель видит такое дело и давай погонщика, сидящего на осле, ругать. Тогда погонщик поворачивается к водителю и говорит:
«Ты чего, не видишь, у нас авария? А на неё время надо. Сейчас осёл спустит и дальше поедем».
Сидоров засмеялся, но слушатели его веселья не разделили.
- И к чему ты это нам рассказал? – спросил Петров.
- Смешно, вот и рассказал, - ответил Сидоров. – Кстати, когда я срочную служил, у нас такой случай был. Нас всей ротой в городскую баню водили, поскольку в гарнизоне своей бани не было. Обычно в наш банный день кроме нас в бане никто не мылся и даже в женском отделении, помимо мужского, мылись мы, рядовые. Так в тот день банное начальство что-то перепутало, толи у них что-то не срослось, но женское отделение работало для женщин, и в нём мылись в основном молодые ткачихи  с  местной  ткацкой  фабрики. И надо сказать, что моечный мужской зал отделялся от моечного женского зала стеной, в которой была дверь.  А в двери, как и положено, был вставлен замок с дыркой для ключа. Мы приложились к этой дырке позырить. А с другой, с женской стороны, мать честная, бабы голые моются. Да все молодые с крепкими телами, и очень у многих из наших поглядунчиков симпатия к женским телам возникала, да такая, что симпатию эту потом двумя руками своротить нельзя было.  У нас служил один парень из-под Тулы родом. Сам он росточком был невелик и  крепостью тела не выделялся, зато инструмент у него был дайте нате, не хуже чем у нашего Горидзе.  Мы уже помылись и пора нам выходить из моечной, как он тоже решил на баб поглядеть в дырку. И так на него эти погляделки сказались, что его инструмент   угрожающе оттопырился на всю заложенную  в молодом теле дурь.  Отошёл он от дырки, а у него никак прежнее положение инструмент не занимает. Впечатлительный оказался.  Делать нечего, вышел он в раздевалку и начал вытираться, а у него всё топорщится и опускаться не собирается. Кальсоны одел, галифе, сапоги, гимнастёрку, а воз, как говорится, и ныне там.  Пришлось ему полусогнутым полпути идти до казармы. Иначе его инструмент не спрятать было. А с торчащим из штанов инструментом маршировать в строю запрещено. Старшине пришлось сказать, что скрутило его. А как же, иначе наряд вне очереди схлопотал бы.
- Есть гиганты среди нашего брата. Но как женщинам с такими общаться? Ведь это нужно всё уместить в себе. Насколько я сведущ в женских письках, такое никоем образом уместиться в них  не может, - отрыл свои глубокие познания женской физиологии Петров. 
- Однако женщины падки на таких выдающихся мужчин. Я точно знаю это, поскольку у меня в юные годы была подружка, которая за стакан мёда с пасеки моего деда иногда рассказывала мне, что говорили вдовы-подруги  её матери, когда приходили к ним домой на женские посиделки, - сообщил всем присутствующим Сидоров.
- Я надеюсь, та, знакомая тебе, девочка не твоя теперешняя жена, - высказал предположение Иванов  и почему-то  хмыкнул. 
- И что с того? Я не понимаю твоего вопроса, - с обидой в голосе, отозвался Сидоров.
- В общем- то ничего конкретного. Но вот что я вам скажу,  бабы народ любопытный. Если одна начинает хвалиться, у других сразу ушки на макушке.  Всем бабам захочется попробовать, - пояснил суть вопроса Иванов. 
- После таких проб у неё будет шире маминой. Представляешь, приезжаешь ты домой, а там ждёт тебя неожиданность, и совсем неприятная, - высказался Петров. – Кстати, я случайно слышал разговор двух баб из нашего взвода телефонисток.  Представляешь, одна из них удостоилась  общением  с  нашим Горидзе, да ещё  не один раз. Так вот, она рассказывала, что первый раз ей очень не понравилось:  было больно и совсем неприятно. Она боялась, как бы чего у неё не повредилось. Зато второй и особенно третий раз уже было хорошо, да так хорошо, что она с нетерпением ждала следующей встречи.
- Понятное дело, растянул ей так, что нам  уже там делать нечего, - тонко заметил Сидоров.
- Я чувствую, пора нам выпить самогоночки, - предложил Иванов.
- Ты же сам не хотел. Предлагал подождать  и начать  потребление  через  час, - напомнил Петров.
- Если пошли такие разговоры, значит пора начинать.  Мы можем не торопиться, выпить сначала  по сто граммов и закусить. Опять же под бутылочку разговоры веселей пойдут, а тема у нас какая-то скользкая, - Иванов объяснил отклонения от начально-предложенных им же правил.   
- Выпить сто граммов в кругу друзей - очень здравая мысль, - поддержал предложение Сидоров.
Попутчики выложили оставшиеся пирожки, поставили на стол бутылку самогона.  Иванов разлил в стаканы по сто граммов.
- За что пить будем? – спросил Сидоров.
- Я предлагаю выпить за хранительниц нашего очага, за наших жён, - предложил  тост  Иванов.
Петров, не скрывая удивления, взглянул на Иванова. Только что они рассуждали о ненадёжности женщин, а теперь его товарищ предлагает пить за них.
- Жёнам надо верить, их любит надо. Тогда и они нас будут любить и останутся верны нам, - объяснил своё предложение Иванов.
- За наших жён! - повторил  тост  Сидоров.   
Мужчины чокнулись и выпили.
- Ядрёная, аж глотку обожгло, - выдохнув, похвалил самогонку Петров.
- А мне так не показалось:  жжёт – это да, но крепости маловато, - объяснил свои ощущения Сидоров.
- Так бывает, когда слабую самогонку на табаке настаивают и карбидом осаживают, - объяснил возможные нюансы приготовления самогона Иванов.
- Думаешь, он на карбиде? – не поверил Сидоров.
- Похоже,  именно так. Самогон прозрачный и некрепкий, значит брагу перегоняли только один раз.  Самогон жжёт, значит  в нём присутствует  то, что может вызывать жжение. А табак сможем скоро почувствовать, если на нем настаивали самогон, -  теоретически обосновал своё заявление Иванов.
- Ты прямо нас обрадовал. Я только одного не понял, как мы почувствуем табак, на котором самогон настаивали? – поинтересовался Петров.
- Всё очень просто. Если самогон на табаке настоян, нам здорово по мозгам должно вдарить даже со  ста  граммов, - пояснил Иванов.
- Так это и хорошо.  Чем крепче заберёт, тем лучше.  За тем люди и пьют её, родимую, - Сидоров нашёл толику хорошего в не очень хороших прогнозах, сделанных Ивановым.   
- Насколько мне известно, если самогон карбидом осаживали, то утром голова будет болеть, - поделился своим опытом Петров. 
- Вариант для нас тупиковый, - к месту заметил Сидоров. – Выпить хочется, а получается нельзя это пить. Тут  уж не знаешь, как и быть.
- Можно немного оставить на завтрашнее утро на опохмел, - предложил вариант решения проблемы Иванов.
- Вариант, конечно, неплохой, но нереальный, - отверг  предложение  Сидоров. – У нас выпивки  на  три  глотка и вряд ли из этого можно выкроить  ещё и на утро.
- Хороший  у тебя глоток, - заметил Иванов.
- Это ещё что, - ответил ему Сидоров. – Я знал человека, который на спор за один глоток целую бутылку оприходовал.
- Верится с трудом. Стакан водки проглотить – это куда ни шло. А чтобы бутылку водки за один глоток, тут подавишься, и всё обратно полезет, - усомнился в правдивости сказанного Петров.
- Сам присутствовал при споре, - начал рассказывать Сидоров. - Я тогда ещё пацаном был. Так вот, у нас  в совхозе работал трактористом здоровенный мужик, и пузо у него было дай Бог каждому. Оно и должно было со временем у него вырасти, поскольку он славился хорошим аппетитом.
- Аппетит, аппетитом, а  чтобы насытить себя надо много еды добыть. А в совхозах, да в колхозах никогда  с едой  хорошо  не  было.  Почти всё выращенное  в колхозах и совхозах государству сдавали, - усомнился  в правдивости  рассказа Петров.
- Кто на земле живёт, у того своё хозяйство и свой огород имеется, - продолжил рассказ Сидоров. - Еда, конечно, не как в ресторане, но печёной картошки можно натрескаться вдоволь. От простой еды и пузо растёт, а если ещё один раз в день есть и того больше оно вырастет.
- Была бы охота, а поесть можно и два, и три, и четыре раза в день, - прервал рассказчика Петров.
- Это мы в городе живём и можем поесть хоть пять раз день в столовой. Были бы деньги, - снова перехватил инициативу рассказчика Сидоров. – А в деревне только дома и поешь. Ресторанов в поле и в лесу не больно встретишь. Утром есть, как правило, деревенскому жителю неохота. С похмелья ведь.  Конечно, чайку выпить  утром многие себе позволяют. А некоторые, как этот тракторист, с  утра  ведро киселя проглотит и снова на своём тракторе пашет и сеет. А уж вечером картошечки  с самогоночкой примет.
- Мы говорили не о еде, а о выпивке. Тебе не кажется, что ты немного отклонился от темы? - напомнил о теме разговора Петров.
- Нечего меня перебивать. О выпивке, так о выпивке. Кстати, на чём мы остановились? – попросил напомнить детали разговора Сидоров.
- Ты говорил о трактористе, который  целую  бутылку  водки  мог  за один  глоток  оприходовать. Но не понятно как он пил: из кружки или из горла? – вступил в разговор Иванов.
- Пил он из горла, я вроде об этом уже говорил. Так вот, он спорил с тем, кто его ещё не знал. Обычно он спорил на бутылку водки, и получалось, что он выпивал даром. Он раскручивал бутылку и переворачивал себе в рот. Тогда, закрученная винтом, водка быстрей вытекает из бутылки и попадает прямо в глотку, а там и желудок. Пока водка стекала ему в глотку, он не глотал. Водка сама протекала по глотке и попадала в желудок. Когда водка вся вытекла, он делал глоток.  Многие пробовали повторить его трюк, но не у кого не получалось, - наконец  подошёл к сути дела Сидоров.
- Я тоже знал мужика, который за один присест выпивал бутылку водки, - подключился к разговору Иванов. – Но он целую бутылку выливал в пивную  кружку и тремя, четырьмя  глотками выпивал  её.
- Выпить можно как угодно, лишь  было бы что пить,  - добавил весомый аргумент Петров. – Кстати, сто граммов самогона неплохо прижились. По мозгам вдарило хорошо.
- Так оно и должно быть. Мы же не закусывали, а занюхали, - напомнил нюансы Сидоров. – Есть еще не хотелось, а выпить хотелось.
- Никто чаю горячего не хочет? – поинтересовался Иванов.
- Пока не хочется. Может быть, потом, - ответил Петров.
- Потом вода в титане остынет и придётся пить холодную воду, - огорчил Иванов.
- Ну и ладно, попьём холодной водички. Когда пить хочешь, и холодной попьешь, - ответил Петров.
- Что-то в наш вагон никто больше не подсаживается, - заметил странное обстоятельство Сидоров.
- Ни больше и не меньше. Кроме нас в вагоне никого нет, - ответил Петров.
- Наверное,  в наш вагон садятся те, кто далеко едет.  А те, что садятся в поезд, собираясь проехать небольшое расстояние, размещаются в вагоне проводника. Ему так проще, не надо из одного вагона в другой бегать, чтобы пассажиров впустить или выпустить, - предположил  истинную причину такого неравномерного распределения Иванов.
- Ну и пусть. Нам от этого только лучше. Как говориться, меньше народа, больше кислорода, - озвучил известную истину Сидоров.
- Не скажи, это как раз не очень хорошо, - Петров не согласился с мнением товарища и высказал своё мнение по вопросу наполнения пассажирами вагона. –  Если бы здесь было больше пассажиров, проводник лучше бы протопил вагон.
- Это вряд ли. Проводник портвейном балуется, а это  с работой никак не совмещается, -  опроверг  товарища Иванов.
- Очень может такое быть. Но тогда народ надышал бы в вагоне, - пошёл на попятную Петров.
- Зимой, когда на улице мороз и ледяной ветер, в вагоне не надышишь, сколько бы пассажиров не старались  воздух подогреть, - Сидоров поддержал Иванова.
- Утром будет совсем холодно. А нам ещё до вечера ехать, - обратил внимание на столь прискорбный факт Иванов.
- Может быть, он ещё сегодня  будет  топить печку  в вагоне, - заявил Петров.
- Он и в своём вагоне, где сейчас находится, вряд ли топить будет. Он уже не в том состоянии, чтобы топить и ему самому есть чем подогреваться, помимо топки печки, - ответил Сидоров, чем очень расстроил своих товарищей.
- Нам только простудиться не хватает для полного счастья, - проворчал Петров.
- Может,  ещё  примем  для  согреву? – предложил Сидоров.
- Не стоит. Сейчас всё выпьем, а завтра чем греться будем? – озадачил Иванов, и все поняли, что  он прав.
- Если только горячительным греться, нам два литра мало будет, - обосновал свои выводы Петров.
- Это да, - подтвердил своё согласие Сидоров. – Где взять этих два литра? Вот в чём вопрос.
- Одними литрами не обойтись. Тут качественная  и обильная еда нужна, - добавил к сказанному Иванов.
- Это тем более невыполнимо. Еды в почтово-товарном поезде и вовсе не найти, - этим заявлением Петров выказал себя пессимистом.
- Выпивку нашли и еду найдём, - в противовес Петрову заявил Сидоров.
- Надо придумать другой способ согреться, - сказал Иванов, даже не намекнув в каком направлении думать.
 - Хорошо бы придумать. Только думай, не думай, а тепло от печки, качественную еду и хорошую выпивку для согрева зимой мало  чем  можно  заменить, - приземлил высокие мысли Иванова о насущных потребностях Петров.
- Зришь в корень. Можно сказать, попал в самую точку, - казалось бы совсем не к месту сказал Иванов.
- Я не понял тебя, - ответил ему Петров. – Только что ты утверждал о каком-то  другом  способе согревания.
- Я не то имел ввиду.  Вернее, я хотел сказать, что необязательно еду и выпивку искать именно в поезде.  А что касается других  способов согреться, так все этот способ знают:  движение, активная работа согревают, - как можно доходчивее объяснил Иванов.
- Работу  нам  незачем  тут  выполнять, даже если бы она у нас была; и сильно двигаться тоже не получится:  от активного движения, потом есть очень хочется. А у нас еды не так много, - продолжал оппонировать коллеге Петров.
- Пока непонятно какое решение правильное, - сказал Сидоров.
- Напрашивается вывод: мы плохо подготовились к поездке, - обобщил всё сказанное Иванов.
- В деревне особенно негде продуктами разжиться.  Дорог  там нет, и зимой никто в магазин продуктов  не  возит, - ответил  ему  Сидоров.
- Мы и не пытались закупиться, - напомнил о недавних обстоятельствах Петров.
- Здесь ты прав, - согласился с ним Иванов. - Но мы не думали, что наша поездка настолько затянется.
- Она затянется на двенадцать, пятнадцать часов, этого достаточно, чтобы проголодаться, - подчеркнул очевидный факт Сидоров.
- Когда домой едешь, можно немножко поголодать, - высказал своё мнение Иванов. – Но лишние пятнадцать часов, при полуголодном пайке, совсем немалое временное расстояние. И теперь, когда всё плохое сошлось: и холодно в вагоне, и поездка чуть ли не вдвое растянулась, и еды маловато, речь  идёт  о выживании.
- Ты забыл упомянуть  выпивку, - Петров  назвал  упущение, допущенное товарищем при перечислении негативных факторов.
- Не забыл. Но если вопрос стоит о выживании, то с выпивкой можно повременить, - ответил Иванов.
- Без выпивки нам сейчас нельзя. Всякие мысли в голову лезут, - Сидоров обосновал обязательность присутствия выпивки в перечне необходимого.
- Это о твоей благоверной что ли? – не удержался и съязвил Петров.
- Будто ты сам о своей жёнушке не думаешь, - огрызнулся Сидоров.
- Не ссорьтесь.  Всё что надо у нас будет, если не сегодня, то уж завтра точно. Спросим  у местных, где поближе к платформе хлеба да водки купить. Наверняка  кто-то из них знает, - приструнил  Иванов и вместе с тем внёс оптимистическую нотку в перспективы разжиться всем необходимым для благополучного путешествия.
- Все на своей станции садятся и едут до другой станции. И все до разных станций едут, - что-то пытался объяснить Сидоров, но его не очень внимательно слушали, и мысль, если  она и была, не поняли.
- Всё ты правильно говоришь. На одной остановке пассажиры садятся, на другой выходят.  Значит какая-то остановка для них знакома, и где рядом можно продукты купить они знают.  Вот мы и купим что нам нужно, - обосновал свои рассуждения Иванов, подхватив незаконченную мысль Сидора и придав ей завершённый вид.
- Если так, то нам не стоит переживать, - не без сарказма обосновал Сидоров, как бы отказываясь от ранее сказанного им же.   
- Конечно, не стоит. Немного денег у нас осталось, так что с голоду не помрём, - не терял  оптимизма Иванов, проигнорировав явную саркастическую интонацию сказанного Сидоровым.
- Ещё  тут нужно умудриться не замёрзнуть. А то приедешь домой с соплями. Всю командировку продержались, а тут… - разглагольствовал Петров.
- Не замёрзнем. Закупим всё и не замёрзнем. И вообще прекращайте эти разговоры. От них тоска берёт.  Лучше уж о бабах говорите, чем ныть, - выговорил своим товарищам Иванов.
- И то верно. Что мы расслабились совсем, - согласился Сидоров. – Давайте, накатим что ли, хоть душой согреемся.
- Раз так, давай, накатим. Тем более что завтра найдём ещё выпивку, - согласился Петров.
-  За что пить будем? – разливая самогонку по стаканам, спросил Сидоров.
- Ты не переусердствовал чуток? – напомнил о необходимости соблюдать экономию Иванов.
- Всё в пределах нормы. Нам ещё на такой же раз хватит, - успокоил его Петров, поддержав щедрый порыв товарища.
- Так за что пить будем? – повторил вопрос Сидоров.
- Давайте, выпьем за нас троих. Я думаю, мы это заслужили, - ответил Иванов.
- За то, чтобы у нас было всё хорошо, - поправил тост  Петров, когда все присутствующие подняли наполненные водкой стаканы.
- И за то, чтобы у нас всё хорошее было,  а плохого не было, - от себя добавил Сидоров.
Все чокнулись и опрокинули стаканы, вылив в глотку пахучий самогон.
- Хорошо, - заметил всем присутствующим Сидоров, предварительно крякнув,  ощущая разливающееся по телу тепло.
- Было бы ещё лучше, если мы уже находились бы дома, - высказал пожелание Петров.
- Дома мы ещё будем. Так что не упускайте момент побыть хоть немного холостяками, - пошутил Иванов, стараясь поднять настроение товарищам.
- Всё хорошо в меру. Когда тепло, есть что съесть и выпить, можно и холостяками побыть, - согласился Петров,  выдвинув, однако определённые условия пребывания  в  холостяках.
- А если бы ещё девочки нас веселили, то и вообще хорошо было бы, - добавил к сказанному товарищем Сидоров.
- У нас жены молодые и сейчас очень голодные. С ними бы управиться, - напомнил о супружеских обязанностях Иванов.
- Я тоже очень голодный. Тут пирожками не обойдёшься, - заметил Сидоров, очень конкретно понимая голод.
-  Я бы щец горяченьких съел. Целую тарелку навернул бы, - дополнил картину борьбы с голодом Петров и вздохнул.
- Ты бы ещё шашлычок пожелал бы откушать, - Сидоров покритиковал Петрова, непроизвольно сглотнув слюну.
- А что тут плохого? Ну и пожелал бы. К сожалению, желай или не желай, а по щучьему веленью у нас ни тарелки щей, ни шашлычок не появится, - ответил Петров и тоже сглотнул слюну.
- Это плохо, я  бы тебе непременно помог бы со щами, - обещал Сидоров.
- Ну что, помощники! Я думаю так, сейчас можно по два пирожка съесть. Завтра утром съедим ещё по пирожку и чаем запьем, - поделился планами на завтра Иванов.
- А самогон когда допивать будет? – поинтересовался Петров.
- Завтра и допьём. А потом уже будут и пирожки и чай, - разложил по полочкам Иванов.
- Не пирожки и чай, а пирожок и чай. Если мы сегодня пару пирожков съедим из трёх оставшихся на день на каждого, то на завтра останется по пирожку на нос, - напомнил о суровых реалях  Сидоров.
-  Я это же самое имел ввиду, когда о пирожках говорил. А днём, когда подъедем к нужной станции, сходим в магазин и закупим что нам надо, - предложил окончательный план действий Иванов.
- Вы как ходите, а  я  что-то утомился.  Вздремну немного, - предупредил Петров и стал укладываться на нижней полке. 
Сидоров тоже устроился на нижней полке. Иванову пришлось лезть на верхнюю полку, поскольку обе нижние были заняты его товарищами.
«Ну и ладно. На верхней полке теплей будет», - подумал он, оправдывая тем свою нерасторопность.
Между тем, поезд  то останавливался, то снова набирал ход.
«Интересно, будет он когда-нибудь двигаться, как положено, или так и продолжит дёргаться до самого конца?» - думал Сидоров, лёжа на жёсткой полке вагона и стараясь уснуть.
Жесткая полка больно мяла бок, и он поворачивался, каждые пять минут, меняя позу.
«Не догадались у проводника матрасы спросить. Не все же пассажиры сидя едут. Некоторым прилечь  хочется. А на этот случай должны быть не только матрасы, но и простыни, одеяла и подушки», - размышления на подобную тему ещё острее заставляли Сидорова почувствовать всю степень неудобства  лежания  на  жёсткой деревянной полке.
Наконец  Сидоров начал засыпать и сны разного качества и направленности стали донимать не меньше жёсткой полки вагона.  Ему снилась солдатская баня, где он голый в моечном  зале мылся со своими сослуживцами. Дверь, отделяющая мужской моечный зал от женского зала, привлекала солдат скважиной замка в двери. Это скважина за всё время помывки не оставалась  без внимания ни на минуту, что и сподвигло Сидорова требовать свою долю погляделок.
«Раз все смотрят, значит  там есть на что посмотреть», - решил он, и дабы убыстрить  дело, громовым голосом, которым спросонок командует дневальный, стоящий у тумбочки, случайно заметивший приближение проверяющего, крикнул: «Встать, смирно!». Все голые выскочили и вытянулись во фрунт, даже не стараясь прикрыть топорщащиеся  ни к месту  причиндалы. Лишь  поглядунчик  у замочной скважины не пошевелился. Сидоров  влепил ему  пендаля  по  голому  заду, но и эта мера не помогла. Тогда Сидоров опустился рядом с ним на колени и попросил: «Дай поглядеть».
«Там баба одна, скажу тебе, знатная. Я бы ей  влупил по самое не балуй», - вместо  того, чтобы подвинуться, прокомментировал увиденное  поглядунчик.
Сидоров схватил поглядунчика за ухо и с огромным усилием подвинул в сторону.  Только такое воздействие на несговорчивого поглядунчика  позволило ему самому посмотреть на моющихся женщин через замочную скважину. Он смотрел и не мог поверить. Перед ним мылась, периодически принимая разные завлекательные позы, его собственная жена. 
«Вот стерва! Я в командировке, а она тут непотребством занимается. Вот приеду домой, я ей устрою баню со стриптизом.  Будет знать, как прилюдно голым задом, мохнатой писькой,  да голой сиськой трясти», - подумал Сидоров и открыл глаза. 
Он лежал на спине и смотрел в потолок и ничего не понимал. Куда подевалась жена и почему он здесь?  На эти вопросы сейчас он не мог ответить.
«Я же в командировке. Еду домой», - наконец  вспомнил  он.
«Я в командировке, значит. А она без меня задом крутит.  Вот это называется примерная любящая жена!»  - по  инерции  думал он.
«Подожди. Да как же она в бане оказалась? А я как там оказался?» -  продолжал размышлять Сидоров.
«Фу ты, ну ты. Я же спал и мне снился сон. Но по приезду надо всё проверить. Не равён час» …
Он резко сел на лавку и посмотрел в окно. Спать больше не хотелось.
«Ещё не стемнело, только начинает темнеть. А ещё всю ночь ехать и как-то надо будет уснуть  до утра», - разговаривал сам с собой Сидоров.
На лавке, напротив него лежал Петров.
«Спит. Повезло ему, сомнения, видно, не гложут, не беспокоится он о своёй семье», - подумал Сидров, взглянув на лежащего Петрова.
Да, видно, сглазил, поскольку  Петров приподнялся и сел на лавку.
-  Я смотрю, ты тоже не спишь, - отметил Петров очевидный факт.
- Только что проснулся, - ответил Сидоров.
- Я, как и ты, недавно проснулся. Выспался уже, больше пока не хочется, - соврал Петров.
Ему тоже снились разные непотребства, в которых фигурировала его собственная жена.
В последнем перед пробуждением сне ему снился момент прибытия домой.
  Петров подходит к  знакомой двери, и лёгкое волнение охватывает его. Он нажимает на звонок, но звонок не работает. Он и до командировки  не работал и по этому поводу жена отругала:
- Всё ты на службе, да на службе. Даже звонок отремонтировать некогда. Прямо  хоть  соседа проси.
 О чём жена собиралась просить соседа, она не говорила, и Петров  был  почти  уверен, что речь шла о ремонте звонка.
«Нужно стучать», - понял Петров и забарабанил по двери.
Ему долго не открывали, но Петров не собирался сдаваться и продолжал стучать в дверь. Наконец дверь открылась и на пороге появилась его супруга. Она увидела своего мужа, но лицо её не выражало радости, а её вопрос и вовсе был не к месту: 
- Ты уже приехал?
- Как видишь, - ответил он ей и, обогнув застывшую на пороге супругу, прошёл в комнату. Там на их супружеском ложе сидел кавказского вида мужчина.
«Горидзе», - понял Петров.
- Он пришёл звонок ремонтировать, - объяснила жена, не дожидаясь вопроса мужа. – Он уже уходит.
- А что, он доделывать не будет? – поинтересовался Петров, который только что убедился в том, что звонок всё ещё не работает.
- Потом доделаю, -  с характерных кавказским акцентом обещал Горидзе и, не прощаясь, вышел в дверь.
На этом самом месте Петров проснулся.
«К чему это мне приснилось»? - думал он и не мог сообразить.
«Приеду, во всём разберусь», - решил он, хотя понимал, что сон и реальность не всегда одно и то же.
- Не спиться? – спросил об очевидном Сидоров.
- Не спится, - подтвердил догадку Петров. – Сейчас бы накатить по соточке, тогда и сон можно будет продолжить.
- Как Иванов проснётся, так и накатим, - ответил Сидоров, хоть и с удовольствием принял бы на грудь  и без участия Иванова.
- Мы ему можем оставить, - предложил подходящий вариант Петров.
- Если ты так сильно торопишься, давай, его разбудим, - Сидоров исходил из чувства товарищества, когда начатое вместе мероприятие должно быть продолжено тоже вместе.
- Не надо. Если ему спиться, пусть спит. Нам с этим не повезло, хоть он потешит себя. Пусть ему приснится жена в его же объятиях, - напоследок пожелал товарищу Петров.
- А если присниться жена, но в объятиях другого? – задался вопросом Сидоров.
- Это вопрос с неоднозначным ответом. Но есть одно противоядие, пусть ему приснится чужая жена в его объятиях и они, с его собственной женой, будут квиты, - придумал выход из создавшейся ситуации Петров.
- Если бы всё  было так просто, - пытался возразить Сидоров.
- Так оно в жизни и есть, на самом деле всё просто. Например, захотелось тебе попробовать с чужой женой. Сначала придумываешь, как приступить к делу. Издалека начинаешь клинья к бабаньке подбивать: цветы дарить и всячески ухаживаешь за ней.  И через некоторое время приступаешь к главному: находишь место, где можно уединиться, договариваешься о времени, а дальше уже дело удачи и твоего собственного здоровья.  Понравишься ты женщине, она  ещё захочет  с  тобой встретиться. А не понравишься, тогда уж  не обессудь, - Петров изложил, как понимал, теоретическое наставление по обольщению женщин.
- И много ты таким способом женщин соблазнил? – Сидоров постарался вывести коллегу на чистую воду.
- Не скрою, бывало, - неопределённо ответил Петров. - Но есть ещё один способ обольщение и как ты правильно заметил, если в первом случае могут быть осечки, то второй метод  действует наверняка.
- И что же это за метод такой беспроигрышный? - поинтересовался Сидоров.
- Метод  очень  простой. Представь, что женщина согласилась пойти с тобой и ложись спать. Во сне тебе присниться  в подробностях всё то, что будешь с ней делать,  -  Петров отрыл секрет непревзойдённого везения при общении с женщинами. 
- Так во сне не считается. Получается с женщиной всё понарошку, - возразил Сидоров.
- В нашей жизни и так всё понарошку и неправда, - философствовал Петров.
- Не скажи, - пытался возражать  Сидоров. – Вот когда ты со своей, это же взаправду и со сном ничего общего не имеет, так?
- Как на это дело посмотреть. Вот, предположим, елозишь ты своей жене вдоль во..ща, и думаешь, что это ты её топчешь. Ты устал на службе, напрягаешься из последних сил и думаешь только о том, как бы побыстрей отделаться от неё. Она же весь день провела у своей матери, пришла отдохнувшая, розовощёкая и  общение с тобой ей в радость. Она лежит под тобой и помогает тебе, подставляя самые вкусные, самые лакомые закоулки своего естества. А не понимает, что тебе уже не до неё – дожить бы до утра и не попасть бы под ночную тревогу, на которой самые последние силы оставишь. Когда она пару раз насладиться тобой, ты захочешь сползти с тела и заснуть и так и делаешь. Но не тут- то было. Когда ты сползаешь с неё и занимаешь позу на спине, собираясь за все мытарства наградить себя сном, она влезает на тебя и прыгает сверху, пока не добьётся от твоего озорника рвоты. Так кто,  кого в этом случае оттоптал:  ты её или она тебя?  - наконец закончил разглагольствовать о наболевшем  Петров.
- Ты прямо теоретик сексуальных отношений в семье военного, - толи похвалил, то ли съёрничал Сидоров. – Но причём здесь сон и обладание женщиной во сне? И ко всему прочему  я не понимаю, как сон может заменить явь?
- Да, я отклонился  от  темы, - осознал свою оплошность Петров. – Но всё равно буду утверждать, что сон и явь при общении с женщиной не слишком отличаются. Сейчас я объясню в чём тут дело.
Петров ненадолго замолчал и Сидоров, который уже готов был выслушать несерьёзные, как ему казалось, доводы Петрова, поторопил:
- Ну чего ты замолчал? Забыл, наверное, уже как это с женщинами делают. Одним словом – теоретик, - постарался обидеть товарища Сидоров.
Но тот и не думал обижаться.
- Настоящий мужчина от самой половой зрелости до гробовой доски мужчиной и остаётся, - объяснил сермяжную правду жизни Петров так, как сам её понимал. – А что касается ощущений, так тут всё просто. Ведь именно об ощущениях речь.
- Причём здесь ощущения? – не воспринял сказанного Сидоров.
- Когда ты делаешь это с женщиной, ты на неё пялишься или закрываешь глаза? – задал наводящий вопрос  Петров.
- По-разному бывает, - не уточняя, в чём разница, ответил Сидоров.
- Ну, всё-таки, как чаще, с закрытыми или с открытыми глазами? – попросил  раскрыть  тайну    интимных отношений Петров.
- Конечно чаще с закрытыми. Ночью ведь в основном на жену забираешься. А в темноте смотри, не смотри, ничего не увидишь, - наконец сдался Сидоров и открыл свой интимный секрет.
- То-то и оно что с закрытыми. Как я понимаю, ты от общения с женой ждёшь несколько приятных минут? – продолжал пытать правду Петров.
- Это когда как. Когда на полчаса зарядишь, а когда и нескольких минут хватает, чтобы кайф словить, - разошёлся в выдаче собственных тайн Сидоров.
- То есть ты пытаешься получить приятные ощущения, общаясь с женой? – не унимался Петров.
- Ну да, я так и сказал. А к чему, собственно, этот допрос? Можно подумать, ты от интимного общения с  женой  ждёшь чего-то  другого, - наконец  взбрыкнул Сидоров, которому надоела игра в вопросы и ответы.
- Вот и я, в том числе, жду от общения с женой приятных ощущений. Заметь – ощущений, что само по себе весьма субъективно для каждого человека и в тоже время одинаково для всех, - подвёл черту Петров.
- Я всё-таки не понял вывода в твоих рассуждениях. Ты же своими почему и если ничего не доказал, - Сидоров припер к стенке оппонента.
-  Я ещё не закончил. Так вот, к чему я клоню. Всё, что мы делаем интимно с женщиной, в конце концов даёт нам чувство кратковременного кайфа. И получаем мы этот кайф  с закрытыми глазами в полной темноте.  И заметь, бывают моменты, когда по разным причинам мы этого кайфа не достигаем, как бы мы не старались. Но когда мы спим и нам сниться желанная женщина, мы всегда испытываем наслаждение. И даже на нашем белье остаются характерные следы, - говорил Петров и его оппонент понимал свою неправоту, но мирится с этим не хотел.
- Нам женщина сниться, когда уже терпеть невмоготу. Отсюда и пятна на белье. Но это уже крайний случай, - подтвердил правильность последнего заявления оппонента Сидоров.
- С женщиной мы тоже не каждым день общаемся, а когда припрёт, - обосновывал свою правоту Петров.
- И ещё когда ей, женщине, припрёт, - добавил от себя Сидоров.
- О таком случае я уже говорил. Но согласись, что я прав, - попросил подтверждения Петров.
- Если только отчасти, - не желая больше продолжать разговор на скользкую тему, согласился Сидоров.
- И на том спасибо, дружок, - поблагодарил его Петров.
- Смотри, он всё ещё дрыхнет, - показывая глазами на Иванова, сказал Сидоров.
- Можно только позавидовать ему. По себе знаю, когда в дороге выспишься, первые дни дома просто  летаешь, - поделился опытом  Петров.
- Хорошо, коли так. Но и по-другому бывает. Намаешься, да наголодаешься в командировке, что первую неделю дома не можешь  отъесться и отоспаться, - Сидоров напомнил о том, что и по-другому бывает.
- После такой голодной командировки жена на тебя долго обижается, подозревает в разных непотребствах, - поддакнул  товарищу  Петров.
- Бабы дуры, поэтому и подозревают, хоть и знают точно, что ты был в командировке на полигоне, где разве что зайца встретишь. А они, небось, думают, будто мы ездим в женскую общагу на ночную работу, - высказался о наболевшем Сидоров. 
- Они-то сами в городе остаются, а мы к ним никаких претензий не предъявляем. Не то, что они к нам, - пожаловался на мужскую долю Петров.
- Женсовет у нас в полку есть, а мужского совета нет. Складывается впечатление, что у нас в полку наши жёны служат, а не их мужья, - Сидоров заметил несоответствие по исполнению служебных обязанностей и получению прав на общественное порицание мужей.
- Я помню одну бабёнку в полку, которая своего мужа запугала так, что он забыл думать о претензиях за её наглую гульбу, - вспомнил интересный случай Петров.
- Я помню этот случай, - сказал Сидоров. – Тогда блудливая жена использовала женсовет в качестве тарана и репрессивного органа для собственного мужа. Она хорошо погуливала от мужа. Доходило до того, что он уставший приходит со службы, она его покормит, бутылку ему поставит, детей уложит, и как только он ляжет спать и заснёт,  она на гульбу собирается. Когда муж узнал подробности, он, как и положено, поучил жену ремешком.  Она тут же пожаловалась в женсовет:  рассказала, какой у неё муж тиран. Там дамы все тёртые, не только о мужчину писку  тёрлись. Они пошли к командиру полка, он их послал к замполиту, который до всех тухлых новостей охочий словно баба. Вот они ему и нажаловались на тирана.
- Я тоже припоминаю в деталях этот случай, - поддержал коллегу  Петров. – Тогда её мужа, старшего лейтенанта технической службы, чуть до лейтенанта не понизили.
- Досталось мужику ни за что, - подтвердил Сидоров.
- Командир нашёл за что наказать. Сказал про него, что тот выпить любит и никогда этого дела не пропускает, - напомнил подробности Петров.
- А кто у нас в части выпить откажется, если с мороза тебе пятьдесят граммов спирта нальют?
И особенно если тебе наливает командир подразделения и сам с тобой пьёт.
- То-то и оно, что сначала тебе нальют и выпьют с тобой, а потом тебя же и обвинят. Отказаться нельзя, поскольку тебе ещё хуже сделают, если за компанию не выпьешь.
- Когда этому старшему лейтенанту выговор влепили, он несколько дней смурной ходил, на всех начальников злился, ну и нас, простой армейский люд, не жаловал. Тогда руководитель группы, в которую входил и тот старший лейтенант, собрал всех служивых группы в конце дня и достал канистру спирта, да сабантуй сослуживцам, вместе со старшим лейтенантом устроил. Объяснил он это очень просто:
- Все мы можем оказаться в такой же ситуации. И нам, мужикам, надо сплочённо держаться. Ведь мы, военные, проводим на службе большую часть времени, не то, что гражданские торчат у юбок своих жён. Таким образом наша настоящая семья здесь, на службе. А наши жёны не совсем наши, судя по последним данным.
Кто-то из молодых служивых пытался возражать, но командир осёк:
- Вы учились в училищах по четыре года и жили за решёткой. Выпускали вас из-за решётки в город  далеко не каждый выходной. И что, или, лучше сказать, кого вы искали в этот выходной? Можете не утруждать себя ответом, поскольку это не тайна о семью печатей. Искали вы девок, которых  особенно  уговаривать-то не надо. Девки  дали вам то, что вы у них просили, но не сразу, а на втором или на третьем свидании. У девок это называется выдержать приличия. Хотя им любому дать, что мне сто граммов опрокинуть. А потом у вас и вашей мамзели стала любовь развиваться. Девки-то опытные, знают, как пацанов не целованных увлечь.  Только развивалась ваша любовь долго, все четыре года обучения и встречались вы со своей девушкой не чаше раза в месяц. А всё оставшееся время у неё были развязаны руки. Она этим и пользовалась, жила в своё удовольствие, в общении с молодыми мужчинами себе не отказывая. По окончанию училища ехать в дальний гарнизон одному не хотелось, и вы прихватили свою знакомую девушку в качестве жены. А что вы привезли в гарнизон и не подозревали. А результат у нас налицо. Не зря городские жители, в городах, где училища расположены, называют выпускников училища санитарами города, которые очищают город от дам не очень хорошего поведения, забирая их с собой в качестве жён. Уподобляясь тем волкам, которые являются санитарами леса, пожирая больных травоядных животных и тем предотвращая эпидемию в лесу.
Оба собеседника вздохнули, радуясь тому, что они не заканчивали училищ, а жён выбрали в своих собственных посёлках, где все, о всех местных всё знали и подобных историй быть не могло. Они надеялись, что это самая большая гарантия от неприятных неожиданностей, не подозревая, что внезапная любовь и женское любопытство может завести жену во все тяжкие.
- Ты смотри, он всё спит и спит. Вот здоровье у человека! Ни жесткая полка, ни думы о супруге, оставленной без присмотра,  на него не действуют.
- Он вроде столько же, как и мы выпил. А спит, будто целую бутылку залудил.
- На всех по-разному спирт действует. Одних он успокаивает и усыпляет. А других наоборот возбуждает до предела. Я знал одного мужика, который напивался и лез  ко всем драться. А другой не дрался, но пьяным куда-то собирался идти. Только идти он не мог, поэтому полз и когда заползал на проезжую часть дороги, засыпал там надолго.
- При таком странном поведении, наверное, он долго не прожил.
- Напротив, он жив - здоров до сих пор.
- Везучий твой знакомый мужик. Нам до него далеко.
- Здесь ты прав: незачем нам по дорогам ползать.
- Ни ползать, ни шагать мы сегодня не будем. А будем ехать по направлению к своему дому.
- Медленно едем, вот в чём проблема.
- Медленно, но верно. Время пролетит, и увидим мы своих благоверных.
- Сначала мы увидим своих командиров. Доложить сначала нужно, а потом уже домой зайти.
- Я полагаю, сначала лучше домой заглянуть, умыться, поесть, побриться, и только потом к командиру наведаться.
- Хорошо бы так сделать. Но у нас командировка скоро заканчивается. Мы можем даже в часть вовремя не успеть.
- Иванов говорил, что успеем в часть.
- Он говорил, что мы можем успеть в часть. Но для этого надо постараться и не упустить шанс добраться вовремя.
- Жалко сам он спит. Объяснил бы нам как поступить.
- Ты забыл, что он с нами едет. Когда доберёмся до столицы, там всё и определится.
- Я вот о чём подумал, что будем делать, если Иванов так и будет дрыхнуть?
- Когда-нибудь он проснётся. Или ты другого мнения?
- Он может проснуться утром. А нам что делать в таком случае?
- Тоже спать завалимся. Не зря, ведь, говорят, солдат спит, служба идёт.
- А как быть с выпивкой? Без неё спать будет плохо.
- Ты всё про выпивку волнуешься? Ладно, подождём немного. Если Иванов не проснётся,  придётся будить.
Но если бы от меня зависело, я бы его не стал будить. А выпивка и завтра выпивкой останется.
То, что сегодня не выпьем, завтра доберём.
Мнения разошлись и оба сидели молча, смотря в окно на тёмные, проплывающие мимо зимние пейзажи. Между тем Иванов продолжал спать. Он и сам давно уже хотел проснуться, но желание разобраться во всём увиденном во сне откладывало момент пробуждения. Весь свой сон Иванов не помнил, даже если бы его допрашивали с пристрастием, он вряд ли смог бы в точности рассказать увиденное. Однако некоторые фрагменты сна запечатлелись в памяти надолго. Возможно, именно они наиболее сильно поразили его воображение.
  Луг на пригорке у реки едва просматривается. Утренняя дымка тумана ещё не позволяет разглядеть детали. Фавна, отплясывающего на трухлявом пне, Иванов видел отчётливо. А за фавном хоровод  нагих девушек-ведьмочек  то появлялся в поле зрения, то скрывался в тумане. Сам  Иванов  наблюдал за происходящим немного сверху, будто как в детстве забрался на самую верхушку дерева и подглядывал за молодыми купальщицами. Только не купальщиц он видел сейчас, а созданий в женском обличии, обладающих какой-то неведомой, притягательной силой и от этого ещё более привлекательных для взгляда мужчины. Иванов не знал, как и зачем он здесь оказался, только взгляд его упорно искал что-то или кого-то в кругу девушек. И наконец он увидел её, свою суженную, которую впоследствии назвал женой. Однако он мог поклясться, что в реальной жизни всё было не так, и взял он в жёны обычную поселковую девчонку, которая жила на соседней улице и бегала в школу, как когда-то бегал он сам. Но кто-то хотел показать ему, что всё на самом деле совсем не так, как мы видим наяву или хотим видеть наяву, и всякая женщина немножко ведьма, но только опытный мужчина может наверняка разглядеть в ней чёткое ведьминское начало.
  Следующий фрагмент сна, который запомнил Иванов, происходил в бане. Все по очереди подглядывали в замочную скважину и когда он, дождавшись своей очереди, припал к ней и взглянул в женский моечный зал, то увидел свою супругу. Она была совершенно голая, и, расположившись на ближайшей  от места мужского наблюдения лавке, мыла своё красивое молодое тело. Она мыла себя так тщательно и грациозно, что глаз было не оторвать, будто делала это напоказ, предполагая соблазнить подсматривающего на конкретные смелые действия. Возможно, желание нравиться и выбирать из возжелавших её самого сильного и умного заложено в  сути женского естества. Но она была его, Иванова, женой и он надеялся, что выбор сделан раз и навсегда, а не до встречи со следующим претендентом, который и сильней и умней тебя. Иванов смотрел на свою женщину и не мог оторваться. Следующий, желающий зрелищ, толкал его в бок, требуя освободить место наблюдений, и дело едва не дошло до драки. Лишь появление в моечном зале старшины, прервало процесс наблюдения за женским залом,  заставив заниматься всех присутствующих в бане мужчин помывкой. 
«Приеду домой, тогда поговорим», -  натирая намыленной мочалкой ноги и обиженного на супругу и некогда ей любимого озорника, думал Иванов.
  И вот Иванов на пороге своего дома. Он немного волнуется, поэтому не сразу подходит к двери своей комнаты, а открыв ключом входную дверь, проходит на кухню коммунальной, на троих: его самого, Петрова и Сидорова квартиры. С кухни видно все три двери. И вот дверь, ведущая в комнату Петрова, открывается и оттуда выходит Горидзе.
«Не думаю, что  Петрова обрадует посещение его жены каким-то Горидзе», - едва успел подумать он, как Горидзе постучал в дверь его, Иванова, комнаты.
Дверь сразу открылась, впустив Горидзе, и снова закрылась.
Первое чувство оторопи ненадолго парализовало Иванова.
«Ну уж нет»… - молнией промелькнувшая в голове мысль и не достигшая своего завершения закончилась посылом самого Иванова, тремя шагами достигшего двери в комнату. Иванов  толкнул дверь, но она не поддалась, и он тут  же забарабанил по двери. Ему долго не отвечали, а когда всё же дверь открылась, его взору предстала жена в одном халатике. Она зевала, будто муж пробудил её от сладкого сна. Иванов мухой влетел в комнату и тут же заглянул в шкаф, а потом под  кровать.
- Ты кого-то ищешь? – ничуть не удивившись и не возмутившись, спросила жена.
- Где он? – вместо ответа спросил Иванов.
- Кого ты имеешь ввиду? – попросила уточнить супруга.
« Шпингалеты открыты», - отметил себе Иванов, взглянув на окно. 
Он подошёл к окну, собираясь увидеть следы под окном. Но вместо чётких следов он увидел под окном натоптанный снег, будто там маршировал целый взвод солдат. Иванов ничего не сказал, лишь подумал: «Нужно просыпаться. Иначе я такого насмотрюсь, такого»…
Иванов сел на полке, свесив вниз ноги.
- Наконец-то ты проснулся. А мы уж хотели сами тебя будить, - сказал Петров.
- Ну и разбудили бы. А то после дневного сна голова опухла и снилась  всякая муть, - ответил Иванов.
- И тебе тоже снилась? – толи спросил Сидоров, толи подтвердил, что он не один такой.
- Да уж снилась. Лучше бы уж ничего не снилось вовсе, - ответил Иванов. - А не выпить ли нам граммов по пятьдесят? – предложил он.
- А мы хотели по соточке, - ответил за двоих Сидоров.
- По соточке не получится. Нужно оставить на завтрашний опохмел. Вдруг действительно самогонку карбидом осаживали. Тогда нам без опохмеления не обойтись, - напомнил суть вопроса Иванов.
- По пятьдесят, так по пятьдесят, - согласился Петров и разлил самогон по стаканам.
Иванов слез с полки. Коллеги чокнулись и выпили молча каждый за своё, занюхав об рукав.
- Я за кипятком схожу, - известил Иванов.
Он взял три стакана и пошел в другой вагон за кипячёной водой. Иванов хотел немного развеется, поэтому вызвался сам. Всё прошло без неожиданностей. Он налил в стаканы уже остывшей воды и пошёл обратно.
- Вода уже остыла, - появившись в купе, сообщил он своим товарищам.
- Этого следовало ожидать. Теперь уж никто для нас воду кипятить не будет, - к месту заметил Сидоров.
- По пирожку? – предложил Петров  и глотнул слюну от предвкушения.
- А давай, - согласился Петров и тоже сглотнул слюну.
Все втроём приступили к трапезе. Они ели не торопясь, понимая, что им предстоит как-то скоротать время.  Выпив стакан воды и съев по пирожку, они сидели молча, посматривая в окно на неясные тёмные силуэты в сгустившихся сумерках проплывающие мимо медленно идущего поезда. Разговаривать им не хотелось, поскольку совсем недавний разговор о женщинах и собственных жёнах привели к  кошмарам во сне, где главными действующими лицами были их собственные жёны. Ложиться спать они побаивались, поскольку кошмарные сны могли повториться.
«Почитать бы чего-нибудь», - подумал Иванов и тут же вспомнил, что проходя со стаканами мимо чужого купе, на столе увидел газету.  Иванов встал, собираясь оправиться за газетой.
- Ты куда? – спросил его Петров.
- За газетой. Когда за водой шёл, видел газету в одном у купе, - объяснил Иванов.
- Сходи, я тоже почитаю, - дал добро Петров.
- Там оказалось две газеты, - обрадовал Иванов, вернувшись в своё купе и положив газеты на стол.
- Комсомольская правда и газета Труд, - прокомментировал Петров. – Но они  все старые, позавчерашние.
- Мы ни позавчерашних, ни вчерашних газет не читали, -  заметил очевидное упущение Сидоров.
- Охоты у нас до этого не было, - ответил ему Иванов.
- Не догадались мы с собой в дорогу газет  взять для чтения, - высказал своё мнение Петров.
- Даже если бы мы догадались, взять нам было бы нечего, газетных киосков в деревне нет, - очевидный  момент  выпал из поля зрения мечтателей, Иванов подчеркнул им столь очевидный факт.
- Это мы и без твоего напоминания заметили. Но в деревне есть почтовое обслуживание, - сказал Петров.
- У  тёщи  я что-то газет не заметил. Или она их от нас прятала? – пошутил Иванов.
- Тёща газетами, вернее тем, что в них пишут, вряд ли интересуется. Но бумага, на которой газета печатается, получается очень дешёвой. А бумага в хозяйстве всегда нужна. Хотя бы для того, чтобы завернуть в неё что-нибудь, - ответил Сидоров.
- Или задницу подтереть в сортире, - Петров напомнил о самом распространённом способе применения газетной бумаги.
- Если вы сейчас читать не будете, тогда я почитаю, - напомнил о недавних намерениях Сидоров.
Петров тут же схватил газету труд, не собираясь уступать товарищу.
- Я тебе вкладку из газеты дам, - посулил Иванов и тут же вынул вкладку из газеты Комсомольская правда и отдал её Сидорову,  добавив:  – Потом поменяемся.
Путешественники начали читать, стараясь вникать в суть читаемого. Информация в газете не увлекала, и они с трудом удерживали своё внимание на сути текстов. Однако желание отвлечься от нехороших мыслей было сильней, нежели неудовольствие от чтения казённой неинтересной информации. Полчаса они мучили себя чтением. Но после прошествии получаса, все читающие отложили газеты.
- Поздно однако, - напомнил о времени Иванов.
- Да, поздновато, - потвердел этот факт Петров.
- Спать или ещё почитаем? – поинтересовался мнением товарищей Сидоров.
- Кто как желает. Лично я ещё почитаю. Я вкладыш ещё не прочитал, - ответил Иванов.
Он взял у Сидорова вкладыш, а тому отдал остальную часть газеты и принялся читать или делать вид, будто читает. Остальные участники избы- читальни тоже продолжили чтение. Больше чем на полчаса их не хватило.
- А теперь можно поменяться газетами, - предложил вариант продолжения чтения газет Иванов.
- Спать уже охота, - сообщил о своём желании Петров.
- Спи, кто тебе мешает, - посоветовал ему Сидоров.
- Что это я буду тут перед вами валяться. Нет, тогда я тоже почитаю, - отказался он от весьма соблазнительного варианта.
- Читай, читатель, - разрешил ему Иванов.
Поменявшись газетами, читатели продолжили чтение. Но и этому порыву к знаниям пришёл конец.
- А вот теперь можно и на боковую, - изъявил своё желание Иванов и зевнул.
Он сложил газету и полез на верхнюю полку.  Его товарищи тоже улеглись на жёстких полках, положив руку под голову. Им предстояло проспать до утра более восьми часов и неприятных сновидений, при наличии неприятных мыслей было не избежать. Отсутствие вариантов, тоже вариант и скоро три глотки путников, утомлённых дорогой, слились в единый храповой хор.
Во сне они постоянно ворочались, спасая от боли бока, намятые о жёсткие лавки. В вагоне заметно похолодало, видно, ночная температура скакнула на значительный зимний минус и плохо натопленный вагон,  своей тепловой инерцией, был бесполезен и проигрывал в противостоянии холоду.
«Ещё немного и мы замёрзнем, - не открывая глаз, подумал Иванов. – Нужно хотя бы шинелькой покрыться и шапку на голову напялить».
Однако слазить с полки и снимать с вешалки свою шинель ему не хотелось.
«Встал бы кто-нибудь и мне шинельку бы мою подал», - мечтал Иванов.
Он подождал немного, но никто из его товарищёй вставать не собирался. Либо они уже вставали, либо ждали, что встанет кто-нибудь помимо них и подаст им шинельки.
«Вот лодыри! Меня ждут, - решил себе Иванов и сел на лавке. – Однако придётся слезать».
Он ещё немного потянул время, надеясь на сознательность  своих коллег. Так и не дождавшись, он полез  вниз за шинелью.
- Ты чего не спишь? – шёпотом спросил его Петров.
- Холодно, хочу шинелью прикрыться, - ответил Иванов.
- Себе будешь шинель брать и мне подай, - попросил Петров.
- Мне тоже подай шинельку, - попросил Сидоров.
- А самим встать слабо? – возмутился  Иванов.
- Тебе что, жалко? – Петров пытался пристыдить Иванова.
- Я-то подам вам шинели. Только я думаю, вам мне подать шинель было бы складней. Я-то ведь наверху находился, а вы внизу спите, - ворчал Иванов.
- Ты уже слез сверху, вот и подай шинельки. А если бы окликнул нас, пока наминал бока наверху, мы бы подали тебе шинель. Товарищи ведь мы и среди нас должна быть взаимовыручка, - теоретизировал ситуацию Петров.
Иванов снял с крючка шинели и раздал их товарищам.
- Это не моя, - подал голос Петров.
- Откуда я знаю, какая чья? Обменяйся и получи свою, - посоветовал Иванов.
- Ты- то свою нашёл? – не унимался Петров.
- Нет ещё, не нашёл. Сейчас найду, тогда проще будет,- ответил Иванов и снял с крючка третью шинель.
- Похоже, моя шинель у тебя, - наконец окончательно определился Иванов.
- Возьми её, а мне дай мою, - пожелал Петров.
- Иванов взял у него свою шинель и дал другую.
- Отдай её Сидорову. Это, наверное, его шинелька, - предположил Петров, который и в этой шинели не признал свою.
Иванов перекинул шинель на полку Сидорова.
- Твоя? – спросил он.
- Моя, - подтвердил он. – А вот эту отдай  Петрову, - заявил Сидоров, подавая Иванову шинель, первоначально ошибочно доставшуюся ему. По всему выходит - эта шинель Петрова.
Положив шинель Петрова ему на полку, и закинув свою шинель на верхнюю полку, Иванов полез досыпать. Однако ему долго не удавалось заснуть. Было жёстко и холодно, а старая шерстяная шинелька плохо согревала не очень сытое и не очень уставшее тело.
«Представляю  с какими помятыми рожами мы завтра проснёмся», - подумал он.
Целый час он старался уснуть, но только по прошествии этого часа ему это удалось. 
Иванов открыл глаза, когда за окном было ещё темно. Лишь лампочка дежурного освещения слабо освещала старое купе плацкартного вагона.
« Который сейчас час»? – озадачился Иванов и взглянул на часы.
«Ещё восемь, а в животе урчит так, будто неделю не ел. Вот что значит привычка всё получать вовремя.  У какого-нибудь тунеядца проблем подомных моим нет. Спи себе, да спи, когда встанешь, тогда и поешь. А тут на тебе, подавай вовремя завтрак. Одно хорошо, у нас остались тёщины пирожки, и проводник обещал утром протопить титан. А чайку с пирожками поутру отведать самое оно», - размышлял Иванов, всё ещё не решаясь слезть  с полки и встать на холодный  пол.
Он лежал на полке, свернувшись калачиком, спрятав под короткую шинель ноги. На голове у него была одета  шапка, и даже уши на ней были опушены, будто он и вправду шёл по улице на холодном ветру и крепком морозе.
«Как пленные немцы, ей Богу», - подумал он и усмехнулся, представляя, как он с сотоварищами выглядит со стороны.
«Однако надо вставать, умываться, а потом за горячим чаем отправляться», - дал он себе команду, но пока оставался лежать, не определившись с моментом, в который следует её выполнить.
«Сейчас бы мой старшина устроил побудку, дайте нате», - вспомнил он годы срочной службы, и это воспоминание о суровых буднях армейской службы прибавило решимости. Он сел на полку, а потом  спустился на холодный пол. Первым делом он надел сапоги.
«А писать уже ой как хочется», - лишь после соприкосновением с холодным полом понял он.
Он направился в туалетную комнату, но она оказалась запертой. Туалетная комната в другом конце вагона тоже была заперта.
«Вот  гад, этот  проводник! Когда только успел запереть? Пьяный, пьяный, а напакостить пассажирам и принять меры, чтобы получить в свой карман успел. Видна квалификация бывалого волчары проводниковых хитростей. Придётся в его вагон идти, и там в сортир завалиться.  Заодно узнаю как там с чаем», - решил Иванов и, не откладывая исполнения принятого решения, отправился в вагон с проводником.
Но не тут- то было, первый по ходу продвижения Иванова туалет оказался заперт. 
«Вот засранец! – лаково назвал он проводника, - И тут подсуетился. Интересно, титан он нагрел или нет?»
В пику интересам Иванова, проводнику, похоже, ничего из перечисленного не было интересно. Второй туалет оказался заперт, а титан холодным. Сам проводник сидел в своём купе с соловелыми от бессонной ночи и выпитого горячительного глазами, и, казалось, мысленно находился далеко от своего грязного вонючего вагона.
- Туалеты почему у вас заперты и титан не топлен? – строгим голосом спросил Иванов.
- Потому, - лаконично ответил проводник, даже не повернув голову к вопрошавшему.
- И когда вы туалеты откроете? – продолжал задавать вопросы Иванов.
- Тогда, - не менее лаконично ответил проводник.
«С этим всё ясно. Ничего от него не добьёшься, пока не похмелишь его», - понял Иванов, и от столь неопределённой перспективы ему ещё больше захотелось писать.
«Придётся нарушать», - понял он и направился в тамбур, через который сутками ранее они втроём  вошли в вагон.
«Вот даёт!  – увидев распахнутую дверь вагона, удивился он. – Теперь тут у нас самообслуживание».
Поезд медленно полз по шатким рельсам. Наверное, ему предоставили колею, разбитую тяжёлыми товарными составами. В тамбуре никого не было. Иванов подошёл к открытому проёму и, достав своего озорника, с наслаждением избавился от лишней жидкости в организме, немного забрызгав ступеньку вагона и нисколько не испортив ландшафт, простирающийся от железнодорожной насыпи.
«А с проводником  не знаю,  что уж и делать, - подумал он. – Но если его не привести в порядок, чаю нам не видать. Придётся его похмелять из наших скудных запасов».
Иванов отправился обратно в свой вагон, собираясь обсудить обстановку со своими друзьями.
Когда он добрался до купе, Петров и Сидоров сидели за столом. На них были одеты шинели, на головах напялены шапки.
- Вы что же уже собираетесь выходить? Только ошиблись вы немного, до нашей остановки ещё ехать и ехать, - пошутил Иванов.
- Ты знаешь, что туалеты в нашем вагоне закрыты? – спросил вернувшегося в вагон Сидоров. 
-  Знаю. Но в соседнем вагоне они тоже закрыты, - не обрадовал он страждущих.
- И как же нам быть? Организм уже требует очищения, - заявил Сидоров.
- Лично я нашёл выход. В соседнем вагоне закрыты туалеты, но зато открыта дверь вагона в одном тамбуре и никого рядом нет, - открыл тайну Иванов.
- Ты имеешь ввиду дверь на улицу? – переспросил Петров.
- Поезд идёт медленно, и вполне можно оправиться даже на ходу, - объяснил суть дела Иванов.
- Хорош я буду голым задом светить. Так ненароком можно и светофор задницей  сбить, - возразил о таком способе решении проблемы Сидоров.
- Так ты говорил о серьёзном деле? – понял Иванов. – Сам я справил лёгкую нужду. Но подобная проблема тоже не за горами.
- Лучше уж заставить проводника открыть туалет, чем гадить на ходу в открытую дверь, - высказал мнение Петров, под которым подписался бы любой из трёх разговаривающих.
- Он чуть живой от возлияний, и почти ни на что не реагирует. Он вряд ли сможет  дойти до туалета, даже если ему самому приспичит, - Иванов объяснил невозможность этого варианта.
- Есть способ его оживить, - обнадёжил присутствующих Петров. – Нужно его похмелить. Мы выпили по триста граммов самогона на карбиде и то голова бо-бо. А он вылакал целый литр, да ещё после нескольких бутылок портвейна.
- Я подумал о таком варианте. Но не знаю, поможет  ли столь  малая  похмелительная доза выправиться после значительной  дозы самогона, - усомнился в волшебном действии похмеления после очень значительной дозы  алкоголя.
- Это для нас литр значительная доза. А для втянутого в потребление самогона литр только разминка. Здесь и думать не надо, нужно просто поднести ему сто граммов, - настаивал на своём Петров.
- Сто граммов не получится:  нам самим следует похмелиться, - напомнил о небольших остатках самогона Сидоров.
- Сделаем так, - взял в свои руки руководство процессом Иванов. – Сейчас сами примем по чуть-чуть, остатки нальём в стакан и отнесём проводнику. Так будет верней:  если даже от похмеления проводника толку не будет, хоть сами головку поправим.
В  довершение сказанного Иванов налил в каждый из трёх стаканов по сорок граммов, столько же оставив в бутылке для проводника.
- Ну, за удачу! – предложил он тост и никто не пожелал другого тоста. Все присутствующие чокнулись и выпили.
-  Горячего чая с пирожками не хватает, - напомнил о потребностях Петров.
- Вода в титане остывшая есть. Попить можно, если пить хочется. Сейчас схожу, похмелю проводника и, возможно, часть проблем решиться сама собой, по крайней мере туалет он откроет,  - обещал Иванов.   
Иванов взял бутылку с остатками самогона на дне и собрался уходить. Петров ему напомнил:
- Ты стакан не забудь. И как только он очухается, сразу пусть туалет открывает.
- У него свои стаканы есть. Но я думаю, в таком состоянии стакан не нужен: из горла складней лекарство принять. Всё, я пошёл. Получится, так получится, а не получится, вы уж не обессудьте, - застраховался Иванов.
- Не получится, мы у него силой ключи от сортира отберём, - во след удаляющемуся Иванову, пообещал Сидоров.
«У такого отберёшь, он сам у кого хочешь отберёт, - подумал Иванов. – Но мы тоже не лыком шиты, нас  на мякине не проведёшь;  а что касается пьянчужек-проводников, мы и не таких обламывали».
Проводник сидел в своём купе в той же позе, в которой его оставил Иванов.
- Похмелиться хочешь? – Иванов напрямую спросил проводника.
- А давай, - согласился проводник, при этом не шевельнувшись и не повернув голову, дабы взглянуть на говорившего.
- Из горла будешь или в стакан налить? – продолжал задавать вопросы Иванов.
Но проводник не был расположен к разговорам. Он выхватил бутылку из рук Иванова и опрокинул в рот. Проглотив самогон, он опустил бутылку на лавку, на которой сидел. Иванов не стал торопить проводника, дал возможность очухаться. Пару минут проводник сидел не шевелясь. Лишь лицо его слегка покраснело.
- Ну как, полегчало? – поинтересовался Иванов.
- А ещё есть? – вместо ответа, спросил проводник.
- Сейчас  нет, но есть желание достать ещё выпивку, - ответил Иванов.
- Хочешь, так достань, - посоветовал не тянуть с выполнением желаний проводник.
- Скажешь где можно купить выпивку? – попросил поделиться информацией Иванов.
- В магазине, - тут же дал адрес проводник.
- Это понятно. В магазине много всего купить можно. Но где этот магазин найти, если мы на поезде едем? - пытал дело Иванов. 
- На остановке, - пояснил свою мысль проводник.
- Нужно знать на какой из остановок поезд будет достаточно долго стоять и знать, что магазин будет рядом находиться. Ты подумай и мне скажи. А сейчас открой туалет. Пассажирам иногда в сортир сходить хочется, - Иванов напоследок сделал попытку получить нужные действия от проводника.
Попытка возымела действие, и проводник, с трудом оторвавшись от полки, действительно пошёл отпирать дверь  туалета.
«Кажется, ожил. Ещё как-то надо упросить его титан вскипятить», - напомнил себе Иванов.
Скоро проводник вернулся назад в своё купе.
- Надо у пассажиров поспрашивать. Может, они подскажут, где магазин рядом с платформой находится, - напомнил тему разговора Иванов.
Но проводник находился ещё не в очень адекватном состоянии и недавний разговор не помнил. 
- Уважаемый, пока мы не достали выпивку, вы нам чаёк организуйте. А мы, как разживёмся водочкой, вас хорошо угостим, - посулил Иванов.
Проводник некоторое время сидел на жесткой полке, ко всему безразличный. Иванов хотел было ещё предпринять усилия по уламыванию проводника, но последний с видимым усилием встал и направился топить титан.
«Пойду, обрадую своих», - решил Иванов и направился в свой вагон.
- Ну как у тебя дела, получилось? – не успел вернувшийся в купе Иванов открыть рот, как Петров встретил вопросом.
- У меня ещё утром получилось, но не все, что хотелось, - пошутил Иванов и уже серьёзно добавил:
- Проводник открыл сортир, правда только в своём вагоне. Страждущим до посещения этого места следует поторопиться. Не равён час проводник передумает и снова запрёт заветную дверь. 
Сидоров не стал дожидаться повторного напоминания и мухой выпорхнул из купе, оставив второго страждущего в очевидных лузерах. Петров сразу понял, что проиграл в соревнованиях: кто будет первым на рундуке, поэтому посчитал чрезмерной излишнюю торопливость и позволил себе задать ещё один вопрос товарищу,  вернувшемуся  с ответственного задания:
- А как там насчёт чая?
- Проводник отправился топить титан, - ответил Иванов, не исчерпав своим ответом  круг вопросов  любопытного Петрова. 
- И как это тебе удалось двумя глотками самогона подвигнуть проводника на столь многие дела? – выказал он своё неудовлетворённое любопытство.
- Несколько глотков самогона его спасли от хронического недопития, но только временно. Я посулил ему налить водочки, когда мы её, родимую, добудем, - начал открывать завесу тайны Иванов.
- Он тебе сказал, где можно водки купить? – то ли с радостью, то ли с надеждой в голосе спросил Петров.
- Конечно, сказал, ведь в этом нет никакого секрета. Он напомнил, что водку можно купить в магазине. 
- А где найти магазин, сказал? – продолжал допытываться Петров.
- Сказал, ведь и в этом нет никакой тайны. Магазин может располагаться недалеко от станции, а так же далеко от станции.
- Всё шутишь. Я тебя конкретно спрашиваю, где находится магазин.
- Вот и я у него конкретно спросил, где находится магазин.
- Ну и что? Это я уже от тебя слышал. Но не слышал подробностей о месте нахождения магазина.
- Он не сказал ничего конкретного, поэтому ничего конкретного тебе поведать не могу.
- Тогда за что мы  должны ему водки наливать?
- Во-первых, у нас её ещё нет, и наливать нам нечего. Во-вторых, он для нас сортир открыл и титан пошёл топить. А с похмелья сам знаешь, как сильно голова болит.
- Мы ему налили лекарства.
- Налили на глоток, чтобы он не умер преждевременно от недопития.  Но есть ещё третий аргумент. Он предложил вариант, где можно узнать о магазине.
- И где можно узнать о магазине?
- О магазине с водкой можно узнать у пассажиров в вагоне. Кто-то ведь из них должен интересоваться водкой, поэтому должен знать, где лучше, вернее, у какой станции находится магазин. 
- И что нам даёт совет проводника?
- По большому счёту ничего, если не учитывать его лояльное отношение.
- Не понял, о каком лояльном отношении ты говоришь?
- Здесь как раз всё очевидно. Мы будем расспрашивать пассажиров, а некоторым расспросы могут не понравиться. Они будут жаловаться проводнику, и просить оградить от нас.
- Расспросы о том, где водку достать - обычное дело. Вряд ли кто-то из пассажиров возмутиться. Ой, мне, кажется, пора.
Петров мухой вылетел из купе и помчался в туалет.
«Кажется,  мне тоже нужно поторопиться, -  понял Иванов, оставшись один в купе. – Но придётся повременить. Подожду, пока кто-нибудь вернётся. По крайней мере, тогда будет понятно, что сортир скоро освободиться и для меня».
Иванов уселся на лавку поудобнее и стал ждать. Между тем поезд остановился на полустанке  и, простояв не более трёх минут, тронулся дальше.
«Вот  так высунешься в магазин, потом по шпалам догонять состав будешь, - подумал Иванов. – Хорошо ещё поезд не быстро идет, но бегом его всё равно не догнать. Ноги против техники не такой уж сильный аргумент. Тут  что-то на механическом ходу нужно, дабы за поездом в погоню пускаться».
Иванов сидел за столом и ждал. Он старался не думать о плохом, но насущная потребность, не воспринимая никакой позитивной логики, того гляди готова была проявиться наружи совсем не в подходящий момент. 
«Скоро они уже!? Терпеть больше невмоготу», - подумал Иванов и в этот момент в купе вернулся Сидоров.
- Ну и бешеный этот Петров! Не дал мне толком умыться, сразу в дверь стучать начал, меня торопить, - пожаловался Сидоров.
- Ты тут посиди, а я пойду его потороплю. Нечего ему там рассиживаться, - сказал Иванов и направился  к  сортиру.
Пока Иванов и Петров пропадали в сортире, Сидоров ждал их возвращения, сидя за столом в купе.
«Интересно когда чай будет готов? – подумал он. – Пить очень хочется и есть тоже хочется».
Однако выяснить готов ли чай, а вернее, вскипел ли титан, попыток он не предпринимал.
«Долго они там», - по прошествии пятнадцати минут, не дождавшись появления товарищей, отметил он себе.
Появились Петров с Ивановым  только через  полчаса, но в оправдание принесли с собой три стакана чая.
- А вот и чаёк!  - обрадовал Петров, войдя первым в купе.
- Доставай пирожки, завтракать будем, -  велел Иванов.
- А насчёт водки не узнали? – поинтересовался Сидоров.
- Узнали, - не смог совладать с желание пошутить Иванов. – Ответственно могу заявить – она всё такая же крепкая.
- Я тебя серьёзно спрашиваю, а тебе всё шуточки, - обиделся Сидоров.
- Сначала чаю надо выпить и хоть немного голод утолить. Заодно согреемся, - сказал Петров.
- Вы не спрашивали у проводника: собирается ли он топить? Холодно ведь в нетопленном вагоне, - напомнил о нерешённой проблеме Сидоров.
- Мы не спрашивали его. Но вполне очевидно, он топить не собирается, не в том он состоянии. Потом, обычно проводники топят вагон перед рейсом, - объяснил нюансы вопроса Иванов.
- Даже если до места назначения поезд идёт неделю? – задал коварный вопрос, как ему казалось, Сидоров.
- Здесь не скажу, не знаю. Но в нашем случае два раза топить никто не будет. Здесь без вариантов, - огорчил вопрошавшего Петров.
- Это неправильно. Если в вагоне холодно стало, нужно топить, - стоял на своём Сидоров.
- Если угля дают на одну топку за рейс, то проводник топить не будет, даже если у пассажиров с носа  сосульки начнут  свисать, - Иванов  постарался объяснить товарищу ситуацию более красочно.
- Вагоны старые. В них, наверное, теплоизоляция вся разложилась. Чтобы зимой в вагонах тепло было, нужно печку целый день кочегарить, - не собирался сдаваться Сидоров.
- Наверное, ты прав. К сожалению железнодорожное начальство думает об  экономии, а не о тепле в вагоне. Если затраты на перевозку возрастут, и станут выше заложенной  стоимость провоза пассажиров и багажа: себестоимость возрастёт, то их по головке не погладят. А пассажиры  с понятным и справедливым  желанием ехать в тёплом вагоне, их не волнуют, - сказал Петров, выказав не дюжее красноречие.
- Хватит о ерунде говорить! Давайте уж чай пить с пирожками, пока он не остыл, - одёрнул товарищей Иванов. 
Все присутствующие взяли по пирожку и приступили к чаепитию.
- Надо признать, одними пирожками сыт не будешь, - заметил Петров, покончив с последним на его долю пирожком.
- Это точно, - подтвердил Сидоров. – Но усилить завтрак нам нечем.
- Пока нечем, - старался поднять настроение двум своим товарищам Иванов. – В магазин сходим, и у нас появится и чем позавтракать, и чем пообедать и поужинать.
- Мы же хотели водки в магазине купить, - напомнил о недавних планах Сидоров.
- Водки купим, это уж само – собой, - подтвердил правильный ход мыслей Иванов. – При этом и поесть и закусить у нас будет чем.
- Вы бы заранее не мечтали лишнего. Надо исходить из реального, - внёс поправки в коллективные планы Петров.
- Ты о чём, - не понял его Сидоров.
- Всё о том же. Деньги нужны, чтобы в магазине и жрачку и выпивку купить. Нынче у нас на дворе социализм, а не коммунизм и в магазине товары только за деньги отпускают, - объяснил нюансы дела Петров.
- Вот ты удивил! А то мы не знали о деньгах и в руках их не держали, - Сидоров хотел посмеяться над  Петровым, но  тот   тут же ответил, раскрав причины своих сомнений: 
- Все мы деньги в руках держали, и разговор не о том. Но есть ли у нас сейчас нужная для закупки продуктов и билетов до дома сумма? Я бы даже поменял местами  траты с учетом приоритетов: есть ли у нас достаточная для билетов домой сумма и останется ли у нас нужное количество денег,  чтобы купить закуску и выпивку? – зарядил вопрос Петров и серьёзно озадачил своих товарищей.
- Нужно проверить, сколько у нас денег осталось, - Иванов предложил проверить наличие общих финансов.
- Проще простого проверить, - согласился Сидоров. – Все мои финансы в кармане брюк.
- Вот именно в кармане, а не в чемодане, - тонко заметил Петров.
- Я не понял, какая с того разница, где хранятся деньги? Только в кармане удобнее, они всё время под рукой, - объяснил своё понимание проблемы Сидоров.
- Если деньги умещаются в кармане, то это мелочь. А большие деньги требуют большого кошелька. Как я понимаю, у всех нас деньги  в кармане, Это говорит о многом, - подвёл черту под рассуждениями  Петров. 
- Проверить наши финансы не так трудно. Мы все здесь и деньги в наших карманах при нас, - сказал Иванов и выложил из двух карманов в общей сложности пять рублей.
- Это всё? – удивился Петров.
- Всё, - подтвердил Петров. –  Все остальные средства утрачены безвозвратно.
- Тогда действительно мы ограничены в средствах, - признал Сидоров и выложил из карманов на стол  восемь рублей.
- Получается, здесь самый богатый я, - взглянув на маленькую кучку денежных средств, подвёл итог Петров и выложил на стол одиннадцать рублей.
- Итого у нас двадцать четыре рубля, - подсчитал он сумму наличных денег.
- И как мы поступим? – спросил Сидоров общее мнение товарищей.
- Поступим мы так:  оставим деньги на билеты, остальные потратим на выпивку и закуску, - высказал своё мнение Петров.
- Сколько стоит билет на электричку? – попросил назвать цифру Сидоров.
- На электричку билет стоит два рубля, пять копеек. Но если ехать с пересадкой в Клину, то билету будут стоить на пятнадцать копеек  меньше. На пассажирский поезд билет стоит три пятьдесят. На какой транспорт будем ориентироваться? – попросил высказаться Петров.
- Мы точно не знаем когда доберёмся до Ленинградского вокзала. Электрички заканчивают ходить в одиннадцать или около того. Точно знаю, почтовые поезда в Бологое и Питер уходят в районе двенадцати ночи, - поделился своими знаниями Иванов.
- Придётся оставлять денег с запасом, чтобы на поезд хватило. Это будет десять рублей пятьдесят копеек. С запасом получается одиннадцать рублей. Остальные тринадцать рублей потратим на выпивку и закуску. Я правильно определился  с  сумами, вы согласны? – спросил мнение товарищей Петров.
- Не в чем  тут сомневаться. Как говориться, всё налицо, - подтвердил своё согласие Сидоров.
- Правильнее будет сказать всё на столе, - поправил товарища Иванов.
- Итак, что мы можем купить на оставшуюся сумму? – задал вопрос Петров.
- Ты же уже сказал, что мы можем купить выпить и закусить, - напомнил о намерениях Сидоров.
- Всё ты правильно говоришь, только чего купить и сколько задача математическая и практическая, - вёл свою линию Петров.
- Зачем ты это сказал? Ты думаешь,  мы совсем уж тупые? – обиделся на товарища Сидоров. 
- Чтобы купить, нужно иметь достаточное количество денег. Я надеюсь, этот факт никто не будем оспаривать, и тут необходима математика. Но где мы будем покупать, от этого зависит цена и сам факт покупки, если мы магазин всё-таки не найдём, - обосновал ранее сказанное Петров.
- Если так, то конечно, - согласился Сидоров. – Но всё-таки лучше нам найти магазин и закупиться.
- Давайте, рассчитаем, что нам купить, а потом подумаем о магазине, - взял инициативу на себя Иванов. – Что у нас получается? Так, две бутылки водки -  три шестьдесят две на два, равняется семь сорок четыре. От тринадцати рублей остаётся на закуску пять пятьдесят. Хлеба два батона, икры кабачковой, может быть двести граммов сала, если оно есть. Ещё что? Луку пару головок и что-нибудь ещё, чем можно разжиться в сельском магазине.
- А почему не в городском, а в сельском? В городском поболее всего будет,– не понял смысла привязки покупок к сельмагу  Сидоров.
- Ты видел по пути следования поезда  какие-нибудь города? – дал наводящий вопрос Иванов.
- Нет, не видел. У меня карты нет,  вот и не видел, - выкрутился Сидоров.
- Не видел, потому что их нет. Посёлки есть. Разве что поселковый магазин нам предстоит посетить, но никак не городской. Теперь суть дела понятна? – укорил непонятливых Иванов.
- Теперь понятна, - ответил Сидоров. – Но как нам это поможет?
- Никак не поможет. Но зато иллюзий не оставит. А вот теперь, когда мы готовы, можно приступить ко второй части плана:  поиску адреса магазина, - порадовал товарищей Иванов.
- Витиевато говоришь, проще надо, - сделал замечание Сидоров. – Как я понял, нужно идти в вагон проводника и допытываться у местных, где неподалёку от станции находится магазин.
- А самое главное, где находится  та станция с магазином поблизости от неё, - добавил Петров, долго молчавший  и слушающий рассуждения товарищей.
- Складно говоришь. Знать бы у кого спросить о магазине, - дополнил картину Сидоров.
- Спрашивать будем у всех пассажиров подряд, - Петров  дал адрес опрашиваемых и обозначил принципы опроса пассажиров.
- А кто пойдёт спрашивать пассажиров? – поинтересовался Сидоров.
- Если ты хочешь сам проводить опрос, мы против не будем, - в шутку определил крайнего Петров. Но Сидоров шутку не воспринял.
- А чтобы вам самим не сходить и не узнать, где этот самый магазин искать нужно, - посоветовал он.
- Если ты отказываешься, придётся нам идти, - согласился Иванов.
- Вот и сходите. А я вас тут подожду, -  Сидоров окончательно определился  с исполнителями.
- Сейчас пойдём или немного погодя? – спросил Петров у своего напарника по поиску магазина и всего вкусного и хорошего что в нём можно купить.
- Надо обдумать, как к делу приступить, - отложил на потом поход в другой вагон Иванов.
- Да, надо подготовиться. Приставать к пассажирам нужно натуру иметь, - согласился Петров.
- Немного выпить и можно приставать. По крайней мере стыдно не будет, - дал совет Сидоров.
- Нечего смеяться над страждущими людьми, - приструнил шутника Петров.
- Нереальные советы даёте, товарищ, - не без юмора, сказал Иванов.
- Тогда придётся вам на сухую приставать. Хорошо, если там девушки будут. А если бабульки, то вас вполне могут принять за извращенцев, - то ли посочувствовал, то ли позлорадствовал Сидоров.
- Вместо того, чтобы подсмеиваться, ты бы нас вдохновлял. А то пролетим мимо задуманного, в смысле ничего не добьёмся от пассажиров, и придётся дальше ехать на сухую, да ещё голодными,  - высказал претензии Петров.
- Останемся без всего мы все вместе. Так что уж расстарайтесь, добудьте водочки, да закусочки получше, - пожелал им удачного мероприятия Сидоров.
- Мы- то расстараемся. Но уговор будет такой, если у нас не получится, пойдёшь ты добывать и водочку и селёдочку, - Петров огорчил Сидорова, но тот был полон оптимизма и расстраиваться не собирался. 
- Придётся. Но лучше уж вы добывайте. Иначе сами себя уважать не будете, - Сидоров стращал товарищей  возможным понижением самоуважения.
- Ничего, мы это переживём. Лишь бы выпить было и закусить, - не терял оптимизма Иванов.
- Ну идите уже. Не то все пассажиры разбегутся, и тогда спрашивать будет некого, - поторопил товарищей Сидоров.
- Пошли. Надеюсь, наша попытка окажется удачной, - сам себя напутствовал Иванов.
- Я тоже надеюсь, - поддержал товарищей Сидоров, оставаясь сидеть на лавке.
- Надежды юношей питают, - следую за Ивановым, произнёс  Петров.
Иванов и Петров вошли в вагон с пассажирами, но приставать к ним не стали. Он направились к проводнику, собираясь  сначала  поговорить с ним.  Проводник как раз сидел в своём купе и дремал.
«Спит  с  чистой совестью, прямо  как младенец», - подумал Петров. 
- Будить будем? – шёпотом спросил у коллеги Иванов.
- Не знаю, стоит ли. Даже если разбудим, что он нам может посоветовать?
- Как раз посоветовать он нам ничего не может. Но предупредить его о нашем приходе и начале  дела следовало бы.
- Спорить не буду. Предупредить нужно. Только сладко спящего будить как-то не хочется. Обидеться может.
- Ладно, идём в люди без предупреждения. Кстати поезд притормаживает. Наверное, сейчас будет остановка. Давай, подойдём к выходу, может быть кто-нибудь выходить будет. Мы его и поспрашиваем.
- Пошли.
Оба товарища пошли к выходу из вагона. Женщина с мальчиком ждала у дверей вагона пока поезд остановиться.
- Вы сейчас выходите? – Иванов задал вопрос женщине.
- А вы тоже выходите? – спросила она в ответ.
- Нет, не выходим, - ответил Петров. -  Мы хотели вас спросить: есть ли поблизости с остановкой магазин?
- Рядом нет. В посёлке магазин есть, но до него не успеете дойти, если собираетесь на этот же поезд вернуться.
- Очень жаль. Понимаете, второй день едем, еда у нас закончилась, а есть ещё хочется, - Иванов объяснил неудобства длительных путешествий. 
- Нет, здесь у вас ничего не получится. Поезд стоит всего три минуты. Но скоро, через остановку, будет большая станция. Там поезд минут десять, а то двадцать простоит. Насчёт магазина я не знаю, но вы можете спросить  у местных, когда приедете.  Вот  там у вас будет время закупиться, если поторопитесь, то  успеете. 
Поезд  остановился, и женщина с мальчиком сошли на перрон. Никто в вагон на этой станции не вошёл.  Иванов высунулся наружу, стараясь определить насколько верно объяснила женщина. Кроме пустой платформы ничего вокруг не было. Даже маленькой будочки, которая могла бы выполнять роль кассы, и той не было на платформе. 
- Не обманула женщина. Нет  тут ничего рядом, - сообщил Иванов своему товарищу.
- А где же её посёлок? Почему он не рядом с железной дорогой? – выказал своё удивление Петров.
- Может быть, посёлок какой-нибудь хитрый. Военный городок типа нашего, - предположил Иванов.
- Может быть и так. Этого спросить теперь не у кого.
- Не у кого, - согласился Иванов.
- Тут подождём или в вагон пойдём? – поинтересовался мнением товарища Петров.
- Холодно. Пойдём в вагон, там посидим.
- В вагоне ненамного теплей.
- Но всё же теплей, чем на улице.
- Не прозеваем мы выходящих пассажиров?
- Надо не прозевать. Сядем так, чтобы видеть тех, кто выходит.
- Значит  рядом с туалетом.
Оба товарища вернулись в вагон. Два боковых сиденья около выхода оказались свободными и Петров  с  Ивановым  сели  там.
Буквально через пятнадцать минут поезд снова остановился. Но никто из вагона не выходил и не входил.
«Интересно, на другой остановке будет кто-нибудь входить или выходить? Не то может получиться так, что спрашивать будет некого, если к тому же на перроне никого не окажется», - думал Иванов, посматривая в окно.
Но вот поезд начал тормозить и оба товарища двинулись к выходу. Следом за ними, подхватив чемодан, ринулся пожилой мужчина.
- Вы выходите? –  спросил мужчина, подойдя сзади к двум товарищам, стоящим  перед  дверьми.
- Нет,  не выходим. А вы выходите? – в свою очередь спросил Петров у мужчины.
- Да, я выхожу, - подтвердил догадку мужчина.
- Вы не подскажите, есть ли рядом с остановкой магазин? – задал вопрос местному жителю Петров.
- Я раньше здесь никогда не был. На похороны еду, - объяснил цель своего визита мужчина.
- У кого же нам спросить? – больше себе, нежели мужчине сказал Петров.
- У местного жителя надо спросить. Он скажет вам наверняка, - посоветовал мужчина.
- Его где-то встретить  надо, этого самого местного жителя, - посетовал Иванов, пропуская мужчину вперёд к двери.
Поезд остановился и мужчина вышел. Иванов вышел следом за ним.
По пирону шёл сержант милиции. Он был молод и как все молодые люди ещё не понял нюансы службы. А посему старался честно выполнять свои служебные обязанности, встречая и провожая каждый из проходящих мимо поездов. Иванов тут же направился к нему и как служивый служивого спросил, предварительно пожелав всего хорошо, по-военному, конечно.
- Здравие желаю товарищ сержант! Не скажите есть тут рядом магазин? – спросил Иванов сержанта.
- Вам винный отдел нужен или продуктовый?  – спросил сержант.
 Он остановился и повернулся к Иванову, собираясь ответить на все вопросы военного в форме лётчика и погонами прапорщика.
- И поесть и выпить хочется купить. Ехать ещё долго. Так почему не позволить себе расслабиться? Дорога не такой уж длинной покажется, если едешь с друзьями и к тому же есть что выпить и закусить, -  дал полное разъяснение Иванов.
- С платформы спуститесь и метров сто вперёд пройдёте. Там увидите продуктовый магазин, - козырнув, сержант пошёл дальше.
- Пойдём или не пойдём? -  озадачил вопросом Иванов.
- Конечно, пойдём. Мы же за этим и вышли, - ответил Петров и быстрым шагом направился в указанную сторону.
- Поторапливаться надо, не то на поезд опоздаем, - предупредил Иванов, догоняя вприпрыжку Петрова.
- Тфу, тфу, не сглазь, - ответил Петров. – Быстрей надо всё делать, тогда не опоздаем.
- Давай, бегом. Так быстрей управимся, - предложил Иванов и припустился трусцой.
Петров последовал за ним.
«Плохо, что  мы не знаем сколько поезд  стоит на этой станции», - вспомнил о серьёзном упущении Иванов.
Через пару минут они оба были в магазине. Три  пожилых  женщины стояли  перед  прилавком, и одна из них говорила продавщице, что  ей ещё нужно купить.
- Мы с поезда, у нас только три минуты. Уважаемые гражданки! Можно мы возьмём без очереди? Мы быстро, вас особенно не задержим. Не то опоздаем на поезд, и придётся нам пешком по шпалам до дому добираться, - Петров  просил пропустить его и своего товарища вне очереди у стоящих перед прилавком бабушек.
- Знаем мы вас, алкашей. Никогда в очереди не стоите, всё вам срочно нужно, - проворчала самая сердитая бабушка из очереди.
- Спасибо вам. Мы были уверены в вашем понимании, - поблагодарил бабушек Иванов.
Петров тут же попросил продавщицу:
- Нам, пожалуйста, две бутылочки водочки, три плавленых сырка, хлеба черного  и белого по штуке и баночку кабачковой икры.
Продавщица положила на прилавок заказ и взяла деньги, не забыв присвоить сдачу для пополнения собственного кармана.
- Теперь ноги в руку и вперёд, - поторопил товарища Иванов.
- Сам знаю, что торопиться надо, - ответил Петров.
В его карманах лежали две бутылки водки, батон он держал в руках. В карманах Иванова лежали плавленые сырки. В руках он держал буханку черного хлеба и стеклянную банку кабачковой икры.
Оба товарища вышли из магазина и быстрым шагом направились к перрону. Едва они взобрались на перрон, увидели уходящий поезд. Он набирал скорость, и последний вагон находился как раз рядом с ними. Только вагон был почтовым, и сесть на поезд через этот вагон не было никакой возможности. Однако оба товарища рванули к этому вагону.
- Сзади прицепимся, - только и успел сказать Иванов.
Но руки обоих товарищей были заняты, и прицепиться не было никакой возможности.
- Попробуем прицепиться между вагонами, - сменил тактику Петров.
Платформа ещё не кончилась, и небольшая скорость поезда позволяла им догнать второй вагон.
Не думая о последствиях, Петров прыгнул на сцепку между вагонами.  Этот маневр ему удался:  его ноги встали куда надо.
- Прыгай, давай, - велел он товарищу.
- Мне некуда встать. Я под вагон попаду, - продолжая бежать, отказался  Иванов.
- Попробуй на задней сцепке пристроится, - посоветовал Петров, хотя не представлял, как можно зацепиться за торчащую сзади железку.
Иванов запихнул хлеб за пазуху, освободив тем одну руку.
«Одной как-нибудь зацеплюсь», - решил он и, пропустив вагон, спрыгнул на шпалы.
Иванов изловчился и, прибавив ходу, зацепился рукой за какую-то торчащую из торца вагона скобу. Продолжая бежать, Иванов   постарался сесть на сцепку, и  у него это получилось. Только сидеть было неудобно и холодно.  Ноги приходилось  держать  навесу, и холодная сталь сцепки неприятно холодила заднее место.
«Если поезд  небыстро пойдёт и расстояние до следующей станции небольшое, выдержу», - решил для себя Иванов.
Поезд шёл небыстро, но по разумению Иванова вовсе не собирался останавливаться.
«Ещё минута и придётся слезать, невмоготу уже», - понял Иванов, но тем не менее продолжал сидеть на сцепке, поджав ноги. Наконец  поезд  стал замедляться и скоро остановился.
«Наконец-то. Нужно слезать и идти к вагону», - понял он и на затёкших негнущихся ногах пошёл вперёд.
Прихрамывая, к нему присоединился Петров. 
- Как ты? - для порядка спросил он.
- Также как и ты, - ответил Иванов. – Пошли быстрей, поезд, кажется, уже тронулся.
Они едва успели запрыгнуть на  ходу в открытую дверь вагона, пока перрон ещё не закончился.
«Наконец-то мы в вагоне», - подумал каждый из них.
Не задерживаясь, товарищи прошли в свой вагон.
- Я уже вас потерял, - выговорил вернувшимся товарищам  Сидоров.
Он всё так же сидел у окна в купе плацкартного вагона.
- А мы и вправду потерялись. Чуть было на станции не остались, - поведал о превратностях судьбы Петров.
- Чуть не считается. Добрались ведь всё-таки, - напомнил известную истину Сидоров, пока его товарищи выкладывали купленные яства на стол.
- Стаканы ставь, философ, - Иванов поторопил Сидорова.
- Сразу прямо и начнём? – попросил уточнить регламент банкета  Сидоров.
- Сразу начнём. А чего тянуть, коли всё уже на столе? - Петров подтвердил своё согласие с товарищем.
- Мы немного продрогли, когда висели за вагоном на сцепке. Понимаешь, не было там удобного кресла, пришлось цепляться за то, что было, - разъяснил товарищу Иванов.
Он откупорил бутылку водки и налил в каждый из трёх стаканов по сто граммов.
- Ну, выпьем за успех нашего безнадёжного дела! - предложил тост Иванов.
Присутствующие чокнулись и выпили, занюхав водку о рукав.
- А закуску можно было бы и получше купить, - высказал претензии Сидоров, - например, сальца, маслица.
- В том магазине больше ничего достойного не было. И времени у нас тоже не было. А если  ты сомневался в нашей компетентности, сам бы пошёл и купил, - высказался Петров, сердито зыркнув на товарища. 
- Я пошутил. Сам знаю, что в местных магазинах ничего толкового не купить, - оправдывался Сидоров при этом гаденько улыбаясь и, наверное, радуясь что ему самому не пришлось кататься на морозе на вагонной сцепке.
- Ладно. Дело сделано. Теперь надо закусить, одной водкой сыт не будешь, - заявил Петров и начал резать хлеб.
 Иванов  развернул сырок и наломал его на куски.
- Нож  дай, - попросил он Сидорова. – Нужно банку открыть. А лучше сам открой.
- Открою, нам не впервой, - обещал Сидоров и, достав из кармана нож, приступил к делу.
Когда добрая половина купленного была съедена, товарищи вспомнили о  долге.
- Мы ещё проводнику обещали налить, - напомнил об уговоре Иванов.
- В бутылке как раз осталось водки на стакан. Вот и отнеси ему выпить, - дал совет Сидоров.
- А как быть с закуской? Что ему отнести? – спросил Иванов.
- Закуску мы ему не обещали. Но я думаю, от куска хлеба и кусочка сыра мы не обеднеем, - Сидоров решил проблему вполне рационально, сообразуясь со сложившейся в затянувшемся путешествии ситуацией.
- Ладно, отнесу, - Иванов согласился отнести  проводнику  обещанную выпивку.
Он взял бутылку, бутерброд и отправился к проводнику в соседний вагон.
- Ну как там у нас с выпивкой? – Иванов для начала разговора задал вопрос проводнику, едва добравшись до его купе. 
Тот сидел в своём купе, словно и не выходил никуда, покуда Иванов с Петровым добывали выпивку и закуску. Повернув голову на звук, проводник окинул говорившего мутным взглядом.
«Добавил где-то. Либо угостили, либо заначка у него имелась», - решил Иванов и по запаху тройного одеколона, исходящего от проводника, понял, какого рода заначка употреблялась совсем недавно.
- Ты как, из горла будешь или тебе в стакан налить? – спросил Иванов, показывая проводнику наполовину заполненную бутылку водки.
Проводник протянул руку и взял из рук Иванова бутылку водки. Прилепленная сверху надорванная пробка-бескозырка не помешала  ему приступить к употреблению немедленно. Он зубами оторвал уже надорванную ранее бескозырку, выплюнул её,  и опрокинул бутылку в рот.
- Бутерброд на столе, - предупредил Иванов и, положив бутерброд  на стол, пошёл обратно в свой вагон. Иванов понял, что здесь он лишний.
- Ну и как, проводник остался доволен? – Петров встретил вопросом вернувшегося Иванова.
- А что ему расстраиваться что ли? Ему халява досталась, за которую мы изрядно рисковали, - Иванов объяснил необоснованное любопытство товарища.
- Он не собирается титан протопить? – поинтересовался Сидоров.
- Я у него не спрашивал. Думаю, что не собирается, - лаконично  ответил  Иванов.
- Зря не спросил. Если бы спросил, он бы поторопился  с  титаном, - высказал свои соображения Сидоров.
- Бесполезно было проводника спрашивать. Он успел угоститься тройным одеколоном, судя по распространяющемуся от него запаху, -  Иванов открыл подробности общения с проводником.
- Совсем никакой был? - Петров попросил уточнить состояние проводника.
- Совсем никакой, - подтвердил  догадку  товарища  Иванов.
- А чайку хорошо было бы выпить и согреться, - пожалел о несбыточном желании Петров.
- С тобой трудно не согласиться. Я бы ещё горячих щей навернул бы. А горячий  чай уже напоследок, - Сидоров  внёс  существенное дополнение в несбыточные желания Петрова.
- С вами трудно не согласиться. К сожалению, согревающая жидкость у нас лишь одна - водка, - огорчил вагонных мечтателей Иванов.
- А что если и в этот раз титан самим протопить? – предложил вариант решения проблемы Петров.
- Мысль интересная, но невыполнимая. В титан нужно воды налить, прежде чем его топить. А как в него воды налить знает  только проводник. И разрешение титан топить он давал, лишь за посул от нашего имени:  налить ему выпить.  Сейчас нам дать ему нечего. Самим нечего пить, вернее, мало осталось у нас горячительного для выпивки, - мысленно собрал воедино и изложил все за и против Иванов.
- Ты столько всего наговорил, сразу не разобраться, - покритиковал товарища Сидоров.
- Ты хочешь сказать, я неправ? – не выказывая обиды, спросил Иванов.
- Конечно, неправ. Мы сами что ли не разберёмся как в титан воду налить? И титан мы уже сами топили, так что здесь проблемы не будет, я надеюсь, - Сидоров был полон оптимизма, но Иванов его оптимизма не разделял.
- Как говориться, мы проехали. Ты же не топил титан и не наполнял его водой. Вот если бы ты уже это делал, тогда я поверил бы тебе, - критиковал товарища в том же ключе Иванов.
- Я не топил титан, не заполнял его водой. Но это делал Петров, - перевёл рельсы на товарища  Сидоров. 
- Я титан не наполнял, - Петров опроверг  заявление Сидорова. 
- Проводник при тебе должен был сначала наполнить титан, а лишь потом разрешить  его затапливать, - не сдавался Петров.
- Я видел, как он это делал, - сознался Петров.
- Видел, значить сможешь повторить, - обрадовался Сидоров.
- Может и смогу. Но кто разрешит мне это сделать? – Петров усомнился  в успешности задуманного.
- Надо пойти к проводнику и спросить разрешения, - предложил Сидоров.
- Сейчас  идти к нему не стоит, пьяный очень после тройного одеколона и стакана водки. Часа через два нужно идти, не раньше, - сказал Иванов, и все присутствующие с ним согласились.
- Всё ты правильно сказал, но очень хочется пить, - внёс ясность в причину своей торопливости Сидоров.
- В титане вода оставалась. Но она уже остыла. Пока другой нет и скорее всего не будет, может быть, кто-нибудь сходит, принесёт водички? – Иванов предложил товарищам  принести воды в расчёте на всех присутствующих. 
- Один я не пойду. Пошли вместе за водой, - предложил принести воды Петров, обращаясь при этом к Сидорову.
- Пошли, принесём, - согласился Сидоров. – За одно обстановку разведаем.
- Идите уже, разведчики,-  поторопил Иванов  двух товарищей,  вызвавшихся принести воду.
Петров и Сидоров взяли стаканы, и пошли набирать воду из титана. Буквально через пять минут они вернулись  с полными стаканами.
- Можешь пить. Тебе как ты и просил, принесли полный стакан, - Сидоров постарался подчеркнуть свою заботу о ближнем. Ведь в добывание выпивки и закуски он не участвовал, поэтому поводу испытывал некоторую неловкость.
- Немного выпью, - соблаговолил Иванов и отпил из стакана одну треть.
- Не больно ты хотел пить, - выговорил ему Сидоров. 
- Пока в титане вода есть, нужно выпить, - ответил Иванов.
- Ты имеешь ввиду воды? – пошутил Сидоров.
- Её родимую. Без неё никуда, - подтвердил правильность догадки Иванов.
- Прямо как цитата из фильма: без воды и не туды, и не сюды, - посмеялся над ним Сидоров.
- Хорошо что ты напомнил о воде, которая для бритья нужна. Рожи у нас заросли, словно мы целый месяц не брились.  На построение придём, и нас собственный командир не признает, - Иванов нарисовал картину появления перед командиром не очень радостную. Все понимали необходимость по прибытию предстать перед его строгими очами, но ни у кого не вызывала радости сия служебная необходимость.
- Вода горячая нужна и острая бритва. Лично у меня все лезвия тупые, - сказал Сидоров и был в этом признании не одинок. У всех оказались  в бритвенных станках старые, тупые лезвии.
- Тупым лезвием даже с горячей водой не больно-то побреешься.  А холодной и подавно не побриться, - поделился богатым опытом в области бритья Петров.
-  А как насчёт бритья на сухую? – поинтересовался у друзей Иванов опытом в подобных делах.
- Тупой бритвой на сухую и вовсе не побриться, - ответил Сидоров. – Почему ты об этом спросил?
- Я спросил на тот случай, если вода в кране туалета замёрзнет, - ответил Иванов, и ответом не удовлетворил любопытство коллег.
- Пар изо рта в вагоне ещё не идёт, но скоро может пойти. А туалет всегда был местом более холодным, нежели сам вагон и вода может замёрзнуть в кране, если она там ещё есть, - Иванов всем присутствующим открыл нюансы отопительной системы вагона.
- Насколько я помню, мы умывались в вагоне проводника.  Интересно там туалеты ещё открыты? – задал вопрос Сидоров, но никто из присутствующих ему не смог  ответить.
- Это легко проверить. Тем более, наверное, каждому уже пора отлить накопленную внутри жидкость, - предположил Петров, с  хитрецой в глазах окинув взглядом товарищей.
- Не очень срочно, но пора, - согласился с выводами коллеги Иванов.
- Я сейчас сам схожу и отолью, заодно проверю, есть ли там вода, - пожелал стать первопроходцем Сидоров в этом нужном деле.
- Вот и проверь. Заодно узнаешь, закрыт туалет или нет, - Иванов напомнил о главном в предполагаемой проверке, поскольку если туалет закрыт, то есть там вода или нет - дело второстепенное.
- Ладно, я пошёл, - сообщил Сидоров, и двинулся в сторону туалета.
Иванов с Петровым долго ждали возвращения разведчика, поскольку разговоры о возникшей потребности вызвал нетерпение в этом вопросе. Им хотелось  быстрей эту потребность справить.
- Туалет открыт, - с этой приятной новостью появился в купе Сидоров.
Оба ожидающих тут же отправились по уже проверенному маршруту, намереваясь, всё остальное, связанное с водой и температурой отхожего места, проверить  самим. 
«А  Сидоров не обманул», - первым попав в заветное место и с высоким чувством облегчения отливая в рундук, подумал Петров.
Покончив с первой частью задуманного, он нажал на водопроводный кран над раковиной.  Несильной струйкой брызнула вода из крана.
«Есть водичка. Не придётся нам бриться на сухую, - обрадовался Петров – Но холодная, мочи нет».
- Скоро ты там!? – переминаясь перед закрытой дверью туалета, торопил товарища Иванов.
- Иду уже, - ответил Петров, напоследок всматриваясь в отражающуюся в грязном зеркале над раковиной небритую физиономию с синим от холода носам. 
«Ну и рожа! Встретил бы такую на улице, не узнал бы сам себя», - повеселил он себя пришедшей в голову шкодной мыслью. 
- Что так долго? – едва Петров приоткрыл дверь, спросил Иванов и, не дождавшись пока тот полностью освободит проход, ринулся к рундуку, на ходу расстегивая ширинку.
Он едва протиснулся внутрь, и ещё не достигнув места, нужного для удачного выполнения дела, начал сливать просящуюся наружу жидкость.
- Ну ты и торопыга! – выговорил ему Петров. 
- Станешь тут торопыгой, когда из тебя уже сливается, а слить ещё некуда, - изменившимся от напряжения голосом ответил Иванов.
- Рад за тебя, что вовремя подоспел к нужному месту, - пошутил Сидоров. – А то бы получилась как в анекдоте: «Эх, товарищ!»
- Шути, шути. Хотел бы я на тебя посмотреть, когда ты будешь прыгать от нетерпения перед закрытой дверью сортира, - обиделся Иванов.
- Кстати, я проверил, вода в кране есть. Но холодная до жути. Если ей мыло разводить, то вместо мыльного раствора, кожа на морде может покрыться корочкой льда, - сообщил свои соображения Петров.
- Будем оптимистами. Если корочкой льда кожа покроется, то можно будет применить женский   метод удаления волос, - толи в шутку, толи всерьёз  заявил Иванов.
- Что ещё за женский метод?  Никогда о таком способе бритья не слышал, - попросил объяснить нюансы нового метода бритья Сидоров.
- Ты видел как женщины удаляют волосы с ног? – задал наводящий вопрос Иванов.
- Нет, никогда не видел. Я даже не знал, что они занимаются такой глупостью, - Сидоров открыл свою дремучую невежественность в области наведения женской красоты.
- Твоя жена не делает что ли так? – удивился Иванов.
- Не знаю. Никогда этого за ней не замечал.
- Ладно, пойдём с другой стороны. Ты прежде чем приступить к выполнению супружеских обязанностей жену трогаешь?
- Конечно, трогаю. Это помогает сосредоточиться. Сам же знаешь, а ерунду спрашиваешь.
Но Иванов продолжил вопрос, несмотря на неудовольствие Петрова.
- Ты её ноги трогал и как их определил: покрыты они волосками или гладкие?
- Откуда мне знать, может, покрыты, а может, нет. Я ниже её горжетки не опускался, незачем, поскольку на этом самом месте у меня к жене возникает уверенный, твёрдый интерес.
- С тобой всё понятно. Так вот, чтобы на ногах не было волос, женщины наклеивают на ногу пластырь, а потом срывают его вместе с волосками.
- И зачем им это нужно? Больно ведь. Вот ты на меня говорил, что я долго с сортире сидел, а сам…
Иванов вышел из туалета, и тут же наткнулся на стоящего рядом с дверью Петрова.
- Стоишь на ходу. Людям пройти не даёшь, - проворчал Иванов. 
- Так я тебя ждал. Вместе пришли, вместе уйдём. Я вот что подумал: может, мы к проводнику заглянем насчёт чая, или разрешение у него получим самим титан затопить?
- Рано ещё к нему идти. Мы сейчас у него только матюгов пачку обретём.
- Кстати я не понял, причём здесь женский метод и сугубо мужское бритьё? Объяснил бы непонятливым.
- Хорошо, объясню.  Когда на твоей физиономии образуется корочка льда от соприкосновения с ледяной водой, ты  её сдерёшь  вместе со щетиной.
- Думаешь, получится таким способом побриться?
- Нет, конечно, не получится.
- Что-то ты меня запутал, да ещё ноги моей жены приплёл…
- Нужны мне её ноги. У меня своя жена не хуже, а может и лучше твоей.   
- Твоя жена лучше моей!? Я в этом сомневаюсь, - начал сердится Петров.
Иванов постарался выправить щекотливую ситуацию:
- Всё очевидно. Моя жена лучшая в мире женщина для меня. Твоя жена лучшая в мире женщина для тебя. По крайней мере так хотелось бы думать. А что касается бритья, так никогда на физиономии корки льда не будет. У  живого человека не будет. А даже если бы такое стало возможным, то всё равно женским методом не побриться. У женщин волоски мягкие, слабые. А об нашу щетину можно пальцы уколоть и она не поддастся никакому там льду. Шутка это была.
- Ну тебя с твоими шутками! Пошли лучше к Сидорову. Не то он опять подумает, будто мы сгинули и всю нашу водку с горя оприходует.
- Ладно, пошли в купе, - согласился Иванов и оба товарища отправились в свой вагон.
- Вы насчёт чая к проводнику ходили? – встретил вопросом Сидоров.
- Почему ты так решил? – поинтересовался  Петров.
- Вы пропадали довольно долго. Вот я и подумал, что вы у проводника права качаете.
- Мы были в сортире по совсем другому делу. Правильнее будет сказать: противоположному потреблению чая, -  Иванов посчитал нужным ответить по-мужски.
- Что-то долго вы в сортире торчали. Или вы экскурсию по  всем  сортирам  в поезде  совершали? – посмеялся  над  товарищами  Сидоров.
- Не совершали мы никаких экскурсий. Мы ходили в сортир, кстати, в тот же, где и ты побывал немного раньше, - напомнил товарищу Петров.
- Ладно, с этим всё понятно. А когда к проводнику пойдём? – поинтересовался Сидоров.
- Мы же решили повременить,  и пойти к нему, когда он в норму придёт, - напомнил Иванов о недавнем совместном решении.
- Судя по вашим же рассказам, он может раздобыть ещё тройного одеколона и прощай горячий чай, - Сидоров толи предлагал идти к проводнику сейчас же, толи наоборот предлагал повременить, толи вообще ничего не предлагал.
- Ты сам-то чего хочешь? Определись, тогда и нам мозги компостируй, - ворчал Петров. – А то, если  хочешь, сходи к проводнику и расколи его на согревания титана.
- Я лучше подожду. Глядишь, и вы сами пожелаете к проводнику сходить.  Тогда мне ничего делать не придётся, - отказался Сидоров.
- Ну и лодырь ты, Сидоров! - пожурил товарища  Иванов.
- Не лодырь, а предусмотрительный, - ответил Сидоров и добавил: 
- Зато я неприятностей на свою задницу не найду. А это, согласитесь, немало.
- Не знаю, не знаю. Мало или много - тут дело субъективное, - сказал Иванов. – Ясно одно, если нужно будет немного прихватить для себя, ты при такой философии, нечего путного не получишь.
- Когда надо я подсуечусь. А когда не надо, пропущу, - объяснил свою прозорливость Сидоров. 
- Если к проводнику не пойдём сейчас, то нужно бриться идти, - Иванов напомнил о необходимости привести свой внешний вид с требованием устава.
- Вода ледяная и бритвы у нас тупые. При таком раскладе не получится качественно побриться, - Сидоров не хотел отказываться от роли пессимиста, поскольку в этом случае  первопроходцем в любом деле становился не он, а кто-то другой.
- Это ты патрулю будешь рассказывать, когда он тебя задержит и проводит на гауптвахту на трое суток? Да ещё в часть сообщит о твоих подвигах: с небритой рожей по столице рассекать, да людей своим неуставным видом распугивать, - обосновал необходимость  своевременного бритья Иванов. 
- На Московских вокзалах есть горячая вода в общественных  туалетах. Там можно побриться, - нашёл повод возразить Сидоров.
- Если успеешь добраться до туалета. Насколько я знаю, патруль на перроне встречает таких как мы. А дальше всё будет без вариантов, если мы предстанем в небритом виде, -  дополнил картину Петров.
- Ты как хочешь, а я пойду бриться, - обращаясь в Сидорову, сказал Иванов.
- Иди, иди. А я посмотрю, как у тебя это получится, - ответил Сидоров.
- Конечно, пойду и побреюсь. Мы и не в таких условиях пребывали, а небритыми не ходили, - вспомнил о былых временах Иванов.
Он взял бритвенные принадлежности и отправился в туалет. Почти полчаса его не было, а когда появился перед товарищами,  хвалиться качественным бритьём не пришлось.
- Ты считаешь себя побритым? – спросил Сидоров, мельком взглянув на Иванова.
- Пять раз брился, - ответил тот. – Если и не всё сбрил, то, по крайней мере, видно, что человек брился.
- Подумает ли так же патруль на перроне, вот в  чём вопрос? – Сидоров усомнился в правильности заявления Иванова. 
- Немножко огрехов от бритья на физиономии осталось, так это сущая ерунда, - держал марку Иванов.
Ему очень не хотелось уступать Сидорову, хотя  в чём-то тот был прав.
- Я, пожалуй, тоже пойду бриться, - сообщил о своём решении Петров.
- От вашего бритья результат нулевой. Рожа как была небритой, так небритой и осталась, - критиковал товарищей Сидоров.
- Не скажи. Как я понял, ты сейчас бриться не собираешься, дождёшься прибытия в столицу и в туалете вокзала побреешься? – задал наводящий вопрос Петров.
- Ну да, я так и сказал, - подтвердил Сидоров.
- Вот и хорошо. Когда нас в столице патруль встретит, по сравнению с твоей небритой физиономией, наш вид будет вполне уставным.  Мы поедем домой, а ты на гауптвахту, - открыл суть дела Петров.
Он взял мыло, бритвенные принадлежности и отправился в туалет бриться. Управился он быстрей Иванова, но его лицо было побрито не лучшим образом.
- И ты от небритого не больно отличаешься, -  едва  Петров  появился  в  купе, обрадовал  его Сидоров.
- Всё же отличаюсь. Достаточно взглянуть на тебя и сразу всё становится очевидным, - возразил ему Петров.
Пока Петров брился, Сидоров передумал. Он и раньше не был противником бритья в поезде, но хотел посмотреть, как это будет выглядеть в исполнение других. Бриться холодной водой и тупой бритвой – не лучший вариант избавления собственного лица  от  выросшей за несколько дней растительности.
- Пойду и я побреюсь. Как говориться, за компанию и жид удавился, - сообщил он о своём позитивном решении.
- А сам говорил, что не пойдёшь. Ещё над нами насмехался, - напомнил о недавнем разговоре Петров.
- Не хочу вас одних оставлять даже на три дня. Если и пойдём отдыхать на гауптвахту, то все втроём, -  сообщил он о причине отмены своего предыдущего решения и, взяв всё необходимое, отправился бриться.
- Ты посмотри на него! – как только Сидоров ушёл, заметил Петров. – Нас он критикует, бриться видите ли он не собирается. А как сам понял, чем это ему грозит, сразу передумал.
- Каждый бы передумал, когда понял, чем  это ему грозит, - лаконично заметил Иванов. – Посмотрим, как он свою физиономию облагородит. Вот тогда и мы над ним посмеёмся. Как говорится, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
Оба товарища стали ждать возвращения Сидорова. Они посматривали в окно, вздыхали, как бы  сообщая друг другу: « Мол, сам на нас говорил, а уже полчаса бреется и никак не может закончить. Вот и верь после этого в искренность, вот и доверяй ему наши общие тайны».
Едва Сидоров вернулся, Иванов взглянул на часы.
«Почти сорок минут отсутствовал. А посмотреть на него, что брился, что не брился, невелика разница», - отметил он себе.
- Вот теперь мы равны, - изрёк Сидоров.
- Что ты имеешь ввиду, и в чём мы все равны? Объясни нам, непонятливым, - попросил уточнения Петров  столь  странным заявлением коллеги.
- Я так же как и вы плохо выбрит. Я только об этом говорил, - объяснил Сидоров своё двусмысленное заявление.
- Здесь ты неправ. Ты выбрит намного хуже нашего. Достаточно посмотреть в зеркало, чтобы это увидеть, - огорчил товарища Петров и, не сдержавшись, хмыкнул, предвидя реакцию Сидорова. 
- Прямо так и хуже. Лично я не вижу никакой разницы, - заявил Сидоров, поскольку не хотел признавать истины.
- Ладно, это дело личное. Считай, как хочешь, - не упорствовал Петров, оставляя товарищу место для иллюзий.
- Что значит личное?  Так оно и есть на самом деле, - не сдавался Сидоров.
Он сам недавно критиковал товарищей за то же самое и теперь расплачивался за свою гордыню сполна.
- Ты сам брил своё лицо, вот поэтому личное, - объяснил товарищу Иванов. – Всё это сейчас неважно. Мы побрились, как смогли. Нам надо решить другой вопрос, который сейчас более актуальный.  Нам нужен горячий чай, чтобы согреться и попить от души. Никто ведь из нас не хочет  простудиться  и  заболеть. 
- Кто бы с тобой не согласился?  Конечно нам нужен горячий час, а ещё лучше горячий обед, - согласился Сидоров.
- Пора нам наведаться к проводнику. Что вы по этому поводу думаете? – спросил товарищей Петров и внимательно посмотрел на их сникшие от холода, с посиневшими носами лица. 
- А кто пойдёт к нему? – задал вопрос Иванов и поёжился, будто не к проводнику собирался пойти узнать насчёт горячего чая, а к деду морозу за холодными сосульками.
-  Тот, кто знает как топить титан, - ответил на вопрос Сидоров, выразительно взглянув на Петрова.
- Я то пойду. Но ещё один нужен для подстраховки. Пошли вместе с тобой, - Петров предложил Сидорову составить компанию в этом непростом деле. 
- Я пасс, - отказался Сидоров. – Идите с Ивановым, я вас здесь подожду.
- Хорошо. Но нам полагаются лишние сто граммов за работу, - выставил условия Петров и улыбнулся своей пришедшей  в голову находке.
- Вы сначала дело сделаете, а потом поговорим, - ответил Сидоров, не подтвердив своё согласие на дополнительное выделение выпивки для участников мероприятия.
- Так как насчёт ста граммов за работу? – попросил ответить более точно Петров.
- Если с чаем выгорит, то сто граммов вам на двоих, - произнёс Сидоров, но и такой ответ не устроил Петрова.
- Не сто граммов, а по сто граммов сверху, - уточнил требование Петров.
- Сто граммов сверху для двоих!?  Как говорится, губа не дура. Но такое дело не пройдёт, иначе мне самому пить  нечего будет, - не согласился Сидоров.
 - А то давай, со мной иди. Сто граммов твоими будут на вполне законных основаниях, - предложил Петров.
- Не хочу у вас отнимать  халявную пайку водки. Пользуйтесь моей добротой, - пошутил Сидоров.
- Делать нечего, нужно идти, - напомнил о намерениях Иванов и встал с полки.
- Пошли, -  согласился Петров и встал следом за Ивановым.
Они оба направились  в другой вагон к проводнику.
Как и ожидалось, они застали проводника в своём купе. Он находился под крепким  «шафе» но уже был в состоянии говорить.
- Вы титан сегодня топить будете? – сходу спросил Петров.
- Нет, не буду, - ответил проводник, не объясняя свое решение не топить.
- А бойлер отопления вагона будете топить? – поинтересовался Иванов.
- И бойлер топить не буду. Нечем мне его топить. Угля осталось только на топку бойлеров для обратного рейса и то не для всех вагонов, - открыл причину отказа проводник, но прапорщики ему не поверили.
- А как же можно в вагоне не топить? Тогда  в системе отопления вода замёрзнет, и трубы льдом разорвёт, - Иванов объяснил проводнику причину своих сомнений в правоте заявленного.
- Вот и я думаю, как из этой ситуации выпутаться, - сказал проводник, но просителей не убедил.
- Неужели на конечной станции угольком нельзя разжиться? – удивился Иванов.
- Мы прибудем на конечную станцию, и сразу  начнут почту разгружать, а потом снова почтой вагоны загружать. За пару часов управятся, - ответил проводник. – Можно дойти до склада и ведром угля разжиться. Но ведро угля проблему не решит. Один вагон можно ведром протопить и то не сильно, - продолжал объяснения проводник.
- Хоть что-то урвать и то дело, - поддакнул Петров. – Насколько я понял, когда я титан топил, вроде бы угля было в кладовке значительно больше ведра.
- У меня только в этой кладовке уголь и есть. В остальных кладовках пусто. Да и уголь почти весь смёрзся, поскольку он сырой был вот и подмёрз немного, - проводник говорил о проблемах с углём, но Петров всё равно не верил.
- Если терять нечего, то, может, титан натопим. Я сам могу протопить, я умею, - предложил свои услуги Петров.
- Сейчас не получится. Рад бы помочь, но никак не могу. Угля для бойлера не хватит, а разморозка системы - дело серьёзное, - отказал проводник.
- Очень жаль. В вагоне холодно, хоть чаем горячем согрелись бы. А теперь получается и это нам недоступно, - высказал свои сожаления Иванов.
Оба товарища, не достигнув цели, отправились восвояси.
- По вашим кислым физиономиям вижу, не перепадает вам лишних ста граммов, - Сидоров встретил вернувшихся товарищей заранее заготовленной репликой.
- Он говорит, угля у него мало. На обратный путь и того не хватает, - объяснил причины неудачи Петров.
- Выпивки ему не хватает, а не угля. Предложили бы ему выпить, так с радостью разрешил бы титан топить, - предположил истинную причину неудачи Сидоров.
- Мы бы предложили, вот только что самим потом пить осталось бы. Одним чаем в холодном вагоне не согреешься. Если бы он ещё и вагон протопил, тогда другое дело. А так мы водочкой себя подогревать станем, глядишь, и не околеем до прибытия поезда на конечную станцию, - Иванов разложил всю проблему по полочкам, но никакие объяснения ситуацию не меняли и теплее не становилось.
- Вы бы у проводника спросили во сколько поезд приходит на конечный пункт назначения, - в поздний след напомнил  товарищам Сидоров.
- Там на стене расписание висит. В нём всё написано:  в двадцать три часа поезд приходит, - сообщил о расписании Петров.
- Это в том случае, если расписание не поменялось. А если поменялось, как на самом деле идёт поезд, это вопрос? - обосновал свои сомнения Сидоров. 
- Проводник всё время кривой, и я сомневаюсь, что для него есть какая-то разница, когда поезд придёт на конечную станцию. По крайней мере поезд в любом случае его довезёт, - выдвинул контр аргумент Петров.
- Но спросить надо было, - сказал Сидоров, которому нравилось сейчас укорять своих товарищей в недальновидности.
- Поезд  столь медленно тащится, возникает сомнение, что он когда-нибудь доедет до конечной остановки. А если доедет, то непременно опоздает, - поделился своими сомнениями Петров.
- Даже если поезд не опоздает, боюсь,  это для нас поздно: наша последняя электричка уже уйдёт, - огорчил товарищей Иванов.
- Это если расписание верно. А если по новому расписанию она придёт раньше? – спросил Сидоров, хоть и сам знал ответ на вопрос.
- Жалко у нас нет расписания электричек. Насколько я помню, наша последняя электричка уходит в  десять  часов с минутами. Точно не скажу. Может быть, кто-нибудь помнит поточней? – Иванов попросил друзей напрячь память.
- У проводника спросим, и узнаем, когда на самом деле поезд прибудет на конечную станцию.
- Но если расписание правильное и поезд не опоздает, как нам добраться до нашего города? – толи спросил, толи поставил вопрос Петров,  собираясь сам ответить на него.
Но Иванов понял по-другому, и тут же выложил всё, что знал:
- Есть почтово-пассажирский поезд, отправляющийся в двадцать четыре часа. Или можно на перекладных ехать: поздней электричкой от Москвы до Клина, а самой первой утренней электричкой из Клина уже домой. Но придётся несколько часов провести на вокзале до отправления утренней электрички.
- И какой нам вариант выбрать? – не понял расклада Сидоров.
- По приезду в столицу определим. А сейчас нужно сходить к проводнику и спросить о расписании. Ты давно не светился у него, так возьми и сходи, - направил товарища к проводнику Иванов.
- Ладно, так и быть схожу, узнаю, - согласился Сидоров и, не откладывая, направился узнать время прибытия поезда  в пункт назначения.
 Он пробыл в соседнем вагоне недолго. Когда вернулся, обрадовал присутствующих информацией:
- Спешу обрадовать, расписание верно. Поезд прибывает на станцию назначения в двадцать три часа.
- Не знаю, кого обрадовало твоё известие, но только не меня, - ответил ему  Иванов. – Если расписание верно, и мы прибываем в одиннадцать, то вариантов добраться домой у нас немного, я уже о них говорил. А если поезд опоздает, то и эти варианты пропадают.
- Не будем говорить о грустном. По-моему нам пора перекусить. Кто-нибудь того же мнения? – предложил перекусить прямо сейчас Петров.
- Лично я никогда не против принять на грудь, и перекусить как следует, - поддержал предложение Сидоров.
-  Выпить у нас ещё есть, бутылка водки осталась. А перекусить как следует особенно нечем: полбатона осталось, полбанки кабачковой икры и два плавленых сырка. Этим нельзя наесться, но закусить можно. Тут ещё надо учесть вот что. Когда придем, от нас не должно пахнуть, - Петров напомнил о весьма непростом обстоятельстве. Ведь после принятия на грудь, вне зависимости от того кто и в каком количестве принимал горячительное, оно оставляет след  в выдыхаемом воздухе тем, кто принял горячительное.   И другие, проявляющие интерес  к выпившему, например, патруль, могут учуять запах спиртного. 
- Ты имеешь ввиду неожиданную встречу с патрулём? – догадался Сидоров.
- Да, я имею ввиду неожиданную встречу с патрулём. Так вот, нужно сделать всё, чтобы этой встречи избежать, а если мы всё же встретимся, нужно чтобы от нас не пахло, - изложил свои соображения Иванов.
- Так что же нам не пить!?  Но тогда мы просто околеем в холодном вагоне. Мы и так уже похожи на нахохлившихся воробушков, - напомнил о прискорбных для присутствующих обстоятельствах Петров.
- Будем считать, что выпив сейчас мы не встретим патруль по приезду, поскольку прибытие почтовика с почтой вряд ли их заинтересует. И если выпить  сейчас,  пройдёт достаточно времени, чтобы не пугать прохожих крепким  запахом перегара, - внёс  свои соображения по предполагаемому регламенту Иванов. 
- Как я понял, сейчас мы всё допиваем, и доедаем, и на этом заканчиваем с приятным в нашем долгом путешествии? -  заметил Петров.
- Раз все  поняли суть дела, достаём наши запасы. А чтобы ни у кого не осталось сомнений, скажу так:  яств осталось очень мало и оставлять, делить на более мелкие доли для последующего приёма внутрь, смысла не имеет. Выпьем всё и съедим прямо сейчас, - произнёс речь за упокой оставшимся яствам Иванов.
Товарищи подготовили остатки яств и приготовились к последнему приёму горячительного.
- Сколько наливать? – спросил Сидоров, взяв на себя роль разливающего.
- Наливай  по полной, - предложил вариант Петров.
- Всё что ли разливать? – не поверил Сидоров.
- Разливай всё сразу. Чего на неё смотреть, её пить нужно, - напомнил известную истину Петров.
Иванов уже всё что хотел, сказал и теперь отмалчивался.
Сидоров разлил водку по стаканам. Все дружно взяли, чокнулись и, пожелав всем присутствующим крепкого здоровья, выпили.
- Хорошо пошла, - выдохнув и занюхав об рукав, к месту заметил Петров.
- Водка не самогонка. Она много приятней воспринимается организмом, - сообщил о своих наблюдениях Сидоров.
- Всё зависит от того, как самогонка приготовлена, - не согласился  с ним Иванов. 
 Он первым зачерпнул из банки кабачковой икры и, намазав на кусок хлеба, отправил в рот.
- Я  много  раз пил самогон, - поделился тайной Сидоров. – Он разным был: и крепким и не очень, но всегда оставался пахучим. По запаху водка выигрывает, она не так как самогон воняет.
- Если самогон ставят на зерне и сахара добавляют сколько надо, да ещё закваску кладут в нужном количестве, а ещё при этом ровно двадцать один день выдерживают срок брожения, то и самогон получается что надо. Только его надо не один раз, а два раза перегонять. Вот тогда самогон получается крепким и не пахучим, - рассказал о тайне приготовления качественного самогона  Иванов.
- Я тоже пил самогон много раз, но качественного самогона мне не попадалось. Особенно из свеклы пахучий получается, аж с души воротит, - поведал о своём опыте Петров. 
- Людей и такой самогон устраивает. Один раз перегнать брагу быстрей, чем дважды перегонять. А тот, кто самогон гонит, тут же пробовать его начинает,  -  Иванов объяснил причину, по которой люди не хотят перегонять второй раз.
- Хорошо было бы проверить правоту твоих слов, - высказал пожелание Сидоров.
- У нас в посёлке дед  Матвей хороший самогон делал. Ещё раньше его дед этим славился, вот Матвею по наследству и передали рецепт приготовления крепкого зелья. Когда готовился какой-нибудь праздник, деду Матвею заказывали самогон. Он никому не отказывал и никогда никого не подводил: всегда самогон был готов в срок и обладал нужной крепостью и отменным качеством, - рассказал Иванов.
- А водку у вас в посёлке не пили, только самогон был в ходу? – поинтересовался Сидоров.
- Водка дорого стоит. Самогон крепче  и качеством лучше получался. А когда гостей много: считай вся многочисленная родня, то двадцати литров самогона только-только и хватит. Но если бы водки столько закупать, то разоришься, никаких денег не хватит напоить гостей, - ответил Иванов. 
- Да, водка нынче кусается, - поддакнул Сидоров. – Раньше она намного дешевле продавалась.
- Водка стоила два рубля восемьдесят семь копеек, - подключился к разговору Петров.
- Это было давно. Тогда я ещё водки не пил, - Сидоров подтвердил правдивость сказанного товарищем. – А столичная, насколько я помню, стоила три рубля двенадцать копеек. Но её трудно было купить. Может быть, в столичных магазинах она не переводилась, а в нашем посёлке в местный магазин её только по праздникам завозили.
- Это вы вспоминаете года с шестьдесят первого по начало семидесятых. А потом цена водки стала расти как на дрожжах. Кстати, мой отец пил «Московскую» водку ещё по двадцать одному рублю, - вспомнил свои молодые годы Иванов.
- Ладно свистеть то! По-твоему получается, что водка сначала была очень дорогой, а потом вдруг стала дешёвой и через некоторое время опять дорожать начала, - Сидоров отказывался верить сказанному Ивановым о ценах на водку.
- Короткая у тебя память. Неужели ты не помнишь шестьдесят первый год? – Иванов пытался напомнить о знаменательных событиях десятилетия Сидорову.
- Ну и чем для меня должен помниться тот  год или какой-нибудь  ещё? Я даже не помню, когда свою первую девушку поцеловал. Да что там поцеловал. Я не помню, как и когда с первой женщиной был, а это, согласись, событие. Столько всего произошло в моей сознательной жизни! В шестидесятые года я был пацаном под опекой родителей, и ничего особенного со мной не происходило, - Сидоров на удивление присутствующих не понял намёка.
- Ты не помнишь о полёте в  космос Гагарина? – удивился Петров.
- Помню, конечно. Я не думал, что для вас  имеет значение, помню я об этом или нет, - оправдывался Сидоров.
- Я хотел тебе напомнить о другом событии, - сказал Иванов. – В тот же шестьдесят первый год, помимо полёта Гагарина в космос произошло другое, не менее значимое для людей событие.
В этот же год, кажется весной, была реформа денег: один старый рубль равнялся десяти копеек новых денег. Теперь понятно, почему двадцать один рубль старыми деньгами меньше двух рублей восьмидесяти семи копейки новыми? – задал наводящий вопрос  Иванов.
-  Это понятно, раз реформа на один ноль деньги обкорнала, - ответил Сидоров. – Насчёт денег  у пацанов мелкого возраста спрашивать бесполезно. В наших карманах деньги были редкими гостями. О том, что водка стоила двадцать один рубль,  я только от тебя узнал, поскольку меня тогда больше конфеты интересовали.
- В наших посёлках, да деревнях только подушечки продавались. А прочие сладости разве что в праздник завозились в сельский магазин. И люди не больно-то их покупали. Бедно все жили, на хлебушек только и зарабатывали, - напомнил о недалёком прошлом Петров.
- Да, что было, то было. Сейчас мы намного лучше живём. Отцы наши и деды для страны  старались, строили заводы и фабрики, а после войны восстанавливали разрушенное войной. Плохо что у нас нет возможности выпить за их память, - посетовал Иванов.
- Да, плохо. Но как только мы доберёмся домой, обязательно выпьем за них, - от лица всех присутствующих обещал Петров.
- Конечно, выпьем. Почему не выпить за хороших людей? – поддакнул Сидоров.
- Кто хочет чаю попить? – задал вопрос Петров.
- Я думаю, никто из нас не откажется или ты сомневаешься? – толи спросил, толи ответил Сидоров.
- Пошли, принесём три стакана кипятка. Пить очень хочется, - предложил Петров.
- Ты хочешь сказать, принесём холодной воды, - поправил его Сидоров. 
- Холодного кипятка, если ты это имел ввиду, - отозвался Петров, скорректировав ранее сказанное. 
- Я уж думал, ты забыл о нетопленном титане, - сказал Сидоров.
- Мы столько сегодня говорили о необходимости протопить титан, усилия прикладывали, стараясь сдвинут дело с мёртвой точки, а ты снова мне напоминаешь о том же самом, - отчитал товарища Петров.
- Я и сам удивился, когда ты о чае заговорил. В жизни всякое может случиться:  от холода можно не только забыть, что совсем недавно было, но и полностью отключится. Помню ещё в бытность срочной службы, поставили меня на пост зимой. Нас на всю ночь ставили склад охранять и пост
снимали только утром.  Я тогда сильно намёрзся, что не помнил, как в постели оказался в казарме. Когда подъём протрубили, тогда только и очухался. Получалось, я прошёл почти два километра с поста до казармы и ничего не помнил, - вспомнил срочную службу Сидоров.
- Так тебе мог трибунал или штрафбат грозить за то, что пост самостоятельно оставил, - напомнил армейские порядки Петров.
- Мог, не отрицаю. Но в тот раз обошлось. Разводящий сам не пришёл за мной. Толи перепил и проспал, толи к бабе пошел и заснул там. Но мне претензий никто не предъявлял, - вспомнил о своём невероятном везении Сидоров.
- Пошли за водой, - поторопил Петров.
Сидоров и Петров взяли стаканы и отправились за холодным кипятком.   
- Как мы ожидали, вода в титане ещё есть, - обрадовал ждущего в купе товарища Петров.
- Вот и хорошо, если вода есть, то всегда попить можно, коли охота придёт, - ответил Иванов.   
- Только ты немного ошибся в предположениях, -  тут  же огорчил товарища Петров. – Мы с титана слили всю воду. Больше в нём воды не осталось.
- Как же так!? – удивился Иванов. – Титан двадцатилитровый. А мы с него взяли от силы три литра. Куда же делось остальное?
- Кто его знает куда всё делось. Может, вытекло, а может,  выпили. В вагоне проводника тоже люди едут.
- Ты же сам утверждал, что пассажиры, едущие на короткие расстояния, чая не пьют, - пытался добиться истины Иванов. Только истину никому знать не дано, разве что Бога спросить.
- Ну да, говорил, - подтвердил Петров. – И не только я один об этом говорил.
- Так куда же всё-таки вода девалась? – не сдавался Иванов в поисках если не истины, то хотя бы правды. 
- Выпили. Вода не чай, её все пьют, поскольку пить хочется и за неё платить не нужно, - на сей раз ответил Сидоров и, наверное, был отчасти прав.
- Очень сомневаюсь, чтобы почти два ведра воды зимой пассажиры выпили за несколько часов поездки. Летом - другое дело. Но зимой…  - не закончил фразу Иванов, показывая тем полную несостоятельность предположения Сидорова.
- Краник у бачка капал. Что не выпили, то могло вытечь. За десять часов вполне ведро могло накапать, - объяснил сей парадокс  Петров, и вкупе эти два фактора реально могли избавить титан от воды. 
- Вот это ещё куда ни шло. Только нездорово получается. У нас даже воды не остаётся, - пожалел о потерях Иванов и все присутствующие в купе молча его поддержали.
- Всё когда-то кончается. Вы как хотите, а я водички попью. Не скоро ещё попить придётся. Нам не меньше шести часов ещё ехать, а может, и больше, - сказал Сидоров и, устроившись за столом, выдул целый стакан воды.
Остальные пассажиры сделали так же и уже не один, а целых три пустых стакана стояли на столе.
Сидоров потянулся и зевнул, показывая всем своим видом, что после доброго стакана воды неплохо было бы вздремнуть.
- Поспать нужно, пока на это время есть, - сообщил он о своём решении. – Приедем в столицу, и неизвестно как у нас с электричкой получится. Может быть, всю ночь придётся куролесить.
Сидоров сидел на своей полке один, и никто не помешал ему улечься спать. Остальные его попутчики тоже пожелали отдохнуть и улеглись на своих полках. Скоро храп из единственного занятого пассажирами купе  разносился на весь плацкартный вагон.
Уже через час сна все три прапорщика проснулись, и спать им больше не хотелось. До конечной остановки оставалось несколько часов, и перспектива сидеть у окна и скучать никого не прельщала. Поэтому они ворочались  с  боку на бок, вздыхали, но упорно продолжали лежать на полках.  Лишь  в районе десяти часов, Иванов, Петров и Сидоров заняли сидячие места в купе.
- Бока намял, теперь долго буду поездку вспоминать, - пожаловался Иванов.
- Мы тоже не на мягких перинах спали, - отозвался Петров, говоря сразу за двоих.
- Да, сервис здесь оставляет желать лучшего, - согласился с товарищами Сидоров.
- Ну что, граждане - товарищи! Подъезжаем уже, - обрадовал всех присутствующих Иванов.
- Да не уже, а ещё.  Ехать нам почти два часа, если поезд придёт вовремя. Если опоздает, то и того больше, -  поправил товарища  Петров.
- Раньше точно поезд не придёт, - включился  в разговор Сидоров.
- Может быть и так, но по сравнению с тем, что было вчера, проехать осталось сущую малость, - Иванов был настроен оптимистически и никто и ничто не мог сейчас испортить ему настроение.
- Мы как потом поедем? – задал вопрос о дальнейших перемещениях Петров.
- Тебе же раньше уже объясняли, - ввязался в разговор Сидоров. – Поедем на электричке, а если не успеем, то на поезде.
- Я не о том. Приедем мы на вокзал, а как на другой вокзал поедем:  на метро или на трамвае? – уточнил вопрос  Петров.
- На троллейбусе, а лучше на автобусе, - пошутил Сидоров и тут же напомнил: 
Или ты забыл, как мы сюда добирались?
- Конечно, забыл. Я всю жизнь прожил в посёлке, а потом жил в закрытых гарнизонах. В больших городах я не ориентируюсь, - честно сознался Сидоров.
- Мы поедем на метро. Там всё ясно и понятно. А если не ясно, так схема на стенке вагона метро висит. Или схему метрополитена  можно на стене в самом здании метро посмотреть, - объяснил как надо действовать Иванов.
- А там, в метро, мы не встретим патруль? – проявил беспокойство Петров.
- Вероятность встретить патруль  в метро не больше, чем на улице, - Иванов уверил сомневающегося Петрова.
- Я думаю, если бы мы действительно ехали в автобусе, то вероятность встречи с патрулём  была бы минимальной, - высказал своё мнение Петров.
- Прежде чем сесть в автобус, нужно найти  именно тот, который до Ленинградского вокзала идёт. А пока будешь искать и узнавать, где нужный автобус останавливается, как раз на патруль и напорешься, поскольку он и орудует на развязках перемещений транспорта. А нам это нужно? – выложил свои соображения Иванов.
- Не знаю, может быть и так. Как говориться, жизнь покажет, - толи согласился, толи сомневался Петров.
- Лучше уж нам этого не увидеть. Пусть другим тоже немного перепадёт от забот военкома, - Сидоров постарался быть добрым ко всем прочим военнослужащим, которые по служебным надобностям попали в столицу.
- Чайку бы сейчас горячего выпить, - мечтал вслух Иванов.
- Хорошо бы, - поддержал его Петров.
- Вы думаете, есть шанс разжиться чаем? – не поверил своим ушам Сидоров. 
- Шанс всегда есть. Но не в этом поезде, - огорчил товарища Иванов.
- Я уж было подумал, вы знаете что-то, что не знаю я, - сказал Сидоров. – Честно скажу, очень не хотелось ошибаться в своих заблуждениях.
- Если время позволит, можно будет чаю попить на вокзале, - напомнил о вокзальном буфете Петров.
- В буфете на вокзале чай очень дорого стоит. Это же столица, а не наш гарнизонный буфет для солдат, где подают чай для солдат из трижды кипячёной заварки, - огорчил Иванов.
Я надеюсь, стакан чая в вокзальном буфете не дороже стакана водки? - то ли в шутку, то ли всерьёз Сидоров приценился стаканом чая со стаканом водки.
- Об этом история умалчивает, - ответил вопрошавшему Иванов. – Думаю, всё зависит от того, где покупать водку, а где чай.
- Знамо дело, в столице буфет дороже, чем в наших захолустьях. Однако дело не в цене. Если пить хочется и деньги в кармане имеются, почему бы не позволить себе стакан чая? – задал очевидный вопрос Сидоров.
- От разговоров о чае пить ещё сильнее захотелось, - посетовал Петров и с сожалением посмотрел на пустые стаканы и, вспомнив о казённом имуществе, спросил:
 – Стаканы относить будем проводнику?
- Да ну его. Если бы он нормальным человеком был. И потом, насколько я помню, проводник сам стаканы забирает, - сказал Сидоров.
- Он забирает сам стаканы, это точно. Но обычно проводник сам же стаканы чая разносит по купе, - напомнил о нюансах работы проводника Иванов, будто сам когда-то выполнял эту хлопотную работу.
- А я всё-таки отнесу стаканы проводнику. Заодно спрошу его - опаздывает поезд или идёт строго по расписанию, -  пожелал выполнить долг перед проводником Сидоров заодно получить у него нужную информацию.
- Сходи, сходи. Он, наверное, уже протрезвел и сможет в деталях ответить на твой вопрос, - съязвил Петров.
- И благодарность тебе выпишет за возврат стаканов в виде ста граммов тройного одеколона, - не удержался и пошутил Иванов.
- А может, и непредвиденное случиться:  потребует с тебя магарыч за использование стаканов, - пугал товарища Петров.
- Пока не сходишь, не узнаешь благодарность тебя ждёт или наоборот, - ответил Сидоров.
Он взял три стакана и пошёл к проводнику выяснять  подробности о движении поезда.
Сидоров не торопился вернуть стаканы, а посему шёл небыстро, отмечая себе увиденное.
«Пассажиров-то уже почти не осталось», - отметил он себе, обнаружив в вагоне всего двух пожилых женщин. Они  не выпускали из рук большие хозяйственные сумки, которые покоились на их  коленях. 
Проводник полулежал в своём купе, облокотившись  на сидение и, казалось, уже не дышал. Сидоров поставил принесённые стаканы на стол. Проводник никак не прореагировал на появление пассажира в  своём купе проводника. Сильный запах спиртного и несильное сопение говорили, что проводник скорее жив, нежели мёртв, и к тому же мертвецки пьян. Он предполагал скорое прибытие на станцию конечного назначения и постарался наверстать упущенное.
«У такого ничего не спросишь, вернее сказать, такой ничего путного не ответит», - подумал Сидоров, и спрашивать ничего не стал.
Он вышел из купе проводника и направился в вагон, где  его товарищи ждали гонца с интересующими их известиями.
- Ну и что ты узнал у нашего проводника? Не ошиблись ли мы с прогнозами? – с хитринкой на лице спросил Петров.
- Не ошиблись, - ответил на второй вопрос Сидоров, и тут же уточнил:
- Он уже никакой, и это определение  не характеризует в полной мере состояние проводника. Он уже в состояние сопли, которую высморкали на стену и она понемногу сползает на пол.
- Весьма исчерпывающее, смачное определение, - похвалил товарища Иванов. – К сожалению мы не получили ответ на необходимые вопросы. Но и это не беда:  дальше конечной остановки не уедем.
- Ты очень хорошо сказал, - отметил точность высказывания Петров. – Значит не о чем беспокоиться. Нам остаётся лишь дождаться и вовремя выйти из вагона на перрон.
- Вот именно, дождаться и выйти. А ждать нам осталось… - Иванов взглянул на часы, и после небольшой паузы, - осталось  час десять минут. 
- Час десять  минут не так уж и много. Но лучше бы двадцать минут оставалось. Надоело ехать в холодном вагоне очень медленного поезда, - сказал Петров.
- Всем надоело. Но придётся ещё немного потерпеть, - предложил очевидное  поведение Сидоров.
- Придётся терпеть, - согласился с предложением товарища Иванов.
- Терпеть уже невмоготу. Лично я замёрз, - сообщил Сидоров и, решив согреться движением, сделал десяток  полуприсядов.
- Ну и как, согрелся? - поинтересовался Петров.
- Не так, чтобы очень, но уже получше, - ответил Сидоров. – Чтобы согреться, нужно разочков пятьдесят присесть.
- А чего же не присел? – подначил физкультурника Петров.
- Тяжело не разогретым приседать. Немного погодя, можно ещё поприсядать, - ответил Сидоров.
- Мы пойдём другим путём, - изрёк Иванов и начал размахивать руками, собираясь согреться, но другим способом.
- И как, помогает? – поинтересовался Петров.
- Помогает. Но тёплая печка помогла бы лучше, - высказал своё мнение Иванов, но вряд ли кто-то из присутствующих отказался бы погреться около любого устройства, испускающего тепло.   
Около десяти минут  трое путешественников махали руками, приседали, подпрыгивали для того чтобы согреться.
- Фу, засиделись, - первым закончив согревающие упражнения и переведя дух, сказал Петров. – Немного пошевелились, а уже дух вон.
- Мы питались в дороге не очень  сытно и выпивали немало. А это здоровья не увеличивает, - напомнил очевидные факты и их последствия Иванов, - А потом в вагоне хоть и холодно, но душно.
- А ещё мы у тёщи Петрова охотились, по сугробам и по холоду не один километр прошагали. Это ведь не на печи лежать и блины трескать, - напомнил о недавних охотничьих приключениях Сидоров.
- Ты это зря. Нельзя людям голодным о еде напоминать. Да не о чём-нибудь, а о тёщиных блинах. Тут запросто можно слюной захлебнуться, - Петров не без юмора заметил о непозволительной вольности товарища. 
- Да уж, блинков, да с маслицем и сметанкой навернуть вряд ли кто из нашего купе откажется. Лично я такого бы себе не позволил, -  сказал Иванов и сглотнул слюну.
- И ты туда же. Про блины и пельмени нам пока думать нельзя. Приедем на вокзал, тогда можно помечтать, - выговорил мечтателям Петров.
- Кстати, у Белорусского вокзала есть пельменная. Мы можем там пельмени поесть, - вспомнил о пельменной Иванов. – Я как-то раз, там пельмени ел, когда в столицу ездил с супругой за покупками.   
- Не думаю, что твоё предложение реально, - покритиковал Сидоров. – Пельменные работают днём. А мы ночью приезжаем. Нам кроме вокзального буфета ничего не светит.
- У  нас денег нет ни на пельменные, ни на буфеты вокзальные, - окончательно огорчил товарищей Петров.
- Всё-таки чуть- чуть денег есть. Можно было бы одну порцию на всех взять. Это было бы лучше чем ничего, - мечтал о несбыточном Сидоров.
- Я чувствую, разговоры о еде никак не прекратятся. Если так и дальше пойдёт, то впервые в почтово-пассажирском поезде состоится случай людоедства, - пошутил Иванов.
- Пока мы разговаривали, поезд значительно приблизился к пункту конечного назначения, - напомнил о приятном моменте Петров.
- Никто в этом не сомневался. Не в обратную же сторону он вдруг, ни с того, ни с сего пошёл? - подал голос Сидоров, и взглянул в окно, наверное, чтобы убедиться в своей правоте.
Все тут же посмотрели в окно, дабы удостовериться. 
- Нет, в нужную сторону идёт поезд, - озвучил увиденное Петров.
- Сколько там осталось до прибытия? – спросил Сидоров, будто у него самого часов нет.
- Если по расписанию приедем, тридцать  минут остаётся до конечной станции, - сообщил всем присутствующим Иванов.
- Вот это уже кое-что! Тридцать  минут – не час тридцать,  можно начать готовиться к приезду, - предложил Сидоров.
- А что нам готовиться? Сумки возьмём и вперёд. Как говорится, нищему собраться, только подпоясаться, - возразил Петров.
- Это точно. Возьмём сумки и вперёд. Можно на электричку, а можно и в буфет зайти, - подытожил Иванов, деланным оптимизмом стараясь поднять настроение компании.
Дорога утомила путешественников, и они сидели уставшие и поникшие, готовясь к следующей части путешествия.  Им предстояло переехать   с одного вокзала на другой и до утра следующего дня прибыть в часть, дабы не опоздать на построение. Между этими событиями: прибытием в столицу и последующим прибытием в часть всё было неопределённо. 
- Так мы сейчас, я имею ввиду по прибытию, сразу на Ленинградский вокзал или есть какие-то другие варианты? – напомнил о неопределённой однозначно этой части путешествия Сидоров.
- Конечно сразу поедем на Ленинградский вокзал. А там уже определимся, - сообщил Иванов.
- А что, у тебя имеется  другое мнение? – задал вопрос Петров, обращаясь к Сидорову.
Все дружно промолчали. Этот вопрос  был промежуточным, поскольку конечная цель путешествия – это возвращение домой. А как и что будет в середине, для усталых путешественников было не важно. Все с нетерпением  ждали прибытия поезда, и уже не хотелось говорить и даже думать ни о чём другом, кроме прибытия поезда. Время до прибытия оставалось всё меньше и меньше, и вот поезд стал замедляться и готовиться к своей конечной остановке, после которой, через довольно продолжительное время он пойдёт в другую сторону, в ту, откуда  только что приехал. Прапорщики подхватили сумки, и пошли на выход. Проводник уже находился при исполнении.  Он заранее опустил крышку, закрывающую ступени и закрыл дверь. А теперь, только по прибытию, готовился снова открыть дверь и поднять крышку.
Но вот наступил долгожданный момент, когда поезд остановился, проводник открыл дверь вагона, поднял крышку, открывающую ступени лестницы и прапорщики вышли на перрон.
«Где-то  здесь  должен  быть  вход в метро», - подумал Петров, шагая впереди остальных командировочных и следуя  к началу перрона.
«Только бы патруль не встретить», - думал Сидоров, который немного  отстал от припустившегося  вперёд  Петрова.
Иванов ничего не думал. Он замыкал процессию и, шагая по продуваемому ледяным зимним ветром перрону, поёживался от холода. После атмосферы относительно тёплого, не продуваемого вагона, холодный воздух улицы обжигал лицо.
Петров притормозил, добравшись до конца перрона, не зная куда идти дальше.
- Ты чего? - вполголоса спросил Сидоров, поравнявшись с ним. 
- Забыл куда нужно дальше идти, - ответил он, имея ввиду направление движения, а не цель.
Иванов обогнал товарищей и пошёл дальше. Лишь заметив, что они остались, он на мгновение остановился и позвал:
- Пошли. Вход в метро дальше. 
Он двинулся дальше и два товарища торопливо, боясь отстать, последовали за ним. Очень скоро они вошли в помещение метрополитена и, опустив по пять копеек в щель турникета, прошли к эскалатору.
- Нам куда, на кольцевую или на радиальную, спросил Петров? - немного замешкав перед движущейся вниз лентой.
- На кольцевую. Там пересадок нет. Сели и доехали без приключений, - пояснил Иванов и первым шагнул на транспортёр  эскалатора.
Его товарищи проследовали за ним. Спустившись вниз, они оказались на перроне. Электропоезд как раз подошёл к платформе.
- Давайте, быстрей, - поторопил Сидоров, собираясь первым сесть в  вагон через открытую дверь.
- Нам в другую сторону, - одёрнул его Иванов.
- А что, есть какая-нибудь разница? – поинтересовался Сидоров. – Как я понимаю, кольцевая на то и кольцевая, что на любую станцию поезд придёт, вне зависимости в какую стороны изначально он тронулся.
- Всё ты правильно понимаешь. Но в другую сторону нам нужно будет проехать в трое меньше станций, пока мы доберёмся до нужной. А если поехали бы в ту сторону, втрое дольше бы ехали. Нам сейчас не время кататься. Нам нужно как можно быстрей добраться до Ленинградского вокзала, - объяснил Иванов.
Подошёл поезд к платформе в нужном для прапорщиков направлении, и они сели в вагон. Двери закрылись и поезд  тронулся. 
- Вспомнил анекдот, - наверное, для улучшения настроения товарищей Сидоров решил взять на себя роль массовика затейника.
- Выпивают на работе мужики, и один из них делится своими неприятностями, связанными с ежедневной выпивкой.
- Жена обещала меня  сегодня домой не пустить, если я опять пьяным приду. Наверное, зря я сегодня с вами бухаю, - говорит он.
А более опытный товарищ отвечает ему:
- Меня моя жена тоже пугала тем же самым и один раз даже не пустила домой. Так я нашёл противоядие против своей змеюки.
- Ну и что это за противоядие? – поинтересовался неопытный в житейских делах товарищ.
- Тут всё дело в скорости, -  начал  объяснения  опытный.
- Какая может быть скорость, если крепко выпил, и уже не можешь на ногах стоять и только на карачках передвигаешься? - не поверил ему неопытный.
- Моя змеюка, прежде чем открыть, в глазок смотрит и проверяет, стою я или уже нет. Так я, перед тем как звонить, на ноги встаю и поближе к глазку свою физиономию придвигаю. Тогда она не понимает, трезв я или пьян, - пояснил  процесс  опытный  выпивоха.
- Ну и что с того? Она откроет дверь и определит, что ты пьян, и закроет дверь у тебя перед носом, - не поверил в действенность метода неопытный.
- Для того, чтобы она не закрыла дверь перед носом, я раздеваюсь до того момента, как позвоню.  Одежду кульком сворачиваю, а как она дверь открывает, я в квартиру свои вещи закидываю. Она боится, как бы я не замёрз и не умер от переохлаждения, поэтому и меня следом за вещами пускает, - полностью раскрыл нюансы метода бывалый. 
- У тебя жена жалостливая, повезло тебе. А если моя жена не жалостливая, тогда что? – сомневался неопытный выпивоха.
- Тогда не знаю, - сознался опытный, и тут же определил последствия. – Тогда ты голым останешься в коридоре стоять. Но если не проверишь метод на своей жене, будешь, хоть и одетым,  каждый день в коридоре спать.
«Нужно попробовать, авось поможет», - решил для себя неопытный.
После выпивалок все разбрелись по домам. Отправился домой и неопытный. Он сел в поезд метро и, устроившись  на сидении в почти пустом вагоне, задремал. На нужной остановке он вышел и направился к своему дому. Уже перед  дверью квартиры он полностью разделся и, узелком связав одежду, позвонил.
Шаги,  остановившиеся с той стороны двери, говорили, что супруга подошла к двери и наблюдает за ним. 
- Это я, муж, с работы пришедший, - сообщил неопытный, стараясь говорить как можно твёрже, дабы у жены не возникло подозрений, что он и сегодня явился домой на бровях.
Дверь распахнулась, неопытный вбросил в дверь связанную узелком одежду и тут он услышал совсем уж не понятные слова:
«Осторожно, двери закрываются, следующая станция Новослободская».
И тут неопытной понял, что поторопился: он  всё ещё находится в метро.
Очень к месту ты нам всё это поведал, - вместо смеха, услышал Сидоров от Петрова. – Только зачем ты нам всё это рассказал, ума не приложу?
- Вспомнилось смешное, вот и рассказал, чтобы посмеяться.
- Кстати, нам выходить сейчас, - вернул в реальную жизнь разговаривающих Иванов.
Поезд остановился и вся троица вышла на платформу метро.
- А теперь в какую сторону нам идти? - не понял Сидоров.
Сейчас определимся, - обещал Иванов и, взглянув на надписи указателей, сказал:
- Нам сюда. – И первым направился к выходу.
Петров, а следом и Сидоров засеменили за лидером.
- Нам расписание электричек  посмотреть надо, - напомнил Сидоров, догнав  Иванова на эскалаторе.
- На  улице расписание висит. Туда мы и направляемся, - ответил Иванов.
Прапорщики поднялись на эскалаторе и направились к железнодорожным  кассам, рядом с которыми на стенде висело расписание электричек.
В одиннадцать двадцать ушла последняя электричка на Калинин, - узнал из расписания Иванов и объявил всем присутствующим здесь  заинтересованным лицам.
- Десять минут как ушла, - сообщил Петров, взглянув на часы.
- Не десять, а пятнадцать минут как ушла электричка, - поправил товарища Сидоров.
- Не имеет значения, когда ушла электричка. Нам всё равно её не догнать, - огорчил товарищей Иванов сим прискорбным фактом.
- Теперь пойдём, посмотрим расписание поездов дальнего следования. Может быть, там  повезёт  нам больше, - предложил Петров.
- Хватило бы нам денег на билеты, - подал реплику Сидоров.
- Сейчас нужно посмотреть, когда электричка отправляется до Клина, - задержал товарищей Иванов.
- А вот она через двадцать минут уходит, - нашёл в расписании нужную строку Сидоров.
- Так, хорошо, а последняя когда уходит? - озвучил свою мысль  Иванов, продолжая изучать расписание электричек.
- Мы пойдём расписание поездов дальнего следования смотреть? – поторопил Петров.
- Она же и последняя, - наконец определил Иванов.
- Так мы на ней поедем или на поезде? – не понял расклада Петров.
- Пойдём узнавать о поездах дальнего следования, - сообщил Иванов и направился в зал ожидания поездов дальнего следования.
На переход ушло почти пять минут и, когда товарищи добрались до окна кассы поездов дальнего следования, оставалось совсем немного времени до отбытия, как поезда дальнего следования, так и электрички до Клина. Мельком взглянув на расписание, и определив номер поезда, который отправляется в нужном направление, Иванов спросил у кассира:
- Скажите сколько будет стоит три билета на поезд до Калинина, на тот поезд, который в двенадцать тридцать отправляется?
- Мы вообще- то справок не даём. Для этого специальный автомат есть, - оговорила Иванова кассир.
- Мы бы так и сделали, но боимся опоздать на поезд, и ещё мы боимся, что денег у нас не хватит. С командировки мы возвращаемся, поэтому, сами понимаете, денег осталось у нас в обрез, - сообщил кассиру Иванов.
- Вам нужно в воинскую кассу, - дала совет кассирша.
- Да нет, мы за деньги сейчас хотим билеты купить. Отклонились мы от маршрута и по времени и по направлению. Родственника по ходу дела посетили, - изгалялся Иванов.
- Раз за деньги, скажу, - обещала кассирша. - Три билета до Калинина говорите? 
- Да, три билета до Калинина, - подтвердил  Иванов.
- Три билета будут стоить, - кассирша застучала костяшками счёт, - это будет стоить одиннадцать десять, - наконец объявила она. – Будите брать?
- Вы ничего не напутали? Точно одиннадцать десять? – попросил уточнить цифру Иванов. 
- А что вас не устраивает? –  спросила сердитая кассир.
«Я отвечала на вопросы, напрягала голову, а он с претензиями ко мне», - было написано на её лице.
- Насколько я помню, раньше билет на поезд до Калинина стоил три пятьдесят. А теперь, получается, повысили цену? – Иванов постарался объяснить причину своего удивления.
- Цену на билет не повысили, но ещё к билету нужен посадочный талон, который стоит  двадцать копеек, -  объяснила кассирша. – Так вы брать будете? – спросила она.
- Мы сейчас посоветуемся, - обещал Иванов и отошёл от кассы.
- Ты чего не стал билет брать? Мы же опоздать можем, - выговорил Петров. 
- Там ещё какой-то посадочный талон нужен и мы уже не располагаем необходимой суммой денег, чтобы купить и билет и посадочный талон, - огорчил своих товарищей Иванов.
- И что же нам делать? – задал вопрос Сидоров, который касался всех троих.
Иванов ничего не ответил, он внимательно разглядывал расписание.
- И правильно сделали, что не купили билеты на поезд. Он приходит в Калинин в семь тридцать. Мы можем не успеть на построение. За полчаса добраться до гарнизона можно только на такси, но никак не на трамвае. Да от такси ещё  километр до построения бежать, - выдал информацию для размышления Иванов.
- А так мы вообще не доберёмся сегодня домой.  Разве что на завтрашней электричке, но уже завтра доедем, - предложил один из вариантов Петров.
- Не доберёмся. Первая  электричка в Калинин почти в девять часов приходит, - снова огорчил всех Иванов.
- Так что же нам делать? – спросил Сидоров, полагая, что на этот вопрос ответа нет.
- Поедем до Клина на последней электричке. А завтра на первой до Калинина. Так у нас больше шансов успеть на построение, - придумал оптимальный в данных условиях вариант  Иванов.
- А где первую электричку ждать будем, в Клину? – спросил Сидоров.
- На вокзале в зале ожидания подождём. В Клину такой же зал ожидания, как в Калинине, - объяснил непонятливым Иванов.
- Так чего мы стоим? Побежали на электричку. Придётся зайцами до Клина ехать, билеты купить мы уже не успеваем, - уже на ходу разложил расклад Петров.
Едва прапорщики сели в первый вагон, двери закрылись, и электричка тронулась в путь. Они пошли дальше, выискивая более тёплый вагон, чтобы погреться и подремать в тепле. Лишь вагон под номером четыре удовлетворял их требованиям. Иванов потрогал лавку, на которую собирался сесть.
- Идите сюда, - позвал он товарищей. – Под лавкой печка горячая. Здесь не замёрзнем.
Он уселся к окну и, почувствовав поток холодного воздуха из щелей оконного проёма, немного отодвинулся. Оба товарища устроились рядом.
- А ты не знаешь, в Клину на вокзале топят? – поинтересовался Сидоров, не обращаясь ни к кому конкретно.
- Я не знаю. Никогда не приходилось  в отопительный сезон там находиться, - ответил Петров, не упомянув, что и в другие сезоны ему тоже там не приходилось находиться.
- Я думаю, - подал голос Иванов, - там должны топить. Во всех помещениях города, в том числе и помещениях вокзала, паровое отопление. А его отключать надолго нельзя, иначе на морозе может  трубы разморозить.
- Сколько нам ехать до Клина? – снова задал вопрос Сидоров.
- По мне лучше уж ехать до самого утра. В тепле побольше будем находиться, - пояснил свою мысль Петров.
- А мы можем в вагоне остаться и в тепле дожидаться отправления электрички в Калинин, - подал идею Сидоров.
- Не можем мы в поезде оставаться. Придётся всё-таки на вокзале утренней электрички дожидаться, - огорчил товарищей Иванов, не объяснив причину своего заявления, что тут же вызвало вопросы у Сидорова:
- Я не понял почему нам нельзя остаться в вагоне и дождаться тут утра?
- Можем остаться тут. Но только чисто теоретически можем, - как говорится, за здравие начал Иванов. – Когда поезд прибудет в Клин и высадит пассажиров, он пойдёт на стоянку на запасные пути, чтобы освободить основные пути для прохода транзитных поездов, - это раз. Как мы приедем, милиционер пойдёт проверять, кто остался в поезде, - это два. В вагоне не будет отопления, поскольку электропечка работает только на ходу от приводных ремней, - это три.
Если отопления не будет, нам здесь делать нечего, - сделал вывод Сидоров.
- Вот именно, нечего здесь  делать. В зале ожидания на вокзале дождёмся. Если там и не жарко, то по крайне мере не холодно, - подвёл черту Иванов.
- Значит по приезду идём в зал ожидания на вокзале, - подытожил Петров.
Электричка мерно постукивала по стыкам рельс, монотонно убаюкивая пассажиров. И скоро утомлённые долгой дорогой, согревшиеся от тёплой печки, пассажиры задремали.
Полтора часа пути до конечной остановки показались им мгновением, и когда электричка прибыла на конечный пункт назначения, никто из них не хотел выходить на холодный ветер улицы.
- Пошли, не то нас увезут на запасные пути, - поторопил товарищей Иванов, лишь только электричка остановилась у платформы вокзала в городе Клин.
- А сколько сейчас времени? – поинтересовался Сидоров, не решаясь открыть глаза, боясь отогнать  очевидно приятный, восстанавливающий силы сон.
- Без четверти два, - ответил Петров, - и нам пора выходить.
Подхватив сумки, товарищи вышли на продуваемую платформу.
«Кажется туда», - подумал Иванов и двинулся в ту сторону, где по его разумению находился вокзал.
- А ты не знаешь, где тут буфет находиться? – спросил Сидоров, когда поравнялся с Ивановым.
- Откуда. Я тут был, наверное, столько же раз, сколько и ты. Ты забыл, когда мы в гарнизон приехали? Так вот, за столь короткое время всё узнать невозможно, - огорчил неконкретным ответом Иванов. – И всё что я знаю о городе Клин, я услышал из разговора сослуживцев.
- Значит мы все тут знатоки местной географии, - сделал своеобразный вывод Сидоров.
- А я тебе о чём только что говорил? – напомнил Иванов.
- Может, и о буфете кто-то из сослуживцев говорил? – поинтересовался Сидоров.
- Никто не говорил. Но я думаю, что все здания вокзалов по железной дороге не Ленинград построены по типовому проекту ещё при царе батюшке. Значит  и буфет находится в здании, рядом с залом ожидания. Так сделано в здании железнодорожного вокзала станции Калинин, - высказал своё мнение Иванов.
- Ты в этом уверен? – не поверил ему Сидоров.
- А вот мы сейчас придём и всё увидим. Но сначала посмотрим расписание электричек, - выложил план приоритетов Иванов.
- О чём спор? – спросил Петров, догнав остановившихся перед вывешенным на стене расписание движения электричек.
- Спора нет, есть проблемы, - ответил Иванов. – Сейчас нужно расписание посмотреть, чтобы на первую электричку не опоздать. 
- Да вот, в пять двадцать отправляется, - углядел в расписании нужную запись Петров.
- Отправляется, но в столицу. А нам нужно в Калинин. В Калинин отправляется в пять тридцать, а прибывает в конечный пункт назначения в семь десять. Есть шанс успеть в часть, - обрадовал выводами о благоприятном окончании командировки Иванов.
- Пошли в буфет уже, - поторопил Сидоров. – И есть и пить очень хочется.
Он первым пошёл по направлению к двери в зал ожидания. Петров и Иванов проследовали за ним. Сидоров  переступил порог и, оказавшись в зале ожидания, остановился. Петров и Иванов, переступив порог следом за ним, уткнулись в его спину.
- Ты чего встал, - поторопил Петров остановившегося Сидорова.
- Не вижу буфета, - сообщил он о своём разочаровании и упрекнул Иванова:
 – Ты же говорил, что буфет находится здесь.
- Посмотри направо. Буфет на ночь закрыт решёткой. Пассажиров ночью нет и у буфетчицы должен быть отдых от буфетной работы.
- Значит нам чаю не попить? – голос Сидорова выдавал разочарование.
- Сейчас не попить. Дома чай пить будем, - обнадёжил Иванов.
Лавки стояли вдоль стен. Он уселся на одну из них поближе к батарее. Петров и Сидоров устроились рядом.
«А здесь не очень–то тепло»», - отметил себе Петров.
Сидоров повернулся и потрогал батарею у стены.
«Горячей её не назовёшь, тёплая и только», - определил он.
«Сколько нам тут придётся сидеть? - подумал Иванов и взглянул на часы. – Однако сидеть придётся долго. Хорошо, что тут не так холодно, как в поезде было». 
Напротив прапорщиков, у противоположной стены зала ожидания, сидели подозрительного вида личности. Они с видимый интересом наблюдали за вновь прибывшими, тем не менее стараясь чтобы их внимание осталось не замеченным. Один из них вынул папиросу и, выразительно взглянув на прапорщиков, встал, возможно, собираясь попросить огоньку, дабы появился повод познакомиться поближе.  Он успел сделать пару шагов, как входная дверь зала ожидания открылась, и наряд милиции из двух патрульных вошёл в помещение. Блатного вида товарищ сразу сел на место. Патруль прямиком подошёл к подозрительным личностям.
- Ваши документы, -  потребовал сержант.
Два человека было дёрнулись, собираясь дать ход и улизнуть. Но милиция была начеку и попытку предотвратила. Поставленным ударом в пах согнув беглецов и толчком в лоб опустив на только что покинутое место,  одними наручниками их приковали друг к другу. Лишь после этого началась проверка документов. У всех личностей оказались лишь справки об освобождении. У  прикованных не оказалось  никаких документов. Их увели в отделение разбираться. На прапорщиков милиция внимания не обратило, посчитав, что служивые относятся к военной братии и туда им лезть ни к чему.
После ухода милиции никто из присутствующих внимания к прапорщикам не проявлял. И они спокойно продремали сидя на жёстких сидениях пару часов. Но холод, наступивший в помещении, окончательно их пробудил.
- Чего-то холодно стало, - заметил Сидоров и протянул руку к батарее.
- Так тут отопление отключили, - определил он причину похолодания.
- Не может быть! Тут люди сидят, поезда ждут. И трубы отопления может разморозить, - не поверил Петров в коварство местных слесарей и истопников.
- Авария, видно, где-то. Вот и тепло не подаётся, - предположил Иванов.
- Авария, аварией, а нам что делать? Холодно на улице и тут не теплей. Здесь что, в городе некому за порядком следить? Куда же смотрят партийные органы города? - возмущался Петров.
- А никуда они не смотрят. Они сейчас спят, - предположил Сидоров и, скорее всего, был прав.
- Они спят, а нам что же околевать что ли? – Петров никак не мог успокоиться, хоть и понимал, что  никой силы возмущение местного и пришлого населения не повлияет на убыстрение подачи тепла в замерзающее помещение вокзала.
- Нам не так долго ждать осталось. Скоро пойдём садиться в электричку до Калинина. И здесь не так холодно, по сравнению с улицей. Градусов пятнадцать на плюсовой отметке осталось, -  постарался успокоить товарищей Иванов.
- А если сразу пойти и в электричку сесть? – предложил вариант ожидания отправления поезда Сидоров.
- Мы не знаем, какой поезд пойдёт в Калинин. Его за пять, десять минут до отправления подадут, - отверг предложенный вариант Иванов. – И в поезде холодно. Печка начинает работать только во время движения.
- Это плохо. А то отсиделись бы в какой-нибудь электричке, а когда наша подошла бы, то пересели бы в неё, - размечтался Петров, видно замёрз сильно.
- Может, на улицу пойдём? – неожиданно предложил Сидоров.
- Зачем на улицу? Там же холодно, - удивился, казалось бы нелогичному предложению Петров.
- Да, там холодно, - согласился Сидоров. – Но там можно ходить и этим греться. А тут сидеть холодно, того гляди задница примёрзнет к лавке.  Лично я замёрз, и сидеть больше не могу.
 После такого основательного объяснения, всё стало на свои места.
- Давайте, всё-таки ещё немного посидим, помучаемся. На улицу выйти мы всегда успеем, - Иванов предложил отложить решительные действия на потом.
- А я всё-таки пошёл бы сейчас. Мы тут уже замёрзли, а на улице можем если не согреться, то уж и не замёрзнем, если ходить будем, - объяснил суть вопроса Сидоров.
- Не так мы и сильно замёрзли. В вагоне поезда было намного холодней. Ничего сдюжим, - подбадривал Иванов, хотя, если признаться с удовольствием ушёл куда-нибудь в теплое помещение. Однако сейчас  такого помещения не было, и приходилось сидеть в холодном зале ожидания.
Через полчаса Сидоров снова предложил пойти поискать электричку.
- Если и не найдём, сидеть нам всё равно нельзя. Сидения стали ледяными, и мы можем нажить какую-нибудь нехорошую болезнь, - сказал Сидоров.
- Нехорошие болезни подцепляют от нехороших женщин, - поправил говорившего Иванов. – Мы можем получить мужское заболевание, которое сильно мешает общению с женой. 
- Не хотелось бы, - подал голос Петров.
- Никто не хочет. Но болезни нас не спрашивают. Они сами приходят, когда их не ждёшь, - высказал свою позицию Иванов.
- Тогда надо идти и по улице походить. От ходьбы согреемся, - Сидоров встал с лавки, приглашая товарищей последовать его примеру.
- От ходьбы есть больше хочется, - напомнил о негативном моменте двигательной активности  Петров.
- Пусть так, но  зато с женой не поссоришься, и она не выскажет претензий от хронического неудовлетворения, - напомнил о возможных последствиях переохлаждения Сидоров.
- Мудро, очень мудро сказано, - похвалил Иванов.
Все три прапорщика встали и направились к выходной двери. Полчаса они прохаживались по перрону, в ожидании электрички, чем сильно размяли ноги, но проблему экстренного согревания всего организма не решили. Поскольку на морозе разные части тела чувствовали себя по-разному. Особенно страдали нос и уши. Их приходилось периодически растирать, чтобы согреть.
Наконец к перрону подошла электричка, но почему-то двери не открывала.
- Давайте, сами двери откроем и войдём, - предложил Сидоров.
- А если это не наша электричка. Что если она ждёт маневра другой электрички, чтобы уступить ей основные  пути, а самой занять место на запасных путях? Мы в неё залезем, она увезёт нас, и мы опоздаем на нужную нам электричку? – вызвал сомнения у товарищей Иванов.
- Действительно, лучше подождать. Когда на табло появится объявление, тогда и сядем, - согласился с доводами товарища Петров.
Предположение оказалось верным: через некоторое время электричка ушла. А минут через десять её место заняла другая. На табло появилась надпись: Калинин, а ниже строчкой отправление пять двадцать.
Двери электрички открылись, и троица вошла в вагон.
- А тут холодно. Пар изо рта идёт, - обратил внимание товарищей Сидоров.
- Когда поезд поедет, тепло от печек пойдёт по вагону и станет тепло, - напомнил о принципах работы печек в электричках Иванов, собираясь тем подбодрить товарищей. – Нужно только сеть на лавку, под которыми печки установлены.
- Пока мы дождёмся, успеем околеть, - заявил Петров. – Лично я лучше постою. А как печка нагреет сидение, сяду.
- Хорошее решение. Так и сделаем, - решил за всех Сидоров.
- Если это общее решение, мне остаётся лишь присоединиться, - ответил на предложение Иванов.
Им недолго пришлось постоять. Менее чем через три минуты электричка тронулась, а ещё через пять минут печки нагрели сидения, и на них  стало можно садиться. Едва пристроившись на сидениях, троица задремала. Слишком много сил было потрачено за последние двое суток. Очнулись они лишь тогда, когда машинист объявил: «Станция Чуприяновка, следующая конечная, Калинин». 
Путешественники потянулись и стали ждать прибытия поезд на конечную станцию. Поезд сильно замедлил ход и ещё добрых пятнадцать минут преодолевал оставшееся до конечного пункта расстояние.
- Уже семь пятнадцать, - взглянув на часы, сообщил товарищам Петров. – Времени остаётся в обрез, чтобы до гарнизона добраться.
- Может быть, на такси поедем? Мы сэкономили на билетах, поскольку их не покупали, - предложил Сидоров.
- Если такси будет свободно. Тогда можно доехать, - согласился Иванов.
- Жалко деньги последние тратить столь бездарно. Могли бы сэкономить и потом устроить себе праздник в пивной, - предложил вариант времяпровождения Петров.
- А лучше с пивом и рыбкой в баню сходить. Помоемся, заодно и пива попьём, - расширил программу Иванов.
- Если на маршрут трамвая сядем, который по улице Спартака идёт, тогда и на трамвае успеем добраться, - обнадёжил Петров.
Электричка остановилась и троица резво, насколько позволяли оставшиеся силы, ринулась к виадуку.
Уже через пять минут они ехали в трамвае по направлению к гарнизону.
Иванов взглянул на часы.
- Успеваем? – спросил его Петров.
- Должны успеть. Но от проходной до места построения придётся двигаться мелким галопом, - ответил Иванов.
- Почему именно галопом, да ещё мелким? – не понял юмора Сидоров.
- Это чтобы успеть. А почему мелким, да потому, чтобы крупным галопом бежать, нужны четыре ноги, а у нас только две. И конечно мы могли бы принять позу лошади и бежать с использованием верхних конечностей. Но мы не в той кондиции и нас начальство не поймёт, и как нужно не оценит нашего рвения, - шутил Иванов.
Время «ч» приближалось, а проблема своевременного прибытия на построение вставала всё острее и острее, напрягая нервы.
- Ничего, мы и на двоих своих не хуже добежим. Дай только срок, - не теряя оптимизма, ответил Петров.
Когда трамвай прибыл на конечную остановку, доставив служивых к проходной гарнизона, до построения оставалось пять минут. Не задерживаясь, вся троица ринулась через проходную к
месту построения.


                Заговор жён
  Пять минут передвижения быстрым шагом позволили прапорщикам не опоздать на построение. Они уже подходили, когда служивые всего полка начали строиться согласно штатному расписанию. Поставив сумки неподалёку, прапорщики заняли место за своими подразделениями.  Они старались не светиться на глазах у начальства, но глазастое начальство зорко следило за происходящим. Оно увидело прапорщиков, и вопросы задавало приблизительные одинаковые для всех троих:
- Почему вы явились не побритым на построение?
На что получили ответ:
- Я брился в поезде холодной водой, поэтому качество бритья неважное.
- Так вы только приехали? – спрашивало начальство.
- Да, только с поезда. Даже вещи домой не успел занести, - отвечал каждый из вопрошаемых.
- После построения разрешаю вам зайти домой и привести себя в порядок. Два часа вам на это хватит?
- Хватит, - подтвердил каждый из прибывших прапорщиков.
- Постарайтесь,  чтобы сейчас вас никто из полкового начальства не заметил, - выдвинуло требование начальство.
- Есть, быть незаметным, - пообещал выполнить приказ каждый из прапорщиков.
После построения все три прапорщика направились домой. Поскольку они жили в одной коммунальной квартире, там они и встретились. Их жёны уже ушли на работу, и всё им пришлось делать самим и очень быстро. Они вскипятили воду и по очереди  побрились перед зеркалом над одним на всех умывальником. Пожарили яичницу и, запив её чаем, помчались на службу. Ни на что больше времени им не хватило. Немного помятая одежда их не смущала. Как сказал Иванов уже на улице:
- Мы всё равно на службе переодеваемся в технический комбинезон. Он у нас всегда в одном и том же рабочем состоянии. Там, на службе, и переоденемся.
- После службы надо будет отметить наше возвращение, - расставаясь на развилке перед тем, как направится каждому в своё подразделение, предложил Сидоров, заменив   общепринятое в мужской среде слово - обмыть, на более культурное - отметить. 
«Если бабы нам это позволят. Если не выпивкой, то женскими ласками мы своё возвращение сможем отметить наверняка», - подумал каждый из них.
До обеда каждый из прапорщиков занимался своим делом, предусмотренным штатным расписанием по той специальности, куда направил их служить командир полка.  Зато обеденный перерыв свёл всех в офицерской столовой за одним столом. 
- Не прошло и года как мы снова вместе, - пошутил Иванов.
- Привет! Как съездили? – приветствовала дородная официантка Клава, поравнявшись со столом, за которым сидели прапорщики в ожидании обеда.
Как ни странно, женщины в столовой всё узнавали о жизни полка в числе первых, а впрочем, это было вполне закономерно, учитывая женское любопытство и место их пребывания на самой важном фронте – обеспечения пищей желудков служивых.
- Неплохо съездили. Единственный недостаток длительных отлучек, нет  там нашей хлебосольной  офицерской столовой с нашими очаровательными, душевными официантками, - подлизался  Петров, надеясь на ответный хлебосольный  ход  дородной  Клавы.
- Вы только сегодня приехали? – поинтересовалась Клава, у которой от откровенной, но приятной лести слегка зарделось лицо.
- Да приехали утром и едва успели на построение, - ответил Сидоров. – Два  дня добирались до дома, оголодали малость.
- Сейчас мы это поправим, - обещала Клава и отправилась на кухню за местными яствами.
- Жён не успели поцеловать, так хоть поедим от пуза, - высказался Иванов. – Но за всё придётся платить.  Я предлагаю сегодня после службы завернуть в столовую и отметить наше прибытие домой бутылочкой водочки  и общением с нашими кормилицами.
- Если речь идёт о кормилицах, то нам нужно идти домой к жёнам, - высказал свою точку зрения Петров.
- В семье кормильцы мы, поскольку мы деньги для семьи добываем, - поправил товарища Иванов.
- Жены не меньше нашего зарабатывают, и продукты они из магазина тащат. Я уже не говорю, что они же и пищу готовят, - Сидоров внёс свою лепту в процесс выяснения: кто есть кто в семье военного прапорщика.
Появившаяся перед столом Клава с полным подносом еды, прервала разговор.
- Я вам по двойной порции солянки принесла и поджарку с двойным гарниром. На третье компот, - сгружая  с подноса, объясняла Клава.
- Спасибо Клава! - поблагодарил официантку Иванов. – Теперь мы твои должники.
Это само - собой. Только не затягивайте с долгом, - улыбнувшись троим трапезничающим, Клава удалилась.  Ей предстояло ещё долго  таскать тяжёлый поднос, разнося еду по столам.
- Я думаю, нам следует завернуть сюда после службы и выпить бутылочку с Клавой. Оно нам потом зачтётся, -  высказал своё мнение Сидоров.
- А жёны с работы придут домой, а нас нет?  Сумки наши лежат и что они должны подумать? – напомнил о непростой ситуации Иванов.
- А что они подумают?- повторил вопрос  Сидоров и, немного задержав ответ, не зная как сказать, все же нашёл аргументы в пользу банкета: 
- Жёны работают, а мы служим. У них работа от и до. А у нас служба временем не регламентируется, если особые обстоятельства возникают.
- У нас всех особые обстоятельства возникнут ни с того, ни с сего? Если бы мы в разных местах жили, тогда спору нет, они не сразу узнали бы о нашем загуле, - Петров попытался посмотреть на ситуацию с другой стороны.
- Давайте, договоримся так:  после работы  будет видно, сможем ли мы себе позволить небольшое расслабление.  Если нас отпустят из подразделений как всегда, то у нас полчаса, а то и час в запасе будет, до тех пор, пока наши жёны придут с работы домой. Встретимся у продовольственного магазина, бутылку купим и сюда, под крылышко  Клавы, - подытожил все за и против Иванов.
К ним за стол подсел седой мужчина с погонами старшего лейтенанта.
- Ну как съездили? Трофеи привезли? – поинтересовался он.
- Какие ещё трофеи? – не понял вопроса Сидоров, не успев переключиться с проблем предстоящего банкета на более отдалённые уже проблемы охоты в тёщиной деревушке. 
- Вы говорили, что к тёще Петрова хотели заехать, и зайцев пострелять. Если будете жарить трофеи, обо мне не забудьте, а я спиртику подгоню, - обещал старший лейтенант.
- Как только начнём готовить, сразу к тебе гонца зашлём, - обещал Петров. 
- Ладно, годиться. Я ждать буду, - удовлетворился ответом старший лейтенант и пошёл на выход.
Он уже отобедал, и собирался прямо сейчас  вернуться на службу.
- Нам дома надо воду греть. Мыться нужно всем нам. Грязными нас жёны к себе не подпустят, - напомнил об обязательных вечерних занятиях Сидоров.
- Это точно, грязными не подпустят, - подтвердил своё согласие Иванов, хлебая горячую солянку.
- Мы ненадолго задержимся. Я думаю, у нас всё получится и на этот раз, - Петров сегодня был полон оптимизма. Он соскучился по своей супруге и усталость, оставшаяся взамен дорожным впечатлениям, его мало заботила.
- Честно говоря, я сегодня хотел бы отоспаться. Но, чувствую, не получится, жена не даст, - посетовал Сидоров.
- Должен радоваться, что не забыла. А ещё если ужином накормит, так совсем хорошо будет, - постарался утешить товарища Петров.
- Пусть только попробует забыть! - пригрозил Сидоров своей благоверной и переключился на второе блюдо. Ему вдруг вспомнился неприятный сон, который посетил его в поезде и резким, как ему казалось, заявлением, он старался отогнать воспоминание.
- Все не выспались, нам всем спать хочется. Но это не повод отказывать жене в ласках. Нам не впервой совершать поступки достойные мужчины, - сказал Иванов, чем вызвал немой вопрос  у обоих  обедавших с ним товарищей.
Он выдержал паузу и, дабы привести всё в буйной головушке в порядок, добавил:
- Не берите в голову, ешьте и пусть сейчас насыщается ваш желудок. Эмоции побережём для встречи с супругой. 
Остаток блюд прапорщики поглощали молча.
- Ну, до вечера, - попрощался со всеми Иванов.
- До вечера, - ответил Петров.
- До встречи у магазина, - напомнил об уговоре Сидоров.
«Первый день по приезду самый трудный. Уезжаешь из дома, и тоска берёт от предстоящей разлуки. Особенно если уезжаешь не по своей воле. А приезжаешь и того хуже. Жена к тебе принюхивается и старается толи тебя запутать, чтобы не расспрашивал, толи у тебя выведать, что там с тобой было не по теме командировки.  И сейчас чувствуешь себя двояко. С одной стороны, хочется побыстрей её увидеть. А с другой,  неплохо было бы отложить свидание до завтра, чтобы выспаться в теплой, мягкой постельке, и встреча на другой день стала бы приятной и желанной», - следуя в своё подразделение, думал Иванов.
- Как там ваши охотничьи успехи? Много дичи набили? – едва Иванов вошёл в комнату группы «вооруженцев» ТЭЧ, как ему задал вопрос старшина Богатырёв.
Утром всем было не до расспросов. Весь численный состав группы находился на ремонтных работах, поскольку нужно было завершить ремонт сегодня, и сегодня же передать отремонтированный самолёт в эскадрилью.
Иванов не ожидал такого приёма и не сразу ответил.
- Или вы к тёще Петрова не заезжали? – дал наводящий вопрос Богатырёв.
- К тёще Петрова заезжали, поскольку обещано было. Нельзя обманывать женщин, тем более недавно овдовевших. А что касается охоты, так поменялись наши планы и надо сказать не по нашей вине, - начал отвечать Иванов и все служивые, присутствующие в комнате, напрягли слух, собираясь услышать нечто поучительное и одновременно удивительное.
Многие присутствующие в комнате тоже причисляли себя к братству охотников, хоть и приходилось им стрелять лишь по консервным банкам на пикнике своих же сослуживцев и не из своего ружья, по причине отсутствия такого в собственном хозяйстве.
- На волка ходили? – задал наводящий вопрос вольноопределяющийся  Гаценюк.
- На медведя, - ответил Иванов, но все подумали – он шутит.
- Прямо так уж на медведя? – вопрос Богатырёва, а больше интонация произнесённого, выражала общее недоверие, будто все решили: каков вопрос, таков ответ. – А на зайцев вы хотели охотиться? Неужели передумали стрелять по лопоухим?
- Никак не получилось у нас на зайцев поохотиться, времени не хватило, - честно ответил Иванов.
- Это дело известное. Как к тёще в деревню приезжаешь, так времени ни на что не хватает, - поделился своим  жизненным опытом Гаценюк. – То одно в тёщином хозяйстве почини, то другое сделай. А вечером, как положено в гостеприимном доме,  застолье с друзьями. А в деревне, знамо дело, самогон забористый: выпьешь чарку, другую и уже набоковую тянет.
- Не буду лукавить, самогон пили и не раз, - сознался Иванов. – Но самогон не причина, а следствие – исключительно принимался вовнутрь для пользы дела, чтобы, значит, согреться, когда с охоты промёрзший придёшь.
- Так, значит, всё-таки на охоту ходили? И трофеи, небось, добыли неплохие? А вот почему зайцев не постреляли, это нам непонятно, - от имени всех присутствующих изложил суть непонятого Гаценюк.
- Я же говорил, что на охоту ходили, - Иванов отвечал на вопросы стоя, но почувствовав, что придётся долго рассказывать о приключениях на охоте, сел на свободный стул.   
- Как только мы приехали к тёще, она рассказала нам, что в деревне по ночам безобразничает «шатун», - начал Иванов рассказ, намереваясь на этот раз как можно подробней раскрыть суть охотничьих приключений.  Но его снова прервали.
На сей раз задал вопрос старшина Богатырёв:
- Шатун – это мужик, перепивший и по ночам в поисках самогона по чужим дворам шастающий или это медведь, который в крестьянских дворах скотину задирает?
- Я же говорил об охоте? А разве на мужика охотятся? – попытался высмеять вопрошавшего Иванов.
- Бывает, что и охотятся, - ответил Богатырёв. – Когда баба мужика захомутать пожелает, на него такая охота проводится. Никакой медведь такого прессинга от охотников не испытывает,  как мужик, оказавшийся  на рубеже женской, на женитьбу охоты. 
- Если хотите услышать, как дело было, так не перебивайте. Не то не успею начать рассказ, как нас всех на ремонт техники на улицу выведут, - выговорил слишком любопытным Иванов.
- Пусть рассказывает, - разрешил Гаценюк. – А то вернётся  руководитель группы от начальника ТЕЧ и чем-нибудь займёт нас. Тогда  слушать охотничьи байки будет некогда.
- Байки я рассказывать не собираюсь, - обиделся  необъективной оценке своего потенциала в качестве  рассказчика Иванов. – А рассказать всё, как было на самом деле, могу. Если вы этого действительно хотите.
- Хотим. Рассказывай уже. Не то действительно придёт начальство… - не закончил мысль старшина Богатырёв, но и без этого все понимали, о чём он собирался сказать.
- Ещё когда только ехали в командировку, решили, что если останется время, заедем к тёще Петрова, - начал рассказ издалека Иванов и Гаценюк дополнил и одновременно поторопил рассказчика:
- Мы о ваших намереньях ещё до вашей командировки были наслышаны. Если можно, ближе к теме, пожалуйста.
- Из складного рассказа, как из песни, слов не выкинешь, - парировал критику Иванов. – Так вот, как решили, так и сделали. Тем более повод был. Тёща не так давно овдовела, и ей одной одиноко жилось в старом, крестьянском доме. Ко всему прочему от  тестя осталось наследство: двуствольное ружьё тульского завода. В тех местах, где тёща Петрова живёт, зайцев расплодилось видимо - невидимо. А причиной столь сильного размножения ушастых была  демографическая ситуации, как принято писать в отчётах местного начальства. Попросту говоря, почти все деревенские мужики спились и поумирали, и охотиться стало некому. Те, немногие, что остались жить в деревне, охотой мало интересовались. Опять же зачем по полям гоняться за зайцами, коли  в хлеву живность растёт и блеет, и мычит, и кудахчет. Да и много ли местным старикам нужно? Самогоночки выпил, запил её кислым молоком, да на печи грейся. Как только мы появились в деревне к нам сразу от женской части населения ходоки пришли. Так, мол, и так говорят, помогите шатуна извести. Замаялись с ним уже. То он козу задерёт, то овцу. А в крестьянском хозяйстве, знамо дело, ничего лишнего нет. Нам для принятия правильного решения, самогону ведро выставили и посоветовали, у кого можно проконсультироваться по вопросу охоты на медведя. Мы в тот вечер самогоночки приняли и, не откладывая, прихватив выпивки для завязывания отношений, пошли к бывалому охотнику, тому, которого нам бабы присоветовали.
Он жил на отшибе села и фактически работал сторожем в своём родном колхозе. Ружьё у него своё тоже имелось, но одноствольное. Мы ему рассказали о предстоящей охоте, обсудили всё и выпили, конечно. На наше счастье он охотился на медведя и как раз тот медведь шатуном был. Правда давно он на медведя охотился, ещё в молодости. Но помнил он всё так, будто вчера эта охота состоялась. Для того чтобы мы знали об охоте на шатуна, он рассказал нам свой случай.
Скажу вам, случай просто жуть какой страшный. А ведь реально произошёл с ним на той охоте. Рассказал он нам всё в деталях, а мы уже и не рады были, что взялись за это дело. Ведь охота, охоте рознь. Одно дело, когда ты охотишься на животину, которая ничего тебе в ответ не сделает. А если ты охотишься на медведя и кто из вас охотник, а кто добыча не ясно до последних решающих секунд. Успел ты выстрелить и свалить зверя, значит ты охотник. А если не успел и медведь оказался шустрее, значит охотник он.
Я расскажу какой случай на охоте произошёл с этим деревенским охотником, поскольку рассказ поможет понять сё, что произошло с нами и чего нам стоило это рискованное дело. Скажу честно,
сначала мы надеялись, что местный охотник присоединится к нам. Но он отказался, поскольку был нездоров и лечился, как и положено в деревнях, подручными средствами – самогонкой. Нужно признать, дух от него шёл самый что ни на есть самогонный. Вот из-за самогонного духа он, даже если бы был здоров, охотиться не мог. Зверь такой дух за версту чует и обходит стороной.
- А вы тоже самогонку пили. Как же ваш дух самогонный? – напомнил Гаценюк о некоторых логических нестыковках рассказа.
- Мы пили самогон первый вечер. А он давно им лечился. Да настолько давно, что и сказать трудно, когда было начало лечения. Он обещал дать нам своё ружьишко, на том и поладили. Начать охоту решили в ночь, как говорится, по свежим следам. Но сначала случай с местным охотником расскажу.
  А дело было так. Как-то повадился в деревню шатун ходить. Зима наступила, а медведь старый был и за лето жирком не обзавёлся. Так он пищу в крестьянских дворах находил, живностью домашней питался. Бабы обратились к местному сторожу, который был известным местным охотником любителем, чтобы он медведя завалил. Охотник тот  тогда ещё на медведя не ходил и заробел  сначала. Но бабы натуры приставучие, раз прилепятся, никак их потом не отдерёшь.  Уговорили они охотника, выставив ему пять литров самогона для улучшения процесса мышления. Но только и он выставил условия. У охотника и тогда ружьё в один ствол было. А при охоте на крупного зверя нужны два ствола, чтобы в случае осечки был вариант сразу повторить выстрел. При одном стволе медведь второго шанса не даст, если осечка произойдёт, в один миг допрыгнет и голову откусит, да ещё кишки выпустит. Как раз в это время в деревне гостил у родственников другой охотник, у которого было двуствольное ружьё. На другой день деревенский охотник договорился с заезжим охотником вместе идти на медведя. Вечером они выпили и решили утром идти медведя искать. А в тот год зима наступила, да снежком не побаловала. Земля хоть и мороженная, а черными буграми торчала из мелкого слоя снега. А где и вовсе снега не было: ветром сдуло его и унесло неизвестно куда. Думали, гадали охотники, где мишку искать надо и решили, что  тот  на болоте спит. Кочки там мягкие, для медведя тёплые, что для нас перина на семейной кровати. Пошли охотники через покрытую льдом речку, да к дальнему болоту. Идут они час, идут два, а всё медведя не видно. И вот из-за хилых болотных берёзок видят они что-то вздымающееся на кочке лежит. То медведь спал после сытного обеда. Посапывал он и не замечал, как к нему охотники с ружьями крадутся. Медведь спиной к ним лежал, и ветер тогда от медведя на охотников дул, и медведь не почуял чужаков. Подобрались они совсем близко, шагов пятьдесят до мишки осталось, и пора бы бурому проснутся. А он всё спит и в ус не дует. В лежачего зверя стрелять не будешь, не понятно куда попадёшь. А как поднять спящего медведя, если он старый и глухой на оба уха?  Сломал охотник деревенский тонкую болотную берёзку и подкрался поближе к медвежьему боку, и ну медведя в бок тыкать, просыпайся, мол, косолапый. А медведь пригрелся на кочке, просыпаться не хочет, только лапой отмахивается во сне от назойливой тесины, уходи, мол, спать не мешай. Махнул он в очередной раз лапой, да сломал тесину надвое. Охотник в раж вошёл. Вместо того, чтобы бросить обломок, да другую тесину выворотить и ей тыкать, он подошёл ближе, да продолжил коротким обломком тыкать. А медведь возьми, да проснись. Вскочил он на четыре лапы, отряхнулся как собака и на охотника попёр. Охотник не растерялся, скинул с плеча ружьишко да пальнул в медведя. А нужно сказать, что у охотника хоть и был наполовину заполненный патронами патронташ, но только два патрона в нём годились для охоты на крупного зверя. Один из патронов был заряжен шрапнелью, другой пулей. Все остальные патроны были заряжены дробью под мелкую дичь. Все патроны были заткнуты пыжом и определить какой из них для чего предназначен было нельзя в свете пасмурного дня.  И получилось, что охотник пальнул в медведя патроном, начинённым шрапнелью. Для медведя такой подарок что слону дробина. Но боль заставила его встать на задние лапы. Выстрел второго охотника прогремел неожиданно близко и пуля пролетела мимо уха деревенского охотника, но в медведя не попала. Когда медведь встал на задние лапы, второй охотник от неожиданности шагнул и споткнулся,  и выстрел из его ружья прозвучал неожиданно для него и не был прицельным. Мгновение и он восстановил равновесие, и уже прицелившись, сознательно нажал на курок, собираясь из второго ствола поразить зверя. Однако осечка не позволила этому произойти. Охотник отбежал немного назад и перезарядил ружьё. А в это время положение деревенского охотника становилось критическим: либо он убьёт медведя, либо медведь убьёт охотника и сейчас у медведя появлялся реальный шанс стать победителем.  Охотник насколько мог сдал задним ходом и выигранные несколько мгновений позволили перезарядить ружьё, лишь не было никакой гарантии, что сейчас ружьё было заряжено патроном с пулей. Медведь загребал лапами и один шаг отделял его от охотника. Но охотник не растерялся. Страх сделал его быстрым и точным. Практически не целясь, навскидку, он выстрелил в нависающую над ним медвежью тушу.  Медведь замер и замертво рухнул на охотника, едва не раздавив его своим весом.
- Складно рассказываешь, - прервал рассказчика голос начальника группы. - Слушать бы тебя, да слушать. Но у нас есть одно неотложное дело:  надо сдать самолёт представителям эскадрильи и помочь оттранспортировать его на своё место в эскадрилье.
  Пока рассказчик говорил, и все внимательно слушали его, руководитель вошёл в помещение группы и выжидал, дав рассказчику возможность закончить рассказ.
- Так я не понял, желающие есть? – задал  вопрос  руководитель.
- Зачем желающие? Все пойдём. Так складнее будет, - определил за всех старшина Богатырёв.
Он не хотел, чтобы рассказчик закончил свой рассказ без него и коллективный выход к самолёту решал эту проблему.
- Зачем же всем идти. Трёх человек вполне хватит, - пытался возражать руководитель группы.
- Где три, там и все остальные, и так будет веселей и справедливей, - ответил Богатырёв.
Руководитель группы  возражать не стал. Он вышел, а за ним вышли все остальные, за исключением старшего  лейтенанта Ордуяна, который остался дремать на своём стуле.
У него двумя днями раньше уехала жена к заболевшей матери, прихватив с собой дочку, и старший лейтенант времени не терял, проводя вечера и ночи в общении с друзьями и любовных приключениях.
Два часа группа занималась делом у самолёта, который прошёл техническое обслуживание, требующее вмешательства служащих ТЭЧ. Лишь сдав самолёт представителям эскадрильи, служащие вернулись  в помещение.
- С мороза неплохо бы горяченького чайку выпить, - оказавшись в тёплом помещении, пожелал Гаценюк.
- Я смотрю, ты сегодня сверх нормы задержался на работе, - отметил необычное рвение вольноопределяющегося старшина Богатырёв, поскольку рабочий день у вольноопределяющихся был на два часа короче, чем у служивых людей с погонами.
- Хочется дослушать интересный рассказ. Если дальше рассказа не будет, можно и домой двинуть, - ответил Гаценюк, вопрошающе взглянув на Иванова.
- Если хотите услышать что дальше было, нужно чаю согреть и организм немного подогреть, - присоединился к желанию согреться горячим чаем Иванов.
- Чаю горячего выпить неплохо. Но есть и другой способ согреться. Как говориться, у нас немного было, - дал намёк руководитель группы и достал из стола пол-литровую бутылку спирта.
-  Да, придётся комбинировать. Таким малым количеством спирта не согреться, - определился с планами на согревательные процедуры Богатырёв.
- Ты у нас сегодня теоретик по расчёту калорий на душу населения, тебе и за водой для чайника идти, - выставил приоритеты руководитель группы.
- Чуть чего, так сразу Богатырёв, - ворчал старшина, недовольный решением командира. – Но  чур, мою долю спирта не пить.
Богатырёв взял чайник и отправился в туалет за водой.
- Давайте, ставьте стаканы, - велел руководитель группы.
Служивые составили стаканы на столе, и получилось, что их количество на один стакан больше чем нужно.
- А это для кого поставили? – вовремя заметил лишний стакан руководитель группы.
Он знал этот фокус, когда кто-нибудь выставлял лишний стакан, а потом, если никто не замечал подвоха, выпивал его следом за первым своим стаканом.  Руководитель группы сам отставил стакан в сторону и разлил спирт в стаканы, количество которых ровно соответствовало количеству присутствующих в помещении людей. Богатырёв с наполненным чайником вернулся как раз вовремя.
- Ага, не успели. А я тут как тут, - в шутку произнёс он.
 - Куда же мы без тебя, - ответил ему Гаценюк. – Ты же у нас главный дегустатор.
- Кто-то должен брать на себя инициативу в столь непростом деле, - ответил ему Богатырёв, который тоже был не против пошутить. 
- Ну за нас, за незаметных тружеников военной авиации, - произнёс тост Богатырёв, взяв на себя ответственность как главный дегустатор группы.
- Кстати, у нас заварка есть? – спохватился начальник группы.
- А как же! Ещё целых три пачки Цейлонского осталось. Я, намедни, сам ходил в магазин, покупал, - ответил Гаценюк.
- Ты нам непременно дай адрес  того магазина, где Цейлонский чай продают, - прикинулся простачком молодой лейтенант.
 На что Гаценюк только хмыкнул. Все знали, что у Гаценюка жена работала продавцом в продовольственном магазине и некоторые выгоды от этого он имел. Гаценюк жадным не был, и за небольшое вознаграждение и его сослуживцам перепадало дефицита съестного сектора торговли. 
- Ну что, соловей ты наш, пой дальше о своих подвигах на ниве охоты, - напомнил о прерванном рассказе старшина Богатырёв.
- Только после чая, - немного осипшим от холода и спирта голосом ответил Иванов.
- Что так, давно спиртик не кушал? – поинтересовался Гаценюк.
- Представляешь себе, не кушал, - подтвердил догадку Иванов.
- А в деревне нынче самогонки не гонят? – продолжал Гаценюк расспросы.
- Гонят и даже угощают. Но самогон авиационному спирту не конкурент, -  пояснил разницу Иванов.
- Я не слышал о таком сорте спирта. Я раньше думал, что мы пьём технический спирт, который и положено пить авиационным техникам. Оказывается, мы авиационный спирт трескаем, - развлекал всех оригинальностью выводов по столь очевидному делу Богатырёв.
- Как бы он не назывался, а спирт есть спирт и никакая самогонка с ним не сравнится. Поэтому технический спирт это или медицинский, а всё равно он крепче самого крепкого самогона, - пояснил суть дела Иванов.
- Чай закипел. Давай, заваривай, - напомнил начальник группы, обращаясь к Гаценюку.
- Есть заваривать! Я прямо в чайнике заварю, так быстрей и вкусней получится, - оповестил о своей готовности Гаценюк и высыпал половину пачки прямо в чайник. – Пяток минут и можно будет пить.
- А не крепкий ты заварил? – засомневался в правильном расчёте дозы чая молодой лейтенант.
- Крепкий чай очень полезен для настоящих мужчин, - сообщил ему Гаценюк. - Он нутро и волю нашу укрепляет. – Согнув руку в локте, Гаценюк показал, какую именно волю  имел ввиду. 
Гаценюк, опять ты врёшь, - обиделся лейтенант, поэтому и постарался обидеть Гаценюка неприятным напоминанием.  – Если бы это было правдой, я бы об этом знал.
- Как много друг Горацио на свете, что и не снилось нашим мудрецам, – неожиданно для окружающих выдал Гаценюк, который и не думал обижаться на несмышлёныша.
- Плесни мне в стакан, - попросил Иванов и подставил свой стакан.
- Чай ещё не заварился, - предостерёг  его Гаценюк.
- Ничего, мне в самый раз. Быстрей выпью, быстрей рассказывать начну, - убедил его Иванов и тут  же получил полный стакан слегка  заварившегося  чая.
 Чай был ещё горячий. Иванову пришлось долго дуть на стакан, прежде чем отхлебнуть. После трёх глотков, он начал говорить: 
- Голос восстановился, можно продолжать рассказ, если вы не против.
- Не против, - ответил за всех Богатырёв.
- Если не против, то слушайте.
   Местный охотник посоветовал нам охотится ночью, объяснив выбор ночного времени очень просто. Медведь ночью охотится, и не придётся за ним бегать по сугробам в лесу. Надо лишь найти место, или тропинку, по которой медведь пойдёт в деревню. Охотник сказал, что брать медведя нужно на обратном пути, когда медведь насытится в крестьянских дворах и пойдёт в лес отсыпаться. Совет советом, но ещё надо уметь найти следы медведя ночью. Одним словом навыки охотника нужно иметь до охоты, а не приобретать их вовремя охоты на столь опасного зверя, такого, как медведь. Всему надо сначала научиться, а потом уже пользоваться полученными навыками. Без учителя – опытного охотника, получалось, нам не обойтись. Но мы это поняли лишь тогда, когда вышли ночью на улицу и пошли искать медвежьи следы. Охотник говорил, что медведь приходит с другой стороны реки и караулить надо медведя, на противоположной стороне реки, поскольку, когда медведь будет переходить реку, возвращаясь после охоты в лес, мы его увидим на открытой поверхности замёршей реки. А если нам повезёт, и мы найдём следы мишки, после того, как он реку перейдёт, следуя в деревню, то итог охоты будет очевиден. Местному охотнику  мы верили, поэтому сразу, едва оказались на улице, отправились на поиски следов. Где находится речка мы знали и пока шли по деревне, по натоптанным деревенскими жителями тропинкам, всё было нормально. Звезды на небе и жёлтый лик луны освещали нам путь. Если бы не редкие тучки, на минуту закрывающие слабый свет и погружающие окрестности в полную темноту, было бы и вовсе хорошо. Но вот мы добрались до околицы и тропинок не стала. Мы, с трудом вытаскивая ноги из полуметровых сугробов, двигались вперёд. Наверное,  каждый из нас, шагая след в след,  представлял что будет, встреть мы сейчас медведя. Наши возможности маневра по глубокому снегу весьма ограничены, а ему на четырёх своих лапах ничего не стоит догнать нас или убежать от нас без всяких последствий. Одним словом, мы допустили непростительную оплошность, не надев на ноги лыжи, или хотя бы снегоступы. Как говорится, хорошая мысля всегда приходит опосля. 
Иванов прервал рассказ, отхлебнув из стакана немного остывший чай.
- А что же ваш опытный охотник не упредил вас, что зимой в лесу без лыж никак нельзя обходиться? – задал коварный вопрос молодой лейтенант.
Иванов допил чай, лишь после ответил:
- Мы к охотнику сами в избу вошли. Он на улице нас не видел. А в избу на лыжах не входят. Вот он и решил, что мы лыжи на улице оставили.
Иванов снова замолчал, наверное, вспоминая, на каком месте рассказа остановился.
- Давай, бухти дальше, - поторопил рассказчика Гаценюк. 
- Мы с большим трудом добрались до берега реки, но переходить на другой берег не стали. В том не было никакого смысла, поскольку следы от наших ног станут видны за полкилометра и не мы медведя, а он нас обнаружит первым. А невозможность быстрого маневра сделает нас лёгкой добычей. Мы решили укрыться на нашем берегу и, найдя приямок, спрятались в нём. Четыре часа мы караулили, ожидая появление медведя, но он так и не появился. Сильно замёрзнув, мы вернулись в избу.
- К местному охотнику? – спросил молодой лейтенант.
- К тёще Петрова мы вернулись в избу. Нам требовались горячие щи, а не холодная брага. У тещи мы немного согрелись и отдохнули.  Когда пришли в себя, начали поиск лыж и снегоступов, чтобы в следующий раз не было проблем с передвижением по глубокому снегу. А как  нашли  всё, что искали, к охотнику местному отправились.
- Плесни-ка ещё чайку, - попросил Иванов банковавшего чаем Гаценюка.
- Там на самом дне осталось, и скорее всего вперемешку с  чаинками, - предупредил Гаценюк.
- Лей что есть. Как говорится, остатки всегда сладки, - велел ему Иванов.
Получив дозу чая вперемешку с заваркой, Иванов несколько раз глотнул, приложившись к стакану.
- Если чаи всё время распивать, мы не успеем вовремя закончить службу, - напомнил о времени молодой лейтенант.
- Мне рассказывать осталось совсем недолго. Но для того, кто очень торопится, можно совсем сократить повествование, - обещал Иванов.
- Кто торопится, милости просим по домам, - внёс  свою лепту  в прояснение ситуации  Богатырёв. - А ты рассказывай и никого не слушай. Мы тебя слушать будем.
- А в общем-то рассказывать осталось не так долго. Думаю, за пять минут управлюсь, - обещал не задерживать служивых Иванов.
- Ты уж уважь публику. Расскажи как положено, чтобы слушать было что и вспомнить чтобы осталось что-то достойное, - сформулировал требования Гаценюк, полагая, что и все остальные хотят  того  же.
 - Пришли мы к охотнику, но уже днём, - продолжил рассказ Иванов. – Рассказали ему, как дело было,  и что медведь в ту ночь на охоту не ходил. Охотник задумался и сделал такие выводы.
Если медведь в деревню не приходил, значит место охоты сменил или ещё не проголодался. В любом случае ждать на пути в деревню или выслеживать по следам становилось делом с неочевидным результатом.  Отсюда возникала необходимость искать медведя на его лежбище в лесу и скорее всего на болоте.  Мы своего мнения  не имели, поэтому согласились с мнением охотника. Он присоединился к нашей охотничьей компании, вернее сказать, ему пришлось присоединиться к нашей  охотничьей компании.  Мы леса не знали и вполне могли заблудиться. А зимой светлое время суток короткое, погода морозная, поэтому есть шанс заблудиться навсегда.  Мы вышли днём из его избушки и направились к реке. Нам предстояло перейти на другой берег реки, а потом направиться в лес через болото искать лежбище зверя. Мы так и сделали и почти до темноты продолжали поиски. Мы уже хотели повернуть домой, когда заметили огромный тёмный силуэт на болотной кочке.   С величайшими предосторожностями мы стали приближаться к медведю. Мы подобрались совсем близко, а медведь не подавал признаков жизни. Тогда я сломал тесину и, приблизившись на длину тесины, стал ей тыкать  в медведя. Только он никак не реагировал на знаки внимания к своей персоне. Тогда охотник, сильно рискуя, обошёл вокруг лежбище зверя и приблизился с другой стороны.
- Идите сюда, не бойтесь, - позвал он нас.
Мы, всё же опасаясь, приблизились к лежащему медведю.
- Он мёртв, - поведал нам охотник.
Мы, всё еще держась на расстоянии, которое могло дать хоть какой-то шанс спастись в случае чего, ему не очень верили. Ведь даже опытный охотник мог ошибиться.
- Он не дышат. У него пар из пасти не идёт, - объяснил свою уверенность охотник.
Тут  уж и мы поверили, что медведь  мёртв, и подошли ближе, чтобы убедиться. Действительно пар из звериной пасти действительно не шёл, крови на шкуре не было и выходило, что зверь умер без нашего участия. Он умер от болезней и от старости.
Дело было сделано, хоть и не нами, а самой матушкой природой, и мы поворотили обратно. Когда добрались до тёщиной избы, совсем стемнело. Доложили тёще, что медведь уничтожен. А уж следующим утром собрались уезжать. Днём благополучно сели на поезд и вот мы тут, по месту прохождения службы.
Некоторое время все молчали. Никто не ожидал, что рассказ окажется столь короток, и хотели услышать хоть какое-то продолжение. Поэтому Гаценюк задал наводящий вопрос:
- А доехали сюда как, без приключений?
- Почти, - ответил Иванов и все присутствующие напрягли слух, почувствовав, что можно будет ещё немного побыть слушателем. – Всё было бы хорошо, не сядь мы на почтово-пассажирский поезд.
- И чем вам почтово-пассажирский поезд не понравился? – вытягивал из рассказчика подробности путешествия Гаценюк.
- Да в общем-то всем. Тащился он еле-еле. В вагоне было холодно и на второй день путешествия стало очень холодно. И проводник был один на три пассажирских вагона. А это означало, что мы оставались без чая, один раз только уговорить его раскочегарить титан удалось и то за магарыч. Еды нам не хватило, поскольку мы не рассчитывали на столь продолжительное путешествие на железнодорожном транспорте. Я уже не говорю о выпивке, чтобы как-то согреться. Но в первый день нам повезло, и мы уговорили какую-то бабку, едущую в этом же поезде, продать нам литр самогона. А на второй день  из-за покупки выпивки и еды в магазине у пирона на остановке, ехали потом целую остановку на вагонной сцепке.
- А что вам мешало потребовать у проводника ещё раз растопить титан и протопить в вагоне, - поинтересовался начальник группы.
- Проводник был всю дорогу мертвецки пьян. А когда мы всё-таки нашли момент:  он был ещё в состоянии отвечать, то  сообщил нам, что у него угля всего на одну топку. И уголь предназначен на тот момент, когда поезд обратно пойдёт.
- Так пересели бы в другой вагон, где тепло было, - в поздний след посоветовал молодой лейтенант.
-  В других вагонах было не теплей. Даже в вагоне проводника было холодно, - ответил Иванов.
- Вышли бы на большой станции, и пересели бы на другой поезд, - посоветовал молодой лейтенант.
- Другой поезд шёл лишь через сутки. И билет денег стоит, а в конце командировки у нас мало их осталось, - объяснил Иванов.
- Тогда надо было раньше с тёщиных пирогов выезжать, - запоздало рекомендовал  лейтенант. – Насколько я знаю, вы чуть не опоздали на службу.
- Чуть не считается. Приехали мы вовремя, хоть и со столицы добирались непросто, всю ночь ехали, - снова внёс момент интриги в рассказ Иванов, сказав, казалось бы, о парадоксальных ситуациях пути домой.
- И как вас угораздило всю ночь ехать? – снова подал голос  лейтенант. –  Тут  от столицы ходу всего три часа.
- Так получилось. Мы в этом не виноваты, - ответил, ничего не объясняя, Иванов.
Но лейтенанта такое невразумительное объяснения не устраивало, что отразилось в повторном вопросе:
- И что же вам помешало всё сделать по уму? 
- В общем-то ничего не мешало, если не считаться с обстоятельствами, которые не зависят от наших желаний, - ответил Иванов, чем ещё больше подогрел общее любопытство.
- А всё-таки почему у вас поездка надолго растянулась? - на этот раз поинтересовался Гаценюк.
- Поезд пришёл поздно, в одиннадцать. А с одного вокзала на другой переезжать, много времени ушло. Когда добрались до Ленинградского вокзала, последняя электричка на Калинин уже отбыла.  Осталась  электричка   до Клина и та последняя. Вот на ней мы и поехали, - наконец прояснил обстоятельства дела Иванов.
- Совсем непонятны мне ваши действия, - заявил лейтенант. – Почему вы не поехали на поезде. Ведь ночью уходят поезда дальнего следования, и они в Калинине останавливаются.
- Ночью уходили два поезда, но почтово-пассажирские. Они  в Калинине останавливались, это правда. Но были подозрения, что в них тоже не топят как следует. И приходят они в Калинин утром, но поздно. Мы бы только на такси на построение успели. Но  это ещё не все обстоятельства, которые сыграли нам на руку и мы смогли не подвести наши подразделения и прибыть вовремя. Нам не хватило денег на три билета. В результате мы доехали до Клина, а уже утром, на первой электричке, добрались до Калинина. Вот и все наши приключения, - закончил рассказ Иванов.
- Да, перепало вам на орехи, - тонко заметил руководитель группы. – Придётся доставать неприкосновенный запас.
Он полез в стол и выудил оттуда ещё одну пол-литровую бутылку спирта.
- Стаканы подставляйте, - велел командир группы.
Освободив стаканы от попавших в них ненароком чаинок, все поставили стаканы на стол. Начальник группы разлил спирт по стаканам. Все взяли свои стаканы, как положено, чокнулись и, занюхав рукавом, поставили стаканы на стол.
-  Как удачно я задержался, - отметил себе Гаценюк.
- И с пользой для здоровья, - подчеркнул положительный момент задержки на работе  Богатырёв.
Иванов взглянул на часы. Рабочий день уже  двадцать минут как закончился.
- Прошу прощения, но мне пора. Друзья меня ждут, - объяснил он свою торопливость. – Всем пока, - попрощался он и вышел в дверь.
Все остальные следом за ним покинули помещение ТЭЧ.
- Ну где тебя носит!? Мы тебя уже заждались и стали думать, точно ли мы назначили встречу у дверей магазина, - едва Иванов подошёл к товарищам, выговорил ему Сидоров.
- А что тут думать! Вы оба пришли к дверям магазина, это уже какая-то гарантия. Опоздал я не по своей вине. После обеда мы сдавали самолёт в эскадрилью. А потом ко мне сослуживцы пристали, чтобы я рассказал об охоте. Пришлось рассказывать, -  оправдывался Иванов.
- К нам тоже приставали, да некогда было трепаться. Хорошо, у нас времени не было и хвалиться нам особенно нечем.  То, что мы обнаружили в лесу подохшего медведя, мало похоже на охоту, - сказал Сидоров и сточки зрения обывателя был прав. 
- И к тебе тоже приставали и ты не смог рассказать об охоте, поскольку было некогда рассказывать? – Иванов  спросил  Петрова.
- Ну да, об этом только что Сидоров сказал, - Петров подтвердил правильность вывода Иванова.
- Вот и хорошо. Когда будете рассказывать об охоте, расхождений не будет, - Иванов удивил выводами обоих товарищей, не раскрывших охотничьих тайн посторонним.
- Это в том случае, если ты нам поведаешь о главных событиях в твоём рассказе, - объяснил своё замечание Сидоров.
- Само собой расскажу. Но сначала возьмём бутылку и пойдём в столовую к нашим прелестницам, дефилирующим с полными подносами еды, - предложил вариант действий Иванов.
Они зашли в магазин и купили бутылку водки.
- У нас на баню денег мало остаётся. Выпить после бани сможем, а посидеть хорошо после бани уже нет, - прикинув остатки средств, заключил Петров.
- В баню водку брать необязательно. Вполне можно обойтись пивом. Оно после бани хорошо расслабляет, - предложил вариант банного банкета Иванов.
- По этому поводу нужно думать и думать. Надеюсь, у нас есть ещё время, - шагая рядом с товарищами в офицерскую столовую, рассуждал Сидоров.
- Мы сегодня только первый день находимся в родных пенатах, надеюсь у нас ещё всё впереди, в том числе и банный банкет, - полным оптимизма голосом, подтвердил своё согласие Иванов.
Они подошли к двери столовой, но та оказалась запертой.
- Постучим или обойдём и попробуем проникнуть внутрь со служебного входа? – спросил мнения товарищей Иванов, который  как раз первым стоял напротив двери.
- Стучи, может, и откроют, - посоветовал Сидоров.
Иванов постучал в дверь и стал ждать.
- Не открывают, - по прошествии нескольких минут ожидания, сообщил он.
- Ещё раз постучи, - велел Петров.
Иванов снова постучал в дверь. На сей раз к двери подошла сама Клава.
- А я думаю,  кто это там такой настойчивый? – открыв дверь и пропуская посетителей внутрь, щебетала дородная Клава.
 Она поняла цель визита прапорщиков и предвкушала удовольствие от  прослушивания интересного рассказа и распития даровой водки.
- Садитесь за столик  у раздачи. Я сейчас возьму всё, что нужно и приду, - обещала она.
- Ну вот всё и сладилось.  Жаль что у нас только на одну бутылку водки средств, остальные на другое дело предназначены, - высказал сожаление Петров.
- Не забывай, нам ещё своих благоверных ублажать надо.  А это дело лучше с водкой не смешивать, - напомнил о супружеских обязанностях Иванов.
- Немножко для тонуса можно и водочки принять, - Сидоров имел другое мнение и высказал его друзьям.
- Вот поэтому, сегодня у нас  только одна бутылка водки, - примирил всех, ссылаясь на объективные обстоятельства, Иванов.
- А вот и я, - Клава поставила поднос на стол. – Я вам помидорчики, огурчики солёные принесла. Картошечки жареной сковородочку и котлетки. Но вам сегодня сильно пить нельзя. Сегодня тревога должна быть.
- А нам ничего не сказали о тревоге, - ответил Сидоров. – А могли бы предупредить своих, чтобы не разбегались далеко.
- Вам не положено о тревоге заранее  говорить. Она ведь учебная, чтобы вы научились собираться в положенное на то время.  А нас предупредили, чтобы мы еду для всего полка подготовили, - ответила Клава.
- Значит вы главнее нас, - определил приоритеты Сидоров. – Но нам не только прибыть на место сбора нужно. А ещё нужно подготовить самолёт к вылету. Представь себе – это требует времени и сил.
- Сейчас я вам силы подкреплю, на то мы здесь и поставлены, - начала объяснения Клава. - А что касается вопроса -  кто главный… Может быть мы и не главней, но питание для всех важно: и для военных и для гражданских лиц. На сытый желудок и воевать веселей. 
- Как говорится, соловья баснями не кормят. Подставляйте стаканы, - Иванов откупорил бутылку водки и разлил по стаканам.
- Выпьем за ваше возвращение, - предложила Клава.
- И за наше прибытие к вам, я имею ввиду важный стратегический объект – столовую, - подкорректировал тост  Иванов.
Все чокнулись и выпили, поглотив за один раз всё содержимое бутылки.
- Вы что-то говорили о поездке к тёще в деревню и охоте, - напомнила Клава, которой хотелось развлечь себя, прослушав интересный рассказ.
- На самом деле в деревенской жизни нет ничего примечательного. Особенно зимой она размерена и предсказуема, - начал говорить Иванов, поскольку никто из его коллег не воспользовался продолжительной паузой. -  Но мы ехали к тёще Петрова не за отдыхом в размеренной, предсказуемой обстановке. Мы ехали туда охотиться. В тех местах никогда не было избытка мужского населения и охотников тем более не было с избытком. На самом деле в деревне остался один мужичок, который интересовался охотой.  Но об этом потом. Так вот, из-за отсутствия охотников, зайцы расплодились сверх меры и наносили серьёзный ущерб местному крестьянскому хозяйству. Был и ещё один повод завернуть к тёще Петрова. Его тесть год назад умер, оставив вполне рабочее, в хорошем состоянии двуствольное охотничье ружьё. Таким образом возникала потребность уменьшить численность зайцев, а с другой, появился инструмент, при помощи которого можно было сделать полезное дело.
Пока Иванов говорил, его товарищи с аппетитом ели. Он тоже решил взять небольшую паузу и принялся есть. Но любопытная Клава не больно хотела ждать. А поэтому спросила:
- Так вы там на зайцев охотились?
Иванов прожевал заложенное в рот и ответил:
- Нет. На зайцев поохотиться нам как раз и не пришлось. Не успели мы на зайцев поохотиться,  поскольку в деревню наведывался зимой медведь шатун, на него нас и просили охотиться местные жители.
Иванов отправил в рот котлету целиком и, прожевав, стал рассказывать дальше, отправляя в рот маленькие кусочки пищи, которые не мешали говорить. Почти полчаса он рассказывал о местном охотнике и как тот охотился на медведя шатуна в молодости. Рассказал все подробности об охоте на медведя шатуна уже в свой приезд к тёще Петрова. Конечно, охота на уже почившего медведя не так сильно впечатляла, как если бы он был живым.  Но Клава осталась довольна. Ей не часто приходилось слушать рассказы бывалых охотников, а женские сплетни ей уже изрядно надоели.
Закончив со съестным, прапорщики распрощались с Клавой и вышли на улицу, собираясь вернуться домой и там ждать начала тревоги. До сих пор сарафанное радио никогда не ошибалось, а работники столовой, казалось, и вовсе всё знали  наперёд главнокомандующего.
«Интересно, наши уже с работы пришли?» – подумал каждый из прапорщиков, подходя к двери общего для них дома.
Петров постучал в дверь  и, не дождавшись, когда ему откроют, отпер дверь своим ключом.
«Странно, никого нет», - подумал он, без задержки направляясь к  двери  своей комнаты.
Иванов с Сидоровым тоже направились к своим комнатам, надеясь застать дома всех домочадцев.  Комната оказалась пуста, он снова вышел в коридор.
- Никого нет дома, - сообщил он обнаруженный факт.
- Не только у тебя никого нет дома. Я с тобой в этом солидарен, - ответил Сидоров.
- Удивили ежа голой жопой, - не к месту высказался Иванов. – С жёнами всё ясно, они не дождались нашего прибытия в установленный срок и наверняка подумали, что нас задержали в командировке служебные дела. А где наши девчонки, кто мне скажет? Детский садик, насколько мне известно, уже должен закрываться. Если наши жёны не придут вовремя, что будет с детьми?
- Мы ничего не знаем наверняка. Может быть, наши жёны уже в детском саду и сейчас вместе с детьми направляются домой, - высказал свою версию Сидоров.
- А если нет, кто тогда отведёт детей домой? – проявил  беспокойство Иванов.
- Я думаю, нам нужно сходить в детсад за детьми.  Если наши жёны уже взяли детей, то мы их встретим по дороге домой, - предложил вариант действий Петров.
- А как же быть, если нас вызовут по тревоге, а жёны ещё находятся вне гарнизона? Жён наших  ещё нет, а детей дома одних не оставишь, - поставил неприятные вопросы Сидоров.
- Сначала надо детей домой забрать, а потом уже думать с кем их оставить, когда нас на тревогу вызовут.  Вы как хотите, а я пойду за детьми, - предупредил о своём решении Иванов.
- Мы пойдём с тобой, - сказал Петров.
- Идти за детьми, так уж всем вместе, - согласился с товарищами Сидоров.
Прапорщики вышли из квартиры и, заперев дверь, отправились в детский садик за своими дочками. Через несколько минут они дошли до детского сада.
- Смотри, никого на улице нет, - заметил стол вопиющий факт Иванов. – Обычно дети в это время уже одеты, гуляют на улице, ожидая своих родителей.
- Ты, наверное, давно не был здесь. В тёплое время года это ещё возможно. А сейчас зима, на морозе всех детей простудишь, - опроверг утверждение товарища Петров.
- Ну что ж, зайдём внутрь. Надеюсь, нам наших детей отдадут, - заявил Сидоров, стараясь выглядеть оптимистом.
Прапорщики подошли к входной двери, но она оказалась заперта.
- Вот тебе на! Как говориться, здрасте, приехали, - вырвалось у Сидорова, который  продолжал дёргать неподатливую дверь.
- Нужно постучать, - посоветовал Иванов и, обогнув Сидорова, сам принялся стучать в дверь.   
- Кто там? - отозвался голос из-за двери, скорее всего принадлежащий старой женщине.
- Мы пришли забрать своих детей, - через  дверь  сообщил  женщине Иванов.
- Всех детей уже забрали, - ответила  женщина, не решаясь открыть дверь. 
- Как это их  забрали? – не поверил женщине Иванов. – К нам домой никто из детского сада не вернулся. Скажите, а Катю  Иванову  тоже забрали?
- И  Катю Иванову и всех остальных детей родители забрали домой, - сообщила женщина.
- А кто вы такая, хотелось бы знать? -  спросил  Иванов.
- А вы кто такие? – в свою очередь спросила женщина.
- Я отец Кати Ивановой. Рядом со мной стоит отец  Маши Петрова, а за нами стоит отец  Вали Сидоровой. Так вы нам откроете и ответите на вопросы? Нам всё-таки хотелось бы узнать, кто же забрал наших дочек? – настаивал Иванов.
Женщина открыла дверь и высунулась наружу, любопытство взяло верх над осторожностью.
- Вы воспитатель? – едва женщина высунулась из приоткрывшейся двери, спросил Иванов.
- Нет, я уборщицей тут работаю. Воспитатели уже домой пошли, - сообщила уборщица.
- Вы нам объясните, кто наших девочек забрал? – повторил вопрос Иванов.
- Я помещение убираю, когда все уйдут. А детей выдают воспитатели, - объяснила ситуацию уборщица.
- Вы давно здесь работаете? – поинтересовался Иванов.
- Ой, милок, давно, - ответила уборщица. 
- Значит вы должны всех воспитателей знать, - сделал вывод Иванов.
- Конечно я всех воспитателей знаю. И заведующую Марью Ивановну знаю, и нашего повара Клавдию Петровну тоже знаю, - уборщица подтвердила догадку Иванова.
- Тогда, может быть, вы и детей по именам помните и их матерей тоже знаете? – вел дело в нужном русле Иванов.
- Наиболее активных детей, которых воспитатели одёргивают, я знаю. А всех мне знать не нужно. У меня другие обязанности в детском саду, - рассказывала уборщица, которой редко удавалось поговорить с мужчинами, и она с удовольствием пользовалась предоставившейся возможности. 
- Так может быть, вы и наших детей помните? Они в одной квартире вместе живут и в детском саду должны держаться вместе, - предположил критерий распознавания детей Иванов.
- Три светленьких девочки, которые всё время вместе, - вспомнила уборщица.
- Да, это они. Так кто их сегодня забрал? – пытался докопаться до истины Иванов.
- Точно не скажу. Я на работу других сотрудников внимания не обращаю, - расстроила уборщица. Но именно сегодня я как раз находилась рядом. Натоптали на лестнице на второй этаж, вот я и стала мыть ступеньки.
- И кто же забрал девочек? – повторил вопрос Иванов.
- Их забрала женщина. Но я не приглядывалась и её не разглядела.
- Ну всё-таки какая она: старая, молодая, светловолосая или тёмноволосая, высокая или низкая, худая или толстая. Девочек дома нет, и я боюсь, дело серьёзное. Как бы не пришлось объявлять девочек в розыск, - пугал уборщицу Иванов.
- Если этой женщине девочек отдали, значит воспитательницы её знали, и с ней была такая договорённость. А чтобы не было таких ситуаций, нужно за своими детьми  вовремя приходить, - нашла контраргумент уборщица.
- Мы на службе весь день. А сегодня утром мы только из командировки приехали. Обычно детей наши жёны забирают. А сегодня я не знаю, почему так получилось. Мы по приезду жён ещё не видели, - объяснил ситуацию Петров, высунувшись из-за Иванова.
- Вот и надерите своим жёнам сики, пусть знают, как шастать на сторону, пока мужья по командировкам ездят. А про ваших детей я больше ничего не знаю. Приходите завтра и спрашивайте с воспитателей, почему они ваших детей постороннему человеку отдали, - посоветовала уборщица и захлопнула дверь перед носом Иванова.
Тот попытался снова открыть дверь, но она оказалась на запоре.
- И что нам теперь делать? – озадачил вопросом стоящий сзади и доселе не участвующий в разговоре Сидоров.
Иванов снова загромыхал по двери.
- Ну что ещё вам? – голос женщины, ответивший из-за двери, говорил, что она никуда не ушла, а всё ещё находится рядом. -  Всё что знала, я уже рассказала. А если будете хулиганить, я милицию вызову, она быстро вас приструнит, - пугала приставучих прапорщиков уборщица.
- Вот и хорошо, пусть приедет и разберётся. А то ишь чего посоветовала: приходите, мол, завтра. Там и разберётесь с воспитателями. А как нам сейчас быть, где детей искать? – пытался пробиться к  совести уборщицы Иванов.
Но та оставалась не пробираемой. Привычка у неё была к грязи и прочим неприятным проявлениям, зачастую оставляемым после себя человеческими существами любого возраста.
Что проявилась в лаконичном ответе:
- Некогда мне с вами лясы точить, мне работать надо. А детей своих сами ищите, коль вовремя не пришли за ними и жён свих бесстыжих распустили.
Звук удаляющихся шагов сообщил прапорщикам – уборщица сделала так, как сказала.
- Ну и что нам теперь делать? – задал один из вечных вопросов Сидоров.
- Не знаю что делать. Для начала вернёмся домой и подумаем. А возможно, наши жёны уже вернулись в дом с работы, - ответил Иванов. – Там будем ждать сигнала о начале тревоги, если Клава нас не обманула.
- А как же дети? Кто их будет искать? – не понял сути дела Сидоров.
- Я не думаю, что наши дети попали в чужие руки без согласия наших жён, - ответил Иванов, следу от детского сада по направлению к дому.
- Тебе всё равно где наши дети сейчас находятся? – Перов  был солидарен во мнениях с Сидоровым.
Иванов, который шёл впереди группы, остановился и повернулся к коллегам.
-  Мне не всё равно, как и вам. Но посудите сами, как могли воспитатели отдать неизвестно кому сразу трёх девочек? Никак не могли. А всё потому, что уже не раз отдавали всех трёх этой женщине, - объяснил Иванов, стараясь вразумить товарищей о бесперспективности и бесполезности поисков детей именно сейчас.
- Так ты предлагаешь нам не искать их что ли? – не понял намёка Сидоров.
- Я предлагаю всё обдумать. Во-первых, у нас нет никаких зацепок, по которым мы могли бы предположить местонахождения детей. Во-вторых, наверняка наши жёны не один раз пользовались услугами этой женщины, - начал рассуждения Иванов.
- Что ты имеешь ввиду, как они могли пользоваться не раз? – Петров не мог поверить очевидному.
- Нам уборщица весьма однозначно об этом сообщила, - пояснил свою мысль Иванов.
- Я не припоминаю от неё такого сообщения, - честно сознался Петров.
- Ну как же ты не припоминаешь!? Она сказала, что мы должны вовремя забирать своих детей, и что мы жён свих бесстыжих распустили, - постарался в точности процитировать уборщицу Иванов.
- О наших жёнах давай поподробнее. Причём здесь наши жёны и как они связаны с сегодняшними событиями? Я имею ввиду тот факт, что детей до сих пор нет дома и в садике их тоже нет, - просил объяснений Петров.
- Очень даже эти события связаны. Сам рассуди: где могла видеть уборщица наших жён? Только в тот момент, когда они приходят в детский сад забирать детей домой. А если они частенько присылают вместо себя женщину забрать детей, какой вывод должна сделать уборщица? Сам догадаешься или мне подсказать? – намекнул Иванов.
- Мы их распустили и они, вместо того, чтобы детей домой забирать шляются черте где. Так, или не так? – переспросил Петров.
- Приблизительно так, - подтвердил правильность  выводов Иванов.
- А почему наши жёны не могут на работе задержаться или в городе по каким-то делам ходить? – нашёл повод для самоуспокоения Петров.
- А потому, что мы можем чего-то о наших жёнах не знать. А другие бабы друг о друге знают всё, - отобрал последнюю нить надежды Иванов. – Всё, хватит самоедства, пошли домой. Нам уж точно никто ничего про наших жён не расскажет. А если её саму будешь спрашивать, то либо соврёт, либо, если глупая, ответит: меньше знаешь, крепче спишь. Или я вас в чём-то не убедил?
- Убедил, -  ответит Сидоров. – Но ведь и твоя жена тоже за ребёнком сегодня не пришла.
- Вот и пошли домой. А там поглядим. Когда-то наши жёны должны домой заявиться, и детей с собой привести, - сказал Иванов и быстрей зашагал домой.
- Пошли, надеюсь, ты прав, - проворчал Петров, следуя за Ивановым.
Все трое шли по направлению к дому, надеясь на то, что жёны и дети уже там. Но их жилище встретило вернувшихся обитателей тёмными окнами. Иванов молча подошёл к двери и отпер её. В квартире было темно и неуютно, словно с отсутствием женщин и детей она потеряло часть своего живительного тепла, которое обычную казённую квартиру преображает в уютное семейное гнёздышко.
- Будем ждать, - не замечая, что говорит вполголоса, произнёс Иванов.
- Подождём, - словно  соглашаясь с товарищем, так же вполголоса произнёс Петров.
Сидоров ничего не сказал. Он сразу прошёл на кухню и поставил чайник на огонь.
Через нескольку минут к нему присоединились  Иванов и Петров.
- Чайничек  поставил? – Петров констатировал факт действий товарища по хозяйству. – Чайку выпить хорошо. А то выдернут нас по тревоге и будем мы на улице сопли морозить, на самолёт бомбы вешать.
- Хорошо, если бомбы, - добавил от себя Иванов. – А если одну бомбу на мост вешать, а после тревоги её же снимать и снова кассеты вешать в самолётном брюхе. Летом ладно, ночью летом не так уж холодно. А зимой, да ещё ночью, околеешь, пока всё что нужно сделаешь, - чтобы избавится от одной тревоги: о жёнах и детях, нырнул в пучину служебных проблем Иванов.
- Спасибо тебе. Ты нас очень взбодрил, - Петров поблагодарил Иванова за отвлекающий маневр.
- Я правду сказал. И не только я об этом подумал. Вы тоже, я надеюсь, с удовольствием остались бы дома спать в тёплых, мягких постелях. Хорошо бы того генерала, что нам сегодняшнюю морозную тревогу подготовил, голыми ручками за ледяной металл подержаться заставить, сдирая замёршую смазку, а потом вворачивая ледяной взрыватель. Вот было бы здорово поглядеть, - высказал парадоксальную мысль Иванов, будто генералы и вправду до страсти желали сами поморозить сопли на ледяном ветру и подержаться за холодные железки армейского вооружения.
Пока чайник закипал, все молчали, думая о своём сокровенном и о своих семьях. Им не хотелось думать плохо о своих жёнах. Но сказанное уборщицей о жёнах прапорщиков,  крепко запало в душу. Неужели их преданные, любимые жёны все-таки не столь сильно любят своих мужей?  О том, что их собственные жёны могут и вовсе не любить своих мужей не хотелось думать. Это было бы концом всех добрых отношений, поскольку связующим звеном в семейной жизни была взаимная симпатия и честность в отношении друг к другу. Другого просто быть не могло, поскольку сами прапорщики больше своих жён не зарабатывали, и особого положения в обществе не занимали. А значит, никакими привилегиями не пользовались.
Закипел чайник, Сидоров заварил чай в заварочном чайнике.
- Ты какой заварки насыпал? – поинтересовался Иванов, разрывая повисшую в воздухе гнетущую душу тишину.
- Грузинскую. А какую ещё я должен заварить? У меня жена в продовольственном магазине не работает, - ответил Сидоров.
- Придётся Гаценюка потрясти. Пусть постарается для своих и раздобудет  индийского чая, - сделал заявление Иванов.
- Хорошо бы достал для нас всех, - согласился с ним Петров.
Чай скоро заварился и Сидоров разлил горячий напиток по стаканам.
- Не хватает только пирожков твоей тёщи, - напомнил о недавних событиях Сидоров.
- Да, сказать нечего, и от тёщи нашему брату достаётся кое-что хорошее, - Петров подчеркнул очевидный для всех присутствующих факт.
- Наши жены очень скоро становятся похожими на свих матерей. Плохо, что способность  печь пирожки не передаётся с генами или молоком матери, - высказал сожаление Иванов.
- Наши жены такими способностями не блещут. Придётся отправить летом супругу к тёще для прохождения мастер класса по выпечке пирожков, - толи в шутку, толи всерьёз  сказал Петров.
- Задумка неплохая. Но если тёща решит сама навестить дочку и пирожки у неё дома печь для внучки и любимого зятя? Вот тогда ты сам пирожков не захочешь, - огорчил товарища Сидоров.
- Если это случится, то не скоро. А сейчас, давайте, чаю выпьем и пойдём немного отдохнём. Мы толком не отдыхали последние двое суток, и небольшой перекур с  дремотой нам не повредит, - напомнил о насущных потребностях организма Иванов.
- А как же быть с детьми и нашими жёнами? – не понял расклада Сидоров.
- Мы будем с жёнами, когда они домой придут и детей приведут, - ответил Иванов. – Поступайте, как знаете. Лично я иду спать. Не равен час посыльный прибежит и нас на мороз позовёт бомбы на самолёт вешать.
Иванов допил чай и пошёл в свою комнату, собираясь вздремнуть. Его товарищи сделали то же самое. Только недолго им удалось отдохнуть. Едва они заснули, в дверь забарабанили. Преодолевая сон, Петров сел на кровать.
«И кого там черти принесли?» – подумал он, напрочь забыв о предупреждении официантки  Клавы.
- По полку объявлена тревога, - сообщил посыльный, едва Петров открыл входную дверь. – Здесь должны проживать Петров, Иванов и Сидоров, – спохватился посыльный, поняв, что начал не с того, и постарался исправить ошибку.
- Я Петров, - ответил прапорщик Петров. - Иванов и Сидоров спят в своих комнатах. 
- Сообщите им о тревоге, - велел посыльный. - А я дальше пошёл. Мне ещё в три адреса нужно попасть и сообщение передать. 
Петров ещё ничего не успел ответить, как посыльный повернулся и исчез в вечерних сумерках.
Петров запер дверь.
«Нам уже идти, а их ещё нет. И куда они запропастились?  Думают они домой идти спать?» - вспомнив жену и дочку, подумал Петров.
- Подъём, тревога! - постучал он в дверь комнаты Иванова, и повторил сказанное посыльным.
- Подъём, тревога! - постучал он в дверь комнаты Сидорова, и снова повторил сказанное посыльным.
- Что, уже посыльный приходил? - спросил Иванов, высунувшись в проём двери.
- Только что ушёл. Одевайся и пошли в подразделение. Там переоденемся и в свой расчёт двинем, - поторопил товарища Петров.
- Сидорова будил? – спросил Иванов.
- Будил. Но, похоже, он не проснулся. Я бы и сам с удовольствием поспал бы ещё. Да только тут трибуналом попахивает, - ответил Петров.
- А трибунала нам не нужно, - вполголоса  сказал Иванов и постучал в дверь комнаты Сидорова. –   Подъём, тревога!
На сей раз Сидоров проснулся. Он с сонной физиономией вышел из своей комнаты и направился к умывальнику.
- И чего этим генералом по ночам не спится? У них старческая бессонница, а мы страдай из-за них, - ворчал он.
Каждый из проснувшихся посетил умывальник и туалет. А через десять минут они готовы были отправится к месту сбора.
- Ну что, готовы? Тогда вперёд, - для порядка обозначил момент готовности Иванов, и компания вышла на улицу.
Они не успели сделать и несколько шагов, как к дому, по пересекающемуся курсу, подошли три жены с тремя детьми.
- Откуда это вы? – непроизвольно, вырвалось у Петрова.
- А вы куда? – спросила его супруга.
- Известно куда, по тревоги идём на место сбора, - ответил Петров, не получив при том ответа на свой вопрос.
- Не задерживайтесь там. Как тревога закончится, сразу домой приходите, - высказала пожелание супруга.
- Когда вернёмся, поговорим, - пообещал Петров и направился в сторону сбора.
«Вот суки! даже ответить по-человечески не желают», - не озвучивая, ругнулся Сидоров.
- Ну и как вам это нравится? Вместо того, чтобы объяснится, они ещё смеются над нами, - высказался Петров, едва они отошли от дома на десяток шагов.
- Мы могли бы немного задержаться и выяснить причину их долгого отсутствия, - Иванов в поздний след высказал пожелание.
- Не стоило нам себе нервы трепать. Придём и всё узнаем. А сейчас нам нужно о другом думать: как бы до утра продержаться и не отдать концы от усталости, - Сидоров на сей раз не выказал себя оптимистом.
- Здравая мысль, - поддержал его Петров.
- И своевременная. Не захоти они нам отвечать и что бы мы думали всю ночь до самого утра. Самое главное, что наши жёны и наши дети сейчас домой вернулись, - изложил свою точку зрения Иванов.
- Разберёмся, - подвёл черту Сидоров.
Они дошли до развилки и направились каждый в свою сторону.
- Похоже, я слегка поторопился, - подумал Иванов, подойдя к закрытой двери комнаты группы вооружения ТЭЧ.
Но уже через минуту к двери подошёл начальник группы вооружения.
- Ты сегодня первый. Молодец! – похвалил начальник и принялся отпирать дверь с весьма плохим и неподатливым замком.
- Когда только его сменят. Мучайся тут каждый раз, - ворчал он.
- Давайте я, - предложил Иванов, стараясь сгладить впечатление от непозволительной вольности – появление на месте службы вперёд начальника.
- Сейчас открою, - не пропуская к замку Иванова, ответил начальник.
Он ещё пару минут провозился с замком и, наконец, отпер дверь.
«Есть возможность несколько минут провести в тепле», - подумал Иванов.
Он переоделся в комбинезон и одел сверху техническую куртку на вате. Она мало помогала при крепком морозе, но сегодня если и будет понижение температуры, то лишь к утру. Ночью обещали не больше десяти градусов. А при такой температуре можно было без отрыва на согревание в тёплом помещении пробыть пару часов на улице.
- Как настроение? – появившийся в помещении старшина Богатырёв начал с вопроса.
- А ты как думаешь? – ответил ему Иванов.
- Думаю, хорошее настроение. Вместо того,  чтобы с бабой своей ругаться, да бабится, мы всю ночь будем заниматься мужским делом: снимать и вешать железяки. А в конце этого нужного дела нас ждёт междусобойчик с набором разных согревательных жидкостей, - Богатыре по пути домой со службы немного добавил и ещё не выветрившиеся  градусу на этот же оставшееся число поднимали настроение.
- После работы хорошо принять для согрева с этим вряд ли кто спорить будет. Но сначала нужно изрядно на морозе поработать. И эта первая часть не вызывает радости. Её ещё надо прожить и пережить, - руководитель группы не поддержал порыва оптимизма старшины. 
Через десяток минут вся группа, за исключении вольноопределяющегося Гаценюка, в обязанности которого не входил сбор по тревоги, была в сборе.
- Все помнят свои тревожные команды? – перед тем, как покинуть помещение, спросил начальник группы.
Все ответили дружным молчанием.
- Раз все помнят, тогда пошли работать, - подвёл черту начальник группы и, выпустив всех служивых, запер дверь.
Иванов направился в эскадрилью, где его ждал самолёт и вся остальная тревожная группа.
- Что у нас сегодня по плану? – спросил Иванов у сержанта, который тоже был в его группе и стоял около самолёта.
- Сейчас техник по самолёту и двигателю откроет сворки бомбового отсека и вылезет к нам, тогда и мы узнаем, что и как нам сегодня нужно сделать, - ответил сержант.
- Так надо сначала АП-эшку подогнать и подключить, - напомнил Иванов.
- Уже вызвали, сейчас подъедет и подключим, - обнадёжил  сержант.
Урчание мощного двигателя известило о приближении автомобиля. Сержант поднял руку, призывая автомобиль остановиться. Однако автомобиль прокатил мимо, остановившись лишь у третьего, от сержанта самолёта. Служивые подключили разъём кабеля от машины к разъёму самолёта и всё, что было нужно в самолете открылось и сработало. Лишь через двадцать минут дошла очередь до расчёта, где числился Иванов.
- Вот и выполняй после этого норматив, - ворчал сержант. – А ведь никто не учитывает потерянное не по нашей вине время, и собственный командир по выводам проверяющего нам же вклеит.
Он подключил разъём, и створки самолётного люка бомбового отсека открылись.
Замки с кассет, давай, снимать, - поторопил  Иванова, вылезший из самолёта техник. – На мост будем девяти тонную бомбу вешать.
- Стремянка нужна и не одна. Люди нужны, я один до утра не управлюсь, - предупредил Иванов.
- Две стремянки сейчас притащат. Больше нет, на другие самолёты другие стремянки разобрали.
- Кто ещё будет замки с  кассет снимать? – поинтересовался Иванов.
- Сейчас сержант со стремянкой подойдёт. С ним будете кассеты снимать, - ответил техник. – Ты к нашей каптёрке подойди, возьми вторую стремянку. Сейчас погрузят на ППР бомбу и сюда доставят. Если вы не успеете замки снять, вам помогать станут, вторая стремянка и пригодится.
- Тут и думать нечего, конечно, мы не успеем, - огорчил техника пессимистическим настроением Иванов.
  Даже если его  сегодняшнее  состояние было бы в пределах нормы и в этом случае выданное техником задание относилось к проблемным и нереальным, во многом зависящем от субъективных обстоятельств. Одним из этих обстоятельств было физическое состояние сержанта и прапорщика, которое в данных обстоятельствах должно быть наилучшим.    
- Должны успеть, если только чуть - чуть останется. Иначе неудовлетворительную оценку получим по нормативам, - объяснил ситуацию техник.
- Мечтать не вредно, помог бы лучше. А то командиров развелось, плюнуть некуда, - ворчал Иванов, направляясь к каптёрке за стремянкой.
Сержант, толкающий высокую стремянку, двигался навстречу Иванову к самолёту.
- Там ещё одна покороче осталась. Бери её, а то и этого не будет, - предупредил он прапорщика.
Иванов забрал стремянку на колёсиках и поволок её к самолёту. Колёсики застревали в налёте снега на бетонном покрытие и продвижение стремянки стоило больших усилий.
«И куда все подевались? Расчёт, ети его мать, наверное, весь бухой дома спит. Получается, тревогу  для одного Иванова устроили, чтобы он один норматив выполнял. А что, может же случится такая ситуация, когда всех поубивают? Один ты у родины остался, и всё тебе предстоит сделать, поскольку ты теперь и жнец и на дуде игрец», - развлекал себя мыслями под стать настроению Иванов.
Когда он, наконец, добрался до самолёта, то увидел «Урал» -заправщик, который сливал с самолёта топливо.
«Вот это здорово! Скоро по тревоге вылет объявят, а в самолёте нет достаточного количества топлива», - пришла ему в голову несвойственная для прапорщика мысль.
- Что  тут  происходит? - спросил он сержанта, который, всё ещё не выпуская из рук длинную стремянку, стоял у самолёта.
- Топливо сливают. Иначе телега с бомбой под брюхо не войдёт и нам бомбу на мост будет не повесить, - объяснил суть дела сержант.
- Не знаешь, бомбу скоро привезут, - спросил Иванов.
- Кто их знает. Там же не только наша команда получает бомбу. Другим тоже получать надо. А нам ожидать нечего, нужно кассеты снимать. Помоги стремянку завалить на бок, - попросил сержант.
Он, вместе с Ивановым,  наклонил стремянку и подпихнул под самолётное брюхо и уже в огромном пространстве бомбового отсека вернул стремянку в вертикальное положение.
Чтобы быстрее было, без троса снимать замки с кассет будем. Я на стремянке сверху буду, а ты от уровня конца отсека замки принимать станешь. Ну всё, поехали, - дал команду сержант.
Погоди, не торопись.  Замки куда-то складывать нужно. Не на землю же их кидать, - остановил сержанта Иванов.
- А разве тележки тут нет? – удивился сержант.
- В том то и дело, что нет, - ответил Иванов.
- Ну вот, опять задержка. Придётся к каптёрке за тележкой идти, - сделал сержант вывод.
Он направился к каптёрке, Иванов поплёлся за ним. Они вернулись к самолёту с двумя тележками и приступили к сниманию замков. Почти час они трудились в одиночестве и почти все замки с кассет  сняли. По истечению часа к самолёту подвезли девятитонную тележку с бомбой. Теперь сержант и прапорщик, не закончившие снимать замки, тормозили всё дело.
- Возитесь долго,-  обвинил их техник самолёта в неэффективной работе.
- Надо правильно распределять силы. Они впятером ушли за бомбой. А нам двоим, получается, нужно сделать всё остальное, - ответил Иванов.
- Они сначала вручную должны были подкатить телегу к тягачу и прицепить за сцепку. А сейчас нужно у телеги ноги максимально завернуть, чтобы бомба находилась как можно ближе к земле, иначе в проём бомбового отсека её не ввести, - объяснял проблему техник.
- Не учи учёного, - ответил сержант. – Вы телегой занимайтесь, а еще через пяток минут завозить её можно будет.
- Хорошо коли так, - ответил техник.
Пока Иванов с сержантом продолжали  снимать с кассет замки, остальные изгалялись, пытаясь уменьшить высоту ввозимого в бомбовый отсек груза до приемлемой величины. Обе процедуры закончили одновременно.
- Мы всё, можно завозить, - обрадовал сержант.
- И мы всё. Кажется, теперь пролезем под брюхом, - сообщил один из специалистов по приведению телеги в надлежащее положение.
- Давай, завози. Чего тянуть, время-то идёт, - поторопил техник самолёта, который больше всех остальных переживал за свой самолёт и результаты проверки.
- А чего же не завести! Завезём: куда же она денется, когда разденется? – известной присказкой закончил командовавший подготовкой ППР с бомбой старший лейтенант.
Машиной подали телегу под самое начало бомбового отсека и отцепили её от  автомобильной сцепки. Теперь предстояла  самая ответственная часть работы: вручную загнать телегу между створками открытого бомбового люка и лебёдками поднять бомбу и закрепить её на мосту.
Телега, словно гигантский паук с ногами-стойками, торчащими  острыми коленями, едва умещалась по габаритам. Лишь опытный глаз подмечал тот небольшой зазор, который позволит телеге с бомбой пройти под самолётным брюхом и занять нужное положение под бомбовым отсеком.
Все имеющиеся в наличии люди облепили телегу и налегли плечом, из последних сил толкая телегу вперёд. Она дрогнула и медленно пошла вперёд.
- Навались! - подбадривал техник самолёта. – Ещё чуть – чуть, - командовал он.
Не прошло и десяти минут, как у служивых взмокла спина, а телега стояла в нужном месте.
- Ну что застыли!  Цепляйте замки, - торопил техник самолёта. Он единственный из всей команды посматривал на часы, отслеживая прохождение работ.
- Ну как, успеваем? – спросил у него стоящий рядом сержант.
- Должны успеть, время ещё есть, - ответил техник. 
Два сержанта содрали с проушин бомбы смазку, подцепили замки  с закреплённым в них тросами и отошли от бомбы. Один встал впереди, другой сзади бомбы. В руках у каждого был пульт управления лебёдкой.
- Готовы? – спросил техник самолёта.
- Так точно! - хром ответили сержанты.
- Начали! - отдал команду техник и бомба, оторвавшись от ложементов, пошла вверх.
Тонкие троса лебёдок, натянутые словно струна, казалось, не выдержат девяти тонного груза. Но закреплённые за мост лебёдочные кулисы вдвое уменьшали нагрузку на каждом тросу.
- Не торопитесь. Ровней понимайте, - техник напомнил  сержантам правила подъёма бомбы.
Наконец бомба заняла верхнее положение, щелкнули замки, надёжно зафиксировав  бомбу.
Уже пустую, полегчавшую на девять тон, телегу оттащили в сторону.
- Всё готово. Можно идти докладывать, - констатировал факт окончания подготовки сержант.
Техник самолёта  тут же направился к проверяющему, собираясь  доложить  о готовности  к условному вылету.
- Вот теперь можно перекурить, - сказал сержант. – Но только нельзя у самолёта курить. И отходить нам нельзя:  сейчас проверяющий придёт, и вся тревожная команда должна быть на месте.
Не прошло и десяти минут, как вернулся техник самолёта.
- Ну что там проверяющий, придёт он или нет? – поинтересовался сержант.
- Сказал, что сейчас подойдёт. Подождём, нам не впервой, - ответил техник.
- Ой, не нравится мне всё это. Время-то идёт, и наш отличный по нормативам результат может потерять свой законный бал, - предостерёг сержант.
- Не учи папу любить маму. Когда станешь старшим расчёта, тогда и будешь подчинённых учить, - огрызнулся техник. Он и сам понимал, что проявил непозволительную слабость и теперь проверяющий вполне может зажать отличную оценку за работу подразделения по тревоге.
- Ну, ну.  Тоже мне командарм нашёлся, - процедил сквозь зубы сержант и отошёл.
В военных авиационных подразделениях техники всех имеющихся технических служб в званиях и должностях не больно преуспевали, и даже такое, вполне формальное, назначение командиром расчёта считалось большим успехом в делах карьеры по службе.  Потолок служебной лестницы техника заканчивался погонами капитана и должностью начальника группы. Но такой в среде техников был один из десяти. У остальных были и вовсе скромные достижения, заканчивающиеся должностью старшего техника и погонами старшего лейтенанта.
 К сожалению, сержант оказался прав, и прихода проверяющего пришлось ждать почти десять минут.
- Вижу, справились хорошо, - заглянув в бомбовый отсек, изрёк он.
- А почему не отлично, а только хорошо?  По нормативам мы уложились на отличную оценку, - поинтересовался сержант.
- Во-первых, нужно обращаться к старшему по званию как положено по уставу.  Во-вторых, я не обязан перед вами отчитываться. Но я всё же скажу: не дотянули вы до отличной отметки, - огорчил расчёт проверяющий.
- Так мы уже полчаса как закончили подвеску, - возразил сержант.
- Я этого не увидел. А что увидел, за то и поставил оценку, - ответил проверяющий и удалился.
- Говорили вам, не отпускайте его от себя! – сержант высказал претензии технику самолёта.
- Это ничего бы не изменило. Он своим подыгрывает и всё равно поставил бы нам четвёрку. Тоже неплохо четыре балла заработать.  Мы будем в серединке, а тот, кто с любого края: хоть сзади, хоть спереди, тому всё и достаётся. И не факт что им всё время перепадает только хорошее, - объяснил свою позицию техник самолёта.
- А могли бы первыми стать, - ворчал себе под нос сержант.
- В другой раз обязательно станем, - поддержал благие намерения подчинённого техник самолёта.
- Станешь тут с вами. Держи карман шире, - огрызнулся сержант.
Он не так давно проштрафился, попавшись в гарнизоне пьяным на глаза начальству. И теперь жаждал реабилитации, которая бы могла показать этому самому начальству, каков он на самом деле, и поменять обещанный ему отпуск в феврале на любой летний месяц.
- Когда снимать бомбу  будем? – спросил Иванов у техника.
- Когда будет команда отбой. А пока нужно ждать, - сообщил техник.
- Сегодня точно будет команда отбой или всё может на сутки растянуться? – попросил уточнить информацию Иванов.
- До сих пор ночные учебные тревоги заканчивались в ту же ночь. Сегодня нет оснований для  исключения из правил.  Хотя всякое может статься, - неожиданно обрадовал техник самолёта.
- А что такого может статься? – не понял намёка Иванов.
- Мы же военные, предназначенные для ведения боевых действий. Начнётся война, тогда не нужно будет бомбы снимать, если только планы командования не изменятся, и оно решит послать полк бомбить врага на дальних подступах, - совсем уж серьёзно завернул тему техник.
- Надеюсь, до этого сегодня не дойдёт, - ответил ему Иванов.
- Сегодня не дойдёт, так в другой раз случится, - техник говорил о страшных событиях совершенно спокойно. Наверное, он понимал, что его функция готовить технику к боевому вылету и умирать, если противник применит ответный удар. Техник почти отслужил свой срок и готовился к выходу на пенсию. А что его ждёт там, на пенсии? Мизерная сумма денег, коммунальная квартира и вечно недовольная, рано постаревшая жена. Так лучше уж сразу оказаться на небесах. Хоть дело, которому он служил много лет, окажется нужным, и он, выполнив свой долг, будет сидеть на облаке и смотреть на суетящихся людишек сверху вниз. Вот поэтому техник уже ничего не боялся. Устал он бояться, вот и весь сказ.
- У  тебя сегодня особенный день, раз ты так ждёшь окончания служебных мытарств? – спросил техник.
- Не то, чтобы особенный, но причина есть: жену свою давно не видел, - сообщил ему Иванов.
- Уезжала жена к родственникам? – предположил техник.
- Я уезжал в командировку. А вернулся утром, только на построение сегодняшнее и успел, даже домой не зашёл. Когда после службы домой пришёл, супруга домой не появлялась. Так и не свиделись, - намного приукрасил ситуацию Иванов.
- Ничего, свидитесь, если не ушла  от тебя к другому, - обнадёжил техник.
- Вещи её на месте, значит не ушла. Наверное, к подружке зашла и там застряла. Бабы, как сойдутся вместе, языками сцепятся, вовек не расцепишь. Всё-таки что-то долго они соображают, отбоя тревоги не дают, - посетовал Иванов на нерадивых начальников.
- Не просто так у них там всё происходит. Они сначала результаты ученья обсуждают, определят лучших и худших. Общую оценку учениям выводят, а потом депешу в главный штаб дальней авиации отсылают. И уже после поздравляют друг друга по всей строгости суровой армейской действительности, - техник не удержался и внёс немного позитива в ответ.
- А нам остаётся только ждать, - подвёл итог Иванов.
- Ждать - наше основное дело. А в промежутке ожиданий и происходят главные события армейской жизни, - философствовал техник.
- Так может быть, пока там, в штабе решают, чаю сходить попить? - предложил Иванов.
- Горячего хорошо бы выпить. А ещё лучше чего-нибудь крепкого проглотить. Но и этого нам нельзя. Неизвестно ведь какой приказ следующим будет, то ли отменят всё, толи наоборот. И опять же начальство в любой момент может сюда подойти. Выпрыгнет, когда его уже не ждут, как чёрт из табакерки, а нас тут нет. Что тогда делать, как объяснить ему потребности организма  согреться?  Так что нам ничего не остаётся, как остаться и ждать, - как мог доходчиво объяснил техник самолёта.
- Не лето сейчас, а мы все взопрели, бомбы вешая, простудиться можно, - оппонировал Иванов.
- Иди в нашу каптёрку. Чая там не предложат, а согреться около буржуйки можно будет, - наконец сжалился техник.
- А вы как же?  Пойдемте вместе греться, - предложил ему Иванов.
- Мне нельзя. Я сейчас тут старший и кто-то всё равно должен находиться рядом с самолётом.  Бомба ведь в нём. А с бомбой самолёт оставлять без присмотра нельзя. Угнать самолёт могут или бомбу украсть. А то и набедокурить могут: к бомбе дистанционный взрыватель прилепить и прощай город Калинин на веке вечная. После атомного взрыва тут сто лет находиться нельзя будет.  Иди, не думай, я привык на холоде долго находиться. А как начальство появится и команду даст на отбой, и я тогда минутку выкрою и немного отогреюсь. Иди, не думай, - велел техник.
- Ладно, я недолго. Немного отогреюсь и сразу обратно, - обещал Иванов  и направился к каптёрке.
Когда он открыл дверь и вошёл в полутёмное помещение каптёрки, там уже сидело и грелось не менее пятнадцати человек.
«Наверное, эти начальства не боятся», - подумал Иванов и  пристроился на краешке лавки, поближе к печке.
Теплый воздух душного помещения мгновенно вновь  прибывших вводил в состояние полудрёмы.
Никто не разговаривал, пользуясь недолгой возможностью согреться и отдохнуть. Иванову пребывание в каптёрке показалось мгновением. На самом деле он пробыл здесь полчаса.
«Пора», - решил он, почувствовав, что согрелся и что спёртый воздух каптёрки не насыщает его лёгкие, вызывая удушье.
Иванов встал и вышел на холодный воздух улицы. Было темно и он не сразу сообразил в какую сторону надо идти.  Несколько минут хода и Иванов добрался до самолёта.
«Нет никого. Видно, техник тоже где-то сидит в укромном, тёплом уголке», - решил он.
Иванов вернулся к открытому люку, ведущему в носовую часть самолёта, туда, где располагалась кабина пилотов. Стоящая под люком  стремянка не исключала варианта нахождения техника в кабине пилотов. Иванов влез по стремянке и, наполовину всунувшись в люк, спросил:
- Есть тут кто-нибудь?
- Здесь я, - ответил техник. – Кто-нибудь из начальства пришёл?
- Я как раз об этом хотел спросить. А выходит, не приходил ещё никто, - сделал вывод Иванов.
- Значит, не приходил. Самое время вылезти и ждать у самолёта, - сказал техник.
Он появился в узком проходе, ведущим из кабины пилотов. Иванову пришлось срочно спускаться вниз на бетонку. Техник медленно спустился следом.
- Колени болят? – спросил Иванов.
- Болят, - подтвердил техник. - И спина болит. И вообще скорее меня на свалку спишут. А там уже и до последнего пути в деревянном ящике недалеко.
- Ну, зачем же так мрачно. На пенсии самая жизнь начинается. Всё плохое забудется, хорошее останется в памяти. Сразу настроение другое будет, и жить захочется, - подбадривал техника Иванов.
- Хорошо бы так и было. Но сейчас  этого не кажется. Как говорится, поживём – увидим, - техник не против был думать иначе. Но перспективы хорошей, сытой жизни не просматривались, даже  с  его высокой стремянки.
К самолёту подошёл посыльный из штаба.
- Вы старший расчёта? – спросил он у старшего лейтенанта.
- Я, – подтвердил техник самолёта.
- Поступила команда «отбой», - сообщил он и, вручив напечатанную на машинке копию приказа с подписями начальства, пошёл дальше оповещать расчёты, ждущие команды «отбой».
- Теперь можно в каптёрку сходить и пригнать сюда весь расчёт, - сообщил о своём решении техник самолёта. – А ты здесь жди и самолёт охраняй, чтобы не угнали и бомбу не украли. – Не удержался и пошутил техник.
Он ушёл, Иванов остался один у самолёта.
«Жди их теперь, мёрзни тут один. Им сейчас можно не торопиться, погреться в каптёрке. Всё равно на улице до утра торчать. Успеют намёрзнуться», - размышлял Иванов, переминаясь с ноги на ногу, стараясь согреть  мёрзнущие ноги.
Его подозрения были не напрасными. Команда подошла лишь через двадцать минут во главе с техником. От него слегка припахивало спиртиком, видно, принял малость для согрева.
Подкатили телегу под открытый люк бомбового отсека.  Два сержанта, управляя лебёдками с двух ЦУЛ-ов, опустили бомбу на телегу и общими усилиями служивые вывезли её из-под самолёта. Подцепили телегу за автомобиль и повезли к месту хранения.  Наступила очередь работать Иванову и сержанту: ставить на место замки в кассеты.  Они за трос лебёдки подцепляли замки и, вставив их в направляющие кассет, вращая ручку лебёдки, поднимали на нужную высоту и фиксировали там. Закончили лишь к утру. Пока они вешали замки на кассеты, самолёт заправили. А после окончания подвески замков, подогнали АП-эшку и закрыли створки бомбового отсека самолёта. Закончив все дела, Иванов направился в ТЭЧ, собираясь переодеться и двинуться домой.
- Удачно ты зашёл, - когда Иванов вошёл в помещение группы вооружения, отметил Богатырёв,  который раньше всех вернулся в помещение и уже вскипятил чайник. – Сейчас чай пить будем. А когда командир вернётся от начальства, спиртику выпьем.
- Чаю выпью с удовольствием. Замёрз, устал до невозможности, что прямо сейчас готов завалиться на полу и вздремнут пару часиков, - описал своё состояние Иванов.
- Все устали и спать хотят. Но это не повод отказываться от спирта и общения с сослуживцами, - заметил объективный факт Богатырёв.
- Принять спирту хорошо. Только ждать уже сил нет. Нас дома тёплая, мягкая постель поджидает, и свидание это откладывать на потом никак нельзя. Можно просто не дожить, -  напомнил о потребностях организма Иванов.
- И жёны нас ждут, чтобы обогреть и обласкать, - напомнил о ещё одном обстоятельстве молодой лейтенант.
- Вот это как раз лишнее. Выпить после тревоги нужно – это по-мужски. А жёны тут не причём. Они дома спят и пусть спят, - высказал свою точку зрения Богатырёв.
- Как раз жена постарается обласкать, если  муж  домой холодный и голодный пришёл, - молодой лейтенант  настаивал на своей точке зрения.
- Ну уж нет!  Я сегодня долг родине отдал. А жена перебьётся до следующего раза, - ответил Богатырёв.
- А если она потребует незамедлительного исполнения супружеского долга? – подначивал старшину молодой лейтенант.
- Лучше пусть меня застрелят. И то меньше мучиться придётся, - ответил Богатырёв.
- Кто там меньше мучиться собирается? – начальник группу вошёл в комнату и услышал последние слова старшины. – Помучиться придётся ещё завтра. Утром на построение прошу не опаздывать. Командир будет доводить до личного состава результаты учения.
- На полковое построение приходить или здесь в ТЭЧ? – спросил молодой лейтенант.
- Сначала в полку, потом в ТЭЧ. Всё как положено. Ну что замерли? Подставляй стаканы, - дал командир команду.
Начальник группы выставил на стол литровую бутылку спирта. Видно, начальник ТЭЧ пополнил иссякающие запасы подразделения. 
- Чай заварили? - спросил он, разливая по сорок граммов спирта в каждый стакан.
- Заварили. Еще немного и можно будет пить, - ответил Богатырёв.
- Вот и хорошо. Горячего попить после спиртика совсем недурно - кровь разогревает, - объяснил полезность такого порядка процедуры командир.
- Это понятно. Не понятно, почему так мало спирта, если ещё остаётся в бутылке? – попросил разъяснений Богатырёв.
- Нам сейчас много спирта нельзя. Завтра будет не встать. И до завтрашнего построения осталось всего ничего: каких-то четыре часа, - взглянув на часы, подвёл теоретическую базу командир.
- Сорок граммов спирта это мало. А сто граммов будет в самый раз, - попытался склонить командира на свою сторону Богатырёв.
- Если бы завтра был выходной, тогда другое дело. Но завтра не выходной, а пятница. Улавливайте разницу, - объяснил в последний раз командир.
Он взял стакан и произнёс: «Будем». Не чокаясь, он выпил и занюхал об рукав. Потом сам налил в свой стакан чай и принялся пить. Все остальные сделали так же.
- А теперь можно по домам. Не забудьте завтра на построение прийти, иначе все наши успехи побоку будут. Ну, пошли отсыпаться, - дал команду командир.
Служивые по одному вышли из комнаты и поплелись каждый своей дорогой. Все были довольны окончанию тревоги, только один Богатырёв остался недоволен. Он с большим удовольствием проглотил бы спиртику побольше, и остался бы спать в ТЭЧ. А сейчас ему предстояло дождаться первого трамвая и только потом ехать на нём до города, где он вместе с супругой и дочкой проживал в частном доме вечно недовольной тёщи.
«Полчаса не меньше ждать придётся», - определил он, взглянув на часы.
«На таком морозе околеть можно, пока этого трамвая дождёшься. Хорошо, что у меня дома есть чем согреться», - утешил он себя, вспомнив о заначенной с вечера бутылке водки.
Когда Богатырёв подошёл к трамвайной остановке, там уже находились с десяток бедолаг, как и он живущих в городе, а посему вынужденных ждать первого трамвая в город.
- Трамвая не было ещё? – спросил он у сержанта, который переминаясь с ноги на ногу, пытался согреться на холодном ветру морозного утра.
- Нет ещё, не было, - ответил сержант. – Трамвай только в шесть часов из парка выйдет и сюда направится. Хорошо если половина седьмого к остановке подрулит. Да ещё здесь стоять будет. Так что раньше семи домой не попадём.
- Спать нам ничего не остаётся. Времени в обрез, и  получается, нам дома можно побриться, наскоро перекусить и обратно сюда дуть, - пришёл к неутешительному выводу Богатырёв.
- Я тоже просчитался. Надо было в каптёрке поспать или в солдатской казарме. Там всегда одна, две кровати свободные. Кто-то в санчасти, кто-то в карауле, так что варианты есть, - в поздний след пожалел о сделанном сержант.
- Было бы спиртику на стакан, можно было бы и в казарме поспать, - подал голос другой, стоящий рядом сержант. – А без спирта на чужом месте плохо спиться.
- Когда сильно устал, спать уже ничего не мешает. Было бы где прикорнуть. Но со спиртом было бы лучше. Здесь никто спорить не станет, - ответил Богатырёв.
К  счастью ожидающих, несмотря на пессимистичные прогнозы, трамвай пришёл на остановку лишь немного позже шести и как только пассажиры устроились на холодных сидениях, тронулся в путь.
«Хоть и пораньше приеду, а времени не остаётся на сон. Придётся глушить его повышенным потреблениям калорийной жидкости. Только бы моя жёнушка бутылку  не перепрятала бы. От неё, гадюки, можно всего ожидать. Не думал я раньше, что из неё получится копия тёщи. Иначе  не женился бы ни за что», - посматривая в окно, развлекал себя размышлениями Богатырёв.
  Иванов, сразу как вышел из ТЭЧ поплёлся домой. От усталости он едва передвигал ноги, и вполне мог заснуть прямо на ходу. Лишь спирт в сочетании с крепким чаем, немного добавивший сил,  оставлял надежду на благополучный исход. Его два товарища уже пришли домой и, завалившись под бочок жены, посапывали во сне.
Наконец  Иванов добрался до входной двери. Он стучать не стал, боясь разбудить своих домочадцев и соседей, вызвав тем всеобщее недовольство. Он отпер дверь своим ключом и вошёл в темное помещение.
«Дверь забыл запереть», - спохватился он и запер дверь.
Потом прошёл в свою комнату, и включать свет не стал. Дочка посапывала, лёжа в своей детской кроватке. Его супруга, распластавшись на семейной полутораспальной кровати, разметав светлые локоны по подушке, посапывала в унисон дочке. Иванов сразу не стал раздеваться. Он стоял у кровати жены и смотрел на её милое, родное лицо. Нежность разливалась в его душе и прошлые страхи и тревоги по поводу возможных негативных изменений в отношениях  с женой безвозвратно улетучились.
«Хорошо, что у меня есть дом, жена и дочка, которым я нужен, и которые нужны мне. А это и есть самое главное в моей жизни», - мысль о семье успокоила его.
Он разделся и, немного потеснив супругу, улёгся рядом.  Тепло родного, преданного существа мгновенно усыпило метущуюся душу, и лишь звонок будильника был следующим раздражителем, который воспринял Иванов. Супруга по звонку встала и отправилась на кухню умываться и готовить завтрак для мужа и дочки. Она не стала будить супруга, дав ему  поспать ещё несколько минут.
- Пора вставать, - услышал он над своим ухом, и ласковые руки жены дотронулись до его плеча.
- Который час? – поинтересовался Иванов.
- Через полчаса тебе нужно на службу выходить. Как я слышала, сегодня у вас полковое построение и тебе нужно поторопиться,-  сказала жена.
Иванов потянулся и сел на кровати. Ему сейчас следовало поторапливаться, и в этом жена была абсолютно права. Иванов оделся и после посещения туалета и умывания сел за стол. Петров и Сидоров заканчивали есть. Дети и сами жёны уже поели и жёны, одев себя и детей, собирались уходить.
- Мы детей в детский садик отведём. А вы заберите их сегодня, - попросила сидящих мужчин жена Петрова.
- А вы сами-то что же? Опять собираетесь допоздна гулять? – недовольным голосом ответил Петров.
- В пятницу можно себе позволить прогуляться, по магазинам пройтись, узнать что почём. Может быть встретим что-нибудь подходящее для девочек. Они уже всю свою одежду переросли. Другую пора покупать, - жена Петрова быстро нашла, что сказать мужу, поскольку знала: все мужья любят своих детей и особенно дочек.
- Ладно, заберём. Но вы там не очень долго гуляйте. Мы только вчера приехали и ещё на вас не насмотрелись. Я уже не говорю о необходимом в таких случаях праздничном ужине, - выговорил жене Петров.
- Ладно, так и быть. Придём не поздно, - обещала жена Петрова и все жёны вместе с детьми покинули квартиру.
- Вот и верь после этого жёнам. Говорят, что соскучились, а сами шляние по магазинам даже для праздничного ужина не могут отменить, - обратил внимание присутствующих на расхождение декларированного жёнами и их реальными поступками.
- Посмотрим на их поведение. А там примем меры. У нас тоже свои методы против женской хитрости имеются, - встрял в разговор Иванов.
- Однако нам пора. Начальники нас ждать не будет, - поторопил Петров.
Обжигаясь, Иванов допил горячий чай.
Три товарища, предоставив Иванову закрывать дверь, отправились на построение.
«Подозрительно всё это. Вчера поздно пришли, сегодня поздно прийти собираются. Тут изменой или заговором попахивает», - шагая на работу, думал каждый из прапорщиков.
На построение все служивые выглядели усталыми и не выспавшимися. Само начальство имело помятый вид и, возможно, не отлучалось ещё со службы со вчерашнего дня, заседая в штабе до самого утра. Сейчас, на построении, оно говорило  долго и нудно, но никто из стоящих напротив них в строю не слушал. Если бы не значительное расстояние, отделявшее начальство от остальной части служивых, до них наверняка долетел бы помимо слов, остаточный букет потреблённого вчера начальством горячительное. Судя по красным мордам и осоловелым глазкам, потреблённый букет был неплох и изобилен. Многие из служивых испытывали чувство зависти к начальству, поскольку букет потребленного прочими служивыми полка не был столь разнообразен, как у начальства и состоял либо из технического спирта, либо из шила,  слитого с борта недавно прилетавших на аэродром  истребителей. Большинству, стоящему на построении хотелось похмелиться. Но устав запрещает потреблять в  служебное время,  поэтому многие, с нетерпением отсчитывая долгие ещё до окончания службы минуты, ждали заветного часа окончания служебной недели, когда можно будет вознаградить себя за трудную службу и долгое терпение.
  Наконец полковое начальство закончило говорить и распустило строй. Все служивые направились по своим подразделениям.   Через полчаса служащие ТЭЧ стояли перед зданием, и замполит ТЭЧ полоскал мозги всем присутствующим. Начальник ТЭЧ поблагодарил за службу всех присутствующих и на этом закончил свою речь, передав возможность замполиту немного предостеречь служивых от желания немедленного продолжения банкета. Замполит воспринял передачу полномочий с большим энтузиазмом и зарядил получасовую порцию нравоучений и предостережений. Служивые начали выказывать недовольство. С тяжёлой не выспавшейся головой стоять было непросто, и работа никуда не девалась: самолёт, пригнанный с эскадрильи, ждал срочного ремонта.
- Ну, наконец-то, - едва закончил говорить замполит и распустил построившихся служащих по своим рабочим местам,  произнёс  Богатырёв. 
У него только что начала отходить от принятого намедни спирта и водки хмельная голова, и процесс этот был непростой и болезненный. Срочно требовалось принять либо спирту, либо кружку горячего, крепкого чая. Если о первом можно было только мечтать, служебное время не позволяло такую меру излечения, то крепкий чай был мерой приемлемой, как и необходимой для всех присутствующих на построении.
- Гаценюк! Чаю поставь, - потребовал Богатырёв, едва войдя в комнату группы вооружения самолёта.
- Пока вы там, на построении, прохлаждались, я  уже чайничек вскипятил и даже заварил. Можешь наливать, - обрадовал Гаценюк.
Богатырёв тут же воспользовался предложением. Он налил полную кружку крепкого чая и почти залпом выпил.
- Требуется повтор, иначе не поможет, - изрёк он, и налив ещё одну кружку чая  и тут же выпил.
- Вот  теперь полегчало, - поделился он своей радостью.
- Мы рады за тебя, - ответил ему Гаценюк. –  Значит сможешь сегодня влиться в наш дружный коллектив и принять участие в ремонте самолёта.
- А то как же, пренепременно вольюсь. Прямо сейчас и начну вливаться, - обещал старшина Богатырёв.
- Вот и хорошо, что вольёшься, - похвалил начальник группы старшину Богатырёва. – Все остальные готовы влиться в наш дружный коллектив?
- Все готовы, -  ответил старший лейтенант Ордуян.
- Раз все готовы, пошли работать, самолёт уже стоит, ждёт нас, - пригласил на работу начальник группы.
- А головку поправить? Как у нас с этим? – спросил молодой лейтенант.
- У молодых с головкой не должно быть никаких проблем, - ответил ему начальник группы.
- С головкой у молодых всё нормально, - неудачно пошутил молодой лейтенант. – А здесь речь идет о голове.
- Пейте чай, молодой человек, - ответил ему начальник группы. – А что касается вашей головы, то её ещё надо учить и учить, только тогда толк будет. Об остальном ничего сказать не могу, не знаю, и знать мне это ни к чему. Пейте чай и пошли, - ещё раз напомнил  о срочной работе начальник группы.
Все стали наливать чай в стаканы и троим, в том числе начальнику группы не хватило.
- Сейчас я ещё поставлю чайник, - обещал Гаценюк и отправился  в туалет, налить воду в чайник.
- Пейте чай. Я подожду, - Иванов предложил свой стакан руководителю группы.
- Я не хочу. Утром много чая выпил и теперь я в порядке, - отказался руководитель группы. – Старая закалка даёт о себе знать. Мы, старое поколение техников, начинали служить на поршневой технике. А там и бензина и спирта в них заливалось немерено. Так что было чем согреться, помимо горячего чая.
Гаценюк вернулся с полным чайником и включил его в розетку.
- Да, было время, спирта в авиационных частях не мерили литрами, а считали его бочками, - подтвердил старшина Богатырёв.
- А ты то откуда знаешь? Ведь ты, насколько мне известно, служил во флоте, - Гаценюк нашёл момент фальши в заявлениях старшины Богатырёва.
- И на флоте спирта было вдосталь. Так что с этим всё нормально, - ответил Богатырёв, нисколько не смутившись.
- Мы рады за тебя. Но сегодня из выпивки у нас только чай, - нашёл  вариант выхода из разговора Гаценюк.   
- А я разве против? Лично я ещё стаканчик выпью, - сказал Богатырёв.
- Ну у тебя и брюхо объёмное! Столь много в него пойла влазит, - толи похвалил, толи покритиковал Гаценюк.
- А как же без этого. Без этого на службе нельзя. Запасы сделал побольше и повкусней, и служи дальше.  А тот, у кого запасов нет, много не наслужит.  Не каждый ведь день удаётся качественно покушать. Это тебе любой, знающий  толк  в  службе,  скажет, - ответил  на  выпад  Богатырёв.
- Хорошая теория, - одобрил Гаценюк. – И самое главное, чрезмерность потребления очень просто оправдывает. 
- Это не теория. Это правда жизни, а если не веришь, спроси у бывалых служак, - пожелал сомневающемуся  Богатырёв.
- Давайте, допивайте чай и пошли, - поторопил руководитель группы.
- По нашей части есть какие-нибудь претензии? – спросил старший лейтенант, больше для того чтобы переключить тему разговора на работу.
- В том-то и дело что есть. На стрельбах по воздушным  целям не получилось прицельной стрельбы, - сообщил руководитель группы.
- Промах на равное смещение? – спросил старший лейтенант, подразумевая неполадку в блоки вычисления плотности и скорости, который задаёт упреждение по углу положения ствола пушки.
- Возможно, и в блоке тоже есть неисправность. Или имеется неисправность в подводящем кабеле. Это нужно будет тоже проверить. Но в задающем сельсин - датчике тоже имеется неисправность, - ответил капитан.
- Если в задающем датчике дело, то пушка должна дёргаться, когда из неё пытаются стрелять, - высказал своё мнение старший лейтенант.
- Так оно и есть. Только могут быть несколько причин, как и несколько неисправностей, - сказал руководитель группы.
- Это легко проверить. Нужно снять датчик на пушечной турели и проверить, - предложил вариант подхода к делу старший лёйтенант.
- Так и сделаем. Сейчас Гаценюк и Богатырёв снимет датчик, а ты проверишь его на стенде. Ну, вперёд орлы, - дал команду руководитель группы.
- Это нам запросто. Да, Гаценюк? – спросил вольноопределяющегося Богатырёв.
- На какой турели снимать? – задал вопрос Гаценюк.
- На нижней, той, которой управляет стрелок-радист, - ответил руководитель группы.
- Ну, запасливый ты наш, пошли, - позвал Гаценюк и вышел в дверь. 
Богатырёв на некотором расстояние последовал за ним.
А нам что делать? – спросил молодой лейтенант.
- Работать. Всё нужно проверить, как в регламенте работ указано. Найденные неисправности будем исправлять, - дал указание командир.
- А в техническом отделе тоже сейчас работать или чуть позже, - спросил лейтенант.
- Там тоже всё проверять. А что, есть сомнения? – удивился командир.
- Я думал, сейчас с турелью выяснится, и от этого дальше пойдём, - объяснил причину своих сомнений лейтенант.
- Делать всё, что положено по регламенту работ, - повторил командир и вышел из комнаты, пригласив тем служивых последовать его примеру.
До самого обеда подразделение занималось  ремонтом самолёта.
- Ну и в чём была причина? – спросил лейтенант, вернувшись в комнату группы вооружения.
- Датчик вышел из строя, - ответил старший лейтенант Ордуян. – Уже новый на складе заказали.
- Раз всё так здорово получилось и причина нашлась, надо поторапливаться в столовую. Как говорится, война - войной, обед по расписанию.
- Сейчас народ соберётся и пойдём. Столовая на своём месте останется, вне зависимости от времени нашего прихода на обед, - вразумил молодого лейтенанта Ордуян.
- Если опоздаем и столовая закроется, нам уже не пообедать. Так что лучше поторопиться, - стращал лейтенант.
- Не бойся, не опоздаем. Такого отродясь с нашим подразделением не случалось и не случаться, - обнадёжил Ордуян.
В течение десяти минут вся группа пришла в комнату и уже оттуда отправилась в столовую.
- Вы сегодня раньше меня подсуетились, - присоединившись к жующим товарищам: Петрову и Сидорову, сказал Иванов.
- Мы чуть раньше вышли. Есть хотелось, вот и намылились в столовую пораньше. Сказываются приключения в командировке, - объяснил свою торопливость Сидоров.
- Вроде нас сегодня утром кормили, - Иванов напомнил о недавнем завтраке в домашней обстановке. 
- Одноразовое насыщение пищей не восстанавливает потерянные за много дней силы, - напомнил известную истину Петров.
- Ладно, что там у нас в меню? – спросил Иванов, не определив по грязным пустым тарелкам что именно сегодня подают.
- А сейчас сам всё увидишь, - сказал Сидоров, не уточняя, что именно должен увидеть вновь влившийся в коллектив товарищ.
- Секреты, значит, от меня. Ничего страшного, я не любопытный, подожду. А вот что вам ваши жёны сегодня загадали, так это загадка загадок, - Иванов напоследок огорчил присутствующих за столом товарищей по несчастью.
- Можно подумать тебе твоя жена не загадала. Сегодня они все задержаться пожелали и твоя в том числе, - напомнил об обстоятельствах дела Петров.
- Ничего страшного.  В городе  у женщины тоже дела могут быть: магазины там, подруги и всякое разное, - объяснил свою точку зрения Иванов.
- И давно ты вступил в феминистскую организацию «Женская солидарность? – поинтересовался Сидоров.
- Ни в какую организацию лично  я не вступал. А в ту, что вы имеете ввиду, мы все когда-то вступили и с тех пор маемся, и волнуемся и переживем,  - весьма двусмысленно ответил на вопрос Иванов. – Для многих мужчин это и есть их подлинная жизнь.
- И что же эта за такая организация, в которую по твоему утверждению мы вступили, да ещё жизнь поменяли? – не понял намёка Сидоров.
- Неужели не догадываетесь?  Организация это очень распространённая: клуб женатых мужиков, - открыл секрет Иванов.
- Любишь ты тень на плетень наводить, - заметил очевидный факт Петров.
- Пошутил я. А наши проблемы и вправду одни на всех троих. Нужно нам собраться на нейтральной территории и поговорить, - предложил Иванов.
- Собираться в столовой мы не можем. У нас нет денег на выпивку, а с одной бутылки приличная мысля в голову не придёт, - высказал свою точку зрения Петров.
- Нельзя нам в столовую. И не только потому, что выпивки мало можем купить. А потому что участие любой, даже мало знакомой,  женщины в наших семейных разборках недопустимо, - объяснил Иванов.
- Я не понял о посторонней женщине. Во-первых, где она возьмётся. Во-вторых, даже если бы она появилась, причём здесь наши жёны? – не понял намёка Сидоров.
- В столовой к нам присоединится Клава. При ней обсуждать наших жён не этично. И женская солидарность  может сыграть плохую службу. Клава чужие секреты похоронить в себе не сможет, посплетничает кому-нибудь. А тот дальше и так дойдёт до наших жён. А нам это надо? – объяснил непонятливым Иванов. – Сегодня с работы придём  и всё обдумаем.
- Ладно, мы пошли. Так что до вечера, - Сидоров и Петров вышли из-за стола и направились на выход.
Иванову официантка сгрузила на стол обед, и он машинально, думая о проблемах с женой, всё съел. Спроси его что было на обед и не сказал бы, так сильно мысли о грустном заняли его голову. 
Вторая половина дня прошла для каждого из прапорщиков вполне прозаично, как и должна проходить часть дня, которая заканчивала неделю. Никого из них на дежурство в выходной день  не назначили, и появлялась возможность провести хотя бы небольшую часть дня чисто в мужской компании.
  После службы каждый из троих прапорщиков отправился за своим ребёнком в детский садик. Но забирать детей по одному они не хотели, поэтому Сидоров, который первым добрался до детского садика, некоторое время выжидал, надеясь на появление остальных двоих отцов. Время не поджимало и он, посматривая на часы, продолжал ждать.
Первым на горизонте появился Петров, а через пять минут пришёл Иванов.
- Чего вы тут загораете, детей не идёте забирать? – первым делом спросил Иванов.
- Тебя ждём.  За детьми нужно всем сразу идти или нужно было заранее договариваться, что тот, кто первым придёт, должен детей забрать, - высказал свою точку зрения Петров.
- Так нездорово было бы. Предположим, ты пришёл первым и забрал всех детей. Потом пришли мы и стали бы требовать своих детей, то какими глазами на нас будут смотреть воспитатели? А с учётом вчерашних претензий к ним, вообще был бы конфуз, - объяснил вариант развития событий Иванов.
- Скорее всего, нам бы не отдали троих детей, - сказал Сидоров. – Я имею ввиду, одному не выдали бы троих детей. Воспитатели нас не знают, а уборщица вряд ли что-нибудь сказала им. А если и сказала, то они из вредности нам детей нам не отдадут.
- Хватит рассуждений, пойдём за детьми. Достаточно того, что дети нас узнают в качестве отцов, - поторопил коллег Иванов и первым пошёл к входной двери детского сада.
Через полчаса три прапорщика вместе со своими детьми были уже дома.
- Папа, а мы гулять сегодня ещё пойдём? – спросила Валя.
- А я есть хочу, - попросила накормить Катя.
- Сделаем так, - решил отвлечь детей Иванов, обращаясь к трём девочкам, которые даже по приходу домой не выпускали из рук своих кукол. – Вы сейчас займётесь своими детьми, накормите их, спать уложитесь, А мы пока приготовим ужин. Потом мы поедим, и будем ждать наших мамок. Они вернуться из города и что-нибудь вам привезут.
- А что они нам привезут? – поинтересовалась любопытная Катя.
- Что-нибудь вкусненькое, а может быть, и что-нибудь для вас. Не зря ведь мамки хотели сегодня пройтись по магазинам, - изгалялся как мог Иванов.
- А что они для нас привезут? – спросила Валя, желая не ждать, а прямо сейчас получить ответ.
- Когда приедут, узнаем. Идите, займитесь детьми, а потом, когда их спать уложите, к нам возвращайтесь, - на сей раз Иванову удалось уговорить девочек и они отправились в свои комнаты  укладывать своих дочек - кукол в кукольные кроватки.
- Ну, хозяйки! Детей на некоторое время увлекли детскими занятиями. А что вы тут наготовили? – спросил Иванов.
- Пока ничего, думаем, - ответил Перов.
- Долго думаете, - оговорил хозяек Иванов. – Дети есть хотят и долго ждать не намерены. И нам надо что-то самим перекусить. Когда жёны придут,  нам будет не до еды.
- Ты думаешь… - Петров не договорил, но всем присутствующим было понятно о чём идёт речь.
- А ты сомневаешься? Лично я нет, - огорчил или порадовал товарища Иванов.
- Два дня не спали и сил не осталось ни на что. Лично я прямо сейчас завалился бы спать, - Сидоров как всегда думал лишь о себе, не предполагая, что жёны очень соскучились по мужской ласке и даже однодневная отсрочка, которая, кстати, уже состоялась в ночь тревоги полка, не шла на пользу супружеским отношениям.
- Все хотят спать и с удовольствием завалились бы в койку, - начал объяснения Иванов. – Но сначала нужно будет поработать над супругой. Иначе отказ может быть воспринят с соответствующими выводами со стороны супруги. И потом нам нельзя будет обижаться, коли сами будем виноваты.
- Если только у нас уже не будет оснований на них обижаться. Их теперешнее позднее возвращение даёт повод так думать, - напомнил о фактах Сидоров.
- Я имел ввиду качественные завтраки,  которые ежедневно готовят для нас жёны. Тут как говорится, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда, - поправил товарища Иванов.
- Ну, знаешь! Любовь тоже периодически нужно с собственной супругой осуществлять. Иначе при нашей службе забудешь как это делается, -  Петров имел собственное мнение, о чём поспешил заявить.
- Ладно, не будем о грустном. У нас сейчас другая проблема:  что приготовить на ужин? – обозначил конкретную цель  Иванов.
- Ты неправильно сформулировал задачу: из чего приготовить ужин? – Сидоров переформулировал задачу.
- Не понял в чём проблема. У нас что, не из чего детям еду приготовить? – Иванов не понял, а правильнее сказать, не поверил объективной реальности существующей в данный момент в холодильнике и корзине с овощами.
- Мы не можем придумать блюдо, которое можно было бы приготовить из имеющихся продуктов, - заявил Сидоров.
- Ладно, сейчас я посмотрю, и мы решим, что готовить на ужин, - сделал вывод Иванов.
Он подошёл к холодильнику, который исполнял эту роль для трёх живущих в коммуналке семей и стал рассматривать содержимое.
«Десяток яиц есть, но масла, даже подсолнечного нет. Бабам надо хвост накрутить, совсем хозяйство запустили», - размышлял он. 
Ничего больше в холодильник не обнаружив, Иванов подошёл к корзине с овощами.
«А здесь только картошка в количестве нескольких штук и пара луковиц. Действительно, с  ужином могут возникнуть проблемы».
- Ну как ревизия, придумал что-нибудь насчёт ужина? – поинтересовался выводами товарища Петров. 
- Хлеб у нас есть или тоже нет? – поинтересовался запасами хлеба  Иванов.
- Чёрный и белый почти по целому батону, - ответил Петров.
- Так может в магазин сгонять и что-нибудь купить? – предложил выход из положения Иванов.
- В нашем магазине хлеба вечером и того не купишь, весь за день раскупают, - напомнил о проблеме Сидоров.
- Икры кабачковой, ещё что-нибудь… - не терял надежда Иванов.
- Попусту проходим, а толку будет чуть, - отставил вариант с магазином Петров.
- Надо в город ехать и там затариваться, - определился с вариантом закупок Сидоров.
- Вариант, конечно, неплохой, но нереальный, - огорчил коллег Иванов. – Пока мы в город съездим, купим еды и сюда вернёмся, уже ночь наступит, и жёны наши будут нас ждать, а не мы их. Ко всему прочему у нас для серьёзных закупок денег нет. А ехать в город  из-за пустяков не стоит. Нужно готовить из того, что у нас есть, - сделал вывод Иванов.
- И что мы можем приготовить из трёх яиц и десятка картофелин?- вопрошал Петров.
- А всё что угодно, - огорошил ответом Иванов.
- Ну например? Очень хочется узнать новый рецепт супа из топора, - съязвил Сидоров.
- Что можно приготовить? – повторил вопрос  Иванов, и небольшая пауза подчеркнула процесс углублённого раздумья. – Можно сварить картошку в мундире, для этого масла не нужно, нужна только соль.
- Будут ли дети это есть?  Вот в чём вопрос, - не поддержал товарища Сидоров.
- Я ещё не договорил, - ответил Иванов. – Мы приготовим картофельное пюре. Дети любят пюре и будут его есть.
- Для приготовления пюре нужно молоко и масло. У нас нет ни того ни другого, - отверг предложение Петров.
- Здесь ты неправ. Пюре можно по-разному готовить, в том числе и без молока, - объявил Иванов.
- Объясни нам, тёмным, как это без молока и масла пюре из картофеля приготовить? – не поверил Сидоров и его вопрос выдал недоверие.
- Наверное, вы хорошо жили, если никогда пюре без всего не ели. А готовится всё это очень просто. Моется картофель, очищается от кожуры, складывается в кастрюлю, заливается водой, солится и ставиться на огонь. Когда картофель разварился, воду от варки сливают в отдельную тару, а сам картофель разминают до состояния однородной массы при полном отсутствии комочков. Затем в пюре добавляется слитая жидкость, и блюдо доводится до нужной консистенции. Есть пюре нужно горячим, тогда оно очень вкусно, - Иванов рассказал о тонкостях кулинарного искусства.
- Ты сказал о доведении до нужной консистенции, - напомнил о только что сказанном Петров. – Непонятно кому доводить, и кому эта консистенция нужна?
- Тут всё проще простого. Напомню, консистенция - это погуще или пожиже пюре. А доводить до нужной консистенции следует  тому, кто пюре есть собирается, - объяснил Иванов.
- Так бы сразу и говорил. А то придумал свою консистенцию, - покритиковал Сидоров.
- Если поняли, так чего не начинаете? – поторопил товарищей Иванов.
- Что нам начинать? – спросил Петров.
- Я же рассказал весь процесс. Сначала нужно картошку помыть, потом почистить.  Теперь вспоминаете? – Иванов еще раз напомнил о кулинарном рецепте.
- А мы думали, сегодня ты у нас будешь поваром. Кстати, что с яйцами делать будем? – Сидоров выложил что думал.
- Можно яички всмятку сварить. Но сначала спросим детей, будут ли они их есть? – предложил подход к делу Иванов.
- Я думаю детей сейчас не нужно трогать. Пусть они занимаются своими куклами. А мы побыстрей ужин приготовим, - наконец подал толковую мысль Сидоров.
- Вот это дело, - Иванов согласился с заявлением Сидорова. – Сейчас мы вместе всё быстро сделаем. А что касается яичек, так их сварить хватит несколько минут.
Прапорщики занялись хозяйством и через полчаса, картошка доваривалась на плите, а чайник уже закипел, и заварка дозревала в заварном чайничке.
- Сейчас бы в самый раз жёнам появиться, - высказал пожелание Сидоров.
- Лучше пусть приходят домой как обычно, но с провиантом, - поправил товарища Петров, поскольку появление жён в квартире, словно ведьм на шабаше его категорически не устраивало.
- Не вижу разницы, тут как говорится, что в лоб, что по лбу, - попытался рассудить обоих товарищей Иванов.
- Ну не скажи, - не согласился Петров. – Когда жёны приходят домой с гостинцами, это одно, а когда появляются, словно ведьмы на метле, это другое. Да при этом, если ещё и начнут права качать, да нас строить, я думаю, никому такое появление не понравится.
- Если строить и права качать, то конечно, - согласился Сидоров. -  Я вот о чём подумал, если они долго не придут, у нас пюре остынет и его есть будет невкусно,
- Удивил, то же мне!  Надо чтобы не остыло, тогда есть будет вкусно, - Иванов пояснил в чём смысл  доморощенной кулинарии.
- Будто мы не знали, что остывать еде не нужно, - обиделся Сидоров. – Да кто бы мне сказал как это сделать?
- Сначала надо пюре приготовить, а уже потом думать что да как, - внёс конструктивное предложение Петров.
Иванов взял нож и проткнул картофелину в бурлящей кипятком кастрюльке. 
- Уже готова, можно сливать воду и картошку разминать, - сообщил он.
- То-то и оно что готова. А долго ли ей остыть? – Сидоров сомневался в правильности намерения дожидаться прихода жён.
- Картошку разомнём, консистенцию слитой  жидкостью установим и обернём тёплым полотенцем или одеялом. Пару часов пюре останется тёплым, - Иванов сообщил товарищам известный в среде домохозяек метод.
- А детей кормить мы разве не будем? – поинтересовался раскладом Петров.
- Детей кормить будем. Но сначала посмотрим, что они так долго делают в своих комнатах, - ответил Иванов и первым отправился в свою комнату проведать дочку.
Иванов осторожно, стараясь не шуметь, открыл дверь комнаты и заглянул внутрь.
Дочка, свернувшись калачиком, спала на своей детской кроватке. Она убаюкивала куклу Машу, и сама заснула прямо в платьице и колготках. Иванов аккуратно закрыл дверь. Его коллеги сделали то же самое.
- Моя спит,-  шепотом сообщил он.
- И моя спит, - сообщил Петров.
- И моя, - сказал Сидоров.
Будить не будем. Когда жёны придут, пусть они решают, будить девчонок или не будить, - предложил вариант действий Иванов.
- Да, пусть они решают, - согласился Перов.
- Только бы жёны пришли не поздно, - высказал пожелание Сидоров.
- Мы ужин приготовили, и у нас остаётся немного времени на отдых. Давайте, откладывать не будем, а пойдём  прямо  сейчас  отдыхать, - предложил Иванов.
- А разве сейчас пюре готовить не будем? – Сидоров удивился изменениям в планах действий. 
- Конечно, будем. Сейчас всё сделаем и на боковую, - поправил план на ближайшее времяпровождение Иванов.
Он взял в шкафчике деревянную толкушку и, слив из картошки жидкость в маленькую кастрюльку, принял разминать варёную картошку в пюре. Закончив разминать, он добавил жидкости в пюре и размешал.
- Не жидковато получается? – сомневался Сидоров.
- В самый раз, - ответил Иванов.   
Он вошёл в свою комнату и уже через минуту вышел с маленьким шерстяным одеялом.
- Ну вот, сейчас завернём, и пусть пюре ждёт возвращения наших благоверных, - изрёк он.
Иванов перенёс картошку с плиты на стол и, завернув в одеяло, оставил на столе дожидаться ужина, на котором ей  уготована  первая роль.
- А теперь можно и отдохнуть, - изрёк он и отправился в свою комнату.
Сидоров и Петров сделали то же самое.
Едва опустившись на кровати, они заснули. В начале девятого пришли жёны, открыв входную дверь своим ключом.  Мужья, спящие на кроватях в своих комнатах, не слышали момента прихода женщин.
- Смотри, они нам что-то приготовили и даже в одеяло завернули, чтобы не остыло, - обратила внимания остальных женщин жена Петрова. 
- Заботятся о нас. Не всё нам о них болеть, пусть расстараются хоть раз в неделю, - высказалась жена Сидорова.
- Хорошо когда о тебе думают и заботятся. Но они, бедолаги, только вчера утром приехали и, наверное, всю ночь на ногах провели. А сегодня в ночь их тревога застала и опять они не спали почти всю ночь, - напомнила о мытарствах мужей жена Иванова.
- Мы, когда детей растили, тоже по нескольку ночей подряд не спали. Нас этим не удивишь, - заметила супруга Сидорова.
Она поставила сумки на стол и заглянула в свою комнату.
- Спят как сурки. Даже раздеться не удосужились, - тихо прикрыв дверь вполголоса поделилась она с подругами.
- Наши мужья спят как сурки? - негромко спросила жена Петрова.
- Про ваших мужей ничего не знаю. В комнате спит моя дочка и мой муж, - ответила жена Сидорова.
Каждая из оставшихся жён заглянула  в свою комнату, но входить не стала. После прояснения ситуации, они собрались у кухонного стола.
- Что делать будем? – спросила мнения подруг жена Иванова.
- Для начала сумки разберём, - предложила начать с необходимых процедур жена Петрова.
- И то верно, - поддержала её жена Сидорова.
Женщины занялись разборкой сумок и, увлёкшись, забыли про время. Сначала они заполнили холодильник, потом загрузили корзину с овощами. И, наконец, добрались до новых обнов для девочек. 
- Как ты думаешь, моей платьице подойдёт? – спросила жена Сидорова.
- А почему нет? Примерку на недели делали всем девочкам, так значит должно подойти, - выразила уверенность жена Петрова. – А вот подойдёт ли платьице на мою, тут не скажу.
- И на твою подойдёт. Мы же мерки снимали вместе. А наши девчонки одинаковый размер носят почти один в один, - успокоила подруг жена Иванова. – Лично я уверена, на мою платье подойдёт.
- А всё-таки волнение есть, вдруг ошиблись или размер забыли. Хотелось бы быстрей примерить и убедиться, - созналась в причинах своего  беспокойства жена Сидорова.
- Время позднее. Я не думаю, что нам следует будить детей, - предложила отложить примерку на потом жена Петрова.
- А как быть с мужьями? Скорее всего они не ужинали, нас решили ждать? – Иванова, наконец, подумали и о мужьях.
- Если бы хотели ждать, то дождались бы. Они спать легли, значит хотели спать. Я бы тоже будить их не стала, - высказала своё мнение жена Петрова.
- А как быть с ужином? Лично мне хочется есть, - напомнила об ужине жена Сидорова.
- А почему бы не поесть! У нас ещё тортик имеется, отпразднуем сегодняшние обновы.
Женщины развернули одеяло на кастрюльке с картошкой, разложили по тарелкам.
- А ничего себе картошка получилась. Без молока и масла, а вкусная, - похвалила кулинарные способности мужчин жена Сидорова, отведав блюдо.
- Интересно, у кого из наших мужей кулинарные способности проявились? – поинтересовалась жена Петрова.
- Скорее всего у моего проявились, - предположила жена Иванова. – У него талант на всякого рода придумки.
- И в этом деле тоже? – не упустила возможность задать пикантный вопрос  жена Сидорова.
- Все они придумщики, когда делать нечего, - уклончиво ответила жена Иванова.
Закончив с картошкой, они выпили чая и разбрелись по своим комнатам, собираясь лечь спать.
Они умело раздели спящих детей и так же умело раздели своих мужей.
«Утро вечера мудренее», - подумала каждая из женщин, засыпая рядом с мужем. 
Под утро мужчины проснулись. Они плохо помнили вчерашний вечер по причине крайней усталости. Но присутствие тёплого, мягкого тела жены рядом с собой ощутили утром в полной мере. Еще в полусне жены почувствовали желанное облегчение, которое столь  долго ждали и настроение у них улучшилось. Они как кошечки прогнули спинки и поцеловали своих мужей за правильное понимание своих прямых обязанностей. Однако выполнив обязанности, мужчины снова заснули. Женщинам уже спать не хотелось, а поскольку продолжения в ближайшее время не предвиделось, они встали, накинули халаты, и вышли из комнаты.
Они вышли на кухню почти одновременно, что их самих нисколько не удивило и не обрадовало.
- Ну, что, девки! Получили своё, теперь за дело: пора мужьям завтрак готовить, - предложила вариант действий жена Сидорова.
 Обе её подруги взглянули на неё с некоторым оттенком непонимания. 
- Значит не все получили, - предположила жена Сидорова.
- Это мы как раз все получили. Стены у нас тонкие и было слышно, как вы попискивали от удовольствия, - жена Петрова поспешила опровергнуть подругу. – Только начинать надо не с того. Мы еще на горшок не ходили и не умывались, а все женские места, видимые и чувствуемые мужьями, должны быть чистыми и ухоженными. Спросонок мы все страшненькие. А нас мужья на свету давно не видели. Так пусть полюбуются на красоту.
- Да, ты права, необходим качественный утренний макияж, - согласилась с подругами жена Иванова.
Целый час женщины занимались своим внешним видом. Лишь намарафетив физиономию, они приступили к приготовлению завтрака, начав  с обсуждения меню.
- Я думаю, нужно кашу сварить и яичницу пожарить, - предложила вариант завтрака жена Сидорова.
- Наши мужики никакую кашу не любят, если она не гарнир к мясному блюду, - покритиковала предложенное меню жена Петрова.
- Утром мясо вредно есть. Да и нет у нас ничего для приготовления мясного блюда. Разве что картошку пожарить. Я думаю, картошку наши мужья с большим удовольствиям стрескают, - высказала свою точку зрения жена Иванова.
- А чем детей кормить будем? Уж они то картошку точно есть не станут, - возразила жена Сидорова.
- У нас пшено в хозяйстве есть, молоко купили, сварим пшённую кашу. А вторым блюдом будет яичница, - повторила своё предложение жена Сидорова.
- Ладно, мы обед пораньше сварганим и посытней, - согласилась жена Иванова.
- А пожелание блюд на обед спросим у наших мужей, - внесла существенное дополнение  жена Петрова.
Полчаса варилась пшённая каша, а с яичницей женщины решили подождать. Они решили, что приготовить  яичницу недолго и отложили это блюдо на момент появления в кухне мужей и детей.  Есть яичницу лучше всего горячей, а готовить её недолго, и сам процесс приготовления недолог.
- Пора будить наших благоверных и девочек пора поднимать и на горшок сажать, а то описаются, - сказала жена Иванова.
Женщины не успели воспользоваться своим решением, как сначала из одной, потом из другой двери вышли девочки и мужья. Последним вышел Сидоров с дочкой. 
Женщины засуетились, взяв в оборот своих дочерей. Мужчинам пришлось дожидаться, пока дочек усадят на горшок и помоют. Лишь только жёны увели дочек обратно в комнату одевать, настала очередь мужчин.
- Нам ещё одного сортира и одного умывальника не хватает, - пока Иванов заседал в туалете, Сидоров обратил внимание на очевидный факт.
- Не ещё одного, а ещё трёх, на каждую семью по одному, - поправил его Петров.
- Тогда получается полная отдельная квартира на каждую семью, - сделал выводы Сидоров.
- Здесь ты в самую точку попал. На каждого семью по отдельной квартире, - согласился с ним Петров.
- Не у всех офицеров отдельная квартира есть. А о прапорщиках и говорить нечего. Никогда нам отдельных квартир начальство не даст, - на грустной ноте закончил Сидоров.
- Придёт время, и нам дадут. Надо верить в хорошее, и оно наступит, - держался оптимистом Петров.
Из туалета вышел Иванов и Петров занял его место.
- О чём разговор, и ч во что хорошее нужно верить? - задал вопрос Иванов, который краем уха слышал последнюю,  сказанную Петровым фразу.
- Мы говорили о том, что нам никогда не дадут отдельных квартир, - пояснил Сидоров.
- А во что тогда нужно верить? Я, честно говоря, не понял о чём вы толковали, - попросил уточнений Иванов.
- Я говорил, что нам никогда отдельной квартиры не дадут.  А Петров говорил, что надо верить в хорошее и оно сбудется, - пояснил подробности разговора Сидоров.
- Жизнь покажет кто из вас прав. Но верить всё равно нужно. Когда веришь в хорошее, жить легче и веселей, - пояснил свои взгляды на жизнь Иванов.
Пока они разговаривали, Петров  успел умыться у раковины и почистить зубы.
- А бриться не будешь? – спросил его Сидоров, увидев что Иванов умылся но не побрился.
- Сейчас не буду. Разве что потом, после завтрака. Честно говоря, я бы сегодня вообще не брился. В наряд меня не назначили, сегодня на службу идти не надо по причине выходного дня и кожа пусть отдохнёт, не казённая ведь, а своя собственная, - ответил на все вопросы Иванов.
Из туалета вышел Петров и занял освободившееся место у раковины. Сидоров же занял освободившееся место в туалете.
 - О чём спор? – спросил Петров.
- Мы не спорили, разговаривали, - ответил Иванов и показал товарищу глазами на дверь, хватит, мол, говорить, нас подслушивают.
Но Перов понял по-другому, - жены наши ещё к завтраку  не выходили? - спроси он.
- Как видишь не выходили. Они  ушли в комнаты девочек одевать. Как будут готовы, так сразу и выйдут, - предположил Иванов.
- А ты что в комнату не идёшь рубаху одевать, - задал вопрос Петров.
- Не хочу своих смущать. Пусть оденутся сами. А как выйдут, тогда уже и я пойду, - объяснил ситуацию Иванов.
На что Петров ему ничего не ответил, поскольку собирался сделать так же. Наконец одетые в новые платьица, причёсанные, вышли девочки в сопровождении своих мамок. Сами мамки тоже времени не теряли и появились на всеобщее обозрение причипуренными.
- Через десять минут завтрак будет на столе, - предупредила мужчин от имени всех  женщин жена Перова. – Просим вас не опаздывать.
- Рубашки одевайте и подходите, - более конкретно сказала жена Иванова.
- Сейчас будем, - обещал Иванов от своего имени и имени Петрова. Поскольку Сидоров с полным пены ртом чистил зубы над умывальником, и его присутствие за столом через десять минут было под большим вопросом. 
Женщины занялись приготовлением яичницы, и появление мужчин сопровождалось урчание этого блюда на сковородке.
- Какое у тебя красивое платье! – похвалил свою дочку Иванов.
- Это мама подарила, - ответила дочка.
- Ясно что не папа, - проворчал Иванов и уже громко добавил:
Мама у нас хорошая, заботится о своей дочке.
- О нашей дочке и своём супруге заботится, так в семьях заведено, - поправила супруга своего мужа.
- Да тут все девочки в новых красивых платьях! – воскликнул  Петров. – Только почему-то в одинаковых платьях.
- У нас девочки погодки и одинакового роста. Поэтому и платья одинаковые, чтобы никому не было обидно, - объяснила жена Петрова.
- Девочки! Садитесь за стол, - велела она, а мужчинам объяснила: – Сейчас дети поедят, и мы сядем.
Мужчины сбились в кучку в углу прихожей и негромко затеяли разговор.
- В баню-то пойдём сегодня? – поинтересовался мнением коллег Иванов, поскольку проведённая с жёнами ночь могла изменить планы женатиков. Не секрет, что именно в кровати, при занятиях взаимно обязанных супружеских дел решаются самые главные вопросы и определяются планы на будущее.
- После завтрака пойдём в центральную баню, - заявил Петров.
- А ты как думаешь? - Иванов поинтересовался мнение Сидорова.
- А что тут думать! Мы после командировке еще не мылись. Конечно, надо идти в баню, пока на это время есть, - обосновал он своё решение.
- Что вы там шепчетесь? - не выдержав неопределённости,  задала вопрос  жена  Сидорова, пожелав  узнать  о теме  разговора  мужчин.
- Ничего мы не шепчемся. Просто обсуждаем, когда в баню идти мыться, - сообщил своей супруги Сидоров.
- Только домой приехали и сразу от семьи собираетесь смыться в баню, - возмутилась  супруга Сидорова.
- Что же нам теперь  грязными ходить!? Сегодня у нас выходной и на службе мы не заняты. Так почему в баню не сходить помыться? – объяснил свою позицию Петров.
- Я думаю, вы не будите против того, что ваши мужья иногда в бане моются? – пошёл более хитрым путём Иванов. – И конечно день можно не с бани начинать, а с других дел, полезных для семьи. Но у нас особый случай: мы в командировке две недели болтались, два дня как приехали и ещё не мылись. А у нас дети и жёны в доме. Понимаете о чём я?
- Мы понимаем, но у нас тоже планы были на сегодняшний день, - заявила супруга Петрова.   
- В бане в субботу вечером не протолкнёшься. И парилка уже залита, там не попаришься. Вместо мытья и парения получится мученье. Поэтому сегодня у нас приоритет на утреннее время, - логически обосновал приоритет мужчин Иванов, что очень не понравилось жёнам.
- Это ещё нужно посмотреть, что вашим детям и вашим жёнам нужно  сегодня, а потом уже решать, идти вам утром в баню или на завтра отложить, - отстаивала женские права жена Сидорова.
- Давайте, остановим наши выяснения до после завтрака. Не будем портить друг другу аппетит и настроение. А когда поедим, всё будет выяснено. Вы расскажите, что хотели сделать в выходной, Тогда и решим, кто и в какое время и что будет делать, - Перов сегодня превзошёл себя и супруга с удивлением посмотрела на него.
Девочки поели и мамы отвели их в комнату играть в куклы. Сами жёны вернулись не сразу. Им надо было настроить дочек на игру и самим перекинуться порой слов. Наверное, женщины поняли свою неправоту, ведь и мужьям нужно иногда давать непродолжительную свободу, на самом деле лишь слегка ослабив поводок. Пока женщины находились в комнате, мужчины прибрали на столе и накрыли снова, предполагая совместный с жёнами завтрак. 
- Долго они там. Видно никак к общему мнению не придут, - заметил очевидный факт Сидоров.
Не сомневайся, придут, деваться им всё рано некуда с нашей подводной лодки, - тонко заметил Петров.
- Я сейчас тарелочки под яичницу разложу и стаканы расставлю. Сегодня выходной и за любимыми женщинами нужно поухаживать, - нарочито громко сказал Иванов.
- Ещё бы в эти стаканы налить по случаю выходного дня. Вот тогда у нас получился бы знатный завтрак, - высказал пожелание Сидоров.
- Сейчас  чай наливать не буду. Он остынет, пока  есть будем, - словно не поняв сказанного Сидоровым, озвучил свои действия Иванов.
Из комнаты вышли женщины и сели за маленький кухонный стол, сильно притеснив мужчин.
- С чего начинать изволите: с яичницы или каши? – спросил Иванов необычно молчаливых женщин.
- Начнём с яичницы, а потом уже кашу поедим, - за всех женщин ответила жена Сидорова.
Иванов встал и, подтащив сковородку к столу, положил в каждую из шести тарелок по кусочку яичницы. Каждому досталось по маленькому кусочку, и сытный вид блюда на сковородке потерял качественный вид от перемещения на тарелки едоков.
«Да, тут без каши не обойдёшься, - подумал Иванов. – Без каши весь день голодным ходить будешь».
Едоки быстренько управились с кусочком яичницы, Иванову пришлось опять выполнять роль официанта. Он разложил всё содержимое кастрюльки по тарелкам, получилась не очень большая порция каши, но для завтрака было в самый раз. Женщины с не проницаемыми лицами молча ели. Наверное, у них уже было решение возникшей проблемы и поэтому они оставались спокойны. А если учесть что самый главный их аргумент сейчас играл в куклы в соседней комнате, то успех в женских притязаниях был обеспечен.
- А теперь можно и чаю выпить, - пожелал Сидоров, боясь даже намекать жене на желание уже с утра освежиться более крепким напитком.
- Вы чай вскипятили? – напомнила его супруга, намекая на то, что женский коллектив как раз в этой части блюд для завтрака ничего не приготовил.
- А мы думали, вы вскипятили, - отозвался Сидоров, - Девочек вы чем-то же поили.
- Девочки пили тёплое молоко, - ответила жена Петрова.
- Ну что ж, я поставлю чайник, - обещал Иванов.
Он встал из-за стола и выполнил обещанное.
- Придётся подождать, - предупредил он всех ждущих чая.
- Так вы хотите в баню сегодня сходить? – начала разговор жена Петрова.
- Есть такая мысль, - подтвердил Петров и тут же спросил женщин:
- Так у вас же самих планы на сегодня, если мы правильно вас поняли.
- Нам надо в два часа в город съездить, - ответила жена Петрова. – К этому времени вы должны домой приехать и с детьми  дома посидеть. Если не можете, то хотя бы пусть один из вас домой вернётся.
- Так вы не против нас в баню отпустить? – не смог скрыть своей радости Сидоров.
- Если вы вовремя вернётесь, тогда идите, мойтесь, - разрешила сходить в баню жена Иванова.
- Мы сразу после завтрака поедем в баню, тогда точно успеем вернуться к сроку. Полчаса на дорогу, в очереди час и в бане полтора. На обратную дорогу тоже полчаса, получается два с половиной часа, максимум три, - объяснил расклад Сидоров.
- Чаю попьёте и отправляйтесь. Но нигде не задерживайтесь, тогда не опоздаете, - разрешила жена Иванова, забыв объяснить, куда они сами, жёны своих мужей, собираются отправиться.
Закипел чайник, Иванов заварил чай.
- Кому покрепче, кому послабей? – спросил Иванов, собираясь налить заварки в расставленные на столе чашки.
- Лей всем одинаково, - предложил Сидоров.
Никто не возразил, Иванов разлил заварку. Потом добавил в чашки кипяточку. Мужчины постарались побыстрей выпить чай и, поблагодарив жён за хороший завтрак, отправились собирать вещи для посещения бани. Уже через полчаса они стояли на трамвайной остановке, ожидая трамвая.
- Бабы хитрые, - сказал Сидоров. – Сначала нам запретили, будто мы нашкодившие и наказанные  школьники, попросившие по лишнему пирожку.  А потом взяли и разрешили. А мы уши развесили и не потребовали объяснений куда это они все втроём намылились.
- Может быть, они тоже все втроём хотят в бане помыться, - предположил Петров.
- Если бы они в баню собирались, то непременно дочек бы взяли. А они наоборот нам велели приехать до двух и с дочками дома сидеть, пока они сами будут в городе прохлаждаться, - Иванов  высказал своё несогласие с версией Петрова.
- Да, маху дали, - подвёл итог Сидоров.
- Дали, да не совсем. В баню мыться едем. Сейчас пивком разживёмся и помоемся в бане и посидим от души. А что касается баб, то если у них секреты от нас, они нам в любом случае не открылись бы, - Иванов по поводу откровенности женщин не питал иллюзий, ещё смолоду поняв суть отношений мужчины с женщиной: от женщины можно взять только то, что она даёт и, в основном, если даёт.
- Насчёт пива. Я тут знаю одну забегаловку, там с утра пиво завозят. Но нужна своя тара, - Сидоров в поздний след вспомнил о необходимости присутствия ёмкости под пиво.
- Я захватил трёхлитровую банку с крышкой и три алюминиевых кружки, - Иванов обрадовал присутствующих своей прозорливостью.
- А я прихватил двухлитровый бидончик с крышкой, - сообщил радостную весть Петров.
- Получается, мы теперь во всеоружии. Осталось пиво и воблу найти, - радостно констатировал Сидоров.
- У нас денег хватит на баню и пиво, а на воблу вряд ли. Продавалось бы пиво,  а то с утра можно здорово пролететь,-  высказал опасения Петров.
- Может в магазине бутылочного пива купить? – предложил другой вариант затаривания Сидоров.
- Дорого получится и к тому же, оно редко бывает. Вчера пятница была и люди на выходной ещё вчера затарились. В этом случае, сам понимаешь, полки в магазине пусты, - разочаровал коллегу Иванов.
- Но всё же посмотреть не помешает, может быть в каком-нибудь магазине пиво сталось, - сказал Сидоров.
- Подошёл трамвай, и трое прапорщиков влезли в салон.
- Как сегодня холодно, - заметил друзьям Сидоров. – Я, пожалуй, постою.
Остальные участники мероприятии  похода в баню, поступили так же. 
- В «Рыгаловку» за пивом заглянем или дальше поедим? – спросил Сидоров, когда трамвай, проехав шесть остановок, стал притормаживать, собираясь остановиться на седьмой, где находилась пивная.
- Заглянем, может быть здесь затаримся, - ответил ему Петров.
Прапорщики  вышли из трамвая и перешли дорогу. Трясущиеся посетители пивной  ждали у закрытого окна подвоза пива.
- Не знаете, пиво скоро привезут? - спросил Сидоров у местного аборигена с подбитым глазом.
- Обычно к одиннадцати привозят, - ответил ему абориген и затянулся раскуренным, подобранным с пола окурком.
- А вы что тут ждете? Сейчас ещё десяти часов нет, - поинтересовался Иванов.
- Везде почти в одно и тоже время привозят. Минутой раньше, минутой позже, привезут, всё равно своё получишь, лишь бы деньги были. Так чего время терять? – ответил абориген.
- А где-нибудь  можно пораньше пивом разжиться? – спросил Иванов.
- В пивные бары пиво привозят раньше пивных. Но там дороже и пивные бары не раньше одиннадцати открываются, - сообщил ему абориген.
- Вы сами всё слышали. Какое у вас мнение по этому поводу? – спросил Иванов у своих друзей.
- Пойдём в баню мыться. А после бани можно завернуть пивной бар и поговорить, - предложил вариант времяпровождения Петров.
- А со временем  как у нас получится, если после бани завернуть в пивную или пивной бар? – поинтересовался  Иванов.
- Пойдемте на трамвай, а в дороге решим как лучше сделать, - предложил Петров.
Прапорщики перешли на другую сторону дороги и сели в подошедший трамвай.
- Ну,  давай, излагай, - напомнил о разговоре Иванов.
- Давай, порассуждаем, - согласился Петров. – Приедем мы в баню в десять.  В одиннадцать попадём в баню, когда очередь отстоим. До одиннадцати мы пива не купим, если в магазине нет пива в бутылках. Но его наверняка нет. Выходим мы из бани через полтора часа, поскольку за один билет тебе дают полтора часа на помывку. На часах будет половина первого. Полчаса нам остаётся, чтобы добраться до дому и час на посещение пивной. Теоретически всё получается. Но как будет на практике? 
- В каком смысле ты говоришь о практике? Я не понял о чём ты? – сознался в непонимании Сидоров.
- Это как раз очень просто. Вот придём мы в баню и встанем в очередь. Но простоим в очереди не  час,  а полтора.  Значит на пивную у нас останется всего полчаса, а не час. Теперь понятно? – спросил Петров.
- Нет, непонятно. Кто нам мешает мыться не полтора часа, а час? Тогда на пивную остаётся час, - пояснил свою точку зрения Сидоров.
- Мы едем в баню, чтобы мыться. А разговаривать мы сможем вне бани и вне пивной. Так зачем время помывки сокращать? Успеть бы попарится и помыться качественно, вот в чём вопрос, а не в том, чтобы в пивной подольше пробыть, - высказал свою точку зрения Иванов.
- Поживём, увидим, - озвучил известную истину Петров.
- Это точно, если поживём, - подтвердил своё согласие Иванов.
- А что, у кого-то есть сомнения в предполагаемом мероприятии? – Сидоров больше тяготел к пивной, чем к бане, и заменять посещении пивной помывкой в бане считал неправильным.
Уже через десять минут товарищи купили билет в кассе бани и встали в очередь.
- Ну вот, очередь не такая уж большая. Через час точно будем в моечной, - предположил удачный исход дела Иванов.
- Хорошо бы так и было. Тогда наши планы не придётся менять, - высказался Сидоров.
Но надежды на более быстрое вхождение в раздевалку бани  не состоялись, поскольку  друзья вошли в раздевалку через час с лишним, с разницей между первым и последним из них в десять минут.  Предбанник оказался заполненным под завязку, и устраивать свои вещи им пришлось на лавках в разных местах помещения.  Поэтому вариант распития пива в раздевалке оказался несостоятельный, даже если бы у них действительно было. Они с трудом нашли свободные шайки и места на лавках в моечной. После трёх заходов в парилку, прапорщики приступили к помывке собственных тел. В бане было очень жарко и душно, поскольку  распаренные в парилке тела посетителей испускали жар, а законопаченные напрочь окна ни разу не открывались за последнее десятилетие.
«Фу, ну и духота! Быстрей бы на улицу выйти да нырнуть в погребок, где холодное пиво подают», - думал Иванов, который первым из товарищей закончил мыться и, сполоснув под душем тело, сейчас вытирал его полотенцем в раздевалке. С него долго не прекращал течь пот, и пришлось немного подождать, прежде чем начать одеваться.
У других его товарищей дело обстояло не лучше. Они тоже страдали от жары и духоты. Их тела никак не хотели остывать, но желание выбраться побыстрей на улицу, заставило не обращать внимание на неудобства. В результате, когда они вышли из двери предбанника и взяли в раздевалке верхнюю одежду, Иванов всё ещё находился в предбаннике.
- Нас предупредил, чтобы не задерживались, а сам в бане застрял. Пойдём вниз, там его ждать будем. Здесь мы людям мешаем ходить по узкой лестнице, - сказал Петров.
 Петров и Сидоров спустились по лестнице на первую площадку. Иванов не заставил долго себя ждать. Он вышел ровно через полтора часа как зашёл и все формальные обязательства перед  администрации бани выполнил.  По-другому и быть не могло, поскольку и баня выполняла свои обязательства, предоставив ему моечное место, тазик  и горячую и холодную воду из крана. Что уж говорить о жаркой парилке, в которой самый отчаянный парильщик не мог пробыть более трёх минут.
- Нас торопил, а сам… - выговорил Сидоров, когда Иванов спустился по лестнице на нижнюю площадку.
- Я поступил честно. Положено по билету в бане находиться не более полутора часов, вот я и не находился. Вышел равно через полтора часа. А вы торопыги, могли ещё минут десять мыться,  - похвалился Иванов. 
- Сейчас куда пойдём? – напомнил о сегодняшним договоре Сидоров.
- Я тут видел на вывеске над дверью, которая  ведёт в подвальчик, крупными буквами надпись: «Рюмочная». Может быть, туда пойдём,  посидим? Мне говорили, там и чай можно попить из самовара с баранками и крендельками, – предложил альтернативный вариант времяпровождения Иванов.
- Нет, лучше в пивную. А чай мы и дома сможем попить, - нашёл весомую причину не согласиться Сидоров.
- Кто-нибудь знает,  где здесь поблизости пивная есть? – Иванов попросил дать точный адрес пивной, дабы помимо изъявления желания посетить сие хмельное заведение, знать расклад времени, оставшегося до возвращения домой.
- Я помню, летом в городском саду пиво продавали. Там ларёк был. А продают ли там пиво зимой, вот этого не скажу, - начал вспоминать Сидоров.
- Нужно знать наверняка. Иначе прошляемся, а толку не будет: всё время убьём, и пиво не добудем, - стращал Иванов.
- Кажется я знаю где пиво продают, - вспомнил Петров. – Там шайба стоит, и она совершенно точно работает зимой.
- Далеко идти до той шайбы? – попросил уточнить местоположение Иванов.   
- Отсюда пешком минут двадцать. А если на трамвае три остановке проедем, и трамвая долго ждать не придётся, то за пятнадцать минут уложимся, - уточнил  Петров.
- Нескладно всё у нас получается. Туда двадцать минут, да оттуда до дому больше получаса. У нас времени на само пиво не остаётся, -  сомневался в правильном выборе места Иванов. – Может в «Рыгаловку» заглянем. Она у нас по пути.
- Ты видел какие рожи там ошиваются. Лично я находиться в их компании не хочу. И пиво там сильно водой разбавляют. Да ещё не факт, что оно там ещё осталось, - выложил все за и против Петров.
- Ладно, уговорил. Пошли в твою шайбу, - дал согласие Иванов.
Друзья вышли на улицу и не стали дожидаться трамвая, посчитав, что  собственные ноги  заслуживают большего доверия, нежели вечно опаздывающий, неизвестно почему застрявший где-то в пути трамвай. Как обещая Петров, ровно через двадцать минут они подошли к павильону пивной, выполненному в виде шайбы. Не останавливаясь, они вошли внутрь. Все столики оказались заняты. За ними стояли пьяньчужки с потухшими глазами и полупустыми кружками. Им удалось набрать меди на похмеляющий напиток. Теперь каждый из них желал найти деньги на продолжение банкета, и любой вошедший в пивную воспринимался ими как потенциальный спонсор.
Прапорщики встали в очередь.
- Я вот что подумал, - нарушил молчание Иванов. – Времени выпить у нас осталось только на одну кружку. Давайте, пиво с собой возьмём и дома выпьем. Не зря ведь банку брали.
- И бидончик можно наполнить пивом, - напомнил о ещё одной пустой таре Петров.
- Бидончик не стоит. Его нужно нести осторожно, чтобы не пролить. А нам нужно пронести пиво домой скрытно, чтобы жёны не заметили. Жёны уйдут, и мы пиво попьём, - сказал Иванов.
- Три кружки пива и банку пива, - сказал Иванов, когда подошла его очередь  получать пиво.
- Только две кружки в руки, - предупредил бармен, разливающий пиво.
- Нас трое, - кивнув головой на стоящих следом за ним товарищей, сказал Иванов.
- Получается, по три кружки пива на каждого, - предупредил бармен, продолжая наполнять  пивом кружки.
- Так оно и получается, всё, как положено, - говорил Иванов, стараясь придумать весомый аргумент, способный убедить бармена, отклониться от узаконенных правил.
- Сдачи не надо, - Петров, стоящий следом за Ивановым, положил трояк перед барменом, выручив тем Иванова.
Бармен взял трояк и уже безропотно наполнил банку пивом. Он подождал немного, и когда пена опустилась, долил пива. Иванов забрал кружки, Петров подхватил банку.  Трое прапорщиков направились  в зал, собираясь найти свободный столик. Как раз в это время стол в углу освободился.
- Вот сюда идите, - позвал Иванов, первым добравшись до стола.
- Сколько у нас осталось времени на пиво? – полюбопытствовал Иванов, расставляя кружки на столе.
- Около пятидесяти минут до момента возвращения домой, - объявил Сидоров.
- Иными словами сейчас десять минут второго, - прокомментировал Петров.
- Отсюда до трамвайной остановки далеко? – Иванов спросил Петрова.
- Пять минут хода не больше, - ответил Петров.
- Одну кружку выпить сможем, - сделал вывод Иванов.
- Мы хотели поговорить о наших жёнах, - Сидоров напомнил о цели уединений в пивной.
- А чего о них говорить, - удивил ответом Иванов. – Домой приходят, детей воспитывают и нам еду готовят, да ещё спят с нами. Это уже очень неплохо.
- Я что-то не понял почему они не вызывают у тебя подозрения? – спросил Сидоров.
Петров поправил его:
- Не жёны вызывают подозрения, а их поведение вызывает подозрение. Это не одно и тоже.
- Да какая разница, жёны или их поведение! Самое главное всё это подозрительно и возникает мнение, что у них завелись другие мужчины, - Сидоров высказал свою точку  зрения.
- Я думаю, чужие мужчины тут не причём. У наших жен появился интерес к чему-то неодушевлённому, - высказал свою точку зрения Иванов.
- А не вступили ли они в секту? – высказал предположение Сидоров.
- Непохоже. Кто в секту входит, тот по-другому себя ведёт, - Иванов опроверг  предположение Сидорова, не обременяя себя объяснениями сделанных выводов.
- Так в чём же тогда дело? Куда они из дома уходят и нам не говорят? – на вопросы Сидорова ни у кого из присутствующих ответа не было.
- Пейте пиво и пошли. Иначе опоздаем. А время покажет что случилось  с нашими жёнами, - подвёл черту в разговоре Иванов.
- А поздно не будет? – сомневался Сидоров.
- Мы не позволим ничему плохому произойти. Мы же всё время рядом, - Петров поддержал Иванова, хотя сам не очень надеялся на счастливый случай, позволивший в скором времени узнать подробности о странном поведении собственных жён.
Друзья выпили по кружке пива и отправились на трамвайную остановку.
- Мы же договаривались о двух часах! – выговаривала друзьям жена Петрова. – А сейчас сколько?
- Подумаешь, на пять минут опоздали. Приехали ведь, - оправдывался Петров.
- Вам подумаешь, а мы опоздать можем. Ладно, проехали, - простила жена Сидорова. - Детей обедом накормили, и спать уложили. Как проснуться, погуляете с ними. Вам щи сварили. Кастрюля на плите стоит. Вроде всё. Ну мы пошли, – оттороторила она.
Женщины оделись и уже подошли к двери, когда мужчины оттаяли и пожелали узнать о намерениях женщин.
- Вы надолго уходите, к вечере появитесь? – спросил Сидоров.
- Появимся. Придём к вам ночевать. Вы же теперь чистенькие, - ответила жена Петрова.
Женщины вышли на улицу, оставив мужчин одних со своими вопросами.
- Хитрые бабы, ничего не скажешь, - высказался Петров.
- Ладно, пусть они хитрые, а есть всё равно нужно, - напомнил об обеде Иванов и начал раздеваться.
Остальные тоже разделись и помыли руки. Петров потрогал кастрюлю.
- Остыла уже, подогреть надо, - сообщил он и зажёг  газ.
Иванов выложил из сумки трёхлитровую банку пива и поставил на кухонный стол.
Сидоров поставил на стол стаканы.
- Пока щи не закипели, давай, по стаканчику выпьем, - предложил Петров.
- Давай, выпьем, - согласился Иванов.
Он снял крышку с банки и наполнил стаканы пивом.
- Прошу к столу, - поторопил он коллег.
- А закусить? – напомнил о еде Петров.
- Пиво – это разминка аппетита. А потом шей навернём, - Иванов огласил предлагаемое на обед  меню. 
Я  хлеба пока порежу, - вспомнил о хлебе насущном Сидоров, пропустив стакан пива.
Он встал, вытащил из хлебницы буханку чёрного хлеба и нарезал половину буханки толстыми ломтями.
- Большому куску  рот радуется, - пояснил он свои действия.
Закончив приготовления к обеду, мужчины разобрали свои сумки.
- Каждый из мужчин заглянул в свою комнату и, убедившись в том, что дочки спят, вернулись к столу.
- Пора ставить на стол тарелки, - напомнил об обеде Иванов. – Сейчас щи будем разливать.
Иванов поставил на стол три глубоких тарелки и положил приборы. Закипели щи, и Петров налил каждому по полной тарелке щей. Иванов налил ещё по одному стакану пива.
- За успехи нашего безнадёжного дела! - предложил тост Сидоров.
Мужчины выпили пиво и приступили к еде. Им не хотелось  говорить о своих жёнах и состояние души можно было сформулировать известный афоризмом: из дома вышли – из сердца вон.
- А щи недурны, очень даже недурны, - заявил Петров.
- Жёны постарались, угодили. После жаркой парилки, да горячих щец нам подогнали. Значит любят, - сделал вывод  Иванов.
Его товарищи осуждающе посмотрели на него: «Смеёшься, мол. А на кого смеёшься!? На себя смеёшься», - говорили их взгляды.
Дохлебав по полной тарелке, мужчины выпили ещё по стакану пива.
- Добавки кто-нибудь хочет? – спроси Иванов.
- Добавки пива можно ещё потребить, - ответил Сидоров.
Иванов ещё раз наполнил пивом стаканы.
- Вот  теперь  чувствуешь послебанное облегчение. Но я бы немного соснул.  После пива  на сон клонит, - сообщил Петров.
- У нас пиво осталось. Делиться пивом с жёнами не хотелось бы. И для них и для нас этого мало. Предлагаю допить пиво сейчас, пока у нас пиво есть, а жён дома ещё нет, - подвёл черту Сидоров.
Друзья разлили пиво по стаканам и допили.
- Вот теперь можно соснуть малость, - напомнил о намерениях Петров.
Мужчины разошлись по своим комнатам и улеглись на кровати. Однако долго подремать им не пришлось. Через полчаса проснулись дочки и разбудили своих отцов.
- Папа, я хочу писать, - объявила дочка Иванова, толкая самого Иванова в бок.
- Сейчас, пойдём, - потягиваясь, обещал Иванов.
Он с дочкой вышел из дверей почти одновременно с другими обитателями комнат.
- Не волнуйся, мы первые, - обещал дочке Иванов.
Он едва успел прошмыгнуть с дочкой в дверь туалета, лишь на пару секунд опередив Петрова с дочкой. Сидоров, как и положено сообразуясь с расположением фамилий по алфавиту, был третьим.
- Папа, а мы гулять пойдем? – спросила дочка, едва Иванов вышел с дочкой из туалета.
- Сейчас чаю попьём и пойдём, погуляем, - обещал Иванов.
- Я чаю не хочу, - сказала дочка.
- Я хочу. Попьём и пойдём гулять, - повторил обещание Иванов.
Он поставил чайник на огонь  и повёл дочку в комнату одеваться.
Свист чайника прервал занятие Иванова.
- Я сейчас вернусь, - обещал он дочке и вышел на кухню.
Туда же вышли Петров и Сидоров.
- Вы тоже гулять собираетесь? – спросил об очевидном Сидоров.
- Все пойдём гулять, - подтвердил предположение Петров.
- Мы вот о чём забыли:  нам надо на новый год что-то дарить семье, - напомнил о новогодних праздниках Иванов. 
- До нового года далеко ещё. А подарок известно какой. Моя уже заказала, - сказал Петров.
- Везёт  тебе. Знаешь, что нужно купить, - позавидовал Сидоров.
- У нас у всех дочки. Они хотят одинаковые подарки – кукол, - Петров был убедителен, только не такой ответ хотел услышать Иванов:
- О дочках всё понятно.  Я говорю о наших жёнах. Что им подарить на новый год?
- Не рано мы об этом думаем? – задал вопрос Петров.
- До нового года осталась одна получка. Поэтому  нужно решить  сейчас. Потом денег не будет, - пояснил Иванов.
- У нас и так, и этак денег не будет. Жёны всё отберут. А на подарок денег нужно заранее заначивать, - высказал свою точку зрения Сидоров.
- Возможно ты и прав. Но купить что-то в подарок жёнам мы должны будем, - ответил Иванов.
- Мы дарим жёнам подарки на день рождения, на восьмое марта, на именины. Немного ли подарков получается? – Петров задал резонный вопрос и в чём-то был прав.
- Я думаю, мы можем немного изменить подход к делу, - с учётом сказанного товарищами предложил вариант покупки подарков Иванов. – Например, спросить у наших жён какой подарок они хотят получить на новый год. И уже в зависимости от их пожеланий стоить семейный бюджет на декабрь вместе с нашими жёнами.
- Это очень хитрый подход  и такой простой, что, пожалуй, у него есть шанс стать реальным, - Сидоров согласился с Ивановым.
- А мы не перегибаем? Нам бы подумать, как жён прижучить, - высказал сомнение Сидоров.
- Чтобы прижучить, надо знать за что. А мы ничегошеньки не знаем и, возможно, не узнаем. Иногда лучше подарок любимой подарить, она и одумается.
- Папа! Мы скоро гулять пойдём? – дочке Иванова надоело сидеть в комнате и ждать.
- Сейчас дочка. Чаю попьём и пойдём, - обещал Иванов.
- А мы ещё не заварили чай.  Ладно,  я заварю, - сказал Петров.
Он вылил старую заварку из заварного чайника, насыпал в него заварки и залил кипятком.
- Давай, девчонок чаем попоим с бутербродами. Белый хлеб и масло у нас есть. И, кажется, печенье есть. Они делом займутся, и мы тоже чаю попьём, - предложил Петров.
Когда чай заварился, девочек усадили за стол и налили им по чашке чая. Печенье намазали маслом, и девочки с удовольствием ели и пили чай. Папаши сидели за тем же столом, и пили чай с хлебом, намазанным маслом.
- А теперь мы гулять пойдём? – спросила дочка Иванова.
- Немного остынем от горячего чая и пойдём, - обещал дочке Иванов.
- А раньше ты говорил: попьём чаю и пойдём, - дочка напомнила папе об обещании.
- Говорил. Но я имел ввиду, что пойдём, когда остынем. Всего несколько минут, и будем на улице кататься с горки, - успокоил дочку Иванов.
 Пока дети остывали, каждый из отцов достал из кладовой санки. В прошлом году с этими самыми санками  были связаны весьма забавные события. Поскольку семьи жили в одной коммунальной квартире, то женская часть жителей относилась очень ревностно к появлению обнов у одной из них, вызывая у обделённых скрытую зависть. Обделённым обновами  женщинам  хотелось обзавестись непременно такой же, и сначала втайне, примеряя её в своей комнате перед зеркалом, радовать себя, представляя, как огорчаться подруги, узнав о пополнении в чужом гардеробе.  И уже потом, насладившись созерцанием собственного отражения в зеркале, испытать чувство временного превосходства, появившись в обнове перед подругами, и ощутить направленное на тебя чувство зависти. Поскольку семейный бюджет складывался из заработков мужа и жены и был весьма скудным, по причине малых чинов  мужей и малых заработков жён, последним приходилось прикладывать немалые усилия, дабы раскачать вечно усталого, равнодушного к новым нарядам мужа. Им то, мужьям, и вовсе ничего не нужно было. На армейском складе им выдавали одежду на любую погоду, и для каждого времени года, и при том одинаковую для всех военнослужащих. Универсальность и одинаковость одежды полностью исключала зарождение чувства зависти, связанной с какой-либо обновой в мужском гардеробе.  Поэтому мужья не понимали своих жён и старались не поощрять, как они считали, безумные, необоснованные траты на бесконечное пополнение женского гардероба. Мужья понимали, что женщин не переделаешь и воспринимали эти неудобства семейной жизни как данность, тем не менее до последнего сопротивляясь множеству неаскетических  желаний женщин. Но женщины народ упорный и мало-помалу их методы срабатывали, мужчины уступали, отказываясь от своих маленьких радостей,  выливающихся в некоторые суммы семейного бюджета и женский гардероб, к ликованию жён, пополнялся ещё одной желанной вещичкой. 
  Дочки быстро росли и так же быстро перенимали  у своих матерей все самые лучшие женские черты.  Как-то Петров решил сделать подарок своей дочке, купив санки. У мужчин с выполнением желаний проще: как задумал, так и сделал. Сказать по правде подарок предназначался не только дочке, но и жене, которая жаловалась мужу, что утром она торопиться, и сопровождение дочки  детский сад весьма проблематично. Дочка идёт очень медленно и чтобы убыстрить дело, приходится тащить тяжеленного ребёнка на руках. Многие родители зимой привозили своих детей в садик на санках.  Как только Петров принёс домой санки, дочки его коллег, живущих с ним в одной коммунальной квартире стали просить своих родителей купить им такие же. К просьбе дочек присоединились жёны, и мужьям ничего не оставалось, как сдаться и купить каждой дочке по санкам.
Закончив с санками, папы одели дочек, потом оделись  сами и всей командой вышли на улицу, прихватив санки.
- Папа! Пойдём на горку, - напомнила дочка Петрова об обещании.
Горка, о которой говорила дочка, находилась во дворе шестиэтажек, и до неё предстояло пройти полкилометра.  Удалившись от своего жилища, мужчины не могли точно знать время прихода домой собственных жен - это было недостатком. Но и жёны не могли знать, что делают их мужья, даже если жёны скоро вернулись бы домой - это было плюсом в данных обстоятельствах. Конечно, присутствие девочек в совместной семейной прогулке значительно уменьшали  возможности мужчин. Но у мужчин, сообразительных на всякие не приветствуемые женской половиной действия всегда находились приемлемые варианты провести неплохо время. Например, одному можно пожертвовать собой и остаться с детьми, в то время как другие займутся каким-нибудь неотложным делом. Или послать гонца и в промежутке между сюси-пуси при общении с детьми позволить себе непозволительное. Есть ещё масса всяких прочих вариантов, но их перечисление отвлекает от того единственного, который выберут три друга прапорщика.
  Дочки сидели каждая на своих санках, а родитель, изображая послушную конягу, впряженную в сани, тащился по направлению к горке. Через каких-то пятнадцать минут все три саночника были у цели. На горке уже катались, усевшись на одни санки, две близняшки старшего лейтенанта технической службы. Сам старший лейтенант находился там же при своих детях.
- Здорово Петро! – поздоровались вновь прибывшие со старшим лейтенантом.
- Что жена опять проветриться отправила? – не удержался от ненужных комментариев  Петров, поскольку старший лейтенант прославился своими неуёмными питейными возможностями и жена старалась всякими женскими ухищрениями отвлечь  супруга от пагубных желаний .
Старший лейтенант поздно женился и его молодая супруга, намучавшись с ним до рождения двух девочек близнецов, отыгрывалась теперь, придумывая для него различные поручения,  отвлекающие от  выпивалок и приобщая к воспитанию девочек. 
- А вас в качестве поощрения послали с детьми гулять? – огрызнулся старший лейтенант.
- У нас жёны по делу пошли в город, - ответил Петров.
- Моя тоже по делу в город пошла, - сообщил старший лейтенант, оправдывая свою сегодняшнюю «немужскую» занятость в выходной день.
- И часто она в город  по делу ходит? – задал вопрос Петров, но его форма предполагала неприличный намёк.
-  А ваши как, часто в выходной уходят? – парировал тем же старший лейтенант.
- Этого мы знать не можем, - включился в разговор Сидоров. – Мы третьего дня как с двухнедельной командировки приехали домой. До командировки жёны в  городе  редко задерживались после работы.  А после того, как мы приехали, сегодня будет третий выход в город наших жён.
Сидоров выложил всё без утайки, очевидно, надеясь получить подсказку от служивого коллеги.
- Насколько я знаю, вы сегодня третий день  дома, - поразил своей осведомлённостью старший лейтенант и вместо намёка съехидничал. – И за эти три дня ваши жёны умудрились три дня подряд в городе болтаться. Прелестно, ничего не скажешь. 
- Так ведь и твоя жена не меньше времени в городе проводит, - наобум Лазаря закинул удочку Иванов и попал в точку.
Старший лейтенант нахмурился, но ничего не ответил. Пауза затянулась, и Петров прервал её вопросом:
- Твоя-то чем объясняет свои частые задержки и отъезды в город?
- А ваши чем объясняют? – не отставал в инициативе старший лейтенант, стараясь не выглядеть  единственным рогоносцем в группе собравшихся вместе мужчин.
- Наши ничем не объясняют. Во-первых, мы их ещё не спрашивали, времени  и повода на это не было. Три раза в город съездить это не тридцать три раза, - начал говорить Иванов, и его товарищи внимательно наблюдали за старшим лейтенантом.
Ни у кого не вызвало сомнений в том, что и на этот раз Иванов попал в точку, поскольку едва упомянулось число тридцать три, лицо старшего лейтенанта покраснело, значит факт частого отсутствия жены имел место, и число этих отсутствий было близко к названому значению. 
- Вам-то что с того? Ну ездит моя жена в город, задерживается после работы. Так это касается меня одного, и вы тут не причём, - сообщил о своём мнении по этому вопросу старший лейтенант, решив сослаться на взаимное доверие в его семье.
- Ты не обижайся. Мы не к тому это спрашиваем, будто нас интересует,  что твоя супруга делает в городе.  Это твоё и её дело.  Нас интересует, что наши жёны делают в городе, поскольку раньше за ними такого не замечалось, - начал объяснять Петров.
- Какое отношение имеет моя жена к вашим жёнам? – не понял намёка старший лейтенант. 
- Мы не знаем, имеют они отношение друг к другу. Но поведение наших жён, я имею ввиду твою жену и наших жён, изменилось и стало очень похожим, я бы даже сказал - идентичным. Вот мы и подумали, что причина может быть одна. А у тебя было больше возможности причину выведать у своей супруги,  - объяснил  суть  вопроса  Иванов.
- Папа! Давай, кататься с горки, - прервала разговор мужчин дочка Петрова.
Мужчинам ничего не оставалось, как прервать разговор и выполнить просьбу своих дочек. Горка размером  с рост  человека позволила бы детям полностью обойтись без помощи взрослых, если бы не сбитые скользкие ступеньки, ведущие на горку.  Слепленная из снега горка пользовалась повышенным спросом у детей  соседних  дворов и ступеньки из снега от интенсивного использования сносились, практически превратившись в ещё одну горку с неровной поверхностью. Мужчинам, стоя рядом с горкой, приходилось поднимать  и ставить на горку сначала санки, а потом поднимать и усаживать на санки ребёнка. И так нужно было делать каждый раз, чтобы затем ребёнок скатился с горки. Через час катаний мужчины изрядно взопрели.  Если бы не четверо санок и очередь желающих съехать вниз, поскольку добавились ещё  пятеро местных мальчишек, съезжающих с горки на фанерках, то мужчины выдохлись бы значительно раньше.
- Всё, перерыв, - объявил Петров всем, катающимся с горки на санках.
- Папа! А мы ещё будем кататься? – спросила его дочка.
- Будем. Папа отдохнёт, и снова будем кататься, - ответил он дочке. – А пока, если хотите, можете повозить друг друга на санках по двору:  одна будет сидеть на санках, о две других её везти. Тоже весело будет кататься.
Девочки сначала не хотели напрягаться и таскать санки. Но всё же решили попробовать и  это им  понравилось. Они, как две кобылки, запряженные цугом, проходили по двору круг с седоком на санях и менялись. Седок становился лошадкой, а лошадка седоком. Мужчины воспользовались паузой и продолжили разговор.
- Так ты не знаешь причину, по которой наши жёны торчат в городе? – задал вопрос Петров.
- Не знаю. Но могу предположить,  что это заразно: ещё двое моих знакомых жаловались на то же самое, - ответил старший лейтенант.
-  Получается  какой-то массовый  исход в город наших жён. При таком раскладе массового адюльтера  быть не должно.  Тут  что-то другое, - сделал вывод Петров.
- Может быть, какая-нибудь секта в городе объявилась? - предположил Сидоров.
- Если только секта любителей дефицитных шмоток, не иначе. На другую религию наших жён не развести, - подал голос Иванов.
- Значит пока всё связанное с жёнами остаётся для нас загадкой, - подвёл  итог  Сидоров.
- Не всё. Ты уж прямо нас за лохов держишь:  что и где у жены находится, мы не раз проверяли на практике. А это ли не самое главное, раз у них ничего за наше отсутствие не убыло, - пошутил Петров.
- Самое главное чтобы  за наше отсутствие, и за время их отсутствия дома, ничего в них от чужого не прибыло, - Иванов поддержал шутку Петрова, но вызвал не ту реакцию у заинтересованных лиц, которая ожидалась от восприятия шутки.
- Значит  ты всё-таки думаешь это с ними могло произойти? – попросил уточнить сказанное Сидоров.
- Могло, да не смогло. Мы бы почувствовали. А раз не почувствовали, то и не было ничего, -  рассуждал Иванов, однако его выводы никого не убедили. Они сами прибыли с командировки в полубесчувственном состоянии, и на фоне усталости хотели и могли почувствовать лишь мягкую семейную постель, да присутствие рядом  тёплой грелки в полный женский рост.
- Однако странно всё это. Куда только смотрит замполит и комитет жён? - вспомнил ненавистную мужьям организацию Петров.
- Мерзкая организация – этот комитет жён, направленная против мужей. Но в данном случае  её вмешательство было бы нелишним. Хотя, с другой стороны, организация всегда поддерживала жён, несмотря на их порою беспутное поведение, и никогда не помогала мужьям, хоть те зачастую были жертвами, а не зачинщиками семейного конфликта.
- Скажешь тоже - комитет жён. Сто лет бы не слышал о них, смоляной фал им во все дыры. Сами разберёмся, -  на оптимистической ноте закончил Иванов.
Мужчины молча его поддержали.
Между тем, девочки увлеклись игрой в наездников и коней и не замечали, что вспотели и растрепались. 
- Простудим девок. Вон как от них пар идёт. Пора загонять их домой, - обратил внимание на очевидный факт Сидоров.
- Девочки, домой! - объявил детям Иванов, поддержав тем  замечание Сидорова. 
- Папа!   Можно мы ещё немножко покатаемся? – пыталась возражать дочка Иванова.
- Завтра покатаетесь, - обнадёжил детей на ближайшие перспективы Петров. – А сейчас садитесь на свои санки, папы домчат вас до дома не хуже северных оленей в упряжке деда мороза.
Девочкам предложили новую игру, и они послушно уселись на санки, и папы, семеня небыстрой рысцой, направились к дому.
- Мыть их надо, - заявил уже дома Сидоров, когда снял с дочки пальтишко, и увидел, что кофточка на дочке промокла от пота. – Воды накипятим и помоем детей в корыте.
Для этих целей в хозяйстве трёх семей имелось оцинкованное корыто, в котором можно было помыть ребёнка даже лёжа, и взрослого тоже можно было помыть, если  сам взрослый был  небольшого росточка и смог бы усесться в ванну, поджав ноги.
Для троих детей надо много воды накипятить, - заявил об очевидном факте Петров.
- Не очень много, - поправил его Иванов. – Если правильно мыть, то совсем немного.
- Здесь ты неправ. На женскую голову даже девчоночью, чтобы волосы промыть надо не одно ведро воды истратить, - поправил товарища Петров. – И не только воды много потратим. Времени уйдет много, пока головы помоешь, а потом тела наших девчонок от грязи ототрёшь.
- Есть  вариант  убыстрить  дело, - высказал свою точку зрения Иванов.  - Надо девочкам сначала помыть  головы над тазом, а потом помоем  тело в  корыте. Пока следующей будем голову мыть, ту, которой голову уже помыли, в корыте от грязи ототрём. 
- Это неплохой вариант. Тогда нам надо доставать вёдра и кипятить воду, - сделать вывод Петров.
- Сейчас мы займёмся этим делом, - сказал Иванов и полез в кладовку за корытом, тазами и вёдрами.
- А что скажут наши жёны, если они придут домой, и увидят, чем мы тут занимаемся? – высказал сомнение по поводу самого мероприятия Сидоров.
-  Девочек нужно мыть не меньше раза в неделю, а лучше два раза в неделю. Если жёны придут пораньше, то сами смогут принять участие в мытье девочек, - сказал Петров. 
Хорошо бы так и было. Ладно, что рассуждать, наливаем вёдра водой и ставим на огонь, - дал команду Сидоров и сам же принялся её выполнять.
Результатом совместных действий стало три кипятящихся ведра с водой на газовой плите.
- Как ты думаешь, вода через час закипит? – поинтересовался Сидоров.
- Раньше закипит. Но нам не нужен кипяток. Нас и просто горячая вода устроит. Всё равно её разбавлять, а если воду до кипения не доводить, то она быстрей нагреется до приемлемой температуры, - объяснил суть банного дела Петров.
- Тебе не кажется, что на кухне холодновато, чтобы голеньких детей мыть? – проявил беспокойство Сидоров.
- Подожди, через полчаса кипячения воды от трёх конфорок жару будет больше чем надо. Здесь жарко станет и можно будет детей голенькими мыть, - обнадёжил Иванов.
 - Кто первый мыться будет? – зная ответ, тем не менее спросил Сидоров.
- А то ты не знаешь? Или ты забыл алфавит? – ответил ему Иванов.
- Помню я, помню: Иванов, Петров, Сидоров.  Но можно ведь и наоборот, с Сидорова начать, - внес конструктивное предложение Сидоров.
- Здесь ничего не попишешь, судьба. Как родители назвали, так тому и быть.  А задам наперёд только раки ползают, - опроверг притязания коллеги Иванов.
- Значит начнём с тебя, - подтвердил своё согласие Сидоров.
- Не с меня, а с моей дочки. Так будет правильнее, - подтвердил своё принципиальное согласие Иванов.
- А не выпить ли нам чаю? Пить очень хочется после похода на горку, - заявил Петров.
- Что ты как не родной! Ставь чайник и мы тоже к тебе присоединимся, - напомнил ему Иванов о полном равенстве в стенах общего жилища, за исключения фамилии конечно.
- А я бы съел чего-нибудь, - сознался Сидоров.
- Дело поправимое. Чайник закипит, и картошку поставим вариться, - сказал Иванов.
- А почему прямо сейчас не поставить картошку вариться? – поторопил Сидоров, выказывая тем свой затемнённый голодом рассудок.
- Потому, что свободная конфорка всего одна и на ней пока чайник кипятится, -  объяснил непонятливому Петров.
Закипел чайник, и Петров заварил чай в заварном чайнике.
- Извольте кушать, чай готов, - попросил к столу товарищей Петров.
- Я сначала картошку поставлю на огонь, - сообщил о намереньях Сидоров.
- Помыть картошку не забудь, прежде чем в кастрюльку с водой положить, - напомнил Петров.
- Очень смешно, - обиделся Сидоров.
Он переложил из корзины картошку в кастрюльку и помыл. Потом помыл картошку и, заменив грязную воду на чистую, поставил кастрюльку на огонь.
- Вот теперь можно и чаю выпить, - сообщил он о своей готовности вкусить душистый горячий напиток, усаживаясь за стол.
- Как я понимаю, скоро будем трескать картошку в мундире, - заявил Петров, непроизвольно сглотнув слюну.
- Правильно понимаешь. Когда сварится, поедим и детей накормим. Они, небось, не меньше нашего есть хотят, - ответил Сидоров. – Кстати, как они там?
- Каждый ребёнок в своей комнате находится и воспитывает сейчас своих кукол. Поэтому у нас относительно тихо, - сообщил Иванов, да видно сглазил, поскольку почти одновременно открылись двери комнат, выпуская девочек.
- Папа! Я есть хочу, - буквально дословно повторила каждая из них сказанное другой.
- Картошка сварится и будем ужинать, - ответил Петров.
- Я не хочу картошку, - сказала его дочка.
- А вы как, хотите картошку есть или не хотите? – спросил о желаниях детей Петров.
- Нет, не хотим, - поддержали подругу две другие девочки. 
- А чего вы хотите? – спросил детей Иванов.
- Мы хотим пирожное и мороженное, и газировки, - ответила дочка Петрова.
- Всё это будет, но не сегодня, - обещал Сидоров. - А сегодня у нас очень вкусная картошка, потом поиграем в настоящую баню в нашем железном корыте.
- А мама не говорила, что я сегодня  мыться буду, - объявила дочка Петрова.
- Вот и хорошо, что не говорила. Мы маме приятное сделаем. Она придёт домой, а дочка её встретит чистая пречистая. Мама обрадуется и даст своей дочке пирожное, - соблазнял девочек Петров.
- А нам не даст? - забеспокоились две другие девочки.
- Как же не даст? Конечно, и вам даст пирожное. Ведь мыться вы все будете по очереди, - сообщил девочкам Иванов о ближайших перспективах.
- Мойте руки и садитесь за стол, - поторопил девочек Сидоров. – Сейчас есть будем.
- Не торопи девчонок, у нас картошка ещё не сварилась, - Иванов осадил Сидорова.
- Разве не сварилась? - удивился тот.
- А ты сам посмотри, - предложил Иванов.
Сидоров взял из шкафчика нож и ткнул в картошину, варящуюся в кастрюльке.
- Действительно, ещё не сварилась, - прокомментировал он. – Придётся  чуть - чуть подождать.
- А что нам сейчас делать? – спросила дочка Петрова.
- Если хотите, можете с нами сесть пить чай, - ответил Петров.
- А как же мы будем картошку есть? - поинтересовалась дочка Сидорова.
- Когда картошка сварится, мы её очистим от кожуры и положим на тарелки. Потом растопчем картошку  ложкой и польём подсолнечным маслом. И уже потом вы эту вкуснятину есть будете, - соблазнял девочек Петров.
- Я говорю, если мы чай выпьем, а потом картошку есть начнём, получится наоборот, - пыталась довести до взрослых свою мысль дочка Петрова.
- Не понял, как это наоборот? – попросил пояснить Петров, который не понял, о чём хочет сказать девочка.
- Сначала нужно есть картошку, а потом пить чай, - пояснила девочка.
- Ах, ты об этом! Но здесь принципиальной разницы нет. В животе всё перемешается. Так что можете сначала чай пить, а потом есть картошку, - успокоил девочек Иванов.
- Нет, мы лучше подождём, - за всех присутствующих девочек ответила дочка Сидорова.
- Правильный подход, немного нужно подождать, - похвалил девочек Петров.
Мужчины выпили по чашке чая, пока девочки стояли в уголке, ожидая обещанной картошки.
Входная дверь открылась, и в прихожую вошли три женщины.
- Что  тут  у вас происходит? Почему так влажно в помещении и почему у вас девочки в углу стоят? – сразу забросала вопросами жена Петрова, которая вошла в помещение первой и обнаружила много для себя непонятного.
- Появились, не запылились, - Петров первым заметил появление женщин, но этот факт сейчас его не слишком обрадовал. Поскольку  столь  бурное проявление любопытства предполагало такое же бурное продолжение.
- Так в чём дело? -  выглянув из-за плеча жены Петрова, спросила жена Сидорова.
- Разденьтесь сначала. А потом уже и поговорить не грех будет. У нас к вам накопилось много вопросов, - Петров понадеялся, что нашёл противоядие против не очень хорошего настроения вернувшихся женщин.  Но он ошибся, что проявилось в ответе его собственной жены:
- У нас к вам вопросов ещё больше и, надеюсь, вы сможете ответить правильно.
- Раздевайтесь, мойте руки, сейчас будем картошку есть. Дети тоже проголодались и ждут, пока их покормят, - попытался снять взаимное непонимание Иванов. 
- Так чего же не покормили? – спросила жена Петрова, скинув пальто.
- Сейчас картошка доварится и покормим. Кстати, проверить нужно, может, она уже готова, - сказал Иванов и, встав со стула, подошёл к варящейся в кастрюльке картошке.
- Уже готова, можно очищать и есть, - сообщил о готовности картошки Иванов.
- Я вижу вы здесь сильно нахозяйничали, - заметила жена Сидорова. – А воды зачем так много кипятите? Стирать что ли собрались?
- Детей мыть надо. Вот мы и решили воды накипятить, - ответил Сидоров.
- С водой потом разберёмся. Сейчас надо ужин организовать, - определила приоритеты жена Иванова.
- Так мы уже ужин готовим, - поправил жену сам Иванов.
- Вы уже всё, что могли, сделали. Теперь мы похозяйничаем, - осадила жена Петрова. – У нас там где-то банка тушёнки была, – напомнила она женщинам о запасах, рассчитанных  на  экстренный случай.
- Мы сами можем ужин приготовить, нам нетрудно, - пытался возражать Сидоров.
Но женщины на его заявление не обратили никакого внимания. Жена Сидорова взяла кастрюлю с картошкой и слила горячую воду.
- Руки не забудьте помыть, хозяйки, - Петров напомнил женщине о гигиене.
Жена Петрова помыла руки и начала чистить картошку. Жена Сидорова тоже помыла руки и присоединилась к  чистке картошки. Жена Иванова помыла руки и полезла в шкафчик за банкой тушёнкой.
- Вот она, - произнесла  жена  Иванова, когда нашла банку тушёнки. 
- Вы бы пока в комнату ушли, чтобы не мешать.  А когда ужин будет готов, мы вас позовём, - велела жена Иванова.
Мы хотели помочь  вам готовить ужин, а не мешать, - сообщил о намерении мужчин Иванов.
- Хорошо, возьмите толкушку и разомните картошку до состояния пюре. И хорошенько разомните, чтобы катышек не было, - выдала задание жена Иванова. 
- Вот и ладненько. Давайте картошку, - согласился Иванов.
- Сейчас дочистим, и получите картошку. Толкушку пока найдите, - напомнила мужчинам жена Сидорова.
- А где у нас толкушка? – спросил Сидоров.
- Вот что значит вы хозяйством не занимаетесь, - заметила жена Иванова. – Сейчас я вам её дам.
Жена Иванова открыла шкафчик и достала толкушку.
- Вот, возьмите, - сказала она, положив толкушку на стол перед мужчинами. 
Через пару минут мужчинам предоставили кастрюльку с очищенной картошкой и  Сидоров начал разминать  варёную картошку до состояния пюре.
- Банку тушёнки откройте и выложите в пюре. Только нужно потом всё тщательно перемешать, - выдавала наставления жена Петрова.
- Сами знаем, не первый раз замужем, - ответил Петров, и был удостоен вопрошающем взглядом собственной супруги. Она восприняла всё дословно и поэтому не понимала, когда он успел жениться, при том утаив от неё столь знаменательное событие. Всё это могло закончиться бурным выяснением обстоятельств дела.
- Шучу я, - поспешил заверить супругу Петров.
Она ещё раз мельком взглянула на Петрова, и взгляд её не предвещал ничего хорошего для супруга, говоря, знаем мы ваши шутки.
«Разбирательства не избежать, - понял он. – Придётся сегодня ночью знатно потрудиться, дабы убрать все подозрения на мой счёт».
- Мы пойдём, переоденемся. А вы на стол накрывайте, сейчас детей кормить будем, - велела жена Петрова.
Женщины удалились по комнатам.
- Ну, девчонки рассаживайтесь. Сейчас мамы выйдут и вас кормить станут, - пригласил к столу Петров.
Иванов разложил на столе три тарелки и вилки со стаканами, каждый напротив места трапезничащей девочки.
- А пирожные нам когда дадут? – поинтересовалась дочка Сидора.
- Сейчас мамы выйду, вот и спросите у них о пирожных. Возможно они тут же выдадут, - обещал Сидоров.
Девочки расселись вокруг стола и стали ждать появления матерей.
- А вы ещё девочкам еду не положили? – выговорила мужчинам жена Сидорова.
- Как видите, нет. Девочки вас ждут и без своих мамок есть не желают. А мамки у нас загуляли по городским кварталам и с домашними быть не хотят, - закинул удочки Петров, стараясь вывести из
себя супругу и тем получить нужную информация, надеясь, что в запале                она  сболтнёт лишнего.
Но супруга не повелась и сразу переключила своё внимание на девочек. Она разложила по тарелкам картофельное пюре с  тушёнкой.
- Ешьте, пока не остыло, - поторопила она, и накрыла кастрюльку с пюре полотенцем, чтобы не остыла.
- А пирожные с газировкой когда есть будем? – спросила дочка Петрова.
Женщина поняла, в чём дело и ответила детям:
- Сначала надо съесть горячее, а потом уже пирожное и газировку трескать.
Девочки не очень поняли, когда им подадут второе сладкое блюдо, но стали есть то, что лежало на тарелках. Они ковырялись в картошке, небольшие кусочки клали в рот и нехотя жевали. На тарелках лежало не так много и девочки скоро справились с горячим.
- Теперь выпьем чаю, - сказала женщина, и это не понравилось  девочкам. Ведь они собирались пить газировку.
- Мы не хотим пить чай. Мы хотим газировку с пирожными, - заявила дочка Петрова.
- Обязательно попьём газировку, но не сейчас. Сейчас вы будете пить чай с пирожками, - обрадовала дочек жена Петрова.
- А с чем пирожки? – поинтересовалась дочка Сидорова.
- Как вы любите, пирожки у нас с повидлом, - сообщила детям женщина.
Она налила каждому ребёнку по стакану чая и положила каждой по пирожку.
Девочки пили чай, откусывая от пирожка испачкав руки и лицо.
- А ещё есть? - спросила дочка Иванова, имея ввиду ещё один пирожок.
- Все хотят ещё пирожок? – спросила женщина.
Угу, - в разнобой ответили девочки.
Женщина положила по пирожку каждой девочке и, закончив пить чай, они оказались перепачканы ещё больше.
- Сейчас умоемся и помоем ручки, - женщина отвела девочек к раковине и умыла.
Потом увела  детей в комнату.
- Мыть сегодня детей будете? – спросил Иванов, когда его жена вышла из комнаты.
- Сегодня не будем. Поздно уже. Пока мы поедим, время пройдёт много. А горячая  вода не пропадёт, мы посуду помоем, и волосы надо будет промыть, - ответила супруга.
Она собрала грязные тарелки  и переставила на кухонный столик.
- Поставьте на стол тарелки и приборы, - велела она. – Я пойду дочку спать уложу.
- На сколько персон накрывать? – спросил Петров.
- Если вы собираетесь ужинать, накрывайте на шестерых, - сообщила она и ушла в комнату.
- Им, значит, ужинать непременно надо, а мы, если хотим, - проворчал Сидоров.
Совместными усилиями мужчины накрыли на стол.
- Скоро они там? Есть не только им одним хочется, - возмущался Петров.
- Дочек уложить спать непростое дело. Нужно сказку рассказать и убаюкать. Кто кроме женщин сможет  лучше  это  сделать? – встал на сторону женщин Иванов.
- Пусть убаюкивают, мы не против. Но, может, мы их дожидаться не будем и сами поедим? Неизвестно ведь сколько времени нам ждать их появления. А есть очень хочется и уже давно, - ворчал Сидоров.
- Ты правильно говоришь, есть давно хочется.  Если пройдёт  несколько минут, то принципиально ничего не изменится, - обосновал неактуальность задержки ужина Иванов.
- Конечно, ничего не изменится, мы как были голодными, так голодными и остаёмся, -  Сидоров  выразил своё принципиальное несогласие и собирался продолжить приводить неоспоримые доводы, но Иванов не предоставил ему такой возможности. 
- Лучше подумаем, как наших женщин расколоть на осознание своей неправоты, - понизив голос до шёпота, сказал он.
- Какого ещё осознания? Мы есть хотим, а им хоть бы что. Ждите их, видите ли, - Сидоров сейчас считал задержку ужина по вине женщин большим с их стороны грехом, чем частые, беспричинные с точки зрения мужчин, отсутствия женщин дома. Действительно, зачем все эти выяснения о том что было и не было, если ты того гляди концы отбросишь от голода.
- Всё-таки надо продумать, как их раскрутить на признание, - повторил задачу Иванов.
- Думай, не думай, а всё равно они нам ничего не скажут. А в отместку за наше приставание, завтра оставят нас без завтрака. Вот тогда поймёте что я прав, - Сидоров старался быть убедительным.
- И всё-таки будьте начеку. Возможно, они между собой проговорятся. Тогда мы узнаем их бабскую  тайну, - Иванов верил в удачу и старался заразить своей верой товарищей по несчастью.
- А всё-таки Сидоров прав. Не худо было бы нашим жёнам поторопиться. Мы с самого обеда  маковой росинке во рту не держали, а времени прошло немало,  - Петров поддержал претензии к женщинам, высказываемые Сидоровым.
- Не всегда материальное важнее духовного. Для выяснения истины иногда можно чем-то пожертвовать, - напомнил известные истины Иванов.
- Вот именно, иногда. Но ужином лично я не готов пожертвовать, - сообщил о своём решении Сидоров.
- Ну, а скажем завтраком сможешь пожертвовать? – Петров подначивал Сидорова.
- Пища для солдата – это святое, - нашёл, что ответить Сидоров. – Голодный солдат будет плохо воевать по объективным причинам. А значит, голода в армейских рядах допускать нельзя.
- Вон ты куда завернул! О боеготовности значит  заботишься. А душевное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне разве не влияют на боеготовность? – Иванов поинтересовался мнением Сидорова.
- Влияет, - ответил Сидоров. - Но значительно в меньшей степени. Голодный желудок на порядок больше влияет.
- Хорошо так думать. После таких светлых мыслей жить легче становится, - заметил Иванов.
- Вот и хорошо. Когда в тяжёлых солдатских буднях облегчение приходит, то служба быстрей и радостнее проходит, - разошёлся Сидоров.
- Тут ещё бы добавить об отцах командирах,  о материнской заботе замполита, - внёс свою толику критики Петров.
- О чём спор? – голос жены Сидорова над ухом  увлёкшихся мужчин прервал спор.
- О службе рассуждаем. Вас нет, нам скучно стало, вот и разговорились о делах служебных, - соврал Петров.
- Тарелки поставили, приборы разложили, а где стаканы? – женщина нисколько не интересовалась служебными делами мужей,  поскольку роль прапорщика в армейской иерархии, никогда не вырастет до генеральской, и не опустится до роли  рядового. А значит и не стоит ни о чём таком беспокоиться. Но чтобы накрыть стол к ужину, следовало подсуетиться. Что она и сделала, задав каверзный вопрос. 
- Ты считаешь, стаканы нужны? Иными словами, у вас было, - догадался о намёке Петров.
- У нас всё, что надо имеется, - не вникая в детали, объяснила женщина. 
- Это мы мигом, - обещал Сидоров и уже собирался встать, но женщина его опередила.
- Сиди. Сама поставлю, - обещала она и, достав из шкафчика шесть стаканов, поставила на стол.
- Садись, чего стоишь, - предложил сесть женщине Петров. - А лучше сначала поторопи своих подруг. Пусть выходят к столу ужинать. 
- Это вы поторопите своих жен, - проигнорировала  задание  женщина. – А я пока в тарелки еду положу.
Женщина так и сделала:  разложила по тарелкам картофельное пюре с  тушёнкой. Но мужчины торопить женщин не пошли, считая эту процедуру лишней и зная, что может статься себе дороже напоминание женщинам о времени и его правильном использовании.
- Чего не идёте звать? - поинтересовалась женщина.
- Они сами знают, что мы их на ужин ждём. А раз до сих пор не вышли, значит, пока не могут, - объяснил свою позицию Иванов.
- Хоть один из вас здравомыслящий нашёлся, - женщина  толи похвалила Иванова, то оскорбила остальных двоих мужчин. Но никто обижаться на неё не стал. Есть очень хотелось всем, а, как известно, на  хлеб не обижаются, даже если только лишь намекнули на его сегодняшнее предполагаемое присутствие на столе в стеклянной таре, впрочем, как и положено магазинному  жидкому хлебу в стеклянной одежонке.
Через пару минут вышли к столу остальные две женщины. Одна из них, жена  Петрова, поставила на стол бутылку водки.
- Нужно отметить ваш приезд и удачно проведённую учебную тревогу, - объяснила она. – Ну что вы как не родные! Разливайте.
- Всю сразу разливать? – поинтересовался Сидоров, который тут же схватил бутылку и откупорил пробку.
- Раздели на два раза, - велела она. – Для нас, для девочек, такой объём сразу не проглотить.
Сидоров послушно налил водку  в каждый стакан, оставив ровно половину в бутылке на другой раз.
Все взяли стаканы, и Сидоров произнёс тост:  «За успехи!» - не уточняя, какие именно успехи имеет ввиду.
Присутствующие на ужине женщины тоже не стали возражать. Возможно, у них имелись свои немалые успехи в каком-нибудь непростом и хлопотном женском деле. Выпив по первой, компания приступила к трапезе и сильно в этом преуспела.
- Вы не забили, у нас ещё выпить есть, - напомнил Сидоров и потянулся к бутылке.
- Ну что замер на полпути? Наливай, - поторопила  супруга Петрова.
Сидоров разлил остатки водки по стаканам.
- За любовь! - предложила тост жена Петрова, возможно, намекая на продолжение, но чисто индивидуальное для каждой пары и в своей комнате.
Петров успел дополнить сказанное женщиной.
- За взаимопонимание! – добавил он к уже сказанному.
Все выпили и принялись доедать остатки ужина.
«У Клавы в столовой стол побогаче будет», - подумал каждый из мужчин.
Сидоров взялся выполнять сегодня роль разливающего, и супруга намекнула ему, попросив:
- Чайку стаканчик налей.
Он встал, взял в одну руку заварной чайник, в другую двухлитровый чайник с кипятком и наполнил стаканы. Получилось каждому немного меньше целого стакана.
- Поставь ещё воду кипятиться. Вдруг кто-нибудь захочет ещё чая, - попросила жена Сидорова. – Когда он после кипячения остынет, будет холодный кипяток. Иной раз дети ночью пить просят.
Сидоров наполнил чайник под краном и поставил на огонь и только после этого сел за стол пить чай.  Чувство голода у трапезничащих сменилось чувством сытости и мужчин потянуло на разговор.
Сидоров выдул половину стакана горячего чая и поделился воспоминаниями о недавних приключениях в поезде по дороге домой: 
- Мы от  тёщи Петрова до Москвы двое суток ехали в холодном купе, да ещё чаю только один раз пришлось попить. Раньше я никогда бы не подумал, что без стакана чая в поезде так тоскливо ехать.
- Никогда не встречала, чтобы в поезде была бы какая-то проблема с чаем, - толи поделилась своим везением, толи высказала недоверие к сказанному жена Петрова.
- Если бы сам не попал в такую ситуация, я бы тоже не верил. Но как не крути, а нам пришлось с этим столкнуться, да так, что и врагу не пожелаешь, - подтвердил ранее сказанное Сидоров.
Мне не понятно, почему вы добирались до Москвы целых двое суток? Насколько я знаю, там и полутора суток поезд до Москвы не идёт, - не поверила рассказанному жена Петрова, поскольку мужчины ехали от её тёщи и рельсы железной дороги своё местоположение за последние сто лет не меняли.
- Тут вот в чём дело, - поддержал товарища Петров. – Мы сели на почтово-пассажирский поезд. А он идёт очень медленно и на каждой станции и на каждом полустанке норовит остановиться. Да ещё оказалось, что пассажирских вагонов в поезде всего четыре, а проводник и вовсе один.
- Ну и что с того, если один проводник? Он мог бы не во всех, а в одном вагоне чай кипятить, - жена Сидорова и на этот раз не упустила возможность подать голос. 
- Может быть, и мог бы, если бы у него было достаточное количество угля, и он хоть иногда был не очень сильно пьян, - ответил Сидоров.
- А как же он впускал и выпускал пассажиров? Насколько мне известно, все пассажирские вагоны, по крайней мере вход в них, одинаково устроен и проводник должен открывать дверь и поднимать площадку над ступеньками, -  сказала жена Иванова.
- Так оно и есть: всё что ты сказала, имеет место. Но если не закрывать дверь вагона, то её и открывать не надо, - объяснил суть дела Иванов.
- Неужели вы с открытой дверью вагона ехали? – удивилась Сидорова.
- Почему же мы одни?  Не только мы с открытой дверью вагона ехали. Но все пассажиры находились в совершенно таких же условиях, - открыл секрет Петров. 
- Непонятно, где вы этот почтово-пассажирский поезд нашли? Вроде раньше там таких поездов не ходило, - подала голос жена Петрова.
- Этого сказать я не могу. Может, ходило, а может, и нет. Не так уж много раз мне пришлось ездить от  тёщи в Москву. Но то, что такой поезд сейчас ходит вот они не дадут соврать, - ответил Петров, призвав в свидетели своих коллег.
- А на другой, более скоростной поезд, нельзя было сесть? – поинтересовалась жена Сидорова.
- На том полустанке, где мы садились на поезд, останавливаются всего два состава, идущих по направлению столицы: один почтово-пассажирский, другой пассажирский. Оба эти поезда не очень скоростные. Один из этих поездов останавливается на полустанке в нечётные дни недели, другой в чётные дни недели. Нам не повезло, в тот день, когда мы собрались ехать домой, на полустанке останавливался почтово-пассажирский поезд, - объяснил ситуацию Сидоров.
- Так вы бы в другой день на другой поезд сели бы, - в поздний след посоветовала жена Сидорова.
- Раньше на поезд сесть мы не могли. Потому что не выполнили обещание, данное селянам. А когда мы обещание выполнили, у нас времени оставалось в обрез.  К тому же мы не знали, что поезда так сильно разняться во времени в пути. Но даже если бы мы это знали, у нас вариантов всё равно не было бы, - объяснил любопытным женщинам Петров, удачно сославшись на стечение обстоятельств.   
- Вы бы могли проехать несколько остановок до большой станции и там пересесть на нормальный поезд, - сказала, как надо было сделать жена Сидорова.
- Не могли, - возразил Петров. – У нас не было на руках ни расписания движения поездов, ни карты, чтобы определить какая станция является большой. И даже если бы у нас всё это было, не факт, что всё получилось бы удачно. Приехали бы мы на большую станцию, сошли с поезда, а в кассе не оказалось бы билетов на нужный нам поезд. И что тогда делать прикажите? – Петров отбил все атаки женщин, которые имели желание выставить мужчин недотёпами.
Чайник закипел и Сидоров спросил присутствующих:
- Кто ещё чаю хочет?
- Можно выпить по полстаканчика, - ответила жена Сидорова.
- Все будут по полстаканчика? – попросил уточнить Сидоров.
- Лей, а там разберёмся, - дал указание Иванов.
Сидоров наполнил шесть стаканов почти до краёв.
- Кто сколько выпьет, - пояснил он свои действия.
Каждый из присутствующих приложился к стакану чая и, определив его как очень горячий, отложил чаепитие до момента остывания горячего напитка.
- А вы говорили об обязательствах перед сельчанами? – жена Иванова вспомнила слетевшую с уст мужчины фразу, которая предполагала наличие какой-то тайны, и наверное очень серьёзной, раз мужья её ещё не донесли до ушей своих  жён.
- Так это известный на всё село факт. Вам любой об этом в селе скажет, - Петров решил немного подразнить женщин, и ему это удалось, поскольку лица женщин покрыла маска любопытства с лёгкими признаками обиды.
Небольшая пауза, выдержанная Петровым, напрягла женский слух и породила вопрос.
- А что там, в селе сказать могут? – спросила жена Сидорова.
- Честно говоря, немного. Видите ли, зимой в селе не очень-то весело. Все дорожки снегом замело, не пройти, не поехать.  А как  тут новое узнаешь, коли к сельским жителям из-за зимнего бездорожья никто не приходит и ничего не рассказывает. Приходится сельским сплетницам по кругу пересказывать одни и те же надоевшие ещё с летних времён байки, да семечки у кого они припасены лузгать. Одним словом – скукотища, да и только, - поведал женщинам сермяжную правду жизни Петров.
Жена Петрова поняла, что супруг издевается над присутствующим за столом женским коллективом. Лицо её покраснело, и она предупредила супруга:
- Сейчас я тебя поколочу.
- За что, собственно, меня колотить? – оправдывался Петров. – Уж не за то ли, что я рассказываю вам истории, веселю вас. И вот, оказывается, какая мне за это благодарность? – Петров знал, что жена ничего ему не сделает и её фраза говорила лишь о мимолётной обиде.
- Я вам сейчас всё расскажу, - перехватил инициативу Иванов. - Но и вы мне за это кое-что расскажите. Так вот, когда мы заехали к тёще Петрова, то собирались пару дней поохотиться на зайцев, которых в здешних местах расплодилось с избытком. Мы собирались начать охоту с самого утра, на другой день. Но нам не удалось  на зайцев поохотиться. Вечером, в день нашего приезда в село, в дом тёщи пришла целая делегация.
Иванов отхлебнул  чай из стакана и,  убедившись,  что он достаточно остыл, начал пить, не взирая на  огоньки любопытства в лазах женщин.  Женщины не пили чай, они смотрели на Иванова, ожидая продолжения, надеясь услышать нечто интересно и, может быть, даже захватывающее. 
- Чай остыл, можно пить, - сообщил Иванов.
Женщины послушно начали пить чай. Иванов закончил пить чай раньше женщин и продолжил рассказ.
- Пришли к нам местные женщины и рассказали о беде: повадился к ним в деревню медведь шатун.  Залазил он в крестьянские хлева и скотину душил и в лес утаскивал. Женщины и попросили нас  завалить медведя. Видно, тёща рассказала, что мы приедем  поохотиться, вот женщины и пришли нас просить избавить крестьянские хозяйства от незваного лесного гостя.
- А вы как, согласились? – не выдержала неопределённости и спросила жена Сидорова.
- Мужчин в деревне осталось раз, два да и обчёлся и все они немолоды. Нам пришлось согласиться, куда ж нам  деваться, коли мы себя заочно к охотникам причислили. Согласиться то мы согласились, но тут для нас встала техническая проблема. А если быть более объективными, то две проблемы.
  Во-первых, мы никогда не охотились на медведя, а тем более на шатуна. Во-вторых, для охоты на медведя нужны специальные заряды и два ружья, чтобы подстраховаться и не поменяться с медведем местами, неожиданно для себя став дичью. Местные женщины подсказали, как нам решить  проблему:  дали адрес местного охотника. Не откладывая в долгий ящик, утром следующего дня мы пошли к дому охотника. На наше счастье он оказался дома. Охотник рассказал нам как лучше подойти к делу и дал своё ружьё. В первый день у нас встречи с медведем не получилось. Зато во второй день мы медведя ликвидировали, - не вникая в детали, рассказал Иванов.
Только женщин столь короткий рассказ не устроил, что выразилось в вопросе жены Сидорова:
- А вы его в лесу подстрелили или он в деревню сам пришёл?
- Мы его в лесу ликвидировали, - сообщил женщинам Иванов, не собираясь более углубляться в детали. – А теперь  вы нам расскажите, зачем вы так часто стремитесь  в  город и задерживаетесь  в  городе  после  работы?
- Это наши женские дела и вас они не касаются, - ответила жена Сидорова строгим голосом.
- Вот вы значит как! Мы вам верим, а вы нам ничего говорить не хотите, -  возмутился Сидоров.
- Если будете приставать, то ничего не узнаете от нас. А будете вести себя хорошо, то может быть, мы вам расскажем кое-что, - обещала жена Петрова.
- Ладно, поживём, увидим. А сейчас мы спать. Устали сегодня и командировка с тревогой этой  грёбаной сказались, - сообщил о решении Иванов, посчитав, что и его товарищи с ним согласятся.
- Ладно, идите, - разрешила жена Иванова. – Мы приберём тут, волосы помоем и тоже спать придём.
- Из всего вами сказанного, можно сделать вывод: вы не скоро в постель попадёте. Мы уже успеем заснуть, - сделал вывод Петров. – Есть возможность одному понежиться на мягкой постельке.   
- Наверное, всё так и будет. Но тогда спокойной ночи, - пожелала мужчинам жена Петрова.
- Спокойной ночи, - ответил Петров.
Мужчины встали из-за стола, и пошли в свои комнаты спать. Они, не мешкая, легли в кровать, полагая, что даже нескорое появление жены в спальне надолго прервёт мужской сон. Два часа пока мужчины спали, пролетели для них незаметно. Они почувствовали присутствие женщин рядом в постели, когда шаловливые женские ручонки стали трогать самые мужские части мужского тела, призывая оказать внимание женщине.  А когда мужское естество откликнулось на женские ласки, сами женщины оседлали мужчин и, касаясь мужской груди распущенными волосами, погнали галопом. Скачки продолжались не меньше часа, и наездницы и лошаки изрядно вымотались. Но на этом всё не закончилось. Женщины немного отдохнули, привалившись на мужскую грудь, и потом снова погнали галопом. После сумасшедших скачек и лошаки и наездницы заснули как убитые.  Утро для них наступило неожиданно, когда проснувшиеся дочки принялись  тормошить  родителей. Больше досталось матерям, поскольку именно их трогали детские ручонки. Мамам ничего не оставалось, как встать и отвести своих девочек в туалет. Детям больше не хотелось спать и мамам пришлось самим вставать. Пока мамы одевали и умывали девочек, у мужчин было полчаса, чтобы повалятся в постели  одним.
- Вставай, сейчас позавтракаем, и пойдёте с дочкой гулять, - подняла Иванова его собственная жена, специально вернувшаяся в комнату.
- А ты чем сегодня предполагаешь заниматься? – спросил Иванов.
Как обычно в выходной займусь хозяйством. А в одиннадцать мне нужно будет ненадолго уйти, - сообщила супруга.
- В магазин? – полюбопытствовал Иванов.
- Нет, не в магазин, - ответила жена. – Вставай, умывайся, сейчас завтракать будем.
Женщина вышла из комнаты на кухню.
В других комнатах коммунальной квартиры происходило то же самое. Жёны поднимали своих мужей, торопя выйти на кухню и присоединиться к завтраку. В течение десяти минут все мужчины, посетив туалет и умывальник, собрались у кухонного стола. 
- Садитесь, сейчас  завтракать будете, - усадила мужчин жена Сидорова.
- А вы сами завтракать не собираетесь? – спросил Иванов.
- Мы после вас поедим. Детей уже покормили. Когда позавтракаете, мы детей оденем, и вы погуляете с ними, - рассказала о ближайших перспективах жена Сидорова.
- А не холодно утром детям гулять будет? - спросил Петров.
- Сейчас петь градусов мороза. Для зимы это не холодно, как раз самая подходящая погода для прогулок, - категорично ответила жена Сидорова.
- Для зимы и неспешных прогулок, может быть, не холодно. А для детей холодно, - заметил Петров, глядя на спину жены Сидорова, которая, стоя у плиты, помешивала подогревающуюся на огне кашу. 
- Как замёрзните, домой вернётесь. А что вы хотели? Детям гулять на улице надо, свежим воздухом дышать. Вот вы и выполняйте свой родительский долг, не всё жёнам за вас отдуваться,  - жена Сидорова не дала послаблений мужчинам и гнула свою линию.
- Соловья баснями не кормят, - заметил Петров. – Накрывай на стол, хозяюшка.
Жена сидорова поставил три тарелки, положила пшённой каши в каждую тарелку. Положила в маленькую тарелку три варёных яйца.
- Чай сами себе нальёте. А я пойду дочку одевать, - сказала она и удалилась в комнату.
- Не больно-то они сегодня ласковые. Но если судить по ночным делам, они сегодня должны быть лапушками, - высказался Сидоров.
- Значит мы чего-то недоработали или обидели наших благоверных чем-нибудь, - сделал выводы Иванов.
- Разве что вопросами для них неприятными. Кстати, сегодня моя жена уходит в час, она мне утром соизволила об этом сообщить, - поделился новостью Петров.
- А моя жена уходит в три часа. Вот такие нынче у нас дела, - сообщил Сидоров.
- Значит мы все в этом не одиноки. Моя жена уходит в одиннадцать, - дополнил картину до логического завершения Иванов.
- Это что-то новенькое. Раньше они все вместе уходили, а теперь по одной. Выходит у них нынче сузился фронт деятельности, - заключил, сообразуясь с известными данными, Петров.
- Что это за фронт и почему он снизился? – не понял намёка Сидоров.
- Тут всё может быть очень просто. Представь, что завёлся у наших жен один на всех, - начал объяснения Иванов, но Сидоров его перебил:
- Какой ещё один на всех, и какого хрена он завёлся? Завестись могут только вши под рубахой, - на самом деле Сидоров понял, о чём речь, но не хотел даже предполагать неприятный для мужского самолюбия вариант развития событий.
- Так вот, - продолжил Иванов. – Если у них действительно один на всех, то имеет смысл приходить не всем скопом, а по одной. Я надеюсь, вы понимаете почему. 
- Понимаем. Как тут не понять, когда всё до примитивного просто? - сказал Сидоров, однако, на самом деле всё было не так уж однозначно, что выразилось в вопросе:
 – Только скажи мне,  почему они раньше все вместе задерживались, а теперь по одиночке на дело пойдут?
- Этому  тоже есть логическое объяснение, - продолжил излагать своё видение проблемы Иванов. -  После работы им деваться некуда вот и приходится перемещаться всем скопом.
- А как же вчера? Они ушли все вместе в выходной день, - Сидоров нашёл противоречие в объяснениях Иванова.
- Вот этого не знаю. Ну придумай сам чего-нибудь, - пошутил Иванов, вдруг вспомнив старый анекдот о неверном муже. Правда теперь подозрение пало на выполнение супружеской кляты женщинами, но с точки зрения изложения анекдота этот факт сути адюльтерных событий не менял.
Из комнаты вышла жена Петрова.
- Вы всё сплетничаете. Лучше бы ели быстрей. Девочки уже одеты и вас ждут. Ещё немного и они начнут потеть, - выговорила она мужчинам.
- Мы уже почти закончили, - сообщил Петров и, черпанув последний раз кашу из тарелки большой ложкой, принялся за  варёное яйцо. 
Иванов встал и налил три стакана чая. А через пару минут, закончив утреннюю трапезу, мужчины стали сами одеваться.
- Ничего что мы сразу после горячего чая не улицу пойдём? – выказал беспокойство Сидоров.
- Не такой уж горячий был чай, и не так уж сейчас холодно на улице, - ответил Петров.
- Ты прав, всё было немножко не такое горячее, а на улице, надеюсь, всё не такое холодное. Но ангина возникает  и от меньшего. А не хотелось бы здоровье ломать из-за необоснованной торопливости, - ворчал Сидоров.
Мужчины взяли санки, детей за ручку и вышли на улицу.
- Пожелание есть? Где сегодня хотите кататься на санках?  - спросил  детей  Иванов.
- Папа! Пойдём на горку, - попросила дочка Иванова.
- Все  хотят  с  горки  кататься? – спросил Иванов промолчавших девочек.
- Да, мы хотим кататься с горки, - почти хором подтвердили девочки.
- Садитесь на санки и поехали, - велел Иванов. – Пока до горки доедем, покатаем вас на санках сами. 
Девочки сели каждая на свои санки, и папы, взявшись за верёвки, неторопливо потянули санки в сторону шестиэтажек.
- Однако утром в выходной не очень хочется тащиться в чужой двор и торчать там до обеда, - выразил своё недовольство Сидоров.
- Что ты хочешь от семейной жизни?  Один раз подрядился, всю жизнь лямку тянешь. Пока наши девицы маленькие, нервы на них не сильно приходится тратить. А подрастут, что тогда придётся пережить? Бегать за ними будут ухажоры, и тут только смотри, чтобы в подоле не принесла. Потом женихов отсортировывай и свадьбу устраивай. Потом помогай своей дочке в семейных делах и деньгами и участием в семейных разборках. И чем дальше, тем больше, - открыл глаза  коллегам Иванов.
- Ты забыл ещё одну женскую черту:  их страсть  к нарядам. А это значит, придётся забыть о своих интересах и работать только на жён и дочек, - Сидоров поправил Иванова, поскольку последняя проблема с каждым годом становилась всё менее решаемой и сильно портила размеренную семейную жизнь. 
- Живи, пока живётся. Унывать нам нельзя, не положено нам унывать. Мы же мужики, да ещё и военные. Нам Родине служить надо, а семья – это наш тыл, – Петров постарался настроить коллег на позитив.
- А я рад, что у меня дочка, - сообщил Сидоров. – В армии ей служить не надо, внуков мне родит. И семья моя вырастет и окрепнет.
Сидорову никто не ответил. Не хотелось им более говорить на очень непростые, скользкие темы.
Проехав между двух шестиэтажек, вся компания оказалась во дворе.   Местные детишки ещё не вышли на улицу, и горка оказалась в полном распоряжение вновь прибывших.
- Ого, мы сегодня первые! – Петров озвучил столь примечательный факт, обнаруженный всеми прибывшими к горке.
- Наверное, в нашем городке нет  таких жён, которые своих муже в выходной спозаранку на мороз выставляют, - высказался Сидоров.
Но он ошибся. Из-за угла вышел человек, тянущий за верёвку санки. Уже через несколько минут стало понятно, что это старший лейтенант  Петро со своими дочками двойняшками.
- Нашему полку прибыло, - заметил Петров. – А вы говорили будто мы одиноки и только наши жёны столь суровы. А получается что не только наши. Они все такие же суровые.
- Здорово Петро! – поздоровался Иванов, когда санки, осёдланные двумя дочками и сам старший лейтенант, подошли к горке. – Я вижу, ты с утра пораньше решил совершить утренний променад?
- Можно подумать вы по своей воле, а не выпровоженные женой из дома, решили на горке покататься, - огрызнулся Петро.
- И чем твоя жена мотивировала твой столь ранний выход с детьми? – поинтересовался Петров у товарища по несчастью.
- А ничем, - пробурчал Петро. – Сказала, что ей нужно  с  утра пораньше хозяйством заняться. А чтобы мы не мешали, отправила  нас  гулять.
- И надолго она тебя отправила? – поинтересовался Петров.
- Сказала, чтобы раньше одиннадцати домой не приходил, - сообщил Петро.
- А нам жёны ничего не сказали по поводу времени возвращения домой. Но жена Иванова уходит к одиннадцати часам.  Моя жена уходит к часу, а его к трём, - Петров поделился проблемой с товарищем по несчастью. – Не кажется тебе, что прослеживается некая закономерность?
 - Какую закономерность ты имеешь ввиду? – не понял намёка Петро.
 - А вот такую закономерность:  твоя жена занята с девяти до одиннадцати,  жена Иванова с одиннадцати до часа,  моя жена с часу до трёх  и  жена Сидорова с трёх и далее, - пояснил Петров, но старший лейтенант  Петро так ничего и не понял.
- Причём здесь моя жена и ваши жёны? – спросил Петро.
- Вот и мы хотели бы знать, как и с чем это связано, - ещё больше сбил с толку Петров.
- Папа! Давай, кататься, - прервала беседу мужчин дочка Петрова.
Петров сначала поставил санки на горку, потом поднял и посадил на санки свою дочку, и веселье началось. Все отцы делали то же самое. Трудней всех мужчин было старшему лейтенанту, поскольку поднимать одному двух упитанных дочек намного труднее, нежели одну дочку. После десятого  съезда дочек с горки он предложил:
- Давайте, сделаем перерыв. А пока наши дочки будут сами развлекаться, мы переделаем ступеньки на лестницу.
- Мысль здравая. Давайте, попробуем, - согласился Иванов.
Мужчины организовали девочек, чтобы они катали друг друга. Сами мужчины скатывали валки из снега и сначала нарастили поверхность горки со стороны ступенек, потом утрамбовали поверхность и потом прорезали ступеньки. Каждый из мужчин попробовал забраться по новым ступенькам на горку.
- Теперь другое дело. Теперь девочки сами смогут забираться на горку, - сделал вывод Иванов.
- Девочки, идите кататься с горки, - позвал он девчонок.
Девочки подошли к горке и остановились.
- Ну что же вы встали? Берите санки и поднимайтесь  вверх, - поторопил девочек Петров.
Однако девочки продолжали стоять. Им не хотелось  карапкаться по крутым ступенькам, да ещё самим тащить санки. Их вполне устраивало, что  родители сами поднимали их вместе с санками на горку.
Петров подошёл к своей дочке взял санки и поставил на горку. Теперь дочке ничего не оставалось, как взобраться на горку и съехать вниз, иначе другие будут вынуждены ждать, пока она это сделает и освободит горку.
- Папа! Я боюсь, - созналась дочка, которая боялась поскользнуться и упасть вниз со скользких ступенек.
- Не бойся, я тебя поддержу, - обещал Петров и, взяв девочку за руку, сопроводил её на горку.
Она съехала с горки и, взяв за верёвку санки, вернулась к ступенькам.
- Что, никто больше не хочет кататься? - спросил Петров у девочек, которые так и не решились влезть на горку и съехать вниз.
Ему никто не ответил. Наверное, другие девочки тоже боялись самостоятельно лезть на горку.
Петров снова поставил санки дочки на горку и хотел помочь дочке взобраться наверх.
- Я сама, - отказалась она, и на четырех конечностях полезла наверх.
Девочка влезла наверх, села на санки и съехала вниз. Другие девочки, воодушевлённые примером дочки Петрова, тоже захотели съехать с горки. Каждой девочки Петров поднимал санки на горку и, поддерживая за руку, сопровождал на горку, усаживал на санки и отправлял вниз.
Другие отцы, стоя в отдалении лишь наблюдали. Целых полчаса Петров занимался этим делом. Сопровождать одну девочку на горку было нетрудно для сильного мужчины, но когда подходила очередь двух близняшек, дочек старшего лейтенанта, начинались проблемы. Они сразу обе намеревались лезть на горку и вместе съезжать вниз. Держать их в процессе подъёма по ступенькам было непросто. И так же непросто было усадить двух девочек на одни санки, которые того глядя сами, без пассажиров, норовили съехать со скользкой горки. Петров пытался уговорить близняшек съезжать с горки по очереди, чтобы съезжала сначала одна, а потом другая. Но девочки на предложение не откликались и молча продолжали лезть на горку одновременно. Наверное, им предложение Петрова казалось очень несправедливым, сильно уменьшающим возможность вдоволь накататься с горки.
- Вторая смена, - объявил Петров и отошёл от горки к стоящим в стороне мужчинам.
- Смените меня кто-нибудь. А я пока отдохну, - попросил он.
- А что, ты так сильно устал? – не без ехидства поинтересовался старший лейтенант.
- Иди, меня смени, вот и узнаешь каково катать ораву девочек с горки, - предложил Петров.
Старший лейтенант не сдвинулся с места, посчитав замечание Петрова несущественным.
- Иди, иди пока предлагают, - поторопил старшего лейтенанта Сидоров. – Девчонки тебя ждут.
Действительно процесс катания с горки с отсутствием Петрова прервался и все девочки, стоя у горки в ожидании помощи, смотрели в сторону мужчин. Старшему лейтенанту пришлось согласиться и снова конвейер  спускающихся с горки ожил.
- Сколько мы уже гуляем? – задал вопрос Петров.
Он не взял часов и, по этой причине,  не мог знать который час.
- Половина одиннадцатого, - ответил Иванов, взглянув на часы.
- А не пора ли нам домой вернуться? – задал вопрос  Петров.
- Рано ещё. Что мы будем дома делать? Только жёнам мешать собираться для выхода в люди. Они всё равно уйдут, а мы с ними поссоримся – это как пить дать, - высказал свою точку зрения Сидоров.
- Так что же будем делать? – на этот раз спросил Иванов.
- Погуляем ещё немного, а потом домой пойдём. Как раз наступит обеденное время и можно будет немного прихарчиться, - ответил Сидоров, и  остальные мужчины с ним согласились.
- А девок мы не простудим? Они-то ведь носятся с санками и наверняка уже вспотели, - выказал беспокойство Петров.
- Они всё время в движении и вряд ли замёрзнут на столь слабом морозе, - обосновал своё заявление Сидоров.
- Не знаю как они, лично я уже начинаю подмерзать, - сообщил Петров.
- Это понятно. Ты разгорячился, когда детей с горки катал, а сейчас остыл. Вот и результат налицо, - ответил Сидоров.
- А скоро может вылезти на лицо, и будешь по гарнизону ходить  с соплями, и герпесом или ячменём, - пугал последствиями переохлаждения Петров.
- Не хотелось бы,- сказал Сидоров. – Но сейчас возвращаться домой ещё рано, хотя, с другой стороны, есть уже хочется.
- Хочется тебе или нет, а нас дома никто не покормит. Обеденное время ещё не наступило, - сказал Иванов. – И девчонки будут ныть, что их рано домой загоняют. Так что надо прокантоваться ещё хотя бы час или около того. А там и обед с горячими щами.
- А хорошо бы нам бабы пузырь выставили. Должны же мы получить компенсацию за то, что отпускаем их в город погулять. И дочек мы опять же выгуливаем и не жалуемся на судьбу, - мечтал о несбыточном Сидоров.
- Размечтался. Так они тебе и выставят: держи карман шире, - осадил товарища Петров.
- А почему бы нет? Вчера же они нам бутылку выставили. Что ты на это скажешь? - Сидорову показалось, что он нашёл весомый аргумент.
- Вчера им нужно было угостить нас и себя для дела, - ответил Петров.
- Для какого ещё такого дела? Не было никаких дел, – не понял намёка Сидоров.
- У тебя, может, и не было. А у нас было полночи всяких бабских дел, - сообщил о ночной программе Петров.
- Ах это! Так это не дело, это обязанность. Но тут дело добровольное, они ведь не обязаны каждый раз нам за исполнение наших же обязанностей пузырь выставлять, - Сидоров хотел разобраться в побудительных мотивах, толкающих женщин в чисто мужскую водочную эпостась.
- У женщин с таким  явлением, как хотелки, всё очень серьёзно. Поэтому они женщины, а мы мужчины, - объяснил Петров, но Сидоров ничего не понял.
- Причём здесь женщины, мужчины? Водка, она для всех водка, - Сидоров и тут нашёл контр аргумент.
- Если женщина хочет, нужно дать ей то, что она хочет, или она возьмёт сама и уже без спроса. А тут хоть видимость твоего контроля будет, если ты ей сам же разрешишь, - продолжал объяснения Петров.
- А как быть с адюльтером? Тоже нужно своё благословление давать? – не унимался Сидоров.
- Это уже крайний случай, как правило, такие дела сотворяются  втайне от супруга, - напомнил о женской конспирации Петров.
- А как быть в нашем случае? Мы-то ведь знаем что и как, – Сидоров подошёл к самой сути вопроса, но Петров постарался пресечь зашедший далеко разговор.
- Мы этого не знаем. А что, в сущности, знаем мы? Жены уходят по своим делам в город. Ну и что с того? Пусть ходят, раз им это нужно, - на оптимистической ноте закончил Петров.
- По-моему мы слишком зациклились на теме неверности. Лучше подумать о чём-нибудь приятном,   - предложил выход из положения Иванов.
- И что же, например, можно такого приятного придумать? – поинтересовался Сидоров.
- Да всё что угодно. Ты говорил, что хорошо бы нам жёны бутылочку к обеду выставили. А мы ведь можем сами бутылочку организовать, - дал намёк Иванов.
- Дома у нас бабы её отберут – это во-первых. А во-вторых,  у нас нет достаточного количества денег, - напомнил Сидоров.
-  А зачем тащить бутылку домой? Мы можем её выпить прямо здесь и, ввиду отсутствия необходимой суммы, взять в долю ещё одного желающего. Насколько я знаю, старший лейтенант никогда не отказывается от выпивки. У него наверняка окажется несколько монет для благого  дела, - обосновал своё предложение Иванов.
- У него нужно спросить будет он выпивать или нет, - напомнил о последовательности действий  Сидоров.
- Сначала нужно спросить есть ли у него деньги, чтобы  внести джентльменский взнос, - поправил Иванов, уже окончательно закрепив причинно-следственную связь за одним из самых мужских мероприятий с обновлённой формулой числа участников – выпивки на четверых.
- Ну так зови его сюда, - посоветовал Сидоров и потянул носом, словно предчувствовал удачный расклад в интересном деле.
- Пока  звать его к нам преждевременно. Нужно выяснить какой мы обладаем суммой, - вразумил присутствующих Иванов.
- Ну так, давай, выясним, - Сидоров поторопил с выяснениями наличных сумм, поскольку упоминание о предполагаемой выпивке всё больше разжигало жабу желанья вкусить волшебный обжигающий и одновременно дурманящий напиток.
- Выкладывай, чего замер. Ты предложил, тебе и с почином выступать, - Петров не влезал в разговор двух товарищей и сейчас решил проявить себя, собираясь выступить в роли казначея.
Сидоров послушно выпотрошил карманы, набрав немногим более рубля. Иванов сделал то же самое. Содержимое его карманов предоставили на всеобщее обозрение ровно рубль. Третьим порадовал присутствующих Петров. Он вынул из карманов аж рубль пятьдесят.
- Итого: у нас три рубля пятьдесят пять копеек. На бутылку водки не хватает и очень  много не хватает, - подвёл он неутешительный итог собирательной, коммерческой процедуре.
- Возможно, у нашего коллеги, старшего лейтенанта, имеется нужная сума денег, чтобы всем нам на бутылку хватило, - предположил Сидоров, не желая верить в столь очевидный прокол.
- Это вряд ли.  Он выпить не дурак, и если бы у него было хоть сколько-нибудь денег, он ещё вчера предложил бы нам вскладчину купит бутылку водки, - отрезвил надежды  присутствующих Иванов.
- Ты сам говорил о нём, как о дееспособном партнёре, - напомнил о недавнем разговоре Сидоров. 
- Говорил, - согласился Иванов. – Но я не думал, что у нас нехватка столь крупной суммы определиться. Но спросить у него надо. Он мужик тёртый и должен найти выход из создавшейся ситуации.
- Тогда его нужно заменить у горки, - Сидоров напомнил о занятости старшего лейтенанта с детским отделением саночников.
- Вот  ты его и смени, а мы сами вопрос решим, - Петров послал Сидорова на смену к горке.
- Ладно, если вы точно вопрос решите, я схожу, сменю, - согласился Сидоров и направился менять старшего лейтенанта.
- Давай, я девчонок с горки катать буду. А ты иди к ним, дело есть, - сказа Сидоров, как только добрался до старшего лейтенанта.
Петро с радостью передал свой пост, и отправился к двум прапорщикам, выяснять по какому делу его хотят видеть.
- У нас такое предложение, - начал говорить Петров, когда старший лейтенант подошёл к ним. – Мы хотим выпить водки, но у нас не хватает на бутылку. Если ты согласен, то нас будет четверо. Для настоящего мужчины доза конечно несерьёзная, но это всё же лучше, чем ничего.
- Боюсь, я не смогу вас сильно поддержать, - расстроил прапорщиков старший лейтенант.
- А насколько ты можешь нас поддержать, если что? - полюбопытствовал Петров.
- У меня лишь двадцать копеек есть. А на эту сумму и кружки пива не купишь, - огорчил до невозможности старший лейтенант, и тут же спросил:  – А вы какой суммой располагаете?
- У нас есть три рубля пятьдесят пять копеек. С твоими двадцатью копейками у нас получается три семьдесят пять. А что мы сможем купить в нашем магазине за такие деньги? Ничего из спиртного, достаточного для двух здоровых мужчин. Разве что в город съездить и в аптеку наведаться. Но на это у нас  нет ни времени, ни желания, - выложил обстоятельства  дела Петров.
- Тяжёлый случай. Но всё же один вариант имеется, если вы не только водку пить можете, - заинтриговал старший лейтенант.
- И что же это за вариант такой? – поинтересовался Иванов.
- У меня тут есть один знакомый, - начал излагать старший лейтенант. – У него всегда запас спирта имеется.
- Мало ли что у кого имеется. Какое мы имеем отношение к его запасам спирта, хотелось бы знать? – Иванов был не столь оптимистичен, как старший лейтенант. Возможно, потому, что последний ещё не успел или не хотел посвятить потенциальных компаньонов в детали дела.
- Он за тем и держит дома спирт, чтобы добры молодцы, наподобие нас, могли себе позволить выпивку, не сильно напрягая свой семейный бюджет, - на сей раз старший лейтенант постарался быть более убедительным.
- Тогда возникает насущный  вопрос:  хватит ли имеющихся у нас в наличии денег купить у твоего знакомого спирт? И какого качества у него спирт, не отравимся ли мы этим спиртом? – озадачил вопросами Петров.
- Трёх рублей хватит. Но нужно найти поллитровую бутылку. А спирт у него всем нам известный, который мы не раз пили – технический. На оставшиеся копейки можно купить плавленый сырок на закуску и несколько конфеток. Только я не знаю – запивать спирт кто-нибудь будет? – поставил точку в подаваемой информации старший лейтенант.
- Ладно. Бери деньги, иди за спиртом.  И закуска за тобой. А что касается пустой бутылки, то надеюсь, ты её найдёшь. Запивать спирт можно, но можно и не запивать. Это на твоё усмотрение. Если две пустые бутылки найдёшь, то одну водой из колонки можно наполнить, чтобы запивать спирт. Если не найдёшь, ладно, так спирт выкушаем. Вот деньги, - Петров передал старшему лейтенанту всю имеющуюся в наличии сумму и тот отправился добывать выпивку. 
Дочка Петрова закончила кататься и подошла к Петрова.
- Папа! Я писать хочу, - объявила она ему. 
- Не замёрзла, домой не хочешь? - в свою очередь спросил  её папа Петров.
- Нет, домой не хочу. Писать хочу, - ещё раз сказала дочка.
Петров огляделся и, выбрав большой сугроб, направился к нему с дочкой. Сугроб с одной стороны закрывал панораму с окон дома, с другой стороны он собирался прикрыть дочку сам. Но писать девочке было не так просто, по крайне мере родителю предстояла выполнить ещё одну процедуру, прежде чем, после писанья, одеть на дочку штаны. Нужно было чем-нибудь соответствующим вытереть дочке пиписку, чтобы те не испачкали штаны.  Петров полез  в карман, намереваясь выудить салфетку или чистый платок.
«Вот жёны, то же мне, заботливые матери! А чем я дочери писку подтирать буду, об этом не подумали. Я уже не говорю о серьёзном вопросе, после которого и подавно попу вытирать нужно», - размышлял  Петров.
К его счастью в кармане он нашёл лоскут чистой ветоши.  Он не помнил, зачем и когда положил в карман лоскут, но сейчас тот пришёлся весьма кстати. Разместившись за сугробом, дочка позволила Петрову спустить с себя трое штанов, но и в этом случае успех мероприятия был весьма сомнителен, поскольку все трое штанов всё равно мешали правильному процессу. Петрову пришлось дочку взять сзади за ляжки и приподнять. После чего всё прошло на  ура. Он подтёр  пиписку дочке, и снова одел на неё штаны.
- Иди, катайся, - сказал он.
Все другие девочки, глядя на дочку Петрова, тоже захотели писать. Их отцам пришлось повторить тот же маневр, который выполнил с дочкой Петров. Девочки старшего лейтенанта тоже пожелали сходить пописать, а сам старший лейтенант всё не шёл.
- Мы сейчас описаемся, - предупредила самая смелая из двоих.
А если они описаются, придётся их срочно отправлять домой, а в этом случае выпивка в мужской компании отменялась. Пришлось Иванову и Петрову  с чужими дочками  писать у сугроба.
Облегчившись, девочки снова стали кататься с горки. Старший лейтенант появился у горки только через час. От него немного припахивало спиртным. То ли он не выдержал и приложился к бутылке со спиртом, а потом намного разбавил его водой, толи встретил знакомых и его угостили по старой памяти, но ожидающие не стали высказывать претензий. Всем им хотелось побыстрей согреться спиртом, да отправиться по домам, предполагая отведать там горячих, густых щёй.
- Стакана у нас нет, - посетовал старший лейтенант, выкладывая из-за пазухи на руки ожидающим бутылку, из кармана плавленый сырок.
- Кто первым будет? - спросил он.
- Ты принёс, тебе и банковать, - ответил Иванов.
Старший лейтенант отвернул пробку с бутылки и, выдохнув, запрокинул бутылку в глотку, и сделал глоток. Он тут же занюхал об рукав. После чего передал бутылку Петрову, сообщив:
Здесь ещё каждому на один раз, а потом ещё по разу.
И только после этого откусил от нераспечатанного плавленого сырка кусочек и стал жевать. Каким-то непостижимым образом у него во рту отделилась станиолевая упаковка  с сырка, которую он тут же выплюнул. 
Следующим глотнул из бутылки Петров, а потом Иванов.
- Крепкий спиртяга, - похвалил он зелье. – Так дух и перешибает.
- Нужно Сидорова сменить. Пусть он тоже выпьет, - наполнил о равных долях Петров.
- А как же выпивка по второму разу?  Опять придётся меняться, - напомнил о процедуре распития Иванов.
Старший лейтенант ничего не сказал.  Он взял из рук Иванова бутылку и, сделав из неё большой глоток, снова отдал её Иванову. На этот раз он закусывать не стал. Сразу направился к горке, намереваясь сменить Сидорова.
- Лужёная у него глотка, - констатировал очевидный факт Иванов.
- Закалила его наша тяжёлая служба, настоящего техника из него сделала, - заметил Петров. – Ни дождь, ни жара, ни холод, ничего его не берёт. Спиртика принял и опять за работу. Наш человек, военный техник одним словом. 
Сменившись у горки, к ним подошёл Сидоров.
- Что у нас на десерт? - потеплевшим от приятных ожиданий голосом, спросил он.
- Пей, но учти, у нас здесь было на два подхода. Один мы уже сделали. Нам осталось по одному подходу, а тебе два, - сообщил Иванов и передал Сидорову бутылку.
- Что тут пить!? – не согласился с предложение коллеги Сидоров. – Я всё за один выдую.
- Выдувать не надо. Ты ещё нам на раз оставь, - ещё раз напомнил Иванов.
Но Сидоров уже не слушал. Он выдохнул и, запрокинув голову, присосался к бутылке. Его хватило на два небольших глотка, после которых он закашлялся и долго не мог остановить кашель. Иванов тут же забрал у него бутылку от греха подальше.
- Забыл, что в бутылке спирт, - осипшим голосом сообщил он о незадаче. – Пил как водку, а на тебе, выкуси. 
- Возьми, закуси, - Петров протянул ему обгрызаный плавленый сырок.
Сидоров оставил на нём отпечатки своих зубов.
- А мы ещё разик приложимся. Нам как раз тут на глоточек осталось, - Иванов, как сказал так и сделал.
Следом повторил распитие на глоток Петров. В бутылке осталось ещё немного спирта.
- Ты ещё пить будешь? – Петров спросил Сидорова.
- А как же он? – Сидоров кивнул на партнёра, дежурившего у горки.
- Он своё уже выпил. Ну так будешь или нет? – повторил вопрос  Петров.
Сидоров взял бутылку и опрокинул в глотку. На сей раз он не поперхнулся.
- Хорошо, но мало, - сообщил он о своих ощущениях.
- Думаешь мало? – не согласился с ним Петров. – Получается, по двести пятьдесят граммов на каждого, если на водку перевести.
- Если бы он был восьмидесяти процентным, тогда с тобой можно согласиться. Но он слабей. Так что по стакану водки на брата получается. – Поправил товарища Сидоров.
- Пусть даже двести граммов, тоже неплохо, - согласился с ним Петров.
- Но двести пятьдесят было бы лучше, - заметил очевидный факт Сидоров.
- Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать через полчаса, когда до головы дойдёт, - Петров  был уверен, что и такое количество спирта очень неплохо приживётся. Но что на это скажут их жёны, когда пьяненькие мужья вернуться домой? это было неоднозначное, но очевидное предположение .
- Я надеюсь, через полчаса мы будем сидеть дома за столом и щи горячие есть, - сказал Иванов.
- Тут всё не так однозначно, - возразил Сидоров. – Надо чтобы девочки захотели домой пойти,  и  время должно быть обеденным, чтобы нас за стол посадили.
Он взглянул на часы и сообщил:
- Уже около двенадцати. Скоро надо будет домой отправляться. 
- Через полчаса отправимся. Как раз к обеду подгребём, - притоптывая на месте, высказал свою точку зрения Иванов.
- Ты, вроде, выпил, а все не согрелся, – удивился Сидоров.
- Я согрелся. Это ноги у меня не согрелись. Они на снегу стоят, и пока ещё спирт до них дойдёт, - объяснил очевидную причину Иванов.
- Кстати, у меня ноги тоже не согрелись, - сообщил Петров и присоединился к танцующему Иванову.
- А не убыстрить ли нам возвращение домой? – предложил Сидоров.
- Надо немного подождать. От нас ещё сильно пахнет спиртом. Думаю, полчаса будет в самый раз, - сказал Иванов. – Если кто сильно замёрз, можно сменить  у горки старшего лейтенанта. А с нашими детьми не замёрзнешь, это установленный факт. 
- Предложение заманчивое, но лучше здесь немного помёрзнуть, чем  там вспотеть, - ответил Петров.
- Как знаешь. Только полчаса придётся потерпеть, - Иванов предупредил товарища.
- Интересно, твоя ушла или мы её ещё застанем? - Сидоров озаботился присутствием  жены Петрова.
- Если она решила уйти в час дня, то уйдёт непременно. И об этом лично я страдать не собираюсь. Но что нам жёны приготовили на обед, было бы интересно узнать, - ответил товарищу Петров.
- Лично я предпочитаю обед попробовать на зуб, а не узнать, что и как приготовлено, - Сидоров не упустил возможность подловить Петрова.
- Узнать, попробовать на зуб – всё это полумеры. Обед надо есть, как и положено, за столом, - поправил обоих Иванов.
- Я понял. Это что-то наподобие анекдота, когда  один хохол ест сало,  а другой у него просил попробовать. Тот, который ест, отвечает: «Что его пробовать? Его есть надо».
- Вот именно, обед  есть надо и вряд ли найдётся тот, кто бы не думал  так же, - подтвердил Иванов. 
- Вы говорите об обеде, и у меня от подобных разговоров в животе началась мировая революция, - посетовал Сидоров.
- Нужно либо прекратить говорить на тему обеда или пойти уже на обед домой, - предложил Петров.
- Интересное предложение. Но всё-таки лучше пойдём домой через минут двадцать, тридцать. Не то может получится, что обед наши жёны еще не приготовили, а мы  вместе с детьми уже подгребём. Мы будем только мешать выполнять им свой супружеский долг, - неожиданно и непонятным образом закончил рассуждения Иванов.
- Без обеда я никакой супружеский долг исполнять не буду, - категорически заявил Сидоров.
- Я имел ввиду супружеский долг со стороны жены, - пояснил свою мысль Иванов.
- Хрен редьки не слаще. Насколько  я в курсе, супружеский долг  выполняется сразу двумя супругами. Но без обеда можно опозориться, - ответил Сидоров.
- Супружеский долг -  это не только то, о чём ты сказал. А ещё и приготовление обеда. Или ты считаешь, твоя на такой подвиг для мужа не способна? – осадил спорщика Иванов.
- А как насчёт своей жены? – обиделся Сидоров, о чём говорил его вопрос.
-  В своей жене, на счёт обеда, я не сомневаюсь, - ответил Иванов.
- Мы все не раз проверяли способности наших жён, и что касается приготовления обеда, тут им нет равных, - постарался примирить товарищей Петров. – Но если больше не о чем говорить кроме обеда и честности жён, то лучше действительно помолчать.
После его слов все присутствующие действительно замолчали. Но продлилось это молчание не более трёх минут.
- Интересно, почему никто из местных детишек не пришёл на горку кататься? – задал вопрос  Сидоров, хоть из них троих вряд ли кто-нибудь смог бы на него ответить.
- Наверное, они нашли другую горку, более крутую или более высокую. Например, горку на берегу Волги, - высказал предположение Петров.
 - Насколько я знаю, здесь неподалёку, очень крутые берега. Вряд ли кто-нибудь решиться съехать с таких, - сказал Иванов.
- При желании можно найти подходящий спуск. Это у нас нет времени осматривать  окрестности, а пацаны наверняка облазали всё вокруг, - высказал предположение Петров.
- Тем лучше для нас, - не замедлил прореагировать на предположение Сидоров. – Представляете,  что было бы, если бы сюда набежало с десяток пацанов.
- Особенно ничего бы не произошло. Просто наши девчонки не успели бы накататься с горки, - ответил ему Петров.
- Вот именно, что не успели бы накататься с горки, и остались бы недовольными, а мы были бы виноватыми. Да ещё могли бы нашим жёнам нажаловаться и те из женской солидарности нам немного попортили бы нервы, - Сидоров разложил по полочкам все  могущие иметь место последствия.
- Мы же договаривались не говорить о жёнах. Тем более они нам уже подпортили настроение, у них это не заржавеет, - напомнил об уговоре Иванов
Мужчины старались не говорить о жёнах, но их головы были постоянно заняты мыслями о своих благоверных, а посему они всё время съезжали в разговоре на скользкую стезю.  Чтобы не говорить о жёнах, им нужно было просто не говорить. Что они и сделали вплоть до того времени, когда по истечению двадцати минут Сидоров не напомнил им об уговоре: 
- Время вышло. Нам пора собираться на обед домой.
- Девочки, домой, - позвал детей Петров.
Но дети даже ухом не повели. Тогда мужчины направились к горке. 
- Заканчивайте, сейчас домой пойдём обедать, - предупредил детей Петров.
- Папа, мы есть не хотим, мы кататься хотим, - сообщила его дочка от имени всех детей.
- А мы хотим есть. И потом мамы наверняка нас ждут. Они смотрят в окно и думают:  где наши девочки?  Так что ещё по разику прокатитесь, и пойдём к дому обедать, - определил планы на ближайшее будущее Петров.               
- Папа, можно мы два раза прокатимся? – попросила дочка Петрова.
- Ладно, два раза можно. Но только два раза и всё, - согласился Петров.
Девочки съехали с горки по разу. Потом ещё по разу и уже собирались съезжать третий раз, но Петров пресёк попытку.
- Девочки, садитесь на санки, сейчас папы станут лошадками и повезут вас домой к мамам, - сказал Петров.
- И к обеду, - себе под нос пробубнил Сидоров, который устал уже ждать момента начала исхода в сторону дома.
Девочки  уселись на санки, родители взялись за верёвки и потащили санки с детьми и себя по направлению к обеду. Именно это вкусное и желанное для голодного желудка мероприятие сильно убыстрило передвижение.
- Тук, тук. Кто в домике живёт? - постучав в дверь, веселил дочек Петров.
Ему тут же отперли входную дверь и, преодолевая волну вкусного запаха еды, вырвавшегося из помещения кухни, компания из отцов и детей вошла внутрь. 
- Долго вы сегодня гуляли, - заметила жена Сидорова, ибо только она одна сейчас находилась дома и представляла всю женскую часть коммунальной квартиры.
- Ты одна сейчас в хозяйках? – спросил женщину Петров.
- Да, одна, - подтвердила она. – Раздевайтесь, мойте руки и садитесь обедать.
- А наших женщин к обеду ждать не будем? – спросил Петров, которому очень хотелось услышать что-нибудь о своей супруге.
- Главное детей покормить, - сказала жена Сидорова. - А вы как хотите.
- Мы тоже хотим есть, и ждать никого не будем, - сообщил своё мнение Сидоров. – Тут, как говорится, семеро одного не ждут.
- Тогда не стойте столбом, раздевайтесь, - велела жена Сидорова, снимая пальтишко с о своей дочки и собираясь раздеть и всех остальных детей.
- А теперь мыть ручки, - напомнила она, обращаясь к девочкам, а не к мужчинам, которые тоже успели раздеться.
Она вымыла руки всем детям по очереди. Следом помыли руки мужчины.
- Теперь все за стол, - пригласила жена Сидорова.
Мужчины усадили детей за стол и сели сами. Женщины наливала щи в тарелки и ставила их перед едоками.  Петров взялся помогать женщине, порезав хлеб, а потом разложив на столе приборы.
- Мы не хотим щи, - сказала дочка Сидорова. – Нам пирожных хочется.
- Кто щи не ест, тот пирожных не получит. Я вам понемножку положила, ешьте, - женщина постаралась заинтересовать обещаниями девочек.
Мужчины, получив по тарелки горячих щей, принялись есть с большим энтузиазмом, и скоро их тарелки стали пустыми.
- Кто хочет добавки? – спросила женщина.
- Половничек ещё съесть можно, - согласился Сидоров.
- Все буду по половнику щей? – уточнила женщина.
- Наливай, - разрешил Иванов.
Перов промолчал, что непременно означало согласие с коллективом.
- А что у нас на второе? - спросил Сидоров, получив дополнительный половник щей.
- На второе у нас всё вкусное, - ответила женщина.
- Пирожные? – высказала предположение дочка Сидорова.
- Нет, не пирожные. А вкуснее, - заинтриговала  женщина.
- Мороженное? – спросила дочка Петрова.
- Нет, ещё вкуснее: картофельные котлеты с грибной подливкой, - сообщила женщина. – Всё сделано по рецепту из ресторанной поваренной книги.
«Уж не в ресторан ли повадились ходить наши жёны по индивидуальным приглашениям?  Вот и пробуют теперь на мужьях всякие блюда из меню современных аристократов», - наверное, подумал каждый,  сидящий за столом мужчина, однако от пробы блюда не отказался.
Жена Сидорова положила девочкам по котлете и полила грибной подливой.
- Ешьте, - велела она, видя, как девочки с подозрением смотрят на не очень аппетитное  с виду блюдо.
- А вам одну или две котлеты положить? – спросила она мужчин.
- Клади две, если не жалко, - ответил Сидоров.
Другие мужчины смолчали, пологая, что одного ответа будет достаточно. Но женщина переспросила:
- Вам тоже две класть?
- Угу, - почти хором ответили Иванов и Петров.
Женщина положила им по две котлеты, полила грибной подливой и стала мыть тарелки из-под щей.
Мужчины молча ели. Девочки неохотно ковырялись  в котлетах.
- Давай, я тебя покормлю, - предложил своей дочке Иванов, когда закончил есть сам, а его дочка не дошла и до половины.
- Я больше не хочу, - сказала дочка.
- Если будешь  плохо  есть, твои подруги вырастут и пойдут в школу, а ты останешься в детском саду, - пугал он дочку.
Иванов отламывал небольшой кусочек от котлеты, обмакивал в грибной соус и отправлял дочке в рот. Очень скоро они справились со вторым блюдом. Другие девочки, глядя на процедуру кормления, доели сами.
- Чай сейчас пить будете или попозже? – спросила женщина.
- А чай с чем: с вареньем или пирожными? – поинтересовалась дочка Петрова.
- Чай с таком. Но для послушных девочек будет по печенюшке, - обещала жена Сидорова.
- Мы были послушными, - сообщила дочка Сидорова, которая тоже хотела пирожных, но  и от печенья отказываться не собиралась.
- Это мы спросим у ваших пап, - обещала женщина и тут же выполнила обещание:
- Правду девочки говорят? Были они сегодня послушными?
- Да, сегодня они были послушными, - подтвердил Сидоров.
- Вам тоже чай наливать? – уточнила женщина.
- Да, горяченького чая по стаканчику неплохо будет выпить, - ответил за всех Петров.
- Ладно, я девочкам налью. Им особенно горячий нельзя, а вам чайничек подогрею, - обещала женщина.
Она налила чай девочкам и положила перед каждой по две печенинке. Только потом включила газ, собираясь подогреть чайник, дабы угодить мужчинам. Пока чайник грелся, женщина мыла посуду.
- Мы сами нальём, - предупредил женщину Петров, когда вода в чайнике закипела.
Он встал из-за стола и налил всем мужчинам по стакану горяченного чая.
  Щелкнул открываемый ключом замок, и в помещение вошла жена Иванова. В руке она несла большую хозяйственную сумку.
- Мама, ты пирожные нам купила? – спросила дочка Иванова.
- Нет, не купила. А что, надо было? – огорчила она дочку.
- Вы же обещали, - собираясь захныкать от обиды несбывшихся надежд, укорила дочка.
- Скоро будет праздник, и тогда у вас будут и торты и пирожные, - обещала мама.
- А когда будет праздник? – попросила уточнить дочка, поскольку по её разумению и в будни неплохо было бы отведать сладкого.
- Очень скоро дочка. Очень, очень скоро, - ответила женщина.
Такой ответ дочку устроил. По крайней мере вопросы прекратились.
Мама поставила сумку, сняла пальто.
- Мой руки, сейчас мы есть будем, пока всё не остыло, - предупредила её жена Сидорова.
- Сейчас, только вещи в комнату отнесу, - обещала она и ушла в комнату.
Из комнаты она вышла уже переодетая в домашний халат. К этому времени и девочки и мужчины уже вышли из-за стола.
- Мама, а что мне делать? – спросила дочка маму - жену Иванова.
- Детям после обеда нужно поспать. Сейчас вас папы уложат и сказку расскажут, - ответила мама.
- Мы не хотим спать, мы хотим играть, - не согласилась укладываться в кровать  дочка Сидорова.       
- Когда поспишь, тогда поиграешь. Твоя кукла Катя тоже спать хочет и, наверное, ждёт тебя у кроватки, - ответил Сидоров.
Мужчины повели по комнатам девочек, намереваясь уложить их спать.
Женщины накрыли на стол и сели обедать.
- Ну как, всё удачно? – спросила одна другую – вновь пришедшую.
- Да, я всё сделала. Как раз уложилась во время, - сообщила жена Иванова.
- Вот и хорошо. Мне тоже скоро идти надо. Боюсь, у меня так складно не получится, и я не успею, - высказала свои опасения жена Сидорова.
- Всё ты успеешь, и всё у тебя получится, - подбодрила одна другую.
Женщины отобедали, а мужчины так и не выходили из комнаты.
- Пойду, посмотрю, как они там? – жена Иванова встала из-за стола и заглянула в комнату.
Дочка спала на кровати, а сам Иванов, сидя на стуле, дремал.
Супруга  осторожно закрыла дверь в комнату.
- Спят, - понизив голос почти до шёпота, сообщила она. – Ты иди собираться, а я посуду помою.
- Рано ещё собираться, - ответила жена Сидорова.
- Рано, не поздно, пока муж дремлет, можно не бояться, что тебе помешают, - обосновала свою правоту жена Иванова.
- Сумку я уже собрала. Осталось лишь самой одеться, - сообщила жена Сидорова, выказывая свою женскую предусмотрительность.
- Ну что ж, надеюсь всё пройдёт хорошо, - сказала жена Иванова и взглянула на часы. – Третий час уже, время летит  очень быстро.
- Когда занят, время быстро летит. А когда ждёшь, всё прямо наоборот, никак не дождёшься начала, - подтвердила жена Сидорова.
- Она перед уходом поела? - спросила жена Иванова, подразумевая жену Петрова.
- Нет, не захотела есть. Поест, когда вернётся. Щи остались и картофельные котлеты с подливой, - сообщила жена Сидорова.
- Нам во вторник опять нужно будет идти. Как раз у нас, что показать. По плану, на следующей наделе у нас будет другое дело, и здесь могут возникнуть определённые трудности, - заявила  жена Иванова.
- У нас всегда возникают трудности,  и преодолевать их стало нашим хобби, - напомнила о реалях жизни жена Сидорова.
- Вопрос ещё больше осложняется нашими мужьями, - напомнила о ещё одной неприятности жена Иванова.
- Да, этот вопрос нам пока не решить, - согласилась с патологическим стечением обстоятельств жена  Сидорова. - Когда все соберёмся дома, тогда мы обсудим ситуацию. 
Вышедший из комнаты Иванов, прервал женские разговоры.
- О чём бабаньки толкуем? – спросил Иванов скорее для порядка, нежели из любопытства.
После сытного обеда из жирных щей и приправы из грибов ему захотелось пить. А может быть, похмелье от спирта тоже сыграло свою роль. Он налил в стакан из чайника остатки воды и жадно выпил.
- Из своих комнат почти одновременно вышли Петров и Сидоров. Им тоже хотелось пить.
- Дети спят? – дабы разорвать молчание и перевести мысли у мужчины в нужное русло, спросила жена Сидорова.
- Спят ещё. Будить пока не надо. Они набегались на улице, накатались с горки, пусть отдыхают, - высказал свою точку зрения Сидоров.
Сидоров подошёл к плите и схватился за ручку чайника.
 - Пустой, - констатировал он сей неприятный факт.
- Чайник  надо поставить кипятиться. Пить очень хочется, - заявил о жажде Петров.   
Сидоров наполнил чайник водой из-под крана и поставил на огонь.
- Помимо нас вы чай будете пить? - спросил он женщин.
- Пока не хочется. А там поглядим, - ответила жена Сидорова.
- Ты говорила, что к трём часам собираешься уходить? – напомнил об утреннем разговоре Сидоров.
- Скоро уже пойду, - подтвердила супруга.
- Мужу не говоришь куда собираешься. Для замужней женщины это ненормально, - прорвало Сидорова.
- Женщины должны иметь свои маленькие тайны, - супруга напомнила о своих правах.
- Может, если они не вредят семье, - заметил Сидоров.
- Вот именно. А они не вредят семье, иначе я бы об этом знала, - не без ехидства ответила супруга, что ещё больше взбесило Сидорова.
- А мои нервы по-твоему  ничего не стоят? – опроверг заявление жены Сидоров.
- Глупости всякие придумывать не нужно, тогда и нервы будут в порядке, - выпалила жена. 
- Ты задерживаешься, уходишь и всё это ты считаешь глупостями? – воскликнул Сидоров.
- Я не собачка на цепи и у меня могут быть интересы помимо дома. А глупостями я считаю твои подозрения, - супруга не хотела ни в чём уступать.
- А я вот возьму и не пущу тебя, - вырвалось у Сидорова.
- Не имеешь такого права. И потом над тобой твои же товарищи смеяться будут, - постаралась привести весомый аргумент супруга.
- Ничего, это я переживу, - заявил Сидоров.
- Хорошо, пусть тебе будет хуже, - согласилась, пока неизвестно с чем, супруга Сидорова.
- Пусть мне будет хуже, но только сейчас, а не потом, - подтвердил свою готовность вкусить по полной Сидоров.
- Давай, лучше чай пить, - постарался разрядил ситуацию Иванов. – Скоро должна придти супруга Петрова. И твоя лишь ненадолго уйдёт. Так ведь? – спросил он у женщины.
- Хоть один здравомыслящий среди вас нашёлся, - похвалила Иванова жена Сидорова. – А мне и вправду пора собираться.
 Ей было ещё рано выходить из дома, но она боялась, как бы супруг не выполнил свои угрозы. Она встала из-за стола и ушла в свою комнату одеваться.
- Может, ты нам поведаешь в чём тут дело, - Сидоров, потеряв возможность приставать к собственной супруге, спросил у жены Иванова.
- Могу только сказать, ничего неприличного мы не делаем. Скажу ещё больше – это будет для вас сюрпризом, - приоткрыла занавесу тайны супруга Иванова.
- Вот и скажи нам, раз всё в рамках приличия, - высказал пожелание Сидоров.
- Немного подождите. Если вы любите и уважаете нас, своих жён, подождите, - жена Иванова, дабы прекратить разговор, встала и ушла в свою комнату. 
- По-моему зря ты наехал на женщин, - высказал свою точку зрения Петров. – Мы ничего не добились и не могли добиться, раз бабы не хотят говорить.  Но женщин мы разозлили – это уж как пить дать. По этой причине нас могут отрешить от завтраков, обедов и ужинов.
- Мы обедаем в офицерской столовой, - напомнил Сидоров. – Поэтому всё не так уж страшно. Женщин, мы, конечно, позлили, но впредь им будет наука. Пусть знают кто здесь в доме хозяин.
- А дома, кроме хозяина, хозяйка должна быть,  и у неё то же есть свои права и обязанности, - заметил Иванов.
- Ты ещё пойди, извинись перед ними, - съязвил Сидоров. – Права и обязанности у них, конечно, есть, но пропадать чёрт знает где и мужу не говорить где бывает, таких прав мы им не давали.
- Они сами взяли себя право прогуляться, и у нас спрашивать об этом не собираются. Значит, чего-то мы им не додали, и они взяли сами то, что посчитали нужным, - сделала неутешительный вывод Петров.
- А они нам всё додали? – нашёл весомый аргумент Сидоров.
- Мы с ними не договаривались о том, что и когда, кому дать должны, - напомнил о реалиях жизни Петров.
- Не договаривались, не спорю. Но есть общепринятые нормы поведения супругов, вот их и надо придерживаться, - опять напомнил о супружеском долге Сидоров.
- Давайте, чай пить пока он горячий, - сказал Петров и заново заварил чай в заварочном чайнике.
Им нужно было немного подождать, пока чай дойдёт до требуемой кондиции. Было время поговорить ещё о насущных проблемах, но говорить на любые темы им уже не хотелось. Всех мужчин охватило уныние.
- Эх, водочки бы сейчас! – воскликнул Сидоров.
- Была бы вино, да гармонь, а бабы последнее дело, - вспомнил куплет известной песни Петров.
Но этот  куплет  настроение не исправили и мужчины продолжили пить чай молча.
Из комнаты вышла уже одетая в пальто жена Сидорова. От неё сильно пахло духами, ещё раз подтверждая теорию адюльтера, очень распространённую в подозрительных головах женатиков.
- Что вы такие кислые? Сидите словно на похоронах, - к месту заметила женщина.
Она подошла вплотную к мужу и чмокнула его в щёку, оставив на лице мужчины характерный след от губной помады.
- До встречи, дорогой, - игриво произнесла она и выпорхнула из помещения на улицу.
- Вот зараза! - сквозь зубы процедил Сидоров. – Идёт неизвестно куда, а ещё издевается.
Последняя сцена  общения супругов вызвала у каждого из присутствующих ещё большее отторжение. Каждый из них представил себя на месте Сидорова и подобная перспектива никого не обрадовала, поскольку здесь уже проявлялось конкретное, очевидное издевательство над мужем. 
- У меня возникла идея где взять денег на бутылку, - неожиданно заявил Иванов.
- Ну и где их взять? - поторопил с ответом Сидоров.
- Сейчас в доме только одна женщина – моя жена. Ваших жён ещё дома нет, - начал объяснения Иванов.
- Мы  и сами знаем об отсутствие наших жён. Но как нам это поможет денег добыть? – не понял намёка Сидоров.
- Здесь всё очень просто. Сумма на одну бутылку требуется небольшая. А значит найти её можно довольно-таки легко, - ответил Иванов.
- Ты толком скажи, где её можно найти? А мы уж расстараемся, добудем, - поторопил с ответом Петров.
- Женщины прячут деньги либо под бельём в шкафу, либо просто кладут в коробочку на тумбочке. Ваших жён нет, значит можно позаимствовать нужную нам сумму. Теперь понятно? -  поставил точку Иванов.
- Получаются, мы должны своровать у семьи, - наконец вставил слово Петров.
- Не воровать, а взять на текущие мероприятие. Согласитесь, сейчас ситуация неординарная. В другом случае мы бы не позволили себе ничего подобного. Тем более часть в этой сумме добыта нами, мужьями, - Иванов постарался быть крайне убедительным.
- Ладно, предположим мы так и сделаем. Но с другой стороны, получается, мы у своих семей берём, а ты остаёшься не причём, - Сидоров нашёл очевидную несправедливость в предложенном Ивановым плане мероприятий.
- Я не отказываюсь, - сообщил Иванов. – Но как выманить из комнаты мою супругу? Только в этом дело, и не в чём другом. Надеюсь, это-то вам понятно?
Из комнаты вышла супруга Иванова и вошла в туалетную комнату по малой нужде.
- Я сейчас, - спохватился Иванов и мухой залетел в свою комнату.
Через минуту он уже вышел с трояком в руках. Иванов едва успел сесть на своё место, как его супруга  покинула туалет и снова вошла в свою комнату.
- Теперь вы сходите за деньгами. Но осторожно, детей не разбудите, - велел он.
Петров и Сидоров скрылись за дверьми своих комнат и через пару минут вышли уже с деньгами.
Они выложили на стол деньги, и получилось на двадцать копеек больше нужной на бутылку суммы. Иванов собрал деньги и спрятал в карман. Едва он закончил с деньгами, как из комнаты снова вышла его жена.
- Пора детей будить. Не то они переспят, и ночью их в кровать не уложишь, - дала она команду мужчинам.
- Ладно, сейчас поднимем детей, - обещал Петров.
Жена Иванова ушла в комнату будить дочку. Петров наклонился к уху Иванова и сказал:
- Мы теперь при деле. Придётся тебе за водкой идти.
- Кто бы сомневался, - ответил Иванов и стал одеваться.
Он вернулся домой через полчаса уже с бутылкой. До появления Иванова мужчины подняли с кроватки дочек, умыли их и одели. Сейчас предстояло решить, чем занять дочек, чтобы те не просились на улицу и не просили с ними поиграть самих отцов.
- Вы сами проснулись, умылись, оделись, теперь нужно поднять, умыть и одеть ваших дочек-кукол, - Петров  придумал  занятие  дочкам, которые были уже готовы пустить слезу, дабы получить желаемое.
Он помог не только себе, но и другим. Петров и Сидоров завели дочек в комнату. Супруга Иванова, которая немного припозднилась по сравнению с мужчинами и их дочками, увела свою дочку в комнату чуть позже. Через пару минут мужчины вышли из своих комнат в коридор, где в целях конспирации, Иванов стоял с распахнутой зимней курткой на плечах.
- Купил? – шепотом спросил Петров.
- Купил, - подтвердил Иванов.
- А чего не раздеваешься, - спросил Сидоров.
Вместо ответа Иванов выложил из внутреннего кармана куртки бутылку водки. Только после того как поставил бутылку на стол, он разделся.
- Стаканы тащите пока нас не засекли, - цыкнул он на застывших, словно загипнотизированных, собутыльников, которые впялились на бутылку и глаз не могли отвести от неё, родимой.
Петров дёрнулся к шкафу и взял три стакана.
- Наливай, - велел он, поставив на стол стаканы.
Однако Иванов не успел даже взять в руки бутылку водки, как из комнаты вышла жена Иванова.
- Ага, пить водку собираетесь! – выпалила она. – И как я поняла, пить собираетесь в одиночестве.
- Почему это в одиночестве!? – Иванов постарался опровергнуть заявление жены. – Мы втроём собираемся пить, а это уже коллективное мероприятие.
- Я предлагаю сделать ваше мероприятие ещё более коллективней, - женщина подошла к столу и взяла бутылку со стола.
- Мы её все вместе выпьем сегодня вечером. Придут ваши жёны, сядем ужинать и выпьем. Мы же вас угостили, так почему бы вам не угостить нас? – обосновала она свои действия.
Женщина поставила бутылку в холодильник.
- Пусть охладиться, - пояснила она. – А ужинать сядем часика через два, может быть пораньше.
Выполнив своё чёрное дело, женщина ушла в комнату.
- Выпили, называется, - заметил Сидоров.
- Может, ну их, этих женщин? Возьмём, и выпьем сами и никого ждать не будем, - предложил Петров.
- Не стоит рисковать. Если мы выпьем, то скандала не избежать. А это уже чревато семейными неурядицами, - обосновал своё заявление Иванов.
- У нас уже семейные неурядицы начались. Так чего мы теряем? – раскачивал ситуацию Сидоров.
- Я бы повременил. Мы всё равно выпьем сегодня, но уже с согласия наших жён, - предложил повременить Петров. – Тогда вопрос  о благополучии семьи стоять  остро не будет.
- Два против одного, - подытожил результаты спора Иванов. – И всё не в нашу пользу.
- Ладно, пусть будет по-вашему. Но выпить, мы обязательно выпьем, это как пить … - Сидоров почувствовал товтологию и замолчал.
- Головой понимаю, что женщина в чём-то права, а настроение всё равно испортилось, прямо скажу – поганое настроение, - высказался Иванов. – Не понимание у нас в семьях весьма сильное, и острое расхождение интересов мужей с жёнами мешают нормальным, спокойным семейным отношениям. 
- Так что же будем делать, дабы исправить ситуацию? – задал очевидный вопрос Петров.
- Ждать. А что вы хотите, если сами же решили с женщинами выпить? - напомнил Сидоров.
- Не мы решили, а моя жена на том настояла, - в свою очередь напомнил как обстояло дело  Иванов.
- Мы не одни живём, а с семьёй вместе. Поэтому нужно с читаться с домочацами. Тут ничего не попишешь, - объяснил свой взгляд на семейные отношения Петров.
- Когда не знаешь чего ждать, очень трудно ждать. Но ждать придётся, если обещали, - Сидоров и тут внёс свою лепту в общее настроение неопределённости ожидаемого.
- Полтора часа придётся нам маяться. Если мы не найдём себе занятие, то сойдём с ума. Давайте, звонок посмотрим, определим, почему он не работает, - предложил вариант времяпровождения Петров.
- У нас нет подходящих инструментов  и прозвонки  с собой нет, - напомнил о возможных трудностях Сидоров.
Прозвонка, может, не понадобится, если сама кнопка не работает. А случае чего можно лампочкой прозвонить, - сказал Петров. – Кстати, отвёртка, кусачки и плоскогубцы в нашем хозяйстве имеются.
Он достал из тумбочки инструменты и сам направился к двери. Двое его коллег проследовали  за ним.   Петров открыл дверь и принялся разбирать кнопку.
Здесь просто обрыв, - объявил он.
Он зачистил перерванный провод и подсоединил  его.  Петров нажал на звонок и тот зазвенел.
- Вот и весь ремонт, - объявил Петров.
Он убрал инструмент в тумбочку и на этом всё дело закончилось.
- Десять минут убили. Осталось каких-то час сорок, - констатировал Сидоров. 
- Может быть, зря мы отказали дочкам в прогулке на улице?  Время быстрей бы прошло, и детям хорошо бы было,  -  Иванов в поздний след пожалел о сделанном.
- Тогда мы думали, что будем пить водку.  А теперь надо ждать появление женщин, - напомнил обстоятельства  дела  Петров.
- Если дети заняты, пойдём сами погуляем. По-моему, мы заслужили прогулку в мужской компании, - сказал Сидоров.
Мужчины согласились с предложением, по крайне мене они стали одевать курки и надевать на  ноги ботинки. Облачившись в верхнюю одежду, мужчины вышли на улицу. Они пошли  гулять по вечернему гарнизону и  шагали не торопясь, и молчали. Лишь  дойдя до забора, который ограничивал  зону гарнизона, отделяя его от лесного массива, они остановились.
- Нужно будет летом, после службы походить с дочкой на речку, - сказал Иванов. – Самому покупаться и дочку в Волге покупать. Солнце и речная вода очень укрепляют детский организм.
- Мысль  вполне здравая. Но она вряд ли сможет осуществиться, - заявил Петров. – Дочки наши к тёщам в деревню уезжают на всё лето.  А там уже бабули их молоком поят, воспитывают и купаться водят.
- Насчёт купания можно сомневаться. У тёщи дел невпроворот. Ей не до купания. И негде у нас в деревне купаться. Есть неподалёку озерцо, но оно мелкое и дно  вязкое. Туда коров гоняют на водопой, - засомневался Сидоров.
- Да, ты прав. Летом для крестьянина самая жаркая пора наступает.  И огород  с  прополкой и поливом,  и  сеном надо запастись для скота на зиму. В лес надо  сходить по ягоды да грибы, - Иванов согласился с доводами Сидорова.
- Наши жёны ездят помогать своим матерям, и мы в свой отпуск тоже там же прохлаждаемся на заготовке сена да починке сарая, дома, забора и всего прочего, что сломалось или собирается сломаться, - напомнил мечтателям Сидоров.
- А всё же жаль, что дочка не на Волге отдыхает. Хоть бы пару недель в хорошую погоду здесь побыла и то дело, - посетовал Петров.
- А кто бы их каждый день на Волгу водил? Мы на службе, жена на работе. Вот и получается что некому. А когда садик на лето закроется, то дочек нам и вовсе не с кем оставит. Ведь иной раз считай на сутки уходим. Подрастут наши наследницы, тогда другое дело, - сделал выводы Сидоров.
- Когда они подрастут, у них другие интересы появятся, которые с купанием не связаны. Тут только за ними следи, как бы не обидели. Как говорится, маленькие детки, маленькие бедки, - напомнил о перспективах на будущее Иванов. И по всему выходило, будущее для отцов подрастающих девочек вряд ли будет радужным.
- Пошли обратно, - поторопил он друзей. -  Можно будет до самого трамвая дойти и женщин встретить.
- Одну мы уже проворонили, она наверняка домой пришла. Для другой, ещё рано домой возвращаться, - напомнил о реалиях происходящего Петров. 
 Прапорщики, как решили, направились к трамвайной остановке. Неспешное перемещение заняло полчаса. Петров взглянул на часы. «Если судить по первой вернувшейся домой женщине,  жена Сидорова должна буде прийти домой через час» - определил он.
- Жалко у нас денег нет, - посетовал Сидоров.
- А что бы мы с ними могли сделать? Опять бутылку идти покупать? – Петров поинтересовался заявлением Сидорова.
- Мы могли бы съездить, пивка выпить, - предложил более мягкий вариант Сидоров.
- Сегодня выходной и всё пиво в шалманах уже вылакали. А бутылочного только перед праздником в магазине найти можно, - осадил мечтателя Петров.
- Скучно с вами. Вы даже помечтать не даёте, - обиделся Сидоров.  – Нам только и остаётся, что идти домой.
- Сейчас дойдём до забора, откуда мы только что пришли, а там уже домой пойдём. Нагуляемся, надышимся воздухом и как раз на ужин придём, - изложил план действий Иванов. 
Прапорщики снова направились  в конец  гарнизона  и, дойдя до забора, повернули по направлению к дому. 
- Погуляли недолго, и уже есть захотелось, - сообщил о собственных ощущениях  Сидоров.
- Не только тебе одному есть захотелось, а нам всем есть захотелось и ещё и выпить для аппетита, - Петров поправил Сидорова, напомнив о немаловажном обстоятельстве, что их трое.
- Аппетит мы нагуляли. Хотелось бы знать, что нам под наш аппетит женщины приготовят? – обозначил суть проблемы Иванов.
- Я надеюсь, они постараются нам угодить, ведь под водочку надо приготовить хорошую закуску,  - сообщил о своём мнении Сидоров.
- Мы все очень на это надеемся, - подтвердил свою солидарность Петров.
- Меня интересует другое:  вернулась  ли  домой жена Сидорова, - сказал Иванов.
- Причем здесь моя жена? – не понял Сидоров.
- Твоя жена точно не причём.  Хотя, может быть, я не прав. А вот пришла она домой или нет, зависит очень важный для нас момент: будет ли готов ужин для нас или нам предстоит  ещё долго ждать, прежде чем удастся выпить и закусить. Надеюсь, никто из нас не против, выпить и закусить? -  Иванов постарался как можно подробнее объяснить суть проблемы.   
Два его попутчика подтвердили своё согласие дружным молчанием.
Наконец прогуливающаяся по территории гарнизона троица добралась до дома.
- Звони. Чего замер?  - поторопил Петров,  стоящего перед дверью Сидорова. 
Сидоров и сам как подошёл к двери хотел нажать кнопку звонка.  Но сквозь дверь  он услышал голоса женщин на мгновение замер.  Петров прервал слуховой процесс любопытного  Сидорова и тот нажал на кнопку звонка. Уже через минуту щёлкнул открывающийся замок, и дверь открылась рукой жены Петрова, впуская троих постояльцев. 
- Ого, чем-то до боли знакомым и вкусненьким пахнем, - заметил Сидоров, первым переступив порог дома.
- Капусту тушим. С  отварной картошечкой подадим к столу, - объяснила причину знакомого запаха жена Петрова.
Жена Иванова, стоя у плиты, перемешивала капусту в сковородке.
- Под водочку капустка хорошо идёт, - Петров подтвердил правильность выбранного женщинами меню.
- А у нас ещё и водочка имеется? – задала вопрос жена Петрова.
- А то ты не знаешь, - не поверил в искренность супруги Петров.
- Представь себе, не знаю, - опровергла подозрение жена Петрова.
- Теперь знаешь. А как говориться, кто предупреждён, тот  своей доли выпить  другому не даст, - перефразировал известную поговорку Петров.
- Ну тебя, балабол, - отмахнулась супруга.
- Чего стоите как неродные? Раздевайтесь и руки мойте, - поторопила мужчин жена Иванова.
- А что, скоро ужинать будем? - попросил уточнить расписание вечерних мероприятий Сидоров.
- Как только, так сразу, - ответила жена Иванова. – У нас ещё не все дома. Как все компания соберётся, так мы и сядем.
- Все, все сядем, и дети тоже? – пытал дальше Сидоров.
- Почему нет? Дети тоже есть хотят, - ответила жена Петрова.
- Я не про это. Мы все за столом можем не уместиться, - объяснил своё беспокойство Сидоров.
- За это не волнуйся. Стол кухонный у нас раздвигается, так что сядем все, - успокоила сомневающегося жена Иванова.
- Все, так все, - проворчал Сидоров и первым стал мыть руки.
«Капустка - это хорошо. А капустка с картошкой  да под водочку просто замечательно, но очень музыкально может потом получиться», - думал Иванов, отмывая следом за Сидоровым руки под краном холодной воды. 
Едва мужчины закончили омовение, как домой вернулась жена Сидорова и, не задерживаясь у вешалки, сразу прокатила в комнату, видно, принесённый в сетке свёрток хотела побыстрей пристроить на потайное место.
«Явилась, не запылилась, зараза, - подумал Сидоров. – И сразу пошла прятать следы преступления над мужниной личностью».
Через несколько минут, уже переодетая в домашнее, она вышла из комнаты, чтобы помыть руки.
Сейчас  ужинать  будем, - предупредила её жена Иванова. – Пусть мужчины раздвинут стол.
Иванов с Петровым занялись кухонным столом. Когда они закончили, женщины принялись накрывать на стол.
- Детей позовите, - обращаясь к мужчинам, велела жена Иванова.
Когда все домочадцы уселись, жена Иванова взяла слово:
- Прошу внимание. Мы посовещались, и решили не откладывать дело в долгий ящик, - начала она говорить и у сидящих за столом мужчин от нехороших предчувствий ёкнуло сердце, а небольшая пауза перед ответственным заявлением позволила вырвавшейся у Сидорова реплике быть услышанной:
- А чего тянуть? Давай, валяй на всю катушку.
- О катушках с нитками, ножницах и швейных машинках очень актуальное замечание, - позволила себе пошутить жена Петрова.
- Все всё сказали? Можно я продолжу? - немного  нервничая, спросила жена Иванова, и, услышав  в ответ общее молчание, продолжила:
- Мы сшили нашим мужчинам по рубашке и хотели обрадовать их на новый год. Но сейчас нам предстоит шить ещё и брюки. Поэтому будет, что вам подарить.
- Не понял причём здесь рубашки? – озвучил свои непонятки Петров.
- Пока вы по своим командировкам пропадали, мы пошли учиться в городской дом офицеров на курсы кройки и шитья. Сначала нас научили мерить и выкройки делать, практикуя на простынях и наволочках. Потом шили платья дочкам. Потом для вас рубашки.
- Так вы сегодня ходили на курсы рубашку шить? – догадался Петров, но оказался неправ.
- Сегодня мы ходили к знакомой и там по смётанным выкройкам прострочили швы. А на курсы кройки и шитья мы ходили после работы и в субботу, - пояснила жена Иванова. – А теперь идите и переоденьтесь в обновы. Мы хотим посмотреть  впору ли вам сшитые нами рубашки. 
Мужчины никак не ожидали подобного поворота событий и не сразу среагировали на предложение. Мужчины думали о жёнах…   А они оказывается совсем не то делали, что казалось.
- Ну, чего замерли? Идите уже, - поторопила жена Петрова.
- Оденьте рубашки, и сюда на показ, - от себя добавила жена Сидорова.
На сей раз мужчины послушались жён и отправились по комнатам одевать обновы.
Через пару минут они появились в обновах перед зрителями, которые к тому же сами и сшили предмет показа. В числе зрителей были и маленькие девочки, но они согласились потерпеть, лишь получив от матерей обещание вкусных пирожных в конце ужина.
- Не стойте истуканами, повернитесь, покажите, как сзади рубашка сидит, - командовала жена Сидорова.
Мужчины послушно поворачивались, показывая результат женского творчества.
- Ну теперь-то можно за стол сесть? Пора уже выпить рюмашку за сшитую женой рубашку, - почти стихами  заговорил Сидоров.
- Снимите рубашки и переоденьтесь. В этих рубашках будете новый год встречать, раз мы их на новогодние подарки определили, - ответила жена Петрова.
- Ваша ранняя забота о подарках мужьям подталкивает нас  на ответный ход,-  неаккуратно заметил Петров, чем поставил себя и других мужчин в неловкое состояние должников.
- Правильно мыслите. Мы как раз хотели заказать вам швейную машинку, хотя бы одну на всех, - заявила о желаниях женщин жена Иванова.
- Где же мы её возьмём, если их по талонам продают? – воскликнул Петров.
- А на что голова вам дана? Вот и подумайте ей, - посоветовала жена Сидорова.
- Насколько я помню, дети хотели телевизор, чтобы мультики смотреть, - попытался переключить тему на детей Сидоров.
- Телевизор в рассрочку возьмём. Перед новым годом наверняка подвезут телеприёмники в  магазин «Голубой экран». А швейную машинку можно с рук купить. Я так думаю, что если кто-то покупает швейную машинку, то и кто-то их продаёт, - дала совет жена Иванова.
- Всё  это решим потом. А сейчас переодеваемся и к столу, - поставил точку в разговорах Иванов.
Мужчины пошли переодеваться и, переодевшись в повседневную одежду, вернулись за стол.
- Теперь мы должны отметить ваши успехи в деле пошива одежды, - торопил присутствующих за столом Сидоров.
- Никто не возражает. Наливай, - разрешила жена Сидорова.
- Мама! А когда будем пирожные есть? – спросила дочка Сидорова.
- Поешь горячего, а потом будет чай с пирожным, - обещала мама.
- Я не хочу горячего. Я пирожные хочу, - хныкала дочка.
- Кто горячего не ест, тот пирожные тоже есть не будет, - пригрозила мама.
Сидоров разлил по шести стаканам целую бутылку водки, но жёны, переключив внимание на детей, не возражали.
- Предлагаю тост за наших жён. Они хранительницы семейного очага и достойны, иметь всё самое лучшее. За наших милых жён! – произнёс  тост  Сидоров.
Все присутствующие подняли стаканы и выпили. 
- А картошка с капусткой очень неплоха, - закусывая горячим, похвалил блюдо, приготовленное женщинами, Петров.
- Очень и очень хорошее блюдо: сытное и на вкус приятное, - подтвердил Иванов.
- Мама, мы уже поели. Можно нам пирожных? – попросила дочка.
- Сейчас мама поест и всем нальём чай и положим пирожные. Пару минут придётся подождать, - одёрнул дочек Сидоров.
Дочки обиделись, но права качать не стали, боясь, что их накажут, и пирожные не дадут.
Когда закончили с горячим, всем налили чай и положили на тарелочку по пирожному. Когда и с чаем было покончено, детей повели спать. Мамы рассказали им сказку и дочки заснули. А потом и взрослые разбрелись по своим комнатам и ещё долго то из одной, то из другой комнаты раздавалось радостное и страстное женское всхлипывание. 



                Здравствуй, дедушка Мороз!
  В понедельник, отслужив на военной службе половину дня, Иванов, Петров, Сидров в обеденное время встретились в офицерской столовой.  Они устроились за одним обеденным  столом и молча, ожидали появление официантки. Кажущаяся проблема  с  жёнами  к счастью сомневающихся мужей благополучно разрешилась, но настроение  это  благоприятное событие не улучшило.  Им предстояло придумать  откуда взять деньги на покупку швейной машинки, а самое главное, найти то место или того человека,  где можно  купить швейную машинку.
- Что делать будем? – спросил Сидоров, тяжело вздохнув, будто на его мужских плечах лежал тяжёлый груз неразрешимых проблем.
- Решать проблему, - ответил Иванов, хоть и понял, о чём спрашивает  товарищ по несчастью.
- Я не о том, - Сидоров намекнул на неправильное восприятие товарищем сказанного.
- Я понимаю, что не о том. Но сейчас лучше сытно поесть и не думать, ни о чём. Настроение от подобных дум портится, особенно во время обеда,  - сказал  Петров, мельком взглянув на товарища.
К  мужчинам подошла Клава  с  тарелками первого блюда на подносе и с нескрываемым любопытством на лице. 
- Привет!  Отчего вы сегодня грустные? На службе неполадки или домашние проблемы  достали? - полюбопытствовала Клава, сгружая с подноса на стол  тарелки с первым блюдом.
- Так, мелкие неприятности. С женами нашими вышли непонятки, - объяснил  суть  дела  Иванов, непроизвольно потупив взгляд, будто и вправду боялся выдать страшную семейную тайну.
- А в чём, собственно, дело? – желая узнать всё до конца, вопрошала Клава, впялив  взгляд  в Иванова, призывая  тем  последнего  побыстрее  расколоться.
- Они у нас повадились на курсы кройки и шитья ходить, - ответил Петров, после небольшой паузы, в течение  которой  Иванов  мучился  сомнениями:  выдавать семейные секреты любопытной  Клаве или не  выдавать. 
- Не вижу в этом ничего плохого, -  сделала по-женски правильный вывод Клава, переведя взгляд с Петрова  на  Иванова и говоря тем:  вот видите, ничего страшного в том нет, если поделиться своими житейскими  проблемами  с опытной женщиной. – Они вам рубашки сошьют, детишкам обновки. 
- Так-то оно так. Но они подолгу в городе пропадают, а семья из-за этого страдает, - объяснил причину недовольства Сидоров, который мысленно участвовал в разговоре, но только сейчас решился  открыть  рот. 
- Они недолго  учиться  будут.  Месяц,  два и закончат, - обнадёжила Клава и подмигнула мужчинам, намекая тем, на появившееся  у них свободное от ненавязчивого ока жен  время.
- Есть  ещё  одна причина  быть  недовольными, - начал объяснения Иванов, но другие посетители столовой прервали беседу.
- Скоро нам первое принесут!? – возмутился  лейтенант, сидящий за соседним столом.
- Уже несу, - ответила ему Клава, а прапорщиков  предупредила:
 - Второе принесу, тогда и договорим.
Клава двинулась по направлению к кухне за очередной  порцией первого.  Внешне нельзя было понять, хочет ли она услышать всё о проблеме мужчин до конца или её вопрос лишь дань вежливости знакомым. Однако на самом деле любопытство съедало волю женщины  без остатка и  Клаве стоило огромного труда не припуститься трусцой за очередной порцией первых блюд, чтобы потом выкроить время и услышать продолжение истории чужих семейных отношений.
- Зря мы к нашим проблемам Клаву подрядили. Нечего бабам в наши дела лезть,-  в поздний след заметил Петров, потупив взгляд и уставившись на тарелку с хлебом, будто это не он всего лишь минуту назад раскололся и сдал всех присутствующих за столом с потрохами.
- Зря или не зря, уже поздно жалеть, - подчеркнул очевидный факт Иванов. – Но тут есть дин положительный момент, - продолжил он, глядя на ту же тарелку с хлебом, но Сидоров перебил:
- Хорошо  хоть нашёлся один положительный момент.  Интересно бы узнать какой?
- Я как раз об этом хотел сказать: она может подсказать нам, где или у кого можно купить швейную машинку, - продолжил мысль Иванов и с видом мудреца, которому в голову пришла давно искомая мысль, взглянул на лица товарищей.
- Это мы и сами знаем: в магазине можно купить  швейную машинку. Но в каком магазине и когда она  там появиться? Вот в чём вопрос, - подал голос Сидоров, который и сам был не против высказать  умную  мысль, подтверждая тем собственное мнение о том, что и сам он не лыком шит.
- Возможно, Клава нам всё это расскажет, - обнадёжил Иванов, хоть и сам не был в этом уверен, но втайне надеялся на женскую осведомлённость во всяких женских делах. 
Прапорщики доели суп и ожидали Клаву со вторым блюдом и дельными советами по поводу  того, где, когда и почём  можно приобрести  так нужную сейчас  им швейную машинку.  Наконец Клава подошла к столу прапорщиков  с подносом, уставленным тарелками со вторыми блюдами.
- Так в чём там у вас проблема? – спросила Клава, выкладывая с подноса на стол тарелки со вторым  блюдом  и забирая пустые из-под  первого.  Её голос выдавал нетерпение и желание побыстрей услышать продолжение  недавно прерванной  темы.
- Ого, рыба с картошечкой! - обрадовался Сидоров, за простыми эмоциями скрыв собственную стеснительность, вызванную напором посторонней женщины, пожелавшей  узнать  суть  его интимных  семейных  тайн. 
- А проблема у нас такая, - начал объяснять суть дела Иванов, который не считал покупку швейной машинки  чем-то  из ряда вон, по крайней мере, старался в этом себя убедить. – У нас в хозяйстве нет ни одной швейной машинки, а для шьющих женщин эта вещь крайне необходимая. Вот жёны  и  попросили  нас купить  хотя  бы одну на троих.
Клава  знала, что прапорщики  живут  в  одной  квартире, и  пожелание  женщин  заиметь  одну  швейную  машинку  на  троих  её  не  удивило.
- В магазине швейные машинки по записи продают.  Даже перед новым годом их без записи не купить, - огорчила Клава, отсекая напрочь вариант покупки новой швейной машинки в магазине.
 - А если с рук купить? Может, кто-то из твоих знакомых продаёт швейную машинку? – задал наводящий вопрос Иванов, с надеждой во взоре взглянув на пухлое лицо женщины.   
- Где-то я слышала о таком варианте.  Я вам компот принесу, и, может быть, уже узнаю о деле, которое вас интересует, - обещала Клава, и отправилась обслуживать питающихся офицеров.
- В женских делах  лучше женщин никто не разбирается, - высказал своё мнение Сидоров, едва  Клава отошла на достаточное расстояние.
- В женских да, но покупка швейной машинки чисто женским делом не назовёшь, - возразил ему Петров.
- Как на это посмотреть. По мне покупка швейной машинки самое что ни наесть женское дело, - начал объяснять свою точку зрения Сидоров. – Вот  ты, к примеру, часто пользуешься швейной машинкой? -  задал он провокационный вопрос  оппоненту и Петров тут же ответил: 
- Я никогда швейной машинкой не пользовался. Я шить на ней не умею. А если что и надо подшить, например, чистый воротничок к гимнастёрке, или пуговицу к шинели пришить, так для этого иголка с ниткой очень подходящий инструмент.
- Ты правильно заметил:  мы шить на  швейной машинке не умеем. Не было в том надобности, вот и не научились  мы на швейной машинке шить, - объяснил причину своего неуменья Петров.
- В том-то и дело, что у нас таких надобностей нет. А то научились бы шить, только иголка свистела бы по ткани. Нам больше другая техника нравилась, и мы стремились познать её:  трактора, автомобили и мотоциклы, - Сидоров разошёлся и, поглощая второе блюдо, не собирался останавливаться в воспоминаниях о собственных увлечениях юности. Он  собирался уже перейти к мопедам и велосипедам, особенно любимым в ранней юности и по причине небольшого достатка в семье и отсутствие именно это техники в личной собственности, любимыми только теоретически, но сидящий рядом с ним товарищ по детским увлечениям перебил. 
- Ты забыл упомянуть самолёты, -  с  хитринкой, промелькнувшей в глазах, взглянув на товарища, напомнил о военной специальности Иванов.
- И самолёты, и автоматы, и всякое прочее мужское, в юности всем нам нравилось познавать.  Надеюсь, все со мной согласятся? – то ли в вопросительной, то ли в утвердительной форме, сказал Сидоров  и, поскольку ему никто не возразил, продолжил:
- А женщина первым делом попробуют шить на материнской швейной машинке, если она в доме матери есть.
- Насколько я знаю, швейные машинки есть практически в каждой семье, - поделился своими знаниями семейного хозяйства Петров.
- Выходит, мы исключение из правил, - заметил столь вопиющий факт Иванов, намекая на отсутствие швейной машинки в их семьях.
- Мы не так уж давно создали семьи. И ввиду малого достатка, пополнение необходимого проходит не столь быстро, как хотелось бы, - пояснил  правомерность этого исключения из правил Сидоров.
- Здесь с  тобой  нельзя  не согласиться, - поддержал его  Иванов. – Но наши женщины пожелали получить  швейную машинку к новому году  и никак не позже. В принципе, всё они правильно пожелали, но остаётся один самый важный для нас вопрос:  где взять деньги.
- Нам ещё получку перед  новым  годом  дадут за декабрь, - напомнил Петров.
- На  нашу  получку  у женщин  обширные  планы  и уже давно эти планы существуют, - заявил Иванов и сидящие за столом молча, согласились. – А где помимо зарплаты денег срубить – вопрос  с не однозначным ответом.   
- Об этом подумаем после того, как найдём нужную нам вещь, - предложил последовательность развития событий Сидоров, шмыгнув носом и выказав тем свою неуверенность  в правильности  заявленного. 
- Когда найдём, думать будет поздно. Нужно заранее знать, откуда деньги придут, - возразил Петров, подтверждая тем сомнение предыдущего заявителя, и товарищи по несчастью перечить не стали.
Пару минут они кушали молча, и, казалось бы, смирились со скорбной неразрешимостью навалившихся на них проблем,  но Сидоров  неожиданно  прервал  молчание:
- Я знаю, где взять деньги: нужно у кого-нибудь их занять.
- Хорошо ты придумал. Как говориться, удивил ежа голой жупой. Но кто нам займёт перед новогодними праздниками? У всех наших сослуживцев финансы поют романсы, - огорчил товарища Петров и в подтверждение своей правоты, решительно зачерпнул  вилкой картошку из тарелки. 
- Денежного человека всегда найти можно. Была бы охота и везение, - оппонировал Сидоров, который, на самом деле, ни разу в жизни такого человека не встречал. 
- Если у тебя чутьё на денежных людей, тебе и карты в руки. Ты найди такого человека, а мы поддержим, будь уверен, - заверил товарища Иванов и ухмыльнулся, поскольку знал, что люди, у которых водятся денежки крайне скупы, и раздавать свои кровные не спешат.
- Может  быть,  Клава и по этому поводу нам  что-то подскажет, – продвигая малоперспективную тему, высказал предположение Иванов.
- Это было бы очень кстати, - заявил Петров, ровно в тот момент, когда Клава с подносом, уставленными стаканами с компотом, подошла к столу.
- Что там у вас получается очень кстати? – полюбопытствовала она, поскольку услышала лишь последнюю фразу.
- Да мы всё по тому же вопросу рассуждаем, - ответил Иванов. – А точнее сказать по двум вопросам: где деньги взять и у кого швейную машинку купить.
- Кажется, на второй вопрос у меня есть ответ, - обнадёжила Клава. – Есть человек, который хочет продать швейную машинку.
- Весьма отрадно это слышать. Но сначала нам необходимо решить вопрос  с  деньгами, - ответил Петров и тяжело вздохнул, предполагая, что именно отсутствие денег на корню погубит идею покупку швейной машинки. 
- Очень неумно с вашей стороны затягивать решение о покупке. Товар дефицитный, уйдёт на раз, - припугнула  нерешительных  мужчин  Клава. – А насчёт денег вы неправы. У вас послезавтра получка.  Скинетесь на одну швейную машинку, вот и будут у вас деньги на покупку.
- Это, смотря, какая цена вещи.  А то скинемся, и нечего  жёнам  отдавать будет.  А на носу новый год, рождественские праздники и всякое такое. Надо будет что-то на стол поставить и детям ещё подарки купить. Расходы предстоят  и  без покупки швейной машинки грандиозные.
- Не думаю, что сумма будет заоблачной. Вы её вполне потяните, - обнадёжила Клава.
- Дадут нам, в конце концов, компот или нет!? – раздался возглас  с  соседнего  стола.
- Я разнесу компот, а вы подумайте. Когда выпьете компот, сразу не уходите, я к вам подойду за решением, - велела Клава и упорхнула, плавно покачивая в такт передвижения объёмными бёдрами, стараясь ровно нести поднос и не расплескать стоящие на нём стаканы с компотом.
- Что будем решать: берём или не берём? – озадачил товарищей по несчастью Сидоров.
- У нас нет никаких данных для решения. Так как же в этом случае можно утверждать однозначно? – вопрошал Петров, хоть и в душе для себя решил: берём.
- Я думаю, брать в любом случае надо, если нам предложат не металлолом и цена будет не заоблачной, - внёс разумное предложение Иванов.
- Вот именно, нам ничего неизвестно. Когда узнаем, тогда будем рассуждать, - сказал Сидоров.
- Не рассуждать надо, а брать. Клава плохого нам не посоветует, - поставил точку в разговоре Иванов.
Прапорщики закончили обедать, но продолжали сидеть, ожидая появления Клавы.
- Ну что решили? – спросила она, подойдя к столу прапорщиков и остановившись, слегка въехав на территорию стола большим животом.
- Будем брать. Но хотелось  бы  узнать подробности: что за швейная машинка, какая стоимость и прочее, - ответил Сидоров, адресуя сказанное к животу Клавы, поскольку смотрел сейчас именно на него. 
- Машинка, насколько мне известно,  «Зингер». Если вы знаете марки, то могу напомнить, она немецкая, - обрадовала Клава, приняв при этом, насколько позволяла объёмная фигура, горделивую осанку. Ведь, для её поколения фирма «Зингер», означала отменное качества аппарата. 
- Трофейная  что ли? - спросил Петров, подразумевая  трофеи, привезённые из Германии после второй мировой войны.
- Этого не знаю. Но машинка старая, досталась от  свекрови. Знаю только, что она в очень  хорошем состоянии. Немцы всё качественно делали и швейная машинка не исключение, - ответила Клава, нисколько не сомневаясь, что всё будет именно так.
- А шить на ней что можно? – поинтересовался Петров, будто и вправду знал толк в швейных машинках. А к марке «Зингер» питал недобрые чувства старого мастера, обманутого ожиданием качества изделия известной фирмы.
- Я точно знаю, что эта машинка не белошвейка. На ней можно шить всё, что угодно, - обрадовала Клава своими обширными знаниями в области швейного ремесла и возможностях швейных машинок работать с нужными категориями сшиваемых материалов. 
- Она с ручным приводом или с ножным? - спросил Иванов.
- С ручным. Тогда, в те времена, в основном с ручным приводом машинки делали. Надеюсь, теперь вам всё стало ясно? Если так, после службы заходите ко мне в столовую. Я отпрошусь на часик и сведу вас с хозяйкой машинки, - ответив на все вопросы, Клава удалилась.
- Меня всё-таки волнует вопрос  цены, - подал голос Сидоров. – Будет ли она для нас приемлемой?
- После службы все собираемся у дверей столовой и с Клавой пойдём к хозяйке швейной машинки.  Только таким образом у нас будет шанс узнать о цене этой немецкой вещи, - обозначил место и время встречи Иванов.
Прапорщики встали из-за стола и отправились на службу.
Сегодня на службе у них всё прошло гладко. Группа вооружения занималась ремонтными и регламентными работами на пригнанном в ТЕЧ самолёте. Иванов выполнял свою работу и по окончанию каждого этапа контрил тумблера и лючки. Но мысли его были не здесь. Он уже много раз проигрывал в голове различные варианты, которые могут случиться при покупке захваленного продавцом товара, что не давало гарантий и не уменьшало возможности вляпаться, купив товар с  накопившимися за время эксплуатации дефектами. Их не сразу распознаешь, тем более никто из его коллег и он сам, в том числе, шить не умели. А, ведь, прежде чем купить старую, видавшие виды швейную машинку мало будет её рассмотреть со всех сторон, нужно попробовать что-нибудь сшить или хотя бы прострочить несколько строчек и убедиться в том, что всё в порядке. Тут и вправду хоть своих жён бери и с ними иди покупать для них же подарок. Однако такой вариант полностью исключал элемент неожиданности, который подразумевает само дарение подарка. А тем более в новый год всё должно выглядеть особенно торжественно и неожиданно. Вот и думай, решай, как поступить.
От глубоких, не по теме работы, раздумий Иванов чуть было не сделал ошибку.
«Надо внимательней работать, а то  недолго в самолете забыть отвёртку или ключи», - подумал он.
После выполнения работ, наличие инструмента в инструментальном ящике строго проверялось по списку, находящемуся в этом же инструментальном ящике.  Эта процедура выполнялась неукоснительно после окончания работ и вовремя обнаруженная пропажа не раз спасала жизнь лётному экипажу. Ведь не факт, что забытый в самолёте инструмент, прокатившись вместе с самолётом по воздуху, благополучно вернётся обратно на землю, не попав в укромные, совсем не предназначенные для инструмента места и не заклинив или закоротив,  что-либо жизненно важное и тем,  перечеркнув  возможность успешного завершения полёта. Если инструмент всё же был потерян в самолёте, и пропажа вовремя обнаруживалась, то вся группа, ругая виновника, возвращалась в самолёт и искала пропавший инструмент до тех пор, пока он не будет найден.
«Слава Богу, ничего не потерял», - проверив инструмент, подумал Иванов, когда вернулся  в ТЕЧ, в комнату группы вооружения.
Скоро в помещение вернулся начальник группы и, выслушав доклады о выполнении работ, отпустил всех домой. Иванов направился к столовой, где собирался дождаться своих товарищей по несчастью. Петров подошел к столовой через пяток минут после прихода Иванова. А Сидоров всё не появлялся и не появлялся, заставив себя долго ждать двоих коллег по намечаемому мероприятию – смотринам швейной машинки.
 - Чего так долго? – выказал недовольство Петров. – Мы тебя уже полчаса дожидаемся. Договорились, ведь после службы сразу сюда придти.
- Я после службы и пришёл.  Сначала «заправщик» керосином заправлял, а потом подъехал замполит на своей «Волге», да ещё с двумя канистрами в придачу, - объяснил причину задержки Сидоров.
- Опять замполит на халяву бензин берёт!  А где же его партийная совесть? Где, в конце концов, его личный пример всем  служащим нашего полка? – не удержался и пошутил Петров.
- Ты тут не очень-то разглагольствуй.  Не равён  час  услышат и доложат куда надо, и будет  в полку шухер,  будьте нате, никому мало не покажется, - предостерёг  коллегу  Сидоров.
- Вот и хорошо. Дадут замполиту по загривку, и поделом ему будет, - сделал неправильный вывод Петров, в чём его тут же переубедил Сидоров.
- Ему по загривку  вряд ли дадут.  Никто, ведь не захочет против него свидетельствовать.  А мне срок навесят и ещё заплатить заставят. Бензин-то на мне числится. А раз я его как бы добровольно раздаю разным начальственным личностям, мне и отвечать, -  объяснил сей парадокс Сидоров и тяжело вздохнул, поскольку боялся, что  в конце  месяца может не успеть  списать  до проверки  значительную  уже  сумму, набежавшую за расхищенный девяносто третий бензин.
- Это несправедливо. Ведь он тебя принуждает для него же воровать, - возмутился Петров.
- Если бы только он, - пояснил ситуацию Сидоров и снова тяжело вздохнул.
- Хватит о грустном. Нас ждут великие дела, - Иванов напомнил о цели сбора у дверей столовой и первым шагнул к двери.
Но дверь, как и положено в это время, оказалась запетой.
- Стучи, авось нас услышат, - велел Сидоров.
Иванов постучал, и очень скоро дверь отперла Клава.
- Я готова. Меня отпустили всего на полчаса и поэтому надо торопиться, - объяснила она, выходя в дверь.
- Серьёзные дела с кондачка не делаются, - напомнил о важности мероприятия Сидоров.
- Вот и я о том же. Поэтому нам следует  поторопиться.  А что касается  времени, где полчаса, там и  час  за время не считается, - объяснила свою точку зрения Клава. – Никто без меня  за час не умрёт.
Тем более,  недавно она выручила официантку Верку, к которой приходил днём её хахаль, и они, запершись в кладовой на полчаса, проволындались там целый час.  Неизвестно, как там и что у них было, но Верка вышла из кладовой довольная.
- Далеко идти? – отшагав  за Клавой с километр, спросил Сидоров.
- Да нет, недалече.  Почти пришли, - немного притормозив и повернув голову к вопрошавшему, ответила Клава. – А вот и нужный нам дом.
Кавалькада остановилась перед  дверьми  одноэтажного рубленого дома. Клава постучала в дверь и через небольшой промежуток времени, не получив ответа, постучала ещё раз.
- Кто там? – послышалось из-за двери.
- Марья Ивановна, здравствуйте! Это я, Клава, пришла  насчёт швейной машинки, - отозвалась Клава.
- Загремел открывающийся засов и дверь приоткрылась. В проёме показалось седая голова старой женщины.  Лишь убедившись, что перед ней действительно Клава, она распахнула дверь.
- Заходи, - пригласила она.
- Я не одна. Со мной покупатели, - сообщила Клава.
- У меня только одна машинка, - предупредила старушка, увидев делегацию из трёх мужчин.
- А мы за одной и пришли, - отозвался стоящий впереди всех  Сидоров.
- Они вместе в одной коммунальной квартире живут, и жёны у них будут одной машинкой пользоваться, - объяснила  сей  кажущийся  парадокс  Клава.
- Это очень  разумно и экономно, -  похвалила решение мужчин старушка.
- Проходите в комнату, - пригласила она вошедших в прихожую покупателей.
- Мы с улицы пришли,  натопчем вам, - предостерёг  бабушку Иванов. – Сейчас разуемся и войдём.
- Не разувайтесь, - разрешила бабушка. – Пол холодный, проходите в обувке. А если наследите, я после подотру.
Бабушка вошла в комнату. Пришедшая четвёрка вошла следом, почти полностью заполнив незанятые места пола маленькой комнаты.
- Вот эта машинка? – спросил Сидоров, увидев на столе швейную машинку и начатое шитьё.
- Это моя машинка. А та, что я продаю, в углу стоит, - ответила старушка, показав пальцем в тот угол, где стояла  швейная машинка. 
Сидоров подошёл к указанному  углу и, подцепив швейную машинку за ручку в крышке, поставил машинку на стол.  Бабушка вытерла пыль с крышки и сняла её с машинки.
- Так, ведь эта машинка копия вашей! – удивился Сидоров. – Не пойму, чем тогда одна от другой отличается?
- Ничем она не отличается, - поспешила ответить старушка. – Но та машинка, на которой я шью, моя. А эта досталась мне в наследство от  умершей родственницы.
- А какая из них лучше? – задал провокационный вопрос Петров.
- Одинаковые они. Но шью я на своей машинке по привычке. Она мне родней и потому рука к ней тянется, - объяснила кажущийся парадокс  старушка.
- А продемонстрировать,  как она шьёт,  можете? - попросил продемонстрировать работоспособность продающейся машинки Иванов.
- Так вы сами видите, что я на ней только что шила, - ответила старушка, не поняв сути просьбы.
- Вы шили на своей машинке. А мы просим продемонстрировать  работу машинки, которую продаёте, - пояснил просьбу Иванов.
- Пожалуйста, сейчас покажу, - обещала старушка.
Она взяла новый лоскут ситца и, сложив его вдвое, уселась за машинку  умершей родственницы. Она ловко подсунула под лапку лоскут и стала крутить ручку.  Иголка  протыкала  ткань,  оставляя на  лоскуте  ровную  строчку  только  что  прошитого  шва.
- Очень хорошо, - определил возможности машинки Иванов. – Сколько вы за неё хотите?
- Сто  двадцать  рублей  она  стоит, - нисколько не смущаясь, назвала сумму старушка.
Некоторое время мужчины молчали. Лишь через минуту раздумий Сидоров высказал своё мнение:
- Дороговато будет. Машинка не новая, даже очень не новая. И модель, судя по марке, ещё довоенная.
- Машинка «Зингер».  Это известная  немецкая марка. Она уже много лет проработала и ещё столько же проработает.  С  нашими-то,  отечественными, не сравнить, - обосновала запрошенную  цену старушка.
- И всё же дороговато. За стольничек мы бы взяли, - предложил свою цену Сидоров.
- Ну как хотите. За меньшую сумму я не продам. Нынче хорошие машинки в цене, и она у меня не залежится, - обиделась старушка.
- Хорошо, будь,  по-вашему,  мы её возьмём за сто двадцать рублей, - пошёл на попятную Иванов, выставив одно условие:
 – Но возьмём не сегодня, а через три дня, когда получку получим.
-  Ладно, три дня я подожду, - обещала старушка.
 - Ну что, будем считать, что  вы договорились? – поставила точку в разговоре покупателей с продавцом  Клава.
- Договорились, - подтвердила старушка. – Но не затягивайте с покупкой. Дольше чем договорились, я ждать не буду.
Не сомневайтесь, - заверил от лица свих товарищей Сидоров. – Всё будет в лучшем виде. 
- Тогда мы пошли. До свидания, Марья Ивановна! - попрощалась с хозяйкой  Клава. 
- До свидания! - почти хором попрощались мужчины.
Все четверо посетителей вышли на улицу.
- Я в столовую пошла, - сообщила о своих намереньях Клава.
- А мы по домам, - ответил Сидоров. – Холодно нынче по улицам гулять. 
- Как купим машинку, за нами магарыч, - обещал Клаве Иванов.
- Ну, мальчики, до свидания, - попрощалась Клав и, кокетливо покачивая бёдрами, отправилась в обратный путь.
Мужчины  не  сразу  отправились  домой. Они решили обсудить некоторые нюансы дела.
А пока они непроизвольно смотрели вослед удаляющейся женской фигуре и каждый из них подумал: «Здесь  одним магарычом не обойтись. Здесь ещё и натурой могут попросить расчёт».
- Зря ты сразу на попятную пошёл. Так бы мы жёнам сказали, что за сто двадцать рублей швейную  машинку купили.  У нас  двадцатка в запасе была бы на пропой, -  в поздний след пожалел о содеянном Сидоров. 
- Жены всё равно узнали бы о нашем вранье, да и старушка не соглашалась уступить в цене. Так что всё сделано правильно. Только  дождалась бы она нашей получки, и не уступила бы машинку другому более настойчивому покупателю. А вот когда купим швейную машинку, только тогда и можно будет расслабиться и позволить себе небольшой банкетец  по  этому знаменательному поводу. Однако холодно сегодня. Не пора ли нам по домам отправляться? - подвёл черту под мероприятием – покупке швейной машинки, Иванов.
Никто возражать против столь весомых аргументов не стал, и вся троица направилась к дому.
- Теперь мы можем обрадовать наших жён, - озвучил свою мысль Сидоров, едва поспевая за Петровым.
- И чем же ты собираешься их радовать? – не понял намёка Петров.
- Как это чем!? Мы же для них швейную машинку купили и имеем право потребовать за это бутылку, - пояснил ход своих мыслей Сидоров, которого всегда выносило на проставу бутылки его собственной персоне третьим лицом.
- Неправильно ты рассуждаешь, - встрял в разговор Иванов. – Мы ещё швейную машинку не купили, а только договорились с продавцом о покупке и всё ещё может перемениться не в нашу пользу.
- В каком смысле перемениться? – не понял намёка Сидоров.
- А в таком смысле, что продавец  возьмёт да и откажет нам, - ответил Иванов, но своим ответом вызвал ещё больше вопросов у Сидорова. Что последний тут же реализовал:
- Как это откажет, когда мы с ней договорились? Не может она  нас подвести, коли слово дала.
- Слова она нам не давала, а просто обещала подождать до нашей получки. А что касается наших шансов купить швейную машинку, так  тут  бабушка надвое сказала. Предположим, придёт  к  ней другой покупатель и предложит за машинку большую сумму. Ты думаешь, она не польстится на предложение больших денег? – закончил вопросом  Иванов, хоть и знал ответ сам.
- Не должна польститься, коли с нами договор был, - уверенный в своей правоте, ответил Сидоров.
- А я думаю, что она продаст  тому, кто предложит больше денег и, самое главное, придёт к ней раньше нас, - огорчил товарища Иванов. – А что касается проставы за подарок… Даже если предположить, что он уже у нас на руках, то это и вовсе ни в какие ворота не лезет. Во-первых, подарок подразумевает элемент неожиданности. Во-вторых, подарок потому и является подарком, что его дарят безвозмездно. А значит, никаких ответных простав в этом случае не подразумевается.
- Как же безвозмездно, когда  мы за него  деньги  свои кровные отдаём? – попытался найти контр аргумент Сидоров.
- Мы дарим, мы и платим. Тут всё закономерно, - ответил Иванов, не оставив шанса Сидорову даже надеяться на самую малость: ста граммов водки в качестве поощрения за доставленную радость от желанного приобретения.
Сидоров недолго думал и всё же нашёл аргумент в пользу выпивки:
- А как же обмывание обновы? Это же непременное в нашем случае  мероприятие: если вещь не обмыть, она долго не прослужит.
- Обмыть может быть и надо. Но только поле того, как швейная машинка перейдёт в руки наших жён. К тому же, вопрос обмывки подарка нашим жёнам решать, раз вещь эта в их владения переходит, - обосновал сказанное Иванов.
- Хватит вам спорить! Как говориться, нечего делить шкуру неубитого медведя. Тем более мы уже пришли, и нашим жёнам ни к чему знать о предстоящей покупке. Пусть это до поры останется сюрпризом, - одёрнул спорщиков Петров.
- Они пусть сами решают, обмывать или не обмывать. А мы тоже можем сами решить и обмыть покупку. Мы, ведь за наколку Клаве бутылку поставить должны, - напомнил о долге Сидоров.
- Сейчас у нас ни денег, ни самой машинки нет. Поэтому вопрос  о долге Клаве преждевременный, - напомнил об отсутствии денег Петров.
- Да, финансы наши поют романсы. С этим не поспоришь, - согласился Сидоров и тяжело вздохнул, осознавая бездну  проблем, неразрешимых без наличия денег.
- Вот именно, денег  нет и нечего нет, - поддакнул Петров.
- Скорей бы уж коммунизм построили. Тогда  проблема  денег  отпадёт  раз и навсегда, - пошутил Иванов.
- Отпадёт она  со всеми другими проблемами. А это не очень для нас интересно, - отозвался Петров и, наверное, был частично прав, предполагая, что в далёком будущем ни дефицита, ни водки и прочих пережитков недоразвитого общества не будет.
- Интересно, пришли они или ещё нет? – подразумевая возвращение с работы женщин, произнёс Сидоров.
- Недолго осталось ждать. Сейчас домой придём и узнаем, - успокоил товарища Иванов.
- Вот и я о том же, - заявил Сидоров весьма двусмысленно.
- Загадками говоришь, а это не к добру. Так недолго до беды: заговариваться начнёшь, - предостерёг  товарища  от  опасности  непосильной  мозговой  деятельности Петров.
- Причём  здесь заговариваться? Я о жёнах говорил. Что если они до сих пор не пришли? – пояснил причину  своёго  беспокойства  Сидоров.
 - Ну не пришли, так придут же, - успокоил его Петров.
- А где они  задержались? Ведь, сегодня нет курсов кройки и шитья, - продолжал начатую тему Сидоров.
- Не надо паники, сейчас придём и всё узнаем, по крайней мере, будем знать дома они или нет,  - прервал разговаривающих Иванов.
Наконец  прапорщики дошли до двери своего дома. Сидоров шёл первым, он и начал стучать в дверь.
- Зачем  стучишь?  Звонок  у нас  на что? – напомнил  о благах  цивилизации  Петров.
- Совсем забыл, что мы звонок починили, - ответил Сидоров и нажал на кнопку  звонка.
Никто в доме не отозвался и дверь не открыл.
- Открывай ключом. Видишь, нет  там никого, - поторопил товарища Петров.
- Ну вот, что я говорил!  Нет их дома и шляются они неизвестно где, - ворчал Сидоров, отпирая дверь.   
С клубами морозного воздуха,  три прапорщика ввалились в тёплое помещение.
- А я немного замёрз, - потирая холодную щёку, сообщил Петров.
- Немудрено. К вечеру подмораживает.  До утра может до минус тридцати дотянуть, - отозвался Иванов.
- Хорошо ещё снег не идёт. Не то нас уже по тревоге к самолётам пригнали бы с  плоскостей снег счищать, - напомнил о неприятных моментах службы Сидоров.
- Не хотелось бы сегодня обратно в часть возвращаться, - сказал Петров, и расстегнул куртку.
- Тем более мы от неё недалеко ушли, - пошутил Иванов.
- В этом у нас преимущество. До техники не так уж далеко. А представляете, жили бы мы где-нибудь в городе. Сколько времени надо до части добираться? – подчеркнул очевидное преимущество проживание рядом  с  частью Сидоров.
- Если в городе жить в доме со всеми удобствами, да ещё в отдельной квартире, я готов потерпеть небольшие неудобства, вызванные  значительным  расстоянием  до места службы, - позволил себе  помечтать  Петров.
- Тем более на тревогу  выделяют машину, которая всех, кто живёт далеко, собирает по домам и в часть  доставляет, -  Иванов напомнил о некоторой компенсации неудобства в дальности проживания от гарнизона. 
- Это точно, машину выделяют, - согласился Сидоров. – В таком случае я бы тоже был не против пожить в городе в отдельной квартире. Там, наверное, и горячая вода есть, а тогда можно было бы каждый день по прибытию домой со службы под душем мыться.
За разговорами прапорщики сняли верхнюю одежду.
- Что делать будем? Может, приготовлением ужина займёмся? – предложил Сидоров.
- Это, конечно, можно, но не нужно, - не принял предложения товарища Петров.
- Почему это не нужно? Я что-то тебя не понял, -  Сидоров, дабы компенсировать своё недовольство отсутствием дома жены, решил переключиться на другой объект и тем стравить пар.
- Если каждый день ужин готовить, жёнам это понравиться и будем мы и дальше готовить ужин, – пояснил суть  дела непонятливому товарищу Петров.
- А если жён дома не будет, что же нам  с голоду погибать? – задал провокационный вопрос  Сидоров.
- Если жён не будет, мы сами ужин приготовим. Нам не впервой, -  ответил Петров.
- Вот видишь, значит, всё-таки можно ужин приготовить! – обрадовался возникшему неологизму заявленного товарищем Сидоров.
- Иногда, в исключительных случаях, можно. Но только в исключительных, - пояснил разницу Петров.
Разговор пришлось прервать, поскольку раздался звонок у входной двери. Петров ринулся открывать, и в помещение вошли дети и жёны.
- Что так долго? – не удержался от вопроса Сидоров, едва женщины переступили порог.
 - Мы после работы заходили в магазин «Ткани», покупали для вас материал на брюки и подкладку для них, - открыла секрет жена Сидорова.
- Ну и как, купили? – поинтересовался Петров.
- Конечно, купили. Взяли серенькую ткань.  Сначала, думали чёрную ткань купить, да на серенькой остановились, - ответила Петрову его супруга.
- А почему всё-таки серенький, а не синенький, зелёненький или жёлтенький цвет? – добавил свою лепту в затеянный разговор Иванов.
- У нас, в гарнизоне, и так все в синем, зелёном и жёлтом. А серый цвет и для зимы и для лета подходит. Брюки получатся всесезонные, а это очень удобно для носки, - прояснила ситуацию жена Иванова.
- Здесь с вами трудно не согласиться. Но когда мы будем носить эти брюки, если мы из служебной робы не вылезаем? – размышлял вслух Иванов.
- Известно когда, - пояснила жена Сидорова. – В отпуск, в выходной, после службы. Да мало ли ещё когда.
- Вот именно, - поддакнула  жена  Петрова. – Только брюки ещё сшить нужно. А на это времени уйдёт немерено, и швейная машинка нужна, которой у нас нет, - напомнила о трудностях в пошиве брюк жена Петрова.
- А сейчас займёмся  приготовлением ужина, дети есть хотят. Поговорить и после ужина  можно,  - закончила разговор с мужчинами жена Иванова, правильно выставив приоритет в реальной семейной жизни.
- Вы  детьми займитесь, чтобы они нам не мешали, - выдала указание одни на всех жена Петрова. – Дети вас подолгу не видят, сейчас у вас есть возможность реабилитироваться.
- А что у нас будет на ужин? – поинтересовался  меню на предстоящую трапезу  Сидоров.
- Что будет, то и будет, - не выдала тайны жена Сидорова. – А сейчас идите и с детьми занимайтесь.
«Что-то строго  они сегодня с нами. Видно, что-то намечается в женской половине нашего семейного общежития», - подумал каждый из мужчин, но вида не подал.
После ужина женщины рано легли спать, сославшись на усталость от суетного дня. Мужчины составили им компанию, надеясь на возможные семейные ночные утехи. Но женщины действительно сразу уснули, что совсем не расстроило мужчин.  Даже такое холодное отношение к супружеским обязанностям, со стороны женщин, сейчас было для мужчин весьма незначительным разочарованием. Зато потом, когда всё состоится, и швейная машинка перекочует в их коммуналку, женской благодарности не будет конца.
  Мужчины  долго не могли уснуть и мысли чередой потекли в их мужских головах.  Мужчины лежали с закрытыми глазами и улыбались, предвкушая реакцию женщин на неожиданный, но желанный подарок к новому году. Швейная машинка, хоть и не новая, но вполне работоспособная, известной фирмы «Зингер» могла стать главным украшением новогоднего праздника, не считая ёлку, конечно. О том, где взять ёлку мужчины не беспокоились. Нужное количество ёлок привозили перед новым годом в кузове автомобиля ЗИЛ, специально снаряжённого для этой цели в лес командиром полка. Конечно, официальных разрешений на вырубку ёлок у военных не было, но за спирт получались и не такие неофициальные договорённости  с  теми, кто непосредственно должен был следить за сохранностью лесных угодий.
   Через два дня после описанных событий, если брать за мерило времени именно их, сразу после обеда, в штабе начали выдавать получку служивому люду полка. Выдавал деньги прапорщик Свирепа, добровольно определивший себя на роль кассира. Несмотря на пугающую фамилию, предполагающую ужасно свирепый вид её обладателя, сам прапорщик Свирепа выглядел весьма обыденно. Маленький рост и худоба опровергали всякие подозрения на свирепый нрав. Но смекалкой прапорщик обделён не был, что сказывалось на сумме получки, выдаваемые кассиром служивым людям полка. Простым служакам, не обременённым начальственными полномочиями, он выдавал заработную плату, округляя её на несколько копеек, которые значились в ведомости помимо рублей. Это и был интерес  прапорщика, ради  которого  он пошёл на дополнительную, почти общественную нагрузку. И в конечном итоге недоданная сумма составляла почти второй оклад  прапорщика и беспрепятственно перетекала в его карман. Никто не хотел становиться кассиром вместо прапорщика Свирепы, и поэтому, столь вольную трактовку сумм, указанных в ведомости, служивые терпели. Однако с начальством подобных вольностей прапорщик себе не позволял и выдавал им заработную плату всю до копеечки, согласно ведомости.
  - Что-то Сидоров задерживается. Опять, наверное, кого-нибудь из начальства заправляет, - Иванов выдвинул версию,  которая могла Сидоров  задержать на службе.
- Не успеет сегодня получить получку и, считай, пропала наша покупка.  А бабка и вправду может нас не дождаться, если другой покупатель  объявиться, да  ещё  посулит  большую  сумму, - беспокоился Петров о возможном срыве планов  на покупку швейной машинки.
Иванов стоял в очереди на получение получки за Петровым, а Сидорова не наблюдалось даже в конце очереди, и этот факт сильно напрягал.
- Не каркай, а то он действительно опоздает, - Иванов приструнил Петрова, несмотря на то, что волновался не меньше товарища.
Прапорщик Свирепа выдал деньги всем пришедшим получать получку, и стал собираться, намереваясь покинуть пост, положив остаток денег и ведомость с росписями в сейф.
- Ты уже закончил? –  спросил прапорщика Свирепу  ожидающий товарища у дверей комнаты Иванов. – Ждать больше никого не будешь?
- Всем, кто пришёл,  деньги выдал, пора и по домам, - подтвердил он предположение Иванова.
 - Сидоров деньги ещё не получал, - напомнил ему Иванов.
- Это с заправки который? Так он может  сегодня ещё долго не придти. Подъедут к нему заправщики, и пока он их полностью не заправит, никуда от своей заправки не уйдёт. Так оно надёжней, поскольку уже никто лишнего не нальёт, - объяснил свой взгляд на проблему Свирепа.
- Может быть, подождёшь немного? - попросил Петров. – Вдруг он сейчас появится.   
- Если сегодня деньги получить не успел, завтра получит, - обнадёжил Свирепа. – Ты не беспокойся, никуда его деньги не пропадут, я ещё и завтра в это же время выдавать буду.   
- Хотелось бы, чтобы он получил получку сегодня. Дело у нас на троих есть, - пояснил причину своего беспокойства Иванов.
- На троих что ли решили сегодня накатить? В день получки накатить по сто пятьдесят дело святое. Даже жены по этому поводу возражать не будут. Но всё равно ждать я никого не стану. Смысла нет мне ждать одного, тем более, точно неизвестно, когда он появится: придёт он через минуту или через час, а то и вовсе не придёт,  - огорчил служивых кассир.
Прапорщик Свирепа запер дверь кабинета и ушёл.
- Ну что теперь прикажешь делать? Как теперь швейную машинку выкупать? – высказался Петров.
- Мы можем пока на двоих взять машинку. А когда Сидоров получку получит, тогда  нам отдаст, - предложил вариант Иванов.
- А что мы скажем жёнам? Придётся им объяснять, куда мы деньги потратили. Какой тогда это будет подарок? – не соглашался Петров.
- Ничего страшного. Завтра купим. Сидоров получку получит, и купим, - пошёл на попятную Иванов.
- Если она ещё у бабушки будет. Не одни наши жёны шить хотят. Придёт кто-нибудь раньше нас и, пиши, пропало.
- Не будем пессимистами. Нужно надеяться на лучшее, - Иванов не собирался расстраивать по пустякам и поэтому держался молодцом. 
Наконец в штаб пришёл Сидоров.
- А что, получку уже закончили выдавать? - начал он с вопроса, увидев закрытую дверь.
- Уже закончили. Ты бы ещё позже припёрся,  -   ответил Петров.
- На службе задержался. Так он больше не придёт сегодня? – на всякий случай спросил Сидоров.
- Сегодня не придёт. Сказал  что завтра будет получку выдавать, для тех, кто сегодня не получил, - сообщил ему Иванов. 
 - Жаль. Хотелось бы сегодня получку получить, - сожалел об упущении Сидоров.
- Конечно, жаль. Мы ведь сегодня собирались за швейной машинкой идти, - напомнил о сегодняшних планах Иванов.
- А что нам мешает сходить за швейной машинкой сегодня? – будто не понимая сути дела, спросил Сидоров.
- Наличие нужной суммы денег. Только и всего, - ответил Петров.
Но Сидоров не понял и поэтому переспросил:
- Я понял, что вы получку получили. Или нет, не получили?
- Получили, - подтвердил Иванов.
- Так в чём дело? Вы скинетесь, и купим мы эту машинку. А я завтра деньги получу и вам долю отдам, - предложил очевидный вариант решения вопроса Сидоров. 
- Не всё так просто, - возразил Петров. – Сумма от нашей получки отломится немалая. И у наших жён возникнут вопросы. Придётся сознаваться, куда мы деньги дели.
- Не вижу в этом никаких препятствий. Всё равно  рано или поздно жёны всё узнают, - выдвинул контраргумент Сидоров.
- Вот именно, рано или поздно. А нужно чтобы они узнали вовремя:  перед самым новым годом, когда положено дарить подарки, - ответил Петров.
- Даже если мы купим на троих, сбросившись с получки, суммы отначаного от наших получек будет немаленькая, и жёны догадаются, куда пошли деньги, - продолжал возражать Сидоров.
- Пусть догадываются. Тем более тут и догадываться особенно не нужно: перед новым годом, прежде чем дарить подарки их купить надо, - обосновал правильность выводов Иванов.
- Ладно, мне лично всё равно. Завтра, так завтра.  Но я бы сказал жёнам, что мы ещё получку не получили, завтра мол получим. Тогда сегодня могли бы купить швейную машинку, - продолжал рассуждения Сидоров.
- В это наши жёны тем более не поверят.  Весь гарнизон знает, что сегодня всему полку  получку  выдавали.  И то, что мы все трое не смогли получку получить крайне неправдоподобно, - Петров  окончательно отверг вариант Сидорова.
- Но я же вправду не получил, - нашёл  весомый  аргумент Сидоров.
- Что вряд ли обрадует  твою супругу, - Иванов  сильно  огорчил Сидорова.
- Хватит философий. Пошли домой, - напомнил об окончании рабочего дня Сидоров.
Вся троица так и сделала: отправилась домой окружным путём. Они заглянули в промтоварный магазин, дабы ещё раз убедиться в том, что ничего  из имеющегося на прилавках для новогоднего подарка не годится. По инерции они заглянули в продовольственный магазин и раз уж появились там, купили дочкам по двести граммов дешёвых конфет.  Сидорова, по причине отсутствия денег, пришлось субсидировать. Целый час  занял их неспешный переход  из штаба домой. Но даже столь длительная задержка в пути не лишила их пальм лидерства:  дома ещё не было ни жён, ни детей.
- Нет никого. Я вот что подумал: наши жёны сегодня на курсах задержаться. Нам нужно забрать детей из садика, - напомнил о родительском долге Сидоров.
- Нам жёны вчера ничего не сказали, - пытался возражать Петров, которому не хотелось снова выходить на морозный воздух улицы.
- Такие вещи не нужно напоминать. Мы расписание посещений курсов кройки и шитья нашими жёнами теперь знаем, а это и есть в каком-то роде напоминание о родительском  долге, нашем долге, - крепко аргументировал необходимость сегодняшнего похода за детьми в детский садик  Иванов.
- Он запахнул, уже было, снятую куртку, и первым вышел на улицу.  Двое его коллег двинулись следом.
До самого детского сада они шли молча.  Для детей в детском саду наступало время идти домой и родители уже успели разобрать половину детей. Дочки прапорщиков уже были одеты и ожидали прихода родителей на улице.
- Не замёрзли? – спросил у девочек Иванов, после того как вошёл в дворик детского сада и поздоровался с воспитательницей.
- Нет, мы совсем недавно вышли на улицу, - ответила его дочка.
- А где мама? – у Петрова спросила его дочка.
- Мама ещё не приехала. Она позже будет, - не уточняя детали, ответил дочке Петров.
- А мы ещё гулять будем? – поинтересовалась дочка Сидорова.
- Конечно, будем, - ответил папа. – Сейчас домой пойдём, вот и нагуляемся.
Мужчины взяли дочек за ручки и отправились в обратный путь. Но дочки идти спокойно не хотели. Они  вырывались и носились вокруг отцов, продолжая прерванную приходом родителей игру в догонялки, и продвижение всей кавалькады получалось небыстрой.
- Девочки! – строгим голосом обратился к детям Иванов. – Не бегайте так быстро. Надышитесь холодным воздухом и, не дай Бог, заболеете. А скоро новый год и дед  Мороз больных детей не очень жалует. К тому же нам нужно быстрей домой придти и ужин приготовить к приходу ваших мам.
Столь пламенная речь осталась без внимания, и отцам, дабы призвать детей к повиновению пришлось применить известный манёвр: крепко взять каждому свою дочку за руку и дальнейший путь до дома совершать парами. Уже через десять минут они добрались до дома. Иванов открыл ключом дверь и, сначала он с дочкой, а потом все его домочадцы с дочками вошли в прихожую.
Последним вошёл Сидоров с дочкой, он и включил  свет в прихожей. Каждый из отцов снял со своей дочки пальтишко.
- Сейчас мы будем готовить ужин, а вы нам не мешайте, - объявил Иванов дочкам.
- А что нам делать? – спросила его дочка.
- Поиграйте во что-нибудь. Кукол своих спать уложите, - посоветовал Иванов.
- Им ещё рано ложиться спать, - возразила дочка.
- Тогда поиграйте в детский сад, - сказал Петров.
- А как нам в детский сад играть? – не поняла дочка Петрова.
- Всё очень просто, - начал объяснять Петров. – Вы будете воспитателями, а куклы воспитанниками.
Долгая пауза подтвердила, что дети не очень поняли объяснение Петрова.
- Когда вы приходите в детский садик, вас встречает воспитательница. А вы сами воспитанники этой воспитательницы. Это в вашем детском садике. А теперь вы воспитательницы, а воспитанницы ваши куклы. Понятно? - Петров объяснил, как мог на примере настоящего детского сада.
- Понятно, -  не очень уверенным голосом ответила его дочка.
- Раз понятно, идите, играйте, - рассудил он.
- А где нам играть? – поинтересовалась дочка Петрова.
- Да хоть где.  Например, вы можете играть в одной комнате, а можете играть каждая в своей, - посоветовал Сидоров.
- Так, где нам всё-таки играть? – повторный вопрос ребёнка требовал от родителей конкретного ответа.
- Играйте все в нашей комнате, - уточнил Петров.
Девочки зашли в свои комнаты за куклами, потом навестили комнату Петрова.
- Детей пристроили, теперь надо придумать, что на ужин приготовить, - подвёл черту Сидоров.
- Чтобы придумать блюдо на ужин нужно хотя бы знать, что у нас имеется в наличии, - Иванов начал с известной истины, правда не в том случае, если вся компания  собиралась бы варить суп из топора.
- Да, ты прав, - согласился Сидоров. – Необходима ревизия нашего хозяйства.
Прапорщики полезли в шкафчики, где хранились крупы, обследовали корзину для овощей и холодильник.
- Вывод неутешительный, - озвучил результаты ревизии Иванов. – Мяса у нас нет, рыбы нет, пельменей и тех нет. Правда есть банка сайры. Из неё, если добавить картошечки, лучку и морковки, можно рыбный суп сварить. Но вечером рыбный суп есть не хочется.
- Из овощей только четыре картошины, две свёклины, головка лука и одна морковка, - доложил Петров. 
- В шкафу немного крупы: риса, пшена, которых даже на кашу не хватит. Зато имеется много макарон, - напоследок обрадовал компанию Сидоров. 
- Давайте, макароны отварим, - предложил Петров. – Когда кушать хочется и макароны пойдут за милую душу.
- Это у нас они пойдут  со свистом и то лично я, если уж и есть макароны, то лучше макароны по-флотски, – высказал своё мнение Иванов.
- Для макарон по-флотски нужен фарш мясной или из требухи. У нас же ничего такого нет, - внёс свою лепту в критику ранее высказанного Сидоров. – Но можно из  одних  макарон приготовить блюдо, которое придётся по вкусу и детям и нашим жёнам.
- Ты у нас прямо кулинар. Может, ты нам на завтра и супчик из топора сваришь? - пошутил Петров.
- Может, вы сами подходящий рецептчик предложите? Я вам с радостью уступлю приоритеты и поварскую долю уступлю, - обиделся Сидоров.
- Мы полностью тебе доверяем. Давай свой рецепт, - постарался сгладить обиду товарища Иванов.
- Сначала нужно сварить макароны, потом их поджарить на сливочном масле или сливочном маргарине,  на макаронах образуется корочка. Потом посыпать макароны сахарным песком и прошу к столу, кушать подано, - закончил объяснения Сидоров.
- Одно дополнение:  это блюдо надо есть горячим, - взял слово Иванов.
- Здесь ты прав. И чтобы твоё замечание выполнить для всего семейства, нужно знать хотя бы приблизительно, когда придут наши благоверные, - поставил точку, как в рецепте блюда, так и процедуре подготовки и проведения ужина Сидоров.
- Ну, ты и задал нам задачу! – воскликнул Петров.
- В каком смысле? – не понял Сидоров.
- Рецепт мы услышали, когда и как подавать тоже поняли. Но когда жёны придут домой – это вопрос, - объяснил момент неопределённости в начале и процессе приготовления  Петров.
- Я думаю, через час они должны появиться. Как раз у нас всё будет  готово. А раз так, нужно заполнить кастрюлю водой и поставить на огонь, - дал указания Сидоров.
- Слушаемся, мой фюрер, - пошутил Петров.
Иванов достал с полки кастрюлю и, наполнив  водой, поставил на плиту.  После чего  включил и зажёг  газ.
- Когда закипит, положим в воду макароны,  минут двадцать и можно будет снимать с огня, - прокомментировал последовательность процесса приготовления макарон Сидоров.
- Ты в этом рецепте не упомянул самого главного: время, когда наши жёны домой заявятся. Этого хотелось бы знать поточней, а лучше наверняка, – Петров не удержался и снова подначил Сидорова.
Иванов ничего не сказал, посчитав, что Сидорову полагается небольшая бяка, за  то, что подвёл их с  покупкой швейной машинки. Только и Сидоров не обратил внимания на последнее замечание Петрова.
- Кстати, у нас  сливочное масло есть? – напомнил об упущении в подготовке продуктов Сидоров.
Петров открыл дверку холодильника и заглянул внутрь.
- Треть пачки есть, - обрадовал он.
- А сахарный песок, я надеюсь, тоже имеется в нашем хозяйстве?
- Полтора килограмма на полке лежит. Полагаю, этого количества сахара хватит на твой кулинарный изыск, - Иванов доложил о наличии сахара.
- Осталось приготовить сковородку побольше, и процесс приготовления ужина пойдёт само собой, - обнадёжил коллег Сидоров. 
Сковородка достаточно больших размеров заняла место на плите.  Вода в кастрюле закипела, и Сидоров положил в воду макароны.
- Процесс  пошёл, - Сидоров  отметил процесс  начала  приготовления блюда.
- Пошёл- то он, пошёл, но остались сомнения, - сказал Петров. – Будут ли нашу стряпню есть дети и жёны?
- Надо лучше вести хозяйство. А то, ишь ты, ужин приготовить не из чего, - парировал Сидоров.
- А они тебя скажут, что надо больше зарабатывать и получку вовремя получать, - напомнил о промашке товарища Петров.
- Они знали за кого замуж выходили. Мы люди военные, нам за службу оклад платят, - о сегодняшней промашке с зарплатой Сидоров повторяться не стал, мол, и на старуху бывает проруха.
- Пойду, посмотрю, как там девчонки играют, - решил проконтролировать детей Иванов.
Он вошёл в комнату.  Девочки, сидя рядом с кроватями своих кукол, дремали.  С  холода  дети пришли в тёплое помещение и их разморило.  Иванов не стал будить детей и тихо вышел из комнаты.  Два его товарища о чём-то спорили.
- Тихо вы, не шумите! - приструнил он коллег, стараясь говорить убедительно, но негромко. – Дети спят.
- Сами легли в кроватки и спят? –  по инерции, подражая товарищу, тихим голосом спросил Сидоров.
- На кроватях спят их куклы. Они рядышком прикорнули, - разъяснил ситуацию Иванов.
- Так они одетыми спят? – не понял Сидоров и переспросил.
- Конечно, одетыми. Их никто не раздевал и не  укладывал – ответил Иванов, выразительно взглянув на вопрошавшего, как бы укоряя: «Эх, папаша! Надо лучше знать своего ребёнка». 
- Женщины придут, и нам достанется на орехи. Нужно детей раздеть и спать уложить, - сделал вывод Сидоров.
- Им рано спать ложиться. Их ещё накормить надо, а потом уже спать укладывать. А то, что прикорнули, так и пусть.  Подремлют немного и проснуться. А у нас как раз ужин будет готов, - объяснил выгоды сложившихся обстоятельств Иванов. 
- И всё-таки  я  бы  их  спать  уложил, - высказал своё мнение Сидоров.
- Разбудишь  детей и сделаешь только хуже и для них, и для нас, - Петров встал на сторону Иванова.
- Ладно, - согласился Сидоров, – но учтите, я вас предупреждал.
- У тебя макароны не переварятся, предупреждальщик, зарплату не получальщик? – напомнил о варке макарон Иванов.
- Всё под контролем.  Ещё  десять  минут  им надо вариться, - ответил Сидоров.
- А мне кажется, макароны  уже больше двадцати минут варятся. Как бы они не разварились, - Иван  о процессе приготовления макарон имел своё собственное мнение.
- Не бойся, не разварятся.  А вот если они не сварятся как надо и останутся недоваренными, тогда их точно никто есть не будет, - ответил Сидоров.
- Ты у нас сегодня главный кулинар, тебе и отвечать, - подвел черту Иванов.
- Только есть и нам тоже придётся, - проворчал себе под нос Петров.
Наконец  процесс  варки  закончился  и начался процесс  жарки на сковородке.
- Сколько  макароны  жарить  надо? – поинтересовался  у  повара  Петров.
- Когда пожарятся, тогда и жарить нужно прекращать, - сообщил технологию приготовления макарон Сидоров.
- Ты прямо Америку для нас открыл.  Это мы и без тебя знаем, что когда поджарится, тогда и жарить надо прекращать. А сколько это по времени будет, - обиделся Петров, поскольку длинный ответ товарища  заменял более лаконичный и более обидный: отстань от меня и не мешай готовить.
- Ну, ты и вопросики задаёшь! Всё зависит от количества макарон на сковородке, силы огня и уменья повара, - обрадовал Сидоров.
- Спасибо тебе, объяснил, не поленился, просветил нас, неучей, - поблагодарил Петров. – А то мы без тебя не знаем, что когда они пожарятся, тогда и делу конец.
- Ну, вот и славно, наконец,  и ты понял, как надо ужин готовить, - не без иронии, заметил Сидоров.
Звякнул звонок входной двери. Иванов отпер дверь и с клубами холодного воздуха в помещение вошли все три женщины.
- Чем-то вкусненьким у вас тут пахнет! – заметила жена Иванова.
- А девочки где? – забеспокоилась жена Петрова, не увидев детей ни в прихожей, ни на кухне.
- Они в комнате играют, - ответил женщинам Иванов.
- Так что у нас сегодня на ужин? – подобравшись поближе к плите и подглядывая через плечо Сидорова, спросила его жена.
- А вот сядете ужинать, тогда узнаете. Мойте руки, детей зовите и садитесь за стол, - ответил Сидоров.
Женщины пошли переодеться к ужину и, застав детей дремлющих рядом со своими куклами одетыми, мужьям выговаривать не стали. Очень им хотелось узнать, чем это их будут потчевать благоверные.
Пока женщины отсутствовали на кухне, Сидров, понизив голос, сообщил своим товарищам пришедшую в голову мысль.
- Я вот что подумал: давайте, скажем нашим жёнам, что получку получил только Иванов. А я и Петров получить получку не успели.
- Хитро придумал, - прокомментировал Петров. – Одному на орехи получать не хочется, так ты меня в компанию козлов отпущения причислить хочешь.
- Я вам дело говорю, а вы мне свои подозрения высказываете, - обиделся Сидоров.
- Ладно, говори своё дело, а мы послушаем тебя, - Иванов поторопил Сидорова, пока женщин, мол, нет, говори.
- С продуктами у нас напряжонка, - начал объяснять Сидоров.
- Это мы и без тебя уже определили, - прервал его Петров.
- Продукты нужно закупать, а значит, сегодня женщины попросят у нас денег. Без  денег, ведь, ничего не сделать, - Сидоров пытался объяснить суть дела.
- Давай, рожай уже свою идею. Женщины вот-вот придут, при них уже не поговоришь, - поторопил Петров.
- Не перебивайте, тогда и разговор быстрей пойдёт, - огрызнулся Сидоров. – Так вот, мы скажем женщинам, что получку получил только Иванов, а мы получим получку завтра. Поскольку продуктов нет и их уже надо закупать, то мы разделим одну получку Иванова на троих женщин. Так будет складнее. И когда я получку получу, а по легенде я, и Петров, то мы всё компенсируем.
А заодно мы выиграем время, и у нас будет нужная сумма для покупки швейной машинке без дополнительных объяснений  с  жёнами. Теперь понятно в чём суть идеи?
- Понятно. Но зачем получку делить на троих? – задал вопрос Петров.
- Как это зачем? – удивился непонятливости товарища Сидоров. – Одной денег дашь, а другим не дашь – это не дело. На что они продукты покупать будут? Всем ведь женщинам надо продукты покупать. Или вы пару дней хотите поговеть? – и не получив отклика на свои объяснения, продолжил. – Хотя мы сами в столовой питаемся и как-нибудь перебьёмся.  А вот нашим женам и детям придётся поговеть.
- Не придётся, - согласился с коллегой Иванов. – Так и сделаем, скажем, как ты предложил.
Дети, сопровождаемые матерями, вышли к столу.
- Садитесь вместе с детьми за стол. Вам как раз место хватит, а мы после поедим то, что останется после вас, - пригласил к столу Сидоров.
- Зачем же остатки есть! Мы вам оставим, сколько положено, - обещала жена Сидорова.
Петров разложил тарелки на столе, Иванов порезал хлеб и разложил приборы. 
- Ну и где же ваше хвалёное блюдо? – поторопила мужчин жена Сидорова.
Сидоров снял с плиты сковородку с макаронами и разложил по тарелкам.
- Так это макароны! - воскликнула жена Сидорова, даже не попробовав кушанье.
- Это не просто макароны, - поправил супругу Сидоров. - А макароны, приготовленные по особому рецепту.
- Макароны, как ни приготовь, они макаронами и останутся, - ответила  жена  Сидорова, даже на йоту не поверив супругу.
- Ешьте, пока не остыло, - поторопил Сидоров, стараясь не принимать близко к сердцу заявление сердитой супруги.
Дети не слушали разговоры взрослых. Вооружившись вилками, они с удовольствием ели  макароны.
«Детей не обманешь, - подумал Иванов. – Вон как вилками работают.  Значит макароны неплохие».
Несмотря на претензии жены Сидорова, женщины быстро расправились с макаронами, лишь немного опередив детей.
- Кому добавки? – спросил Сидоров.
Дети попросили ещё немного, и Сидоров доложил в их тарелки по паре ложек.
- А вы не хотите ещё макарон? – осмелился предложить он женщинам.
- Спасибо за ужин. Вкусные макароны. Но больше не нужно, а то мы станем толстыми  и некрасивыми, и вы нас разлюбите, - отказалась за всех женщин жена Иванова.
 - Полные женщины не менее привлекательны, нежили худые. Так что никто вас не разлюбит, - успокоил женщин Петров.
- Чайку попьём и спать. Устали мы сегодня. А есть будем завтра утром кашку. Я молочка два пакета купила, крупы пшённой килограмм, - сообщила жена Иванова мужчинам.
- Тогда надо молоко вскипятить, чтобы не прокисло, - напомнил о необходимости кипячения молока Иванов.
- Сейчас чайку попьём, и пока вы есть будете, я молоко вскипячу, - ответила жена Иванова.
Она встала из-за стола и сама налила всем, сидящим за столом, чай. Пока женщины и дети пили чай, она перелила молоко из пакетов в кастрюльку и поставила на огонь.
- Забыли вам о главном сказать, - вспомнил Сидоров. – Сегодня получку выдавали. Иванов получил, а я и Петров не успели. Завтра получку получим. Мы тут подумали и решили, чтобы вам отдать деньги поровну из тех, что уже получены. А мы завтра…
Жена Сидорова не дала Сидорову договорить, прервав его вопросом: 
- Что значит не получил и как вы собираетесь деньги делить?
- Я завтра получку получу. А поскольку вам нужно продукты покупать завтра в городе днём, а мы встретимся только вечером, вот мы и решили выдать вам поровну. Это получается где-то по сорок рублей, - объяснил, как сам понимал, Сидоров.
- Маловато, конечно. Но если завтра вечером остальное выдадите, тогда ладно, - согласилась женщина.
- Конечно, выдадим. Получим и выдадим, - обещал Сидоров.
Закончив с трапезой, и получив деньги, женщины и дети разошлись по своим комнатам.
- Теперь наша очередь ужинать, есть уже ужас как  хочется, - обрадовался Сидоров.
- По-моему, зря ты радуешься, - осадил его Петров. – Тут, собственно, и есть -то нечего. Разве что начать и кончить.
- Мне хватит. Женщина же тебе сказала, что на ночь много есть вредно, - парировал Сидоров.
- Кому вредно, а кому на службу с утра идти, и там, на ветру и холоде мёрзнуть, - ответил Петров.
Иванов собрал со стола грязную посуду, положил чистые тарелки и разложил по тарелкам макароны.
- Ну и как вам макарончики? – спросил Сидоров, намереваясь услышать похвалу в свой адрес.
- Макароны, как макароны. Только слишком сладкие. А я сладкое не люблю, - огорчил кулинара Петров.
- А ты что скажешь? - Сидоров  теперь  намеревался  выпросить  похвалу  у  Иванова.
- Честно говоря, я тоже предпочёл бы солёное блюдо. Ну, а если уж и кушать макароны, то, по крайней мере, хотя бы макароны по-флотски, - Иванов вконец огорчил сегодняшнего кулинара.
- В следующий раз сами будете выкручиваться, - проворчал Сидоров.
- Ты зря обижаешься. В сложившихся обстоятельствах блюдо из сладких пожаренных макарон очень даже ничего.  Но сам посуди, разве ты бы предпочёл есть сладкие макароны, если бы был выбор, например, ещё одно блюдо:  макароны по-флотски? - объяснил свою точку зрения Иванов.  Приведённый пример успокоил Сидорова. Хоть тут он оказался молодцом. 
- Мы завтра во сколько пойдём за машинкой? – дабы переключиться на другую тему, понизив голос  почти до шёпота, спросил Сидоров.
- Известно когда: после службы. И то, если ты завтра соизволишь получку получить, - ответил ему Петров.
- Один раз осечка произошла, так вы мне всё время напоминать об этом будете, - выговорил товарищам Сидоров. – Сами что ли никогда мимо кассы не пролетали?
- Один раз, зато какой смачный. Будет дело, если мы завтра с машинкой  проедем  мимо  денег, - высказался Петров.
- Мимо не проедем, всё договорено, - заверил товарищей Сидоров.
- Ты, главное, получку получи, а мы уж после работы пойдём за покупкой и там всё увидим, - ответил ему Петров.
Тема была исчерпана, и до конца ужина никто из трапезничающих не произнёс ни слова.
После окончания службы Иванов и Петров ждали Сидорова возле штаба. Сейчас Сидоров стоял в очереди таких же, как он неудачников, которые не успели получить деньги в день получки.
«Что-то кассир задерживается.  Пора бы ему здесь появиться.  А он, сволочь такая, всё не идёт и не идёт. Если он всё-таки не придёт сегодня, меня Иванов с Петровым с дерьмом сожрут».
Но  беспокойство Сидорова было напрасным. Прапорщик-кассир пришёл в комнату, открыл сейф, в котором хранились деньги, и начал выдавать получку.
- Ну вот, наконец-то  и тебе деньги выдали, - обрадовался Петров. – Или не выдали, - не получив подтверждения от Сидорова, предположил он. 
-Так получили или не получил? – заволновался Иванов.
- Получил я, получил. Пошли быстрей к бабушке швейную машинку торговать, - поторопил друзей Сидоров.
- Пошли. Мы ещё вчера готовы были, - подначил товарища Петров. – Но некоторые несознательные и неответственные служащие получку вовремя не получили.
- Сидоров  опередил Петрова и Иванова на несколько шагов, и отвечать не стал. Он чувствовал свою вину, и ноги сами убыстряли шаг.
«Ну вот и пришли», - подумал Сидоров и нажал на кнопку звонка у входной  двери.
Дверь долго не открывали, и Сидорову пришлось нажать на кнопку  второй  раз. 
- Кто там, - голос из двери не показался Сидорову знакомым. Но он слышал голос  хозяйки лишь один раз и вполне мог  сейчас ошибаться.
- Мы пришли по договорённости купить швейную машинку, - сообщил о намереньях Сидоров, не уточнив, кто именно пришёл и сколько этих «мы» стоит сейчас перед  дверью.
- Я ничего об этом не слышала. Вот придёт хозяйка, тогда и приходите, - сообщил голос из-за двери.
- Тогда позовите хозяйку или спросите у неё, - велел Сидоров, в душе которого начали зарождаться нехорошие предчувствия. 
Небольшая пауза, которою выдержал  голос  за дверью, позволили Петрову спросить Сидорова:
- Ну что там ещё у тебя такое?
- Боюсь, не только у меня, а всех нас троих.
- Что-то со швейной машинкой?
- Пока не знаю, у хозяйки спросим, тогда и будем знать.
- А с кем же ты говорил сейчас?
- Хозяйки сейчас нет дома, - повторил голос из-за двери.
- А куда она пошла и скоро ли придёт? – Сидоров задал вопрос  владелице голоса из-за двери. 
- Если вам нужна хозяйка приходите позже, - удаляющиеся от двери шаги известили визитёров об окончании разговора. 
- Мне это уже не нравиться, - поделился своими эмоциями Иванов. – Мы пришли по серьёзному делу, а хозяйки нет дома. Это просто невежливо.
- Согласен с  тобой. Жди теперь на холоде неизвестно сколько, - поддакнул Сидоров.
- Чья бы корова мычала, а чья бы молчала. Мы вчера должны были придти. По крайне мере так мы договаривались. А пришли только сегодня. Это с нашей стороны невежливый поступок. Не хорошо обманывать старушку, - Петров не осуждал старушку, но по интонации сказанного было понятно, что и он огорчён таким, не в их ползу, раскладом.
- И что мы теперь будем делать? – задал риторический  вопрос Сидоров.
- А что нам остаётся? Придётся ждать возвращения хозяйки, - ответил Иванов.
- Не хотелось бы долго торчать на улице. Холодно сегодня.  Может быть, на завтра покупку перенесём? – внёс предложение Петров.
- Перенесли уже и вот результат. Будем ждать хозяйку сколько надо, - сказал, как отрезал, Иванов.
- Прямо здесь, на улице, будем ждать? – попытался вызвать сомнение в рациональности ожидания на морозе Петров.
- Здесь, у дверей, тёплой бытовки не наблюдается. Придётся на улице ждать, - огорчил сомневающегося Иванов.
- Ждать, так ждать. Пришла бы она побыстрей, всё-таки зима, не лето сейчас,  - проворчал себе под нос Петров.
Однако надежд товарищей хозяйка не оправдала, заявившись лишь через час.
- Здравствуйте! А мы вас ждём, - поздоровался с хозяйкой Иванов.
Он первым её увидел и тут же напомнил о недавней договорённости:
 - Вот пришли вашу машинку покупать, как и договорились.
- Мы договаривались, что вы придёте сразу, как получите оклад. Насколько мне известно, получка была вчера, вчера и надо был приходить, - толи отказала, толи просто укорила хозяйка.
- Вчера была уважительная причина, по которой мы придти  не смогли:
- Сидоров вчера не успел деньги получить. Поэтому получал получку сегодня. Сегодня мы и пришли.
- Я вам сочувствую. Но раз на сегодня мы не договаривались, я и пошла в магазин, - ответила хозяйка.
- Мы не в претензии. Только раз мы все уже здесь, давайте, перейдём к тому делу, по которому мы сюда пришли, как говорится, мы вам деньги, вы нам швейную машинку.
- Не получится у нас сделка, - огорчила друзей хозяйка. - Машинку я уже продала.
- Как продали!? Мы же договаривались, - не поверил Сидоров.
- Мы договаривались на вчера. А вы пришли днём позже. Вот я и продала покупателю, который с деньгами пришёл, - подтвердила ранее сказанное старушка.
- Мы же договаривались  придти после того, как получку получим, а не в этот же день, как получим. Вот мы и пришли, как обещали, - высказал свою точку зрения Сидоров.
- Значит,  мы друг друга не поняли. Но теперь уже дело не поправить, машинки-то нет, - хозяйка на этой фразе закончила объяснения и, нажав на кнопку звонка входной двери, стала ждать, когда откроется дверь.
- Это я, - сообщила она, когда услышала шаги за дверью.
Дверь открылась, хозяйка исчезла за дверью, щёлкнул закрывающийся замок, а друзья всё ещё продолжали стоять у двери.
- Ну и что нам теперь делать? – задался вопросом Петров, спрашивая всех присутствующих, в том числе и себя.
- Известно что, домой идти, - нашёл очевидный ответ Иванов.
Только такой ответ никого не устраивал, так как вопрос подразумевал упущенную возможность приобретения швейной машинки. 
- Сдаётся мне, она нас обманывает. Почему-то передумала она и причина этого пока не ясна. Может, стоило нам предложить большую цену  за машинку?  - высказал свои соображения Сидоров.
- Даже если так, правду нам не узнать, - подвел итог Иванов. – Пойдёмте домой, пока мы в сосульки не превратились.
Друзья быстрым шагом направились  к дому. Уже перед самыми дверьми Сидоров озадачил всех вопросом:
- Так что же нам делать?  Где мы теперь швейную машинку купим?
- Время ещё есть. Что-нибудь придумаем, - стараясь быть оптимистом и морально поддержать товарищей, ответил Иванов. 
Иванов отпер дверь. В доме было пусто: ни жён, ни детей, а неудача с покупкой швейной машинки опускала настроение крайне низко, обостряя чувство пустоты жилища.
- Пора бы им уже быть дома, - подразумевая детей и жён, высказался Сидоров.
- Придут сейчас. Куда им деваться от нас? – успокоил товарища Петров.
- Вот и хорошо, что их ещё нет. Нам надо до конца проблему решить, - напомнил о нерешённом деле Иванов, хоть и не представлял с какого бока к нему подступиться. 
- И что же это за проблема? – не понял намёка Сидоров.
- Да всё та же: покупка швейной машинки, - уточнил суть вопроса Иванов.
- Да мы, вроде бы, её уже решили, а правильнее будет сказать:   слили в унитаз, - напомнил о недавнеё неудаче Петров.
- Ну зачем же так категорично! Не только же одна бабушка в нашем городе швейные машинки продаёт, - сказал Иванов, наконец, найдя приемлемый вариант на надежду в успешном разрешении проблемы,  и  стараясь своим оптимизмом вызвать аналогичное чувство у товарищей  по несчастью.
- Хорошо бы она не одну машинку пробовала, а много машинок предлагала желающим прибарахлиться, - высказал пожелание Сидоров.
- Мы другую бабушку, продающую машинку,  в городе найдём. А может быть,  в магазин перед новым годом завезут шейные машинки, - продолжал высказывать оптимистические предположения Иванов.
- Ты нам только это хотел сказать? – спросил Сидоров, которого раздражало сейчас любое напоминание о швейной машинке. Он чувствовал свою вину, но не желал, чтобы ему, даже косвенно, об этом напоминали. 
- И не только об этом надо подумать, - ответил Иванов. -  Сейчас придут наши жёны, и мы должны будем вернуть деньги, которые мы вчера им не додали.
- Это уж как пить дать. Отдать получку жене – это святое. На этом семейный бюджет держится, - согласился с товарищем Петров.
- Всё правильно, получку надо жёнам отдавать. Но на что мы швейную машинку покупать будем? – спросил об очевидном факте Иванов.
- Если всё отдадим, то ни о какой швейной машинке разговору быть не может, - сделал вывод Сидоров.
- Почему же не может?  Поговорить мы сможем, купить не сможем, не на что нам её купить будет, - Петров сказал так, как понимал проблему и последствия честного поведения в семье, а особенно, что касалось семейного бюджета.
- Надо как-то нам эту проблему решить, - не предлагая вариантов решения проблемы недодачи получки жёнам, Иванов обозначил лишь саму проблему.
- Так ты предлагаешь деньги им не отдавать? - спросил напрямую Сидоров.
- Если мы собираемся всё-таки купить машинку, то это мера необходимая. С другой стороны, на что семья жить будет? Да и объясниться придётся с нашими жёнами задолго до самой покупки, - Иванов, казалось бы, разложил суть самой проблемы по полочкам.
- Задача не из лёгких. Тем более новый год на носу и затраты на праздничный стол и подарки предстоят немалые, - напомнил о новогодних праздниках Петров.
- Швейная машинка – это и есть подарок, - сказал Иванов.
- Это подарок нашим жёнам. Но у нас ещё и дочери есть. Им тоже от деда мороза подарок нужно преподнести, - напомнил о детях Петров.
- По-моему, проблема неразрешимая. По крайней мере, в данное время, - взял слово Сидоров. – Если бы мы уже купили швейную машинку, то могли бы её предъявить в качестве объяснения наших трат. Конечно, новогодний подарок в самый новый год был бы желаннее. Но наши жёны нас простили бы за торопливость с подарком. А когда у нас подарка, нет, и неизвестно будет ли, тогда другое дело. Вернее тогда дело «швах».
- Почему это подарка не будет? Мы же собираемся купить швейную машинку во что бы то ни стало? – не согласился с ним Петров.
- Мы-то собираемся. Вот  только будет ли у нас такая возможность? Может, мы не найдём ни в магазине, ни у частника… Тем более мы не знаем сколько она будет стоить. Но я подозреваю, что цена будет подороже, чем у бабки,  - Сидоров разложил ситуацию по полочкам, и с ним было трудно не согласиться.
- Так что ты предлагаешь? Я говорю о получке и приемлемом размере нашей заначки, - спросил Петров.
- Не знаю, что вам предложить, - огорчил  товарищей  Сидоров.
- Во-первых, не вам, а всем нам, поскольку проблема касается всех нас. Во-вторых, с  Сидоровым трудно не согласится: предъявить нам нечего, машинки-то нет, а большую заначку в преддверии нового года делать нельзя. Да, всё вилами на воде писано: то ли купим, то ли нет, и цена нам неизвестна. Я предлагаю оставить на подарки набольшую заначку, - Иванов взял на себя ответственность  советовать в столь непростом семейном деле.
- А как же всё-таки быть с покупкой швейной машинки? – не понял самого главного Петров.
- А никак не быть. Пока с этим повременим. Время покажет, как нам быть, - ответил Иванов.
Раздался звонок у входной двери, возвещавший о приходе домой жён и детей. На этом мужские разговоры на сегодняшний день закончились.
- Продукты мы купили. Но для празднования нового года стол нужно украсит чем-то праздничным. Перед праздником в городе что-нибудь  да выкинут, нужно только вовремя подсуетиться, были бы деньги, да удача, - прямо с порога жена Петрова перешла к объяснениям ситуации с запасами продовольствия.
- Мы помним о том, что обещали. Сейчас сами разберёмся с деньгами и всё недоданное вам выдадим, - обещал Петров.
Женщины сняли с себя и с детей верхнюю одежду, и ушли в свои комнаты переодеваться.
- Оставляем на новогодние подарки по двадцать рублей, остальное отдаём жёнам, - пока женщин на кухне не было, внёс предложение Иванов.
- Хорошо, пусть будет так. Согласились бы с таким решением наши жёны, - ответил ему Петров.
Сидоров предпочёл промолчать. Двадцати рублей на подарки и встречу нового года ему было мало, а его супруге наверняка такая мужнина заначка покажется излишне большой. Вот и ищи тут консенсус, определяй, кто прав, а кто нет.
Мужчины выложили из карманов все полученные деньги, отделили каждому по двадцать рублей, остальное разложили на три равных кучки, собираясь вручить их своим жёнам.
- Интересно, что там у нас будет на ужин? – переключился на более прозаичные проблемы
Сидоров.
- А что приготовим, то и будет нам на ужин, - ответил ему Петров.
- Ну уж дудки. Сегодня я готовить не буду. У меня на этот случай жена есть, - напомнил о собственном статусе семейного человека Сидоров.
- Вообще-то у нас тоже есть жёны. А раз так, подождём, что они нам приготовят. Тем более мы сегодня молодцы:  получку в дом принесли, - напомнил о столь знаменательном событии Петров.
- Здесь я с вами обоими соглашусь. За одним исключением, уж больно наша получка слабовата, особенно этот факт выделяется в преддверии новогоднего праздника, - немного огорчил товарищей Иванов.
- Получка маленькая. Тут  спорить не будем. Но зато она честно заработанная и честно будет отдана  семье, - заявил Петров.
- А мы о швейной машинке жёнам говорить будем? – спросил товарищей Сидоров.
- О чем ты хочешь им  сообщить? О том, что мы собирались купить швейную машинку, и купили бы, если бы так бездарно не просрали её же?   Или о том, что мы деньги им отдаём и теперь, даже если и найдём швейную машинку, например, в магазине, то всё равно не купим?  Денег  у нас на неё не хватит, - Петров был явно не в духе и резал правду матку не щадя самолюбия товарищей. 
Сидоров на замечание Петрова смолчал.
- То-то и оно, что нам нечем похвастаться. Иначе в глазах жён мы будем выглядеть полными лохами. И в сумме с маленькой получкой совсем станем для них непривлекательными, - дополнил картину Петров.
- А что, если они сами нас спросят о машинке?  Ведь, заказывали они нам швейную машинку в качестве новогоднего подарка, - Сидоров попытался обыграть ситуацию в случае худшего для мужчин сценария.
- Когда получат остатки денег от нашего денежного довольствия, не спросят. И так всё будет понятно, - успокоил его Петров.
- Поживём, увидим, - подвёл итог Иванов. - А сейчас надо поставить чайник на плиту, - сказал он. – Как говорят  у нас в армии, война войной, обед  обедом.
- Ужин ужином, - поправил его Сидоров.
- Что вы там про ужин говорили? - спросила жена Сидорова, которая как раз вышла из комнаты и услышала последнюю фразу, сказанную мужем.
- Ждем с надеждой и любовью, пока для нас ужин наши любимые жёны приготовят, - ответил за всех мужчин Иванов.
- Сейчас что-нибудь на скорую руку приготовим, - обещала за всех женщин жена Сидорова.
- Вот деньги, что вчера недодали, - Сидоров протянул жене тоненькую пачку денег.
- Пойди сам, положи в тумбочку, - велела жена. – А я ужин начну готовить.
Одна за другой из своих комнат вышли жены Иванова и Петрова. Получив остатки получки, они отправили благоверных положить деньги в тумбочки.
Мужчины долго оставались в комнате с детьми, ожидая приглашения на ужин и, в конце концов, приглашения дождались.
- Мужчины! Дети, ужинать! – громко позвала жена Сидорова.
Отужинав, и прибравшись после трапезы, обитатели коммунальной квартиры разошлись по комнатам.
  На другой день прапорщики отправились на службу, их жёны на работу, а дети в детский садик. Пока прапорщики находились на службе, у полкового начальства появилась проблема. Не то чтобы проблема возникла только сегодня. Она и раньше была известна начальству, но вспомнили о ней только сейчас, поскольку время поджимало.
В кабинете замполита находился заместитель командира полка, он то и забил тревогу.
- Ты помнишь, что у нас прапорщик Тарасенко перевёлся служить перед своим выходом в отставку на родную Украину? Под Харьков, по-моему, чтобы осесть после службы поближе к родственникам,  - напомнил замполиту заместитель начальника полка.
- Не только он один о переводе просил. Считай, полк за последний год на четверых переведённых в другие гарнизоны убавился, - подтвердил свою осведомлённость замполит. – Ну так, ведь, и пополнился на такое же количество служащих.
- Прапорщик Тарасенко не только служащим был. Он был нашим гарнизонным дедом Морозом. И надо сказать, что много лет он выручал весь гарнизон, и никто не мог его полноценно заменить, - перешёл к сути дела зам командира полка.
- Теперь его нет и играть роль деда мороза придётся назначить другого, - сделал правильный вывод замполит.
- Дело говоришь, остаётся выбрать кандидатуру. Кстати, у тебя есть кто-нибудь на примете?
- Дело это серьёзное и ответственное, тут  абы  кого не пошлёшь. Тут серьёзно надо подумать. 
- Вот и я о том же. Он же будет всё наше начальство гарнизонное навешать и детей их поздравлять и подарки дарить.  Здесь нужно выбрать человека надёжного.
- Надёжных людей у нас в гарнизоне немало. Но все они с известным изъяном, - загадал загадку замполит.
- Что за изъян такой? Мне ни о каких изъянах у наших военнослужащих неизвестно. 
- Дед мороз, когда приходит в гости к малышу  подарки дарит, а за это  родители малыша ему  выпить наливают.  Деду  Морозу надо будет за вечер всех детишек гарнизона поздравить, если их родители не уедут на празднование нового года или не откажутся от услуг гарнизонного деда мороза.
- Может, конечно, дед  мороз  напиться на половине пути. Но я думаю, есть один вариант: мы строго настрого родителям запретим подносить деду морозу. А если и поднесут, дед мороз должен отказаться.
- Идея неплохая, но нереальная. Все будут за праздничным столом сидеть, выпивать, и тут приходит дед  Мороз. Конечно, и ему нальют, чтобы и у него праздник полноценным был. А какой нормальный мужик откажется от выпивки в новогоднюю ночь, если тебе нахаляву поднесли? Тем боле сам дед Мороз от праздничного стола отлучён по причине возложенных на него дед-морозовских обязанностей. 
- Но раньше это всё как-то происходило, и никто на Тарасенко не жаловался. Насколько я знаю, он был большой любитель выпить и вряд ли отказывался от угощения. Кстати, я не помню, он со снегурочкой или без неё подарки развозил?
- Без неё. Один раз он со снегурочкой был и чуть её не потерял. Напилась она до бесчувствия, хотя он пил побольше её, но пьян все равно не был.
- Не понял, объясни?
 - Талант у него был, какой редко у кого сыщешь: сколько бы он ни пил, пьяным всё равно не был. Посмотришь на него, человек слегка под  хмельком и только.  На самом деле выпил уже ведро и ко второму приступил. Поэтому он с удовольствием рядился в одежды деда Мороза и выпивал нахаляву от души.
- Да-а, такого нам вряд ли найти в нашем гарнизоне. Выпить у нас все любят, но чтобы не пьянеть…
- Действительно проблема. Тут надо думать и думать, кого из наших в дед Морозы определять.
- Ты прав, думать и думать надо. Здесь навскидку вопрос не решить. Я предлагаю встретиться сразу после обеда и вернуться к этому вопросу.  А пока нужно определить несколько кандидатур.
- Согласен. Значит, встречаемся здесь же сразу после обеда.
Заместитель начальника полка вышел, оставив замполита в раздумье. Ведь, судя по всему, определяться с кандидатурой придётся ему.
  Сразу после обеда заместитель командира полка направился в кабинет к замполиту, но дверь оказалась запертой.
«Сам предложил собраться после обеда и сам же не пришёл. Хорош замполит, ничего не скажешь», - отметил себе замком полка, и ждать не стал, пошёл восвояси.
Он не успел сделать и с десяток шагов, как навстречу ему попался замполит. 
- Ты уже здесь! Пошли в кабинет, надо поговорить,  - напомнил он.
- За тем и пришёл, - ответил заместитель командира полка.
Оба начальника вошли в кабинет. Замполит уселся за свой стол, заместитель командира полка устроился на стуле перед столом.
- Как у тебя с выбором кандидатуры? - заместитель  командира спросил у замполита.
- Есть варианты, - не конкретизируя, ответил замполит.
 – А у тебя?
- Я думаю, деда мороза нужно по городу на газике возить, - не с того начал заместитель начальника полка.
- Это само собой. Я вот что подумал, может быть, нам деда мороза усилить снегурочкой?  Если у нас никого нет такого же, как Тарасенок, то пусть снегурочка помогает деду Морозу. Поддерживает его что ли.
- Если она его будет поддерживать и выпивать вместе с ним, неизвестно кто из них первым упадёт.
- Об этом мы уже говорили. Но если выбирать снегурочку, то выбор у нас невелик.  Женская прослойка военнослужащих в нашей части очень мала.
- Связистки, несколько механиков и весь выбор. Только боюсь, что и по части выпить и по части физической поддержки выпившего деда Мороза они слабаки.
- Здесь я, пожалуй, с тобой соглашусь. Разве что Сатанеева из взвода связисток.
- И чем это тебе Сатанеева приглянулась?
- Достаточно на неё взглянуть, и сразу увидишь, что силища в ней огромная. Одним словом - бой баба.
- Вот именно, баба. А лучше сказать гренадёр в юбке. Будет нездорово, если снегурочка намного выше и здоровей деда мороза. Да ещё страшна, что никакой грим её личика не исправит. И костюм снегурочки не резиновый. У нас он, как и костюм деда Мороза один и размер его рассчитан  на девушку весьма субтильных форм.
- Значит, от снегурочки отказываемся?
- Значит, отказываемся.
- Ну что ж, тогда сосредоточимся на кандидатуре деда мороза.
- Давай, сосредоточимся.
Оба несколько минут молчали, изображая тяжёлый умственный процесс.  Первым нарушил молчание заместитель командира полка.
- Ничего не могу придумать. У всех жёны, семьи. А тот, кто  холост в наряды и командировки в самые новогодние праздники определён.
- Я тоже об этом подумал. Придётся из семейных служащих кандидата в деда мороза  искать.  Есть у меня один вариант, да не знаю стоящий ли.
- Говори что за вариант? Мы его обсудим, и станет  ясно,  подходит он для этого дела или нет.
- Живут в бараке, в том, где у  коменданта  гарнизона  кабинет  располагается, три прапорщика.
- Холостые прапорщики или женаты?
- В том-то и дело, что женатые.  Жены и дочки вместе с ними живут.  Потому-то мы и поселили их в  эту  коммунальную  квартиру.
- Так ты хочешь одному из них предложить сыграть роль деда мороза?
- Если предлагать, то порядка не будет. Мы его назначим в приказном порядке.
- А если он откажется?  Ведь он тоже захочет новый год с семьёй встречать.
- Приказ в армии должен быть выполнен любой ценой.  А вообще можно предложить ему альтернативу:  либо в деды морозы на один вечер, либо в наряд на одну новогоднюю ночь.
- У нас костюм деда мороза один?
- Один. 
- Жаль. Можно было бы одеть дедом морозом сразу трёх прапорщиков и пусть бы они ходили по адресам все втроём и поздравляли бы детишек.
- У меня появилась интересная мысль. А что если приказать всем троим сыграть роль деда Мороза?
- Так ты же сам сказал, что у нас в наличии только один костюм деда мороза и перед новым годом достать ещё один костюм деда мороза просто нереально. 
- И не надо доставать. Они дедами морозами будут по очереди.
- Не понял смысла.  Это, ведь, нисколько не убыстрит дела.
- Я не об убыстрении думаю. Я думаю о надёжности. Когда один дед мороз  выйдет  из строя, по причине большого количества выпитого презентованного спиртного, его заменит другой прапорщик. Переоденется в костюм деда мороза и заменит. А если и он выйдет из строя, то третий продолжит начатое.
- Тогда им  нужно ездить на газике всем вместе.
- Это я и имел в виду. Помимо этого они будут иметь возможность поздравить свои семьи в костюме деда мороза. А это, согласись, аргумент.
- Ну что ж, будем считать кандидатуры на роль деда мороза выбранными. Когда вызовем прапорщиков на разговор?
 - Я думаю, серьёзные дела нужно начинать с утра. Время у нас ещё есть и завтра утром мы всё окончательно определим. Да, нам ещё нужно опросить людей, чтобы знать, кого поздравлять и что дарить детям. 
- Хорошо, значит до завтра?
- До завтра.
После принятия решения заместитель командира полка покинул помещение замполита. 
Между тем прапорщики отслужили на сегодня свою службу и отправились домой. Они встретились на полпути, и разговор о покупке швейной машинки завязался сам собой, поскольку каждый из них непроизвольно продолжал думать о несостоявшейся покупке.
- Ну что нового в нашем безнадёжном деле? – пытался  шутить Петров.
- Могу  тебе сообщить последнюю новость:  оно так и осталось безнадёжным, - ответил Иванов.
- А я другого мнения. Но тут нужно действовать по-другому:  совершить некоторый манёвр. Как обычно говорят, ход конём, - начал объяснять свою точку зрения Сидоров. 
- И что же это за ход  такой, что поможет нам решить проблему с подарком для наших жён? – спросил Петров.
- Нам надо всё им рассказать, - выпалил Сидоров.
- Прямо так всё-всё? – не без ехидства переспросил Петров.
- Я говорю о нашей неудавшейся попытке купить швейную машинку, -  Сидоров, наконец, конкретизировал суть своего предложения.
- Мы должны будем рассказать всё, в том числе и почему нам не удалось купить швейную машинку, при, казалось бы, сто процентной гарантии со стороны продавца? - напомнил о нелицеприятных нюансах неудачной покупки  Иванов.
- Детали можно упустить. Сказать лишь, что старушка, продающая швейную машинку, нас неверно поняла, - Сидоров  придумал  как выпутаться  из столь  щекотливой  ситуации.
- Я бы предпочёл пока ничего не говорить. Придёт время и, может быть, мы расскажем, как покупали машинку и посмеёмся вместе  с  супругами. А сейчас не нужно напрягать нервы нашим жёнам, тем более, пока у нас, купить машинку до нового года, нет ни малейших вариантов. Денег у нас нет и, даже если были бы, машинок в свободной продаже тоже нет, - обосновал свою точку зрения Иванов.
- Так мы не будем говорить жёнам о попытке купить машинку? – спросил Сидоров.
- Не будем, - подтвердил Иванов.
- Тогда, может, скажем, что собираемся купить им подарок на новый год: швейную машинку. Но денег для этого у нас недостаточно и придётся добавлять из семейного бюджета, - изменил суть своего предложения Сидоров.
- Нет, мы вообще ничего не будем говорить. У нас денег  только-только для покупки дочкам подарков и, возможно, по трояку на наш карман. Ни о какой швейной машинки не может быть и речи, - Иванов снова отказал Сидорову.
- Ладно, тогда подождём, - согласился Сидоров. 
- И ждать нам придётся долго, - Петров прокомментировал выводы Сидорова.
- Только не нам, а нашим жёнам. А это не одно и то же, женщины ждать не любят. Им нужно всё и сразу, - напомнил о характере женщин Иванов и тяжело вздохнул.
  На другой день все три прапорщика были на службе. Перед самым обедом начальники группы, получив вводные от вышестоящего начальства, объявил своим подчинённым, чтобы те, у кого есть дети, скидывались на сладкий новогодний подарок от деда мороза по пять рублей.  И тот, кто хочет, чтобы перед новым годом его ребёнка поздравил настоящий дед мороз, пусть даст заявку, а начальство этот вариант рассмотрит. Помимо этого, Иванову из группы вооружения необходимо  явиться сразу после обеда в штаб полка в кабинет  замполита.
Петрову и Сидорову через руководителей подразделений, в которых служили военнослужащие с вышеназванными фамилиями, так же был передан приказ явиться к замполиту полка сразу после обеда.
Прапорщики встретились за столом в столовой.
- Меня сегодня вызвали в кабинет к замполиту, - поделился новостью Сидоров, как только его друзья уселись за стол рядом с ним.
- Ты не одинок. Нас тоже хочет видеть замполит, - сообщил Петров.
- Вас вызвали после обеда? – спросил Сидоров для полноты картины.
- Представь себе, сразу после обеда, - ответил Петров.
- Интересно, что он от нас хочет? – торопил события Сидоров.
- Придём в кабинет и всё узнаем. Но, думаю, нас вызвали не для того чтобы медалью наградить, - Иванов старался быть объективным, но для правильности сказанного  напомнил и о другом:
- Зато и наказывать нас тоже не за что.
 - Спасибо что напомнил, а то мы не знали, - Сидорову надоело быть белой вороной, и он постарался поддержать коллегу в главном.
- Начальство всегда найдёт, за что пожурить своего подчинённого. Как говорится, был бы человек, а за что его можно будет наказать, нетрудно придумать, - подлил масло в огонь Иванов.
- Спасибо тебе! Умеешь ты подбодрить друзей в трудную минуту, - Сидоров в шутку поблагодарил Иванова. 
Им принесли рыбный суп, а потом рыбу с картошкой и чай. Прапорщики не торопились с обедом и кушали основательно, будто это могло решить проблему и принести приказ, отменяющий необходимость общения  с  замполитом.
«Что-то сегодня Клавы не видно. Уж не заболела ли?» – подумал Сидоров.
Но это наблюдение сейчас было второстепенным, и  он не стал его озвучивать.
- Сразу пойдём или подождём, пока  обед  уляжется? – уже на улице спросил Петров.
- До штаба идти десять минут. Но мы туда не сразу пойдём. Сначала зайдём в магазин и посмотрим, что там есть, - предложил вариант маршрута Иванов.
- Не очень-то мы от этого выгадаем. Разве что ещё на десять минут оттянем появление в кабинете замполита, - высказал своё мнение Сидоров.
- Ну и пусть так. А всё же больше времени пройдёт от окончания обеда, двадцать минут вдвое больше десяти минут.  И учтите, пищеварение очень тонкий процесс, от которого наше здоровье зависит. И сам поход в магазин не менее полезен, чем сытный обед. Может быть, в магазине  мы что-нибудь насчёт подарков скумекаем складное, - Иванов довольно  понятно  обосновал своё предложение.
- Всё ты правильно сказал. Но купить подарок в нашем магазине - это утопия, - Петров сегодня был склонен к пессимизму, и предчувствие надвигающейся беды, которая в кабинете замполита вполне могла обрести реальные формы, не добавляло оптимизма.
- Всё-таки новый год скоро. А в новый год и впредверье его, бывает, случаются чудеса, - Иванов пошутил, но его товарищи поверили, что и в их захолустном магазине иногда можно купить что-то нужное и  полезное.
Они послушно пошли за Ивановым.
- Не повезло, - выйдя из магазина, заметил он. –  Чудес  на нашу долю на сегодня не завезли.
- Сейчас  в штаб к замполиту придём, и будет нам чудо, - Сидоров  напомнил о неприятном событии, ожидающем всех их троих, и сглазил. 
- Скорее всего, не чудо нас в кабинете у замполита ждёт, а чудо - юдо, - ответил ему Петров.
- Если таковым считать самого замполита.  В этом случае то, что он нам скажет, будет уже не столь важно, - заметил парадоксальный момент предстоящего посещения начальства Иванов.
- Как на это посмотреть, - не согласился Сидоров. – Если то, что он скажет, будет нас касаться, то для нас  это важно. А если нас не будет касаться, то пускай себе бухтит.
- Минут  через  десять  мы  всё  узнаем, - обнадёжил друзей Иванов.
- Пошли, что ли, - поторопил Петров. – Сколько не гуляй, сколько не оттягивай, а идти надо.
До самого штаба прапорщики шли молча. Лишь перед  дверью кабинета они притормозили и Сидоров спросил:
- Кто первым пойдёт?
- По алфавиту надо заходить, - предложил свой вариант Петров.
- Всем вместе заходить надо. Он нас троих вызвал неспроста. Значит,  хочет озадачить всех троих сразу, - обосновал своё предложение Иванов. – А если мы ошибаемся, он нас поправит.
Иванов постучал в дверь, и, услышав разрешение войти, открыл дверь и вошёл в кабинет замполита.  Петров и Сидоров вошли следом.
- Все втроём пришли, - констатировал замполит. – Как раз у меня к вам дело есть.
Замполит замолчал, думая, как лучше приступить к изложению задания, да так, чтобы служивым не было никакой возможности отказаться.
- Вы живёте месте? – начал замполит с вопроса.
- Да, мы живём все вместе в коммунальной квартире, которая находится в деревянном домике, где  в другой части дома расположен кабинет начальника гарнизона. Вы же сами нас туда определили, - напомнил о недавнем заселении в домик прапорщик Иванов.
- Да, я помню, - подтвердил замполит. – Это временное жильё. Потом мы вам подберём что-нибудь получше.
- Отдельную квартиру подберёте или тоже коммунальную? – поинтересовался Сидоров.
- Пока вакансий нет. Поэтому, не могу сказать конкретно. Но как появится вакансия, вас не забудем. А пока надо вам служить хорошо, чтобы основания были вас переселять, - объяснил суть вопроса по расселению личного состава замполит, но зачем вызвал, пока не обмолвился ни полусловом.
«Не нравиться мне всё это. Издалека начинает, да ещё как глубоко загрёб. О самом главном напомнил. Мол, не извольте отказываться от задания, не то будете вечно в коммуналке прозябать», - подумал Иванов.
 То же самое почувствовали и его товарищи.
- Я вас вот зачем вызвал, - наконец приступил замполит к сути дела и пауза, которую он выдержал после первой фразы, говорила, что дело это непростое.
- У нас скоро наступит новый год, - сообщил он прапорщикам так, как будто только лишь  после его сообщения новый год  мог наступить.
Действительно, в армии любое действие и мероприятие указанием начальства должно быть доведено до личного состава соответствующим приказом. И тут не место каким-либо сомнениям среди армейских подчинённых.
- Нужно высокими показателями  встретить наступления нового года, а значит, и окончание календарного года, - замполит снова замолчал, поскольку понял, что пошёл немного  не  в  ту сторону.
- Военнослужащие старались, служили, как положено и теперь надо организовать встречу этого знаменательного события на высшем уровне. А новый год - это что? - замполит выдержал паузу, будто приглашая прапорщиков принять участие в  дискуссии, и Сидоров соблазнился предложением подискутировать.
- Новый год – это ёлка и новогоднее застолье, - сказал он.
- Это для взрослых новый год - это застолье, но не для всех. Для некоторых, новый год - это служба в карауле  или  каком-нибудь  наряде. Боеготовность подразделения должна быть на высоте вне зависимости от нового года или наступления какой-либо ещё знаменательной даты, - поделился своими мыслями замполит и прапорщики стали подозревать, что их в новый год в наряд пошлют. 
- Так вот, - продолжил замполит. – Мы должны подумать о нашей смене - наших детях. Вот для них новый год - это елка, новогодние подарки и дедушка  Мороз, который подарки дарит.
- А ещё  Снегурочка и зайчики вокруг елки на детском утреннике, - решил дополнить картину Сидоров.
- На утреннике могут  быть и зайчики, и лисички, и  Снегурочка. А вечером, перед новым годом, деда  Мороза никто из ранее перечисленных не заменит. Дед  Мороз со своим мешком подарков приходит к детям и дарит им эти самые подарки. Я понятно излагаю? – вопрос замполита совсем не обрадовал. Напротив, прапорщикам стало ясно – от них хотят чего-то необычного. Но чего именно хотят, пока было непонятно.  Сидоров решил прозондировать почву, заявив:
- Сегодня начальник довёл до нас, что надо скинуться детям на новогодний подарок.
- Этот подарок из сладостей соберут  женщины из нашего женсовета и раздадут в семьи. А ещё будет подарок, который дед  Мороз подарит. Его сами родители купят и деду  Мороза отдадут, - сообщил нюансы дела замполит.
- А мы сами решили дочкам подарок преподнести. Они новых кукол хотят на новый год получить, - сообщил Петров.
- Я вижу у вас с подарком всё продумано. Но есть родители, которые хотят, чтобы к ним домой пришёл дед  Мороз и поздравил их ребёнка и подарок подарил, - замполит всё больше углублялся в рассказ о предновогодних  хлопотах  родителей, а прапорщики все никак не могли взять в толк, причём здесь их скромные персоны.
- Все родители хотели бы, чтобы их детей поздравлял сам дед  Мороз. Но где столько людей в костюмах дедов  Морозов взять? – Петров выразил свою точку зрения на проблему, чем невзначай помог замполиту.
- Это вы в самую точку попали. Дедов  Морозов на всех не хватит. Поэтому, люди понимают это и сами выходят из положения. Но есть категория людей, у которых дети маленькие и появление деда  Мороза в их квартире перед новогодней ночью - острая необходимость. И в нашем полку есть аналогичная  проблема:  нам  нужен дед  Мороз, который эту проблему закроет. Вот я и хотел бы, чтобы кто-то из вас надел костюм деда  Мороза и порадовал детей, - замполит, наконец, добрался до сути дела, и прапорщики поняли, им просто так от замполита не отделаться.
- Мы поняли, что нужен дед Мороз. Но мы простые прапорщики и в деды Морозы  не годимся, -  возразил Сидоров.
- В прошлом году  у нас был свой дед  Мороз из военнослужащих нашей части и очень хороший дед  Мороз. Он не один год был у нас дедом  Морозом, но, к сожалению, он сейчас служит в другой части, - поделился проблемой замполит.
- Так надо вызвать его сюда, к нам, пусть ещё разок подедморозит, - Сидоров высказал пришедшую в голову мысль.
- Советы давать легко. Ты вот сам попробуй дедом  Морозом стать, - замполит замолчал, поняв, что вступил на скользкую стезю, которая ему самому поначалу показалась очень удачной. 
- Так дело не пойдёт. Я принял решение, что вы будете дедами  Морозами, это приказ, - объявил замполит, сурово насупив брови.
- Все  втроём  будем  дедами  Морозами? – спросил Сидоров, всё ещё надеясь отбрехаться, и выйти из кабинета  замполита тем, кем  и вошёл  в него – прапорщиком, а никаким-то там дедом Морозом.
- Втроём будете дедами  Морозами, но по очереди, - ответил замполит, ничуть не смутившись, казалось бы нелогичным вопросом.
- Наверное, лучше одновременно быть дедами  Морозами. Понимаете, времени мало, всего-то один вечер, можем не успеть всем детям подарки раздать, - то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Петров.
 Но сам замполит воспринял заявление Петрова с подобающей замполиту серьёзностью.
- Хорошо, что вы осознали возникшую необходимость.  Я в вас ни минуты не сомневался. Настоящих людей, крепких служак, мужиков серьёзных – защитников отечества сразу видно,  - похвалил замполит. – Как там в песне поётся? 
                Прапорщик - друг надёжный офицера,
                прапорщик – он любимец у солдат. 
  А теперь вы ещё станете любимцами детей, когда в дедморозовской амуниции детей посещать  будете, и подарки им дарить от деда  Мороза, то есть от себя.
  После таких убедительных слов замполита  отказываться уже нельзя было.
- Мы поняли, что нам предстоит сделать. Хотелось бы узнать подробности, - попросил уточнений задания Петров.
- Какие ещё подробности вы хотите узнать? – замполит не понял, о чём  его  спрашивают, а всякое непонятное его начальственному разуму сильно раздражало и крайне напрягало.  Чёткое произнесение ответного вопроса с акцентом на каждом слове, чётко  указывало на это.
- Мы никогда не играли роли дедов  Морозов, - наконец  подал голос  Иванов, и тон произнесённого пояснения строго соответствовал пониманию кто здесь начальник, а кто подчинённый.
- И что с того? Всё когда-то бывает в первый раз. Тем более, военный человек должен всё уметь, - нашёл весомый аргумент замполит, и с решимостью во взгляде посмотрел на подчинённых, пологая, что его решимость должна передаться подчинённым и укрепить такую же решимость в их умах. 
Однако дело было сделано, и сам он считал, что блестяще исполнил   свою нелёгкую роль вдохновителя, и теперь хотел, чтобы прапорщики удалились восвояси и побыстрей. Не равен час передумают и начнут отказываться от задания. А в этом случае не обойтись от нравоучений и самых мерзких запугиваний подчинённых. А значит, беседа может надолго затянуться.
- Нам бы получить инструкции о том, что должен делать дед  Мороз. Мы как бы ещё не в курсе нюансов  этого  дела, - пояснил Петров, стараясь изложить проблему так, чтобы даже замполит понял и подсказал.
- Известно, что дед  Мороз должен делать: приходить к детям и дарить подарки, - объяснил, как мог,  замполит. 
Сам он давно детских елок не посещал, дети его перешли в категорию подростков.  А поскольку решаемые сейчас на посту замполита полка задачи были намного и сложней и деликатней, думал он  о детских забавах лишь под новый год, когда положение обязывало позаботиться о новогодних, в рамках всего полка, мероприятиях.
- Дед  Мороз что-то говорить должен. Так сказать, работать по своему сценарию, чтобы всё мероприятие выглядело празднично и достаточно торжественно. Так вот, мы хотели бы пройти обучение этому ремеслу, и хотелось бы пройти его  у  опытного деда мороза, - высказал пожелание Иванов.
- Всё это известные вещи, которые каждый год всеми дедами  Морозами повторяются. К тому же вы же сами сказали, что должен делать дед  Мороз. А что при этом он говорит, так это его собственный сценарий, - ответил замполит, надеясь, что  хотя  бы после этого, как ему казалось, подробного объяснения, от него отстанут.
- И всё-таки мы попросим вас организовать нам обучение ремеслу деда  Мороза. И ещё одно дело у нас  к вам осталось. Так сказать, в качестве компенсации за потраченное время. Я имею ввиду то время, которое мы потратим на выполнения  функций деда  Мороза вместо того, чтобы быть в новогоднюю ночь со своей семьёй, - Петров решил озадачить замполита своими, а правильнее было бы сказать, домашними проблемами.
- Что за дело у вас? Нельзя ли отложить ваше дело на потом, на время после новогодних праздников? - замполит  торопился закончить затянувшуюся встречу и, дабы показать насколько сильно он торопится, взглянул на наручные часы. 
-  В том и дело, что нельзя.  В  этом- то и проблема, поскольку речь идёт о подарке к новому году. Я так понимаю: мы вам навстречу идём, но и вы нам подсобите, - Сидоров сообщил точку зрения прапорщиков, предложив замполиту провести обмен баш на баш.
Замполит понимал, что прапорщики правы. Но замполита покоробило от услышанного, поскольку ему предлагали сделку его же собственные подчинённые.
 - Вам что же неизвестно, в армии приказы не обсуждаются и сомнению не подвергаются? – суровый тон, коим было сказано, показывал, что начальник крайне недоволен характером заявленного подчинённым. Ведь, известно, что согласно субординации, поручение должны выполнять служащие рангом ниже начальника, приказавшего произвести необходимые действия, а совсем не наоборот.
- Это мы понимаем и поэтому подчиняемся. Но всё же, если у вас есть возможность… Может быть, вы нам посоветуете? – Петров в запале чуть было не усугубил ситуацию, да вовремя остановился.
- Ну что там у вас? Говорите, - наконец  смилостивился  начальник. 
- Понимаете, – продолжил говорить Петров. – Наши жены ходят на курсы кройки и шитья.
- Похвально, очень похвально. Можно сказать, что вы просто счастливчики, - замполит  тут  же перехватил инициативу, слегка польстив своим подчинённым. – Они сошьют вам обновы и детишек научат нужному женщине ремеслу. У вас ведь дочки?
- Да, у нас дочки, - подтвердил Иванов.
Он пришёл на помощь товарищу, посчитав, что сам сможет лучше всех троих объяснить суть дела и получить от замполита нужные обещания. Однако замполит, услышав подтверждение о поле детей, продолжил говорить:
- Есть несознательные жёны, которые тоже по вечерам ходят, но не курсы кройки и шитья, а к другим мужчинам. И ходят они не чай попить, а вполне по-взрослому, от чего в семьях появляются непохожие на мужей дети. Да только мужья позора боятся и не жалуются мне. И правильно делают. У нас, в армии, так: если жена твоя, то и дети от неё тоже твои безо всяких яких, - замполит думал, что заявления подобного рода помогут смириться прапорщикам в том, что их жёны поздно приходят домой. Но он ошибся, поскольку проблема была не только в этом. А точнее сказать, совсем не в этом.
- Насчёт приобретения необходимых для девочек навыков вы в самую точку попали.  Но это обстоятельство как раз и порождает проблему.  У нас нет своей швейной машинки, и жёнам приходится упрашивать знакомых женщин пустить их пошить.  Это очень неудобно и для наших жён, поскольку им приходится торчать  подолгу в чужих семьях, и чужим семьям не очень приятно периодически видеть в своём жилище не члена их семьи.  И нам от этого тоже крайне некомфортно. Ведь, что получается:  у нас служба временем не нормируется и зачастую и днём и ночью приходиться находиться  на объекте.  А если жёны домой приходят только ночевать с кем детей оставить? Детям, ведь  ещё только по пять годков исполнилось, - выложил Сидоров ту часть проблемы, которая сейчас для него была наиболее актуальна, и собирался перейти к выводам, да замполит снова перехватил инициативу.
- Не у вас одних такие проблемы. Жизнь есть жизнь, и у всех есть дети, которых надо с кем-то оставлять дома, когда нас самих дома нет. А служба, она и есть служба:  прикажут, и будь готов выполнять, - разъяснил своё видение проблемы замполит.
- Здесь вы совершенно правы и долг для военнослужащего превыше всего. Но не об этом сейчас речь. В общем, жены попросили у нас подарок на новый год: купить им швейную машинку.
- Они согласились на одну для всех троих, поскольку мы живём в одной коммунальной квартире, и проблема пользования машинкой трём женщинам определяется лишь потребностями что-либо сшить и установлением справедливой очереди, - Петров подхватил инициативу доведения проблемы до ума замполита и, кажется, ему это удалось. По крайней мере, замполит  посочувствовал служивым. Он так и сказал:
- Вам можно посочувствовать. Сейчас  стали выпускать швейные машинки с электроприводом и стоит  такая машинка целое состояние. 
- Мы бы и с рук купили, она подешевле стоит.  Да только у нас пока две проблемы  зависли: где взять денег на покупку, и где купить саму машинку. Пока мы не смогли решить ни одну из проблем, - Иванов  полностью раскрыл суть проблем, нависших над  дружной троицей.
- Я вас вполне понял. Непонятно только, какого совета вы от меня ждёте? – спросил замполит, и вся троица поняла, что замполит ничего не понял или не захотел понять.
-  Мы надеялись, что нам выпишут премию за то, что мы будем играть роль деда  Мороза в предновогоднюю ночь и до самого боя курантов развозить детям подарки, - без всяких обиняков выпалил Сидоров.
- Скажу сразу, денежного вознаграждения не будет. Не заложено в наших фонда для этого средств. А грамотой поощрить  это в моей власти. Ну и как я обещал, квартирный вопрос для ваших семей тоже будет решён. Но всё это при условии, если вы меня не подведёте и выполните это маленькое поручение. А что касается консультаций для нового для вас дедморозовского дела, я прозондирую вопрос.  Как у меня появится ясность в этом вопросе, вызову вас и сообщу. Если вопросов нет, можете идти, - поставил точку в разговоре замполит.
- А как же нам быть со швейной машинкой? – напоследок спросил Сидоров.
- У меня нет возможности помочь вам в этом деле. Раве что спросить у наших хозяйственников. Может быть, у них есть списанная машинка в рабочем состоянии, – вслух рассуждал замполит.
- А если у них будет такая машинка, нам дадут ей попользоваться? – спросил Сидоров.
- Я думаю, если такая машинка  найдётся, то вопрос решим. А потом купите своим жёнам новую швейную машинку, когда денег накопите, - рассуждал замполит.
- Разрешите идти? – спросил Петров, когда понял, что все вопросы на этот момент решены.
- Идите, я вас ещё вызовы для обсуждения деталей дела, - предупредил замполит.
Конечно, обещание замполита ни к чему не обязывало, но надежда оставалась.
- Что скажете? – спросил Сидоров, когда все три прапорщиков вышли из штаба полка.
- Никак не ждал я такого предложения от замполита, - ответил Петров.
- Это ты о чём? – не понял ответа Сидоров, поскольку чувство вины у него не улетучилось, а лишь немного смягчилось.
- Я говорю о предложении замполита для нас. Вернее сказать, приказе, на время новогоднего праздника стать дедом  Морозом. Будь у меня своя квартира, а не служебная коммуналка, послал бы я его на три буквы, - пояснил Петров.
- Я говорил о швейной машинке, которую он обещал найти для нас, - пояснил смысл своего вопроса Сидоров.
- Замполит обещал разузнать. И это вилами на воде писано. Вот если бы он денег нам дал из каких-нибудь  фондов  для  поощрения, тогда у нас появился бы реальный шанс купить швейную машинку.  А так ничего конкретного у нас нет, - объяснил Петров.
- Да, получить премию было бы неплохо. А за что нам её дадут, это, в конце - концов, неважно, - подключился  к  разговору  Иванов.
- Не скажи. Вот не справимся мы с ролью деда  Мороза и получим вместо премии по заднему месту, - Петров был более объективен в оценке ближайших перспектив.
- А как тут можно не справиться? Говори одни и те же слова всем детишкам, дари подарки, которые тебе родители передадут и дел-то на копейку, - высказался Сидоров.
- Не только поздравлять надо детей и дарить им подарки. Нужно ещё выпивать то, что родители тебе поднесут. Вот  тут  можно силы не рассчитать, - пояснил суть вопроса Петров.
- Так это же хорошо. Пить нахаляву, да ещё в новогодний праздник – мечта, да и только. А насчёт нехватки сил, я так скажу, не зря нас сразу троих в деды мороза определили. Один не сдюжит, другой его заменит, - сказал Сидоров.
- Может быть, ты и прав. Как говорится, поживём, увидим, - подал голос Иванов.
- Мы жёнам говорить будем, что нас в деды  Морозы определили или не будем? – спросил Сидоров у своих коллег.
- Пока не будем. Честно говоря, я ещё не осознал назначения, и дедом Морозом себя не ощущаю. Когда замполит  ещё раз подтвердит наше сегодняшнее назначение, возможно, стоит им всё рассказать. А может быть, и не стоит, - очень неопределённо высказался Иванов. 
- Насчёт  того, что не стоит  говорить жёнам,  я не понял, - сознался Сидоров.
- Скажи мы сейчас жёнам о нашем назначении дедами  Морозами, наши жёны начнут нас же обвинять в том, что мы не смогли отбрехаться от замполита. Жены будут на нас дуться, что мы их покинем  в  праздник, и при этом нисколько наше материальное положение не улучшится, ведь, замполит нам денег не обещал. Так зачем мы ввязываемся в неоплачиваемое дело? Мы военные, нам приказали, и мы выполняем без пререканий.  Жёны наши гражданские им наше «есть» непонятно, - высказался Иванов.
- Наши жёны тоже не совсем гражданские – они жёны военных, - ответил Петров.
- Так мы говорим жёнам или не говорим? – попросил уточнить общее мнение Сидоров.
- Не говорим. Пока не говорим, - ответил Иванов.
- А потом скажем или не скажем? – пытал коллег Сидоров.
- Скажем в тот день, когда пойдём дедоморозить. Надо же нам будет объяснить, куда мы направляемся, и почему нас не будет в один из самых главных праздников. У них уже не останется времени  нас  пилить за наше антисемейное поведение. А когда вернёмся, тогда ругать времени не останется. Нужно будет бокал поднимать и поздравление генерального секретаря слушать, - сказал Иванов.
- Логично рассуждаешь, - похвалил Петров. – Но не получится  ли так, что наши жёны про наше назначение узнают раньше того, чем мы планировали им об этом сказать? – сомневался Сидоров.
- Всякое может статься. Но мы пока сами не очень-то в это верим. Я имею в виду назначение дедами Морозами.  Подождём, посмотрим, как всё дальше сладится, - подвёл итог Иванов.
Его коллеги молча с ним согласились. На том и порешили. А пока они разошлись по подразделениям, в которых служили. Прапорщики не договаривались, не информировать сослуживцев о характере разговора с замполитом, но это подразумевалось само собой. Однако  отрицать, что замполит    говорил с ними, было бы утопией. Как можно подумать, что вызвав служивых в свой кабинет, он не прополощет им  мозги. Ведь, именно в этом состоит служба всех без исключения замполитов. Именно этот факт никто из вызванных прапорщиков не собирался отрицать.
  Иванов вошёл в комнату своей группы вооружения и сразу нарвался на вопрос вольноопределяющегося Гаценюка.
- Ну и чего хорошего тебе сказал замполит? – спросил он.
- А что хорошего может сказать наш замполит? Да ничего хорошего от него не услышишь, - ответил Иванов, что совсем не удовлетворило любопытство Гаценюка.
- Так непонятно зачем он тебя вызывал для личной беседы? Он мог передать тебе через начальство всё, что можно сказать напрямую при беседе. А раз так, значит, дело секретное и наличие чужых ушей не подразумевает, - сделал вывод Гаценюк. 
- Ты почти угадал. Поэтому, подробности не хочу говорить. Скажу лишь, что он говорит со всеми потенциальными дежурными  и прочими, кто останется служить на ответственном посту и в сам новогодний праздник, - объяснил как можно понятней  Иванов.
- Так только в этом дело!? – огорчился Гаценюк, не услышав никаких страшных и совершенно секретных тайн.
- Да, всё очень прозаично. Просто замполит старается показать, что он крайне необходим для нашего полка. Поэтому, старательно отрабатывает свой хлеб, чтобы даже у таких  как ты, сомнений никаких не возникло в самой необходимости замполитов, - заумно ответил Иванов.
- Ну  ты  и завернул!  Вот что значит часто общаться с  такими умными замполитами, - сделал вывод  Гаценюк. – Скоро как они говорить начнёшь:  вроде сказал, но ничего непонятно о чём речь.
- Вот это и есть показатель класса говорившего. Но мне до этого ещё очень далеко, - ответил Иванов. – Кстати, где все наши? В это время пора заканчивать работу.
- Регламентные работы проводят. А не приходят в нашу комнату, потому что не хотят давать повод начальству.  А  то  скажут,  будто  группа вооружение из  лодырей состоит. Или того хуже, скажут что нам нечего делать, вот и сидим по комнаткам, - объяснил Гаценюк свою мысль.
«Через полтора часа рабочий день заканчивается, - взглянув на часы, определил Иванов.
Пока туда дойду, как раз обратно идти нужно будет. А с другой стороны, если народ собираться будет, придётся всем объяснять причину, по которой меня замполит к себе вызывал. Нет, лучше пройдусь. Командир спросит, ему объясню». 
- Пойду я на работу. Не то меня тоже, как ты говоришь, в лодыри запишут, - объяснил своё решение Иванов.
Он вышел на улицу и направился к самолёту. Уже на подходе он встретил руководителя группы.
- Уже сходил к замполиту на приём? – поинтересовался он у Иванова.
- Сходил, а теперь  иду работать, - объяснил причину своего позднего появления у техники Иванов.
- Уломал он тебя дедом  Мороз стать? – удивил руководитель группы вопросом Иванова.
- А вы откуда знаете про деда  Мороза? – в свою очередь спросил Иванов.
- Тарасенко летом перевёлся на родную Украину. Так что сейчас самое время замену искать. Я и подумал, что тебя вызвали именно по этому вопросу, - объяснил источник своих знаний руководитель группы.
- Да, замполит предлагал мне на время новогодних праздников сыграть роль деда  Мороза. И не только мне он предлагал. Сидорову и Петрову, прапорщикам, которые со мной в одной коммунальной квартире живут, он тоже самое предлагал, - раскрыл суть дела Иванов. 
- Значит, у тебя был шанс отказаться, если другой согласиться в деды  Морозы переквалифицироваться? – предположил руководитель группы.
- Нет, не было у меня шанса отказаться. Он всех троих в деды  Морозы определил. Отказаться не получилось. Только вы никому не говорите. Не то кто-нибудь своей жене проболтается, и сарафанное радио в момент до моей жены информацию донесёт, - попросил Иванов.
- Я никому не скажу. Но боюсь, тебе это не поможет. У замполита тоже жена есть, - огорчил руководитель  группы.
- Это плохо. Я надеялся жене об этом сам сказать перед самым новым годом, - посетовал Иванов.
- А что так? Я думаю, она не очень на тебя обидится. Это же не пьянка у чужой жены, а ответственное поручение начальства. Тут, глядишь, тебе чего-нибудь отвалят за выполнение ответственного поручения, - обрадовал руководитель группы.
Только Иванов не хотел радоваться.
- Замполит  только стращал. А вот вознаграждение выдать не обещал. При таком неблагоприятном раскладе получить ещё и от собственной жены под зад коленом вполне реально, - рассуждал Иванов. -  Все будут с семьями сидеть за праздничным столом, а мы трое будем носиться по гарнизонным и городским квартирам и чужим детям подарки вручать.
- Зато каждый хозяин из тобой посещенных  квартир тебе нальёт выпить. Это не сильное утешение, но всё-таки, - подчеркнул положительный момент дела руководитель группы. 
- В предновогодний день все предпочтут сидеть за столом в своём доме в тепле, и новый год встретить в окружении своих близких и друзей. Шастать с мешком по холодной улице, даже за халявную  выпивку вряд ли кто захочет. По крайней мере, среди моих знакомых таких нет, - Иванов был настроен пессимистически, и даже перспектива выпить несколько литров водки нахаляву его не радовала.
- Кстати, я не понял, почему сразу вас троих в деды  Морозы определили? Неужели одному теперь не справиться? Помниться, Тарасенко был дедом  Морозом один, без помощников. У него даже Снегурочки не было, - выказал непонимание услышанного руководитель группы. 
- Вот из-за халявной выпивки нас и назначили троих, чтобы один другого заменить мог, если выйдешь из строя, - пояснил Иванов дальновидность замполита.
- Я думал, вы каждый сам по себе дедморозить будете, -  удивился  руководитель группы.
- Мы тоже сначала так же подумали. Но костюм деда  Мороза только один, поэтому возникают трудности с переодеванием. А вот когда один из нас же не сможет работать, переодевания не избежать. Но замполит обещал снабдить нас  автомобилем с водителем, это хоть как-то поможет при переодевании и доставки пьяного деда  Мороза до места вручения очередного подарка. Теперь, кажется, я всё вам рассказал. Я надеюсь, это останется между нами, - закончил новоиспечённый  дед  Мороз.
- Что касается меня, то можешь считать, что я ничего от  тебя не слышал, - обнадёжил руководитель. – А  сейчас  помоги  Богатырёву. Он в корме работает.
Руководитель ушёл, оставив Иванова одного у самолёта.
«Однако пока всё не очень хорошо. Остаётся надеяться на лучшее», - подумал Иванов и полез по стремянке в люк на корме самолёта.
- Осади назад, - услышал он знакомый голос. – Я вылезу, потом ты влезешь? – велел голос.
- Богатырёв! Ты что ли? – спросил Иванов для полной ясности.
- Я, а кому же ещё быть? Я залез в кабину стрелка, и я же вылезаю. Вот  такая у нас арифметика.
- Не знал, что ты математиком заделался, - пошутил Иванов и сдал назад к стремянке.
- Никак Иванов ко мне с проверкой пожаловал, - догадался Богатырёв.
- Не с проверкой, а с помощью. Мне руководитель группы велел помочь тебе, - ответил ему Иванов.
- Поздно он тебя послал. Я сделал уже всё сам, - обрадовал присланного помощника Богатырёв.
- Тогда я вылезу на улицу, - обещал Иванов и полез по стремянке вниз.
Богатырёв, держа в руках ящик с инструментом, вылез следом за Ивановым.
- А вот теперь можешь залазить и проверять, правильно ли я всё сделал, - сказал Богатырёв, что именно нужно сейчас  сделать посланцу. 
- А ты что сомневаешься в своей работе? – подначил его Иванов.
- Сомневаюсь я или нет, это к делу не относится. Тебе велели мне помогать, вот и помогай.
- Помогать одно, проверять – другое, - возразил Иванов. – Проверять твою работу мне никто не велел. 
- Раз не хочется, не проверяй. Будь я на твоём месте, я бы проверил. Если что случится в полёте, у нас  отговорка будет:  проверяли, мол, - высказал свою точку зрения Богатырёв.
- Когда случится, говори, не говори, уже поздно будет, - рассуждал Иванов.
- Если не хочешь лезть, тогда пошли к нам в комнату, заодно расскажешь, что от тебя замполит хотел, -  Богатырёв  немного замёрз, и желание  быстрей  оказаться  в тёплом помещении пересиливало  все  другие желания.
- Я недолго. Сейчас проверю, и пойдём, - обещал Иванов, посчитав  рассуждения сослуживца правильными. 
Через пять минут он вылез из самолёта на бетонку.
- Всё в порядке, можно идти, - сообщил он Богатырёву.
- Раз так, пошли быстрей. Чай не лето  сейчас, а простудиться и заболеть на новый год не очень привлекательная  перспектива, - высказался  Богатырёв, притоптывая  на месте, дабы согреть замёршие конечности.
- Если дома болеть, то не так уж и плохо. Хуже, когда служба заставляет  тебя  в новогодний праздник  находиться в служебной обстановке или командировке, -  чуть не проговорился Иванов.
- Я вижу, замполит озадачил тебя очень сильно и появился шанс  новый год встречать вне дома. Я прав? – услышав недовольные нотки в голосе Иванова, напрямую спросил Богатырёв.
- Когда было, чтобы замполит служивого не расстраивал перед праздником, если заранее служивого приметил, а потом к себе вызвал на ковёр? И здесь ты прав, возможно, я буду одним из таких помеченных замполитом военнослужащих, - не уточняя детали, ответил Иванов.
- Однако по твоему ответу, я чувствую, есть шанс выкрутиться? – спросил Богатырёв.
По большому счёту ему было всё равно. Главное, чтобы самого старшину Богатырёва служить в новогодние праздники не заставили, а пока  так и выходило, и этот  факт очень радовал.
- Шанс всегда есть. Но иногда лучше этого не делать: целей будешь, - философски ответил Иванов.
- Здесь ты совершенно прав: если попался начальству, лучше не рыпаться. Глядишь, в другой раз тебе послабление будет, и служить в праздники определят другого, - Богатырёв постарался найти чуточку хорошего в негативном событии и тем успокоить коллегу.
- Хорошо бы так и было в другой раз. Вот  только сейчас надо потерпеть, а там, глядишь, станет легче, - уговаривал сам себя Иванов.
 Он старался меньше думать о разговоре с замполитом  и о том, что ему предстоит сделать  в праздник. Но как назло все проявляли любопытство и лезли в душу, ещё больше  раздражая и ущемляя самолюбие Иванова.
«А послать бы всех на три буквы, и начальство послать и всех прочих доброхотов», - тешил он себя, шагая рядом со старшиной Богатырёвым, направляясь в тёплую комнату в родном ТЕЧ.
- Ну вот и все в сборе, - произнёс руководитель группы, едва Иванов и Богатырёв переступили порог комнаты группы вооружения.
- Всем у кого есть дети нужно сдать по пять рублей на подарок для ребёнка, - объявил руководитель группы.
- На каждого ребёнка или на всех пять рублей сдавать? – спросил старший лейтенант Ордуян.
- Насколько мне известно, у тебя двое детей, - сообщил о своей осведомлённости руководитель  группы. 
- Мальчик и девочка, - подтвердил старший лейтенант Ордуян.
- Тогда с тебя десять рублей, - обрадовал служивого руководитель группы.
- Со всех по пять, а с меня десять? Это как-то несправедливо, – обиделся Ордуян.
- Ты, наверное, плохо слышал. Я сказал по пять рублей на ребёнка. Пять на одного, пять на другого и получается всего десять. А тот, у кого трое и больше, то всё в пропорции, - объяснил руководитель группы.
- У старшего лейтенанта Мелехина семеро, - напомнил Богатырёв. – Ему нужно тридцать пять рублей сдавать на подарки.
- Я сам знаю, сколько мне денег сдавать надо. А вообще могли бы скинуться и помочь многодетному отцу, - проворчал Мелехин.
- Ты детей настругал, а нам платить!  Если платить  будет дядя, тогда  каждый заводил бы детей без  оглядки, - попытался  пошутить  Богатырёв, но  Мелехин  обиделся, что стало понятно  из  его заявления:
- Многодетным  семьям  положена  государственная  помощь.
- Вот именно, государственная, а не помощь товарищей. Нам бы самим где-нибудь помощь получить, хотя бы на небольшой предновогодний междусобойчик, - продолжал свою линию Богатырёв.
- Спиртиком мы разживёмся, поздравить друг - друга перед новым годом будет чем. А на закуску по рублю скинемся. Что касается многодетных семей, то подарки для них будут бесплатные, - объявил руководитель группы.
- Многодетные - это сколько детей в семье? – поинтересовался Ордуян.
- Ты не многодетный папаша. А Мелехин многодетный, - пояснил руководитель группы.
- Многодетный - это когда больше трёх детей в семье? – пытал дело Ордуян.
- Нет не трое, а пятеро и больше, - огорчил руководитель группы.
- Так у него все дети от разных жён, а один вообще приёмный, - напомнил нюансы дела Ордуян.
- А тебе кто мешает приёмного ребёнка взять? Если есть зависть насчёт  помощи государства многодетным семьям, то можешь взять в детском доме ребёнка и усыновить, - то ли пошутил, то ли предложил план действия Богатырёв.
- Такую ораву на нашу получку не прокормишь. Уж лучше я как-нибудь без  дотаций государственных обойдусь, - изрёк Ордуян.
- Нечего попусту разглагольствовать, скидывайтесь на подарки детям, - напомнил о родительских обязанностях руководитель группы.
- А если нет денег, что тогда? – спросил Ордуян.
- Сегодня вечером спроси деньги у своей Люськи. На благое дело она даст денег, - посоветовал руководитель группы.
- Насчёт денег  здесь уж дудки - система ниппель:  что к Люське попало, то пропало, - снова пошутил Богатырёв  и  хохотнул басом.
- Не волнуйся, с Люськой я разберусь.  Я вот что подумал, стоит ли нам тридцать первого здесь выпивать? Я думаю, нас в этот  день  либо в Доме Офицеров соберут, либо построят  утром на плацу и поздравят, - высказал своё мнение Ордуян.
- Тридцать первого числа будет новогодний вечер. Так на доске объявлений  Дома Офицеров  написано, - взял слово молодой лейтенант. 
- Будет, или не будет, идти на вечер или нет – это личное дело каждого. А вот наши проблемы мы должны сами решить и лучше раньше это сделать, чем начать  позже и не успеть. Так что по пятерику на подарок и по рублю на банкет прошу сдать сейчас  или завтра утром, но не позже, - ещё раз напомнил всем присутствующим  руководитель группы. – Если нет вопросов, то через десять минут, - руководитель взглянул на наручные часы и подкорректировал сказанное, - через двадцать минут можно идти домой.
- А насчёт спирта - это дело наверняка выгорит, и мы спиртом разживёмся, или лучше водочкой запастись? – на всякий случай уточнил Богатырёв.
-  Начальник ТЭЧ обещал выделить спирт. Думаю, он располагает данными о наличии спирта на складе. Ну, если вы посчитаете необходимым купить водки, я против не буду. Думаю, никто против водки возражать не станет. А с закуской нужно думать. В наших магазинах не больно-то с закуской развернёшься. Кабачковой икры, хлеба купишь, ливерной колбаски, а больше, пожалуй, ничего. Банку огурцов из дома захватим. Тогда у нас на пару бутылок водки денег останется. Что скажите? – обратился к подчинённым руководитель группы.
- Я капусту принесу, - обещал Мелехин. - У меня два бочонка заквашено.
- Ну вот, на праздничный стол закуски и соберём, - обрадовался  руководитель группы.
- Конечно, соберём, - поддакнул Богатырёв. – Но главное на праздничном столе не закуска, а выпивка. Вы сказали две бутылки водки можно купить на собранные деньги помимо закуски. Но что для нас две бутылки водки, да ещё с закуской?
- Вы не забывайте, что всем надо будет ещё дома приготовиться  к празднику и просидеть за столом до глубокой ночи. И, кроме того, у нас ещё спирт будет. Как бы кое-кому не схудилось, - предупредил присутствующих  руководитель группы.
- Мы люди ко всему привычные. Нам спирт не впервой пить и все свою норму знают. Тем более дело будет днём, а мы сядем встречать новый год уже поздней ночью. За это время всё в голове выветрится. А что касается водки, то сами прикиньте, сколько на каждый рот придётся. Получается, мы не пить будем, а рот пачкать, - уговаривал  товарищей  Богатырёв.
- Пусть они сами решают, - демократично заметил руководитель группы. – Но учтите, денег у нас только на две бутылки водки  и не более. А чтобы купить хотя бы ещё одну бутылку, надо  скинуться побольше рубля.
- Спирта по пятьдесят, да водки по сто граммов, по-моему, и  так в самый раз будет, - подал голос молодой лейтенант.
- Ты не учёл фактор закуски. Она наполовину градус уничтожит, - напомнил о прописных истинах старшина Богатырёв.
- Мы же не напиваться  собираемся, а поздравить друг – друга  чисто символически, - не унимался молодой лейтенант.
- Вот именно, символически, - повторил  за  ним  Богатырёв. - Так что нам ещё одной бутылки водки не хватает.
- Нам литр спирта выделят,  да водки ещё литр купим. Хватит нам друг - друга поздравить. – поставил точку в споре руководитель группы. – Сейчас  можно по домам идти. Наверное, завтра нам доведут распорядок на праздничные дни. Там уже всё подробнее решим.
Все служивые дружно направились к дверям, и через минуту руководитель группы остался в помещении один. Он выключил свет и запер дверь комнаты. Сдав дежурному по подразделению ключ, он тоже отправился домой.
  На следующий день, утром все встретились на построении перед зданием ТЭЧ.
Начальник  ТЭЧ объявил регламент работ на весь день и, обязав руководителей групп зайти к нему в кабинет после построения, дал команду «разойдись».
На улице было холодно и служивые, пропустив в здание начальство, толкалось перед дверью, стараясь побыстрей из образовавшейся толпы  попасть в помещение.
- А у нас здесь совсем не Ташкент, - потрогав  чуть тёплую батарею,  заметил старший лейтенант Мелехин.
- Солдатики сегодня поленились  и слабо протопили печь в котельной, - высказал своё мнение Гаценюк.
- Не в этом дело. В хранилище угля попала вода и сам уголь смёрзся. Его трудно стало из хранилища доставать. К тому же куски льда попадают в топку, а это не способствует образованию высокой температуры при горении, - объяснил  суть  проблемы  старшина  Богатырёв.
- Ты хочешь сказать, что нам всю зиму придётся мёрзнуть? – не хотел верить  услышанному Гаценюк.
- Может и не всю. Если уголь не весь смёрзся, а только сверху, то, как только верхний слой угля выберут, сразу дела с топкой  пойдут лучше, - обнадёжил Богатырёв.
- Ты забыл сказать, что скоро лето и вот тогда уж точно уголь оттает, - съехидничал Газенюк.
- Ну вот видишь, ты сам всё хорошо  понимаешь, - ответил Богатырёв.
- Чего сидим! Гоните по рублю на банкет, - поторопил присутствующих Мелехин.
- А пять рублей тоже тебе сдавать, - спросил старший лейтенант Ордуян.
- Наш начальник придёт, вот его и спросишь. А я собираю на наши внутренние нужды, - пояснил своё самовыдвижение в качестве сборщика рублей  Мелехин.
В комнату вошёл руководитель группы с литров банкой спирта.
- Соблазнительно выглядит, - глядя на банку, сказал Богатырёв. – Так и хочется снять пробу.
- Придёт  время и снимем. А сейчас пойдём регламентные работы не технике выполнять, - определил начало работ руководитель группы.
- А деньги на подарки сейчас собирать разве не будем? А то с нас Мелехин уже по рублю на банкет  собрал, а на подарок не собрал, - напомнил о вчерашнем разговоре молодой лейтенант.
- Раз он по рублю на банкет собирает, пусть и на подарок соберёт, - велел руководитель группы, и, обращаясь к Мелехину, сказал:
- Ты список составь, кто, сколько денег сдал на подарок. Не то запутаются на расфасовке, и  кому, сколько подарков нужно выдать не уловят.  Кстати, вот  тебе мой рубль. И десять рублей на подарки, - руководитель группы полез в карман и выложил деньги на стол.
- Листочек  бумажки  дай, - попросил Мелехину руководителя группы.
- В  столе у меня возьми. Когда соберёшь деньги, замполиту ТЭЧ список фамилий и деньги отдашь.
Ну  что, служивые, кто идёт со мной к самолёту? – поторопил руководитель группы.
- Не торопись, начальник. Две минуты роли не играют. Сейчас деньги соберу и все пойдём к технике трудиться, - задержал начальника Мелехин.
- Ладно, будь, по-твоему, - согласился начальник и сел на стул.
Процедура  сбора  денег  и записи фамилий на листочке заняла целях десять минут. Но никто не жаловался и не торопился на мороз выходить, как говориться, солдат спит, служба идёт.
- Всё, я закончил, - объявил об окончании дела Мелехин. – Сейчас отнесу деньги со списком к замполиту, и регламент пойду выполнять.
- Пошли все работать, - дал команду руководитель группы, и когда все подчинённые покинули помещение, вышел сам и запер дверь.
Сегодняшний  день был  морозным и ветреным. Как ни старались сотрудники группы вооружения быстрей сделать свою работу, а до обеда не успели. Пришлось пару раз возвращаться в помещение и греться. Последний раз собрались в комнате перед  самым обедом.
- Командир! Знаешь, чего нам не хватает в комнате? – обратился к руководителю группы Гаценюк.
- И чего же нам не хватает? – для порядка поинтересовался руководитель группы.
- Печки буржуйки нам не хватает.  Сейчас  бы её протопили, и теплынь у нас наступила бы. А без печки при нашей работе худо: ни тебе прогреться, ни тебе просушиться.
- Печка дело хорошее, но и в эскадрильях в нашем полку печек нет. Центральное паровое отопление везде проведено. С одно стороны это хорошо, ни грязи тебе, ни забот. Но ты уже полностью зависишь от котельной. Протопят котёл хорошо, будет  тепло в помещении, а схалтурят,  тут  уж  ау, - согласился руководитель группы.
- А всё-таки для нашего брата печка лучше, - стоял на своём Гаценюк.
- Лучше или хуже, а выбирать нам не приходится, что есть, то есть. А сейчас всем руки мыть и в столовую. Нужно будет после обеда быстрей регламент доделать, да в тепле подольше побыть. Я смотрю, у многих сопли уже потекли, а нам болеть никак нельзя – новый год близко и встретить его нужно как положено:  сытно и весело. Тут больничной койке места нет, - подбодрил подчиненных руководитель  группы.
- Один раз сходим после обеда и доделаем, - за всех присутствующих обещал Гаценюк.
Он сказал правду, по крайне мере, про себя, ведь, поскольку ему нужно уходить через два часа домой как вольно определяющемуся, на одну ходку времени вполне хватало.
 Все отправились в столовую, до которой нужно было пройти километр по холодной продуваемой улице.
«Когда, наконец, сервис в нашей части будет на уровне, и обед станут приносить, если не на рабочее место, то, хотя бы, в нашу комнатёнку в ТЭЧ», - наверное, думали  служивые, быстро, насколько позволяли оставшиеся силы, перебирая ногами, приближая своё холодное, уставшее тело к столовой со вкусной едой от местного шеф-повара.   
Петров и Сидоров тоже пришли в столовую на обед, но немного позже Иванова и сидели поэтому за другим столом. Вместе они перебрали все варианты, которые можно придумать, не имея денег, и не имея возможности  купить  саму вещь, ввиду её отсутствия в продаже.  Сейчас очевидность  неудачи вызывала у них некоторое отторжение на  взаимное общение при, казалось бы, скреплённой накрепко дружбе.  С  учётом того, что жизнь полосатая, непродолжительные отчуждения  посещают и друзей и влюблённых, а всё хорошее,  как и плохое быстро проходит, то у каждого из  трех  друзей  в душе оставалась надежда. Однако вернувшись в свои подразделения, каждого из трёх друзей ждало неожиданное известие:
после службы их вызывал к себе в кабинет замполит полка.
- Везёт  тебе, Иванов, - пошутил Гаценюк. – Тебя за эту неделю уже второй раз к себе замполит на ковёр вызывает. А меня за все время, что я тут работаю, ни разу не позвал.
- Ты работаешь, а мы служим, в этом вся принципиальная разница, - пояснил коренное различие Богатырёв.
- Странно как то получается:  одни служат, другие работают, называется по-разному,  а делаем одно и то же, - выказал своё недоумение Гаценюк.
- Делаем одно и то же, но платят нам по-разному, - нашёл ещё одно отличие Богатырёв.
- Здесь ты прав, платят вам больше, - согласился Гаценюк. – Но зато меня никто не заставит стоять в наряде в мой собственный выходной. Меня никто не переведёт в дальний гарнизон, где для размещения личного состава всего четыре избы, а вместо городских  тротуаров  лишь  волчьи тропы.
- Есть некоторые неудобства. Здесь спорить не буду. Но зато в сорок лет  я выйду в отставку с кругленькой пенсией, а тебе до шестидесяти годков пахать. А доживёшь ли ты до столь преклонного возраста? Это вопрос  с неоднозначным ответом, - Богатырёв остался доволен приведенными им же доводами, поскольку считал себя правым. 
- Как на это посмотреть. Ведь кажущееся сегодня преимущество может в скором времени  обернуться серьёзными недостатками, - парировал  ответ  коллеги  Гаценюк.
- И в чём ты видишь эти недостатки? Лично я никаких недостатков не обнаруживаю, - заявил гордый за свои погоны старшина Богатырёв.
- Вот  ты говоришь пенсия, - начал объяснять Гаценюк. – Ну выйдешь ты на пенсию и что? Сидеть дома не будешь, даже если захочешь. Жена выгонит из дома деньги зарабатывать, ведь тебе к тому времени будет лишь сорок лет, и я не думаю, что пенсия покроит  все твои потребности. А куда устроишься без гражданской специальности? Никуда, поскольку всё здоровье будет растрачено на службе в суровых краях в далёком гарнизоне. А я доработаю здесь до шестидесяти лет и пойду на пенсию с чистой совестью и неплохим здоровьем. Так у кого перспективы лучше?
- Спорщики, заканчивайте споры, пойдём  доделывать  то, что утром не доделали, - поставил точку в спорах руководитель группы.
Все служивые вывалили на улицу и, поёживаясь на холодном ветру, направились к самолёту. А уже через два часа, закончив все работы на технике, сидели в  своей комнате в ТЭЧ. Руководитель группы в комнату не заходил, а сразу направился  докладывать начальнику ТЭЧ об окончании работ.  Гаценюк к этому времени умытый,  переодевшийся в чистую одежду, собирался идти домой.
- И ещё есть одно главное преимущество, - решил он дополнить картину, посчитав,  что сказал недостаточно своему оппоненту Богатырёву. – Я уже дома чай пить буду, а вы ещё будете на казённой службе торчать в казённом помещении. А ведь свободное время – это и есть самое главное, поскольку им измеряется наша жизнь.
Но Богатырёв  и не думал расстраиваться, а тем более проигрывать в споре:
- Ты будешь дома чай пить, а мы на работе спиртик казённый потягивать. Спрашивается: кому будет лучше?
- Наверное, твоя жена не обрадуется, когда ты придёшь домой, и как фантик упадёшь в уголок, покуда спиртик не выветрится, - ответил Гаценюк.
- Так это и хорошо, что я как фантик буду на кровати лежать.  Зато от меня никаких неудобств, поскольку в наших малогабаритных квартирах места  мало, а  я и того меньше занимать буду, -  и в этом  нашёл  положительные  моменты  Богатырёв.
- Да ну тебя, балабол, - отмахнулся Гаценюк. – Ну, покедова, служаки. Пошёл я до дома.
Он вышел из комнаты и, покинув здание ТЭЧ, отправился на трамвайную остановку.
- А спиртику сейчас выпить было бы неплохо. Промёрзли ведь все на морозе, - мечтал Богатырёв
Но никто ему не ответил. То ли не одобряли его мечтания, то ли понимали, что спирта им сегодня не обломится, и поэтому не хотели расстраивать себя несбыточными надеждами.
Не прошло и пяти минут после ухода Гаценюка, как в комнату вошёл руководитель группы.
- У меня две новости, но не для всех они хорошие, - начал он с порога.
Иванов кожей почувствовал, что они обе или, по крайней мере, одна из них, касается его назначения на роль деда  Мороза.
- Ничего не могу поделать, приказ начальника ТЭЧ довести до личного состава,-  взглянув на Иванова, произнёс  руководитель только им, двоим, понятную фразу.
- Так с какой начать, с первой или со второй? - будто новости действительно были изначально пронумерованы, спросил руководитель группы.
- Если обе хорошие, то, давай, в произвольном порядке, - высказал своё мнение старшина Богатырёв. 
- Начну с той, которая касается всех присутствующих. На наш аэродром сели два Мига. Нужно взять канистру и найти командира корабля, у него спросить спирт. Пару литров на бедность может дать, - объяснил руководитель группы.
- А если не даст? Им ведь спирт самим нужен, - подал голос молодой лейтенант.
- В ёмкости Мига на каждый полёт спирт заливают. Там спиртовая противо-обледеннительная система и весовой балласт, для компенсации смещения центра давления при переходе скорости звука. И на нашем аэродроме им тоже спирта нальют. А сколько наливать, никто толком не знает, поскольку никто не знает, сколько затрачено в полёте. Они наш полковой спирт берут, значит, и с обычными служащим  должны поделиться.  Для этого случая нужен человек надёжный.  Старшина Богатырёв у нас выглядит солидно.  Он и пойдёт.  И нужно поторопиться. Десять литров сольют, а потом уже никому спирт не дадут, - поторопил старшину капитан. 
- А сколько у них литров сама ёмкость в самолёте? – спросил молодой лейтенант.
- Сто пятьдесят литров, - Богатырёв, как солидный и опытный служака,  просветил молодого лейтенанта.
Старшина  полез  в шкаф  и выудил  трёхлитровую  канистру.
- Думаешь,  дадут  три литра? - поинтересовался руководитель группы.
- Дадут или нет – это никому неизвестно.  А запас емкости на всякий случай не помешает, - ответил Богатырёв. – Время не ждёт, пошёл я за спиртом.
- Ещё минуту  подожди. Я объявление сделаю, тогда и пойдёшь, - задержал его  руководитель группы.
- Для тех семей военнослужащих, у которых маленькие дети, будет работать  дед  Мороз  по выездам, - руководитель группы произнёс длинную и не очень понятную  фразу и, поэтому  у многих появились вопросы.
- А маленькие дети - это до скольких лет? – задал нелогичный для себя вопрос молодой лейтенант, поскольку у него не было ни своих, ни приёмных детей.
- Маленькие дети те, которые в школу ещё не ходят. Но тебе рано ещё об этом думать. Женись сначала, а потом и дети пойдут, - ответил любопытному старший лейтенант  Ордуян.
- Жениться совсем не обязательно, чтобы детей завести, - ответил молодой лейтенант.
- Без росписи жить, то же не вариант. Замполит за такие дела  по головке не погладит, - предупредил Мелехин, который женился уже не в первый раз. Вот только женитьбы его вряд ли можно назвать удачными:  его жёны, оставив ему на руках родившегося ребёнка, сбегали, не выдержав нагрузки от забот о многочисленной семье. И материальное положение семьи Мелехина было аховым, поскольку, даже большое количество детей не увеличивало  оклад  старшего  лейтенанта  авиационно - технической службы.
- И получение жилья от воинской части будет тоже проблематично, - добавил Мелехин. – Одним словом, военный  должен  быть  женат. Тогда он морально устойчив и к семье крепко приписан.  А холостой шляется черте где, так и до измены родине недалеко.
- До измены не знаю. Но намотать на пропеллер, чтобы полковому доктору не скучно было, можно неоднократно. А у нас, в части, за такое не жалуют, - поделился  своим  опытом, полученным в молодые годы, старший лейтенант  Ордуян.
- Я не то имел в виду, - оправдывался молодой лейтенант, - когда ещё в училище учился, был у нас такой случай.  Возвращались курсанты после каникул  в училище. Один  мой сокурсник на поезде ехал, а в купе с ним ехала симпатичная молодая женщина с ребёнком. Ну вот, попросила женщина посмотреть за ребёнком, пока она в туалет сходит. Курсант, знамо дело, согласился. А ребёнок был грудным, и когда мать ушла, он спал. Ждёт курсант возвращение женщины, а её нет и нет. Ребёнок проснулся и запищал, а её всё нет. Тогда он взял ребёнка на руки и пошёл к двери туалета. А в туалете никого не оказалось. Он спросил проводника о женщине, что с ним в купе ехала. А проводник ответил, что женщина давно сошла на станции. Курсант рассказал проводнику, как дело было. Нашли они записку в одеяльце, в которую ребёнок был завёрнут. А в ней написано, что ребёнка мать оставляет курсанту, поскольку по всему видно, что он хороший человек.
С  горем пополам доехал курсант до места назначения, да так с ребёнком в училище и заявился. Времени уже не оставалось, лишь только- только его было, чтобы без опозданий до училища добраться. Ребёнка, конечно дело, в дом малютки определили. Но шуму было, суеты, словами не передать. Ведь военных курсантов не тому  учат, как брошенных детей в дома малютки пристраивать. Их воевать учат и родине служить, - рассказал забавную историю модой лейтенант.
- Ну ты и завернул нам историю! Будто роман какой пересказал, - заметил Богатырёв. – Только соловья баснями не кормят. Пока ты нам историю рассказывал, у нас там спирт прокисает.
- Я ещё не договорил, - предупредил руководитель группы. – Кто хочет, чтобы к нему пришёл дед Мороз, подавайте заявки и подарки для детей, которые дед Мороз будет вашим детям дарить.
- Так ему ещё и подарки нужно дать? – удивился Мелехин, будто никогда ранее не слышал о такой практике.  Всякие разговоры о дополнительных тратах, которые уменьшали его бюджет и без того малый для его огромной семьи, подсознательно вызывали у него чувство протеста.
- А как же дед  Мороз узнает, какую игрушку хочет получить твой ребёнок? - объяснил руководитель группы и, чтобы не возникало других вопросов, продолжил объяснения:
- Дед  Мороз будет обходить дома тридцать первого числа. Поэтому, заявок не должно быть особенно много. Иначе ему не успеть до самого нового года или ещё и первого  января придётся людей тревожить.
- А дорого платить за посещения деда Мороза, - поинтересовался старший лейтенант Ордуян.
- Ничего не надо платить, дед  Мороз будет из военнослужащих нашего полка, а потому на общественных началах, - объяснил руководитель группы.
- Насколько я помню, в прошлом году дедом  Морозом был прапорщик Тарасенко. Только никому из наших не предлагалось сделать заявку на посещение дедом  Мороз детей в предновогоднюю ночь. Билеты на утренник для детей в театр юного зрителя - это помню. Но и только-то. Кстати, мои дети в театр юного зрителя ходили, им понравилось. С дедом  Мором вокруг ёлочки поплясали, посмотрели детский спектакль, подарок получили.  А  наш  гарнизонный  дед  Мороз  в основном  детей  начальства  посещал, - вспомнил старший лейтенант  Ордуян.
- А теперь  всё будет по-другому. Дед  Мороз у нас не только свой, из нашего полка, а даже из нашего подразделения. Скажи им сам. Теперь уже ничего не скрыть, если руководство велело довести до личного состава, -  последней  фразой руководитель  группы обратился  к Иванову.
- Меня вызвал к себе замполит и обязал стать тридцать первого числа дедом  Морозом. Сам я желанием не горел быть дедом  Морозом, но замполит умеет уговаривать, - сознался Иванов.
- Про дедов  Морозов я услышал. А теперь пойду за спиртом. Это сейчас главное, - сказал Богатырёв  и  отправился за спиртом, правильно, по-мужски, посчитав, что без спирта и праздник не праздник, а новый год тем более. 
- Как думаешь, он спирт добудет? – поинтересовался молодой лейтенант  у  Мелехина.
- Конечно, добудет. Он здесь свой и все служивые это чувствуют. Понимаешь, у нас, в авиации, принято помогать друг другу, иначе не выживешь, - пояснил молодому лейтенанту  Мелехин.
- Со спиртом скоро всё будет ясно. А с дедом  Морозом, как сами решите:  будет кто-нибудь  заказывать его  домой? – спросил руководитель группы.
 Ему никто не ответил, заставив обращаться конкретно к каждому.
- Мелехин, ты как с дедом  Морозом? – обратился  к самому многодетному отцу руководитель группы.
- Нет, я не буду приглашать деда  Мороза на дом.
- У тебя дома мал - мала меньше. Как раз тебе надо бы деда  Мороза вызвать. Впрочем, это тебе решать. А ты Ордуян, как насчёт деда  Мороза? 
- Надо с женой посоветоваться.
- Советуйтесь  и завтра мне скажете. Сколько у нас до конца работы? – капитан взглянул на часы, и сам ответил на свой вопрос. - Нам ещё полчаса до конца работы осталось.
- Если Богатырёв спирт принесёт, мы по чуть-чуть будем? – задал вопрос молодой лейтенант.
- А что, у тебя появилось желание принять на грудь? – спросил Мелехин.
- Да нет, я просто спросил мнение присутствующих, - ответил молодой лейтенант.
- Принесёт  Богатырёв  спирт, тогда и будем думать. А пока спирта нет… - сказал Мелехин и развёл руки, жестом дополняя сказанное.
Прошло полчаса, и рабочее время уже вышло. Но капитан, руководитель группы, сидел на рабочем месте, поскольку он собирался дождаться гонца.  Остальные сидели из солидарности.
- Ты не забыл, что тебе после службы к замполиту нужно? – напомнил руководитель группы.
- Да, пора идти, - согласился Иванов.
 Он вышел из комнаты и в дверях здания ТЭЧ  столкнулся с  Богатырёвым.
- Не очень  ли  ты  торопишься? Оставайся, спиртику сейчас выпьем, - предложил  Богатырёв.
- Не могу. Меня замполит к себе вызвал, а он ждать не любит.  Ещё какую-нибудь бяку для меня придумает, если заставлю его ждать, -  ответил Иванов и вышел на улицу.
Иванов  и так уже опаздывал, поскольку в это самое время должен был уже стоять перед замполитом и выслушивать нравоучения.
«Если я один опоздаю, а Сидоров с Петровым придут вовремя, будет мне по первое число, - размышлял  Иванов. – С другой стороны,  это я ему нужен, а не наоборот.  Так что пусть убавит пыл». 
Уже перед входом в штаб полка его догнали Петров и Сидоров.
- А я думал, что вы уже с замполитом беседуете, - выпалил он, едва  увидев  двоих товарищей.
- А мы думали, ты уже на ковре у замполита. Представляю, как нас замполит сейчас ругает. А то может  и вывалить нам на орехи какую-нибудь бяку перед самым новым годом, - выказал опасения Петров.
- Он уже нам от души вывалил, больше и придумать нельзя. Или ты думаешь,  можно  для нас и большую подлянку придумать? – Иванов  сформулировал  мысль  в виде вопроса, но ответ был очевиден.
- Врагу бы не пожелал того, что нам выпало: вместо того, чтобы дома новый год с семьёй встречать и вино пить с друзьями, мы будем как клоуны носиться по улице и детей гарнизонного начальства поздравлять, - удивил  выводами  Сидоров.
- Мы детей будем поздравлять, а это уже благое дело, - Иванов попытался смягчить мысли своих друзей. – И поздравлять мы будем всех детей:  и детей начальства и детей не начальства. Одним словом, дети не виноваты, поскольку не могут выбирать, в каких  семьях им рождаться.
- Никто это не оспаривает, - ответил Петров. - Но всё же обидно, что дети начальства пользуются привилегиями.
- Если ты о заказе на услуги деда  Мороза, то мы ещё его не получили. А в нём, может быть, и дети простых, не облечённых большими звёздами, служак. Например, таких, как мы, - Иванов постарался подсластить пилюлю замполита, скормленную прапорщикам.
- А чего мы стоим перед  входом в здание штаба? Замполит, наверное, уже измыслил для нас не одно наказание за то, что подчинённые натянули его по самое некуда, выбрав самое обидное для начальства оскорбление - опоздание, - поторопил товарищей  Петров.
-  Ты сам знаешь, почему мы не торопимся. Нежелание общаться с начальством, которое строит козни, стараясь даже твоё законное время для отдыха обгадить… А впрочем, пойдём.  Незначительная отсрочка ничего не решает, - Иванов первым поднялся по ступенькам здания штаба полка и переступил порог, оказавшись внутри казённого помещения. 
Немедля  более ни минуты, прапорщики поднялись на второй этаж, и подошли к кабинету замполита.  Иванов постучал в дверь, надеясь услышать: «Войдите».  Но никто в кабинете на стук не откликнулся. Иванов постучал снова, но и на этот раз никто не ответил. Иванов толкнул дверь, но та не поддалась.
- Закрыто. А правильнее сказать, дверь заперта, - высказал он предположение.
- Как ты думаешь, она  изнутри заперта или снаружи? – озадачил вопросом Петров.
- А что это меняет? – не понял намёка Сидоров.
- Многое это меняет. Если дверь заперта изнутри, то замполит сам её запер. Значит он в кабинете, но чем-то занят. А если снаружи, значит, замполита в кабинете нет, - объяснил Петров.
- Есть он там или нет его там, что нам-то делать? – спросил Сидоров.
- Если он в кабинете, то подождём.  А если нет его в кабинете, то  уйдём по домам, - объяснил Петров, но вопросы остались.
-  Вопрос  в том, как нам узнать, где сейчас находится замполит? Я подозреваю, что никак.  А впрочем, можно спросить  у дежурного по штабу. Может быть, он что-то знает, - Иванов направился к дежурному по штабу, собираясь проверить им же предложенный вариант. 
- Разрешите обратиться? – спросил Иванов, всунув  голову в приоткрытую  дверь  помещения, где находился дежурный по штабу.
- Обращайся, - разрешил дежурный по штабу, даже не повернувшись  к  вопрошавшему.
Он сидел на табуретке за столом спиной к входу и пил чай.
- Нас замполит вызвал к себе, а его в кабинете нет, - объяснил ситуацию Иванов, так и зависнув в щели приоткрытой двери. Он не хотел мешать дежурному пить чай и тем его обидеть. Иванов знал по собственному опыту, что пока в штабе находится начальство, на чай времени не остаётся.
- Если вызывал, тогда ждите, - посоветовал дежурный, оставаясь в той же позе.
- Вот и хотелось бы узнать точно, вернётся он сегодня в свой кабинет или не вернётся? – обосновал свой вопрос Иванов.
- Спросите у дневального. Может быть, он  что-нибудь знает, - посоветовал дежурный.
Иванов так и сделал.  Он подошёл к дневальному и спросил:
- Не знаешь, замполит домой ушёл или ещё в штабе? 
- Он на совещании у командира полка, - ответил дневальный.
 Отвлекаться  от несения  службы на вверенном ему посту дневальному не полагалось. Но целый час безмолвного стояния начинал тяготить. Только из этих соображений он ответил вопрошавшему. 
- Давно совещание началось? – задал второй  вопрос Иванов.
- Полчаса уже  идёт, - ответил дневальный.
- Если уже полчаса идёт,  то должно скоро закончиться, - вполголоса произнёс  Иванов.
- Что ты сказал? - не расслышал  Петров, который  вместе  с  Сидоровым следовал  за  Ивановым по  пятам.
- Наш замполит на совещание у командира полка. Полчаса они уже заседают. Так что в любой момент совещание может закончиться, - объяснил Иванов.
- Неудачно для нас получается.  Жди  теперь  его  с  совещания.  Может  быть,  оно  целый  час не закончится? – ворчал Сидоров. – А время-то идёт, часики тикают.
- Подождать придётся.  Тут  уж никуда не денешься, - ответил Иванов. – Но всё же есть и немного хорошего  в  том же самом обстоятельстве, - начал говорить загадками  Иванов.
- Что же тут хорошего, если ждать придётся невесть сколько? – не согласился Сидоров.
- Здесь ты прав. Ждать долго нам нежелательно.  Но зато наше опоздание не станет причиной, по которой нас будут ругать. Замполит  ушёл на совещание в то же время, на которое сам назначил рандеву для нас.  Теперь понятно?  - Иванов спросил коллег, дабы убедиться, что они поняли.
- В этом плане ты прав. Но точно ли он ушёл до того времени, какое назначил нам для встречи? – сомневался  Петров.
- Здесь я не поручусь, что так всё и было. Дневальный тоже ничего нам не скажет. Ему незачем точное время начала совещания знать. Поэтому вряд ли мы у него получим более подробную информацию, - обосновал своё мнение Иванов.
- И что же нам остаётся? – задал очевидный вопрос Сидоров.
- Ждать, - ответил Иванов. – А насчёт опоздания, я думаю, всё нам сойдёт  с рук.
- Вряд ли замполит  откажется от нравоучения по поводу  нашего  опоздания. Или ты думаешь, он простит нам лишь потому, что мы согласились подедморозить? – Петров не верил в удачу, о чём и сказал своим товарищам.
- Он велел нам придти после рабочего дня, а не к концу службы, - это, во-первых. Мы и пришли после окончания рабочего дня, - это, во-вторых.  Теперь понятно? – объяснил свою мысль Иванов.
- Придёт замполит, тогда и увидим прав ты или неправ, - ответил Сидоров.
Прапорщики снова подошли к кабинету замполита и стали ждать.
- Мне ещё пришла в голову одна мысль. Я думаю, она вам понравится, - сказал Иванов, заинтриговав своих товарищей.
- Мне тоже приходят в голову мысли, но от этого ничего не изменится, поскольку нас теперь ни за что от обязанностей дедов  Морозов не освободят, - внёс струю пессимистического настроения Сидоров.
- Вот и я о том же. Но мы можем извлечь из этого факта выгоду для себя, - удивил друзей Иванов.
- Не вижу, как мы сможем это сделать? Разве что жёны нас утешат, когда узнают, что новый год им придётся  встречать  без нас. Но это уже из области утопий или я ошибаюсь? – Сидоров не собирался набираться оптимизма, так необходимого сейчас, чтобы пережить ещё и взбучку от жены, когда она узнает  новости от  сарафанного радио. А тут ещё полное фиаско со швейной машинкой. Одним словом, его лицо подтверждало уверенность в том, что сейчас не всё у него здорово, а, возможно, будет ещё хуже.
- Мы поздравим своих детей в первую очередь. Это хоть как-то сгладит неудобство нашего отсутствия за праздничным столом, - объяснил свою мысль Иванов. 
- Ничего себе неудобство!  Это просто свинство, отлучать людей от праздничного стола, - взорвался Сидоров. 
- Отчасти ты прав, - начал говорить Иванов, но Сидоров его перебил:
- Отчасти!? Да я прав на все сто процентов. Вот пусть бы замполит сам подедморозил, другим показал бы класс и свою сознательность, - разошёлся Сидоров.
- Мы можем и за свой стол успеть, если повезёт и заказов будет немного. А за чужим столом мы побываем ни один раз. Так что унывать нам нельзя. Нам всё правильно рассчитать надо, - старался подбодрить  друзей Иванов.
- Я вот что подумал, - подал голос Петров. – Дети рано спать ложатся. Вряд ли кто-нибудь из родителей заставит своего ребёнка до двенадцати за столом сидеть. 
- Ну и что с того? Я что-то не понимаю, к чему ты клонишь? – выказал непонятки Сидоров.
- А то, что в двенадцать часов мы будем свободны и можем домой придти и встретить  новый  год в кругу семьи, - объяснил Петров.
- Так ведь нам ещё добраться нужно будет до дома. А тут бабушка надвое сказала, - Сидоров никак не хотел становиться оптимистом.
- Нам машину дадут. Она довезёт  нас куда надо, - Иванов напомнил обещание замполита снабдить дедов  Морозов машиной.
- Обещать- то он обещал, но даст ли? Это большой вопрос, если учесть, что машинами он не распоряжается, -  Сидоров напомнил о нюансах подчинения разных полковых служб.
- А может, он сам нас будет возить в качестве шофёра на своей же машине? – то ли в шутку, то ли всерьёз, выдвинул интересное предположение Петров.
- Если он нас возить будет, то мы уж точно до нового года домой не доберёмся. Только такой вариант нереальный. Не могу себе представить, чтобы сам замполит дедов  Моров развозил. Это сюжет для анекдотов и только, - Сидоров продолжал мыслить в минорном тоне, что отражалось на лице, сопровождая  мысли  унылым, потухшим  взглядом.
- Долго они там заседают. Не могли позаседать, пока мы на службе находились, - проворчал Петров.
Видно, судьба сжалилась над прапорщиками и буквально через пару минут из кабинета командира полка вышли все, находившиеся на совещании командиры подразделений. Предпоследним вышел замполит, а уже за ним сам командир полка.
- Заходите ко мне в кабинет, - сказал он, проходя мимо прапорщиков.
«Дождались», - подумал каждый из приглашённых прапорщиков. Но каждый из них в это слово вложил разный смысл.
- Разрешите войти? – всунув только лишь голову в открытую дверь кабинета замполита, спросил Иванов.
- Я же сказал, заходите, - повторил приглашение замполит.
Иванов, Петров и Сидоров вошли в кабинет замполита и остановились у двери.
- Проходите, присаживайтесь, - неожиданно для подчинённых предложил он.
Но предложение из  уст замполита прозвучало настолько неожиданно, что они продолжали топтаться на месте.
- Садитесь, - повторил замполит, сурово взглянув на подчинённых, и указал рукой на стулья.
Повторное предложение было воспринято прапорщиками как надо и они уселись на стулья, стоящие у стены.
- Я дозвонился до театра юного зрителя, - сообщил замполит. - Основной контингент дедов Морозов  оттуда. Я спросил, как должно проходить общение деда  Мороза с ребёнком, если дед Мороз по заявке родителей пришёл к ребёнку домой. Так вот, мне сказали, что никаких инструкций по этому поводу у них нет. Каждый придумывает сценарий общения  в произвольной форме, сообразуясь со своим пониманием  этого  момента.
- Вы нам очень помогли, - поблагодарил замполита Иванов. – А нельзя ли нам лично поговорить с каким-нибудь дедом  Морозом?
- Деда  Мороза не существует, - сообщил замполит, с видом превосходства впялив  взгляд  в лица  необразованных подчинённых. – Есть только актёры, исполняющие роль деда  Мороза.
- Вот нам бы с этим актёром поговорить, - попросил Петров.
- Я дам вам телефон. Позвоните и скажите, кто вы и чего от них хотите, - замполит написал номер телефона на листочке и подвинул по направлению к прапорщикам.
- А если нам откажут? – спросил Иванов.
- Сошлётесь на меня, - сказал замполит. – Тогда не откажут.
 Он был уверен в собственной значимости, что и выяснилось  из сказанного. Но его значимость имела место только для подчинённых в авиационном полку и дальше этого военного подразделения не распространялась. Об этом знали все служащие полка, однако сам замполит предпочитал думать иначе, что, впрочем, являлось его личной проблемой. Ведь, манией величия болели многие облачённые в мундир мужи государства и, как показывала вся последующая и предыдущая история, той же болезнью были подвержены и некоторые государственные мужи, носящие обычный пиджак.
Иванов встал и взял со  стола лист бумаги с написанным  номером телефона.
- Разрешите идти? – спросил он.
- Идите, - разрешил замполит.
Все три прапорщика вышли из кабинета.
- Надо как-то обходиться своими силами. На помощь консультантов  в виде актёров, исполняющих роль  дедов  Морозов, надеяться не стоит. Никто не захочет помогать конкурентам, - сделал неутешительный вывод Иванов, чем и поделился с товарищами. 
- Это плохо. Даже тут нам помощи не окажут, - ответил Сидоров, намекая на то, что знал о столь плачевных результатах. – А, ведь, он в прошлый раз намекал нам, что поможет с машинкой.
- Номер телефона  у нас есть.  Позвоним, договоримся о встрече. А под водочку разговор очень может состояться, - высказал своё мнение Петров. – Кстати, что за машинку он обещал.
- Денег  у нас для водочки маловато. Не будет же профессиональный  актёр, дед  Мороз,  пить  с нами  водку  за  углом гастронома из  горла, - Сидоров не верил в успех этого безнадёжного дела, да только два его друга  от него большего не ожидали. – А машинку он обещал нам устроить хотя бы в качестве непродолжительной аренды.
- Позвоним, а там видно будет, - подвёл итог Иванов. – А что касается швейной машинки, то надо было напомнить  ему об обещании.  В следующий раз  мы обязательно напомним ему о машинке. 
Три прапорщика направились домой, и, своим молчанием на протяжении всего пути, подтверждая желание темы дедов  Морозов и швейных машинок не касаться.
На другой день, утром, когда служебные заботы свели вместе Иванова и Гаценюка, он спросил:
- И что вчера сказал замполит? Не по поводу ли вашего предстоящего переодевания в тулуп деда Мороза был вызов?
- Ты прямо провидец. Про него, морозного и говорили, - ответил Иванов, стараясь сохранять игривое настроение, а не поддаться сильному желанию послать любопытного подальше.
- И что же он вам такого сказал? – не получив конкретного ответа, спросил Гаценюк.
- В общем-то, ничего. А должен был сказать, - ответил Иванов и чтобы прекратить дальнейшие вопросы, продолжил:
- Мы  просили  замполита  узнать у актёров, которые исполняют роль  дедов морозов  и ходят  по заявкам, посещая на дому ребёнка, что они говорят ребёнку, прежде чем вручить подарок?
- Не понял в чём тут суть, - честно сознался Гаценюк. – Ко мне дед  Мороз с подарками не приходил, врать не буду. Но внука на елку я водил и знаю, что говорит дед   Мороз  детям. Надо было меня спросить, вам бы это дешевле встало.
- Спасибо за предложение. Но оно мне не поможет, - отказал Иванов, что ещё более удивило Гаценюка и спровоцировало его задать следующий вопрос:
- Не понял твоего заявления. Почему ты не хочешь меня выслушать?
- Потому, что одному ребенку дед  Мороз  говорит сосем не то, что группе детишек, водящих хороводы у ёлки. Это понятно как дважды два, - постарался объяснить непонятливому Иванов.
- Ты уверен, что дед  Мороз говорит каждый раз по-другому? – Гаценюк подверг сомнению сказанное Ивановым.
- Я говорил о двух разных вариантах и только.  Ладно, не знаешь, так не знаешь. Ничего другого я и не ожидал. Ты ведь никогда не исполнял роль деда  Мороза? – Иванов задал очевидный вопрос, поскольку хотел отвязаться  от  Гаценюка.
Тот стал его раздражать, поскольку и без его вопросов  было погано на душе, ведь, пока ничего толкового ни с дедом  Морозом, ни со швейной машинкой не вырисовывалось. И тут Иванова осенило:  у  Гаценюка жена была из торгашей, а эти знали друг друга и осуществляли бартерный обмен тем, чем торговали, преодолевая последствия дефицита  в  отдельно взятом профсоюзе торгашей.
- У тебя жена работает в магазине? - задал вопрос Иванов, на который знал ответ. 
- Да, она работает в гастрономе, - Гаценюк подтвердил правильный ход мыслей товарища. 
- Я знаю, все работники торговли друг  другу помогают. Не безвозмездно, конечно, - начал объяснять Иванов, но  Гаценюк  не хотел понимать  сути  дела.
- Не понимаю о чём  ты, - ответил он.  Теперь сам Гаценюк хотел  отвертеться от затеянной Ивановым темы.  Однако Иванов не собирался отказываться от проверки, пришедшей в голову идеи, и он продолжил начатое:
- Когда привозят хорошую колбасу, а правильнее сказать при нашем дефиците, любую колбасу, в магазин приходят  гонцы из промтоварных магазинов, за этой колбасой. Так же, при появлении дефицита в промтоварном магазине, туда наведываются работники продовольственного магазина.  Понятна моя мысль?
- Понятна. Но я не в курсе, - ответил Гаценюк, ещё не понимая, чем ему грозит  должность мужа торгового работника.
- Наши жены попросили  купить  им швейную машинку  в качестве подарка на новый год. Вот я и хочу, чтобы ты через свою жену посодействовал нам в покупке швейной машинки. Если машинка  появится перед новым годом в продаже… Ну, сам понимаешь, мы в накладе не останемся, - добрался до сути дела Иванов.
- Бартер, конечно, бывает, но крайне редко. Обувь, костюм, пальто, но машинка – это чересчур. Большим начальникам, может быть, и это доступно. Но простым продавцам… - Гаценюк не знал, как отделаться от приставучего товарища, и был уже не рад, что прицепился  к  Иванову  с вопросами.
- Отказываешься? – сделал вывод Иванов. – А я, было, поверил в тебя.
- Верить никто не запрещал. Но ты просишь о невозможном.  Во-первых, это не я работаю в торговле, а моя жена. Что ни одно и то же. Во-вторых,  на мебель, машины, телевизоры, швейные машинки очередь существует и её общественный контроль проверяет. Кто будет рисковать своим местом работы без веской причины? Никто, - объяснил Гаценюк.
- Значит, отказываешься? – то ли спросил, то ли сам ответил на свой же вопрос Иванов.
- Значит, отказываюсь, - подтвердил Гаценюк.
- Ладно, это всё не по теме. Давай, работу доделаем и пойдём  в ТЭЧ  греться, - в качестве примирения предложил  Иванов.
Через час, закончив работу, они вернулись в ТЭЧ. Когда они пришли в свою комнату в ТЭЧ, там уже грелись почти все остальные члены группы вооружения.
- Все в сборе.  Столь правильное понимание службы радует, - едва переступив порог, пошутил Гаценюк.
- И что же это за правильное понимание службы? Просветил бы нас, вьюнош, - подал голос старшина Богатырёв.
- Известно какая: солдат спит – служба идёт, - ответил Гаценюк и ухмыльнулся.
- Не понял, причём здесь ухмылки? Это всё очень серьёзно. Ведь, самое основное -  сохранить силы для главного, - то ли в шутку, то ли всерьёз  пояснил  Богатырёв.
- Ты имеешь в виду особый период? – спросил Мелехин.
- Особый период – это, конечно, очень серьёзно. И надеюсь, не скоро ещё состоится, а лучше бы никогда.  А главное у нас сейчас что? – заинтриговал всех присутствующих Богатырёв.
- Неужели  ужин и полпинты пива на десерт? – Гаценюк тоже старался шутить.
- Ужин и пиво тоже немаловажно, но не самое главное, - опроверг  Богатырёв сделанное Гаценюком  предположение.
- Тогда предстоящий новый год,  - попытался ещё раз угадать Гаценюк.
- Нет, не то, - опроверг Богатырёв. – Самое главное дослужить сегодня достойно и придти на службу завтра, а так же послезавтра и после, после завтра.  А почему? Потому что в службе главное сама  служба, чтобы была у нас эта служба, и она нас не тяготила, а напротив, радовала  и нас  и начальство.  И тогда всё будет нормально.
- Наговорил, наговорил, а смысла никакого, - покритиковал Гаценюк.
- От  тебя другого заявления никто не ожидал. Ты, ведь, не военнослужащий, а вольноопределяющийся. Ты захотел, и завтра же уволился. А мы люди служивые, нам так нельзя. Нам  до пенсии служить нужно, - пояснил разницу Богатырёв.
- Из этого можно сделать вывод: для вас самое главное пенсия, - высказался Гаценюк.
- В службе всё важно и пенсия, как итог службы, в том числе, - ответил Богатырёв.
Тема была исчерпана и в помещении наступила тишина. 
В комнату вошёл руководитель группы. Он докладывал начальнику ТЭЧ о завершении работ на технике.
- У вас  тут  гробовая тишина. Я думал, что нет ещё никого, - поделился он своими ощущениями.
- Здесь мы все. А куда нам ещё деваться кроме этой комнаты? – подал голос Богатырёв.
Остальные служащие  группы вооружения пребывали в состоянии полудрёмы. После холодной улицы их разморило в тёплом  помещении.
- Времени до нового года осталось мало и надо подумать о нашем предновогоднем банкете. С выпивкой мы определились и даже можно не закупать водки. Теперь надо дать поручение купить продукты. Желающие есть поучаствовать в закупке продуктов? – задал вопрос руководитель группы и окинул полусонных подчинённых строгим взглядом.
Коллектив  ответили  ему  дружным  молчанием.
- Вижу, желания ни у кого нет. Придётся тебе снова всех выручать, - обращаясь к Гаценюку, обрадовал руководитель группы.
- Я меньше всех из здесь присутствующих сижу с вами за рюмкой водки. Пусть, вон, Богатырёв  возьмёт на себя закупку продовольствия. Тем более он первый радел за покупку водки, пусть насчёт закуски тоже подсуетится, - в свою очередь предложил Гаценюк.
- Если бы у меня жена работала  в гастрономе, тогда другое дело. А со стороны покупателя на прилавке не очень- то развернёшься, поскольку всё спрятано в подсобке. Всё самое вкусное только из-под прилавка можно купить. Так что тебе и флаг в руки, - обращаясь к Гаценюку,  закончил обоснование выбора кандидатуры Богатырёв.
- Флаг мне не нужен. А деньги давай, и составляйте список того, что купить нужно. Гастроном, он тоже не каждый день продаёт дефицитный товар и надо подсуетиться заранее, чтобы закупить провизию и выпивку. Кстати, водку надо покупать или спиртом обойдёмся? – последний  вопрос    Гаценюка подтвердил его согласие и на сей раз поучаствовать в добыче дефицитов.
- Конечно, водку надо закупать.  Ведь, без водки у мужчин праздника не бывает, - высказал свою точку зрения Богатырёв, и обвёл взглядом мужчин в комнате, ища в них поддержку и одобрение.
- Как начальник скажет, так и будет, - ответил Гаценюк, и, повернувшись к руководителю группы, спросил:
- Список покупок, когда мне дадите?
- А сейчас и напишем. Но насчёт водки пока не знаю.  Не один я водку пить буду, а все мы. Как народ  решит, так и сделаем, - выступил  полным  демократом руководитель группы.
Однако никто из подчинённых ему не ответил и тогда он стал подсчитывать: 
- У нас осталось три литра семидесяти процентного спирта. В переводе на водку это соответствует
пяти литрам. Ещё литр водки погоды не сделает, а лишним  стать может.
- Так покупать или не покупать? – спросил Гаценюк, так и не получив однозначного ответа.
- Продолжим подсчёты, - руководитель группы решил поставить точку, логическим путём придя к нужному ответу. -  С  одного спирта в переводе на водку выходит по пятьсот граммов на нос. А если купим водки, то ещё по сто на нос. На один предновогодний вечер этого много. Если водки не покупать, а на все деньги купить закуски, то закуска останется, а выпивки не хватит. Можно оставить выпивку на потом. Ведь, мы не последний день служить будем. Но на потом у нас плохо получается:  всё кажется, что чуть- чуть не хватило, и спиртное до последней капли выпивается сразу.
- А если  заранее подкорректировать запасы? – подал голос  молодой лёйтенант.
- Здравая мысль, - похвалил Богатырёв. – Мы можем принимать по чуть- чуть после работы. Не лето, ведь, и согреться после ледяного ветра каждый захочет. Например, почему бы сегодня по пятьдесят капель не принять.  Я тут уже почти полчаса сижу, а не согрелся ещё.
- Хорошо, скажем так, купим закуски: кило колбасы, того, сего, что будет в магазине и бутылку водки, а если деньги останутся, то две. Насчёт того, чтобы выпить сегодня для согрева лично я не против.  У нас в чайнике вода кипячёная есть? – спросил руководитель группы.
- Сейчас поставим, - обещал Богатырёв  и, схватив  чайник, отправился в туалетную комнат за водой.
«Кипятком запивать не очень здорово. Спиртом глотку ошпаришь, а потом ещё и кипятком. Так недолго и голоса лишиться. Замполит мне этого не простит. Тогда придётся не запивать, ущерба будет в два раза меньше», - думал Иванов, пока Богатырёв  ходил за водой.
- Вспомнил насчёт кипятка, - руководитель группы решил занять время, пока решится вопрос  с кипячёной водой, - Как-то раз случилось так, что мы, молодые офицеры, на поезде ехали в командировку. А наше начальство ехало туда же на совещание. Дело было летом, и поезд  вёз  нас в среднюю Азию. Жара стояла, будьте нате. Да ещё металлический вагон от солнца раскалялся, и становилось совсем уж невмоготу. В поезде ехало много местных, и они постоянно пили зелёный чай. Потели в своих халатах, и пили, тем спасаясь от жары. Наше начальство тоже попивало чаёк. Да только один чай пить как-то грустно. Каждый начальник разжился в своей части спиртом, на совещание это самая необходимая вещь. Так вот, решили они скоротать дорогу, выпив спиртика и покемарив. Разлили они спирт по стаканам, и хотели было опрокинуть разлитое внутрь. Да не учли, что в жару спирт как-то не хочет внутрь проникать. Его запивать требуется. Так вот, начальников было трое, и я единственный из молодых офицеров  попал с ними вместе в купе. Послали они меня за кипячёной водой. Другой, некипячёной, воды на жаре пить нельзя. Она за несколько часов протухает, и в ней заводятся всякая мерзкая живность. Поэтому, я пошёл искать проводника, дабы разжиться у него кипячёной водой. Нашёл я проводника, передал ему просьбу моих начальников, а он ни в какую. Говорит, что только-только  поставил  титан  топиться, и тот нагреется  нескоро. Но и когда нагреется, просто воду он не продаёт, а только зелёный чай, поскольку заказов столько, что он не успевает кипятить титан и разносить чай по купе. Он также намекнул мне, что из  этого титана мне даже чаю может не достаться, поскольку очередь уже большая. Шельмец, одним словом, был этот проводник. Дабы решить дело в свою пользу, я посулил ему двойную оплату за чай и сразу расплатился. Уже через двадцать минут гордый тем, что при тотальном дефиците воды я разжился даже чаем, вошёл я в купе, держа в руках четыре стакана. Какого же было моё разочарование, когда вместо похвалы, меня обругали, объяснив, что горячим  чаем  спирт не запивают. А запивают спирт холодной водой.  Ждать им более не хотелось и, как только чай немного остыл, все, в том числе и я, опрокинули в рот по соточке спирта. Тогда я ещё не привык пить спирт по-взрослому и ограничивался дозой лишь по пятьдесят граммов. А соточка - это уже очень серьёзно и проглотить её за один глоток мог только старый, опытный служака. Одним словом,  я не смог и поперхнулся на втором глотке, знатно ошпарив глотку. Чтобы исправить ситуацию, я схватил стакан горячего чая и влил в глотку, и обжёг её второй раз. До самого приезда  в пункт назначения я мог только шипеть, - закончил повествование руководитель группы.
- Сейчас  в один момент вскипит, - обещал Богатырёв, только-только  переступивший порог комнаты.
- За то время, что ты за водой ходил, можно было два чайника вскипятить, - заметил Гаценюк.
- Так, ведь, у нас в ТЭЧ воды нет. Я к соседям за водой ходил, - сообщил Богатырев, втыкая шнур электрочайника в розетку.
- Да, забыл тебе сказать, - обращаясь к Иванову, вспомнил об упущении руководитель группы. – Тебя  после службы к себе замполит звал.
- Опять! – вырвалось у Иванова.
- Да, полюбил тебя замполит. Прямо как вторая смена получается, - не удержался и пошутил Гаценюк.
- Наверное, о предстоящей деятельности в качестве деда  Мороза с тобой замполит хочет поговорить, - высказал предположение Богатырёв.
- Говорил  уже. Но, видно, ещё не наговорился, - рискуя вызвать недовольство высшего начальства, ведь  и у стен есть уши,  сказал Иванов.
- Я догадываюсь, о чём он собирается  с  тобой поговорить, - снова подал голос Гаценюк.
- И о чём же? – не поверил в прозорливость коллеги Иванов.
- Афишу на доске объявлений  у  Дома  Офицеров видел? – хитро  ухмыльнувшись, спросил Гаценюк.
- Нет, не видел. Некогда мне по Домам  Офицеров ходить. После работы я сразу иду домой к семье. А сегодня пойду домой через кабинет замполита полка, - сказал Иванов и сердито взглянул на говоруна, «отвали, мол, от меня».
Но говорун не понял намёка, поэтому продолжил:
- В гарнизонном  Доме  Офицеров  тридцать первого числа будет праздничный вечер, для тех, кто решил встречать новый год в нашем дружном армейском коллективе. И там тоже нужен будет дед  Мороз. Подозреваю, что им тоже будешь ты.
- Вряд ли им буду я. Сам посуди, если я буду развлекать пьяных офицеров на ёлке в доме офицеров, то, как я же смогу развозить подарки по квартирам? – указал на очевидное противоречие Иванов.
- Тарасенко мог, и ты сможешь, - стоял на своём Гаценюк.
- Всё это противоречит здравому смыслу: нельзя находиться одновременно в двух местах, – Иванов  указал,  в чём именно видит проблему. 
- Пойдёшь к замполиту, он тебе всё объяснит, - не вникая в детали, ответил Гаценюк.
- Даже замполит этого не может. И это очень хорошо, у меня будет шанс встретить наступление нового года дома, - Иванов не хотел уступать коллеге и по логике считал себя выигравшим в споре.
- Соловья баснями не кормят. Давайте, по чуть-чуть примем, - предложил Богатырёв.
Ему хотелось побыстрей выпить, и очень не хотелось слушать  любые не по теме выпивки разговоры.
- У нас ещё чайник не вскипел, - напомнил об отсутствии кипячёной воды молодой лейтенант.
- А мы по тридцать граммов нальём. Такой маленький объём  можно не запивать, - объяснил Богатырёв  премудрости  потребления спирта.
- Я не запивать спирт не могу, - объявил молодой лейтенант. – У меня от спирта сразу горло перехватывает.
- А ты откажись от спирта в нашу пользу, - посоветовал  Богатырёв  и хитро ухмыльнулся, поскольку ему хотелось сказать не так, он бы с радостью сам выпил  спирт отказника.
- Подождём, - прекратил препирательство коллег руководитель группы. – Чайник вскипит, тогда и выпьем.  Время службы на сегодня ещё не вышло.
- Так ждать надо, пока вода из чайника остынет. А на это полчаса уйдёт не меньше, - Богатырёв пытался вызвать сомнение  коллег. 
- Не волнуйся, успеем выпить по соточке спирта  до конца работы, - не сдавался руководитель группы.
- Мы- то успеем, а Иванов нет. Ему сейчас к замполиту идти, и пока вода в чайнике остынет, рабочий день кончится, - сменил тактику Богатырёв.
- Хорошо, я ему налью тридцать граммов, если он сам не против, - согласился руководитель группы.
- Вот это дело! – похвалил решительность руководителя  Богатырёв. – И мне налей тридцать граммов. Без компании пьют только алкоголики, так что придётся составить компанию.
- Ладно. Но когда буду разливать всем остальным, тебя пропущу, - поставил условие руководитель группы.
- Нет, я на такое не согласен, - возмутился Богатырёв. – Вычесть из моей пайки тридцать граммов – это справедливо. Но лишить меня законной  выпивки на две трети – это уже слишком.
- А ты что думаешь? – руководитель группы задал вопрос Иванову.
- Мне к замполиту идти. Учует он запах, тогда нравоучений не избежать. А то и накажет суровей, чем сейчас ролью деда  Мороза, - Иванов полностью закрыл навязанную Богатырёвым тему.
- Ты иди в штаб. Замполит ждать не любит, - напомнил о походе в штаб руководитель группы.
«Нескладно получается, - шагая по направлению к штабу, размышлял Иванов. – Второй раз пропускаю выпивку в кругу сослуживцев. Так меня могут забыть и вообще больше не приглашать к столу. Но я в этом не виноват, если меня замполит к себе всё время из-за стола вытаскивает, чтобы нравоучение прочитать и задание выдать. Получается, я не виноват, а толку?  Ведь, отлыниваю я, а по чьей вине скоро забудется. Меня и обвинят в невнимании к коллективу, а  то и  в  чём-нибудь похуже. Интересно, Петров и Сидоров уже пришли или нет?  Если не пришли, я один к замполиту не пойду, иначе он всю свою политическую энергию  на  меня  выльет, а от  такого вредоносного возлияния заболеть недолго».
Получилось так, как думал Иванов:  Петрова и Сидорова ещё не было.
«Накаркал», - понял Иванов, сиротливо ожидая у двери кабинета замполита.
«Нет, здесь стоять опасно. Не равён час меня замполит засечёт, если из кабинета выйдет. А мне одному заходить к нему нельзя, замучает своей немыслимой подозрительностью и придирками необоснованными», - решил Иванов и уже собирался отойти от кабинета на безопасное расстояние, как к собственному кабинету подошёл замполит полка, держа папочку подмышкой.
- Заходите, -  велел он пришедшему  и, отперев ключом замок двери, вошёл в кабинет.
«Не только накаркал, но и сглазил», - понял Иванов.
Однако ретироваться было поздно. От предложений замполита не отказываются, поэтому Иванов переступил порог кабинета.
- А где ваши коллеги по сценическому образу? – замполит начал с вопроса, который не очень понял Иванов. Какой ещё сценический образ, если сам Иванов взбирался на сцену только два раза в клубе посёлка, где прошло его детство и только затем, чтобы достать мячик от пинг-понга, улетевший ненароком совсем не в ту сторону.
- Вы имеете в виду Петрова и Сидорова? Так они ещё не подошли. Нужно немного подождать, - предложил Иванов.
- Ещё не хватало, чтобы  начальство  подчинённых  ждало.  Все вы должны быть уже здесь, в моём кабинете, - выговорил нерадивым подчинённым замполит. 
- Я думаю, они сейчас подойдут, - оправдывался Иванов.
Замполит не ответил. Он уселся за стол и развязал завязки на бумажной папке. Вытащив листочки, он принялся разглядывать написанное и нарисованное на них. Пять минут Иванов сиротливо топтался в кабинете у стены, ожидая переноса внимания с листочков бумаги на свою персону.
И тут ему пришла в голову спасительную мысль.
- Я выйду, потороплю их, чтобы вас не задерживать, - предложил Иванов.
Как он будет их торопить, если они в пути вне здания штаба и маршрут их неизвестен, это Иванов не сказал. Но замполит был занят бумагами и на очевидное противоречие внимания не обратил. 
- Сходи, позови, - согласился он.
Иванов пулей вылетел из кабинета, не предоставив замполиту шанса передумать.
«Хоть сейчас немного повезло, - решил он, удаляясь от кабинета в дальний угол коридора штабного здания. – Отсюда я увижу и замполита, если он вдруг надумает покинуть свой кабинет, и Петрова и Сидорова тоже увижу, как только они подойдут к кабинету».
Он устроился у стенки в конце коридора, собираясь дождаться своих коллег по театру дедов Морозов. Но ждать ему пришлось целых двадцать минут. Лишь только Петров, а за ним Сидоров появились в шаге от кабинета замполита, он направился к ним.
- Где вы ходите!? Меня уже замполит  затащил в свой кабинет. Еле удалось сбежать от него. Чувствую, он злой сейчас на вас. Он так мне и сказал: начальство подчинённых не ждёт.
- Мы пришли так же, как вчера. Ты зря торопился. Нам было велено придти после работы, вот мы и пришли. А ты поторопился, поэтому и напоролся на излишнее внимание замполита. Ты и нам плохо сделал. Если взять за точку отсчёта время твоего прихода, то мы опоздали. Хоть мы пришли сразу после службы, как и было велено, а получается, мы опоздали. Если посмотреть объективно, это ты нарушил приказ и пришёл раньше. Но замполиту на это плевать,  - изложил свою точку зрения Петров. – Ему проще нас объявить опоздавшими.               
- Не надо усложнять. У нас и без этого всё сложно. Чтобы узнать точно, пойдём, поговорим с начальством. Только нужно начинать нам, а не отдавать ему инициативу, - Иванов сегодня был настроен решительно, что подбодрило его товарищей.
- Ты верно придумал. Но что мы ему скажем? – Петров с предложенной Ивановым концепцией был согласен, оставалось придумать тему и детали разговора.
- Тут и придумывать ничего не надо, - подобным заявлением удивил товарищей Иванов. – Мы напомним замполиту  обещание выдать нам швейную машинку.
- И то правда. Только, чур, ты начнёшь говорить. А мы уж подпоём, когда наш хор потребуется, - предложил вариант развития разговора Сидоров.   
- Не забудьте подпеть.  Хор в данном случае будет весьма убедителен, - выставил условие Иванов.
- Тем боле это будет  хор  дедов  Морозов перед  новогодними  праздниками, - заметил специфику сегодняшнего хорового пения Петров.
- Ну, раз мы всё решили, пошли, - дал команду Иванов и, открыв дверь, первым переступил порог кабинета, забыв спросить разрешение у его хозяина.
Но хозяин ничего не сказал по этому поводу, будто  так и было нужно, а самое главное, вошедшим уже  всё было  можно.
- Мы вам хотели напомнить о швейной машинке, - прямо с порога заявил Иванов.
- Напомнить о швейной машинке, - вполголоса повторил замполит, продолжая просматривать  листочки.
Но на этом его ответ закончился, Иванову пришлось повторить сказанное:
- Вы нам обещали посодействовать со швейной машинкой. Помните, вы говорили, что на складе есть списанная, но рабочая швейная машинка. Вот её вы обещали нам выдать на непродолжительное время.
Замполит, наконец, понял, о чём его спрашивают и с удивлением во взгляде посмотрел на стоящих у стены прапорщиков.
«Да он пьяный в соплю. И за перерыв в несколько минут, после первого моего сегодняшнего посещения, его здорово развезло. Кстати, в первое посещение я не заметил, что он пьяный. Наверное, он тогда только- только принял у начальства, которому никак не откажешь, а теперь его крепко развезло», - понял Иванов и его почему-то сей факт нисколько не удивил.
Такое не раз случалось в воинской части, поскольку воинская служба и опасна и трудна, а подобные расслабления способствуют, как ни странно, поддержанию боевого духа на нужном уровне. Ведь, даже  металл  долго не выдерживает постоянного напряжения. Что же говорить о слабой человеческой плоти.   
Замполит положил перед собой лист бумаги и что-то написал.
- Пойдёте на вещевой склад, и если начальник машинку не сдал, возьмёте её. Там же вам выдадут форму деда  Мороза. Померьте её, если надо подгоните. Как будет проводиться мероприятие, адреса, сами подарки – всё завтра. А сейчас свободны.
Прапорщики не были против, и, взяв листочек со стола замполита, тут же покинули кабинет.
«Пьяный, а дело знает», - подумал каждый из прапорщиков.
Прапорщики  пришли  к замполиту  трезвыми, хотя могли перед  уходом со службы выпить спиртику, и, наверное, пожалели о том, что не воспользовались столь заманчивым предложением своего  местного  начальства. 
- Жёнам говорить будем? – нарушил молчание Сидоров, когда прапорщики уже подходили к дверям своего жилища.
- Сегодня не будем, - коротко ответил Иванов.
- А завтра будем? – спросил Петров.
- Нам слишком много следует рассказать им. Боюсь, что сегодня всё равно останутся вопросы и скрытые обиды. Зато завтра, когда мы притащим домой швейную машинку, и женщины займутся новой игрушкой, вопросов останется немного. По крайней мере, им не очень захочется  задавать нам вопросы, пока есть занятие поинтересней, - объяснил  ситуацию  Иванов  и два его коллеги согласились с ним.
Когда прапорщики вошли в своё жилище, дети и жёны были уже дома.
- Что-то рано вы сегодня, - выказал удивление по поводу раннего прихода жён Сидоров.
- Так сегодня пятница, наш рабочий день в пятницу на час короче, - объяснила ситуацию жена Сидорова.
«Вот дали мы, ребята! Сегодня пятница, а мы ни сном, не духом. Вот что значит заработались, да поручениями всякими от замполита заморочались, - подумал каждый из прапорщиков. – А как же нам завтра на склад идти за швейной машинкой и одеждой деда  Мороза, если склад не работает в субботу? А может быть, работает. Ещё надо как-то от жён слинять всем троим.  А тут  трудно будет причину найти».
И  тут  жёны сами дали подсказку своим мужьям. Началось  с вопроса жены Петрова:
- Вы на подарок для детей деньги сдавали?
- Да, с нас по пять рублей на ребёнка взяли, - ответил Петров. – А что, не надо было сдавать?
- Нет, надо было. Сегодня выделяли полковую машину, и активисты полкового женсовета закупили всё что наметили. Завтра будем расфасовывать  сладости по подарочным пакетам. Мы пойдём  помогать  расфасовывать, и скорее всего, пробудем там целый день. Раньше вечера не успеть, - открыла планы на завтрашний день жена Иванова. – С детьми придётся вам заниматься. Завтраком мы всех покормим, а обедом вы будете детей кормить.
- Так, ведь, эта суббота и воскресенье последние в этом году, - вспомнил о приближении нового года Петров. -  Помимо субботы и воскресенья остаются всего три дня до новогоднего праздника. Весь год ждёшь этого события, и, тем не менее, приходит новый  год  весьма неожиданно. Толком не успеваешь к нему подготовиться.
- Нужно всё делать постепенно, заранее, а не откладывать как вы на  потом, - покритиковала мужчин жена Иванова.
- Куда тут делать постепенно, если содержание прапорщика не растёт ни постепенно, ни единовременно и на него  все мы живём, - пробурчал себе под  нос  Иванов. – Разгуляться на столь малые суммы крайне сложно. 
- Что ты сказал? – попросила повторить его жена. – Я не расслышала.
- Да так, это к делу не относится, - сказал он уже громче.
- Садитесь ужинать, к делу у него, видите ли, не относится, - осталась недовольной жена Иванова.
«Придётся сегодня ночью реабилитироваться», - понял Иванов свои ближайшие перспективы. 
Как и планировалось, утром следующего дня женщины накормили детей и мужей завтраком и оправились на общественные работы в дом офицеров, где сейчас располагался женсовет.
- Что будем делать? – едва женщины покинули жилище,   спросил Сидоров.
- Нам надо сходить на вещевой склад и взять швейную машинку, - Петров напомнил о записке замполита к начальнику вещевого склада. 
- Одежду деда  Мороза тоже надо на вещевом складе взять. Так сам замполит сказал. Но будет ли на складе сам начальник склада? Всё-таки сегодня выходной, - сомневался Иванов и был в чём-то прав, поскольку любое начальство не любит работать в выходной.
- Думаю, замполит не зря сказал, чтобы мы пошли на склад сегодня. Значит, он знал, начальник будет на месте. Мы ничего не теряем, если сходим на склад, - предложил Сидоров.
- А на кого детей оставим? Их, ведь, с собой на склад не возьмёшь, - озадачил вопросом Петров.
- Детям нужно гулять. Возьмём санки, детей на санках повезём. За одно будет на чём швейную машинку привести. Сдаётся мне, она не больно-то лёгкая, - Иванов предложил вполне реальный план и два других заинтересованных лица согласились с ним.
- Когда мы пойдём: сейчас или ближе к обеду? – спросил Сидоров.
- Сейчас. Ближе к обеду можем там никого не застать, - сказал Иванов.
- По-моему, шансы одинаковые,  что сейчас, что позже. Не знаю, что себе придумал замполит, хотя, судя по его состоянию, придумать он мог что угодно. Но в выходной начальство отдыхает, - высказал вою точку зрения Сидоров.
- Конец  года нынче скоро наступит, и на вещевом складе нужно сопрячь дебет с кредитом и списать то, что должно быть списанным.  Вот поэтому начальник склада может находиться сегодня на службе, - объяснил сей парадокс Иванов.
- А почему он не может в рабочее время сделать то же самое? – Сидоров никак не хотел верить в благоприятную для них же ситуацию.
- Документы подписываются более высшим начальством не за один день. А если учесть остаток времени до нового года… - Иванов не смог договорить,  его перебил Сидоров: 
- Помимо выходных, целых три дня осталось. 
- Не целых три дня, а всего три дня. Представляешь, три дня и новый  год начнётся. А там всё по-новому, всё по-другому, - Иванов сегодня был оптимистом, потому  что  хотел  им  быть. Новый год ведь скоро и не нужно самому себе настроение портить. Однако Сидоров не прочувствовал ситуацию и выискивал во всём подвох, что отразилось в его восклицании:
- Ой, ли! Прямо так и всё?
- Мысль материальна, - выдал Иванов. – Поэтому, надо думать о хорошем. Глядишь, всё так и будет. А сейчас  детей одевать, самим одеваться и вперёд.
  Через  четверть  часа  вереница из трёх мужчин, тянущих санки, с сидящими на них детьми, направлялась к вещевому складу. А ещё через полчаса они подъехали к складу. Сидорова с детьми оставили у входа, а Иванов с Петровым вошли внутрь. Как и предполагал замполит, кладовщик и начальник склада находились на месте. Иванов протянул начальнику написанную замполитом бумагу. Тот пробежал по написанному глазами.
- Так это вы будете тридцать первого в Доме Офицеров дедом Морозом? – поинтересовался он у Иванова.
- Не знаю, - честно ответил Иванов.
- Тогда он будет дедом Морозом? – догадался начальник, имея в виду Петрова.
- Очень может быть, что он будет дедом Морозом, - ответил Иванов, но начальника склада такой ответ не устроил.
- Что значит - может быть? Для кого вы тогда одежду берёте? – не понял начальник склада. – Одежда должна быть впору, поэтому её мерить на деда Мороза надо.
- Замполит сказал, что деда Мороза в природе не существует. А ему мы верим, - пошутил Петров.
Но начальник склада шутку не воспринял. Он потребовал:
- Замполит чёрным по белому написал: выдать одежду деду Морозу. Так что если кто-нибудь из вас будет дедом Морозом, пусть померит.
- А если одежда не подойдёт, у вас ещё один комплект имеется? – поинтересовался Иванов.
- Комплект  только один: шуба, шапка, парик с бородой, варежки, мешок и валенки, - объявил начальник.
- Давай комплект, померим, - согласился Петров.
Начальник  исчез среди стеллажей склада и через некоторое время появился снова. Он положил на прилавок перед потенциальными дедами Морозами всё, что обещал.
Иванов скинул куртку и стал мерить.
- Немного велико и длинно, - сообщил он.
- Доставали для Петренко, а он крупный был. Валенки ещё померь, могут не подойти, – напомнил начальник.
Иванов примерил валенки.
- Валенки мне сильно велики, - сообщил Иванов. – Они, похоже, больше сорок пятого размера. Может быть, поменьше есть? 
- Поменьше есть, но серые. Белые валенки для деда Мороза только одни.
- Ладно, берём  что есть, на две портянки пойдут.  Где расписаться надо? – поинтересовался Иванов.
- А вот  тут  в ведомости распишись, - велел заведующий, и положил перед Ивановым ведомость, где уже было вписано всё, что положено деду  Морозу, - Иванов начал расписываться, да вовремя заметил:
- Тут посох вписан, а никакого посоха вы мне не дали.
Заведующий нагнулся и, вытащив посох из-под прилавка,  молча, положил его перед Ивановым.
- С костюмом для деда  Мороза всё понятно. Теперь  нам нужна  швейная  машинка, - напомнил о написанном  в  записке  требовании  Иванов.
- Зачем вам швейная машинка? – задал  вопрос  начальник  таким  тоном, будто  он  один  решал, выдавать  технику  или  не  выдавать.
- Вам замполит  написал  требование, а ваша  дело  выполнять, - строго заявил Иванов.
- Он говорит  в записке о машинке, которую  я  недавно  списал. Её у меня быть не должно и отдавать или нет  -  это уже моё дело, - объяснил ситуацию заведующий.
- Я понимаю, что она списана. Замполит  так и написал: выдать списанную машинку. А он знает, что машинка ещё на складе, и с ним лучше не спорить, - припугнул напоследок Иванов.
- Он так же знает, что одной новой машинки нам мало и списанная машинка  тоже в деле, - заведующий  объяснил  причину  своего несогласия  даже на время  отдать  списанную технику. 
К  тому же по своей интендантской иерархии он был человеком не менее значимым, нежели замполит полка. У  завсклада  имелось  своё начальство, и в данном конкретном случае он вполне мог  отказать просьбе замполита.  Но взаимные уступки при обоюдной выгоде никто не отменял, ведь, и  завсклада имел  личный автомобиль, которому тоже требовался бензин.  Да и некоторые вопросы легче решались, если  с  полковым начальством оставались  хорошие, «товарные», отношения.  Поэтому, шанс  получить  машинку  у прапорщиков имелся. Правда, чисто теоретический шанс. Перевести его в практическую плоскость могли лишь сами просители. 
- Мы же не насовсем машинку забираем, а на месяц, максимум на полтора. Сошьём, что намечалось и отдадим. Деньги на новую машинку  уже лежат, - соврал Иванов. -  Осталось дождаться, когда в магазин новые машинки привезут и дело будет в шляпе.
- Ну не знаю. Ладно, дам я вам на месяц  машинку, но мне нужны гарантии, а лучше залог, - пошёл напопятную  заведующий.
- Что за залог? – не понял Иванов.
- Лучше  деньгами  или что-нибудь  ценное, - пояснил заведующий.
- Вы что же не верите замполиту? – задал провокационный вопрос Иванов.
- Верю, но без залога машинку не отдам. Так надёжнее будет, - хитрил заведующий.
- Часы подойдут? – предложил часы в качестве залога Иванов.
- Подойдут, если они стоят сто рублей, как и сама машинка, - объяснил принцип обмена заведующий.
Иванов снял с руки наручные часы и протянул заведующему.
- Фирма  Заря, - причитал он на часах. – Но они стоят не больше двух червонцев.
- Если я дам вам ещё двое таких же часов, этого будет достаточно? – предполагая взять часы у Сидорова и Петрова, спросил Иванов.
- Маловато, конечно. Ну ладно, давайте часы и забирайте машинку, - пошёл навстречу заведующий.
Он нагнулся и, вытащив из-под  прилавка  швейную машинку, поставил её  перед  Ивановым.
Иванов вышел на улицу и, обратившись к Сидорову, потребовал:
- Снимай часы.
- Зачем? – не понял Сидоров.
- Нужен залог за швейную машинку.  Заведующий согласился взять часы, - выпалил Иванов.
Он очень торопился, боясь, что заведующий  складом  может передумать, поэтому объяснял непонятно для Сидорова.
- Объясни в чём суть дела, и причём здесь мои часы? - потребовал Сидоров.
- Он отдаёт нам на время швейную машинку, а взамен мы даём ему на время часы, трое часов: мои, Петрова и твои. Понял? – Иванов постарался компактнее изложить суть вопроса. 
- А не лопнет  у  этого  заведующего  складом  морда? – выразил своё возмущение Сидоров.
- Он ставит условие, а мы либо соглашаемся, либо  уходим  ни с чем, - объяснил Иванов условия обмена материальными ценностями. Впрочем, ценностями обмениваемые вещи можно было назвать весьма условно: часам и, особенно, швейной машинке, исполнилось  сто  лет в обед и хоть какую-то ценность они представляли разве что для старьёвщика.
- А как же записка замполита? – не поверил Сидоров.
- Записка замполита - это полдела. А на складе хозяин заведующий складом, вот и весь сказ.
Получив часы от Сидорова, присовокупив к своим часам ещё часы Петрова, и оставив их в качестве залога  завскладом, Иванов вышел со склада, неся швейную машинку. Петров вышел следом  с амуницией деда Мороза.
-  А  теперь  домой, - определил приоритеты Иванов.
И снова кавалькада из трёх санок с ребёнком на каждом, теперь уже отягощённая швейной машинкой на одних и амуницией деда Мороза на других санках в дополнение к детям, двинулась по  направлению  к  дому.
Уже перед самой входной дверью, Сидоров спросил:
- А вы не проверяли машинку? Может, она не работает, а мы за неё  залог  внесли.  Докажи  потом, что не мы её сломали.
- Мы не проверяли. Не до того было. Да и какой смысл ему нас обманывать? Мы, ведь, свои, полковые. Случае чего можем и по кумполу настучать, - ответил Петров. 
- Не будем  гадать. Сейчас  домой придём и проверим  машинку на работоспособность. Не думаю, что она сломана, тем более в этих механических машинках ломаться нечему.  Но  то, что она шьёт ни как новая, сомневаться не приходится. Смажем, почистим, и будет всё нормально, - сказал Иванов.
Он шёл впереди всех, и ему пришлось  отпирать  дверь.  Когда все вошли в помещение и внесли всё, что привезли, мужчины занялись проверкой машинки.  Петров нашёл в своём хозяйстве катушку ниток. Он  поставил её на штырь на машинке и, пропустив нитку через специальные петли на машинке, вдел в иголку.
Иванов нашёл лоскут  в  хозяйстве  своей  дочери  и объявил:
- Теперь можно пробовать.
Сидоров уселся на табуретку напротив машинки и, подсунув под лапку машинки лоскут, крутанул ручку приводного колеса машинки. Иголка несколько раз пронзила лоскут, но ничего похожего на шов друзья не увидели.
- Я же говорил, что швейная машинка неисправна. Иначе её нам заведующий складом не отдал бы, - сделал вывод Сидоров.
- Нет,  тут дело в чём-то другом. По-моему, снизу должна нитка вылезать и её иголка с ниткой подцепляет.  А у  нас  никакой нитки снизу не видно, - поделился своими соображениями Петров.
- Точно, - согласился Иванов. – Внизу должна быть  шпуля  с нитками.  А её у нас нет.  Нужно открыть и проверить.
Он поднял лапку на машинке и открыл  металлическую  пластинку  под  лапкой.
- Вот она, шпуля. Сейчас  я её открою.
Иванов  вытащил из машинки шпульку  и открыл  её.
- В шпульке катушка без ниток. Надо намотать на неё нитки, тогда дело пойдёт, - сказал он.
На машинке имелось приспособление для намотки катушки шпульки. Иванов воспользовался ей.
- Вот  теперь  можно  пробовать, – установив после перемотки шпульку на место, сказал Иванов.
-  Теперь  пробуй, - дал он команду Сидорову.
Тот  снова вдел нитку в иголку и несколько раз покрутил ручку.
- Совсем  другое  дело, - заявил Сидоров, когда иголка протыкала ткань, оставляя на ней ровный шов.
- Папа, можно нам пошить? – попросили  девочки.
- Можно, но не сейчас.  Придут  мамы, мы смажем машинку специальным маслом, и тогда уже вы пошьёте под  присмотром  матерей, - ответил за всех Иванов. 
- Папа! Мы хотим шить сейчас, - канючили  девочки.
- Сейчас никак нельзя. Машинка - вещь  хрупкая, как  и опасная. Здесь наставница нужна. А мы сами только первый раз попробовали пошить.  Поэтому  без  мам  шить на машинке нельзя. Тем более, сегодня  суббота  и мамы  скоро  придут  домой, - изложил девочкам все за и против  Иванов.
Но девочки пытались пустить слезу и тем добиться желаемого.
- Сейчас мы будем обедать, - объявил Петров, хоть и не знал, есть ли какая-нибудь еда на обед.
Он открыл холодильник и обнаружил там большую кастрюлю  с супом. Второго блюда в холодильнике не оказалось.
- У нас есть суп, а на второе можно картошечки пожарить, - объявил  он всем  присутствующим  на кухне домочадцам.
- Девочки, сейчас мойте руки. Вы у нас будете хозяйками,  как мамы,  и сами картошку  почистите, - Иванов  переключил  внимание девочек на домашние дела. 
- А мы не умеем картошку чистить, - за всех ответила дочка Иванова.
- А мы вас научим. Вот мамы удивятся, когда узнают об этом. А мы скажем деду морозу, какие вы хорошие и он сам на новый год принесёт вам подарок, - посулил детям Сидоров.
Петров  достал  полтора  десятка  картошек  и положил в кастрюльку с водой.
- Сейчас помоем картошку и будем чистить, - чтобы  дети снова не переключили своё внимание на швейную машинку, развлекал детей Петров.
Он помыл картофель и положил картофелины на стол. Иванов вынул из шкафчика три ножа и раздал девочкам.
- Возьмите одну картошку, - велел он. - Да не правой, а левой рукой берите картофелину. Чистить будете правой рукой. Так, берём картошку в левую руку и осторожно, чтобы не порезаться, срезаем кожуру.
Иванов сам чистил картошку ножом  с наполовину обломанным лезвием, а девочки смотрели на его ловкие руки  и старились делать то же самое.  Только у них плохо получалось.  Их слабые ручонки срезали неровные, толстые куски очисток и сама чищеная картошка от  этого становилась  маленькой - маленькой.
«Придётся ещё картошку мыть», - понял Иванов и снова полез в корзину с овощами.
Через полчаса шкварчащая на сковородке, смазанной комбижиром, картошка испускала вызывающий слюнки дух.
Девочки сидела за столом,  с нетерпением ожидая обещанной папами пробы собственноручно очищенной, впервые приготовленной ими самими  картошки.
- Ставлю суп на огонь, - сообщил Иванов. - Он как раз вскипит, когда картошка будет готова.   
- Мы не хотим суп.  Мы картошки хотим, - протестовали девочки.
- Суп нужно съесть, хоть совсем немного, но надо съесть. А картошку после супа можете, есть, сколько захотите, - соблазнял девочек Иванов.
- Но мы хотим картошки, а не супа, - стояли на своём девочки.
- Суп мамы готовили. Они старались для своих девочек и сварили суп очень  вкусный. Они обидятся, если вы не захотите его поесть, - убеждал девочек Иванов.
На  сей раз ему  удалось уговорить детей, и девочки, вооружившись ложками, съели по половине тарелки супа. Едва они покончили  с  этим, папы положили  им картошки. Несмотря на изначальное желание съесть много картошки, они справились лишь с порцией в половину тарелки. 
- А теперь  чай с сахаром, - сказал Петров и налил девочкам  по полному  стакану  чая.
- А варенье будет? – спросила  у него его же дочка.
Она знала, что с прошлого раза оставалось  полбанки  клюквенного  варенья.
- Будет, - обещал Петров.
Он открыл холодильник и вытащил початую банку с вареньем. Потом пожил по несколько ложек на каждое из трёх блюдечек и поставил их на стол перед  детьми.
- Как раз к событию приобретения машинки, - без задней мысли сказал он.
Иванов  и Сидоров  с укоризной во взгляде посмотрели на него. Однако девочки пропустили сказанное между ушей.
- Нам бы тоже не мешало… - Сидоров тыльной стороной ладони провёл по подбородку.
Известный  в мужской среде жест не остался незамеченным и Петров возразил:
- Надо было бы, но нет  денег  на это. У нас даже на самое необходимое не  хватает.
- А мы в женских заначках разживёмся. Жены возражать не станут, если мы их дождёмся и вместе отметим, - предложил Сидоров.
- Тогда надо брать две и килечки на закуску, - согласился Петров.
- А ты чего молчишь? – Сидоров спросил мнение Иванова.
- Я как коллектив.  Все за, и я тоже за. Но сегодня придётся обедать на сухую, а праздник откладывать на потом, -  открыл своё мнение Иванов.
- Мы сейчас по половнику супа съедим. Благо супа у нас целая пятилитровая кастрюля наварена. А картошечка, под  килечку и водочку вечером  пойдёт, когда  сядем  вместе  с  жёнами ужинать, - предложил понятный вариант Иванов распределения блюд между дневной и вечерней трапезой. 
- Хорошо,  давайте, супу съедим, а потом  в магазин сходим. Но сначала детей поспать уложим. Им полчаса поспать не помешает, а нам тоже перерыв в общении с дочками нервы  сбережёт. Если кто забыл, нам ещё предстоит с жёнами объясняться, а это дело непростое и непредсказуемое, может сильно сказаться на нашем счастливом существовании в тихом семейном гнёздышке,  - Сидоров дополнил план действий, сообразуясь  с обстоятельствами временного  холостого  существования  семейного  человека. И в то же время напомнил друзьям: не забывайте о жёнах, которые могут быть страшны и мстительны  в гневе.   
- Что будем делать сначала: суп есть или детей укладывать? – не понял Петров, пропустивший  мимо ушей самые интересные изъяснения Сидорова. 
- Сначала суп съедим пока он горячий. Потом детей уложим. А потом уже всё остальное, - пояснил порядок  действий  Иванов, неодобрительно взглянув на Петрова и подумав: «Ну и ну. Тут,  можно сказать, наша судьба решается, а он в облаках витает. Вот приголубит его супруга за наше назначение в деды морозы и вынужденное отсутствие на будущем новогоднем празднике, мало не покажется». 
Прапорщики сели есть суп, что заняло не больше трёх минут.
- Девочки!  Идите в комнаты спать, - дал команду Сидоров, покончив с облегчённым обедом и встав из-за стола.
Однако девочки спать не собирались. Они выразили несогласие с предложением родителя, надув губы и собираясь пустить слезу.  А дочка Сидорова заявила от лица всех присутствующих в помещении девочек: 
- Мы не хотим спать. Мы хотим гулять.
- Полчасика поспите, а потом мы ещё погуляем, - дабы успокоить девочек, обещал Петров.
- Не хотим  мы спать, мы гулять хотим, - ныли дети, когда каждый родитель  с небольшим усилием, держа свою дочку за маленькую ручку, тащил её  в спальню, намереваясь уложить в кровать и тем выполнить данный жёнам наказ: заботиться о дочери по мере своих мужских сил.
Процедура укладывания и усыпления заняла у каждого родителя разное время. Позже всех вышел из спальни Сидоров.
- Что так долго? – спросил его Петров.
- Дочка никак не хотела засыпать. Я уже все сказки ей рассказал, а она не засыпает и не засыпает, - сообщил Сидоров.
- Трудно тебе одному без жены с дочкой управляться. А с другой стороны теперь понятно кто пойдёт за покупками, а кто останется здесь с девочками, - Петров озадачил Сидорова, до конца не открыв ближайшие планы.
- Не понял о чём ты, - сознался в непонимание сказанного товарищем Сидоров.
- За покупками пойду  я с  Ивановым. А ты останешься дома, будешь детишек караулить, - пояснил Петров.
- Да идите, куда хотите, - согласился Сидоров. – Я не против. Только поезжайте в город. В нашем гарнизонном магазине можно уже ничего не купить. Там и в обычный день не густо товаров, а перед праздниками и вовсе ничего стоящего не надыбать.
- Мы так и хотим сделать. Иванов, давай, одеваться, - поторопил Петров. – Не то жёны придут, и мы уже никуда не пойдём.
Иванов и Петров надели  куртки, взяли по сумке, и отправились за покупками. Они не стали тратить время на посещение гарнизонного магазина, а сразу отправились на трамвайную остановку, расположенную за территорией гарнизона. Преодолев проходную, они остановились на остановке, ожидать появление трамвая.
- Как бы нам наших жён не встретить, - озаботился  Иванов.
- Ну и что с того, если встретим? – не понял подвоха Петров.
- Долго им придётся объяснять, почему мы ушли из дома и в такую темень направляемся в город, - выложил Иванов и Петров, наконец, понял его.
- Да, могут нам не поверить. А это нарушит наши планы, - согласился Петров.
Стуча по стыкам рельс  железными  колёсами, к поворотному кругу подошёл трамвай. Оба искателя  приключений непроизвольно сместились  в тень. И поскольку остановка для посадки пассажиров, собирающихся отправиться в город, находилась на противоположной стороне поворотного круга по отношению к остановке, на которой выходили пассажиры, приехавшие из города, то вероятность встречи получалась минимальной. Однако предосторожность не была напрасной.
Из остановившегося вагона вышли все три жены, и каждая из них держала объёмистую сумку. 
«Хороши бы мы были, если бы попались им на пути», – подумал каждый из мужчин.
По всему выходило, что им сейчас крупно повезло и, казалось бы, настроение должно сильно подняться.  Однако произошло всё наоборот:  заочная встреча  с жёнами их совсем не обрадовала. 
Оторопь от неожиданной, случайно не состоявшейся, нежелательной встречи с жёнами прошла, и прапорщики поняли, что жены не должны сейчас выходить с трамвая. Они должны были сортировать конфеты, мандарины и прочее для детских подарков  детям служащих венного гарнизона. Прапорщики едва не поддались порыву пойти за жёнами и выяснить всё прямо сейчас.
Но у них хватило ума не делать этого, ведь,  именно раскрытие мужьями маленьких женских тайн зачастую разрушали семью.
- Как ты думаешь, куда они ездили? – спросил Иванов.
- Откуда я знаю!? Они нам сказали, что идут в Дом  Офицеров  фасовать конфеты  для  детских подарков.
- Может, они фасовали в городском Доме Офицеров? – высказал предположение Иванов.
- Может быть. Но почему в городском, а не гарнизонном? Это вопрос.
- Приедем, спросим, - поставил точку в скользкой теме Иванов.
- Трамвай, высадив пассажиров и пройдя по кругу, остановился на остановке, где ожидали будущие пассажиры, собирающиеся  ехать  в город.  Двери  открылись, пассажиры  заняли  места  в  салоне.
Однако трамвай продолжал стоять, ожидая прихода следующего трамвая на конечную остановку. Сейчас  этот  следующий  трамвай занимал единственную колею, соединяющую  гарнизон  с городом.
Через двадцать минут, дождавшись прихода другого трамвая, трамвай, в котором  сидели Иванов и  Петров, двинулся в город.
- До кольца в городе поедем или дальше? – спросил Петров.
Он думал о другом, о своей жёне, и вопрос должен был отвлечь от навязчивых дум.
Иванов ответил не сразу, поскольку тоже думал о своей супруге:
- Как доедем до гастронома с винным отделом, сразу выйдем.
- Ты знаешь, где это? – продолжал спрашивать Петров.
- Приблизительно знаю. Да и ты знаешь. Мы как-то втроём в него ходили. Как доедем, сам увидишь, - обнадёжил Петров.
- Мы заходили днём, а сейчас темно. В темноте не очень разглядишь магазин. 
- Огромные освещённые витрины трудно не увидеть. Остаётся немного подождать, пока они появятся.
Разговор не отвлёк Петрова от дурных мыслей, что подтвердил его вопрос:
- Как ты думаешь, они домой пошли?
Вопрос  относился ко всем жёнам. Однако Иванов сделал вид, что не понимает  о  чём это он.
- Ты о ком говоришь? Не о наших ли жёнах?
- Конечно, о наших жёнах. О ком ещё можно сейчас говорить, когда видишь такое?
- Ничего  такого мы не видели. Когда они придут домой, мы у них спросим, и всё будем знать.
- Ты думаешь, они прямо так и скажут?
- Конечно, скажут. Я уверен, им  скрывать  нечего. Ты же помнишь, как мы их подозревали невесть в  чём. Оказывается, они на курсах кройки и шитья учатся.  И сейчас наверняка вполне разумное объяснение от них получим.
- Ты сам-то в это веришь?
- Нет, не верю. Но если о всяком нехорошем думать, с  ума сойдёшь раньше, чем новый год наступит.
- Есть тут один положительный момент. Если с ума сойдёшь, не придётся бегать в обновках деда Мороза.
- Кажется, мы приехали.  Окна большие и светлые, значит это и есть гастроном, - напомнил о цели поездки Иванов.
Оба прапорщика вышли на улицу. Однако магазин оказался булочной. Гастроном находился в некотором отдалении от остановки, но только на другой стороне улицы. Не утруждая себя поисками перехода, они пошли через улицу.  Зимний субботний вечер, несмотря на свою уникальность, ведь, он был последним в этом году, не отличался ни большим количеством пешеходов, ни плотным потоком машин. Напротив, редкие прохожие ежились под резкими порывами холодного декабрьского вечера, быстро перебирали ногами, торопясь укрыться  в
своих тёплых жилищах.  Редкие автомобили неспешно проплывали мимо, приминая недавно насыпавшийся с неба снежок и объезжая покрытые корочкой льда, притиснувшиеся к тротуару большие грязные сугробы. Удачно преодолев улицу, прапорщики подошли к дверям гастронома. Они уже собирались  перешагнуть  две ступеньки пред  дверью магазина, как из темноты навстречу им вышел мужчина, тоже озабоченный приобретением спиртного. Он безошибочно узнал своих и когда прапорщиков от незнакомца отделял всего лишь  шаг, он задал вопрос:
- Третьим возьмёте?
- Нет. Сегодня у нас всё  в порядке, - ответил Иванов, проходя мимо незнакомца к дверям магазина.
- Может, всё-таки  в  компанию возьмёте? – во след  удаляющимся прапорщикам спросил незнакомец.
Но прапорщики и не думали тратить  время на первого встречного. Они прямиком прошли к прилавку с  винным ассортиментом.
- А вот  то, что нам нужно:  «Московская» по два восемьдесят семь, - вполголоса произнёс Петров, увидев на прилавке бутылку Московской водки.
Иванов пошёл в кассу пробивать. Петров ждал его у прилавка.
- Нам парочку водки, - попросил Иванов, протягивая чек продавцу.
Продавец  выдала мужчинам две бутылки водки, и мужчины отправились покупать кильку на закуску. 
Они прошли в отдел, где продавалась  соленная и копчёная рыба.
- У нас осталось двадцать шесть копеек после покупки водки, - напомнил об остатке средств Иванов.
- На двести граммов развесной хватит, - ответил ему Петров.
Они дошли до нужного отдела и принялись изучать прилавок.
- У вас соленой кильки нет? – не найдя кильку на прилавке, спросил Петров. 
- Есть в банках килька пряного посола.  Селёдка  есть  тоже пряного посола и салака пряного посола, - продавец  рассказал о полном  ассортименте  солёной  рыбы  в отделе.
- У вас очень большие банки. Нам всего-то двести граммов нужно кильки. Сами же знаете, солёного  много не съешь, - объяснил возникшую проблему Петров.
- Оставите на потом. Под пиво килька хорошо идёт, - посоветовал прапорщикам продавец. 
К прилавку подошёл покупатель и прервал беседу продавца с прапорщиками. 
- Банка килек стоит рубль пятьдесят. Банка  селёдки, как и банка  салаки, стоит дороже. С нашими двадцати шести копейками делать нечего, - сделал вывод Петров.
- Придётся кильку не покупать, - предложил пораженческий вариант Иванов.
- Это не вариант.  Картошку надо с чем-то есть.  А у нас ни колбасы, ни мяса в холодильнике не наблюдается. С чем будем новый год встречать, ума не приложу,  - поделился своей озабоченностью Иванов.
- Я слышал, какие-то  наборы  для сержантского и офицерского состава с Москвы привезут, - Петров передал слухи среди женского населения гарнизона.
- Не поздно они собрались привозить наборы? В Москве, небось, уже всё скупили, - сомневался в правдивости услышанного Иванов.
- Наверное, завтра машина в Москву пойдёт, - предположил  Петров. 
- По-хорошему, нам самим в Москву за продуктами ехать надо. Там бы и колбаски и мясца и шампанское купили бы, - размечтался Иванов. – Однако что с килькой делать будем?
- Делать мы с ней ничего не можем, нет её у нас. Надо её сначала купить, - ответил Петров. – А вот тут  у нас проблема.
- У тебя сколько денег  с собой имеется, помимо общих? – Иванов попробовал решить проблему   с  другой стороны.
Петров порылся в карманах и выудил сорок семь копеек.
Иванов тоже вынул из карманов все деньги.
- И сколько получается? – не выдержав ожидания, просил Петров.
- Пошли к подоконнику, сейчас подсчитаем, - Иванов  первым  направился  к подоконнику  и положил  на  деревянную  поверхность  горсть  монет.
Петров рядом с первой высыпал горсть монет, которую держал  в  ладошке.  Иванов принялся считать.
- Рубль сосок четыре составляют наши средства, - объявил он. - Шесть копеек не хватает.
- Не шесть, а больше. Нам ещё за трамвайные билеты чем-то заплатить надо, даром никто не повезёт.
- Но и не выгонит двух служивых. Мы, ведь, не какие-то гражданские лица, мы родину защищаем.
- Надо на полу посмотреть. Обычно если копеечку потеряют, не торопятся за ней нагибаться.
Они обошли весь магазин и набрали ещё пять копеек.  Теперь  для  покупки  банки  килек  не хватало всего лишь одной копейки.
«Надо у кого-нибудь попросить», - подумал Иванов и направился к кассе.
Там, стоя перед кассиром, пробивала чек бабуля.
- Копеечку не презентуете? – попросил бабулю Иванов. – Нам всего одной копейки не хватает.
Но бабуля даже голову не повернула. Она выудила из тарелки всё до копеечки и пошла к прилавку.
- Сколько вам не хватает, копеечку? – спросила кассир.  – Давайте, что есть. А на бабушку не обижайтесь. Она  абсолютно  глухая.
- Рубль  пятьдесят. Но у меня  только  рубль  сорок  девять, - ответил Иванов.
- Давайте, копейку я вам прощаю,  - согласилась кассир.
Иванов высыпал на тарелочку всю имеющуюся сумму. Кассир пробила, как и обещала, рубль пятьдесят.
- Спасибо, - поблагодарил кассира Иванов.
Он подошёл к прилавку и, отдав чек, получил банку кильки.
- Ещё раз спасибо, - поблагодарил он кассира, проходя мимо кассы.
Он вышел на улицу, Петров вышел следом.
- Теперь  домой? – спросил Петров.
- Теперь  домой, - подтвердил Иванов.
Сзади из темноты на них вышла фигура мужчины.
- Ну как, не передумали в долю вступить? – спросил мужчина.
Он посчитал, что столь  длительное нахождение в магазине вызвано аналогичной проблемой:  нехваткой денег на покупку бутылки водки.
- Спасибо за предложение, но мы свою проблему уже решили. А ты не унывай. Народ сейчас попрёт в магазин, так что третьим пристроишься, - успокоил мужчину Иванов.
Прапорщики  пересекли  улицу  и остановились  на трамвайной  остановке  ждать  трамвая.
На  этой остановке располагался первый круг для разворота трамваев.  За  кругом, по направлению к гарнизону, вела одна трамвайная колея. До первого круга доходили трамваи разных маршрутов, но только трамваи второго маршрута шли дальше, если пути были свободны.  По этой причине в присутствии прапорщиков несколько  трамваев развернулись на круге, и пошли в обратном направлении.  Трамвая второго направления пришлось ждать довольно долго.
- Такое впечатление, что трамваи второго направления на сегодня уже закончились, - подал голос Петров.
- Сегодня  суббота и трамваи ходят  реже, чем в обычный день, - постарался логически объяснить ситуацию Иванов.
- Скорее всего, они почувствовали, что у нас нет денег на билет и, поэтому, не едут, - пошутил Петров.
- Было время, когда военные ездили бесплатно, на любом городском транспорте, - напомнил о былых временах Иванов.
- Что было, то прошло. Тогда военных уважали. А сейчас главное рентабельность и окупаемость, об уважении уже и речи нет, - объяснил, как понимал современную ситуацию Петров.
Трамвай, наконец, подошёл к остановке и, высадив одних пассажиров, и забрав других, двинулся дальше. Иванов и Петров уселись на свободные места. Их как раз оставалось два во втором вагоне трамвая с лавочками вдоль бортов. Трамвай этот был ещё довоенной постройки. Он подпрыгивал на каждом повороте оси колеса, и по-хорошему ему самое место уже было на свалке. Но трамвай в городе был самым востребованным транспортным средством. Только на трамваях можно было в часы пик перевести почти всех жителей города из одного района в другой. Маршруты расширялись как по продолжительности, так и их числу, и трамваев катастрофически не хватало. Вот и задерживали в эксплуатации старый, отслуживший своё транспортный фонд. Прапорщикам на сей раз повезло и денег за проезд  с них не спросили. До последней остановки прапорщики ехали молча.
- Ну что, домой? – спросил у коллеги Петров, едва они покинули холодный вагон трамвая.
- А что есть другие предложения? – ответил вопросом на вопрос Иванов.
Ожидание на остановке и поездка в холодном вагоне изрядно охладили тела служивых. Они шагали по направлению к тёплому дому очень быстро и скоро добрались до входной двери.
- Ну чего замер, жми уже на кнопку, звони, - поторопил Петрова стоящий следом Иванов.
Петров не сразу нажал на кнопку звонка. Он прислушивался, стараясь определить, пришли ли жёны.
- Жми, откроют, тогда узнаем дома они или нет, - повторил Иванов, который понимал причины заторможенности в действиях товарища.
Петров нажал на кнопку звонка и буквально через несколько секунд им открыл дверь Сидоров.
Создалось впечатление, что он стоял у двери, ожидая появление товарищей.
- Не пришли? – едва открылась дверь, спросил Петров.
- Нет, не пришли, - огорчил Сидоров.
- Странно. Обед пропустили, уже скоро ужинать нужно, а их всё нет, - сказал Петров. - 
Кстати, мы их видели, когда ехали в магазин. 
- Кого видели? – не понял Сидоров.
- Да жён наших видели. Мы собирались ехать в город, а они вылезли из трамвая, который с города пришёл, - описал ситуацию Петров.
Пока Петров и Сидоров разговаривали, Иванов снял куртку.
- И что они сказали? – поинтересовался Сидоров.
- А ничего они не сказали. Мы с ними не встретились, - ответил  Петров  и его ответ удивил Сидорова, что выразилось  в новом вопросе:
- Как это не встретились? Ты  же сказал: они вылезли из трамвая, а вы в него же садились? Или вы в  другой  вагон садились?
- Ты, наверное, забыл. Трамвай приходит на остановку и высаживает пассажиров, приехавших в гарнизон.  А те, кто едет в город, садится на другой остановке, что напротив первой, после того, как трамвай проедет по кругу  и будет  готов ехать обратно. Расстояние между двумя этими остановками метров десять, между вышедшими из трамвая жёнами и нами стоял трамвай. К тому же наши жёны не высматривали в стоящих на остановке пассажирах знакомые лица, и мы сами не хотели светиться во избежание ненужных вопросов. Поэтому мы не встретились. Так что объяснение от жён можно будет получить  после их прихода.  Кстати, где дети? – спросил Иванов, не обнаружив  девочек  ни на кухне, ни  в прихожей. 
- Они ещё спят. Я тихо сижу, вот они и не просыпаются, - ответил Сидоров.
- Нужно будить. Иначе их потом  до глубокой ночи не уложишь, - высказал опасение Петров. – Жёны придут  голодные и злые, а  тут  ещё дети  непослушными будут.  При таком раскладе и нам на орехи выдадут неслабо. Особенно когда узнают про нашу дедморозовскую  новогоднюю миссию. 
- Они нас благодарить  должны за подарок, - вставил слово Сидоров. – А не дуться на нас, а тем более ругать. 
- Особенно за наше предполагаемое отсутствие в новогодние праздники отблагодарят. А что касается подарка, так швейная машинка   – это не совсем подарок. Если ты не забыл, машинку мы взяли всего лишь напрокат.  Её могут потребовать в любой момент обратно, поскольку время проката нигде письменно не подтверждено, - Петров и тут старался быть объективным.
- Кстати, мы ещё не все мерили костюм  деда Мороза. Самое время заняться этим сейчас, - напомнил  об  упущении  Сидоров.
- Сейчас дети могут проснуться, тогда нам трудно будет им объяснить, почему мы в костюме деда Мороза. А тем более  уж совсем  будет  нелепо  в  костюме деда Мороза приходить сюда домой и поздравлять девочек, и дарить им подарки, - высказал своё мнение Иванов.
- Почему ты считаешь, что дед Мороз не может поздравить наших детей и вручить им подарки? - не понял сути Сидоров. 
- Как раз мы и собираемся это сделать в первую очередь. Речь не о том. А о том, что если они увидят нас в костюме деда Мороза, то всё поймут. Подаркам они обрадуются, с этим спорить не буду, а ощущение волшебства от посещения настоящего деда мороза пропадёт. Теперь понял, о чём  я говорил? – последний вопрос Иванова был обращён именно к Сидорову.
- А когда же будем с костюмом деда Мороза разбираться? – спросил Сидоров. – Надо, ведь,  убедиться, что он сидит нормально. А если нет, подогнать его по фигуре как положено. 
- Можно сегодня ночью, когда дети спать лягут. А сейчас надо костюм куда-нибудь спрятать, чтобы лишних вопросов не возникало. Например, можно спрятать в стенной шкаф, тогда дети его больше не увидят, - предложил Иванов. 
- Зато жёны в стенном шкафу наш костюм сразу засекут, - заметил очевидное несоответствие Сидоров.
- Нам всё равно придётся им объяснять, как мы вляпались в это дедморозовское дело. Но у нас есть козырная карта, а правильнее сказать – козырная машинка. Она упростит объяснение с жёнами. Только пришли бы они не поздно, - закончив разглагольствования, Иванов спрятал одежду деда Мороза в шкаф.
Он сделал это вовремя, поскольку через несколько минут дети стали покидать комнаты, появляясь  перед  взорами  отцов  на территории  кухни.
- Папа, я писать хочу, - говорила каждая из них и в порядке живой очереди усаживалась на унитаз.
После этого папаши подтирали девочек, а потом мыли с обоих концов детского тела. Потом каждый из отцов повёл дочку в комнату одевать. Не прошло и полчаса, как все девочки собрались на кухне.
«Скорей бы уж  жёны пришли, есть ужас как хочется», - подумал каждый из мужей.
- Сейчас чай будем пить, - обрадовал девочек Петров.
- А варение будет? – спросила его дочка.
- Конечно, будет, - ответил Петров и сглотнул слюну. Он не любил сладкое, но воспоминание о еде вызвало непроизвольный рефлекс.
- Тогда мы согласны, - за всех детей ответила его дочка.
Сидоров наполнил водой чайник и поставил на огонь.
- А что мы будем делать потом? – спросила дочка Петрова.
- Когда потом? – не понял Петров.
- Потом, когда чаю попьем, - пояснила она.
- Да что угодно, - ответил Петров. – Можно в куклы поиграть или ещё в какую-нибудь игру.
- Мы хотим на улицу кататься на санках с горки, - пожелала его дочка.
- Чаю попьём, а там видно будет, - обещал Петров принять правильное решение.
Он посмотрел в окно. На улице серый, пасмурный день  окончательно перетёк в тёмную декабрьскую ночь.
Снова выходить на холодный ветер Петрову не хотелось, но для этого нужно было  переключить внимание девочек на что-либо более интересное и протекающее в пределах тёплого жилища. Оставалось лишь придумать, чем можно заинтересовать девочек. Закипел чайник, и Петров, насыпав в заварной чайник заварки, залил кипятком.
- Достань в шкафчике банку клубничного варенья, - Сидорова попросил  Петров.
-  А ты что будешь делать? – недовольный  таким  распределением  труда, спросил Сидоров.
- Я детям чай налью. А чтобы его налить надо чашки помыть. Как позавтракали, так никто не удосужился  это  сделать, - объяснил всю сложность ситуации Петров и тут же принялся мыть чашки.
Уже  через  пару  минут дети  пили  чай  с вареньем.
- А мы когда есть будем? – поинтересовался Сидоров. – У  меня  желудок  уже  к позвоночнику  прилип.
- Женщины придут, вот  тогда и поужинаем, - ответил на столь насущный вопрос Иванов.
- Это понятно, что в компании  с женщинами  поужинаем.  А когда мы обедать будем? – спросил насчёт  обеда  Сидоров.
- Быстро ты забыл. Мы уже обедали сегодня, суп с хлебом ели, - напомнил о недавней  трапезе  Петров.
- Обед  не оставил  никаких впечатлений. А хуже всего то, что  он  не  оставил ощущение  сытости, - пожаловался Сидоров, товарищам, которые испытывали такое же чувство голода. Только они терпели и не говорили об этом.   
- К сожалению другого обеда не предвидится. Но можно в ужин съесть немного супчика, а потом картошечки  с  килькой, - ознакомил  с меню на ужин Петров.
- А водку пить разве не будем? Обмывать нужно обнову, иначе нам удачи не видать, - напомнил о недавнем  приобретении  Сидоров.
- Это само- собой разумеется. Но выпивать мы будем только с нашими жёнами, если они этого захотят, - Петров огорчил Сидорова до невозможности, поставив между водкой и выпивкой очень ненадёжное условие. 
- Кто бы мне сказал, когда они придут. А вдруг они придут уже за полночь.  Тогда мы не поедим и не выпьем. Значит,  ляжем спать голодными, - сделал неутешительный для желудка вывод Сидоров.
- Совсем не очевидно, что они без пищи целый день провозятся с подарками. Наши женщины поесть любят, значит, уже недолго  нам  ждать  осталось, - подвёл черту Иванов.
- Это если они там, в доме офицеров, перекус  не организуют. Тогда их ждать придётся долго, - нашёл вариант Сидоров, когда его предположение может быть верно, и, поэтому, следует  хоть самую малость  водочки с закуской пригубить.
- Можно нам ещё варенья? – попросили девочки.
Петров положил им ещё по блюдечку варенья.
- Так у вас и чай кончился, - увидел Петров и тут же налил детям ещё по чашке чая, с которым они тоже  успешно  справились.
- А когда мы пойдём гулять? – спросила дочка Петрова.
- Не сейчас. Вы разгорячённые от чая и запросто можете простудиться. Сначала надо остыть, а потом уже думать о гулянье, - ответил девочкам  Петров. 
- Тогда мы хотим на машинке шить, - объявила  дочка Сидорова.
- Мамы  придут, тогда и пошьёте, - ответил дочке Сидоров, сурово взглянув на неё.
- Гулять  нельзя, шить тоже  нельзя. Что же нам делать? – канючила дочка Сидорова.
- А ничего не делать,  отдыхать, - посоветовал как провести время Сидоров.
- Мы не хотим отдыхать. Мы хотим гулять, - ответил дочка Петрова.
- И шить на машинке, - добавила дочка Сидорова.
- Поиграть в куклы не хотите? – спросил Иванов и тут же понял свою ошибку.
- Нет, не  хотим, - почти хором ответили девочки. – Мы хотим гулять и шить.
- А я думал, вы хотите поиграть в дочки - матери. Или в воспитателей  детского садика. Сейчас мамы придут и спросят, как себя вели наши дочки, что передать деду  Морозу? И что мы сможем им ответить? – нашёл, чем  унять  дочек Иванов.
Однако девочки не хотели сдавать позиции. Они продолжали канючить  у отцов  то,  в чём им изначально отказали.
- Ладно, пусть будет по-вашему, - сдался первым Сидоров, поскольку понял, что всё очень скоро кончится слезами и вернувшиеся домой матери, увидев заплаканных детей, потом  непременно отыграются на мужьях.
-  Сейчас вставим кусок материи, и каждая сможет прошить шов. Но не больше. На большее у нас ткани нет, - объявил Сидоров. 
Сидоров поставил на стол швейную машинку и, заправив всё, что нужно для шитья,  посадил свою дочку на стул напротив машинки.
Дочка едва дотянулась  до приводной ручки машинки, однако это не помешало ей немного покрутить за ручку. Она прошила лоскут до конца, после чего её сменила дочка Петрова, а потом дочка Иванова.
- Да вы, оказывается, мастерицы!  Скоро будете куклам платьица шить, - похвалил девочек Иванов.
- А теперь  можно нам на улицу? – спросила дочка Сидорова.
- Пока поиграйте со своими куклами, а папам надо поговорить, - ответил девочкам Сидоров.
- А потом мы гулять пойдём? – пытали родителей дочки.
- Может быть, и пойдём гулять.  Мамы домой придут, тогда определимся, - ответил Сидоров.
Но девочки хотели получить конкретный ответ, что выразилось  в повторном вопросе.
- Так мы пойдём на улицу или нет? – спросила  дочка  Петрова.
- Если захотите, то пойдём, - обещал  Петров, опираясь  скорее на возможность  изменения обстоятельств  в связи со скорым приходом женщин, которые не отпустят детей  на  холодный ветер.
Девочки  пошли  по  своим комнатам, собираясь заняться  воспитанием  кукол.
- Я хотел поговорить о поездки в Москву за продуктами, - напомнил о недавнем разговоре Сидоров.
- Если ехать, нужно денег побольше взять, - высказал интересную мысль Петров. – Нынче в Москве в преддверии новогоднего праздника всякий дефицит выбросили.
- Ты правильно заметил насчёт дефицита. Но мы на дефицит не претендуем, нам  он пока не по карману. А продуктов хороших купить сможем, - высказался Иванов.
- Это, смотря, что считать хорошими продуктами и сколько денег с собой брать, - сказал Сидоров.
- Денег у нас своих нет, придётся у жены брать. А  тут  уж без вариантов: сколько даст, столько и будет, - поправил коллегу Петров.
- Если они вообще захотят, чтобы мы одни в столицу  ехали, - сомневался в успехе мероприятия Иванов.
- Ты хочешь сказать, они с нами захотят ехать?- попросил уточнить Сидоров.
- Может, и захотят, а может, и не захотят. От них самих всё зависит, - пояснил Иванов.
- Ты совсем нас запутал. То они поедут  с нами, то не поедут. Вот придут они домой, мы их и спросим. Не захотят они, видите ли, - ворчал Сидоров.
- Тут ведь  дело не только в хотении, тут дело принципа и возможностей семейного бюджета, - сказал Иванов, но такой ответ Сидорова не устроил, что выразилось в вопросе:
- Принцип – это дело понятное:  бабы народ упрямый, им хочется, чтобы всё по их разумению происходило. А причём здесь семейный бюджет?
- Семейный бюджет – это, ведь, самое главное: нет денег и купить ничего не сможешь. А есть деньги, тогда совсем другой расклад. И насчёт  того, поедут они с нами в Москву или не поедут, от бюджета зависит. Предположим, денег у вас не так много. Если поедет жена с мужем, то на дорогу туда и обратно будет потрачено восемь рублей. Считай, настолько же вы меньше в Москве купите.  А если поедет в столицу кто-нибудь один, то получаются лишних четыре рубля на покупки, - обосновал причину экономии Иванов.
- Что такое четыре рубля!? Много ты на них купишь? – не согласился Петров.
- Ну не скажи. На четыре рубля можно купить почти два килограмма мяса или почти два килограмма колбасы, да и много чего можно купить. Наши жёны лучше нас  знают, что нужно поставить на праздничный стол и, вообще, какие запасы нужно сделать. Мы-то в столовой питаемся, а нашим женщинам  приходится дома кушать. На одной манной каше не продержишься, нужно мясо и всё такое. Помнится, у нас в деревне мамка на праздник студня наварит, а мы, ребятня, и рады радешеньки, -  вдарился в воспоминания Иванов.   
- Да, мамки наши старались нас, детишек своих, кормить хорошо, хоть   в то время даже в деревне голодно было.  Мясом нас не баловали.  Всё больше картошка на сале, да каша пшённая, да перловая. В нашем районе рис не рос, вот и потчевали нас тем, что в поле да огороде вырастало, - вспоминал Петров. 
- Гороховую кашу тоже умели варить, картошечку жареную, варёную могли приготовить - пальчики оближешь. А  сейчас  хозяйки не те пошли. Ладно, дети не едят, их сладостями забаловали, - Сидоров высказал свою точку зрения. – Так и взрослые не больно-то их стряпню жалуют.
- Мы с малолетства родителям помогали по хозяйству. А от работы на воздухе аппетит нагуливался, лучше не придумаешь.  Хоть на жаре, на летней уборочной взрослым подсобишь, хоть зимой на морозе навоз покидаешь, аппетит не заставит себя ждать,  что на стол мать выставит, всё съешь и еще попросишь.  А добавки выпросить трудно. Не ты один голодный, таких ртов вокруг  стола не перечесть.  Да только чем сейчас наши ностальгические воспоминания помогут? – задал вопрос Иванов и сам же на него ответил:
- Ничем это нам не поможет. Сейчас  мы родителями стали, и если бы детей у нас было не по одному, а хотя бы пятеро, тогда на нашу зарплату не прокормиться было бы. Вон как Мелёхин для своих семерых старается, а всё равно не хватает денег.  Тут  без подсобного хозяйства никак.
- Если бы он был кладовщиком на сладе, то не нужно было бы никакого подсобного хозяйства. В доме чего только не было бы. Значит, надо лишь правильно выбрать профессию.  А ты говоришь хозяйство.  У наших тёщ хозяйство немалое, а много ли у них разносолов  имеется?  Конечно, нам от них по чуть - чуть тоже перепадает, но проблему такие подачки не решают.  Значит, нужна хорошая должность, - разглагольствовал Сидоров.
У  каждого из присутствующих было своё мнение по  поводу  численности семьи и выборе профессии, а, значит, и говорить сейчас на подобные темы не было никакого смысла. Несколько минут прапорщики сидели молча.
Звонок в дверь прервал тишину.
 - Кто-то звонит в дверь, - констатировал сам факт звонка Сидоров. – Интересно, кто бы это мог быть?
- Мы сами слышали звонок, - ответил за себя и товарища Петров. – Я думаю, это наши жёны.
- Открыть  бы  надо дверь, если звонят, - предложил план действий Иванов, однако сам остался сидеть.
- Вот и открыл бы сам эту  дверь, - отыграл обратно Сидоров.
Звонок в дверь повторился снова. Иванов внял критике, встал и пошёл к двери.
Он отпер замок и, приоткрыв дверь, выглянул. На пороге, одна за другой стояли три женщины,  их жёны.
- Заходите, будьте как дома, - пригласил женщин Иванов и сдал назад, открыв  проход  в помещение.
Девочки услышали звонок, и вышли из своих комнат.
- Мама, я на швейной машинке сама шила, - похвалилась  дочка  Сидорова.
- Я тоже сама шила на машинке, - похвалилась дочка  Петрова.
- И я шила на машинке, - похвалилась  дочка  Иванова.
Женщины сняли куртки, переобулись  в тапочки, только потом позволили себе поинтересоваться:
- Вы куда-нибудь в гости ходили? – задала вопрос  жена Сидорова, собираясь разобраться, куда в отсутствие жён ходили их мужья, поскольку от упоминания  о швейной машинке  веяло чужой женщиной, потенциальной соперницей.
- Нет, никуда не ходили, - ответил Сидоров.
Но вспомнив о походе на склад, переменил своё заявление:
- Ах, да. Мы  утром  ходили  на  вещевой  склад.
- И что вы там делали? – продолжила  спрашивать  жена Петрова.
- Мы ходили на склад, потому что нам велел туда сходить замполит полка, - честно сознался Петров.
- И что, он вас сегодня встретил и велел идти на склад? – удивилась жена Иванова.
- Не сегодня, а вчера он дал нам указание. Вот мы его и выполняли, - подключился к объяснениям Иванов.
- Давайте, рассказывайте. Не заставляйте тянуть из вас клещами, - потребовала жена Сидорова.
- Кстати, вы есть не хотите? – поинтересовался Сидоров, стараясь  сбить  темп  задаваемых вопросов.
- Как же не хотим!  Мы ужас как хотим есть. Весь день маковой росинки во рту не было, - ответила жена Иванова и потянула носом, стараясь определить, какими деликатесами собираются мужья кормить своих жён.
- Тогда ставим разогревать, - сообщил о своих действиях Сидоров.
- Так вы нам ничего не хотите рассказать? – потребовала признаний жена Сидорова.
- Обязательно расскажем, но после ужина, когда детей спать уложим. Это разговор для ушей взрослых, а не детей, - обещал Иванов. – Но и вы должны рассказать нам, как прошёл ваш день, что вы делали и куда ходили.
- Это что же, вы нам не доверяете? – сделала  вид, будто  обиделась  жена  Сидорова.
- Причём  здесь  доверие? Об этом речь не идёт. Просто нам интересно узнать, как там у вас
было.  Жизнь у нас и у вас монотонная и скучная, а тут  такая возможность рассказать  друг  другу нечто неординарное и интересное, - проявил верх дипломатии Иванов. – А то, что касается машинки, так  тут  всё просто.  Мы на несколько месяцев взяли её со склада напрокат.  Насколько месяцев  точно не скажу. Но то, что не на один, а больше, здесь  можно поручиться, - обещал Иванов, хоть и не был уверен  в том,  что говорит правду.
Он отошёл  в  угол, где стояла накрытая тряпицей швейная машинка. Иванов поднял машинку  с пола и перенёс  на  стол.
- Смотрите, владейте, пользуйтесь,  - сказал он, обращаясь к женщине.
Женщины  тут  же  забыли о неприятном разговоре и переключили своё внимание на швейную машинку.
- Так она же старая! – рассмотрев  машинку  со всех  сторон, воскликнула  жена  Сидорова.
- Да, старая, но рабочая. В этом вы должны сами убедиться.  Дети убедились, что машинка исправна, теперь  ваша  очередь.  Но сначала, давайте, поедим и отметим  удачное  приобретение швейной  машинки, - предложил  вариант  проведения  вечера  Иванов.
- Так вы купили выпить что ли? – усомнилась  жена  Сидорова.
- Конечно, купили.  А как же без этого?  Без этого обмыть приобретённую  вещь  никак нельзя, - сообщил Сидоров, хоть лично сам и не участвовал в приобретении спиртного.
- Сначала  детей  покормим. Так  что  там  у вас приготовлено  на  ужин? – поинтересовалась жена Петрова.
- У кого ужин, а у кого ещё обед. На ужин у нас жареная картошка с килькой. Для взрослых ещё и по соточке имеется. А когда детей уложим спать, тогда нужно будет обсудить несколько вопросов, - предложил Петров.
- Вообще-то  один  вопрос  обсудить  можно  прямо  сейчас, - заинтриговал женщин Иванов.
- Ну, говори, продолжай, чего замолчал? – поторопила жена Сидорова.
- Мы думали, что необходимо съездить в столицу за продуктами. Завтра выходной, мы свободны. Остаётся лишь решить, что именно купить из продуктов. Детям тоже нужно подарок купить. Ну и с деньгами надо разобраться. Поскольку придётся в семейную заначку  залезать, - сообщил о своём мужском решении Сидоров.
- Надо подумать. А вы знаете, что в понедельник за наборами в столицу машина из гарнизона пойдёт? – спросила жена Сидорова.
- Знаем. Но то, что можно в предпраздничный  день  в магазине  столичном  купить, в наборах наверняка не будет.  Поэтому, имеет смысл поехать за продуктами в столицу, - сказал Иванов и поторопил повара. – Ну что там у нас с ужином?
- Суп вот – вот разогреется. И картошка тоже скоро разогреется, - сообщил Сидоров, который занялся ужином и в данный момент перемешивал картошку на сковороде. 
- Мы не хотим суп, - объявила  дочка Петрова.
- А картошку будешь? – спросила   свою дочку  мама.
- Картошку буду, - согласилась дочка. – Мы её чистить помогали, - похвалилась она.
- Девочки, садитесь за стол, сейчас ужинать будете, - взяла в свои руки вопрос  с детским кормлением жена Сидорова.
Иванов поставил машинку в угол.  Девочки уселись вокруг освободившегося стола. Сидоров положил по тарелки перед  девочками и разложил картошку.
- Сейчас банку кильки открою, - обещал он и взялся за открывалку.
Сидорова  положила перед  каждой девочкой кусок газеты.
- Сюда кильку чистите, - велела она.
Девочки не торопясь ели картошку с килькой, но всё равно сильно перепачкались. Мамам пришлось  отмывать  их уже перед  чаем.
- А  чай  у нас  с  чем? – поинтересовалась  дочка  Петрова.
- С печеньем  и вафлями, - обещала её мама.
Она достала из сумки пачку  вафель и пачку печенья. Девочки  с  энтузиазмом  налегли  на  чай и всё  прилагающееся  к  нему.
- Мама, можно ещё чаю? – попросила  дочка  свою  маму.
- А не описаетесь ночью? – засомневалась  мама.
- После солёной кильки пить очень хочется, - с хитринкой в глазах попросила дочка.
- Ладно, пейте,  не жалко, - дала добро мама, посчитав, что сможет поднять и привести дочку к горшку, до того, как та испортит простыню. 
Сидоров налил детям ещё по стакану чая. 
Девочки  выпили по второй чашки чая, и пошли играть в свои комнаты.
- Суп есть будете? – спросил у женщин Сидоров.
- Будем, - за всех женщин ответила  жена Сидорова.
- Ну и мы по тарелочке навернём, - решил Сидоров  и, не получив возражения от своих коллег, начал разливать  по тарелкам  суп.
Петров достал из морозилки бутылку водки, Иванов выставил на стол из шкафчика шесть рюмок и налил по полной.
- А где у нас хлеб? – напомнила об упущении на столе жена Петрова.
- Сейчас сделаем, - обещал Петров и, вооружившись ножом, распустил буханку на кусочки.
- Кажется, всё готово, - окинув опытным взглядом стол, сообщил Петров.
- А воды запить? - попросила воды жена Сидорова. 
Петров налил воды из графина в стакан и поставил на стол.
- Теперь всё? – спросил он, обращаясь исключительно к женщинам. 
- Теперь всё, - подтвердила жена Сидорова.
- Наконец-то можно  спокойно обмыть новое приобретение, - высказался Сидоров, у которого от нетерпения уже скулы начало сводить.
- Какое ещё приобретение? – не поняла намёка его супруга. – Вы, ведь, сказали, что взяли швейную машинку напрокат.
- Ну и что из того, что напрокат. Мы можем прокатить её очень основательно, пока свою новую швейную машинку не купим. А чтобы прокатчик не вякал, на то есть универсальное дипломатическое средство, - объяснил нюансы дела по прокату швейной машинки Иванов.
- Это спирт что ли? – догадалась его супруга.
- Ну, с вами прямо говорить не интересно: всё вы сами знаете, - ответил на реплику Иванов.
- Разговоры потом, когда выпьем. А сейчас время отметить знаменательное событие… - снова начал о приобретении Сидоров. Однако мужчины взглянули на него осуждающе, и он продолжил более оптимистически:
- И за всё хорошее, что произошло в этом году с нами.
Все чокнулись и выпили.
- Судя по качеству пойла, не очень-то у нас было хорошо, - запив водку, удивила присутствующих выводами жена Петрова.
- И точно, не всё было хорошо. Вот  только я первый раз вижу диагностирование ситуации по качеству выпитой водки.
- Тут всё просто на самом деле, - ответила жена Петрова. – Как говорится, век живи, век учись.
- Однако аппетит просит поторопиться, - прервал разговоры Сидоров и, взяв ложку, приступил к трапезе.
Суп съели молча.
- Картошечку все будут? – для порядка спросил Сидоров.
- А с чем у вас картошка? – поинтересовалась жена Сидорова.
- Известно с чем: с водкой и килькой, - ответил Сидоров.
- Водку оставьте на праздник, - велела жена Сидорова.
Другие женщины промолчали, значит, поддерживали Сидорову.
- А я бы ещё выпил, - не согласился с собственной супругой Сидоров.
- До праздника осталось всего ничего, навипиваешься ещё, - поставила жирную точку в вопросе сегодняшней выпивки жена Сидорова. – Ты, давай, картошку накладывай. Как говорится, одним супом сыт не будешь.
Сидоров поставил на стол чистые тарелки и положил в них жареный картофель.
- Хороша картошечка, а под водочку, да под килечку пошла бы только так. Для этого её, родимую, и покупали, - объяснил женскую неправоту и необъективность Сидоров. – Мы, ведь, вам только о швейной машинке рассказали, а у нас есть ещё новости.
Последней фразой Сидоров заинтриговал женщин, и женское любопытство могло сыграть решающую роль в вопросе приёма водки для здоровья на семейном ужине. 
- И что же это за тайны такие у вас появились? - не выдержав образовавшейся паузы, спросила жена  Сидорова.
- Новости у нас такие, что на сухую никак не пролезут. Как говорится, тут  без бутылки не разберёшься, - почувствовав слабину в женском отказе, канючил Сидоров.
- Ты говори, а мы подумаем, - поторопила жена Сидорова.
- Как вы узнали сегодня, мы обеспечили вам швейную машинку, правда, только на прокат. Но очень скоро мы обеспечим вас новой швейной машинкой и навсегда, - развернул громадьё достигнутого Сидоров, не забыв упомянуть о перспективах.
Но ему не дали договорить.
- Про это мы уже слышали. Ты дело говори, да не заговаривайся. Картошка, ведь, остынет, - поторопила Сидорова жена Петрова.
- А  дело  у нас такое. На днях нас, я имею в виду всех троих, вызвал замполит и сообщил пренеприятнейшую новость, - пауза после произнесённой фразы должна была усилить эффект.
 Но жена  Петрова  воспользовалась секундной тишиной, чтобы пошутить, произнеся известную для всех школьников фразу:
- К нам едет ревизор, я хотела сказать проверяющий.
- Проверяющий  уже приезжал и без подарков не уехал, - ответил на выпад Сидоров. – А нам замполит сказал совсем другое. Он сказал, что кроме нас никто не сможет  это сделать.
- Я полагаю, что это задание сродни заданию королевы, которое она дала трём мушкетёрам: привести подвески королевы к балу. В современном варианте привести от проверяющего благодарственную бумагу для начальства, которую тот по пьяни забыл им отдать её, и так с ней и уехал, - съязвила  жена  Сидорова.
- Вы почти угадали. Но только почти. А правильнее было бы сказать, совсем это не в той области.
Замполит попросил нас  побыть  дедами Морозами тридцать первого декабря и первого января, - наконец  добрался до сути дела продолживший непростое объяснение с жёнами Иванов.
- Прямо всех троих попросил? – спросила жена Сидорова, интонацией намекая на полное своё недоверие. – Насколько мне известно, до сих пор в гарнизоне был один дед Мороз.
- Вот именно, что был. И звали того деда Мороза – прапорщик Тарасенко.  Но он перевёлся в другой гарнизон. Может быть, и сейчас там дедморозит. Людей с подобными талантами не слишком много и они везде в цене, - объяснял Иванов.
- Так, значит, замполит определил у вас этот  талант?  И как он смог на взгляд вычислить талантливых  людей? – сомневалась в правдивости услышанного жена Сидорова.
- Значит смог. На то он и замполит,  чтобы таланты у подчинённых определять, - на сей раз ответил Сидоров. – Ну, так что, стоит сейчас  за наше призвание выпить?
- Так мы не поняли, вы  все  трое дед  Морозами будете? – спросила жена Петрова.
- Трое, но по очереди. Один устанет, другой начнёт дедморозить. Второй устанет, третий займёт его место. Заказов много, а одежда для деда Мороза в нашем гарнизоне  только на одного, - закончил объяснения Сидоров.
- Значит, как один напьётся, его сменит другой, - поняла, сообразуясь с женской интуицией, жена Петрова.
- Такая у деда Мороза служба, что никого нельзя обидеть и от подношения отказаться нельзя.
В этом есть доля правды. Но в нашем согласии выполнить приказ замполита есть резон. Во-первых, нас не разжалуют из-за отказа выполнить приказ и не сошлют дослуживать во тьму тараканью. Во-вторых, нам выдали швейную машинку напрокат. В-третьих, обещали помочь с получением отдельного жилья. И, наконец, мы можем поздравить наших детей от лица, нет, не так  сказал, поздравить в качестве деда Мороза. Этого что, мало? Это очень даже немало. Я предлагаю за это выпить и закончить всякие обсуждения. То есть принять как данность. И давайте, в конце - концов, уже есть. Иначе картошка остынет, - закончил на примиряющей ноте Иванов.
Сидоров  достал из морозилки  бутылку  водки и разлил по рюмкам.
Все выпили за удачу и принялись  за картошку с килькой.
- Напились, наелись, теперь чаю выпить и спать, - объявила план на ближайшее время провождение жена Сидорова.
Однако в планы пришлось внести существенное изменение:  все встали из-за стола и выстроились в  очередь  перед  раковиной,  собираясь  отмыть  руки  от пахучей  кильки.
Сидоров первым вымыл руки и, дополнив водой чайник, поставил его на огонь.
- Так у нас, оказывается, чая нет, - поставила на вид упущение  с чаем жена Петрова.
- Не пройдёт и десяти минут, как чай будет готов, - обнадёжил Сидоров.
- Не чай, а чайник вскипит. А заварка будет завариваться ещё десять минут, - поправила Сидорова его жена.
- Ну, пусть дольше. А мы, может быть, куда-нибудь торопимся? – согласился и закончил вопросом Сидоров.
- Не торопимся. Но и отнимать у себя время, предназначенное для отдыха, было бы глупо, - парировала  жена  Сидорова.
- Мы не решили ещё один вопрос. Так что время зря тратить не будем, - сообщил Сидоров.
- И что же это за вопрос  такой, который мы ещё не решили? – поинтересовалась жена Сидорова.
- Мы же вам говорили: завтра нужно ехать в столицу за продуктами, - напомнил женщинам Иванов.
- А мы вам говорили, что в понедельник пойдёт  машина в столицу за наборами, - повторила ранее сказанное жена Сидорова.
- Так вы считаете, что продукты нам на новый год не нужны? Ведь, в продуктовом наборе мяса, колбасы не будет. Максимум, что будет:  банка тушёнки, банка шпрот, килограмм гречки и прочее, похожее на ранее перечисленное, - напомнил о недостаточном составе продуктового набора Петров.
- Как мы поняли, вы сами хотите ехать? – спросила жена Петрова.
- Мы подумали, что вы и без поездки в столицу умаялись. А ещё предстоит  встреча нового года. Сколько всего ещё надо сделать, - посочувствовал  женщинам Сидоров.
- О поездке в Москву за продуктами мы не думали. Очень уж затратным может стать это мероприятие. Билеты до Москвы и обратно, да продукты и всякие другие покупки. Сейчас в столице  перед новым  годом  чего только на прилавки не выкинут. Грех этим не воспользоваться, - открыла мнение женщин жена Иванова.
- Так ведь если мы поедем в Москву, а вы останетесь дома при домашнем хозяйстве, то куплено в столице будет  только то, что вы велите купить, - обещал Иванов.
Но даже столь исчерпывающее обещание не устроило женщин.
- Если уж и ехать в Москву, то нам. Вы купите продукты и только. А мы купим что-нибудь интересненькое, - сообщила своё мнение жена Петрова. 
- А мы, выходит, будем дома сидеть? – голос Петрова не выдавал ни радости, ни огорчения. – Идея  наша была в другом, а  не только  в покупке дефицитов. Мы хотели лишь продуктами запастись. Когда ещё у нас троих будут свободные выходные.
Проблема поездки в столицу ранее не стояла ребром, поскольку никто из семьи не собирался туда ехать. По крайне мере никто не говорил об этом. А раз дело дошло до обсуждения столь животрепещущей темы, как покупка продуктов и разных не гастрономических дефицитов, женщины считали себя главными в столь важном деле, и отчасти были правы. Но и мужчины не хотели упускать возможность оторваться от  скучной  обыденности, прошвырнуться по столице и на обратном пути распить бутылочку в вагоне электрички.
- Вот что, деды Морозы! Оставайтесь дома, а мы поедем за продуктами в столицу. Вы будете хозяйством заниматься и с детьми побудете подольше. Не очень много времени вы им уделяли, а теперь есть шанс исправиться.  Мы же купим в столице всё что нужно и лишнего не пропьём, - намекнула  на  мужские пристрастия  жена Сидорова.
На что сам Сидоров справедливо заметил:
- Что-то сами вы не больно отказывайтесь  от выпивки.
- Да, мы иногда вас поддерживаем, - согласилась Сидорова. – Но замете, мы сами никогда  не предлагали вам выпить. Что там у нас с чаем?
- Закипел, сейчас  заварю чай, - обещал Сидоров.
Сидоров встал с места и, как обещал, засыпал в заварной чайник заварки и залил его кипятком.
- А с чем чай пить будем? - дабы подальше отойти от законченной темы – поездки в Москву, спросила жена Петрова.
- У нас где-то было клубничное варенье, - вспомнила жена Сидорова.
- Нет  вашего  клубничного варенья. Дети его уже приговорили, - огорчил женщин Сидоров.
- Тогда с вафлями попьём, - не унывала Сидорова.
- И вафель нет, зато сахар есть. А для любителей  соль  имеется, - напоследок  съехидничал Сидоров.
- У нас конфетки есть. С конфетками чай попить тоже неплохо, - нашла ещё один приемлемый вариант жена Сидорова.
- Если вы завтра поедете в Москву, то надо купить подарок девочкам. Они хотели на новый год куклу, - напомнил о желании девочек Иванов.
- И шампанское надо купить. Вчера в винном отделе была только водка и портвейн. Шампанского не было, - вспомнил о новогоднем шампанском Сидоров.
- Шампанское купим, но только две бутылки. Оно  тяжёлое, а нам тащить на себе придётся немало.  А кукол купим в нашем детском мире. В Москве нам просто некогда будет  ходить по детским магазинам, - ответила двум  мужчинам жена Петрова. 
- Так вы для переноски тяжестей возьмите нас  с  собой, - внёс предложение Петров.
- Денег  с собой много не возьмёшь, потому как нет  у нас больших денег. А на те, что имеются, много не накупишь. Так что сами обойдёмся, - отказалась  от помощи мужчин жена Сидорова. – Разливай чай, пить очень  хочется.
Сидоров налил чай в чашки и все присутствующие налегли на горячий  чай с конфеткой.
- Вы посуду помойте, - велела жена Сидорова. – А мы пойдём готовиться к поездке. Завтра  рано вставать и собираться утором будет некогда.
- А чем нам завтра детей кормить? – поинтересовался Петров.
- Сварите кашу. Молоко в холодильнике в кастрюльке. Пшённая, манная и рисовая крупа в шкафчике. Я надеюсь, вы готовить не разучились? – закончила вопросом жена Сидорова.
- Не разучились. Всё сделаем в лучшем виде, - обещал Иванов.
- Поверим вам на слово. Сейчас восемь часов вечера, через час, полтора мы ляжем спать. Я подозреваю, что дети сегодня у вас спали больше положенного и уложить их в постель будет нелегко. Придётся вам самим взять на себя детей. Поиграете с ними на кухне, а потом, когда они замаются, спать уложите, - дала указания жена Иванова.
- На какой электричке завтра поедете? – поинтересовался Сидоров.
- На утренней, семи часовой, - ответила женщина.
- А почему не на шести часовой? – спросил Сидоров. – Приедете в столицу и первыми будете в гастрономе. Раньше можно домой вернуться. 
- До вокзала ехать почти час. Боюсь, не успеем доехать. Не факт, что трамвай подойдёт на нашу конечную остановку вовремя, - пояснила выбор часа отбытия электрички  в  Москву женщина. 
- Из нашего гарнизонного угла до вокзала быстро не доехать. Такси сюда не дозовёшься, только на своём транспорте и доберёшься, - посетовал Сидоров.
- Если бы своя машина была, то и в столицу на ней можно было бы съездить, а не только до вокзала, - ответила женщина.
- Ладно, занимайтесь приготовлениями к поездке. А мы хозяйством займёмся, - обещал Сидоров.
- Хозяйством само собой займётесь.  Детей чем-нибудь займите, а то они нам мешать будут собираться, - велела женщина.
- Мы можем занять детей лишь шитьём на швейной машинке. Пусть платья для кукол шьют, - предложил вариант  Сидоров.
- Пусть шьют, - согласилась женщина. – Но показывать, как шить придётся вам самим.
- Давайте нам из своих запасов лоскуток ситца и тогда процесс шитья будет обеспечен нужным количеством материала, - велел Сидоров, складно обосновав  выданный от лица всех мужчин приказ  собственным жёнам.
- Сейчас всё приготовим для шитья и вам принесём на кухню. Девочкам скажем, что разрешаем сшить для кукол платьица. Но выкройку придётся кроить вам самим, без нашего участия. Сможете? – спросила женщина, однако не зависимо от ответа вариантов не предоставила. 
Сидоров  убрал со стола грязную посуду и поставил на стол швейную машинку.
«Теперь  лоскут нужен и выкройка. А может, ну его выкройку. Пусть просто лоскуты сшивают. А захотят выкройку сделать, пусть сначала из бумаги вырезают. Бумажное платье для куклы не хуже будет  тряпичного платья»,  - размышлял Сидоров. 
- Чем детей развлекать будем? – Петров спросил у Сидорова.
- На машинке можно пошить. Можно из бумаги кукольные платья кроить. И, наконец, можно карандашами порисовать, - выложил план действий Сидоров.
- Планы грандиозные. Но это только на сегодня. А, ведь, у нас ещё и завтрашний день. Надо будет чем-то детей развлекать, - напомнил о завтрашнем дне Петров.
Развлекать  детей никто не собирается. А занять – это другое дело. Погуляем, а потом будет видно, - ответил Сидоров.
Закончив с разговорами, Сидоров принялся за мытьё посуды. Занимайтесь, мол, детьми, а мне и с посудой  дел  хватит.
- Девочки, сейчас поиграйте с папами. А мы пока домашними делами займёмся, - озвучила задуманное ранее жена Сидорова, когда все три девочки вышли  на кухню.
Каждая девочка держала свою любимую куклу. Девочки подошли к Иванову, который в тот момент оказался рядом со швейной машинкой.
- Мама сказала, что мы будем шить платья для кукол, - сообщила дочка.
- Мама правильно сказала, - подтвердил  свою  осведомлённости в этом вопросе Иванов. – Но прежде чем шить платья, надо сделать выкройку или взять готовую выкройку, если она приводилась в модном журнале.
- А где берут эти модные журналы? – спросила дочка.
- Нужно у мамы спросить, - велел Иванов. – А если у них нет журналов, пусть  выдадут  вам бумагу и ножницы. Мы сами выкройки сделаем.
- Так нам сейчас у мамы спросить? – уточнила дочка, не поняв сказанное  отцом, который не часто говорил с ней, как со взрослой. 
- Да, спросите у своей мамы. А когда мама выдаст вам бумагу и ножницы, приходите ко мне, - велел Иванов.
Девочки снова пошли к мамам и вскоре все мужчины получили на орехи от своих жён.
- Вы что не можете девочек занять? Всё мы за вас делать должны, - ругалась жена Сидорова.
- Журналы мод, выкройки, бумага и ножницы находятся в ведении женщин. Какое право мы имеем лезть в ваши дела? Даже если мне потребуется что-либо из перечисленного, к кому я обращусь?  Тогда почему ко мне вы обращаетесь таким неприятным тоном? Обратились к вам девочки, или обратился бы к вам я, от этого результат не поменялся бы. Поскольку бумага нужна для девочек, значит, и сами девочки вправе просить у вас то, что им сейчас необходимо, - наконец закончил объяснения Иванов.
- Я ничего не поняла из того, что ты наговорил, - созналась жена Сидорова. – Девочки пойдёмте, я дам вам бумагу, карандаши и ножницы.
Девочки гурьбой пошли за женщиной и появились уже с карандашами, бумагой и ножницами.
Они снова подошли к Иванову.
- Садитесь за стол и сейчас мы будем пробовать нарисовать выкройку, - велел Иванов.
- А что такое выкройка? – спросила  дочка  Иванова.
Иванов ответил не сразу. Он даже не предполагал, что девочки не знают именно то, что очень скоро станет их основным увлечением:  одежда индивидуального пошива и одежда стандартного размера.
- Прежде чем сшить одежду, нужно выкроить кусочки из ткани. А чтобы не испортить ткань, сначала эти кусочки вырезаются из бумаги. Вот бумажные кусочки и называются выкройками.
- А как их выкраивать? – спросила дочка.
- Вот этому я вас научить не смогу. Ваши мамы учились на курсах кройки и шитья. Они что-то путное по этому вопросу сказать смогут. Но мамы сейчас заняты, поэтому мы сами будем пробовать нарисовать платье, - обнадёжил девочек Иванов. Он уже и сам был не рад тому, что взялся развлекать девочек. Но поменяться с кем-нибудь из мужчин уже вряд ли получилось бы. Сидоров занялся мытьем посуды, в том числе кастрюль и сковородок. Петров был занят составлением меню для завтрашнего завтрака и обеда, а потом принялся варить рисовую кашу, чтобы женщинам утром было что кинуть в топку.
«Вот  попал», - понял Иванов, но сдаваться не собирался.
- Сейчас будем учиться вместе. Дай-ка мне твою ляльку, - Иванов взял куклу у дочки и положил спиной на лист бумаги, лежащий на столе. 
- Возьмём карандашик и обрисуем куклу, - комментировал он то, что собирался делать. 
Он обрисовал куклу по всему контуру, не забыв голову, руки и ноги.
- А теперь что будем делать? – спросила дочка.
- Теперь что будем делать? – Иванов повторил вопрос дочки. – Теперь из этого рисунка нужно сделать выкройку для платья.
- Этот рисунок на платье не похож, - сказала дочка.
 Дочки Петрова и Сидорова смолчали. Они ждали своей очереди, когда Иванов снимет с их кукол такой же рисунок.
- Теперь попробуем из рисунка сделать выкройку для  платья, - обещал Иванов.
Он подрисовал воротничок, нашёл место для талии и прямо от  талии пририсовал нижнюю часть платья.
- А рукава так и останутся глухими? – спросила дочка.
- Рукава сейчас нарисуем. А хочешь, сделаем выкройку для безрукавки. Как будто это летнее платье, - предложил Иванов.   
- Не хочу летнее, хочу зимнее, -  пожелала дочка Иванова.
- Сейчас припуск на объём и на швы оставим, - сказал Иванов.
Девочки смотрели и слушали, но мало что понимали. Иванов, как обещал, оставил припуск, обозначив его карандашной линией, потом вырезал намеченный контур ножницами.
- Это задняя часть платья. Такую же сделаем переднюю часть, поскольку у девочек пока выпуклостей впереди особых нет, - рассуждал Иванов, отчасти забыв  о внимательно слушающих девочек.
- А что такое выпуклости? – спросила дочка Петрова.
- Выпуклости? – опомнился Иванов, осознав, что ляпнул недозволенное. Однако быстро придумал ответ:
- Я говорил о выпуклостях у девочек: спереди животик, сзади попа. Приблизительно одинаковые по размеру. Значит можно и спереди и сзади использовать одну и ту же выкройку. По крайней мере, для кукол можно так поступить.
- Как можно поступить? – спросила  дочка Сидорова, которая  мало  что  поняла из разглагольствований взрослого мужчины.
- Поступайте так же, как я. Положите куклу на  лист бумаги, обрисуйте. Потом немного отступите и отметьте карандашом отступ, как я сделал, потом вырежьте ножницами, - объяснял, как надо сделать Иванов.
- Мы больше не хотим играть в портних. Мы хотим на машинке шить, - заявила дочка Петрова.
- Прежде чем сшить платье, надо  выкроить  его части из материала, а прежде изготовить выкройки, по которым будут изготовлены части платья из ткани. Поэтому сначала потренируйтесь на бумаге, - велел Иванов.
- Да ты просто Макаренко, - Сидоров похвалил Иванова. 
- Сам попробуй, тогда и критикуй, - ответил Иванов.
- Все взяли карандаши, положили кукол на бумагу и занялись рисованием. А тот, кто не будет это делать, не получит  чай с конфетами, - Иванов почувствовал, как от него уходит контроль над девочками и предпринял последнюю попытку.
Но девочки знали, как воздействовать на взрослого папу, и дочка Сидорова тут  же пустила слезу.
- Я не хочу рисовать! Я хочу чай с конфетами! - хныкала она.
- Тот, кто не хочет рисовать, да ещё вопли  тут  устроил не только чаю с конфетами не получит, тот прямо сейчас пойдёт спать, - пугал девочек Иванов.
- Я не хочу спать, - хныкала дочка Сидорова.
- Тогда бери карандаш и рисуй, - велел Иванов.
Девочка, продолжая всхлипывать, взяла карандаш  и, положив куклу на разложенную на столе бумагу, стала обрисовывать куклу.
- А ты чего сидишь? - обратился Иванов к Сидорову, - Ставь чайник. Вскипит, девочки чай с конфетами пить будут.
- Ну, ты прямо Макаренко, - повторил Сидоров.
- Ты, самое главное, чайник не забудь поставить. А Макаренко побыть ещё завтра весь день у тебя будет возможность, - достойно ответил ему Иванов.
Девочки нарисовали выкройки, как им велел Иванов, потом, вырезали то, что нарисовали. А потом дети и папы пили чай с конфетами.
- Вы особенно на чай не налегайте, - предупредила жена Сидорова, которая как раз вышла из своей комнаты на кухню. – Они ночью могу  обсикаться. Ведь, совсем недавно они по два стакана чая выпили, теперь ещё третий  допивают.
- Ещё не скоро спать ложиться. А за час, полтора, водичка выльется, - ответил Сидоров, как главный по чаепитию.
- Смотрите, постель вам менять придётся, - стращала женщина.
- Без  чая тоже нельзя. С чем тогда конфеты есть? – в шутку спросил Иванов.
Девочки закончили пить чай. Иванов предложил продолжить шить куклам платья.
Он  помог  перенести  размеры  с  бумажных выкроек на лоскутки и сам вырезал части платья из ткани.
- Теперь надо сметать части платья простой иголкой, чтобы при шитье на швейной машинке швы не расползались, - заявил Иванов.
- Ты не говорил, что нам нужно будет иголкой на руках сшивать  лоскутки, - высказала претензии его дочка.
- Вот  теперь говорю. А если у вас получится, мамы вас похвалят и купят вам вкусных конфет, - обещал Иванов.
Конфеты сделали своё дело, и девочки вооружившись иголкой с ниткой,  начали сшивать лоскутки. Они делали это впервые и руки девочек с трудом выполняли простую работу. Времени на сшивание ушло немало и слипающиеся глаза у девочек и самого учителя по шитью одежды говорили, что пора на боковую.
Девочек умыли и положили спать. Сами папы тоже легли спать. Ночью они вставали, будили девочек и сажали на горшок. Зато утром они проснулись, когда жены уже собирались выходить из дома. Девочки легли спать позже обычного, и проспали до тех пор, пока их не разбудили. Они тут же спросили где мамы и, получив правдивый ответ, едва не расплакались. Они тоже хотели поехать в столицу, чтобы посетить магазин « Детский мир» и столичный зоопарк. Отцам пришлось  проявить немало выдумки, чтобы исправить настроение дочерей. Позавтракав рисовой кашей, папаши и дочки вышли с санками на улицу.
- Не рановато мы вышли гулять? – почувствовав пощипывание деда Мороза за нос и щёки, задался вопросом Иванов.
- Я не уверен, что к обеду сильно потеплеет. Хотя, как знать,  к своим  коллегам дедушка  Мороз  мог  бы отнестись к нам более мягко, - высказал парадоксальную мысль Петров.   
- Девочки! Где хотите кататься? – спросил Сидоров у девочек.
- Мы хотим кататься наперегонки, - заявила дочка Сидорова.
- Как это наперегонки? – не понял Сидоров.
- Вы будете возить нас на санках наперегонки, - пояснила  дочка.
- А вы сами не замёрзнете на санках на морозе сидеть? – спросил дочек Петров, которому не очень хотелось носиться  с  санками по морозу, перепрыгивая сугробы и скользя по накатанному машинами льду. 
- Мама говорит, что самое главное не надышаться холодным воздухом. А мы сидеть на санках будем, поэтому не надышимся, - ответила дочка.
- Зато мы надышимся по самое не балуй. Хоть и мамы нам об этом не говорили, - проворчал Сидоров.
- Может, лучше на горку пойдём? – Иванов предложил более приемлемый для прогулки по улице вариант времяпровождения.
- Мы потом покатаемся с горки. Сначала поездим наперегонки. Как будто мы едем на оленях, - объяснила  причину своего желания дочка Петрова.
- Все также хотят погоняться, а потом  только на горку? – спросил мнение всех участников Иванов.
- Все, - почти хором ответили девочки.
- Тогда программа будет такая: мы вас полчаса или час катаем, пока сами не устанем и не вспотеем. Потом идём домой, остываем, перекусываем и только тогда выходим с горки кататься.   Если устраивает, тогда начнём прямо сейчас, - Иванов старался оговорить всё заранее, дабы избежать простуды и детских слёз.
- Мы согласны, - за всех троих ответила его дочка.
Отцы усадили дочек на санки и сами впряглись вместо оленей, потянув санки за верёвку.
На засыпанной снегом летней волейбольной площадке снега намело сантиметров тридцать. Вот по этой площадке  гуськом, следом друг за другом отцы стали по кругу катать дочек.  Конечно, это было не то, что хотели дочки, но накатывать сразу три колеи было очень непросто. После десятого круга колея и дорожка для тянущего санки «лошака» получилась  вполне приличной. Дочки были, в общем-то, довольны, зато от родителей шёл пар.
- А не пора ли нам прерваться и чайку дома попить? – задал вопрос Сидоров, который сейчас возглавлял кавалькаду из санок с ездоками  и двуногих коняг.
- Мы не хотим домой. Мы хотим ещё кататься, - не согласилась  прервать катание дочка Сидорова.
- Хорошо, ещё пять кругов и перерыв, - согласился продолжить катание Сидоров. 
Он снова впрягся в санки.
- Эх, прокачу! – обещал он и потянул за веревку. Иванов и Петров двинулись следом.
- Сколько кругов ещё обещал? – во след удаляющемуся Сидорову спросил Петров.
- Ещё столько же повозим, а потом посмотрим, - ответил Сидоров.
Он обещал девочкам всего лишь пять кругов, но времени на катание было потрачено  мало. Сидоров посчитал, что на десять кругов у него сил хватит, а потом можно будет подольше отдохнуть и, может быть, уже не выходить на улицу до самого обеда. Однако на пятом круге к пройденным уже десяти все мужчины чихнули по разу. Это говорило, что ещё немного и ангина для всех троих обеспечена. Осилив шестой круг, а по сумме шестнадцатый, Сидоров остановился.
- Вы как хотите, а я домой. Промок от пота весь и чувствую,  вот-вот  простужусь, - заявил он остановившимся следом Петрову и Иванову.
- Мы тоже домой пойдём. Надо просушиться и попить  горяченького  чая, - согласился с Сидоровым Петров.
Сидоров потянул санки по направлению к дому. Петров и Иванов сделали тоже самое.
Недовольными остались только дочки, которые хотели продолжать катания.
- А мы когда снова пойдём кататься? – поинтересовалась дочка Сидорова и чихнула. 
- Мы устали и вспотели. Нам нужно отдохнуть и обсохнуть, - объяснил ей отец.
- А вам следует в тепле погреться, не то простудитесь и чего доброго заболеете. А как согреетесь, а  мы высохнем, тогда и пойдём ещё покатаемся, - обещал Сидоров.
Он отпер дверь  в помещение и мужчины, и дети вошли в дом.
Сидоров скинул куртку и тут же поставил чайник.
- Вроде немного катались, а времени прошло порядочно. Пора об обеде подумать. На первое у нас  суп есть, а на вторе  ничего нет. Нужно что-то готовить, - сообщил он Петрову и Иванову.
- Сначала надо переодеться  в сухое, а потом уже думать об обеде, - поправил товарища Иванов.
- Но сначала чаю попить, а потом уже обедать или готовить обед. Ещё намного и я бы охрип, - подал голос Петров, и голос его действительно прозвучал как-то надтреснуто. 
Оставив детей на кухне около чайника, мужчины разошлись по комнатам переодеваться.
«И рубашка и кальсоны все сырые. А поначалу незаметно было, что так сильно вспотел», - снимая мокрое бельё и одевая сухое, подумал Иванов.
Он первым вышел из комнаты на кухню. Чайник уже закипел, и, пуская клубы горячего пара из носика, недовольно пофыркивал. Иванов  заварил чай. К заварившемуся чаю вышли Петров и Сидоров.
- Ну что, попьём чайку? – то ли спросил, то ли предложил Иванов.
Сидоров расставил чашки для мужчин и детёй, и налил чай. Петров  достал из шкафчика пачку печенья.
- Садитесь, девочки, чай пить, - пригласил  девочек  Иванов.
Девочки тут же сели за стол и папы устроились рядом.
- Хорошо горячий чай разогревает. Я, пожалуй, ещё стаканчик опрокину, - заявил Сидоров.
- Мы тебя поддержим, - за двоих ответил Петров.
- А вы будете ещё по стаканчику? – спросил Петров девочек.
- Нет, мы больше не хотим. Мы хотим шить на машинке, - заявила дочка Сидорова.
- Ладно, пошьём на машинке. Только сначала с обедом разберёмся и сразу потом пошьём на машинке.  Тем более у нас есть что шить: вчера вы сметали для кукол платья. Их-то мы и попробуем  сшить, - согласился Иванов.
Мужчины выпили ещё по чашке чая и занялись обедом.
- У нас первого осталось мало, только для детей хватит, - обрадовал Сидоров.
- Зато второго у нас и вовсе нет. Нужно думать, из чего сварить суп и второе блюдо надо изготовить, - сообщил Петров то, что все и без него знали.
- А мы сейчас исследуем содержимое холодильника. Тогда станет понятно, что можно приготовить, - предложил Иванов.
- А что его исследовать? – подал голос Сидоров. – Там только банка сайры лежит. Из неё можно суп рыбный сварить. Картошечки, лучку добавить и будет что надо.
- А на вторе что сварить? Опять картошки или что там у нас ещё имеется? – задал вопрос Петров.
- Думать надо, кумекать, или я, по-вашему, один должен меню составлять? – сердито сказал Сидоров.
- Ни рыбного, ни мясного у нас нет. Остаётся вегетарианское второе. Например, рис и картошка жаренная. А когда наши благоверные приедут, тогда и колбаса и мясо появиться в холодильнике, - констатировал еще не состоявшийся  факт Иванов, что не помешало у присутствующих случиться обильному слюноотделению.
- Когда они привезут, тогда у нас желудок к позвоночнику прилипнет. Я уже не говорю о детях, им голодовка впрок не пойдёт, - сказал Петров и был прав.
- Тогда остаётся вегетарианский обед. Как ты там сказал: рис, картошка, хорошо бы солёный огурчик и лучок, - повторил рациональное предложение товарища Сидоров.
- Солёные огурчики – это подарок от  тёщи.  На себе не больно-то довезёшь соленья, да варенья. Даже не знаю, осталось что-нибудь или уже всё съели. Надо посмотреть в кладовке, - сказал Петров.
- Сначала, давайте, приготовим что-нибудь съедобное. А потом уже соленьями и вареньями займёмся, - предложил Иванов.
- Заниматься обедом  будут  я и Петров, - дал  установку  Сидоров. – А ты займись детьми. Ты же у нас  теперь  Макаренко, не меньше. Как не тебе детьми заниматься раз ты у нас способный по детской теме.
- Ладно. Занимайтесь обедом. Я с детьми буду шить на машинке, -  согласился Иванов.
Он поставил швейную машинку на стол и посадил на стул перед машинкой свою дочку.
- Я смотрю, у тебя части платья смётаны. Сейчас попробуем сшить по сметанным швам на машинке, - объяснил он своё решение в очерёдности работы на швейной машинке и то, чем собирается занять начинающую швею.
- Я не умею сшивать на машинке, - предупредила его дочка.
- Сейчас я подготовлю машинку и заготовку, а твоё дело будет крутить ручку и вовремя поворачивать смётанную заготовку, чтобы шов ровным был и по нужному месту проходил, - постарался понятно  описать  процесс  пошива одежды Иванов.
Он и сам весьма смутно представлял, как всё должно происходить на самом деле. Но старался говорить убедительно, чтобы дети не поняли, насколько он несведущ в подобных делах.
Иванов приподнял лапку и подсунул заготовку так, чтобы шов от иглы швейной машинки проходил ровно по смётанному шву.
- Давай, крути. И старайся поворачивать заготовку, чтобы один шов совпадал с другим, - дал он указание своей дочке.
Она крутила ручку, а он подсказывал ей, когда нужно повернуть заготовку.
- Ну, вот и всё, - произнёс он, когда все швы были прошиты на швейной машинке. – А теперь можно примерить на куклу пошитое платье. 
- А мы когда шить будем? – спросила дочка Петрова.
- Сейчас примерку сделаем, а потом начнём шить, - обещал Иванов.
Он помог дочке раздеть куклу, и попробовал одеть на неё новое платье. Оно оказалось немного велико и очень уродливо. Его дочка чуть не заплакала, увидев свою любимицу в уродливом наряде.
- Ничего страшного. Это первый опыт, потом будет получаться лучше, - старался успокоить дочку Иванов. – Самое главное мы с размером угадали. Немного великовато, зато не жмёт. А с другой стороны, есть запас на вырост. Она же у тебя ещё маленькая. Так? Значит ей расти и расти. А сейчас переодень куклу в её старое платье. Но можешь  и не переодевать. Мы маме покажем первое, сшитое тобой платье, пусть тоже за тебя порадуется, - предложил разные варианты Иванов.
Однако дочка переодела куклу, посчитав, что красивое кукольное платье лучше некрасивого, несмотря на то, что некрасивое платье было сшитое ей самой.
На место перед машинкой Иванов посадил дочку Петрова. У кукольного платья, смётанного  ей, один рукав был смётан не до конца. Однако Иванов посчитал это несущественным. Рукав был  очень маленьким и отсутствие скреп из ниток, по разумению Иванова, повлиять на качество не могло.
Девочка как могла аккуратно шила на машинке. Когда платье было готово, и его примерили на куклу, оно было немного велико и очень уродливо.
Дочка Сидорова села уже третьей за швейную машинку и сделала ровно тоже, что и две предыдущих девочки. И сшитое ей платьице для куклы было так же великовато для куклы и столь же уродливо, как два других платьица, сшитых двумя другими девочками для своих кукол.
- Какие вы у нас молодцы! - похвалил девочек Петров. - Скоро вы себе шить будете. Да что себе, мамам платья шить будете, а нам рубашки.
Последнее замечание немного подбодрило девочек. Они и вправду поверили в то, что скоро смогут  шить всё, что захотят.
- С шитьём у нас всё получилось. А как там у нас дела обстоят с обедом? – поинтересовался Иванов.
Минут двадцать и можно будет накрывать на стол. Обед практически готов, - ответил Сидоров.
- Если наш шеф повар обещает, то и волноваться не стоит, - в шутку ответил Иванов.
- Волноваться вообще не стоит. А вот руки помыть нужно, - напомнил  Сидоров.
- Девочки! Отнесите кукол в свои комнаты и приходите обедать, - дал команду Иванов и, сняв   машинку со стола, поставил её в угол кухни.
- Как они тебя слушаются, не  хуже  чем  своих  мамок, - съехидничал Петров.
- Девочки знают, кого надо слушаться. Тем более, я плохому их не учу, - ответил Иванов. – Кстати ты не забыл суп посолить? Я что-то не заметил как ты его солил.
- Ещё бы ты заметил, как я солю. Тебе некогда было, поскольку мастер класс для девочек забрал всё твоё внимание, - ответил Сидоров. – Но я действительно не солил. Потом каждый сможет посолить суп по своему вкусу.
- Мудро, ничего на это не скажешь, - похвалил повара Иванов.
Из  комнат  вышли  девочки.
- Всем  мыть  руки и за стол обедать, - дал команду Иванов.
Девочки  вымыли  руки и уселись за стол.
- Сейчас  будим  суп есть, - обрадовал девочек Сидоров.
- Мы не хотим суп, - ответила его дочка.
- Как это вы суп не хотите?  Этот  тот суп, что ваши мамы готовили, - пытался уговорить девочек Сидоров.
- Мы его вчера ели, - ответила дочка Петрова. – Сегодня мы его больше не хотим.
- А рыбный супчик будете есть? Мы его только сегодня сварили, вкусный, прямо слюнки текут, - соблазнял девочек Иванов.
- Рыбный суп будем, - за всех девочек ответила дочка Иванова.
- Все рыбный суп будут есть? – спросил девочек Сидоров.
- Все,  -  почти хором ответили девочки.
Сидоров положил перед  девочками тарелки и приборы.  Он разлил суп по тарелкам.
- Вот соль, - Сидоров поставил солонку на стол. – Суп не солёный. Кто хочет, можно посолить. Но берите соль понемногу и хорошо размешивайте. Иначе можно пересолить.
- Хлеб забыл порезать, - напомнил Сидорову Иванов.
- Вот  ты и порежь. Поухаживай за дамами, - переключил проблему на другого Сидоров.
- Порежу, мне нетрудно, - обещал Иванов и тут же выполнил обещанное.
- А что у нас на второе, - расправившись с супом, спросила дочка Петрова.
- На второе у нас «секрет». Сейчас положу вам в чистую тарелку, тогда и попробуете, - Сидоров не стал говорить о втором блюде, боясь, как бы девочки не отказались есть его кулинарный эксперимент.
Сидоров убрал тарелки из-под супа и поставил на стол чистые тарелки.
- Вилочки у вас есть, - вполголоса произнёс он, увидев на столе рядом с каждой тарелки по вилке.
Он положил детям на тарелки немного риса и немного картошки.
«Съедят, ещё добавлю», - решил он, когда ограничил порцию на половину тарелки.
- А что это такое, -  с недоумением глядя на тарелку, спросила дочка Петрова.
- Попробуй, тогда узнаешь, - ответил Сидоров, но девочки сомневались, стоит ли это есть.
- Смелее, это очень вкусно и питательно, - настаивал Сидоров.
Наконец  дочка Петрова зачерпнула вилкой приготовленный Сидоровым кулинарный шедевр и отправила в рот. Две других девочки, не увидев негативной реакции на еду у подруги, тоже отправили в рот подцепленный вилкой продукт.
«С  ложками было бы складней, - понял Сидоров, но менять вилку на ложку не стал. -  Едят  вилками, ну и ладно, лишь бы ели».
- Добавки кто-нибудь  хочет? – спросил Сидоров детей, когда они справились с рисом и картошкой.
- Нет, мы чай хотим, - пожелала дочка Петрова.
- С вареньем и печеньем, - добавила дочка Сидорова.
- Варенье не обещаю, а пачка печенья ещё есть, - ответил Сидоров.
- А почему  у нас варенья нет? – спросила дочка Иванова.
- Потому, что съели уже варенье, которое летом сварили. Теперь надо ждать  урожая следующего года, - попытался объяснить детям Петров.
- Летом  и осенью будет варенье? – спросила дочка Сидорова.
- Летом ягоды вырастут, осенью мы их соберём, и варенье сварим, - прояснил  ситуацию  Сидоров. 
- Ладно, давай, печенье, - согласилась  дочка Петрова.
Петров положил на стол пачку печенья, Сидоров поставил на стол стаканы и наполнил их чаем.
- У меня чай не сладкий, - отхлебнув горячего чая, пожаловалась дочка Иванова.
- Сахарница перед тобой, - напомнил дочке сам Иванов.
Девочки попили чай и встали из-за стола.
- А мы пойдём сейчас гулять? – спросила дочка Сидорова.
- Сейчас вы немного поспите, мы поедим, пока вы спать будете, а потом можно и погулять, - поведал о планах на ближайшее будущее Иванов.
- Мы не хотим спать. Мы гулять хотим, - в категорической форме заявила дочка Сидорова.
- Если спать не будете, то и гулять не пойдём, - пугал девочек Сидоров. – А полчасика поспите, мы за это время поедим, а потом уже погулять можно.
- Ладно, мы пойдём, поспим, - обещала дочка Сидорова.
- Вот и хорошо. Мы вас спать уложим, а потом уже есть сядем, - сказал Иванов и все папаши вместе с дочерьми пошли по комнатам. Около четверти часа ушло, чтобы уложить дочек в кровать.
«Вот  теперь можно и собой заняться», - подумал Иванов, появившись на кухне.
- Кушать подано, - объявил Сидоров, закончив накрывать на стол. – Я налил всем рыбный супчик. А второе сами положите, сколько кому нужно. На третье у нас чай, только аппетит нам поднять нечем. Не взяли мы ничего для поднятия  аппетита.
- А могли бы взять. У нас на бутылку должно набраться, - напомнил об упущенных возможностях Петров.
- Может быть, ещё не поздно сбегать? – предложил Сидоров.
- Надо было раньше, когда обед  готовили. А сейчас, пока ходить будем, обед остынет и девчонки проснуться. Мы и выпить толком не успеем, и поесть не успеем. Оставим выпивки на новый год. Тем более нам предстоит пить от пуза. Надолго воспоминаний хватит, - высказал своё мнение Иванов.
Мужчины съели по тарелке супа и навернули по полной тарелки картошки с рисом. Запив обед чаем, они остались на кухне, собираясь немного отдохнуть.
- Ну, я и наелся! – сообщил о своих ощущениях Сидоров.
- Зачем же так много было лопать! – напомнил о воздержании  Иванов.
- У нас и так почти каждый день воздержание. Хоть в выходной поесть от пуза, - заявил Сидоров.   
- Так мы же без мяса ели, - напомнил о  вегетарианском меню Иванов.
- Точно замечено.  Всякой всячиной брюхо набили. А будет ли нам после этого хорошо? – задался вопросом Петров.
- Не знаю, будет ли хорошо, но плохо точно не будет, - ответил Сидоров.
- Что мы сейчас делать будем, пойдём гулять с девочками или дома будем сидеть и жён ждать? – спросил мнение товарищей Иванов.
- По-моему, мы обещали девчонкам, что пойдём с ними гулять. А детей обманывать нельзя, иначе потом веры  нам не будет. А когда они подрастут,  тоже нам будут врать, и не узнаем мы, с кем они вечерами гуляют, - напомнил о ближайшем  будущем  Сидоров.
- Они и так нам врать будут. Родители о своих детях узнают последними и то не всегда, - огорчил друзей Петров.
- Тогда соврём мы им или нет - роли не играет, если они нам всё равно врать будут, - Иванов сделал неутешительные выводы.
- Я не понял, пойдём мы гулять или не пойдём? – спросил друзей Сидоров.
- Девочки проснуться, тогда и решим. Может быть, они сами не захотят  идти на холод, а мы тут думать будем, голову ломать по пустякам, - сказал Иванов.
- Честно говоря, я что-то устал сегодня, - поделился Сидоров.
- Усталость весь год копилась, вот и кажется, что сегодня устал.  А на самом деле это проявление предыдущих событий, - высказался Петров.
- Может быть, вздремнуть полчасика пока дети спят, а  жён нет и оговорить нас некому, - предложил Сидоров.
- Мысль неплохая. Пожалуй, я бы тоже поспал, - сознался Иванов.
- Может быть, нам действительно поспать? Когда ещё придётся? – предложил  Сидоров.
- Если дети спят, мы можем составить им компанию, - согласился Иванов.
- Тогда не будем терять время. Пойдём, посмотрим, - сказал Петров и первым направился к двери своей комнаты.
Все мужчины разошлись по своим комнатам, и полчаса в коммунальной квартире стояла тишина.
Первыми проснулись девочки. Они разбудили спящих отцов.
Девочки и папаши полусонными вышли на кухню. 
- Может быть, чаю? – спросил Сидоров, продолжая выбранную добровольно роль повара.
- Можно и чаю, - согласился Петров. – А, честно говоря, я предпочёл бы чаю сто водочки или, на худой конец, стакан портвейна. Я думаю, ты бы тоже не отказался. Только у нас нет ни водки, ни портвейна. Придётся пить чай.
- Я же предлагал перед обедом сбегать. Если только прямо сейчас сбегать в магазин? – напомнил о недавнем разговоре Сидоров.
- Может так получится, что мы выпьем перед самым приходом домой женщин. От нас лепесток будет исходить знатный, и тут нравоучениями не обойдёмся. Для нас всё будет намного серьёзней. Мы уже проштрафились, записавшись в деды Морозы. А тут ещё выпивка в неурочное время, - изложил возможные варианты развития событий Иванов.
- Во-первых, сегодня выходной и мы имеем право немного расслабиться. А что касается дедов Морозов, то мы выполняем приказ начальства, - обосновал свою правоту Сидоров.
- Хотел бы я посмотреть, как ты будешь отстаивать свою правоту перед собственной благоверной, - напомнил о неприятной части последствий предполагаемого сабантуя Иванов.
- Положим, не только мне одному придётся отстаивать свою правоту, но и вам самим этого не избежать. И кто больше получит на орехи от своей благоверной – это вопрос, - не без ехидства заметил Сидоров.
- Папа, а мы гулять пойдём? – спросила дочка Сидорова, которая почти ничего не поняла из того, что говорили мужчины.
- Чаю сначала попьём. Пить очень хочется, - ответил Сидоров.
Закипел чайник, и Сидоров разлил чай по чашкам.
- Кушать подано, - позвал он своих товарищей.
Мужчины пили  чай, не торопясь, понимая, что очень скоро им придётся долго торчать на холоде.
- Папа пошли на улицу кататься, - поторопила дочка Сидорова.
- Обязательно пойдём. Сейчас немного остынем от  горячего чая и сразу пойдём. Ты же не хочешь, чтобы папа простудился и заболел? – ответил Сидоров. 
Девочки остались недовольными, но недовольство не показывали. Они ждали, сидя каждая на своих санках, загораживая проход к входной двери. 
- Ну вот, мы остыли, теперь можно погулять. Но гулять будем недолго. Скоро мамы ваши приедут, привезут много всего вкусного, и надо будет встретить их дома и накормить горячей пищей, - предупредил девочек Иванов.
Папы одели девочек, оделись сами и пошли кататься  с горки. Но уже через час все вернулись обратно. Причиной столь быстрого возврата стало здоровье девочек: они  стали слишком часто  чихать, что говорило о начальной стадии простуды.
- Сейчас горячего чая выпьете и сразу в комнату под одеяло, - сердито сказал Сидоров, чтобы девочки и не подумали бы возражать.
Но дочка Сидорова всё же возразила:
-  Я не хочу на кровать под одеяло.
- Мамы приедут, а вы болеете. Они будут и вас и нас ругать. Я уже не говорю, что нового года для вас не будет, - начал объяснять Сидоров.
- Совсем не будет нового года? – не поверила дочка Сидорова.
- Не совсем так. Новый год, конечно, наступит. Но дед Мороз поймёт, что ты взрослых не слушала и подарков не подарит, - уточнил суть дела Сидоров.
- А если мы ляжем под одеяло?  Тогда дед Мороз подарит нам подарки? – спросила девочка.
- Тогда подарит, - подтвердил Сидоров. – Но сначала горячий чай.
Сидоров налил полный чайник и поставил на огонь. Заварки от дневного чаепития осталось много, и заваривать новую заварку он не стал. Когда чайник вскипел, Сидоров налил девочкам  по большой чашке чая  с сахаром и заставил выпить.
- А теперь под одеяло.  Вы должны пропотеть, тогда хворь выйдет, - велел Сидоров и проводил девочек по комнатам. 
- Ну вот, теперь у нас полчасика есть, а может быть, и больше, - сообщил он своим коллегам.
- Теперь нам остаётся благоверных дождаться. Кстати, чем мы их кормить будем? – спросил Петров.
- У нас остался суп, сваренный женщинами.  Остался рыбный супчик и на второе, как раз каждой по порции риса с картошкой. Ну и само собой чай с сахаром, - перечислил все блюда Сидоров.
 - Чай с сахаром - это актуально. Они замёрзшие приедут, сразу нужно греться будет. А вот  твоё вегетарианское блюдо им сегодня может быть не по вкусу. Им сегодня более калорийную пищу нужно, колбаску там, буженинку, - излагал Иванов. 
- Если привезут колбаску, так и мы тоже прихарчимся, - сказал Петров.
- Хорошо бы они побыстрей вернулись. Как вы стали о колбасе говорить, у меня сразу в животе заурчало, - сознался Сидоров.
- От колбаски мало кто откажется. Лишь бы они её привезли и побольше, - пожелал Петров и проглотил слюну, будто и вправду был сильно голоден.
- По кусочку выделят. Остальное нам Клава  в столовой отвалит, - огорчил, а может быть, обнадёжил Иванов.
- Да, с Клавой нам повезло. Душевная женщина, ничего не скажешь, - отпустил реплику  Сидоров.
- Хорошая женщина, хоть женись. Да только женаты мы уже и наша весовая категория не соответствует перспективному объекту, - сделал вывод  Петров.
- Однако скорее бы они приехали домой что ли, - пожелал Сидоров и, если бы ему удалось поймать джина, это желание наверняка было бы первым.
- Приедут, не сомневайся. Плохо одно, что мы не договорились  на какой электричке  они приедут. Тогда бы мы могли их встретить на вокзале и помочь тащить поклажу, -  высказал сожаление о своей недальновидности Петров. 
- Почему ты говоришь, мы не знаем на какой электричке они приедут? Они же в Москву поехали, значит приедут обратно на электричке из Москвы, - неожиданно повеселил друзей Сидоров.
- Ты так говоришь,  будто Америку открыл. Мы и без тебя знаем, что они в Москву поехали. Но на какой электричке:  пяти часовой, семи часовой или ещё какой они поедут домой, только в этом вопрос и если бы мы знали, то действительно могли бы встретить их, - Иванов изложил проблему так, как понимал. 
- Я думаю, мы и сейчас можем пойти встретить их  хотя бы на трамвайной остановке.  Тут  тащить от  трамвая до дома  довольно  далеко, - на сей раз Сидоров был убедителен, а не смешон.
- Если они поехали домой на трёх часовой электричке, то через полчаса можно идти  на трамвайную остановку встречать благоверных, - высчитал время прибытия женщин Иванов.
- Почему так рано? Им ещё от вокзала на трамвае полчаса ехать. А если учесть время ожидания трамвая, то и того больше, - не поверил в правильность расчётов Петров.
- Может быть и так. Но лучше придти раньше, чем опаздывать, - ответил Иванов.
- Я не думаю, что они на трёхчасовой электричке поедут. Скорее всего, на пяти часовой поедут. Позже вряд ли, поскольку продукты купить не так долго. А вот тряпки  и прочие женские дефициты требуют большего времени. И в то же время завтра на работу, и хозяйство нужно после нашего домашнего дежурства привести в порядок, - высказал свои соображения  Петров.
- Так нам идти через полчаса встречать женщин или не идти? – не понял последнего высказывания Сидоров.
- Этого тебе никто из нас не скажет. Мы знаем так же, как и ты, остаётся догадываться, - огорчил Сидорова Иванов.
- Так что же тогда получается! Придём мы на трамвайную остановку, а жены не приедут, если они на более поздней электричке поедут. И сколько тогда нам мёрзнуть? – задал риторический вопрос  Сидоров. 
- Мёрзнуть придётся долго, тут  ты правильно угадал. Но можно и не мёрзнуть, а подождать немного на  остановке, и домой греться вернуться коли жёны не приехали. А через некоторое время обратно на остановку двинуть, чтобы  подойти к прибытию трамвая, везущего пассажиров со следующей с Москвы электрички, - вариант встречи женщин, изложенный Ивановым, на первый взгляд был неплох. Но Сидоров сразу нашёл и в нём серьёзный изъян:
- А если они приедут с этой  же электрички, но чуть позже? – задал он  коварный вопрос.
- Что значит с той же электрички, но только позже? Я надеюсь не только они одни сегодня в Москву ездили и будет понятно, тот этот трамвай, что взял пассажиров с электрички или не тот, - возразил Иванов. 
- Что-то я не понял, причём здесь трамвай, если он наших жён не привёт? – задал вопрос Сидоров, из которого стало понятно, что он ничего не понял из сказанного Ивановым.
- Трамвай придёт по времени, как и положено:  через тридцать - сорок  минут после прихода электрички. И привезёт  трамвай не двух, трёх пассажиров, а по крайне мере полвагона. Это и будет подтверждением, что трамвай именно тот, которого ждём, - Иванов настаивал на своей версии, но Сидоров всё равно не согласился: 
- А что если пассажиров было столь много, что наши жёны медленно шли в толпе через виадук и не успели на трамвай. Или пришли  они как раз к подошедшему трамваю, но пассажиров было так много, что они не смогли влезть в вагон трамвая.
 - Ну что ж, может быть, ты и прав. Тогда нужно подождать ещё немного, - нашёлся Иванов.
- Хотелось бы знать, сколько нужно ждать? А если к тому же им приспичит, и они сначала не на виадук пойдут, а в вокзальный  туалет. Ведь, вполне может такое статься. Весь  день они ходили по Москве, ехали  в  холодном поезде и вот характерный итог. Тогда сколько нужно на остановке ждать? – задал вопрос Сидоров.
- Тогда не знаю что делать. А впрочем, можно не уходить с трамвайной остановки и ждать до победного, - посоветовал Иванов, но такой исчерпывающий ответ Сидорова не устроил:
- Тогда точно околеешь на морозе и чего доброго заболеешь.
- Остаётся самый верный вариант: никуда не ходит и никого не встречать, - дал универсальный совет Иванов.
- Так, значит, ты предлагаешь не встречать? – сомневался Сидоров.
- Я  с детьми останусь, а вы сами решайте, как вам быть, - закончил бесперспективную полемику Иванов.
- Если они вернулись на трёх часовой электричке, то нам пора выходить из дома, - взглянув на часы,-  сказал Петров.
- Через двадцать минут пойдём. Дорога одна и мы не пропустим наших женщин, даже если они высадятся с трамвая раньше нашего прихода на остановку, - поправил товарища Сидоров.
- А если они поедут на следующей пяти часовой электричке, то когда они на остановку прибудут? – поставил вопрос  Петров, надеясь на разъяснения кем-нибудь из двоих товарищей.
- Мы же уже обсуждали этот вопрос, - напомнил ему о недавней беседе Иванов. – Они приедут через два часа по отношению к приходу трёх часовой электрички.  А запас времени, который мы оставляем после прихода электрички на трамвай, это где-то сорок минут к времени прихода электрички. Если из других критериев исходить, то через два часа от того срока, который мы себе сейчас определили.
- Получается, если мы женщин сейчас не встретим, то нам два часа на остановке мёрзнуть, - озвучил один из вариантов Сидоров.
- Можно будет уйти, если с трёх часовой электрички наши жёны не приедут.  До остановки от дома пятнадцать минут  пешим  ходом. Мы сможем уйти домой, а потом вернуться на остановку и встретить трамвай, который привезёт людей с другой электрички, - предложил другой вариант Сидоров.
- Последний раз вам нужно будет сходить на остановку где-то в восемь тридцать. На более поздней электрички они вряд ли поедут. Значит, нам нужно сходить  два раза, если сейчас женщины не приедут, - проанализировал  ситуацию Иванов.
- Хотелось бы так думать. Только как будет на самом деле? – озаботился Сидоров.
- Недолго осталось ждать. Сейчас сходим на трамвайную остановку, и будет всё ясно, - высказал уверенность  Петров.
- Вы идите встречать. А я чай поставлю, чтобы, когда вы придёте, было чем погреться. Я думаю, если сейчас не встретите, то идите обратно домой, - предложил товарищам Иванов.
- Ладно, пойдём уже встречать. Как раз должны прийти на остановку, когда нужный нам трамвай подойдёт, - сказал Петров.
Петров и Сидоров оделись  и пошли встречать женщин.
«Интересно,  приедут женщины сейчас  или на следующей электричке приедут? – рассуждал Иванов. -  Они ушли из дома в семь. Значит, поехали в Москву на восьми часовой электричке, которая приходит в столицу в одиннадцать. Купить продукты, прошвырнуться по магазинам за дефицитом, на это нужно не менее пяти часов. Уже на трёх часовую они не попадают. Зря ребята пошли встречать. А впрочем, пусть прошвырнуться по свежему воздуху. И в  то же время может статься, что женщины управятся в Москве за меньшее время. Только вариант  такого развития событий очень мал».
Иванов долил чайник и поставил на газовую плиту. Зажигать газ он не стал. Через пятнадцать минут чайник закипит, если его прямо сейчас поставить на огонь. Иванов взглянул на часы.
«Через пятнадцать минут поставлю на огонь. Как раз чайник успеет закипеть, и я свежий чай заварю. А к чаю женщины чего-нибудь привезут себя побаловать, и мы побалуемся вместе с ними. А если они ещё не приедут, то просто горячий чай выпить совсем не худо», - развлекал себя рассуждениями  Иванов.
Прошло пятнадцать минут,  и он, как и планировал, поставил чайник на огонь.
«Даже если они задержаться, чай не успеет  остыть», - решил он, в подтверждения правильности своих действий. 
Прошло ещё пятнадцать минут, потом ещё пятнадцать, а ни встречающие, ни встречаемые не появлялись.
«Наверное, мы в чём-то просчитались», - решил Иванов.
Звонок в дверь известил, что он слегка ошибался. А насколько Иванов ошибался, должно было стать  ясно после того, как он откроет дверь.
С  клубами пара в помещение ввалились Петров и Сидоров. Поскольку Сидоров сразу же закрыл за собой дверь, можно было предположить, что женщин с ними нет.
- Замёрзли, - одним словом объяснил ситуацию Петров.
- Чай готов, можете садиться пить. Только сначала куртки снимите, - пригласил к столу замёрших товарищей Иванов.
Петров и Сидоров сняли куртки.
- Честно говоря, я бы не снимал куртку, пока не согрелся бы, - сознался Сидоров.
- Я не понял, почему вы так сильно замёрзли? – удивился Иванов. – Вы же до остановки шли и обратно шли пешком.  А  когда идёшь, то от ходьбы согреваешься.
- Ты, давай, чай наливай, домохозяин. А замёрзли мы на остановке. Долго ждали трамвая, вот и подмёрзли больше, чем нужно, - объяснил ситуацию Сидоров.
- Зачем же вы так долго трамвая ждали? Подождали бы нужный, который по времени подходит  и по  домам, - в  поздний  след  посоветовал  Иванов.
- Мы и ждали нужный. Только никакого трамвая не было: ни нужного, ни ненужного.  Мы дождались трамвая второго маршрута, и пошли обратно. Как видишь никто на нём не приехал. Я имею в виду, женщины наши не приехали, - пояснил Петров.
- А вы не догадались спросить у приехавших на трамвае пассажиров, почему так долго  трамвай добирался до последней остановки? – озвучил пришедшую в голову мысль Иванов.
- Нет, мы не спрашивали. И без того понятно было: если трамвай поздно подошёл к вокзальной остановке, то  и на противоположную  конечную  остановку  трамвай  пришёл  с  опозданием.  Но мы об этом не думали. Замёрзли очень, поэтому торопились, - пояснил ситуацию Петров.
- Я  боюсь, как бы наши женщины через некоторое время сами не пришли бы домой и совсем без вашей помощи, - оригинальный вывод Иванова вызвал недовольство у двух замёрших товарищей. 
Иванов  разлил чай по чашкам и, прежде чем ответить, каждый из мужчин, сидящих за столом,  отхлебнул   горячий чай из чашки. 
- Если бы женщины приехали на следующем трамвая, то они были бы уже здесь, - ответил Сидоров. 
- Поживём, увидим, - сказал Петров. 
Допив  чай, чаёвничающие налили  по второй чашке.
- Фу, хорошо! – высказался Сидоров. – Тепло по телу побежало.
- Да, горячий чаёк после холода – это здорово.  А насчёт  приезда наших женщин, думаю, вопрос  этот сейчас несвоевременен.  Пойдём  через  час или раньше встречать  женщин и встретим и поможем. Здесь без вариантов и говорить об этом нечего, - поставил точку Петров.
- Девочки не просыпались? – спросил Сидоров и чихнул.
- Девочки не просыпались. А тебе на улицу больше ходить не надо. Ты уже простуженный, а потерять одного из дедов Морозов в нашей  дедморозовской компании никак нельзя, - высказался Иванов.
- А кто тогда пойдёт наших женщин встречать? – задал очевидный вопрос Сидоров.
- Ты-то  сам как думаешь? – отыграл вопрос Иванов.
- Не знаю, что и ответить. Нас тут немного: ты да я, да мы с тобой. Разве ты сам пойдёшь женщин встречать, - предположил Сидоров и чихнул ещё раз.
- Вот, верно предположил.  Твой чих это подтвердил.  Я тебя заменю во встречающей компании, - пояснил Иванов.
- А кто с детьми останется? – засомневался в правильности решения Сидоров.
- Если двое уходят  встречать женщин, то один оставшийся будет заниматься с детьми, -  сказал Иванов.
- Нет  уж, я лучше пойду встречу. Начал встречать, нужно закончить дело, - отказался от смены вариантов Сидоров.
- Зря ты так. Я, ведь, из добрых побуждений предложил поменяться с тобой. А тут  сам смотри. Я думаю, лучше тебе остаться здоровым, чем болеть после похода на улицу, -  убеждал товарища Иванов.
- Пока  говорить ничего не буду.  Придёт время идти, тогда и решим, кто, где будет.  Я тоже на холод не стремлюсь, но дело надо доделать. Как я себя буду чувствовать, посмотрим.
- Я пока стаканы вымою, чтобы к приходу наших женщин у нас всё было в порядке, - озвучил свои предполагаемые  действия  Иванов.
- Так ты говоришь, ужин у нас есть? – уточнил вопрос  с ужином Петров.
- А ты есть уже захотел? – на вопрос ответил вопросом Иванов.
- Будто вы не хотите. Хотя это ваше личное дело. А я чего-нибудь бы съел, - сознался о собственном навязчивом чувстве голода Петров.
- И мы бы тоже чего-нибудь  съели  бы. Но что мы оставим на ужин нашим жёнам? – напомнил о благоверных Сидоров.
- Ты  ещё что-нибудь сварил бы. Тогда можно было и сейчас перекусить, и  к женам мы тоже присоседились бы, когда они трапезничать сядут, -  Петров был настроен решительно и если хотя бы один из присутствующих его поддержал, то ужин вполне мог бы состояться и без отсутствующих жён.
- Не забывайте о детях. Они, ведь, тоже ещё не ужинали, и, думаю, вряд ли они откажутся от привезённых матерями деликатесов, - напомнил о некормленых детях Иванов.
- Вот именно, надо женщин дождаться, а потом  за стол садиться. Кстати, почему дети так долго спят?  Они выспятся днём и могут ночью не заснуть. Пора их будить, - сделал вывод Петров.
- Я считаю, детей будить не надо. Они днём накатались с горки и теперь спят без задних ног. Когда жены придут, то дети едва их голоса услышат, сразу проснуться, - высказал своё мнение Иванов.
- Я считаю, жёны приедут  голодные, им мало будет того, что у нас имеется на ужин. А если на ужин претендуют помимо жён, мы сами и наши дети, то тем более  съестного получается маловато на всех. А вы ещё хотите немного сейчас  отъесть  от  съестного, - высказал своё мнение Сидоров.
- Тогда тебе стоит остаться дома и приготовить ещё что-нибудь, - предложил Петров. 
- Я бы приготовил, да не из чего. Единственно, что я могу приготовить - это варёный рис и жареную или варёную картошку. А когда приедут женщины, они привезут продукты и вопрос  с ужином будет закрыт, - сказал Сидоров.
- Тогда свари ещё рису, чтобы гарнир у нас был горячий. Я думаю, женщины будут не против горяченького  поесть.  Ты не сомневайся, женщин мы и без тебя встретим, - Петров, наконец, нашёл правильное распределение обязанностей.
- Значит,  встречать  пойдём  я и ты, - подытожил  Иванов. – А наш кулинар останется дома и приготовит нам  что-нибудь  вкусненькое  или  хотя  бы  горячее.
- Сколько нам до выхода осталось? – задал вопрос Иванов и, взглянув на часы на стене, сам же ответил: 
- Минут через  тридцать надо идти встречать  женщин.
- Я не понял, как с детьми быть? – попросил совета Сидоров. – Будить их или пусть спят?
- Если бы сон был им в тягость, то они давно были бы здесь. Сейчас половина восьмого, а они всё спят. Придут женщины они пусть решают,  что с этим делать.  Я думаю, они детей отведут пописать и снова спать уложат, - посоветовал Иванов. – В общем пусть женские вопросы решают сами женщины. 
 - А если дети проснуться раньше прихода женщин, их надо будет  отвести пописать, а дальше надо женщин дожидаться. До их прихода осталось не так много времени, - сделал выводы Петров.
- Когда времени остаётся всё меньше и меньше, оно, время тянется очень долго. А хотелось бы наоборот. Прямо хоть в домино начинай играть, чтобы время убить, - пожаловался Сидоров, но тут же  спохватился:
- Мне надо рис варить. Не то затянешь с этим  делом и времени не хватит даже на самое необходимое.
Дверь открылась и на кухню вышла дочка Сидорова.
- Я не хочу больше спать, я писать хочу, - сообщила она.
Сидоров повёл дочку писать. Едва они вышли из туалета, из комнаты Петрова вышла на кухню дочка Петрова.
- Папа! Я писать хочу, - сообщила о своём желании дочка.
- Пошли писать, - позвал дочку Петров и повёл её в туалет.
«Хорошо хоть моя дочка не проснулась. Видно, дождётся приезда матери, а потом выйдет на кухню», - подумал Иванов, да, похоже, сглазил, поскольку не прошло и десяти минут, как его дочка вышла на кухню.
Иванов,  упреждая заявление дочки, повёл её писать. 
- А когда мама придёт? - спросила дочка Сидорова, едва они закончили со срочным делом. 
- Уже скоро, недолго осталось ждать, - обнадёжил Сидоров. – Придут мамы, и кушать будем.
- А что мы будем делать сейчас? – поинтересовалась  дочка  Петрова.
- Сейчас вы будете ждать прихода своих мам.  Они вам вкусненького принесут.
- А что они нам принесут? – попросила прояснить ситуацию дочка Иванова.
- Когда они придут, тогда и узнаем. Я надеюсь, они и нам вкусненького принесут, и ужин получится на славу, - на сей раз детям ответил Петров.
- Папа, а что такое ужин на славу?   Это когда торт и пирожные? – спросила дочка Петрова.   
- Торт и пирожные, и колбаса и другое вкусное будет на столе. Не обязательно всё будет  одновременно.  Но что–то вкусное обязательно будет, - дополнил картину Иванов.
- А пирожные и варенье будут на ужин? – не поняла сути ответа дочка Сидорова.
- Точно сказать не могу, - огорчил девочек Иванов. – Когда мамы приедут, тогда узнаем точно. Давайте, немного потерпим и подождём.
- Вам не пора уже идти? – Сидоров напомнил о необходимости встречать женщин.   
- Наверное, пора. Сейчас  тронемся в дорогу, - согласился Иванов.
- Папа, а куда вы пойдёте? – встрепенулась дочка Иванова.
- Мы  пойдём  встречать  ваших  мам. Поможем им нести поклажу, - ответил Иванов.
- И мы хотим маму встречать, - пожелала дочка Петрова.
- Вы будете своих мам дома встречать. На улице сейчас очень холодно, - огорчил девочек Петров.
Иванов и Петров одели куртки, и отправились на трамвайную остановку встречать  женщин.  После тёплого помещения, холодный воздух улицы обжигал щёки и даже от быстрой ходьбы не становилось теплей. Оба путника периодически тёрли щёки, уши и нос. 
- Такое впечатление, что сейчас  все тридцать градусов ниже нуля, - подал голос Иванов.
- Может быть, тридцати градусов нет, но около того вполне может  статься, - ответил Петров. 
- Как там наши женщины на морозе себя чувствуют?  Наверное, они замёрзли  и ждут, не дождутся, когда доберутся до дома, - предположил Иванов.
- Самое главное, чтобы всё обошлось. Но не будем о грустном, они у нас девушки взрослые, знают как себя на морозе везти. Наверняка в электричке у печки сидели. А в трамвае точно не согреешься, - рассуждал Петров.
- Лишь бы сильно не замёрзли. А согреются они дома. Приехали бы сейчас, и домой отправились, - ответил Иванов.
Они уже подходили к проходной, предполагая, что нужный для них трамвай ещё не приехал. Однако навстречу им из двери проходной одна за другой вышли три женщины. Каждая из них тащила по две наполненных всякой всячиной авоське.
«Вот и рассчитывай, и верь в правильность своих расчётов прихода нужного  трамвая.  А жёны- то уже тут, как тут», - наверное, подумал каждый из встречающих.
- Привет! – приветствовал женщин Иванов,- идущий в паре встречающих впереди. – Быстро вы от вокзала до проходной добрались? Мы вас ждали немного позже.
- Нам просто повезло. Мы частника поймали. Он нас до самой проходной довёз, - объяснила  жена Иванова.
- А мой чего не пришёл встречать? – поинтересовалась жена Сидорова.
- Он дома с детьми  остался. И ужин на нём, - объяснил Иванов.
Мужчины отобрали у женщин все сетки и, пыхтя  от  тяжести  поклажи, отправились  обратно домой.
«И как они такую тяжесть тащили?» - подумал каждый из мужчин.
Женщины шли впереди, мужчины, нагруженные  поклажей,  едва поспевали за ними.
- Вы часом, кирпичей московских в сетки не положили? – спросил женщин Петров.
Но женщины оторвались от мужчин почти на десять шагов, стараясь побыстрей попасть в места общего пользования, и голос мужчины, ослабленный холодом и тяжёлой поклажей, не слышали.
- Пусть идут, - вместо женщин ответил Петрову Иванов. – У них сейчас одно на уме, добежать бы. Не знаю, как они сейчас  толчок  делить  будут? Не поссорились бы.
- А ты не каркай. Тогда не поссорятся, - осадил товарища Иванов.
Женщины первыми добрались до двери жилища. Последняя из них входила в дом, когда до двери добрался Иванов, а следом Петров.
- Чем-то  вкусненьким  пахнет, - переступив порог, озвучил мысль Петров.
- Мы же договаривались, что я рис сварю. Вот я и сварил рис. Можно прямо сейчас садиться за стол и есть, - объявил о готовности ужина Сидоров.
- Мы же не китайцы, чтобы одним рисом питаться. Ты суп разогрей, чайник поставь и будет всё на отлично, - посоветовал сегодняшнему повару Петров.
- Вы бы лучше сетки разобрали, да провизию достали.  И ужин будет  совсем  другого  качества, - напомнил о привезённых продуктах Сидоров.
- Разбирать  сетки  будут  женщины.  Они  покупали  продукты  и знают, что и куда  нужно  положить, и когда и что на стол поставить, - высказал свою точку зрения Иванов. 
- Это  правильно, хозяйки  знают  как хозяйство вести и без  наших  советов.  Сейчас они переоденутся, помоются, и  мы  их  кормить  будем, - на сей раз Сидоров  был максимально демократичен.
- Нам тоже не мешает умыться и поесть. А если бы было сто граммов для согрева, мы бы согрелись,  особенно нашим женщинам это не помешало бы. Но чего нет, того нет. Разве что женщины оказались более дальновидными,  нежели мы. Сейчас мы их расспросим и всё узнаем, - закончил  умной мыслью Петров. 
Жёны, закончив приготовления, вышли к столу.
- У нас всё готово. Можно садиться есть, - пригласил к столу Сидоров.
- Мы сумки разберём, тогда сядем есть, - ответила Сидорову его собственная супруга. 
- Придется, есть по очереди, все сразу не сядем, - предупредил женщин Сидоров.
 - Детей сначала покормите, а мы, взрослые, уже потом, - напомнила о недостаточно большом размере кухонного стола  жена Иванова.
- Я думал, вы проголодались  и сильно есть хотите, - удивился решению женщин Петров, который  в первую очередь поел бы, будь он не кормленным,  как женщины с самого раннего утра ничего не ели.   
- Мы проголодались, - подтвердила жена Петрова. – Но сначала надо с продуктами разобраться и порезать  колбаски на ужин для детей и взрослых.
- Колбаски хорошо бы поесть. А то у нас только всё вегетарианское на ужин, - одобрил решение женщин Сидоров. 
Пока женщины разбирали сумки и наполняли холодильник, Сидоров поставил на стол три тарелки, положил в них по три ложки риса, налил в три чашки горячий чай. Жена Сидорова отрезала от палки колбасы три кружёчка и положила на тарелки  с гарниром из риса.
- Девочки! Садитесь ужинать, - пригласила она детей за стол. 
- Мы пирожные хотим, - ответила дочка Петрова.
- Кто съест  рис с колбасой, тот получит пирожное, - предупредила жена Сидорова.
Девочки сели за стол и нехотя стали ковыряться в тарелке. Когда  их тарелки оказались пусты, жена Сидорова положила перед каждой девочкой по сухому пирожному. После этого ужин пошёл веселей.
- Мама, а что вы нам ещё купили? - за всех подружек спросила свою маму дочка Иванова.
- Всё остальное пойдёт на праздничный новогодний стол, - ответила мама.
- А когда наступит новый год? – поинтересовалась дочка.
- Новый год наступит через три дня. Мы стол накроем всякими вкусностями. Пирог испечём с яблоками, пирожки с капустой и картошкой, - стала перечислять мама, но дочка её перебила:
А с вареньем пирожки будут?
- С вареньем  не будет пирожков, - огорчила девочек мама. – У нас варенье кончилось. А с яблочным повидлом можно сделать пирожки. Яблочное повидло в магазине купим, и будет у нас сладкая начинка для пирожков.
Ответ  мамы  девочек устроил и они, закончив пить чай, вышли из-за стола.
Сидоров убрал тарелки и чашки после ужина девочек, и стал накрывать стол на шесть взрослых персон. Женщины порезали колбасы и положили на отдельную тарелку. Сидоров разложил рис и жареную картошку на каждую из шести тарелок.
- Чай потом налью, чтобы не остыл, - предупредил он. – Да, вот ещё что:  у нас есть горячее первое. Причём два варианта первого. Вам бы надо горяченького съесть.
Жена Сидорова вытащила из холодильника бутылку водки и поставила на стол.
- Рюмки в шкафчике достань, - велела она.
Сидоров достал из шкафчика шесть рюмок и поставил на стол.
- Так я не понял, наливать вам суп или нет? – повторил вопрос Сидоров. 
- Ты сначала скажи, что за суп. Или ты говорил о двух разных супах? – пожелала услышать уточнение о  предложенных супах жена Петрова.
- Один суп вы сами давеча готовили. А другой рыбный суп приготовлен из банки сайры, - ознакомил с домашним меню Сидоров. 
- Я бы рыбный суп съела, но только немного, несколько ложек, - пожелала жена Сидорова.
- А как остальные насчёт супа? – спросил Сидоров. 
- Наливай всем, - велела жена Иванова.
- Нам супа не надо наливать, - спохватился Иванов.
- Я и не собираюсь вам наливать. Тем более мы ели суп в обед, - ответил тот.
Сидоров поставил на стол ещё три тарелки и налил суп.
- Все за стол, пока не остыло, - поторопил он коллектив.
Взрослые уселись за стол, а дети, снова вернувшись в свои комнаты, занялись куклами.
 Сидоров открыл бутылку водки и разлил по рюмкам.
- За что пить будем? – спросил он.
- За успешную поездку, - ответила  жена  Петрова.
Все чокнулись и выпили, и сразу начали есть. Лишь немного насытившись, женщины стали рассказывать о поездке. 
- Утром едва успели на электричку. Трамвай пришёл с опозданием на пять минут, да ещё когда приехали на вокзал, очередь стояла за билетами с километр.  Словно весь Калинин собрался в Москву переезжать, - начала рассказывать жена Сидорова.
- Взяли мы билет и бегом на платформу. Меньше минуты нам оставалось  до отправления электрички, и мы боялись, что опоздали, - продолжила жена Петрова. - Да только и скорый поезд  опоздал  от  расписания.
- А причём здесь скорый поезд, вы же на электричку  билет взяли? – не понял смысла событий Сидоров.
- Электричка в Москву на платформу станции Калинин подходит из парка, так как это ранняя электричка, она имеет Калининскую приписку  и  стоит  у нас в Калинине на запасных путях. Для посадки пассажиров она подходит к платформе на Москву, а не туда, где стоят пришедшие из Москвы электрички.   Скорый поезд  из  Таллинна тоже подходит к платформе на Москву. По расписанию он должен отправляться раньше электрички. А если он задерживается, значит и электричку задерживают, чтобы она не мешала движению скорого поезда. Теперь понятно? – спросила жена Иванова, которая подхватила у подружек рассказ о поездке.
- Теперь понятно. Значит, вам повезло, что скорый опаздывал. Не то вам пришлось  бы ждать следующую электричку, - сделал выводы Сидоров.
- Не пришлось  бы, - опровергла  предположение Сидорова его супруга. – Там, в диспетчерской, тоже не дураки сидят. Они знают, что кассы не справляются и если люди опоздают, им придётся на следующей электричке ехать. А если пассажиры с предыдущей электрички добавятся к последующей, это будет неимоверная орава пассажиров, и она в вагон наверняка не влезет. Значит и с посадкой на следующую электричку будут проблемы.  Получится цепная реакция. А кому это надо? Никому.
На некоторое время рассказчицы замолчали, налегая на второе блюдо. Лишь покончив с ним, жена Петрова продолжила: 
- Когда мы пришли на платформу, электричка ещё не подошла. Мы встали ближе к раю платформы, и когда электричка подошла, оказались прямо напротив входной двери. Практически первыми мы заняли  места и до самой Москвы ехали сидя.
- Здесь вам повезло. Однако народа, наверное, в электричке набралось сверх меры, - предположил Петров. Он сказал это для связки дела, но дамы продолжили рассказ. На сей раз слово взяла жена Петрова: 
- Народу было много, но, как говорится,   лучше плохо ехать, чем хорошо идти. А тем более мы ехали сидя, а не стоя, как большинство пассажиров.  Через два с половиной часа мы прибыли в столицу.  Машинист гнал электричку, чтобы прибытие было без опозданий.
- Представляю, какая толчея была на Московском  вокзале, - подал реплику Петров.
- А что нам толчея на вокзале? Мы сразу же направились в гастроном за колбасой и шампанским.
Недалеко от вокзала есть гастроном. Все приезжие идут подальше от вокзала, предполагая, что в близлежащих гастрономах наплыв покупателей должен быть большим. А получается  с  утра прямо наоборот:  в ближайшем гастрономе не так уж и много народа. Там мы купили по палке докторской колбасы, шпроты и других хороших консервов. А шампанское купить не удалось:  винный отдел открывался лишь в десять.
- Так вы в Москву приехали почти в десять, - напомнил им Сидоров.
- Мы приехали немного раньше. Ждать нам не хотелось, тем более шампанское тяжёлое, и таскаться с ним весь день было не резон. Мы решили в центр прокатиться и посмотреть, что там интересного продают, - ответила жена Иванова.
- Ну и как прокатились? – спросил Иванов, поскольку его супруга на самом интересном месте замолчала.
- Вы же видели, что мы выгружали из сумок, - не вдаваясь в детали, ответила жена Сидорова.
- Мы не подсматривали. А не хотите говорить, дело ваше, - придав лицу обиженный вид, сказал Петров.
- В том, где мы были и что видели, нет ничего интересного. Везде очереди и чтобы приобрести  что-либо стоящее, нужно потратить  уйму времени, и огромное количество денег. Времени у нас было в обрез, а денег  и того меньше. В  ГУМе  только нам и повезло, купили себе толстые колготки и по недорогой кофточке. Вам купили красивые носки. Девочкам платьица на лето. А потом заехали в «Детский мир».  Была мысль купить девочкам по кукле, да отпала. Кукла подходящая была, но очень дорого всё это стоило и коробка от куклы огромная, таскать такую вместе с  сумками очень неудобно. Купили в детском мире для вас маску  Снегурочки и маску цыганки. - Теперь у вас у каждого будет своё амплуа и свой костюм, - открыла маленькие тайны жена Петрова.
- Не понял, зачем нам маска  Снегурочки и цыганки без костюма этих персонажей, а тем более без женских фигур? Насколько я смыслю в таких делах, наши грубые мужские рожи и корявые мужские фигуры никоем образом с женскими не спутать. Тем более нам замполит велел играть деда Мороза, а не каких-то там Снегурочек и цыганок, - напомнил об указаниях строго замполита Сидоров.
- Костюмы мы вам сделаем.  В нашем гардеробе найдётся из чего сделать. Так что будете ходить по квартирам все втроём, - обещала жена Иванова.
- Ну ладно  Снегурочка, а цыганка тут причём?  Если бы зайчик или ёжик, тогда понятно. А цыганка персонаж не новогодний. Она повседневный персонаж, их на каждом вокзале пруд пруди, - высказал свою точку зрения Иванов.
- Сейчас  чаю  выпьем, тогда и поговорим, - обещала жена Сидорова.
Сам Сидоров намёк понял. Он встал из-за стола, собрал пустые  тарелки и поставил каждому по чашке.
- Кому покрепче, кому послабёй, говорите? - предупредил он, собираясь всем сидящим за столом налить чай.
Пока Сидоров разливал чай, Иванов похвалил женщин:
- Хорошо, что вы и водки и шампанское купили на новый год. Нам не придётся по городу бегать, всё это покупать. Особенно в нашем городе шампанское в дефиците, когда оно больше всего нужно.
- Так получилось. Зашли мы за мясом в гастроном, что нам на пути встретился, купили, а потом видим в отделе круп продаётся гречка, а к ней нагрузка кило перловки и бутылка шампанского и бутылка водки. Вот мы всё это оптом и взяли. Перловка в суп пойдёт, а гречка на гарнир с мясом самое то.  Я уже не говорю о водке, она никогда в праздник лишней не бывает, - жена Иванова ответила супругу, заодно удовлетворив любопытство сразу всех мужчин.
- У меня сложилось впечатление, что Московская водка, выпущенная на Московском винзаводе, лучше нашей, местной водки, разлитой на нашем, местном винзаводе. Что вы по этому поводу думаете? – спросил всех присутствующих Петров. 
- Точно не скажу, - ответил Сидоров. – Вот  если бы для сравнения здесь была бы наша местная водка. А так трудно определить качество, если не с  чем сравнивать. Я хотел сказать, что сравнивать надо не по памяти, а дегустируя два напитка.
- То есть ты предлагаешь сбегать  в магазин за нашей местной водкой и снова начать дегустировать? – с  ощутимым подвохом, выдаваемым тембром голоса, спросила жена Сидорова.
- Ну да, если, конечно, нужна объективная оценка, - согласился Сидоров.
- Ты сейчас посуду помой, а мы качество оценим, дегустатор ты наш, - велела ему супруга.
- А вы чем будете заниматься? – задал резонный вопрос  Сидоров.
- Мы устали и нам ещё нужно приготовиться к завтрашней работе. Это вам ничего готовить не надо: влез в рабочий комбинезон и на службу пошёл. А нам надо юбку, кофточку погладить, постираться, хотя бы частично помыться. Детям новую чистую одежду приготовить на завтра. Если вы всё это сделаете за нас, мы посуду помоем, - предложила обмен жена Сидорова.
- Мы помоем, - обещал Сидоров, не собираясь более обсуждать со своей супругой, кто и что должен делать дома.
Женщины занялись приготовлениями, а мужчины прибрали со стола, Сидоров помыл посуду, и теперь им оставалось лишь ждать отбоя.
- Вроде сегодня особенно не трудились, а глаза  слипаются. Я бы прямо сейчас спать завалился. Да только женщинам это не понравится, - ворчал Сидоров.
- Сейчас женщины немного со своими делами разберутся,  мы их спросим, как они мыслят наше новогоднее представление дедами Морозами, Снегурочками и цыганками, - предложил план вечерних мероприятий Иванов. – И нам уже надо подумать, как завтра и после завтра готовиться к праздничным дедморозовским мероприятиям. Мало того, что мы не придумали, что и кому говорить будем, так и с подарками у нас полный «аллес капут».
- Подарки - не наша проблема. Подарки должны нам дать с адресами, кому их нужно вручать, - поправил товарища Сидоров.
- Здесь ты прав, адреса и подарки должны нам выдать. Но нам нужно их доставить и не перепутать. А для этого их надо будет  не навалкой в мешке таскать, а разложить по полочкам. Ящик нужен под подарки, который будет на машине вместе с нами кататься, - изложил своё понимание проблемы Иванов. 
- Вот пусть нам такой ящик выдадут. А мы уже расстараемся, доставим до места и представление с дедом Морозом устроим. Каждый год дед Мороз подарки детишкам доставлял, значит, где-то должен быть такой ящик, - предположил Петров.
- Тогда почему нам до сих пор ничего  о ящике не сказали? Не странно ли это. Сдаётся мне, тут  что-то не так, не было у них никакого ящика и раскладывали подарки во что-то другое.  Например, в отдельные мешочки, - сказал Сидоров.
- Много потребуются мешочков. Где взять столько. Или ты думаешь, наш женский актив столько сошьёт? – усомнился Иванов.   
- Мешочки  могут  быть  бумажными. Им совсем не обязательно быть сшитыми из ткани. А бумажные мешочки продаются в магазине. Их сколько надо, столько и купишь, - пояснил свою мысль Сидоров.
- Нужно подумать, есть ли у нас где-нибудь  на службе пустой ящик. Я  думаю, он лишним бы не был, - озадачил товарищей Петров.
- Нужно будет посмотреть завтра. Так, навскидку, не скажешь. А сейчас, когда с жёнами будем говорить, нужно наши проблемы им донести. Я подразумеваю нашу проблему с  тем, что детям говорить надо.  А если ещё Снегурочка в нашей дружной компании с дедом  Морозом ходить будет, то и ей надо будет  что-то говорить, - Иванов  хотел спросить  мнение женщин и не только мнение. Он хотел помощи от них, их участия в новом, непростом для мужчин дедморозовском деле.  Конечно, женщинам, нагруженным всевозможными домашними делами,  и  без  этого забот  хватало.  Но они сами были не против, хоть и косвенно, поучаствовать в  мужских делах, поскольку мужчины не часто просят женщин о помощи.
- Со Снегурочкой понятно. А что цыганке делать в нашей компании, это непонятно. Если женщины предложили включить этот персонаж, пусть сами объяснят, что она должна делать и говорить, - сказал Сидоров.
- Я подозреваю, они и сами толком не знают, что делать цыганке в компании деда Мороза и Снегурочки, - заявил Иванов.
- Так зачем они купили маску цыганки? – не понял сути дела Петров.
- Понравилась, вот и купили, - совершенно неожиданно для двух находящихся на кухне мужчин, заявил Иванов.
- Мужчинам, для покупки какой либо вещи нужна причина или идея, зачем эта вещь должна появиться в мужском хозяйстве. Женщине вещь должна понравиться и только, конечно, если нет рядом мужчины, который будет доказывать никчёмность новой вещи.
- Это  не  объясняет  причину, по  которой  они  купили  совершенно  ненужную  вещь, - возразил Петров.
- Ещё раз повторяю, маска цыганки женщинам понравилась. И не надо искать рационального следа в их поступках. Понравилась и весь сказ. А что они думают о роли цыганки в нашей будущей холодной компании?  Вот это нам стоит узнать.  Возможно, из этого  получится что-то  стоящее, - объяснил ход своих мыслей Иванов.
- Тогда их нужно побыстрей позвать для объяснений, - предложил поторопить женщин Сидоров.
- На женщин в таких делах давить нельзя. Они могут назло суть дела не открыть. А мы хотим, что бы они нам рассказали, что говорить малышам дома, а что для хоровода у ёлки, когда они, взявшись за руки, поют песенки и бегают за дедом  Морозом, Снегурочкой и другими персонажами новогодней сказки, - объяснял товарищам Иванов.
- И долго нам ждать? Спать и нам тоже надо, - остался недовольным Сидоров.
- Полчаса, час. Я так же, как и вы, не знаю сколько. Но подождать придётся, чтобы потом не выглядеть дураком, - Иванов был уверен в своей правоте и собирался дождаться удобного момента  для разговора, что нельзя было сказать о двух его товарищах. Они явно клевали носами, и процесс  их засыпания вряд ли могло растянуться дольше пяти минут.
- Может быть, чайку поставим? Глядишь, и женщины  к нам подгребут, - предложил Иванов.
- Женщины сейчас гладят. Одна закончила, другая начала. Когда третья закончит, тогда может быть и подгребут, - доложил о своих наблюдениях Сидоров.
- Нагрейте нам бак воды, - попросила жена Петрова.
- Зачем вам столько воды? – не понял Сидоров.
- Этого ещё будет мало. Надо же нам голову помыть, постираться, чтобы завтра на работу не чукчами идти, а иметь вполне приличный вид.
- Вид - это хорошо. А мы чаёк поставили, вы к нам присоединитесь? – поинтересовался Петров.
- Как всё сделаем, так и присоединимся, - обещала женщина.
- А пораньше нельзя? – спросил он. – У нас к вам возникли вопросы.
- Не знаю. Тут уж как получится. Хотите, ждите, а лучше отложить всё до завтрашнего дня. Сегодня уже ничего не хочется обсуждать.  Нужно быстрей лечь в постель и заснуть, - посоветовала жена Иванова.
- Чай пить ещё раз будете? – задал провокационный вопрос  Сидоров.
- Лично я не буду. Пить больше не хочется, а лишняя вода, лишняя беда. Ночью придётся вставать в туалет, - отказалась жена Сидорова.
- Как хотите. А мы выпьем по стаканчику. Горячий чай он  простуду вышибает, - сказал Сидоров, посчитав, что женщины увидят чаепитие и не сдержатся, сядут за стол пить чай.
Сидоров поставил чайник на огонь. А когда вода закипела, заварил свежий чай.
- Ну, честная компания, прошу за стол, чай готов, извольте откушать, - пригласил товарищей к столу Сидоров.
Мужчины уселись за стол и приступили к распитию чая.  Они пили не торопясь, ожидая момента, когда женщины не выдержат и присоединятся к ним. Однако женщины не поддержали мужчин, поскольку торопились быстрей закончить  домашние дела и лечь спать.
- Может быть, и нам пора на боковую? – спросил коллег Петров, когда чашки чая оказались пусты.
- Можно и на боковую. Но сначала надо в кровать уложить  жён и детей, - ответил Петров. – Если ляжешь раньше, будешь мешаться, да ещё обругают за то, что не помогаешь ребёнка укладывать.
Сейчас детей не больно-то уложишь. Они днём выспались и вряд ли быстро заснут.
- Дети будут кукситься, а виноватыми останемся мы, - ответил Сидоров.
- Давай, ещё по стаканчику, а потом уже в койку, - предложил Сидоров. – Детей уложим, а потом и сами на боковую, глядишь и жёны тоже спать завалятся.
- Ну, давай, разливай, - согласился Иванов.
Мужчины  опять  пили  чай, потом мыли чашки и уже потом разошлись по комнатам. 
   В понедельник утром весь полк собрался на построении, и военнослужащие выслушали праздничные указания командира полка и прочих, находящихся при комполка начальственных лиц.  Потом полк разошёлся по подразделениям. И там каждый из начальников подразделений и замполитов не упустили возможности вложить в умы подчинённых  поздравительные и нравоучительные  речи. После столь сильных  впечатлений подчинённые разошлись по рабочим местам  слегка оглушённые. Начальники групп обслуживания и регламентных работ авиационной техники пошли на планёрку к начальнику ТЭЧ. Военнослужащие различных групп разбрелись по своим комнатам в ТЭЧ. В комнате вооруженцев  уже сидел  Гаценюк.  Он был гражданским и на построение не ходил, поэтому его прибытие в комнату раньше других было закономерно.
- Привет честной компании! - приветствовал он вошедших в комнату служащих.
- Привет, привет! – ответил Богатырёв. – Я чувствую, ты нас хочешь обрадовать, поскольку закупил всё, что обещал.
- Я вам ничего не обещал, - ответил Гаценюк. – Ты, наверное, забыл о том, что это вы меня просили, список давали. Кое-что уже сделано.
- Кое-что – лучше, чем ничего, - сделал вывод Богатырёв. – А принёс  ли ты сюда что-нибудь?
- Что-нибудь принёс. А скоропортящиеся продукты принесу тридцать первого числа. Если хотите тридцатого числа.
- И то хлеб, - ответил Богатырёв. 
- Не хлеб, а колбаса и всякие вкусности. Но это завтра, - сказал Гаценюк.
- Все вошедшие расселись в комнате.  На улице было холодно  и никому из вошедших не хотелось выходить  на  холод.  Пока начальника не было, оставалось несколько минут, которые можно посидеть в тёплом помещении. 
Начальник группы вошёл в комнату  лишь через пятнадцать минут, после всех остальных членов группы.
- Ну что нахохлились?  Ничего, не робей, сейчас пойдём на улицу поработаем. Настроение и поднимется, - обрадовал он присутствующих.
- А чего ж не сходить!? – ответил Богатырёв. -  Мы завсегда с удовольствием.  Тем более работу мы знаем назубок.
- Если так, то за вас  я спокоен:  сделаете всё на отлично. А сейчас, пока мы не разошлись, подведём итоги по нашим безнадёжным делам.  С нашими закупками как обстоят дела? – начал с вопроса начальник.
- Почти всё закуплено. Сегодня после работы зайду в магазин, и всё будет в порядке. Водку я сегодня принёс, - отчитался перед начальником  Гаценюк.
- Сколько там одна или две бутылки водки получилось? – попросил уточнить начальник. 
- Две бутылки получилось, - ответил Гаценюк.
- А не получится так, что нам об рукав придётся закусывать? – выказал беспокойство начальник.
- Не получится. Килограмм  докторской колбаски, сала полкило, икры кабачковой две пол-литровых банки и всякого прочего по мелочам. Солёными огурчиками, квашенной капусткой, грибками маринованными и солёными, я думаю, пополнит наш стол тот, у кого перечисленные яства имеются, - отчитался  Гаценюк.
- Теперь о подарках для детей, - взял слово руководитель группы. - Тот, кто сам будет дарить сладкие подарки своим детям, должен зайти сегодня в Дом Офицеров и получить подарки в комнате, где наш полковой женсовет заседает. Если кто передумал и хочет воспользоваться услугами нашего гарнизонного деда Мороза, можете оставить  заявки в той же комнате.
 Нашему деду Морозу нужно за час до окончания сегодняшней службы зайти к замполиту в штаб. Он скажет, что нужно делать.
  Теперь о сегодняшней работе:  самолет уже подкатили, можно начинать работы. И ещё нужно прибраться в нашей комнате и в нашей передвижной мастерской. Насколько все помнят, она в кузове ЗИЛа. 
Вопросы есть? Вопросов нет. Тогда вперёд  на работы по регламенту.
Люди, вооружившись инструментом, отправились  на работы.
До самого перерыва на обед никто в комнату не возвращался. Люди терпели холод, надеясь после обеда подольше посидеть в тёплом помещении ТЭЧ, и согреться не только горячим чаем, но и горячительным, которого сейчас   в запасниках группы было вдосталь. Уже перед  дверью офицерской столовой  руководитель группы, поравнявшись  с  Ивановым, предложил:
- Если хочешь, можешь после обеда в ТЭЧ не возвращаться. Получается так, что вернёшься ты на службу, а потом почти сразу опять в путь.
- Спасибо, конечно, за заботу, - ответил Иванов. – Но не знаю, стоит ли?  Мне некуда пойти в эти три часа.
- Смотри сам, я тебя не принуждаю возвращаться на службу сегодня.  Но насколько я помню, тебе нужно в Дом Офицеров сходить и заняться подготовкой подарков. Наверняка об этом тебе хочет сказать наш полковой замполит, - объяснил ситуацию руководитель группы.
- Я подумаю. Поговорю с коллегами по дедморозовскому  костюму, - обещал Иванов. 
- Подумай, подумай, - ответил руководитель группы.
В столовой Иванов подсел за стол к Петрову и Сидорову.
- Вам уже сказали, что сегодня нужно снова к замполиту идти? – спросил он.
- Сказали, - подтвердили они.
- А мне руководитель группы разрешил после обеда на службу не возвращаться, - похвалился Иванов.
- И что ты будешь делать целых три часа? На морозе-то не очень сейчас погуляешь, - отметил отрицательный момент  доброты начальника Петров. 
- Начальник сказал, что нам нужно идти в Дом Офицеров заниматься подарками. И замполит нас вызвал, чтобы сообщить именно это, - поделился своими знаниями Иванов. - Кстати, ваше начальство как вам сказало, приходить после обеда на службу или не приходить?
- Ничего нам не сказали, - ответил Сидоров.
- Это плохо. Сейчас бы вместе пошли, занялись подарками, - высказал сожаление Иванов.
- Но вы можете здесь, в столовой, известить своего непосредственного начальника, что после обеда будете по указанию замполита полка заниматься подарками, которые находятся в доме офицеров.  Вас наверняка отпустят, - предположил Иванов.
- Хорошо, попробуем поступить, как ты рекомендуешь, - ответил Сидоров.
Он и Петров поторопились с обедом. И закончив, пошли на выход. На улице они стали дожидаться пока откушают  их непосредственные начальники.  Как только они вышли на улицу, Петров, а затем Сидоров  обговорили проблему со своими непосредственными начальниками. Никто из местного  начальства  не  захотел  связываться  с полковым  замполитом и дал своё согласие.
- Ну вот, мы на сегодня свободны от служебных обязанностей. Теперь можно подумать о карьере артиста. «Здравствуйте  дети! Я дед Мороз, я подарки вам принёс», - едва Иванов вышел из столовой, Петров встретил его радостной вестью.
- Я чувствую настроение у вас на высоте. Это хорошо. Потому  что сейчас нас ждёт рутинная работа, а потом нелицеприятный разговор с замполитом, - ответил Иванов.
- Почему если с замполитом, то разговор должен быть нелицеприятный?  - не понял Петров.
- Ты помнишь, на последней встрече нам замполит велел завтра сходить на склад за одеждой деда Мороза, а так же велел к нему зайти. Так вот, на склад мы сходили, хоть и сомневались в том, будет ли работать склад в субботу.  А к замполиту мы не пошли, не могли представить, что он говорит о субботе, а не о понедельнике, - объяснил суть вопроса Иванов. 
- Так в тот день замполит был пьян в соплю.  Вот мы и подумали, что он перепутал  дни недели, - ответил Петров.
- Ты оправдываешься, как будто я замполит, - заметил Иванов. – Но начальство, а тем более замполит, факт собственного пьянства в рабочее время не признает никогда.
- Это машинально получилось, я не собирался оправдываться. Да, ситуация у нас невесёлая. Если твои предположения верны, и мы должны были появиться у него в кабинете в субботу, то нам перепадёт на орехи, и знатно перепадёт, - сделал вывод Петров.
- Кстати, я вспомнил. Если он говорил о субботе, он обязан был назвать время, когда нам у него нужно  появиться.  А он этого времени не назвал, - вспомнил Сидоров.
- Он мог забыть про время. А про субботний наш визит, вернее сказать, его отсутствие, вряд ли забыл, - высказал своё мнение Сидоров.
- Мы всё равно не смогли бы  в субботу заниматься его делами. Нам детей не с кем было оставить, - нашёл  контраргумент  Петров.
- Это обстоятельство заботит его меньше всего. А то, что мы приказ не выполнили, может довести нас  до беды, - напомнил о суровых армейских порядках Иванов.
- Я надеюсь, у него хватит ума не наказывать нас. Ведь, можем обидеться и отказаться играть роль деда Мороза. А для него обеспечить полковое начальство, вернее детей полкового начальства, дедом Морозом – самое главное в этом деле.  Так что будем говорить, что мы поняли о встречи с ним в понедельник. Он был пьян, и, поэтому,  сам не будет  уверен  в  том, что именно нам сказал, - обосновал свой взгляд на последние события Иванов.
- А зачем вы тут стоите? – спросил вышедший из столовой сослуживец Петрова.
- Тебя ждём, - ответил  ему  Петров.
- Пошли, у нас дело есть, - позвал всех за собой Иванов, и направился от столовой.
Сидоров и Петров пошли за ним следом. Они понимали, что нужно отойти от столовой, дабы у офицеров, выходящих из столовой после обеда, не возникало вопросов. Они отошли метров на сто и остановились.
- Скажи Сусанин, куда ведёшь? – спросил Сидоров.
- В Доме Офицеров наши жёны и прочие активистки гарнизонного женсовета нафасовали подарков. Теперь наша очередь наступила. Мы должны взять адреса, по которым нужно доставить подарки и положить сладкие подарки в мешок. Так же нужно упаковать  подарки, которые сами родители купили. Вот  за этим мы сейчас идём в Дом Офицеров, - Иванов объяснил причину,  по которой нужно идти в Дом Офицеров. 
- А как же замполит?  Он же хотел  нас  видеть  сегодня, - Петров не видел резона  в том, чтобы идти заниматься подарками до указаний замполита.   
- К замполиту мы пойдём. Но сначала сходим в Дом Офицеров и всё выясним.  У нас будет, что сказать замполиту, когда тот начнёт нас распекать. Мы, ведь, войдём в курс  дела и начнём готовиться к нашей миссии дедов Морозов, - сказал Иванов.
- У нас будет как бы алиби. Правильно я понял? – спросил Сидоров.   
- Правильно мыслишь.  Но не только формально мы будем в курсе дела, но и реально войдём в курс дела. Пошли быстрей, времени в обрез осталось. Не хватает нам ещё и к замполиту опоздать до кучи, - поторопил Иванов.
Троица дошла до Дома офицеров и остановилась перед афишей, висевшей на доске объявлений. В объявлении говорилось о предстоящем празднике, которому был посвящён вечер встрече нового года.  А конкретно было написано следующее.
                Новогодний Вечер
              Посвящённый встрече нового года.
Состоится 31 декабря, в 21 час, в гарнизонном Доме Офицеров.   
             Вход по пригласительным билетам. 
Для военнослужащих гарнизона вход по служебным удостоверениям.
          ( работает буфет, предполагается развлекательная программа)
- Правду мне сказал Гаценюк, - произнёс Иванов, озвучив часть пришедшей в голову  мысли.
Оба  его товарища поняли, о чём он говорит.
- А ты сомневался в том, что вечера не будет или то, что он будет? – уточнил Сидоров.
- Можете себе представить развлекательную программу на новогоднем вечере?  –  намекнул о наболевшем Иванов.
- А чем  на новогоднем вечере развлекательная программа может отличаться от развлекательной программа просто на вечере? Да ничем, танцы, буфет и всё, - сказал Петров.
- Ты неправ. Ещё в новогодний праздник в зале стоит ёлка и вокруг ёлки люди водят хороводы под предводительством  деда Мороза и Снегурочки.  То есть под нашим предводительством. Не знаю, как мы успеем там людей повеселить и ещё детишкам подарки развести? – на невесёлой ноте закончил мысль Иванов.
- Ты хочешь сказать, мы домой на бой курантов не попадём? – забеспокоился Сидоров.
- Да, это я и хочу сказать. Замполит обяжет нас до десяти часов ходить по квартирам, разносить детишкам подарки, а потом, ближе к двенадцати, веселить пьяных офицеров в нашем гарнизонном  Доме  Офицеров, - огорчил коллег Иванов.
- Этого не хотелось бы. Надо до нового года вокруг елки хороводы отхороводить  и домой пойти встречать новый год, - сказал Сидоров и потянул носом, словно сказал глупость и тем показывал товарищам, что пошутил.
Однако им было не до шуток и сколько ни стой, проблемы сами не рассосутся. Коллеги вошли в Дом Офицеров, собираясь найти кого-нибудь из активисток гарнизонного женсовета и договориться с ними насчёт  подарков. 
- Интересно, где они расположились? – вслух произнёс Иванов вопрос, предназначенный отнюдь не коллегам.
- Нужно у вахтёра спросить, - дал совет Сидоров.
- Вот и спросил бы. Что ж не стал спрашивать? – зло отреагировал Петров.
- Так его же нет на месте, - ответил Сидоров.
- А зачем советуешь, коли его нет? – не отцеплялся Петров и всё могло закончиться ссорой.
 Все они поняли, что перспектива встретить новый год в кругу семьи стремится к нулю, и сей факт очень портил настроение, и появлялось непреодолимое желание ещё кому-нибудь устроить неприятности, дабы хоть таким способом возместить моральные потери. 
- Давайте, не будем нервничать, а для начала найдём того, кто нам нужен, - примирил товарищей Иванов.
- Сто лет бы я их не видел, - проворчал Сидоров, следуя по лестнице на второй этаж  последним за своими товарищами, коллегами по дедморозовскому цеху. 
Иванов подошёл к актовому залу, открыл дверь и увидел двух женщин, копошащихся в стоящих на полу картонных коробках.
- Здравствуйте! – за всех вошедших поздоровался Иванов. – Вы не скажите, где мы можем  взять
список адресов, по которым  нужно подарки детям разносить?
Женщины прервали своё занятие и, распрямив спины, повернули головы к мужчинам, вошедшим в зал.
- Вы кто будете? – спросила женщина со строгим лицом.
- Нас замполит назначил исполнять роль деда Мороза, - ответил Сидоров.
- Всех троих назначил исполнять роль? – спросила женщина, а лицо её выдавало недоверие пришедшим в зал мужчинам.
- Да, нас троих назначили. Замполит объяснил это так: один перед новогодними праздниками может выбыть из строя, например, заболеть. Другой, который  будет  разносить  подарки  по адресам, может не выдержать нагрузки, тогда его и сменит третий. Жалко, что комплект одежды деда  Мороза только один. Придётся работать дедом Морозом по очереди. А было бы два комплекта, можно было бы работать одновременно, - объяснил кажущийся парадокс Иванов.
- Чудит ваш замполит. Неужели он не мог достать ещё один комплект формы деда Мороза? – то ли возмутилась, то ли удивилась женщина. 
- Мы его об этом не спрашивали. Но поняли, что достать ещё один комплект костюма деда Мороза он не смог, - поделился своими соображениями Петров.
- Нужно было заранее побеспокоиться, а не откладывать  важные решения на последний момент, - оговорила  замполита женщина со строгим лицом.
- Мы об этом ничего не знаем. Нам самих поставили в известность совсем недавно. А до этого момента мы не знали, что скоро станем претендентами на исполнения роли деда Мороза, - объяснил как мог Сидоров.
- Вы не знаете, на празднование нового года в  Доме Офицеров планируется мероприятия  с  дедом Морозом? – спросил Петров  у женщин.   
- Вы же деды Морозы, а спрашиваете меня. Это вы мне  должны сказать, а не я вам, - ответила женщина, но не так, как хотелось бы вопрошавшему.
- Нас сегодня замполит к себе вызывает. Может быть, зайдёт разговор и об этом, - Иванов постарался найти подход к женщине со строгим лицом, прикинувшись простачком.
Метод сработал, и женщина дала нужный ответ:
- В прошлом году на встрече нового года дед Мороз был. А что вам скажет замполит, скоро  сами узнаете.
- А насчёт подарков и адресов, по которым мы должны подарки развозить что-нибудь известно? –  Сладкие подарки для дедов Морозов лежат вот этих двух коробках, - женщина показала рукой на две наполовину наполненные коробки, стоящие у стены. – А подарки, которые сами родители должны поднести, ещё не собраны. Сегодня после работы и завтра после работы родители должны поднести. В прошлом году, насколько мне известно, с подарками от родителей  было сделано не так. Кстати,  мы вас  ждали в субботу, чтобы помогли  нам   с  подарками. Нам очень не хватало мужских рук, приходилось  тяжёлые  коробки  таскать  самим  женщинам. 
- К сожалению, нам никто не сказал, что необходимо в субботу быть здесь, - ответил Сидоров.
- Замполит обещал нам помощников, а сам никого не прислал. Это не по-мужски, а тем более недостойно для человека, занимающее столь высокое место, - нелицеприятно о замполите высказалась женщина.
- Нам надо будет коробки в машину отнести, - сказал Сидоров, обращаясь к своим коллегам.  – Я имею в виду тридцать первое число, когда нам замполит машину выделит.
Иванов взглянул на часы, которые должны были находиться на руке. Он забыл, что отдал их заведующему складом.
- Не подскажете, который сейчас  час? – обратился он к женщинам.
- У вас за спиной на стене часы висят, - ответила вторая женщина, которая до сего времени молчала.
Иванов посмотрел на часы.
- Нам пора идти к замполиту в кабинет, - заключил Иванов. – До свидания! Надеюсь, ещё увидимся, - попрощался он с женщинами.
Женщины нечего не ответили. Они продолжили прерванное занятие.
Три прапорщика вышли из зала и направились  к выходу.
- Не рано мы собрались к замполиту? Нам до встречи с ним остался целый час, - заявил Петров.
- Пусть остался час. Но оставаться рядом со строгими дамами из женсовета не лучше, чем сидеть в кабинете замполита и выслушивать матюги и нравоучения. Как говориться, хрен редьки не слаще, - ответил товарищу  Иванов.
- По мне лучше не там, не там не присутствовать. Или уж если находится, то не столь часто, как мы имеем  счастья  бывать в кабинете замполита, и не столь продолжительно, а, желательно, покороче, - сказал Сидоров.
Никто из нас не сказал бы лучше. Остаётся решить, где бы нам скоротать время, - похвалил товарища Петров. 
-  Я бы предложил провести время в буфете, - сказал Иванов. – Да боюсь, у нас нет денег даже на чай с сахаром. В субботу, при закупке спиртного, были истрачены все имеющиеся деньги, включая копейки, предназначенные на трамвайные билеты.
- Придётся мне быть вашим спонсором. Правда, по соточке я вас не угощу, по причине скудности средств, - обещал Сидоров. – А на чай с сахаром у меня найдётся.
- Хоть  один из нас оказался состоятельным, не  то  просто  беда, - констатировал Петров. – Если не шутишь, пойдём  по стакану  чая выпьем.
Вся троица снова поднялась на второй этаж.
- Чего-то мы не туда направились. Буфет сейчас находится на первом этаже, - вспомнил Сидоров.
- Веди, Сусанин, - велел Петров и первым отправился вниз по лестнице на первый этаж.
- Три  чая с сахаром, - как только вся троица вошла в буфет и подгребла  к стойке буфета, заказал чай Сидоров.
Буфетчица налила чай, после чего спросила:
- Что ещё?
- Пока всё, - ответил Сидоров, положив перед буфетчицей двадцать копеек.
Буфетчица обиделась на столь убогий заказ и сдачи не дала.
Прапорщики сняли куртки и уселись за столом пить чай.
- Двадцать минут  у нас есть, - напомнил о предстоящей встрече Сидоров.
- Не двадцать, а тридцать. От Дома Офицеров до штаба полка идти не более  десяти  минут, - поправил товарища Петров.
- Остыть,  ещё надо успеть. Не распаренными же на холод  выходить, - сказал своё слово Иванов.
- Всё вы правильно говорите. Но стакан чая пить полчаса не будешь, это же не коктейль, который через соломинку пьют, - внёс  весомые коррективы Сидоров и остальные участники чаепития с ним согласились.   
Они потихоньку потягивали горячий чай, обдумывая, как отвечать на претензии замполита.
- Нам нужно всё отрицать, - подал голос Сидоров. – Не говорил, мол, нам и всё тут.
- На самом деле он говорил нам – приходите завтра. И на склад и к себе в кабинет  он велел нам сходить завтра, то есть в субботу. А мы сходили только на склад. И как мы объясним, что о складе поняли, а к нему придти не получилось, поскольку не поняли когда приходить? – выказал  сомнения в возможность выпутаться из создавшейся ситуации Петров.
- В этом случае вариант один. Утверждать, что разговор шёл лишь о складе, - сделал вывод Иванов.
- Думаешь, он сам в это поверит? – сомневался Сидоров.
- Он был выпивши, и может чётко не помнить о чём говорил, - Иванов старался верить а лучшее для себя и товарищей.
- Я знал людей, которые помнили всё, о чём говорили вне зависимости от того, в каком состоянии находился сам говоривший. Так, может быть, наш замполит из таких памятливых? – высказал предположение Петров.
- Даже если он памятливый, получается,  он один против нас троих, - сделал вывод Сидоров.
- Здесь не количество людей играет роль, а слово, сказанное этими людьми, - поправил Иванов.
- Пусть слово играет роль, но количество людей, которые это слово сказали, тоже имеет вес, - не согласился  Петров.
- Мы упустили самое главное:  мы не просто люди, мы военнослужащие и приказ начальника -  закон для подчинённого.  Вот  это самый главный аргумент для замполита, остальное всё не важно. Скажет, виноваты, значит,  так и будет, - напомнил о неприятной части военной службы Иванов.
- Ты всё правильно сказал, но только в том случае, если приказ  был.  А если его не было, что тогда? А тогда нам нечего не светит. Я имею в виду неприятности в случае не выполнения не отданного приказа, - высказал парадоксальную мысль Петров.
- Не думал, что ты такие лихие ребусы  можешь закручивать. Будем стоять насмерть: не приказывал, мол, и всё тут.  А поверит он нам или не поверит, его личное дело, - подвёл итог Сидоров.
- Нам ничего не остаётся, как придерживаться этого варианта. Другого нам не дано, - согласился Петров.
- Другого нам не дано, - согласился Иванов. – Зато замполиту дано с лихвой. Разве что он вовсе не поднимет этого вопроса. Для нас это был бы самый лучший выход, - высказал пожелание Иванов.
- Не пора нам идти на экзекуцию? - напомнил Сидоров о необходимости отправляться в путь.
Мужчины встали из-за стола, одели куртки, и направились на встречу с замполитом.  Им очень не хотелось идти туда и ноги неторопливо мерили расстояние. В результате они дошли до места с небольшим опозданием.
- Стучать? – остановившись  перед  дверью, спросил Иванов.
- Стучи, куда  же тут деваться, - ответил Петров.
Иванов постучал и тут же открыл дверь.
- Разрешите войти? – спросил он разрешения и тут же переступил порог.
Двое попутчиков вошли следом.
- Вызывали? – спросил Иванов, не дождавшись ответа на первый.
- Вызывал, - бросив взгляд на наглеца, ответил замполит.
- Мы из Дома Офицеров пришли, с подарками там разбирались, - взял инициативу на себя Иванов.
Замполит  ничего не ответил. Наверное, он ожидал не такого начала разговора, собираясь сам начать разговор. 
- Подарки, которые сами родители должны принести, ещё под вопросом. Их родители не приносили так же и адреса, по которым нужно нести подарки. Поэтому, они  пока   еще нами не обработаны, и маршруты доставки не намечены, - доложил замполиту Иванов.
Товарищи Иванова с удивлением услышали о каком-то там маршруте. Понятно было лишь одно, Иванов  импровизировал, стараясь погасить  мотивацию замполита на нелицеприятный разговор.
- Я не понял, о каком маршруте идёт речь? –  попался на крючок замполит.
- Здесь всё очень просто. Маршрут, по которому мы будем доставлять подарки, должен решать две задачи: первая, от какого адреса и в котором часу начинается доставка подарков;
вторая, последовательность адресов, по которой осуществляется доставка подарков, таким образом, чтобы занимать наименьшее время при перемещении от одного адреса до другого.
- Да, пожалуй, это важно, - согласился замполит. – И особенно важно, с какого адреса начинать разносить  подарки.
- И хотелось бы знать время, когда начинать разносить подарки и время, когда заканчивать разносить подарки. Дети рано ложатся спать и если придти поздно, то ребёнок может уже спать в собственной кроватке. Тогда придётся приходить второй раз по одному и тому же адресу. Здесь уже ни о какой оптимальности речи не будет, - внёс существенные добавления Иванов.
- Да, что касается времени начала, я позже уточню. И с кого надо начинать тоже скажу. А что касается времени окончания вашей деятельности тридцать первого декабря, я думаю, после половины одиннадцатого ночи, разносить подарки смысла не будет:  дети уже лягут  спать, да и взрослым надо будет закончить свои взрослые дела в уходящем году, - замполит начал мыслить конкретно, сообразно стоящей перед   дедами Морозами задаче, и этот  факт прояснил сам процесс  работы  дедов  Морозов.    
- У нас такой вопрос. Что если мы всё-таки не успеем разнести подарки детям тридцать первого числа. Ведь, по большому счёту, время у нас на подарки будет очень ограничено, - задал вопрос
Иванов.
- Можете не успеть, но нужно стараться успеть. Однако если не успеете, продолжите дело  первого января с утра, - придумал вариант выхода из положения замполит.
- Но тогда нам нужна будет машина и первого числа с утра тоже. Пешком, да ещё с мешками подарков не больно-то походишь, - сказал Иванов, а сам подумал:
«Представляю, с какой радостью рано утром нас будут встречать люди, если учесть, во сколько они лягут спать. Придётся правду говорить, чтобы не прибили,  нас, мол, к вам послал замполит».
- После того как закончите разносить подарки детям, вам надлежит явиться в Дом Офицеров. Там у нас будет праздник, посвящённый встрече нового года, - наконец, выдал замполит тогда, когда товарищи уже не ждали никаких пожеланий на вечер тридцать первого числа. -  Можете своих жён пригласить на празднование нового года. На вечере много будет молодых офицеров и их подруг.  Да все там будут, кто праздники в одиночестве не любят встречать.
- У нас семья, дети. Жены наши, может быть, и провели вместе с нами праздник нового года, да только мы появимся на этом празднике взмыленные ближе к бою курантов. Получается, вроде бы с мужьями жёны встречали, но на самом деле без них. Мы же у ёлочки развлекать народ будем. Опять же вы говорите, там молодые офицеры будут, да ещё «под шафэ». Тут за нашими молодками  глаз да глаз нужен, - объяснял свой взгляд на предстоящие события Иванов.
- Ну как знаете, - сказал замполит и уже хотел сменить тему и поменять тон на назидательный, как Иванов снова взял слово, на сей раз обратившись к нему с вопросом:
- А так ли обязательно приходить на вечер в Дом Офицеров к взрослым дядям? Мы, ведь, устанем по этажам бегать, да речи говорить. А тут всё снова здорово: хороводы води, да пьяненьких офицеров развлекай. Не дело это. Нам, ведь, скорее всего придётся с утра  доделывать не доделанное.
- Понимаю вас, даже очень понимаю. Вы бы могли домой к бою курантов успеть и с семьёй новый год встретить. А тут придётся с сослуживцами находиться. Только, ведь, учтите, что сослуживцы и есть наша настоящая армейская семья. И потом, традиция встречать новый год в Доме Офицеров с дедом  Морозом должна быть сохранена. Придётся вам  быть  там  не позже половины двенадцатого, чтобы поздравить всех присутствующих и под бой курантов шампанского выпить, - огорчил до невозможности замполит.
У каждого из прапорщиков, когда замполит начал говорить о большой армейской семье, в голове непроизвольно зазвучали такие строчки: «командир мне мать родная, замполит отец родной, не нужна родня такая, лучше буду сиротой».
«Сам бы встречал новый год со своей армейской семьёй. Так нет, небось, будешь  дома в кругу семьи коньячок попивать», - подумал каждый из присутствующих в кабинете замполита прапорщиков.
-  Значит, говорите, у вас сладкие подарки уже в коробках лежат? – спросил замполит и сам же ответил:
- Это хорошо. Остаётся только взять коробку и погрузить в машину.
- Теперь надо придумать,  как помечать подарки принесённые родителями и куда их складывать, - подал реплику Иванов.
- Так их же ещё нет, родители не приносили подарки, - не понял суть проблемы замполит.
- Завтра и послезавтра поднесут, и думать уже будет некогда. Нужно будет делать и быстро делать, - пояснил корни своего беспокойство Иванов.
- Всё вы правильно говорите, подарки родители ещё не принесли. А когда принесут, времени  думать не будет, - Иванов  предупредил  замполита.
- Так что вы от меня хотите, никак в толк не возьму? Вроде обо всём договорились, - сказал замполит.
- Не обо всём, - Иванов опроверг  заявление замполита. – Время, когда нам выделят машину – это раз.  Список адресов и маршрут  перемещений – это два. Способ маркировки подарков, принесённых родителями и выбор контейнера для их хранения – это третье. Программа и текст  проведения мероприятия в Доме Офицеров – это четвёртое. Ещё по мелочам наберётся на пятое и шестое. Сами  понимаете, что всё не так просто, как кажется.
- С  машиной я обещал решить вопрос, я его и решу, - обещал замполит. – А с остальным вы уж сами разберитесь.
- Вы же хотели сказать нам с какого адреса и во сколько начинать с подарками для детей, - напомнил Иванов.
- Я от этого не отказываюсь, - заверил замполит. – И время скажу, и с какого адреса начинать первым и вторым и, может быть третьим. А как вы сказали о плане  мероприятий на проведение новогоднего вечера, этого  не  моя компетенция. На вечере специальный человек будет этим заниматься.  Я не понимаю, что вам ещё нужно?
- Как раз это очень всё понятно. Может быть, я не так сказал, но я так представляю этот момент. 
Сейчас объясню в чём тут  загвоздка. Представляете,  все начнут праздновать в девять часов вечера. К двенадцати у каждой компании за столиком свои интересы возникнут, и тут выходим  мы к ёлочке и начинаем отвлекать людей от дела. Реакция вполне предсказуема и очевидна:  в лучшем случае нас освищут и закидают тухлыми помидорами, а в худшем пошлют, и, может быть, побьют…
Замполит не дал закончить Иванову.
- Что значит побьют!?  В нашем Доме Офицеров дежурят дружинники и никаких нарушений порядка, а тем более драк, быть не должно.
- Ладно, всё решим в рабочем порядке, - сгладил неприятное впечатление Иванов. – Но с вечером в Доме Офицеров остаются вопросы. Я понимаю, что вы не занимаетесь частностями. Но кто-то должен организовывать вечер? Не на самотёк же его пускать. Вот вы бы нас свели с этим человеком, который исполнитель по составлению и проведению плана мероприятий новогоднего вечера. Он сможет прояснить для деда Мороза некоторые моменты выступления у ёлочки. Ну и все прочие вопросы мы решим в рабочем порядке.  Только нам сейчас обязательно нужно назначить  время общения, когда вы будете нам  сообщать нужные для дела сведения.
- Указания, - поправил его замполит.
- Да, указания, - согласился Иванов.
- Завтра, сразу после обеда, приходите ко мне. Я думаю, мне будет,  что вам сказать. С вашим начальством  я  договорюсь.  Если вопросов больше нет, свободны, - дал указания замполит.
Три прапорщика развернулись кругом, и вышли из кабинета.
- Фу, пронесло, - сказал Сидоров.
- Нет ещё, но может пронести. У меня от речей замполита всегда желудок требует опорожнения, будто и вправду его слова проникают внутрь и отравляют пищу, - поделился ощущениями Петров.
- Много  открытых  вопросов  осталось. Придётся нам самим додумывать. Самое главное, чтобы замполит с машиной нас не обманул. Иначе будет для нас очень непросто:  попробуй, потаскай на спине мешки  с подарками, - сказал Иванов.
- Почему мешки, а не мешок? – удивился Сидоров.
- Потому, что в один мешок все подарки не влезут, - ответил Иванов.
- Так можно подарки где-нибудь в кладовке оставлять, а как раздадим партию, возвращаться в кладовку  и снова наполнять  подарками  мешок, - предложил вариант доставки подарков Сидоров.
-  Так не получится. У нас без машины на доставку подарков уйдёт уйма времени. Мы попросту завалим дело. А вообще, я думаю, что без автомобиля у нас с подарками ничего не получится. Ладно, забыли об этом. Пошли домой, - предложил Иванов и все послушно повернули по направлению к дому.
- Детей заберём, - вспомнил о детях Иванов.
- А не рано детей забирать? – усомнился в правильности решения забрать детей Сидоров.
- Тогда можно сделать так: зайти домой, взять санки и после этого отправиться за детьми, - предложил другой вариант  Иванов. 
- А в Дом Офицеров мы больше не пойдём? – засомневался в правильности решения Петров.
- Пока там нечего делать. Подарки уже без нас отсортировали, - ответил Иванов.
- А как же адреса? Если они сортировали подарки, значит, у них и список адресов есть. Мы могли бы  список себе взять и маршрут составить, - объяснил свою мысль Петров.
- Если он у них есть. Им могли сказать, сколько подарков  сами родители возьму, а сколько мы доставлять до адресата будем. Я думаю, лучше отложить всё до завтра. Нам замполит  завтра указание даст, вот мы сразу и приступим. Тем более, сегодня уже поздно, пока туда дойдём, нам уже обратно нужно будет уходить, - размышлял Иванов.
- Действительно, времени уже много. С учетом того, что завтра нам всё равно туда идти, лучше отложим, - согласился с мнением товарища Петров.
- Ну что, за санками? Заодно с детьми на улице побудем часик. Им хорошо и нам их дома не развлекать, - сказал Иванов и первым пошёл по направлению к дому.
Петров и Сидоров двинулись следом за ним.
Уже через двадцать  минут все трое тащили пустые санки по направлению к детскому садику, собираясь забрать  дочек и погулять с ними на горке.
- Сегодня же наши жёны собирались объяснить нам для чего в нашей дедморозовской компании должна быть цыганка, - вспомнил Сидоров.
- И про Снегурочку у них тоже надо спросить, - подал голос Петров.
- Про цыганку ладно, а про Снегурочку зачем спрашивать? Даже дети знают, что Снегурочка дочка деда  Мороза, - напомнил о родственных связях Снегурочки Сидоров.
- Это я и сам знаю. Только она не дочка, а внучка.  Непонятно другое: что Снегурочка  должна делать и говорить в компании деда Мороза? – пояснил свои сомнения Петров.
- С учетом того, что мы не знаем, что именно должен делать сам дед Мороз, проблема выглядит весьма актуально, - подал голос Иванов.
- Пора нам придумать, где и как говорить, - предложил поторопиться Сидоров.
- Как говорить – проблема весьма актуальная. Но что именно говорить - ещё актуальнее, - напомнил о приоритетах  Иванов.
- И что же дед Мороз должен говорить? – пожелал узнать Сидоров.
- Это, смотря где, - ответил Иванов.
- Да хоть где. Если знаешь, поделись с нами, - пожелал услышать подробности Сидоров.
- Я так же, как и ты знаю о том, что должен говорить  дед Мороз. Правильнее сказать,  абстрактно знаю, но конкретно, нет, - совсем запутал товарищей Иванов.
- Говоришь очень непонятно. Надо конкретней говорить. Например, я дед Мороз, я в штаны натрёс, - посоветовал Сидоров и сам расхохотался.
- Замполиту  бы так пропел, глядишь, вместо морозной бригады нас бы отправили охранять дальние склады, - пошутил Петров.
 - А придумывать нам надо будет самим. Никто нам не подскажет. Это стало уже очевидно, - подвёл итого Иванов.
- Как раз это-то понятно. Что именно  нам придумывать, если мы понятия не имеем об этом? – сказал Петров. 
- Я шёл  к вам лесами тёмными, оврагами глубокими. А пришёл я к вам  узнать, как вёл себя мальчик Миша? – произнёс  Иванов.
- Что это было? – в шутку спросил Сидоров.
- Вы же просили конкретики. Вот  я и придумал вполне конкретно. Если  не нравится, давайте, излагайте свои варианты, - обиделся Иванов.
- Неплохо получается. Давай, дальше придумывай, - подбодрил товарища Петров.
- Предположим, мальчик Миша стесняется и ничего не говорит. А родитель за него отвечает:  «Миша вёл себя хорошо». Тогда дед Мороз спрашивает:  «А может Миша прочитать  стишок или песенку спеть?»   Миша читает стишок. Тогда дед Мороз говорит  Снегурочке: «Внучка, достань-ка из мешка пожарную машинку, которую хотел получить в подарок мальчик Миша и подарок со сладостями достань».  Снегурочка вынимает из мешка подарки и передаёт их деду Морозу. Дед  Мороз отдаёт их мальчику Мише. После вручения подарков  гости, дед Мороз со Снегурочкой,  уходят, - закончил Иванов.
- Предположим так и будем говорить. Но получается слишком уж просто, буднично, не чувствуется праздника.  Надо бы как-то попраздничнее всё устроить, - критиковал Петров. – И Снегурочка получается немая, а хотелось бы и её голос услышать.
- Вот  ты и подумай, как попраздничнее устроить, а я посмотрю, - огрызнулся Иванов.   
- А я не понял, что у вас делает цыганка? Из всего сказанного можно сделать вывод, она ничего не делает в квартире у ребёнка. Да и вас, я смотрю, никто не угощает. А замполит всё переживал, что обопьёмся, - ворчал Сидоров.
- Причём здесь текст деда Мороза и угощение? – не понял намёка Иванов.
- Вот именно что не причём. А должно быть причём. Текст должен  быть такой, что тебе прямо в рот наливали бы, - Сидоров расписал, каков должен быть результат, забыв упомянуть главное: какой  текст  говорит  дед Мороз, Снегурочка и, наконец, цыганка.
За разговорами они дошли до детского сада.
- Давайте, договоримся, при детях тему дедов Морозов и Снегурочек не поднимать во избежание лишних вопросов, - предложил  товарищам  дед  Мороз. 
- По-моему, очень даже детская предновогодняя  тема, - не согласился Сидоров.
- Здесь ты прав, тема детская. Но не в том случае, если отцы детей собираются выступить в роли деда Мороза и в этом образе поздравить собственных детей. Теперь понятно, почему этот вопрос не должен звучать при наших детях? – объяснил, как мог Иванов, и его товарищи на сей раз поняли.
Прапорщики вошли в помещение детского сада и, одев дочек, отправились вместе с ними кататься на горке. Каждый занимался своей дочкой. Держа девочку за руку, они помогали ей взобраться на горку, ставили на горку санки и, усадив дочку на санки, отпускали в свободное катание.  Целый час прапорщики и дети развлекались на горке.
- Пора домой, - дал команду Иванов. – Скоро мамы ваши придут, а у нас ещё ужин не готов. Сейчас пойдём домой, и будем картошку чистить.
Девочки уже чистили картошку и им не понравилось. Но ужин для своих мам они были не против приготовить. Поэтому безропотно закончили катание на горке, уселись на санки, позволив отцам довести их до дому.
- Ну, вот мы и дома, - произнёс  Иванов, вытаскивая из кармана ключ.
- Сначала войти надо, а потом уже хвалиться, - заметил Петров, ожидая, пока товарищ отопрёт дверь.
- Не говори  гоп,  пока не перепрыгнешь, - напомнил известную поговорку Сидоров.
- Ладно, умники, сейчас уже отпираю, - ответил товарищам Иванов. 
 Он отпер дверь и впустил дочку в дом.  Потом вошёл сам. 
- Заходите, будьте как дома, - пригласил он входящих следом за ним Петрова и Сидорова с дочками.
- Да уж, конечно, войдём. На улице-то недолго пробудешь, холодно нынче на улице стоять, - для порядка ответил ему Петров.
- В этом году зима настоящая.  Днём минус, а ночью морозит ещё крепче, чем днём.  В новый год тоже будет морозец, - поддакнул Сидоров.
- Лучше уж морозец, чем слякоть. Всё приятнее по улице ходить будет, -  поддержал товарищей Иванов.
- Морозец - это неплохо.  А вот если будет морозище, тогда дело плохо.  Мы отморозим  себе не только носы, но и ещё что посерьёзнее, - Петров напомнил о предстоящем долгом перемещении по  холодным улицам в предновогоднюю ночь.
- А что посерьёзнее можно отморозить? - спросила у Сидорова дочка, которая слушала мужской разговор.
- Девочкам  это не грозит, - не подумав, ответил Сидоров.
- А почему не грозит, - не получив конкретного ответа, дочка продолжала спрашивать.
- У девочек шапки теплее и пальтишки длиннее, - долго не думая ответил Сидоров. – Вот попа и не мёрзнет.
Пока шли разговоры, папы не теряли времени и сняли с дочек  курточки. Девочки, освободившись от  тёплых верхних одежд, толпились у кухонного стола, собираясь приступить к чистке картошки.
- Сначала руки мыть, - напомнил о необходимости мытья рук с мылом Сидоров.
Девочки послушно по очереди помыли руки.
- Сейчас я картошку помою, потом будем чистить, - рассказал о последовательности действий Сидоров.
- А что у нас будет на ужин? – спросила дочка Сидорова.
- На ужин мы приготовим жареную картошку  и подадим её с кусочком колбаски, - открыл секрет Сидоров.
- А на второе что у нас будет? - поинтересовалась дочка Петрова.
- На второе у нас будет  чай с сахаром, - дополнил меню предстоящего ужина Сидоров.
Он достал из корзинки двадцать картошин, и помыл их.
- Теперь можете чистить, и не торопитесь, здесь главное качество, а скорость  с практикой придёт, - сказал он дочкам.
И только после сказанного положил на столе газету для очисток и раздал девочкам ножи.
- Сегодня я помогать вам не буду. Посмотрю, как вы будете чистить картошку. Насколько мне известно, вы второй раз чистите картошку. Интересно, получится у вас лучше чистить или всё будет, как в прошлый раз? - рассуждал Сидоров.
- А мы разве в прошлый раз плохо чистили? – спросила  дочка Петрова.
- Неплохо, но медленно, потому что первый раз и ещё не умели толком чистить.  А вот сейчас мы будем определять, кто лучше и быстрей почистит, -  отвлёк  детей  Сидоров. – Я когда в армии срочную служил, напрактиковался на всю жизнь. Бывало, за ночь вдвоём целую ванну картошки начистим.
А  ванна это много? – поинтересовалась  дочка Сидорова.
Ванна картошки - это  очень много. Ванна - это в тысячу раз больше чем вы сейчас чистите. И чистили мы на отлично, поскольку работу нашу принимала комиссия:  старшина и повар. Они знали толк в чистке картошки и халтура с ними не проходила, - ответил дочкам Сидоров.
- А как определить, кто лучше чистил? – задала вопрос дочка Иванова. – Ведь картошка после чистки одинаковая становится.
- Тот, кто тоньше срезает кожуру и вырезает все глазки, тот лучше чистит. Здесь всё просто, определяется простым осмотром очищенной картошки, - объяснил суть проверки Сидоров.
 - А тот, кто быстрей почистит? – пытала дело дочка Петрова.
- Если кожура снимается тонко и все глазки вырезаются, да ещё дело сделано быстрее всех, тот и выиграл, - наконец  полностью  сформулировал правила Сидоров.
- А что получит выигравший? – спросила дочка Петрова.
- Тот, кто выиграет, получит подарок, - на ходу придумал Сидоров. – Мы позвоним деду Морозу, и он принесёт очень хороший подарок.
- А тем, кто не выиграет, тому не принесёт? – забеспокоилась  дочка Иванова.
- И тем, кто не выиграет,  тоже принесёт. Но тому, кто выиграет, принесёт подарок лучше, - обещал Сидоров, думая, что сказанное пробудит в девочках соревновательный энтузиазм.
Однако произошло прямо противоположное. Девочки перестали чистить картошку.
-  А что вы не чистите, устали? – спросил Сидоров.
- Нет. Мы боимся проиграть, - ответили они почти хором.
- Если кто-нибудь из нас выиграет, то  дед Мороз подарит ей хороший подарок. А если проиграет, то  плохой.  Мы не хотим, чтобы нам дарили плохой подарок, - заявила дочка Сидорова.
- Так, ведь, ты можешь выиграть и получить хороший, - соблазнял  дочку  хорошим  подарком Сидоров.
- А если я проиграю, то получу плохой подарок. Я не хочу плохой подарок, - пояснила  суть  дела дочка  Сидорова.  Она  накуксилась,  собираясь  пустить  слезу. 
- Хорошо, я не буду звонить деду Морозу, - обещал Сидоров.
- И тогда нам всем дадут хорошие подарки? – на всякий случай спросила дочка Сидорова. 
- Всем дадут хорошие подарки, - заверил  дочку  Сидоров.
- А за то, что мы хорошо почистим картошку, нам ничего не дадут? – поинтересовалась дочка Иванова.
На сей раз на выручку Сидорову пришёл Иванов.
- И вам и нам дадут вкусной жареной картошки – это раз. Мамы вас похвалят, когда узнают, что вы сами начистили картошку – это два. А когда попробуют картошку и поймут, какая она вкусная, купят вам сладости – это три.
Девочки  продолжили  чистить  картошку, видно, слова  Иванова их убедили.
- А какие сладости нам мамы купят? -  спросила  дочка Петрова.
- Какие захотите, такие и купят, - обещал Сидоров.
- И шоколадку? – спросила дочка Сидорова.
- Захочешь шоколадку, так тебе купят шоколадку, - обещал Сидоров.
- А пирожное? - спросила дочка Петров.
- И пирожное тебе купят, - обещал дочке Петров.
- А ты что молчишь? Неужели ничего не хочешь? – удивился молчанию дочки Иванов.
- Я хочу и пирожное, и шоколадку, - заявила дочка Иванова.
- Да, в скромности тебя не заподозришь, - сделал вывод Иванов. - Раз обещал, получишь и пирожное и шоколадку.
- И я хочу пирожное и шоколадку, -  поменяла  желание дочка Петрова.
- И я хочу пирожное и шоколадку, - собезьянничала дочка Сидорова.
- Вот всё это вы скажете мамам. А мы подтвердим, что вы хорошо себя вели и очень хорошо чистили картошку, - обещал замолвить слово за девочек Иванов.
Девочки дочистили картошку, и Сидоров порезал её на маленькие кусочки и, ссыпав на сковороду, стал жарить. 
- Не сильный ты огонь сделал? – покритиковал повара Петров.
- Картошка огня не боится. Нужно положить больше масла и почаще картошку переворачивать, - Сидоров считал себя крупным специалистом по жарке картошки и не упускал возможности этим похвалиться.
- А что у нас будет  к картошке, - дабы  прервать  затянувшуюся  паузу, спросил Иванов.
- Мы же уже об этом говорили, - ответил Сидоров. – К картошке будет  по дольке колбасы.
- Только по одной дольке? – переспросил повара Петров.
- По одной, но толстенькой.  Или вы ещё что-то хотите? – Сидоров провёл тыльной стороной ладони по подбородку, показывая известный в мужской среде жест.
- Хорошо бы, - подтвердил догадки повара Петров. – Но у нас нет на это дело средств. А те белоголовые, что в холодильнике стоят, предназначены для праздника.
- Сегодня придётся ужинать на сухую.  Наших жён на это дело не расколоть, - подытожил Иванов.
- Значит, придётся на сухую, - подтвердил догадку товарища Петров.
- Папа, а нам что делать? – девочки сидели в углу кухни на двух табуретках и смотрели на мужчин.
- Если хотите, можете пойти с куклами своими поиграть, - предложил вариант времяпровождения Сидоров. – А как мамы придут, выйдете, и будем ужинать. Вы расскажете мамам, как сегодня картошку чистили, и они вас похвалят.
- А вы нас позовёте, когда мамы придут? – спросила дочка Иванова.
- Обязательно позовём.  Да вы и сами услышите, когда мамы войдут в квартиру. Но всё равно мы обязательно  вас  позовём, - ещё раз подтвердил своё обещание Иванов.
Девочки  нехотя  удалились  в  свои  комнаты.
- Тебе не кажется, что наши жёны задерживаются? – спросил у товарищей Иванов.
 Они где-то в это время подходят. Может быть, сейчас и подгребут, - ответил ему Петров.
- Знаете, о чём мы забыли? – вспомнил Сидоров и поделился  тем со своими товарищами.
- И что же такого важного мы сегодня забыли? – подыграл ему Петров.
- Сегодня должны наши продовольственные наборы из  Москвы приехать, - напомнил всем известный факт Сидоров.
- В  Москву поехал трёхосный ЗИЛ. У него скорость пятьдесят пять километров в час. Он рано утром в Москву ушёл. Там пробудет на загрузке несколько часов и четыре часа на обратный путь.  Прибудет сегодня поздно вечером, - сказал Иванов, подразумевая, что беспокоиться не надо.
- Пять часов плююсь тринадцать часов, получается восемнадцать вечера. Должны уже подъехать, - подсчитал Сидоров.
- Если никаких задержек в пути не будет, может и раньше приехать. А если где-нибудь задержится, то поздней. Но всё равно сегодня машину лишь разгрузят, - Петров был настроен пессимистически. 
- Я думаю, люди за своим и поздней придут. Так что неизвестно, будут выдавать наборы или не будут. Очень может быть, что и не будут, пересчитать наборы нужно, а только потом выдавать, - высказал своё мнение Иванов.
- Мы рано ушли с работы и поэтому ничего не знаем, - сказал Петров, но Сидоров его поправил:
- Даже если бы мы остались до конца работы, то всё равно были бы в неведении. Машина всё равно приходит после окончания рабочего дня, - опроверг Петров. – Мы же сами время прибытия в часть рассчитали. 
- А наши жены первым делом, как придут домой, спросят о наборах, - напомнил о женских привычках Сидоров.
- Они хозяйки, поэтому этот вопрос их волнует, - защитил женщин Петров. 
Звонок в дверь прервал разговоры мужчин. Петров пошёл открывать  звонившим.
- А вот и наши благоверные! – распахнув дверь, воскликнул Петров. – Заходите, будьте как дома. Он чмокнул свою супругу в щёчку, показывая, что игривое настроение посетило только благодаря появлению супруги на пороге дома.
- Вкусненьким пахнет, - потянув носом, определила его супруга.
- А как же иначе? Ждём вас, ужин приготовили для всей честной компании и даже девочки помогали, чистили картошку, - сообщил женщинам Сидоров.
- Эксплуатируете детский труд, - пошутила  жена Петрова.
- Не эксплуатируем, а готовим полноценную смену, - ответил Петров и поторопил:
Раздевайтесь, мойте руки и за стол.
- А дети где? – вспомнила о детях жена Иванова.
- Дети в комнате. Вас ждут, чтобы всем вместе ужинать, - ответил Иванов.
Женщины сняли куртки, и пошли в комнаты переодеваться. Обратно они вышли вместе с девочками и уже в халатах.
- Мойте руки, сейчас есть будем, - напомнил об ужине Сидоров.
- Надо всем за стол сесть, а не стоять в очередь  на ужин, - предложила жена Сидорова.
- Предложение интересное. Только вот  проблема, как это сделать? Стол-то маленький и не раздвигается.  Вокруг  такого стола все не рассядутся, - сомневался Сидоров.
- А мы, девочки, сядем с одной стороны стола.  А вы сядете напротив. Вот и разместимся. Как говорится, в темноте, да не в обиде, - предложила вариант размещения жена Сидорова.
Дети и женщины помыли руки. Женщины начали расставлять  мебель для ужина. Сидоров хотел им помочь, да его отстранили.
- Мы сами всё приготовим и на стол поставим, - объяснила мужчинам жена Петрова.
Женщины подвинули стол, с  одной стороны поставили четыре табуретки, с другой три. Потом поставили на стол тарелки  с  жареной картошкой и стаканы с чаем.
- А колбаса к картошке будет? - напомнил о необходимости мясных блюд Сидоров.
- Много не дам, а по кусочку отрежу, - обещала его супруга и выполнила обещанное.
- Мы на большее и не рассчитывали, - ответил Сидоров.
- Да, кстати, наборы уже привезли или нет? – наконец  вспомнила супруга Петрова.
- Этого мы не знаем. Но судя по времени, уже должны привезти, - ответил Сидоров.
- То есть их ещё не раздавали? – уточнила она.
- Нет, не раздавали, - соврал Сидоров, хоть и не знал точно.
- А когда будут раздавать? – продолжала спрашивать женщина
- Завтра, - односложно ответил Сидоров.
- Я не про завтра спрашиваю, - выговорила женщина. – Ясно, что не послезавтра.  Я спрашиваю, во сколько раздавать будут?
- Откуда я могу знать? Начальство решит, когда начать дело: сначала ответственные лица посчитают, по подразделениям развезут, а потом уже нам, простым служакам выдадут. Только заметь, никто нас не спросит, когда мы хотели  бы получить своё, - Сидорову надоело отвечать любопытной женщине, и он постарался закрыть тему, предоставив ей полную и совсем ненужную информацию.
- Завтра разберёмся когда, что и кому. А сейчас садитесь за стол, - выдал здравую мысль Иванов.
Женщины расселись на четырёх составленных вместе табуретках. Девочек посадили рядом с собой. Мужчины сели за стол напротив женщин.  Все собравшиеся приступили к трапезе. Не прошло и пяти минут, как трапезничающие перешли к чаю.
- Мама! А что у нас к чаю? – спросила дочка Сидорова свою маму.
- Хлеб с маслом тебя устроит? – хитро улыбнувшись, спросила мама.
- А пирожное или шоколадка есть? – спросила дочка, которая хотела сладенького и вкусного.
- Нет, но есть печенье.  Его можно намазать тонким слоем масла, и будет очень вкусно, - предложила  мама.
- А печенье вкусное? – спросила дочка Петрова.
- Вкусное и сладкое, - подтвердила супруга Сидорова. 
- Тогда и мне печенье, - пожелала  дочка  Петрова. 
- Печенье будет всем. У нас несколько пачек и всем  хватит сладенького, и детям, и взрослым, - обрадовала жена Петрова.
Она вышла из-за стола и приготовила что-то наподобие пирожных, намазав на печенье тонкий слой масла.
- А, точно, очень вкусно получилось, - подтвердил Петров, отведав приготовленное женой печенье.
- Век живи, век учись, - вторил ему Сидоров.
- Мы больше спецы по солёным  питательным  яствам. А сладенькое это уже женские блюда, - высказался Иванов.
- Не очень- то вы сильные спецы и по солёным блюдам. По крайней мере, мы ещё этого не поняли, - на сей раз подключилась к разговору молчавшая до сего момента жена Иванова.
Никто из мужчин отвечать не стал, поскольку хорошо знали своих жён. Выяснения роли мужчин и роли женщин в семье никому из них не было нужно. И без этого выяснения, всё у них сложилось, и терять свои позиции, даже в теоретическом споре, никому не хотелось.
- Девочки! – строго сказала жена Сидорова. – Мойте руки, умывайтесь, как положено, и в койку.
- Мы ещё не хотим спать, - попыталась отстоять свои права на ночное бдение дочка Петрова.
- Во-первых, вы не сразу сейчас в койку ляжете. Вам ещё помыться надо, - успокоила дочку мама.
- Во-вторых, скоро новый год. Несколько дней осталось до его прихода. А как встречают новый год?  Бьют куранты, все друг друга поздравляют, желают всего хорошего. И что самое главное, приходит дед  Мороз и дарит подарки. Если дети мам и пап не слушались, им дарят плохие подарки. А если вели себя хорошо, слушались родителей, то дед  Мороз дарит им хорошие подарки.  Мы- то, конечно, скажем, что вы вели себя хорошо, слушались пап и мам, но дед  Мороз он такой, он и сам всё о детях знает.  Пока всё у вас  получается на хороший подарок. Но есть ещё одно обстоятельство: чтобы получить подарок из рук деда  Мороза, надо его дождаться. А вы не хотите  спать  ложиться. Значит, каждый день будете не высыпаться. А когда наступит новый год и нужно будет лечь спать чуть позже, вы не сможете этого сделать из-за недосыпа. Значит, и подарок из рук деда  Мороза не получите.
Девочки не всё поняли, что им говорили. Однако они усвоили одно, нужно ложиться спать. Целый час ушёл на приготовления ко сну, и когда свидание с постелью для детей состоялось, взрослые смогли, не шифруясь, заняться решением своих взрослых проблем.
- Завтра у нас вторник, в гарнизонной душевой женский день, - напомнила всем присутствующим жена Петрова.
- Не только душевая, но и баня работает по расписанию женского дня, - подтвердил Иванов с существенным дополнением о специфике работы бани.
- Само собой, - согласилась жена Петрова. – Душевая находится в здании бани и котельная там одна.
- Вы завтра должны на работе отпроситься пораньше, - посоветовал Сидоров.
- Сами знаем. Иначе мы помыться не успеем. На одни волосы почти час уходит. А нам ещё детей мыть. Кстати, вам тоже надо бы в бане помыться, или хотя бы в душевой, - посоветовала жена Сидорова.
- Мы бы помылись, да не уверены, пустят ли нас в баню мыться в женский день. Другое дело если вы за нас поручитесь, - пошутил Сидоров.
 Ему показалось, что он пошутил удачно, но лица женщин оставались серьёзными и как бы говорили: «Сейчас. Пусти козла в огород, он там всю капусту уничтожит».
- В среду можете  в баню сходить. Там как раз мужской день будет, - посоветовала жена Сидорова.
- В среду у нас будет  очень  много  дел. Это же тридцать первое число.  В этот день нам надо окончательно разобраться   с  подарками, адресами и маршрутом. Потом начнём развозить подарки  по  адресам.  Потом,  за час до боя курантов, мы должны прибыть в Дом Офицеров и там проводить новогодние мероприятия.  А ещё надо выкроить время и наших девчонок поздравить, -
раскрыл суть дела  Сидоров.
- Наших девочек надо не поздно поздравлять. В десять они уже засыпать будут. Так что не позднее половины одиннадцатого вы должны приехать домой, - сказала жена Сидорова. 
- Мы и хотим пораньше приехать домой. Только подарок надо будет покупать, мы ещё не купили,  - сообщил Сидоров. 
- Мы сами купили им по кукле. Когда вы приедете к нам, мы вам отдадим подарки, а вы уже расстараетесь и девочкам подарите, - предложила  жена Петрова.
- Ты нам подала хорошую идею. Мы думали сначала собрать с родителей подарки, а потом, при доставке по адресу, подарить детям. А теперь нам могут  отдавать подарки уже в квартире по нужному адресу, - понял идею Петров.
- Так всегда и делают.  Только у вас есть вариант более гибкий, - сказала жена Иванова. – Дед Мороз сразу входит в квартиру и проходит в комнату. А Снегурочка с мешком подарков немного задерживается в прихожей и получает подарок из  рук родителей, кладёт подарок в мешок. Лишь получив его, она входит в комнату и отдаёт деду  Морозу мешок с подарком.
- Хорошо придумано. Только нам нужно ещё придумать слова, которые должен говорить дед Мороз. А раз с ним приходит Снегурочка, значит, и ей надо что-то говорить.  У нас  с  этим проблемы, - поделился возникшими трудностями Сидоров.
- Так у вас, значит, ничего ещё не готово! – сделала вывод жена Петрова. – Вам надо было проконсультироваться у какого-нибудь профессионального деда  Мороза. Зря вы это не сделали.
Мы просили замполита найти нам консультанта.  Он звонил в ТЮЗ, просил кого-нибудь из актёров, исполняющих роль деда  Мороза, проконсультировать нас. Однако ему было отказано. Мол, никто не будет открывать нам профессиональные тайны.
- Ну и что с того? Или ты хочешь сказать, вы консультанта не нашли? – пытала правду жена Петрова.
- Нет, не нашли. В дополнение к нашим бедам, нам велели вести елку на новогоднем вечере в Доме Офицеров, - пожаловался Петров.
- Я не поняла твоё последнее заявление. Я понимаю так, если ты одел  тулуп деда  Мороза, значит, твоя обязанность развлекать людей у ёлки. И не важно, где эта ёлка находится, - выдала супруга  Петрова.
- Основная наша задача – развозить подарки по адресам и детишек радовать.   А  Дом Офицеров добавился  потом, замполит постарался.  Мы надеялись успеть домой к бою курантов, чтобы с вами встретить новый год. Теперь ничего не получается.  Но и это ещё не всё. Мы не придумали, что должен говорить дед  Мороз на вечере в Доме Офицеров, - поделился наболевшим Петров.
- Ты уже говорил о проблемах составления текста для деда  Мороза и Снегурочки, - напомнила жена Петрова.
- Не совсем так. Дело в том, что на вечере дед  Мороз и Снегурочка должны говорить одно, а при посещении адресов детей для дарения подарков, другое.  Ни для одного, ни для другого случая  у нас тексты не готовы.  А, ведь, то, что говорит дед  Мороз очень важно для ребёнка. А для взрослых пьяных дядей и тётей тем более, - пожаловался Иванов.
- Ладно, попробуем вам помочь, - обещала жена Петрова.
- Тут ещё один вопрос остался не решённым: зачем в компании холодных персонажей цыганки? – спросил Петров.
- Какая ещё холодная компания? – не поняла жена Петрова.
- Снегурочка и дед  Мороз - они же изо льда  состоят.  Отсюда и холодная компания, - ответил Петров.
- Цыганка в этой компании не нужна, - озадачила неожиданным ответом жена Петрова. – Но она оживит обстановку и денег заработает.
- Как цыганка может денег заработать в квартире, куда мы придём вручать подарок малышу? Ей кто, малыш денег даст, и главное за что даст? Насколько я знаю, деду  Морозу и Снегурочке наливали выпить. А про деньги и цыганку никогда не слышал, - сказал Петров, и лицо его, выражавшее крайнее недоверие, будто и вправду женщины решили пошутить над мужчинами и поэтому предлагают в компанию деда  Мороза брать какую-то  там цыганку.
- Ну, представь: отыграли вы своё представление, малыш прочитал стишок, подарок вручили малышу и всё, надо уходить.  А прошло-то всего пять минут и у малыша и взрослых не остаётся ничего позитивного, даже ощущений  от  праздника, - объясняла жена Петрова.
- Ты забыла упомянуть халявную выпивку, которой угощают хозяева деда  Мороза и  Снегурочку. А тут  ещё появляется цыганка и кого им угощать? – закончил вопросом Петров.
- Прежде, чем угощать, нужно поработать. Угощение надо заслужить, - высказала своё мнение жена Петрова.
- Это уже становится интересным! – воскликнул Петров. – И как же цыганка может  ублажить  хозяев  дома  и заработать  на выпивку?   
- Как я вижу, ты всё понял правильно.  Цыганка в этой компании должна заработать. Сам посуди, вас подрядили на дело несвязанное со службой и ничего взамен не обещали дать.  А могли бы обещать хоть маленькое денежное вознаграждение, - пояснила жена Петрова. 
- Ты забываешь  тот факт, что мы военнослужащие и должны выполнять приказания начальника.  А насчёт награды ты права только отчасти. Да, прямо сейчас нам ничего не обломится. Зато потом, когда будет возможность, замполит обещал помочь  с получением квартиры. Согласись, это совсем не пустяк, - объяснил Петров.
- Будет ли квартира или нет, вилами на воде писано. Слишком много этих «если». Если будет  удачно выполнено всё,  что связано с новогодними дедморозовскими делами. А если нет? – вызывала сомнения у исполнителей жена Петрова. – Потом, относительно квартиры. Одну, коммунальную, мы уже получили. Почему бы ему не выдать нам другую коммунальную Квартиру?
Нам говорилось об отдельной квартире, - поправил жену Петров. 
- Самого замполита могут с должности сменить. Тогда  с кого спрашивать будете? А что касается цыганки, так она может заниматься самыми цыганскими делами, например,  гадать, - наконец пояснила функцию цыганки в дедморозовской компании жена Петрова.
- Как это гадать и самое главное кому гадать? – не понял сути Петров.
- Гадать хозяину и хозяйке и, конечно, за деньги. О хозяине вы должны всё знать, а значит, угадать о его потайных желаниях не столь сложно. Действительно, что желать военному, как не повышение по службе? – предположила жена Петрова.
- Какое может быть повышение по службе у старшего лейтенанта технической службы, если должность старшего  техника и  звание старшего лейтенанта – это его потолок  служебной карьеры? – опроверг предложенное женой Петров.
- Во-первых, он может дослужиться до должности руководителя группы и звания капитан. Во-вторых, вас будут заказывать чины повыше старшего лейтенанта и, возможно, не только из нашего полка, но и из дивизии. А там больших чинов много, и каждый из них мечтает  подняться, например, в штаб корпуса, а то и штаб армии. Поэтому, у цыганки будет немало работы, а значит, можно будет и ручку позолотить и за здравие карьеры выпить, - наконец  дошла до сути жена Петрова.
- Так ты предлагаешь цыганке гадать за деньги? -  дошло до Петрова.
Значит,  суть понял. Это уже кое- что, - подтвердила правильность  догадки жена Петрова.
- Нас все знают, а мы будем с людей деньги вымогать! – возмутился Петров.
 - Не вымогать.  Гадание дело добровольное. Но я уверена, что под мухой некоторые начальнички захотят услышать много лестного о себе, - уговаривала жена Петрова.
- А она дело говорит, - подал голос Сидоров. – Наши начальнички ужас, как лесть любят.
- Ещё один фантазёр нашёлся. Так, может, ты и будешь цыганкой в нашей дружной компании? – повернул вопрос в нужную сторону Петров.
- Снегурочкой – это одно, там слов почти не надо говорить. А цыганка разводит лоха на деньги. Тут одной фразой не отделаешься. И голос должен быть женский, а не мужской. Здесь женщина нужна, - отказывался от  предложения сыграть цыганку  Сидоров. – Пусть вон она цыганкой будет. Её предложение, её исполнение.  По-моему - это справедливо.
- Я бы с удовольствием. Но как дочке объяснить, что её отец и мать не будут  с ней встречать новый год? – поставила  неразрешимый  вопрос  жена  Петрова. 
- Я придумал, как надо сделать! – воскликнул Сидоров. – Пусть женщины будут и цыганками, и Снегурочками и дедами  Морозами.  Там, в женсовете, их ни один десяток  дам.
- Что же ты молчал и замполиту этого не предложил, когда он нас в первый раз к себе вызвал и озадачил этой новогодней самодеятельностью!? – возмутился Петров.
- Хорошая мысля, приходит опосля,  - оправдывался Сидоров. - Будто сам не знаешь, как это случается. Только сдаётся мне, если бы мы дали  замполиту совет привлечь  к новогодней самодеятельности дам из женсовета, он нас просто убил бы. А если не убил бы, то сослал куда-нибудь к чёрту на кулички навечно.
- Здесь  ты прав. За вашу дурость, к счастью несостоявшуюся, пострадала бы вся семья.  А так у нас есть  шанс пожить  рядом с городом и пользоваться благами городской жизни. Дочкам скоро в школу идти, а в городе учиться намного интересней, чем на хуторе, где все преподаватели - это отец и мать, - поразила выводами жена Петрова.
- Если так обстоят дела, придётся вам, нашим жёнам, заменить нас в дедморозовских представлениях, - предложил Сидоров и ухмыльнулся, представив в картинках, как всё это могло бы состоятся. 
- А кто будет готовить праздничный стол? Кто будет с детьми заниматься и готовить их к появлению деда  Мороза? – обосновала невозможность такого расклада жена Петрова.
- Здесь, как раз проблем нет, - ввязался в разговор Иванов. – Сидоров у нас знатный кулинар. Готовит очень прилично, а когда есть из чего приготовить, так просто прекрасно.
- А с детьми заниматься будет  Иванов, - нашёл подходящий вариант замещения Сидоров. – Он у нас просто домашний Макаренко. А вы втроём будете за нас дедморозить. Для усиления, мешок там поднести или в кузове машины покараулить можем выделить вам  Петрова.  Тем более его жена очень  на выдумки хитра, и даже нас хотела со своей цыганкой перехитрить. Так что не зря говорят, муж и жена одна сатана.
- Так не получится, - вступила в разговор жена Иванова. - Мы ваши жёны, за нами домашний очаг, а вы хотите нас первыми под  танки запустить. А не боитесь, что на  нас положит  глаз кто-нибудь из начальства или кто-нибудь из молодых. Что тогда делать будете, неужели против начальства пойдёте?
- Что мы будем делать - это вопрос. А что вы будете  делать - для нас более интересный  вариант, - сказал Сидоров.
- Не нужно отпускать ситуацию до критического момента.  Тогда и делать ничего страшного и аморального не придётся.  Мы просто показали вам то,  как мы могли избежать этого новогоднего назначения. Выходит, что никак не могли. А вы нас пытались обвинять в том, чего не понимаете: военнослужащий полностью себе не принадлежит. Он беззаветно служит родине, а  за родину периодически выдаёт себя его вышестоящее начальство и поручает сделать чёрте что, - закончил объяснение Иванов.  – Что же касается цыганки, то не всякий мужик может  справиться с этой ролью. По крайне мере, никто из нас не сможет. Если уж нам ходить по квартирам ещё и с цыганкой, то придётся вам самим стать на время этой цыганкой. А кто из вас ей станет и к каким чинам, заказавшим деда  Мороза, она будет приходить вместе с дедморозовской компанией – это уже другое дело.  Решайте сами, стоит  это  тех  рублей, которые можно выручить гаданием или нет.
- Я предлагаю померить костюмы, и если будет в том необходимость, их подшить или, наоборот, расшить, - заговорила о деле жена Сидорова, переключив общее внимание на более прозаические темы.   
Она не вмешивалась в разговор, считая все слова, сказанные о новогоднем, дедморозовском деле,   несерьёзными.
- И то дело! – воскликнул сам Сидоров. – Дети спят, пора заняться делом.
- Я надеюсь, ты не это имеешь  в виду? – одёрнула шутника его супруга, бросив на него сердитый взгляд. 
- Ну что ты!  Как можно? - оправдывался Сидоров. - Я как раз говорю о том же, о чём и ты. Конечно, надо с костюмами заняться и примерить всю амуницию на себя, если надо то и  подшить.  В общем, подогнать всё надо, чтобы в последний день одеть  всё на себя и не суетиться понапрасну.
- Нам ещё много всего предстоит сделать, одни подарки только чего стоят? – сказал Петров.
- Пока они нам ничего не стоят. Но если потеряем, с нас слупят не только деньгами, - Сидоров склонен был сегодня  рассмотреть даже самый плохой вариант развития событий.
 - Почему мы их должны терять?  Подарки в машине будут, если всё правильно делать, никто их не утащит, - ответил Иванов.
- Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Сидоров.
- Охранять надо подарки. Тогда никто на них не позарится. А потом, кому взбредёт в голову, ночью лезть в кузов автомобиля? – пояснил свою мысль Иванов.
- Тому и придёт, кому доехать надо, - ответил Сидоров.
- Ночью, в мороз, лезть в кузов грузовика, который неизвестно куда поедет! Ты бы полез? – задал наводящий вопрос  Иванов.
- Мы не полезли бы, а шпана, которой заняться нечем, вполне может, - привёл весомый вариант развития нежелательных событий Сидоров.
- Так вы достанете свою дедморозовскую амуницию или нет!? – поторопила мужчин жена Сидорова.
Иванов полез в стенной шкаф и вытащил оттуда  одежду деда мороза.
- Прошу, - положив её на табуретку рядом с женой Сидорова, сказал он.
- Мне-то она ни к чему.  Я её носить не собираюсь.  Ты её одень, а я посмотрю, как сидит и нужна ли корректировка, - предложила жена Сидорова.
- Этот наряд не только для одного меня предназначен. Его мы по очереди будем одевать, - ответил Иванов. – Придётся  как-то оптимально его корректировать. 
- Ты одевай, а я посмотрю. Без примерки ничего сказать нельзя. Одевай, одевай, не стесняйся, - поторопила жена Сидорова.
Иванов стал облачаться в одежды деда Мороза.
- Помог бы мне кто-нибудь. Быстрей бы дело пошло, - ворчал он.
Но никто из присутствующих не знал, как помочь товарищу, одевающему дедморозовский  тулуп.
- А тулупчик- то без подкладки и утепления, - обратил общее внимание на сей примечательный факт Иванов.
- И правильно, - поддакнул Сидоров. – Тебе же в нём не на улице лицедействовать, а в помещении. Сопреешь ненароком, да ещё развезёт быстрее от выпитого.
- Во-первых, если крепко потеть будешь, то весь алкоголь  с  потом выветрится. Во-вторых, чтобы в помещение попасть, надо изрядно ногами потопать по улице и в холодной машине поездить по морозу, - Иванов усомнился в правильной концепции облегченной одежды деда мороза.
- Так на время перемещения по улице можно курточку накинуть или свитер поддеть, - предложил Сидоров.
- Ты так и будешь в одной рубашке или действительно свитер подденешь? – поинтересовалась жена Сидорова. 
- А что это меняет? – Иванова начинала  злить суета около его персоны.
- Меняет многое. Если вот  так, на рубашку одевать тулуп, то надо ушивать. А если на свитер, то можно ничего не делать, - пояснила жена Сидорова.
- Хорошо, я на свитер одену, - согласился Иванов.
- Я сейчас принесу, - обещала жена Иванова и пошла за свитером.
- Вот, возьми, - жена протянула Иванову свитер. 
Она помогла супругу снять шубу, одела на супруга  свитер, и помогла одеть шубу уже на свитер.
- А теперь как сидит? – спросил он женщин.
- Теперь… - жена Сидорова встала со стула и осмотрела Иванова со всех сторон. – Теперь лучше. Если бы это было твоё пальто, я бы сказала – оно немного велико, но для мужчины, который стремится выглядеть солидней своих естественных возможностей, вполне нормально.
- Я не понял,  не будем  ушивать или всё-таки будем? – поинтересовался Иванов.
- Даже не знаю, - озадачила ответом жена Сидорова. – Нужно посмотреть, как это будет выглядеть при полностью снаряжённой экипировке.  И на других участников новогодних представлений нужно померить костюм. А потом уже делать выводы.
- Так мне снимать шубейку или ещё не снимать? – Иванов спросил женщину о последовательности  выполнения  высказанного  ей  же  ранее.
- Не снимать, - ответила женщина. – Надевай бороду, шапку, валенки, посох бери и мешок.
- Валенки-то  зачем? – спросил Иванов. 
- Для полного образа нужно быть полностью экипированным, - объяснила  подход  к  проблеме жена  Сидорова. 
- А  без  валенок  никак? – уточнил Иванов.
- Никак, - подтвердила  неизбежность  полного  облачения  жена  Сидорова.
Иванов послушно стал наряжаться.
- Теперь хорошо? – закончив  с  экипировкой, спросил он.
- А посох и мешок? – напомнила жена Сидорова.
- Сейчас- то  это  зачем? – не понял требования женщины Иванов.
- Ты бери, потом поймёшь, - поторопила жена Сидорова.
Иванов  взял посох в левую руку и мешок в правую.
- Теперь пройдись по кухне, - велела женщина.
Иванов прошёлся туда, сюда несколько раз.
- Ну,  хватит  что  ли? – остановился  Иванов  и только  потом  спросил.
- Хватит, нагляделись уже на тебя  досыта, - ответила женщина. 
- И что скажете?  Я соответствую  образу деда Мороза или не соответствую? – спросил мнения женщин новоявленный  дед   Мороз. 
- Хиловат немного. А так, в общем, соответствуешь, - ответила жена Сидорова.
- Что значит хиловат? Где ты среди нас троих здоровяка определила? – выказал недовольство Иванов.
- Дед  Мороз обычно солидней выглядит.  Даже если тебе под шубейку  побольше поддеть, всё равно нужного  эффекта  не  достигнуть, - пояснила женщина.
- Я не понял, о чём ты говоришь? – сознался Иванов.
- Тело не будет соответствовать  лицу, - ответила женщина.
- Совсем  запутала. Почему тело не будет соответствовать лицу, если  лицо к этому телу приделано? – спросил Иванов.
- Тощее  лицо  не  соответствует  толстому  туловищу.  Разве что бородой и усами белыми  полностью лицо закрыть.  Придётся  довольствоваться  тем, что есть, - сделала  вывод женщина.
- Всё, я больше не нужен? – спросил Иванов. – Жарко в зимних одеждах дома находиться.
- Ты нам нужен. Как же мы без тебя? – подала голос жена Иванова.
- Теперь  пусть  надевает  одежды  деда  Мороза кто-нибудь из вас, - велела жена Сидорова, обращаясь к Петрову и Сидорову.
- Кому одевать? – переспросил Петров.
- Ты и одевай. Пока на тебе посмотрим, а потом на нём, - кивнула женщина на своего супруга.
- Теперь твоя очередь париться в шубе самого холодного деда, - не без  доли иронии сказал Иванов.
Он быстро стянул с себя одежды деда Мороза,  не забыв снять валенки.
- Примерка продолжается, - прокомментировал продолжение  примерок Сидоров.
- Зря радуешься.  Следующим будешь ты, - напомнила  Сидорову  его  супруга.   
Петров, а затем Сидоров прошли примерку.
- Придётся ничего не перешивать.  Тулуп на всех троих сидит удовлетворительно, -  сделала вывод жена Сидорова. 
- С  амуницией деда  Мороза закончили. Теперь,  давайте, Снегурочку обрядим, - предложил Петров.
- А может быть, не нужно никакой  Снегурочки? – сомневался  Сидоров. – Обойдёмся одним дедом  Морозом. 
- Можно и обойтись. А можно не обходиться. Замполит за инициативу вас только похвалит, - соблазняла мужчин жена Сидорова.
- В армии инициатива наказуема. Может получиться  всё наоборот:  по шеям  получим от замполита вместо благодарности, - предупредил Сидоров.
- А кто будет деда Мороза на рабочем месте страховать? – задала непонятный  вопрос  жена Сидорова.
- Какое у деда  Мороза место работы? Он же дед  Мороз, и никто его на службу, а тем более на работу не возьмёт, – ответил Сидоров.
- Ты меня не понял. Дед  Мороз в глазах детей настоящий и  это  заблуждение  должен  поддерживать сам дед  Мороз, таким образом, чтобы дети не разуверились.  Вот  тут  помощь Снегурочки  очень  может  пригодиться, - объяснила жена Петрова. 
- Вас  послушаешь, так  без  ваших  Снегурочек  никуда, - заметил  Петров.
- Да, без женщин мужчины не очень  хорошо управляются с  детьми. А дед  Мороз  именно с детьми и  общается, - сказала жена Сидорова.
- Не только с детьми общается дед Мороз. Вы, наверное, забыли, что дед  Мороз должен  прибыть  в гарнизонный Дом Офицеров и развлекать  там  взрослых  дядей и тётей, - напомнил женщинам Сидоров. 
- Это частный случай. В основном дед  Мороз нужен для детишек. Они верят в волшебство, в деда Мороза,  в  Снегурочку, - подала голос жена Иванова.
- Давайте, займёмся делом, - одёрнула  говорунов  жена Сидорова. – Мы ещё не померили костюм Снегурочки.
- Я не понял, костюм уже существует?  Как я подозреваю,  вы  его  купили в магазине и хотите на ком-нибудь  примерить? – догадался Сидоров. 
- Вот здесь ты ошибаешься, правда, не во всём. Костюм мы не покупали, но померить хотим, - непонятно и нелогично ответила жена Петрова.
- Как можно померить то, чего нет. Или вы вместе с навыками, полученными по пошиву одежды, изучили волшебство? – спросил Сидоров.
- Волшебство мы не изучали, но кое-что сделать можем. Нужно только определить, кто будет снегурочкой, - пояснила жена Петрова.
- Насколько я знаю, Снегурочка - существо женского пола, - подсказал женщинам  Сидоров. – Значит, нужно женщину в Снегурочку  наряжать. 
- Во-первых,  почему существо? По-моему,  в этом определении присутствует   мужское пренебрежение к женскому полу.  И, во-вторых, в японских театрах женщин играют мужчины, а почему у нас, в России,  мужчине нельзя женщину сыграть? – хитро ухмыльнувшись, привела весомые аргументы жена  Иванова, как бы призывая своего супруга вступить в разговор.
- Снегурочка  вылеплена  из снега,  и никто  из людей точно не скажет женщина ли она.  Спорить не буду, по виду она женщина, а по сути, кто она на самом деле?  Но в театральных действиях важен вид актёра.  Если Снегурочка имеет вид женщины, отсюда и наряжать надо женщину в Снегурочку, - обосновал своё мнение Иванов.
- Где только их, женщин, взять? Вот в чём дело, - посетовала жена  Петрова.
- А вы у нас на что? Подкраситесь,  принарядитесь, и получится  очень хорошая из вас Снегурочка. А при необходимости даже не одна. Так что в случае производственной травмы будет на кого заменить, - объяснил по-мужски Петров и, судя по выражению его лица, сам же остался доволен: вот, мол, я как  вас уделал. 
- В любом случае нас  трогать нельзя. Мы ваш тыл, ваши жёны. Мы детей выращиваем, вас обихаживаем.  И мы в ваше отсутствие будем с детьми  встречать наступление нового года и ждать вашего появления. Кстати, а что за производственная  травма, о которой  ты  намекал? – не удержалась  от любопытства  жена  Петрова. 
- Производственная  травма  вполне возможна при таком виде деятельности. Мы, ведь, должны, я говорю о деде  Морозе и  Снегурочке, вместе ходить по лестницам в подъезде, выискивая по известному адресу квартиру. Не в каждом доме есть лифт и сама по себе ходьба - дело полезное, когда всё в меру. А когда шагать приходится через силу, тогда не равен час ноги повредить, - специально тянул время Сидоров, не называя сразу самый  взрывоопасный  момент. – В квартирах надо будет поздравлять детишек,  и дарить им подарки.  Дети будут рассказывать стишки, и петь песенки, а родители хвалить детей и рассказывать деду  Морозу какие они, дети, послушные и хорошие.  А потом родители начнут угощать деда  Мороза и Снегурочку. Вот  тут  и поджидает главная опасность.
- Фу ты, ну ты, а я-то думала!  - воскликнула женщина, когда, наконец, поняла, что над ней смеются. 
- Решите, кто из вас будет  Снегурочкой. Того мы приоденем и подгримируем, - сказала она.
- Я  сменный дед Мороз. Если Иванов выйдет из строя, я его заменяю в качестве деда Мороза, - предупредил Петров.
- Почему именно ты сменный дед  Мороз?  Я тоже самое могу сказать про себя, - не согласился Сидоров. 
- А то ты не знаешь, почему я его дублёр, а не ты? – ответил  ему Петров.
- Объясни, тогда я тоже буду  знать, - высказал пожелание Сидоров.
- Когда приводят пример, говорят: Иванов, Петров, Сидоров. Так вот, Петров идёт сразу за Ивановым  и только  потом  идёт  Сидоров. Надеюсь, теперь тебе понятно? – дал  намёк  Петров.
- Теперь понятно. Однако даже это не даёт  тебе преференций в этом вопросе, поскольку это приводится в качестве примера. А в жизни будет  так, как договоримся между собой, - высказал свою точку зрения Сидоров. 
- Чтобы не тратить время на глупые договоры и разговоры, мы раз и навсегда договорились: Иванов, Петров, Сидоров.  Умные люди не зря так трактуют  последовательность фамилий, а значит  очередь между ними, - настаивал на своём мнении Петров. 
- Теперь  нам  стало  всё  ясно, - подала голос  жена Сидорова. – Снегурочкой может быть только Сидоров.  Девки, тащите сюда, всё, что может пригодиться в наряде Снегурочки.  Сейчас будем  примерять на Сидорова.
- Да не хочу и не могу быть Снегурочкой. У меня внешность не Снегурочкина:  щетина растёт и голос грубый, мужской. Если внешность можно подретушировать, то  голос  никак не подретушируешь, - заявил  Сидоров.
- При желании всё можно сделать, - возразила женщина.
Женщины  разошлись по комнатам и мужчины подумали, что  примерки уже закончились. Они чуть не поссорились, благодаря  напору женщин, которые  старались  добиться  от мужчин выполнения  собственных  идей.  Мужчины продолжали сидеть на кухне молча. 
Через пару, может быть, пяток минут в кухню вернулись женщины. Мужчины думали о зыбкости казалось бы нерушимой мужской дружбы, когда за  дело  берутся женщины, и время для мужчин  сейчас  не играло большой роли.  Что уж тут несколько лишних минут ожидания, коли  согласия нет? 
- Ну что притихли? Сейчас мы продолжим начатое и ваше настроение  должно  улучшиться, - высказала надежду жена Петрова.
- Устали  мы  сегодня.  Спать хотим, - ответил своей супруге Петров. 
- Доделаем что запланировали, потом спать ляжем, - обещала  супруга Петрова.
- А мы разве что-нибудь планировали? – в  пику  спросил  Петров. 
- Сейчас мы вам напомним, - обещала жена Сидорова. – А ты садись сюда, - велела она своему супругу.
Женщины  быстро  нарядили  Сидорова, водрузив  на  голову  кокошник. 
- Немного поработать  с  лицом, и получится  очень симпатичная  Снегурочка, - сообщила  мужчинам жена  Петрова. 
- Голос мне тоже  подправите? – ехидничал Сидоров.
- Голос придётся подправлять  тебе самому, - рекомендовала  ему  супруга. – Ты вполне можешь  говорить  тоньше. 
- Да что вы говорите! Не может быть, - схулиганил Сидоров,  заговорив фальцетом. 
- Это  уже лучше, - похвалила Снегурочку жена Петрова. – Но нужно ещё тоньше, иначе не очень–то  твой голос  напоминает  женский. 
- Твой голос мне кого-то  напоминает, - заявил Петров. – Но никак не припомню, чей  голос он напоминает. 
- Помните двух женщин, которые в Доме Офицеров  в актовом зале ковырялись в коробке с подарками. Так вот голос одной из них был точно как у тебя. Так что с голосом всё нормально.  Можешь  таким  голосом  говорить, если сами женщины так же говорят, - посоветовал  Петров.
-  Всё-таки нужно говорить понежнее, - пыталась  советовать  жена Петрова.   
- Не знаю, получиться ли у меня? - сомневался Сидоров.
- Нужно  потренироваться, тогда  получится, - подбодрила Снегурочку  супруга  Петрова. 
- Вообще она права. Если детишки услышат  столь грубый женский голос, они наверняка испугаются. Жалко кузнеца у нас знакомого нет, - заявил Петров и на него с удивлением посмотрели два мужчины,  присутствующих  при перевоплощении мужчины в женщину. 
- Что ещё за кузнец? Нет  тут  у нас, в гарнизоне, никаких ни знакомых, ни незнакомых кузнецов, - ответил ему  Сидоров. 
- Помнишь сказку «Семеро козлят»? – Петров попытался объяснить своё последнее заявление.
- Причём здесь сказка о каких-то козлятах? - не понял намёка Сидоров.
- В этой сказке волк пришёл к кузнецу и просил его выковать себе голос тонкий, как у козы. Кузнец выковал ему голос и волк после этого пришёл к избушке, где жили козлята, и пропел им: 
Козлятушки, ребятушки, отворитеся, отопритеся, ваша мать пришла, молочка принесла, - открыл всем  дверь  воспоминаний  детства  Петров. 
- В сказке такое бывает, а наяву вряд ли. Наяву сам постараешься и добудешь, только тогда и будет  у  тебя удача, - напомнил о суровой реальности Сидоров. 
- Встань и пройдись, - велела новоявленной Снегурочки жена Петрова.
Сидоров послушно встал и прошёлся по кухне туда- сюда.
- Куда ты как на плацу шагаешь! - критиковала  Снегурочку жена Петрова. – Шажки должны быть мягкие и лёгкие, а не размашистые и громкие.
- Я на балерину не учился, - огрызнулся Сидоров. – Я другие университеты заканчивал.
- То-то и видно, что не учился, а придётся, не учась, ходить, как Снегурочка маленькими шажками.
Иначе дети тебе не поверят, - заявила жена Петрова.
- Не нравится, так я не буду  Снегурочкой. Ищете дурачка  в  другом  месте, - обиделся Сидоров,  и женщины решили подсластить пилюлю. 
- У тебя определённо талант. Никто здесь так не перевоплотился бы  в  Снегурочку, как ты,  - похвалила жена Петрова.
- А  чего  тогда  ругаете? – не  поверил  женщинам  Сидоров.
- Нет нечего совершенного.  А хочется, чтобы всё было как можно лучше, - объяснила жена Иванова излишнюю дотошность при коллективном создании образа Снегурочки.
- Быстро вы спелись, - Иванов понял, что их разводят. – Думали, похвалили разок, и мы как цуцики все ваши прихоти будем выполнять.
- Какие ещё цуцики? Мы правду говорим. Если не веришь, сам попробуй в Снегурочку перевоплотиться, -  с наигранной обидой ответила жена Петрова.
- Ладно. Теперь ваш выход мадам, - произнёс  Петров.
- О чём это ты? – не поняла жена Петрова. 
- Теперь  вы в свою цыганку перевоплощайтесь, - Иванов напомнил о намереньях женщин  сыграть цыганку.
- А стоит ли? Вы, ведь, сами говорили, что не стоит, - подыграла мужчинам жена Петрова.
- Когда нас наряжать в цыганку, тогда, значит, стоит, а когда самим наряжаться в цыганку, тогда вам уже не нужно, - к месту заметил Сидоров, но женщины как-то подозрительно быстро согласились. Наверное, им было очень любопытно узнать, как живёт местное начальство, а попасть к ним домой лучше варианта не предвиделось. 
- Ну что ж, цыганкой, так цыганкой, - произнесла жена Сидорова. – Девки, несите костюмчик, сейчас мерить будем.
Женщины ненадолго зашли в комнату, и скоро жена Сидорова преобразилась в цыганку, насколько позволял гардероб и воображение женщин.
- По-моему, неплохо,  - оглядев  жену  Сидорова  со всех сторон, произнесла  жена Петрова. 
- Ну-ка, покажи класс, как ты будешь облапошивать  клиентов, - попросил Иванов  новоиспеченную цыганку продемонстрировать цыганские таланты.
-  Дорогой! Давай, погадаю, - произнесла  цыганка и схватила Иванова за руку.
- Позолоти ручку, всю правду скажу, - продолжала  говорить  цыганка. – Милок, ждёт тебя удача, повышение по службе.
- А если это снабженец  или завскладом, а не начальничек, что ты будешь говорить?  Ведь, повышение по службе ему не светить, благ  он набрал сам сверх горла.  Единственное,  что ему хотелось бы узнать -  не ждут ли  его в ближайшем будущем   неприятности, а то и потеря свободы.  Ну что скажешь? – подначил цыганку  Иванов.
- Тут  тоже всё просто. Сначала его немного запугать надо, чтобы привлечь внимание. Сказать, что ждут  его неприятности. А уже потом, когда он захочет   узнать подробности и позолотит  ручку, буду  говорить  о его безоблачном дальнем  будущем. Такие люди скуповаты, и раскрутить  их на хорошую оплату  очень  трудно,  но возможно, - объяснила  женщина.   
- А большой начальник разве не скуповат? Он всё получает даром и вряд ли посчитает, что хоть  за что-то ему надо платить.  Пожалуй, его раскрутить будет ещё трудней, - предположил Иванов.
- Ну что ж, раз мы все вопросы решили, пойдём отдыхать. Время позднее, завтра  всем на работу и спать уже хочется, - предложила жена Иванова.
- Подождите!  Ещё не всё мы решили.  Или вы забыли, как обещали нам помочь  наладить общение с детьми, в смысле разговоров с родителями и малышами, а так же придумать текст, который  должен говорить  дед  Мороз  в Доме  Офицеров  для взрослых  дядей, - напомнил Петров.   
- Лесами тёмными, оврагами глубокими шли мы сюда. Правильно ли мы пришли, здесь ли живёт мальчик Федя? И хорошо ли вёл себя мальчик  Федя, достоин ли он подарка? – начала фантазировать на дедморозовскую тему жена Иванова. 
Теперь его родители отвечают:
«Да, здесь живёт мальчик Федя и вёл он себя хорошо весь  год».
«А что приготовил нам мальчик Федя: стишок или песенку»? – спрашивает дед  Мороз.
Мальчик Федя читает стихи.
Дед  Мороз говорит  Снегурочке:
«Снегурочка! Неси сюда подарок».
Снегурочка приносит подарки, один  сладкий, который дед  Мороз  приносит  с собой в мешке для подарков; второй, который  отдают  Снегурочке  родители.  Дед  Мороз отдаёт мальчику подарки. Дальше всё остальное.
- Что именно это остальное? – спросил Иванов.
- Я думаю, в каждом случае будет по-разному. А может быть, одинаково, - сказала женщина.    
- А как это узнать? – спросил Иванов.
- Что именно ты хочешь узнать? – уточнила женщина.
- Как всё будет: одинаково или по-разному? – спросил  Иванов.
- Это можно будет узнать, когда посетишь несколько адресов, - сказала женщина.
- А как насчёт цыганки, она появиться на адресе сразу после вручения подарка или появится там уже после ухода из квартиры? – уточнил вопрос Иванов.
- Ещё не знаю. Здесь надо подумать, - ответила женщина.
- А  хоровод  вокруг  ёлочки и  угощение, как насчёт этого? – поинтересовался  Иванов.
- Скоро всё узнаешь сам. Осталось-то всего два дня, - обнадёжила женщина.
- Ладно, с этим всё понятно. А как проводить вечер в Доме Офицеров, кто мне об этом скажет? – вопрошал Иванов.
- Только не я. Наверняка в Доме Офицеров будет кто-нибудь из начальства и после хорошей выпивки оно будет само что-то говорить и планы, даже если они и были изначально, могут поменяться. Так что там тебе всё скажут, когда время придёт. Вы как хотите, а я отправляюсь спать. Глаза уже слипаются, мочи нет, - объявила женщина и отправилась в свою комнату. Другие женщины, захватив фрагменты костюма  Снегурочки и цыганки, тоже отправились в свои комнаты.
- Пора и нам на боковую. Заранее ничего не решить, придётся, как говориться, ориентироваться на местности, - предложил Иванов.
Костюм деда  Мороза снова спрятали в кладовку и после этого сами отправились спать.
  Следующий рабочий день начался как обычно. Разве что с утра каждое подразделение отправило грузовую машину для подвоза выделенных наборов. Уже перед обедом наборы подвезли и тут же стали их выдавать  в каждом подразделении военнослужащим. Раздали быстро, но это всё равно оттянуло обед на более позднее время, а некоторые несознательные военнослужащие, которые проживали на территории гарнизона, заходили домой. Результат нарушения дисциплины был на лицо: многие опоздали  после обеда на службу. Теперь у замполитов подразделений появилось реальное дело – распекать нерадивых подчинённых  за опоздание.  Но трёх друзей, прапорщиков, такая учесть не ждала.  Их после обеда  ждал самый высокий в полковых масштабах  политический чин:  замполит полка. Немного задержавшись из-за посещения дома, дабы оставить там продуктовые наборы, они подошли к кабинету этого большого начальника.
- Стучи, мы уже опаздываем, - велел Иванов стоящему перед  дверью кабинета замполита Сидорову. 
- Мы уже опоздали, так что минутой раньше, минутой позже, а результат один будет, - ответил Сидоров.
- Несмотря на  заявление, Сидоров постучал в дверь.
- Никто не отвечает, - огорчил он товарищей по сценическому образу.
- Стучи ещё раз, - велел Иванов.
- Я пасс. Стучи в дверь сам. Может, он впускать нас не хочет сейчас, - заявил Сидоров и уступил место Иванову.
- С чего бы ему нас не впускать? Не с женщиной же он сейчас в кабинете, - усомнился Иванов.
- Знаю где он сейчас, - подал голос Петров. – Или получает пищевые наборы или относит их домой.
- Второе более вероятно. Стучи, тогда и будем знать, как там на самом деле, - поторопил Петров.
Иванов постучал в дверь и тоже не получил ответа.
- Значит, нет его в кабинете. На второй раз он должен был откликнуться, - пришёл к выводу Иванов.
-  Есть он там или нет, скоро узнаем.  Самое главное, мы не опоздали,  и за это нам не перепадёт, - сделал вывод Петров.
 Ждать пришлось недолго, скоро появился сам замполит. Он отпер дверь и пригласил: проходите. Однако он сам первым  вошёл в кабинет, будто он и себя пригласил войти.
«Прямо какое-то раздвоение личности. Сначала он приглашает войти, а потом сам тут же пользуется своим же приглашением. При частом общении с высшим начальством  такое вполне может статься», - подумал Иванов.
Прапорщики  встали  у стены, напротив  стола замполита.  Вопреки обыкновению, замполит  за  стол  садиться  не  стал.
- Надо решить ряд вопросов и окончательно определиться с графиком ваших посещений квартир, а так же назначить время посещения Дома  Офицеров.
- Вы спрашивали, как и когда родители принесут свои подарки для детей. Так вот родители не понесут  вам подарки. Они отдадут  подарок деду  Морозу, когда тот придёт  в квартиру. Имя малыша они тоже сообщат в это же время.
- В какую квартиру должен придти дед  Мороз? – не понял Сидоров. 
- В ту, в какую его вызвали поздравить ребёнка, - ответил замполит и осуждающе посмотрел  на тупого прапорщика, да потом понял, что не прав: не генерал, ведь, а с прапорщика какой спрос.
- Вот фамилии и номера квартир, куда деда  Мороза вызвали.  Я поставил номера, которые последовательность посещений квартир определяют.  Вам следует неукоснительно этих номеров придерживаться, - объявил  замполит.
- Придерживаться номеров квартир или номеров, что вы поставили? – спросил  Сидоров, намеренно придуриваясь в отместку на презрительный, предназначенный его персоне, взгляд замполита.
- Конечно, тех, что я поставил и номеров квартир, тоже. Адреса, ведь, ещё никто не отменял, - объяснил замполит и отдал листочек Иванову, таким образом выделив его, как главного в группе дедов  Морозов. 
Иванов взглянул на листок и туже воскликнул:
- Да  тут  первые  десять  фамилий  из дивизии, а не из полка.
- Да, они из дивизии. Но как я понимаю, мы все из одной армейской семьи и нужно помогать друг другу и налаживать  доверительные контакты, - выдал замполит.
«Он будет выслуживаться, задницу начальству вылизывать, а нам лишней работы от этого до самого нового года хватит и останется», - подумал Иванов.
- Теперь о Доме Офицеров, - продолжил инструктаж замполит. – Дед  Мороз должен появиться там не позднее двадцати трёх ночи.
- Сначала офицеров начальство поздравит, а потом уже будет выход  деда Мороза. В двадцать четыре часа дед  Мороз должен ёлочку зажечь. Вот это вам и предстоит делать. Вопросы есть?
- Есть, - ответил Иванов. – Мы не оговорили начало наших посещений адресов.
- Начинайте не раньше девятнадцати  часов, - ответил замполит.
- В списке столько квартир, что мы вряд ли за предновогодний вечер успеем, - сомневался  Иванов. -  От девятнадцати до двадцати трёх часов получается четыре часа. В лучшем случае  мы успеем не более двенадцати квартир обойти.  А может быть и меньше, поскольку дети лягут спать задолго до двадцати трёх часов.
- Нужно постараться обслужить большее количество квартир, - велел замполит.
- Будем стараться побольше квартир обслужить, но в списке насчитывается сорок шесть квартир, а нам такое количество  ни за что за четыре часа не сдюжить, - огорчил замполита Иванов.
- Надо постараться. Ну а уж если не успеете, то с утра, на следующий день, - разрешил замполит.
- Ещё такой вопрос, кто из начальства будет в гарнизонном  Доме  Офицеров? – спросил Иванов.
- Пока не знаю. Но кто-нибудь будет, может быть, даже кто-нибудь из дивизии, - ответ замполита не был конкретным, поэтому Иванова не устроил.  Но другого ответа замполит  дать сейчас не мог.
- Если вопросов больше нет, можете идти, - разрешил замполит.
- Забыли сказать о машине, которая будет нас возить по адресам, - вспомнил Петров.
- Ящики с подарками у вас сейчас находятся в Доме Офицеров. Вот туда в восемнадцать  часов тридцать первого декабря подойдёт  ГАЗ 66. А утром первого января он будет ждать вас в десять часов по тому же адресу, - ответил замполит.
- Разрешите идти? – спросил Иванов.
- Идите, - разрешил замполит.
Группа новоявленных дедов морозов вышла из кабинета.
-  Теперь куда пойдём? – задал вопрос Сидоров.
- Сначала надо покинуть здание штаба, - ответил Петров.
- Ну так что решили? – повторил вопрос  Сидоров.
- Почти половина рабочего дня осталась, - напомнил Петров. – Можно вернуться на службу, а можно не возвращаться.
- А что делать, если на службу не пойти? – поинтересовался  Сидоров.
- Да хоть что… - ответил Петров, не уточняя, что именно.
- Надо нам в гарнизонный  Дом  Офицеров  сходить, - предложил Иванов.
- И чего мы там забыли? – не понял суть предложенного  Петров.
- Ясно чего, подарки.  Женщины в актовом зале подарки перебирали.  А куда они потом подарки положат?  Вопрос  с  неоднозначным  ответом. А нам надо знать точно и иметь ключи от помещения, где будут собраны подарки для дедов  Морозов, то есть для нас. Приедет машина и надо будет быстро собраться. А для этого надо чтобы всё было подготовлено, - объяснил своим товарищам Иванов.
- Я не уверен, что те женщины до сих пор в гарнизонном Доме Офицеров находятся. Что им столь долго там отсвечивать? – сомневался Сидоров.
- Ты слышал, чтобы подарки вчера раздавали? – задал наводящий вопрос  Иванов.
- Нет, но я и не интересовался, - ответил Сидоров.
- Если бы подарки вчера раздавали, всё равно кто-нибудь сказал бы об этом. А раз не раздавали, значит, сегодня будут раздавать, либо завтра. Но скорее всего сегодня. Ты понял о чём я? – напоследок спросил Иванов.
- И о чем ты? – отыграл  вопрос  обратно  Сидоров.
- Если сегодня женщины будут  выдавать подарки, то они сейчас наверняка в  Доме  Офицеров.  Значит и нам есть  резон туда  зайти, - объяснил свою мысль Иванов.   
- Тогда пошли в  Дом  Офицеров, узнавать насчёт  подарков.  Нам непременно надо всё сегодня с дамами  обсудить, - поторопил товарищей Петров. 
Три прапорщика неторопливым техническим шагом направились в  Дом  Офицеров.  На доске объявлений добавилось  ещё одно объявление, но прапорщики прошли мимо. Они торопились, осознав своё непростительное  легкомыслие. Ведь, женщины не обязаны ждать  дедов  Морозов.  Они могли раздать подарки и отправиться домой.  Тогда прапорщикам пришлось бы несладко, поскольку найти место, где будут лежать предназначенные для дедов  Морозов подарки,  станет  нелегко.  И доказать, что деды Морозы именно они, а не кто другой, будет  очень трудно. Ведь, замполит выдал им лишь задание, не снабдив никакими подтверждающими это задание документами.   
Прапорщики поднялись на второй этаж и вошли в актовый зал. Женщины и коробки находились там же.
-  Здравствуйте! - поздоровался с женщинами Иванов. – Вы сегодня подарки раздавать будете?
- Мы уже раздаём. Люди приходят сюда и получают  подарки. А вы тоже хотите подарок получить? – поинтересовалась женщина.
- Да, мы хотим получить подарки, но не сегодня, а завтра, - ответил Петров.
- А почему бы вам сегодня не получить подарки, если вы всё равно пришли сюда? – поинтересовалась  женщина.
- Завтра у нас будет машина, чтобы развозить подарки по адресам. А сегодня у нас машины нет, так что подарки нам будут нужны завтра, - объяснил Иванов. 
- Так вы от деда  Мороза? – догадалась женщина.
- Мы сами деды  Морозы. Нам замполит дал задание дедморозить по очереди. Вот мы и пришли узнать, где будут лежать подарки. Машина приедет завтра к шести, тогда и возьмём подарки, - сказал Иванов.
- Пойдёмте, я вам покажу кладовку, где будет стоять коробка с подарками, - предложила женщина и вышла из зала, приглашая  тем мужчин следовать за ней.
Прапорщики пошли за женщиной.  Она подошла к двери комнаты в углу  коридора, Женщина отперла дверь и открыла.  Комната была маленькой, но для размещения коробки с подарками и трёх прапорщиков она вполне подходила.
- Я ключ повешу на вахте.  Завтра возьмёте, когда будет нужно, - обещала женщина.
- А нам ключ дадут? – сомневался Сидоров.
- Дадут, я предупрежу, что вы придёте, - обнадёжила женщина.
- Спасибо вам, - поблагодарил Иванов. - До свидания! 
Три прапорщик  направились  на выход, собираясь пойти домой и немного отдохнуть.   
- Домой? – спросил  мнение  товарищей  Иванов.
- Домой, - ответил Петров. – Сегодня надо немного отдохнуть. Завтра  будет  некогда, придётся до ночи шляться по улицам. 
- Если бы до ночи. Нам нужно будет почти до утра находиться в гарнизонном  Доме  Офицеров, - дополнил  сказанное Сидоров. 
- А утром надо будет доделывать дедморозовские дела, которые мы завтра не доделаем, - сказал Иванов. – Представляю, какие рожи  у нас будут  после бессонной ночи да ещё с качественными возлияниями. 
- А какие рожи будут  у  тех, кого мы утром навестим. Вот смеху- то будет на этом слёте рож,  - представил, как всё  состоится,  Петров и хихикнул.
- Смеху вряд ли. А вот матюгов точно будет много. И на утреннем посещении нам точно не нальют, - отметил  недостаток утренних посещений Сидоров.   
- У нас всё равно других  вариантов нет.  Придётся   делать, как задумали, - подвёл итог  Иванов.
- Как задумал замполит. Мы к этому сценарию никакого отношения не имеем, мы только исполнители, и утром,  когда  будем  подарки  развозить,  пусть  замполита  матерят, - высказал пожелание  Петров. 
- К  сожалению, они сначала  увидят  наши  рожи, им-то они и посвятят свои эмоции, - напомнил о реальностях  Сидоров. 
- Есть  вариант  избежать грубую встречу,  надо  послать  вперед  Снегурочку.  Материться на женщину не каждый мужчина будет, - предложил вариант действий  Иванов.
- С моей рожей, даже при обильном макияже, трудно соответствовать милому женскому облику. А с другой стороны, дверь может открыть  супруга и появление потенциальной конкурентки на пороге дома  вряд  ли её обрадует, - сомневался в правильности решения Сидоров.  – Дед  Мороз должен стоять перед  дверью в этом случае, а не  Снегурочка. 
- Если угадать не получается, придётся перед дверью стоять и  Снегурочке и деду  Морозу. Тогда угадывать не придётся и вариант, получить матерную встречу, а тем более получить по мордасам, становится менее вероятным, - складно заметил Петров. 
- Может быть, ты и прав, не цыганку же посылать первой, - заметил Иванов.
- Я сомневаюсь, что в нашей компании появится цыганка. Наши женщины не так глупы, чтобы за несколько рублей, и то будут ли они,  всю ночь потратит на шляние по квартирам, вместо встречи нового года за столом у себя дома, - сказал Сидоров. 
- Очень такое может быть.  Нам лучше, чтобы наши жены оставались дома в новогодние праздники, - заметил Иванов. 
- И в другие праздники тоже пусть остаются с нами, - пожелал Петров.
- И лучше пусть празднуют праздники вместе с нами, - добавил Сидоров.
За разговорами прапорщики дошли до дома.
- Мы сегодня немало километров намерили. Пора нам в тёплом помещении отдохнуть,  пока нет никого дома, - поворачивая ключ в замке, и открывая входную дверь в дом, вполголоса, как бы напоминая самому себе, сказал Петров.
- Да вот прямо сейчас и завалимся спать. Думаю, часа два нас никто не потревожит, - поддержал товарища Сидоров, следом входя за ним в дом.
- Конечно, поспим. Но сначала посмотрим  то, что нам замполит  понаписал, -  немного скорректировал планы друзей Иванов, заходя в помещение последним.
- А потом, когда проснёмся, этим нельзя будет заняться? – задал наводящий вопрос Сидоров, которому никак не хотел заниматься чем-либо иным, кроме сна.   
- Это займёт немного времени, зато у нас появится уверенность, что всё будет без обмана, - ответил Сидоров. 
- Что ты имеешь в виду? Кто нас хочет обмануть? – не понял Петров.
- Адреса должны быть точными, это раз. И маршрут, который он нам написал, учитывая важность посещаемых нами персон, должен быть действительно оптимальным, - пояснил Иванов.
- Ни по первому, ни по второму вопросу мы не сможем определиться. Лично я не знаю никаких адресов военнослужащих нашего гарнизона, а тем более начальства из дивизии, - сказал от своего имени Сидоров. 
- Некоторые адреса  мы всё же знаем: вы своих сослуживцев, я своих. А с маршрутом всё и того проще, поскольку в каждом адресе есть номер дома. А значит перескакивать с одного дома в другой, если ещё остались адреса в посещаемом нами доме, нет никакого резона. Ведь, перед нами не стоит задача максимально  угодить  начальству, - объяснил суть  дела Иванов.
- А кому ещё угождать ты собираешься, если не начальству? – спросил Сидоров.
- Это замполит  хочет  угодить начальству за наш счёт. А нам никому угождать не требуется. Нам нужно честно выполнить свою работу, - вразумлял своих товарищей Иванов.
Он достал из кармана сложенный вчетверо листочек и развернул его.   
- Ну вот, что я говорил! – воскликнул он. – Накрутил наш замполит от души. Даже не закончив здесь, в гарнизоне, он направляет  нас  в город. Поскольку  там большое начальство живёт.
- И много адресов в городе? – поинтересовался Петров.
- Сейчас скажу, - ответил Иванов и принялся считать. – В городе у нас семь адресов для посещения.
- А в гарнизоне сколько адресов нам посещать? – не унимался Петров.
- Давай, посчитаем, - сказал Иванов и затих, производя подсчёты. – Всего у нас сорок шесть заявок. Вычитаем из  сорока шести семь адресов  и получаем  тридцать девять адресов в гарнизоне.  Меньше чем сорок шесть, но всё равно много. Можем не успеть за вечер всех  обслужить, - посетовал Иванов.  – А нам, ведь, ещё в  Дом  Офицеров идти и там пьяных офицеров веселить.
- И ещё своих девчонок надо будет с новым годом поздравить и подарки им вручить, - напомнил о ещё одном новогоднем деле Петров.
- А жёнам своим, получается, мы ничего не подарили, - посетовал Сидоров.
- Мы им швейную машинку подарили, - не согласился с ним Петров.
- Не подарили, а временно взяли в аренду. Всё равно скоро придётся отдавать, - опроверг  заявление товарища Сидоров.
- Временное, может очень  скоро стать постоянным или почти постоянным, - высказался Петров.
- Это не тот случай. Складские служаки все жмоты, за понюшку  табака их не возьмёшь, -  сказал Сидоров.
- И ты прав, и ты прав, - постарался примирить  товарищей Иванов. – Как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное.  А  с  другой  стороны, всё постоянное в нашей жизни временно, всё зависит от  чего отталкиваться.
- Ты прямо философ, этот, Аристотель или Диоген, - ехидничал Сидоров. – Вы как хотите, а я пойду покемарить. 
Он ушёл в свою комнату.  Иванов и Петров тоже направились в комнаты к своим кроватям. Едва головы их коснулись подушек, сон мгновенно сморил мужчин.  Казалось, прошло мгновение до назойливого звонка в дверь.
«Открыл бы кто-нибудь», - сквозь  сон подумал Иванов.
«У наших жен свои ключи есть. А более никого видеть  мы не хотим», - подумал Петров.
«Опять мне открывать», - прослушав  продолжительную  трель  звонка, понял Сидоров. 
Он нехотя  встал с кровати и поплёлся  к  входной двери. Отодвинув задвижку, он впустил толпящихся у дверей женщин и детей.
- Ну, ты и спать, - только и сказала его супруга, увидев заспанную физиономию мужа.
- Чего на задвижку заперся, боишься, что украдут или появилось что скрывать? – пожурила чужого мужа  жена Петрова.
Последняя фраза насторожила жену Сидорова. Закончив  разоблачать от верхних одежд  себя и дочку,  она поторопилась  в комнату и не услышала объяснение супруга.
- Машинально как-то получилось. Никто, ведь, из нас не думал закрываться. Я даже не скажу, кто из троих задвижку закрыл.  Хоть убей, а не помню.
- Если бы ещё пару минут не открыл, прибили бы. На морозе, да ещё с детьми не очень здорово стоять, к тому же, если в баню торопишься, - сказала жена Петрова. – А мой тоже здесь, дома?
- Мы все домой пришли и решили силы подкопить. Завтра-то не больно поспишь. Скорее всего, всю ночь придётся куролесить.  А вы долго звонили? – закончил вопросом Сидоров.
- Да уж, долго. Минут пять звонили, - огорошила  ответом  женщина.
- Прямо уж пять минут! Я почти сразу встал и к двери пошёл, - не поверил Сидоров.
- Сразу, да не сразу. Много минут прошло. Я не засекала, но терпения точно не осталось, покуда  ты дверь  отпирал, - женщина и тут нашла подходящий аргумент, определяющий временной интервал. – Что же это я!  Я тут с  тобой болтаю, а мне вещи надо собирать в баню.
Женщина, прихватив дочку за руку,  ушла в свою комнату. 
Сидоров взглянул на настенные часы.
«Они сегодня раньше пришли, - определил он. – Сердитые, значит чем-то недовольны. А собственно, чем они могут быть довольны?  С другой стороны, все живы, здоровы и то дело».
Он не пошёл обратно в комнату, а уселся на кухне за стол. Скоро к нему присоединились  Иванов и Петров.
- Не спится? – ехидничал  Сидоров.
- Тебе тоже не больно-то спалось, - ответил ему Петров.
- Пришлось проснуться.  Вы спали как сурки, а мне пришлось вставать и к двери идти, - объяснил Сидоров. – Да ещё выслушивать за вас всех.
- Можно было не вставать. Они бы открыли дверь своими ключами, - ответил  Петров.
- Как раз нельзя было. Дверь была закрыта на задвижку, - объяснил причину своего поступка Сидоров. – Можно сказать, я вас выручил, принял удар на себя.
- Что будем делать, выручатель ты наш? – толи в шутку, толи всерьёз спросил Петров. 
- Доспим, когда  жены мыться уйдут. Или вы другого мнения? – внёс предложение Сидоров. 
- Поспать ещё малость, я думаю, никто  против  не будет, - Петров подтвердил правильность  направления мысли товарища. 
Из комнат стали выходить жены  прапорщиков.
Они одели детей и оделись сами, облачившись в тёплые зимние одежды. 
- Мы пошли в баню мыться. А вы тут хозяйством займитесь. На ужин у нас ничего не приготовлено. Вы  уж  постарайтесь  для  нас, - напоследок  наказала  жена  Сидорова. 
Закончив сборы, женщины ушли.
- Вот и поспали. Что готовить на ужин будем? – правильно поставил вопрос Петров.
- У нас есть варианты?  Картошку пожарим и все дела, - пользуясь репутацией главного повара, ответил Сидоров.
- Девчонки  в  баню  ушли, чистить  картошку  придётся  самим, - напомнил  Петров.
- Нас трое.  В армии за ночь целую ванну начищали. А на сковородку начистить нам всё равно, что палец  об асфальт, - ответил Сидоров.
- Не сковородку, а сковородищу. А лучше две сковородки, иначе от души не поешь, - заметил Петров.
- Тогда уж лучше две сковородищи. Так оно вернее будет, - подключился к разговору Иванов.   
- Если  мы  прямо  сейчас  начнём  чистить  картошку, у  нас останется  час на сон, - поторопил товарищей  Иванов.
- Не всем останется час для сна. Тот, кто  будет  жарить  картошку, поспать не успеет, - опроверг утверждение товарища Сидоров.
- Пожарить картошку - не столь длительная процедура.  Полчаса вполне хватит, - заявил Иванов.
- На двух сковородах жарка картошки займёт больше времени, - не согласился  Сидоров.
- Если поставить две сковородки на две конфорки, то время жарки картошки останется тем же, как и для одной сковородки, - привёл весомый аргумент  Иванов.
- Давайте, почистим картошку, а жарить не будем, - предложил Петров, чем вызвал вопросы у товарищей.
- Как же не будем? А кто ужин приготовит, если  не  мы? – не понял суть идеи Сидоров.
-  Пожарить картошку дело получаса.  Женщины придут из бани, будут детей раздевать. Сами начнут причёской заниматься.  Вот и приготовим картошечку, ведь, горячую жареную картошку есть приятней и вкусней, нежели  холодную. Давайте, займёмся  чисткой картошки, а потом на боковую,  - предложил Петров.
 Через пятнадцать минут, закончив  чистить картошку и погрузив чищеные плоды в воду, они  легли досыпать. И снова их разбудил звонок  входной двери.
- На сей раз, все проснувшиеся направились отпирать дверь. Однако уже на кухне Сидоров метнулся  к  кастрюле с  картошкой, собираясь  жарить уже очищенный продукт. 
 С  клубами  холодного  воздуха, усиленными  контрастом  распаренных  в  бане тел, в  прихожую  вошли  три женщины и три ребёнка.  Закутанные шарфами лица не сразу позволили определить, кто  есть  кто. 
- Долго  вы  в  бане мылись, - взглянув на часы, заметил Петров.
- Долго, - согласилась жена Петрова. – Народу было много. Все хотят новый год чистыми встретить. А потом, мы же с детьми. Сначала их отмыть надо, а потом уже себя. После бани долго остывали, чтобы  на улице не простудиться.  Сейчас  знаешь, как завернуло на улице:  градусов двадцать ниже нуля, не меньше.
- Ладно, раздевайтесь, приводите себя в порядок, как раз ужин подоспеет, - определил план действий для женщин Иванов.
- Так ужин ещё не готов? – удивилась нерасторопности мужчин жена Сидорова.
- Горячая картошка намного приятней в глотку лезет, нежели  холодная, - объяснил смысл позднего приготовления ужина Петров. – Совсем недолго осталось ждать ужина. 
- Полчаса не больше, - подал голос  Сидоров, который резал картошку и ссыпал  её  на разогревшиеся  уже  сковороды.
- Ладно, поверим на слово, - ответила женщина и вместе с дочкой удалилась в свою комнату.
Её примеру последовали две другие женщины вместе со своими дочерьми.
- Если завтра не потеплеет, мы на улице околеем, хоть мы и сами будем дедами  Морозами, которые  не  должны  холода  бояться, - обратил внимание товарищей на столь негативный факт Сидоров. 
- Самое главное, чтобы предназначенная для нас машина завелась. Таскать на себе подарки нам не по силам. И тогда уже мы точно никуда не успеем, -  пессимистическим высказыванием продолжил  тему  дедов  Морозов  Сидоров. 
- А почему она должна не завестись? В армии приказ должен выполняться  беспрекословно, вне зависимости от обстоятельств, - сказал Петров.
- На морозе автомобили имеют обыкновение плохо заводиться. И тут приказывай, не приказывай, толку не будет.  Тут  дело в навыках.  Скажу прямо:  у наших желторотых, призванных недавно, срочников  такого  опыта  нет, - напомнил о реалиях жизни Иванов.
- Я думаю, завтра будет  потеплей.  Не может два дня подряд  холодрыга  продержаться.  Наверняка потеплей на улице станет, - сказал Петров, дабы поднять  настроение  своих товарищей.
- Ты мешай, мешай картошку.  Уже горелым припахивает, - поторопил  товарища Иванов.
- Сами и мешали  бы.  Сразу на двух сковородах картошку перемешивать одному нескладно, - огрызнулся Сидоров.
Иванов взял ложку  и начал перемешивать, помогая товарищу в трудном кулинарном деле.
- Ну вот, а ты сомневался, - пошутил он. – Ещё немного и можно будет картошку кушать.
 - Ни в чём  я не сомневался. Мне нельзя сомневаться, я ужин готовлю, а он должен быть  вкусным  и  питательным, - заявил Сидоров.
- Первый раз слышу, чтобы  жареная картошка обладала сразу двумя столь замечательными качествами, - пошутил Петров.
- Когда умеешь, всё получается само собой, - переворачивая  скворчащую на сковороде картошку, ответил Сидоров, и с видом победителя, взглянул на товарищей.
- Ты у нас призванный мастер. Тебе нельзя не поверить, - Петров подыграл Сидорову, понимая не перспективность разговоров на столь скользкую тему.  Ведь, в случае отказа Сидорова ему придётся дожаривать картошку самому. 
- Чайник поставь, - напомнил о чае Сидоров.
Картошка и чайник дошли до кондиции одновременно.
- Зовите женщин, - велел Сидоров и выключил газ трёх горящих конфорок. – Пусть  поторопятся, если  хотят  горячее  поесть. 
- Сами выйдут, - подал голос Петров. – Если есть хотят, сейчас появятся.
- Если, не если, а разогревать  я не буду, вкус блюда  испортится.  Идите, зовите, - повторил задание Сидоров.
- Ты свою жену позови, а мы посмотрим, как она поторопится. Женщины,  небось,  волосы  свои  для праздничных  причёсок  готовят.  А ты им хочешь помешать, - высказал  предположение  Петров.
- Я схожу, а вы как хотите. Мы семьёй поедим, а вы уж потом поедите, когда ваши жёны соблаговолят выйти к ужину, - сообщил о своём решении Сидоров  и направился в свою комнату.
Он долго не появлялся, а когда вышел на кухню, сообщил товарищам:
- Вы как хотите, а я поем. Нечего за столом толкаться, как говорится: меньше народу, больше кислороду. 
- А что же твоя благоверная не вышла? Или ужинать передумала, фигуру блюдёт? – не без ехидства, спросил Петров. 
- Она ещё не готова, а нам ждать не резон, - очень доходчиво объяснил Сидоров.
Он достал из шкафчика тарелку и поставил на стол. Потом снял крышку со сковородки и положил горячую ещё жареную картошку на тарелку.
- Нам бы тоже положил, - просил Петров.
- Ага! Дозрели уже! – обрадовался Сидоров. – Я надеюсь, вы сможете обслужить себя сами.
- А что тут дозревать? Если твоя благоверная ещё не готова, значит, и наши жёнушки тоже не готовы. Лишний раз на грубость нарываться не хочется, - объяснил Петров.
- А я что говорил! – воскликнул Сидоров.
- Ты немного напутал. Это мы говорили, а не ты, - напомнил о недавнем  разговоре  Петров. 
- Какая разница кто говорил!  Самое главное результат. А результат будет такой: я поем, и буду сыт. А вы, как захотите, - Сидоров, в знак окончания разговора, налёг на картошку. 
Иванов и Петров тоже положили себе картошки и налили себе и Сидорову чая. Мужчины доели картошку, и выпили чая, а женщины  не вышли даже к чаю.
- Что делать будем? – спросил Петров.
- Помоем посуду и на боковую. Лично у меня, такой большой недосып, что я смогу проспать сутки, - заявил Сидоров.
- Мысль интересная. Но предоставят ли нам такую возможность? Вот в чём дело, - сомневался Петров. 
- Они пойдут на кухню ужинать. За это время я успею заснуть. А потом меня пушкой не разбудишь, - объявил  Сидоров.
Петров взял на себя мытьё посуды, Иванов и Сидоров продолжали сидеть за столом, ожидая появления  жён и детей.
- Долго они, - заметил Иванов. – Полчаса прошло, как мы закончили ужинать, а их всё нет.
- А куда им торопиться? Успеют ещё поесть. Женщинам самое главное - внешний вид.  И здесь нет границ  для совершенства.  Вот они и стараются, совершенствуются, - Петров, как понимал, пояснил образ мышления женщин. 
- Очень может быть. Но хотелось бы побыстрей лечь спать, - сказал Сидоров.
Уже через пять минут девочки и женщины вышли на кухню.
- Долго вы собирались. Мы вас ждали, да не дождались, поужинали. Теперь ваша очередь, - просветил женщин Иванов.
- Нам-то что-нибудь оставили? – спросила жена Сидорова.
- А как же. Осталось много жареной картошки, но за то, что она ещё горячая не поручусь, - ответил Сидоров.
- Самое главное чтобы она холодной не стала, - сказала жена Сидорова.
- Вы давайте, ужинайте, а мы пойдём спать завалимся. Завтра нам нужно быть в хорошей форме, - ответил Сидоров.
Мужчины отправились по комнатам.  Через пять минут они спали на супружеских ложах, заняв непозволительно большую площадь кровати.  Супругам, когда они пришли в комнаты укладываться спать, пришлось  расталкивать  своих суженых, дабы получить достаточно места на супружеской кровати.   
Утром прапорщики пошли на службу. Они чувствовали себя немного недоспавшими или переспавшими, поскольку и в том и другом случае ощущения одинаковые. 
- До скорой встречи, - на развилке пожелал всем  Иванов, прежде чем завернуть на тропинку, ведущую в своё подразделение.
-  До встречи на обеде, - ответил  Петров, справедливо считая, что никто из них обед не пропустит.
Сидоров с утра был хмур и ничего не ответил. Он с самого утра чувствовал  некое отчуждение жены и причины, несмотря на все заверения, были ему понятны.
  До обеда время тянулось очень долго, поскольку все дела на территории  с  авиационной техникой в этом году были закончены и весь личный состав занимался приборкой в помещении и на территории. Иванов пробовал включиться  в дело, но ничего у него не ладилось. Начальник группы понимал  состояние подчинённого и в конце концов решился того от дел освободить.
- Отдыхай, - сказал он. – Мы по домам отдыхать пойдём, а тебе работать до самого утра.
Иванов сел на стул и,  открыв наставление по проведению регламентных  работ, пытался читать.
В голову вместо наставлений, лезли разные, не по теме, мысли.
«Нам  нужно  в  Дом  Офицеров костюмы перенести. И там уже переодеваться, - думал он. – Не то дети увидят нас во всей красе. А что дальше, как нам утром первого числа переодеваться, чтобы дети не увидели?  Дом  Офицеров вряд ли будет с утра открыт. Он утром только закроется и ему будет не до наших проблем». 
Иванов так и не придумал, как и где переодеться утром первого числа в одежды деда Мороза. Он надеялся на прозорливость  своих друзей. Или на то, что втроём  они быстрей придумают, как и что делать в эту непростую для них новогоднюю ночь. 
У Петрова и Сидорова день сегодня тоже не заладился. Они всё делали невпопад, и начальство осталось ими крайне недовольно. Однако претензий  не высказывало, боясь жалобы замполиту, который  может не ограничиться только нравоучительной беседой, а придумать для провинившегося довольно мерзкую бяку, облечённую в рамки срочного задания, вызванного внезапным  обострением  международной  напряжённости. 
  Днём друзья встретились в столовой. Их всех отпустили  со службы для выполнения особой миссии, о которой не должны знать дети,  дабы не разуверится в настоящего деда  Мороза. А взрослые посмеивались над тремя неудачниками, хоть и сами, что уж тут душой кривить, были не против  встретить новый год в компании  большого и доброго деда  Мороза, и очаровательной Снегурочки  в  белых сапожках и откровенном бикини, стилизованном под зимнюю шубку этой зимней проказницы.   
- А, деды  Морозы! – воскликнула Клава, подойдя к столу с тремя прапорщиками. – По вашим кислым физиономиям вижу, что приближения светлого новогоднего праздника вас не радует. 
- Здравствуй Клава! – поздоровался Сидоров. – Так-то ты нас встречаешь. Нам и так тошно, а тут ты ещё до кучи. А что касается новогоднего праздника, так он не светлый, а тёмный, поскольку новый год приходит ночью, тихо и весьма прозаично, когда уставшие на работе люди спят.
- Да я пошутила. А комплексуете вы зря. Вам поручили ответственную миссию, и никто кроме вас выполнить  её не может. Это подтверждает  сам  замполит.  Не зря он так сильно к вам прицепился и заставил-таки взяться за новогоднее дело.  Ладно, берите первое, кушайте, а я вам второе поднесу. Ешьте, не стесняйтесь, я ещё принесу, если добавка потребуется, - обещала Клава и, выгрузив с подноса на стол прапорщиков три тарелки супа, удалилась за вторым. 
- Я подозреваю, нас и дальше все в полку будут называть дедами  Морозами, - отметил столь вероятный и прискорбный факт Сидоров.
- Как себя вести будем. За глаза могут называть. А если не будем реагировать на высказывания по поводу нашего костюмированного представления, то никто нам  в лицо этого не скажет, - высказался Иванов.
- Хорошо бы так и было. А если обзываться будут, пусть сами попробуют в следующем  году  в тулупе деда  Мороза походить. Мы откажемся, и тогда уже на нашей улице будет праздник, и смеяться  мы будем над ними, а не наоборот, - заявил Петров. 
- Будет,  так или иначе, всё это потом. А сейчас нужно решить, где нашу одежду для новогоднего представления спрятать, - перевёл тему разговора в другую плоскость Иванов.
- Ты какими-то загадками говоришь. Что за новогоднее представление?  Я не слышал о таком. Или замполит  для нас  ещё одну подлянку  придумал? – спросил Сидоров.
- Всё осталось, как и было: наш выход в нарядах дедов  Морозов остался в силе. Вопрос лишь в том, где мы будем переодеваться в костюм деда  Мороза и  Снегурочки, - пояснил Иванов.
- Давайте, есть, а то суп остынет и станет невкусным, - напомнил о еде Петров. 
Прапорщики  оставили разговоры и приступили к трапезе. Пару минут они были очень заняты, глотая произведение местного повара.
- Так вот, - продолжил излагать проблему Иванов, закончив есть суп. – Нам нужно переодеваться вне дома.  Об этом мы уже говорили и договорились, переодеваться в  Доме  Офицеров.  Сейчас мы переоденемся, и в шесть  часов, когда подъедет машина,  будем в полной готовности.
- Так в чём проблема? Я что-то не понимаю повода для сомнений? – не понял Петров.
- Как ты после новогоднего вечера в  Доме  Офицеров  будешь переодеваться  из одежд  деда Мороза в наши собственные одежды? – задал наводящий  вопрос  Иванов. 
- Как новый год наступит, немного потолкаемся в  Доме  Офицеров, переоденемся, и домой пойдём, - предложил вариант  с переодеванием Петров.
- Не о том разговор. Нам утром нужно будет опять облачаться в деда  Мороза и Снегурочку. А утром после новогоднего вечера всё спать будут, в том числе и вахтёр  Дома  Офицеров. Ведь,  мы уже в десять часов должны выехать  на поздравление не поздравленных, - сказал Иванов. 
- Я надеюсь, нам не придётся утром разъезжать по квартирам и будить домочадцев, которые легли спать под утро.  Они нас такими матюгами обложат и за то, что разбудили, и за то, что вовремя ребёнка не поздравили, - сказал Сидоров и насчёт матюгов все с ним согласились.
- Хотелось бы успеть за вечер все адреса объехать, но сам видел, сколько нам адресов дали. Как ни крути,  а  придётся  на другой день утром ехать, и я не уверен, что мы даже за следующий день все адреса обслужим, - огорчил всю дедморозовскую команду  Иванов.
- Что вы там собираетесь успевать? – разговаривающие друзья не заметили подошедшую к ним Клаву.  Не ожидая ответа, который ей не был нужен, а вопрос имел значение лишь для  привлечения  внимания, она выложила с  подноса на стол  три тарелки с горой картофельного пюре и  с маленькой котлеткой, сиротливо дополнявшей второе блюдо. Три стакана киселя заняли место на столе в качестве последнего блюда  из  меню обеда. 
- Да всё мы о том же рассуждаем. Нам придётся утром продолжать по адресам ходить. Вечером мы не успеваем обслужить детишек, - ответил Сидоров.
- Вы разделитесь и тогда есть шанс успеть, - посоветовала Клава. – Глядишь, и утром не придётся по адресам  ходить. А на ужин приходите, накормлю. 
Клава упорхнула обслуживать голодных офицеров, а бригада  деда  Мороза прибывала в раздумье.
Она дело говорит, нам надо разделиться, - Петров повторил предложение Клавы.
- И как же мы разделимся? – не понял Иванов. – Или вы меня на две части разделите? Одна часть будет  по одним адресам ходить, а другая по другим.
- Нужно закончить обед, а потом уже думать,  что и как, - внёс конструктивное предложение Сидоров.
Никто из присутствующих возражать не стал и вилки не торопясь застучали по тарелкам. Друзья ели не спеша, и процесс потребления пищи  не мешал процессу мышления. Они одновременно добрались до киселя и, взяв ломтик  чёрного хлеба и откусив от него кусочек, по глоточку под каждый откусанный кусочек хлеба стали пить.  Эта привычка осталась со времени срочной службы, когда самое вкусно, что перепадало рядовому срочной службы, был кисель.  Постоянное чувство голода приучило именно так пить кисель, прибавив к вкусному киселю не очень вкусный второсортный чёрствый солдатский хлеб.
- Как будем решать проблему? – напомнил  товарищам  Иванов. – У нас не так уж много времени осталось.
- Мы можем сначала вдвоём ходить по квартирам. А потом будем ходить по очереди, - сказал Сидоров. 
- Ты хочешь сказать, что Снегурочка будет заходить в одну квартиру, тогда как дед  Мороз  в тоже время будет посещать другую квартиру?   Я правильно понял? – спросил Иванов.
- Да, можно и так сказать, - подтвердил правильность  догадки товарища Сидоров.
- Но дети ждут подарков от деда Мороза, а не от Снегурочки, - возразил Иванов.
- Ты прав, здесь есть над чем подумать. Впрочем, есть вариант, например, говорить, что подарок просил занести дед  Мороз, - сообразил как выйти из положения Сидоров. 
- Если бы родители знали, что их ждёт утром, когда они откажутся от  поздравления  Снегурочки, то, возможно, они бы не возмущались отсутствием деда Мороза. С другой стороны,  мы не знаем, как договаривались с родителями. Если речь шла лишь о поздравлении, то всё равно кто будет поздравлять: дед  Мороз или Снегурочка. Только я подозреваю, что речь шла о поздравлении деда Мороза. Если так, мы не вправе заменять деда Мороза даже на Снегурочку, - огорчил присутствующих  Иванов. 
- Получается, никакого выхода у нас нет, - подвёл итог Петров.
- Получается, нам ничего нельзя менять! – поддержал товарища в признании суровой реальности Сидоров.
- Вы же сами знаете: если нельзя, но очень хочется, то можно, - огорошил выводами Сидоров.
- Ты хочешь сказать… - начал говорить Петров, но Иванов прервал:
- Можно будет попробовать. Деваться- то нам некуда, либо так, либо утром будить родителей придётся.  Сами понимаете,  в любом случае на нас будут жаловаться замполиту, - объяснил всю бесперспективность поиска оптимального варианта действий Иванов. 
- Пошли  отсюда, а то на нас  начинают коситься, - напомнил об окончании обеда  Петров.
- Пошли. Нам ещё домой нужно за одеждами деда  Мороза и Снегурочки  зайти, - напомнил о костюмах Сидоров.
Трое дедов  Морозов вышли на улицу. Сейчас они находились в состоянии перехода сознания: они уже были не совсем прапорщиками и ещё не совсем  перевоплотились в дедов  Морозов, которые с посохом и мешком будут ходить по улицам, заглядывать в квартиры и поздравлять ребятишек.  Через несколько минут все трое добрались до дома.
- Сразу понесём в  Дом  Офицеров костюмы или немного отдохнём? – спросил Иванов, когда все деды  Морозы вошли в дом.
- Часик можно отдохнуть. А потом пойдём на нашу голгофу, - высказал своё мнение Сидоров.
- А наши супруги вместе с детьми не подгребут к нашей пристани раньше, чем мы смоемся из дома? – Петров сомневался в правомерности решения товарища.
- Они нам не сказали, во сколько их с работы отпустят. А если бы их раньше собирались  отпустить, они бы нам сказали, - заявил Сидоров, объяснив  тем беспочвенность  тревожных предположений.
- Я думаю, они сами не знали,  когда их отпустят. Но практика показывает, что в последний день работы  перед  новогодними   праздниками, женщин раньше отпускают, - напомнил о прошлых годах Иванов.
- Это было в прошлые годы. А как будет в этом году, одному богом известно, - сказал Петров.
- Ничего страшного не произойдёт, даже если они придут домой прямо сейчас. Когда нужно будет, жёны детей отвлекут, и мы возьмём наряды и пойдём в Дом Офицеров.  Так что часика полтора у нас есть, чтобы отдохнуть  и  с вещами уйти из дома и при этом встречи с нашими домочадцами избежать, - сказал Иванов и, повесив куртку на вешалку, пошёл в свою комнату.
Петров и Сидоров тоже ушли в свои комнаты, собираясь качественно отдохнуть.  Отдых продлился немного дольше  полутора часов и, когда троица снова собралась на кухне, стрелки настенных часов, расположившись в данную минуту на четырёхчасовой отметке, предательски намекали на непозволительную распущенность обитателей жилища. 
- Ну и придавили мы сейчас! – подчеркнул столь вопиющий факт Сидоров.
- Пора собираться и переезжать  вместе  с нашим дедморозовским скарбом в Дом Офицеров, - высказался Петров. 
- А умыться, а чаю попить перед  ответственным заданием? – напомнил о потребностях Сидоров.
- Умыться надо. А чаю попить, не удаться:  времени у нас на всё, про всё маловато, - Иванов отверг последнее предложение Сидорова.
- Нам без подкрепления никак нельзя. На морозе всю ночь придётся торчать, а для этого энергия нужна, - сказал Сидоров и поставил чайник на огонь.
- Вода – не еда. На холоде она быстро из тебя дырочку найдёт и вытечет. Хороши мы будем, если в каждой квартире дед  Мороз со  Снегурочкой вместо поздравлений детворы, в  сортире засядут. Тогда на нас непременно замполиту нажалуются. А подкрепляться, нас сегодня  Клава  в столовую приглашала.  Переоденемся в одежды, дело начнём делать, а в семь заедем, перекусим к Клаве, - напомнил о приглашении Иванов.
- Мы и так не успеваем. А ты в столовую предлагаешь ехать. Этак мы и вовсе с десяток квартир обслужим, не более, - напомнил о дедморозовском долге Петров.
- Вы забыли, что у нас водитель – рядовой срочной службы, - напомнил Сидоров.
- Тоже мне, открытие, - критиковал Петров. – Это мы и без тебя знали.
- Он ужин не пропустит, потому что для солдата главное - питание по распорядку. А пока он будет ужинать, и мы поедим, - пояснил Сидоров.
Пока они разговаривали, чайник закипел.
- Придётся пить, - сказал Петров. – Не пропадать же добру.
Выпив чаю, дед  Морозы собрали скарб и, положив, что положено для создания образа в мешок, отправились в Дом Офицеров.  На душе было неспокойно и они всю дорогу  шли молча.
Перед  дверьми Дома Офицеров они притормозили, словно что-то удерживали их от последнего шага.
- Мы сразу будем переодеваться или  подождём? – спросил Сидоров товарищей, подсознательно потянув время.
- Сейчас дойдём до места и тогда решим, - рассудил Иванов и первым переступил порог  Дома Офицеров.
Они уже начали подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж, когда Петров вспомнил о ключе:
- Ключ от кладовки нужно взять, - сказал он и, развернувшись, отправился в комнату вахтёра.
Два  его  товарища  остались  стоять на лестнице.  Петров долго не появлялся, и они уже хотели пойти помогать ему. Но именно в этот момент Петров появился на лестнице.
- Тебя только за смертью посылать! – заметил Сидоров.
- Вахтерша давать ключ  от кладовки не хотела.  Говорила, что никто её не предупреждал. Оказывается, вахтёры утром сменяются после суток  дежурства. Она утром сменилась, а предыдущий вахтёр забыл её предупредить.  Этак может получиться и завтра, когда мы после бессонной ночи за одеждами дед  Мороза и Снегурочки придём, а нам от ворот поворот, - обрадовал товарищёй Петров.
Они поднялись на второй этаж и сразу направились к маленькой комнатёнке, которая сейчас играла роль кладовки и одновременно гримёрки.
Петров отпер замок и открыл дверь.
- Прошу, - галантно пригласил он товарищей войти внутрь.
- Здесь не очень-то здорово расположишься, - заметил Сидоров. – Нам троим можно стоять, а сесть  сможет  лишь один. Вот и стул  только один, будто кто-то знал о наших проблемах.
Иванов и Сидоров, которые несли костюмы, садиться не стали. Стул сейчас был нужней как место для костюмов.
- Надо костюмы повесить. А стул нам для другого пригодится, - пытался командовать Петров.
- Знать бы, куда их повесить. Хоть бы гвоздь, какой в стене был вбит, - отозвался Сидоров.
- Ты бы свет включил, и дверь прикрыл, - покритиковал товарища Сидоров.
- Если я дверь закрою, мы через десять минут задохнёмся. В столь маленьком помещении дышать нечем даже одному. А нас здесь трое, - ответил Петров, но свет включил.
- Мы долго тут находиться  не будем. Мы переоденемся и вперёд.  Поедем подарки развозить по адресам. Вот  детишки-то обрадуется, - высказался Иванов.
- Обстановка здесь убогая: лампочка над  дверью без плафона, стул только один и площадь очень маленькая. Не дело нам в таких апартаментах находиться. Замполит должен был  поиском помещения для  нас  озаботиться, - ворчал Петров.
- Замполит озаботился  новогодним поручением  нас  нагрузить. Остальное для него неважно. Не такие мы важные персоны, чтобы  нас апартаментами обеспечивать. По его разумению, мы должны прямо  из дома ряжеными выйти.  Или, на худой конец,  здесь, в сортире  Дома Офицеров, переодеваться.  Когда он говорил машина к нам приедет?  - задал вопрос Иванов больше за тем, чтобы напомнить  друзьям о времени.
Петров взглянул на часы, которые позаимствовал  из личных запасов супруги.
- Чуть больше получаса осталось, - ответил он.
- Тогда нам надо поторапливаться. Машина придёт, и сразу надо ящик брать, и тащить его в кузов, - поторопил товарищей Иванов.
- Мне переодеваться не надо. Это вы у нас ряжеными  сейчас  будете, - сказал Петров. – Чтобы вам не мешать, я выйду в коридор.
- Потом выйдешь, когда нам поможешь одеться. Зеркала здесь нет, так ты будешь вместо него критиковать нас, - остановил товарища Сидоров.
- Это что же, я вместо камердинера у вас буду? – с явным недовольством, слышимым в голосе, спросил Петров.
- Не камердинером, а костюмером и гримёром. А впрочем, думай как тебе угодно, только помоги побыстрей одеться, - сказал Сидоров.
Он первым стал переоблачаться в женский облик Снегурочки, поскольку  мужчину не просто загримировать в женщину, да так, чтобы никто не догадался о подобном новогоднем коварстве.
Когда Сидоров облачился в одежды Снегурочки, Петров достал старую косметичку супруги и наложил тени и румяна, а затем припудрил лицо Сидорова.
- Слушай! А неплохая Снегурочка из тебя получилась. Пожалуй, некоторые подвыпившие личности могут и приударить за тобой, - похвалил Петров свою собственную работу.
- Закончили наряжаться, теперь дайте мне переодеться. А то заняли всё помещение своими бабскими нарядами, мужику стало негде развернуться, - проворчал Иванов, собираясь  заменить свою привычную одежду на дедморозовскую. 
- Фи, какой нахал! – пошутил Сидоров, изображая  Снегурочку. – А ещё ко мне в дедушки набивается. 
Сидоров и Петров покинули помещение, оставив Иванова одного облачаться в дедморозовские одежды. Уже через десять минут вышел и он в коридор в полном дедморозовском облачении.
- Ну как я вам, похож на деда Мороза или не очень? – поинтересовался производимым впечатлением  Иванов.
- С одной стороны, вроде бы похож.  А с другой, чего-то не хватает для полного соответствия, - ответил на вопрос Петров.
- И чего же это во мне не хватает? – не понял намёка Иванов, которому в шубе, валенках и ватной бороде очень быстро становилось всё жарче и жарче.
- У деда Мороза красный нос и щёки красные. А у тебя неубедительно белые, - ответил о причинах неубедительности образа Петров.
- Я белый человек, а не негр, вот у меня щёки и белые, - пояснил причину несоответствия Иванов.
- Если бы ты был негром, щёки у тебя были бы чёрные, а нужно, чтобы они были красные или хотя бы розовые, - излагал Петров.
- И что же мне делать, если мои щёки не красные? – критика Петрова начинала действовать на нервы Иванова. Действительно, что можно сделать против природы, если тебе досталась белая кожа от собственных родителей, которые тоже относились к белой расе, а не к негритянской или индейской?
- Тебе ничего не надо делать. Сейчас я всё исправлю, - обещал Петров и снова открыл косметичку супруги.
- Садись на стул, -  велел он, и после того, как Иванов уселся на стул, принялся припудривать лицо деда  Мороза розовой пудрой.
- Вот  теперь другое дело! – закончив процедуру, воскликнул Петров.
- А ты что думаешь? – Иванов спросил мнение Сидорова.
- На нашего дворника, пьяницу дядю Ваню, похож, - пошутил Сидоров.
- И чем же я на него похож? – не понял шутки Иванов.
- Тем, что у него тоже нос всё время красный, - сказал Сидоров и хихикнул.
«И где у нас в гарнизоне дворник дядя Ваня, когда подметает  территорию рядовой состав?» – подумал Иванов.
- Сходи, посмотри, машина не подъехала, - велел Иванов свободному от карнавальных одежд  Петрову.
Тот спорить не стал, пошёл на выход выполнять задание. 
- Машина пришла,  стоит у входа, - едва войдя в коридор второго этажа, где его ждали дед Мороз и  Снегурочка, заявил Петров. 
- Какую машину нам прислал замполит: легковушку или грузовик? – не удержал  порыва любопытства Сидоров.
- Газ шестьдесят шесть. У меня подозрение, что она и есть дежурная машина, и у нас  могут её  очень скоро отобрать, - высказал свои соображения Петров.
- Мы замполиту подчинились, как он хотел.  Мог бы в качестве поощрения выделить нам легковушку, например, козла, - проворчал Сидоров.
- Если ты говоришь о газ 69, то они все уже давно начальством разобраны, ведь, даже в новый год рыбалку никто не отменял, - огорчил товарища Петров.
- Им рыбалка с коньячком, а нам пляски под ёлочкой до утра, - ворчал Сидоров.
- Каждому своё. Когда выбьешься в начальники, тогда и будешь приказывать. А сейчас берём коробку,  и грузиться в автомобиль, - поторопил  «морозную» публику Петров.
Иванов и Сидоров подхватили коробку, и пошли грузиться. Петров на правах главного ключника запер дверь освободившегося помещения.
«Почему-то в помещении актового зала никто не орудует. Никто ни то, что стулья не выносит, хоть бы стали откуда-нибудь подтаскивать столы и всё остальное для встречи нового года, - подумал Петров, направляясь следом за товарищами.  – Тут одно из двух, либо всё отменилось, либо уже всё подготовили».
Иванов и Сидоров погрузили в кузов коробку с подарками. Поскольку место пассажира в кабине грузовика было только одно, Сидоров забрался в кузов.
- Залезай в кузов, гостем будешь, - пошутил он. – А если бутылку водки поставишь, хозяином станешь.
- Не торопись отведать белоголовку, скоро отказываться будешь от водки, а  нельзя, обидеться могут, - пугал товарища Петров.
- Я смотрю, ты уже завидуешь, - ответил шуткой Сидоров. – Погоди немного, Иванов выдохнется, ты начнёшь  дедом Морозом по адресам ходить.
- Ну уж нет, пусть он сам ходит, а я подарки постерегу в кузове машины, - ответил Петров, показывая тем своё полное безразличие к  халявному  угощению.
- Не переживай, будет и на твоей улице праздник, - продолжал шутить Сидоров.
- Конечно, будет. Я в этом нисколько не сомневаюсь, - ответил Петров.
Из кабины высунулся Иванов:
- У нас все в сборе, можно трогать? - спросил он.
- Все, трогай, - подал голос Петров.
Машина направилась к жилым домам гарнизона и, проехав  с километр, остановилась у одного из них.  Хлопнула дверь кабины, выпуская Иванова.
- Снегурочка, слезай!  У нас в одном подъезде два  адреса, - позвал Сидорова дед Мороз  Иванов.
- Сколько клиентов в этих адресах? – задал вопрос Сидоров, всё ещё находясь в кузове грузовика.
- Сейчас войдём и узнаем точно, - ответил Иванов.
- Так дело не пойдёт. Ты скажи сколько, а я подарки захвачу, - пояснил причину своей задержки Сидоров.
- В бумажке может быть ошибка. Бери десять подарков и слазь. По ходу дела всё выяснится, - торопил Иванов.
- Ты бы сюда подгрёб. У тебя же мешок, в него подарки положим, - позвал товарища Сидоров.
- Ладно, давай подарки, - согласился Иванов, и подошёл к заднему борту закрытой тентом машины.
Сидоров протянул ему пять сладких подарков.
- Это всё? – не понял причину столь сильного урезания запрошенного Иванов.
- В руках не уместилось. Когда надо будет ещё, у нас в кузове сидит специально обученный выдаче подарков  человек, - шутил Сидоров.
Он спустился из кузова на землю.
- Шути, шути, шутник тоже мне. Посмотрю я на тебя через час, - огрызнулся Петров.
- Через час мы будем смотреть друг на друга в столовой у Клавы, - напомнил о приятном времяпровождении  Сидоров.  – Ну, с богом!
Дед   Мороз и  Снегурочка неспешным шагом направились к подъезду.
- Кто там у нас первый? - спросил Сидоров у Иванова. 
- В списке не написано. Но, судя по фамилии, это какая-то шишка из штаба дивизии, - ответил Иванов.
- Я не то спросил. Фамилии нам не нужны. Нам нужен  номер квартиры и этаж.  Даже количество детей не важно, родители сами скажут нам, сколько у них детишек и как их зовут, - объяснил Сидоров.
- Этаж в списке не написан. А к кому идём знать надо. Начальство, оно требует особого к себе отношения. А  в  остальном  я с тобой согласен, - ответил Иванов. 
- Значит, этаж не знаешь? – констатировал Сидоров. 
- А вот сейчас поднимемся и узнаем, - ответил Иванов и пошёл вверх по лестнице.
Он поднялся на третий этаж и остановился у двери с указанным в списке номером.
- Ты готов? – спросил Иванов.
- Готов. Звони, - ответил Сидоров.
Иванов нажал на кнопку звонка. К двери долго никто не подходил, и морозная бригада стала подозревать нехорошее:  будто произошла ошибка, и замполит дал им не тот адрес. А, как известно, как начнёшь дело, так его и закончишь. Потом объясняй замполиту, что не по твоей вине произошла осечка и ты тут не причём. Однако дверь всё же открылась и в проём высунулась взлохмаченная голова женщины средних лет. Лицо её выглядело заспанным и от женщины сильно пахло спиртным. Очевидно, она заранее отметила наступление нового года и теперь отдыхала, собираясь бодрствовать лишь в самый ответственный момент сегодняшней предновогодней ночи: бое курантов.
- Здравствуйте! – поздоровался Иванов. – Мы к вам по заявке. Будем поздравлять ваших детей от имени деда  Мороза и Снегурочки, - выпалил Иванов.
Женщина, не меняя позы, некоторое время смотрела на деда  Мороза, очевидно, не понимая о чём это он.
- Так  кто у вас мальчик или девочка. А может быть, у вас двое, - вступил в общение с женщиной  Сидоров.
- Дети выросли, есть только внуки:  девочка Маша и мальчик Витя, - ответила женщина. 
- Мы поступаем так, сладкий подарок у нас с собой, а то, что вы хотите сверх того подарить, отдаёте нам и говорите, что, кому подарить, - дал установку Сидоров.
- Ничего нам этого не надо, - огорошила Женщина.
- Не может  такого быть. Нам замполит сам дал адреса. А он не ошибается, - заявил Сидоров.
- Да, раньше была такая задумка. Но сейчас нам не нужно, - стояла на своём  женщина.
- А в чём же причина отказа? – поинтересовался Иванов.
- У нас внук вчера заболел и, поэтому, он остался дома у родителей. Они в городе живут, и мы не успели поменять  адрес  заказа, - пояснила женщина.
Иванов не растерялся и достал из мешка два подарка и протянул женщине.
- Передайте внуку подарок от деда  Мороза, - сказал он.
- Спасибо, - вежливо ответила женщина, и пока она ещё не закрыла дверь, Иванов успел поздравить  и её:
- С наступающим вас новым годом! Всех вам благ, здоровья и благополучия.
- Спасибо, - ещё раз поблагодарила женщина и закрыла дверь.
- Вовремя ты сообразил. Я уже боялся, что она всучит тебе адрес родителей внука, и  придётся нам пилить в город, поздравлять заболевшего малыша, - выпалил Сидоров с такой скоростью, будто долго сдерживал давление пришедших в голову мыслей. 
- Не сбываются предположения замполита, - Иванов произнёс непонятную Сидорову фразу.
- О чём ты? Я что-то тебя не понимаю, - сознался Сидоров.
- Выпить нам никто не предложил, - ответил Иванов. – А замполит нас обнадёживал. 
- Так я не понял, хорошо это или плохо? – задал непростой вопрос  Сидоров.
- С точки зрения замполита - это хорошо. Мы надолго трезвыми останемся. А с нашей точки зрения решай сам, - ответил Иванов.
- Выпить сто граммов с почином нашей дедморозовской деятельности было  бы неплохо. Веселей было бы ходить по адресам, - заявил Сидоров.
- Не только веселей, но и теплей, - заметил  Иванов.
Он повернулся и пошёл вверх по лестнице.
- Ты сидишь в кабине, а я в кузове. Там не топят, - поправил товарища Сидоров.
- Ты знаешь, в кабине немногим  теплей. Я думаю, мне скоро придётся уступить своё место Петрову. Он очень скоро промёрзнет до костей, поскольку, сидеть на морозе и просто ждать, ничего не делая, очень не по погоде, - поделился своими мыслями Иванов.
Они поднялись на площадку следующего этажа и остановились у двери квартиры, адрес которой
был указан в составленном замполитом списке. 
- Чего стоим, не звоним? - поторопил товарища Сидоров. 
- Первая наша квартира как-то сбила с настроя, - честно сознался Иванов.
- Будем считать это лёгкой разминкой, - предложил Сидоров.
- Разве что если так считать, только нам надо продолжать, время-то идёт,  - ответил Иванов, как бы сам для себя выкладывая установку. Однако он продолжал стоять перед дверью, не предпринимая никаких действий. 
- Звони, время не ждёт, - снова поторопил Сидоров, напоминая товарищу по несчастью о суровой, доставшейся им на сегодня, дедморозовской доле.   
Иванов нажал на кнопку звонка и стал ждать. Иванов  волновался, и ему казалось, что время тянется подозрительно долго.
«Неужели и тут прокол», - едва успел подумать он, как дверь открылась, и в проёме появилась голова женщины небольшого росточка.
- Заходите, мы вас ждём, - узрев деда  Мороза и Снегурочку на лестничной площадке, пригласила женщина.
Иванов, а за ним Сидоров вошли в прихожую.
- У нас девочка Машенька четырёх лет. Вот ей подарок, - сказала женщина и протянула Иванову куклу в пышном розовом  платьице, секунду назад сняв её с полки для шапок, где кукла  до поры была спрятана от детских глаз.   
Иванов тут же спрятал куклу в мешок. 
- Проходите в комнату, - пригласила   гостей  женщина.
Она первой вошла в комнату, за ней следом вошли дед  Мороз и Снегурочка.
Посреди комнаты стоял заставленный яствами стол. За ним сидел пузатенький пьяненький человек небольшого роста. Иванов его не узнал, наверное, потому, что вместо военного мундира он был одет в тянучки и рубашку навыпуск.
«Не иначе большой чин по  интендантской линии, - подумал Иванов. – На столе стоит  то, что и представить себе нельзя. Этот вряд  ли угостит».
- А где тут девочка Машенька? – дед морозовским голосом произнёс  Иванов. 
Из-за стола выглянула маленькая девочка и тут  же спряталась обратно.
- Я шёл лесами тёмными, оврагами глубокими и вот пришёл к  Машеньке.  А где у нас девочка Машенька? - повторил вопрос Иванов.
На этот раз мама пришла на помощь. Она подошла к дочке и за руку вывела её к деду  Морозу.
- Какая хорошая девочка Машенька! – похвалил ребёнка  дед  Мороз. – А какой стишок нам расскажет девочка Машенька или она нам песенку споёт?
- Она песенку споёт, -  ответила за дочку мамаша. 
Женщина  отодвинула  от  стола стул и поставила на него дочку.
             Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам, - пела женщина.
             По ужам, - вторила ей девочка.
             И вода по асфальту рекой, - пела женщина.
             екой – вторила девочка.
            И неважно  прохожим в этот день непогожий, почему я весёлый такой, - пела женщина.
            Похожим  ... такой, - вторила ей девочка, пропуская половину слов.
- Какая умная, талантливая девочка! – восклицанием прервал мучение ребёнка Иванов.
- Снегурочка! – Иванов дедморозовским голосом обратился к Сидорову. – Посмотри в моём мешке, что там у нас приготовлено для девочки Машеньки?
Сидоров взял из рук Иванова мешок и развязал. Он достал из мешка сладкий подарок и куклу и передал деду  Морозу. Дед  Мороз в свою очередь передал подарки ребёнку.
- Я надеюсь, Машенька будет и в следующем  году слушаться папу и маму и тогда и в слёдующем году ей тоже будет хороший подарок, - вспомнил о своих обязанностях дед  Мороз. 
Он забыл спросить о поведении девочки за предыдущий год и теперь навёрстывал упущенное.
Мамаша оценило это и, налив рюмку водки, поднесла деду  Морозу.
- Выпьете за наше благополучие в следующем году, - попросила она ряженого деда.
- А ты налей  Снегурочке, поухаживай за дамой, - велела она своему пьяненькому мужу.
Тот послушно налил рюмку водки и, встав из-за стола, поднёс  Снегурочке рюмку водки, при этом не упустил возможности ущипнуть её за задницу. Сидоров от неожиданности дёрнулся, едва не разлив крепкую пахучую жидкость. Он молча опрокинул рюмку в рот.  Дед   Мороз выпил водки и крякнул, резко выдохнув.
- Мир да любовь вашему дому, - пожелал он и, подхватив мешок, направился к выходу.
Снегурочка отправилась следом, а пьяненький мужчина ещё раз успел ущипнуть  Снегурочку за задницу.
- Нахал! -  тонким голосом ответила она на хамское действие хозяина.
Иванов сам  отпер дверь и вышел. Сидоров вышел следом. Женщина тут  же заперла за ними дверь.
- Каков наглец! – выказал своё возмущение Сидоров. – Он меня словно бабу за задницу ущипнул.
- Теперь ты понимаешь, как нашим женщинам непросто жить на свете. Все их домогаются, норовят вставить, - подлил масло в огонь Иванов.
- Придётся тебе одному ходить. Я не хочу к концу дня ходить с защипанной жопой, -  возмущался Сидоров.
- А ты не давайся, - посоветовал Иванов и хихикнул, представив, как Сидоров будет носиться по комнате от воспылавшего страстью и старающегося  ущипнуть его за задницу хозяина.
- Тебе хорошо говорить: не давайся. Тут за ручонками шалуна не уследишь. Ведь, знают наглецы, когда женщина отпора  дать не может, - объяснил суть проблемы Сидоров.
- Ты имеешь в виду момент опрокидывания рюмки? Здесь тебя не только ущипнуть за задницу смогут, но и вставить.  Есть такие ловкачи средь нашего брата, - совсем расстроил товарища Иванов.
- Я, пожалуй, с  Петровым поменяюсь. Пусть теперь он  в Снегурочках походит. Погреется, выпьет  и всё такое, - рассуждал Сидоров.
- Не выйдет. Времени у нас на переодевание нет, а на макияж тем более, - отверг предложение Снегурочки Иванов.
- Но так я тоже не хочу. Тебя-то не щиплют, а бедную  Снегурочку, пожалуйста, - высказывался Сидоров, только сейчас  некому было помочь избежать вандализма над его собственной  попой. Оставалось лишь   уповать  на благосклонность  хозяев.
- Если попадётся любвеобильная женщина, вполне может статься, что и меня  за  задницу пощиплют.  А  уж  если  попадётся  любитель  мужских  поп, которые в армии не редки, тогда уж держись, - рассуждал  дед  Мороз, намереваясь тем успокоить Снегурочку.
- Ты списки посмотри. Куда нам сейчас идти нужно, там должно быть написано, - пожелал Сидоров, преднамеренно прервав скользкую тему половых предпочтений.
- Посмотрел  уже, - ответил ему Иванов.  - В соседний дом сейчас пойдём. Там у нас один адрес для посещений деда  Мороза. 
- Ты сказал о деде  Морозе. А  Снегурочка не должна заходить в тот адрес? – задал вопрос Сидоров, надеясь на правильный ответ Иванова, ведь, изначально никакой  Снегурочки не предполагалось. 
- Там, где дед  Мороз, там и Снегурочка.  Куда теперь я без тебя? – пошутил Иванов.
- Лично я так не считаю. Я уже выпил и пока у меня немного рассосётся, можно повременить и не ходить по адресам, - стоял на своём Сидоров.
Иванов вышел на улицу и направился к соседнему дому.
- Ты меня удивляешь, - уже на улице ответил товарищу Иванов. – Ты любишь выпить, а выпить нахаляву, как известно, любят и язвенники и трезвенники. Тебе предоставляется случай  выпить, и никто тебя за это не осудит. А то, что тебя за задницу ущипнули - это пустяки. Задница - тоже часть тела и если бы тебя ущипнули за руку…
Иванов дошел до подъезда соседнего дома и вошёл в подъезд.  На этом все разглагольствования закончились, настало время подумать о деле.
- Какой этаж? – спросил Сидоров, вошедший в подъезд следом.
- Судя по адресу, первый, - ответил Иванов и сходу нажал на кнопку звонка у двери.
На сей раз, дверь ему открыли почти сразу. В приоткрывшуюся дверь высунулась взлохмаченная голова мужчины с мутными пьяными глазами. 
«Нам везёт всё больше и больше. Уже второй пьяный хозяин. Наверное, он, прежде чем домой придти, на работе знатно освежился. А это уже тенденция», - думал Иванов, ожидая продолжения действий или вопроса от хозяина.
- Ты кто? – не узнал сказочного зимнего персонажа мужчина и это был совсем уж плохой признак.
- Я дед  Мороз, - ответил  Иванов. – Пришёл поздравить ваших детей.
- Валя! Тут какой-то мужик пришёл поздравлять твоих детей.  А говорила, что бездетная, - немного повернув голову, дабы докричатся до находящейся  где-то в квартире Вали, произнёс  мужчина.
К двери подошла Валя. Она была ещё пьяней и не сразу поняла, что от неё хотят.
Иванов немного растерялся, будто он был виноват, подставив честную женщину.
- Ну что там ещё такое? – Сидоров высунулся из-за спины Иванова. Как раз в этот момент женщина на секунду протрезвела и уже сама выговорила мужчине.
- Так эта баба до тебя домогается! – воскликнула она и тут же залепила мужчине звонкую оплеуху. Мужчина  ответил ей глухой зуботычиной. Дверь закрылась, спрятав от взора гостей все перепитья семейных отношений.
- Не будем нарушать семейную идиллию, - высказался Иванов и ещё раз заглянул в список. – Всё правильно, квартира номер один.
- А номер дома правильный? – спросил  Сидоров.
- Придётся на улицу выходить и смотреть. Тут мы ничего не узреем, - сказал Иванов.
- Нужно было у хозяев спросить, - в поздний след  посоветовал Сидоров.
- А ты почему не спросил? – огрызнулся Иванов.
- Пошли смотреть номер дома, - предложил Сидоров, и развернулся на выход, не желая обострять отношения с коллегой из-за пустяков. 
Дед  Мороз и  Снегурочка вышли из подъезда. 
- Ну вот, номер дома не тот, - взглянув на номер дома, объявил  Иванов.
- А ты раньше не мог на номер посмотреть? – возмутился  Сидоров.
- Номер указанного дома, того адреса, который стоит следующим  в списке, на единицу больше дома из которого мы вышли.  Вот я и посчитал, что он стоит следом за ним, - объяснил причину ошибки  Иванов.
- А на самом деле, как должно быть?  Может быть, он следующий, но в другую сторону? – высказал предположение  Сидоров.
- Нет, так быть не может. Нумерация возрастает в другую сторону, -  опроверг  предположение товарища  Иванов.
- Куда же девался указанный в списке дом? – выказал недоумение Сидоров.
- Это нам предстоит выяснить.  Я надеюсь, он где-то рядом стоит. Может быть, вон тот? – Иванов показал рукой на стоящий на отшибе дом.
- Вполне может быть. Только я не понимаю, почему он стоит не на улице, а как бы спрятан за другие дома? -  спросил Сидоров, будто здесь находился тот, кто мог бы это объяснить.
- Нам  разницы нет в том, где он стоит. Но думаю, его построили первым. А только потом решили,  где улицу прокладывать. Вот и остался этот дом на отшибе, - высказал предположение Иванов.
- Тогда у дома остался бы первый номер, - сказал Сидоров.
- Не обязательно. Улицу построили, и все дома пронумеровали по порядку. Вот мы сейчас и проверим предположение, - Иванов направился к дому на отшибе.
Сидоров пошёл следом за ним.
- Что и требовалось доказать, - произнёс Иванов, добравшись до дома и увидев номер, начертанный на стене.
- Мы обошли всего две квартиры, а времени истратили, как на десять. Если так и дальше пойдёт, мы обойдём меньше адресов, чем наметили, - сделал неутешительный вывод Сидоров.
- От нас зависит, как будем работать. Я надеюсь, дальше всё пойдёт как по маслу, - Иванов старался быть оптимистом.
- Пошли уже работать, - поторопил товарища Сидоров и первым вошёл в подъезд.
Иванов вошёл следом, но перед тем, как переступить порог, осмотрелся по сторонам, словно  боялся быть замеченным и разоблачённым. 
- Какая ты говоришь квартира: номер первая? -  попросил напомнить номер квартиры Сидоров.
- Номер первая, - подтвердил Иванов, даже не удивившись тому, как мог его товарищ забыть столь простое число. 
Сидоров  нажал  на  кнопку звонка,  расположенную  сбоку  входной  двери. 
Через  минуту  дверь  приоткрылась  и черноглазая, черноголовая  женщина  выглянула  в проём.   
Она довольно долго смотрела на стоящую перед  дверью незнакомою женщину, не понимая, зачем она тут.  Возможно, она никого не ожидала увидеть  из женской братии и не очень очевидный наряд  Снегурочки – Сидорова не сильно  напоминал ей этот  сказочный персонаж.
- Я  Снегурочка, пришла с дедом  Морозом поздравить  с новым годом и подарить подарки, - сказал Сидоров и в подтверждение его слов  Иванов в одеждах деда  Мороза выглянул из-за плеча  самозванки. 
- Вы дед  Мороз? - на всякий случай уточнила женщина.
- Да, я дед  Мороз, - подтвердил Иванов. – Пришёл поздравить вашего малыша и подарить ему подарок. – Иванов показал мешок, в котором по его заверениям находился подарок для малыша. Однако мешок в руках  деда  Мороза больше походил на пустой мешок домушника, который ещё предстояло наполнить хозяйскими вещами, и совсем не напоминал наполненный подарками мешок деда  Мороза.   Даже после исчерпывающих объяснений женщина не решалась впустить подозрительную парочку.
- Вы заказывали деда  Мороза или не заказывали? – спросил Иванов, который после недавней ошибки стал сомневаться в правильности найденного адреса.
- Да, мы заказывали, - наконец  подтвердила правильность адреса женщина.
-  Муж заказывал, - добавила она. –  Только сейчас его дома нет.
- Нам муж не нужен. Малыш, надеюсь, дома? – спросил Иванов.
- Дома, - подтвердила женщина. – Проходите, сейчас я подарок вам принесу.
Иванов и Сидоров вошли в маленькую прихожую. Женщина на минуту вышла в комнату и вернулась с маленькой пластмассовой машинкой.
- Вот, отдадите машинку, - протягивая  Машинку деду морозу, сказала она.
Иванов положил машинку в мешок и передал мешок  Снегурочке.
- Как зовут малыша? –  спросил Иванов.
- Катенька, ей три года, - удивила мамаша.
- А почему машинка, а не кукла или что-нибудь более приличествующее девочкам? – выказал своё непонимание Иванов.
- Она сама захотела машинку. А кукла у неё есть. Она больше любит  технику, - ещё  раз  удивила  мать  девочки. 
- Готовьте девочку, мы сейчас войдём в комнату, и будем  поздравлять вашего ребёнка, - велел  Иванов.   
Женщина ушла в комнату и, выдержав минуту, в комнату вошли дед  Мороз и  Снегурочка.
- Где тут у нас девочка Катенька? – начал своё дедморозовское дело Иванов.
Мать вывела дочку из соседней комнаты,  держа её за руку. 
- Лесами тёмными, оврагами  глубокими пришли мы к девочке Катеньки, чтобы подарить ей подарки. А хорошо ли вела себя девочка Катенька, слушала ли она маму? – произнёс  Иванов. 
- Катенька вела себя хорошо, слушалась маму и папу, - подтвердила  мама  Кати.
- А что нам расскажет  девочка Катя:  стишок расскажет или, может  быть,  песенку споет?
Иванов выдвинул из-за стола стул, и мама поставила Катеньку на стул.
     - Идёт бычок качается, вздыхает на ходу, сейчас доска кончается, сейчас я упаду, - 
Очень чётким слогом, совсем не по-детски,  прочитала  девочка.
- Какая умная девочка! – воскликнул Иванов. - Надо ей подарить очень хороший подарок.   
Снегурочка, достань из мешка самые хорошие подарки.
Сидоров полез в мешок, и вынул оттуда сладкий подарок и маленькую пластмассовую машинку.
Он передал подарки  Иванову, а Иванов  отдал их девочке.
- Возьми, Катенька, подарки и пусть следующий год будет для тебя, мамы и папы ещё более счастливый, -  высказал свои пожелания дед Мороз.
Иванов и Сидоров, закончив с поздравлением и подарками, направились к двери.
- Муж на дежурстве? – уже перед дверью спросил Иванов.
- Нет, мы с ним поссорились, и он ушёл к матери, - ответила женщина, и глаза её наполнились слезами.
- Ничего, помиритесь.  А сейчас вам нужно накрыть на стол, времени до нового года осталось немного.  Даже если случится вам встретить одной этот новый год, а может статься, будет и  не так, то в следующем году вы обязательно будете встречать новый год в кругу семьи. У вас замечательная дочка и ради неё нужно помириться и больше никогда не ссориться, - пожелал Иванов и вышел в дверь.
- Спасибо вам, - уже  во след поблагодарила женщина.
Иванов и Сидоров вышли на холодную улицу. Хорошо или плохо, начало было сделано.
Надо было торопиться, не тратя много времени на поиски адреса, и сам спектакль  перед ребёнком и  его родителями сыграть оптимально быстро. Только в этом случае можно было надеяться на успех этого безнадёжно большого дедморозовского дела, несмотря на столь малое количество  отведённых на него минут.
- Давай, в следующий адрес пойдём, - поторопил товарища Сидоров.
- Ты так говоришь, будто я против. Но здесь получается какая-то ерунда, - ответил Иванов, под светом уличного фонаря рассматривая список.
- И в чём же ты видишь  ерунду? – не понял Сидоров.
- Нет  таких улиц в нашем гарнизоне, - огорчил товарища Иванов.
- Как это нет! Должны быть. Не совсем же профан наш замполит, раз он всех нас уму разуму учить поставлен? – не поверил заявлению товарища Сидоров.
- Одно другому не мешает. Если начальство само как бараны, оно барана и назначит, - ответил Иванов.
- Наш замполит не такой. Может быть, он имел в виду тех, кто в городе живёт? – предположил Сидоров.
- Скорее всего. Только таких адресов пять. Потом снова идут адреса в нашем гарнизоне и уже в конце  списка  снова городские адреса, - просмотрев  весь список, сообщил товарищу Иванов.
- Я думаю, эти пять адресов в городе большому начальству принадлежат. Они наверняка нажалуются замполиту, если мы их до нового года не посетим. Сколько до ужина осталось? – спросил Сидоров.
- А что тебе ужин? Ты собираешься посетить нашу столовую и ответить на приглашение Клавы? – не понял товарища Иванов. 
- Ты забыл, что наш водитель рядовой, и он вряд ли пропустит ужин, - напомнил Сидоров.
- Я не забыл. Я думаю, успеем мы ещё один адрес посетить? – выказал свои сомнения Иванов.
- Давай, попробуем. Посмотри, какой там ближайший от нас адрес в гарнизоне? – согласился рискнуть Сидоров.
- В этом же доме, в соседнем  подъезде. Пошли, если поторопимся, то успеем на ужин, - ответил Иванов и оба из морозной бригады отправились по адресу.
- Второй этаж, -  отмерив ногами расстояние  и поднявшись по лестнице, констатировал Иванов. 
Он нажал на кнопку звонка. Ему тут же открыли дверь.
На сей раз их встретил мужчина в тёплом халате и домашних тапочках.
- Проходите, сейчас жена подойдёт к вам, - сообщил он, и удалился в комнату, оставив дед Мороза и  Снегурочку в прихожей.
Очень скоро в прихожую вошла женщина.
- Дочку зовут Машенька, сына Ванечка. Вот их подарки, - сказала она и протянула деду  Морозу куклу и машинку. 
- Подготовьте малышей. Мы войдём в комнату через несколько минут, и скажите, сколько лет  вашим малышам? –  спросил Иванов.
- Мальчику два года, девочке три, - ответила женщина.
- И ещё один вопрос: они знают какие-нибудь  песенки или стишки? – продолжал спрашивать женщину Иванов. 
- Я им книжки читаю. Но повторить они вряд ли смогут, - огорчила деда   Мороза женщина, лишив его самой главной части спектакля.
- Хорошо, идите, мы сейчас войдём и всё сделаем как надо, - обещал Иванов.
Женщина ушла, а дед  Мороз и  Снегурочка остались ждать в прихожей.
«Часы отдали, теперь  время по интуиции определяй.  Хорошо, что хоть один из нас нашёл старые часы жены. У него можно, в случае чего, время узнать», - подумал Иванов.
- Пошли, - немного обождав, сказал он.
«А не рано мы идём»? – сомневался Сидоров, следуя за дедом  Морозом в комнату.
Действительно, женщины и детей ещё в комнате не было. Лишь мужчина в халате сидел за столом и читал газету.
- Они сейчас придут, - взглянув поверх газеты на ряженных, обнадёжил мужчина. – Жена детей приоденет и выйдет с ними.
Оба гостя переминались с ноги на ногу, ожидая детишек.
- Мы уже ни одну квартиру обошли и везде уже стол накрыт. А я смотрю, вы ещё к приготовлению праздничного стола не приступали, - проявил бестактность и полюбопытствовал Иванов.
- Мы в гости попозже пойдём. Вот  только детей спать уложим и бабушку дождёмся, - ответил  мужчина любопытному гостю. 
В комнату вошла женщина с маленьким мальчиком и девочкой.
- Здесь живёт мальчик  Ванечка  и  девочка Машенька? – начал представления дед  Мороз.
Мальчик, услышав незнакомый голос, прижался к матери. Девочка с любопытством посмотрела на  незнакомцев.
- Я дед  Мороз, пришёл к вам со  Снегурочкой, чтобы подарить подарки. Мне сказали, что мальчик Ванечка и девочка Машенька хорошо себя вели весь год: слушались маму и папу, убирали за собой игрушки. Ну-ка  Снегурочка открой мешок, да вынь оттуда подарки, - попросил Снегурочку дед  Мороз.
Снегурочка вынула из мешка два сладких подарка и машинку с куклой, и  передала деду  Морозу.
- Подойди ко мне мальчик Ванечка, - позвал мальчика дед  Мороз, но мальчик ещё крепче прижался к матери.
- Он у нас застенчивый, - оправдывала его мать.
«Пугали шаловливого малыша мешком, в который его посадит дед  Мороз или какой-нибудь ещё другой злой дядька», - понял дед  Мороз и передал матери подарки. 
- А это девочке Машеньке, - сказал дед  Мороз, и девочка тут же подошла к нему и почти вырвала причитающиеся  ей подарки.
- До свидания! – попрощался дед  Мороз. – Встретимся в следующем году. А сейчас нам пора.
Дед  Мороз и  Снегурочка отправились к выходу.
- Ни отец, ни мать их не проводили. Иванов и Сидоров не стал комментировать произошедшее. Они торопились к автомобилю, собираясь отправиться на ужин. Однако когда они вышли на улицу, автомобиля там не было.
«Вот это фокус! – подумал каждый из них. - Что же нам делать»?
Один извечный русский вопрос повис в воздухе без  ответа.
- Ждать не стали, уехали, скорее всего, в столовую, - предположил Сидоров.
- Что будем делать? – озвучил свои мысли Иванов.
- Можно дальше продолжать по адресам ходить, - предложил Сидоров.
- Не можем. У нас в мешке мало сладких подарков, - ответил Иванов.
- Тогда пошли к столовой. Поедим, по крайне мере сытыми будем, - второе предложение Сидорова было более приятным, поскольку перемещало обоих товарищей в привычную атмосферу столовой.
- А как же Петров? Он не может бросить подарки в кузове, а значит, будет сидеть в кузове и мёрзнуть, пока водитель не отужинает, - Иванов обеспокоился судьбой Петрова. 
- Столовая для рядового состав видна от нашей столовой. Так что автомобиль увидим, если он там стоит. Там уже решим, что делать, - предложил вариант действий Сидоров.
Дед  Мороз и  Снегурочка направились  к офицерской столовой. Дорога была пуста, лишь немногие, озабоченные новогодними проблемами прохожие, пересекали её по перпендикулярной улице, не замечая двигающие по заснеженному асфальту ряженные колоритные фигуры.
- Складывается впечатление, что у людей  до деда  Мороза и  Снегурочки нет никакого дела, - заметил Иванов.
- Если бы так было на самом деле, мы смогли бы пойти домой, поздравить своих домочадцев и встретить с ними новый год, - продолжил тему Сидоров. – Что-то я не вижу машины. А должна быть, если водитель и правду приехал ужинать. 
- Не могли они уже уехать? – Иванов предложил вариант,  объясняющий отсутствие машины.
- Так быстро даже рядовые не едят. Может быть, машина в переулке стоит? – высказал предположение  Сидоров. – Давай,  дойдём  туда и посмотрим. Надо как-то Петрова выручать.
- Пошли, - согласился Иванов.
Они миновали офицерскую столовую и направились дальше.
- Как я и предполагал, машина в переулке стоит, - определил  Сидоров, добравшись до солдатской столовой.
Он подошёл к заднему борту машины и заглянул внутрь.
- Привет охране! - приветствовал он Петрова, который сидел на лавке, как нахохлившийся воробей.
- Я уж думал, не скоро вас  дождусь. Околел здесь сидеть, подарки караулить, - ответил  Петров.
- Сейчас  пойдём, погреемся, - обещал Сидоров, но обещание Петрова не грело.
- А подарки кто будет сторожить? – не понял Петров.
- Сделаем так, - продолжил Сидоров. – Ты сейчас пойдёшь в столовую и скажешь Клаве, что мы скоро придём. Пусть она нам всё подготовит.
- А кто подарки будет охранять? Их только оставь, половины не досчитаешься, - проявлял озабоченность  Петров. 
- Мы здесь водителя подождём. А когда придёт водитель, подъедем к офицерской столовой, - сказал Иванов, но такой ответ  Петрова не устроил:
- Вы подъедете, а потом что? Если вы в столовую зайдёте, подарки могут растащить.
- Не растащат. Мы коробку с собой возьмём и где-нибудь в столовой поставим так, чтобы видеть. Теперь понял или нет? – спросил Сидоров.
- Ладно, охраняйте. А я пройдусь и в столовой отогреюсь. Вы-то, небось, приняли, теперь вам всё нипочём, - предположил Петров.
- Ты прав, по одному из адресов нас угостили. Вот  только незадача:  посетили мы четыре адреса и больше нас нигде не угощали. Так что зря замполит боялся за нас. Если и дальше так же пойдёт, напиться в соплю будет трудно, - раскрыл всю правду Иванов. 
- Рад за вас. Вы первыми в городе станете образцовыми дедами  Морозами и  Снегурочками, - Петров, придерживаясь за борт, аккуратно спрыгнул   на землю из кузова грузовика, стараясь не повредить переохлаждённые  колени.
- Я пошёл, а вы тут не задерживайтесь, - напоследок пожелал Петров.
Он прямиком направился к офицерской столовой, семеня замёршими ногами, что не очень сильно увеличило скорость передвижения.
- Ты не находишь, что наш водитель  может  переесть? – ни с того, ни с сего спросил Сидоров.
- С чего ты это взял? – не понял намёка Иванов.
- Не положено рядовым  столь  долго и крепко есть.  Насколько я помню, время приёма пищи рядовым составом не более двадцати  минут,  - ответил Сидоров. 
- Ах, ты об этом! Не должно быть такого, он же за рулём, - сомневался Иванов.
- За рулём он каждый день. А новый год только раз в году, - обосновал свои подозрения Сидоров.
- Это весомый аргумент. Но я надеюсь на лучшее, ведь, без машины нам нельзя, - сказал Иванов.
Однако водитель вышел из  столовой через полчаса после того как туда вошёл и от него припахивало спиртным. Прапорщики не стали распекать солдатика, посчитав, что по гарнизону он и в таком виде ездить сможет, а вот городские поездки на сегодня  придётся отменить.
- Сейчас поедем к нашей столовой. Мы там поедим, а потом дальше поедем по адресам. Потом, когда закончим с адресами, ты нас подкинешь до  Дома Офицеров и свободен. Ездить перед новым годом до ночи нездорово, но тебе повезло больше, ты будешь встречать новый год в казарме. А мы домой в новогоднюю ночь не попадём, нам замполит велел в  Доме  Офицеров  пьяных офицеров развлекать. Ну, поехали, - поторопил водителя Иванов и влез в кабину.
Сидоров уже сидел в кузове, охраняя ящик со сладкими подарками. 
Водитель запустил двигатель и на малой скорости сдал назад и развернулся.
- Прямо на дороге встать? – спросил водитель. 
- Подъедешь к столовой и остановишься. Мы недолго будем ужинать, замёрзнуть не успеешь, - объяснил водителю Иванов.
Машина медленно пошла по направлению к офицерской столовой.
- Вот здесь остановись, - велел Иванов. 
Машина остановилась, Иванов вылез из машины и подошёл к заднему борту кузова.
- Возьми мешок и положи в него десяток сладких подарков, - велел Иванов.
- Думаешь, хватит десять сладких подарков? – поинтересовался мнением товарища Сидоров.
- На первое время хватит, потом ещё добавим, - ответил Иванов.
- И когда это потом наступит? – поинтересовался Сидоров.
- Ерунду спрашиваешь.   Сам, ведь, знаешь: когда подарки закончатся, тогда мы подойдём к ящику и пополним.
- А если сразу набрать на все сегодняшние посещения,  сколько нужно положить? – не унимался Сидоров.
- Таскать тяжело и не знаем точно, сколько нужно взять подарков, - объяснял непонятливому Иванов. – Ты коробку к краю подтащи. Мы её с собой в столовую возьмём, как договаривались, - поторопил товарища Иванов.
- Тут  одному тяжело тащить, - жаловался Сидоров.
- Ты не поднимай, а волоки. А у борта мы уж вдвоём постараемся, - велел Иванов.
- Я подтащил, давай, подсобляй, - подал  голос  Сидоров.
Они вдвоём  сняли ящик из кузова автомобиля и понесли в столовую.
- Вот сюда поставим, - дал команду Иванов, имея в виду свободное место у стены.
Они поставили коробку, и подошли к столу, где сидел Петров.
- Как тут наши дела? – спросил Сидоров.
Иванов и Сидоров уселись за стол.
- Дела, как сажа бела, - ответил Петров.
- Так всё плохо? – не понял юмора Сидоров.
- Да нет, как раз всё хорошо, - снова удивил ответом Петров.
- Непонятно говоришь. Объясни, как  тут с нашим ужином? – попросил точного ответа Сидоров.
- У нас ужин на полчаса позже, чем у рядового состава. Поэтому задержка. Я думаю, пять минут и нам принесут еду, - успокоил он товарищей.
- Вот это другое дело! С мороза аппетит отменный, значит, поедим горяченького, - обрадовался Сидоров.
Со стороны кухни выглянуло несколько любопытных лиц.
- Мы пользуемся популярностью сегодня, - прокомментировал Сидоров.
- Ты наряжен Снегурочкой, а я дедом Морозом. Поэтому и внимание к нашим персонам. Только нам от этого ни горячо, ни холодно. Нам бы порции побольше, да чаёк погорячей, - ответил Иванов.
Очень скоро Клава принесла полный поднос еды и три стакана чая.
- Кушайте лучше, - пожелала дедам  Морозом Клава. – Вам ещё до ночи поздравлять детишек, да у  ёлки в Доме Офицеров всю ночь  хороводить. 
- Спасибо Клава!  Ты очень добра к нам. И позволь нам, деду  Морозу и  Снегурочке, пожелать тебе и всему вашему дружному коллективу нового счастья и здоровья в новом году.
- Кушайте, если будет мало, я ещё принесу, - раздобрилась Клава.
- Это бы съесть, - ответил Петров. – А за предложение спасибо.
Клава ушла, и компания приступила к трапезе. Они не торопясь  ели картошку с кусочком рыбы, растягивая удовольствие от  пребывания  в  теплом  воздухе помещения столовой с приятными запахами свежеприготовленной пищи.
 - Когда своих девчонок пойдём поздравлять, - напомнил о заранее оговорённых намерениях Петров.
- А вот сейчас поедим и пойдём поздравлять, - ответил Иванов.
Они выпили по стакану чая и встали из-за стола.
- Коробку возьмите, - напомнил Иванов.
- А ты что же, не понесёшь? – попытался  пристыдить  Петров.
- У меня в мешке десять подарков. Возьмите кто-нибудь мешок, и я понесу  коробку, - ответил Иванов.
Сидоров и Петров вынесли коробку на улицу и водрузили её в кузов грузовика. Они залезли в кузов, Иванов со своим мешком забрался в кабину.
- Трогай, - велел он водителю.
- Куда едем? – спросил водитель.
- Туда же, где были до ужина. Поработаем немного в гарнизоне, а там видно будет, - пояснил план действий Иванов. – Но сначала поедем к нам домой. Я скажу куда. 
Водитель  запустил двигатель и машина тронулась. 
- Вот здесь, на перекрёстке развернись, - велел Иванов, когда машина доехала до перекрёстка.
Водитель развернул автомобиль и направил его  к  дому прапорщиков.
- Вот здесь, направо, - дал он команду, когда машина доехала до пересекающихся улиц.
- Далеко ещё? – поинтересовался водитель.
- Знаешь, где кабинет коменданта гарнизона? – дал  намёк  Иванов.
- Знаю, - подтвердил водитель.
- Вот  туда и поедем, - ответил Иванов.
Дорога заняла не более пяти минут. 
- Вот здесь у первой половины здания остановись, - дал команду Иванов.
- Комендант в другой половине размещается, - напомнил водитель. 
- Комендант нам не нужен. Пусть он там размещается и дальше. А мы размещаемся в первой половине, - Иванов разъяснил причину остановки у первой половины здания.
- Так вы живёте в этом здании!? – удивился водитель. 
- А что тебя удивило. Жильё, как жильё, не хуже других, - ответил Иванов.
- Я лично от начальства предпочитаю держаться подальше, - пояснил своё удивление водитель. 
- Комендант  мне не начальник. Но раз нам троим здесь дали жильё, приходится терпеть и такого
соседа. Впрочем, он нам не мешает, - ответил Иванов.
- Так вы что ли втроём живёте там? – наконец понял водитель.
- Втроём и семьи наши тоже здесь живут, -  пояснил  Иванов и вылез из кабины автомобиля.
- Ты чего задержался, из кабины не вылезал? Проблемы какие-нибудь нарисовались? – выговорил  Сидоров, когда  Иванов подошёл к задней части кузова.
- Проблема у нас всех сейчас одна: нам надо не опозориться перед  своими домочадцами, - пояснил суть  дела Иванов. 
- Прямо за живое задел. Пока ходил к чужим людям, не волновался.  А к себе домой идти боюсь, - сознался Сидоров.
- Нужно Петрова на разведку послать. Пусть он прозондирует, подготовит наших.  А мы уже потом войдём, когда Петров выйдет и даст нам отмашку, - предложил вариант действий Иванов.   
- Вы так говорите, как будто меня здесь нет, - обиделся  Петров.
- Зато ты теперь знаешь, что нужно делать. Когда будешь говорить с нашими,  поаккуратней там, чтобы дети не услышали, - предупредил Сидоров.
- Не учи учёного, - ответил Петров.
Он слез с кузова и  сказал:
- Ждите меня здесь, никуда не уходите.
- Куда же мы без тебя. Только ты недолго. Не лето сейчас, да и по адресам работать надо, - предупредил посыльного Сидоров. 
- Ну, я пошёл, - сказал Петров.
- Давно пора, а ты всё ещё здесь, - поторопил Сидоров.
Петров направился к двери и, поднявшись на две ступеньки  крылечка, нажал на кнопку звонка.
Ему пришлось ждать не долее двух минут.
- Ты один?  - открыв входную дверь,  удивилась супруга Сидорова.
- Как видишь один, - ответил Петров.
Он разделся и прошёл на кухню.
Дети и жёны сидели за столом и ужинали. Стол был сервирован вполне обычно. О наступлении новогоднего праздника  напоминал лишь  торт, занимавший пока запасное место на тумбочке.
-  Я смотрю, вы не очень новый год торопите. На вашем столе нет ничего примечательного, достойного этого знаменательного события, - выговорил женам Петров и тут же получил рикошетом от собственной жены.
- Без наших мужей, какой уж тут новый год.  Если посмотреть  на календарь, сегодняшнее число, лишь одно из немногих на календаре. Просто оно последнее в этом году, зато завтрашнее число, уже на новом календаре будет первым.
- Значит, всё-таки будет, - ухватился за высказанную мысль Петров.
- Конечно, будет. От нас же это не зависит, как и от  того, находятся с нами дома наши мужья или нет, - держала фасон супруга Петрова, нисколько не желая в факте отсутствия супруга найти хоть один положительный момент.
- Я как раз пришёл к вам по этому вопросу. Пойдём, пошепчемся, - позвал он свою супругу.
- Ужинам с нами будешь? – спросила она у Петрова.
- Нас в офицерской столовой покормили, - отказался он от предложения.
- О чём шептаться будем, - спросила супруга, будто вовсе не понимала  того,  на что намекал Петров.
Он отвёл супругу в комнату и спросил:
- Вы подарки детям приготовили?
- А что, уже нужно прямо сейчас дарить? – супруга  то ли не поняла сути вопроса, то ли сделала вид, что не поняла.
- Там, за дверью, ждут дед  Мороз и Снегурочка. Сейчас они войдут, чтобы поздравить наших девчонок.  Скажи всем, чтобы приготовили подарки. Я сейчас выйду, а потом через десять минут войду. Вы мне отдадите подарки, а я их передам  деду  Морозу, - предложил план действий Петров.
- Когда выйдешь на улицу, а потом обратно вернёшься в дом, пусть сначала войдёт дед Мороз со  Снегурочкой. А уже потом войдёшь ты, как будто ты ходил за дедом Морозом и привёл его в дом. Так будет складней, - поправила план  супруга.
- А как же быть с подарками? Когда и кому вы их передадите? – не понял Петров.
- Мы их положим в сумку, и когда войдёте, они будут вас ждать, - пояснила супруга. -  Я думаю, вы уже сами сообразите, как из сумки подарки деду  Морозу в мешок переложить.
- Ты не сказала главного:  кому из девочек, какой подарок дарить? – напомнил Петров.
- Подарок для них - куколка. Мы купили для них одинаковых кукол. Так что здесь проблем не будет, - пояснила супруга.
- Вот это хорошо, вот это правильно, - похвалил он женщину. – Ну, я пошёл на улицу.
- А что сказать девочкам, если они спросят, почему ты ушёл? – задала непростой вопрос  супруга.
- Скажи, что я на службе. Сейчас  приходил их проведать, а ушёл за дедом  Морозом. Это почти  полная, правда. Кстати, когда я снова уйду после поздравлений деда  Мороза, версия со служебными обязанностями покажется наиболее правдоподобной. Ладно, я пошёл, - сказал Петров.
Он вместе с супругой вышел из комнаты.
- Я ещё приду, - направляясь к двери, предупредил он.
В прихожей Петров накинул куртку и вышел на улицу.
- Ну как там у нас? – едва Петров подошёл к ждущим у автомобиля Иванову и Сидорову, как они спросили его о домочадцах.   
- Ждут нас через десять минут, - ответил Петров.
- Почему так долго ждать? Нельзя ли побыстрей всё организовать?  Нам, ведь, ещё в другие адреса ехать надо, да и холодно, - напомнил о неоконченной работе Сидоров.   
- Наш дом и наши дети и жёны вне всяких адресов. Сколько надо, столько и будем ждать. Тем более женщины знают, сколько нужно времени, чтобы подготовить детей и всё для нас подготовить, - выговорил товарищам Петров.
- Мы разве против. Соскучились уже по семье, вот и торопимся увидеться снова, - убавил градус возмущения Сидоров, пояснив истинную причину торопливости.
- И за праздничным столом посидеть со своими родными хоть пару минут было бы не худо, - высказал пожелание Иванов.
- Вот  здесь может быть облом. Когда я зашёл домой, все наши ужинали, и ужин был самый обыкновенный, только маленький тортик на десерт напоминал о празднике, - объяснил Петров.
- Может, они как раз за эти десять минут  стол для нас накроят. Нам, ведь, много не надо, бутылочку, да кусок селёдки на закуску. А если и этого не будет, мы просто по сто граммчиков выпьем и солёным огурчиком закусим. Честно говоря, в кругу семьи даже стакан чая приятно выпить, - философствовал Сидоров.
- Осталось подождать совсем немного и всё узнаем сами, - успокоил товарищей Петров.
- Ничего страшного, подождём, - согласился Сидоров.
- Подождём, - вторил ему Иванов.
- Ваше единодушие радует, - похвалил товарищей Петров.
- Кстати, кто-нибудь засёк время? – спохватился в поздний след Сидоров.
- Мы по звёздам определим, когда пора идти, - пошутил Иванов.
Он немного волновался, но от предвкушения встречи с девчонками, которые будут с  удивлением и любопытством смотреть на  деда  Мороза и его большой мешок с подарками, на душе становилось  хорошо.
- Женщины тоже время засекать не будут, здесь всё на глазок. Вот и мы торопить их не станем, пусть подготовятся получше.  Глядишь, и наши надежды на горячий приём  сбудутся, - сказал Петров.
- Если ты имел в виду горячительное, то все мы даже очень за, подождём подольше на улице, глядишь и сбудется, - выдал Сидоров, чем удивил своих товарищей, которые знали о пристрастиях коллеги, но в подобной ситуации об этом можно было не напоминать.
И,  даже на сухую, сам процесс поздравления  своих  близких сегодня был  чуть ли не самым желанным подарком для мужчин.
Десять, а может быть, и все пятнадцать минут, они провели молча.
- Нам пора, - наконец  дал команду Петров, поскольку  в  этой  ситуации он был распорядителем.   
- Если ты так считаешь, то пошли поздравлять, - согласился Сидоров.
Иванов ничего не сказал. Он увязался за честной компанией молча.
Петров шёл первым. Он и нажал на кнопку звонка у входной двери.
- Открыто, заходите, - услышал он из-за двери.
Петров вошёл в прихожую и сразу приступил к задуманному.
- Я к вам деда  Мороза  со  Снегурочкой позвал. Они мимо шли, да видно заплутали, наш дом разыскивая, - сообщил он.
- Это хорошо, что они пришли. Девочки уже спрашивали о деде  Морозе, - подыграла  супруга Петрова.
- Подарки в сумке, - понизив  голос, сообщил  Петров  деду  морозу.
Иванов  полез  в сумку и вынул  три  одинаковых  куклы.
- Кому, какую  дарить? – шепотом спросил Иванов.
- Они одинаковые.  Дари любую, если разницы нет, то всё равно, - так  же  шёпотом  ответил Петров.
- Иди первым и подготовь  детей к приходу гостя, - велел Иванов.
Петров снял куртку и вошёл на кухню. На столе было прибрано. Видно, закончив трапезу, женщины убрали посуду.
«Ничего нам  тут не обломиться, разве что чаем напоят», - подумал Петров, но почему-то его сей факт не расстроил. 
Дети стояли в уголке, ожидая появления деда  Мороза. В их жизни такое важное событие намечалось впервые и они  не знали радоваться или прятаться от незнакомого  белобородого дяди.
Чинно ступая, постукивая посохом при ходьбе, в кухню вошёл дед  Мороз, а за ним  Снегурочка.
- Лесами тёмными, оврагами глубокими шёл я к вам. Сказали мне, что вы себя хорошо вели и поэтому я принёс вам хорошие подарки. Но прежде чем я выдам их вам, вы должны прочитать стишок или спеть песенку, - дедморозовским  голосом  произнёс  Иванов. 
- Они песенку  споют, - ответила за детей жена Петрова и начала петь.  Дети нерешительно, пропуская слова, подпевали.
- В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла, зимой и летом  стройная, зелёною была.
- Очень хорошо. Вы очень хорошие девочки и за это вот вам подарки. Подойди ты, - показал он пальцем на дочку Сидорова.
Девочка, стеснительно потупив взор, нерешительными маленькими шажками подошла к деду Морозу.  Иванов развязал мешок и достал из него куклу и мешочек со сладостями.
- Теперь  ты, - показал он на дочку Петрова.
Девочка подошла к деду  Морозу и получила подарок.
Следующей получила подарок дочка Иванова.
- Я надеюсь, что вы и в следующем  году так же будете себя хорошо вести, слушаться папу и маму, дружить с подружками и хорошо кушать, чтобы быстрей вырасти и стать маме хорошей помощницей.
- Девочки, идите в комнату! Покажите своим новым куклам помещение, где они будут жить, - велела жена Петрова. – И не ешьте много сладкого на ночь, не то разболится живот.
Девочки пошли в комнаты, а мамы достали из холодильника винегрет, нарезанную колбаску и бутылку водки.
- Давайте, за стол. Я надеюсь, на семью у вас десять минут найдётся, - поторопила гостей жена Петрова.
- Только мы раздеваться не будем, - предупредил Сидоров. – Нам потом долго придётся сызнова наряжаться.
Петров  достал из шкафчика рюмки, его жена разложила на столе приборы и поставила на стол чашки для чая. Она долила чайник и поставила на огонь.
- Вас, наверное, не в каждом доме так встречают? – то ли спросила, то ли сказала в утвердительной форме жена Петрова. 
- Совсем плохо встречают, почти никто даже ста граммов не предложит, - пожаловался на нелёгкую жизнь Сидоров.
- Что же они так себя ведут! Совсем не уважают ни деда Мороза, ни Снегурочку, – ерничала супруга Сидорова.
- И не говори,  по  одному адресу только и угостили. Да и то хозяин щипаться стал, - подтвердил догадку жены Сидоров.
- Кокетничал, наверное, вот и щипнул тебя хозяин, -  предположила супруга Сидорова.
- Он такой пьяный был, что и корова ему красавицей показалась бы. А я ни то, что повода не дал, я слова не сказал, - объяснил причину внимания к своей персоне Сидоров.
- А жена что же, куда смотрела? – не поняла сути дела жена Петрова.
- А что жена!  Не её же за задницу щипали, -  пояснил суть проблемы Сидоров. – Пришлось самому меры принимать. Я его нахалом назвал. 
- Садитесь за стол. Как говорится, соловья баснями не кормят, - поторопила мужчин жена Иванова. 
- Мы недолго можем посидеть, - напомнил о времени Сидоров.
- Это мы уже поняли, - ответила его супруга.-  Долго или недолго, а отметить в кругу семьи надо, наливай.
Сидоров откупорил бутылку и разлил водку по рюмкам.
- За прошедший год! Он был для нас неплохим по многим причинам, и самая главная, что мы  сейчас все вместе, все живы и здоровы, - предложил он тост. 
- За прошедший год! - поддержала тост его супруга.
Все подняли рюмки и, чокнувшись, опрокинули в рот. Потребление колбаски и винегрета на закуску долго времени не заняло. Сидоров налил ещё по рюмке.
- К сожалению, мы сегодня будем встречать новый год вне дома. И хотя мы под бой курантов будем находиться в Доме Офицеров, но в душе мы остаёмся с вами. Предлагаю выпить за новый год, чтобы он стал для нас лучше этого, - предложил Иванов.
Выпив и закусив, мужчины засобирались. Им предстояло до полночи выполнять обязанности деда Мороза и Снегурочки и сторожить сладкие подарки, чтобы никто из взрослых ими не закусил.
- Вы там много не пейте, - напутствовала Петрова его супруга.
- За меня можешь не беспокоиться.  Даже если  деду Морозу и Снегурочке нальют, мне они всё равно не принесут. Я в кузове на морозе сижу, подарки охраняю, - успокоил  супругу  Петров.
- Тогда постарайся не простудиться, - сменила напутствие супруга.
Мужчины вышли на улицу. Теперь им нужно было торопиться.
 - Поехали, - дал команду Иванов, когда занял место в кабине, а его товарищи устроились в кузове.
- Куда ехать? – задал вопрос водитель.
- Туда же, где были до ужина. Когда подъедем, я скажу, где остановиться, - указал водителю  направление движения Иванов.
- А потом, когда вы адреса обойдёте? – непонятный вопрос водителя застал Иванова врасплох. Он как раз только-только переключился на мысли, связанные с собственной семьёй.
- Что ты хотел узнать? Говори ясней, - велел он водителю.
- Спать уже охота. Вот я и спрашиваю, когда в казарму смогу вернуться? – уточнил  вопрос  водитель.
- Какой резон тебе раньше отбоя возвращаться в казарму?  Раньше отбоя тебе никто спать не позволит, - не понял Иванов  того, что в новогоднюю ночь не только в отбое дело.
- У нас,  в транспортном взводе, всё не так. Когда свободен, тогда и спишь, - пояснил водитель.
- Хорошо живёте, - отметил Иванов.
- Специфика работы такая, - ответил водитель.
- А я думал, вы служите. Оказывается, вы работаете, - удивился Иванов.
- Мы и служим и работаем. Такая у нас специфика. Так, когда вы меня отпустите?
- Отпустим мы тебя поздно. Сначала по адресам походим, потом ты нас в Дом Офицеров отвезёшь.  Там мы сгрузим коробку с подарками, и ты свободен как птица.
- И во сколько это будет?
- Это будет часов в одиннадцать, не раньше. А завтра, в десять часов утра подъедешь к Дому Офицеров, и мы поедем по тем адресам, которые сегодня не успеем объехать.
- Думаете, сегодня не все обойдёте?
- Не успеем, к бабке не ходи, не успеем. Завтра в город поедем, поэтому будь как стёклышко, - напутствовал водителя Иванов. – Вот здесь останови, приехали.
- Долго стоять будем? – спросил водитель, недовольный услышанным распорядком  на его ближайшую  службу  в армии.
- Сколько надо, столько и простоим. Пока сам не знаю точно. В этом доме у нас три адреса. Сколько в другом или в других, мне подсчитывать некогда и незачем. Работать надо быстрей, тогда долго стоять не придётся, - объяснил ситуацию Иванов.
Он вылез из кабины и подошёл к задней части кузова.
- Снегурочка! Слезай на землю и захвати пару десятков подарков, - позвал Сидорова дед  Мороз.
- Мешок давай, я в него положу подарки, - подал голос Сидоров.
Иванов протянул товарищу мешок.
Сидоров переложил в мешок подарки из коробки и протянул его дед  Морозу.
- Сколько подарков положил? – спросил  Снегурочку  дед  Мороз.
- Я не считал. Судя по весу мешка, я больше десяти подарков положил, - ответил Сидоров.
- Это хорошо, если больше. Не так часто придётся возвращаться, - ответил Иванов, прибавив в уме к уже лежащим в мешке подаркам ещё десяток.
Как определил Иванов, мешок был в меру тяжёлым и расстояние, которое им предстояло пройти до первого адреса, не вызовет  трудности. 
Сидоров спрыгнул с кузова машины.
- Пошли, надо быстрей начинать,  – позвал товарища Сидоров.
- Ты прав, раньше начнём, раньше закончим, - ответил Иванов.
- В какой дом сейчас пойдём? – спросил Сидоров.
- Да вот в этот и пойдём. У нас три адреса в этом доме и, судя по номерам квартир, все в одном подъезде, - обрадовал коллегу Иванов.
- Давай, всё побыстрей сделаем. Не будем рассусоливать в каждой квартире, - предложил Сидоров.
- Это понятно. Только как всё быстро сделать? До сего момента  у нас не очень-то получалось убыстриться. 
Дед  Мороз со Снегурочкой подошли к входной двери и вошли в подъезд.
- Темно, как у негра  в  жопе, - к месту заметил Сидоров.
- И номеров квартир не видно. А, ведь, должны быть на дверях номера написаны. Иначе, как узнать, в какую квартиру заходить?
Они поднялись на второй этаж. В углу, прижавшись друг к другу, стояли молодой человек и молодая девушка. Темнота им не мешала, а наоборот закрывала то, что не полагалось видеть посторонним.  Как говорится, темнота друг молодёжи.
Поравнявшись с парочкой,  Иванов спросил:
- Молодые люди! Не подскажете, где  квартира  номер  пять?   
- Правая дверь на площадке, - ответила девочка.
Судя по голосу, ей исполнилось  не более четырнадцати лет. 
Дед Мороз и Снегурочка подошли к двери.
- Жми на кнопку, - поторопил деда мороза Сидоров.
- Уже жму. Но звонка не слышно. Наверное, он не работает, - ответил Иванов.
- Тогда стучи, - велел  Сидоров.
- Сейчас ещё раз попробую позвонить. Если не откроют, тогда буду стучать, - обещал Иванов.
Он снова нажал на кнопку и долго не отпускал.
- Нет, не работает звонок, - объяснил он причину, по которой никто не открывает.
Он постучал в дверь  довольно сильно.  За дверью послышались шаги.
- Кто там? – спросил голос.
Дед  Мороз со  Снегурочкой. Мы пришли поздравить ваших малышей, - ответил Иванов.
- Сейчас я открою, - обещал голос из-за двери.
Но удаляющиеся от двери шаги говорили  обратное.
- Нам откроют или нет? – спросил у товарища Сидоров.
Он стоял следом за дедом  Морозом и не расслышал ответ хозяина дома.
- Сказал, что сейчас откроет, а сам ушёл.
- Так нам что делать, ждать или не ждать?
- Не знаю. Если сейчас не откроют, пойдём дальше по адресам. Судя по номерам квартир, все три в этом подъезде расположены.
- Не получается у нас быстрей, уже на первой квартире застряли,  – сделал неутешительные выводы Сидоров.
- Не всё от нас зависит. Но мы только начали, дальше должно легче пойти.
- Хорошо бы, - поддержал предположение товарища  Сидоров.
Дверь распахнулась, и слабый свет свечи наметил очертания человека, открывшего дверь.
- Как я понял, вы дед  Мороз, - определил человек, увидев белую бороду из ваты.
- Да, я дед Мороз. Пришёл со Снегурочкой поздравить с новым годом ваших малышей, - ответил дед  Мороз.
- У нас света нет, отключили по аварии или вставку на подстанции  выбило. Мы позвонили в ЖКУ, но перед новым годом вряд ли кто придёт разбираться со светом, - объяснял мужчина, своей фигурой загораживая вход в квартиру.
- Мы правильно пришли, у вас есть малыш, которого надо поздравлять? – задал вопрос Иванов, поскольку рассудил по поведению хозяина квартиры, пускать внутрь их не собираются.
- Заходите, - предложил хозяин и сдал назад.
- Вы нам подарок  вынесите, а мы его подарим вашему малышу. Кто у вас? – спросил Иванов.
- Внук, - ответил мужчина.
- Как зовут вашего внука? – поинтересовался Иванов, поскольку это был не праздный интерес, а  информация, необходимая для выполнения дедморозовских обязанностей.
- Сейчас я принесу подарок, - обещал мужчина и вышел из прихожей.
Он скоро вернулся и протянул деду  Морозу пистолетик.
- Как зовут внука? – повторил вопрос  Иванов.
- Колей его зовут. Ему недавно исполнилось четыре года.
- А родители дома? – поинтересовался Иванов.
- Нет, родителей дома нет. Мы с Колей одни дома.
- Ладно, идите, подготовьте внука.  Мы через несколько минут подойдём, - дал установку  Иванов.
Дедушка мальчика ушёл, а Иванов развязал мешок, положил в него пистолетик и стал ждать.
- Пара минут прошла, нужно идти, - напомнил о времени Сидоров.
Иванов вошёл в комнату. На столе стояла свечка, тускло освещая комнату. Дедушка и мальчик сидели за столом.
- Здравствуйте! – поздоровался Иванов дедморозовским голосом.
Он неожиданно вышел из темноты, а за ним появился некто в женском обличии. У мальчика  появление двух громоздких фигур никак не связалось с дедом Морозом и Снегурочкой. Две тёмные огромные фигуры вызвали у мальчика совсем не праздничные ассоциации, о чём возвестил тонкий резкий вопль. И если бы не дедушка, сидящий рядом, мальчик  бился бы в истерике.
Дедушка посадил мальчика на колени и погладил по голове. Мальчик, обретя защитника, уткнулся лицом дедушке в грудь.
- Не бойся Коленька! Это дед  Мороз со Снегурочкой пришли тебя поздравить, - сообщил мальчику дедушка.
Однако мальчик не скоро успокоился.
Мальчик ещё продолжал всхлипывать, когда дед  Мороз начал выполнять  свою работу.
- Лесами тёмными, оврагами глубокими шли мы со Снегурочкой, чтобы подарить  мальчику Коле подарки. Нам сказали, что мальчик  Коля весь год вёл себя хорошо, слушался своего дедушку, хорошо кушал и вот для него подарки.
На последней фразе деда  Мороза мальчик перестал рыдать и с интересом посмотрел на говорившего.
Иванов достал из мешка пистолетик и мешочек со  сладким подарком и протянул мальчику.
Тот не сразу принял подарки, поскольку всё ещё опасался незнакомца. Всё же любопытство взяло верх, и мальчик схватил подарки.
- До свидания мальчик Коля! - попрощался с малышом дед  Мороз.  – Веди и в следующем году себя хорошо, и я, дед  Мороз, тебе снова принесу подарок.
Иванов и Сидоров направились к двери, и вышли на тёмную лестницу.
- Нескладно у нас дела пошли. Хоть бы свет дали, едри их в корень, - ругнулся Сидоров. –
Теперь-то  что нам делать?
- Что нужно, то и будем делать:  ходить по квартирам и детишек поздравлять с новым годом и подарки им дарить, - ответил Иванов.
- Что-то последний раз у нас не больно хорошо получилось. Напугали мы ребёнка вместо того, чтобы порадовать, поздравить и подарок вручить.
- В нашем  дедморозовском  деле тоже бывают сбои. Но подарок-то мы вручили и поздравили, как положено.  А сейчас пошли в следующую квартиру поздравлять малышню.
- Так темно же. Не лучше ли нам пойти в дом, где свет есть, - сомневался в правильности решения коллеги Сидоров.
- Если будем из дома в дом перебегать, то совсем не успеем. Завтра половину  гарнизона с кровати поднимем и матюгов огребём выше крыши, - не согласился со Снегурочкой дед Мороз.
Они поднялись этажом выше, и пока Иванов пытался рассмотреть на двери нужный номер, зажёгся свет.
- Наконец-то дедморозовский бог услышал нас и осветил наш дальнейший  путь, - воскликнул дед Мороз.
- Скорее всего, пьяный электрик очнулся от алкогольной комы, и, вспомнив о своих обязанностях, поменял сгоревшую вставку в распределительном  щите, - опровергла коллегу Снегурочка.
- Возможно, ты прав. Но звучит твоя правда весьма прозаично. А сейчас, ведь, новый год, время всяких новогодних чудес, - выказал недовольство заявлением коллеги дед  Мороз.
- Конечно, это не романтично. Зато дёшево, правдиво и практично. Звони в дверь, время-то идёт, и скоро оно будет  сильно не в нашу пользу,  - поторопил коллегу Сидоров.
Иванов нажал на кнопку звонка входной двери и тут же голос из комнаты ответил:
- Входи, открыто.
Иванов, а за ним снегурочка вошли в прихожую, а затем в комнату.
Здравствуйте дети! – начал представление дед  Мороз. - Лесами тёмными, оврагами глубокими шли мы к вам.
Он хотел продолжить, но вокруг накрытого стола сидели только взрослые, если так можно назвать молодых людей лет семнадцати – восемнадцати. Наверное, родители ушли в гости, а дети, позвав товарищей, закатили застолье с вином и водкой.
- А где дети? – выглянув из-за спины деда  Мороза, спросила Снегурочка.
- Какие дети? – не понял парень, сидящий в торце напротив двери.  Очевидно, он сейчас тут верховодил. – Нет у нас никаких детей.
Он считал себя вполне взрослым, хоть и жил еще за счёт родителей, для которых он до сих пор оставался малышом. 
- Это десятая квартира? – спросил Иванов, собираясь выяснить причину очередного прокола.
- Нет, девятая, - ответил юноша. – Десятая этажом  выше.
- Спасибо, - поблагодарил Иванов и, развернувшись, наткнулся на Сидорова.
- Пошли уже, - шикнул он на товарища, торопясь исчезнуть, пока подвыпившая компания не взяла в оборот  Снегурочку  с  дедом Морозом.
- Оставайтесь с нами, - уже им во след предложил  хозяин. – Выпьем, хороводы поводим.
- Непременно, но  в  другой  раз, - вполне внятно ответил дед  Мороз.
- А почему так?  Мы сейчас хотим, - не унимался хозяин и по ощущениям, предвещающим опасность, собирался  припуститься  за морозной парочкой.
Не сговариваясь, прапорщики мухой поднялись на следующий этаж, едва только перешагнули порог  гостеприимной квартиры. Иванов тут же нажал на кнопку звонка около нужной двери.
«Ну, наконец-то»! - едва ни произнёс  Иванов, когда дверь приоткрылась, и хозяйка пригласила морозную парочку войти в квартиру.
- У вас кто, мальчик или девочка? – спросил Иванов.
- Машенька пяти лет. Сейчас я куклу принесу, а вы ей подарите, - обещала женщина.
Она удалилась буквально на минуту.
- Вот кукла. Через минут пять Машенька будет готова, заходите в комнату и поздравляйте девочку, - сама определила план действий мама девочки.
«Активная женщина. Наверняка она глава семьи», - подумал Иванов.
- Нам не пора? – Сидоров поторопил дед Мороза, по мнению которого время ожидания вышло. 
- По-моему, рано. Подождём ещё немного, - ответил дед  Мороз.
- Нам и надо пораньше. Или ты забыл, что нам следует  торопиться? – напомнил о времени Сидоров.
- Ты прав, очень надо. Но мы не можем навязывать своё мнение для заказчика, тем более, если хозяйка нас предупредила как ей надо, - Иванов подчеркнул приоритеты  хозяина над ними, исполнителями. 
Дед  Мороз со Снегурочкой подождали ещё немного.
- Теперь, кажется, пора, - снова поторопил Сидоров.
- Пошли, - согласился дед Мороз.
- Где  тут  у  нас  девочка  Машенька? – входя  в комнату, произнёс  дед  Мороз.
Девочка сидела на стульчике жалкая и скособоченная. Слюни, недавно вытертые матерью, текли снова. По виду ей было лет двенадцать, а не как не пять. На мгновение Иванов опешил. Он не был готов увидеть ничего подобного. Иванов остановился и Сидоров уткнулся в его спину.
Снегурочка не поняла причину остановки и, выглянув из-за спины деда Мороза, сообразила в чём дело.
- Какая хорошая девочка Машенька! Мы с дедом Морозом пришли к тебе, когда узнали, какая ты хорошая девочка. Вот  тебе за это подарок, - Снегурочка достала из мешка деда  Мороза куклу и передала её в руки девочки.
Та схватила куклу и сунула кукольную головку в рот, сильнее пустив слюну.
- А вот девочке Машеньки ещё подарок, - очнулся дед  Мороз.
 Он протянул девочке мешочек сладостей. Девочка занималась куклой, грызя гутоперчевую голову игрушки. Выручила мама девочки. Она взяла мешочек у деда Мороза.
- Спасибо вам, - поблагодарила она Снегурочку и деда Мороза
Дед  Мороз и Снегурочка поспешили выйти в коридор. Они чувствовали себя виноватыми, поскольку не были готовы ни к чему подобному, и не смогли раскрыть в себе особое, в подобных случаях, общение с  больным ребёнком.
- Я не видел в квартире отца, - напомнил товарищу Иванов.
- Может быть, он позже подойдёт. Или на весь новый  год он заперт на дежурстве, - предположил Сидоров.
- Очень может быть. Но согласись, это очень грустное зрелище. Больной ребёнок для родителей так и останется ребёнком, сколько бы лет ему не исполнилось.  И такого ребёнка не вылечить, и не избавиться от него.   Родное, ведь, свое.
- Ладно, идём дальше. У нас работы сверх горла и всё надо сделать  по возможности сегодня.
Оба товарища пошли вверх по лестнице, надеясь, что в квартире с указанным в списке номером их ничего подобного не ждёт.
- Вот эта квартира, - остановившись перед дверью, оповестил товарища Иванов.
- Жми на звонок. Я надеюсь, нам здесь повезёт больше.
- Ты имеешь в виду сто граммов за работу?
- Честно говоря, после последнего посещения, я не против снять напряжение.
Иванов  нажал на кнопку звонка. Дверь  долго не открывали, и ему пришлось ещё раз позвонить.
Наконец  дверь приоткрылась, и мужская лысая голова высунулась в коридор.
- Вы дед Мороза заказывали? – на всякий случай спросил Иванов.
- Заходите, - пригласил мужчина не очень трезвым голосом.
- Кто у вас, мальчик или девочка? – спросил Иванов.
Мальчик Ваня четырёх лет, - ответил мужчина.
Подарок для мальчика нам дайте, а мы подарим ему этот подарок и сладкий подарок, - раскрыла план действия  Снегурочка. 
- Я сейчас, - обещал мужчина и вышел из прихожей в комнату.
Его долго не было, и прапорщика начали нервничать. Мужчина находился навеселе, а можно ли тогда верить данному им слову?
- Вот, машинку подарите ему, - передавая маленькую пластмассовую машинку из рук в руки, велел мужчина.
- Когда нам в комнату можно выходить? – задал наводящий вопрос дед  Мороз.
- Да прямо сейчас и выходите, - разрешил мужчина.
- А мальчик готов? – уточнил вопрос  Сидоров.
- Мальчик вместе с нами за столом сидит. Так что выходите смело и поздравляйте, - объяснил суть вопроса мужчина.
Мужчина вернулся в комнату. Дед  Мороз выдержал минутный перерыв и вошёл следом.
- Где тут мальчик Ванечка и правду ли говорят, что он хорошо себя вёл, слушался папу и маму?
- Да, он вёл себя хорошо, слушался папу и маму, хорошо кушал, - ответила мама мальчика.
Мальчик потупился, услышав незаслуженную похвалу в свой адрес.
- А что нам может рассказать или спеть мальчик Ванечка? – спросил дед  Мороз.
- Мы вам песенку споём, - обещала мама малыша, и тут же сама запела:
- Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…
Мальчик иногда подпевал своей маме. 
Пропев пару куплетов, дуэт замолчал.
- Очень  хорошо, - скупо  похвалил  мальчика дед  Мороз.
- Вот тебе машинка, вот  тебе пакет со сладостям, - Иванов передал названное в руки мальчика. Тот схватил  подарки, сразу полез в мешочек со сладостями.
- С новым годом всех присутствующих. Новых вам успехов и всяческих нужных благ.
Холодная бригада снова вышла в коридор.
- Хоть эти нормальные, - высказался о хозяевах квартиры, которую только что посетили, Иванов.
- Сейчас нам куда?
- Номер дома для других адресов другой. В следующем доме у нас два адреса.
- Тогда чего мы стоим? Пошли, - поторопил Сидоров.
Иванов приложил палец к губам и показал глазами вниз, на площадку, расположенную ниже.
Там стояли и курили молодые люди. Которые недавно сидели за столом квартиры, в которую сегодня они случайно попали.
- Ждать нам не резон. Пошли, - понизив голос, позвал Сидоров.
Оба прапорщика начали спускаться по лестнице к выходу. Скоро они поравнялись с курящей на лестнице компанией.
- А вот и дедушка, борода из ваты, - воскликнул один из курильщиков. – А где наши подарки?
Молодой человек попытался схватить  мешок и тут же получил тростью между ног. Молодого человека слегка согнуло, и оба прапорщика успели прошмыгнуть вниз по лестнице. Уже на самом выходе их проводили отборным площадным матом.
- Пойдём  к машине, ещё подарков наберём, - предложил Сидоров.
- Немного погодя. Сейчас ещё один дом посетим, а потом пойдём, ещё подарков наберём, - ответил  Иванов.
- Давай, так, - согласился Сидоров. – Но я бы всё же прервался. Мы в какую-то полосу неудач попадаем, и этот факт начинает раздражать.
- Никуда мы не попадаем. Это жизнь и мы сейчас  в  полной мере её ощутили.
Они вошли в подъезд следующего дома и поднялись на второй этаж. Без промедления Иванов нажал на звонок.  Потом ещё и ещё раз, будто за время скитаний с мешком подарков в облачении деда  Мороза полностью растерял терпение.
Ему открыл небольшого роста мужчина.
«Откуда их набрал замполит? – подумал Иванов. – Который уже по счёту клиент, а я их узнать не могу. Или когда военнослужащий облачается в гражданскую одежду, он меняется до неузнаваемости?»
- Проходите, - пригласил мужчина. – Мы давно вас ждём.
- С  наступающим  вас! – выглянув из-за спины деда  Мороза, поздравила мужчину  Снегурочка.
«Вот дурила-то! – подумал Иванов. – Мы за тем и пришли, чтобы всех поздравить.  А, получается, поздравляем теперь каждого индивидуально, парадокс,  да и только».
- Я сейчас подарки вам принесу,-  предупредил ряженых  мужчина и вышел в комнату за подарком.
Он скоро вернулся и вручил деду морозу маленькую пластмассовую машинку и пластмассового пупса.
- Как зовут ваших малышей? – поинтересовался  дед  мороз.
- Сашенька и Машенька, ответил мужчина. – Через пять минут, не раньше, зайдите в комнату для поздравления. 
Он ушёл, не предоставив более никаких инструкций и просьб.
- Пять минут не жирно будет? – шёпотом выказал своё недовольство Сидоров. – А потом скажут, что мы медленно работали и потому не успели.
- Скажут, - согласился Иванов. – Но при всём, притом, желание клиента – закон. Здесь для нас без вариантов.
- То-то и оно, что без вариантов. А варианты у нас должны быть, если нам замполит план выдал, - высказал своё мнение Сидоров. – Ну, скоро, что ли эти пять минут пройдут?
- Нам сказано не ранее. Поэтому стоим и ждём, - успокаивал напарника Иванов.
Ему самому не нравились эти временные задержки, как будто родители не знали о том, что придёт поздравлять ребёнка дед  Мороз и как будто не родители сами же сделали заказ на деда Мороза.
- По-моему, пора, - поторопил товарища Сидоров.
- Раз пора, пошли поздравлять, - согласился Иванов.
Но прежде чем войти в комнату, ещё находясь в прихожей, он начал дедморозовскую речь: 
- Где  тут  у нас живёт мальчик Сашенька и девочка Машенька? Сейчас мы посмотрим, туда ли мы попали.
Только после произнесённой фразы он вошёл в комнату и не сразу понял, в чём дело.
На табуретке стоял мужчина, который открыл им входную дверь.  Только одет сейчас он был так,  как одевают маленьких детей: в короткие вельветовые шортики, едва доходящих до колена и рубашку-матроску.  На его голове была надета бескозырка. На другой табуретке, рядом с мужчиной стояла женщина, одетая как девочка в короткое ситцевое платьице, белые носочки и лёгкие сандалии.  Её голову украшал большой красный бант.
- А где дети? – высунувшись из-за спины деда Мороза, спросила Снегурочка.
Женщина надула губы и отвернулась, готовясь пустить слезу, как настоящая маленькая девочка.
Мужчина начал ковырять в носу, при этом скосив глаза на табурет и носком левой ноги, обутой в летние сандалии, нервно чертя дугу по сиденью табурета. 
- Мы поняли. Саша и Маша перед нами, - наконец  правильно поняла обстановку  Снегурочка.
- Начинай, - шёпотом поторопила она деда  Мороза.
Дед  Мороз не сразу начал  представление,  поскольку не знал, что следует  говорить в подобных случаях.
Снегурочке пришлось  ещё раз поторопить деда  Мороза.
- Лесами тёмными, оврагами глубокими шли мы со Снегурочкой к мальчику Сашеньке и девочки Машеньке, чтобы поздравить с наступающим новым годом и подарить подарки, - начал представление  дед  Мороз, и наговорил ещё кучу всего,  что пришло в голову.
Наконец дошло дело до подарков.  Дед Мороз  вытащил из мешка подарки и выдал их девочке и мальчику. Новоявленные малыши тут же спрыгнули с табуреток  и, взявшись за руки, стали прыгать вокруг елочки, напевая: в лесу родилась ёлочка, в лесу она росла…
Дед  Мороз и  Снегурочка не стали дожидаться окончания веселья странной парочки и вышли из квартиры. Они направились на выход и через пару минут подошли к автомобилю. Петров так и сидел в кузове рядом с коробкой. По синему носу было понятно, что он сильно замёрз.
- Ты бы в кабину пошёл что ли, - посоветовал ему Сидоров.
- Ты думаешь, в кабине намного теплей? – высказался Петров.
- Всё теплей, чем в кузове, - ответил Сидоров.
- А вы чего пришли, уже все подарки раздали? – полюбопытствовал Петров.
- Ещё не все. Но решили прерваться и взять ещё подарков. Кстати, если подарков не так много, ты можешь с нами ходить, - предложил Сидоров.
- В качестве кого я буду с вами ходить? – не понял смысл предложения Петров.
- Будешь мешок таскать. Мы в него весь остаток подарков сгрузим, чтобы тебе не нужно было сидеть в кузове, сторожить. За одно, разогреешься от  ходьбы.
- А в качестве кого я буду в вашей компании?
- Ты заходить в квартиры не будешь. В коридоре нас подождёшь, пока мы отработаем.
- Вам наливать будут, а я только облизываться за вас всех?
- Не переживай. Нас  только один раз угостили, и то это было давно, ещё до ужина. А сейчас, после ужина, никто не подносит и, может статься, не поднесёт.  Зато приходится работать с разными уродами, мать их ети.
- Причём здесь уроды? Вы, ведь,  сейчас детей поздравлять ходите, а не каких-то там уродов.
- Потом, как время будет, расскажем, каких «детей» мы поздравляем. Но и дети тоже попадаются местами малолетние, здесь врать не буду. Одним словом, не соскучишься.   
- Кстати, много уже адресов обошли? – поинтересовался Петров. 
- Не очень много. Осталось много больше обходить, чем обошли. Да только уже мочи нет по квартирам шляться.
- Устали по лестницам ходить? – сделал вывод Петров.
- И по лестницам ходить и комедию ломать, - ответил ему Сидоров.
- Ладно, давай мешок, - дал согласие Петров, и тут же выставил свои условия:
- Я с вами в квартиры буду заходить.
Он переложил в мешок подарки из коробки и попытался приподнять мешок.
- Два пуда не меньше, - сообщил он.
- Я не понял о твоей роли в нашей холодной компании? – спросил Сидоров.
- Ты же сам сказал, что я у вас носильщик. Вот и буду заносить мешок в квартиру, и выпивать вместе с вами, - объяснил своё видение совместной работы Петров. 
- Вот  этого не знаю. С дедом Морозом  нужно посоветоваться, - ответил  Сидоров.
Он понимал, что Петров замёрз, и вариант согреться ста граммами водки был неплох. Но насколько реален – это уже другой вопрос.
- Скоро вы закончите? Пора дальше работать по адресам, - поторопил Иванов, который отходил до кабины, проведать водителя.
- Сейчас  слезу и пойдём, - обещал Петров.
Он передал мешок Сидорову и осторожно стал слазить с кузова сам.
- Всё, я готов, можно идти, - сообщил Петров. 
- Если все готовы, тогда пошли, - дал команду Иванов.
- А мне можно до казармы? Я тоже замёрз, - водитель высунулся из кабины, когда троица проходила мимо, и задал вопрос.
- Двигатель запусти, да погрейся в кабине, - посоветовал ему Иванов.
- А можно я поближе к дому подъеду, да в подъезде у батареи погреюсь, - спросил водитель.
- Ладно, подъезжай, но только прямо сейчас, чтобы мы видели, куда ты встанешь, - согласился Иванов.
Водитель запустил двигатель и подъехал ближе к одному из домов. Как только он заглушил двигатель, тут же нырнул в подъезд.  Замёрз, видно, очень.
Между тем  «холодная» троица  продвигалась по направлению к дому с нужным номером.
Сидоров и Петров несли мешок. Иванов шёл впереди, постукивая посохом по мёрзлой земле.
- Вот номер дома, который нам нужен, - сообщил он своей группе. 
- А подъезд  который? – поинтересовался Петров.
- Судя по номеру квартиры, первый, - ответил Иванов. – Скоро мы это точно узнаем. 
Он первым переступил порог дома. Следом за ним в подъезд вошли Петров и Сидоров, сцепившихся как два брата, сиамских близнеца, через один мешок с подарками.
- Я надеюсь, нам не на последний этаж, - высказал  пожелание Петров.
- Может, нет, а может, да. Когда доберёмся, узнаем. А если ты не хотел по этажам лазить, зачем с нами пошёл? – задал резонный вопрос Сидоров.
- В одном получаешь преимущество. В другом проигрываешь. Приходится выбирать и это всегда происходит в нашей жизни, - заключил Петров. 
- Недостатки  тут очевидные. А преимущество в чём? – допытывался Сидоров.
- Преимущество в том, что я в теплом помещении, а не на улице. И нальют нам нахаляву водочки в квартире, как только закончим поздравлять и дарить подарки,- ответил Петров, для которого сейчас  всё было однозначно и очевидно.
- Насчёт водочки я не уверен. Нам налили только  по одному адресу. Остальные про водку даже не вспоминали, - огорчил товарища Сидоров. – А мы по нашей дедморозовской миссии не имели права даже намекнуть на угощение.
- Полоса у вас невезения была. А когда я влился в ваш коллектив, она сразу закончится, - пояснил, в чём суть, Петров и ухмыльнулся, будто и вправду знал что-то такое, чего другим знать было не дано.
- Хотелось бы так думать. Но как будет на самом деле?
- Вот прямо сейчас мы и проверим, - обещал Петров.
В то время пока они разговаривали, поднимаясь по лестнице подъезда, Иванов добрался до нужного номера квартиры и нажал на кнопку звонка у входной двери.
Дверь открылась как раз в тот момент, когда  Снегурочка и носильщик догнали деда  Мороза.
- Мы вас ждём, заходите, - пригласила открывшая дверь женщина.
- Вы нам подарки принесите и скажите нам, как детей зовут, - попросил дед  Мороз, едва переступив  порог  квартиры.
Женщина взглянула на деда  Мороза, словно осуждала. Будто дед  Мороз и вправду должен знать всех детей на земле, и кто из них, какой подарок хочет получить.
- Девочка Лена и мальчик Петя, обоим три года. Они у меня близнецы, - сообщила женщина. – Я смотрю у вас нестандартный коллектив, - поделилась она своими наблюдениями. 
- Вы имеете в виду  Снегурочку? – спросил дед  Мороз, поскольку при заказе деда  Мороза на дом, присутствие  Снегурочки  даже не подразумевалось. 
- Нет, не её. Снегурочка и дед Мороз для новогодних праздников персонажи обычные. Я говорю о вашем третьем  коллеге, который без новогоднего костюм пришёл, - пояснила женщина.
- Подарков много и мешок получился очень тяжёлый. Вот мы и взяли третьего человека мешок помогать носить, - объяснил причину наличия в команде третьего человека. – А костюма у него нет, поскольку решение использовать помощника пришло слишком поздно. Не успели ему костюм придумать. А так можно было бы его в зайца или медведя нарядить. В волка  только нельзя наряжать, дети бояться будут.
- Так он мог бы с вами не таскаться, а ждать где-нибудь неподалёку. А вы приходили бы и брали сколько нужно, - дала совет женщина, полагая, что мужской ум до таких тонкостей мог не додуматься. 
- Так и было сделано сначала.  Наш товарищ сидел в кузове автомобиля и ждал нас. Но на улице очень холодно и поэтому когда он окончательно замёрз, и подарков осталось не так уж много, мы взяли его с собой, - объяснил дед  Мороз причину увеличения численности команды. – Кстати, у него ещё нос не оттаял, до сих пор синий от холода. 
- Сейчас я принесу подарки, - удовлетворив своё любопытство, обещала женщина, будто не поняла вполне внятный намёк на потребность согреться иными способами. 
Она вышла в комнату и скоро вернулась  с подарками, отдав куклу и машинку деду Морозу.   
- Сколько вам нужно времени, чтобы подготовить малышей? – спросил дед  Мороз.
- Мы всей семьёй сидим за столом, чай пьём.  Так что через пару минут  заходите.
Женщина удалилась, оставив бригаду деда  Мороза ожидать.
Бригада ожидала молча, стараясь объективно определить двухминутный интервал времени.
- Пошли, - наконец  подал  команду  дед  Мороз.
Он первым вошёл в комнату и начал своё дедморозовское дело с обычного вступления:
- Лесами тёмными, оврагами глубокими шли мы к мальчику Петеньке и девочки Леночки. А правильно ли мы пришли, здесь ли живут мальчик Петенька и девочка Леночка?
- Здесь они живут, - ответила женщина. – Вот они.
Женщина указала рукой на сидящих за столом мальчика и девочку.
- А хорошо ли себя вели мальчик Петя и девочка Лена? – продолжал вопрошать дед  Мороз, и пока он говорил, и мальчик и девочка продолжали есть торт, кусочек которого лежал на блюдечке перед каждым из них.
- Они вели себя хорошо, - за детей ответила женщина.
Мужчина тоже сидел за столом и пока ничего не говорил, предоставив возможность общаться с дедом  Морозом собственной жене.
- Тогда я подарю вам самые хорошие подарки, - обещал дед  Мороз.
Он положил на стол перед  мальчиком машинку и бумажный мешочек со сладостями.  На стол перед девочкой он положил куклу и бумажный мешочек со сладостями.
- Что надо сказать деду  Морозу? – женщина напомнила о вежливости своим детям.
- Спасибо, - поблагодарил мальчик.
- Спасибо, - сказала девочка.
Елочка, сделанная из пластмассы, стояла на столе, и дед  Мороз решил немного похороводить  с детьми.
- А кто со мной хоровод будет водить вокруг елочки? – дал намёк дед мороз. 
Женщина поняла намёк и подхватила на руки мальчика.  Мужчина подхватил на руку девочку.  Дед  Мороз, за ним  Снегурочка, следом носильщик, а потом уже женщина и мужчина с детьми, пошли вокруг стола.
- В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла, зимой и летом стройная, зелёная была, - запел дед Мороз, и вся хороводная бригада подхватила песенку.
Хоровод  двигался вокруг  стола, и пел песенку, пока не допел до конца.
- До свидания. До следующего года, до следующих новогодних праздников,  - попрощался дед Мороз, когда песенка закончилась.
На этом представление закончилось, и он пошёл к двери.
Снегурочка и носильщик тоже направились в прихожую. Следом за ними вышел хозяин с бутылкой водки, двумя стаканами и двумя огурцами.
- Давайте по чуть – чуть, - предложил он.
Он отдал деду  Морозу и  Снегурочке по стакану. Откупорив бутылку водки, он налил в стаканы по сто граммов.
- За новый год, - предложил тост дед  Мороз.
Снегурочка и дед  Мороз выпили  и закусили солёным огурцом, который дал им хозяин. Потом он взял стакан, второй стакан взял носильщик.  Хозяин разлил водку по стаканам и мужчины сам хозяин и носильщик,  выпили, закусив солёным огурцом.
С новым годом, с новым счастьем, - в поздний след произнёс тост носильщик.
- Ну, будьте здравы! - напутствовал хозяин  дедморозовскую бригаду. – Удачи вам в вашем нелёгком деле.
- И тебе того же! - пожелал дед  Мороз. – Здоровье тебе и всей твоей семье. Благополучия и всяческих благ.
Хозяин  закрыл  за гостями дверь, едва мужчины переступили порог квартиры. Троица отправилась искать следующий адрес. Иванов шёл по лестнице первым, постукивая посохом по каменным ступенькам.  За ним спускались Сидоров и Петров, держась за один мешок.
- А мешок не очень сильно полегчал, хоть и выгрузили из него два подарка, - заметил очевидный парадокс Петров.
- Ничего, дай срок, скоро он вообще ничего весить не будет, - подбодрил товарища Сидоров.
- Я думаю, это произойдёт завтра, - поддержал разговор Иванов.
- Сегодня бы разделаться со всеми подарками, - высказал пожелание Петров.
- Хорошо бы, но это нереально. Много адресов осталось, а времени до наступления нового года мало, - напомнил о реалиях Сидоров.
- Помечтать не даёшь, - сказал Петров. – Кстати, меня мучает один вопрос: почему родители несли детей на руках и не дали им возможности пройтись самим в хороводе вокруг ёлочки?
- Не знаю. Может,  не хотели нас стеснять. Дети ходят маленькими шашками и со взрослыми им хороводы водить трудно, - предположил Сидоров.
- Я думаю у детей какая-то проблема с ногами. Близнецы, ведь, а при родах могла получиться какая-нибудь родовая травма, - высказал свою точку зрения Петров.
В подъезд вошла компания подвыпивших малолеток и стала подниматься по лестнице навстречу спускающейся  команде деда  Мороза. На втором лестничном пролёте они встретились.
- О, дед  Мороз! – воскликнул шедший первым молодой человек. – Благослови.
- С новым годом, с новым счастьем! – пожелал дед  Мороз всей честной компании.
Сидоров и Петров напряглись, готовясь в случае чего дать отпор, а в случае крайней необходимости, огреть мешком с подаркам, усилив  тем благословление деда  Мороза.
Но молодёжь  расступилась, и дед  Мороз со своей командой беспрепятственно вышли на улицу.
- Я уж думал, драться придётся, - уже на улице сказал Петров.
- Пока нам везёт. Обходимся без конфликтов, - подал голос дед  Мороз.
- Между прочим, это уже вторая встреча с пьяной молодёжью, - Сидоров просветил вновь влившегося в бригаду товарища.
- Нам туда, - прервал разговоры дед  Мороз и отправился к следующему дому.
Снегурочка и носильщик пошли следом. Команда работала ещё полтора часа и обошла за это время восемь адресов. Лишь в последней на сегодня посещённой ими квартире всем троим налили по пятьдесят граммов.
- Итого: сто пятьдесят граммов на каждого, - подвёл итог  Петров, когда бригада возвращалась к автомобилю.
- Напиться столь малым количеством водки невозможно, - продолжил водочную тему Сидоров, – вот  если  бы  нам наливали  хотя  бы в каждой второй квартире, тогда получилось бы кое-что.
А так ни в голове, ни в жопе.
- Если бы наливали в каждой третьей квартире, то и этот вариант стал бы отличным. По крайней мере, мы пришли бы сейчас к машине на бровях, - сказал Петров.
- Это сколько бы получилось на нос? -  Сидоров постарался подсчитать угощение в граммах, - Пятнадцать или около того адресов мы обслужили. Значит, пятнадцать делим на три, получается пять. Пять, умножаем на пятьдесят граммов, получается, по двести пятьдесят граммов водки на нос. - Почти  полбутылки, эта доза уже заслуживает  внимания. Но в некоторых адресах нам, ведь,  могли бы и по сто граммов налить. А это уже к поллитровке вытягивает. 
-  Вытягивает- то оно, вытягивает. Только эти полбутылки растянулись на  три часа, - к месту заметил Петров. 
- На четыре, если считать наши первые пятьдесят граммов, - подал голос Иванов. – Но мне непонятно, почему вы дозу определили пятьюдесятью граммами? Я бы предпочёл потреблять реже, но по соточке.  Так оно вернее и приятней будет.
- Нас трое. Это и определяет объём угощения. И потом, пятьдесят граммов больше подходят в данном случае. Все же понимают, что и в другой квартире нас тоже  угостят, - начал разъяснение Сидоров по вполне злободневной теме, но Петров его перебил: 
 - Это не факт, что нас в каждой квартире угощать будут. Сегодняшняя практика говорит  обратное: никак не дождёшься, пока тебе хоть где-нибудь нальют. 
- И всё-таки пятьдесят граммов наиболее приемлемый  с  точки зрения угощающего объём. На троих получится сто пятьдесят граммов. Для праздничного стола, на котором всего одна бутылка водки – это ощутимая потеря, - подвёл теоретическую базу Сидоров. – По тридцать граммов наливать, только рот пачкать. Значит пятьдесят и ни граммом меньше.
- А где же водитель? – добравшись до автомобиля первым, Иванов удивился отсутствием водителя в кабине автомобиля.
- Так мы же ему разрешили в подъезде у тёплой батареи погреться, - напомнил товарищу Сидоров.
- Точно, разрешили, ведь. Сейчас  я его позову, - обещал Иванов и направился к подъезду.
Он вошёл в подъезд и долго оттуда не выходил.
- Нет его здесь, - наконец появившись из подъезда, озадачил товарищей Иванов.
- Может быть, он выше поднялся? – предположил Петров.
- Я дошёл до последнего этажа, но водителя не встретил, - ответил Иванов.
- Надо было спросить у кого-нибудь, - дал советь Сидоров.
- У кого там спросишь, если в подъезде никого нет. Не звонить же во все подряд двери и спрашивать водителя, - ответил на бесполезный совет товарища  Иванов.
- Где же его нам искать? – задал вопрос без ответа Сидоров.
- Если не найдём в ближайшее время, придётся идти до Дома Офицеров  пешком, - напомнил о ещё одном месте работы сегодня, в предновогоднюю ночь, Петров.
- И не просто идти, а быстро идти, да ещё с дедморозовским  мешком, наполненным подарками. - Так что лучше нам найти водителя и, желательно, побыстрей, - сказал Сидоров. 
- Я, кажется, знаю, где искать водителя, - обрадовал товарищей Иванов. – Когда я как-то дежурил по гарнизону, с балкона второго этажа спрыгнул солдатик и понёсся к казарме. Муж пришёл, и он поспешил убраться подальше от опасной встречи.
- Ты уверен, что это был именно наш водитель? – не поверил ему Сидоров.
- Нет, не уверен. Но этот факт хоть как-то объясняет  причину исчезновения водителя. А если у вас есть другие варианты, высказывайтесь, - напоследок предложил Иванов.
Остальные члены бригады смолчали.
- Его Лёхой зовут.  Нужно покричать, возможно, он услышит и выйдет к автомобилю, - предложил план действий Иванов и тут же сам принялся кричать, звать Лёху.
Занавеска на окне второго этажа приоткрылась, и кто-то выглянул на улицу. А уже через несколько минут Лёха вышел из подъезда. От него припахивало спиртным, но прапорщики не стали размениваться на замечания
- Заводи, поехали. Нам уже пора в  Доме  Офицеров быть, а мы всё ещё здесь торчим, - поторопил водителя Иванов.
- Сейчас заведу, и поедем, - обещал водитель и полёз в кабину.
Он несколько раз пытался завести двигатель и лишь с третьего раза ему это удалось. Однако машина продолжала стоять на месте.
- Поехали, чего стоим? – снова поторопил водителя Иванов.
- Сейчас немного прогреется двигатель и поедем. А не то заглохнет и свечи будут забрызганы, просто так потом не заведёшь. Придётся со всех цилиндров свечи вывинчивать и прочищать их, - объяснил тонкости водительского дела в зимний период водитель.
- Хорошо, - согласился Иванов. – Но только недолго прогревай, иначе мы опоздаем на встречу нового года и ты, кстати, тоже.
- Какие встречи нового года у срочников? Да никаких. Мы же не дома, а в армии. Как приеду домой, тогда и новый год и другие праздники можно будет отмечать, не боясь и не прячась, - ответил водитель.
Двигатель немного прогрелся, и машина тронулась в путь, направившись к  Дому  Офицеров.
- К самому празднику приезжаете, - позавидовал деду  Морозу водитель. – Сейчас вам шампанское нальют  для встречи нового года, а потом водочки, для проводов старого  года.
- Может быть и так. Но сначала от нас требуется провести новогодние мероприятия и поднять  праздничное новогоднее настроение  всем гостям  Дома  Офицеров, - ответил ему дед  Мороз. 
Машина остановилась, и  Дед  Мороз напомнил водителю:
- Не забудь завтра к десяти часам подгрести сюда же.
- А я думал, вы попросите меня подъехать к вашему дому, - ответил водитель.
- Тебе куда лучше подъехать? – спросил мнение водителя  Дед  Мороз.
- Мне всё равно. Машина сама довезёт, только на педаль  жми, - ответил водитель.
-  Ладно, тогда подъезжай к нашему дому к десяти часам. Мы в город поедем, по адресам ходить будем. Сегодня-то, ведь, в город  так и не попали. И завтра с утра ни-ни, ни граммульки. С милицией лучше не связываться, она и так с утра будет  шустрить, чтобы заработать на продолжение банкета. Сейчас мои коллеги с кузова слезут, и дуй в казарму спать. С новым годом тебя, - напоследок, уже вылезая из кабины, поздравил солдатика  Дед  Мороз.
Сидоров и Петров уже слезли с кузова. Мешок с подарками был при них.
- Ну что, пойдём мешок в кладовку относить? – спросил об очевидном деле Петров.
- Пошли относить, но и не только относить. Нас, наверное, уже дожидаются, волнуются. Скоро новый год наступит, а  Деда  Мороза всё нет, - напомнил о новогодних обязанностях  Деда  Мороза Иванов.
- Мы пойдём к кладовке, а ты ключ возьми, - поторопила  Деда  Мороза  Снегурочка.
До нового года оставалось совсем ничего, и не резон было длинные разговоры вести.
Петров и Сидоров вошли в дверь дома офицеров, Иванов вошёл следом. Он направился в комнатёнку вахтёра, не узрев последнего на обычном своём рабочем месте.
«Напился уже, небось, и дрыхнет, как суслик», - подумал Иванов.
Петров и Сидоров тем временем поднимались по лестнице, намереваясь добраться до кладовки и ожидать там Иванова с ключом от двери.
Иванов подошёл к двери комнаты вахтёра. Дверь оказалась незапертой. Иванов приоткрыл дверь и заглянул внутрь. По доносящемуся  из комнаты храпу и крепкому перегару, было понятно, вахтёр на месте.  Иванов полностью открыл дверь и подошёл к спящему. Он потряс спящего за плечо.
- Уважаемый!  Ключик от кладовки можно? – попросил обслужить Иванов. 
- О-а-у, - только и ответил спящий, однако Иванов ничего не понял.
Может, он отказал Иванову, а может, согласился обслужить, только немного позже, оставалось лишь догадываться. Но по возобновившемуся храпу стало понятно, что если и обещал вахтёр обслужить Иванова, то произойдёт это совсем нескоро. Иванов снова потряс спящего за плечо, но на сей раз не получил даже такого невнятного ответа.
«Крепко его накачали. Так он, пожалуй, до утра проспит», - понял Иванов бесперспективность своих надежд на полноценное общение со стражем  входных  дверей  и  ключей  внутренних помещений   Дома   Офицеров.
«Придётся самому ключи взять. Не таскать же нам мешок с подарками с собой. Это будет тяжело и неудобно, да ещё потерять можно все подарки разом. Тогда  уж  простым  взысканием  не обойдёшься», - размышлял Иванов.
«Но вахтёр ли это? Для вахтёра этот товарищ слишком хорошо одет, словно собирался не на службу, а на праздник», - отметил себе Иванов.
Он направился к комнатке, где обычно сидел вахтёр и где висел шкафчик с ключами. Иванов вошёл в незапертую дверь комнатки и подошёл к шкафчику, на котором висел маленький навесной замок.
« Вот  так  фокус!  Придётся  снова  потревожить  спящего  мужчину», - понял Иванов.
- Что это вы тут делаете? – услышал он вопрос  от  стоящего за спиной.
- Мне нужен ключ от кладовки, а вахтёр пьян в соплю, - ответил Иванов и только после ответа повернулся к вопрошавшему.
- Не знаю, кто там у вас пьян, но вахтёр  я, - ответила  пожилая  женщина. 
- Если вы вахтёр, дайте тогда мне ключ. Вам должны были вчера передать, что ключ от кладовки нужно отдать деду Морозу, - напомнил вахтёру Иванов. 
- Да, мне говорили, - подтвердила вахтёрша.
Она отперла замочек и, открыв дверцу шкафчика, передала ключ деду Морозу.
- Спасибо, - поблагодарил вахтёршу дед Мороз.
Получив ключ, он поспешил на второй этаж к своим товарищам.
- Ну ты и долго! Мы уже хотели  тебя идти искать, - выговорил  деду  Морозу Сидоров.
- Хорошо хоть так. Мог вообще без ключа остаться, - пожаловался дед  Мороз.
- Не давали ключ? – полюбопытствовал Петров.
- Хуже. На вахте никого не было. Я заглянул в комнату, где у вахтёра топчан стоит. На топчане спал пьяный в соплю мужик. Я его будить, а он ни «бе», ни «ме» сказать не может. Так и не добился от него ничего. Тогда я вошёл в комнату, где у вахтёра ящик с ключами на стене висит. А на ящике том замок. И что прикажешь делать? Пока я замок разглядывал, подошла бабулька - вахтёрша. Она- то мне ключ и выдала, - рассказал всю историю по добыванию ключа Иванов.
- История поучительная, но, давайте, всё же положим подарки на место и пойдём в зал. Новый год вот-вот наступит, а мы ещё предновогодние дела ни закончили, - покритиковал говорунов Петров.
Иванов открыл дверь в чулан. Петров положил мешок в маленькое помещение чулана и после этого Иванов запер дверь.
- Теперь все в зал, - наполнил о невыполненных обязанностях Петров.
 - Кстати, ты можешь  прямо сейчас домой идти, - отпустил его домой Иванов.
- Это почему я должен домой идти!? – удивился подобному заявлению Петров.
- Мешок ни носить, ни сторожить не надо. И в спектакле с  участием  деда  Мороза  ты не задействован. В нём работают я и Снегурочка. Вот если бы ты был в костюме зайчика, тогда другое дело, - пытался объяснить товарищу  причину его дальнейшей ненужности в их троице Иванов.
 - Вы тут будете новый год встречать, а я, значит, не нужен!? – возмутился Петров.
- Ты нас не так понял. Просто ты можешь идти домой и встречать новый год в кругу семьи, - Иванов постарался донести до товарища самую суть.
- Ну уж нет. Вместе мы начали дело, вместе и закончим. И потом, что я один буду делать с нашими бабами? И с другой стороны, получится, будто я вас бросил. Наши женщины так и подумают. Уж лучше я с вами, - отказался от предложения Петров.
- Ты, конечно, прав, - поддержал его Сидоров. – Пошли вместе с нами в зал. А там видно будет.
Вся троица, возглавляемая дедом Морозом, направилась в актовый зал, где гости ожидали появления деда Мороза и, само собой, наступления нового года.
- Где вы шляетесь!? Двадцать минут до наступления нового года осталось, а у нас ёлка не горит, - неласково встретил деда Мороза и  Снегурочку распорядитель на сегодняшнем новогоднем вечере. – И почему у вас товарищ не в костюме. Он тематически выпадает из вашей компании.
- Тематически может быть. А по сути, не выпадает.  Он таскал для нас мешок с подарками, пока мы по адресам детишек поздравляли, и подарки им дарили, - ответил распорядителю Иванов.
- И хорошо, что таскал. Сейчас-то ничего таскать не нужно, значит, и он не нужен. Вот если бы его зайчиком нарядить, а лучше волком. Да времени в обрез, не удастся разыграть хоть какую-нибудь новогоднюю историю, - посетовал распорядитель.
- Пусть он в нашем представлении не участвует, но побыть  у праздничной ёлки ему  хоть  можно? – с угрозой в глоссе спросил Иванов.
- Ладно, пусть будет в зале. А вы начинайте, - велел распорядитель.
- Что начинать? – не понял сюжета Иванов.
- Начинайте ёлку зажигать, - ответил распорядитель.
- В каком смысле зажигать? - выказал себя полным  лохом Иванов.
- Как все деды Морозы зажигают. Так и вы зажигайте, - ответ распорядителя ничего не прояснил, а только запутал.
- Понимаете, мы первый раз  в роли деда Мороза и ещё не в курсе, что нам нужно делать. Вы нам расскажите, а мы уж расстараемся, - попросил Иванов, и его просьба очень удивила распорядителя,  реакцию которого на просьбу деда  Мороза выдали расширившиеся от удивления глаза. 
- Присылают черте кого, и отвечай  тут потом за них, - проворчал распорядитель и уже громко сказал:
– Ладно, времени осталось мало. Сделаем так.
 Снегурочка выходит к ёлочке и зовёт:
-  Дедушка Мороз. Ау.
 Дедушка Мороз не выходит. Тогда снегурочка обращается к гостям в зале.
- Давайте, позовём  дедушку Мороза вместе.
И уже все вместе, снегурочка и гости зовут:
-  Дедушка Мороз! Ау.
Теперь  выход  дедушки Мороза.  Ещё не появляясь перед зрителями, дед  Мороз  произносит: 
- Ау. Кто меня зовёт?
- Дедушка Мороз мы здесь. Ау, - повторяет  снегурочка  вместе со всеми гостями.
Теперь дед Мороз выходит к снегурочке.
- Зачем ты меня звала, внучка? – спрашивает дед Мороз.
- Скоро наступит новый год, а у нас не зажжены фонарики на ёлке, - говорит Снегурочка.
 - Это непростое дело. Для того  чтобы зажечь  фонарики на ёлке нужно произнести волшебные слова, а потом я дотронусь до ёлочки тростью и фонарики загорятся, - произносит дед Мороз.
- Какие слова нужно сказать? – спрашивает Снегурочка.
- Ёлочка зажгись. Эти слова надо произнести, - говорит  дед  Мороз.
- Ёлочка зажгись, - произносят  все гости и Снегурочка.
Дед  мороз  касается  посохом  ёлочки  и фонарики загораются.
- А  сейчас  приготовимся  к  встрече  нового  года, - говорит  дед  Мороз.
Все гости разливают  шампанское по бокалам. Начинается бой курантов. Все считают удары, и когда наступает  двадцать четыре часа и старый год сменяется новым, дед мороз  поздравляет гостей:  «С новым годом, товарищи! С новым счастьем».
Распорядитель замолчал, а дед  Мороз спросил:
- А дальше что?
- Дальше все пьют шампанское. Потом, дед  Мороз проводит мероприятия: хороводы, игры и прочее.
- Об этом поподробнее расскажите, - попросил дед Мороз.
- Расскажу, - обещал распорядитель. – А сейчас начинайте, иначе мы не успеем. 
- Э, уважаемый! – вспомнил о самом главном дед Мороз. – А как и кто будет на самом деле включать фонарики на ёлочке?
- Ёлка стоит ближе к одной стене, - начал объяснения распорядитель. – На той стене есть розетка. На полу, рядом с розеткой, лежит провод с вилкой, который от  ёлки тянется. В тот момент, когда дед Мороз коснётся посохом ёлки, нужно воткнуть вилку в розетку. Ёлочка сразу зажжётся. А воткнуть вилку в розетку может ваш товарищ без маскарадного костюма. Получается, не зря мы его оставили. И ему задание нашлось, - обрадовал своим решением распорядитель. - А сейчас начинайте и поторапливайтесь. Бой курантов  специально для вас не остановят. Как я говорил, на сцену выходит Снегурочка и начинает представление. Всё остальные спрятались и ждут своей очереди.
Распорядитель подал команду на начало. Но никто из доморощенных артистов не двинулся с места.
- Помощник без костюма давай за ёлку. По команде деда Мороза воткнёшь виллу в розетку. Мы все уходим, а Снегурочка пусть начинает представление. Ну, удачи всем нам, начали, - напутствовал распорядитель и первым  удалился  из  зала.
Сидоров, исполняющий роль  Снегурочки, вышел перед ёлкой и, увидев множество обращённых на него глаз из зала, обомлел.  Гости смотрели на него, а он смотрел на них и молчал.
- Снегурочка! Не робей, зови деда Мороза, - раздался возглас из зала.
- Дедушка Мороз! Ау, - очнувшись от оцепенения, позвала Снегурочка.
Небольшая  пауза, выдержанная Снегурочкой, не получившей отклика деда Мороза, позволила повторить призыв деда Мороза выйти к ёлке: - Дедушка  Мороз! Ау.
Не отвечает дедушка Мороз. Значит, не слышит. Голос мой слишком слаб, чтобы долететь  до его зимней обители, - Снегурочка поймала кураж и нужные слова потекли сами собой. 
- Давайте, позовём деда Мороза все вместе, - предложила гостям  Снегурочка. 
- Дед мороз! Ау, – позвали гости вместе со Снегурочкой.
Но хор голосов был малочислен и неубедителен.
- Давайте, еще раз. Только поактивнее, все вместе,  - попросила  Снегурочка.
И на сей раз весь зал вместе со Снегурочкой позвал: 
      - Дедушка мороз! Ау.
Распорядитель нервно поглядывал на часы. Стрелки неумолимо двигались к двадцати часовой отметке.
«Зачем она тянет? Времени осталось в обрез, не успеть можем до боя курантов, - думал он, но в процесс   вмешаться  уже  не мог, поскольку это сломает всю романтику представления. – И что же этот дед  Мороз тянет, не отвечает.  Хоть самому откликайся». 
- Ау. Кто меня зовёт? – откликнулся  дед  Мороз  и вышел  к  Снегурочке.
- Это я тебя звала, внучка твоя, Снегурочка. Скоро наступит новый год, а у нас ёлочка не горит, - пожаловалась  дедушке  Снегурочка. – Помоги нам елочку зажечь.
Сидящий за первым столом от ёлочки мужчина с осоловевшим взглядом ответил  Снегурочке, словно это он был дедом Морозом, и обращались с просьбой именно к нему.
- Ёлочку зажечь хочешь? Сейчас, это я мигом.
 Мужчина достал из кармана объёмную бензиновую зажигалку и зажёг её. Он попытался встать со стула, но только дёрнулся и остался на месте.  Вторая попытка стала более успешной: он привстал со стула, но дед Мороз вовремя заметил готовую появиться помеху и, ткнув мужчине посохом в грудь, усадил его на место.  Зажигалка упала на пол и потухла, а мужчина заикал. Небольшая заминка воспринялась публикой как запланированная пауза.  Дед  Мороз без потери внимания гостей продолжил представление. 
- Для  того  чтобы  зажечь  ёлочку,  нужно  произнести  волшебные  слова, - ответил дед  Мороз.
- Какие слова нужно произнести? – спросила у деда Мороза  Снегурочка.
- Нужно сказать: ёлочка зажгись! – выдал секрет  дед Мороз.
- Давайте,  скажем все вместе, - попросила  гостей  Снегурочка.
- Ёлочка зажгись, - произнесла Снегурочка и ещё пара человек в зале.
- Так не годится, - отвергла столь слабую помощь Снегурочка. - Ёлочку так не зажжёшь. Давайте, скажем все вместе: 
«Ёлочка  зажгись».
Почти все присутствующие, которые  ещё были способны говорить, повторили волшебные слова: «Ёлочка зажгись».
Дед  Мороз  хотел  коснуться  набалдашником  ёлочки, как  та вдруг  стала удаляться от него, наклоняясь, и  готовясь  упасть. В следующее мгновение дед  Мороз сделал шаг и схватил ёлочку за ветку, собираясь вернуть её в первоначальное положение.  Какая-то сила тащила ёлку на пол, и усилие деда  Мороза оказалось недостаточным:  ёлочка продолжала наклоняться.  Снегурочка, следом за дедом Морозом, схватила за ветку и падение ёлки прекратилось. Однако что-то продолжало удерживать ёлку, не позволяя вернуться в вертикальное положение.
- Да отцепись ты! – послышалось с другой стороны ёлки.
Звук рвоты дополнил доносящийся из-за ёлки голос.
- Свинья! – произнёс  кто из-за ёлки.
- Сам ты свинья! На себя посмотри, фраер облёванный,  - ответил другой из-за ёлки не очень трезвым голосом, и снова звук рвоты закончил разговор двоих неизвестных. 
Сила, тянущая ёлку на пол ослабла, и деду Морозу и Снегурочке удалось вернуть ёлку в первоначальное положение.  Неприятный запах  достиг носа Снегурочки и деда Мороза.
Дед  Мороз  постарался  повторить  невыполненный  маневр, и  на  сей раз ему  удалось  коснуться набалдашником  посоха  ветки  ёлки.  Однако волшебство не действовало, и ёлка не загоралась.  Дед  Мороз снова и снова тыкал в ёлку набалдашником  посоха, и уже было отчаялся, но тут  разноцветные огоньки от лампочек гирлянд побежали по ёлке от низа до самой макушки, а красная пятиконечная  звезда на самом верху ёлки загорелась  красным светом.
- Ура! – крикнул кто-то из гостей и, возможно, его кто-нибудь да поддержал бы,
но  сразу же за возгласом  звук  ударов  кремлёвских  курантов, доносящихся из репродуктора,   наполнил  помещение.
- Один, два, - стал считать дед  Мороз, и гости подхватили инициативу, считая удары вместе с дедом  Морозом. После двенадцатого сигнала зазвучал гимн советского союза. Когда гимн закончил звучать из динамика, дед Мороз поздравил вех присутствующих.
- С новым годом вас, товарищи! С новым счастьем.
Все гости в зале стали чокаться бокалами шампанского и отмечать наступление нового года. Пять минут  после окончания гимна гостей от празднования никто не отвлекал.
Дед Мороз и Снегурочка пошли искать распорядителя и Петрова. Они зашли за ёлку, и нашли там лишь Петрова и неприятные, пахучие остатки содержимого желудка на полу.
- Кто это тут опозорился? – удивился Сидоров. – Кстати, где этот распорядитель и наше обещанное шампанское?
- Похоже, что наше халявное  шампанское нам не обломится, - огорчил  товарищей  Петров.
- Как же так, ведь, нам обещали? – возмущался Сидоров столь коварным обманом.
- Тогда нам прямой путь в буфет, - указал направление движения Иванов.
- Нельзя нам в буфет.  У нас денег нет, - напомнил о состоянии личных средств  Петров.
- Объясни, почему всё так получается? – обращаясь  к Петрову, задал  вопрос  Сидоров.
- Не хотелось  о грустном. Но если ты просишь, придётся отвечать, - начал объяснения Петров.
- Да уж поделись, расскажи товарищам, почему нас в очередной раз кинули, - намекая на недавние события по покупке швейной машинки, в которой  был больше всех виноват он сам, пожелал Сидоров.
- Вы сами почувствовали, что  мероприятие по зажиганию ёлочки пошло не так, как надо. После того, как Снегурочка вместе с гостями произнесла «ёлочка зажгись» сюда, словно ошпаренный, влетел пьяный мужик.  Было видно, что ему схудилось, и он не нашёл ничего лучше, как блевануть, спрятавшись  за  ёлкой, - продолжил рассказывать Петров.
- Это тот самый мужик, который  хотел  зажигалкой  ёлку  зажечь, а дед Мороз его посохом на место посадил.  Он после этого икать стал, - напомнил о том, что видел Сидоров.
- Да, я видел, как он вскочил, хотя минутой ранее встать не мог со своего места. Видно, припёрло, и  он  мухой  залетел  за ёлку.  Действительно, не блевать же при всей честной компании, - внёс  свою долю  в  определении  истины   Иванов.
- Вы сами меня спрашивали, а договорить не даёте, - выговорил товарищам Петров. – Так вот, мужик  влетел  за ёлку в тот момент, когда я собирался вилку от ёлочных гирлянд  вставить в розетку и немного больше чем нужно натянул кабель, ведущий к ёлке.  Мужик как раз за этот кабель зацепился и, потеряв равновесие, стал падать.  А чтобы не упасть, он не придумал ничего лучшего, чем зацепиться за ветку ёлки.  Ему это не помогло, и он продолжил падение, но уже вместе с ёлкой.  Распорядитель  стоял неподалёку от ёлки и смотрел в зал, для того чтобы подать мне команду на включение ёлки.  Он  увидел, что ёлка падает и, подскочив к мужику, постарался выправить положение. Мужика как раз понесло и он знатно блеванул на распорядителя. Зато ёлка выровнялась, а потом зажглась. Однако мужик не удовлетворился  одноразовой блевотиной и повторил ещё раз и опять же на распорядителя, пока тот распутывал ноги мужика. 
- А почему ёлка так долго не зажигалась? – в поздний след  возмутился  Иванов.
Мужик запутался в проводе, а как я мог воткнуть вилку в розетку, если  провод стал короче, чем нужно для успешного  подключения, - пояснил суть дела Петров, но Иванов не понял и переспросил:
- Ты говорил, что сначала  длины провода  хватало, а потом вдруг хватать не стало. Это прямо парадокс  какой-то  получается.  Непонятно всё это, тем более, если учесть что ты всё же смог включить гирлянды. 
- Ничего  тут  необычного нет.  Мужик запутался в проводе, а потом, не без помощи распорядителя, распутался. Правда, это стоило распорядителю испачканного костюма. А так всё хорошо вышло:  ёлочка зажглась, и публика осталась довольна, - закончил объяснения Петров.
- Так поэтому  распорядитель  не смог  дать нам бутылку  шампанского? – понял Сидоров.
- Я тебе об этом и толкую. Поэтому он не смог и не сможет. В таком облеванном, вонючем виде ему кроме как домой никуда нельзя. А как дома переоденется, то, возможно, снова сюда приедет.  Правда, не суть, что кто-нибудь из выпивших гостей снова не повторит рвотный  душ для распорядителя. Но об этом узнаем только завтра, и то, если кто-нибудь сможет вспомнить, что вытворял на празднике.
- А мужик куда девался? – полюбопытствовал Сидоров.
- Мужик куда-то ушёл, наверное, в туалет, - ответил любопытному Петров.
- Нам-то  что сейчас делать? – задал вопрос  Иванов,  так как отсутствие распорядителя ломало всю схему проведения праздника.
- Вот этого я не знаю, - ответил Петров, поскольку  он сейчас  работал за ёлкой, и с точки зрения размещения,  был как бы ближе к распорядителю, автоматически становясь его доверенным лицом. – Если распорядитель вернётся, то скажет, чего  от нас ждут  гости.
- Он говорил о хороводе и ещё каких-то мероприятиях. Но я не думаю, что народ  захочет вокруг ёлочки и вонючей блевотины хороводы водить. А играть в какие-нибудь дурацкие игры и вовсе не захочет. Мужчины и дамы уже крепко навеселе, их разве что танцы-обжиманцы заинтересуют.  А это уже не наше дело. Тут  дело распорядителя или какого-нибудь массовика - затейника.  Однако то, что мы бокалы не подняли в честь наступления нового года – это очень плохо, - закончил разглагольствование  Иванов.
Пока они говорили, сидящие за столами с другой стороны ёлки гости в зале выпивали и закусывали, совсем не переживая по поводу исчезновения Снегурочки и деда Мороза.
- Минуточку внимания!  - раздался голос  с другой стороны ёлки. – От имени командования поздравляю вас  с наступившим новым годом. Хочу довести до вас некоторые интересные моменты и цифры о нашей с вами армейской службе.
- Как вовремя появился этот лектор. Под аккомпанемент его слов о нас и вовсе забудут, - неожиданно заявил Сидоров.
- Ну и что с того? Какая нам разница, если нужно торчать здесь, даже если всем до нас, как до лампочки? – спросил Петров.
- Если им до нас нет никакого дела, то и нам до них тоже нет никакого дела. Понимаешь,  куда я клоню? – загадал загадку Сидоров.
- Нет, не понимаю. Объясни нам, будь добр, вьюнош, - напоследок ёрничал Петров.
- Я предлагаю переодеться в свою одежду и пойти до дома. А там уж мы наверстаем упущенное и допьём то, что здесь не допили, - изложил план действий Сидоров.
- А пошли. Распорядителя нет и остановить нас сейчас некому, - согласился Иванов. – Ключ от кладовки у меня, сейчас переоденемся и сдавать ключ не будем. Завтра всё равно его выпрашивать придётся.
- А не потеряют  тут ключ? Может, кому-нибудь потребуется открыть нашу кладовку, а ключа на месте не будет, - Петров засомневался в правильности решения оставить ключ у себя.
- Ключ имеется запасной от каждого помещения. Так по инструкции по пожарной безопасности положено. Оставить ключ у себя, мы имеем полное моральное право: в каптёрке у нас подарки и наши костюмы.  Пошли переодеваться, пока на нашу голову ещё какой-нибудь умник не нарисовался, - предложил Иванов и первым направился к каптёрке. 
   Переодевание и бегство из Дома Офицеров прошло никем не замеченным. Несмотря на усталость, вся команда шла споро. Хотелось  быстрей  добраться  домой, и лечь в тёплую кровать, и заснуть.
- Свет не горит, - уже подходя к дому, озвучил увиденное Сидоров.
- Наверное, спать легли, - предположил Иванов.
- Или сидят со свечкой и в романтической обстановке, ждут нашего возвращения, - высказал свою версию Петров.
- Хорошо бы так, - снова подал голос Сидоров. – А если они в гости ушли?  Мы- то ведь не скоро обещали вернуться.
- Это уже из области фантазий, - не согласился Петров. – Зная наших баб, такое и предположить невозможно.
- А если они спят, вы за стол сядете отмечать наступление нового года? – спросил товарищей Сидоров, который и на сон грядущий был не против пропустить  рюмашку, другую.
- Лично я водички выпью и спать. Устал я сегодня. А завтра опять ни свет, ни заря вставать и в путь, с адресатами ругаться, да подарки дарить, - ответил Иванов.
- А зря, надо отметить наступление нового года, - не  согласился  с  товарищем  Сидоров.
- А ты как, спать ляжешь, или отметить хочешь? – спросил Сидоров у плетущегося последним Петрова. 
- Отметить нужно, но я уже так устал, так устал, что сразу в кроватку, - ответил Петров и зевнул.
- С вами каши не сваришь, - проворчал Сидоров.
- Отпирай дверь, кашевар, - торопил  Иванов, который подошёл к двери следом за Сидоровым.
- Сидоров вытащил из кармана связку ключей и отпер дверь. Он первым вошёл в жилище. 
В помещение было темно, поскольку все домочадцы уже спали. Через десять минут и сами  прапорщики лежали в своих кроватях рядом с жёнами и тоже спали. Усталость оказалась универсальным снотворным и усыпила всех за минуту.
  Назойливый сигнал автомобиля слышался сквозь сон, врываясь в него громко и беспардонно.
«Который сейчас час»? – ещё не открыв глаза, подумал Иванов.
Он приподнялся, опершись о локоть, и посмотрел на будильник. Стрелки показывали без четверти десять.
«Вот это мы поспали!  А, между прочим, пора вставать», - понял он.
Иванов встал и начал одеваться.
Петров и Сидоров сделали то же самое. На кухню к умывальнику  прапорщики вышли почти одновременно.
- Знатно мы поспали, - заметил Сидоров.
- Поспали-то мы знатно. Но сейчас хорошо было бы чайку выпить, да съесть чего-нибудь, - ответил Петров.
- Готовить нам некогда. Чайку попьём с бутербродами, да поедем по адресатам,  будь они неладны, - определил  план  действий  Иванов.
- Надо водителю сказать о том, что мы проснулись и скоро выйдем, - напомнил о водителе Сидоров, – когда сигнал автомобиля снова повторился.
- Вот  ты  и сходи, сообщи ему, - послал товарища Петров.
- А почему я, а не ты? – задал резонный вопрос  Сидоров.
- Ты уже умылся,  а мы нет.  Ты иди и не сомневайся, а мы чайничек поставим и умоемся, - обещал Петров.
Сидоров накинул куртку и вышел на улицу. Петров тем временем поставил чайник на огонь.
- Сказал ему, что мы скоро выйдем, - вернувшись в помещение, сообщил Сидоров. 
- Как скоро не сказал? – пошутил Петров.
- Скоро, оно и есть скоро. Зачем забивать голову служивому. Кстати, как там наш чайничек? - поинтересовался Сидоров.
- Подготовь по бутерброду, пока мы будем   бриться, - дал указание Петров. – А чайник скоро закипит, уже бульки пошли.
Сидоров достал из холодильника половину палки варёной колбасы и отрезал три толстых куска. Потом нарезал ломтями булку.
Из комнаты вышла жена Иванова, потом проснулись и жёны Сидорова и Петрова.
- Мы сейчас чай попьём и опять по адресатам поедем, - сообщил женщинам Иванов.
- А завтракать не будете? – поинтересовалась  супруга  Иванова.
- Хотелось  бы, да некогда.  Пообедать приедем, когда закончим, - ответил  Иванов.
- Постарайтесь  вернуться  пораньше. Вас будет ждать праздничный обед, - обещала женщина.
- Если так стоит вопрос, тогда постараемся пораньше закончить, - обещал Иванов.
Мужчины  выпили чай с бутербродом и отправились по адресатам. 
На сей раз, они решили начать с адресатов, проживающих в городе.
Водитель почти доехал до ворот КПП гарнизона, когда Иванов вспомнил о мешке подарков и одежде деда  Мороза в каптёрке  Дома  Офицеров.
- Разворачивайся, - дал он команду водителю, - сейчас заедем в  Дом  Офицеров.
От водителя сильно пахло луком, что не отбивало крепкий водочный дух.
«Теперь понятно, почему ты не помнишь о вчерашних договорённостях. Да и я тоже хорош, расслабился, понадеялся на чужую память», - подумал Иванов, но ничего не озвучил. Сидящие в кузове притулились на лавке и сидели, как два нахохлившихся воробушка. Они и подавно ничего не заметили странного в маршруте автомобиля.
Пошли переодеваться и подарки забирать,-  когда автомобиль подъехал к  Дому  Офицеров и остановился, напомнил товарищам Иванов, покинув кабину и подойдя к заднему борту  грузовика.
Сидоров, а за ним Петров слезли на землю.
- Веди, Сусанин, - пошутил Петров.
На сей раз, вахтёр находился на месте.
- Вы куда идёте, молодые люди? – поинтересовалась  бабушка – вахтёр.
- Облачаться  идём  в одежду деда  Мороза, Снегурочки и носильщика подарков, - не задерживаясь у  окна  дежурной, ответил  Иванов.
- Я вас серьёзно спрашиваю!  Мне тут  ваш Торопунька и Штепсель не нужен, - возмутилась старушка и даже выглянула в своё окошко, мысленно посылая проклятия во след, как ей казалось, неугомонных пьяниц.
- Буфет закрыт, - на всякий случай предупредила она.
- Нам без надобности,  -  больше  для  себя,  чем  для вахтёра,  ответил  идущий  последним Сидоров. – Денег-то всё равно нет.
Они  беспрепятственно  прошли  на  второй  этаж,  пропахший  кислыми  запахами  недавней гулянки.
- Чувствуется, до утра  гуляли, - высказал предположение Иванов.
Он отпер дверь и вошёл в маленькое помещения. 
- Я быстро переоденусь, - обещал он. – А потом уж ты пойдёшь. 
Действительно, прошло  не более  двух минут,  и  дед  Мороз вышел в коридор. Тут  же в комнатёнку  вошёл  Сидоров.  Облачение  в  одежды Снегурочки  заняло  немногим  более  двух  минут.
- Слушай, сегодня ты на Снегурочку вовсе не вытягиваешь, - покритиковал его Петров.
 - Без макияжа, конечно, мужика трудно принять за бабу, тем более молодую, - ответил Сидоров.
- Так и быть, помогу  тебе и в этот раз.  Бери  стул  в комнатке  и садись, но  только  в коридоре.  В этой кладовке дышать нечем.
Сидоров  поставил  в коридоре стул и Петров  приступил  к макияжу.
- Ну вот, теперь ты немного смахиваешь на женщину.  Самое главное на свет не выходить, держись  в тени и сойдёшь за  Снегурочку, - шутил Петров.
- Я  так понимаю, все готовы. Тогда берём  мешок  с подарками,  и пошли  дедморозить, - поторопил товарищей  Иванов. 
Иванов  запер  кладовку  и в полном  облачении  команда  пошла  к машине.
- Молодые  люди, вы  откуда  тут  появились!?  Я деда  Мороза не заказывала, - подала голос вахтёрша, когда команда поравнялась  с её окошком. 
- Сейчас  время  сказки и дедов  Морозов. Вот мы везде и присутствуем  по мере дедморозовских сил, - то ли в шутку, то ли всерьёз  ответил  Иванов. 
Водитель ждал группу в машине и как только все заняли свои места, машина тронулась в путь. Когда  автомобиль  проехал  КПП, Иванов попросил водителя остановиться.  Иванов  вышел  из кабины и подошёл к заднему борту.
- Мешок  мне  дайте, там  должен  быть  список, который нам замполит  выдал, - попросил Иванов. 
 - Да, с  утра  голова  сегодня плохо  варит.  А  вроде  вчера  не сильно  пили, - высказался Петров, передовая Иванову мешок с подарками.
- Здесь ты прав, пили мы несильно, а можно сказать, даже слабо. Но результат  налицо. А в таких случаях необходимо  с  утра  поправлять  здоровье, - ответил ему Иванов.
- Ты думаешь, нам с утра кто-нибудь нальёт? – не поверил в реальность  очевидных событий Петров.
- Не только думаю, надеюсь на это, - поддержал  товарища Иванов. 
-  Хорошо  оказаться в кругу единомышленников, -  пошутил Петров. - Тогда только вперёд.
- Поехали, - дал команду Иванов, когда залез вместе с мешком в кабину к водителю.
- Куда  ехать  сейчас? – попросил дать указание водитель.
- Пока вперёд. А как сам разберусь, скажу адрес, - ответил Иванов и принялся разглядывать список.
Машина направлялась в город, а Иванов посматривал по сторонам, стараясь не пропустить указанный в списке переулок и номер дома.
- Вот  тут  поверни, - наказал он водителю, увидев нужное пересечение городских улиц.
Машина резко затормозила и повернула в переулок направо.
- А дальше куда? – спросил водитель. 
- Вон следующий дом.  Напротив него останови, - уточнил место остановки Иванов.
- Здесь дорога узкая. Я лучше во дворе остановлюсь, - самостоятельно принял решение водитель.
- Ладно, останавливайся во дворе. По большому счёту нам всё равно, - согласился Иванов.
Водитель въехал во  двор  девятиэтажного дома и остановился.
- Жди нас здесь. Мы недолго, - велел водителю Иванов и вылез из кабины.
- Приехали на место, вылезайте, пойдём поздравлять детишек, - дал команду Иванов.
Петров и Сидоров слезли на землю.
- Чувствую, сейчас нас встретят  неласково, - высказал своё мнение Сидоров. 
- Это, мягко говоря. А могут, ведь, и с лестницы спустить, если мужика с похмельной головой не по делу потревожить, - поддакнул Петров.
- Тебе этого надо бояться в последнюю очередь. Ты последним стоишь за  Снегурочкой, в то время, когда я первым номером звоню в дверь, - успокоил товарища Иванов.
- Ты хочешь, чтобы я первым стоял в очереди и сам нажимал  на звонок? – спросил Петров.
- Ни в коем случае. Первым буду я, и звонить буду я.  Дед  Мороз всё-таки вызывает меньше агрессии, чем незнакомый мужчина, - опроверг  предположение  товарища  Иванов.
- Хватит разговоров, пошли работать, - поторопил бригаду Сидоров.
Троица, возглавляемая Ивановым, двинулась к адресату.
Группа поднялась на третий этаж девятиэтажного дома, и дед  Мороз нажал  на кнопку  звонка отмеченной  в списке  квартиры.
Хозяева  не спешили  открывать  дверь, но Иванов  повторно звонить  не торопился. Наконец  из-за двери раздался мужской голос: 
- Кого там несёт?
Иванову ничего не оставалась, как сказать правду:
- Дед  Мороз пришёл.
- Я сейчас открою дверь и покажу тебе такого деда  Мороза, надолго запомнишь, - обещал мужчина, но отпирать дверь не стал.
- Я дед Мороз, пришёл поздравить вашего ребёнка и подарить ему подарок, - повторил дед Мороз.
На сей раз мужчина ничего не ответил, видно, задумался. Ведь, в дверь действительно мог позвонить сам дед  Мороз.  Его ждали вчера вечером, а он не пришёл, вот и дорабатывал сегодня то, что вчера не успел. Щёлкнул замок, и в проём приоткрывшейся двери высунулась лысоватая голова мужчины с опухшим от возлияний и короткого похмельного сна лицом.  Иванов  тут  же повторил  ранее  сказанное:
- Я дед мороз, пришёл поздравить вашего ребёнка и вручить ему подарок.
- Подарок от деда Мороза я сам вчера положил под ёлку. И сына к тебе сейчас не позову.  Сын уже подарок  нашёл,  играет им. Что я должен сказать ему сейчас? – отказался от услуг деда Мороза мужчина.
- Хорошо, не хотите пускать меня к сыну или позвать его сюда, тогда возьмите подарок со сладостями, - предложил нейтральный вариант дед  Мороз.
 Он полез в мешок и вручил пакетик со сладостями недовольному мужчине. После чего дед  Мороз повернулся и, не прощаясь, пошёл на выход.  Дверь в квартиру захлопнулась, щёлкнул замок, подтверждая, что аудиенция закончена.
- А мог бы по сто граммов налить, заодно сам бы похмелился, - Сидоров остался крайне недовольным  визитом.  Ведь, говорят, как начнёшь новый год, так он и пройдёт.
- Хорошо, что нас  с лестницы не спустили, - заметил Петров.
- Нас трое, а он один, да ещё с крепкого бодуна. Никак такого не получится, - упокоил товарищей Иванов. 
- С похмелья, когда голова ничего не соображает, трое  затеи  не  помеха,  - подал голос Петров.
- Ничего, не унывайте. Сейчас ещё одного клиента  в соседнем подъезде обслужим, да дальше поедем, - Иванов постарался переключить внимание коллег с негативных мыслей на позитивные. – В городе у нас немного адресатов. Когда с ними закончим, в гарнизон поедем. Там наши жёны готовят для нас праздничный обед. Вот  уж мы оторвёмся, наверстаем упущенное вчера.
- Ты забыл упомянуть, что в самом гарнизоне у нас адресатов хоть пруд пруди, - напомнил размечтавшемуся  коллеге Сидоров.
- По сравнению с тем, что мы уже сделали, это пустяки, - не теряя оптимизма, ответил Иванов. –  Сейчас по другому адресу пойдём, будьте внимательны. Не равен час нас действительно встретят ласково.
- Или очень ласково, - прибавил толику оптимизма Петров.
- Или очень ласково, - повторил Иванов.
Он вошел в подъезд соседнего дома, и снова квартира с нужным адресом оказалась на третьем этаже.
«Сегодняшние совпадения начинают раздражать. Не хотелось бы, чтобы нас  снова отшили», - прежде чем нажать на кнопку звонка, подумал Иванов.
На сей раз дверь открыла женщина. Она даже не удосужилась спросить, кто звонит в дверь.
- Я дед  Мороз, - представился Иванов.  – Пришёл поздравить вашего ребёнка и подарить ему подарок.
- Мы ждали вас вчера. А вечером сами подарок под ёлочку положили, - сообщила женщина.
- А теперь я подарю  подарок со сладостями. У вас мальчик или девочка? – по ходу дела спросил Иванов.
- Девочка Машенька, - ответила женщина.
- Вы нас внутрь пустите или сюда дочку пригласите? – задал наводящий вопрос  дед Мороз.
- А что я ей скажу? – не поняла женщина, ведь, дед  Мороз как бы приходил ночью и положил  подарок под ёлочку. 
- Вам надо сказать, что пришёл дед  Мороз. А скажу ей я сам, - объяснил дед Мороз.
- И что вы ей скажите? – не поверила женщина.
- Я скажу, что приходил ночью, когда она спала. А сейчас пришёл, чтобы на неё посмотреть и вручить подарок, - раскрыл карты дед  Мороз.
- Нет, не позову я дочку, - отказала женщина и уже собиралась закрыть дверь, но дед Мороз подставил ногу, препятствуя закрытию двери.
- Подарок возьмите, - в подтверждение своих слов, дед  Мороз протянул женщине кулёк со сладостями.
Только после этого дед  Мороз убрал ногу, позволив закрыть дверь.
- Пошли дальше поздравлять, - повернувшись к товарищам, сказал Иванов.
Все последующие адресаты в городе вели себя очень похоже на первых двух сегодняшних адресатов. Это немного напрягало, зато времени отнимало меньше, чем настоящее, как было задумано, посещение деда Мороза.
- Кажется, в городе всех обслужили, - закончив с последним по списку адресатом, объявил товарищам Иванов, едва они вышли с подъезда дома. – Теперь нам прямой путь домой.
- Не домой, а в гарнизон. Там нас ждут ещё желающие узреть деда  Мороза и получить от него подарки. И может быть, там  немного нам перепадёт, - напоследок предположил Сидоров.
- Перепадёт, только не то, что ты думаешь.  А потом, когда мы на службу выйдем, нам ещё крепко перепадёт от замполита, - подлил ложку дёгтя Петров.
- Вся команда как раз подошла к автомобилю.
- Долго вы ещё? Мне на обед уже пора, - сообщил водитель автомобиля. Он взглянул на часы и добавил. – Уже опаздываю. Если прямо сейчас не поедем, то опоздаю и останусь голодным.
- Прямо сейчас и поедем, - ответил водителю Иванов. И своим товарищам велел:
- Садитесь, поехали домой.
Уже через пару минут автомобиль мчался по направлению к  гарнизону. Он почти миновал черту города, когда на дороге появилась машина Военной Авто Инспекции. Машина стояла на обочине, а инспектор полосатым  жезлом приказал автомобилю  с  дедом  Морозом остановиться.
Водитель взял путёвку и пошёл к инспектору. После непродолжительного общения инспектор повёл водителя в автомобиль ВАИ.
«Торопился на ужин, а сам разговоры разговаривает», - подумал Иванов, имея в виду своего водителя.
Иванов немного подождал и сам направился к машине инспекторов.
- Вы не могли бы побыстрей?  Мы торопимся в гарнизон, - заявил Иванов, приоткрыв дверь машины инспекторов.
- Вы старший? – спросил инспектор, оторвавшись от заполнения протокола.
- Я дед  Мороз, я же и старший в дедморозовской бригаде. Мы ездили по адресатам в городе, по тем, которые вчера поздравить не успели.
- Я не спрашиваю вас, зачем вы ездили в город. Я лишь спросил старший вы или нет, - перебил деда  Мороза инспектор.
- Да, старший я. Об этом уже вам сообщил, - напомнил дед  Мороз.
- Так вы по собственной инициативе ездили поздравлять или приказал кто? – поинтересовался инспектор.
- Этим процессом у нас в гарнизоне заправляет  замполит полка.  Он список составил, вот мы и выполняем приказание, - сообщил дед  Мороз.
- У вас права есть? – поинтересовался инспектор.
- Нет, прав  у меня нет, - ответил дед  Мороз.
- А у кого-нибудь из вашей команды права есть? – продолжил спрашивать  инспектор.
- Насколько мне известно, нет, - сказал дед  Мороз.
- Тогда мне придётся арестовать вашу гарнизонную машину, - огорчил деда  Мороза инспектор.
- На каких основаниях вы собираетесь арестовывать нашу машину? – не понял дед  Мороз.
- Ваш водитель нетрезв, мы его забираем. А поскольку  у вас другого водителя нет, мы и машину забираем. Я в рапорте вашему начальству сообщу, и, будьте добры, представьте ваши документы, - потребовал инспектор.
- Я документы вам представлю, но только  в том случае, если вы мне их сразу же отдадите, - выдвинул свои условия Иванов.
- Я ваши данные спишу и сразу отдам, - пообещал инспектор. 
- И дайте мне какую-нибудь бумагу, чтобы я своему начальству смог внятно объяснить, куда делся автомобиль, - попросил Иванов.
- Я вам копию протокола дам, - обнадёжил инспектор.
Он переписал данные с документа Иванова и вернул ему  документ.
- Вы здесь долго будете находиться? – поинтересовался Иванов.
- Ещё некоторое время постоим, - уклончиво ответил инспектор. – А что вы хотели?
- Я начальство доложу об инциденте. Если вы останетесь здесь, и машина останется стоять здесь, то приедет другой водитель и заберёт машину, - высказал пожелание Иванов. – Как я понимаю, задержан водитель, а сам автомобиль не задержан.  Я оставлю человека охранять автомобиль. А там уже дело техники.
- Если вы оставите человека, то я вашу машину оставляю здесь, - согласился инспектор.
Иванов получил от инспектора копию протокола и вернулся к машине.
- Скоро они водителя отпустят? – спросил товарища Петров, который вылез из кузова и ожидал Иванова у кабины автомобиля. – Холодно сидеть на морозе, да и есть хочется.
- Водителя нашего забрали. Якобы он нетрезв, - ответил Иванов.
- И как же нам теперь добираться до части? Что теперь будет  с  автомобилем, ведь, как я понимаю, водителя с правами среди нас нет? – задал неудобные вопросы Петров.
Сидоров, выглянул из кузова, завернув край брезента, и спросил:
 - Скоро поедим? Кушать уже хочется.
- Не скоро мы поедем. По крайней мере, на этом автомобиле. А вот на трамвае покатаемся, это уже непременно, - огорчил товарища  Иванов.
- Не понял, почему не на этом автомобиле? – удивился Сидоров. – Неужели автомобиль сломался?
- Хуже. Водитель сломался. Его инспектор ВАИ арестовал, - объяснил Иванов.
- Как он его арестовал, за что? – допытывался Сидоров.
- Инспектор  определил, что наш водитель нетрезв. Поэтому  инспектор  арестовал  водителя. Но автомобиль не арестован, и мы можем ехать дальше, - закончил хорошую новость Иванов.
- Как же мы поедем, если у нас другого водителя нет? – указал на нестыковку желаемого с действительным Сидоров.
- Сейчас никак не поедим, на машине не поедем, - начал излагать Иванов. - Сделаем так:  Петров остаётся с автомобилем. Ты и я поедем на трамвае, там зайдём в штаб к дежурному по части и доложим о воителе и автомобиле. А дежурный доложит по инстанции и за автомобилем приедут и отгонят в часть.  А потом мы пойдём дальше по адресатам. Нужно закончить дело полностью.
Бери мешок и пошли. Раньше начнём, раньше закончить. 
Сидоров подал Иванову мешок, потом слез сам.
- Постараемся поторопить наше начальство, чтобы тебе тут недолго куковать.  Ну, не скучай, - попрощался с Петровым Иванов.
- Поторопите начальство, не то я тут околею от холода, -  во след уходящим напутствовал Петров.
Дед  Мороз  и Снегурочка направились к трамвайной остановке. Им пришлось пройти не менее полукилометра, пока они достигли цели.
- Я только сейчас почувствовал, как сильно устал, - сообщил о своих ощущениях Сидоров. – Сейчас бы борщу горячего навернуть, да на боковую завалиться.
- Мечтать не вредно. Доделаем дело, потом куда угодно, даже на боковую, - развеял мечты товарища Иванов.
Стуча по стыкам, подошёл трамвай. Снегурочка, а за ней дед  Мороз полезли в вагон.
- Мама! Смотри, дед  Мороз и  Снегурочка, - обратил внимание матери на столь знаменательный факт маленький мальчик. – Я думал, они только в новогоднюю ночь приходят.
- У них очень  много работы, вот они и не успевают.  Приходится после праздников приходить к детям и подарки дарить, - ответила мать.
- А к нам он ещё придёт? – поинтересовался у мамы мальчик.
- Придёт,  Сашенька, обязательно придёт, в слёдующий новый год принесёт тебе подарки, - обнадёжила мальчика мать.
- Вы билеты брать собираетесь, - сердитым голосом вопрошала дама, продающая в вагоне  маленькие трамвайные билетики. 
Дед  Мороз и  Снегурочка за проезд платы не берёт, - сообщил даме дед Мороз.
- Значит, платить не собираетесь, - продолжала приставать дама. 
- Не мешайте нам готовить чудо, - ответил даме дед  Мороз.
- Сейчас я вам сама чудо покажу. Да так покажу, - стращала дама, объёмным торсом медленно надвигаясь на неплательщиков. 
- Не приставайте к ним, - велела женщина, которая ехала  с  сыном. – Это же дед  Мороз и Снегурочка. Их детишки дома ждут. А если они не приедут по вашей вине? 
- Дети их ждут в новогоднюю ночь. А сейчас дед  Мороз и  Снегурочка - это просто ряженные, - не поверила дама – трамвайный кассир.
- Пусть ряженные, но зато дед  Мороз и  Снегурочка с нами в одном вагоне едут и с вами, между прочим, тоже едут.  Не каждый год такое выпадает. Теперь будет  о чём рассказать родным и знакомым, - уговаривала билетёршу женщина.   
- Это с вами впервые. А я за целый год с разными личностями в одном вагоне езжу. Да ещё с такими личностями, которые милиция разыскивает.  Может быть,  эти тоже из таких. Нарядились по новогодней моде, чтобы никто их не узнал, - не хотела менять  своего мнения дама - билетёр.
- Открою вам  страшную тайну, - подал голос Иванов. – Мы настоящие. Поэтому денег  у нас нет. Нам они не нужны.
- А как же вы к детям добираетесь, если у вас даже денег нет? – не поверила  дама.
- Мы на оленях добираемся, но сейчас  вышла маленькая заминка, - сообщил Иванов.
- И какая же? Неужели оленью упряжку  угнали? – ехидничала дама.
- Не совсем так: нас ГАИ задержало. Не положено, говорят, без номеров по городу ездить, - поделился проблемой Иванов.
- А как до сих пор ездили? Раньше-то, ведь, не задерживали? – спросила дама, стараясь вывести на чистую воду врунов.
- Раньше ездили ночью, и ГАИ не приставало.  А днём в городе на оленьей упряжке лучше не появляться, - ответил даме Иванов.
- Ладно, в качестве исключения, поезжайте без билета.  Это будет подарок детям от  трамвайного парка, - разрешила дама - билетёр. 
 До самой последней остановки к деду  Морозу и  Снегурочке никто не приставал.  Покинув трамвай, они направились к штабу, собираясь поставить в известность дежурного по части об инциденте с водителем служебного автомобиля.
- Честно говоря, нет никакого желания сегодня идти в штаб, - перед крыльцом в здание самого штаба сознался коллеге Сидоров.
- Ты меня ничем не удивил. Я испытываю аналогичные желания.  Мало того, что сегодня выходной, так мы ещё ряженными туда припрёмся.  Не думаю, что наш внешний вид добавит радости дежурному по части, - ответил Иванов.
- Разве что развеселит. В первый день нового года дождаться посещения деда Мороза и Снегурочки не каждому выпадает удача, - заметил положительный момент Сидоров. 
Но Иванов тут  же всё испортил, указав на негативный момент: 
- Мы же не подарки дежурному несём, а неприятное известие, с которым ему придётся знакомить всё полковое начальство. А начальству вряд ли  понравиться то, что он им сообщит. Хоть и не он в этом происшествии на дороге виноват, а на дежурного будут сердиться, поскольку у них всегда крайний виноват. Назначить крайним именно его, проще простого.
Оба товарища вошли в здание штаба и направились в помещение, где располагался кабинет  дежурного по части. Дежурный как раз оказался на месте.
- Дед  Мороз и Снегурочка! – воскликнул дежурный, едва названные персонажи переступили порог  помещения. –  Вы, часом, не ошиблись? Здесь детей нет, поздравлять и подарки дарить некому.
- Боюсь, дарить вам ничего не будем. А вот одну неприятную историю я вам поведаю, - обещал Иванов.
- И что у вас за история? Не совсем понял, о чём идёт речь, - попросил уточнить дежурный по части.
- У нас водителя задержали, - начал объяснять суть дела Сидоров.
- Что за водитель, где его задержали? Объясняйте подробнее, - потребовал дежурный по части.
- Мы должны были развозить подарки по городским адресатам.  Для этого нам выделили гарнизонный  ГАЗ 66 и водителя из рядового состава. Мы уже возвращались в часть, когда нас остановил сотрудник ВАИ.  Он позвал водителя к себе, а потом сообщил мне, что водитель нетрезв, - постарался как можно подробнее объяснить Иванов.
- А что с машиной, где она сейчас? – спросил дежурный.
- Она осталась на дороге. Её охраняет прапорщик Петров. Надо по возможности быстрей машину забрать. Холодно ждать в машине помощи, - внёс свою лепту в объяснения Сидоров.
- А где сейчас находится автомобиль, в каком месте? – попросил дать точное местонахождение автомобиля дежурный.
- Как из части в город ехать, где первый городской многоэтажный дом стоит, там и машина на дороге припаркована, - уточнил Иванов.
- Я сейчас буду завгара искать, чтобы он сюда пришёл и всё узнал. А вы пишите докладную записку. Напишите всё, как было, - велел дежурный.
Он  выдал ручку и бумагу  деду  Морозу, а сам пошёл с заданием для посыльного.
Иванов  долго  корпел  над  составлением  докладной  записки и когда дежурный вернулся в свой кабинет,  записка не была закончена.
- Ты бы покороче писал. Начальство не любит утруждать себя длительным чтением, особенно после праздника, - посоветовал дежурный.
- Уже заканчиваю. Сейчас последнюю фразу напишу, подпись поставлю и всё, - сообщил Иванов.
- Дату не забудь сегодняшнюю поставить, - напомнил дежурный. – Кстати, знаешь какой сегодня день?
- Догадываюсь, и даже  месяц  могу  указать и год, - сказал Иванов и отдал оформленную докладную записку дежурному.
- Немножко не так надо было писать, но для деда Мороза и так сойдёт, - пробежав глазами по тексту, напоследок пошутил дежурный.
- Как там с автомобилем? Поедет кто-нибудь за ним? – задал вопрос  Сидоров.
- Я посыльного послал к Зампотеху, а он уж сам решит, что и как. Ты не переживай, автомобиль никто не бросит, никому, ведь, не хочется за это старое железо выговор схлопотать или уволиться с армии по срочному приказу, - успокоил дежурный. 
- А к Завгару не посылал? – задал наводящий вопрос Сидоров.
- Посылал. Как посыльный Зампотеха оповестит, так к Завгару и зайдёт. Всё будет нормально, - ещё раз успокоил дежурный.
- Удачного тебе дежурства. Пошли мы дальше по адресам ходить, детишек поздравлять, - сообщил дежурному Иванов.
- Так вы же сказали, что все адресаты посетили? – напомнил о недавнем заявлении деда Мороза дежурный.
- Это мы в городе с адресатами закончили, а с гарнизонными адресатами ещё нет, - пояснил Сидоров.
Прапорщики вышли от дежурного и направились доделывать дедморозвскую работу.
- Много нам ещё адресов нужно посетить? – задал наводящий вопрос Сидоров.
- Да уж немало. Как говориться, ходи и ходи, поздравляй и поздравляй, - ответил Иванов.
- Это плохо. Надоело уже по этажам шляться. Домой хочется к праздничному столу присесть. И вообще… - последняя фраза показывала о сформировавшемся к новогоднему дедморозовскому делу отношении.
- Насчёт «вообще» ты в самую точку. Я думаю, мы сегодня утром получили достаточное количество недоброжелательности и даже агрессивности от наших клиентов. Теперь наша очередь их посылать, и очень быстро и далеко, - мечтал о несбыточном Иванов.
- Насчёт посылать, не знаю, но быстрей всё сделать в наших интересах. Тем более, как сейчас ни старайся, всё равно будут на нас жаловаться,  поскольку поздравить  до нового года мы не успели, - согласился с товарищем  Иванов.
- Быстрей, так быстрей. Посмотрим, как это всё будет у нас получаться, - проворчал Сидоров.
Наконец, они добрались до подъезда нужного им дома.
- Здесь наш адресат живёт? – поинтересовался  Сидоров.
- Да, здесь должен жить, - подтвердил Иванов. – По крайней мере, так указано в списке.   
Он поднялся на второй этаж дома и нажал на кнопку звонка. Пока хозяин шёл к входной двери, и  думал, кто бы это мог быть, Иванов достал из мешка  бумажный пакет со сладким подарком.
Дверь открыла женщина.  Иванов, стоящий впереди в тандеме дед Мороз и Снегурочка, затараторил:
- С наступившим вас новым годом! Передайте вашему ребёнку подарок от деда Мороза и поздравьте его тоже, от деда  Мороза,  - после произнесенных слов Иванов сунул в руки опешившей женщины сладкий подарок и, развернувшись кругом, был таков.
- Ловко ты её развёл, как по писанному, - похвалил товарища Сидоров. 
- Пока нам просто повезло. Посмотрим, как дальше пойдёт, - согласил с товарищем Иванов.
Но и дальше всё шло как по маслу в нужном ключе. Лишь пару раз произошёл сбой:  в одном случае малышей было двое, в другом трое.
- С самого начала нужно было так делать. Глядишь, мы бы сегодня не ходили по адресам, - в поздний след высказал свои пожелания Сидоров.
- Сдаётся мне, что наш предшественник – дед  Мороз гарнизонный, поступал именно так. Поэтому и укладывался по времени. По-другому он бы не успел. А ты как думаешь? – для проформы спросил Иванов.
- Ты сам ответил на свой вопрос, - ответил Сидоров. – А сейчас нам ещё предстоит дойти до дома офицеров, там переодеться в нашу одежду и дуть домой. Честно говоря, есть ужас как хочется. 
- А я сразу бы спать завалился. Устал, сил уже никаких не осталось.  Ноги просто гудят от подъездных лестниц. Считай, мы почти расстояние до луны по лестницам пролезли, - ответил Иванов.
- Так ты есть не будешь, сразу спать завалишься? – не поверил в искренность заявленного Сидоров.
- Вы сядете за стол, и я сяду. Куда я от вас денусь? – успокоил товарища Иванов.
Процедура с переодеванием в доме офицеров и путь до дома отняли  у друзей ещё полтора часа. Когда они вошли в собственное жилище, часы пробили шесть вечера. Петров уже сидел за столом и ел горячие щи.
- Я минут двадцать как пришёл, - сообщил он коллегам. – Замёрз, как цуцик, вот и решил вас не ждать, а согреться горячими щами. Советую и вам поторопиться за стол, пока щи горячие.
Иванов и Сидоров разделись, помыли руки и сели за стол.
- Всё отработали или ещё пойдёте? – поинтересовался Петров, прервавшись между очередными ложками щей. 
- Всё отработали. Мы сегодня действовали по ускоренной программе. Поздравляли прямо у двери того, кто откроет. А уж он, если захочет, может поздравлять дальше всех, кого посчитает нужным,  от  имени деда Мороза. Ну и подарок, конечно, я  вручал. То есть, было сделано всё, как положено. Придраться не к чему, - рассказал о новой технологии поздравлений Иванов.
Пока мужчины разговаривали, женщины налили им по тарелке горячих щей и выставили на стол две бутылки водки.
- Вот это по-нашему, по-военному, - похвалил женщин Сидоров.
- Это не только вам. Мы тоже с вами сядем и выпьем  за новый год, за новое счастье и новую квартиру, которую каждому из  вас устроит замполит  с  учётом совершённых в новогоднюю ночь подвигов, - высказалась жена Иванова.
- Хорошо бы всё так и было, - не уловив в голосе женщины иронии, поддакнул Иванов.
Женщины присоединились к мужчинам, но компания меньше чем через час развалилась. Мужчины начали клевать носом уже через полчаса, и женщины отправили их спать. Завтра наступали трудовые будни у женщин, и служебные будни  у мужчин,  и после бессонной ночи и новогодних  хлопот  мужчинам  требовалось  хорошенько  выспаться.







                Исповедь одинокого сердца

                Рассказы
                Просто щенок
                Влюблённые
                Он, она и озеро
                Пурга, поезд, ночь
                Месть
                На остановке, что у булочной
                Пеструшка
                Бутылка
                Воробей
                Завтра наступит утро
                С тобой и без тебя
         


    Во всяком живом существе душа спрятана в телесной оболочке. Душа страдает и радуется в этой оболочке и никак ей не вырваться наружу, не объять и не понять чужую душу, прячущуюся в чужом теле.  Замкнута душа и скрыта от  чужих глаз земной телесной оболочкой, и лишь сердце встревоженным учащённым биением говорит, что душа встревожена и ей плохо, или она взволнована ожиданиями прекрасных свершений. Ровными сильными ударами сердца  душа откликается на доброе отношение, говоря, что ей хорошо и спокойно. И как ни сердце связующей нитью соединяет душу и тело, своим ежесекундным биением задаёт ритм жизни тела,   подчиняя его необузданным страстям нашей трепетной, бессмертной души.








               
                Просто  щенок.
  Он  родился  ранней  весной.  Маленький  пушистый  комочек  с  хвостиком  крючком  первые  несколько  недель  спал  рядом  с  собакой-мамой.  Он  был  очень маленьким, слепым и беспомощным.  Материнский  живот  с  набухшими от молока  сосцами  сейчас  заключал  для  него  весь  мир.  Собака-мама  заботилась  о  единственном  сыночке – кормила,  вылизывала,  согревала  своим телом. Всех других щенков утопили, и она,  боясь  за  участь  последнего,  отлучалась  лишь  по  крайней  необходимости.  Он  жалобно  попискивал,  втягивая  носом  воздух,  когда  собака-мама,  хотя  бы  ненадолго,  отлучалась. 
  Щенок  быстро  рос.  Когда  открылись  любопытные  до  всего  маленькие  щенячьи  глазки  и  были  сделаны  первые  неуверенные  шаги  на  слабых  лапках,  весь  мир  распахнул  двери  перед  пушистым  существом.  Пока  этот  мир  ограничивался  размерами   трёхкомнатной  квартиры,  где  собака-мама  жила  со  своим  маленьким  сыночком  и  ёщё  тремя  двуногими  существами.  Сначала  щенок  считал  собаку-маму  самой  главной  в  квартире.  Ведь  она  просыпалась  раньше  всех  и  выводила  одного  из  двуногих  на  прогулку.  Ему  было  ещё  невдомёк,  что  всё   здесь,  в  квартире,  принадлежит  как  раз  этим  двуногим.  Они  могли  накормить  или  не  накормить  четвероногих,  приласкать  или  наказать,  даже  ударить.
Всё  в  новом  для  него  мире  принадлежало  им.  Его  собственная  жизнь  тоже  принадлежала   им.  Он  не  знал,  что  его  рождение  и  жизнь  были  нужны  только  для  того,  чтобы  не  испортить   породистую  псину – его  собаку-маму.  Сам  он,  с  точки  зрения  двуногих,  ценности  не  представлял,   потому что  был  зачат  от  непородистого  пса.   Выполнив  миссию  поедателя  собачьего  молока,  щенок  был  никому  не  нужен.  Всего   этого  щенок  не  знал  и  поэтому  просто  жил,  радуясь  каждому  новому  открытию,  сделанному его  любопытными  глазками  и  острым  чёрным  носиком.
Он,  в  меру  щенячьих  сил,  старался  понять всё  увиденное,  обнюхивая  и  пробуя  на  зуб.  Двуногим  это  не  нравилось.  Они  убирали  всё  самое  интересное  в  шкафы  и  запирали  на  ключ.
  В  один  из  солнечных  весенних  дней  в  квартиру  пришли  гости:  двое  взрослых  и  маленький   мальчик.  В  глазах  щенка  мальчик  был  не  таким,  как  непонятные  взрослые.
Два  малыша  быстро  нашли  общий  язык.  Они  резвились,  носясь  по  квартире,  будто  оба  были  щеночками  с  закорюченными  хвостиками.  Но  всё  же  главным  в  играх  был  мальчик,  и  щенок  впервые  признал  первенство  человека.  Уходя,  мальчик  плакал:  он  не  хотел  расставаться  с  новым  другом.  Чтобы  успокоить  малыша,  мама   обещала  взять щенка в семью, когда  летом  они поедут  на  дачу. 
  Через  две  недели  за  щенком  пришли  новые  хозяева.  Его  положили  в   двуручную   корзину  и  унесли.  Щенок  не  понимал, зачем нужно расставаться с собакой-мамой. Он  жалобно  повизгивал,  не  желая  оставлять  привычную  обстановку  родной  квартиры.  Через  щели  между  прутьями  корзины  щенок видел улицу.  Там  все было  непонятно,  и  это  его  пугало.
Устав  от  обилия  впечатлений,  он  заснул.  А когда  проснулся,  увидел  небольшой  дощатый  домик  и  знакомого  маленького  мальчика.  Они  стали    играть  мячиком,  и  щенок  забыл о  недавних  волнениях. 
  Вечером  мальчика  уложили  спать,  а  щеночку  постелили  в  сенцах  коврик. Налитое в  блюдце  коровье  молоко  совсем  не  походило  на  собачье,  оно не         
утолило   голод.  На  новом  месте  щенок  никак  не  мог  уснуть,  было  холодно  и  хотелось   есть.  Когда  всё  же  уснул,  щенячьи   кошмары  преследовали  всю   ночь.  Ему  снилось,  что  большая  незнакомая  собака   съела  его  кашу  и  заняла  место  у  тёплого  маминого  живота.  Он  хотел  притулиться  с  другой  стороны  маминого  тёплого  тела,  но незнакомая  собака  свирепо  оскалилась,   готовясь  укусить.  Он   испугался  и  убежал,  собираясь  ночью  незаметно  пробраться  обратно  к  маме.  Ему снилось, как  в   ночной  темноте  он  шёл  на  мягких  лапах,  торопясь  добраться  домой.  Он  шёл  и   шёл,  а   дома  всё  не  было.  Щенок  понял,  что    заблудился.  От  страха  и  горя  он  заскулил.  Ему  ещё  снилось  разное.  Во  сне   щенок  дёргал  лапками,  скулил,  причмокивал,  словно  сосал  материнские  сосцы,  полные  вкусного  молока. 
   Проказник,  утренний  лучик  солнца  упал  на  его   мордочку   и  разбудил.  Щенок   открыл  глаза  и   заскулил  ещё  сильнее,  чем  во  сне.  Где  он сейчас,   где  его  собака-мама?  На  эти  вопросы  у  щенка  не  было  ответов.
  Стрелки висящих на стене часов показывали пять утра, и щенячьи повизгивания  нарушали  безмолвную  гармонию  спящего  дома.  Один   из взрослых  нехотя  встал  и  подошёл  к  щенку.  Большая  лужа  рядом  с  ковриком  рассердила  человека.  Он   ногой  отодвинул  щенка  обратно на  коврик  и,  ворча,  взялся  за  тряпку.  Вытерев  лужу,  человек  открыл входную  дверь  и   ногой  подтолкнул  к   ней  щенка.  С  улицы  тянуло  утренней  прохладой,  из  проёма   двери  открывался  незнакомый  вид.  Щенок  упёрся  лапками,  не   желая  покидать  тёплое   жилище,  но  человек  был  намного  сильней.
-  Да  идёшь  ты,   наконец! - произнёс  человек   и,  вытолкнув щенка  на  улицу,  захлопнул  входную   дверь.  Щенок  остался  на  крыльце  совсем  один.  Он   ткнулся  было  мордочкой  в  дверь,  но  та  не  поддалась.  Щенок  сидел  на  дощатом   крыльце,  смотрел  и  слушал.   Всё  здесь  было  необычно,  незнакомо.  Вчера   он  носился  с  малышом  и  не  замечал  жизни  окружающей природы.  Невидимые  глазу  птички   пели  в  кустах,  бабочки  и   трудяги  пчёлки  перелетали  с  цветка   на  цветок.   Листики,  словно  переговариваясь  друг   с  другом,  шелестели  под  лёгкими  порывами   утреннего  летнего  ветерка.  Щенок  на  слабых  ножках  спустился  с  крыльца.  Завороженный   новой  незнакомой  жизнью  природы,  он  забыл   про  свои ночное  страхи.  Густая  зелёная  трава   скрывала  его  с   головой,  погружая  в  совершенно неведомый  мир.  Над  головой   порхали  бабочки,  где-то   рядом  цокал  кузнечик.  Из   густой  травы  прямо  на  щенка  выпрыгнула  большая  зелёная  жаба.  Испугавшись,  щенок  отпрянул назад.  Прыщавая  жаба,   даже  не  взглянув  на  пушистое  четвероногое  зелёными,  навыкате,  глазами,  запрыгала  дальше  по  своим   делам.  Щенок  тявкнул  ей  вслед:   мол,   видели  мы  таких.  Щенок потянул носом. Новые  незнакомые   запахи   говорили  о  присутствии  поблизости  и  других  обитателей  территории.  Вдруг  впереди  в  траве  что-то   зашуршало.   Щенок  остановился,  его  стоящие  торчком  уши  повернулись  в  сторону  шороха.  Он  ещё  не  решил,  что  лучше  сделать:   подождать  незнакомца  или  дать  дёру.  Поэтому  он  стоял  и  смотрел  в  сторону  приближающегося  звука.  Прямо  на  него  из  густой  травы  вышло  на  мягких  лапах  нечто  лохматое  с  длинным   пушистым  хвостом.  Незнакомое  существо  выгнуло  спину  и   зашипело.  Щенок  удивлённо    
смотрел  на  незнакомца,  не  зная  радоваться  или обижаться  на  оказанные               
знаки  внимания.  Немного  подождав, он  всё  же  решил,  что  это  не  что  иное,  как  приветствие,  и   приблизил  к  незнакомцу   острую  мордочку,  чтобы   обнюхать,  а  при   возможности,   лизнуть.  Но  резкий  удар  лапой   больно  оцарапал  ему  нос.  Щенок  взвизгнул  и  бросился  наутёк.  Он  пулей  влетел  на   крыльцо  и,  боясь преследования,  прижался  к  двери.  Незнакомца   нигде  не  было  видно.  Наверно,  защитив свою  территорию,   он  пошёл  дальше  по  своим  делам.
  Скоро  проснулись  двуногие  обитатели   дома.  Первым  вышел  на  крыльцо  тот,  в  штанах,  который   утром  выпроводил  щенка на  прогулку.  Щенок  был  ещё  маленький  и  не  понимал,  кто  есть  кто.  Пока,  обитатели  деревянного  дома делились для него на  маленького  мальчика – хозяина   и  всех  остальных. 
  Наконец  на   крыльцо  вышел  заспанный маленький хозяин.  Он  потянулся  и,  увидев  щенка,  нагнулся  к  нему  и  погладил. 
- Мама!  Мама!   Смотри,  у  него  мордочка  в  крови, – закричал  он.
Мама,   выглянув  с  кухни,  сказала: 
- Наверно,  он  с  соседским  Васькой  уже  познакомился.  Ничего страшного,  у  кошек  и  собак  все  царапины  мгновенно  заживают.
Мальчик  умылся  и  сел на веранде  к столу,  завтракать.   Щенку  тоже  положили  в  миску  завтрак.  Манная   каша  была  не  такой  вкусной,  как  молоко  собаки-мамы,  но   щенок  успел  крепко  проголодаться  и  очень  скоро  в  миске  ничего  не  осталось. 
- Мама,  смотри!  Он  уже   всё  съел.  Положи  ему  ещё  каши.
Мама  покачала  головой:  нельзя,  мол,  перекармливать,  но,  чтобы   не  расстраивать  сына,  каши  всё   же   положила. 
   После  завтрака   друзья  пошли  побродить  по  окрестностям.  Щенок  бежал  впереди,  по-щенячьи  радуясь  прогулке  с  другом.  Мальчик   шёл   сзади,  постоянно  окликая  щенка,  забегавшего  во  все  закоулки,  на  все  встречные   тропинки.  Они   подошли   к  небольшому  водоёму.   Пацаны  уже  вовсю  плескались   там,   и  даже  некоторые  девочки,  потихоньку  сбежав  от  бдительных   нянек,   позволяли  себе   окунуться.   Конечно,  вода  остыла  за   ночь  и,  не   успев  за  утро  нагреться,  обжигала  нырнувшего.  Но  зато   потом  казалась  совсем  тёплой.  Мальчик  разделся  и  влез  в  воду.  Щенок   никогда   ещё  не  плавал,  даже  не   видел  такого  большого   количества  воды.  Он   носился   по   берегу,  повизгивая,  не   зная,  что  делать.  Мальчик  брызгал   на  него   водой  и,  попав,  смеялся.  Потом он  вышел  из  воды  и,  взяв   на    руки   щенка,  полез  обратно.   Щенок   не  сразу   понял,  что  с   ним  собираются  делать.  Когда  его  окунули,  холодная  вода   обожгла   маленькое  тельце  и,  казалось,  всё,  конец   неминуем.   Но,  к   собственному  удивлению,  щенок  поплыл.    Он   подплыл  к  берегу  и,  выйдя   из  воды,  отряхнулся.  Он  был   ещё  маленький   и  отряхиваться,  как  большие  собаки,  не   умел,  даже  чуть  не  потерял  равновесие.   Мальчик  звал  его   обратно  в  воду,   но  купаться  щенок  больше  не хотел.  Он  не  понимал,  зачем  нужно  лезть  в  мокрую  и  холодную  воду, и  зачем  двуногие  сидят  там  по  своей  воле.    
  Наплававшись,  мальчик   вылез  на   берег.   От  обилия   впечатлений  и  переживаний у  щенка  прорезался прямо-таки  волчий  аппетит.  Он поскулил немного, намекая хозяину на необходимость  вернуться  домой и подкрепиться. Но мальчик  его не понял, а может быть, у него были другие планы на утреннее времяпровождение.  Мальчик  согрелся  на  солнце  и  опять  полез  в  воду.   На  этот  раз щенок  отошёл  подальше.  Он    был  ещё  маленький,  но  жизнь   быстро   всему  учила.
  Наступило   время   обеда,  и  друзья  пошли   домой.  Щенок  совсем   выбился  из  сил.   Глаза  его  слипались,  и  лапы  с  трудом   отмеряли  обратную    дорогу.  Вот  и  дом.  Мама  немного  пожурила   сына  за  долгое  отсутствие,  заставила  вымыть   руки  и   усадила   за  стол.  Запахи  поставленной  на   стол   пищи   сводили  щенка  с  ума.  Он,  как   попрошайка-кот,  тёрся  о  ноги  хозяина,  выпрашивая  что-нибудь  для  себя.  Мальчик   потихоньку,  чтобы  не  увидела  мама,  бросал  щенку  маленькие  кусочки   мяса.   Щенок   проглатывал  не  жуя    и  снова  просил.  Мама   заметила  и  сказала: 
- Не  приучай    собаку  к  столу.  У него  своя  миска   есть. 
Она встала из-за стола и налила в собачью миску до краёв супу. Суп был  горячий, но щенку очень сильно хотелось есть. Он обжигался, но всё  равно    лакал.
  После  обеда  мальчика  уложили  спать.   Щенок, свернувшись   калачиком, посапывал  на   своём  коврике.  Ему  уже  не  снились   кошмары.  Он  мирно  спал,  иногда  дёргая  лапками,  как   дёргаются  во   сне  дети,  когда  растут.
   Вечером  мама   не  отпустила  сына   гулять  на  улицу.  Он  резвился  со  щенком  во дворе.  Они  играли  в мяч,  в палочку: мальчик бросал, а щенок приносил.  Когда   стемнело,  мама   накормила  обоих  малышей  вкусным  ужином   и   уложила  спать.  Устав  за  день,  щенок  и  мальчик  быстро  заснули.  Мальчик  спал  на  детской  кроватке,  щенок  свернулся  клубочком  на  маленькой  подстилке.  Каждый  из  них  был  по-своему  счастлив.  Мальчик  нашёл  верного  четвероногого  друга.  Щенок  встретил  первого  и,  если  повезёт,  единственного  хозяина.  Они  без  слов  понимали  друг  друга.  Неверно,  возраст  мальчика  и  наивность  щенка  помогали  им  в  этом.
  Ночью  поднялся  ветер.  Он  нагнал  чёрные  грозовые  тучи.  Первые  раскаты  грома  разбудили  щенка.  В  тёмноте  ему  было  одиноко и  страшно.  На  долю  секунды  свет  молний  освещал  комнату,  наделяя  мебель  причудливыми,  пугающими  тенями.  Крупные  капли  дождя  забарабанили   по  крыше.  В   квартире,  где  раньше  жил  щенок,  такого  никогда  не  было  и  там  жила  его  четвероногая  собака-мама.  По  разумению  щенка,  она  могла  защитить  от  всего.  Теперь  защитником  был  маленький  мальчик,  признанный  щенком  за  хозяина.  Щенок  видел,  как  мальчик  уходил  спать  в  маленькую  комнатку.  Он  подошёл  к  закрытой  двери  и,  встав  на  задние  лапы,  надавил.  Дверь  поддалась.  Щенок,  прошмыгнув  в  комнату,  вспрыгнул  на  детскую  кроватку.  Утром  мама  обнаружила  в  детской  двоих  спящих.  Щенок,  вытянувшись  во  весь  рост,  спал  у  мальчика  в  ногах.  Мальчик,  свернувшись  калачиком,  предоставив  возможность  щенку  поудобнее  устроиться,  досматривал  последние  сны.  Оба  выглядели  довольными  и  вполне  счастливыми. 
  После  ночного  дождя  стало  прохладно.  Поднявшийся  сильный  ветер  предвещал  перемену  погоды.  После завтрака  два  друга  пошли  играть  в  мячик.  Мокрая   трава обдавала  фонтаном  брызг  всякий раз, как   в  неё  попадал  мячик.  Щенок   бегал  в  траву  за  мячиком,  и  через  полчаса  стал  совершенно мокрым.   Мальчик  лишь  несколько  раз  вошёл  в  густую  траву,  но  этого  хватило,  чтобы  он  промочил  ноги.  Мальчик  несколько  раз  чихнул.  Мама  вышла  на  крыльцо  и  позвала  его  домой.  Отругав  за  мокрые  ноги,  мама  заставила  сынишку  сменить  носки  и  обувь.  Щенку  никто  не  выговаривал.  Он,  отряхнувшись,  улёгся  на  коврике.  Малыша  гулять  больше  не  пустили,  а  после  обеда  уложили  спать.  Щенок  тоже  прикорнул   на  своём  месте. 
  Вечером  приехал  отец мальчика.  Щенок  его  побаивался  и  поэтому  появлению  в  доме нового лица  не  обрадовался.  Другое  дело  мама  малыша.  Щенок  её  признал  второй  после  своего  маленького  хозяина.  Она  готовила  всякую  вкусную,  умопомрачительно  пахнущую  еду.  Иногда,  ему  тоже  перепадало  от  щедрот  хозяйки.  Конечно,  он  был  ещё  маленький  и  по  достоинству  оценить  угощение  не  мог.  Но  попробовать  что-нибудь  вкусненькое  на  зуб  был  не  против.
  Мама  малыша,  накрыв  на  стол,  позвала  всех  домашних  ужинать.  Щенку  тоже  дали  поесть.  Он  чавкал,  стараясь  побыстрей  съесть  своё  и  попросить  что-нибудь  ещё.  Мальчик  ел  неохотно.  После  утренней  прогулки  у  него  першило  в  горле.  Он  старался  есть  как  обычно,  боясь,  что  мама  заметит  у  него  первые  признаки  простуды  и  завтра  не  пустит  гулять.
  После  ужина  отец  мальчика  завёл  разговор  о  том,  какое  дать  щенку  имя.  Мальчик  ещё  не  придумал,  как  назвать  четвероногого  друга.  Конечно,  он  знал  разные  собачьи  клички.  Однако  имя  надо  было  выбрать  одно,  это  ему  и  мешало.  Сначала  малыш  хотел  назвать  щенка  Рексом.  Только  до  Рекса  маленький щенок   ещё  не дорос.  Тузик,  совсем  не  годилось:  очень  уж   несерьёзное  имя.  Так  что сейчас  малыш  пребывал  в  нерешительности.  Папа  предложил  назвать  щенка  Шариком.  Мама,  по  мнению  двух  других  экспертов  в  области  собачьих  имён,  и  вовсе  не  знала  ни  одного  подходящего  собачьего  имени.  Только сам  щенок  не  принимал  участия  в  выборе  собственного  имени.  Он  сидел  рядом  со  столом  и  смотрел  снизу  вверх  на  спорящих.  Щенок  всё  ещё  надеялся  получить  что-нибудь  вкусненькое.  Спорщики больше часа пытались выбрать имя, но  у  них  так  ничего  и   не  вышло.  В  общем,  вопрос  остался  открытым,  а  щенок  так  и    остался  просто  щенком.
  В  эту  ночь  дверь,  отделяющую  сенцы  от  комнаты  малыша,  заперли  на  ключ.  Щенок,  очень  уставший  за  день,  быстро  заснул.  Холодный  ночной  ветер  шевелил  занавески  на  окнах,  проникая  в  сенцы  через  щели.  Он  шевелил  шёрстку  на  свернувшемся  клубочком  щеночке, холодя  маленькое  тельце.  Щенок  замёрз  и  проснулся.  Было  темно.  Он  потянул  носом,  стараясь  определить,  где  сейчас  его  хозяин.  Слабый  знакомый  запах  шёл  из-за  двери.  Щенок  подошёл  к  двери,  встал  на  задние  лапы  и  надавил.  Дверь  не  подалась ни на дюйм.  Щенок  навалился  на  дверь  ещё  и  ещё  раз, но всё было напрасно.  Щенок  жалобно  заскулил.  Он  царапал  дверь,  надеясь,  что  малыш  услышит  его. 
  Малыш  плохо  спал  в  эту  ночь.  Воспалённое  горло  и  сухой   кашель  совсем  не  способствовали  безмятежному  сну.  К  счастью  для  щенка,  мальчик  первым  услышал  жалобное  повизгивание  за  дверью.  Он  встал с кровати  и,  взявшись  за  ручку  двери,  потянул.  Запертая  дверь  не  хотела  открываться.  Он  дёрнул  за  ручку  что  было  сил,  но  дверь  так  и  не  открылась.   Вспомнив,  что  дверь  заперли на  ключ,  малыш  пнул  дверь  ногой,  вложив  в  удар  всё  своё  недовольство.
- Не  плачь!  Я  сейчас  приду, - нагнувшись  к  двери, сказал он. 
Щенок  не понимал смысла слов  мальчика и продолжал  скулить.  Мальчик  подошёл  к  окну.  Нижний  и  верхний  шпингалеты  были  закрыты.  Нижний                -6-
шпингалет  с  трудом, но  всё  же  открылся.  Зато  с  верхним  пришлось 
повозиться.  Маленький  рост  мальчика  не  позволял  ухватиться   за  шпингалет двумя  руками  даже  со  стула.  Мальчик  встал  на  цыпочки  и  потянул  вниз.  Он  тянул  изо  всех  сил,  налегая  телом  на  окно.  Шпингалет  никак  не  хотел  открываться,  и  мальчик  от  огорчения  чуть  не  плакал.  Там, за  дверью,  ждал  его  помощи  щенок.  Ему  ведь  не  объяснишь,  что  мама  унесла   с  собой  ключ.  Мальчик   дёрнул  за  шпингалет  ещё  раз.  Окно  внезапно  распахнулось,  и  он  вывалился  на  улицу.  До  земли  было  добрых  два  метра.  Мальчик  перевернулся  в  воздухе  и  приземлился  на  ноги.   Если  бы  не  кирпич,  попавший   в  момент  приземления   под  правую  ногу, всё было бы хорошо.  Резкая  боль  в  ноге  заставила  мальчугана  вскрикнуть.  Он  упал  на  бок  и схватился за ногу.  Боль  не  утихала,  напротив, пульсируя, она становилась  всё  сильней.  Мальчик  попробовал  подняться,  но  не  смог.  Что-то  не  так  было  с  его  правой  ногой.  От  бессилия  и  обиды  мальчик   заплакал.  Ещё бы:  находиться  совсем  рядом  и  не   помочь   другу!
Чуткое  материнское   ухо  услышало  плач  ребёнка.  Мать  заглянула  в  детскую   и, не  обнаружив  сына  в  кроватке,  оторопела.  Открытое  настежь  окно   и  детский  плачущий   голосок,  зовущий  маму,  сдавили  страхом  материнское  сердце.  Она  выглянула   в  окно  и,  даже  при  тусклом  свете   далёких  звёзд,  стало  заметно,  как  побледнело  её  лицо. 
- Я  иду,  малыш! – сказала  она  в  окно,  чтобы  подбодрить  плачущего  ребёнка.
Открыв  замок  ключом,  мать  вышла  в  дверь  на   улицу,  и  подбежала  к  ребёнку.  По  тому,  как  он  держался   за  ногу,  она  поняла,  в  чём  дело.  Мать  ощупала  ногу  малыша.
«Неужели  сломана  берцовая  кость?» – подумала  она  и,  от  ощущения подкравшейся  беды,  что-то  ёкнуло  у  неё  в  груди.
  Мать  успокаивала  сынишку,  отвлекая  разговором.  Разбуженный  голосами  на  улице,  выглянул  в  окно  отец. 
- Что  там  у  вас  приключилось?  - сердито   спросил  он.
- Тут  у   нас  небольшая   неприятность, – не  желая  пугать  мужа,  сказала  супруга.  Отец  малыша  вышел  на  улицу.  Поняв,  что  произошло,  сказал: 
- Нужно  наложить  шину. 
 Он  зашёл  за  угол  дома,  взял  доску  из  штабеля  и  разломил  пополам.  Пока  отец  прилаживал   шину  к  ноге   сына,  мать  принесла  из  дома  бинты.  Вдвоём  они  быстро   справились.  Отец   взял   сына  на  руки,  внёс  в  дом  и  уложил  на  кровать.
В  то  время  как  родители  занимались  больным  ребёнком,  щенок  крутился  рядом.  Он   понимал,  что  мальчику  сейчас  плохо,  и  старался  по-собачьи  приободрить,  норовя  лизнуть  в   щёку.
  Родители  отгоняли  крутящегося  под  ногами   щенка.  Но  тот  не  хотел  покидать  своего  хозяина.  Щенок  пробрался   за  ним   в  комнату.  Отец  хотел  выгнать  щенка  обратно  в сенцы,   но  мальчик   попросил  оставить  с  ним   друга.  Родители  были  недовольны  просьбой,  но  всё  же  согласились. Они  считали,  что  виноват  во  всём  щенок:  не  будь  его,  нога  у  сына  была  бы  цела.  С  другой  стороны,  если  бы  мать  не  заперла  на  ключ  дверь,  ничего  такого  не  произошло  бы.  Взрослые  в  этом  себе   сознаваться   не  хотели.  Легче  было  во  всём  обвинить  бессловесную  псину.  Мальчик  стонал  от  боли,  и  щенок   ничем  помочь ему  не  мог.  Он  понимал,  что  другу  плохо  и  холодным  носом  и  шершавым  языком  касался  его  щеки, подбадривая  и  как 
бы  говоря:  не  бойся,  я  с  тобой. 
  Мама  просидела  у   кроватки  сына   до  самого  утра.  А  утром  отец  пошел  на  работу,  пообещав  прислать  на дачу  скорую  помощь.  На  щенка  никто  внимания не обращал. Он тихо сидел  в  углу,  даже  не  пытаясь  попросить  еды.
  Через  два  часа  после  того  как  ушёл  отец,  приехала  машина  скорой  помощи.  Мальчика  положили  на  носилки  и  перенесли  в  машину.  Мать,  закрыв  дачу,  поехала  с  сыном.  Щенок  остался  один  на улице.  Он  устроился  на  крыльце,  собираясь   здесь  дожидаться  приезда  людей. 
  Только  вечером  большая  чёрная  машина  привезла  малыша  и  его  папу  с  мамой.  Щенок  радостно  завилял  хвостиком  и  стремглав  бросился   навстречу.  Он  чуть  было  не  сбил  отца  с  ног.  Тот  оттолкнул  его ногой,  боясь  споткнуться  и  упасть.  Он  нёс  на  руках  малыша,  у  которого  одна  нога  была  в  гипсе.  Щенок  радостным  лаем  приветствовал  прибывших,  подпрыгивал,  стараясь  достать  до  малыша. 
  Когда  малыша  накормили  и  уложили  спать,  наконец  вспомнили  и  про  него.  Щенок  набросился  на  кашу,  словно  не  ел  неделю,  а  не  один- единственный  день.  Спать  его  отравили  на  тот  же  коврик  в  сенцах.  Он,  тяжело  вздохнув,  нехотя  устроился  на  вытертом  коврике.  Маленькие,  да  и  большие  тоже,  очень  огорчаются,  когда  не  сбываются  их  надежды.  Эта  ночь  была  такая  же  холодная,  как  и  предыдущая.  Щенок  ворочался  с  боку  на  бок,  стараясь  согреть  о  коврик  замёрзший  бок. 
 Лишь  только  лучик  утреннего  солнца  пробился  в  сенцы  сквозь  занавеску  на  окне,  щенок  жалобно  заскулил.  Дверь  в  комнату  долго  не  открывалась.
Наконец  заспанный  отец  мальчика  вышел  к   щенку,  взял  его  на  руки и  вынес  на  улицу.  Щенок  спрыгнул  на  землю  и  тут  же  сделал  обычные  для  всех  собак  утренние  дела. 
- Ну,  теперь  домой! – сказал  отец. 
Но  щенок  не  хотел  домой.  Он  был  бы  не  против  чего-нибудь  перекусить.  А  если  еды  не  предлагают,  хотя  бы  погулять.  Отец  мальчика  схватил  щенка  в  охапку  и  понёс  в  дом.  К  счастью  для  обоих,  проснулся  мальчик.  Первый  его  вопрос  был  о  щенке.  Вместо  ответа  маленький  пушистый  комочек  вспрыгнул  на  кровать  и  лизнул  хозяина  в  нос.
 Встала  мама.  Первым  делом  она  поставила  кастрюльки  на  огонь.
Ей  всегда  приходилось  рано  вставать  и  готовить  на  семью.  Папа  стал  собираться  в  город:  там  его  ждала  работа.  Лишь   выходные  он  полностью  проводил  на  даче.  Ещё  раньше  они  сговорились  с  сынишкой,  что  в  этот  выходной  пойдут  на  рыбалку.  Теперь  мальчик  не  знал,  состоится  ли  выход  с  удочками  к  реке.  Конечно,  ловить  рыбу  можно  и  с  загипсованной  ногой.  Но  как  добраться  до  речки?  Щенок  не  знал  ещё  ничего  о  рыбалке,  и  мальчик  хотел  взять  его  с  собой.
  После  завтрака  папа  уехал  на работу.  Мальчик  с  помощь  мамы  перебрался  на  улицу.  Он  устроился  в  гамаке,  а  щенок  расположился  рядом  на  земле.  Они  поиграли  в  мячик.  Вернее,  играл  щенок,  бегая  за  брошенным  мальчиком  мячом,  а  потом  возвращал  его  обратно.
 После  обеда  мальчика  уложили  спать,  и  щенок  слонялся  по  улице  один.  Он  заглянул  на  соседний  дачный  участок,  но,  увидев  там  спящего  кота,  повернул  обратно.  Так  прошёл  день.  А  вечером  приехал  отец  мальчика.   Он  привёз  маленькие  костыли,  и  теперь  мальчик  мог  передвигаться   самостоятельно.
  Утро  следующего  дня  встретило  проснувшихся  дачников  чистым  небом  и ярким  солнышком.  Был выходной,  день  обещанной  отцом  рыбалки.    Сговорились  они  ещё  неделю назад,  когда  у  мальчика  были  целы  обе  ноги.  Сейчас,   он  едва  научился  перемещаться на костылях,  и поэтому  был  плохим  попутчиком.  Расстояние  от  дома  до  речки  не  превышало  двух километров.  Двум  рыбакам   ничего не  составляло  дойти  туда.  Но для  больного  мальчика  на  костылях  путь мог оказаться  непосильным.   Мальчик   боялся,  что  папа  не  возьмёт  его  с  собой.  Щенок  ни  о  чём  таком  не  думал.  Он  проснулся  с  первыми  лучами  солнца и уже  поел  из  своей  плошки.  Хозяин  снова  был  с  ним  в  доме,  и  только  от  этого  он  чувствовал   себя  счастливым.            
  Пока  люди  собирали  всё  необходимое  для  рыбалки,  щенок  носился  по    травке  перед   домом,  время  от  времени  подбегая  то  к  отцу,  то  к  малышу.  Наконец,   собрав   снасти  и  уложив  в  сумку  бутерброды,  компания  тронулась  в  путь.  Щенок,  словно  пушистый   шарик,  бежал   впереди.  Папа,  поддерживая  сына  под  руку,  шёл рядом. Мальчик,  с непривычки, быстро   уставал,  и  тогда  все  останавливались.  Щенок  во  время  остановок  носился  взад  и  вперёд,  не  в  силах  усидеть  на месте. 
- Вот,  непоседа!  Не  остановишь,  бегает,  как   ртутный  шарик по блюдцу,  - сказал  папа.
- Папа!  Давай,   его   Шариком   назовём,  - предложил  сынишка.  И  тут   же  позвал:  - Шарик,   Шарик! 
Щеночек  никак  не  реагировал,  не  понимая,  что  зовут  именно  его. 
- Папа!   Он  не  откликается.  Может,  ему  имя  не  нравится?
- Он  ещё  не  знает  своего  имени.  Пройдёт  совсем  немного  времени,  и  твой  друг  будет  отзываться  на  Шарика.  Только  нужно  терпение.  Без  этого  ничего  не  получится, - ответил  отец. 
  Больше  часа  занял  их  переход.  Устали  все  трое.  Мальчик - оттого,  что  не  умел  передвигаться  на  костылях.  Папа,  следивший  за  самочувствием  сына, - от  постоянных  забот.
Щенок  всю  дорогу  носился  взад  и  вперёд.  Теперь,  у  речки, он  улёгся  у  ног  хозяев,  усевшихся  на  раскладные  стульчики.  Из  сумки  папа  достал  бутерброды  и  термос.  Всем  досталось  по  кусочку  колбасы.  Горячий  чай  и  бутерброд,  подняли  настроение  и  вернули  силы.  Перекусив,  щенок  свернулся  клубочком  и  задремал.  Он  сделал  своё  дело,  проводил  хозяина,  и  теперь  имел  полное  право  отдохнуть. 
  Отец  накопал  червей,  разложил  снасти.  Тень  от  прибрежных  кустов  падала  на  гладь  воды.  Ловить  в  этом  месте  было  в  самый  раз.  Отец  помог  сыну  перебраться  поближе  к  воде.  За  первый  час  рыболовы  выловили  по  десятку  сикилявок.  Серьёзная  рыба  никак  не  попадалась. 
- Давай-ка  перейдём  на  другое  место.  Помнится,  в  прошлый  раз,  метров  сто  вниз  по  течению  неплохо  клевало.  Может,  там  и  сегодня  получше  будет,  – предложил  отец. 
Когда  щенок  проснулся,  рядом  никого  не  было.  Он  вскочил  на  ноги,  собираясь  бежать  за  людьми.  Но  куда  бежать,  щенок  не  знал.  От  страха,  что  остался  один  и  потерялся,  он  заскулил. 
- Шарик,  Шарик,  иди  сюда,  - услышал  он  знакомый  голос.
Щенок  побежал  на  голос.   
- Вот  видишь!  Он  уже на  своё  имя  откликается, – сказал  малыш. 
Отец  не стал  его  разуверять. 
К  вечеру  наполовину  заполненное  маленькими  пескариками  ведро  стояло  рядом  с  рыболовами.  От  реки  потянуло  прохладой.  Пришла  пора  возвращаться  домой.  Уставшие,  но  довольные,  все  трое  пошли  домой.      
  Мама  давно  приготовила  ужин  и  в  ожидании  своих  рыболовов,  поглядывала в окно.  Наконец  троица  появилась. Впереди,  радостно  тявкая, нёсся щенок. Потом, подпрыгивая на  каждом  шагу,  на костылях  шёл  малыш. Замыкал процессию  отец, несший снасти и ведро с рыбой.
  За ужином  сын  рассказывал  маме, как  они  ловили  рыбу.  Мама  вполуха слушала, стараясь накормить сильно проголодавшихся рыбаков. Завтра сын снова  собирался  идти на рыбалку, чтобы поймать большую-пребольшую рыбу, а  не  такую  мелочь,  как сегодня.  Мама успокаивала  его, говоря, что и мелочь сгодится, и обещала сварить к завтрашнему обеду уху из пескарей.
    Утро  следующего  дня  встретило  проснувшихся  дачников  хмурыми  тучами.  Когда  уселись  завтракать,  пошёл   дождь.  Ни  о  какой  рыбалке  не  могло  быть  и  речи.  Папа  занялся  дачными  делами  на  участке,  а  малыш  с  четвероногим  другом  смотрели  на  него  в  окно.  Так прошёл  день.
  В  понедельник  отец  уехал  на  работу.  Мальчика  оставили  сидеть  дома.  Видно,  длительная  ходьба  на  костылях  не  пошла  ему  на  пользу.  Ночью  у  него  поднялась  температура.   Хотя  к  утру  она  стала  нормальной, гулять его всё равно не пустили.  Щенок  всё  это  время  был  предоставлен сам себе. Он  бродил по двору, изучая оставленные другими животными запахи.  Вот  здесь,  у  забора,  пометил  территорию  соседский  кот  Васька.  А  дальше,  у  помойной  ямы,  чужие  следы  и  запахи  слились  в  неразделимый  для  носа  букет.  Видно,  многие  четырёхлапые  приходили  сюда  на  кормёжку.  Щенок  пошёл  по  одному  следу  и  уткнулся  в  забор.  Под  забором  была  прорыта  в  земле  маленькая  дыра.  Щенок  заработал  лапами,  стараясь  расширить лаз и выбраться наружу.  Мама мальчика, как раз в это время  выносившая помои, отогнала его от  забора.
  Вечером  пришёл  папа.  После  ужина  он  соорудил  под  крыльцом  конурку  для щеночка.
- Пока  ночи  тёплые,  пускай  приучается  к  улице.  За  одно  и  сторожить   научится, - объяснил он сыну.
На  земляной  пол  конурки  положили  кусок  фанерки,  сверху  бросили  охапку  сухого сена. Привязывать  щенка  не  стали.  Мол,  маленький  ещё,  никуда  и  так  не  денется.    Щенок   понял,  что  отныне  конурка  под  крыльцом - его  жилище.   Когда  на  ночь  дверь  в  дом  закрылась,  он остался  один  со  своими  страхами.
 Щенок   лежал  под  крыльцом,  свернувшись клубочком.  Маленькие  ушки,  словно  два   локатора,  торчали  на  макушке.  В  любой  момент  они  были  готовы  уловить  едва  слышимые  шаги  подкрадывающегося   зверя  и  разбудить.  Скоро  чуткий  собачий   сон  был  прерван  сильным  топотом.  Щенок  поднял  голову,  прислушиваясь.  Шаги  были  частыми.  У  помойной  ямы  они  замерли,  и  раздалось  фырканье. 
  Щенку  стало  любопытно  и  страшно.  Всё  же  любопытство взяло  верх,  он  выглянул  из  конуры.  Небо  украшал  хоровод  звёзд,  и  краешек  луны  тускло  освещал  землю.  Во  дворе  никого  не  было  видно.  Помойную  яму  скрывала  тень  от  забора,  и  чавканье  у  помойной   ямы  говорило,  что  тот, кто  пришёл, ещё там.  Щенок  вылез  из  конуры  и  осмотрелся,  но  никого  не  увидел.  Он  медленными,  крадущимися  шагами  приблизился  к  помойной  яме  и  заглянул  в  неё.  Там,  громко  чавкая,  ело  отбросы  какое-то  странное  существо.  Иголки  покрывали  всё   его  тело,  и  только  маленькая  остренькая  мордочка  оставалась  незащищенной.  Существо  продолжало  есть,  не  обращая  никакого  внимания  на  щенка.  Тявкнув  для  устрашения,  щенок  спрыгнул  в  яму.  Существо  сжалось  в  комочек,  выставив  во  все  стороны  иголки.  Щенок  ткнул  нос  в  незнакомца,  собираясь  обнюхать его,  но  укололся,  и  громко  взвизгнул.  Он  на  шаг  отступил  и,  постояв в раздумье,  обошёл странного зверька. Но подобраться  к  нему  с  другой  стороны  не  получилось.  Зверёк  никак  не  реагировал  на  приставания  щенка.  Он  просто  лежал,  свернувшись  клубком,  и  ждал. 
 Наконец  щенку  надоело  ждать.  Он  оставил  попытки  познакомиться  поближе  с   ночным  гостем  и  перешёл  к  более  интересному  делу - изучению  ночного  двора.  Пробежавшись  вдоль  загородки,  он снова  вернулся  к  яме.  Однако  зверька  там  уже  не оказалось.   Наверное,  решив  не  испытывать  судьбу,  он  сбежал.  Щенку  ничего не  оставалось,  как  снова  влезть  в  конуру.  До  самого  утра  никто  больше  не  потревожил  чуткого  собачьего  сна.
  Утро  было пасмурным,  с  чёрными  тучами,  закрывшими небо,  и  мелким  моросящим  дождём.  Малыша  гулять  не  пустили,  и  щенок  один бродил  по  двору.  Выходить   на  улицу  он  боялся,   помня  о  соседском  Ваське  и  больших  злых  собаках.  После  обеда  его  впустили в  дом.  Мальчик  скучал,  и  мама  разрешила  щенку  побыть  в  комнате.  Играть  в  мячик  в маленькой комнате  было  нельзя,  а щенку  так  хотелось  побегать.  Играть вдвоём не выходило, и каждый был сам по себе: мальчик  играл  в  солдатиков, щенок лежал рядом на коврике и смотрел  на  хозяина.  До  ужина  щенок  оставался в комнате.  Спать  его  снова  спровадили  в  конуру. 
  Следующий  день  тоже  был  дождливый.  И  все  последующие  дни,  до  самого  выходного,  накрапывал  дождь  и  температура  не поднималась  выше  пятнадцатиградусной  отметки.  Зато  в  выходной  выглянуло  солнышко.  Малыша  выпустили  погулять  во  двор.  С  утра  он  упрашивал  маму  отпустить  его  на  рыбалку.  Но  она  не  разрешила.  Мальчик  проводил  время в играх со  щенком,  а  тот  был  рад  носиться  за  палкой  и  поиграть  в  мяч.
  Выходные  быстро  пролетели.  Вечером  в  воскресенье  пришла  машина.  Погрузили  вещи,  усадили  дачников,  и  машина  скрылась  за  поворотом.  Щенка  оставили  на  даче.  Расставаясь  с  ним,  малыш  плакал,  просил  маму  взять  щенка  в  город.  Та  сказала,  что  они  будут  навещать  щенка  на  даче    по  выходным.  Что  ему  здесь  будет  лучше.  Что  соседка  будет  кормить  щенка  и  присматривать  за  ним. 
   Щенок  не  знал, что  у  мамы  малыша  закончился  отпуск  и  семья  должна  была  уехать  в  город.  Вот  только  чем  он  провинился?  Почему  именно  ему  не  нашлось  места  в  городской  квартире?  Щенок остался один. И в первый раз ещё не окрепшим голосом  он издал протяжный волчий вой.
  Каждый  вечер  соседка  приносила  щенку  рыбную  похлёбку.  Он  радостно  вилял  хвостиком,  когда  она  подходила  с  парящей  рыбным  запахом  кастрюлькой.  Конечно,  есть  хотелось  и  утром,  но  ему  приносили  еду  только  раз  в  день.  Растущему  организму  не  хватало  одной  миски  жиденькой  похлёбки.  Щенок  закрывал  глаза  и  видел  во  сне  вкусную  собачью  еду.  Ещё  ему  снился  маленький  двуногий  друг,  но  это  происходило  всё  реже  и  реже.  По  выходным  приезжал  кто-нибудь  из  взрослых  и  поливал  огород.  Он  привозил  щенку  еду,  пополняя  иссякшие  запасы.  Самое  вкусненькое   щенку  давали  сразу. Для  вечно  голодной  собачонки  наступал  праздник  и  появлялась  надежда.  Надежда  на  то,  что  его  наконец-то   заберут  с  собой.  Когда особенно хотелось есть, щенок рыскал по окрестностям, выискивая, чем бы поживиться.  Голод  не  тётка,  и  поиски  еды   привели  щенка  на  помойку.  Несколько  семей  жили  на  дачах  с  мая  по  октябрь  и  проблема  утилизации  отбросов  разрешалась  общей  помойной  ямой.  Только  не  один  щенок  хотел  есть.  Орава  котов  постоянно  кормилась  там.  Большие  злые  собаки тоже неожиданно  появлялись  у  помойной  ямы.  И  тогда  зазевавшихся  ждал  обед,   где  в  качестве  блюда  подносили  их   самих.  Голод  сводил  пустой  желудок,  заставляя  рисковать,  и  щенок   шёл  к   яме  снова.  Еды  было  очень  мало.  Лишь   счастливчикам  доставались  только   что  выброшенные  объедки. 
 В один из холодных осенних вечеров щенок возвращался от помойной ямы в свою конуру, так ничего и не раздобыв. Уже около дачного домика услышал жалобный писк в кустах. Щенок остановился, не зная, что делать: идти на  этот  звук или побыстрей влезть в свою конурку.  В другом состоянии он тут же нырнул бы в кусты на звук. Но сейчас голод не позволял думать ни о чём, кроме еды. И без того слабые ещё лапы щенка предательски подгибались при ходьбе. Писк повторился снова, но уже слабей. Щенок повернул голову, стараясь определить направление.
Писк повторился ещё раз. Щенок потрусил в сторону звука. Прошмыгнув под штакетником загородки, щенок обогнул куст. За кустом, в залитой водой, врытой в землю бочке барахтался маленький котёнок. Он пытался выбраться, но вода не полностью заполняла бочку, и до края его маленькие лапки не доставали. Щенок упёрся лапками в край бочки и, нагнувшись, ухватил котёнка зубами за шкирку. Он  был  так слаб от голода, что, вытаскивая котёнка, чуть сам не свалился в бочку. Котёнок потерял много сил и, как только очутился на твёрдой земле, сразу завалился на бок. Он полежал немного, чихнул пару раз и попытался встать. Щенок лизнул его в нос, очевидно, стараясь приободрить. Котёнок сильно замёрз и наглотался воды. На холоде он вполне мог простудиться. Щенок снова взял котёнка за шкирку и понёс в своё убогое собачье жилище.
  Щенок почувствовал симпатию к этому маленькому существу. Может, он понял, что нашёл такого же, как и сам, бедолагу, которым поиграли на даче и, уехав в город, в тёплые жилища, оставили умирать с голоду. А может, с маленьким беззащитным котёнком он почувствовал себя не таким одиноким в жестоком, холодном и злом мире.
 В конуре щенок положил котёнка на подстилку из сена. Тот настолько оклемался, что выгнул спину и зашипел на щенка. Щенок не стал  в  ответ пугать котёнка.  Щенок просто улёгся на подстилке. Котёнок, не долго думая, улёгся под бочок нового друга. Котёнок был совсем маленький, и щенок старался не ворочаться, чтобы его не придавить.
Утро встретило обоих бедолаг ледяным ветром и коркой льда на вчерашних 
лужах. Небо было ясное, и вполне могло статься, что за весь день на улице не
потеплеет. Под утро котёнок вылизал кусочек шерсти на щенячьем животе. Он представил  себе, что рядом мама-кошка, и причмокивал, как будто сосал 
мамкину сиську. Он дотрагивался лапками до щенячьего живота, слегка выпуская маленькие коготки. Щенку давно надоели приставания котёнка, но вылезать из конуры на холодный ветер не хотелось. Щенок был очень голоден,  и котёнку, наверное, есть хотелось не меньше. Оставалось лишь придумать, где сегодня раздобыть еды. Так ничего и не придумав нового, щенок решил сходить на помойку - авось что-нибудь перепадёт на их долю. Он осторожно встал. Котёнок сразу же жалобно запищал, протестуя против потери большой грелки.  Щенок лизнул его в нос, чтобы успокоить и выбежал на пронизывающий ветер.   Он осмотрелся. Некогда весёлый, зелёный дачный мир пожелтел,  на деревьях остались редкие, осенние яблоки, да такие же редкие жёлтые листочки. Он потянул носом, стараясь уловить запах чего-нибудь съестного. Ветер доносил лишь запах прелых осенних листьев да гниющих  растений с огорода. По всему выходило, что опять надо бежать к  помойной яме. Щенок обречённо тявкнул и нехотя затрусил к опасному месту. Не дойдя до помойной ямы  десяток метров, он остановился и прислушался. Сегодня там было тихо, словно никто из животных-побирушек не пожелал прийти на обед. Что означала эта тишина? Может, его ждала затаившаяся опасность, а может, ему сегодня просто повезло? Голод гнал его к этому опасному месту и, несмотря на страх, он всё равно шёл туда. Потихоньку, щенок подошёл к краю ямы. Он никого не увидел ни в ней, ни рядом. Выходило, что сегодня ему повезло. Он спрыгнул вниз и, втягивая воздух, прошёлся носом по дну. К его удивлению, там ничего съедобного, даже для непритязательного желудка собаки, не нашлось. Этого он никак не ожидал и на всякий случай прошёлся по яме ещё раз. Значит, никто сегодня не выбрасывал в яму отходов. Это могло означать лишь одно – последние дачники уехали домой в город. Щенок вылез из ямы и, задрав морду, протяжно завыл. Предчувствие беды сжало щенячье сердце. Куда теперь идти голодному брошенному щенку, где найти косточку или хотя бы заплесневелую корку хлеба? Что он принесёт сегодня поесть маленькому больному котёнку? 
 Сделав круг по помойкам опустевших дач, щенок вернулся в конуру. Котёнок, свернувшись клубочком, спал. Его тяжёлое, со свистом дыхание говорило, что купание в лёдяной купели не пошло на пользу. Щенок лёг рядом и закрыл глаза. Почувствовав его теплое тело, котёнок придвинулся ближе. Сновидения, словно возмещая щенку несостоявшийся обед, сменяли одно другое. Ему снилась его тёплая и ласковая собака-мама с большими налитыми вкусным молоком сосцами. Как бы ему сейчас хотелось снова припасть к ним! Он даже причмокнул во сне. Потом ему снился мальчик и его мама, всегда наполнявшая чем-нибудь вкусным его миску. Он потянулся к миске, но поскользнулся и разлил  её  содержимое. От отчаяния он заскулил.
Щенок открыл глаза и не сразу вспомнил, где находится. Маленькое тельце котёнка уже начало остывать. Он так и остался лежать маленьким пушистым комочком, только теперь неживым.
Щенок удивлённо обнюхал котёнка. Он был неопытным маленьким щенком, который первый раз столкнулся со смертью, но тем не менее всё понял. Оставаться  здесь он больше не мог.
Щенок вылез из своей конурки и остановился в нерешительности. Холодные звёзды бросали призрачный свет на землю. Далёкая луна, словно кусок сыра,  висел над головой. Куда идти, в какую сторону, к кому - щенок не знал. Его принесли сюда в корзинке, и дороги он не запомнил. Но щенок знал, что люди всегда уходили и приходили по дороге. Значит, если он пойдёт по дороге, то найдёт того, кто ему нужен. Миновав несколько улочек  дачного посёлка, щенок вышел на дорогу. Пустынное загородное шоссе с выбоинами в асфальте убегало в обе стороны. Щенок стоял в нерешительности. Он повернул голову направо, потом налево, стараясь в тёмноте ночи разглядеть огонёк в окне человеческого жилья. В левой стороне вспыхнул и потух огонёк, это решило проблему. Щенок повернул налево и потрусил по обочине дороги. Очень скоро он увидел тёмный силуэт идущего навстречу человека. Тот закуривал,  и огонёк, привлёкший внимание щенка, был не чем иным, как зажжённой спичкой. Щенок приблизился к мужчине и принюхался. От него исходил незнакомый резкий запах, неприятно ударивший щенку в нос.
- Пошёл вон, – не без труда выговорил мужчина и чуть не упал, попытавшись пнуть щенка.
- А, хрен с тобой, живи, – добавил он и продолжил путь.
Щенок понял, что этот человек совсем не тот, кого он искал и потрусил дальше. Он прошёл ещё немного по дороге и увидел тёмные очертания многоэтажных зданий. Его сердце радостно забилось. Он быстрей засеменил маленькими лапками и скоро был рядом с первым домом. Заглянув  в  подъезд, он поднялся на первый этаж. Три двери вели в квартиры, но его нос не уловил ничего знакомого. Щенок очень устал и с удовольствием прикорнул бы на каком-нибудь мягком коврике. Но он торопился найти хозяина и дошёл до последнего этажа. И на этом этаже он ничего не обнаружил. Зато сухая тряпка перед дверью стала его ложем на сегодня. Свернувшись клубочком, он заснул.
- Ах ты дрянь! Кикимора ты болотная! Мои же кровные зажала. Вот уйду к Вальке, она женщина добрая, с понятием, уж на опохмел не пожалеет, - произнёс из-за двери мужской голос.
- Иди, иди, тебя там, пьянь такую, только и ждут, - ответил женский голос.
- А вот и пойду!
- Иди, иди!
- А вот и пойду!
Щенок поднял голову, слушая разговор за дверью.
Щелкнул  дверной замок и щенок едва успел отпрыгнуть от отворяемой двери.
- Вот это номер! Ты откуда? – увидев  щенка, удивился мужик.
Его глазки радостно загорелись,  когда он сообразил, какую выгоду можно извлечь из нового знакомства.
- Зин, а Зин!  Тут к тебе гости пришли.
- Что ещё за гости? Собутыльники небось твои припёрлись с утра пораньше. Всё им не терпится с утра зенки залить, пьянь, прости господи, - откуда-то из глубины квартиры отозвалась Зина.
- Зин, ну ты идёшь или нет? Неудобно ведь гостей заставлять ждать.
В проёме двери появилась бабища семь на восемь с бигуди на голове. По сравнению с ней мужичонка выглядел замухрышкой, но это не мешало ему качать права.
- Ну и где твои гости? – сердито спросила Зина.
- А вот они, перед тобой, – кивая на щенка, ответил мужичонка.
- Опять твои шуточки. Сейчас вот как вдарю, и за сегодняшнее, и за вчерашнее -  мало не покажется, - пригрозила женщина.
- Окстись, Зина, скотина есть хочет, а ты намереваешься выдать мне порцию  колотилок, – у мужичка от предвкушения задуманного прорезалось остроумие.
- Самим жрать нечего, всё уже пропито и проедено, – удаляясь в глубь
квартиры, ворчала Зина.
- Ну что-нибудь - то у нас есть? – дёрнувшись вслед за огромной Зиной, спросил мужичок.
- Унеси его куда-нибудь, –  сказала Зина.
Мужичок заскочил на кухню и, схватив кусок чёрствого хлеба, вернулся к щенку:
- На, ешь. Больше нет ничего, так что не обессудь.
Уже два дня щенок ничего не ел и этому засохшему куску был рад. Он набросился на хлеб и, моментально покончив с ним, поднял голову и посмотрел  на угостившего.
- Нет больше ничего. Но туда, куда пойдём, нам может кое-что перепасть, - сказал мужичонка и, захлопнув дверь, пошёл вниз по лестнице. Щенок, как и предполагал мужичонка, пошёл за ним.
Мужичок вышел на улицу и, добравшись до автобусной остановки, сел на лавку. Щенок уселся у его ног и, подняв голову, смотрел на мужичка. Может, он думал, что нашёл для себя нового хозяина. А может, надеялся получить ёщё что-нибудь вкусненькое. Автобус долго не появлялся, и мужичонка, боясь, как бы щенок не убежал, начал разговор:
- Сейчас  мы с тобой поедим. Там тебе хозяина найдём нового, и всё будет тип- топ.
Он не стал объяснять щенку, что и ему станет неплохо, поскольку денег от продажи должно хватить на бутылку водчонки. Мужичок явно нервничал, боясь, как бы не объявился хозяин щенка и не испортил его коммерческое мероприятие.
- Что-то автобус сегодня задерживается. Как бы не  сломался. Придётся нам тогда пешком топать до самого города, – сказал он щенку.
Тот, довольный, что оказался хоть кому-то нужен, внимательно слушал.
Из-за поворота показался автобус. Заскрипели тормоза, и он остановился.
- Пошли, – сказал мужичок, подходя к открывшейся двери.
Но щенок испугался этого страшного железного зверя и к двери не шёл.
- Иди же быстрей, – повторил  мужичонка.
Он повернулся к щенку, собираясь сгрести его в охапку и внести в автобус. Щенок почему-то испугался и отбежал. Видно, лицо у нового знакомого было злое, и щенок решил на всякий случай ретироваться. Автобус постоял минуту и, с шумом закрыв двери, двинулся дальше.
- Ну вот, придётся ждать следующий. Экая ты непонятливая скотина. Говорю, пошли – значит, пошли.
Высказавшись, мужичонка снова уселся на лавку. Щенок на всякий случай близко не подходил, а наблюдал издалека. Мужичонка порылся в кармане, выискивая, чем приманить щенка. «Ага, вот и приманка».
Мужичонка выудил из кармана обглоданный хребет от воблы. Как он туда попал, мужичок не помнил. Но находке обрадовался. Теперь ему было чем приманить щенка. Щенок с интересом наблюдал за манипуляциями своего недавнего благодетеля, надеялся, что тот ещё его угостит. Но мужичонка был хитрый. Он решил дождаться автобуса, а потом уж приманить.
Через несколько минут автобус выполз из-за поворота.
- Смотри, что у меня есть, – показывая обглоданную воблу, сказал мужичонка.
От голода у щенка подвело живот, а вид и запах  остатков воблы  сводили его с ума. Он долго думать не стал, подошёл к угощению. Мужичонка положил на
землю остатки воблы и, как только щенок нагнул голову, схватил его в охапку. Щенок от испуга задёргался, но мужичонка держал крепко. Он взобрался по ступенькам в открытую дверь автобуса и уселся на сиденье.
- Какая хорошая собачка! Ваша? - спросила женщина, сидящая на следующем сидении.
Она ехала в город с маленькой дочкой, которая всю дорогу капризничала и теперь появилась возможность чем-то занять ребёнка.
Мужичонка не ожидал вопроса. Поначалу он растерялся, но тут же нашёлся.
- Конечно, это мой щенок, – ответил он.
- А как его зовут? – продолжила вопросы женщина.
Этого вопроса мужичонка и вовсе не ждал, поэтому ответил не сразу.
- Рексом его зовут.
Сидя на коленях, щенок сначала дёргался, но, пригревшись, успокоился.
- Смотри, какая хорошая собачка, –  сказала дочке женщина.
- Мама, а почему она такая худенькая? - спросила девочка.
- Растёт она быстро, поэтому худая, – ответил мужичонка.
- Мама, давай ей дадим поесть, - протягивая маме конфету, сказала девочка.
- Конфету она есть не будет. Мы ей бабушкин пирожок дадим.
- Мам, можно я ей сама дам пирожок? – попросила девочка.
- Он масляный, ты испачкаться можешь. Сейчас я сама ей дам. А когда приедем,  ты сможешь дать ей другой пирожок, - сказала мама. Она сама протянула щенку пирожок, перед этим спросив:
- Она у вас не кусается?
- Нет, она смирная, – ответил мужичок.
Почувствовав запах жира, на котором жарился пирожок, щенок открыл глаза и тут же схватил угощение зубами. Он проглотил пирожок, почти не жуя.
- Мама, смотри, он съел.
- От бабушкиных пирожков ещё никто не отказывался, - ответила она дочке.
- Мама, я тоже хочу пирожок, – попросила девочка.
- Мы же с тобой договорились:  когда приедем, ты его угостишь.
- Я сама хочу пирожок.
- Ладно, только ешь аккуратно, не капни на новое пальто.
Женщина достала из сумки пирожок и передала дочке. Та взяла и, откусив кусочек, стала смотреть в грязное окно автобуса. Щенок, увидев пирожок в руках девочки и не получив ни кусочка, жалобно заскулил.
- Фи, какая невоспитанная собака, – сказала мама девочки и тоже отвернулась к окну.
Щенок продолжал скулить и, чтобы успокоить животное, мужичонка стукнул ладонью ему по голове.
- Вместо того чтобы бить собаку, лучше бы накормили, – отложив газету, сказал мужчина, сидевший у противоположного окна автобуса.
- Читаешь свою газету, ну и читай. Моя собака, что хочу, то и делаю, – ответил грубостью мужичонка.
- А ваша ли это собака? Здесь есть серьёзные сомнения.
- А ты проверь, - ухмыляясь, посоветовал мужичонка.
- Я проверять не буду, а вот соответствующие органы проверят непременно.
- Это ты милиционеру сдать меня собираешься?
- Не сдать, а проявить бдительность и вовремя дать сигнал.
- Настучать, значит, хочешь! Только что ты ему скажешь?
- Скажем что надо. А вот документики он на собаку пренепременно проверит, и ваши заодно.
- Это что же, на собаку паспорт, что ли, заводить нужно?
- В милиции разберутся, – ответил пожилой мужчина и снова уткнулся в газету, показывая этим, что разговор окончен.
Темная асфальтовая лента дороги, периодически подставляя колёсам автобуса рытвины и ухабы, влилась в город. На первой остановке пожилой мужчина вышел. На следующей вышли девочка с мамой.
Мужичонка вышел только на последней остановке, которая находилась около городского рынка. Он прямиком отправился к той части рынка, где продавались рыбки, котята и щенки. Щенка он продолжал держать на руках,  чтобы тот не сбежал. Щенок сначала подёргался, собираясь спрыгнуть на землю. Мужичонка на него цыкнул и, боясь получить затрещину, щенок затих.
Войдя в ворота рынка, мужичок занял место в ряду. Он опустил щенка на землю, и стал дожидаться покупателей. Щенок посидел немного рядом и, не получив от мужичка ничего съестного, решил сам поискать. Он сразу тронулся в путь, но мужичонка вовремя заметил. «Товар» убегал, а это не входило в его планы.  Он успел схватить щенка за заднюю лапу. Валявшаяся рядом тонкая верёвка оказалась очень кстати. Мужичонка сделал петлю и, накинув её на шею щенка, завязал другой конец верёвки на руке.
- Теперь не убежишь, - обращаясь к щенку, пообещал он.
Щенок несколько раз дёрнулся, но петля сразу стянула горло. От страха он потянул ещё сильней и чуть было не задохнулся. Мужичонка подождал немного, чтобы щенок помучился и стал послушнее, и только когда собачонка ковырнулась на бок, ослабил петлю.
- Вы зачем собаку мучаете? – спросил мужчина, торговавший рыбками и рыбьим кормом.
- Не твоё собачье дело. Торгуешь своими рыбками, ну и торгуй. Помалкивай себе в тряпочку, целей будешь, – огрызнулся мужичонка.
- Накормил бы хоть собачку, вон, все рёбра пересчитать можно, - добавила женщина, продававшая хомячков.
- Тебе нужно, ты и накорми, – нахамив женщине, мужичонка гаденько ухмыльнулся.
Женщина больше ничего не сказала, решила, что новый хозяин, если он найдётся, будет лучше заботиться о псине. Она достала из полиэтиленовой сумки пирожок, и бросила угощение четвероногому бедолаге. Тот прямо на лету поймал угощение и, почти не жуя, проглотил. Не прошло и минуты, как щенка вырвало.
- Ты что же, стерва такая, мою собаку отравить хочешь? – заорал мужичонка.
- Пирожки хорошие, свежие, сама пекла. Хотите, можете попробовать.
Женщина выудила из сумки два пирожка и протянула их мужичонку.
- Ну уж дудки! Чтобы я тоже отравился?
Мужичонка сплюнул на землю, показывая, что думает о бесплатном угощении.
Женщина покраснела от обиды.
- Я сама только что два съела. Ну хоть вы попробуйте, – предложила она
мужчине, торговавшему рыбками.
- Спасибо, не откажусь, - приняв угощение, мужчина тут же запихнул пирожок в рот.
Второй пирожок женщина съела сама. Поняв, что дал маху, мужичонка
сглотнул слюну.
- Теперь за вашу жизнь не дам и понюшку табака, - в отместку сказал он.
- Ну и ладно, если умру, то сытым, – пошутил мужчина, торговавший рыбками.
Женщина шутки не поняла:
- Я сама тоже съела пирожок, и до этого тоже ела. Ничего со мной не случилось.
- Может, ты противоядие приняла! – предположил мужичок.
- Да ну вас к лешему! – окончательно обиделась женщина.
- Не обижайтесь, я просто неудачно пошутил. Сказать правду, пирожок очень вкусный, – попытался исправить положение мужчина с рыбками.
- Правда, вам понравилось? – сделав вид, что это заявление ей польстило, спросила женщина.
- Правда, правда, я бы не отказался ещё от одного.
- С удовольствием вас угощу, – женщина протянула мужчине ещё один пирожок.
Он тут же принялся есть. Щенок жалобно заскулил. То ли он захотел отведать ещё пирожка, то ли ему стало тоскливо и холодно, и он требовал тепла и внимания.
- Смотрите, щенок весь дрожит. Замёрз, наверное, бедняжка, – сказала женщина.
- Боюсь,  он болен. У меня была собака, я в этом немного понимаю, – возразил мужчина.
- Вы мне покупателей не отбивайте, не то я вам коммерцию подпорчу, не обрадуетесь, – зло пригрозил мужичонка.
- Голодную, больную собачонку кормить надо и лечить, а не тут мучить, – не унималась женщина.
- Вот ведьма! Молчи в тряпочку, пока я не рассердился, – пригрозил мужичонка.
Между тем щенку стало ещё хуже. Он свернулся клубочком и замер, стараясь побороть озноб.
- Да, теперь его не продашь, разве что кто-нибудь пожалеет, – пробормотал мужичонка.
Он постоял ещё час, ожидая этого «кого-нибудь», но так и не дождался.
- Оставляю его вам, раз такие сердобольные, – сказал мужичонка, собираясь восвояси.
- Ты это кончай, привёл собаку, так и уводи. Нечего здесь беспризорщину плодить, – строго сказал оказавшийся поблизости охранник рынка.
Мужичонка с опаской посмотрел на резиновую дубинку охранника и спорить не стал. Власть она и на рынке власть,  решил он.
Подхватив в охапку щенка, мужичонка двинулся с рынка. Он не собирался везти щенка обратно. Просто нужно было уйти с глаз долой от уже известных по сегодняшней рыночной  торговле людей. Пройдя пару кварталов, мужичонка завернул во двор первого попавшегося многоэтажного дома. Он поставил щенка на землю около отрытой двери подъезда, и пошёл дальше. Очутившись снова на холодной земле, щенок заскулил. Он сильно замерз на рынке, и хворь, поселившаяся в маленьком слабом теле, никак не хотела уходить.
Из подъезда тянуло теплом и запахами съестного, да такими, что у щенка подвело брюхо. Он сделал два шажка в сторону подъезда, потом ещё два. Его сильно шатнуло в сторону, он чуть не свалился на землю. Но чувство голода подгоняло быстрей добраться к тому самому, что источало манящий запах.   
Перепадёт ему кусочек или нет, сжалятся и накормят или прогонят прочь - щенок думать про такое просто не мог. Он еще неопытным был щенком и, к тому же, чувство голода перебивало все мыслительные процессы в организме. С трудом поднявшись на первую лестничную площадку, щенок привалился к тёплой трубе отопления и замер. Ему невыносимо захотелось спать. Он закрыл глаза и начал засыпать. Лишь ушки щенка были всё время начеку и, как два маленьких локатора, поворачивались в сторону шума. Выходя из квартир или возвращаясь домой, мимо щенка шли люди. Его ушки поворачивались на звук приближающихся шагов и отслеживали удаляющиеся. Глаза щенка были закрыты, и свернувшееся в клубок тело иногда подрагивало от приступов озноба.
 Прошёл день, уступив место вечерним сумеркам. В подъезд вошли мальчик с мамой. Ушки щенка снова настроились на волну приближающегося звука шагов. Мальчик поднимался по ступенькам, слегка прихрамывая, словно у него болела нога.
- Смотри, щенок, – сказал он маме, когда поднялся на площадку и увидел щенка.
Щенок услышал знакомый голос и открыл глаза. Перед ним был лишь расплывчатый контур человека, но он точно знал, что это его маленький хозяин. Щенок хотел повилять хвостиком, только тело его было словно мёртвое и не желало ему подчиняться.
- Мама смотри, он на меня поглядел. Давай возьмём его домой, – попросил мальчик.
- Мы лучше ему вынесем поесть, а завтра, когда ты пойдёшь гулять, он будет гулять с тобой, – пообещала мама, надеясь, что к утру щенка здесь уже не будет.
Мальчик сомневался, что щенок будет ждать до утра, и уже собирался в качестве основного аргумента пустить слезу. Мама разрешила проблему по-своему - взяла мальчика за руку и увела домой. Через пару минут она вынесла щенку облущенное яйцо и положила рядом.  Щенок уже не чувствовал голода, ему было хорошо и радостно, ведь он наконец нашёл своего маленького хозяина.
  Ранним утром следующего дня первой щенка обнаружила уборщица. С остекленевшими глазами, холодное тело щенка лежало рядом с нетронутым яйцом. Щенок лежал вытянувшись в ту сторону, куда ушёл его маленький хозяин, в надежде, что на следующий день его всё же признают. Уборщица покачала головой, что могло означать  сожаление о загубленной молодой собачьей жизни. Может, она сетовала на судьбу, подкинувшую ей сегодняшний «подарок». Она принесла большую деревянную лопату и, закатив на неё тело щенка, отнесла в помойный бак.
Маленький мальчик, вместе с мамой, вышел из своей квартиры. Он торопил маму, боясь, что щенок не дождётся и убежит. Но там, где вчера лежал щенок, осталось лишь мокрое место. Мальчик заплакал, размазывая по щекам слёзы.
- Не плачь, прибежит ещё твой щенок, - обнадёжила мальчика мама и, взяв за руку, увела за собой.
А щенок уже никуда прибежать не мог. Его мёртвое тело лежало в помойном баке и ждало последней своей дороги. Куда увезут его мёртвое тело, душе щенка было неведомо, и неподвластно что-либо изменить. Но в душе его, отлетающей туда, где всегда тепло и сытно, осталась надежда. Преданная щенячья душа, так мало ещё знающая о людской подлости и жестокости, будет по-прежнему  дожидаться своего маленького хозяина, и, быть может, когда-нибудь они снова встретятся.

               Влюблённые.
 Мягко  ступая  своими  стройными  ногами  по  ковру  из  ягеля,  она  бесшумно  подошла  сзади  и  положила  голову  к  нему  на  плечо.  Они  стояли  рядом,  смотря  в  даль,  в  необозримые,  бескрайние  просторы  тундры.  Что-то  особенное  происходило  с  ними  в  эти  минуты.  Четыре  глаза,  наблюдавшие  размеренное,  кажущееся  неизменным,  спокойствие  тундры,  сейчас  принадлежали  как  бы  единому  существу.    Было  ощущение,  что  эти  двое,  стоящие  рядом,   не  произнося   ни  звука,  понимают  друг  друга,  дополняя  и  облагораживая  души  таким   безмолвным   общением.  Казалось,  что  они   могли  бы  простоять  рядом  целую  вечность,  но  заботы  одного  и  установленный  раз  и  навсегда  уклад  жизни  другой, заставили  прервать этот  безмолвный  диалог.
 Тяжело  вздохнув,  она  ушла  прочь. Лёгкий  ветерок  ласкал  её  стройное,   красивое  тело.  Выбрав  место,  где   ягель  особенно  сочен,  она  начала  есть. 
 Он,  проводив  её взглядом,  пошёл  к  своим  самолётам,  которые  тоже  нуждались  в  его  заботах  и  внимании,  внимании  штатного  авиационного   техника.
 Несколько   недель  назад  он,  в  первый  раз,  вместе  с  эскадрильей,  в  которой  служил  авиационным  техником,  прибыл  в  тундру.  Целых  три  месяца  прилетевшие  в   тундру  на  аэродром   боевого  базирования  самолёты   должны  были  провести  здесь.  В  первый  же  день  приезда  она  приметила  его. 
 Общая   любимица,   олениха  Катька,  частенько  заходила  в  расположение  воинской  части.  Она  бесстрашно,  без  предъявления  пропуска  проходила  мимо  часового  КПП.  Дав  себя  погладить  и  вильнув  на  прощание  маленьким  хвостиком,  прямиком  направлялась  к  офицерской  столовой.  Там,  терпеливо  выстаивая  у  двери,  дожидалась  угощения.  Офицеры  выходили  из  столовой,  захватив  для  Катьки  что-нибудь  вкусненькое.  Она,  словно хорошо  воспитанная  светская  дама,  принимала  угощение  у   подносящих  дары  поклонников,  строго  по  очереди.
 Раздувая  ноздри,  она  обнюхивала  протянутую  руку  и,  очевидно,  убедившись,  что  поклонник  достоин  внимания,  брала  угощение  с  руки.
 Когда  подошла  очередь  Ивана,  она, как всегда,  обнюхала  протянутую  руку.  Не  взяв  угощение,  она  шагнула  навстречу, и положила  голову  ему  на  плечо. Иван  замер  от  неожиданности,  от  такого  прилюдного,  импульсивного  проявления чувств. 
 Стоящие  рядом  офицеры  засмеялись,  когда  один  из  них  сказал:  «Ну,  всё,  Иван!  Покорил  ты  даму,  сразил  без  выстрела  стрелой  амура.  Теперь  уж  тебе  угощением  не  отделаться».
Очевидно,  осуждая  грубых  мужланов,  не  проявивших  положенного  джентльменам  такта,  не  понявших  отчаянный  порыв  женской  души,  она  отстранилась  от  Ивана,  развернулась  и  пошла  прочь.  Отойдя  на  несколько  шагов,  она  повернула  голову  и  выразительно  посмотрела  на  него.  Тот  же  офицер  сказал:  «Зовёт,  иди  за  ней».  Иван,  как  под  гипнозом,  пошёл  за  Катькой.  С  этого  момента  они  виделись  каждый  день.
 Иван,  выполняя  свои  служебные  обязанности,  проводил  около  авиационной  техники  очень  много  времени.  Но  находилось  время  и  для  неё.  Бывало,  они  часами  гуляли  по  тундре.  Она  щипала  спелый,  успевший  за  лето  налиться  соком, ягель.  Он,  мечтательным  взором  смотрел  вдаль  или,  сидя  на  кочке,  что-нибудь  вырезал  ножом  из  кусочка  дерева.
 Народ  удивлялся:  почему  она  выбрала  именно  его – такого  некрасивого,  малорослого,  неказистого?  И  вообше,  что  это за  любовь  такая  между  человеком  и  оленем,  странная,  даже  если  этот  олень – олениха? 
 Если  она  приходила  в воинскую  часть,  а  Иван  был  занят  служебными  делами,  и  не  видел  её  прихода,  ему  тут  же  сообщали:  «Беги  быстрей,  твоя  пришла!»  Он 
неизменно  смущался,  но  всё  равно  шёл.  Начальство,  конечно,  ворчало,  что  «служивый»  отвлекается  от  дела  по  пустякам,  но  в  душе  понимало  и  вместо  суровых  нравоучений,  подмигивало  ему,  говоря  этим:  «Что  уж  тут  поделаешь!  Любовь».
 Если  выпадали  свободные  от  службы  полдня,  они  бок  о  бок  бродили  по  тундре,  забыв  о  времени,  о  том,  что  у  каждого  своя,  присущая  облику,  судьба  и  жизнь.  Ивану,  вдруг  начинало  казаться,  что  когда-то  давно  он  уже  видел  тундру  и  пасущихся  оленей. Чувствовал  мягкое  прикосновение  к  своему  боку  с  мягкой  шёрсткой  бока  подруги,  вспоминал  дурманящие  запахи  растений  тундры  и  специфический,  ни  с  чем  не  сравнимый,  вкус  спелого  ягеля.  Может  быть,  когда-то  в  прошлой  жизни,  он  был  оленем?  Бегал  по  тундре  со  своей  стройной  подругой,  любил  её,  охранял  от  стрел  человека  и  волчьих  клыков.  И  теперь,  два  разных  существа  встретились,  и  их  души  возликовали,  обрадовавшись  тому,  что  узнали  друг  друга.  Что  чувствовала  она, олениха,  выбрав  себе  возлюбленным  человека?  Об  этом  могла  бы  сказать  лишь  она  сама.  К  сожалению,  она  не  умела  говорить.  Лишь  глаза  её  выражали  преданность  и  покорность,  покорность  судьбе  разделившей  так  жестоко,  придав  разный  облик  двум  ищущим  и,  наконец,  нашедшим  друг  друга  душам.  А  может  быть,  она  тоже  когда-то  была  человеком  и, согрешив  во  имя  любви,  искупала  сейчас  свой  грех?  Искупала  тем,  что  любить  могла  лишь  молча,  без  всякой,  казалось  бы,  надежды  на  взаимность  и  лишь   бесплотной,  платонической  любовью.  Эта  почти  случайно  возникшая  взаимность,  возможно,  давала  надежду,  говорила  об  искуплении  и  прощении.
 Время  быстро  летело,  оставляя  позади  день  за  днём,  пока  не  остался  всего  один – последний.  В  этот  день  Иван  был  очень  занят,  готовя  к  вылету  свою  крылатую  машину.  Завтра  рано  утром  вся  эскадрилья  взмоет  в  небо  и  прощай  тундра.  Полетят  воздушные  корабли  к  своим  родным  капанирам,  а  сопровождающий  их  военный  люд  к  жёнам  и  детям. 
 Когда  Иван,  наконец,  освободившись,  пришёл  на  обычное  место  встречи,  Катьки  там  не  было.  Он  пошёл  дальше  за  посёлок  в  тундру.  Через  пару  километров
он  увидел  пасущееся  стадо.  Иван  всматривался  в  ещё  плохо  различимые  фигурки  оленей,  пытаясь  издали  увидеть  её.  Тут  взгляды  их  встретились.  Она  медленно  пошла  навстречу.  Иван  остановился,  ожидая  её  приближение.  Сегодня  она  не  бежала  к  нему,  как   делала  всегда, едва увидев его,  но  шла  медленно.  Как  самая  настоящая  женщина,  она  предчувствовала  разлуку  и  своим  поведением старалась  показать,  что  знает  всё  наперёд.  Но  женская  гордость  и  желание  получить  нужные  ей  ответы  и  признания,  заставляли  поступать  именно  так.  Возможно,
Иван  слишком  сильно  привязался  к  ней.  Поэтому  воображение  Ивана  наделяло  животное  совсем  несвойственными  для  него  мыслями  и  желаниями. 
 Он  хотел  сказать  ей,  что  уезжает.  Что  так  нужно – служба  у  него  такая,  сопровождать  перелётные  металлические  птицы.  Что  он  обязательно  приедет  сюда  снова  и  они  опять  встретятся.  Что  она  дорога  и  нужна  ему.  Но  вместо  этого,  когда  она  подошла  и  посмотрела  в  его  глаза  своим  задумчивым,  неподвижным  взглядом,  он  обнял  её  за  шею  и  слезы  ручьём  покатились  из  глаз.
 Ранним  утром  следующего  дня  эскадрилья  улетала.  Иван,  опоясанный  лямками  парашюта,  сидел  в  самолёте  на  откидном  сидении  борттехника.  Пилот  вырулил  с  рулёжки  на  взлётную  полосу,  поставив  самолёт  на  тормоза,  потянул  на  себя  ручку  сектора  газа.  Двигатели,  получив  мощный  заряд  топлива,  взревели.  Воздушный корабль,  словно  готовящаяся  к  старту  скаковая  лошадь,  завибрировал  мелкой  дрожью  и,  когда  зажёгся  сигнал, разрешающий  взлёт,  набрал  скорость  и  взмыл  ввысь.  В  иллюминатор,  расположенный  под  ногами  Ивана,  в  закрывающем  вход  в  кабину  экипажа  люке,  были  видны  пасущиеся  стада  оленей.  Как  ни  вглядывался,  как  ни  старался  Иван  ещё,  последний раз,  увидеть  Катьку,  ничего  из  этого  не  вышло.  С  высоты  птичьего  полёта  все  олени  казались  одинаковыми.
 Оставшиеся  на  базе  служивые  люди  говорили  потом,  что  больше  не  видели  эту 
влюблённую  олениху.  Возможно,  она  излечилась  от  своей  любви  к  двуногому,  к  человеку,  полюбив  равного  себе  соплеменника – оленя.  А  может  быть,  с  тоски  убежала  она  подальше  от  тех  мест,  где  влюбилась  и  была  счастлива,  чтобы  всё  забыть. 
 Через  полгода  Иван  опять  прилетел  на  трёхмесячное  боевое  дежурство  на  северную  базу.  Но  нигде  не обнаружил  своей  давнишней  подруги – оленихи  Катьки.  Он  неоднократно,  подолгу  бродил  по  тундре  в окрестностях  посёлка,  но  так  и  не  встретил  её.
 Много  лет  прошло  с  тех  пор.  Он  давно  оставил  службу,  женился  и  обзавёлся  двумя  детьми.  Но  частенько,  по  ночам,  ему  снится  тундра  и  его  четвероногая  подруга.  Снятся  совместные  прогулки  по  летней  тундре,  её  плавная,  летящая  походка  и  задумчивые,  печальные,  совсем  человеческие  глаза. И кто  знает, может  быть, когда-нибудь,  в  следующей  жизни,  они  снова  будут  вместе.               

                Он, она и озеро
   Сосны росли до  самого края обрывистого берега. Когда солнце вставало из-за  горизонта  или садилось за горизонт, готовясь погрузить всё во тьму, казалось, что сосны не просто отбрасывают тень на воду, но сами купаются в тихих, прозрачных водах. Песчаные берега вокруг озера, тёплые, бодрящие тело воды привлекали многих любителей  летнего купания. Каждого вошедшего в воду, озеро ласково обволакивало  своими чистыми струями, снимая хворь  и усталость. Сколько тайн, трагедий, разочарований смыло оно, степенно и, может быть, до поры, храня их в прозрачных, тихих глубинах. Если бы оно могло говорить, сколько тайн поведало бы оно нам, сколько удивительных и романтических историй рассказало.
   Сейчас об  этом думал он. Лёжа на желтом  песочке под жарким июльским  солнцем, он мечтательным взором окидывал гладь озера, перемещая взгляд до едва различимого вдалеке противоположного берега. Он только что вылез после получасового купания на берег и  сейчас отогревал на солнце охлаждённое в воде тело. Старенький дорожный велосипед, который привёз его сюда, валялся рядом на песке.  Было довольно-таки рано, поэтому, несмотря на воскресение, любители летнего купания только  начали подъезжать к берегу озера. Вскоре,  целый ряд машин горожан выстроился вдоль берега. Приезжие группками размещались на песочке. Своими цветными панамками, они причудливо украшали берег, словно шляпки разноцветных грибов на лужайке.
  Солнце взбиралось всё выше и выше, двигаясь по своему каждодневному пути, даря всему живому  жаркую летнюю ласку. На небе ни облачка, в воздухе почти полный штиль. Лишь иногда, как будто вспомнив о своих обязанностях, ласково пахнёт прохладой прошедшего утра, пошевелит листочками лёгкий ветерок  и опять замрёт. Вода в озере чистая, не обеспокоенная даже рябью, так и  манит, зовёт окунуться, погрузиться  в невесомое прохладное забвение, смыть с  себя все заботы.
 Он уже достаточно хорошо нагрел на солнышке охлаждённое купанием тело и собирался было встать, смыть выступивший на спине пот. И тут он увидел нечто такое, что заставило замереть приподнятое на локтях, готовое встать тело. Он увидел её.
  Она не шла по раскалённому песку, но грациозно парила, оставляя на песке нечёткий контур следов маленьких, изящных ступней. Очертанные плавной, совершенной линией, покачиваясь в такт шагам, женские бёдра, замыкал гладкий, «мраморный»,  приоткрытый одетым купальником «бикини», живот, заканчивающийся аккуратной ямочкой высоко расположенного пупка. Он видел её всю и, одновременно, каждую часть отдельно. Создавалось впечатление, что эти части, собравшись вместе в прекрасное,  совершенное женское тело, всё же не утратили своей собственной самостоятельности и вполне, по отдельности, могли бы завоевать лавры созданной природой шедевра. Взгляд его скользил выше - по пышной, плотной девичьей груди, покатым, хрупким плечам, тонкой, белой шее и украшенной копной золотистых, волнистых локонов, головке с высоким мраморным лбом над прямым тонким носом.
Аккуратный маленький  рот, обрамлённый чувственными губами, делал близким, земным этот божественный, но холодный образ женщины. Двумя сияющими изумрудами казались её, с зелёным отливом, глаза. Возможно, кому-то они дарили частичку  сокровенной  женской души, испуская окрашенный зелёными отблесками отражённого света нежный взгляд.  Или сердились, с презрением смотря на недостойный женского внимания «предмет», заслуживший её гневный взгляд с колючими зелёными искорками.
  Сейчас эти глаза внимательно  и с тревогой следили за бегущими к воде, вырвавшимися  из-под  опёки, двумя восьмилетними мальчиками.  Мальчики с  визгом плюхнулись в воду  и, поплескавшись, порезвившись на мелководье, затеяли  возню из-за одного на двоих  маленького красного мяча. Женщина  боялась,  что,  увлёкшись вознёй, мальчики могут не заметить, как переместятся с мелководья на глубокое  место. Она вошла в воду, отобрала у детей мяч и выбросила его на берег. Мальчики,  словно маленькие собачонки, бросились за мячом на берег. Они продолжили возню на берегу, на время забыв о воде.
   Женщина вошла глубоко в воду, обмыла себе плечи и руки, готовя  к купанию тело  и, погрузившись, поплыла. Она  плыла медленно, без всплесков, по-женски держа высоко над водой голову, стараясь не замочить волосы. Она отплыла довольно далеко от берега и он, отвлекшись, взглянув на кувыркающихся, резвящихся пацанов, не смог больше отличить её головку от торчащих из воды голов других купальщиков.
 Он встал и, подойдя к воде, потрогал ногой. Для нагретого на солнце тела, вода казалась холодной. Он вошёл в воду,  погрузившись  по колено. Недолго постоял, привыкая к температуре и, наконец, нырнул  и поплыл размашистым кролем. Плавал он долго, наслаждаясь прозрачными,  прохладными  струями. Когда вышел  на берег, её ещё не было.  Он подошёл к тому месту,  где лежал  на песке до купания.  Ложиться не стал, решив обсохнуть стоя. Он стоял так,  чтобы видеть всех выходящих из воды.
«Может быть, она  уже  вышла из воды  где-нибудь в другом месте и сейчас идёт сюда по берегу?»
Он посмотрел сначала налево вдоль берега, потом направо  и чуть было не прозевал момент, которого ждал. Прямо перед ним, из озера, как русалка, выходящая  на  берег, появилась она. Её  покрытое  влагой тело блестело на  солнце. Крупные капли  влаги падали наземь, покидая  мокрый  купальник. Пока  она выходила из воды и шла по берегу  к играющим в  мяч  ребятишкам, он  смотрел не отрываясь. Он смотрел на  плавное покачивание бёдер её парящей походки, на маленькие, почти детские плечи и на играющую на губах улыбку. Сколько безмятежного счастья было в этой улыбке, сколько  нежности источали глаза, смотрящие на играющих ребятишек. Она подошла к ним и, отобрав мяч,  увела к сумке, рядом  с которой сидел стройный, темноволосый мужчина. Достав из сумки пакет с  бутербродами, дала  каждому из мальчиков по бутерброду. Потом,  расправив  вынутое из сумки одеяло, села на него.
«Что это  за мужчина, и когда он успел  подойти сюда с сумками?»
Об  этом  ему не хотелось думать. Но эта мысль крутилась в  голове  сама по себе. Он просто  не замечал мужчину, как до поры,  сидя на берегу  и, смотря на гладь воды,  витают где-то далеко,  в  облаках, не замечая того, что перед глазами. Он продолжал безотрывно смотреть на неё. Почувствовав на себе пристальный взгляд, она повернула голову. Взгляды  их на мгновение встретились.  Бесконечная грусть, нежность и  страдание одинокой души были в её взгляде.  Она быстро отвела глаза, словно отдёрнула руку, обжегшись о горячее. Пылкое, родившееся в недрах его души  нежное чувство к женщине, восхищение её строгой, неприступной красотой было в его взгляде.
Она подняла глаза снова, чтобы убедиться – видела ли всё это в мужских глазах или жаркое,   летнее солнце, ослепительно блеснув лучом, сыграло злую шутку.  На сей  раз её глаза выражали вопрос и согласие принять возникшее к ней,  в сердце незнакомого  мужчины,  чувство. Взгляды их опять  встретились. Уже полная гамма чувств,  предшествующая  взаимной  симпатии, отразилась в них. Удивление от неожиданно полученного отклика в его глазах, согласие принять  увиденное – глубокое, нежное,  зарождающееся, в её глазах. Они оба опустили глаза, не веря в это внезапно свершившееся  чудо, боясь потерять, ошибиться в своих надеждах. Он лишь иногда бросал в её сторону взгляд  влюблённых глаз. Она же делала вид, что ничего между ними не произошло, и не было этих двух откровенных, трепетных взглядов.
  Ребятишки снова купались на мелководье и она унимала их расшалившихся. Успокоив малышей, она вошла в воду поглубже и, погрузив своё  прекрасное тело в прозрачные, прохладные воды,  поплыла. Всё это время он  лежал на песке, на одном  месте, боясь  пропустить хотя бы ещё один ею брошенный  взгляд.
  И вот, терпение было вознаграждено: когда  она выходила из озера, глаза их  встретились. Сколько  нежности было  в её глазах, сколько надежды и  ожидания чего-то значительного, возможно, именуемого простыми словами - счастье, любовь. Всё, что сейчас дарили её  глаза, предназначалось лишь ему одному и даже только это, хотя бы на мгновение, могло сделать счастливым. Она подошла к сумке, достала полотенце и вытерла тело. Потом, собрала с песка   одеяло и они все вчетвером пошли  к машине. Мужчина  открыл дверку  новенького  Мерседеса, усадил детей и женщину в машину.  Заурчал мотор и машина с  пассажирами, как невзначай  возникшее видение, исчезла за клубами пыли.
  Он лежал на песке и улыбался. Ему было хорошо. Женщина, о которой не смел даже мечтать, полюбила, встретив трепетную, мужскую, страждущую душу. Стихийно возникшее между ними чувство,  мимолётное,  непостоянное, как утренний ветерок, на мгновение озарив жизнь  всплеском прекрасной мечты, было лишь плодом фантазий обоих.
  Стройный, статный  муж, двое крепышей мальчуганов, устроенный быт и, может быть, душевная пустота на том самом месте, которое должно быть заполнено мужской любовью и  заботой, были у неё. У него - старенький велосипед, комната  в коммуналке и скромная зарплата инженера. Но при всём том, у него было главное: чистая, чуткая,  готовая откликнуться на настоящее, глубокое чувство душа.
  Сейчас, противоречия, несовпадения с объектом своей любви, его не смущали. Он давно стал  взрослым и понял, что настоящее, рождаемое в недрах души чувство, не считается ни с какими материальными преградами.
  Да, он был счастлив, просто-таки опьянён постигшим их двоих чувством. Пьян оттого, что есть он, есть  она, и это тихое, прекрасное озеро с песчаными «солнечными» берегами, которое помогло встретиться с самым большим в человеческой жизни чудом.
  Наконец, он поднялся с песка, подошёл к воде. Не задерживаясь у кромки берега, сходу нырнул в прохладные струи озера, как бы проверяя свои чувства на житейскую прочность, холодной,  прокатившейся по телу волной.
  Отплыв от берега на добрую сотню метров, он перевернулся на спину. По небу плыли облака,  белые, чистые,  как родившееся в нём чувство. Просто плыли себе по небу, поскольку заведено так в  природе, что белое и чистое, неизвестно отчего родившееся, живёт само по себе, никому не мешая, но многим согревая душу своей непорочной чистотой, освещая жизненный путь и рождая в сердцах прекрасные порывы.
  Проплавал он долго, вверяя прохладным чистым струям озера свою сокровенную тайну. Когда вышел на берег, загорающих почти не осталось, да и те последние уже собирали вещи, готовясь отправиться домой. Тень от сосен, растущих до самого края обрывистого берега,  перемещаемая лучами клонившегося к закату солнца, достигла  воды. Становилось прохладно. Он надел тянучки, рубаху, поднял с песка лежащий велосипед и, усевшись в скрипучее кожаное седло, оправился в обратный путь домой. Завтра наступят трудовые будни  и прощай озеро до следующих выходных.
  Неделя пролетела и, как всегда, закончившись пятничным громадьём планов на выходные, оставила  всего два вопроса:  «Будет ли хорошая погода? Придёт ли она – прекрасная незнакомка на озеро?»
   Ранним утром, в субботу он выкатил из сарая велосипед и отправился к озеру. Вставало солнце, освещая землю по-летнему тёплыми, предвещающими погожий день, лучами. На небе  ни облачка. Лёгкий утренний ветерок слегка, спросонок шелестит
листвой. В низких придорожных кустах беззаботно щебечут маленькие пташки, а  на душе поют соловьи. Радостно  и  тревожно на сердце. Радостно оттого, что наступил ещё  один прекрасный солнечный день,  в котором будет песчаное озеро с чистой прохладной  водой и будет  она  - желанная, прекрасная и недоступная. Тревожно от мысли,  что вдруг не приедет она сегодня и не увидит в глазах женщины волнующий душу отблеск зажженной  им любви. Или этот отблеск женских глаз окажется лишь обманчивой игрой света, приукрашенный его собственным воображением и ошибочно истолкованный истосковавшейся по любви душой.  А все нежные взгляды – дань женского любопытства  бесстыдно глазеющему на неё мужчине.
   Он крутил педали велосипеда, грудью рассекая прохладный утренний  воздух.  Стараясь не  думать о плохом, он смотрел по  сторонам, «набираясь»  неторопливой, спокойной красоты природы и, частенько, вовремя не заметив ухабы  лесной дороги, подпрыгивал на очередном, еле удерживаясь в седле.
   Когда, наконец, добрался до озера,  утренняя прохлада сменилась теплом начинающегося жаркого летнего дня. В выходной люди отсыпались за все другие дни недели, и основной  контингент купающихся  ещё не появился. Песчаный  берег озера хранил  одежды пришедших пораньше и  уже барахтающихся в воде фанатов утреннего  купания. Он разделся и, подойдя к кромке  воды, ногой  потрогал  её. Успевшая остыть за ночь вода была  холодной. В этом-то и состояла прелесть утреннего  купания – залезть в обжигающую, не успевшую прогреться летними утренними солнечными лучами воду, получив заряд бодрости  врачующих холодных струй. Он  нырнул. Проплыв под  водой добрых двадцать метров, вынырнул  и глубоко вздохнул. Плавал он долго, пока не замёрз, а когда вышел  на берег, лёг на песок, ещё не успевший  нагреться лучами летнего солнца.
За целый день он не один раз купался, заплывая далеко и, возвратившись на берег, надеялся увидеть пленившую  сердце «Эвредику». В этот день его надежды не оправдались – она  так и не появилась. За то  на следующий…
  Он два раза успел искупаться и уже не надеялся, что звезда, сошедшая с небес и представшая в облике  прекрасной незнакомки, снизойдёт до него сегодня. Лёжа на раскалённом песочке с закрытыми глазами, он видел сон, где они были вместе.  Он держал её за руки и взоры, обращённые друг к другу, говорили больше слов. «Жарко сегодня», - очнувшись после короткого сна, подумал он. Выпив из фляги воды, он пошёл окунуться. На этот раз он проплавал недолго. Он почти  вышел из воды, и тут – словно возникшее из ничего видение,  перед взором предстала она.
  Она сидела на расстеленном на песке одеяле и смотрела прямо на него. Она улыбалась и глаза искрились радостью  погожего летнего дня. Может быть, эта улыбка была предназначена именно летнему дню, тёплому солнцу, чистому  небу и глади воды прозрачного озера с  песчаными  берегами? Её  улыбка – улыбка безмятежного счастья до краёв наполняющего женскую душу, в  которой, возможно, какое-то место занимал и он. Ребятишки уже плескались на мелководье, а красивый, стройный  мужчина сидел рядом с женщиной, курил  и читал газету.
«Есть ли для меня место в тихой, безмятежной гавани, в которой пребывает сейчас её душа? Имею ли я право нарушать спокойствие этих безмятежных  вод, будоражить сытое, житейское благополучие?» – в один миг промелькнуло у него в голове.
Глаза их встретились, и он теперь точно знал, что и ему есть там место. По крайней                -25-
мере, она сама так  хотела бы думать,  мечтать об этом. Взгляд  говорил, звал забыться в сладких грёзах, отдавая себя в эти мгновения на волю уготованного проведением чувства. Готов ли он принять от неё такую  жертву, достоин ли? Или все это только грёзы, плод разыгравшегося, вырвавшегося из скуки обыденной жизни воображения. На самом деле, ничего такого между ними нет, и никогда не будет.
  Нет, сила сокровенного, потаённого, хранимого ото всех,  до поры, даже от самого себя, читалось в её глазах, в глубинах, которые и составляют суть человеческой души. Как всё зыбко, ненадёжно, навеяно лишь одним страстным душевным порывом. Как всё это глубоко и серьёзно, открывшись, всплыв из глубинной сути трепетной
человеческой души.
  Он прошёл мимо женщины и улёгся на раскалённый песок рядом со своим  велосипедом. Он больше не смотрел в её сторону. Новое, открывшееся в нем самом, чувство,  отразившееся в её глазах, душе, словно пудами налило тело, как бы предостерегая от необдуманных, способных  испортить всё, действий. Он лежал и думал. О  чём? И сам затруднялся бы сказать. Но какие-то глубокие, потаённые мысли наполняли его, заставляя решать и решиться. Несколько  раз за день взгляды их встречались, подтверждая, укрепляя надежду на взаимность чувств изначально открытых сегодня. Но сегодня он так и ни на что не решился.
  Женщину и всю её семью умчал новенький Мерседес, оставив после  себя медленно  оседавшее на лесной  дороге облако пыли. Пыль скоро осела, покрыв налётом забвения,  оставив в прошлом события и прошедших по ним людей. Лишь память не хотела расставаться с дорогим  сердцу женским образом. Чем  дальше отодвигался этот выходной, тем чётче, ближе, родней становился ему прекрасный образ, принадлежащий другому женщины. Он словно подсмотрел в окно чужого дома  и, увидев внутри нечто для себя привлекательное, решил, что и ему найдётся там  место.
  Следующие  выходные он опять ездил к  песчаному озеру, видел  там  её вместе с мужчиной и остальным семейством. Снова глаза обоих, возможно,  помимо их  воли,  вели этот немой диалог, раскрывая для каждого так много, что никакими словами не расскажешь. И в этот раз  они  расстались, не сделав  даже попытки сблизиться, не воплотив мечты  в реальность.
  Ещё два  выходных, пока стояла хорошая  погода, ездил он, и два этих выходных там же была  она. Лето заканчивалось. Погожие тёплые дни сменились пасмурными, дождливыми. Берега песчаного озера  опустели. Мало находилось  охотников поплавать  в холодной воде под  моросящим дождём.
  Наступил сентябрь и тепло,  недоданное летом, пришло снова.  Уже не обжигающе резкие, а ласково  греющие лучи осеннего солнца быстро нагрели землю. Вечера стали  по-летнему тёплыми, и горожан потянуло за город к позабытому, было, песчаному озеру.
  Дела задержали  его  в городе до полудня.  Лишь во второй половине дня, он,  подкачав шины велосипеда, отправился за город. Знакомая загородная тропинка, ведущая к озеру, встретила  теми же ухабами  и поворотами. Рассекаемый  грудью тёплый  воздух, зелень растущих  вдоль  тропинки  ёлочек,  словно изменив  течение времени  на обратное, вернули всё в пробежавшее одним днём лето. Пожухлая трава, багряные цвета в кронах лиственных деревьев, говорили, что в природе таких чудес не бывает, и осень уже заявила о своём приходе. Он не торопясь крутил педали, вдыхая  пряные запахи готовящейся к осени флоры, любуясь преобразившимися, раскрашенными в осенние цвета пейзажами.
  Сейчас он думал о ней. Оставив глубокий  след в душе, время  отодвинуло милый сердцу образ в разряд воспоминаний. Вряд ли сегодня, воспользовавшись предоставленным природой погожим тёплым  днём,  она повезёт детей купаться. Он так был уверен в этом, что не торопился, наслаждаясь каждым мигом, проведённым на природе, растягивая  время поездки, медленно крутил педали.
   Подъезжая к озеру, он ещё издалека увидел стоящий на обычном месте Мерседес. Сердце радостно сжалось, предвкушая мгновение нежданной,  но желанной встречи.
Он выехал на берег, но нигде её не обнаружил. Тот же стройный тёмноволосый мужчина, сидя  на подстилке, читал газету и курил. Ребятишки плескались в воде на песчаной мели.  Женщина стояла у кромки воды, наблюдая за ребятишками. Но это была другая женщина.  Глядя на её седины,  он подумал: «Может быть, женщина не смогла приехать и её заменила бабушка, взяв на себя обязанности хозяйки и няньки?» Вскоре семья уехала, так и не дав случаю предоставить ответ на его немой вопрос.
   Тёплую неделю сменило  ненастье. Зарядили дожди. Иногда, ночью температура опускалась до нуля. Прошёл сентябрь, за ним проследовал октябрь. Наконец, слякотная
погода закончилась, уступив место зиме с её празднично белым снегом и морозами.
   Как-то утром, перепрыгивая через наметённые сугробы, он торопливо шагал, боясь опоздать на работу. Он почти дошёл до места и тут увидел её. Она вышла прямо на него из-за угла дома. Они поздоровались как старые знакомые и, неожиданно друг для друга, остановились. Нужно было сказать что-то значительное, заставляющее продлить  короткий миг свидания. О чём именно с ней нужно было говорить? Ведь он не знал о ней ничего, даже имени. Лишь песчаное озеро было тем общим, что связывало их обоих. О нём-то он и заговорил.
   Он сказал, что ездил купаться на озеро в осеннее сентябрьское потепление. Видел там  её ребятишек. Она ответила, что в тот день была занята и не смогла поехать. Он сказал, что соскучился по лету, по озеру с песчаными берегами и ждёт, не дождётся, когда снова наступит лето. Так как тема была исчерпана и оба торопились, каждый продолжил путь в свою сторону. Приставать  с конкретными предложениями и вопросами к замужней женщине он не решился. Встреча произошла  так неожиданно, так быстро прервалась, что  не было времени  сделать какие-либо шаги к многообещающему знакомству. Ему оставалось лишь уповать, что проведение предоставит ещё одну встречу и тогда, может быть, произойдёт то главное, о чём часто мечтал долгими зимними вечерами.
    Прошла зима, наступила весна. С каждым погожим солнечным днём сугробы становились меньше, теряя свои холодные белые тела, пополняя, на радость пускавшим кораблики  ребятишкам, долго не скудевшие водой  лужи. Вместе с оживающей  природой «оттаивало» от  зимних служебных забот сердце. Душа ждала чего-то большого, светлого, равного чуду весеннего  пробуждения природы, которое, возможно, и даёт импульс, проявляющий прекрасные чувства в человеке.
  Он, как и все другие граждане, с нетерпением ждал того момента, когда весеннее солнце сделает своё дело: растопит снега, напитает землю теплом и можно будет отправиться за город поваляться на  зелёной  травке. Но весенняя погода в этот год не баловала изобилием тёплых, солнечных дней. Похолодания с дождём и мокрым снегом, сильным холодным ветром частенько обескураживали деревья, уже выпустившие зелёные  листочки, и, проросшие зелёной травкой, лужайки. Зато конец мая выдался на славу. Резкое весеннее солнце светило от зари до захода и за неделю наверстало упущенные для тепла деньки.
   В выходные, вереницы горожан, нагруженных сумками с провизией и всем прочим,  необходимым для отдыха, потянулись к вокзалам, автобусным остановкам. Или просто, шествуя пешим порядком, люди уходили от городского шума  и пыли. Подготовив уставший стоять без дела велосипед, он тоже отправился за город.
  Он ехал к озеру по знакомой  тропинке, глубоко, всей грудью вдыхая свежий, бодрящий весенний воздух. На душе было радостно оттого, что снова наступило тепло, что зеленеет травка, поют птички; что есть он - молодой, здоровый, жаждущий жизни, и что есть она - прекрасная, недоступная и, может  быть, ещё и поэтому, страстно желаемая, любимая. Возможно, сегодня, воспользовавшись чудесным солнечным воскресным днём, она приедет на озеро.
  Выехав на брег, он положил на чистый, жёлтый  песочек велосипед и разделся. Солнце,  припекая совсем по-летнему, яркими  лучами жгло кожу. Он подошёл к воде, потрогал ногой. Вода обжигала, казалась ледяной. Он знал эту её обманчивую холодность. Конечно, вода ещё недостаточно прогрелась, но стоит нырнуть и поплыть, как перестанешь это замечать. Он медленно вошёл в воду и поплыл. Первое, после зимы купание наполнило тело какой-то живительной, весенней силой. Вода как бы смыла груз накопившихся за зиму отрицательных эмоций. Он вышел из воды и, выбрав  на берегу,  рядом с велосипедом  место, где песок лучше  прогрелся, лёг. Желающих отдохнуть у озера сегодня приехало немало, но «Мерседес», привозивший прошлым летом, ту, «его женщину», видно  не было.
  Он лежал  на песке, периодически поворачиваясь, подставляя солнцу истосковавшееся за зиму по тёплым лучам тело. Песок был холодноватый, пропитанный ещё недавно
обильно льющейся с неба влагой. Лишь маленький, сантиметровый слой высох и нагрелся под лучами весеннего солнца. Долго лежать на песке он не стал. Чтобы не переохлаждать и без того озябшее в воде тело, он встал  и пошёл по берегу.
  Он дошёл до того  места,  где берег нависал над  озером крутым обрывом. Только метровой ширины кромка  песка отделяла воду от нависающей земли. На самом краю обрыва, под сенью вековых сосен, расположилась влюблённая парочка. Когда он  проходил под крутым, нависающим над водой берегом, влюблённые, сделав паузу между продолжительными страстными поцелуями, стали разговаривать. В основном говорил мужчина. Его густой бас не хотел опускаться до чуть слышного шёпота и разносился по открытому пространству глади  озера. Женщина молча слушала этого влюблённого «быка», вообразившего себя соловьём и  заливающегося  трелями любовных песен. Он уже довольно далеко ушёл от того места, где расположилась влюблённая  парочка, когда заговорила она. Женский, грудной трогающий  за  душу, ласкающий переливчатыми звуками, голос заставил его остановиться. Сколько нежности, любовной неги было в женском голосе. И в то же время что-то знакомое, родное угадывалось  в нём. Он прошёл дальше, где обрывистый берег снова переходил в пологий, плавно ведущий к озеру  спуск. Странное подозрение притягивало к этой  парочке, предвкушая роковое открытие неприятным холодком в груди. Он повернул назад и пошёл верхом по обрыву. Он прошёл мимо парочки буквально в пяти метрах. Женщина смотрела на коренастого, крепкого и совсем  некрасивого мужчину нежным взглядом влюблённых глаз. Сейчас, в этот миг, для них никого не существовало рядом в реальном мире, только он  и она. Они даже не повернули голову в его сторону.
  Да, это была  она. Он узнал  бы её из  тысячи других. Сейчас она  принадлежала  другому,  сама, добровольно отдав себя в любовный плен. Он, этот выбранный возлюбленный, был для неё всем  - всем миром, всей  вселенной. А тот, уже забытый, несостоявшийся, слишком  слабый, чтобы противостоять каверзам жизни, погрязший в догмах интеллигентской  морали, обогнув старый, обшарпанный «Запорожец», прошёл, ими незамеченный, совсем рядом.
«Очевидно, они приехали к озеру на Запорожце. Не побоялась она оставить семейное, благополучное гнёздышко ради большого, может быть, самого важного для женщины, чувства», - думал он.
С трудом переставляя налившиеся пудовым весом ноги, словно горечь понесённой утраты вся  перешла в вес тела, шёл он не соображая куда и зачем.  Он дошёл до своего лежащего на песке велосипеда и, увидев перед собой старого железного друга, остановился.
«Что, собственно, произошло?» – думал он.  – «В общем-то, в наших отношениях, ничего, поскольку никаких отношений ещё не было. Сам не решился, что же теперь пенять на другого. Всё моя чрезмерная  инфантильность, желание всё видеть в угодном для  себя свете. Может быть,  и не  было  между нами ничего такого. Просто обычное женское кокетство к  проявляющему интерес мужчине заставило меня поверить и в её ответное чувство. Надо было не мечтать, а  действовать,  добиваться воплощения своей любовной мечты. Да теперь уже поздно горевать. Сердце влюблённой женщины для  другого претендента неприступно».
Он тяжело вздохнул, стараясь примирить своё влюблённое и смертельно раненое сердце с увиденной сегодня реальностью. Нетронутая рябью, зеркальная гладь озера, затихший вдруг лёгкий  ветерок, на мгновение прекратившееся пение птиц, словно  разделяли  и поддерживали его в скорби. Он тяжело  вздохнул ещё раз  и, подойдя к тихой глади  озера, нырнул. Вода  обожгла и успокоила, словно прижгла досаждавшую душевную рану. Он заплыл  на середину озера и перевернулся на спину. По небу  плыли белые,  перистые облака, настраивая всё мыслящее, живое на благодушный, лирический лад. В его душе сейчас рождалось  нечто светлое,  большое,  как это небо над ним, отодвигая печаль и отводя в сердце подобающее место женщине,  которой
была посвящена нежная, оставшаяся безответной, любовь.
               

                Пурга, поезд, ночь.
        Порывы  знойного,  удушливого  дыхания  ветра  не  приносили  облегчения.
Липкий  пот,  выделяемый  каждой  порой,  словно  клеем,  приклеивал  к  телу
одежду.  Справа,  слева,  спереди  и  сзади – везде  песок,  пустыня  с  бесконечными  жёлтыми  барханами.  Невыносимо  хочется  пить,  но  никого  и  ничего  вокруг.
          - Мама,  пить! - голос  маленькой  девочки  доносится  откуда-то  издалека.
Я  открываю  глаза – полутьма.  Горит  лишь  лампа  дежурного  освещения  на
потолке  купе.  Смотрю  на  потолок,  не  понимая:  где  я,  зачем  здесь.  Сон
потихоньку  уходит,  возвращая  в  настоящее.  В  купе  очень  жарко  и  душно.  Проводник  постарался,  натопил  с  вечера  от  души,  надеясь,  на  длинном  перегоне,  выкроить  часок  другой  и  поспать,  не  заботясь  о  топке  печки.  Поезд  стоит.  За  окном  темень.  Порывы  ветра   бросают  в  окно купе  хлопья  снега. 
          - Мама,  пить! - опять  тот  же  голос  из-за  стенки  соседнего  купе.  Слышно  как  скрипит  вагонная  полка  под  тяжестью  человеческого  тела  и  голос
женщины: 
         - Кончилась  водичка,  Алёнка.  Сейчас  мама  сходит  и  принесёт.
Звук  открывающейся  двери,  шаги  по  коридору.  Глухой  шлепок  и  стон.
Прислушиваюсь  к  звукам  в  коридоре,  стон  повторяется.  Поднимаюсь  со
своей  полки  и  выглядываю  в  коридор.   
         Молодая  женщина  сидит  на  полу,  привалившись  боком  к  стене,  обхватив
руками  огромный  живот.  Подхожу  к  женщине  и  склоняюсь  над  ней.
        - Тяжёлая  я.  Растрясло  в  дороге.  Видно,  здесь  рожать  придётся, - стараясь   сдержать  стон,  шепчут  бледные  женские  губы.
Ночь.  За  окном  зловеще  свистит  ветер.  Все  спят.  Только  беременная  женщина,  я,  да  ребёнок,  ждущий  воду,  возможно,  единственные  бодрствующие  во   всём  поезде.
          «Что  делать:  разбудить  проводника,  найти  врача  или  опытную  в  таких
             делах  женщину?»  -  мысли  чередой  проносятся  в  голове.
Осторожно  приподнимаю  стонущую  женщину  и,  взяв на руки как  маленького  ребёнка,  встаю.  Тяжело.  Расслабленное,  безвольное  тело  почему-то всегда  кажется  тяжелее,  будто  земля  по-другому  его  притягивает.  Боком,  стараясь  ни  за  что  не  задеть,  подхожу  к  двери  купе,  из  которого  вышла  женщина.  Дверь,  как  назло,  заедает.  Когда  удаётся  её  открыть…
На  меня  смотрят  испуганные  глаза  ребёнка,  не  понимающего,  что  происходит.  Девочка  всхлипывает,  повторяя  три  слова: 
- Мамочка!  Что  с  тобой? 
Обстоятельства самые немыслимые, нежданно захватившие меня, смещают  ощущение  времени,   каждая  секунда  которого  протекает  сквозь  тебя  целым  часом,  делая  все  события  нереальными.  Будто  находишься  в  кинотеатре на просмотре фильма,  и  перемещается,  действует,  живёт  кто-то  другой,  а  ты  лишь  зритель. 
Осторожно,  чтобы  не  добавить  ещё  боли  к  той,  что  со  времён  Адама  и  Евы - плата  за  материнство,  кладу  женщину  на  полку.  В  купе,  помимо  роженицы  и  девочки,  спят  двое  мужчин.  В  надежде,  что  кто-то  из  них  муж  женщины,  бужу  обоих.  С  трудом  втолковываю  им  в  чём,  собственно, дело.  По  тяжёлому  перегарному  духу  и  мутному  взгляду  пьяных  глаз понимаю,  что  здесь  помощи  ждать  нечего.
  Времени  в обрез,  роды  вот - вот  начнутся.  Нужно  быстрее  найти  врача. 
Знать  бы  только  где  ночью   его  искать?  Разве  что  проводник  поможет  мне  с  этим.
 Выхожу  из  купе,  направляясь  к  проводнику.  Три  десятка  шагов  по  коридору – вот  и  дверь.  Стучу  в  дверь,  но  никто  не  открывает.  Толи    проводник  спит  сладко,  толи  вышел  куда-нибудь.  Придётся  воспользоваться   тем,  что  имеешь.   Возвращаюсь  в  своё  купе  и  бужу  попутчиков – троих  мужчин.  Они  допоздна  играли  в  преферанс  и  ночная  побудка  вызывает  недовольство.  Но,  узнав  причину  моего  появления  в их  недосмотренных  снах,  поднимаются  с  жёстких  полок.  Выясняется,  что  они  такие  же  дилетанты  в  акушерских  делах,  как  и  я.  Отправляю  одного  к  бригадиру  поезда.  Теперь  точно  кто-нибудь  да   придёт.
Возвращаюсь  к  роженице.  Так  напряжены  нервы,  так  хочется,  чтобы
быстрей  пришла  помощь,  что  последние  несколько  минут  показались  мне
несколькими  часами.  Стаскиваю  с  верхних  полок  двух  ещё  не протрезвевших  мужчин и выпроваживаю вон.  В  итоге,  в  купе  роженицы  только  я,  она  и  плачущий  ребёнок.  Маленькую  девочку  надо  бы  тоже  вывести  из  купе,  но  она  вцепилась  в  матрас  и  не  хочет  уходить  от  матери  вместе  с  незнакомыми,  не  совсем  трезвыми  мужчинами. 
 Роды  уже  начались.  Женщина  кричит,  корчась  от  боли  на  жёсткой  узкой  полке.  Матрас  под  ней  весь  мокрый.  Наверное,  пока  я  выбегал,  отошли  воды.  Я  пытаюсь  подбодрить,  но  она  не  слышит.  Всё  её  существо  до  последней  клетки  борется  за  маленького  рождающегося  человека.  Столь  желанного,  что  неизбежная  невыносимая  боль  и,  зачастую,  затаившаяся  рядом  смерть,  не  отпугивают  женскую  душу  от  мук  и  счастья  материнства. 
         «Где  же  помощь!  Когда  же  кто-нибудь  придёт  сюда?» - учащённым
          пульсом,  встревоженного  сердца,  стучит  в  висках.            
 Бледное  лицо,  искусанные  до  крови  губы  женщины.  Пряди  волос, прилипшие  к  вспотевшему  лбу.  Беспамятство,  только  что  сменившее  отчаянную  борьбу  за  жизнь.  Рыдающая  девочка,  держащая  безвольно повисшую  руку  матери.  И  случайный,  бесполезный  в  данной  ситуации,  растерявшийся  мужчина.
Прошло  несколько  мгновений,  и  лицо  женщины  опять  исказила  гримаса  боли.  И,  наконец, – чудо  свершилось.
Сначала  на  свет  показалась  головка,  потом  плечико,  потом  другое.  Вот  оно - розовое  тельце  мальчика,  окрашенное  кровью  матери.  Первый  крик  младенца,  первый  его  вдох.  Женщина,  бледная  ещё,  слабая  от  перенесённых  мук,  улыбается  мне,  ему – своему  новорожденному  ребёнку.  Где-то  в  глубине  женского  сознания  рождается  нежность,  счастье  подаренной  богом  жизни,  воплощенное  в  пищащем,  слабом,  но  желанном  маленьком  тельце.   
   Вот  и  помощь.  В  купе  входит  старичок  с  саквояжем.  Из-за  его  спины  выглядывает  мой  посыльный.   
        - Врача  нет,  только  ветеринара  нашёл, - оправдывается  посыльный.         

    Старичок  ветеринар    видел  в   жизни  всякое. Он, хоть и доктор Айболит, но всё же доктор.  Он  знает,  что  сейчас  нужно  делать. 
   - Все  выйдите  отсюда  и  принесите  теплой  воды,  и чистое  полотенце, -  велит  он.               
Проводник,  я  и  ещё  несколько  проснувшихся  пассажиров  стоят  в  коридоре,  ожидая,  что  скажет  ветеринар.  Наконец-то  нашлась  женщина  в  нашем  «мужском»  вагоне.  Она  успокаивает  стоящую  с  нами  в  коридоре  маленькую  дочку  роженицы.  Девочка,  всё-таки  поверив,  что  маминой  жизни  ничего  не  угрожает,   успокоилась,  с  нетерпением  ожидая  разрешения  доктора  войти  в  купе.  Вскоре  из   купе  выглядывает  голова  доктора.  Он  просит  всех  не  шуметь, и сообщает,  что  мать  и  ребёнок  в порядке.  Сейчас  переменили  постельное  бельё,  и  они  заснули.
  Утром  следующего   дня  пурга   стихла.   Линию  связи  восстановили  и  поезд,  мерно  постукивая  по  стыкам  рельс,  пошёл  вперёд,  увозя всех  своих  пассажиров  всё  дальше  и  дальше  от   событий  этой  ночи.   

                Месть.
  Петляя,  подныривая  под  мосты,  средь  городских  построек  текла  неширокая  речка.    Речка  была  бы  самая,  что  ни  есть  неприметная,  каких  много  в  небольших  городах  и  посёлках,  если  не  запруда,  оставшаяся  от  водяных  приводных  колёс.  При  царе  «горохе»   они  крутили  валы  фабричных  машин.  Нависая  над  запрудой  каменным  телом,  два  берега 
соединял  мост.  Берег  правый  и  левый  десятиметровыми  земляными  валами  возвышался  над  водами  речки.  Однопролётный,  высокий  мост  напоминал  горную  переправу  над  холодными  струями  горной  речки.  Русло  быстро  текущей  реки  в  створе  сжатого  быками  моста  не  замерзало  даже  в  самый  сильный  мороз.  Нечистоты  из  городской  канализации  и  ливнёвые  воды  фабрик  вносили  свою  лепту,  подогревая  воду,  растапливая  лёд. 
  В  первые  дни  марта,  ночные  морозы  ещё  сильные  и  яркое  весеннее  солнышко  не  в  силах  растопить  лёд  на  реке.  Но  на  маленькой  речке,  перед  запрудой  его  уже  нет.  Селезню  и  двум  уточкам,  соскучившимся  по  открытой  воде,  вольготно  было  порезвиться  и  половить  рыбку.  Они  то  и  дело  подныривали,  погружая  в  воду  голову  и  половину  туловища.  Хвостик,  лапки  и  жирное  брюшко  оставалось  на  поверхности.  Ныряя  за  рыбкой,  смешно,  словно  поплавок, пернатые  торчали  вверх  хвостиком.  Утки  и  селезень  плавали  в  метре  от  берега.  Наверно,  в  этом  месте  на  утреннюю  кормёжку  подплывали  разбуженные  весной  рыбёшки.  Селезень  держался  немного  в  стороне  от  двух  своих  дам.  Он  бдительно следил,  чтобы  какой-нибудь  другой,  «холостой»  селезень  не  посягнул  на  непостоянных,  влюбчивых  уточек.  Бусинками  глаз  он  наблюдал  за  берегом – не  притаился  ли  там  готовый  напасть  враг.
   На  берегу  стояли  трое  бомжей.  Даже  если   не  обращать  внимание  на  грязную,  мятую  одежду  и  опухшие  лица,  то  распространяющийся  от  них  тяжёлый  запах  грязного,  вонючего  тела,  не  оставлял  сомнений - кто  есть  кто.  Они  негромко  переговаривались,  глазея  на плавающих  уток.  Один  из  них  вытащил  из  кармана  привязанный  к  леске  крючок,  из  другого  кармана  кусок  чёрствого,  чёрного  хлеба.  Воткнув  крючок  в  кусок  хлеба,  забросил  в  воду  приманку.  Течение  скоро  подогнало  кусок  к  одной  из  уток.
Очевидно,  захотев  постненького,  она  клюнула  кусок.  Он  погрузился  в  воду  и  тут  же  опять  всплыл.  Уточка,  крякнув,  схватила  клювом  хлеб.  Несколько  раз  перехватив  кусок  клювом,  попыталась  проглотить.  Подплывшая  к  куску  вторая  уточка,  тоже  захотев  постненького,  схватила  за  другой   край.  Они   тянули  в  разные  стороны  и  общими  усилиями  разорвали  кусок.  Одной  достался  просто  хлеб,  другой – хлеб  с  крючком.   Как  только  она  заглотала  наживку,  бомж  потянул.  Зацепившийся  за  желудок,  крючок  рвал  внутренности.  Уточка  забила  крыльями  по  воде,  стараясь  улететь  подальше.  Силы  были  неравны -  бомж  тянул  резво,  и,  спустя  несколько  секунд  борьбы,   свернул  птице  шею.  Селезень  в  этот  момент  нырнул  и  не  видел  кульминационную  часть  охоты.  Вынырнув,  он 
в  недоумение  крутил  головой,  не  понимая – куда  девалась  одна  из  подруг. 
  Бомж  оторвал  торчащую  из  клюва  леску.   Достав  из  кармана  второй  крючок,  подвязал  к  леске.  Кусочек  черняжки  в  кармане  остался  маленький.  Насадив  на  крючок  хлеб,  закинул  ещё  раз  на  удачу.  И  в  этот  раз  получилось  как  нельзя  лучше  для  него. 
  Крючок  с  леской  погрузился  в  воду,  повернув  хлеб  нужной  стороной.  Он  едва  торчал  на  поверхности,  вот-вот  готовый  утонуть.  Уточка  заметила  хлеб,  но  взять  побоялась.  Он,  было,  проплыл  мимо,  но,  видно,  жадность  взяла  верх  над  страхом.  Она  клюнула  кусок  и  проглотила.  Бомж  тут  же  подсёк  и  потянул.  Уточка  закрякала  во  всё  горло,  замахала  крыльями.  Бомж  растерялся  и  чуть  не  выпустил  леску.  Опомнившись,  схватив  второй  рукой  за  леску,  потянул  и,  скоро,  участь  уточки  была  решена.  Тело второй   
утки  положили  в  матерчатую  сумку,  присоединив  к  первой.  Селезень  всё  видел  и,  похоже,  понял,  что  произошло.  Он  плавал  вдоль  берега,  не  зная,  на  что  решиться.  Компания,  вполне  довольная  охотой,  собиралась  уходить.   
  Селезень  взмахнул  крыльями  и  взлетел.  Сделав  небольшой  круг  над  водой,  он  стрелой  подлетел  к  обидчику.  Тот  не  ждал  нападения  и,  получив  сильный удар  клювом  в  бровь,  выронил  сумку.  Он  схватился  за   кровоточащий  глаз  и  смачно  выругался.  Селезень  сделал  вираж  и  опять  подлетел.  Бомж  закрыл  лицо  руками,  но  селезень  всё  же  нашёл  незащищённое  место.  Ёще  одна  ссадина  появилась  на  опухшей  физиономии.  Другой  из  этой же  компании  бомж отломил  от  дерева  ветку.  Всякий  раз,  когда  селезень  подлетал,  он  махал  палкой,  стараясь  попасть.  Немного  не  долетев,  уходя  от  удара,  селезень  взмывал  вверх.  Снова  и  снова  он  атаковал.  Но  что  может  сделать  одна  маленькая  птица  против  трёх  вооруженных  палкой  бомжей?  Бомжи  шли  от  реки,  надеясь,  что  надоевшая,  приставучая  птица  отстанет.  Селезень  устал,  но  попыток  отомстить  не  прекращал. 
  Сейчас  он  сменил  тактику.  Улетев  за  деревья,  выбыв  из  поля  зрения  бомжей,  он  появлялся  неожиданно  и  нападал.  Бомжи  остановились,  стараясь  заранее  увидеть  подлетающую  птицу.  Одному  из  них  повезло.  Он  увидел,  как  справа  из-за  деревьев  пулей  вылетел  селезень.  Птица  больно  клюнула  в  затылок,  но  он  все  же  успел  ударить  по  крылу.  Было  заметно,  что  улетающая  прочь  птица  сильно  кренится  на  левое  крыло.
  Селезень  долго  не  появлялся  и  бомжи,  снова,  двинулись  в  путь.  Неожиданно,  откуда-то  сверху  свалилась  птица  прямо  на  голову  обидчику.  Она  камнем  летела  вниз  и  в  мгновение  оказалась  у  цели.  Птицу  никто  уже  не  ждал  и  еще  один  глаз  бомжа  залился  кровью.  Совершив  маневр,  птица  сильно  затормозила,  раскрыв  крылья  и  собираясь  уйти  в  сторону.  Бомж  с  палкой  размахнулся  и,  почти  не  целясь,  ударил  на  удачу  по  птице.  Птица  со  сломанным  крылом  упала  на  землю.  Бомж  ещё  раз  замахнулся  палкой,  стараясь  добить.  Но  селезень,  нырнув  в  заросли  прибрежных  кустов,  понёсся  к  воде.  Бомж  рванул  за  ним.  Уже  у  самой  воды,  он  ещё  раз  попал,  угодив  палкой  по  хвосту  птицы.  Селезень  из  последних  сил  плюхнулся  в  воду  и  отплыл  от  берега.  Его  голова  периодически  запрокидывалась,  будто  жизнь  уже  убежала  из  маленького  тельца.  Селезень  отплыл  на  середину  реки  и  замер,   отдав  свою  судьбу  воле  проведения  и  речному  течению.  Воды  реки,  перетекая  через  плотину,  несли  к  ней  же  и  селезня. 
- Уж  теперь-то  я  до  него  доберусь, - сказал  бомж,  который  поймал  двух  уточек.
Ему  больше  всех  досталось  от  селезня,  и  приближающаяся  развязка  была  слабым,  но  утешением.  Он  одним,  не  затёкшим  ещё  глазом  смотрел  под  ноги,  пробираясь  по  скользким  брёвнам  запруды  к  тому  месту,  куда  несло  птицу.  Бомж  добрался  до  нужного  места  и  остановился,  ожидая подходящего момента.  Скоро,  до  тела  птицы  можно  будет  дотянуться  рукой.  Не  доплыв  менее  метра  до  плотины,  птица,  вдруг,  снова  ожила.  Она  гребла  лапками,  стараясь  уплыть  подальше  от  опасного  соседства.  Течение  перед  плотиной  было  сильным.  Птица  практически  оставалась  на  месте.  Бомж  стоял  на  мокрых  брёвнах,  дожидаясь,  когда  у  птицы  кончаться  силы  и  течение  сделает  все  само.  Бурлящая,  перекатывающаяся 
через  плотину  вода  обдавала  мокрым  холодом ноги,  обутые  в  рваные  ботинки.  Бомж  ёжился  от  холода  и  тяжёлого,  похмельного  озноба.  Подождав  пару  минут,  он  решил  убыстрить  дело.
Нагнувшись  к  воде,  подгребая  ладошкой  на  себя,  он  помогал  провидению  сыграть  на  его  стороне.  Чуть- чуть  не  хватало,  чтобы  дотянуться  и  схватить.  Он  нагнулся  еще  больше  и,  чуть  было  не  схватил  птицу  за  хвост.  Но  тут  нога  поскользнулась  на  мокрых  брёвнах,  и  он  шлёпнулся  в  ледяную  воду.  Бомж  не  сразу  понял,  что  произошло.  Быстрое  течение,  опустив  на  дно,   прижало  тело  к  брёвнам  плотины.  Многочисленные  прорехи  в  старом  деревянном  сооружении,  пропускали  струи  воды,  которые  словно  магнитом  притягивали  к  нему,  попавшее  в водяной  плен  тело.  Бомж  захлёбывался,  чувствуя,  как  быстро  уходят  силы  и  сама  жизнь.
   Тело  птицы,  перевалив  плотину,  исчезло  в  одном  из  водоворотов.  Может  быть,  как  все  раненые  сородичи,  она  нырнула,  схватившись  клювом  за  водяную  растительность,  не  дав  врагу  полакомиться  своим  телом.
  Два  бомжа  немного  постояли,  ожидая  появление  незадачливого  товарища.  Так  и  не  дождавшись,  пошли  восвояси.  У  них  была  добыча,  которую  легко  выменять  на  дешёвую,  палёную  водку.  Потеря  товарища  их  не  очень  расстраивала.  Ведь  теперь  их  доля  спиртного  будет  значительно  большей.  Гибель  товарища  для  тех,  кто  живёт  одним  сегодняшним  днём,  дело  обычное.
   Светило  яркое  весеннее  солнце  и  ничего  не  напоминало  о  разыгравшейся,  всего  лишь  час  назад,  трагедии.  Вода  так  же  бурлила,  перекатываясь  через  плотину.  И  не  было  понятно,  где  должно  быть  начало,  когда  наступит  конец,  длинна  или  коротка  дорога  жизни?  А  может  быть,  ответ  прост  - нет  ничего  постоянного  для  пробегающего  сквозь  нас  времени  и   всё  временно,  ненадёжно  в  нашей  земной  жизни.  Но  как  хочется  думать,  что  время,  отпущенное  каждому  для  различных,  земных  дел  не  кончится  внезапно  завтра.

                На остановке, что у булочной.
            Холодно.  Под  ногами  прохожих  хрустит  снег.  На  трамвайной  остановке,
что  около  булочной,  ходит  тощая  облезлая  собачонка.  Натянутая  на  рёбрах  кожа,  выявляющая  каждую  косточку  скелета,  ввалившийся  живот,  подгибающиеся  лапы  и  распухшие  от  молока  сосцы  вызывают  к  псине  жалость.  Умные  и  грустные  собачьи  глаза  смотрят  снизу  вверх  на  лица  людей.  Глаза  не  молят  о  подачке,  о  маленьком  кусочке  еды,  способном  хоть  немного  продлить  собачью  жизнь.  Сука  просто  смотрит.  Надежда  умирает  последней  и  протянутая  к  собачьей  морде  рука   кусочком  хлеба,  возможно,  ещё  обрадует  собачонку.  Где-то  в  подворотне  или  тёплом  подвале  её  ждут  голодные  слепые  щенки  и  каждая  проведённая  вне  «собачьей  семьи»  минута,  наверное,  кажется  суке  вечностью.  Всего  лишь  кусочек  хлеба,  обглоданную  косточку  или  послеобеденные  объедки  ждёт  она  от  сучьей  судьбы.  Материнский  инстинкт  зовёт   её  обратно  к  щенкам.  Но  чем  кормить  малышей, если  от  голода  пропадёт  молоко? 
        Сегодня  пасмурно.  Воздух  холодный,  сырой.  Того  гляди  пойдёт  снег.             Люди  ёжатся,  ожидая  заблудившийся  где-то  трамвай.  Им  не  до  подыхающей  от  голода  собачонки.  Сейчас  «собачья  жизнь»  удел  многих  и  пустые  желудки,  как  и  кошельки  не  редкость.  Стоящая  с  протянутой  рукой  у  дверей  булочной  старушка  ввалившимися  глазами  смотрела  на  проходящих  мимо  и  на  стоящих  на  остановке  людей, на  тощую  собачонку.  Ей  было  жалко  умирающую  с  голода  «тварь  божью».  Но  помочь  собаке  она  не  могла.  Уже  целый  час  старушка  стояла  у
дверей  булочной,  чтобы  собрать  денег  на  мягкую  тёплую  булку,  и  никто  из  прохожих  ещё  не  подал.  Высохшая  от  ежедневной  женской  работы,  а  теперь  старушечья  рука  побелела  на  морозе.  Закоченевшее,  иссохшееся   тело  в  старомодном  поношенном  пальто и  боль   распухших  суставов,  говорили,  что  пора  восвояси,  в  одинокий  старушечий  угол.  Голод  не  тётка  и  сутки  не  получавший  ничего,  кроме  воды,  желудок  старой  женщины  требовал  хоть  какой-нибудь  еды.
                «Кажется,  я  сегодня  простудилась.  Не  ровен  час,  завтра  свалюсь.  Как
                тогда  хлебушек  добуду?» - подумала старушка.
Она  продолжала   стоять,  надеясь,  что  всё-таки  кто-нибудь   подаст.
Собачке  наконец-то  повезло.  Стоящая  на   трамвайной  остановке  молодая  женщина  ела  пирожок  с  сосиской.  Собачке  досталась  половина  пирожка  с  сосиской   и  ещё  шоколадная  конфетка.  Возможно,  в  другом  состоянии,  она  повиляла  бы  хвостиком.  Но  сейчас  хвост  словно  прилип,  завернувшись  между  лап,   хоть    как-то закрывая  замёрзшее  тело.  Подождав  с  полчаса  и  не  дождавшись  более  ничего,  собачка  потрусила  к  дороге.
        Сверкая  надраенной  полиролью  краской,  по  улицам  города  мчался  новенький  «Мерседес».  Водитель  крутил  баранку,  обгоняя  попутные  машины.  Кровь,  отравленная  героином,  несла  медленную  смерть  его  телу,  наделяя,  в  тоже  время,  ощущением  силы  и  безнаказанности.  Всё  чаще  совершая  богомерзкие  поступки,  никогда он  не  помышлял  о  раскаянии  и  высочайшем  прощении.  А  сейчас  и  вовсе  казался  себе  почти  богом.  Дарить  жизнь,  любя  женщину,  а  затем  заботится  о  потомстве,  или  поддерживать  едва  теплящуюся  от  голода  жизнь  в  людях  и  тварях  божьих,  распределяя  подаяние  из  своего  толстого  кошелька,   было  не  его   жизненной  стезёй.  Возможность  обирать,  отнимая  последние  гроши,  каплю  за
каплей  отравляя  и  саму  чужую  жизнь,  приводила  к  мыслям   о  данном  ему   свыше  могуществе.  Начав  жизненный   путь,  он  почти  сразу  нашёл  то,  что  искал – узел  в  перераспределении  денежных  потоков  от  добываемых  другими   ценностей  и  благ.  И  ещё  людей от власти,  которые не имели  возможности безнаказанно взять себе, но могли  послать  этот  поток  по  другому  руслу – в  его  карман,  не  забыв  при  этом  свой.  Нынешний  закон  защищал  его  свободное  предпринимательство  по  отбиранию  жизненно  необходимого  у  других,  превращая  их  самих  в  нищих,  а  их  жизнь  в  голодный  и  холодный  ад.  Он  убивал,  но  медленно – день  за   днём.  Этого ему  уже  было  мало.  Хотелось  почувствовать,  как  другой,  выбранный  жертвой,  будет  корчиться  от  страха,  моля  о  пощаде.
       Но  не  всё  ещё  совершенно   и  покупается  в  нарождающемся,  угодном  для  таких  как  он,  мире.  Деньги,  к  счастью  обобранных,  не  всегда  доказывают  правоту  их – деньги  имеющих.  Такой  факт  его  огорчал  и  останавливал  от  главного,  страстно   желаемого – прямого убийства. 
      Какая-то  тощая  собачонка,  перебежав  перед  его  машиной,  остановилась  на  разделительной  полосе дороги.  Видно  собачонка  была  умной,  дожидалась,  когда  проедет  машина,   движущаяся  по  другой  стороне  дороги.  Судьба  снова  сыграла  на  его  стороне – одинокая   псина  на  дороге,  была  как  раз  тем,  что  надо.  Он  крутанул  баранку  влево  и  визг  несчастной  известил – всё  получилось.  Огромная  блестящая  машина  умчалась  прочь,  оставив  на  покрытом  снегом  асфальте  умирать  собачонку.  Раздавленная  пополам,  она   несколько  мгновений  пыталась  двигаться  дальше,  подгребая  передними  лапами.  Собачья  голова  опустилась  на  дорогу.  Стекленеющими  глазами  она  смотрела  в  ту  сторону,  где  находились  щенки,  в  последние  мгновения,  возможно,  думая  о  них.  Кто  теперь  позаботится   о  пищащих,  слепых  «кутятах»,  кто  накормит,  приласкает? 
      Стоящая  у  магазина  побирающаяся  старушка  видела  всё.  Глаза  её  давно  выплакали  все  слёзы,  лишь  единственная   слезинка   скатилась  по  морщинистой,  старушечьей  щеке.  Наверное,  ей  было  жалко  загубленную  собачью  жизнь,  жалко  щенков,  обречённых  на  голодную  смерть.  Или,  может   быть,  промелькнула  мысль:  «Как,  оказывается,  легко  и  просто  прекратить  земные  страдания  старого,  больного 
и  немощного  тела.  Бог  не  накажет,  обвинив  в  покушении  на  божьи  права  распоряжаться   жизнями   земных  тварей.  И  хорошо  бы  взаправду  был   тот,  неземной  «свет».  И   жизнь  была  бы  в  нём  не  такая  убогая  и  жестокая», - мысль,  всколыхнувшая  в  страждущей  душе  обиду  на  злодейку  судьбу,  не  давшую  даже  такого  последнего  шанса. 
      Вечером  пошёл  снег.  Он  заметал  все  следы,  покрывая   землю  траурно  белым  саваном.  Скоро  на  месте  раздавленного  собачьего  тельца  образовался  маленький  белый  сугроб.  Людей  на  улице  стало  меньше.  Теплые  жилища  глазами-окнами  отбрасывали  на  снег  цветные  блики  фильтрованного  занавесками  света.  Чья-то  жизнь,  согретая  этим  светом  и  теплом,  пряталась  за  толстыми,  надёжными    стенами,  чтобы  завтра  выйти  на  улицу  и  начать  новый,  полный  неожиданности  день.               

                Пеструшка.
  Полумрак в комнате крестьянской  избы. Ночь. На стене тикают ходики, отсчитывая  уходящие в небытие секунды, минуты, часы, складывающиеся в дни и годы. На полутороспальной кровати со скрипучей панцирной сеткой лежит старая женщина. Ей не спится. Редкие короткие провалы  в чуткий старческий сон, тканая  смесью нитей – воспоминаний и навеваемых сном  грёз сплетаются во что-то  новое, нереальное. Давно прошедшие события, иногда дорогие сердцу, иногда  горькие, проносятся снова, вызывая неясные образы в памяти. Эти сны наяву и явь давно прошедших событий составляли сейчас  наиболее  «реальный»,  близкий  для  неё мир, чем тот, в котором  жила  последние годы. В ночных грёзах она опять  видела себя молодой,  крепкой  женщиной,  для которой всё  ещё было впереди… 
  «Лучи  яркого июльского полуденного солнца раскаляли  всё, что  могло нагреваться:  дорожную пыль,  местами пожухлую  от жары и засухи листву деревьев, и самих обитателей  жилищ. Время полива давно закончилось, но  Ниловна, маленькая, крепкая  женщина средних лет, продолжала свои дела в огороде  - поливку и прополку. Солнце  немилосердно жгло спину,  но женщина не сдавалась:  ей хотелось побыстрей всё  закончить, чтобы  не возвращаться к этому вечером. Сегодня она ждала  гостей: свою дочку Катюшу вместе с мужем  Иваном».
Сон снова отступил. Ниловна приподнялась на локте и посмотрела на часы.
«Рано ещё. Нужно поспать, иначе днём сморит», - подумала Ниловна.
Но сон не возвращался и она, лёжа с закрытыми глазами, как бы продолжая  приснившееся, стала вспоминать.
  «В тот год я осталась одна: дочка с мужем  получили  комнату в городе и переехали туда  жить. Ох и грустно мне  стало без дочки. Всю  жизнь от пелёнок и до получения этой комнаты дочка прожила в  доме со мной. Плохого не скажу, хоть и жили небогато,  но  всегда было что поесть. Огород тогда очень выручал. Что вырастишь на грядке, то и к столу подашь и на рынке продашь, коли деньги нужны. Одежда и обувка стоили
немало.  Приходилось много трудиться, чтобы  дочка была одета не хуже других».                -35-
  Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Ниловна постаралась вспомнить что-то хорошее - свою молодость, когда гуляла в девках и встретила своего суженого. Но сейчас это плохо получалось. Своего мужа Василия, отца дочки, Ниловна помнила плохо. Поженились они перед тем,  как ему пришёл черёд в армию  идти. В то время  она была  уже беременна Катюшей,  которую  в  тот же год и родила. Мужу дали  недельный отпуск, и он приезжал навестить дочку  и жену. Это была последняя их встреча.  Когда заканчивался срок срочной службы,  он прислал письмо, что встретил здесь  женщину и  полюбил. Писал, что останется  на сверхсрочную службу,  и просил дать  согласие на развод. Ниловна недолго думала. Хотя подружки советовали не давать  развода,  решила – насильно мил  не будешь,  и дала  согласие. Никого больше Ниловна не полюбила. Да и кого можно было полюбить в пригородном совхозе? Молодые парни в совхозе не задерживались, в город норовили перебраться, а совхозные мужики  все были при жёнах. Так  и прожила свою молодость вдвоём с
дочкой.
   Ниловна вздохнула, стараясь отогнать грустные мысли, повернулась на другой бок.
«Рано ещё. Целый час спать нужно», – подумала она.
Сжалившись, сон снова лёг на её чело.
  «В переднем дворике, попросту  полисаднике, раздавалось  кудахтанье кур и хлопанье крыльев.
«Наверное,  опять Васятка балуется, гоняется за самой хорошей несушкой,  Пеструшкой. Надо же, далась ему именно эта курица. Их вон сколько: и беленькие, и всякие другие, а ему именно Пеструшку подавай для потехи», – думала Ниловна. Васятка, её четырёхлетний  внук, дурных намерений не питал. Просто он видел,  что бабуля, как ласково  он звал Ниловну,  питает  особую привязанность именно к этой курице. Ему было  скучно одному  в полисаднике. Он смотрел, как курица разрывает  лапками  землю, отыскивая  червяка,  пьёт воду, смешно запрокидывая  головку. Иногда ему просто хотелось её погладить и  подержать  в руках. Но птица не давалась и, чтобы осуществить  свои намерения, Васятка, как кот на охоте, на цыпочках подкрадывался к ней. Как  только  он протягивал руку, чтобы схватить, птица срывалась с места  и неслась  по двору. Васятка гонялся за ней, стараясь загнать в угол. Если маневр удавался,  курица вспоминала, что она птица. Оттолкнувшись от земли  сильными лапками,  взмахнув крыльями, легко перемахивала через карапуза.
  Вот и сейчас Ниловна  боялась, что  загнанная  в угол птица перемахнёт через невысокий забор  и там, на улице, может попасть в настоящую беду. Ниловна  оставила  свою прополку  и поспешила  на  передний двор. Так и не поймав курицу, Васятка растирал кулачком слёзы  по чумазой  физиономии. 
-  Плохая курица,  -  ругал  он курицу.
 - Хорошая  Пеструшка, -  говорила Ниловна. – Она яичко тебе снесёт. Видишь,  как  она трудиться  для этого. Сама себе червяков ищет.  А вечером мы  с тобой вдвоём  её  покормим.  Вот  тогда вы  и помиритесь.
Взяв карапуза за ручку,  Ниловна повела его в дом. Пора было  внука  кормить  и укладывать спать,  да и самой подкормиться не мешало. Накормив внука и  поев сама, она укладывала внука в постельку и рассказывала ему сказки,  пока  детские сны  не переносили  малыша  в мир грёз.
  Вечером  этого же  дня  они с внуком кормили  курочек. Курочки клевали зерно  из кормушки, кося глазом на хозяйку и нагибая голову то в одну сторону, то  в другую сторону, чтобы лучше  рассмотреть  своё вечернее угощение.
    Солнце  близилось к закату, когда приехала  дочка с супругом. Они долго рассказывали, как удачно обустроили комнату: где стоит  детская кроватка,  где стол и шкаф. Ниловне хотелось самой посмотреть на комнату, где будет жить её любимый внучёк  Васятка. Но хозяйство не на  кого было  оставить и, поэтому, она просила дочку подробно рассказать  обо всём. Ниловна слушала,  много  раз переспрашивая. Она  хотела,  чтобы внучёк остался у неё хотя бы до конца лета. Однако  дочка считала, что сынишка  должен привыкнуть к новому  жилью, ко двору  и его обитателям  до  того, как пойдёт в детский садик. Считала,  что  матери  тяжело одной управляться  с хозяйством,  да ещё  возиться с внуком. Дочка обещала часто навещать маму. Утром все втроём: дочка с мужем и  внучек  -  ушли,  и в её  доме поселилось  одиночество и тоска. Сначала,  желанные гости частенько  навещали  Ниловну. Но  по  мере того,  как рос Васятка,  это происходило всё реже и реже».
  Окончательно проснувшись, Ниловна встала с кровати.
«Нужно попить,  что-то в горле пересохло, - подумала она. – И что у меня сегодня сон такой? И спишь и вроде не спишь, а вспоминаешь так, как было, да вспомнить не можешь. Давно всё было, и не помнишь теперь уж точно, правда или нет. Да и неважно уже. Прожила жизнь, а вроде и не жила вовсе. Всё ждёшь чего-то важного, а ты уже никому не нужна. А надежда всё равно есть, она-то одна и осталась у меня».
Часы показывали шесть утра. Налив из чайника в стакан холодного кипятка,  Ниловна 
попила. Она поставила стакан на стол, поправила  подушку и снова влезла  под  одеяло.
«Сколько  лет прошло, а, кажется, вчера было, - думала она. - Васятка в армии отслужил, женился и переехал к жене в другой город, а я всё о нём, как о карапузе думаю. Дочка моя скоро сама бабушкой станет, и я всё в её жизни помню: и хорошее  и плохое, да только помочь ничем не могу. Сколько мужиков у неё перебывало в «мужьях», пальцев на руках не хватит. Никого из них не помню, только первого, законного мужа – Ивана. Хороший он был мужик, работящий, зарабатывал неплохо. Платили на заводе немного, так он на сверхурочные оставался. Начальство ценило его, вот и  давало возможность заработать. Молодым много тогда купить надо было, с нуля ведь начинали, ребёнок опять же. Жалко, дочка с ним не поладила. Видно, на работе все силы оставлял,  вот и загуляла она».
  Старушка вздохнула, вспоминая грустные события. Но этот период её жизни в основном из них и состоял. А в прожитой жизни уже ничего не изменишь.
«Могли  ведь помириться. Эх, молодость, время надежд и ошибок! Наверное, потом жалели,  да уже ничего не вернуть. А ведь сначала дочка примерная была, подружки, наверно, повлияли. Сорвалась вдруг, от  скуки что ли. С другим стала досуг устраивать, когда муж деньги  зарабатывал. Подружки  эти  же и продали. Как  Иван узнал, рассердился страшно. А дочка не покаялась, вот и  развелись. Покаялась бы,  может, не развёлся и не уехал бы он к матери».
Старушка  повернулась на бок, стараясь отогнать воспоминания. Но они так просто не отпускали покаянную душу, лезли в голову. Много ещё было у дочки всякого и всяких. Только  второй раз дочка так и не вышла замуж, хотя ухажеров у неё перебывало предостаточно. Она до сих пор жила всё в той же коммунальной квартире, в которую когда-то переехала из материнского дома. К этому  времени Ниловна давно была на пенсии. Здоровье  уже не позволяло ей держать большое хозяйство. Приходилось  нанимать  человека для заготовки  и колки дров, и дочка уговорила продать дом. На эти деньги предлагала купить двухкомнатную квартиру, в которой будет жить Ниловна  и она  со своим ухажёром. На деньги  же, вырученные за продажу комнаты, собиралась  купить мебель для этой  двухкомнатной  квартиры.
  Сегодня  было  последнее утро, которое  Ниловна  проводила  в своём доме, спала на своей кровати. За дом Ниловны дочка  уже получила задаток и  внесла его за двухкомнатную квартиру. Сегодня  к вечеру она  собиралась  окончательно переселить саму Ниловну в новую квартиру. Сейчас на дворе стояла поздняя  осень. Утренние лучи осеннего  солнца  не торопились осветить замёршие за ночь лужи,  пожухлую траву, деревья с облетевшей листвой и покрытые инеем крыши домов.  В доме было сыро и темно. Ниловна ворочалась  на своей старой, скрипящей  панцирной сеткой,  кровати. Неуютно,  сыро было в доме и так же  неуютно, холодно на душе. За всю  ночь она проспала не дольше двух часов и, поэтому, не выспалась. Думы о прошедших прожитых  временах чередовались с полузабытьём, когда  давно ушедшие  события приближались.  Казалось, что опять реально живёшь в  этом  давно прошедшем  времени, общаешься с дорогими тебе людьми. Прожитые  события, как кадры в
кинематографе, реальными видениями  наполняли  память.               
   Нужно вставать. Кудахтанье курочки, последней представительницы «хоэяйства» Ниловны, напоминало, что пора подкрепиться. Эта единственная курица, имеющая  такой же окрас, как та Пеструшка из снов о прошлых временах, была скорее подружкой, а не просто курицей.   
  Курятник во дворе давно развалился и Пеструшка жила в сенцах. Поздними вечерами, когда  было особенно промозгло и одиноко на душе, Ниловна впускала в дом Пеструшку.  Та проходила  в комнату и принималась за обследованием пола. Не найдя там ничего такого, что можно было проглотить, в надежде на угощение, Пеструшка останавливалась  недалеко от стола, за которым Ниловна пила чай. Угостив её крошками от булки, Ниловна доставала штопку и принималась за дело. Сначала она работала молча, изредка поглядывая на курицу. Та  смешно поворачивала  и  наклоняла головку, посматривая  на хозяйку то одним, то другим глазом, словно вызывая на
разговор. Хозяйка  начинала рассказывать ей, как обстоят у них дела с  провизией, что  делала днём, куда ходила. Потом начинала вспоминать,  как всё это было  раньше  и, в конце концов, переходила на рассказ о дочке  и внучке  Васятке. Казалось, курица внимательно  слушает  свою хозяйку, соглашаясь с тем, что раньше  всё было  намного лучше. Когда на  улице становилось особенно  холодно,  Ниловна  оставляла курицу дома. 
  Эту  последнюю ночь  Пеструшка,  на правах  полноправного  обитателя  дома, провела  в комнате  вместе  с  Ниловной. Сейчас она  прохаживалась  по полу, ожидая, когда  Ниловна насыплет ей что-нибудь  в кормушку и можно будет «заморить  червячка».
    Ниловна  встала с кровати  и в  ночной  рубашке,  на негнущихся в  больных суставах ногах, пошла на кухню ставить чайник на огонь и насыпать  корм  Пеструшке. Покормив  Пеструшку и  поев  сама,  Ниловна достала большую, давно неиспользуемую  корзину  и постелила  на дно тряпиц. Потом оделась сама,  посадила  курицу в корзину и вышла из  дома. Ей  было жалко убивать  Пеструшку,  но  поскольку места в двухкомнатной квартире  для  живой  птицы  не было, оставалось  одно - продать свою любимицу в хорошие руки.
 До рынка  Ниловна добиралась долго. Сначала  ехала в автобусе, потом на трамвае  и ещё полчаса шла пешком. Когда она добралась до  рынка,  основной  наплыв посетителей  уже спал. Ниловна устроилась рядом  со входом, привязала Пеструшку за ногу к корзине и насыпала  ей корм. Проходящие мимо  люди  не обращали на старушку  и курицу  никакого внимания.
  Уже больше часа Ниловна ждала  нового хозяина для Пеструшки. Один  только раз проходящий  мимо со своей мамой маленький мальчик обратил на курицу  внимание. Мама  остановилась, чтобы  дать возможность сынишке  посмотреть на курицу. 
- Курочка ряба,  - сказал  мальчик.
- Её Пеструшкой  кличат,  - ответила Ниловна.
- Мама купи Пеструшку! - начал просить мальчик.
Но  мама  пошла дальше, волоча  за руку упирающегося и хныкающего  малыша.
  Ниловна изрядно замёрзла, когда к ней подошёл средних  лет мужчина. 
- Не больная? - спросил он.
- Нет, что ты, здоровая.  Несушка хорошая, -  ответила Ниловна.
- Сколько просишь хозяйка? – спросил мужчина.
Ниловна назвала цену. Мужчина сказал, что дороговато, мол,  на эту сумму можно две мороженных курицы купить. 
   Подходили  ещё двое покупателей,  тоже спрашивали цену. Ниловна  отвечала  им,  при  этом  интересуясь,  где они будут держать курицу. Никто из них Пеструшку не купил.  Рынок пустел,  к ней  никто  больше  из покупателей не подходил. Для «очистки  совести» Ниловна постояла ещё  немного и засобиралась  домой. Она поместила  курицу опять в  корзину, та сразу перестала беспокоиться-кудахтать, видно, чувствовала, что  скоро опять будет в тёплом  доме. Обратная  дорога, в предвкушении того,  что скоро окажешься в  тёплом доме, согреешься горячим чаем, показалась  быстрее  и легче.
  В душе  Ниловна была рада, что Пеструшка осталась  у неё. Огорчало лишь  неизбежное,  неприятное объяснение с дочкой.
«Будь  что будет, -  подумала Ниловна. - Если для  меня найдётся  угол, то для  маленькой  курицы  и  подавно. А там, может быть, со временем, пристрою  её  в хорошие руки».
  Дома Ниловна выпустила Пеструшку погулять по комнате, так как  та намаялась,  сидя на привязи. Насыпала ей корма и  налила воды. Потом  согрела чайник и с удовольствием  выпила  две чашки  горячего чая с пирожками  и вареньем.
  Вскоре приехала дочка со своим  новым ухажёром,  увидела  курицу  и  только  руками развела. Ничего не сказала, не до того было. На улице ждала грузовая  машина, 
надо было побыстрей  погрузить оставшиеся материнские пожитки. Позвали  помочь соседа, и они вместе с дочкиным  ухажёром  быстро всё перетаскали. По русскому обычаю раскупорили  бутылку водки, выпили по стакану,  закусив  огурцом.
  В кабине  грузовика, куда посадили Ниловну, было  тепло. Состояние подавленности и  грусти,  из-за того,  что  покидаешь  дом,  в котором  прошла твоя  жизнь и жизнь  близких тебе  людей, тоской  наполняло  душу и  щемило сердце. Дом  - серый, тёмный, осиротевший, словно преданное родное существо, остался один  где-то сзади в промозглой сгущающейся темноте.  Казалось, что всё  уже прожито и ничего хорошего  не ждёт  впереди. Лишь корзина с Пеструшкой, стоящая на коленях у Ниловны, немного согревала душу,  воскрешая  частичку этого прожитого прошлого  комочком  живого существа.
  Через час подъехали к  пятиэтажному дому, разгрузили машину. Пока мужчины таскали вещи, дочка успела накрыть на стол и,  закончив дело, все  помощники расселись вокруг. Ниловна немного посидела со всеми  за столом. Почувствовав, что  её  присутствие смущает сидящих за столом, сославшись на усталость, ушла к себе в комнату. Она вышла на застеклённую  лоджию,  где устроила обиталище Пеструшке. Пеструшка дремала в углу. Старушка долго стояла, прильнув к стеклу,  наблюдая  за огнями  - жизнью ночного города. Огни перемещались, гасли и зажигались вновь. С  каждым огоньком была связана чья-то человеческая жизнь. Всем этим  жизням не было никакого дела до бездомной старухи, которая остаток своих дней будет вынуждена жить как приживалка в чужом углу, покорно ожидая своего конца. От этого  на душе становилось грустно. Но это была её жизнь, правда, которую уже нельзя изменить.  Старушка вернулась в комнату и легла в постель. Она долго лежать без сна, глядя в потолок. Потом, когда сон стал подкрадываться, делая невесомым старое усталое тело, она снова увидела залитый солнцем двор. Увидела свой старый деревянный дом и внучка Васятку, гоняющегося  за Пеструшкой. Она работала в огороде и солнце немилосердно жгло спину. И в этом сне ей ещё только предстояло пережить много хороших и плохих дней.

                Бутылка.
 Зимний день приближался к полудню. Лучи холодного зимнего солнца едва пробивались сквозь белую хмарь, закрывшую небо. Этот тусклый свет освещал застывший в зимней спячке город. Редкие прохожие, торопливо шагая по засыпанным снегом тротуарам, с поднятыми воротниками и красными от мороза носами, в тусклом свете зимнего дня казались плоскими картонными персонажами театра теней.
 Сквозь шторы, закрывающие окно, свет проникал в комнату. Стол, кровать, два стула и шкаф составляли мебель комнаты. На столе стояла грязная посуда и пустые водочные бутылки. На кровати, под наполовину свесившимся на пол одеялом, спал одетый в тянучки и рубаху мужчина. Пряди седых волос прилипли к его вспотевшему лбу. Он шевелил обветренными губами, с кем-то разговаривая во сне. Спящему снилось убранство деревенской избы: грубо сколоченные лавки, стол, большой сундук, на котором он, маленький, спал. Мать готовила что-то вкусное в огромной русской печи. Он, маленький мальчик, проснулся и смотрел на мать со своего сундука. Всю ночь его мучил жар, унося вместе с липким потом поселившуюся в маленьком теле хворь.
Хотелось пить, и он пытался попросить мать принести ему воды, но обветренные губы не желали слушаться. Потраченные в борьбе с болезнью силы свинцом налили полуживое тело, он мог только смотреть со своего сундука, надеясь, что мать заметит его пробуждение. Потом и мать, и печка, и стол с лавкой стали быстро удаляться, словно огромный смерч уносил их прочь, пока не превратил в точку на горизонте.
Мужчина открыл глаза и долго смотрел в потолок, ещё не понимая, где находится. Потом поднял с подушки тяжёлую от трёхдневной пьянки голову и посмотрел на заставленный грязной посудой и пустыми бутылками стол. Его мутило, хотелось пить, но ещё больше хотелось выпить. Он сел на кровать, с трудом переместив своё
непослушное, словно мёртвое тело.
«Нужно похмелиться, тогда полегчает», – промелькнуло в голове.
Мужчина с трудом встал с кровати и поплёлся к столу. Он заглянул в каждую из пустых бутылок, надеясь в одной из них обнаружить хоть чуть-чуть. Но чуда не произошло, и все бутылки оказались пустыми. Он ненадолго задумался, вспоминая, что могло бы ему помочь. Открыв сервант и пошарив рукой по полкам, он вытащил пузырёк с одеколоном. Жидкость едва прикрывала дно. Он опрокинул пузырёк в рот, и даже эти несколько капель немного поправили организм.
«Ну вот, теперь можно сходить и купить бутылочку поправиться», – подумал он, почувствовав, как к ногам прилила кровь, и колени перестали дрожать.
Закончив с неотложным, он направился на кухню и, открыв кран, подставил голову под струю холодной воды. Сделав несколько торопливых глотков, он закрыл кран, и вытерся полотенцем. Мужчина поставил чайник на огонь, потом умылся с мылом и почистил зубы.
«Да, ну и рожа! Вся в щетине, да ещё седой. Побриться сейчас не мешало бы», – решил он, увидев своё отражение в осколке висящего над раковиной зеркала.
Он взял в руки бритвенный станок и тут же положил на место. Руки совсем не хотели замирать, дергаясь, словно их хозяин играл на балалайке.
«Вот дьявол!» – вспомнил он одного из представителей сатанинского семейства, но это не помогло.
Выпуская клубы пара из носика, закипел чайник. Мужчина выключил газ и налил кипятка в стакан. Вспомнив, что в баночке ещё оставался растворимый кофе, насыпал ложечку в стакан.
Кофе сразу скатался в шарик, и стоило большого труда его размешать. Он выпил стакан горького напитка, и стал одеваться.
«Где же деньги? Где-то они должны у меня быть», - шаря по карманам, заглядывая в самые потайные места комнаты, спрашивал он сам себя.
Результат поиска надежд не оправдал. Выходило, что остались только пустые бутылки, благо их у него скопилось предостаточно.
«Придётся нести сдавать, - решил он. - Хватило бы только на бутылку водки».
Мужчина достал из стенного шкафа рюкзак, и принялся укладывать в него бутылки. Стеклянная тара, являясь самой «жёсткой» валютой в мире, не раз выручала его. Припасённая для таких вот ситуаций, занимающая стенной шкаф и целый угол кухни, стеклянная «валюта» периодически пускалась в оборот, неизменно подтверждая свою надёжность и жёсткость.
Он укладывал бутылки в рюкзак, и считал.
«Вроде, на пузырёк хватает», - произнёс он.
Он оделся и, с трудом взвалив тяжёлый рюкзак на плечи, вышел в дверь.
На улице было холодно. Мороз забирался под пальто и ледяными объятиями сковывал и без того слабое, холодное тело. Первый приёмный пункт, до которого он доковылял, оказался закрытым. Наверное, в сильный мороз в не отапливаемом помещении пункта  приёма стеклотары никто из приёмщиков не пожелал мерзнуть. Второй приёмный пункт, до которого дошёл мужчина, оказался тоже закрытым. На дверях пивных, мимо которых он проходил, висели замки. Остановившись у знакомой двери пивной, он  достал папиросу и закурил. Он долго боролся с желанием выкурить папироску, но всё откладывал, ведь их оставалось всего три. Сейчас, наступил самый подходящий момент: пришло время передохнуть и подумать.
«Кажется, на соседней улице есть приёмный пункт», – наконец вспомнил он.
Открытие его приободрило, только слабое уставшее и замёршее тело не хотело подчиняться порыву, вызванному надеждой.
«Только бы дойти, а там водочки примем, и сразу похорошеет. Совсем немного осталось», - двигаясь в нужном направлении, подбадривал он себя, будто задеревеневшие на морозе руки и ноги, и не позволяющее глубоко вздохнуть, сжатое словно обручем, сердце отменят приступ немощи. Уже перед самой палаткой он поскользнулся и упал навзничь.
«Только бы не разбились», - не обращая внимания на боль ушиба, думал он, с трудом поднимаясь на ноги.
Он вошёл в незакрытую дверь приёмного пункта, всё ещё слабо надеясь на удачу. Но опасение было напрасным, приёмщик сидел перед открытым окном, из которого тянуло тёплым воздухом.
- Вы водочные бутылки принимаете? – на всякий случай спросил он.
- Пока ящики не кончатся, принимаем, – мельком взглянув на замёршего, небритого мужчину, ответил приёмщик.
Мужчина скинул с плеча лямку рюкзака и, выдохнув, как дышат штангисты перед поднятием веса, с трудом скинул на ящик сам рюкзак.
- Ну, давай, вываливай, что там у тебя, – приободрил мужчину приёмщик.
Мужчина не заставил просить себя дважды: расшнуровав рюкзак, выкладывал на столик перед окном водочные бутылки. Приёмщик считал, проверяя целостность бутылок, укладывал их в ящик.
Почти все бутылки перекочевали в ящики, лишь последнюю приёмщик отставил в сторону. От самого горлышка до донышка шла трещина. Мужчина отрешённо смотрел на разбитую бутылку, и взгляд его выражал крайнюю растерянность.
- Так-так, - сказал приёмщик, щёлкнув костяшками счёт.
Он положил перед мужчиной деньги, но тот не взял.
- Вы что же, деньги не хотите брать? – удивлённо спросил приёмщик.
- Мне на бутылку не хватает. Из-за разбитой бутылки так получилось, – объяснил мужчина.
- Сочувствую, но помочь ничем не могу, – огорчил ответом приёмщик.
- Давайте с вами договоримся: вы мне ещё за одну бутылку деньги дадите. А я куплю бутылку водки и сюда принесу. Вам её отдам сразу, как только выпью, – канючил мужчина.
- Нет, в долг я не даю. Принесёшь бутылку, тогда и деньги получишь.
- Я её прямо здесь могу выпить. Или, давайте, я вам из нею отолью для согрева.
- Я не пью. Пустое это дело. И тебе завязать советую.
- Уже поздно, могут магазины закрыться на перерыв. Может, всё-таки добавите?
- Я не дам, проси в магазине уступить в цене. А  лучше, найди ещё одну пустую бутылку и приноси сюда. В городе пустой тары можно найти немерено. Пару часов я здесь пробуду, - предлагал разные варианты приёмщик.
Мужчина взял причитающиеся ему деньги, одел пустой рюкзак и пошёл искать пустую бутылку. Он был абсолютно уверен, что в магазине, если не хватит хотя бы одной копейки, водки не продадут.
- Ничего, сейчас поищем, где-нибудь да валяется, - подбадривал он себя.
Не теряя времени на раздумье, он пошёл по тем местам, где страждущие выпивали «на троих» и с принятой на грудь жидкостью получали заряд лихости и бесшабашности. Они тут же забывали, с каким трудом набирали деньги на лечащий тело и душу стакан водки, и без сожаления выбрасывали опорожнённую бутылку. Мужчина внимательно осматривал припорошённую снегом землю, но недавно прошедший снегопад спрятал следы стихийно возникающих сабантуев. Ни в проездах домов, ни около магазинов, ни  в городском сквере – нигде не было видно ни одной пустой бутылки.
От долгой, безрезультатной ходьбы по сугробам  ноги и руки окончательно окоченели, комок подкатывал к горлу, затрудняя дыхание и, казалось, с перебоями в агонии бьющееся сердце вот-вот остановится. Можно было, конечно, потолкаться у какого-нибудь ларька или магазина, в надежде встретить такую же страждущую, желающую похмелиться душу, рассчитывающую, ввиду недостачи средств, только на часть текущего содержимого бутылки. Однако время было неподходящее: утренний наплыв похмеляющихся уже прошёл, а вечерний – добавляющих, ещё не наступил. К тому же холодная погода не располагала к прогулкам. Оставалось лишь одно – найти эту злополучную бутылку.
 Измученный долгими, безрезультатными поисками, он сел на засыпанную снегом скамейку сквера. Прохожих не было, и он сидел один, закрыв глаза и уткнувшись носом в шарф. Спрятанные в карманы руки не хотели согреваться, и он шевелил пальцами, словно играл на рояли или аккордеоне. Тело тоже никак не хотело согреваться, но встать, и пойти опять на поиски пустой бутылки, пока не было сил. Он надеялся, что его теперешнее состояние скоро пройдёт, нужно лишь посидеть, отдохнуть, тогда искать будет веселей и теплей даже на столь крепком морозе.
«Сейчас немного посижу, отдохну и пойду искать дальше», – думал он.
Глаза его слипались, сон завладевал им. Он привалился на правый бок и почувствовал что-то жёсткое, больно упирающее под ребро. Лёжа на боку, он левой рукой разгрёб снег и обнаружил совершенно целую, пустую водочную бутылку.
«Наконец-то я нашёл её!» - промелькнуло в голове.
Он улыбнулся и прижал к груди найденную бутылку, словно она являлась тем необходимым и бесспорным атрибутом, которым жаждут обладать люди, дабы состоятся в этой жизни, но очень редко это находят.
Прошёл час, а он всё лежал, закрыв глаза на заснеженной лавке городского сквера, прижимая к груди найденную пустую бутылку. Резкие порывы холодного ветра трепали выбившуюся из-под шапки седую прядь. Нахальные воробьи прыгали по спинке скамейки и, не найдя ничего на обед, надёясь поживиться, запрыгивали ему на плечо.
Время двигалось к вечеру. Холодало. Но он не чувствовал холода, ему было тепло. Ему казалось, что он, ещё маленький мальчик, сидит в углу тёплой избы на сундуке. Мать раскладывает посуду на столе, готовясь к ужину. Потом, после ужина, его, маленького мальчика, уложат спать и перед сном расскажут интересную сказку. Но ничего этого не произошло. Напротив, всё: и стол, накрытый к ужину, и хлопочущая около него мать, подхваченное невидимым вихрем начало удаляться. Мать рукой звала его с собой. Он хотел встать, но ноги не слушались, хотел крикнуть, но издал лишь слабый хрип. Налетевший снежный смерч скоро закрыл от него это видение. Теперь, он видел себя лежащим на заснеженной скамейке в зимнем сквере и не маленьким мальчиком, а старым, седым, немощным стариком. Но и это видение, поблекнув, ушло.
На следующий день, когда морозное зимнее утро сменило длинную, холодную ночь, и солнце осветило зимние городские пейзажи, в сквере было тихо и безлюдно. Лишь на скамейке лежало замёршее, мёртвое тело мужчины. Его окаменевшие руки прижимали к груди пустую бутылку из-под водки - последнюю, но сейчас бесполезную, удачу в его долгой, непутёвой жизни.

                Воробей.
 Порывы холодного ветра бросали в окна домов капли дождя. Дождь то прекращался, то начинался снова, иногда вперемешку со снегом и градом. Здания в городе стояли серые, унылые, пряча за толстыми каменными стенами своих обитателей. День едва перевалил за полдень, но в городе было пустынно. Редкие пешеходы, кутаясь в плащи, перепрыгивая через лужи, торопливо шагали по тротуарам. Изредка проезжали
машины, обдавая пешеходов грязной, холодной водой из луж. Вездесущих городских голубей и воробьёв нигде не было видно. Наверное, прятались они по чердакам и навесам от непогоды.
На одном из подоконников третьего этажа пятиэтажного дома сидел воробей. Этот подоконник находился как раз в углу расположенного буквой «Г» дома и порывы ветра с дождём туда почти не долетали.
Воробей сидел нахохлившись, превратившись в маленький пушистый комочек. Он только летом этого года появился на свет и, наверное, поэтому не знал известных всем бывалым воробья истин. Не знал, что таким маленьким птичкам лучше держаться всем вместе и не улетать далеко от хлебных мест какого-нибудь мелькомбината. Но воробей
был молодой и, поэтому, глупый. А может статься, он не был таким, как все собратья воробьиной стаи, норовящие стащить друг у друга из-под носа червяка или крошку хлеба. Ведь и средь воробьиной стаи находятся отщепенцы, сторонящиеся своих собратьев.
Так или иначе, сидел он совсем один на железном подоконнике и смотрел в окно комнаты. А за окном в комнате было тепло. На столе, на тарелках лежали апельсины, яблоки и огромные, в его понимание, ломти нарезанного хлеба. Он смотрел, не отрывая взгляда бусинок-глаз, на ломти хлеба и от этого ещё больше хотел есть. Воробей был голоден. У него в животе давно уже не было даже маковой росинки и недоступный, спрятанный за стеклом, хлеб приковывал взгляд, не позволяя больше ни о чём думать.
В комнате на разобранной кровати лежал мальчик. Он тоже был маленьким и неопытным, но о нём заботилась мама. Мальчику недавно исполнилось шесть лет, но из-за худобы и маленького роста  ему не давали и трёх.  Мальчик долго и тяжело болел. Не в силах помочь, врачи больше не мучили его пилюлями и уколами. Мама, сидя на кухне, когда её никто не видел, часто плакала, думая о сыне. Сам же мальчик был счастлив. Счастлив лишь оттого, что кончились его мытарства по больницам, что жил сейчас дома с мамой. Длинными, осенними вечерами он смотрел из своего окна на затянутое тучами ненастное небо. А когда сквозь тучи проглядывало солнце, любовался на порхающих, щебечущих пташек, которые тоже радовались недолгому, осеннему теплу. Ему хотелось вырваться на простор из своей душной комнаты и, взмахнув крыльями, как птица, улететь куда-нибудь далеко, где нет больниц и горьких пилюль, где нет врачей с их шприцами и градусниками. Даже сейчас, находясь рядом с мамой, отдыхая в своей комнате, ему было тоскливо из-за того, что не пускают гулять на улицу, а держат взаперти в благоустроенной, тёплой комнате-клетке.
Воробей ничего этого не знал. Он просто хотел есть и сейчас с радостью променял бы свою свободу на пронизывающем холодном ветру, на тёплую, с таким изобилием еды, комнату. Он был ещё мал и глуп, не знал что такое силки и клетка из прутьев. Не знал, каково жить, надеясь лишь на милость, великодушие другого.
  Мальчику надоело лежать в кровати. Он встал и, с трудом переставляя тоненькие слабые ножки, подошёл к окну. На улице было пасмурно. Серые тучи закрывали небо непроницаемым для солнечных лучей панцирем. Мальчик хотел было отойти от окна, но тут увидел его – маленького, сидящего на подоконнике, нахохлившегося воробья. Говорят, сытый голодного не разумеет. Однако мальчик быстро понял, куда смотрит воробей. Понял, что хочет сейчас больше всего эта маленькая нахохлившаяся пичужка. Голод по настоящей жизни, там, за оконным стеклом комнаты, на улице, наверное, помог понять мальчику голодного воробья. Мальчик взял со стола ломоть хлеба, подставил к подоконнику стул. Он с трудом взобрался на подоконник и, встав на цыпочки, открыл форточку. Его рост был слишком мал, чтобы протянуть в форточку руку и покрошить хлеб. Поэтому мальчик отщипывал от ломтя хлеба маленькие кусочки и бросал в форточку. Часть кусочков, брошенных слабой рукой ребёнка, попадали между рам, часть уносились ветром так и не коснувшись подоконника. И всё же, на подоконник некоторые из кусочков попадали. Воробей бочком подбирался к ним. Тюкнув клювом по звонкому железу, моментально проглатывал кусочек. С каждым проглоченным кусочком для воробья возрастал шанс прожить ещё и сегодняшний, холодный, ненастный день. Наверное, сейчас воробей думал, если конечно птицы вообще способны об этом думать, что не такая уж плохая штука жизнь. Мальчику нравилось кормить маленькую пичужку. Он слезал с подоконника, брал очередной ломоть хлеба и взбирался снова. В эти мгновения он чувствовал, что нужен маленькой беззащитной птичке и его угасающая жизнь наполнялась хоть каким-то смыслом. Скоро мальчик устал от  непосильных уже для его слабого тела упражнений. Он дошёл до своей кроватки, залез под одеяло и моментально заснул. Вошедшая в комнату мать увидела открытую форточку и закрыла её, поставила на место стул.
На другой день, сразу как только проснулся, мальчик встал и подошёл к окну. Сегодня
он чувствовал себя очень плохо. Ему пришлось опереться о подоконник, чтобы не упасть. Пересилив приступ дурноты, он подставил стул к подоконнику, взял несколько ломтей хлеба. Мальчик, с трудом взобравшись на подоконник, открыл форточку. Отщипывая кусочки от ломтей хлеба, стал кидать крошки воробью.
Воробей, наконец-то дождавшись кормёжки, прыгал по подоконнику, подбирая крошки. Мальчику было радостно смотреть, как маленькая птичка уплетает сыплющееся сверху угощение. Если не слабость в коленях и не головокружение, мальчик мог бы весь день простоять у окна, смотря на своего нежданно, на радость появившегося подопечного.
Даже не почувствовав как  подогнулись колени, безвольное тело мальчика, потеряв нить сознания, шлёпнулось на пол. На шум в комнату вошла мать. Она побледнела, увидев лежащего на полу сына. Подняв с пола безвольное, почти невесомое тельце, положила на кровать, укрыла одеялом. Жилка, пульсирующая на виске бледного чела сына, обнадёживала. Оставив сына, мать пошла в соседнюю комнату к телефону, чтобы вызвать скорую помощь.
- Мама, – чуть слышно прошептали губы ребёнка. Но чуткое материнское ухо услышало. Она вернулась к кроватке и, нагнувшись над ребёнком, ждала. Но синие губы мальчика ничего больше не сказали. Жилка на виске предательски замерла и мать, словно у неё самой остановилась сердце, ещё больше побледнела и без сил опустилась на стул. Мытарства маленького мальчика, вкусившего все тяжкие испытания от болезней немощного детского тела, на земле закончились. Мать не плакала, просто сидела, понурив голову. Сын так долго и тяжело болел, столько страданий принял, что смерть для него была избавлением.
Вечером в комнату вошли два человека в белых халатах. Они посмотрели на маленькое, неестественно вытянувшееся тельце, проверили пульс и посмотрели зрачки. Потом сели за стол, и что-то написали на листе бумаги. Когда они ушли, мать села около кроватки с мёртвым телом сына и долго плакала.
На следующий день к дому подъехала машина с нарисованными белыми крестами на бортах. Из неё вышли двое мужчин, зашли в дом и в простыне вынесли тело умершего маленького мальчика. Они положили тело в машину и куда-то увезли.
Воробей продолжал сидеть на подоконнике. Он смотрел на всё, что происходило своими глазами-бусинками, и ничего не понимал. Воробей ждал, когда же ему дадут вкусные хлебные крошки.
Наступил вечер, а он всё сидел и ждал. Он мог бы взмахнуть крыльями и улететь куда-нибудь далеко-далеко, где тепло, где много вкусной воробьиной еды. Но он сидел и ждал, надеясь на щедрость дающих корм человеческих рук. Только людям сейчас было не до него. Его маленькое, как само воробьиное тело, горе для них ничего не значило по сравнению с их собственным горем. Присутствие воробья на подоконнике просто никто не замечал. Холодный осенний ветер ерошил маленькие, сохраняющие тепло пёрышки. Он проникал под перья, добираясь до крохотного воробьиного тельца, по каплям отнимая тепло, а вместе с ним жизнь.
 На другой день, утром, ветер утих. Сквозь пелену туч на небе иногда пробивался лучик, забывшего было свои обязанности, солнца. Над городскими улицами опять
порхали заботящиеся о хлебе насущном, птицы. 
Сейчас подоконник, на котором ещё вчера сидел воробей, был пуст. Так и не дождавшись кормёжки, обессилив под порывами холодного ветра, он уже не мог радоваться предвещающему погожий день утру. Ещё ночью глаза его навеки закрылись. Сейчас, с вытянутыми лапками, окоченевший валялся он на тротуаре у дома. Никому он не был нужен при жизни, и некому будет оплакивать его смерть. Разве что дворовые кошки, отведав его мёртвое тело, над оставшимся ворохом перьев произнесут последнее в воробьиной жизни упокоенное «мяу».

               
                Завтра  наступит утро.
1. Раннее  утро. Лучи восходящего солнца пробиваются сквозь желтеющую листву деревьев, рассеивая утренний туман. Природа пробуждается от призрачного осеннего сна, с каждым разом  всё  более берущего  верх над дневным бдением. Чувствуется приближение первых осенних  холодов. Город ещё спит. Лишь в некоторых окнах квартир многоэтажных домов загорается свет, говоря о пробуждении их обитателей.
  На лавке перед подъездом  одного из домов неподвижно сидит мужчина. По седеющим волосам, скорбным морщинам и желтому цвету лица понятно, что, хотя он ещё не стар, скорее всего, ему около пятидесяти, какая-то жестокая болезнь сжигает его изнутри.  Рядом с мужчиной на лавке лежат сшитые из толстой  байки, с подошвами  из войлока, самодельные тапочки. Мужчина погружен в пучину собственных мыслей и, судя по глубоким морщинам на лбу, не очень весёлых. Ни пробудившиеся от сна и начавшие свою суетливую жизнь, щебечущие и порхающие с ветки на ветку птички, ни лёгкий утренний  ветерок не могли отвлечь его и прервать ход мыслей. Но вот, пробившийся сквозь  листву луч солнца упал на лицо мужчины и это лёгкое, ласкающее  прикосновение развеяло пелену  грусти. Он  повернул голову навстречу этому лучику  и улыбнулся. Начался ещё один день, который предстояло прожить каждому из живущих на  земле.
  Хлопнула дверь одного из подъездов, потом второго, третьего, выпуская жильцов из тёплых жилищ на улицу. Переквалифицировавшись в пешеходов,  они резво зашагали прочь.
  Мимо лавки, на которой сидел мужчина, торопливо шагая по своим дневным делам и не обращая на него никакого внимания, проходили люди. Мужчина же, напротив, встречал каждого прохожего вопрошающим взглядом и провожал разочарованным. Было видно - он хотел сказать что-то каждому, но в последний момент так и не решался. Наконец, проходящая мимо женщина, на мгновение задержавшись у лавки, спросила:
- Продаёте?
- Да,  - ответил он.
Она повертела тапочки в руках, разглядывая со всех сторон, положила их обратно и, ничего больше не сказав, пошла прочь.
   Вскоре, первая волна  прохожих схлынула, и мужчина опять остался один.
«Нужно было идти к какому-нибудь большому предприятию, там, наверняка, кто-нибудь из  идущих на работу купил бы тапочки», - подумал он.
Мысль эта, хотя и не могла осуществиться, немного приободрила его. Он понимал, что ни до какого большого предприятия, находящегося хотя бы за километр, ему не дойти, не хватит сил. Полуголодное существование и прогрессирующая болезнь сделали своё  чёрное дело: после  каждых ста шагов он  вынужден будет останавливаться и подолгу отдыхать.
Хотя  прохожих не было,  и утренняя прохлада заставляла вспоминать о покинутой тёплой  постели, мужчина продолжал сидеть на лавке. Подниматься  к себе на третий этаж в комнату коммунальной  квартиры с грязным, давно не беленным потолком и выгоревшими, засаленными обоями, ему не хотелось. К тому же можно было пропустить следующую волну,  пробудившихся и ставших прохожими, жильцов. 
  Утренняя тишина, ещё не нарушаемая звуками проснувшегося города, располагала к покою, и  мужчина  опять  погрузился в свои думы. Но на этот раз морщины - спутники грустных  раздумий, не пересекли его лба. Напротив, лицо его просветлело. Было понятно, что он думает о  чём-то дорогом сердцу.
  Он вспоминал, как очень  давно, в такую же осень, гулял здесь с сынишкой, вдыхая осенние запахи увядающей  листвы  и слушая беззаботное щебетание птичек.  Как уже  вечером, его жена  Маша, выглядывая из окна, звала их домой на  ужин.
 Ещё вспоминал длинные осенние вечера. Маленький сын засыпал под тихую колыбельную песню жены. Потом, они вдвоём с женой  подолгу сидели в полутьме на диване в своей маленькой комнатке и молчали, прижавшись друг к другу, слушая
ровное дыхание спящего  сынишки.
Было  это так давно, что временами казалось придуманным, навеянным прошедшим благостным сном. А  если всё же было в подлунном мире, а не в мире грёз, то не в его, а в чьей-то другой, подсмотренной им жизни.
2. Сейчас, больной, постаревший не по годам, он стал никому не нужен. Сын, не дожив до десяти лет, умер от  скарлатины, жена разлюбила и ушла к другому, и  ничего теперь нельзя вернуть или изменить. Лишь великий создатель может сжалиться, закрыв доступ в памяти о горьких, лихих годинах или, наоборот, наказать, заставив вспоминать о тягостных событиях прожитой жизни.
 «Так как же жить дальше? Где взять силы, чтобы забыть то, чем жил лучшие годы? Может, со временем забудется, свыкнется  душа с утратами и обретёт если не счастье, то покой?» - мысли, на которые он хотел бы получить ответ, часто беспокоили его. Но проходило время, а ответа всё не было.
   Время - лучший лекарь душевных болячек, но и оно плохо врачевало воспалённую  горем  душу. Друзья предлагали другой  успокоитель, убеждая в его надёжном, магическом целительстве. Сорокоградусная жидкость обжигала гортань, зажигая огнём жилы, но лишь на  короткое время уменьшала  боль. После забвения она вспыхивала с новой силой и повторные попытки забыться, лишь надолго заразили пагубной страстью, так и не решив  проблемы.
- Брось тосковать, старик! - говорили, разливая по стаканам, друзья. - Заведи другую бабу и  будет у тебя нормальная жизнь. Въелась в твою душу Машка, прицепилась, как репей. Пора забыть её и новую завести. Как говорится: клин клином вышибают.
И  пошли у него клинья один за другим. Только не помогло грубое врачевание, видно не столь груб тот инструмент - инициатор человеческих поступков, который всуе зовётся душой.
   Не помогли вылечить страждущую душу другие, прошедшие по его жизни, женщины. Он так же, если не сильней, продолжал любить свою единственную, свою Марию. Частенько, принимая жаркие ночные ласки, называл своих подруг именем любимой. Не одна из них не пришлась ему по сердцу. Булькнув камнем в водовороте времён, разбежались они кругами по воде и затихли. Где они, где ты - тот сильный, здоровый, прежний? А может быть, все же, дело в женщине?
  Ищите женщину! Может в этом и есть вся соль житейской  мужской мудрости. Ищите женщину и будете любимы и счастливы. Но надолго ли? Ищите женщину и будете преданы и обмануты нежной, трепетной ложью во имя…
 Друзья  не узнавали его. Обычно спокойный и рассудительный, он превратился в желчного, нервного человека. Постепенно, не принимая его таким, каким  стал, друзья от него отвернулись. На работе дела  шли не лучше. Он  уволился с некогда любимой работы и за четыре года сменил их не один раз. С последней  работы ушёл, поругавшись с начальством.  О том, что уже давно болен неизлечимой болезнью,  узнал, когда проходил медицинскую комиссию для устройства на очередную работу. В результате, на работу с таким заболеванием не взяли, а чтобы  получить инвалидность, нужно было пройти полное обследование, пролежав  при этом не один месяц  в больнице. Две недели думал  что делать.
За это время кончились деньги. Болезнь быстро прогрессировала, и стало понятно –
               
попав в больницу, живым он уже оттуда не выйдет.
  Каждый  день он говорил себе, что завтра пойдёт лечиться в больницу. Но приходило завтра, и он говорил себе это снова, в душе надеясь продлить дни, прожитые в своей комнате -  последнем пристанище, где он принадлежит только себе со всем плохим и хорошим, связанным с этим местом. Там, в больнице, где сотни людей лежат среди казённых, серых стен и для многих из которых эти стены последнее, что они видят, уходя в мир иной, себе уже не принадлежишь. Там ты просто частичка лежащей на койках массы людей, разделённой судьбой на две половины  - выздоравливающих или умирающих.
  Чтобы оставаться «свободным» и поддерживать в себе угасающие силы, нужно было
есть и отсутствие денег становилось ключевой проблемой. Побираться было стыдно, да и не таких последних дней хотел он себе сейчас. Немного поразмыслив, он всё-таки придумал каким образом можно заработать на хлеб, находясь в столь отчаянном положении. Достав из кладовки свои старые валенки и лоскуты байки, принялся мастерить тапочки. Провозился два дня, зато получилось неплохо. Как только вышел во двор и положил рядом с собой тапочки, сразу  нашёлся покупатель. На заработанные  деньги купил хлеба, сахара и пачку чая. Ему казалось, что опять вернутся хорошие времена, и болезнь скоро отступит сама.
  Вторую пару тапочек он сшил за день. Сказалась приобретённая сноровка и вызванный хорошим  настроением оптимизм. Прошло ещё четыре дня, однако, продать их никак не удавалось. Из купленных продуктов остался только чай и отчаяние, холодным  туманом обволакивая надежду, змеёй вползало в душу. Особенно тяжело было ночью, когда провалы в беспамятный, как смерть, сон, заканчивающийся диким кошмаром, чередовались полузабытьём с безрадостными думами. Кошмар этот, всегда один и тот  же, заставлял его просыпаться в холодном поту и долго не отпускал.
  Бескрайняя, безлюдная пустыня, вся покрытая снегом, по которой бредут три путника. Он узнаёт в одном из них себя, в двух других -  своего сынишку  и жену  Марию. Видно, что они очень устали и замёрзли. Одежда их порвана и нет больше сил идти дальше. Но они всё равно идут. Вот они подходят к берегу реки. На другой стороне дом, тепло, спасение. Надо только перейти реку. Лёд страшный, набухший, как готовый прорваться нарыв. Река вот-вот тронется. Они идут по этому льду и достигли уже середины. Но тут страшный треск проносится над рекой. Лёд покрывается трещинами, крошится. Нет уже сплошного ледяного поля. Льдины, ломая и кроша друг друга, плывут по реке. Жена и сын на другой льдине, между его и их льдинами растёт полынья. Надо перепрыгнуть полынью, спасти их, но ноги словно приросли ко  льду. Он с отчаянием смотрит  на  удаляющуюся льдину не в силах пошевелиться. Вот льдина с сыном  и женой раскололась на мелкие кусочки, и уже нет льдины с людьми стоящими  на ней. Вода поглотила их. Его льдина тоже крошится, и он медленно погружается в ледяную воду. Вода попадает в горло, лёгкие, он начинает  задыхаться.
  И  тогда  он просыпался в холодном поту, со слезами на глазах, хрипя от душащих спазм. Но с  первыми  лучами солнца  всё это бесследно исчезало, оставалась надежда и ожидание, ещё одного, может быть, последнего, и от этого ещё более прекрасного и значимого дня.
3.  Мужчина продолжал сидеть на лавке у подъезда, положив рядом самодельные тапочки – последнюю возможность заработать на кусок хлеба. Вскоре, один за другим из подъездов стали выходить школьники. Они торопливо проскакивали мимо, таща на спине свои нагруженные  ранцы. Совсем маленьких первоклашек сопровождали мамы. Но все они торопились, и никто из них не обратил внимания на тапочки.
   Утро перетекало в день. Немного  потеплело. Наконец, вышли старушки, собираясь посидеть на  лавочке и посудачить. Двое из них уселись на лавку, как раз напротив той, где сидел мужчина.  Было слышно всё, о чём они  говорили. Обсудив подробности последнего телесериала, поговорив о ценах, в конце - концов они перешли на дворовые новости. Всласть наговорившись и устав от пересказывания подробностей чужих «биографий», они замолчали, очевидно, исчерпав все темы для бесед. Потом, одна из  старушек ушла. Другая достала чёрствый кусок булки, часть её покрошила птичкам и,  любуясь на торопливо хватающих крошки пташек, стала машинально, беззубым ртом сосать оставшуюся часть булки. Мужчина не отрываясь, сам того не замечая, смотрел на кусок булки исчезающий во рту старухи. Словно зверь, почувствовавший запах крови и приготовившийся к прыжку, чтобы смять, растерзать свою жертву, смотрел он  на этот кусок хлеба. Дожевав хлеб, старуха, наконец, почувствовала пристальный взгляд мужчины  и улыбнулась ему.
- Хороший сегодня  день! – в надежде  завязать разговор, сказала она.
- Да, хороший, – отделив ответ от вопроса небольшой паузой, возвративший его в
реальный мир, ответил мужчина.
Разговор, явно, не завязывался. Однако старуха больше попыток не предпринимала. Мужчина же думал только о том - с чего начать разговор, чтобы перевести его на вопрос продажи тапочек. Так ничего и не придумав, он спросил:
- Я тапочки продаю. Не хотите посмотреть?
Старуха оживилась, предвкушая предстоящее развлечение. Мужчина вместе с тапочками пересел на лавку старухи. Взяв в руки левый тапочек, она долго его рассматривала. Заглянула внутрь, потом поскребла ногтём подошву, подёргала верх тапочка, проверяя, хорошо ли он пришит к подошве. Надела тапочек на ногу, потом сняла и проделала такие же процедуры с другим тапочком.
- Хорошая хозяйка всегда сначала должна проверить товар, а потом только купить, – с гордостью сказала она. - В общем, хорошие тапочки. Их бы ещё вышивкой украсить. Жаль,  что велики они мне. Жаль, очень жаль. Тем более и цена у них, наверное, небольшая?
Она ненадолго задумалась и сказала:
- У Акимовны, ну той, что со мной только что сидела, тапочки совсем плохие, старые. Давеча, она мне на это жаловалась. Надо бы ей предложить. Живёт, только, она на самом последнем  этаже в соседнем доме, и лифта в этом доме нет. Тяжело  мне стало подниматься по лестнице, но если поможешь подняться к ней, то, так и быть, рискну, пойду вместе с тобой.
Мысль о том, что появился повод навестить подругу, явно ей импонировала. То деловое предложение, с которым хотела обратиться к подруге, поднимало её собственный престиж, и возвращала к тем временам, когда обе были хозяйками и сами решали,  что и когда необходимо купить.
  Первый лестничный марш преодолели молча, стоически, и только прерывистое дыхание говорило о том, что не простое это дело ходить в гости, преодолевая одну ступеньку за другой. Следующий лестничный марш был преодолён со значительно большим трудом и для восстановления сил, обоим потребовалась длительная остановка.
- Да, помощник из тебя никудышный, сам чуть живой. А я то думала, что только нам, старушкам, тяжело по лестницам ходить. Теперь даже не знаю, дойдём ли мы с тобой, – сказала старушка.
- Хворый я, – пояснил мужчина. - Поэтому и тяжело мне. А дойти, мы обязательно дойдём. Не можем не дойти.
Они прошли ещё три пролёта, периодически останавливаясь после каждого и отдыхая. Их ослабевшие ноги слушались плохо, предательски подгибаясь в коленях от непосильной для старого и больного нагрузки. 
«Надо бы сесть, отдышаться», – подумал мужчина.
Однако ступеньки были грязные, заплёванные семечками, а подоконник расположен слишком высоко от пола. Так и стояли вдвоём - мужчина и старушка, облокотившись на перила и отдыхая после каждого пройдённого пролёта. До цели оставалась ещё добрая половина пути, но сил уже не было, чтобы лезть вверх по ступенькам.  Поворачивать назад, не достигнув цели, тем  более, казалось обидным. И всё же, с божьей помощью, и эти ступеньки были пройдены.
  Старушка подошла к двери и нажала на звонок. Дверь долго не открывалась и  старушка начала нервничать.
 - Может, ушла куда-нибудь? Выходит, зря с тобой мучались, - сделала вывод старушка.
За дверью послышались шаркающие шаги, и голос Акимовны спросил: «Кто там?»
- Свои, я это. Не бойся, открывай, - ответила старушка.
Дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель выглянула Акимовна.
- Ну и ну, сколько лет у  меня не была! Заходи, сейчас чай пить будем.
- Я не одна.  Вот, мужчину привела. Тапочки он продаёт.
Акимовна на мгновение замерла, не зная на что решиться: впускать мужчину или нет?  Но,  увидев знакомое лицо мужчины и ещё не сообразив, где она его видела, впустила обоих. Все втроём пошли на кухню. Акимовна поставила чайник на огонь.
- Сначала дело, потом  чай, – сказала Акимовна. – Давай твои тапочки посмотрим.
Осмотрев тапочки со всех сторон  и даже заглянув вовнутрь, Акимовна сказала:
- Хорошие тапочки: крепкие, тёплые. Только подарили мне уже тапочки. Тоже такие же хорошие, добротные. Но ничего, этот товар ходовой, продастся ещё. Чтобы не обидно было тебе, зря ведь на такую высоту лез, угощу тебя чаем.
Она достала три чашки, начатую банку варенья. Перед каждым поставила блюдечко для варенья. Потом, кипятком сполоснув заварной чайник, заварила чай.
Когда чай заварился, разлила  по чашкам. Старушки положили по ложке варенья себе в  чашки. Гость, чтобы не показаться жадным, положил три ложечки варенья в блюдечко.
Сначала старушки пили молча, смакуя каждый сделанный глоток. Потом, напившись чая, затеяли разговор про былые времена, про молодые годы, про тогдашних знакомых. Вспоминали про Марию – жену гостя. Хвалили её за то, что приветливая всегда была и весёлая. Посочувствовали, что сыночка своего потеряла, не сберегла от злой болезни. Потихоньку  перешли на жизнь теперешнего гостя. А у него так заныло сердце от нахлынувших воспоминаний, что ком  подступил к горлу  и слёзы готовы были навернуться на глаза.  Он  повернулся к окну, чтобы скрыть волнение, и, ничего не видя от слёз, застилавшись глаза, сделал вид, будто смотрит вниз на улицу.
- Пожалуй, пора идти, загостился я у вас. Может быть, повезёт, и продам тапочки ещё сегодня, – сказал он.
Засобиралась и его попутчица. Простившись с хозяйкой, они спустились вниз во двор.  Старушка пошла к себе домой, а мужчина сел на ту же лавку, на которой  сидел утром.
 4.  День давно перевалил за полдень, близился вечер. Прохожих было мало, да и те, что  проходили мимо, куда-то торопились и не обращали внимания ни на мужчину, ни на тапочки.
Пришедшие со школы мальчишки, пользуясь тем, что родители ещё не вернулись домой с работы, носились по двору, играя в шумные мальчишеские игры. Поставив два кирпича, которые должны были изображать ворота, ватага мальчишек играла в футбол, вместо мяча гоняя засохший кусок плесневелого хлеба. Асфальтированная площадка, на которой они играли, была маленькая, поэтому мальчишки всё время толкались, мешая друг другу играть по правилам. Это приводило к постоянным спорам и выяснением – кто из них прав. Вконец разругавшись, они разбрелись по разным  концам двора. Свой импровизированный мяч самый  драчливый из них пнул так сильно, что тот свечкой поднялся вверх и благополучно опустился на подоконник окна первого этажа.
 5.  Потянуло прохладой осеннего  вечера. Смеркалось. Солнце ещё не опустилось за горизонт,  а лишь коснулось его. Во дворе, средь домов, смеркалось быстрей. Может быть, просто казалось так из-за серых громадных стен, закрывающих горизонт и опустивших двор в большой, тёмный колодец. Может быть, деревья с нависающими над землёй ветками затеняли землю, жадно впитывая в себя последние лучи заходящего солнца.
 Тяжело ступая со своими каждодневными сумками, нагруженными продуктами, добытыми долгими выстаиваниями в очередях, потянулись женщины. Мужчины, кто слегка навеселе после встреч - расставаний с друзьями,  кто достойно расставшись и  использовав все свои  физические возможности и, поэтому, очень устав от возлияний, твёрдой или не очень твёрдой походкой  возвращались домой к своим газетам,  телевизорам, жёнам и семьям. Все дневные дела были закончены, все дневные интересы удовлетворены и никому из жильцов домов не было дела ни до сидящего перед  подъездом мужчины, ни до его самодельных, лежащих рядом тапочек.
«Пора и мне домой, – подумал он. – Хотя бы хлеба кусок был на ужин. Постой! Да ведь кусок хлеба, которым играли  ребята, где-то здесь, на одном из подоконников».
Не вставая с лавки, он повернул голову, пытаясь разглядеть на каком-нибудь из подоконников  этот кусок хлеба. Но видно не один он жаждал вкусить хлеба насущного на ужин. Не успел он ещё определить к какому из подоконников нужно подойти, как большая чёрная ворона слетела с ветки, схватила этот кусок хлеба и, взмахнув крыльями, с тяжёлой ношей улетела прочь. От такой обиды, от разрушившихся надежд обрести кусок хлеба на ужин у мужчины выступили  слёзы. Вся желчь, что накопилась у него в душе, вся злоба на несправедливость жизни, вылилась на бедную, голодную птицу.
6. Почти совсем стемнело, стало холодно. Подниматься к себе в пустую комнату не хотелось, но и оставаться  на улице в надежде на покупателя не имело смысла. Тяжело вздохнув, мужчина взял тапочки, с трудом распрямляя затекшие суставы, встал с лавки и, последний раз посмотрев по сторонам, поплёлся восвояси. 
  Отопление в домах ещё не включали, но в комнате казалось намного теплей, чем на улице. Зажигать свет он не стал и эта полутьма, знакомые очертания стен навевали покой, умиротворяли. Он прилёг на кровать и дремота начала одолевать его. Веки сомкнулись и непреодолимая волна тяжести наполнила все его члены. Не было сил  пошевелить ни рукой, ни ногой. Вскоре, эта волна отступила, и он почувствовал абсолютную невесомость, не ощутимость веса своего тела, словно его не существовало  вовсе. Первые, ещё неясные видения сна коснулись его чела и  отделили призрачным барьером от обыденности реальности  жизни. Сейчас он полностью погрузится в сон и увидит их, таких дорогих своему сердцу и хотя бы во сне снова обретёт счастье. Все заботы, вся печаль останутся в холодном  дневном мире, который вернётся лишь утром.  Опять будет он сидеть на своей лавке в надежде продать тапочки, чтобы поддерживать призрачную иллюзорность жизни в своём больном теле.  Но всё это будет лишь завтра - завтра наступит утро.

                С тобой и тез тебя
 Окно маленькой сапожной мастерской выходило в переулок, соединяющий улицу Бебеля с улицей Софьи Перовской. Посыпанный щебнем тротуар, вымощенный гладким булыжником переулок отделял двухэтажные кирпичные дома от старого сквера, который некогда был яблоневым садом. Старые яблони да кусты смородины составляли всю флору сквера. Улицу Бебеля недавно покрыли асфальтом, увеличив и без того значительное возвышение её над улицей Софьи Перовской. Улица Софьи Перовской с узкой мощёной булыжником проезжей частью и двумя колеями трамвая разнообразила гуд проезжающих автомобилей звонкими звуками предупреждающих звонков трамвая.
 Маленький тщедушный сапожник Иван сидел в мастерской на стуле и смотрел в окно, которое лишь наполовину возвышалось над землёй. Изредка мимо проходили люди, ёжась от порывов холодного ветра, торопливо шагая по своим неотложным делам. В окно мастерской  идущего мимо человека целиком видно не было. Иван мог наблюдать лишь за ногами в добротной или поношенной обувке. Частенько владельцы ног притормаживали у мастерской и входили внутрь. Три деревянные ступеньки, ведущие вниз, четыре шага по скрипучим половицам холодной прихожей и снова дверь, ведущая уже в саму мастерскую. А там невысокая, в пояс, перегородка отделяла помещение для посетителей от помещения самого сапожника. Иван сидел на табурете перед перегородкой, слева от окна, а сзади него грязная старая холщовая занавеска                -50-
отгораживала жесткий топчан, на котором он спал ночью. Взглянув на обувь на ногах
прохожих, Иван безошибочно угадывал, какого ремонта требует эта обувка. Вот и сейчас он увидел женские полусапожки, требующие немедленного ремонта, иначе участи развалиться прямо на улице им не избежать. Ноги в этих старых полусапожках в нерешительности потоптались перед окном и шагнули к двери сапожной мастерской.
Скрипнули петли открывающейся входной двери и слабый, четырёх кратный, скрип половиц указывал на то, что посетитель вошёл в предбанник и остановился перед второй дверью. Иван подождал немного, потом произнёс:
- Заходите, я здесь, за дверью.
Дверь медленно открылась и в помещение мастерской вошла женщина. Старое осеннее пальто и шерстяной платок на голове не скрывали среднего возраста женщины, а покрасневшие от холода голые руки и красный нос говорили о том, что она замёрзла.
- Я не хотела вас потревожить, - стала оправдываться женщина. – Я замёрзла, и решила погреться. Если я вам мешаю, то сейчас же уйду.
- Нет, отчего же, оставайтесь – разрешил Иван. - Посетителей нет, и вы мне не мешаете. Садитесь на стул и отдохните. А пока вы будете сидеть, я подремонтирую ваши сапожки. Они в аварийном состоянии и если не приложить усилий, скоро развалятся.
- Спасибо вам за сочувствие. Но у меня, к сожалению, нет денег на ремонт.
- Это неважно. Снимайте сапожки и подложите под ноги коврик. Он лежит на полу сзади вас.
- Мне очень неловко вас обременять, - созналась женщина.
- Неловко будет босяком идти по холодной земле, когда ваши полусапожки разваляться.  Снимайте и не думайте лишнего, - велел Иван. – Я сейчас чайник поставлю. Горяченького попьёте и совсем придёте в себя.
Женщина положила коврик под ноги и стала снимать сапожки. Иван опёрся рукой о перегородку и, нагнувшись всем туловищем, поднял с пола чайник и поставил его на электроплитку. Закончив с этим, он включил вилку в розетку.
- Скоро закипит. Чайник заполнен лишь наполовину и дело в два раза быстрее сладится, - стараясь преодолеть неловкость от присутствия красивой женщины, сказал он.
- Мне очень неловко. Не знаю, чем буду расплачиваться с вами, - поставив полусапожки на перегородку, сказала она.
- Если бы другой человек попал в беду, и у вас была бы возможность помочь, вы бы помогли? – спросил Иван. И тут  же сам ответил:
- Конечно, помогли бы. А раз так, то больше незачем об этом говорить.
Иван натёр суровую нитку варом и приступил к ремонту. Сначала он пришил подошву к сапожку, затем набил набойки на каблуки. Всё это он сделал очень ловко и быстро, и чайник прервал его работу лишь в момент завершения починки. 
- Вот ваши сапожки, можете одевать, – сказал он, и поставил сапожки на перегородку.
- Спасибо! - поблагодарила женщина.
Она взяла сапожки и надела их. С небольшим опозданием сапожник выключил электроплитку. Спираль плитки ещё не остыла, и чайник продолжал выбрасывать из носика клубы белого пара.
- Вы его снимите с плитки – посоветовала женщина.
- Пускай покипит. Кипяток нам ещё потребуется для заварки, – возразил Иван.
Иван нагнулся и достал с полки, приделанной к перегородке с его стороны, заварной чайник. Он открыл крышку заварного чайника, увидев внутри старую заварку, передумал.
- Если вы не против, я заварю прямо в алюминиевом чайнике? - спросил он разрешения.
- Можно и так, – подтвердила своё согласие женщина.
Заварка лежала рядом с заварным чайником, и сапожнику не составило труда достать пачку чая.
Чай у меня Индийский. Намедни посетительница принесла пачку, - объяснил причину
Иван, по которой у него оказалась пачка Индийского чая «Три слона».
Иван открыл крышку чайника и высыпал в кипящую воду всё, что оставалось в пачке.
- А не крепко будет? – спросила женщина. – Я слышала, что если чай кипятить, то получится очень крепкая заварка. Её как-то по особенному называют.
За разговором женщина старалась скрыть чувство неловкости, которое ей никак не удавалось преодолеть. Иван понимал состояние женщины и старался помочь ей.
Он поддержал разговор.
- Чтобы получился чефир, нужно заварку час кипятить. Так что всё будет нормально, – заверил сапожник.
- Вот и хорошо, - сказала женщина. – Не люблю горькое.
- У меня к чаю конфетки есть, - обнадёжил Иван.
С той же полки, на которой стоял чайник, он достал кулёк дешёвых конфет, подушечек, и положил перед гостьей.
- Угощайтесь, - преложил он угощение гостье.
- Чай будем пить, тогда уж и конфетку можно съесть, - ответила женщина.
По взгляду, брошенному женщиной на конфеты, сапожник понял, что она голодна и с удовольствием съела бы их все прямо сейчас. Только стеснительность не позволяла ей сделать это.
- Ой, что же это я! - воскликнул Иван. – У меня же ещё печенье есть.
Он снова пошарил по полке и в дальнем углу обнаружил то, что искал.
- Вот угощайтесь, - он положил перед женщиной непочатую пачку печенья.
- Она у вас запечатана! Может быть, пока не будем её трогать? – сглотнув слюну, сказала она.
В ответ Иван открыл пачку и снова предложил:
- Берите, не стесняйтесь. На то оно и печенье, чтобы его есть.
Женщина взяла одно печенье и положила его в рот.
- Сладкое, - определила она, прожевав, а потом спросила:
- Где у вас можно руки помыть? 
- Рукомойник на стене за занавеской, - объяснил сапожник. – А туалет у нас на улице. Сейчас выйдите в прихожую, налево дверь ведёт во двор. Там туалет. Дверь на засов закрыта.
- Туалет как в деревне, на улице? – удивилась женщина.
- Точно, как в деревне. Здесь полгорода в частных домах живёт и у всех туалеты на улицах, - ответил Иван.
- А я думала, туалеты в городских домах в помещении сделаны.
- Этот дом построен в конце прошлого века, - сообщил сапожник. – Здесь туалеты не предусмотрены. В новых домах, там, где есть возможность подключиться к городским коммуникациям, туалеты в квартирах есть. 
Женщина встала и вышла в прихожую. Щелкнул засов. Заскрипели петли ведущей во двор дери, выпуская женщину.
«Подожду чай наливать. Не то остынет, - определил себе сапожник. – Вернётся, тогда и налью».
Женщины долго не было, и сапожник стал волноваться, думая: «Уж не ушла ли!?»
За его неполные сорок лет, у него не так много было возможности запросто посидеть с женщиной за чашкой чая. Появление в его убогом жилище-мастерской красивой женщины стало событием.
Наконец женщина вернулась.
- Открывайте дверку, и проходите за перегородку. Рукомойник за занавеской и полотенце рядом, - напомнил сапожник. – К сожалению, поухаживать за вами не могу. У меня проблемы с ногами.
- Ранение на войне? – открывая дверку, спросила женщина.
- Это у меня с детства, - ответил сапожник.
Он не любил говорить о своих болячках, и без этого всё в его жизни было серо и  обыденно. А его недостаток физического развития просматривался сразу. Когда требовалось переместиться хотя бы на небольшое расстояние, он пересаживался с табурета на маленькую, самодельную, гремящую металлическими подшипниками, тележку, брал в руки деревянные, подбитые резиной булли-башмаки и, отталкиваясь ими от пола, как безногий инвалид, двигался в нужном направлении. После кровопролитной долгой отечественной войны таких как он было много. Но этот факт не делал его счастливей.
 Женщина зашла за перегородку и заглянула за занавеску.
- Вы об этом рукомойнике говорили? – уточнила она.
- Да об этом. Другого у меня нет, – подтвердил Иван.
Получив подтверждение, женщина ополоснула руки.
- Вы не стесняйтесь. Мыло берите, оно на полке сверху рукомойника, - сказал сапожник.
 - В рукомойнике очень мало воды, боюсь, не хватит, - объяснила свою скромность. женщина.
- В ведре, которое слева стоит, вода еще оставалась, - сказал сапожник.
- Тут тоже на самом дне, - напомнила о столь грустном факте женщина.
- К сожалению, с водой у меня проблемы.
- До колодца далеко?
- У нас в городе колонки с водой. Тут до одной недалеко. Вот только самому мне воду никак не набрать. Приходиться просить людей. Местные пацаны частенько помогают.
- Я принесу вам воды, - обещала женщина, но узрев сомнение на лице хозяина, добавила: 
- Мне нетрудно, я привычная.
- Мойте руки, как следует, с мылом. Чаю попьём, а там можно будет  и за водой сходить.
Женщина помыла руки и, выйдя в дверку перегородки, снова оказалась по ту сторону барьера. От её внимания не укрылась деревянная тележка, стоящая рядом с табуретом сапожника. Женщина уселась на табурет и замерла в предвкушении угощения. Иван налил чай в стаканы.
- Печенье берите, конфеты, – угощал он женщину.
- Хлопот вам со мной, - посочувствовала она.
- Поухаживать за красивой женщиной, разве это обременительно? – ответил он.
- А ваша жена не обидится на то, что вы со мной чаи гоняете? – забеспокоилась женщина.
- Не обидится. Я холостой.
- Сейчас редко холостого мужчину встретишь, - женщина положила в рот конфетку и отпила из стакана. – Война многих женщин вдовами сделала. А в семье, особенно в деревне, должен быть мужчина. Хозяйство одной женщине с целым выводком детишек не  поднять. Вы, наверное, не встретили свою суженную?
- Наверное, не встретил. А если бы и встретил, не знаю сладилось бы. Инвалиды мало кому нужны. Разве что уголовникам, чтобы заставить милостыню на паперти собирать.
- Зря вы так говорите. Вот у нас, в деревне, многие мужики на войне голову сложили и похоронки на них уже пришли, а жёны ждут, надеются, что это ошибка. Кузьминишна тоже похоронку на мужа получила в конце войны. Уже год прошёл, как война закончилась и возвращается её Иван без обеих рук, но живой.
- Мужик без рук в деревне всё равно что пустое место. Он даже сторожем работать не сможет, - заметил Иван.
- Да, в деревне мужские руки ох как нужны. Но жена и такому мужу обрадовалась. Он сам тяжело переживал свою ущербность. Но потом справился с нервами, подучился малость, и стал преподавать в нашей школе историю.
Женщина снова отпила из стакана, но лишь немного. Было понятно, что она тянет время, не желая столь скоро покидать тёплое помещение мастерской.
Сапожник понимал настроение женщины и старался ей подыгрывать.
-  Вы родом из какого района? - поинтересовался он.
- Из Селижаровского, деревня Погорельцы. Может, слышали о такой? В ней ещё правление колхоза расположено, - ответила на вопрос женщина.
- Я тоже из Селижаровского района. Но уехал из родной деревни ещё совсем маленьким. Меня забрал с собой в город знакомый отца, сапожник, когда отец с матерью умерли от тифа.  У него я и выучился сапожному ремеслу. К сожалению, знакомый лёгкими мучался и прожил мало. Мне семнадцать лет исполнилось, когда он умер. С тех пор мастерская мне перешла, здесь я работаю, здесь и живу.
- Дома я слышала, будто соседняя деревня почти вся вымерла от тифа. В тот год, когда эпидемия в районе случилась, я совсем маленькая была. А услышала об этом несчастье  много позже от своих родителей.
- А про какую деревню вы говорите? Я спрашиваю потому, что не знаю, где моя родина находится, не помню уже ничего. Учитель мой по сапожному делу был мужик суровый, неразговорчивый. В тюрьме он много лет отсидел, а там люди черствеют, - и без всякого перехода Иван добавил:
- Мы с вами почти земляки, а ещё не познакомились. Меня Иваном зовут. А как вас?
Иван с самого появления незнакомки хотел спросить её имя. Но робел перед полновесной женской красотой.
- Меня Марией зовут, - откликнулась на вопрос женщина.
- Редкое у вас для деревни имя, - заметил Иван. – А моё имя самое простое. Вся Россия на нём стоит. Но, думаю, Иваном зваться в России совсем не худо. 
«Иван, да Марья», - отметил себе Иван.
- Берите конфетки, не стесняйтесь, - напомнил об угощении Иван.
«Эх, покормить бы её, да боюсь, обидится, - подумал Иван. – И кроме картошки нет у меня ничего».
- Я вам обещала воды принести, - вспомнила Мария.
- Вы чай допейте и от горячего остыньте, - успокоил женщину Иван. – На улице холодно, недолго простудиться.
- Мы, деревенские, ко всему привычные и к холоду и к жаре, - ответила женщина.
Она двумя жадными глотками допила чай и спросила: 
- Где у вас вёдра?
- У меня одно ведро. Оно рядом с рукомойником стоит, - объяснил Иван. – Если не торопитесь, остыньте сначала. А хотите, оставайтесь на ужин. Я картошечки пожарю на подсолнечном масле. Если жаренную картошку не любите, можно сварить.
Женщина сглотнула слюну. Предложение застало её врасплох, и она ответила не сразу.
- Мне очень неловко вас обременять, - наконец сказала она.
- Я всё равно буду готовить ужин для себя и для вас постараюсь. Ваше присутствие за столом скрасит моё одиночество во время нашего ужина. Так мне жарить или варить картошку?
- У нас в деревне картошку на сале жарят. Очень вкусно получается, когда на сале, - вспомнила о деревенском ужине Мария и , почувствовав, что допустила бестактность, выказав свой зверский аппетит, покраснела.
- В городе всё больше на подсолнечном масле, да на маргарине жарят. Не больно в городе салом-то разживёшься, - Иван объяснил кулинарные изыски городской кухни. – Как я понял вас, жарить.
- Сейчас я за водой схожу и сама всё сделаю, - обещала женщина. – Без женских рук мужчине одному тяжело.
Женщина взяла ведро и пошла за водой.
Иван был на седьмом небе от счастья. Впервые женщина обратила на него внимание как на мужчину, а не только как на мастера сапожного дела. Он достал с полки кулёк картошки, полбутылки подсолнечного масла и банку с поваренной солью. Недоставало лишь сковородки. Но сковородка находилась в шкафчике над кроватью за занавеской.  Иван решил дождаться возращения женщины, и попросить принести сковородку.
Женщина долго не возвращалась, Иван начал беспокоиться. 
- Пришлось ждать, пока бидоны из-под молока водой нальют, - объяснила она своё долгое отсутствие. – У нас, в деревне, воду с колодца в вёдрах носят. А в бидоны только молоко на ферме наливают. Я ведро поставлю на то же место.
Она прошла за перегородку и, увидев полное помойное ведро, воскликнула:
- Помойное ведро уже целое! Куда вы помои выливаете?
- За туалетом в выгребную яму выливаем, - объяснил Иван.
- Я сейчас, - сказала женщина.
Она взяла помойное ведро и пошла выливать.
«Надо было попросить подать мне сковородку. Уже бы картошечка жарилась», - в поздний след подумал Иван.
Женщина вернулась обратно через пару минут.
- Сейчас я руки помою и картошку почищу, - обещала она.
Прямо из ведра женщина добавила воды в рукомойник и стала мыть руки.
«Она, наверное, подумала, будто я жду её, поэтому не начинаю чистить картошку», - решил Иван.
- В чём вы обычно картошку моете? – стряхнув руки, спросила женщина.
- Кастрюлька и сковородка на полке, - отозвался сапожник. - Но ничего этого не надо. Вы у меня гостья. Я сам помою, и почищу.
- Вам приходится каждый день себе готовить. Сегодня я за вами поухаживаю, - обещала женщина.
Ковшиком она зачерпнула воду из ведра и налила в кастрюльку. Потом положила в кастрюльку десять картофелин.
- Ножик у вас есть? – спросила она.
- Вот этим удобно чистить картошку, - из лежащих на полке ножей, сапожник выбрал нож с коротким лезвием и протянул женщине.
Женщина потрогала лезвие и сказала:
-  Лезвие короткое и острое. Дома я тоже таким же ножом картошку чищу. Старый нож обломался, вот и получился как будто специально для чистки картошки.
Женщина доставала из кастрюльки картошку и, счистив кожуру, складывала в ковшик.
- Масло где у вас? – спросила она.
- Вот, в бутылке стоит, - ответил сапожник.
- Плитку включите, пусть сковородка с маслом подогреется, - велела женщина.
Иван включил плитку. Мария поставила на плитку сковородку, и пока она дочищала картошку, масло в сковородке закипело.
- Вот теперь пора, - сказала Мария и прямо в руках стала мелко резать картофельные клубни.
- Ловко у вас получается, - похвалил женщину Иван. – Я тоже жареную картошку люблю и частенько её жарю. Но так быстро резать клубни не умею.
- Семья у меня: трое ребятишек. И хозяйство дома немалое, - не прекращая резать картошку, объяснила Мария.
- И как же они сейчас без вас обходятся? – затронул болезненную тему Иван. – Наверное, муж с неохотой вас отпустил?
Иван не знал, есть ли у женщины муж, и решил разом всё разузнать. Мария ничего не  ответила, лишь искоса взглянула на Ивана. Женщине самой хотелось излить душу, но стыд удерживал её от этого шага. С другой стороны, открыться чужому человеку, которого никогда больше не увидишь, было приемлемым вариантом. Желание поделиться своим наболевшим переполняло её душу до краёв, и любая возможность выплеснуть хоть немного боли, не рассчитывая даже на мнимое сочувствие, соблазнительно призывало к откровению. Недолго думая, она решилась.
- Муж меня не отпускал, я сама уехала, - созналась женщина.
- А кто с детьми остался? – спросил Иван, вопросом помогая женщине не передумать говорить о своём.
- Старшей дочке пятнадцать лет. Она сама уже всё по хозяйству умеет делать. Еды я им оставила на три дня, так что сыты будут.
 Женщина продолжала резать картошку, и было понятно, она старается себя убедить в том, что дома всё будет хорошо. Порезав последний клубень, она перемешала картошку на сковороде.
- Посолить забыли, - спохватился Иван.
Иван взял  щепотку соли из банки и посолил картошку. Женщина снова перемешала картошку. Сырые куски картофеля, соприкоснувшись с раскалённым маслом на сковородке, весело зашипели.
- Ещё бы луковицу сюда добавить, было бы очень вкусно, - высказалась женщина.
- А я люблю свежей лук. Если его положить на чёрный хлеб, а хлеб намазать сливочным маслом, получиться просто объедение, - ответил Иван.
- У вас, в городе, масло можно в магазине купить. А в деревне надо самой взбивать. По этой причине у нас больше сливки в ходу, возни с ними меньше и на вкус приятнее.
- Когда своя корова в хозяйстве имеется, можно и сливки попить, - не к месту заметил Иван, без задней мысли позавидовав деревенским жителям.
- Троих детей одеть, обуть надо. Приходится молоко сдавать на ферму, чтобы деньги были. Пару литров только себе и оставишь, - внесла ясность женщина.
Она ещё раз помешала картошку.
- Через пять минут будет готова, - сообщила она. – Я вам столько хлопот доставляю, а вы всё сносите. Не знаю, как вас и благодарить.
- Ну что вы! Это я вас должен благодарить. Вы первая женщина, которая не чурается общения с безногим инвалидом.  Вы и воду мне принесли, и по хозяйству помогаете. Даже картошку мне жарите. До сих пор воду мне лишь пацаны приносили за конфеты.
- Варить еду и по хозяйству хлопотать, такова женская доля, - ответила женщина. – А почему вы называете себя безногим? Ноги ведь у вас есть. То, что они плохо ходят, так то дело наживное. Медицина сейчас больших высот достигла, многое уже может.
Иван ответил не сразу, и женщина поняла, что коснулась самой болезненной для него темы. Стараясь увести со скользкой дорожки, женщина напомнила:
- Совсем немного осталось и можно есть.
- У меня только одна миска, - сознался Иван. – Если вы не против, будем есть прямо из сковородки. А пока на плитку чайник поставим.
- Можно из сковородки. Я привычная, у нас в деревне всё по-простому, фарфоровой посуды нет, - успокоила женщина.
- Жалко, что мне нечего поставить на стол. По случаю вашего посещения моей убогой конурки, можно было бы себе позволить, - посетовал Иван.
- Это в праздники мужчинам положены градусы. А моё присутствие, какой это праздник, - женщина чувствовала себя нахлебницей за чужим столом и старалась убедить хозяина, что и так всё хорошо.
- А всё-таки отметить это событие не мешало бы. Может быть, когда в другой раз вы ко мне придёте, тогда уж.
- Вы не беспокойтесь обо мне. Хоть и считается, что в деревнях все пьют, я не пью вообще, - объявила женщина.
Иван не поверил. Он решил, будто женщина не хочет его огорчать.
- Но немного, по сто граммчиков в праздник неужели себе не позволяете? – уточнил он.
- Нет, я вообще не пью. За всю свою жизнь я даже рюмки вина не выпила. Я в мать пошла. Она тоже вообще не пила и бабушка не пила. У нас в деревне женщине напиться большой позор. Бабушка у меня умела травами людей лечить, и все её уважали. Она и меня научила.
Женщина разговорилась, и воспоминания о близких теплом наполнили её душу.
Иван достал из шкафчика фанерку и положил на стол. Переставив сковородку на фанерку, он водрузил на плитку чайник.
- Берите вилку, хлеб и ешьте, не стесняйтесь, - пригласил он женщину.
- А вы? – забеспокоилась она.
- Ешьте, я тоже к вам сейчас присоединюсь.
Иван взял вилку, и они оба приступили к трапезе. Ели они молча. Иван сосредоточенно
жевал, делая вид, будто его ничего не интересует кроме картошки. Женщина украдкой поглядывала в окошко на тёмную холодную улицу. Она понимала, что ужин закончится и ей придётся покинуть тёплую мастерскую. Иван давно заметил куда смотрит женщина, но причины беспокойства пока не знал. Он решил выведать у женщины, что именно тревожит её, и где она собирается сегодня ночевать. Как приступить к задуманному он не знал и, поэтому, продолжал есть молча. Женщина сама дала ему подсказку, сказав:
- Сегодня будет холодная ночь.
- К утру подморозит, - согласился Иван. - Вы ешьте картошку, не стесняйтесь.
А сам подумал: «Не о том я говорю. Может, ей в городе пойти некуда, и она не знает что делать?»
- Вы сказали у вас трое детей. Все девочки?
- Старшая у меня девочка, Оля, от первого брака, и девочка Леночка и мальчик Ванюша от второго брака, - поведала женщина.
- Красивая женщина может себе позволить сменить мужа, даже в послевоенное время. В войну миллионы мужчин погибли, и многие женщины по этой причине остались холостыми или вдовыми. Вот им не до выбора, не из кого выбирать, - заметил Иван.
- Я не выбирала такую судьбу. Так получилось.
Женщина замолчала, но Иван чувствовал, её хочется выговориться. Действительно, выдержав совсем небольшую паузу, она начала рассказ.
- Ещё до войны за мной ухаживали двое парней. Мне тогда только шестнадцать годков исполнилось. О женитьбе думать было рано. Парни были старше меня. Одному, Ивану, в канун войны исполнилось восемнадцать. Другому, Василию, восемнадцати ещё не было. Когда началась война, Ивана сразу призвали, а Василия нет. Василия призвали через год. Как только он получил повестку, так сразу ко мне пришёл. Так, мол, и так, говорит, люблю тебя и хочу на тебе жениться. К тому времени отца и братьев в армию забрали и дома оставались мать, да я. Честно говоря, мне Василий самой нравился, а тут такое дело – война. Мать дала согласие, а председатель правления расписал нас. Тогда, в военное время, расписывали сразу, как пришли расписываться, даже если девушка не достигла восемнадцатилетнего возраста. Потом посидели мы дома за столом, отметили вступление в брак. Ночью спать вместе легли. Утром Василий ушёл на призывной пункт. Через девять месяцев родилась моя Оленька. Здоровая, крепкая девчушка росла. И радостно было на душе, что у нас дочурка растёт. Да только сообщить Василию о дочке я не могла. Как ушёл он в армию, так ни письма, ни весточки не приходило, словно и не было его вовсе. Я несколько раз писала в военкомат, просила сообщить о его судьбе. Но в войну всем не до того было. Лишь после войны я получила известие, что он пропал без вести в сорок втором. А тут стали наши деревенские мужики с войны возвращаться. Многие инвалидами пришли, а Иван, мой довоенный воздыхатель, хоть изранен весь на войне, да руки, ноги целы. И опять у него ко мне чувства пошли. А я вроде мужняя жена, да только муж толи жив, толи мёртв, неизвестно. Мужиков в деревне мало после войны осталось, и все бабы и девки мне завидовать стали. Я ещё раз запрос послала, и мне подтвердили, что пропал мой муж без вести, и больше ничего сообщить не могут. Вот я и решила замуж за Ивана пойти.
Пока женщина говорила, чайник вскипел, Иван разлил чай по стаканам. Женщина взяла стакан и отхлебнула. Выпив половину, она продолжила рассказ.
- Расписались мы как положено, и стали жить. Двое ребятишек у нас родилось, и всё хорошо было. Муж детей любил и к старшей дочери относился как к своей. Столько лет прошло, я Василия забывать стала. И вдруг он приезжает в нашу деревню. Тощий стал и постарел не по годам, но с виду точно он. Документ, подтверждающий личность, имеется. Оказывается, на фронте он попал в окружение, потом в плен. А как освободили из плена наши войска, его в наш лагерь для преступников определили без права переписки. Поэтому я ничего не знала о его судьбе. Он пришёл к нам домой и стал меня корить за то, что я его забыла. Только я не виновата. Я любила его и никогда бы ни на кого не променяла. Но он не писал мне. Я думала он погиб.
Женщина замолчала, заново переживая недавние события. Иван посочувствовал ей.
- Да, ситуация у вас непростая. У многих женщин ни одного мужа нет, а к вам в дом сразу два мужа пришло. Да вряд ли тот найдётся, кто позавидует вам. Ведь по всему выходит, получилось неправильно, двоежёнство получилось. А в то же время никто не виноват. И как тут быть? Бог его знает как.
Женщина думала о своём, и на слова Ивана не ответила. Скорее всего, она не слышала их.
- К вечеру с работы пришёл муж Иван и велел Василию убираться прочь, ведь теперь Иван был моим мужем. Но Василий сдаваться не хотел и доказывал, что мой с Иваном брак недействителен, и что только он мой настоящий муж. Дошло до драки. Иван с Василием сцепились, и готовы были убить друг друга. Дети плачут, а я не знаю чью сторону принять. В общем, получается полная неразбериха. Еле их уговорила разойтись. Да только расходиться им особенно было некуда. Дом Василия сгорел в войну, и пришлось мне его в своём доме определять на ночлег. Постелила ему в сенцах. Я легла с Иваном на наше супружеское ложе и всю ночь не спала, думала о Василии.
Утром Иван ушёл на работу, а Василий с детьми в избе остался. К обеду в избу пришёл участковый милиционер, якобы для проверки документов и подтверждения личности. Он Василия с собой увёл. Я ждала возвращения Василия к ужину, но пришёл только вернувшийся с работы Иван. 
На другой день я узнала, что Василия увезли в город. Целую неделю я ждала, надеялась, что его отпустят, и он вернётся в деревню. Но мне передали, будто его содержат в КПЗ, и его дело будет рассматриваться в суде.  Я собралась и приехала в город. Нашла я это КПЗ, но меня к нему не пустили, поскольку по документам он мне никто. Ведь даже по  паспорту он мне уже не муж. Выходит мы с моим мужем посторонние, а посторонних к  заключённым под стражу не пускаю.
Женщина волновалась и повторила по сути одно и тоже два раза. Видно, сильно хотела мужа Василия увидеть, да не знала получиться ли. И не знала, что надо сделать, чтобы получилось. Она допила уже холодный чай и продолжила рассказывать.
- В КПЗ тоже люди работают, меня надоумили к кому надо обратиться, чтобы к мужу пустили. Документ о регистрации брака и ответ на мои запросы о судьбе мужа у меня с собой. Завтра ещё раз попробую добиться разрешения на свидание с мужем. Хочу выяснить, в чём его обвиняют.
- Значит, завтра собираетесь пойти в КПЗ, - подтвердил свою понятливость Иван. – У меня совсем не праздный вопрос:  вам есть где переночевать? 
- Пока не знаю, - стыдливо глядя в пол, ответила женщина. – Может, на вокзал поеду и там переночую, может, ещё где-нибудь пристанище найду.
- Не надо вам никакого вокзала, оставайтесь у меня. Вы ляжете на моей кровати, а я на полу, - предложил сапожник.
Женщина ответила не сразу, значит, сомневалась.
- Вы ложитесь на кровати, а я лягу на полу, - дала она согласие, немного переиначив вариант размещения на ночлег.
- На полу холодно. Вы и так проморожены. Столько на улице пробыли, не дай Бог, простудитесь. Давайте, всё-таки я на полу лягу.
- Давайте, тогда так. Кровать у вас широкая и вполне уместит двоих. Вы ляжете как обычно, а я лягу с края, - пошла на компромисс женщина.
- Я как, никак мужчина, и вы у меня в гостях. Пусть будет так: вы ляжете на кровать, а я с краю притулюсь. Для меня так лучше будет, вставать с кровати легче.
Женщина ничего не возразила, значит, согласилась.
- Давайте, ещё по стаканчику горячего чайку, - преложил Иван, заметив, что женщина поёживается. – Сейчас подогрею чайник.
Иван включил плитку и сказал:
- У меня к вам будет просьба. Только не сочтите это за дерзость. 
От предвкушения предложения, на которое она не сможет согласиться, у женщины
порозовели уши.
- Я понял из вашего рассказа, что у вас очень мало денег, - произнёс Иван, хотя женщина ни словом не упомянула о деньгах. И без этого было понятно, что достатка в семье не очень, даже по деревенским меркам.
Женщина попыталась что-то ответить, но Иван не дал ей шанса.
- Я думаю, вас ждут большие расходы. У меня тут немногого, всего девяносто рублей. Они ваши. В смысле, я вам их дарю.
- У меня есть деньги на обратный билет, - уточнила женщина величину своих денежных  заначек.
- За меня не волнуйтесь. Клиенты меня с самого утра не забывают. Я всё время при деньгах. Кроме покупки еды мне деньги девать некуда. Мы с вами земляки и должны помогать друг другу, - выложил пришедшие в голову доводы Иван.
Образовавшаяся пауза выказала сомнения женщины.
Иван полез в дальний угол полки и среди кусков кожи нашёл  тряпицу. Он положил её перед женщиной и развернул.
- Но я не смогу их вам отдать, – предупредила женщина.
- Не надо ничего отдавать. Берите, они вам сейчас нужней.
- А как же вы будете без денег?
- Через пару дней у меня будет не меньше, - соврал Иван. – Давайте, чай пить, чайник уже закипел.
Иван налил чай в стаканы себе и женщине, и они продолжили чаёвничать. Женщина прикрыла рот рукой и зевнула.
«Устала она, спать хочет», - подметил Иван.
- Ещё чай пить будете? – спросил он, когда чашки опустели.
- Спасибо, я уже напилась, - отказалась она.
- Тогда нужно сходить в туалет, чтобы ночью не бегать, а спать, - обосновал он своё заявление. Чтобы сгладить столь непосредственное по своей откровенности предложение, добавил:
- Лично я в туалет схожу. Как гостье, могу предложить вам идти первой. А уж после поползу сам.
Последнюю фразу он произнёс с кривой усмешкой. Это ему могло казаться, будто передвижения почти ползком вполне нормальны. Но у постороннего здорового человека, красивой женщины, ползание по полу взрослого человека, скорее всего вызовет  брезгливость или, по крайней мере, жалость.
Женщине повторных предложений не потребовалось. Она встала и направилась на двор.
- Надо бы бельё застелить, - подумал Иван.
Сам он спал без всякого белья, прямо на старом грязном матрасе, прикрывшись пыльным шерстяным одеялом. Иван всегда спал одетым. Так было теплей, и грязь на холостяцком ложе не раздражала тело. Желание угодить женщине, хотя бы предоставлением нового постельного белья на их сегодняшнем спальном ложе было невыполнимым. У сапожника отродясь не водилось никакого постельного бель, и подумал он об этом чисто теоретически из благих побуждений. Но не эта проблема сейчас беспокоила его. Для посещения туалета ему придётся переместить своё тело на низенькую тележку на железных подшипниках. Он будет выглядеть нелепо рядом с красивой, ладной деревенской женщиной, почти как маленький мальчик перед мамой. В душе он был не против стать для неё хоть кем-нибудь, хоть бы и сыном. Но захочет ли мама получить такого великовозрастного сынишку в подарок?
- Не о том я думаю. Здесь уж что есть, то есть. Другого не дано, - призвав на помощь всю свою мужскую гордость, решил он. – Ей, наверное, нужно будет помыться.
Иван, как делал всегда, взял черпак с привязанной к ручке палкой и, сильно наклонившись, зачерпнул из ведра воду, долил чайник. Он ещё раз повторил маневр, пока чайник не наполнился доверху. Иван включил плитку и стал ждать. Женщина долго не появлялась и он начал волноваться. Скоро чайник начал пускать из носика  облачка пара, предупреждая о скором своём вскипании.
Наконец женщина вернулась в мастерскую.
Я чайник поставил, - сообщил он. – Мыться тёплой водой куда приятнее, нежели холодной. Ковшик вот.
Иван достал с полки ковшик и положил перед женщиной. Упёршись руками о стол и табурет, он переместил себя на низенькую тележку на колёсиках из подшипников. Женщина посторонилась, уступая проход. Иван, громыхая по полу разбитыми металлическими подшипниками, поехал к выходу. Женщина не ожидала увидеть столь жалкое зрелище. На её лице читались растерянность и жалость.
«Эх, жизнь моя бекова! - подумал Иван. – У женщин вызываю лишь чувство жалости. Того гляди расчувствуется и усыновит меня. Хорошо бы так было на самом деле».
Он открыл дверь и выехал во двор. Воздух улицы был сырой и холодный. Иван не собирался смущать женщину своим быстрым возвращением, поэтому не торопился. Он взглянул на небо. В прогалины между тучами виднелись холодные звёзды.
«Утром подморозит, - решил он. - Зима скоро придёт, а там снег нападает и мне на своей тележке никуда не проехать. Придётся на санки пересаживаться, или полозья приделывать к тележке». 
Каждую зиму ему приходилось решать проблему перемещения собственного тела. И каждый раз он решал её по-разному. То пацанов нанимал за небольшое вознаграждение, и они покупали для него еду, и приносили воду. То находил фанерку и, водрузившись на неё, зацепившись за приделанную к фанерке лямку, перемещал своё тело по льду и снегу, покуда сил хватало. Как будет выходить из положения этой зимой, он не знал и ещё не предпринимал никаких усилий для подготовки к снежному, холодному сезону.
Иван подъехал к ступеньке, поднимающей пол сортира немного выше земли. Для тележки инвалида любая ступенька становилась непреодолимым препятствием. Ему приходилось оставлять тележку у ступеньки и, опираясь на руки, тащить своё тело на коленках по грязному полу. Иван с чувством брезгливости посмотрел на испачканные нечистотами доски. Сегодня ему никак нельзя было пачкаться. Он выбрал место почище, и переместил туда своё тело. Потом он поднял на доски тележку и снова влез на неё.
«Придётся как-то исхитриться и прямо с тележки в очко гадить», - подумал Иван.
Вся процедура оказалась непростой, отнявшей у него довольно много времени. 
«Как ни старался, а всё от меня сортирным духом пахнет, - потянув носом, определил Иван. – Нужно ещё немного на улице поторчать, чтобы вонь выветрилась».
Иван находился во дворе, пока не замёрз. Он уже собирался вернуться в помещение, когда из двери, ведущей во двор, вышла Мария с помойным ведром.
- А я уже волноваться стала. Вас всё нет и нет. Я помои решила вылить, потом за водой схожу. Остатки воды я в чайник долила и в рукомойник, - сообщила она.
- А я решил немного подышать воздухом. Знаете, днём некогда, клиентов много, - соврал сапожник. В городе сапожных будок стояло много, и на каждую будку клиентов приходилось не густо. – Я уже иду в мастерскую. Так что можете смело идти за водой. За чайником я присмотрю.
Женщина вылила ведро в помойную яму и вошла в помещение. Подождав, пока она уйдёт за водой, вернулся в мастерскую Иван.
«Сегодня мне крупно повезло. Хоть и на один вечер у меня появилась хозяйка», - отметил он себе.
Иван ополоснул руки и уселся на табурет.
«На табурете я выгляжу не столь убого», - решил он.
С полным ведром воды вернулась женщина.
- Чайник наполовину водой заполнен, нужно бы долить, - напомнила она.
- Доливайте, вскипятим, не забудем, - согласился Иван. – Ночью всё время пить хочется.
Женщина зачерпнула ковшиком воду из ведра и дополнила чайник.
- Закипит и можно спать ложиться, - напомнил Иван. – Если хотите, укладывайтесь спать прямо сейчас. Я отвернусь.
- Подожду, пока вода закипит. Как-то нехорошо будет, если я лягу дрыхнуть, а вы будете бодрствовать, - отказалась женщина.
- Хорошо, - согласился Иван. - Вдвоём бороться со сном веселей. Я то сам рано спать ложусь. Днём все дела переделаешь, а вечером клиент редко приходит, они больше по домам сидят, вот спать и тянет. Зато утром рано встаю. Иной раз в семь часов уже стучат. А куда людям деваться? На работу надо идти, а каблук отвалился.
Иван разговорился, найдя в незнакомой женщине благодарного слушателя. У него самого и у женщины от дружеского общения посветлело на душе.
Чайник закипел, прервав рассказ Ивана. Он выключил плитку и чайник, оставшись на раскалённой ещё, остывающей плитке, выбрасывал из носика клубы пара.
- Давайте, укладывайтесь. Я отвернусь, - предложил Иван. – Белья у меня нет, стирать его и развешивать на верёвках мне не по силам. Зато одеяло тёплое, шерстяное. Я его каждую неделю выбиваю во дворе, чтобы чистое было.
Женщина давно ждала этого момента. Она сильно устала, и глаза её предательски закрывались. Ей стоило больших усилий казаться бодрой. Она встала со стула, прошла в проём перегородки и влезла на жесткую кровать. Женщина легла на бок спиной к мужчине. Уже через минуту сон сморил её и размеренное дыхание, и неподвижная поза подтверждали этот факт.
Иван сидел на табуретке и едва дышал, боясь нарушить сон гостьи. Он впервые в жизни остался наедине со спящей женщиной. До этого момента он спал рядом лишь с матерью, когда был младенцем. Сейчас ему самому предстояло решиться на то, чтобы лечь рядом. Конечно, женщина спит, и возразить не сможет. Обстоятельства, заставившие её лечь рядом с незнакомым инвалидом, не предоставляли шанса отказаться.
Посидев ещё десяток минут, он выключил настольную, стоящую на верстаке, лампу, которую использовал в качестве ночника, выключил потолочный свет и только после всех приготовлений полез на своё жёсткое ложе устраиваться на ночлег. Он сел на кровать рядом с женщиной. Выдержав небольшую паузу, позволившую убедиться в том, что женщина не проснулась, он лёг на бок спиной к ней. Иван закрыл глаза, стараясь не думать ни о чём и уснуть. Но как было спать, если впервые с ним рядом спала женщина? Мысли сами лезли в голову Ивана, да такие, о которых он сам не решился бы рассказать. Намяв бока о жёсткое ложе, он осторожно повернулся на спину.
«Хорошо бы она подольше пожила в городе», - подумал он, хоть и понимал, что дети и хозяйство в деревне не позволят ей остаться даже на один день.
А раз так, это их первая и последняя ночь. Он понял это и не стал больше сдерживать фантазии, вызванные близостью красивой женщины. Сон стал одолевать его, и всё, о чём даже мечтать не смел, произошло в этом сне.
  Он с женой Марией жил в своём доме в деревне. Трое детей и крепкое хозяйство помогало жить в непростое послевоенное время. Сам Иван видел себя вполне здоровым деревенским жителем без всяких проблем с ногами. Этот факт Ивана не удивил. В своём сне он косил траву, ходил с детьми на речку и спал с Марией, как это делают муж и жена.
Всё закончилось внезапно: Иван полетел вниз. Резкая боль пробудила его. Он открыл глаза и долго не мог понять, где находится. Наконец сознание вернула его в реальность. Он лежал на полу в мастерской у своего жесткого ложа.
«Крутился, вот и свалился. Хорошо ещё Марию не разбудил», - подумал он.
Иван хотел подняться, но острая боль внизу спины остановила.
«Ещё не хватало мне что-нибудь сломать. Хорош будет хозяин, который пригласил в дом женщину, а сам валяется на полу и встать не может. Нужно подниматься», - сказал он сам себе.
Но и на этот раз подняться не получилось. Выходило одно: без посторонней помощи ему не обойтись.
«Придётся ждать, покуда Мария не проснётся. Не будить же её, в самом деле», - подумал Иван.
Лежать на полу было холодно, и жёстко, но Иван собирался терпеть дальше. Он долго пролежал бы на полу, но чуткий сон женщины прервался, когда она ощутила – рядом с ней никого нет. Она открыла глаза, и некоторое время лежала не шевелясь, вспоминая события вчерашнего вечера. Приподнявшись на ложе, она спросила:
- Иван, ты где?
- Здесь я, - ответил он, - На полу лежу.
- Там же холодно. Иди на кровать, я подвинусь, - позвала женщина.
Она подумала о благородстве мужчины, который не захотел стеснять её, и остался спать на полу. Предложение женщины застало Ивана врасплох. Конечно, в предложении женщины не было ничего особенного. Она лишь предлагала занять половину его же, Ивана, ложа. Но, с другой стороны, на этом же ложе разместилась она же сама, и приглашала его уже сама занять место подле неё. Женщина только что пробудилась ото сна, и в её голосе были такие тёплые, нежные нотки, от которых мужская душа затрепетала. Иван ответил не сразу.
- Я бы с радостью. Да вот незадача, в спину вступило и никак не отпускает.
Он не стал сообщать, как попал на пол, оставляя женщину в неведении.
«Не надо ей знать», - решил он.
- Сейчас я спущусь, вам помогу, - обещала женщина. – Где тут у вас свет включается?
- Выключатель не стене, - ответил Иван.
- Боюсь наступить, - усевшись на краю ложа и свесив ноги, сказала она.
Вы потихоньку спускайтесь, тогда почувствуйте меня, - преложил Иван, указывая женщине как надо поступить, непроизвольно вложив в слово «почувствуйте» двоякий смысл. – Я лежу рядом с кроватью.
- Темно очень. Не зги не видно, - посетовала женщина.
- Вы спускайтесь, не бойтесь, - подбодрил женщину Иван.
Женщина нащупала своей ногой, ногу Ивана и, сместившись в сторону, встала. Осторожно ступая маленькими шажками, она пошла в сторону выключателя. Зажёгся свет, больно ударив по глазам.
«Никогда не замечал того, что у меня в мастерской яркий свет. Когда работаешь всегда хочешь свет поярче», - вдруг пришло в голову Ивану.
Женщина шагнула к нему и тут же присела, при этом покраснев. Лежащий на полу Иван мог видеть ноги и трусы под женской юбкой и даже это подозрение вызвало прилив стыда.
- Сейчас я помогу подняться, - обещала женщина и, вопреки ожиданиям Ивана подать руку, подхватила его и как ребёнка положила на ложе.
- Ну, зачем вы так! Я же тяжёлый, - упрекнул Иван, за восклицанием пряча стыд от своей немощи.
- Совсем мне нетяжело, - заверила женщина. – Я в колхозе мешки потаскала, теперь мне всё нипочём.
Женщина не знала каким образом лучше сгладить инцидент, поэтому начала расспросы.
- У вас ноги от травмы не ходят или с рождения так получилось?
- Родителей я рано потерял, поэтому точно сказать не могу. Но мне кажется, будто маленьким я бегал по полу в избе, - ответил Иван.
Спина ещё очень болела, и разговор вперемешку с болью никак не шёл.
- Я так и подумала. Наверное, вас уронили или зашибли чем, - предположила она. – Моя бабка была первым костоправом и травником в деревне, и меня, когда я ходила в девках, наставляла в своём ремесле. Переворачивайтесь на живот. Я сейчас посмотрю в чём тут дело.
- Вряд ли сейчас я смогу перевернуться. Да и нужно ли? – высказал сомнение Иван.
Женщина ничего не ответила. Она подсунула руки под туловище Ивана и повернула на
живот. Ухватив за ногу, она спросила:
- Так больно?
- У меня ноги ничего не чувствуют, - ответил Иван.
- А когда холодно ноги не мёрзнут? – спросила женщина.
- Трудно сказать. Я об этом не думал.
- Всё-таки какие-то ощущения есть? – продолжала допытываться женщина.
- Что-то такое есть. Не совсем они мне чужие.
- Значит, надежда есть, - сделала вывод женщина.
- Сильный холод чувствую, - согласился мужчина.
Она провела рукой вдоль позвоночника и, определив больной позвонок, сильно нажала двумя пальцами рядом с ним. Боль сковала Ивана от затылка до пят. На несколько секунд он потерял способность дышать. Потом понемногу боль стала отпускать. Он не успел ещё отдышаться от первого раза, как женщина нашла ещё один больной позвонок, и сильно нажала. Всё повторилось, как и в первый раз.
«Скоро она уже»? – подумал Иван.
Ему было и больно и неловко лежать перед женщиной распластанным, словно лягушка на столе студента медика. И в то же время он понимал, женщина старается ему помочь. Женщина повторила процедуру ещё и ещё раз. Боль пронизывала всё тело Ивана. Изначально концентрируясь у позвоночника, она волной растекалась в конечности, пульсируя молоточками в голове.
- Теперь будет лучше, - заявила женщина, не разъясняя, в чём выразится это улучшение.
Иван не ответил. Превознемогая не отпустившую ещё боль, он постарался приподняться с кровати.
- Сейчас не нужно вставать. Лучше полежать на спине.  Я сама вас переверну.
Женщина перекатила Ивана к самой стене.
- Так не нужно бы делать, - забеспокоился Иван. - Получается, я ваше место занял. 
- Ничего страшного, я лягу с краю, - сообщила она своё решение. – Вы тут устраивайтесь, а я схожу на двор. А на счёт спины не беспокойтесь, к утру она пройдёт.
Женщина вышла, оставив Ивана одного.
«Может быть, действительно поможет?» – ощущая тянущую боль в спине, подумал он.
Женщины долго не было, а когда она вернулась, боль почти ушла.
- Ещё не спите? – увидев лежащего с открытыми Ивана, удивилась она.
- Ещё не сплю, - подтвердил он. – Может быть, всё-таки я с краю лягу?
- Лежите, сейчас вам нельзя шевелиться, - ответила женщина. – Я свет выключу?
Последний вопрос задавался для порядка, поскольку спать с включённым светом никто не собирался. Женщина выключила свет и легла на край кровати.
- Вам нужно спать только на спине, - предупредила она, лежала на боку спиной к Ивану. – Это не очень удобно, но придётся потерпеть.
Иван смолчал, не зная, что ответить. Он хотел бы поблагодарить Марию за заботу. Только робость, охватившая его от ощущения близости женщины, не позволила это сделать. Иван долго не мог заснуть, и женщина тоже не спала. Однако через некоторое время сон сморил обоих.
Ивана разбудил свет, бьющий в глаза. Спина, намятая о жёсткое ложа, ныла, не добавляя радости пробуждения. Сон уносил Ивана далеко от грязной мастерской и не сразу отпустил, лишь постепенно возвращая в убогую нищенскую действительность. Не струганные доски потолка избы, а грязный, давно не беленный потолок мастерской был перед его взором. Иван повернул голову, женщины рядом не было. Он сидела на табуретке уже  в верхней одежде.
- Я ждала, когда вы проснётесь. Не хотела будить раньше времени. Уходить мне уже надо, - сказала она.
- Давайте, я вас на дорожку чаем напою, - всё ещё продолжая лежать, предложил Иван.
- Я воды попила, больше пить не хочу, - сообщила она.
Она подошла к Ивану и помогла сесть на койку.
- Спасибо вам за всё, - поблагодарила женщина.
Иван взглянул на неё с тоской, будто не хотел отпускать. Она перехватила его взгляд и, приблизившись вплотную, поцеловала в худую небритую щёку. Словно испугавшись внезапного порыва, она повернулась и, не прощаясь, вышла на улицу.
Иван продолжал сидеть, тупо уставившись на дверь, будто и вправду надеялся на возвращение женщины. Он знал, что она больше никогда не вернётся. Но сердце хотело надежды. Душа Ивана, внезапно поражённая любовью и одновремённо утратой объекта любви, не желала признавать выводы неоспоримой логики.
«Нужно чайник поставить, - подумал он, отвлекая себя от грустных мыслей. – Скоро клиенты пойдут, а чаю не попил».
Но грустные мысли не желали покидать покаянную голову, забирая всё внимание на себя. Иван, словно забыв о своих больных ногах, встал на пол, и чуть было не упал. Он очень испугался, едва успев схватиться руками за перегородку. Это помогло лишь наполовину, ноги в коленях ослабли, и он медленно опустился на пол. Иван долго сидел на полу, не предпринимая попыток сесть на табурет, или переместится на тележку. Он тяжело дышал и тупо смотрел в угол. Раньше с ним ничего подобного не случалось: его ноги до сегодняшнего дня не воспринимали никакой нагрузки и, казалось, предназначались лишь для того, чтобы безвольно висеть на туловище, как рукава на рубашке. Сегодня ему первый раз удалось, хоть и на мгновение встать на ноги.
- Нужно ставить чайник, - вспомнил Иван.
Он зацепился за перегородку и усадил себя на табурет. В чайнике оставалось воды на два стакана, и доливать не пришлось. Он включил плитку.
- Надо бы умыться, - решил он, но с места не двинулся, будто его разбил паралич.
Чайник закипел. Иван выключил электроплитку и налил кипяток в стакан. Обжигаясь, он начал пить. Тепло растекалось по жилам, наполняя тело силой и окончательно пробуждая. Закончив с одним стаканом, он налил другой, но пить не стал. Он пересел на тележку и направился к умывальнику. Иван посмотрел на себя в осколок зеркала, прикреплённого на стене. Оттуда на него смотрело худое, поросшее двухдневной щетиной лицо с ввалившимися грустными глазами, обладателя которого можно было причислить к пожилым мужчинам, хотя ему едва перевалило за сорок. Иван потрогал щетину на подбородке.
«Сегодня бриться не буду. Не для кого мне марафет наводить», - подумал он.
Умывание холодной водой из-под рукомойника и чистка зубов немного успокоили. Он вытерся о не очень чистое вафельное полотенце и ухмыльнулся от пришедшей в голову мысли.
«Мария бы постирала. Женщина любит, чтобы в доме всё было чисто. И мне тоже пора приборкой заняться. Надо мне с субботу в баню сходить. Там и помоюсь и постираюсь».
Последний раз он ездил в баню две недели назад. Каждая такая поездка была для него испытанием. С узелком на коленях он два часа добирался до бани на тележке, перемещая тело по неровной поверхности тротуара, с трудом преодолевая мощёные булыжником, пересекающие путь переулки. До бани ходил трамвай, но самому забраться внутрь трамвая Ивану было не по силам. Несколько раз ему везло. Ехавшие в увольнение солдатики втаскивали его вместе с тележкой в вагон и выгружали на нужной остановке. Они думали, что он инвалид войны и относились к нему с уважением. В послевоенные годы безногих, безруких инвалидов ковыляло с костылями, ползало и катилось на самодельных тележках четверть от относительно целого послевоенного мужского населения. С каждым прошедшим послевоенным годом, число инвалидов, перемещающихся по городу, значительно поубавилось. Толи поумерали они, толи нашли дело и сидели по мастерским и работали. Но в льготный банный мужской день в городской бане убогих инвалидов был полон моечный зал. Безногие прыгали на одной ноге и помогали безруким мыть своё тело. Все
кооперировались, и в этом ущербном братстве хотя бы на время забывали о своих  болячках. Иван подумал о бане, и этом инвалидном братстве и на душе стало не так тяжко. Ни один он такой по земле ползает.
 После ухода Марии входная дверь оставалась не запертой. Иван подъехал к входной двери и запер её. Потом съездил во двор справить неотложные нужды. Когда он вернулся в помещение, то снова отпер дверь. Сейчас ему срочно нужно было заработать денег. Та оставшаяся у него сумма не могла ни накормить, ни напоить. Посетителей долго не было, и от нечего делать Иван стал натирать суровую нитку варом. Первый посетитель, женщина, появилась в мастерской лишь к десяти часам. Она принесла ботинки сына с отвалившимися подошвами. Иван при посетительнице зашил ботинки, получив за работу три рубля. Теперь он мог себе позволить купить четвертинку чёрного хлеба, и немного солёной кильки. Если присовокупить к этому луковицу, да всё это запить двумя стаканами чая, на обед получалось в самый раз.
«Хорошо бы сегодня побольше заработать. Мария вернётся, надо ей ещё денег дать, - подумал Иван.
Он знал, что она никогда не вернётся в его сапожную мастерскую. Но мысль о том, что женщина лишь ненадолго вышла по своим женским делам согревала душу.
После первого посетителя ещё час никто не появлялся. Зато уже через час и до самого вечера один посетитель сменял другого. Иван работал не переставая, забыв о еде. Когда за последним посетителем закрылась дверь, Иван стал собираться в магазин. До закрытия оставалось меньше часа, а путь для самодельной тележки, с хозяином в качестве ездока, предстоял непростой. Он взял хозяйственную сумку, положил в неё кошелёк со всеми заработанными деньгами и уже направился к двери, когда вошел ещё один посетитель, женщина, с двумя парами дырявых башмаков.
- Я уже закрылся. Приходите завтра с утра, - Иван огорчил женщину неприятным  известием.
- Я вас очень прошу отремонтировать ботинки сегодня. Иначе моим шалопаям завтра не в чем будет в школу идти, - попросила она.
Иван взглянул на драные ботинки и определил себе: такие проще выкинуть, нежели отремонтировать. А женщине сказал:
- Здесь работы на целую ночь. Я сегодня ещё не обедал и даже в магазин не ходил. Вот сейчас собираюсь сходить и купить что-нибудь на ужин.
- Хотите, я вам всё сама куплю? А вы посмотрите, что можно сделать, - предложила женщина.
- Ну, не знаю. Я, конечно, могу взяться за починку, но такую обувку впору выбрасывать, а не ремонтировать, - последнее заявление Ивана очень огорчило женщину. Слёзы уже были готовы политься из её усталых глаз. Ивану ничего не оставалось, как согласиться, ведь у двух пострелят, росших без отца, был один кормилец, мать. Ей приходилось после работы обстирывать соседей, чтобы хоть как-то пополнить быстро тающую, полученную на фабрике невеликую зарплату.
- Ладно, сделаю всё что смогу. Завтра утром будут готовы, - обещал он.
На радостях женщина забыла об обещании сходить в магазин, но Иван напомнил.
- Чтобы не терять времени, я прямо сейчас сяду за работу. А вы, как и обещали, сходите в магазин. Вот вам деньги. Купите мне хлеба, картошки, селёдочки, ну и ещё чего-нибудь на зуб, хотя бы тушёнки, если, конечно, она там будет. В общем, сами сообразите. Женщины в этих вопросах намного практичнее мужчин.
- Тут очень много денег! – приняв из рук Ивана несколько червонцев, заметила женщина.
- Купите на всё что есть, и мне завтра не нужно будет ходить в магазин.
- Хорошо, я сделаю, как вы хотите, - обещала женщина.
Она вышла из мастерской, собираясь выполнить заказ. Иван же, не откладывая, уселся за работу.
- Да, тут легче новые ботинки стачать, чем эти залатать, - ворчать он. – Кожа уже сопрела, старая она уже стала. Был бы у меня крой, так я бы новые стачал и денег не попросил бы. Вся проблема в деньгах. Откуда одинокой женщине денег напастись? Без мужа, одной матери на двух пацанов не заработать на обувку. Дай Бог прокормить их.
Иван тщательно очистил кожу ботинок щёткой, потом вырезал сгнившие части.
- Кабы был бы у меня крой, - продолжал ворчать он.
Привыкшие к работе руки ловко вшивали заплаты, и получалось совсем неплохо. Он подбил каблук и подклеил подошву.
- Один готов, - изрёк он. – Сейчас поесть бы чего-нибудь.
Он нагнулся над стоящей на полу коробкой, выискивая  в ней подходящие куски кожи. Эти кусочки кожи поставлял ему знакомый, мать которого жила недалеко от мастерской Ивана, а он, как заботливый сын, частенько навещал её. Знакомый тоже был сапожных дел мастером и когда-то работал в похожей мастерской. Но маленький и нестабильный  заработок не устраивал знакомого, и он ушёл на местную обувную фабрику. Платили там не ахти, но зато регулярно и, кроме того, кормили бесплатными обедами. Он приезжал по выходным к матери, и заодно привозил Ивану кусочки кожи, которые, как отходы производства на фабрике выбрасывались в кагат.
«Вот этот подойдёт», - выбрав нужный кусок кожи, определил Иван.
Вырезав из кусочка кожи заплатку, он взялся за второй ботинок. К моменту появления женщины с сумкой продуктов Иван закончил ремонт и этого ботинка. 
- Я всё вам купила, как вы просили, - поставив сумку на перегородку, обрадовала женщина.
- Очень хорошо. А я, пока вы ходили за продуктами, одну пару ботинок отремонтировал. За второй зайдёте завтра утром, раньше не сделать, - сообщил приятную новость Иван.
- Можно я вам заплачу чуть позже? Скоро нам получку дадут, и я сразу принесу деньги, - попросила женщина.
- Пацанов ваших я знаю. Они мне продукты покупают. Так что денег от вас не надо, мы уже в расчёте.
- А я то думаю, откуда у них конфеты. Оказывается вот в чём дело!
- Вы только не забудьте завтра за ботинками зайти. В семь часов я уже открываюсь, - напомнил Иван.
- Завтра придти не смогу. У меня смена в шесть утра. Как же тогда с ботинками быть?
- Пусть кто-нибудь из ваших пацанов за ботинками придёт утром. Тогда и проблемы никакой не будет, - предложил выход из положения Иван.
- Хорошо, я скажу им, - обещала женщина. – Спасибо вам. А сейчас я пойду домой. Завтра вставать рано. До свидания!
Простившись, женщина ушла.
- До свидания! - с опозданием простился Иван.
«Поем, потом продолжу», - решил он.
Иван вытер руки о фартук и поставил чайник на плиту.
«Посмотрим, что она мне купила», - подумал он, и начал выкладывать продукты из сумки.
«Килограмм ржаного хлеба, кило рожков, сахар, банка тушёнки в стеклянной поллитровой банке, - вытаскивая продукты из сумки, отмечал себе Иван. – Селёдинку мне купила, это хорошо. К ней бы кружечку пивка. Вот это был бы ужин. Так, что там у нас ещё»?
Иван снова запустил руку в сумку и по очереди выудил двенадцать картофелин и две луковицы. Иван вытер сапожный нож и собирался уже разделывать селёдку, но спохватился, ведь он ещё не вымыл руки.
«Далеко у меня рукомойник, надо бы поближе перевесить», - решил Иван, пересаживаясь с табуретки на тележку. Он помыл руки и, подкатив к табуретке, забрался на неё. Маленькая площадь мастерской не давала простора разыгравшейся фантазии, поскольку любая перепланировка ни к чему позитивному не привела бы. Просто Иван хотел отвлечь себя от основной своей проблемы, физической ущербности. Даже в отсутствие Марии он испытывал чувство неловкости от своей физической неполноценности, будто женщина ещё находилась в мастерской. Отчасти это было правдой, Мария навсегда поселилась в его сердце.
«Чайник того гляди закипит», - отметил он себе, переключая собственное внимание на насущные проблемы.
Иван крупными ломтями нарезал хлеб, выпотрошил селёдку, потом порезал лук.
«Вот теперь всё готово. Ещё бы  картошечки к селёдке, да ждать невтерпёж. Сегодня поем хлебца с селёдкой. А завтра непременно картошечки сварю», - решил Иван и приступил к трапезе.
Поев селёдки с хлебом, Иван запил ужин тремя стаканами кипятка и принялся за ремонт второй пары детских ботинок.
«Эти быстро не сделать. Здесь у обоих ботинок надо гнилую кожу поменять. Заплаткой здесь не обойтись. Часа три работы», - определил себе Иван.
За день он здорово устал, и ещё три бессонных часа были ему не по силам. С другой стороны, если сейчас лечь спать, то проспишь до утра. Иван нашёл компромиссный вариант. Он привалился на стол-перегородку и, положив голову на руки, придавил часик.
Своё пробуждение он начал с выпитого стакана холодной воды и сливанием накопившейся воды в нём самом в помойное ведро. Умывание у рукомойника из сегодняшней программы Иван убрал, поскольку ни в ведре, ни в рукомойнике воды не было. Он обошёлся тем, что находилось под рукой, налил воды из носика чайника себе в ладошку и плеснул на лицо. Ещё раз обмозговав как будет починять порванные, с подгнившей кожей, ботинки, он принялся за дело. Руки сами мастерили, выкраивая и пришивая кожу, нисколько не напрягая голову. Голова же была занята совсем не работой. Она думала о Марии, о том, как сейчас мастерил бы он обувку для маленьких, общих с Марией, детишек. Как они, он и Мария, вместе со всем семейством, сидели бы за большим столом, сколоченным из толстых досок, и ужинали. Иван окинул взглядом своё убогое жилище и улыбнулся, всё ещё находясь под впечатление сладких грёз. Грёзы отвлекали, и за час он не отремонтировал ни одного ботинка. Чтобы закончить починку быстрей, Иван сосредоточил всё своё внимание на работе. Через полтора часа он закончил ремонт, а ещё через полчаса он спал на кровати и видел сны.
Проснулся он внезапно от слабого прикосновения детской руки.
- Дядя Ваня! Я за ботинками пришёл. Мама велела мне зайти за ботинками сегодня утром.
Лицо дяди Вани выражало удивление, и мальчик объяснил, как вошёл в мастерскую.
- У вас дверь в мастерскую была открыта.
- Твои ботинки на верстаке стоят. Сделал всё что мог. Ветхие твои ботинки очень, скажи мамке, чтобы новые покупала.
Иван затронул больную тему для семьи мальчика, где за мать и отца отдувалась одна мать. Мальчик смутился, но ответил:
- Мамка сказала, что деньги после получки отдаст.
- Когда мамка с работы придёт, скажи: деньги приносит не надо. Вы мне за продуктами ходите, воды приносите. Так что мы в расчёте. Послезавтра ко мне с братом загляните, за продуктами пойдёте. Ну, бери ботинки, да в школу дуй. Подожди, если есть пяток лишних минут, принеси хотя бы полведра воды. У меня сегодня полная засуха. 
Мальчик тут же пошёл выполнять просьбу дяди Вани. Вернувшись с полным ведром, мальчик взял ботинки, и вышел из помещения мастерской.
«Однако надо вставать. Мастерская у меня открыта, и первый клиент уже пришёл», - решил Иван и сел на кровати.
Интересно, смогу я сегодня на ногах стоять? – странная мысль пришла ему в голову.
Иван взглянул на безвольно свисающие собственные ноги. До вчерашнего дня он и не помышлял ни о чём подобном. Но появление Марии в его мастерской изменилось многое. Теперь он не чувствовал себя одиноким и никому ненужным. Конечно, она жила своей жизнью со своими детьми и принадлежала другому мужчине. И в их с Иваном отношениях не было ничего особенно, как, впрочем, не было и самих отношений. Жизнь случайно свела их лишь на мгновение. Но зачастую эти мгновения значат больше, чем многие годы совместной жизни. Женщина нуждалась в помощи и сочувствии, и он помог ей в трудную минуту. Она же помогла ему, поняв его, откликнувшись на зов одинокой души, умиротворив и исцелив его мудрым женским спокойствием и надёжностью заботливой, крепкой хозяйки. Её сильные руки врачевали его ущербное больное тело, и теперь он мог стоять на собственных, доселе безвольных, непослушных ногах.
Отбросив сомнение, опираясь руками о кровать, Иван медленно опустился на пол. Он стоял на собственных ногах, и душа его переполнилась ликованием. Значит, это не случайность, значит, он может стоять и, возможно, даже очень скоро сможет ходить, а не ползать, словно червяк и не будет смотреть на всех снизу вверх.
«Пусть с костылями, но я должен ходить», - решил для себя Иван.
Сегодня и завтра он должен будет много работать. Когда снова придёт Мария, он даст ей много денег. А пока ему надо будет купить костыли и начать тренировать ноги. А когда придёт Мария, они вместе порадуются. Он покажет ей, как здорово научился ходить на костылях. Она снова коснётся его спины своими волшебными руками, и кто знает, может быть, он сможет ходить уже без костылей.
Иван опустился на свою тележку. Ещё рано ему было ходить и даже стоять на ногах. Он мог лишь на мгновение замереть, удерживая себя руками в вертикальном положении. Выполнив все утренние процедуры, он поел хлеба с луком, и выпил кипятка из чайника.
 Вопреки его ожиданиям, посетитель появился ближе к обеду. Он обратился с копеечной просьбой: прибить подковки на ботинках. Весь день к Ивану шли посетители с мелкой работой. Заработок Ивана за день составил четыре рубля с копейками, что даже на еду было мало. Оставалось надеяться на следующий день, который будет лучше сегодняшнего. О Марии он старался не думать сейчас. Ведь приди она вечером, ему нечего будет дать.
- Что за день! На еду не заработаешь, - проворчал он, доливая чайник, а потом водружая его на плитку.
Раньше подобных неудачных дней было много. Но тогда ему хватало и этой малости. Сейчас Иван хотел выглядеть добытчиком, чтобы Мария не подумала, будто он лодырь, и не может заработать даже на одного.
Попивая горячий час, он поглядывал в окошко. В осенних сумерках всё на улице становилось тенями. Редкие прохожие, мелькнув в окошке серым пятном, проносили мимо свои усталые, продрогшие тела. Их ноги быстро прошагивали мимо, на мгновение показав Ивану старую, видавшую виды обувку. Людям жилось нелегко в послевоенные годы, их обувь своим жалким видом явственно говорила об этом. Услышав звук шагов по мостовой, Иван, сам того не замечая, напрягал глаза, надеясь и одновременно боясь увидеть ноги женщины в знакомых полусапожках. Совсем стемнело, и ничего нельзя было разглядеть за окном, а он всё смотрел, и смотрел.
- Надо закрываться и ложиться спать, - сказал он громко, словно приказывая себе успокоиться хотя бы на сегодня.
Переместившись с табурета на тележку, Иван запер дверь, и лёг спать.
 Следующий день обилием посетителей не отличался и ребятишкам, зашедшим в мастерскую после школы, он выдал на покупку продуктов всего двенадцать рублей. Зато вечером к нему зашёл серьёзный клиент. Он принёс голенища от своих старых сапог и спросил можно ли сшить из них сапоги для сына. Иван рассмотрел голенища и ответил:
- Кожа хоть и старая, но крепкая. Если нога у сына небольшая, то на сапоги хватит.
- Сейчас у него тридцать шестой размер. Нужно сшить сапоги размером больше, чтобы портянка влезала, и чтобы сапог ему на пару лет хватило. Пацаны быстро растут, им обувки не напасёшься, - объяснил суть дела клиент.
- Приходите с мальчиком. Я мерку сниму и начну шить сапоги.
- Сколько это займёт времени, и сколько будет стоить?
- За неделю сделаю. А что касается цены, я дорого не возьму, сговоримся. 
- За сто рублей возьмётесь?
- Возьмусь. Приходите побыстрей с мальчиком, тогда и быстрей начну, - согласился Иван.
- Я могу завтра придти после работы, часов в шесть.
- Приходите. Я буду ждать, - обещал Иван.
Посетитель ушёл, а Иван стал прикидывать, сколько кроя пойдёт на маленькие сапожки.
«Вроде хватит, - после тщательного анализа заключил он. – На подошвы у меня кожа есть. Спасибо другу. Снабжает меня, не забывает».
Частенько за работу с Иваном расплачивались спиртом. За городом находился аэродром, на котором стояли самолёты, противо-обледенительные системы которых заправлялись спиртом. Работающие на аэродроме умело пользовались этим. Почти у каждого из них водился спирт, которым они расплачивались за услуги. Сам Иван спирт пил крайне редко. А его знакомый, работающий на обувной фабрике, любил выпить. Он приносил Ивану кусочки кожи, а взамен угощался спиртом. Стакана ему хватало, и к взаимному удовольствию, оба получали что хотели: знакомый Ивана спирт, а сам Иван необходимые для работы кусочки кожи. У Ивана ещё оставалось около литра спирта, значит, к следующему посещению друга он был готов.
«Сегодня, наверное, уже никто не придёт. Пора запираться», - решил Иван.
Он подождал ещё немного и пошёл запирать дверь мастерской. От двери он сразу подъехал к кровати и поправил постель. Иван сегодня мало спал, и едва подумал о кровати, глаза сами стали закрываться. Он решил не тратить время и, подъехав к выключателю света, выключил выключатель длинной палкой. В помещении стало темно. Ивану не нужен был свет. Каждый сантиметр своего жилища он помнил и ориентировался  наощупь. Иван подъехал к кровати и, зацепившись за край жёсткого ложа, подтянул себя руками. Водрузился на ложе он не сразу. Постоял рядом, придерживая тело в вертикальном положении сколько смог.
«Буду каждый день тренироваться, - решил он. – Глядишь к следующему её приходу смогу долго стоять вертикально. Когда денег заработаю, куплю костыли. А там уже и до ходьбы недалеко».
Он старался убедить себя в невозможном. За всю предыдущую жизнь он так и не научился ходить. А сейчас решил научиться во что бы то ни стало. Ведь смог же он стоять после лечения спины женскими руками, хотя до сего времени ноги отказывались слушаться, при любой нагрузке подворачиваясь в коленях. Он надеялся, что Марии ещё раз потребуется ночлег в городе, и она навестит его сапожную мастерскую. Тогда её руки снова займутся врачеванием его больной спины, и кто знает, не закончится ли всё полным исцелением. Это были лишь его тайные мечты, но так хотелось, чтобы они стали явью.
- Да, хорошо бы, - произнёс Иван, устраиваясь на жёстком ложе.
Иван закрыл глаза, отделив себя от полной темноты комнаты ещё одним барьером, веками глаз, и стал ждать. Скоро сон унёс его в страну грёз, где был он, была она и трое  совместных, его с Марией, здоровых крепких ребятишек. Во сне Иван часто менял положение тела на жестком ложе. Он то улыбался, то хмурился, проживая во сне хорошие и печальные моменты жизни.
 Проснулся Иван рано. Его организму хватало шести часов, чтобы восстановиться после полноценного трудового дня. Однако сегодня он чувствовал лёгкое недомогание. Видно сон не полностью восстановил силы, потерянные за последние дни. Иван повернулся на бок и потёр спину.
«Наверно, простыл вчера. Вон как нерв дёргает», - подумал он.
Иван тёр долго, пока не загорелась кожа, но облегчения не почувствовал.
«Этак мне за работой долго не просидеть. Нужно компресс спиртовой сделать, авось отпустит», - подумал Иван, но вставать не спешил. Даже потребность сходить на двор не ускорила расставание с кроватью. Он ещё раз растёр спину, но и на сей раз, облегчения не испытал. Кряхтя, он сел на кровать. Осторожно, боясь потерять равновесие, Иван встал на ноги, предполагая потом переместиться на свою самодельную коляску-тележку. На удивление, он стоял на ногах более уверенно.
«Были бы у меня костыли, я дошёл бы на ногах, и тележка не потребовалась бы», - польстил он себе.
Иван опустился на тележку и поехал на двор. Вернувшись, он умылся и поставил чайник на плитку.
«Вот что, не брился я ещё сегодня», - вспомнил он об упущении.
Иван потрогал щетину на своём лице, оценив её как длинную и жёсткую.
«Как чайник вскипит, придётся бриться, - решил он. – Теперь надо аккуратным и бритым быть всё время. Не то придёт Мария и скажет: что это за небритая замарашка здесь сидит? Сегодня ребятишки придут мне помогать. Попрошу их воды натаскать, да стирку затею. Две недели уже не стирал и сам не мылся. В субботу в баню пойду, а там ещё постираю. Вот и ладненько будет».
Иван потрогал поясницу, собираясь убедиться, или убедить себя, в полном или почти полном исцелении.
«Вроде отлегло», - подумал он.
Ожидая пока закипит вода, он стал смотреть в окно. Ещё не расцвело, и последние утренние сумерки скрадывали перспективу, и даже кусты расположенного через дорогу сквера не просматривались сквозь грязные окна полуподвала.
«Сегодня с утра клиентов не густо. Люди ещё не проснулись, а пора бы», - думал Иван.
«Я же дверь в мастерскую не отпер»! – вспомнил он и отправился отпирать.
Чайник уже закипал. Иван снял с полочки бритвенные принадлежности и принялся точить о ремень опасную бритву.
«Надо бы новую, – думая о бритве, рассуждал он. – Совсем уже сточилась, сломаться может».
Каждый раз, когда брился, он сетовал на изношенность лезвия опасной бритвы. Но приобрести другую всё было недосуг. Да и где её он мог бы приобрести, если все товары в послевоенном государстве были дефицитными. Разве что на барахолке у барыг, можно было найти что-нибудь подержанное из необходимого тебе. Закончив точить, он налил в медный стаканчик воды и, сдобрив собственную физиономию мыльной пеной, побрился. Есть ему не хотелось, но он заставил себя съесть хлеба с репчатым луком и запил завтрак стаканом кипятка. Покончив с утренними приготовлениями, Иван стал ждать клиентов. Он посматривал в окошко, с надеждой взирая на шагающие мимо ноги прохожих, поскольку самих людей из полуподвального окна видно не было. Зато обувка идущих мимо людей наблюдалась очень хорошо. В чём-то было символично сапожнику, в основном выполняющему мелкий ремонт обуви, рассматривать состояние ботинок, сапог и туфелек.
«Не часто нынче увидишь туфельки. Не по погоде сейчас в туфельках ходить, - отметил себе Иван. – Да и летом каждый день в туфельках не пойдёшь. Туфли на танцы, да в гости одевают. А каждый день можно и в ботинках походить».
Мимо окна прошагали сапоги со стоптанными каблуками.
«Пора ремонтировать. Если запустить, потом новые каблуки придётся ставить, - пришла мысль в голову Ивана.
Но прохожий мысль Ивана не уловил и прошагал мимо. На то он и прохожий.
«Скучно без дела, - подумал Иван. – Хоть бы кто-нибудь пришёл подремонтироваться».
Первого посетителя Ивану пришлось ждать долго. Им оказалась женщина, принесшая две пары башмак поставить набойки. Работа копеечная, зато заняла у Ивана всего несколько минут.
- Всё готово, - поставив на стол перед женщиной ботинки, сообщил Иван. – Вы правильно сделали что пришли. Ещё бы немного и надо было бы ремонтировать каблуки.
Женщина забрала ботинки и, поблагодарив, ушла.               
«Два рубля уже заработал. Глядишь, на бутылку белой заработаю», - с усмешкой подумал Иван.
Бутылка Московской водки стоила двадцать один рубль и чтобы заработать на неё, родимую, только набиванием набоек, нужно было попотеть.
Следующие трое посетителей заходили в мастерскую тоже поставить набойки. С последней парой пришлось повозиться, наращивая каблук. К обеденному времени подошли ребятишки. Они натаскали воды и сходили за продуктами. Вечером обещали зайти ещё раз, помочь по дому. Уж очень им понравились сладкие подушечки, конфеты, которыми каждое их посещение подчивал Иван.
«Ну вот, опять у меня в загашнике не густо. Придёт Мария, а дать ей нечего», - подвёл итог Иван.
Иван надеялся на быстрое выполнение заказа по пошиву сапог для мальчика. Вот тогда у него появятся деньги. Весь день Иван выполнял мелкую работу, и заработок его оставлял желать лучшего. Вечером пришёл мужчина и привёл сына для снятия мерок. Иван тщательно снял мерки, тут же собираясь приступить к делу. Заказчик и его сынишка ушли, но буквально через несколько минут заявились ребятишки. Оставшееся до сна время и оставшиеся деньги он потратил на них.
«Сегодня уж не начну. Завтра с утра приступлю», - после того, как ушли ребятишки, укладываясь спать, решил Иван.
Два следующих дня, прерываясь лишь на мелкие заказы, Иван тачал сапоги.
«Зря договорился сшить сапоги через неделю, - уже к ночи второго дня, отложив в угол готовые сапожки, думал Иван. – Договорился бы на завтра, уже завтра с деньгами был бы. А так жди целую неделю. Ну да ладно, лягу спать. Утро вечера мудренее».
Он сильно устал сегодня и тут же завалился спать.
Утром Иван потренировал ноги, постояв рядом со своей койкой. Полчаса заняли утренние приготовления. Он отпер дверь в мастерскую и уселся на табурет. Сегодня была суббота, и его рабочий день заканчивался перед обедом. А дальше предстоял поход в баню, которая в субботний день открывалась в двенадцать. В субботу билет в баню для инвалидов стоил не рубль, как для всех остальных, а полтинник. Возможно, в другой бане скидки для инвалидов давались в другие дни недели. Но в этой, расположенной неподалёку от железнодорожного вокзала, льготный день был именно в субботу. Добраться до бани было несложно. Трамвай довозил Ивана за полчаса до вокзала, правда не всегда удавалось ехать на трамвае. А там от трамвайной остановки до бани было рукой подать. До центральной бани трамвай другого маршрута довозил ещё быстрей. Но Иван предпочитал ездить в привокзальную баню. Выбор был очевиден. В центральной бане в раздевалку, расположенную на втором этаже, вела лестница. На этой лестнице всегда стояла очередь. Приходилось по два часа ждать своей очереди, да ещё просить народ из очереди поднять тебя вместе с тележкой по ступеням лестницы на второй этаж.
Привокзальная баня располагалась в одноэтажном строении. Очередь на помывку там тоже стояла, но ждать приходилось значительно меньше. Для инвалида лестница являлась непреодолимым препятствием, а её отсутствие в одноэтажном здании смещали выбор в пользу привокзальной бани. К тому же в привокзалке за временем помывки не очень следили, и появлялась возможность постираться. В центральной бане выпроваживали строго по истечении помывочных полутора часов. И народ в привокзалку ходил более благожелательный к инвалидам, помогал забраться на лавку, приносил воду в шайке и тёр спину.
Иван собрал узелок, в котором уместилось грязное и чистое бельё, мыло, мочалка и большое вафельное полотенце. Он накинул куртку и, громыхая металлическими колёсами тележки, выехал на улицу. Он запер дверь и двинулся к трамвайной остановке. Трамвай второго маршрута не заставил долго себя ждать. Но трамвай подошёл битком набитый пассажирами и не уместившиеся внутри, висели на ступеньках, держась за поручни. Во второй, подошедший к остановке трамвай, можно было ба влезть, будь у Ивана нормальные ноги. Однако на остановке стояли лишь женщины, на помощь которых рассчитывать не приходилось. Скоро у Ивана появился
шанс, группа суворовцев подошла на трамвайную остановку. Они втащили Ивана в вагон вместе с тележкой. Сами они проехали три остановки и вышли, собираясь посетить киносеанс в кинотеатре «Звезда». На каждой остановке пассажиры входили и выходили, порой освобождая салон трамвая наполовину, то набивались снова. На конечную остановку трамвай пришёл почти пустым. Ивану пришлось самому, без посторонней помощи, выбираться из трамвая. Сначала он скинул узелок вниз, потом тележку, затем, держась за поручни и ступеньки, плюхнулся на землю сам. Приземление получилось жёстким. Он долго тёр ушибленные части тела. Трамвай уже ушёл по маршруту, а Иван находился всё на том же месте.
«Пора. В бане всё само пройдёт», - решил он, и покатил по вымощенной булыжником дороге. Маленькие подшипники то и дело застревали между камнями, Ивану стоило большого труда продвигаться вперёд.
«Хорошо, что машин сегодня мало», - подумал Иван.
Две машины, победы такси, стояли у виадука, ожидая прибытия поезда и богатого клиента. Люди больше любили ездить на трамвайчике, который сильно сберегал заработанные праведным трудом копейки. Заканчивая трудовой день, тихоходные грузовики надсадно урчали, двигаясь по дороге, которая шла неподалёку от рельсов трамвайного круга, на котором трамвай поворачивал, и шёл в обратном направлении. Вдоль всего трамвайного круга шла мощеная булыжником узкая дорога для автотранспорта. Дорога огибала трамвайные пути, проходя мимо начала виадука, касс и пункта приёма-выдачи  грузов, перемещаемых к пункту назначения по железной дороге. Замкнув в полукольцо трамвайные пути, она вновь пересекалась с улицей, от которой и началась.
         Намучавшись и изрядно вспотев, Иван добрался до улицы Коминтерна, на которой находилась баня. Улица Коминтерна, как большинство других улиц города, была мощена булыжником. Плотные земляные обочины, по одной из которых перемещался Иван, отнимали меньше сил. Наконец, он добрался до входа в баню. Две ступени вели на крыльцо, но они для Ивана представляли не преодолимое препятствие. Ему недолго пришлось ждать. Двое мужчин, опоясанными банными полотенцами, вышли охладиться на крыльцо. Они подхватили Ивана вместе с тележкой и протолкнули через порог в зал предбанника. В предбаннике Иван сам подкатил к окошку кассира и максимально вытянувшись, просунул деньги в окошко.
«Не могли пониже сделать окошко. Едри их в корень!» – не озвучивая, высказался Иван.
Кассир взглянула сверху вниз и выдала льготный билет в общее отделение бани.
- Кто последний? – повернувшись к сидящим на лавке мужчинам, спросил Иван.
- Крайний в очереди на помывку в бане я, - ответил сидящий на лавке мужчина, у которого отсутствовала правя рука. – А кто последний не знаю. Если кто-нибудь и сам догадывается что он последний, об этом не скажет.
- Теперь я буду крайним или последним. Это кому что нравиться и сути дела не меняет, - ответил Иван.
Он сместился в дальний угол зала, стараясь не путаться под ногами, и стал ждать. Вскоре подошёл ещё один желающий помыться. Он занял очередь за Иваном, и тот перестал быть крайним или последним. Иван стал обычным гражданином, ждущим своей очереди.
- Как сегодня парок? – спросил гражданин, ждущий своей очереди, вышедшего из бани в предбанник красного от пара гражданина с накинутой на голое тело простынёй, словно тога у римского патриция.
- Пар что надо, - ответил тот. – Сыроват немного, зато жаркий. Кости попаришь как надо.
- Скорей бы уж попробовать, - высказал пожелание вопрошавший мужчина. – А то пока мы тут ждём, пар и закончится.
- Не закончится, - обнадёжил мужчина в простыне. – Печка хорошо натоплена, на всех хватит.
Иван слушал и не понимал в чём суть разговора. Сам он в парилку не ходил. В моечную он заходил, а лучше сказать заползал, поскольку тележку с металлическими колёсами-подшипниками приходилось оставлять в раздевалке. А в парилке даже пол был горячий. Что уж говорить о лестнице, ведущей на полати, где народ и парился. Крутая и горячая лестница и вовсе непреодолимым препятствием вставала на пути Ивана, захоти он забраться на полати.
Не прошло и часа, как Иван въехал в раздевалку. Длинный деревянный помост лежал перед лавкой, на которой освободилось место, и куда он собирался положить свои вещи. Иван упёрся в него и остановился. Слишком высоким он был препятствием для тележки на подшипниках. Двое мужчин, которые уже закончили помывку и одевались, прервали свои занятия, приподняли инвалида вместе с тележкой и поставили на помост рядом с освободившимся местом. Теперь Иван полностью зависел от таких вот добровольных помощников. Иван разделся и, уложив снятые вещи на лавку, захватив с собой мыло, мочалку и узелок с грязным бельём, отправился в моечную. Две лавки для инвалидов, расположенные рядом с кранами холодной и горячей воды оказались занятыми. Он положил вещи на свободную лавку рядом с проходом и стал ждать.
- Помочь? – спросил сосед, сидящий на соседней лавке.
Руки, ноги у него были на месте, и помочь убогому инвалиду он вполне мог, было бы желание.
- Посадить на лавку или не надо? – спросил сосед.
- Лучше посадить и если можно, водички мне горячей принесите.
Добровольный помощник, дородный мужчина, легко поднял тщедушного Ивана, усадил на цементную лавку.
- Сейчас воды принесу, - обещал он и отправился за шайкой.
- Налейте погорячей, пожалуйста, - во след напутствовал Иван.
Мужчина принёс Ивану шайку воды и отправился за второй.
- Чтобы дважды не ходить, - объяснил он.
В первой шайке вода была горячая, а во второй просто кипяток.
«Пока помоюсь из первой, вторая остынет и будет в самый раз», - подумал Иван.
Иван тщательно намылил голову, тело и, ополоснув лицо, взялся тереть тело мочалкой. Он старался тратить как можно меньше воды, однако целая шайка ушла на первую помывку. Ощущение вымытого тела после первого раза не наступало, Иван принялся намыливать себя второй раз. Лавка напротив Ивана освободилась, и её тут же занял мужчина, у которого напрочь отсутствовали обе руки. Принесённую в зубах сумку с банными принадлежностями он положил на лавку.
«Словно собачка в зубах сумку носит, - подумал Иван. – Как он без рук мыться будет»?
Между тем мужчина направился в парилку. Его долго не было.  Иван почти что закончил мыться, когда безрукий мужчина вернулся из парилки. Не задерживаясь у своего места, он направился под душ.
«Интересный мужик. Похоже, рук у него никогда не было, - отметил себе Иван. – Однако хорошо бы и мне под душем помыться».
Последнее пожелание Ивана было невыполнимо. Каждый поход Ивана под душ должен был кто-нибудь сопровождать, потом регулировать краны в душе, а в довершение всего снова посадить на лавку. Таких филантропов в бане не имелось, здесь каждый старался использовать отпущенное время для помывки собственного тела.
Ополоснувшись под душем, безрукий вернулся, и стал высматривать того, кто сможет принести ему воду и, возможно, помыть.
- Вы мне водички не принесёте? – не усмотрев никого подходящего, обратился он к Ивану.
- Рад бы помочь, да только ноги мои не ходят, - отказался Иван.
- Я всегда с племянником в баню ходил, - начал объяснять безрукий. – Да он в деревню к тётке уехал помогать по хозяйству. Тётка заболела, слегла, а скотина стоит не
кормлена. Вот и пришлось ему отправляться. С меня-то какая помощь?               
- Если бы вы сидели поближе, я бы смог вас помыть. Руки у меня, не в пример ногам, хорошо работают, - высказал сожаление Иван.
- Моюсь я сам, а вот воды принести не могу. С ногами у вас давно проблемы?
Иван ответил не сразу, подумав: «Вериться с трудом. Ходить, даже при отсутствии рук, можно, а мыться вряд ли».
- Сколько себя помню, так и не работают. Когда младенцем был, может быть, тогда работали. Только спросить об этом некого, родители умерли, когда я спросить ещё ничего не мог.
Двое мужчин, заметив, что инвалидам нужна помощь, определили себя в добровольные помощники. Они принесли воды безрукому и Ивану. Безрукий уселся на лавку и ловко, словно орудовал руками, а не ногами, намылил мочалку и принялся мыть тело. Сам Иван начал стирку, лишь иногда поглядывая на безрукого.
«Постирать мне воды хватит, а на полоскание надо ещё приносить. Хорошо бы место рядом с краном освободилось, тогда и просить никого не надо будет», - брязгая грязное бельё в шайке, размышлял Иван.
Между тем, безрукий намылил тело  и приступил к помывке головы.
На счастье Ивана место у крана освободилось. Иван положил выстиранное бельё в шайку, сполз с лавки и по грязному полу направился к заветному месту. Он торопился успеть первым. В моечном зале инвалидов мылось много, и желающих перебраться поближе к крану было много. И на этот раз Ивану повезло, он добрался первым до лавки. Иван положил шайку и стал ждать помощи, самостоятельно вползти на скользкую лавку он не мог. Ждать пришлось долго. Люди входили и выходили из моечного зала, но никто не подошёл к Ивану, наверное, потому, что у каждого из них не хватало положенного здоровым людям ног или рук. Наконец к кранам подошёл дедок с полным набором конечностей, собираясь налить шайку воды.
«Руки и ноги целы, но сможет ли он мне помочь»? – взглянув на дедушку, подумал Иван.
- Не подсобите на лавку забраться, - попросил он старичка.
- Ой, сынок! Уж и не знаю, смогу ли. Разве что сам будешь мне помогать, руками в лавку упираться, - высказал сомнение дед.
- Я так и предполагал. Давайте, попробуем.
К кранам подошёл ещё один старичок.
- Поможешь мне поднять его? – спросил старичок, подошедший к кранам первым, старичка подошедшего вторым.
- Давайте, попробуем, - согласился старичок. – Малость силёнки ещё осталось.
Два старичка зашли с двух сторон от Ивана и, подхватив его под руки, посадили на лавку.
- Спасибо вам отцы! – поблагодарил старичков Иван.
Старички налили шайки, и ушли на свои места. Кран освободился, Иван налил шайку и приступил к полосканию белья. Иван уже превысил отпущенное для помывки время, и в любой момент банщик мог попросить покинуть помещение. Тем не менее Иван не торопился. Он несколько раз сам менял воду в шайке и полоскал бельё. Благо краны располагались рядом с лавкой, и никого не надо было просить. Лавка вплотную примыкала к подставке под шайку, над которой находились краны с холодной и горячей водой. Достаточно было переместить шайку с лавки на подставку и открыть краны и готово дело, шайка наполнялась водой. Оставалось передвинуть шайку назад и можно мыться или полоскать бельё. Полчаса Иван брязгал в воде бельё, а после отжал его и завязал в узелок. Потом облил себя тёплой водой и только после этого отправился одеваться. В раздевалке на лавку он залезать не стал, а сидя прямо на деревянном помосте, вытерся вафельным полотенцем и стал одеваться. Не прошло и десяти минут, как он сидел в вестибюле на своей тележке, и остывал. Помывшись в бане, мужики пили пиво. Буфетчица наливала пиво из бочки, стараясь сделать так, чтобы шапка из пены получалась как можно больше, а самого пива в кружке оставалась как можно меньше. Обычно в пивной рядом с окном раздачи висела табличка с надписью:               
                требуйте отстоя пива.
 Здесь такой таблички не было, и разомлевшие от пара мужики
хватали наполовину заполненные кружки и жадно пили. Иван иногда позволял себе выпить кружку пива. Но сегодня на улице было холодно, и путь домой мог прерваться ни одной незапланированной остановкой. Для здорового человека возникшее в черте города желание отлить становилось проблемой поиска безлюдного места с кустами, а для инвалида становилось проблемой вдвойне. Денег в кармане Ивана было немного, и вопрос употребления пива после бани отпадал наверняка. Он так бы и закончил сегодняшний банный день насухо, если бы не компания бухающих мужчин.
- Братан! Прими на грудь от нашей щедрой души, - протягивая стакан с «подогретым» водочкой пивом, угостил один из бухающих мужчин.
- Спасибо братцы за угощение! – поблагодарил Иван. – Да только вам самим тут нечего пить.
- Ты пей, болезный, не сомневайся. У нас ещё есть, - успокоил второй из компании мужчин. – Послушай, ты случаем не сапожник?
Сапожник, - подтвердил Иван.
- Так это ты в прошлом годе мне оторвавшийся каблук прибил, а денег не взял? По правде сказать, тогда их у меня попросту не было.
- Я много каблуков прибиваю, и дырявых ботинок починяю. Всего не упомнишь, - не уверенный в правоте вопрошавшего, ответил Иван.
- Точно ведь ты. Твоя мастерская где-то в переулке, недалеко от суворовского училища находится. Там ещё через переулок что-то вроде сада, деревья растут, яблони, кусты всякие, - вспомнил подробности мужчина.
- Адрес действительно мой. Мастерская моя в том переулке находится, - сознался Иван.
- Тебе, за твоё бескорыстие стакан белой полагается, - определил меру вознаграждения мужчина.
Иван понимал, что своим отказом принять угощение он насмерть обидит мужчину. Но и выпить стакан водки прямо сейчас он не мог, поскольку попросту не доехал бы до мастерской. Пришлось пойти на компромисс. Он ответил:
- Стакана для меня много. Я ведь только наполовину живой. Пятьдесят граммов будет в самый раз.
Мужчина решил по-своему. Он плеснул водки из белоголовой бутылки ровно полстакана, посчитав, что для половины человека полстакана водки будет в самый раз. Стакан с водкой перекочевал в руки Ивана.
- Ну, будем здравы! – сказал он и, выдохнув, залпом выпил сто граммов водки и тут же запил стаканом креплёного пива.
Иван передал пустые стаканы компании и, попрощавшись, тронулся в путь. Иван боялся, как бы ему не предложили выпить ещё раз, отчего его голова запросто могла пойти кругом от значительной, для непьющего человека, дозы алкоголя.
Иван выехал на крыльцо и, не останавливаясь, рискуя сломать шею или потерять узелок с бельём, съехал по ступенькам. К счастью всё обошлось, и он покатил по улице по направлению к дому. Чтобы немного проветриться и в случае необходимости иметь возможность сделать зелёную остановку, Иван отправился домой своим ходом. Очень скоро он понял, насколько сильно погорячился. Тротуары, обочины дорог и сами дороги покрывала липкая осенняя грязь. Подшипники у тележки забивались грязью и  переставали крутиться. Ивану приходилось скользить по грязи, словно он ехал на санках по снегу. Оставалось лишь определить, где грязь на дороге пожиже.
«Надо было на трамвай идти», - поздним умом понял Иван.
Его путь пролегал по околице города, где стояли одноэтажные строения частного сектора. Он выбрал это направление, поскольку расстояние до его мастерской сокращалось вдвое, нежели если бы он пошёл сначала к центру, а потом повернул на проезжий для автомобилей тьмакский мост. Сейчас ему тоже предстояло преодолеть реку Тьмака по низенькому, сооружаемому каждой весной, деревянному мостику. Весенние паводки мостик не выдерживал, поэтому после того, как спадёт вода, мост сооружался снова. Мост располагался в районе городского рынка, от которого до мастерской было рукой подать. Около часа занял путь до моста и выбил из Ивана почти все силы. До берега Тьмаки он добрался изрядно пропотевшим  и грязным с головы до ног.
«Как будто и не мылся вовсе, - подумал Иван, стряхивая грязь с одежды. – Хорошо, что бельё в клеёнку завёрнул, грязь, может, и не попала на него».
Постирав в бане бельё, Иван всегда заворачивал бельё в клеёнку. При движении оно много раз оказывалось на земле, и дополнительная защита от грязи никогда не оказывалась лишней. Берег, на котором сейчас стоял Иван, на добрых десять метров возвышалось над водами реки. К мосту вела довольно крутая тропинка, покрытая раскисшими грунтом, глиной с песком. Мост нашлёпкой лежал на торчащих из воды деревянных сваях, и пройти по нему можно было только ногами. Зато на другой стороне пологий берег и плотный грунт тропинки, ведущей к дороге, обещали не очень трудный путь.
«Нужно ждать помощи, самому на другую сторону не перебраться», - понял Иван.
Помощники не заставили себя долго ждать. Группа ребятишек перешла реку со стороны рынка и направилась навстречу Ивану.
- Ребята! Помогите перебраться инвалиду на другой берег, - попросил он.
- Дядя, а что ты нам за это дашь? – поинтересовался самый толстый в группе мальчик.
- Рубль дам на конфеты, - обещал Иван.
- Рубля мало. Нас много, давай три рубля, - торговался мальчик.
- Хорошо, пусть будет три рубля, - согласился Иван. – Только вы меня до дороги доволоките.
- Одно условие, деньги вперёд, - выдвинул условия мальчик, хитро прищурив глазки.
- Деньги получите, когда дело сделаете, - поправил нахала Иван.
- А они у тебя есть? – с недоверием в голосе, спросил мальчик.
- Конечно, есть, - обнадёжил Иван.
- Поклянись, что не обманешь, - попросил мальчик. Он привык всех обманывать, и считал других людей такими же обманщиками.
- Клянусь, - сказал Иван. – Ну что, этого достаточно?
Вместо ответа мальчишки облепили тележку Ивана, подняли и понесли. Мальчишечьи ноги быстро прошагали по мосту, подняли на противоположный берег и опустили Ивана на дорогу. Иван поблагодарил ребятишек и выдал им обещанные три рубля. Получив деньги, ватага продолжила свой путь.
«Теперь уже недолго осталось», - подбодрил себя Иван.
Он понимал, последний участок самый трудный, поскольку сил осталось крайне мало, и дорога до недавно открытого рынка вовсе не имела покрытия. Немного отдохнув, Иван заскользил дальше. Этот последний участок пути занял больше времени, нежили предыдущий. Иван много раз останавливался и лишь когда остывал, снова начинал движение. Когда он ввалился в помещение мастерской, сил не оставалось вовсе.
- Помылся, называется! Весь как взмыленная лошадь, - стряхивая в прихожей с себя грязь, ворчал Иван.
Закончив с чисткой одежды, он запер входную дверь, и перебрался в мастерскую. Там он повесил постиранное бельё прямо на перегородку. 
«Всё, сегодня никаких посетителей», - решил Иван.
Он выпил холодного кипятка и завалился спать.
Не в пример обычному, Иван проспал долго.
«Интересно, сколько времени сейчас»? – оторвав голову от подушки, - подумал он.
Его старенький будильник давно не работал, но свет, бивший с улицы в окно, говорил о начале дня.
- Ну, я сегодня и поспал! – сказал сам себе Иван.
Он вылез из-под одеяла и поёжился. В помещении было прохладно.
«Никак морозит сегодня. Надо будет окно проклеить. Иначе зимой здесь околеешь», - подумал о насущных проблемах Иван.
Умывание и приготовление завтрака заняли целый час. Немного подождав первого
посетителя и так и не дождавшись, Иван продолжил заниматься домашним хозяйством. Первым делом он повесил часть невысохшего за ночь белья на длинную палку, спрятав её за грязной занавеской, отделяющей его спальню от мастерской. Потом, как и намечал, заклеил окно. Закончив с окном, Иван задумался, вспоминая, что ещё забыл сделать.
- Подшипники у тележки, - наконец вспомнил он. – Они со вчерашнего дня все в грязи. Надо их прочистить и промыть керосином. Не равен час заржавеют.
Он взял тряпку, налил в тазик воды и отправился в прихожую, где тележка ожидала своей очереди на чистку. Иван долго и тщательно промыл подшипники водой и, повернув тележку набок, оставил подшипники сушиться.
«Когда высохнет, тогда промажу керосином», - решил он и вернулся в мастерскую.
Он вылил грязную воду из таза в помойное ведро, собираясь вынести его на двор немного позднее.
Иван закончил с хозяйственными проблемами очень вовремя, в дверь вошли сразу два посетителя, мужчина и женщина. Судя по тому, как они держались, это была пара, которую связывали отношения. Каковы были отношения, Иван не пытался понять. Они интересовали его меньше всего. Ивана интересовало дело, приведшее пару к нему. Однако ни мужчина, ни женщина не обратились к нему с какой-либо, связанной с сапожным ремеслом, просьбой.
- Маловато помещение, - сообщила дама своему попутчику.
- Да, маловато, - согласился мужчина.
- Вы что-нибудь хотели, - не выдержав неопределённости сложившейся ситуации, спросил Иван у посетителей. Он обращался сразу к обоим посетителям, но ответила женщина.
- Вы можете прибить подковки? – спросила женщина.
- Могу, но для этого мне нужна ваша обувь, - ответил Иван.
Женщина села на табурет и сняла один сапожок. Она поставила его на перегородку перед Иваном.
- Вам на весь каблучок или только на задник? – уточнил Иван.
- Только на задник, - ответила посетительница.
Иван почистил каблук и прибил подковку. Он поставил сапожок на перегородку. Женщина взяла сапожок и одела. Она тут же сняла другой сапожок и поставила перед Иваном. Когда он прибил и к этому сапожку подковку, женщина одела его.
- Спасибо! – покидая помещение, поблагодарила она.
«Это что-то новенькое, - подумал Иван. - До сих пор за мою работу платили».
Сам факт неоплаты Ивана не расстроил. Он и сам иной раз прощал посетителю долг, если видел, что у посетителя даже столь небольшая сумма последняя. Но дама была состоятельной, по крайне мере её модная добротная одежда говорила об этом.
«Есть такие люди, за человека нашего брата не считают. Для них все мы ниже грязи, и должны им служить. А сами они как бы никому ничего не должны, поскольку никогда ничего полезного ни для кого не делали», - размышлял Иван.
Сам Иван предпочитал общаться с людьми, которые сами тяжело работают, и знают цену заработанной копеечке. До сих пор к нему другие и не заходили. Лишь когда Ивану пришлось помыкаться по инстанциям, где восседают важные начальники, тогда он познал людей другого сорта. Это по их разумению они были людьми высшего сорта. А по разумению Ивана совсем напротив. Ему долго не давали разрешения на продление аренды полуподвала, где находилась его мастерская, выискивая разные причины, чтобы отказать. Однако и на этот раз Ивану повезло, и разрешение он получил. Но и получил предупреждение, что по решению администрации, его могут выселить в любой момент, поскольку на его персону никаких льгот не полагалось. А таких, как Иван, в Калинине пруд пруди.
Целый час после ухода неприятной парочки к Ивану посетители не заходили.
«Словно чёрт наколдовал или ведьма наведьмачила», - отметив этот странный факт, подумал Иван.
Но, к счастью, он ошибся. В его мастерскую заглянул заказчик сапог для сына с самим сынишкой.
- Здравствуйте! Вот, шли мимо, решили заглянуть, спросить, как дела по нашему заказу, - объяснил причину своего появления заказчик.
- Здравствуйте! – ответил Иван. – Сапожки для вашего сынишки готовы. Можете примерять.
Иван достал с полки сапоги и поставил их на перегородку.
- Садись, прикинь на ногу, - обращаясь к сыну заказчика, скромно прячущегося за папу, предложил Иван.
- Садись, померь, - повторил предложение отец.
Сын уселся на табурет и прежде чем примерить сапог, напомнил отцу:
- Папа я в носках.
- Померь хотя бы так. Если подойдут, дома на портянку померим, - нашёл выход из положения отец.
- Немного великоваты, - натянув левый сапог, сообщил сын.
- Теперь правый одень, - велел отец.
Сын одел правый и сообщил:
- И этот великоват.
- Так и заказывали, чтобы на портянку влезли, и чтобы на пару лет носки тебе хватило. За два года сносишь, небось, все подошвы. Ты встань, пройдись. Только тогда точно знать будешь, как обувка сидит.
Сын встал и, как велел отец, прошёлся по маленькому помещению.
- Ну, как? – спросил отец.
- Великоваты малость. А так нормально, - ответил сын.
Он снова сел на табурет, и стянул с ног сапоги, опять переоблачившись в ботинки.
- Ну, вот вам обещанные сто рублей, - отсчитав десять червонцев и положив их перед Иваном, сказал отец. – Спасибо вам за хорошую работу. До свидания.
- Носите на здоровье. До свидания, - ответил Иван.
Конечно, за пошив сапог в других мастерских брали намного больше. Но Иван был доволен и столь незначительной сумме: ведь теперь у него появились деньги, которые не стыдно предложить Марии, вернись она к нему на ночлег.
 Дни летели за днями, осень сменила белая, холодная зима. До нового года оставался всего один день. Все люди ходили с предвкушением нового в своей жизни, с надеждами на лучшее в новом году, и, словно дети, радовались предстоящему светлому празднику.
Иван тоже надеялся и готовился. Он заранее купил две свечи, накупил всякого вкусного, даже сладости не забыл. В этот день посетителей было немного, все текущие дела люди откладывали на потом, занимаясь самым главным: подготовкой к празднованию нового года. После восьми вечера посетителей не стало вовсе. Иван достал две новые тарелки, порезал колбасы, которую по случаю ему помогла купить мать двух известных пацанов. Иван сварил картошку, почистил её. В качестве украшения стола выставил бутылку водки. В большую чашку насыпал самых дорогих конфет, которые продавались в соседнем магазине. Недавно купленный будильник отсчитывал время, двигая стрелки к заветным двенадцати часам. Иван поглядывал на будильник, в тайне надеясь на чудо. Он ждал появления единственной женщины, которая стала для него всем тем, ради чего стоило жить. Она привнесла в его жизнь осмысленность, которой раньше не было. До Марии он жил по инерции. Никому не нужный, отвергнутый, обделённый счастьем любить, он нашёл и открыл в себе это чувство. Его женщина, его Мария, дала ему самое главное в жизни, ощущение, что нужен кому-то, что, несмотря на физическую убогость, его не отвергли.
А что он мог дать ей взамен? Об этом он сейчас не думал. Он просто ждал чуда, ждал её, и два подарка было готово, чтобы порадовать самого дорого ему человека. Пятьсот рублей, заработанных и скопленных Иваном, лежали в укромном месте, по первой просьбе готовые перекочевать в кошелёк Марии. И самое главное, что касалось больше  его самого и немножко и Марии, он купил себе костыли, и уже несколько шагов по мастерской мог сделать. Он каждый день тренировал ноги, и теперь они не были лишь неподвижным дополнение к его маленькому телу. Ноги чувствовали боль и холод и, самое главное, они начали шевелиться.
 Десять минут оставалось прожить в этом году, который стал для Ивана самым важным, самым главным годом. Иван зажег свечи и стал ждать. Да, он ждал чуда, он почти верил, что так и будет. Откроется дверь и войдёт она. От напряженного ожидания Иван почти не дышал. Вот стрелки часов показали без пяти двенадцать, потом без четырех, но ничего не происходило. Иван перестал смотреть на часы, моля чтобы время остановилось и лишь с появлением самого дорого, самого желанного человека пошло вновь. И тут он услышал, как скрипнули петли распахиваемой входной двери и шаги, сначала по ступенькам, потом по прихожей и они уже у двери в мастерскую. От волненья Ивана прошиб пот. Неужели его надеждам суждено сбыться, и сейчас распахнется дверь и войдёт она!? Каждая секунда, отделяющая Ивана от этого момента, маленькими молоточками стучала в висках. Словно в замедленном киноповторе сначала открываться дверь… Иван наклонился вперёд всем телом, нависая над перегородкой, стараясь приблизить заветный момент. Наконец дверь открылась и, прихрамывая, вошёл незнакомый мужчина.
Иван смотрел на него и молчал. Его словно удар хватил, лишив возможности мыслить и говорить. Пауза затянулась, и незнакомый мужчина первым подал голос.
- Я шёл мимо и увидел приоткрытую дверь. Вот, заглянул проверить, не случилось ли чего, - соврал мужчина.
Иван молчал, и мужчина продолжил говорить.
- Я сторожу комиссионку. Наверное, слышали о комиссионке? Её месяц назад открыли. Она в соседнем доме находится.
- Что-то такое я слышал, - в свою очередь соврал Иван. Меньше всего его интересовал комиссионный магазин. – Насколько я понимаю, сторож должен находиться внутри помещения.
- Нет, у нас не так. Я сторожу снаружи. Проверяю, целы ли замки. Эх, жалко новый год пропустим. Часы уже на двенадцати часовой отметке, - недвусмысленно глядя на бутылку, напомнил о празднике сторож.
Иван заметил направление взгляда сторожа и открыл бутылку водки. Он налил по сто граммов в каждый из стаканов.
- Сначала за старый год надо выпить, - напомнил сторож.
Они чокнулись и молча выпили. Каждый из них зажевал водку кусочком колбаски.
- А теперь надо за новый год выпить. Он то уже наступил, а мы ещё не встретили его, - торопил сторож.
Иван налил ещё по сотке.
- Чтобы новый год был не хуже старого, - высказал он пожелания.
- А даже ещё лучше, - добавил от себя сторож.
Они чокнулись и выпили.
- Вы, наверное, кого-то ждали, и я тут появился некстати? – в поздний след забеспокоился сторож.
- Ждал, - сознался Иван, - Да не дождался. Видно, что-то не сложилось.
- Женщину ждали? – полюбопытствовал сторож.
- Да, женщину, - подтвердил Иван.
- Женщины это существа особые, - философски заметил сторож. – С ними ничего непонятно. Так что не расстраивайтесь попусту. Ну, я пошёл. Мои замки нельзя надолго оставлять без присмотра.
- На улице холодно, да к тому же новый год. В такую ночь воры сидят в тёплых малинах и празднуют.
- А если всё-таки ваша женщина придёт?
- Не придёт. Она живёт далеко. И семья у неё, - успокоил Иван.
- Ну, тогда можно не торопиться. Ворам действительно не до воровства сегодня, -          
согласился сторож.
- Так вы всё время на улице, около магазина ходите? – для продления общения, спросил Иван.
- Почему на улице? Я обойду вокруг здания, замки на дверях посмотрю. Потом в подъезд иду и там на ступеньках сижу. В подъезде тепло.
- А если за это время замок вскроют?
- Я затем и сторожу, чтобы воровство предотвратить.
- Хорошо, коли так, - поддакнул Иван. Ему не хотелось в эту ночь оставаться одному.
Иван разлил по стаканам оставшиеся сто граммов водки.
- Ну, за то, чтобы всё было хорошо! – произнёс тост Иван и залпом выпил.
Сторож согласился, по крайне мере он ничего не сказал и выпил молча. Он крякнул в кулак, обозначая полное удовлетворение сложившимися обстоятельствами.
- Было у меня один раз, - начал рассказывать сторож. – Я тогда тоже магазин сторожил. Мне дали ключи от подсобки, чтобы я в магазине находился. Так вот, сижу я в подсобке, и слышу, как скрипнули петли входной двери. Кто-то лезет через подсобку в магазин. Получается, они прямо на меня выходят, а им свидетель не нужен.
Сторож замолчал. Иван, боясь, как бы он не закончил на этом рассказ, спросил:
- И как вы спаслись?
- У меня с собой нож был. Я лезвие специально укоротил, чтобы порезать жулика, но не убить. У меня знакомый убил вора, так ему за убийство впаяли срок по самое некуда и никакие смягчающие обстоятельство не помогли.
- Вот и охраняй магазины! Сам  будешь во всём виноват, - посочувствовал Иван.
- Я спрятался за дверь и первого на нож подсадил. А второй меня по голове фомкой. Я тогда в шапке был. Это меня и спасло. А то убил бы.
- Опасная работа сторожить, или убьют, или посадят.
- Что делать? Другой-то для нашего брата работы нет, - подразумевая свою хромоту, объяснил сторож. - Приходится рассчитывать на везение. Ладно, пошёл я. Посмотрю, как там обстановка.
Сторож ушёл, оставив Ивана одного.
- Дверь закрыть надо, - вспомнил Иван.
Он закрыл входную дверь и лёг спать. Для него празднование нового года было закончено.
Следующий день ничем необычным не выделился. Посетителей было немного.
«Клиентов всё меньше и меньше становится. Толи сапожных мастерских по городу много по-открывали, то ли люди новую обувь стали чаще покупать. А новая обувь долго носится, прежде чем разваливаться начинает, - от нечего делать, разглядывая в окно проходящие мимо ноги, размышлял Иван. – И мой знакомый давно не приходил. У меня для него есть спиртик, пора бы нам обменяться.
Знакомый Ивана, который работал на обувной фабрике, действительно давно не приходил. Этого за ним раньше не водилось. Иван подозревал самое плохое, но всё же надеялся на появление друга. Запас кусочков кожи у Ивана ещё был, но всё имеет свойство когда-то заканчиваться. Поэтому Иван старался набирать всего необходимого для дела в запас.
«Надо будет спросить у соседей его матери, если кто-нибудь из них заглянет ко мне по делу», - решил Иван.
Он знал, в каком доме жила мать знакомого, поэтому знал и её соседей. Но те заходили к Ивану крайне редко. Старенькие были эти соседи и предпочитали традиционную русскую обувь, валенки с калошами. Старички сами подшивали валенки и, поэтому вполне обходились без услуг сапожника.
Ближе к вечеру к Ивану заглянули ребятишки. Школьные каникулы ещё не закончились и предоставленные сами себе, школьники всеми днями занимались своими делами. Они катались с горки и, изрядно промокнув от снега, шли к дяде Ване согреться и обсохнуть, чтобы их родители не ругались по поводу мокрой испорченной  одежды.
- Ну, что нового в городе? – поинтересовался Иван, ставя чайник на плиту, собираясь напоить ребятишек горячим чаем с конфетами.
- В городском парке дорожки залили, чтобы по льду можно было на коньках кататься, - сообщил один из ребятишек. – Вечером там фонари дорожки освещают, и музыка играет.
- Так в парке дорожки давно залили, ещё до нового года. Насколько мне известно, там каждый год дорожки заливают, - напомнил Иван.
- А в этом году открыли прокат коньков. Можно паспорт отдать или денежный залог, заплатить за прокат и покататься, - объяснил суть нововведений мальчик.
- Это хорошо, что коньки в прокат дают. Коньки с ботинками дорого стоят. Да и не часто они в магазинах бывают. А тут, заплатил и катайся, - рассуждал Иван. Ему радостно было то, что хоть кто-то иногда вспоминает о нём, и появление ребятишек разнообразило его серую убогую действительность.
Пацаны слушали Ивана, опустив головы.
- Ну, что приуныли? У вас столько развлечений появилось в каникулы, а вы не рады, - подначивал пацанов Иван.
- Мамка денег не даёт, - объяснил причину тоски один из мальчиков.
- Сколько стоит взять коньки на прокат? – поинтересовался Иван.
- Рубль час, - ответил мальчик.
- Ну, заходите завтра, я на пару прокатных часов вам денег дам, - обещал Иван.
- А в залог что оставить?  Там нужны деньги или паспорт, - напомнил мальчик.
- Это вы сами решайте, как быть. Но, думаю, ваши ботинки для залога вполне подойдут. Коньки с ботинками возьмёте, а свои ботинки сдадите, - объяснил, как решить проблему, Иван.
Мальчишки вскоре ушли, обещав зайти завтра пораньше, и помочь Ивану по хозяйству. 
«Эх, кабы у меня были дети!» – подумал Иван.
Для появления в доме детей нужна женщина, которая детей родит или приведёт с собой. Оба варианта для Ивана были одинаково невыполнимы. О чём оставалось лишь сожалеть. После встречи с Марией он острей почувствовал своё одиночество. А сегодня ему было просто невмоготу.
«Надо познакомиться с какой-нибудь женщиной», - решил он и криво усмехнулся своему же решению.
Познакомиться с женщиной Ивану было негде. Клиентки, приносящие на починку обувь, своих биографий не рассказывали, и желания познакомиться с инвалидом поближе не проявляли. Все они прекрасно понимали: с инвалида взять нечего. По причине физической убогости он в любом семейном деле не помощник и денег у него не водится, так как заработки сапожника по мелкому ремонту обуви оставляют желать лучшего.
«Разве что в свободное время на паперти подрабатывать. Кстати, там и женщин большой выбор. Подавать инвалиду будут, тогда и пристать к ним можно», - сам с собой пошутил Иван, и тяжело вздохнул, сознавая безвыходность своего убогого жребия.
«Если бы Мария поближе жила, заезжала бы иногда. Всё радость в жизни. А там, глядишь, и спину мою подлечила бы. Что-то размечтался я сегодня. Всё это пустые несбыточные небылицы, и думать даже об этом нечего. Сейчас чаю попью, и спать», - дал себе установку Иван.
На другой день, как и сговорились, пришли ребятишки. Иван дал им три рубля, которые предназначались в оплату за прокат коньков. Ребята помогли по хозяйству и отправились кататься в парк.
«Вот ребятня! Ничего им не надо, ни разносолов, ни сладостей, а дай только коньки, да санки зимой, самокат, да велик летом. Так бы всеми днями и носились по улицам. Однако взрослая жизнь не за горами. Скоро им надо будет какое-нибудь ремесло осваивать, чтобы  пропитание себе добывать», - размышлял Иван.
Он понимал, что ребят ждёт ПТУ, поскольку мать уже сейчас с трудом добывала денег 
для кормления семьи. А ребят ещё одеть, обуть надо и на кино и мороженое денег дать. В ПТУ учеников кормят и готовят к будущей специальности основательно, зная, что другого пути, как на фабрику или на завод рабочими у них нет.
«А может, кто-нибудь из них у меня учиться будет, - размечтался Иван. – Тогда у меня и ученик, и помощник будет. Хотя вряд ли. Ребятишки идут туда, где интересней, где техника. А какая тут у меня техника?»
На следующий день ребятишки пришли к Ивану в плохом настроении. Они помогли ему по хозяйству и уже собирались уходить, когда Иван спросил:
- Как вчера покатались?
- Не катались мы вчера. Нам коньков не дали, - сообщил один из ребятишек.
- Что же так, размера вашего не нашлось?
- Нам не дали, потому что залога у нас не было.
-А как же ваши собственные ботинки? Разве они залогом быть не могут?
- Нам дяденька сказал что нет. Он сказал, что наши ботинки только нищим и сгодятся.
«Да, обувка у них доброго слова не стоит», - отметил себе Иван. Он спросил: 
- Так что же он хотел в качестве залога?
- Или паспорт или десять рублей за каждую пару.
- Какой может быть у вас паспорт, коли вам ещё восемнадцати лет нет, и долго не будет?
- Паспорт – это если мы со взрослым придём. А деньги можно и самим дать.
- Как я понимаю, паспорт вам мамка не дала и с вами не пошла.
- Не дала, - подтвердил один из мальчишек.
- Ладно, так и быть, дам вам червонец. Будете кататься по очереди, - обещал сапожник.
- Дайте нам ещё три рубля, - попросил один из пацанов.
- Так я же вам три рубля вчера давал, - удивился сапожник.
- Когда отказались нам коньки выдать, мы себе мороженое купили, - сознался один из пацанов.
- Ладно, вот вам ещё три рубля, - смилостивился сапожник.
Пацаны взяли деньги, поблагодарили и ушли.
«Вот разбойники! На мороженом деньги проели. Дети, есть дети, без мороженного им никак нельзя», - отметил себе Иван.
Его собственное детство было голодным и холодным без конфет и мороженого. Хлеба даже вдосталь не было. Но зато специалистом он стал хорошим. Жизнь заставила. К плохому сапожнику не больно-то клиенты заходили. А к хорошему шли с охотой. На сытую жизнь денег он не зарабатывал, но голодным уже не был.
 На другой день ребятишки не пришли в мастерскую. Лишь через день они появились перед Иваном.
- Ну что, ещё три рубля дать? – Иван встретил пацанов вопросом.
Они ответили не сразу.
- Не надо нам три рубля, - наконец ответил один из них.
- А что так? Накатались уже?
- Нет, не накатались. Вот он в школе у одного там, купил машину. Все десять рублей на неё истратил, - он сердито посмотрел на брата.
- Ну, ребята! Вы так меня по миру пустите. Машинка-то хоть хорошая?
Мальчик вытащил из кармана маленькую металлическую машинку с облупленной краской, копию полуторки. 
- Да, машинка не ахти. И чего она тебе приглянулась?
- Я шофёром хочу стать. Поэтому машины люблю.
- Если любишь - это серьёзно. Но с коньками пока не получится. На санках пока катайтесь.
- Вы только мамке не говорите. Она за десять рублей нас ругать будет. А то и гулять не пустит. 
- Хорошо, я не скажу. А десять рублей я вам прощаю.
- Мы отработаем, - пообещали пацаны.
- Вы и так много для меня делаете, и, надеюсь, не бросите меня на произвол судьбы. 
- Мы вам сейчас воды натаскаем и в магазин сходим.
- Хорошо если так. Сначала вы мне воды принесите. А потом уже в магазин пойдёте.
Пацаны принесли воды. Иван достал два червонца.
- Вот вам два червонца. Только больше на мороженых не проедайте. Зимой лучше конфеты  съесть. Горло не простудишь.
- Что вам купить? – спросил один из пацанов.
- Как обычно, и конфет возьмите на остаток.
Пацаны ушли, а Иван снова взялся за работу, которую оставил перед приходом ребятишек.
«Дети падки на всякие машинки и сладости. Тяжело мамке с ними. Зато как вырастут, будет ей поддержка в старости. Только до того срока, как они вырастут, далеко».
   Шло время, неумолимо отсчитывая дни.  Прошёл январь, потом февраль. Холодно было этой зимой, и до самой весны с неба ежедневно подсыпало снега. Начало марта выдалось хмурым и холодным. Зато вторая половина месяца порадовало солнышком, и длинными сосульками, которые любили грызть малыши. В конце месяца снег стал рыхлым, и по улицам потекли ручьи. Пацаны пускали кораблики в лужах и, придя домой с мокрыми ногами, получали нагоняй от родителей. Первого апреля к Ивану в мастерскую зашёл гость. Многим захотелось бы, чтобы такой гость зашёл в  качестве первоапрельской шутки. А лучше бы он не заходил вовсе. Гость пришёл, как представитель администрации и сообщил Ивану, что он больше не может арендовать занимаемое мастерской помещение и должен в недельный срок его покинуть. Гость ушёл, а Иван долго находился под впечатлением визита. Всю свою сознательную жизнь Иван провёл в мастерской. Сюда, его, маленького сиротку-инвалида, привёз знакомый умерших  родителей и здесь выучил ремеслу. Иван не знал другой жизни, не ведал другого места, где мог бы провести хотя бы ночь. Для него мастерская была той родиной, которая у человека одна на всю жизнь и потеря которой равноценна потери самой жизни.
Все дни после ухода гостя Иван находился словно в ступоре. Он продолжал выполнять заявки клиентов и не предпринимал никаких действий, чтобы вовремя собрать вещи и покинуть  мастерскую. Иван не искал другого места, где можно было бы оборудовать мастерскую и заниматься сапожным ремеслом. Втайне он надеялся на чудо, которое свершится именно для него хотя бы один раз в жизни, оставив его в родных стенах. Но чуда не произошло, и ровно через неделю два здоровенных дядьки пришли утром в мастерскую и выпроводили Ивана на улицу. Оказалось, что все его вещи уместились в небольшой старенький чемоданчик. Самодельная тележка с рассыпавшимися подшипниками осталась в мастерской. Она больше не могла служить Ивану, как служила последние годы и была оставлена в мастерской без сожаления. Раскисший снег на тротуаре, всё равно не позволил бы перемещаться на тележке, даже если бы она была исправна. Иван вышел в стареньком, длинном не по росту пальто, по наследству доставшимся от его учителя. Два костыля поддерживало тело Ивана. Он чувствовал себя не очень уверенно с двумя дополнительными деревянными ногами. Но другого варианта для Ивана не предвиделось. И хотя он до сего времени ходил только по полу мастерской, результат каждодневных тренировок был налицо. Иван постоял у дверей своей бывшей мастерской, не зная куда идти. Наконец, Иван пошёл по направлению к улице Бебеля. Он шёл медленно, едва переставляя непослушные ноги. Он собирался перейти улицу, но ветки растущего на тротуаре дерева, задели и сбили с него фуражку. Иван остановился, не зная, что делать. Нагнуться и поднять фуражку он не мог, боясь потерять равновесие и упасть. Иван стоял над фуражкой, которая упала так, словно он просил милостыню. Он ждал прохожего, чтобы попросить поднять фуражку. Вдалеке показалась парочка, идущая  по направлению к Ивану. Мужчина держал женщину под ручку, как держат своих суженных молодожёны, показывая всем, что имеет на женщину неоспоримые права. Глаза женщины сияли от счастья, которое сейчас невозможно было скрыть. Чем ближе подходила парочка, тем явственней Иван видел в чертах женщины знакомый облик Марии. Прошло много времени от их встречи и облик Марии, преображённый частыми воспоминаниями, мог уже сильно отличаться от оригинала, но Иван был уверен – это она. Её глаза, лицо и статная походка не вызывали сомнений в подлинности. Парочка поравнялась с ним, мужчина достал пятак, и бросил в лежащую на земле кепку. Они пошли дальше, а Иван словно завороженный смотрел им во след. Она не узнала его. Теперь маленький, тщедушный человек с небритым лицом стоял на тротуаре, опираясь на костыли. А тот, другой, ползающий по земле на низенькой тележке, остался где-то там, в прошлой трудной жизни, о которой по многим причинам не хотелось вспоминать. Она жила сейчас настоящим, отбросив до поры всё плохое и хорошее в своём прошлом, защищая тем свою новую любовь. Иван был частью её прошлого и забытый остался там навсегда. Иван смотрел во след уходящим, и от его души словно отрывали частичку чего-то очень важного и дорого. Он продолжал смотреть, даже когда они завернули за угол и исчезли из поля зрения. Слабая надежда Ивана, что он не один в этом мире, что он кому-то ещё нужен, испарилась навсегда, и только проведение, воплотившееся в проезжающий мимо грузовой автомобиль с большими колёсами из чёрной резины, разом могло решить все его проблемы. Но время было упущено и автомобиль, шурша шинами по асфальту, проехал мимо, а Иван всё стоял, не зная на что решиться.





                Исповедь одинокого сердца

                Роман:
               Счастье близко, счастье далеко

          
               
            
              Оглавление.   
Глава 1.    Северная  малина.
Глава 2.    Караван.
Глава 3.    На  грани  жизни  и  смерти.
Глава 4.    Дела  семейные  поселковые.
Глава 5.    Вспышка.
Глава 6.    Тот,  кто  придёт  после  нас.
Глава 7.    Где взять новую маму?
Глава 8.    Сколько  мальчику нужно отцов?
Глава. 9    Новое в жизни посёлка.
Глава 10.  Кто поедет  за покупками?
Глава 11.  Переполох в полярном посёлке.
Глава 12.  Что делать старому деду?
Глава 13.  Прощай город, здравствуй тундра.
Глава 14.  Первые дни пути.   
Глава 15.  Так хочется домой.
Глава 16.  В посёлке назревают перемены.
Глава 17.  Новый начальник и его старые подчинённые.
Глава 18.  Как решить вопрос усыновления?
Глава 19.  Гром в начале  весны.
Глава 20.  Беглецы.
Глава 21.  Хочется жить.
Глава 22.  Эпилог.
   
                От автора.
 Люди живут в трудах и заботах день за днём, мечтают уехать куда-нибудь далеко, где тепло, сытно и счастье ежеминутно улыбается вам, приглашая составить компанию в своём радужном веселье. Но жизнь идёт, ничего не меняя ни в плохую, ни в хорошую сторону, и так иной раз становится тоскливо, что жить не хочется. А счастье - вот оно, рядом, и проявляет себя очень буднично и незаметно. Оно в рождении ребёнка, в улыбке любимой женщины, в крепкой мужской дружбе.















               
               
               

    Глава  1.  Северная  малина.
  В  посёлке  северной  бухты  жило  несколько  тысяч  человек.  Случайных,  залётных,   приехавших  на  сезон  заработать  здесь  не  было. А всё потому, что почти  все  жители  посёлка  имели   сложную  биографию,  отягощенную отбыванием срока  в  каком-нибудь  лагере  закрытых  исправительных  учреждений.   Последняя  ходка к  «хозяину», приводила в  расположенную недалеко от посёлка лагерную зону. А потом многие оседали в самом посёлке.  Жизнь  каждого  из жителей посёлка  перевалила за половинную, отмеренную природой отметку, и  выбор места поселения таких  старожилов был не случаен.
  Отмотав свой последний срок  в лагере, они понимали, что здесь и есть их настоящий дом. Вся проведённая на нарах, истраченная  на тюремные сроки жизнь  была для них самой  настоящей, почти постоянной.  У многих из них не осталось ни близких, ни родственников там, на свободе.  Всё самое близкое и родное находилось в посёлке, который они отчаянно ненавидели, но тем не менее жить без него не могли.
  Индивидуумы, ещё питавшие какие-то иллюзии, недолго пробыв на свободе, скоро возвращались домой - в лагерь.  Лагерь и тундра становились их новой родиной. 
  Выйдя из лагеря, они далеко не уезжали, селясь в расположенном  неподалёку, по местным меркам, посёлке.  Им не приходилось даже менять специальность, поскольку  жители  посёлка, как и заключённые зоны, занимались одним делом – добычей угля на угольных копях.  Вольные поселенцы жили по тем же законам, которые они накрепко усвоили в зоне.  Всё в их жизни оставалось таким же:  ранние побудки на работу, баня раз в неделю, вечера за  картами  со своими бывшими корешками.  Не было только вооружённой охраны и конвоя сопровождающего на работу.  И ещё было то, чего  зона не позволяла, – крепкий недельный запой с получки.
  В северном посёлке спиртное было запрещено.  Поэтому  кореша, получив зарплату, скидывались, чтобы зафрахтовать двухмоторного работягу «Ил-12» на один рейс. Уже через день по ящику на «нос» у них было.  Местному  начальству пришлось ввести «плавающий»  срок выдачи получки, приуроченный  к какому-нибудь местному, даже не обозначенному в календаре празднику.  Это позволяло смотреть сквозь пальцы на загулявших работяг и  в дальнейшем не портить с ними отношений.
   В посёлке не было ничего примечательного, что  могло бы запомниться  приехавшему  гостю.  Разве что  местный  поселковый ресторан.  Архитектурной ценности строение, в котором  он располагался, не представляло.  Это был простой  рубленый дом, и блюда,  предлагаемые посетителям, мало отличались от тех,  что составляют меню простой столовой. Цены, правда, были полярные, сравнимые разве что с ценами  фешенебельного столичного ресторана. В общем,  данное заведение рестораном можно было назвать с  большой  натяжкой. Если бы не буфетчица  Клава,  из-под  полы  торгующая спиртным,  и две сиротливо  сидящие  в углу представительницы древнейшей  профессии, то вывеске «Ресторан» заведение не соответствовало бы ни по одному показателю.  Посетителей в ресторане  никогда  не бывало много.  Разве  что командированные заходили  пообедать, да страждущие после  недельного  загула  забегали  похмелиться. Рабочие питались в рабочей столовой и заняты они были  весь  день.  Зато когда рабочим  угольных  копий  выдавали  получку, забытая тропа  в ресторан снова протаптывалась.
   Первые  три дня  все пили дома своё и приходили в ресторан,  чтобы  арендовать  на часок-другой  одну из двух  скучающих, устроившихся в уголке дам.  Вид у дам был  таков, что на трезвую голову,  даже у самых  смелых,  непритязательных охотников до плотской любви,  вряд ли возникали  похотливые желания к этим дамам. Одна  из  них - рослая, полная  (если  не сказать смелее) блондинка,  вторая  -  поджарая, маленькая  брюнетка.  Обе  дамы  относились к  ветеранам древнейшей профессии.  Наверное, злодейка- судьба, сыграв с ними злую шутку – преждевременно состарив, закинула их в  забытый богом медвежий угол.  Сморщенные,  как  печёные  яблочки, лица, отсутствие большей половины зубов, говорили о длительной жизни в местности с продолжительными крепкими морозами и, несмотря на нюансы  профессии, о полном отсутствии заботы о  своей внешности. 
  Обычно дамы сидели в уголке ресторана, положив ногу на ногу, дабы все входящие в помещение мужчины имели возможность оценить их женские «прелести», а также увидеть написанную мелом на подошве цену за интимные услуги. Что же касается внешнего вида дам, то, как известно, нет некрасивых  женщин, просто бывает мало водки. 
  Начиналось каждый раз  всё одинаково.  После  получки, мужики пили водку и играли в карты.  Деньги в посёлке ценились мало, их попросту не на что было потратить.  Поскольку рабочих кормили  бесплатно и за жильё  высчитывали прямо в бухгалтерии, основные расходы составляли карточные долги, да «текущие» – водочные расходы.  Сначала проигравшего в карты как бы в шутку посылали в ресторан для «выписки» дамы.  Выбор, с учётом наличия в ресторане всего двух непотребных дам, был не велик. Тем не менее долго спорили – какую лучше взять: беленькую или чёрненькую.  Если даму уже арендовала  другая компания, писали мелом на столе, кто ещё хочет её видеть.  Она, удовлетворив желание одной компании, возвращалась в ресторан, чтобы увидеть, кто следующий дал заявку.  Когда дама приходила по заявке, первому «везло»  проигравшему в карты.  Все понимали: раз не повезло в карты, то пусть повезёт хотя бы в любви.  Обслужив и эту компанию,  получив положенный гонорар, дама шла по следующей заявке.  Праздник мог скоро закончиться,  и ей нужно было торопиться, обеспечить себя до следующего заказа.  Правда, поговаривали, что дамы заработали за несколько лет жизни здесь немало и этих денежек могло хватить на годовую зарплату всему посёлку.  Возможно, для кого-то на «материке» с такими деньгами они стали бы завидными невестами, но только не здесь.  Может быть, поэтому они единственные из немногочисленного женского населения посёлка оставались незамужними. А может, они сами не хотели менять свои привычки, понимая, что в жизни главное профессия, которая тебя кормит.
  Когда спиртное у всех заканчивалось, наступал звёздный час буфетчицы Клавы. 
С похмелья редко у кого голова не болит,  и толпы страждущих начинали осаждать забытый было ресторан.  Клава прямо из самовара наливала водку,  отказавшись от общепринятого у буфетчиц – разливать из бутылок с минеральной.  Тем более что минеральной воды на севере не пьют.  Крепкий, горячий чай - это дело другое. 
  К ней подходил очередной клиент с синими губами, с трясущимися руками и говорил:  «Мне чай без сахара». И тут же получал то, что  просил.  Правда, многим стакан с подстаканником, до краёв наполненный бесцветным чаем «Белая роза», приходилось держать одним пальцем за ручку подстаканника, цепляясь другим за фалды тулупа.  Иначе беда, расплескаешь.  Некоторые не могли и этого. Поэтому прямо у стойки, из стоящего на подносе стакана, наклонившись, вытянув трубочкой губы, отсасывали сколько получалось.  Только потом, погодя пару  минут, к большому неудовольствию ждущих своей очереди и самой буфетчицы, выпивали остальное. Взяв, как и положено, стакан - другой,  тут же просили повторить. 
  Из ресторана  страждущие выходили «нагретыми» и поправившимися.  По разносящемуся крепкому сивушному духу можно было безошибочно определить, в какой стороне находится ресторан.  В условиях полярной ночи это было совсем не лишним ориентиром. 
   Всё  остальное  время, от получки до получки,  посёлок жил спокойно и мирно.  Мелкие аварии на шахте, приводящие к преждевременным смертям, никого не удивляли  и не смущали.   Все мы  под Богом  ходим и точно  не  знаем  своего  часа.  Хотя среди  таких,  в  прошлом  отъявленных,  головорезов,  никто  в Бога  не  верил, но и в чёрта не верил тоже.  Смерть каждый видел много раз:  она ходила за ними по пятам.  И  в исправительных  лагерях умирали от болезней и полуголодной жизни, от  тяжёлой  работы.  И на воле умирали от пуль милиционеров или ножа подельщика, навсегда избавляясь от мучений и непутёвой жизни.  Сказать по правде,  жизнь в посёлке была скучна и монотонна.  Лишь старые причуды  обитателей посёлка и составляли некое  театральное, в понимании бывших зэков, действо.  Вообще, причуды имелись у всех.  Но не каждая присущая бывшему зэку причуда  являлась забавной.  Когда по любому поводу один подставляет другому нож к горлу, изображая разгневанного пахана, или  в бане выкручивает руку, обещая «отпетушить», весёлого в этом мало. 
   Среди бывших зэков особых весельчаков не наблюдалось, но некоторые «заскоки»  и в их среде считались  весьма забавными.  Не секрет, что многие навыки  хорошо освоенных воровских специальностей переходят в стадию навязчивых идей, становясь почти неизлечимой болезнью.  Так, у карманника руки непроизвольно тянутся к чужому карману и глаза  загораются при виде чужого толстого кошелька.  Жизнь в посёлке «на покое» не утихомиривала эту страсть. Но украсть, стырить из чужого кармана здесь было небезопасно.  Все знали многое друг о друге, в том числе и воровскую квалификацию.  Поэтому вычислить шалунишку не представляло труда. 
У шалуна радость от совершённого вряд ли искупала всё, что было потом.  Тот, кто  всё же решался на воровство, оказывался вдруг с отмороженной кистью.  А то и вовсе  умирал в местной медсанчасти с диагнозом:  «смертельное переохлаждение»,  вне зависимости от того, когда это случилось: зимой  или летом. 
 И всё же те, кому  необходим  и бесконечно дорог  щемящий сердце миг воровской удачи, находили решение проблемы и воровали.
Один карманник отдавал свою получку другу, прося спрятать в каком-нибудь кармане.  Не было случая, чтобы он к концу дня не вернул деньги.  Другой прятал получку в общей раздевалке в своем шкафу для рабочей одежды.  После работы, когда никого не было, он прокрадывался в раздевалку, разворачивал принесённую тряпицу.  А  в этой тряпице лежали с любовью изготовленные им самим всякие-превсякие отмычки.  Он  брал нужные для дела и приступал.  Вскоре все пять замков в шкафчике были открыты, и он забирал честно добытые деньги.  Он периодически менял замки на своём шкафчике, выписывая с материка всё новые, всё более  совершенные.  Все знали  о его «хобби», но не  осуждали,  лишь посмеивались.
 В основном в посёлке  жили  три типа вольноопределяющихся: пессимисты, оптимисты и идеалисты.
  Пессимисты  считали, что нет хуже  места, чем  то, в котором они  сейчас живут.  Не  уезжали они только потому, что были уверенны: как  только уедут на «материк», их тут же упрячут в зону, где кормят впроголодь и вокруг злющие охранники с винтовками и  собаками.  Если  и  удастся из зоны выйти, то самое  место  им  будет здесь же, в посёлке.  Так стоит ли  вступать в этот опасный жизненный круговорот?
  Оптимисты  считали, что нет лучше того  места, где они сейчас живут и никуда из него уезжать не хотели.  Даже в отпуске не бывали по несколько лет, беря за него компенсацию.
  Как-то  группа  оптимистов  поехала в отпуск в Сочи.  Им дали путёвки в хороший санаторий с бассейном и собственным рестораном.  Правда, время года не совсем  подходило  для отдыха на юге -  октябрь.  Первая  неделя в Сочи выдалась тёплой, можно  было  даже купаться в  море.  Они почти не выходили из комнаты, играли в карты и  пили имевшееся  в изобилии в соседнем магазине сухое вино. На море смотрели  по несколько раз на день, когда выходили на балкон покурить.  На  берег моря они  ходили лишь один раз в - последний день пребывания в  санатории.  Им  такой отдых не  понравился: ни тебе рыбалки, ни охоты. 
- Выпить как следует - и то  водки  наищешься.  От кислого вина уже  воротит.  И пиво там кислое, -  рассказывал один по приезде домой интересовавшимся, как  там и что. 
   Жили в посёлке ещё идеалисты.  Эта  прослойка жителей долго в посёлке  не задерживалась.  После зоны они оседали здесь на короткое время. Подзаработав денег, отъевшись на  вольных хлебах,  идеалисты покидали  посёлок, надеясь никогда больше сюда  не возвращаться.  Но судьба распоряжалась иначе.  На материке, где они собирались, погуляв немного на заработанные деньги, начать новую жизнь, всё  заканчивалось кутузкой, судом и новым сроком.  В своём лихом загуле они,  как правило, находили  дружков с той же воровской  специальностью.  Пообщавшись на воле с единомышленниками, решались на одно «стоящее дело»…  Потом всё было, как обычно:  суд, пересыльная тюрьма, лагерь, посёлок.
 Жизнь их ничему не учила.  Заработав в посёлке деньги, они  пускались в следующий свой круговорот.  В посёлке жили несколько человек, которые,  два  и даже три раза пройдя по такому  кругу, всё же не утратили юношеских иллюзий. 
 Даже среди таких людей были свои корифеи.  Дед Репка, как звали его в посёлке, переплюнул всех остальных.  Ему перевалило уже за семьдесят, но полное отсутствие зубов и четвёртое по кругу возвращение в посёлок не лишили этого «птеродактеля» зоны оптимизма и юношеских иллюзий.  Он до столь преклонного возраста сохранил бодрость духа и огромную, славившуюся в молодые годы, физическую силу.
Отменный аппетит и непритязательность к качеству еды, позволяли надеяться, что и пятый круг, в который собирался в скором времени отбыть, ему  всё еще  по силам. Действительно, дед Репка был ещё  настолько силён, что поспоривший с ним  на какой-нибудь трюк, связанный с поднятием  тяжестей, неизменно проигрывал.  А в потасовках, нередко возникающих при ежемесячных, связанных с выдачей получки праздниками, ему и подавно не было равных.  Он легко раскидывал навалившихся на него пятерых – шестерых драчунов. Был невосприимчив к ударам, не боялся их, поскольку последний свой зуб потерял ещё в молодые годы в одной из потасовок.  Зато его  кулак лупил обидчиков, как  паровой молот, отбрасывая, отрывая от пола.
Отсутствие зубов не мешало  ему есть.  Дёсна деда Репки стали такими твёрдыми, что мясо и куриные кости были вполне «по  зубам» для его беззубого рта.  Если  бы крепкое тело деда имело умную голову, то страшнее зверя вряд ли  можно  было найти за колючей проволокой лагерей.  Но дед Репка был простоват, и это обстоятельство, играющее  на руку лихим молодцам, как правило, приводило его обратно в лагерь.  Так или иначе, но дед Репка не терял оптимизма и собирался предпринять  ещё одну попытку начать праведную жизнь, после того как заработает в посёлке деньги и переберётся на материк.
   На дворе стояла осень. Того  гляди  налетит  холодный северный  ветер, заморозит землю, засыплет всё  белым снегом.  Жители посёлка готовились к зиме задолго до её прихода.  С весны начинали запасаться съестными припасами. Сначала рыбкой,  отлавливая идущих вдоль берега на нерест лососей.  Летом - ягодами и грибами.
  В тундре лес совсем низенький. Стелящиеся  по земле карликовые берёзки едва различимы среди мха и других низкорослых растений тундры. Зато в период созревания грибов  лес можно найти без всяких затруднений.  Увидел яркие шляпки подберёзовиков, торчащих из мха – значит, там и есть лес.  Сорвёшь гриб - а под ним маленькая, скрюченная берёзка.  Любителям охоты тоже раздолье. В тундре стада диких, ничейных оленей ещё не перевелись, а если повезёт, то и полярного волка можно встретить. Так что с мясом и шапкой будешь.
   Конечно, рыболовов в посёлке было больше, чем охотников.  Не каждому ведь доставляет удовольствие бить  бессловесных животных. Правда, ловить рыбу  было небезопасно.  Рыбоохрана зорко следила за соблюдением закона.  Однако с  ней удавалось договориться.  Все ведь мы не без греха и частенько не против выпить несколько чарок  во славу известного бога «Бахуса», особенно если тебя угощают.
По десять тушек рыб каждый рыболов мог добыть безбоязненно, зная, что за такую малость его не оштрафуют: кушать и на севере что-то надо.  Тем более, основные «северные» витамины содержатся именно в рыбьем мясе.  Очевидно, рыбоохрана, как, впрочем, и жители посёлка, считала, что в косяках идущей на нерест рыбы  немерено.  От выловленной  тысячи штук косяк убавлялся с сотни тысяч  до той же сотни  тысяч. 
Вообще, если кто-то хотел больше десяти рыбьих тушек, нужно было договариваться, объяснять причину. Например, сослаться на предстоящую свадьбу сына или дочери, или именины  жены, или просто на  просьбы родственников с материка прислать  рыбки.
  В  каждом доме имелась своя коптильня.  После удачного  улова посёлок затягивал едкий, идущий из труб  коптилен дым.  Зато зимой  всегда можно было  отведать икорки и балычка.
  Всё в посёлке было готово  к зиме.  Недоставало лишь солярки для  заправки дизельных двигателей.  Что-то в этом году танкер, подвозящий солярку, задерживался. А надо бы ему поторапливаться. «Ещё неделя – другая, и Северный морской путь покроется льдом.  Только ледокол сможет  пробиться сквозь ледяные поля», – объяснял на совещании причину беспокойства  первый  человек в посёлке – начальник поселковой экспедиции, он же директор шахты и всякого прочего поселкового хозяйства Израил Гершенович Фейгенберг.
  Прошла неделя после положенного срока привоза солярки, а о транспорте по-прежнему не было слышно - как говорится, ни слуху ни духу. Положение становилось критическим: если не будет солярки, то не будет и электричества, и света, так как генератор  на электростанции крутил дизельный двигатель. Но самое неприятное  заключалось в том, что наземные машины не смогут  без солярки работать. Тогда шахта встанет.  А встанет шахта - не будет  угля, значит, и тепла в домах не будет. Это понимали все в  посёлке  и  с надеждой всматривались в морской горизонт: не появился ли дымок, вестник  приближающегося танкера?
  Наконец всё прояснилось. Радист получил неутешительную радиограмму:  танкер прийти не сможет. Поломка  дизельного двигателя не позволила ему двигаться дальше и заставила зайти на буксире в одну из удобных для ремонта бухт.  Было понятно, что танкер застрянет  в этой бухте до следующей весны. Разве что ледокол пришлют для сопровождения.  Однако солярка заканчивалась, и  ледокол становилось ждать недосуг. Местное начальство долго думало, как лучше выйти из  создавшегося положения. Но думай, не думай, а  без  солярки всё равно  не обойтись.
 Расстояние от посёлка до бухты, где застрял танкер, растянулось по неровной линии берега на пятьсот с гаком вёрст. Решили снарядить караван из нескольких тягачей с прицепленными к ним цистернами на полозьях и нескольких гусеничных тракторов с
санями, в которые предполагалось погрузить бочки. Нужно лишь дождаться, когда мороз прихватит землю, заморозит хляби и подсыплет снежка. Конечно, такой вариант доставки солярки не самый удачный, но другого пока не представлялось. Тягачи и трактора за время пути съедят солярки немало, но всё же это лучше, чем ничего. Придётся расходовать солярку более экономно, иначе до весны, когда наконец откроется северный водный путь, не дотянуть.

   
             Глава  2. Караван.
  До того времени, как ляжет  снег, оставалось две - самое большее три недели. А там мороз скует хляби в твёрдую, надёжную дорогу, и снег ляжет на землю белым саваном. Каюры и искатели счастья двинутся  в путь, бороздя полозьями нарт не тронутые человеком просторы тундры.
  Жителям посёлка нужно было поторапливаться с подготовкой  техники и людей,  чтобы сразу как станет зимняя дорога отправиться  в путь. Как и положено, перед принятием решения начальник  поселковой экспедиции Фейгенберг собрал совещание. Из доклада завгара о состоянии техники стало ясно: абсолютно надёжных  тягачей оставалось всего три.  Гусеничных тракторов,  которые можно было задействовать, сняв с производственных работ, насчитывалось восемь.
 - Как думаешь, трактор дойдёт? – спросил начальник экспедиции у  заведующего гаражом. Спросил он скорее для порядка, чтобы  выслушать чужое мнение. Он и сам всё прекрасно знал, не зря ведь в молодые годы пять лет работал бульдозеристом.
- Трактор, конечно, не то, что специально оборудованный для длительных переходов тягач, – начал завгар.
    Начальник экспедиции слушал  завгара,  а сам думал:  «Что и говорить: трактор требует постоянного внимания и для длительных переходов не приспособлен. То палец из трака вылезет, то подача загустевшей превращающейся на  морозе в  студень, солярки прерывается, и водителю приходится разжигать факел и прогревать трубопровод и даже бак. Пальцы траков, так замучают своим любопытным высовыванием из гнёзд, что к концу смены руки от работы кувалдой отваливаются. В дороге, растянувшейся на несколько ходовых дней, может случиться всякое, и мелочи, которые мешают работе техники недалеко от ремонтных мастерской, как правило, выливаются в большие неприятности».
Завгар ещё долго бы  говорил про трудности и необходимость длительной подготовки техники, но начальник  экспедиции его прервал, дав возможность  высказаться другим. 
  Если с техникой,  требующей тщательной подготовки к походу, всё было более - менее понятно, то с командой дело обстояло  не  так уж очевидно. Как  подобрать надёжных людей, чтобы в дороге не пришлось отведать лиха? Задача была  не из лёгких, учитывая контингент  жителей посёлка. Их криминальное прошлое заставляло  серьёзно подумать, прежде чем предлагать им сесть за  рычаги трактора в караванном строю.
Слушая разглагольствование своих подчинённых,  начальник экспедиции  не переставал думать об этом. Конечно, север суров, и тот, кто  прожил здесь не один год, даже этим себя уже зарекомендовал. Но одно дело работать здесь, в посёлке, где более - менее устроен быт и работа,  хоть грязная и тяжёлая, зато привычная и относительно безопасная. Многие осевшие здесь после многократных отсидок в лагерях, работали по полученной в них специальности. Их прошлая, долагерная жизнь была лишь незначительным эпизодом по сравнению с лагерной и теперешней. Не зря ведь говорят, что привычка  - вторая натура, и привычка работать трактористом или проходчиком в забое вытесняла, заставляла забыть первую воровскую специальность. Но как всё это будет выглядеть в экстремальных ситуациях, которые могут  возникнуть в дороге?
Так ничего и не решив, начальство предоставило выбирать случаю, намереваясь спросить людей и выяснить: кто из них желает участвовать в столь рискованном предприятии?
  Как и положено, начальство решало проблемы по-своему – сидя в тёплом кабинете, а та, несознательная в прошлом, криминальная, а сейчас рабочая прослойка - по-своему.
На ветру и на холоде, они оставались после отработанной днём смены, всю ночь крутили гайки. Работавшие днём трактора, ремонтируемые по ночам рабочими, должны были уйти в многодневный «топливный» рейс. С этим всё было нормально, работа шла полным ходом: в кабине железных машин на полу укладывались для тепла дополнительные  радиаторы, смазывалась ходовая часть, ненадёжные старые детали заменяли новыми. Лишь с санями выходила проблема.   
  В посёлке в основном использовались однополозовые волокуши или попросту лист  четырёхмиллиметрового железа.  Под большую нагрузку  да под дальний  путь всё это не годилось. Сильное  сопротивление при движении  у волокуши  не позволило  бы развивать достаточную скорость и значительно  увеличило бы расход топлива.  Местные умельцы из подручных материалов – списанного, брошенного оборудования - сварганили пять саней.   Съезд для трактора располагался сзади.  Это давало возможность значительно сократить  расход топлива всей колонны.  Погруженные на сани три трактора солярки не потребуют. Изменение  же тяговой нагрузки для трактора, волокущего  нагруженные или пустые сани, мало скажется на расходе топлива. По крайней  мере, его  пойдёт  меньше, чем если бы  каждый из тракторов пошёл самостоятельно. 
  Через две недели после начала  сборов похолодало, а ещё через день снег покрыл всю тундру. Снег всё шёл и шёл, и скоро его покров достиг толщины без малого в четверть метра.  Нужно  было поторапливаться, заканчивать сборы, пока какой-нибудь любящий межсезонье буран не расправил свои холодные белые крылья.
  Желающих принять участие в походе нашлось с избытком.  Отобрали самых опытных и, по мнению начальства, надёжных. Сначала предполагали, что колона будет укомплектована сдвоенными экипажами - по два водителя  на каждую машину.  В этом случае три вездехода, имеющие кабину для пассажиров, ничего и никого, кроме водителей, взять не смогут.  А нужны были спальники, еда, меховые комбинезоны и, наконец, два опытных механика-ремонтника. Сокращение численности  участников экспедиции  приводило к тому,  что начальник колонны и медбрат, ввиду столь жёстких  условий, должны были также сидеть за рычагами управления. Пришлось ограничиться пятью сменными водителями.  Вместе с начальником колонны и медбратом,  сменных водителей получалось семь на одиннадцать машин.
  Наконец все приготовления были закончены. Решили ехать с вечера, сразу как освободится техника и  люди.  К тягачам прицепили цистерны с полозьями.  Трактора впрягли в сани, нагруженные пустыми бочками. Бочек на каждых санях уместилось много. Чтобы погрузить ещё и трактора, сани пришлось снова разгружать. Загнав трактор, опять загрузили бочки, устанавливая  один ряд поверх другого. Долго провозились, привязывая их верёвками к саням.
  Одним из  двух механиков взяли деда Репку.  Несмотря на преклонные года, дед не просто сохранил бодрость, как это принято говорить, дабы не обидеть. Он был не просто здоров, а прямо-таки дьявольски здоров. Никто не помнил, чтобы у него когда-нибудь поднималась температура или из носа текли сопли. К тому же огромная физическая сила, кажущиеся беспредельной выносливость и способность переносить, без всяких видимых для себя последствий, самую низкую температуру, не утруждая тело ношением тяжёлых меховых одежд, ставила деда в ряд первых сибирских чудо – богатырей.  Незлобивый, покладистый нрав и умение починить буквально всё, от нехитрой домашней утвари, до сложнейшего механизма, какой можно найти в здешних северных хозяйствах, делали его просто незаменимым. 
  Когда  все  приготовления были закончены, припасы  и поклажа  погружены,  люди накормлены  и рассажены  по местам, колонна тронулась.  Впереди шло два вездехода, каждый из них тащил цистерну на полозьях. За ними пять тракторов утаптывали своими гусеницами примятый траками вездехода  и полозьями цистерн белый снег.  Первые два трактора волокли по двое саней, нагруженных пустыми бочками.  Каждый из следующих трёх тракторов тянул сани, нагруженные пустыми бочками и трактором. Замыкавший колонну вездеход тянул цистерну на полозьях и сани с пустыми бочками.
  В первом вездеходе, в приспособленной для размещения людей кабине, кроме водителя, находился начальник колонны Иванов. Там же находились два механика-ремонтника и необходимые для ремонта инструменты и запчасти. Второй вездеход вёз двоих из пяти сменных водителей, провиант, спальники, палатки и всё прочее, необходимое для жизнеобеспечения. В замыкающем колонну вездеходе находились остальные три сменных водителя, медбрат, медикаменты и провиант.  Все три вездехода имели рации,  что давало возможность быстро реагировать на непредвиденные ситуации, даже в условиях плохой видимости. Правда, только одна из раций годилась для дальней связи. Трактора раций не имели. Их водителям, замёрзшими руками вцепившимся в рычаги, было не так-то просто сидеть на холодном сидении в продуваемой ветром кабине. Большие проёмы двух боковых дверей имели ненадёжное уплотнение.  Если задует ледяной северный ветер, им уже не сдюжить под его мощным напором. Лишь  разложенные на полу кабины  радиаторы  с циркулирующим  в них горячим антифризом, нагнетаемым помпой системы  охлаждения  двигателя,  увеличивали  шанс победить стихию,  выжить. В  кабинах  тракторов было всего по одному сидению, и водители  по много часов сидели  в остеклённых, подпрыгивающих на  ухабах укрытиях в одиночестве. Лишь свист  ветра,  надсадный рёв двигателя да вырываемый лучом из кромешной темноты сектор  искрящейся снегом дороги окружали их. Лязг гусениц  железных коней,  рёв мощных моторов и слепящий свет фар нарушал спокойствие спящей зимней тундры, пугая попрятавшихся зверушек. 
    Уже много часов, отмеряя километр за километром, караван двигался к цели. Каждые  два часа останавливались, проверяя, всё ли в порядке  у железных коней, подбивая вылезшие из траков пальцы. Во время остановок два механика устраняли обнаруженные дефекты. Водители  имели  возможность перекусить, выпить горячего чаю и сдать вахту  сменному водителю.
  На вторые сутки пути погода начала портиться. Подул сильный ветер. Работать в таких условиях механикам стало нелегко. К тому же  при  остановках заметало накатанный первыми машинами след. Решили сократить время остановок, осматривая машины на ходу.
   Механики  высаживались из первого тягача и  вставали справа и слева по обе стороны от движущихся  машин. Они светили фонарями на траки проходящих машин, высматривая выехавший палец. Водители, если у них возникали  сомнения  по поводу работы агрегатов, должны  были подать механику знак. Последний, замыкающий колонну тягач подбирал механиков. Они по рации докладывали командиру, нужна ли остановка для ремонта. Всё это зачастую позволяло переход  между остановками продлить до  четырёх  часов, что увеличивало  скорость продвижения  колонны, приближая её к цели. На  всём протяжении пути погода не баловала. И всё же,  хоть и дул  холодный ветер, до настоящего северного бурана было далеко.
   К концу четвёртых суток путешественники добрались до бухты. Колонна  остановилась на кромке высокого обрывистого берега.  После тяжёлой длинной дороги  усталость мгновенно сомкнула веки. Наконец-то появилась возможность хотя  бы тридцать минут  подремать, не боясь набить шишку в подпрыгивающей на ухабах машине. 
  Одному начальнику колонны  было не до сна. С трудом  расправив  затёкшие от долгого сидения  конечности, он буквально вывалился из дверцы вездехода, намереваясь добраться до борта танкера.
Начальник осмотрел  берег. Крутой, нависающий надо льдом берег не имел  ни одного  подходящего спуска. Пришлось опять лезть в кабину  вездехода за верёвкой.
«Умаялись люди. Скоро им будет не до сна. Пускай отдохнут, пока есть возможность», – решил он.
Начальник привязал один конец верёвки за  сцепное устройство тягача, сбросил другой вниз. Поскользнувшись  на самой кромке обрыва, он в сердцах матюгнулся: «Помог  бы кто-нибудь.  Подстраховал что ли, мать твою так!»
Цепляясь за завязанные на верёвке узлы, начальник полез вниз до самой, покрытой льдом поверхности залива. Через двадцать минут после начала спуска он добрался до трапа танкера и поднялся на борт. Он прошёл по скользкой палубе два десятка метров и спустился в каюту капитана. Тем временем вахтенные водители тракторов, удовлетворив кратким сном первый приступ усталости, влезли  в кабины вездеходов: как говорится, в тесноте да не в обиде.  Несколько часов до разгрузки каждый хотел использовать для сна. Как только капитан и начальник колонны договорятся, решив, каким образом лучше слить топливо,  придётся  долго  торчать на ветру и морозе, заполняя ёмкости  соляркой. А потом – прощай, море и белый пароход, он же танкер. Здравствуй, покрытая  снегом  зимняя  дорога, и сильный  ветер  в лицо, и лишь потом посёлок с тёплыми  жилищами. Тяжело нагруженные сани не так-то просто будет волочить по глубокому рыхлому снегу, и обратная дорога может стать намного длиннее.
  Время, выпавшее для сна, пролетело  мгновенно. Казалось, только закрыл глаза - а тебя уже толкают в бок, будят. Люди неохотно вылезали из тёплой кабины вездехода на ветер и холод.
Завели трос на танкер, подтянули к берегу сливной шланг. Берег был крутой, скалистый, просто так на него не влезешь. Расстояние от танкера, застрявшего во льду залива, до берега позволяло длинному сливному шлангу распластаться по поверхности льда, вытянувшись тёмной застывшей змеёй.  Ещё два витка шланга оставалось, чтобы солярку поднять вверх. Только этого оказалось мало: длины шланга не хватало до  первой, подогнанной к краю цистерны. Пришлось  подвязать шланг к металлическому тросу и, натянув его словно струну, закрепить на берегу.
  Пока одни заводили сливной шланг, другие занимались разгрузкой тракторов, скатывали их с саней. Два трактора удалось довольно быстро «реанимировать» - двигатели запустились после обычных приготовлений. Третий трактор так и остался неподвижным. Прогревание топливных трубопроводов, нагревание солярки в самом баке и прочие действия, обычно приводящие к успешному запуску, ничего не дали. Лишь частичная разборка двигателя могла прояснить ситуацию, выявив причину. Ввиду сложности процедуры решили этим на  морозе не заниматься. Времени было в обрез, да и поломка, скорее всего, потребует ремонта в тёплом боксе мастерской.  Неисправный трактор просто  выволокли из кузова саней, подцепив его тросом за сцепное устройство урчащего, упирающегося гусеницами в снег другого трактора.
  Цистерны быстро наполнили, а с бочками вышла проблема. В маленькие наливные отверстия бочек оказалось невозможно вставить толстый, предназначенный для быстрой перекачки многих кубов жидкости,  наливной  шланг. Даже если бы была большая наливная воронка, всё равно скорость подачи  жидкости во много раз превышала скорость наполнения бочки через узкую  горловину. Люди очень огорчились, поняв, что теперь придётся сливать солярку с  нижней,  сливной горловины цистерны и уже вручную переливать в бочки.
 Дед Репка принимать  участия в этом не захотел, сказав, что не хочет делать дурную работу. Он некоторое время стоял рядом,  глядя, как люди по цепочке передавали вёдра и выливали  содержимое в бочки. Потом  пошёл вдоль крутого, обрывистого берега. Вернулся, когда почти все бочки  на телеге наполнили. Он подошёл  к начальнику колонны и о чём-то стал ему говорить,  показывая в ту сторону, откуда только что пришёл. Начальник не стал прерывать работу,  дождался окончания дела. Наполнение бочек  только  на одних  санях заняло три часа, люди  устали  и замёрзли. Начальник объявил двадцатиминутный перекур, а сам направился с дедом на разведку. Очевидно, дед Репка предлагал вариант, который мог убыстрить  и облегчить работу.
   Когда начальник и дед вернулись, заполненную цистерну отогнали на огромный, с плавным  спуском валун. У подножия валуна поставили сани с пустыми бочками. К сливному вентилю цистерны присоединили фланец со шлангом. Через час все  пустые бочки в одних санях были заполнены. Таким же образом,  меняя опустевшие цистерны  на заполненные, залили  все пустые бочки в других санях.
К первым четырём часам работы добавилось  ещё десять часов, когда все заполненные бочками сани и  цистерны заняли  своё  место в колонне. Сани, ставшие лишними после  поломками  трактора бросать не  стали. Подцепили их к замыкающему колонну тягачу, решив, что  он  движется в наиболее благоприятных условиях: трасса уже укатана гусеницами идущих впереди машин, а подцепленная к нему цистерна самая  лёгкая. Неисправный  трактор  оставили на  берегу дожидаться  следующего приезда колонны, когда  вопрос с поставкой топлива  не будет  стоять так остро и появится возможность притащить его в посёлок.
   Перед  обратной дорогой  начальник  экспедиции дал людям время отдохнуть и подкрепиться. Через три часа лязг гусениц  возвестил  о  том,  что колонна  тронулась в обратный путь. Двигатели надсадно ревели, лязгали трущиеся друг о друга металлические части машин, и летящий, выброшенный гусеницами снег, гонимый порывами ветра, слепил фары, ухудшая видимость. Температура падала, опускаясь к  немыслимо  низкой отметке. Хорошо ещё, что северный ветер не проявлял в полную силу своего свирепого нрава.
  Начальник экспедиции начал беспокоиться. А беспокоиться было о чём: скорость передвижения каравана с нагруженными прицепами стала значительно меньше той, с которой  удавалось перемещаться порожняком. И всё же, при благоприятной погоде и отсутствии серьёзных поломок, до посёлка вполне по силам было добраться за девяносто ходовых часов, то есть менее чем за четверо суток. Однако, если всё сложится  не так хорошо, как хотелось, «путешествие» может растянуться ещё на столько же.
  Через два часа хода  двигатель замыкающего  колонну вездехода начал перегреваться. Стало  понятно,  что  двух  прицепов  для него много. Возможно, проскальзывающие   
траки идущих впереди машин, не утрамбовывали, а, напротив, рыхлили  снег. Вездеход, с трудом  преодолевая сугробы,  навороченные другими машинами, крутя в полную силу коленчатый вал, рвал своё горячее железное сердце и тем не менее отставал.
«Придётся оставить сани до второго рейса. Да, подвёл один трактор - и всё летит к чёрту! Не дай бог, конечно, чтобы ещё что-нибудь с техникой приключилось»,  - думал начальник, отдавая колонне команду остановиться.
  Колонна  остановилась, и сани отцепили. Чтобы  они  не потерялись  в кромешной темноте,  к  борту привязали вертикально  поставленный  шест. В момент остановки расстояние до бухты  было  невелико,  и вероятность потерять сани, оставаясь высокой, уже не пугала при столь хорошем  ориентире.
- А что если не найдём? - засомневался  один из водителей.
- Скоро полярная ночь закончится, солнышко  начнёт выглядывать из-за  горизонта.  Так что если в следующий  раз не найдём,  значит, найдём в другой. Тем более, вариантов других нет. Правильно я говорю, нет, ведь, вариантов? - напоследок спросил начальник, надеясь услышать одобрение своего решения.
- Конечно, правильно. Раз тащить не можем, значит, нужно оставить до другого раза, - поддержал начальника сидящий рядом водитель из отдыхающей смены.
  Воспользовавшись остановкой,  два  механика осмотрели технику. Три изношенных  пальца гусениц  тракторов  пришлось  заменить. По этому поводу механик дед Репка  ворчал:
- Говорил  этому лодырю,  Ваське Асташенко,  что менять надо. Так он «угукнул», а сам сачканул. Понадеялся: «Авось сдюжат!» Вот и не сдюжили. Ковыряйся теперь  на морозе! Лучше бы я сам всё  сделал, без сопливых. Как приедем, задам  ему  взбучку. Ох уж я покуражусь, век помнить будет!
  Закончив со всем этим, люди  заняли свои  места, и колонна тронулась дальше. Медленно шло время, отмеряя  во тьме пройденный путь, напрягая  и без  того взнузданные  людские нервы. Водители,  словно  гуси  в  стае,  направляли свои машины  по следу  вожака. Лишь он один знал, куда нужно повернуть,  чтобы не сбиться с пути и  довести до  места жизненно важный  груз. Идущие за ним не видели головной машины. Свет фар не достигал её,  тая в вихрях летящего снега. Только оставленный  на снегу след был  единственным ориентиром, указывающим  всем остальным правильное  направление.
   Дующий с моря ветер усилился, предвещая скорое начало злой,  снеговой бури.  Через  четверть  часа видимость стала настолько плохой, что водители различали лишь тусклые пятна света, испускаемого фарами их машин.
   Начальник колонны Иванов не знал, на что решиться: остановить колонну и переждать бурю или продолжать двигаться вперёд? Он не без основания  думал, что буря может продлится  не один день и сидящие без дела в  кабинах тракторов люди могут замёрзнуть и заболеть. Если всех людей снять с тракторов и поместить  в тёплую кабину вездеходов, то двигатели брошенных без присмотра машин наверняка заглохнут. Потом, когда буря затихнет, их будет трудно запустить.
  Иванов остановил  свой вездеход, и колонна, уменьшив дистанцию между машинами,  остановилась. Иванов хотел, снизив скорость передвижения и уменьшив дистанцию между машинами, продолжить путь с гарантией, чтобы никого не потерять. Как он и предполагал, остановка уменьшила дистанцию между машинами без всяких с его стороны дополнительных усилий: водители,  увидев на расстоянии двух метров впереди стоящую телегу или сани предыдущего экипажа,  остановились. Этого начальник колонны и добивался. Начальник сам обошёл все машины, объяснив как необходимо действовать. Скоро колонна пошла дальше.
   Колонна продвигалась вперёд медленно,  но верно. Теперь,  приходилось менять  водителей  каждые два часа. Из-за задувающего в щели ветра, в кабинах тракторов было так  холодно, что выдержать  дольше никто не мог. При столь коротких вахтах людям не хватало времени, чтобы отогреться и придти в себя. Водителей не хватало и даже механики сели за рычаги, обеспечивая этим равномерность смены двухчасовых  водительских вахт.  Дед Репка, отработав  свою водительскую  вахту, носился с кувалдой от одной машины к другой, забивая обратно вылезшие  из  гнёзд  пальцы. Казалось, ему нипочём  свистящий ледяной смерч, бросающий в  лицо снег. Только  проверив каждую гусеницу машин в колонне, он залезал в кабину вездехода,  чтобы согреться и поесть.
   Сотрясаясь металлическими телами, преодолевая наметенные сугробы, машины 
отмеряли пройденные километры. Двигатели  надсадно ревели, без толку расходуя топливо. Пониженные передачи, позволяющие  машинам надёжно передвигаться  в колонне, оставляли не использованным огромный  запас  мощности  двигателей. Приходилось часто останавливаться для дозаправки. Всё это ещё больше замедляло передвижение. В  итоге за трое  суток колонна прошла лишь половину  пути.
  Все три дня не прекращалась буря. Люди до предела вымотались, промёрзли  на ледяном ветру. Но север не щадит  слабых. Каждый  в колонне, зная это, не проклинал судьбу,  а по-мужски стиснув  зубы, продолжал выполнять свою  работу. Одному  деду Репке всё было нипочём. Казалось, что  взбесившаяся стихия, дразня его иногда ленивое самолюбие, делится с ним  частью  своих  сил. В минуты короткого отдыха он не забывал ввернуть в мужской разговор бодрящее  душу  меткое,  крепкое словцо. Дед словно помолодел, сбросив половину своих лет. В его глазах играл  озорной молодецкий огонёк, и скрытая упругость и сила движений большого, крепкого тела напоминали упругую, дикую стать  вышедшей на охоту пантеры. 
  Ещё одни сутки колонна двигалась по бесконечному, снежному  полю в сплошном, закрывающем  небо снеговом вихре. За время пути здорово досталось и людям, и машинам. Один  водитель сильно простудился, и высокая температура, отнимая у него  остаток сил, напрочь вывела из строя.
  Двигатель одного из тракторов стал работать  с перебоями, едва справляясь с потребной тяговой нагрузкой. Дед Репка взял этот трактор под свою опеку, объяснив решение тем, что  ему, как механику, проблемы двигателя не безразличны. Он сказал, что две, три двухчасовые смены вполне ему по плечу,  взял хлеба, несколько банок тушёнки, термос с чаем и полез в кабину. Через час  колонне пришлось остановиться. Трактор, которым должен  был управлять дед, выехал из колонны и пошёл  в неизвестном направлении. Трактор догнали  и остановили. Деда в кабине не оказалось.  Трактор двигался благодаря задросселированному, переключённому на ручное управление сектору газа.
   Два  часа, взявшись за растянутую  верёвку,  люди  искали  потерявшегося деда. Жив он  или мёртв, где покинул кабину трактора и отстал, затерявшись в  бушующем, снеговом море - об этом  можно  было лишь гадать. Поиски  ничего не дали, и начальник колонны,  понимая, что продление остановки  поставит  всех остальных на грань между жизнью  и смертью,  отдал приказ двигаться дальше. Люди  были вымотаны  до предела. Они промёрзли  на ледяном ветру,  и отнимающая силы бессонница бесконечно  длинных  вахт скоро могла получить союзницу  -  голод. Продовольствие,  взятое из  расчёта предполагаемого количества  ходовых  дней, катастрофически быстро заканчивалось. Его оставалось только на один день.

    Глава  3.  На грани жизни и смерти.
  Что же случилось с дедом? Жив он или мертв? Об этом начальник колонны думать не хотел, просто не имел права думать об этом. Как сохранить машины, как уберечь людей? Об этом  сейчас он должен был думать. Топливо, которое  везла колона, в случае благополучной доставки до места давало всем жителям посёлка шанс выжить, дотянуть до тепла, до весеннего пробуждения тундры.
  Колона двигалась  дальше, с каждой минутой, с каждым часом приближаясь к конечной точке пути – посёлку.  И с каждой минутой, с каждым часом удаляясь от того места, где, может быть, ждёт помощи дед, замерзающий на ледяном, пронизывающем ветру. Теперь, даже если и жизнь ещё не покинула его тела, ему вряд ли удастся  хотя бы на  сутки оттянуть путешествие в царство мёртвых. А всякого кто намерен был лишь ненадолго погостить там, ждало разочарование: никому из смертных не дано  найти обратную дорогу из царства теней. Скорее всего, дед уже давно был мёртв. 
   Что произошло за час, прошедший от момент начала  его добровольной водительской вахты до остановки колоны? Эту тайну вряд ли когда-нибудь откроют холодные  снега  тундры. Растаяв весной, они унесут её с собой, придав забвению, а место трагедии затянет мхом. Как всё было на самом деле можно лишь предполагать. Возможно, он захотел заглянуть под капот, надеясь определить причину мешающую двигателю работать без перебоев, или, собираясь прямо на ходу поставить на место вылезший  из гусеницы палец, открыл  дверь…  Установив режим работы двигателя ручным сектором газа, позволяющим не нарушать строй колонны, он открыл дверь кабины и попытался сделать то, что задумал. Однако произошло непредвиденное: не удержав равновесия,  коснулся  гусеницы, которая защемила ногу и поволокла. Трактор всей
массой наехал на деда, даже не качнувшись на  внезапно возникшем препятствии. Все шедшие следом машины проехались по мёртвому, распластанному телу. Снег запорошил, спрятал расплющенные останки, прикрыв сверху холодным  белым бугорком.
  Возможно, дело было совсем в другом: уставшее, отработавшее больше семидесяти лет сердце вдруг, как и двигатель у старого трактора, стало давать сбои. Дед сразу почувствовал,  как начали  холодеть ноги, некогда сильные руки с трудом  справлялись с рычагами управления, лёгким уже не хватало воздуха. Он установил обороты двигателя, зафиксировав их ручным газом. Открыв дверь кабины, он встал, глубоко вздохнул, пытаясь наполнить лёгкие холодным  свежим воздухом. Ещё несколько секунд его сильное тело боролось за жизнь, заставляя уставшее, смертельно больное сердце сокращаться, гнать по жилам кровь. Но сердце, сжавшись, выбросив заряд крови последний раз, остановилось. Голова деда запрокинулась, и мёртвое тело упало на движущуюся гусеницу. Вес движущейся машины раздавил его в лепёшку. Или не раздавил - это ничего не меняло. Тело в любом  случае уже не оживить, и  не вернуть из далёкого путешествия отправившуюся в скитания душу.
   Чего больше было в его грешной жизни – хорошего или плохого, куда  направлялась  покинувшая тело душа? Знать это наверняка мог только один Бог. Нам, смертным, не дано узнать эту великую тайну создателя. 
  Машины медленно  ползли вперёд. Несколько тонн топлива тащил каждый трактор, десятки тонн тащили все вместе. Каждый килограмм топлива мог на несколько минут продлить жизнь посёлку, тонна позволит прожить целый день. Десятки тонн топлива, которые волокла колонна  машин,  нужно было доставить до места во что бы то ни стало. Это понимал  начальник колонны, как Моисей, ведя  людей по одному ему известному маршруту.
  Тяжело давался каждый километр, несколько раз приходилось экстренно останавливать колонну, меняя заболевшего, свалившегося без сил водителя трактора. Это всегда происходило неожиданно и, как правило, с повреждением  частей впереди идущих саней. Всё было бы ничего, но получалось, что поломки нечем и некому было устранять. Бочки заново связывались между собой, чтобы как-то предотвратить их выпадение из изуродованного  кузова саней, и колонна двигалась дальше.  Скоро  водителей уже некем было  подменять, даже медбрат, так необходимый сейчас больным,  сидел за рычагами управления трактора. Людям требовался хотя бы  небольшой отдых.
   Оставалось преодолеть не более сотни километров пути,  когда начальник колонны  дал команду остановиться. Водители мгновенно, прямо в креслах тракторов, заснули. Их сон был подобен смерти,  когда забвение, кажущееся мгновением, растягивается в долгие часы. Целый час длилось это мгновение, и лишь забравшийся в кабину холод и сосущее ощущение в пустом, требующем пищи желудке смогли разбудить людей. Их пробуждение произошло вовремя, иначе холод, пробравшийся в кабину трактора, в котором погиб дед, убил бы ещё одного  водителя. Работающий неустойчиво, с перебоями  двигатель всё же заглох, и холодный северный ветер быстро выстудил кабину более не согреваемую  лежащим на полу радиатором. Люди собрались в пассажирских кабинах вездеходов,  чтобы  подкрепиться и согреться  горячим чаем. К  общему сожалению, это была последняя  их трапеза в пути. Все продукты закончились, лишь по половине банки говяжьей тушёнки перепало каждому. С хлебом получалось и того хуже – одна буханка ржаного на пять ртов. Зато чаю было вдосталь, ведь, слава богу, всё происходило не в песчаной пустыне: снега, а значит  и воды, немерено.
  Начальник колонны по рации связался  с двумя другими вездеходами. Трудно было  найти именно те слова, которые голодные люди, измотанные тяжёлой, длинной дорогой, хотели  бы услышать. Слова, которые объединили бы усилия в едином, побеждающем стихию и слабость  человеческого духа порыве.
  Начальник  сказал,  что оставшийся путь недолог. Всего каких-нибудь сто - сто пятьдесят  километров отделяют их от цели, от еды, тепла. Даже если буря не утихнет, через полтора  дня  они всё  равно будут дома.  Предупредил,  что следующая  остановка  будет лишь через четыре часа, и приказал чтобы каждый проверил свою машину, дозаправил горючим бак.
  Наконец все приготовления были закончены, и колонна  двинулась в путь. Заглохший трактор с санями, которые он тащил, пришлось оставить. Четыре  часа пути прошли без происшествий. Ещё тридцать километров остались позади. Казалось, что снежная буря начала затихать. Может быть, люди  просто привыкли к слепящему, несущемуся  параллельно земле колючему снегу, уменьшающему видимость даже в свете мощных фар,  привыкли слышать зловещий свист холодного  ветра. Или было действительно именно  так, как им казалось: буря затихала.  Люди снова собрались  в тёплых, не продуваемых кабинах вездеходов. Несмотря  на голод и  усталость, настроение было хорошее. Ещё бы, ведь совсем немного - и они будут дома.
  Отдохнув в тёплой кабине вездехода, выпив по кружке горячего чая, люди заняли водительские места. Колонна двинулась дальше. Всё шло хорошо. Но не прав тот, кто успокаивается и не готовится к худшему. Неприятности не заставили себя  долго ждать. 
  Сначала двигатель одного из тракторов колонны заработал с перебоями и заглох. В  течение получаса заглохли двигатели ещё двух тракторов. Стало ясно – что-то не так с топливом. Механик разобрал один из фильтров и увидел набившийся в него лёд.  Разобрали все фильтры, и в каждом обнаружили кристаллики льда.  Очевидно, меры предосторожности принятые при дозаправке топливом были недостаточными,  и снег всё  же попал в баки. Заправляя машины, люди сливали солярку  из  бочек по шлангам в канистры. Потом, закрыв себя, бак и канистру брезентом при помощи одеваемой на канистру воронки, наливали топливо в бак. Люди устали и последнюю дозаправку выполнили не так тщательно, как надо. Сейчас не было  никакой  гарантии, что,  прочистив топливные фильтры  один раз, не  придётся  тут же повторять операцию  ещё и  ещё раз. При  таком раскладе благополучный исход  экспедиции вызывал  сомнения. 
«Неисправные трактора починим, а уставших и замёрзших людей подбодрим, недалеко ведь осталось. Сдюжим, не можем не сдюжить. Сейчас нужно ввести сменные вахты для водителей, сократив число машин. Это позволит  людям сохранить силы. Тогда и до дома дорога ближе станет», – думал начальник колонны, стараясь определить какие из машин более надёжны.  Он прошёлся  вдоль колонны, осматривая машины, цистерны и сани.
«Пожалуй, пять тракторов можно оставить прямо здесь, в тундре. Когда доставим груз, вернёмся сюда и заберём их». 
Он готов был отдать команду, но вовремя передумал. Даже уменьшенное число машин не избавит колонну от бесконечных остановок. Однако этот очевидный факт в данной ситуации являлся не таким уж очевидным. Возможно, в топливные баки некоторых машин совсем не попало снега, и устойчивая работа их двигателей должна это  подтвердить.
  Начальник дал команду прочистить фильтры у всех двигателей и запустить их снова. Через полчаса колонна двинулась в путь по глубокому снегу. Первый час прошёл  без неожиданных остановок, зато следующий колонна  фактически  стояла  на месте: пришлось прочищать топливные фильтры у шести машин. Только заканчивали с одной, как тут же глох двигатель следующей, и, что самое неприятное, в их число вошёл возглавляющий колонну вездеход.
  На следующем часовом переходе двигатели этих шести машин по очереди глохли.  Теперь можно было с уверенностью, без ошибок определить те машины, в баки которых попал снег. Пять тракторов, которые останутся в тундре ждать, когда за ними приедут, наконец определились.  Головной вездеход бросать не стали. Только он был оснащён навигационными приборами и приёмником-передатчиком дальней связи.
  Перегруппировавшись, колонна пошла дальше. Пять машин с замолчавшими  двигателями остались ожидать своей очереди, предоставив неистовым порывам холодного северного ветра наметать  вокруг большие белые сугробы.
  Ещё двое суток, то останавливаясь, то возобновляя  движение, колонна находилась в пути.  Ветер стих, и лишь холмики  наметённых  сугробов  напоминали о буране. Когда фары  головной машины в темноте полярной ночи высветили первые, стоящие  на отшибе строения  посёлка, глаза  водителей,  привыкшие  к  созерцанию  бескрайнего, снегового  моря,  не сразу заметили  это. Не верилось, что всё  уже позади, что  можно  будет, поев горячего, растянуться на удобной койке в тёплой, уютной  комнате.
   Доложив обо всём, что  случилось в дороге,  начальнику поселковой  экспедиции Фейгенбергу, начальник  колонны Иванов отправился  отдыхать.  Люди,  которые разделяли с ним  все тяготы пути, вкусив  горячей пищи, спали  мертвецким сном в тёплых домах. Их отважные сердца, уже не выдерживая никакой нагрузки, просили отдыха, с трудом  проталкивая по жилам кровь.
   Пока  «путешественники» спали,  разгрузка топлива  шла  полным ходом. Три  наполненные соляркой  цистерны подтащили к ряду пустых цистерн. Открыв  сливной 


штуцер  одной  из  наполненных  ёмкостей, через сливной шланг, люди заправляли баки своих железных машин. Они надеялись, что  в  большой ёмкости  меньше снега, чем в маленьких, и  он успел осесть на дно. Из  бочек насосом  перекачивали солярку  в  пустые цистерны. В них топливо должно отстояться, и после  можно будет заправлять машины.
   Люди  заканчивали  разгрузку топлива, когда  свет  фар  и  рокот  мощного  мотора,  идущие откуда-то  из тундры,  возвестили, что ещё  кто-то  приближается  к  посёлку.  Через несколько минут  в пространство, освещённое  прожекторами,  въехал трактор,  волокущий нагруженные  бочками  сани. Он остановился в перекрестье света прожекторов, и из кабины буквально вывалился дед Репка. Лицо его было чёрным от «ласк» ледяного ветра, его пошатывало от усталости, но всё  это не мешало ему  громко материться. Все  уже «похоронили» деда, и удивительная активность «мертвеца», отпускающего в их адрес отборные  тирады крепкой русской брани, только  радовала. Когда он наконец утихомирился, люди подошли поближе к рассерженному гиганту. Его повели к начальнику  поселковой экспедиции. Выпив полстакана  предложенного  начальником  спирта и запив его литром тёплого бульона, дед Репка поведал такую  историю.
   Он вызвался отработать несколько водительских вахт на тракторе, двигатель которого почему-то работал с перебоями. Запасшись банками тушёнки и термосом с горячим чаем, он  влез в кабину, и колонна тронулась в путь. Пошёл второй час вахты,  и всё бы ничего, но тут деду пришла в голову мысль,  которая  могла бы объяснить причины неустойчивой работы двигателя. Дело в том, что  бочки, стоящие на  санях, подцепленных к его трактору, наполняли вручную, вёдрами. Наверняка  в топливо попал  снег. Снег, попав при дозаправке  машины из этих же бочек в топливный бак, засорял фильтры системы подачи топлива. Ему хотелось поскорей проверить свою догадку, чтобы уберечь другие машины от такой же напасти.  Дед  зафиксировал  акселератор ручным сектором газа в  нужном положении, открыл дверцу кабины и, рискуя сорваться и наступить на  движущуюся  гусеницу, перелез в кузов саней. По его мнению, вся процедура должна была занять не более двух  минут, из-за этого не стоило останавливать колонну. За две минуты трактор,  двигающийся в колонне  на ручном газу,  никуда деться не может. Он  встал на  бочки, нагнулся, чтобы  отвернуть  крышку с одной из них. Тут  сани подкинуло на ухабе. Поскользнулись  и потеряв равновесие, он свалился между бочками и сильно ударился  головой. Когда  очнулся, то кроме свиста  ветра  ничего не услышал. Это удивляло, ведь гуд  двигателей тракторов,  не заглушаемый свистом  ветра,  должен быть хорошо слышен. Он встал с пола: вокруг было  темно. Ничего и никого, только он один и брошенный на произвол судьбы  трактор с санями. Сколько он провалялся здесь, в санях, что произошло, куда все  подевались? На  эти  вопросы  у него  не было ответов.  Дед перелез через  борт кузова и забрался в тёмную  кабину. Радиатор на полу оказался холодным,  значит,  двигатель остановился  уже давно. Дед достал  из кармана банку тушёнки и первым  делом  подкрепился.  Теперь можно было заняться двигателем.  Он прочистил фильтры и завёл пускач. Отжал сцепление пускача - и  двигатель,  пару  раз чихнув,  заработал.
«Нужно ехать, не равен час окочуришься от холода. Знать бы  только  куда ехать», -  подумал дед.
Он включил фары и осмотрелся. Казалось,  что как  раз прямо перед трактором  снег  примят, как будто  именно здесь совсем недавно прошла колонна. Надеясь на удачу, он  включил скорость и двинулся вперёд, стараясь не упустить едва  различимый  след. Дед очень торопился, боясь,  что и этот последний, оставленный колонной след,  заметёт снег. Ему  приходилось  частенько останавливаться  и прочищать топливные фильтры, а затем  вновь запускать двигатель. Это злило и подстёгивало, ненадолго прибавляя силы.  Один на холодном  пронизывающем ветру, не надеясь  на  помощь, точно  не зная, приближается или удаляется  от цели,  он  двигался вперёд, пока вдалеке не увидел свет  прожекторов.
  Как могло получиться,  что в  течение  нескольких  часов, пока он валялся в кузове саней, а  вся колонна двигалась  вперёд, никто не нашёл  деда?  Возможно,  упав и ударившись головой, он потерял  сознание. Бочки укрывали  его от ветра со всех сторон, и  беспамятство перешло  в здоровый, крепкий сон. Бессменные вахты и  усталость были  тому  причиной. Если бы не свист ветра, то богатырский храп  кто-нибудь из колонны услышал бы. Хорошо ещё, что всё кончилось для  него лёгким обморожением кожи.
  Деда поместили в местную  санчасть. Он долго ворчал, не  желая там оставаться.
Проспав целые сутки, дед, не выдержав одиночества и  бездеятельности, на вторые сутки  удрал. Это было очень  кстати, так как  начали  собирать  команду,  чтобы  отправиться в тундру  и  пригнать оставленные  там  трактора. Несколько дней  отдыха  не  восстановили силы,  но  на поиски  должны были отправляться только  что прибывшие, в  том  числе  и сам начальник  колонны Иванов. Лишь он один  мог найти брошенные  в тундре  машины, и то, что дед  ехал  по следу, но не наткнулся на  них,  было тому  подтверждением.
  Подготовили  два  вездехода, прицепили к каждому по саням. В двенадцать чистых  двухсотлитровых бочек налили отстоянную, процеженную солярку и погрузили на сани. Погрузили ещё пять пустых бочек. Дорога предполагалась недолгой, поэтому пассажирские кабины двух вездеходов загрузили до отказа людьми, провиантом, спальниками и запасной одеждой. Не более ста пятидесяти километров, которые, как предполагалось, отделяли посёлок от тракторов, при установившейся хорошей погоде, почти без груза, можно было  пройти за сутки. На замену топлива в топливных баках  и запуск  двигателя рассчитывали затратить не более пяти  часов, да обратный путь, с учётом взятого груза, займёт полтора дня.
    Команда,  закончив  сборы  и загрузившись сама  в два вездехода, выехала  на поиски  брошенных тракторов.  Почти целые сутки  они ехали,  придерживаясь  трассы  проложенной на навигационной карте. Через двадцать четыре часа начальник колонны Иванов остановил вездеход, думая, что  предпринять:  искать трактора в этом районе или дать  ещё  час-два  ходу  по трассе.  Взвесив все  «за» и «против»,  начальник остановился  на последнем  варианте и оказался прав. Через  полчаса  водитель  головной  машины чуть было не врезался  в огромный,  наметённый  бурей сугроб.  Когда люди вылезли из машин и обследовали сугроб, он оказался основательно  заметённым  трактором. Следом  за  ним нашлись  и другие сугробы-трактора и сугробы-сани. К сожалению, в кабинах вездехода  нашлось лишь три лопаты, и  расчистка снега затянулась. Не занятые расчисткой сливали  с  баков  топливо,  разбирали  и  прочищали  фильтры,  продували трубопроводы. Людей не  надо было  заставлять - они  сами  знали,  что  делать. Всем  хотелось  побыстрей запустить  двигатели  тракторов  и  отравиться  в  обратный путь. Скоро трактора  весело  заурчали, водители  заняли свои места в кабинах, и  колонна, растянувшись  на  добрую сотню  метров,  тронулась в обратный  путь. Машины словно  понимали, что люди торопятся домой  и, пуская клубы  копоти из выхлопных труб, усердно тащили груз. Полтора дня пути домой пролетели,  и колонна въехала в посёлок.  Остановив машины у цистерн, водители пошли отдыхать. Выделенные начальником  экспедиции Фейгенбергом  люди  приступили к  разгрузке.
   Фейгенберг смотрел в окно конторы за разгрузкой и думал. Его уже сейчас волновали  вопросы  о  сроках  и возможности второй  экспедиции за топливом. Причина волнений была очевидна: необходимость снимать с  работ водителей и трактора очень усложняла  непрерывную добычу  угля. Но запас топлива получался не ахти какой.  Хорошенько всё взвесив, он все  же  со второй экспедицией  решил  повременить: привезённого  топлива  должно было хватить  на два месяца  работ и на  дорогу колонны  до танкера. Значит, времени  оставалось достаточно,  чтобы навести порядок  в поселковом угледобывающем  хозяйстве.

        Глава 4.  Дела семейные, поселковые.
  Несмотря на трудности с дизельным топливом и появление новых тем разговоров:  о топливе и колонне, путешествующей по  тундре, - жизнь в  посёлке шла своим чередом. Служащие ходили на службу, рабочие и техническая интеллигенция на работу. Добыча угля на шахте  также не прекращалась ни на один день. Однако отсутствие  нескольких мощных тракторов создавало проблемы с доставкой угля потребителям -  жителям посёлка и поселковым котельным. Не хватало тракторов, которые своими отвалами нагребали уголь на гору, пододвигали его к экскаватору.  Экскаватор,  черпающий  ковшом чёрный уголёк и  насыпающий его в кузова саней или на волокушу, изготовленную из стального листа, частенько простаивал.  Маловато оставалось  тракторов в посёлке, и  топлива  расходовалось намного меньше. И всё  равно топлива старались тратить ещё  меньше. Дело  было не в том,  что люди не верили  в  успех похода за топливом, или, что  в посёлке жили одни пессимисты.  Север меняет характер  людей и любая безалаберность  в делах, неподготовленность к холодам жилья,  отсутствие тёплой одежды, недостаточность запасов топлива и еды вполне  могли кончиться  смертью.
   Когда колонна  вернулась из  экспедиции  и привезла топливо, можно было  бы не жаться,  начав работы  с использованием техники  в обычном режиме.  Но поселковое начальство так не думало.  Оно долго совещалось  и наконец решило составить график  проведения основных работ в экономичном, энергосберегающем  режиме.  Жители посёлка понимали, почему начальство приняло такое решение и  в основном одобряли. Лишь те, кто  на себе почувствовал результаты новых  указаний, остались недовольны. Ограничение на расходование  топлива означало сокращение времени работы техники, а значит, уменьшение количества отработанных часов у  водителей-трактористов.  Заработная плата соответственно уменьшалась. Но что было  самое плохое  для людей в данной ситуации - появлялась уйма свободного времени.  Местные  жители  к  подобному  не привыкли. Вся их жизнь проходила на работе. Там они общались, влюблялись и ссорились, иногда даже дрались, разогревшись «случайно» принесённым спиртом. Мирились, как правило,  на другой день, а через неделю опять ссорились и дрались. Домой, в душное, тесное жилище приходили чтобы переночевать, перед сном позволяя себе развлечения: перекинуться  с соседями в картишки или сыграть в шахматы.
  Теперь же, целыми днями просиживая дома, они просто бесились от безделья. Не растраченная энергия  требовала выхода,  и потянулись группки людей в местный ресторан  к  неиссякаемым запасам горячительного буфетчицы  Клавы. Приняв у  стойки стакан хмельного, мужчины садились за столики,  чтобы  поговорить. Две  местные дамы,  промышляющие самой древней профессией, как  обычно  сидели за столиком в углу. Мужчины, скользнув по женским прелестям взглядами и не ощутив в себе никакого душевного беспокойства, связанного с присутствием  лёгкодоступных дам, продолжали  разговоры. Видно, сегодня  для них время любви  ещё не  пришло.
 В  противоположном от дам  углу сидела  незнакомая женщина.  По местным  поселковым законам  женщина не должна  приходить в ресторан одна, без сопровождающего мужчины. Это не распространялось лишь на самостоятельных, незамужних женщин, которые как  раз и жаждали  навязчивого мужского внимания. Сидящую за столом  женщину никто из мужчин, находящихся в ресторане, не знал.  Женщина сидела  совсем одна, и стоящая на столе уже пустая кофейная чашка ничего не объясняла. Мысль о том, что женщина находилась  в ресторане по той  же причине, что и две известные дамы, не давала мужчинам покоя.  Дама была совсем не красавицей, зато её  возраст  более подходил  для предполагаемой профессии.
  Один  из посетителей ресторана встал  из-за стола и подошёл к стойке. Клава нацедила из самовара местный  фирменный  чай  «Белая роза» с характерным водочным запахом. Посетитель  залпом выпил,  крякнув и заев большим ломтём  солёной рыбы. Он специально предпринял такой  маневр, чтобы потом, как  бы невзначай, подрулить  к незнакомой женщине. Повернувшись спиной к стойке, мужчина обвёл зал взглядом.  Все занимались своими делами: мужчины, сидя за столами, разговаривали, потягивая  чай «Белая роза», две женщины поджидали клиентов, а третья…  Что делала или  собиралась сделать третья женщина?  Очень этот вопрос волновал мужчину. 
   Мужчина,  убедившись, что никто  не обращает на  него  внимания, направился к столику, за которым в одиночестве сидела женщина. Он подошёл к столику со стороны, противоположной  той, где сидела она. Нагнувшись,  упёрся руками в стол и произнёс:
- Скучаем? 
Женщина подняла  на него глаза, посмотрела оценивающим взглядом, очевидно решая,   стоит ли отвечать наглецу. 
- Да  уж, тут у вас не очень-то повеселишься, - ответила она.
- Ну, вы не правы! Посмотрите, какие у  нас мужчины.  Все как один  красавцы, а уж весельчаки, каких поискать.
Незнакомец, отодвинув стул, подсел за стол к женщине, очевидно решив, что столь содержательная  беседа  вполне достаточна для начала  знакомства  и можно  сесть рядом.  Женщина никак не прореагировала на слова  и действия.
Мужчина  продолжил  разговор:
- Взять хотя бы меня. Чем я не джигит?
Женщина, выдержав многозначительную паузу, ответила:
- Это вы что же, себя в качестве жениха предлагаете? И за неимением тамады  занимаетесь саморекламой?
- Отчасти так оно и есть. Только  на роль жениха я не претендую. Видите  ли, если
сюда,  в ресторан, женщина приходит одна, то для нас, мужчин, причина такого визита вполне понятна. Обратите внимание вон на тех двух женщин. Они точно знают, чего  хотят. Это  можно прочитать по надписи, сделанной мелом на подошве.  А вот чего хотите вы, нам не понятно.
Женщина поняла намёк и  покраснела. Однако возмущаться  не стала. Вполне возможно, сказанное  мужчиной касалось так же и её. Мужчина, проведя разведку боем, перешёл к основной  части разговора.
- Вижу,  вы женщина серьёзная,  понимаете, что  к чему. Поэтому, хочу  с вами познакомиться. Меня  зовут Николаем. А вас как?
- Нина, просто  Нина.
- Нина, вы надолго к нам?
- Не знаю ещё. Посмотрю, как тут  и  что. Может быть, и надолго.
- Приехали сюда к  кому-нибудь, или так, сами по себе?
- Можно  так сказать, а можно и по-другому. Ехала к одному человеку,  а он, оказывается, давно  отсюда  уехал.
- К кому, если  не секрет?
- Да нет, не секрет. К Серёге Маслову, бульдозеристу. Мы с ним  на отдыхе  познакомились, на юге. Звал сюда к себе. Когда  отпуск  отгулял, уехал.  А мне адрес  оставил и просил не  забывать. Я сюда приехала, думала,  обрадую. Оказывается, он не в отпуске  на юге  гулял. Взял здесь расчёт и прогуливал там свои кровные, заработанные. Вот и получается, что приехала сюда напрасно. Уехать обратно  пока  не могу: на билет денег нет. Сейчас сняла комнату в посёлке у  вдовой  старушки. С  работой  только у вас здесь для  женщин напряжёнка. Так-то вот.
- Да,  история твоя, прямо скажем, трогательная. Но не расстраивайся, у нас женщины в почёте. Мужчины  не обидят.  Будешь всё с умом  делать - денежки сами в карман потекут.
Поняв прозрачный намёк,  Нина  опять покраснела. Наверное, она думала и о  таком  варианте заработков, но ещё не решилась. Если бы не нахальство Николая, вполне могло статься, что данный проект на ближайшую активную жизнь остался бы в области теоретических размышлений.
  Николай был, как и все прочие здесь, неотёсанным мужланом,  но всё же понял, что Нина не  относится  к известной женской породе ночных бабочек. Лишь обстоятельства, нужда заставляли её делать столь смелые шаги. Николай, со свойственной многим мужчинам прямотой, двигал дело по желаемому  руслу. В его огрубевшей, отвыкшей от тонких чувств душе оставалось  место  для сострадания, но желание получить приз, это чувство азарта вышедшего на охоту  мужчины,  предвкушающего близкую добычу, затмевало всё остальное.
Понятие  о женской чести, любовные томления, муки неразделённой  любви были чужды его мужскому, простому и грубоватому, сознанию.  Может быть, попроси эта женщина денег на обратный билет - и получила бы. Каждый отначил бы из приготовленной  на  пропой суммы, не пожалел бы.  Но всё складывалось совсем иначе. На счастье или на беду, всё было так, как было.
   Николай предложил  Нине пересесть за его  столик, скрасить досуг двоим уже сидящим там  мужчинам.  Нина  не стала возражать, пересела. Один из компании сходил к Клавиной  стойке. Принёс для дамы полстакана водки  и пару бутербродов с красной икрой.  Мужчины представились даме и, получив повод, выпили за знакомство. Нина  сделала два глотка и поперхнулась. Видно, не очень-то она жаловала крепкие мужские напитки или попросту никогда их не пила. Здесь не принято было запивать водку, и ей пришлось  самой справляться  с охватившим горло обжигающим удушьем. Слёзы  выступили у  неё на глазах. Нина откусила кусочек от бутерброда с икрой и, тщательно пережёвывая, старалась заесть грубый вкус померанцевой водки.  Мужчины выпили ещё, произнеся известный тост:
   - За дам-с!
Нина пить не стала. Чувствовалось, что и от  небольшой  дозы  алкоголя  ей стало нехорошо.
Компания долго засиживаться не стала.  Скоро Нина в сопровождении кавалеров пошла к ним домой.   Что они  ей там говорили,  какие блага посулили - останется для  всех прочих  тайной. Что там  у  них  было  и  было ли вообще - тайной  не являлось, поскольку полуночное Нинино  появление у хозяйки в чуть живом виде, многое объясняло.
    Две местные дамы известной профессии тоже поняли,  что произошло. Появление 
конкурентки совсем их не обрадовало. Но, выяснив некоторые  подробности,  они упокоились. Нина не относилась к профессионалкам и не обладала необходимой  для  данного ремесла выносливостью. Отработав  всего с тремя мужчинами,  она не пришла  в ресторан продолжать  нести трудовую вахту. Напротив, три дня  она не появлялась  там вовсе,  лежала больная дома.  В  общем, она  оказалась им совсем не соперницей. Следующее появление Нины в  ресторане, через четыре дня, не вызвало у  них радости, но и острой неприязни не вызвало тоже. Женщины отнеслись к данному факту по-философски - как к  свершившемуся помимо их воли.
   Раз они приняли в своё сообщество  залётную даму, значит, жить нужно было тише:  три дамы в маленьком зале ресторана-избы очень много. Столиков в зале не более десяти, и получалось, что два из них постоянно заняты непотребными дамами. Посетителей ресторана, падких до  новых зрелищ, значительно прибавилось. Всем хотелось поглазеть на новенькую и,  при случае,  не только поглазеть.
  Новенькая была не чета двум другим дамам не  только по  внешнему виду, но и по способности  одаривать мужчин  женским  вниманием. Будучи моложе и привлекательнее двух  «обезьян» в женском обличии, она вполне могла занять пьедестал первой по профессии.  Только силёнок для оказания полноценных услуг воспылавшим  любовью мужчинам у Нины явно не хватало.
   Голодный мужчина – злой мужчина,  и голод свой готов утолить даже капустной  кочерыжкой.  Это хорошо знали  две другие дамы и, правильно  оценив причину небольшого временного уменьшения спроса на их женские услуги, от недостатка работы не страдали. Появление новой дамы даже пошло на пользу их делу. Наплыв посетителей в ресторан значительно увеличил  численность клиентуры. Не проходило дня, чтобы они оставались без работы. По мере приближения  дня  получки работы у  всех троих становилось всё  больше и больше. Мужчины словно с цепи сорвались. Начиналось всё с  первого стакана и разговоров о предстоящей  поездке к танкеру  за топливом.  Сидя за ресторанным столиком, подогрев себя разговорами  и спиртным, брали одну из дамочек. Желающих арендовать даму  находилось  много,  и иногда  ждущие влезали вперёд других без очереди. Из-за этого возникали ссоры, готовые перерасти в драку.
  Местное поселковое начальство  знало обо  всём и,  естественно, было  недовольно. Порядок в посёлке мог нарушиться из-за каких-то трёх непотребных дам и  поставить некоторых  мужчин  на грань между смертью и тюрьмой. Начальство  думало,  рядило, но решение никак не приходило в их умные головы. Не привозить же, в самом  деле, ещё непотребных дамочек в  посёлок, чтобы снять напряжение,  справив тем самым  известную мужскую потребность.
   Решили всё же обойтись уже  проверенным  способом:  выдав получку, предоставить возможность мужской половине посёлка напиться до чёртиков и на время  забыть о проблемах.  А  потом, чуть тёпленьких, собрать  на сходку и одних отправить в рейс  за соляркой, других поставить по рабочим местам в забое.  Так и сделали: нежданно-негаданно  выдали получку. Народ немного опешил: впереди  никаких праздников  нет,  даже до выходного три дня осталось. На  другой день не смогли зафрахтовать самолёт: не успели ещё собрать нужной суммы для этого. Лишь ещё через день самолёт ушёл в рейс, чтобы привезти много-много водки.
  Через сутки ящики водки сгружались из самолёта на  нарты собачьих упряжек. Их хозяева времени даром  не теряли:  загрузившись, развозили  ящики страждущим и  опять возвращались к самолёту.  Каюры с удовольствием  выполняли эту работу. Иногда за много километров они  приезжали в посёлок, чтобы  заработать свою долю  «огненной  воды». Плату за  услуги они брали  только согревающей  жидкостью в стеклянных бутылках. Никаких других «денег» они не признавали. Уже  после одной ездки, заработав  целую бутылку, каюры  прикладывались к горлышку, пробуя на вкус затребованную в качестве платы «валюту». После  четырёх-пяти ездок их нарты  вставали, собаки ложились  на снег,  дожидаясь, когда свежий воздух и мороз протрезвят их хозяев.
   Как только водочная посылка находила ждущего с нетерпением адресата, её содержимое  пробовалось на «зуб».  Скоро груз перекочёвывал из самолёта в дома поселковых  жителей. Очевидно, беспокойство начальства  как-то задело  струны жаждущих водки душ, и начавшаяся питейная оргия  являлась тому подтверждением. Поглощение спиртного происходило с таким стоическим упорством  и скоростью, что  могло  привести   многих  мужчин  на больничную  койку, а  то и прямо  в морг.  Все очень  торопились, словно завтра  наступал конец света  и надо было вкусить как  можно больше  на этом свете, прежде  чем отправиться  на  тот.
   Через три дня после начала оргий источник иссяк и народ опять протоптал тропы  в забытый  было ресторан. Начальство и тут  не  упустило момент и,  прямо  тёпленьких,  только что   опохмелённых мужчин собрало на сход. Там оно огласило первоначальные задачи,  которые  предстояло решить бывшей блатной братве,  ныне  «опролетаренным» корешам. Публика  слушала,  моргала глазами и ни  звука за  или против не испускала.  Привыкла  за пятнадцать - двадцать  лет лагерной жизни:  хочешь ты  того или нет, всё  равно  заставят.
В общем-то, возражать было  нечего: солярка  нужна как воздух, иначе всем придётся туго. На своём горбу не очень-то  уголёк подобываешь и повозишь. Как говорят бывалые каюры, жить  в тундре можно только тогда, когда в  жилище горит огонь. Свои  тёплые рубленные дома  жители посёлка обогревали, сжигая  в  печах добытый  на местных копях уголёк.
  На этот раз в караван железных машин предполагалось включить только три вездехода и четыре трактора. Это позволило бы взять по два водителя на каждую машину, обеспечить их полноценным отдыхом и питанием.
 Подготовку техники начали в этот же день. Правили помятые кузова  саней, подваривали косынки к лопнувшим на стыках соединениям. Устанавливали дополнительные, увеличивающие жёсткость, растяжки. Механики налаживали ходовую часть и двигатели железных коней. Скоро всё было готово. Осталось лишь загрузить кабины вездеходов всем необходимым для экспедиции. На место больных, ещё не поправившихся  водителей претендовало много добровольцев, жаждущих «приключений»  и желающих показать себя. Пришлось выбирать  из  двух десятков всего четырёх, придумывая весомые аргументы, дабы не обидеть. Но  труднее всего было отказать деду Репке. Он ничего не желал слушать, хотел, вопреки запретам начальства, ехать  непременно. В состав экспедиции его всё  же не включили. Дед шлялся по посёлку, жалуясь на плохое  начальство и утверждая,  что несмотря на запрет, всё равно поедет с экспедицией.
 Перед самым отбытием экспедиции деда  заперли в комнате, чтобы он не забрался в кузов  саней  и не спрятался там.
- Отдыхай дед.  Нечего тебе по тундре шастать. В твои-то  годы надо на печке  сидеть  да махорочку покуривать. Хватит тебе здоровье  портить, мы уж в этот  раз как-нибудь без  тебя обойдёмся, – сказал один из запиравших дверь избы.
Дед хитро  посмотрел исподлобья,  но ничего  не ответил, только ухмыльнулся.
  Состав новой экспедиционной колонны - три вездехода с подцепленными цистернами  на  полозьях и четыре  трактора  с санями, нагруженными бочками, - предполагалось обслуживать экипажем из восемнадцати человек: начальник колонны, четырнадцать водителей, два механика-ремонтника и один медбрат.  Считалось, что начальник колонны является  резервным водителем. Трактор, который в прошлый раз оставили у танкера, по причине не запускавшегося двигателя, решили не забирать в посёлок. Возиться  с ним у танкера, на морозе и  ветру смысла не было. Его наличие или отсутствие в посёлке ничего принципиально не меняло: резерв техники в посёлке имелся.  Рациональнее сейчас было не тратить солярку на доставку трактора в посёлок, а погрузить его на танкер. Летом он вместе с танкером отправится на ремонтную базу, а осенью этого же года будет,  уже  отремонтированным, доставлен  вместе с  соляркой  на танкере в посёлок.
  Колонна, загрузившись, закончив все приготовления для дальней дороги,  тронулась в путь. Лязгали  гусеницы, подминая снег, отбрасывая его на поворотах в  идущую сзади машину. Свет фар передней машины выхватывал клин нетронутой, теряющейся за линией рассеивавшегося света, белой, безмолвной  целины.  Фары идущих следом машин удлиняли, расширяли эту  освещённую часть тундры. Казалось, что коридор  света  существует сам по себе.  Что не фары машин являются  его причиной, а напротив, именно для машин  он, свет, и возник из ничего. Фары, перемещаясь в световом клине, как бы  впитывали, вбирали в себя этот свет, превращая собранное светящееся пространство в энергию,  которая двигала вперёд  машины и согревала людей, сидящих в железных не продуваемых кабинах.  Монотонный рокот  моторов успокаивал, глаза слипались. Водителям стоило больших усилий  не поддаваться  усыпляющей бдительность дремоте.
  Водителю головной  машины  было ещё  трудней: слепящий, сверкающий девственной белизной  снег заставлял жмуриться, хоть очки тёмные одевай. Глазу  не на чем  остановиться: бугорки и  те спрятались под покровом снега, и нет даже маячащего тёмного  силуэта идущей впереди машины. Только опытный глаз полярного аса-водителя мог различить на поверхности  снегового моря едва заметные полосы более плотного снега - именно по этим  полосам двигались несколькими днями раньше машины вернувшейся  в посёлок  экспедиции. Таковы все зимние дороги  в тундре, которые  местные  жители  называют Зимниками, такова судьба полярных водителей - колесить,  наматывать тысячи километров,  оставляя часы, дни, годы этим зимним дорогам.
   Два часа прошло,  как колона выехала из посёлка, когда водитель головной машины резко затормозил. Машина остановилась буквально в  метре перед внезапно выросшим на дороге человеком. Дистанция  между машинами была нарушена. Водители  в двигающемся  строю не сразу реагировали на остановку впереди идущей машины и с большим опозданием давили  на тормоза.
   Водитель головного  вездехода открыл люк и наполовину вылез.  Только после этого он признал в стоящем на снегу человеке деда Репку.
- Дед, ты что  ли?
- А кому вы нужны кроме деда Репки? Я, конечно, кому же ещё быть! Посторонись,  дай залезть.
 Дед залез  внутрь вездехода, и колонна снова тронулась. Нужно  было торопиться,  время ведь не ждёт. Начальник  стал расспрашивать деда: что  делал один в тундре? Как сумел  переместиться из запертой комнаты  в поселковом доме на столь большое расстояние,  опередив быстро движущуюся  колонну?  Дед  запираться не стал, рассказал всё как на духу.
  Ещё в посёлке он решил ехать с экспедицией  во что бы  то ни стало. Отказ начальника от его услуг в предполагаемом  походе, деда только разозлил. Даже замок на двери, надёжно  закрывший деда в доме в час отъезда колонны, решение ехать  не поколебал. Как только колонна  тронулась со двора, дед влез на чердак  дома  и оттуда, с трудом протиснувшись  в слуховое окно, спрыгнул в снег. Найти каюра с  запряженной  собачьей  упряжкой не составило труда. Много  этих детей тундры болталось в посёлке. Они ещё не теряли надежды  заработать, получив в качестве оплаты  несколько бутылок «огненной» воды. Только что они  пили  её  вдосталь, ведь им тоже перепадало от щедрой русской  души, празднующей ежемесячное радостное событие -  получку. Сейчас они просто  ждали счастливого случая.
  Дед завернул к Клаве, и у него появилось  два  литра самой ходовой среди каюров «валюты». По накатанному  следу  собачья упряжка быстро догнала колонну. Перегнав колонну, дед рассчитался с лихим  каюром и  встал на пути колонны в свете фар.
  Появление деда совсем  не обрадовало начальника. Лишний рот, несмотря на все положительные качества деда, всё же оставался  лишним ртом.
Но не только это  вызывало недовольство начальника: несмотря на огромную физическую силу  и крепкое здоровье,  человек преклонного возраста (а деду  было уже за семьдесят) всё же может это здоровье сразу  потерять. Никто не знает сколько ему  отмерено  лет, и, когда человек прожил уже  немало,  его внезапный  конец  кажется очень возможным. Кроме  всего прочего, дед был чертовски  упрям и вполне мог отчубучить что-нибудь из ряда вон  выходящее. Даже похлестче того,  что произошло с ним в  прошлой топливной экспедиции. Однако факт оставался  фактом: дед преспокойно дремал, сидя вместе  со всеми членами экипажа в кабине  вездехода.  Не возвращаться же из-за него в  посёлок!

          Глава 5. Вспышка.
   Двое  суток пути прошли без происшествий. Останавливались каждые четыре часа для смены водителей и осмотра ходовой машин колонны, как и было решено изначально. Половина  пути была пройдена, и хорошая  погода, насколько это возможно в прибрежной  тундре при низкой  температуре  и ветре, несущем сырой  воздух с  моря, позволяла  надеяться, что  и вторая половина пути неприятных  неожиданностей не принесёт.
  Пошли четвёртые сутки пути и, по расчётам начальника, через каких-то два  часа  колонна должна была достигнуть  берега бухты. А там,  загрузившись  соляркой, можно будет отправляться домой.
  В тусклом свете  холодных звёзд глазами водителей едва различались две глубокие
колеи, оставленные  гусеницами машин.  Жёлтый свет фар, клином  рассекавший темноту ночи, перемещался  вперёд вместе с колонной.  Он двигался  впереди  неё, освещая  каждую идущую в караване машину, звал вперёд, радуя глаз  и согревая душу, ярким  жёлтым оазисом врывался во мглу полярной ночи.
  В кабинах вездеходов было  тепло. Тусклым огоньком горела лампа  дежурного освещения. Под монотонный рокот мотора дремали свободные от вахты люди. Совсем немного времени оставалось до того момента, когда они  покинут тёплую  кабину. На  ветру, на морозе будут  сливать топливо из танкера в привезённые цистерны и бочки.
  Смотрящий вперёд водитель  головной  машины с удивлением заметил, что ночь стала не такой тёмной. Помогая свету фар, огромный, словно  зажжённый великаном факел полыхал впереди. Источник света, красными бликами  отражавшийся от  снежного покрова тундры, находился где-то за  линией горизонта или  прятался за прибрежными скалами.
   Водитель толкнул задремавшего начальника колонны. Тот сразу  увидел красное пятно  света впереди. Тревога, предчувствие  чего-то ужасного змеёй заползали в душу.
- Горит прямо по курсу. Неужели с  танкером  нелады? Совсем  это  нам не нужно, – сказал он вслух.
 Не прошло и получаса, как всё разъяснилось. Полыхнув в небо  языками пламени, прокатив по тундре волной взрыва, огонь разбушевался с новой силой. Чёрная копоть и доносимая ветром гарь сомнений не вызывали: горит солярка на танкере.
«Сможет ли экипаж танкера справиться с огнём? Остаётся ли шанс слить хоть немного топлива?» - эти повторяющиеся чередой вопросы, словно  слова из песни с заевшей граммофонной пластинки, не выходили из головы.  Они были самыми  главными сейчас, эти  вопросы. Будет ли на них ответ, и какой? От ответа зависела жизнь людей, тех, на танкере, и других, из  приехавшей колонны. Если не будет топлива, колонна  обратно  не дойдёт. Даже на половину  пути  топлива не хватит. Половина пути пешком  без палаток, без провианта. Многие ли смогут дойти, доползти до спасительного тепла?
  Последние километры, которые оставалось пройти колонне до берега, ещё более остро ставили все  вопросы. Каждая минута могла стать последней в череде отведённого  для жизни времени, передвинув события за черту, из-за  которой уже  никому  не вернуться в мир живых. Железные, лязгающие гусеницами машины до предела  увеличили скорость, надрывая  утомлённые дорогой стальные сердца. Наконец колонна подъехала к берегу.
  Чёрный дым и вырывающиеся  из трюма языки пламени не вызывали сомнения в том, что горела солярка на танкере. Струи из двух брандспойтов   преграждали  путь к рубке.  Они лишь отодвигали тот момент, когда пламя охватит  весь корабль, и принципиально ничего не меняли. Без мощных  струй брандспойтов  пожарного катера, без его систем тушения с огнём было уже не справиться.  До того  момента, как весь танкер  охватит жаркий, жадный огонь, оставались считанные минуты. Выгрузить хотя бы  немного топлива  сейчас  было невозможно.
 Экипаж танкера предпринимал отчаянные усилия, чтобы  переломить ситуацию. 
Покинуть корабль, выгрузившись  на лёд без запасов провианта,  утеплённых палаток и  средств связи, было равносильно самоубийству. Мороз и голод в скором времени закончат то, что не сделает огонь. Прибывшая к месту пожара колонна машин всё меняла. Теперь, если экипаж немедленно покинет корабль, то получит шанс уцелеть.
  «Нужно связаться с командой танкера», – подумал начальник колонны. Выйдя из машины, он зарядил ракетницу, и выстрелил.
- Отстучи запрос, - нагнувшись к люку, приказал он водителю-радисту.
Тот добросовестно давил на ключ, стараясь побыстрей получить ответ.
- Ну, что? – подождав минуту, спросил начальник.
- Не отвечает никто, может, ещё попробовать? – ответил радист.
- Подожди пока.
Начальник ещё два  раза выстрелил из ракетницы.
- Попробуй ещё  раз. Кто-нибудь должен ответить, – сказал он, обращаясь к радисту.
Попытки связаться по радио с  танкером ничего не дали. Видно, на танкере  было не до радиопередач и даже  радист принимал участие в тушении пожара.
Начальник дал сигнал первым двум машинам подойти как можно ближе к берегу.  Развернувшиеся машины в дополнение к фарам включили поисковые прожектора. Через некоторое время с танкера спустили лестницу. Два сошедших на лёд  человека, размахивая руками, побежали к берегу. Навстречу им, спустившись с крутого берега, бежали пять человек из экипажа колонны. На полпути между танкером и берегом обе
группы встретились. Они ненадолго остановились. О чём-то переговорив, шесть  человек побежали к танкеру, а один - к ждущей  на берегу колонне. Когда он добежал до машины начальника колонны и отдышался, люди услышали следующее. 
  Взрыв на корабле прозвучал ночью.  Экипаж танкера спал в своих каютах, лишь вахтенный дежурил  в рубке. Сразу после взрыва пламя охватило половину танкера. Помещение, где расположены каюты экипажа,  наполнил густой, едкий дым. Звуком взрыва разбудило всех. Но не всем удалось спастись. Те, кто сразу вышел  в коридор и смог  за несколько секунд подняться на палубу, остались в живых. Судьба замешкавшихся, не покинувших каюты людей неизвестна. Скорее всего,  в первые минуты пожара они задохнулись от дыма. Капитан судна разделил судьбу оставшихся в каютах. На палубу вышло лишь десять человек. Полуодетые, они стали лёгкой добычей для холодного ветра. Вся тёплая одежда осталась в трюмных, охваченных пламенем и заполненных дымом помещениях. Выйдя на палубу, люди приступили к тушению пожара, понимая, что, только справившись с огнём, получат шанс выжить.  Энергосистема корабля ещё работала,  и поэтому сразу удалось включить системы пожаротушения. На время сбив пламя, оставшиеся в живых проникли  в трюм  к каютам экипажа. Трое остававшиеся там были ещё живы.  Их вытащили на палубу. Все остальные оказались мёртвыми. Сейчас нужно было думать о живых.  Выигранных у огня нескольких минут едва хватило, чтобы вынести на палубу  тёплую одежду. Мёртвых пришлось оставить в каютах. Если  пожар  под натиском струй из брандспойтов  угаснет, значит, появится возможность позаботиться о них, чтобы им, как и положено морякам, отправиться в последний путь на морское дно. А если нет, если пожар победит, так и всем остальным будет уготована дорога туда же:  без тепла и провизии в зимней тундре не выжить никому.
  Шансов оставалось мало. Но люди сражались с жадным, завоёвывающим всё новое пространство огнём не щадя себя. Ещё двое матросов погибли,  исчезли, словно в дьявольской преисподней, провалившись в трюм вместе со вспыхнувшей от прорвавшегося наружу огня  палубой. Стало очевидно, что танкер  не спасти. Из всего экипажа лишь пятеро не получили сколько-нибудь тяжёлых травм  и ожогов. Остальные были серьёзно обожжены.
   Из этого рассказа начальник экспедиции понял, что нужно срочно эвакуировать людей с танкера. Ещё пять человек из  прибывшей колонны  бросились  к горящему танкеру. Когда они подбежали к спустившейся с борта  танкера  лестнице, что-то  взорвалось в трюме  и сноп искр взметнулся над палубой. Кормовые палубные надстройки и оборудование исчезли  в клубах дыма. Очередной порыв ветра,  развеявший дым, обнаружил их исчезновение. Возможно,  взрыв  снёс часть палубы в корме и, всё, что  находилось на ней сверху,  провалилось  в трюм. Всё  говорило о том, что времени  на эвакуацию людей оставалось очень  мало или  не осталось совсем.
  Люди быстро вскарабкались на палубу судна. У самого  борта уже лежали трое раненых. Они находились  в беспамятстве, и спустить их по  верёвочной  лестнице не  представлялось возможным. Один  из матросов готовил для спуска шлюпку.  В  неё погрузили раненых, и шлюпка пошла вниз. Два матроса крутили ручную лебёдку. Пламя подступало всё ближе, и одежда на матросах начала дымиться.
- Брызни водички! – крикнул один из них.
Матрос на брандспойте повернул  ствол и плюхнул струёй воды,  окатив двух бедолаг. Буквально через  секунду, плюнув последний раз, брандспойт замолк. Огонь, поступив к  источникам энергии, добрался и до насоса.
   Пока матросы крутили лебёдку, одежда на них высохла. Как только шлюпка коснулась льда, матросы спустились вниз по верёвкам и, подхватив раненых, что было мочи побежали подальше  от судна. Не прошло и десяти минут, как сильный взрыв  волной шибанул им в спину, уложив на лёд. Куски металла, поднятые взрывом  в воздух, тяжёлым, смертоносным дождём падали вниз. Но всё обошлось и никого  не задело.
  Спасшихся с танкера было одиннадцать человек, раненых и обожённых было шестеро, из них трое тяжёлых. Спасённые с танкера матросы и люди из колонны смотрели, как догорает  корабль. Они  смотрели, не в силах отвести взгляд от  погибающего  гиганта. Кому-то он был домом, а дружный экипаж  надолго заменял  семью. И сейчас, догорая, он уносил с собой частичку их души и жизни. Что будет с ними завтра? Никто не хотел  сегодня об этом думать. Судьба  сама покажет, что выпадет каждому пережить и долго ли протянется их жизненный путь.
  Начальнику  колонны  было о чём подумать. В сложившихся обстоятельствах  еды на 
обратную дорогу на  всех не хватит. Топлива, оставшегося в баках, хватит лишь на половину  обратного пути. Оставшееся до посёлка расстояние придётся преодолевать пешком. Раненые и больные, оказавшиеся на попечении экспедиции, усложняли всё. «Если бы найти хотя  бы тонну солярки», – думал он, зная, что чудес не бывает. Но так хотелось чуда! Нет, не для себя. А для них, для раненых, которым, может быть, и осталась в жизни эта последняя дорога.
  Начальник колонны должен был решить сложную задачу – найти приемлемый вариант, который позволил бы всем оставшимся в живых людям добраться до посёлка. 
Он начал с проверки наличия солярки в баках каждого трактора, каждого вездехода. Получалось, что топлива хватит двум вездеходам почти до самого посёлка. Значит,  всех людей разместить в кабинах не удастся. Многим придётся довольствоваться местом в холодных санях.
  Заглушили двигатели всех машин, кроме двух вездеходов. Слили топливо из баков в бочки, дозаправили вездеходы. Сейчас время работало против людей, и надо было поторапливаться, чтобы выиграть у судьбы партию, ставка в которой - твоя собственная жизнь.
  Раненых и часть сменных водителей разместили в кабинах вездеходов. Подцепили к вездеходам сани вместо цистерн. Людям, которые не уместились в кабинах, предстояло мёрзнуть на ветру и морозе в кузове саней. Чтобы не так сильно продувало, натянули в кузове палатку, набились в неё битком.
  Наконец, закончив все приготовления, колонна тронулась в путь. Теперь экспедиция увеличилась на одиннадцать человек - почти вдвое. Вот только мест в тёплых кабинах вездеходов значительно поубавилось. Раненые в кабинах разместились  полулёжа и занимали больше одного места. В санях оказалось значительно больше людей, чем должно  быть. При сносной погоде это было полбеды. Но зимой на северном побережье погода могла измениться мгновенно.
  Первые четыре часа прошли без всяких неожиданностей. Сделали остановку, чтобы  накормить людей и сменить водителей вездеходов. Всего трёх человек из палатки можно было поместить  в кабину  вездехода, на место тех, кто, не был задействованных в сменах водительских и ремонтных работ. Остальные места занимали водители, два ремонтника и медбрат, который,  не дожидаясь остановки,  рискуя попасть под  гусеницы,  переходил из одного вездехода в другой, стараясь облегчить участь раненых. Основная  часть людей  вряд ли дождётся своей очереди погреться целых четыре часа в тёплой кабине вездехода,  но для ослабленных и замёрзших появлялся шанс согреться, набраться сил, а значит, выжить. Каждый  надеялся дождаться,  когда колонна достигнет посёлка и можно будет войти в тёплое  помещение и, растянувшись на мягкой   удобной кровати, заснуть. Конечно, и в палатке можно постараться задремать, но всё же  время, проведённое в ней, трудно  назвать отдыхом. Подпрыгивая в движущихся по ухабам санях, сидя на корточках или просто стоя на холодном металлическом полу  кузова,  люди не имели возможности задремать. Те, кто всё же пытался забыться сном,  очень скоро, потеряв  равновесие, падали на жёсткий  металлический пол.
  После двенадцати часов  пути, на третьей остановке колонны, в кабинах освободилось два места. Так и не приходя в сознание, умер один  из тяжелораненых. Он, отдав душу на суд  божий, уже не нуждался в тепле и людской заботе. Умершего, завернув в шерстяное одеяло   и перевязав, перенесли  на холод в  кузов саней. Остальные  раненые чувствовали себя более или менее сносно. Колонна уверенно двигалась к цели, укрепляя в людях надежду добраться до посёлка живыми.
  Сам факт смерти товарища  для оставшихся в живых событие грустное. Но, как и у любого события,  у  этой трагической  кончины  было  две стороны – плохая  и хорошая. Для людей, сидящих в палатке в санях  на холоде, хорошая сторона была в том, что появились два  свободных места  в тёплой кабине вездехода. Значит, уже не три, а целых  пять человек из сменяемого экипажа одновременно  могли четыре  часа находиться  в тепле.
  Оставалось преодолеть половину пути, когда погода начала портиться. Холодный, сильный ветер с моря  принёс снеговые тучи. Снег  закружился в сильном, сбивающем с ног вихре. Ветер, стараясь порвать брезент палатки,  установленной в кузове саней, заметал  снег сквозь  кажущиеся  герметичными швы. В палатке  стало ещё холодней. Проникающий внутрь ветер  отнимал  тепло у прижавшихся друг к другу человеческих тел. Стало понятно, что просидеть много часов в холодной палатке не удастся никому. Один лишь дед Репка не испытывал неудобств от тесноты и холода. Он преспокойно дремал, сидя в углу палатки на двух  дощечках,  не обращая внимания на внезапно изменившийся «климат» матерчатого помещения.  Дед  не ленился вылезать из палатки во время остановок, осматривал технику  и при необходимости ремонтировал. Всего в палатке находилось  шестнадцать человек, и с появлением  пяти сменных  мест  в  тёплой кабине вездехода, вполне можно было жить. Начальник экспедиции в  связи с ухудшением погоды дал  команду  производить смены  людей в палатке каждые два часа. Это облегчало их участь, позволяя каждые четыре часа покидать сани, на целых два часа размещаться в тёплой кабине. Правда, всё  равно получался  один лишний,  так как в палатке находилось шестнадцать человек, а греться  оправлялось пять. Дед Репка  добровольно определил себя этим  лишним,  сказав, что ему жарко  в кабине  вездехода.
  Остановки через каждые два часа пути вызывали значительное уменьшение средней  скорости  продвижения остатков колонны. Ухудшение видимости из-за  летящего стеной снега снижало скорость продвижения чуть ли  не вдвое. Выходило, что оставшаяся часть пути займёт добрых двое  суток пути,  и, может статься,  увеличившийся  расход топлива опорожнит баки раньше, чем рассчитывали.
Но судьба не оставила других вариантов, как только двигаться вперёд,  к спасительному теплу человеческих  жилищ.
  Через сутки запас  продовольствия иссяк. Лишь раненым доставались последние крохи неприкосновенного запаса.
  По штурманским расчётам, оставалось  преодолеть не более ста пятидесяти километров пути. Нужно было  рисковать, увеличив скорость движения, переключив передачу на более высокую, и этим сэкономить топливо. Фактически водитель управлял машиной вслепую, подчиняясь непонятной, вдруг открывшейся интуиции. Он вёл машину почти по прямой, лишь иногда резко меняя направление, чтобы через несколько минут лечь на прежний курс. Если его спросить, почему сделал такой маневр,  вряд ли получишь вразумительный ответ. Он и  сам не знал почему делал так. Просто что-то срабатывало в нём, точно в хорошо отлаженном механизме управления, обнаружившем впереди себя препятствие. Потом, объехав препятствие,  механизм, повинуясь данными расположенного в голове гироскопа,  словно компас, указывающий нужное направление, отрабатывал на прежний курс. Лишь иногда, вовремя не свернув у высокой кочки, водитель подлетал  к потолку вместе с  задремавшими пассажирами.
  Перемещение  стальных машин  в летящем снеговом месиве  требовало от водителя неусыпного внимания и огромного  напряжения сил. Капельки пота на его  висках были  тому подтверждением. Сейчас, после двух  суток пути, водители менялись  каждые два часа. Начальник  отряда на планшете периодически прокладывал  курс. В двух местах трассы получалось не очень здорово: курс  проходил совсем близко от берега. Небольшая ошибка в  прокладке курса  могла привести  к опасной ситуации, и начальник  колонны несколько раз всё перепроверил. И всё же, на душе оставалось неспокойно. А беспокоиться было из-за чего.   Колонна из двух   вездеходов двигалась почти вслепую. Ошибись он в расчётах хотя бы чуть-чуть - попадёт колонна  на береговые скалы, и там вряд ли кто уцелеет.  Крутые  спуски,  нависающие  над водой скалы хотелось оставить подальше от прокладываемого гусеницами  в глубоком снегу пути. Топлива в баках машин  было в обрез и  начальник колонны старался прокладывать курс максимально близко к прямой линии, тем самым сокращая  расстояние до  посёлка.
  Сейчас, судя по  карте, с начерченным на ней маршрутом, проходили самый опасный участок пути. Именно  здесь, даже теоретически, расстояние до скал составляло  не более  двух  сотен метров.  Какое расстояние реально отделяло машины от столь опасного соседства, сказать никто не мог.
    Головная машина снизила  скорость. Водитель до боли в глазах  напрягал зрение, стараясь хоть что-то разглядеть за стеной  поглощающего свет летящего снега. Даже мощный прожектор-искатель светлым клином пробивал  эту  стену всего на десяток метров. Сам  ещё не осознав почему, водитель  головной  машины  резко затормозил. Машина, не пройдя и метра, остановилась.  Прямо по курсу уходящей ввысь стеной,  нависала над ней скала или большой,  торчащий из земли валун. Следующий за санями головной машины вездеход,  уткнувшись в борт кузова саней, тоже остановился. Начальник вылез из люка вездехода,  собираясь обследовать препятствие. Стена уходила на сотни  шагов вправо и влево от вездехода. Хорошо  ещё,  что берег,  заканчивающийся обрывом,  имел эту стену из торчащих  камней. Иначе неизвестно, чем  бы всё закончилось.
«Если  судить по  карте,  береговая линия  должна идти справа», – подумал начальник, залезая  в  люк  вездехода.
  Машины сдали назад, повернули  налево и медленно  пошли  вдоль стены  из  камня. Измененный на девяносто градусов курс движения,  подтверждал, что колонна упёрлась в валуны, выступающие  над  обрывом небольшой бухты. Через  десять минут хода  стена стала уходить вправо.  Ориентируя направление  движения машин  по стене,  колонна  через некоторое  время легла  на обратный курс. Начальник внёс коррективы, уточнив координаты теперешнего местоположения, и колонна  снова увеличила скорость  до крейсерской, оптимальной при данных погодных  условиях и сложившихся обстоятельствах. Теперь  вплоть до самого посёлка можно  было не бояться столкновения с береговыми скалами.
  Надсадно  ревели двигатели, перемещая  траки по мягкому,  сопротивляющемуся снеговому покрову. Ветер свистел, обтекая стоящую в  кузове саней палатку, струной натягивая верёвки. Сейчас каждая минута, каждый пройденный колонной километр приближал людей к посёлку, теплу, жизни. Точность проложенного курса, умение водителей не снижая скорости держать заданное направление, увеличивали шансы. Усилившийся  ветер и заканчивающееся  топливо в  баках машин отодвигали благоприятный исход событий к черте, за  которой вечность. И всё, что происходило  сейчас,  могло уже относиться к истории или, если так будет угодно провидению, к легенде о бесстрашных, когда-то живших  на Севере людях.
   Палатку трепало ветром,  словно простыню на верёвке. Холодный ветер  проникал внутрь  брезентового  домика, и прижавшиеся  друг к другу  тела  уже  не удерживали тепла, запасённого в кабине вездехода. Люди,  сидя  на полу  без движения,  попросту  замерзали. На очередной  остановке, при смене мёрзнущих в палатках людей на находившихся в теплой кабине вездехода,  обнаружили  двоих с глубокими признаками переохлаждения. Стало  очевидно,  что два часа в холодной палатке - слишком большой  интервал времени.  Пришлось останавливаться  чаще – каждые сорок минут. Это проблему не решало, лишь оттягивало момент, когда  и такого укороченного пребывания на холоде станет достаточно, чтобы отдать богу душу. С  каждым часом, проведённым в пути, сил оставалось всё  меньше и меньше, и сокращенное до сорока минут время отогревания  в тёплой кабине усугубляло сложность ситуации. Но других вариантов не было, и колонна продолжала двигаться вперёд.
  Командир решил увеличить скорость движения. Сейчас не до удобств, и ушибы, полученные  от ударов о железные борта  саней, полумёртвые от холода и усталости люди  простят, но смерть…   Она бежала по пятам за остатками каравана, норовя зайти вперёд и  остановить его навсегда.
От правильности решений  начальника колонны сейчас зависело многое. Он говорил себе:  «Да, топлива  не  хватит, чтобы  дотянуть до посёлка. Да, люди замёрзли и смертельно устали.  Но не об этом  сейчас нужно думать. Об этом подумаем потом,  когда кончится топливо, и машины  замрут  на белом  снегу тундры.   А сейчас - вперёд, несмотря ни на что, только вперёд».
  Опять остановка.  Люди, с трудом разгибая затёкшие  от  долгого сидения замёрзшие  ноги,  выходят на снег. Счастливчики  влезают в тёплую кабину вездехода. Остальные, подпрыгивая,  пританцовывая,  стараются согреться на морозе. 
«Им бы тёплого супа или хотя бы горячего чая»,  - глядя  на бедолаг,  думает начальник.
 Ничего  этого  нет, и голодные люди  лезут  обратно  в сани.
   Ещё сорок минут бешеной  гонки. Километр пролетает за километром,  приближая  к цели. Начальник  посмотрел на датчик топлива: стрелка  упиралась  в ноль, отклоняясь лишь  при резком крене вездехода.
«Ну  и  дорога, одни  ухабы. Скоро ни ухабов, ни теплой кабины не будет. Лишь  оставшиеся километры  до  посёлка да слабая  надежда на помощь».
В другое время начальник колонны  связался  бы  с посёлком по рации. Но именно сегодня, когда рация так нужна, лампа в  контуре  передатчика сдохла.  В рации  второго вездехода лампа была  дохлой  ещё  до похода. Он давно  просил поселковое начальство  подёргать за  ниточки «механизм» материкового  снабжения, чтобы заменить ламповые передатчики на транзисторные. Вот теперь  нерадивость начальства  выходила боком. Между  вездеходами  связь  была, но это всё, на что хватало мощности старых  передатчиков.
  Скрипел  снег под  лязгающими гусеницами, ревели двигатели.  Начальник  прокладывал курс, корректируя  действия  водителя. По штурманским расчётам
выходило - топливо  кончится в каких-то  десяти километрах  от  посёлка. Начальника  экспедиции это совсем не утешало. Вездеходы петляли, обходя препятствия, и курс, проложенный   по карте, несколько отличался от  реального. Но как хотелось  верить листу  бумаги с  карандашной синей линией  пройденного и ещё  не пройденного пути! Ясно было одно: технику придётся бросить и идти пешком. Только как  быть с больными и  раненными, где  взять силы голодным и измученным  людям?
 Ещё несколько остановок, отделяемых километрами пройденного  пути,  и машины встали совсем.
«Только бы погода не испортилась», - подумал начальник, отдавая необходимые распоряжения.
По карте  получалось, что семь километров  отделяло людей  от посёлка. Расстояние  до посёлка могло быть больше. Но это было  не самое  неприятное. Ошибка в  определении  направления движения, да ещё с  неисправной  рацией,  могла привести к страшным последствиям.
  Чтобы не проскочить мимо посёлка,  решили  идти двумя группами. Первая группа  из четырёх человек  пойдёт впереди. Четыре здоровых мужика быстро доберутся до посёлка и приведут помощь. Остальные пойдут следом. Больные  и раненые сильно  убавят скорость второй  группы. Можно просто сидеть и ждать в холодных  палатках. Но движение к цели давало надежду на благоприятный  исход, поднимало настроение и  согревало.
  Из  снятых бортов  саней сделали  волокуши. Постелили одеяла, положили на них раненых. Можно было начинать движение. Первая группа  уже  ушла. С ней договорились  так: если через  пятнадцать километров  посёлок  на пути не встретится,  поворачивать  под  прямым углом. Двигаться дальше кругами, прощупывая коварное, обманывающее надежды пространство.  Подсчитали, что за  сутки  посёлок будет найден в любом случае. Скорость второй  группы,  обременённой  волокушами с ранеными, будет невелика. Двигаясь  по прямой,  она не сможет уйти очень  далеко, и  первая, обнаружив посёлок и снарядив упряжки, быстро найдёт вторую. 
  Вторая группа шла по  следу первой  группы. «Сейчас бы снегоступы пригодились.  Да  где их только взять?» -  думал  идущий первым в медленно  продвигающейся  колонне. Первыми в группах шли самые сильные, протаптывая снег для  других. Дед  Репка  был  среди них. Он решил, что будет полезен во второй группе. Проваливаясь по пояс, он  матерился,  но вперёд себя никого не пускал. Лишь через  два часа  пути уступил место  вожака  молодому. 
- Взопрел малость. Жарковато в меховых одеждах по  сугробам лазать. Снегоступы бы сейчас, тогда я не уступил бы, - пояснил дед.
Колонна медленно  шла вперёд. За три часа пути преодолели три километра, но зато  каких! С непривычки устали все. Начальник дал команду, и колонна  встала. Двадцать  минут отдыха позволили отдышаться. Только мороз шутить не хотел,  забирался  под меховые  куртки и охлаждал  разогретое ходьбой тело. Растягиваясь в живую цепь, люди пошли дальше. За восемь часов от начала пути  было пройдено около восьми километров.
«Пора бы посёлку  показаться,  да и  первой группе  не худо бы объявиться.  Они  уже, наверное, километров  пятнадцать, а  то  и  двадцать  прошли. Неужели не нашли посёлок? Неужели курс проложен неверно?» -  думал начальник колонны.
  Ружейный  выстрел  прервал его раздумья. В ответ начальник  выпустил из ракетницы  две ракеты. Вскоре лай  собак справа на минуту опередил приближающуюся собачью упряжку.  Это охотник, выехав проверить капканы, пальнул в волка, пожирающего попавшую в капкан зверушку. По его словам, в посёлок  никто не  приходил и про взрыв  на танкере никто не знает. Колонна  отклонилась влево  на  добрых  пять километров и  вполне  могла ещё долго плутать по  тундре.
  Двоих раненых положили  на  нарты, и собаки, натянув  постромки, исчезли в  темноте полярной ночи. На душе у путников  полегчало: ещё немного - и они будут дома. Ноги быстрей зашагали к заветной цели.
  Через два часа восемь упряжек мчали усталых путников к дому, теплу, жизни.  Скоро тёплые  жилища открыли  двери перед измученными, замёрзшими людьми. Начальник экспедиции очень устал, но его работа ещё не была кончена. Войдя в помещение, он спросил:
- Четыре человека из экспедиции, что ушли раньше, пришли в посёлок?
Получив отрицательный ответ, расстроился и призадумался. Нужно было послать
каюров на поиски людей из экспедиции. Вот  только кого?
  Ещё в тундре, на тот  же вопрос  начальника колонны каюр  ответил:
- Однако все  каюры за тобой приехали. Больше в посёлке никого ни осталось. Придётся ждать.  Собаки отдохнут и поедем. Иначе они в тундру не  пойдут.
  Прошло двенадцать часов. Для уставших, голодных, плетущихся по тундре путников это была  вечность. Сколько ещё они смогут  продержаться на холодном ветру? Останутся ли у голодных силы ждать и надеяться? Надеяться, несмотря ни на что. Ведь именно на них возлагали надежды и от них ждали помощи.
   Через четыре часа после доставки людей из второй группы три упряжки отправились на поиски затерявшихся в снегах  людей. Решили идти по следу возвратившейся экспедиции. А  потом, найдя развилку, где следы  четырёх расходились с остальными, пойти по  ним.
  Начальник колонны беспокоился за потерявшихся в снегах людей. Он готов был дождаться возвращения каюров с людьми или без них. Но усталость от бессонницы, голода и холода последних нескольких суток сморила его. Даже поселковое начальство  не  стало приставать с  расспросами, удовлетворившись краткими объяснениями.
   Двое суток проспали вернувшиеся  из похода. А когда проснулись… Каюры с упряжками  были уже  дома, и четверо потерявшихся тоже. Если не считать неудавшейся попытку пополнить запасы топлива и не вспоминать о погибших людях из экипажа танкера, всё обошлось. Начальник поселковой экспедиции на первом после возвращения колонны сходе старейшин сказал:
- Обстоятельства обстоятельствами, а жить надо. Больных с танкера подлечим и самолётом отправим в город. Там  условия для больных получше, и опять же им к дому поближе. Своих, поселковых, подлечим здесь. А мёртвым, тем, что погибли на танкере… Что ж, вечная им память.
А раз начальник так сказал, значит, всё так и будет. 

        Глава  6.  Тот, кто придёт  после нас.
  Через три недели после возвращения  дед Репка заболел. Он отказывался  от еды, говоря, что у него болят все  внутренности. Осмотревший деда врач не обнаружил никаких поломок в некогда крепком организме. 
«Дед хандрит.  Причина не ясна, но результат налицо», – думал врач,  уходя от  больного.
- Как он? – спрашивали  врача при  встрече  поселковые  старожилы. На что  врач пожимал  плечами,  намекая: на всё, мол, воля божья.  Или, многозначительно махнув, рукой, говорил:
- Хандрит дед. Насмотрелся всякого за свою  жизнь. Теперь душа больше не принимает убогое житьё-бытьё. Отлежится,  намнёт бока, а как надоест, бросит болеть,  да водочкой полечится. Там, глядишь, и  на душе потеплеет.
Но дед не выходил из своей комнаты и на многочисленных «проведователей» ворчал:   
      - Заладили ходить. Умереть спокойно не дают.
От лекарственного стакана водки  отказывался, наверное, решив, что негоже на беседу к Богу  под хмельком приходить.
  Какова же была настоящая причина дедовской хандры, никто не догадывался. А причина находилась совсем рядом, через два дома по улице. Нина, неудачно приехавшая к выбывшему из посёлка другу,  и была той самой причиной.
 Не то чтобы он воспылал  к ней любовью, вовсе нет. Да  и  заметно выдававшийся  живот женщины говорил о  многом, но совсем не о готовности любить. В  своё время у деда Репки на воле были женщины. Любили они его за силу и щедрость. Он тоже любил их во всю широту своей простой мужицкой души. Только случалось это не часто  и заканчивалось быстро - вместе с вольной жизнью на свободе. Но  не в этом была  причина душевной тоски и не в том, что связи с женским полом прерывались на весь  тюремный срок. Ни от одной из женщин у деда Репки не было детей. Живя с женщиной, он не думал об этом. Он давно  понял что Бог, дав ему огромную физическую силу, обделил  возможностью плодить  себе  подобных. Нет, было у  него всё как у других, и женщины не огорчались,  познав плотскую Репкину любовь. А вот не получалось от него детей, и всё. У  других получалось, а у него нет.
  И выходило так, что не было у него ни одной родной души на всём белом свете. Завидовал ли  он сбежавшему от  семейного счастья Серёге? Наверное, сам он не сказал  бы точно. Но скорбный вид Нины, взгляд,  полный тоски, адресованный поселковым мужчинам,  в том числе и ему, затронул потаённое в душе.
  Зачем нужна его  никчёмная длинная жизнь? Зачем шагать дальше по холодной  длинной  дороге, если никто не ждёт ни за одним поворотом, не протянет руку, не согреет тёплым взглядом, идущим  от любящего сердца? Даже закрыть глаза и  проводить в  последний путь некому. Так зачем продолжать бессмысленные мытарства, когда пройдены все дороги и осталось прошагать последние несколько шагов?
  Дед лежал на  своей койке и  тупо смотрел в потолок. Все ушли на работу, и он лежал в одиночестве. Было двенадцать часов  пополудни, когда в дверь  негромко постучали.
«Чего  стучать! Будто  не знают, что я болен. Вот не буду открывать, и всё. Пусть  своим  ключом  открывают», – подумал дед.
Стук повторился снова, более настойчиво, и женский голос, чуть слышный  из-за двери  произнёс:
- Откройте, пожалуйста.
«Женщина! Откуда она  взялась?»
Дед нехотя встал, натянул  порты. Мимоходом  взглянул в зеркало: на него смотрело осунувшееся лицо с седой недельной щетиной.
«Кто там?» – подойдя к двери, на всякий случай спросил дед. 
«Ушла, что ли?» - подумал он, не получив ответа.
Дед постоял у двери, решая, открывать или не открывать. Открыв дверь, увидел молодую женщину, сидящую на крыльце. Она держалась за живот и стонала. Дед подхватил её на руки и  перенёс на свою кровать.
«Надо бы постельное бельё сменить», – не ко времени  пришло ему в голову.
- Кажется,  началось. Дома никого  не  было. Хозяйка ушла в гости. Позовите мне врача.
Нина (это была  именно  она) говорила, прерываясь после каждого вздоха, стараясь сдержать стоны.
«Где сейчас его искать? И потом,  как её одну оставить?»
Дед стоял  у кровати, не зная, на что решиться.
«Без доктора всё равно не обойтись. Сбегаю-ка я в медпункт на шахте. Медсестра наверняка знает, где доктор. Да и сама она в такой ситуации пригодится», - думал дед.
  Стараясь не выдать своего волнения, сказал Нине:
- Я сейчас, быстренько. До врача сбегаю и сразу обратно.  Ты, девка, держись.
А сам  подумал: «Где уж тут продержаться, родить - нельзя погодить».
Дед быстро, по-солдатски оделся: накрутил портянки, напялил валенки, накинул полушубок.
  Выйдя  из избы на холод, припёр дверь камнем: не  ровен  час откроется. Дед втянул ноздрями холодный воздух: «Нынче холодно будет. Вон  как воздух обжигает, словно струя ледяной воды».
Он прищурил глаза, стараясь разглядеть тропку к шахте попрямее. Ничего не углядев, пошёл наудачу. Дед что было мочи перебирал ногами, но не очень-то скоро получалось у  него.  «Полежал, понежился - вот и результат. Как после  недельного запоя, тело словно ватное».
Через  двадцать минут дед влетел  в медпункт. Запыхавшись от быстрой ходьбы,  перевёл дух и вымолвил:
- Где доктор?
Медсестра, в своём лице представлявшая сейчас в кабинете всю поселковую  медицину, ответила:
- Доктор ещё утром уехал с каюром к пастухам. Там жена пастуха рожает, да что-то не так. Меня не взял. Мало ли что здесь может случиться.
«Приспичило же бабам рожать всем вместе», – подумал дед.  А вслух сказал: «Одевайся, дочка.  Видно, одной тебе сегодня придётся. Нинка рожать  задумала. Да, видишь, какое дело, я по  этим делам не мастак, по вашим повивальным.
Медсестра заметалась по кабинету, собирая докторский саквояж.
«Как бы не забыть чего, первый раз ведь без  доктора  на вызов идти.  Что  нам в училище о приёме родов говорили?  Хоть убей, не помню», – медсестра остановилась,  стараясь хоть что-нибудь вспомнить.
- Давай,  дочка, давай. Идти надо, а то не ровен час… Где шубейка-то  твоя? Давай подсоблю.
Дед  снял с гвоздя здоровенный тулуп, собираясь накинуть на плечи девушки.
- Это не мой, это доктора. Мой в шкафу.
Девушка открыла шкаф и вытащила расшитый узорами  полушубок.
Они вышли из медпункта и  быстрым шагом  направились к жилищу деда. Холодный
воздух  полярной ночи обжигал лицо, и торопливые шаги по хрустящему снегу  вызывали одышку. Дед шёл  впереди, подставляя ветру  широкую грудь.  Сестричка семенила сзади, стараясь не отстать. Прячась от ветра за седым гигантом, никак не могла выбрать дистанцию, то  и дело наступая на пятки больших дедовских валенок.
  Не прошло и двадцати минут, как они добрались до места. Дед отнял камень и открыл дверь. Ледяной ветер ворвался в дом,  оттесняя тепло в  углы.
Крик ребёнка заполнил всё вокруг. «Как раз вовремя», – подумал дед.
Он закрыл дверь на крючок, скинул тулуп. Сестричка разделась и неуверенно топталась  у дверей.
- Давай, дочка, давай! Проходи в комнату.
Дед подтолкнул девушку к двери. Сам вошёл  за ней. Нина с  бледным лицом, с искусанными в кровь губами, лежала  на кровати. Голенький младенец, ещё связанный с матерью  через пуповину, заливался здоровым плачем. Сестричка раскрыла саквояж.  Достав  что нужно, завязала ребёнку пуповину.
- Займитесь ребёнком, -  сказала она деду, переключая заботы  на роженицу.
Вата с нашатырём привела Нину в чувство. Дед огромными,  сильными руками  осторожно взял крошечного ребёнка и крутил головой, не зная, куда положить малыша. Сдвинув остаток ужина на столе, положил ребёнка на не совсем чистую газету.
«Ба, да Нинка пацана родила! - наконец заметил дед. – В нашем полку прибыло! Только негоже младенцу на жёстком лежать».
Он взял  подушку с соседней кровати и, водрузив на стол, уложил  сверху  голенького  малыша.
Тем  временем сестричка  занималась роженицей. Предоставленный попечению деда младенец заливался звонким плачем, чего-то требуя  или против чего-то протестуя. Дед никак  не мог взять в толк, что так расстроило  появившегося на свет  нового жителя Земли. Он взял на  руки подушку с  младенцем и покачал. Голос  звучал  так же вызывающе громко.
«Ну, тогда  я  не знаю, чего ты хочешь, что тебе нужно».
Он  повернулся к склонённой над Ниной сестре, собираясь спросить. Лицо  медсестры бледным пятном,  бледнее Нинкиного, выделялось на фоне  старых засаленных обоев. Дед понял: что-то  с Нинкой  не так. А маленькая  живая  душа кричала, требуя внимания к себе.
- Вот, чего-то распищался. Что делать-то мне с ним? – обращаясь к сестричке, спросил дед.
- Наверное, замёрз. Надо запеленать, - не поворачивая головы, ответила сестричка.
Дед достал из шкафа залатанную  чистую простыню  и основательно, словно заматывал портянкой  ногу, запеленал младенца. Сверху обвязал его большим махровым полотенцем. Младенец  ещё  немного попищал и, устав, заснул. Дед переложил малыша  на свободную кровать и подошёл к роженице.
 Нинке лучше не становилось, и  бледно-восковое лицо было тому  подтверждением. Медсестра встала и, приблизив губы к уху  деда, сказала:
- Не могу остановить  кровотечение.
- Думай,  девочка,  думай. Должны  же были вам  в училище рассказать, что в таких случаях делать надо.
От неприятного известия деда прошиб пот. Он даже стал говорить складнее, словно в  одно  мгновение провидение добавило  ума  в бестолковую, лихую голову.
- Боюсь, без доктора не обойтись. Не смогу я.
На  глазах у сестрички навернулись слёзы.
«Этого еще не хватало. Истерика медсестры у  постели  умирающей роженицы - то, что как раз надо старому деду», – подумал  дед  Репка.
- Ты скажи, что надо,  я помогу, - сказал он.
- Воды горячей и несколько чистых полотенец. Не знаю даже, может, доктор приехал, - сдерживая рыдания, ответила медсестра.
- А ты не знаешь, куда он уехал?
- Не знаю! Для меня все каюры  на одно лицо.
- Значит, вариант один. Сходить в медпункт  и записку оставить, - предложил дед.
- Да, иди. Только побыстрей. Нина быстро слабеет, – ответила медсестра.
Поставив  на огонь ведро с водой, дед предупредил медсестру, чтобы не упустила кипяток. Потом надел тулуп и снова  отправился в путь. На сей раз он  шёл не так быстро. Долгое лежание и водоворот последних событий утомил. Словно, вдруг, года, отставшие по дороге  от  неунывающей  души, догнали и навалились дряхлостью и болячками.
  Наконец, дед добрался до двери  медпункта. Дверь была заперта, но ключ, предусмотрительно положенный сестричкой в карман тулупа, позволил открыть дверь.
Дед включил свет в тёмной, пропахшей лекарствами комнате.
«Где же  у них ручка или хотя  бы  карандаш?»  -  шаря глазами по помещению, думал  дед.
Он не сразу заметил лежащего на топчане доктора. Уставший  от поездки доктор лежал на топчане, не обращая никакого  внимания на свет. Богатырский храп подтвердил, что  приход деда его не разбудил.
«Вон как умаялся, бедолага. Наверное, и часа  не прошло, как вернулся. А идти всё равно надо. Придётся будить». 
Дед потряс доктора за плечо. Тот не проснулся, даже  храпеть не перестал.
- Вставайте, идти нужно! – прямо в ухо ему заорал дед.
Открыв один  глаз,  доктор  посмотрел на деда. Возможно, он открыл  и  второй, только съехавшая  на глаз шапка не позволила это увидеть.
- Идти  надо, Нинка родила. Только кровотечение у неё. Сестричка там не знает, что  делать, за тобой послала.
Доктор попытался приподняться на локте, но не смог. Упал  трупом на лежак и тут же захрапел.
- Угостил доктора спиртом, чукча долбаный. На радостях, наверное. Что вот мне делать? Нинка-то умереть может.
Нахлобучив на голову доктору шапку, дед взвалил его на плечо  и,  взяв докторский саквояж,  вышел на улицу.
Обратный путь для деда был тяжёл: ноша давила на плечо, а встречный ветер больно бил в лицо крупинками снега. Дед сильно взопрел, но хода не терял.
«Ничего, бывает хуже», - тяжело дыша, подбадривал он себя.
Дед, с клубами  холодного  воздуха, вошёл в избу. Шапка доктора потерялась, и холодный воздух  немного привёл его в чувство. Нина, бледная и холодная, лежала на кровати деда. Медсестра с зарёванным  лицом сидела рядом. Спокойно спящий младенец – всё  что осталось от Нинки в этой жизни. Наверное, живой маленький человек, теплый комочек новой жизни, это совсем не малый итог прожитых дней. Только кто прижмёт его к тёплой груди, кто накормит, успокоит? От грустных мыслей у  деда на глаза навернулись слёзы. Дед смахнул слезу и недовольно  потянул носом  - не часто ему приходилось плакать. Он считал, что слёзы позорят мужчину,  и боялся, как бы доктор  и сестричка  не заметили его минутной слабости. Подхватив доктора под мышки, дед  подтолкнул его к тому, что осталось  от  Нины.
- Раз ты доктор,  значит, лечи. И  пока не вылечишь, не отпущу,  - сурово изрёк  дед, – Сестричка, давай помогай.
Врач тяжело плюхнулся на табуретку рядом с кроватью. Сестричка  подтащила саквояж  и открыла.
- Дыхание делала? Искусственное дыхание делала? - наконец вымолвил  доктор.
- Нет, я  не думала…
- А думать нужно! Давай, помоги мне.
Не вставая с табуретки, доктор наклонился над Ниной. Он надавил на грудную  клетку и отпустил.  Потом надавил ещё и ещё раз. Закончил, когда вспотел.
- Всё,  вообще всё! - заорал доктор. – Она мертва уже час. Здесь не доктор нужен, а волшебник. А я простой, ничтожный смертный.  Что же вы  все от меня  чуда ждёте? Чукча с  мёртвым ребёнком, теперь вы! Не могу я так больше, не могу.
Доктор  упёрся  лицом в ладони  и разрыдался. Он  сразу  стал каким-то  маленьким,  жалким.
«Достала, видно,  жизнь мужика.  Вон как всё обернулось. Ему, наверное,  сейчас и самому жить не хочется», - думал дед.
Дед не умел  успокаивать. Там, где прошла  его жизнь, над проявлением  слабости смеялись. Не  заметить  мужских слёз  было никак нельзя. Что делать,  он не знал,  поэтому стоял и молча смотрел.
В дверь  постучали. Дед открыл дверь, и трое живущих в том же доме  мужчин вошли.
- Ба,  дед!  Ты,  похоже, умирать бросил? Передумал! Это надо бы обмыть, - сказал один из вошедших.
Он повернулся к двум своим товарищам, собираясь  поделиться  идеей,  где разжиться спиртом. Попутчик больно толкнул его в бок. Показывая глазами в глубь комнаты,
попутчик  пытался  что-то сказать. Весёлый его товарищ не хотел утихомириться:
- Да вы  что, пацаны!? Дед ожил, надо это отметить непременно.
- Смотри! – сказал его  попутчик,  указывая рукой в глубь комнаты.
Тот  повернул голову и осёкся.  Мёртвого  от живого всегда отличишь. Скорбные  лица  присутствующих говорили обо  всём. Все вновь прибывшие  стояли в прихожей  своего  жилища. Но  не только  они  находились  сейчас здесь. 
 Душа  умершей женщины  ещё была в доме. Наверное, она не хотела покидать  землю,  где  остался единственный близкий ей человек  - её  сын. Она нужна ему именно сейчас -  слабому,  беззащитному перед  суровым  земным миром. Но что может человеческая душа, хоть и зажжённая божьей искрой? Возможно, сейчас  она вглядывалась  в  лица присутствующих, надеясь,  что кто-то из них станет тем, чем она стать для  сына  не успела. Она  стучалась в их  души  и  не получала ответа. Лишь у  деда что-то ёкнуло в груди.  Он  смотрел на Нину и думал о  маленьком тёплом тельце с душой  будущего  мужчины. 
Вправе ли он, сможет ли?  Ему самому впору  подумывать о душе  и встрече с Богом.
- Что будем  делать с  телом? -  обращаясь скорее к самому себе,  сказал один  из вновь пришедших. Ему никто не ответил.  Ещё не настало время думать о мёртвых, сначала нужно  было подумать о живых. 
- Для  малыша нужна женщина, – сказал  пришедший в себя  доктор. - Женщина нужна опытная и добрая, – добавил он.
Наверное,  душа Нины  возрадовалась, услышав сказанное.  Если всё будет так, как  он сказал, то  душа, смотрящая с небес, будет довольна.
Доктор с трудом встал. Он знал, что делать. По крайней мере,  знал,  что нужно сделать  в первую очередь.
- Ребята! Нужно санки взять…  И тело в морг  отвезти.  Знаете, наверное?  Вагончик рядом с медицинским пунктом. Я понимаю, что  устали. Но  не оставлять  же её  здесь. Хотя смотрите,  вам же  здесь жить.
- Ладно,  сделаем,  чайку только попьём.  Согреться надо, не у тёщи на блинах были,  со смены идём, – ответил  один из присутствующих.
  Через  два часа  санки с телом Нины  и не совсем живым доктором подъехали к  медпункту.
Доктор с заметным  усилием встал. Достав из саквояжа ключи, открыл дверь вагончика. Тело Нины перенесли туда и положили прямо на пол.  Доктор закрыл дверь, предоставив  тело морозу,  а душу тому, кто успокаивает и умиротворяет. 
  Деда и медсестру оставили в избе позаботиться  о  малыше. Сейчас они сидели  за столом,  друг напротив друга. Малыш спал, не зная  ещё ничего о превратностях судьбы.
- Нужно раздобыть молока. Ты должна знать, у кого  можно разжиться. Женщин всегда такое интересует,  - сказал дед.
- Не знаю. Я  покупаю сухое молоко в магазине. Если только оленье у каюров спросить.
- Неужели никто не держит скотину? Корову  там или хотя бы  козу? - продолжил тему дед.
- Я  точно не знаю,  но говорили, что  козу держат  две известные ресторанные дамочки.
Дед  не сразу  понял,  о ком речь, и переспросил:
- Какие дамочки?
- Беленькая и чёрненькая. Они там всё время сидят.
- Ах, эти! Конечно, я их знаю. Но чтобы  они козу держали! – дед сомневался, но других вариантов  не  было. Пришлось поверить сестричке на слово.
- Ты  одна справишься? Мне надо найти двух этих дам. Скоро малыш проснётся  и попросит есть, а у нас молока нет. Пойду попробую раздобыть у них.
- Не знаю, я за малышами ещё никогда не ухаживала. Возвращайся быстрей.
Дед накинул тулуп и  вышел на  улицу. Он знал, что  жилище  двух непотребных дам находится недалеко от него -  на соседней улице. Оставалось  узнать номер дома.
    Дед наудачу постучал  в первый на соседней улице  дом. Дверь  долго не открывали, потом недовольный женский голос  спросил:
- Кто там?
Дед не стал объяснять кто он такой, просто спросил о двух дамах.
- Кобели проклятые, прости господи! Неужели дом запомнить не можете? Сколько  раз за ночь  будите!
Где искать  дамочек,  голос  не сказал. Однако  второй раз дед  стучать не стал.
«Вот  дела!  Куда теперь идти? С другой стороны,  раз женщину часто  будят,  значит,  дамочки где-то рядом  живут»,  - рассуждал дед.
 Он подошёл к следующему дому и  постучал. Никто к двери не подходил. Мимо дома проходила компания из четырёх  человек. Дед окликнул их и спросил о дамочках. Они подтвердили, что  дом  именно тот.
- Днём их в  ресторане видели.  Может статься они и сейчас  там, - сказал один из четырёх.
Дед плюнул с досады,  но,  делать нечего, поплёлся  в ресторан. Путь  предстоял недолгий, только вот незадача  - встречи с дружками ему сейчас никак не нужны. А ведь  не  откажешься,  каждый  не  против  поручкаться  и выпить с патриархом зоны -  дедом Репкой. От  уважительных  ста  граммов сейчас впору  отказываться. Только  обидятся, не поймут, что не до этого сейчас.
Да  и стыдно прилюдно к дамам обращаться, словно  присланная гонцом «шестёрка». Как быть  в такой ситуации,  дед не  знал, поэтому двигал к ресторану неохотно.  Не лежала  у него сегодня  душа ко всему такому.
  Уже подходя к  ресторану, встретил дружка - бульдозериста Кольку. Он только что  покинул  гостеприимную Клавину обитель, собираясь подгрести к своему дому.
- Ты чего, сегодня гуляешь? А  то  ребята тут базарили,  будто ты того - собрался  в ящик сыграть. Ну,  рад, что всё это враками оказалось. Не такой ты человек, чтобы  просто так, без  шухера, в ящик сыграть. Пожалуй, я с тобой выпью.
От него сильно  пахло Клавиным бесцветным чаем.  В таком состоянии  его вряд  ли кто смог  бы  перебить или переговорить. И немногословный дед был для него всегда идеальным собеседником.
  Развернувшись на сто восемьдесят, Колька пошёл  за дедом. В компании дед чувствовал себя  увереннее. Оставалось только уговорить Кольку подрулить к дамочкам  и передать просьбу.  Дед откладывать  просьбу не стал (до ресторана  оставалась  какая-то сотня шагов) и, воспользовавшись паузой, сказал:
- Выпить, я  с тобой выпью.  Только  не за  этим  я - к дамам иду.
Колька не ожидал такого  поворота и, не сдержавшись, хохотнул.
- Ну,  дед, удивил!  Такого я  от тебя  не ожидал. Всего чего угодно, но только не этого. Надо же, в коем-то веке на наших  милашек потянуло!
Колька считался  в местных кругах  первым остроумцем.  И раз разговорился, остановиться ему  было  нелегко. Дед понял свою оплошность: не с того начал. 
«Теперь  уж  точно придётся подруливать к дамочкам самому. Не повезло. Если бы  не Колька,  а кто-нибудь другой,  но подвернулся именно  он»,  - думал дед.
Колька плёлся сзади, явно намереваясь повеселиться, подсмеиваясь над воспылавшим страстью дедом.
   Дед  вошёл в ресторан, и  сразу с нескольких сторон услышал приветствие. Дед  что-то пробурчал себе под нос  и, не останавливаясь на пороге, прошёл к стойке. Очередь потеснилась, пропуская местного старожила к  самовару   Клавы. Та,  приветливо улыбнувшись дедушке Репке, нацедила полный стакан фирменного чая.
   Далеко  не каждый мог  рассчитывать на улыбку  старой буфетной  волчицы  Клавы, но дед  был клиент особый. Его все здесь  уважали, и каждое его появление  в хмельной  обители вызывало  у  завсегдатаев,  порывы  питейного энтузиазма, заметно пополняя карманы  буфетчицы.
  Дед залпом выпил и,  выдохнув в кулак, сказал:
- Нинка умерла. Мальчонку родила, а сама умерла. Вот, теперь надо молока найти  для пацана. Говорят, у  дамочек есть коза. Может, у них молоком разживусь?
Говоря,  дед шарил  глазами по  залу, отыскивая  дамочек. Тощий мужчина, стоящий рядом  с дедом у стойки, сообщил:
- Белую ангажировали, а чернявая вон  на той лавке пьяная лежит. Второй день в запое.
- Давно белую уволокли?  -  спросил дед. 
- Давно-то давно, только она сегодня  за двоих пашет.
- Всё равно ждать надо.  Может, чёрненькая протрезвеет, может, беленькая появится, -  сказал дед.
- Дед,  иди сюда, за наш столик. Гостем будешь, – позвал деда седой, бородатый  мужик.
- Не надо бы мне сегодня. Ждут ведь меня, – подгребая к столу, бормотал дед.
- Давай, прими заздравную, – предложил знакомый, пододвигая деду стакан.
Дед двумя глотками проглотил обжигающую жидкость. Выдохнув, понюхал кусочек
чёрного хлеба, закусил облущенным  яичком.
- Крепок. Чистый, как в аптеке,  - похвалил спирт дедушка.
Только сейчас он почувствовал, как сильно устал. По телу тёплой  волной прокатилась истома. Проблема  молока ушла на второй план. Первым стало его  старое, усталое тело, приятно расположившееся на удобном стуле в теплом  питейном зале. Друзья понимали состояние деда. Его не допекали расспросами и ненужными рассказами. Все и так знали друг про друга всё. Они сидели за столом и смотрели,  как смотрят в  одно и то же окно на давно опостылевший  пейзаж. Но всё  могло измениться. Не было ещё дня, чтобы кто-нибудь  за вечер не отчубучил чего-нибудь этакого, изрядно радуя завсегдатаев. Вот и сейчас компания ожидала представления.
  Ждать пришлось недолго. Трое мужиков  внесли в зал мясистое тело  беленькой.  Она была мертвецки пьяна, что не мешало дёргать ногой и изрекать смачные, матерные тирады  в адрес присутствующих. Одежда её составляла лишь полушубок и валенки. Остальные части положенного женщинам гардероба отсутствовали. Замыкали шествие двое мужчин, несших не надетые на даму принадлежности дамского туалета.
  Даму уложили на лавку в углу ресторана. Пришедшие рассказали, что, прежде чем начать работу, дама хорошо  угостилась  спиртиком. 
   А началось всё  с дня рождения. У  одного из их компании сегодня был день  рождения, и он пожелал провести его с дамой. Пока ходили за дамой,  именинник расхотел  «интима» и просто усадил даму за праздничный стол. Дама  не сразу догадалась, что кроме флирта и спирта ничего не будет. Вдоволь  вкусив предложенного за праздничным столом, она разделась и улеглась  на кровать. Желающих отведать от щедрот женского тела не нашлось. После такого конфуза  началось. 
  Она ругала всех  и вся, выражая негодование в весьма  нелестных для компании эпитетах, требуя заплатить за услуги в расчёте  на каждого из присутствующих. Хорошо  нагретый к этому времени именинник осерчал. Вот, мол,  наглость! Её на день рождения пригласили, напоили,  накормили,  а она… Мало того что матерится, так ты же ещё ей и плати! В общем, ей в просьбе отказали. А  она отказалась покинуть  помещение, пока её не отдуют и не заплатят. Всё, что удалось напялить на брыкающуюся и матерящуюся даму, сейчас  было надето на ней. 
Слушая рассказ пришедшей компании, вся публика смеялась до колик. Только деду  было не до смеха. «Где теперь молоко искать?»
   Посмеявшись вволю, публика  успокоилась. Всем было весело, только не деду. Он всё думал: как быть, где теперь  разжиться молоком? Прикинув и так и этак, решил:
«Нужно брать одну дамочку и грести к дому.  По дороге она протрезвеет, и  дело выгорит».
Дед хотел было встать и выполнить  задуманное, но Колька  опередил,  рассказав присутствующим о Нинке и малыше.
- Пацаны,  тут такое дело!  - он замолчал, дожидаясь  пока  прекратится галдёж. - 
Нинка  родила, а сама двинула кони. Пацану теперь нужна кормилица. Как я слышал, кормящих  женщин в посёлке нет. Зато есть коза у наших дамочек. Проблема лишь в том, чтобы дойти туда и подоить. Умеет кто-нибудь из вас доить козу? - он сделал паузу, ожидая ответа, но  все молчали.
- Тогда, придётся волочить с собой  дамочек. Как я понимаю, мальчугану уже давно  пора есть. Значит, и нам  не гоже медлить. Всех желающих принять  участие в походе  прошу двигаться за мной!
(До тюрьмы  Колька  работал преподавателем русской литературы в университете, и  некоторые замашки интеллигента проявлялись у него совсем не ко времени, неизменно раздражая  братву.)
- Короче, братан! Мы идём  с тобой  и дамочек прихватим,  - обнадёжил  один из  завсегдатаев.
- Вот и ладненько, тогда в путь, - вместо Кольки ответил дед.
Толпа с улюлюканьем вывалилась  на улицу. Два мясистых братана несли на «кошлах»  дамочек. Замыкал процессию дед  Репка. Теперь он  был как  бы ни при чем. Дед плёлся за лихой компанией и, не зная, как излить накопившееся на душе, зло сплёвывал на снег.
  Помимо деда, ещё один недовольный  остался  в  ресторане -  буфетчица Клава. Почти все посетители покинули спасительную похмельную  обитель. Те же, что остались,
были не в счёт. Они уже не могли  пить Клавин  чай и дохода в  казну буфетчицы не приносили.

      Глава  7. Где взять новую маму?
  Компания подошла к дому дамочек. Всю дорогу чёрненькая верещала без  передышки, колотя маленькими ручонками по загривку двуногого коня.  Её никто не хотел тащить на себе, и приходилось всем по очереди жертвовать своим затылком.  Черненькая несколько раз пыталась  соскочить  с неудобного  седла, и  несколько  раз ей это удавалось. Только пьяные ноги никак не держали на снегу, и снова лошак  подставлял  шею. Беленькая спала и вела себя  спокойно.  Её большое расплывшееся  тело мешком висело на двуногом коне. Он взопрел, но от своей  ноши  не отказывался. 
  Кортеж  остановился, и «конь» с чёрненькой подошёл к двери.
- Давай, открывай дверь, – сказал «конь».
- А пошёл ты! Бабе своей приказывай, – ответила дама,  больно стукнув «коня» ножкой в мягкий бок.  Объяснять ей, что нужно молоко для малыша, было  бесполезно.  Пьяной, шебутной бабе трудно объяснить  это.
  Никто не знал, где ключ от избы. На сей раз выручил дед Репка. Он подошёл к двери и, выдернув шкворень из петли, открыл. Дамочек по очереди  внесли  в избу. В доме никого не было, и пришедшие впали в уныние.  То, за чем шли сюда,  напрочь отсутствовало.
- Где же  коза? Неужели зря протопали! – воскликнул  бульдозерист Колька.
Блеяние, раздавшееся из-под обеденного стола, указало,  где искать. Маленькая белая козочка стояла там и жевала  сено.
- А  вот и  молоко! – обрадовался Колька.
- Нужно найти ёмкость, куда доить, и дояра. Может,  дамочка сама подоит? - предложил Колька.
- Объяснит мне кто-нибудь, чего от  нас хотят? Зачем тащили сюда и что всё  это значит? - черненькая настолько протрезвела, что смогла складно сформулировать вопросы.
- Для  Нинкиного малыша нужно молоко. Она родила сегодня, и теперь ему требуется пища.
Колька не стал рассказывать о смерти Нинки, не тот был  момент сейчас.
- Что же вы мне сразу не сказали?
- Как же я сказал бы, если тебе спирт затмил  глаза и закрыл уши? Ладно, хочешь помочь – подои  козу.
- Возьми на  полке котелок  и дай мне, - велела чёрненькая.
Колька подошёл к полке и  взял котелок.
- На, дои,  да побыстрей. А то  пацан ждёт  не  дождётся  молока.
Черненькая наклонилась, собираясь  вытащить из-под стола козу.  Не совсем протрезвевшая  голова перетянула и, громко  стукнувшись о пол, украсилась большой шишкой. Смачно ругнувшись, черненькая потёрла  ушибленное  место.
- Придётся  под столом  доить.  Много вас тут, а Машка стесняется при  чужих молоко  давать. Скромная она у нас.
Чёрненькая  встала на  колени и,  держа в руках котелок, влезла под стол. Струи молока из козьих сосцов зацыкали по дну котелка.
- Всё, больше нет, - рука черненькой  протянула из-под  стола заполненный на одну  треть  котелок.
- Для малыша и то пожмотничали, -  в шутку сказал  Колька. 
Чёрненькая шутки не поняла,  вскочила,  ударилась о крышку  головой и посадила ещё одну шишку.
Она  на четвереньках выползла из-под стола и  завернула на целых две минуты тираду,  самое приличное  слово в  которой было жопа.  И всё  это  предназначалось для Кольки.  Тот ей ответил:
- На стукнутых головой не обижаемся. Дед, бери молоко  и дуй к малышу.  Поторопись,  не то  тебя черненькая  изрядно  развратит,  потом потянет  на тухлятинку.
Дед огромной своей пятернёй взял котелок  и, осторожно ступая, чтобы не расплескать, пошлёпал к двери. У самой двери нога поскользнулась на козьем котяхе, и молоко чудом осталось в котелке. Дед даже  взмок от напряжения. Матерно ругнув нерадивых  грязнуль, вышел за дверь.
- Вот не догадались. Надо было в бутылку молоко перелить. У вас бутылки  в  избе есть? – хоть  и с опозданием спохватился Колька.
- Мы дома  не пьём. У нас с этим делом  строго. На работе  другое дело. Там сам бог велел.
Чёрненькая выдержала паузу,  надеясь что-нибудь услышать  в ответ от присутствующих братков.  Не дождавшись, продолжила: 
- Да, так-то вот. Профессия наша самая древняя  и самая нужная. А как же! Хороши  вы будете без этого.  Одичаете, друг на друга бросаться начнёте.  Только вредная наша профессия и тяжёлая. Наслушаешься и насмотришься всякого. Поэтому без куражу нельзя.
- Спасибо, просветила нас, неучей. А мы-то  думали, что проще нет ничего. Оказывается – дудки,  мудрёная  твоя профессия, – продолжил  разговор Колька. 
Другие молча слушали да посмеивались.
- Ну ладно,  об этом как-нибудь в  другой раз. Сейчас  другая  проблема стоит: где новую маму найти для  малыша? Вот вы, бабы, знаете  всё друг о друге – кто,  когда и  с кем. Так  подскажите выход  из  создавшейся ситуации.
- А Нинка-то сама что?  Неужели отказалась? - спросила чёрненькая.
- Так  мы ж тебе не  сказали: умерла  Нинка. Мальчонку родила, а сама преставилась.  Получается, что пацан сирота,  нет у него  матери, а отца - ищи - свищи.
- Ой, как плохо-то! С кем  же теперь малышу быть?
- Вот и я говорю - с кем. 
Тема детского воспитания была не чужда чёрненькой.  Ведь  сама она не раз думала о ребёнке. Только при её профессии декретных отпусков не давали, не  было  создано ещё профсоюза шлюх. Хотя, что греха  таить, в каждом  правлении профсоюза их  полным-полно. Правда, не  в  прямом, а в переносном смысле.
- Может быть,  вы  вдвоём  с  напарницей возьмётесь? Мы бы скинулись, компенсировали  хлопоты  длинным рублём, – и  повернувшись  к ребятам, Колька спросил:
- Точно,  пацаны?
- Мы, конечно, с радостью… – в разнобой отвечали те.
- Подумайте. Вам малыш  будет сыном,  и нам  тоже не пасынком. Думаю, вся  поселковая братва не откажет ему  в отцовстве и рублём всегда  поддержит.
- Что мне твои деньги! У меня своих немерено.
Чёрненькая  дотронулась до матраса на кровати и тот зашуршал набитыми в него купюрами.
 - Не в деньгах  дело. Чтобы на такое решиться, нужно серьёзно подумать. Малыш в доме – дело хорошее, жизнь совсем по-другому воспринимается, чувствуешь каждую прожитую минуту. Но ребёнок не коза, его на улицу  пастись не выгонишь. И с напарницей всё  нужно обсудить. Одной здесь не сдюжить. Вот если она согласится…  Так что сами видите – сейчас ничего определённого сказать не могу.
  Тем временем дед Репка подгребал к своему дому.  Прошло немало времени с тех пор, как  он, оставив младенца на попечение  молоденькой медсестры, вышел из дома. На сердце у него  было  неспокойно. 
«Как там  она? Может, младенец надрывается, орёт во всё горло, требуя еды».
Он торопился,  однако котелок с молоком не позволял идти  быстро. Молоко болталось от стенки к стенке, угрожая выплеснуться вон. Только войдя в избу, понял, что забыл о соске  или хотя бы пипетке.
   Младенец ещё спал. Сестричка, устав от переживаний,  дремала,  привалившись к столу.  Дед будить сестричку не стал: пускай поспит, пока возможность  есть. По всему выходило, что  младенцем придётся заниматься ей.
- Как же быть с соской? Откуда взять её?
Дед не знал,  как  быть, и это его злило. Обычно он быстро находил решение любой проблемы.  Сейчас мозг словно заклинило. Смерть молодой женщины что-то сломала в нём самом.  Он думал: «Почему всё так несправедливо  в этом мире?  По всему выходило, что  мне пора  заканчивать счёты с жизнью, давно ведь сам знаю, что пора. Ан нет - костлявая выбрала что получше, забрала молодую жизнь, а не мою, старую».
Сейчас, если бы что-то зависело от него, поменялся бы  с молодой матерью, оставив её здесь с младенцем. Жить почему-то оставили его, и это по его мнению несправедливо.
Дед решил: насколько  хватит здоровья и сил, будет заботиться  о маленьком,  только родившимся человеке.  Не только чувство вины перед происшедшим заставляло  думать так. Ещё было что-то такое,  чего сразу не объяснишь. Это можно  почувствовать  сердцем, ощутив ответственность за судьбу беспомощного, зависящего  от тебя  маленького, слабого  человечка.
Голос проснувшегося младенца нарушил тишину. Сестричка подняла  голову и, увидев деда, смущаясь, сказала:
- Сморило меня. Но я только на полминутки  задремала.
- Ладно. Я молоко  принёс. Вон, в котелке  оно. Не знаю,  как нужно: кипятить его или  просто греть. Ты должна  знать. Только забыл я совсем про соску. Чем  бы её  заменить, ума не  приложу.
- У  меня есть пипетка и  шприц, можно их приспособить. Я  как-то котёнка выкормила из пипетки. А молоко надо подогреть до температуры  тела. Лучше на паровой бане.
- Сейчас. Кастрюльку  только  поставлю  на газ.
Дед  взял котелок и, поставив  его в кастрюлю с водой, зажёг  газ.
«Наверно,  шприц получше будет,  пипетка мала  для малыша»,  -  подумал он. 
Молоко начало  покрываться пенкой, и дед выключил газ.
- По-моему  готово. Немного остынет, и  можно кормить,  - сказал он.
Сестричка  остудила молоко  и, по совету деда,  наполнила шприц. Как малышу сосать из такой штуки,  никто из  двоих не знал. Отверстие у шприца со  снятой иглой было широкое  и молоко само вытекало. Закрыв  отверстие пальцем, сестра поднесла к  маленькому кричащему рту  ребёнка  шприц,  и капнула. Почувствовав  вкус молока, ребёнок чмокнул. Решившись, сестра поднесла ко рту ребёнка шприц и получилось что надо. Ребёнок сосал и маленькая струйка не давала подавиться. Закончив с первым шприцем и не наевшись, ребёнок  заплакал. Сестра наполнила шприц ещё  раз - и  его опорожнил младенец. На пятом шприце  дело остановилось. Младенцу сменили  пелёнку, и он  заснул.
   Дед не знал,  с чего начать трудный разговор.  В голову как назло ничего не приходило, и он начал просто:
- Тут такое  дело,  сестричка! Эх, не умею я складно говорить! В общем, няню для малыша ещё  не нашли.  Пока тебе придётся  побыть при малыше. Конечно, ты можешь отказаться.  Тогда, как быть с малышом, я  не  знаю. Маленькому нужны ласковые женские руки. Могу и я  поухаживать  за  младенцем,  хоть не умею,  а буду, коли придётся. Только что из этого выйдет? Да и захочет ли он  променять ласковую маму на старого неряху-деда?»
Уговаривая сестричку, дед превзошёл самого себя. Только сестричка боялась ответственности и не соглашалась.
- Я за детьми никогда не  ухаживала. Не знаю, получится  ли. И  потом, куда я его дену?
- Ты  можешь устроить малыша  в  медпункте. Нет, пожалуй, это не годится. Там прохладно и много посторонних. Давай оставайся здесь, в моей комнате. Малыша ведь на  мороз  не потащишь, да  и я здесь, дома, помогу. Я к ребятам перееду. А малышу завтра… нет, сегодня колыбельку  сделаем из большой корзины. Сейчас я  переменю бельё на кровати.
- Я боюсь.  В  этой комнате Нина умерла,  как раз  на этой кровати.
- Ладно, я поговорю с ребятами. Они ко мне переедут, а  ты в их комнату. Нужные вещи для  тебя мы принесём завтра.
- Нет уж,  за своими  вещами я схожу  сама.
Последнее  замечание подтвердило,  что она согласна.
Входная дверь открылась, и вошли трое соседей деда.
- Ребята! Сестричка с малышом останутся у  нас.  По  крайней мере, на сегодня.  Она будет жить в вашей комнате,  а  вы  переедете в мою. Конечно, она мала для четверых,  но нам не  привыкать – в тесноте да не в обиде.
- Ей  было бы лучше в твоей комнате. Она поменьше,  зато теплее и к кухне ближе, – ответил только что  вошедший.
- Она согласна остаться с  малышом, но только  в вашей комнате,  - щадя  самолюбие сестрички, дед не стал ничего объяснять.
- Надо  побыстрее переехать да самим успеть отдохнуть. Завтра ведь на работу,
Раскачивались недолго. Скинув полушубки, принялись за дело.
Через полчаса расселение закончилось. Настал черёд позаботиться о люльке.
В  кладовке нашли большую  плетённую  корзину  и,  вбив в  потолок крюк,  подвесили  корзину на верёвках. В корзину уложили одеяло и запеленатого  младенца. Оставалось устроиться  на ночь самим.


               
- Если будет нужна  помощь, буди, -  отправляясь спать, сказал сестричке дед.               
Тиканье настенных  часов да свет тусклой закопчённой лампы на кухне остались в доме от суеты  дня в сонном царстве с похрапывающими ртами  и одного посапывающего носика.
  Идиллия продолжалась недолго, и скоро  плач  младенца добавился к ночным звукам в доме. Первым проснулся дед и, толкнув  соседа в бок  - хватит, мол, храпеть, вон, младенца разбудили, – вышел из комнаты в кухню.  Кастрюлька с водой  стояла  на плите.  Он поставил в воду котелок с молоком и зажег газ.
  Когда молоко согрелось, он взял котелок и вошёл в комнату. Сестричка, полностью одетая, качала люльку. Видно, она так и спала одетой. Боялась, наверное, раздеться в чужом доме рядом с грубыми, обросшими мужиками.
- Вот, согрелось уже.
  Дед поставил котелок на стол. Он нагнулся над малышом и запустил пятерню под пелёнку.
- Обдулся уже,  надо бы поменять, – вполголоса сказал он.
- У нас нету больше пелёнок. Та,  что сменили, ещё не высохла, – заволновалась медсестра.
- Сейчас сделаем.
 Дед открыл дверку обшарпанного платяного шкафа и вытащил застиранную, с многочисленными прорехами простыню.
«Хоть и старая, зато  чистая», - определил он себе, разрывая простыню на две части. 
- Перепеленай,  потом покорми, – протягивая медсестре оба куска материи, велел дед. 
Сестричка перепеленала малыша, накормила. Малыш  быстро заснул. Дед сидел на  табуретке  рядом с люлькой и смотрел, как посапывает маленький  носик.  Сестричка сидела на кровати,  ожидая, когда уйдёт  дед.
- Ты поспи, я  покараулю  пока. Да не  бойся, дочка! Я  дед  смирный, к девушкам не пристаю.
Медсестра спорить не стала, легла на кровати на бок, по детски поджав ноги, и скоро  заснула.
Дед смотрел  на малыша и что-то шептал. Возможно, он рассказывал  малышу, как сложен и суров мир. Или как они  вдвоём, когда  малыш вырастет,  будут  ходить  на рыбалку. Может  быть, дед говорил малышу о том,  как тот дорог и нужен  состарившемуся великану. Или просто рассказывал ему  добрую, мудрую сказку.
  Утром громко зазвенел будильник. Трое спящих мужчин нехотя встали. Нужно было собираться на  работу.
- Чья  очередь сегодня  завтрак готовить?  - спросил один из них.
- Деда.  Но, судя по обстоятельствам, ничья, самообслуживание у нас сегодня, – ответил другой  и тут же добавил: - Давай-ка с утречка  рыбки солёненькой, да чайку крепкого выкушаем. Будет ладненько. Опять же  для  малыша  воздух чище в избе будет.
На том  и порешили.
   Позавтракав, троица  отправилась на смену. Дед есть с ними  не стал. Он  намеривался покормить сестричку яичницей из яичного порошка и самому отведать того  же. Младенец и сестричка ещё спали, деду не хотелось  её  будить.  Он решил дождаться пробуждения обоих,  а потом, накормив  малыша, позаботиться о взрослых.
  Целый час, сидя на табуретке, он  боролся  со  сном. Наконец плач младенца  разбудил сестричку. Дед поставил на огонь  молоко.
«Ещё на два кормления осталось. Сейчас  покормим, и  пора отправляться к дамам за молоком» - определил он себе.
Он достал с  полки банку  с яичным порошком. Насыпав в кастрюльку  с тёплой  водой,  размешал. Оставалось вылить содержимое  кастрюльки  в сковородку  и поджарить.
- Молоко готово,  давай кормить, – войдя в комнату малыша, сказал  он.
Увидев шприц, дед  вспомнил  о  соске.
- Про соску-то я совсем забыл! Где её искать, ума  не приложу? Ты не знаешь, у кого  в посёлке грудные дети были?
- Насколько мне известно, за последние  три года ни у кого. Но я,  кажется, знаю, где искать. Мамина подружка приносила нам сок из морошки в бутылочке, закрытой соской. Но это  было в том году, так что соска могла уже потеряться.  Разве что у маминой подружки поискать.
- Ладно, поищем. Только давай сначала  малыша покормим, потом сами поедим.
Сестричка шприцем набирала молоко и отправляла  в рот малышу. Казалось, что 
малышей только  из шприца  и кормят - так ловко у неё получалось
«Вот пострел! Чувствует, наверное, что сирота, приспосабливается. Смышлёный, за понюшку табаку не пропадёт», - наблюдая  за малышом, не без гордости думал дед.
Переменили пелёнки, и малыш заснул.
 Дед пошёл на кухню готовить яичницу.  Он, грешным делом, любил  побаловаться большим, свежим куриным яичком. В  тюрьме яиц не давали, и  ностальгия по деревне, где он вырос, относила простое яйцо в ранг  деликатесов. И сейчас на свободе яичко  доставалось ему не часто. Никто на Севере кур не держит: не выжить им без  зерна и червячка. Дед  не жаловался на отсутствие любимого лакомства в посёлке. Он  заказывал яичный  порошок  на  Большой земле, тем и был  рад. Да ещё буфетчица Клава баловала посетителей варёным яичком, которое продавала  в качестве закуски, запрашивая за него как за золотое.  Это  было  наполовину  справедливо: с неё самой за доставку брали немало.
  Готовить дед, сказать по правде, не любил, но яичницу… Здесь был особый ритуал. Дед  клал  на сковородку нутряного оленьего жира. Когда жир растапливался, он выливал заранее разведённый в кастрюльке яичный порошок. Жир шкворчал, прорывая жидкую яичную плёнку, брызжа,  выплёскиваясь наружу. Дед яичницу не солил, добавляя к любимому блюду бутерброд с балычком или икоркой. Саму яичницу со  сковородки опрокидывал на тарелку и, полив растопленным  жиром, выставлял на мороз. Когда яичница замерзала, дед разрезал замороженный блин и с удовольствием запихивал в рот.
Любопытные спрашивали, зачем  он замораживает яичницу. Он только хитро улыбался,  ощеряясь беззубым ртом, и говорил: «Догадайся сам». Как  ни просили его открыть секрет – не соглашался. Может, секрета  вовсе и не было, просто так ему  вкуснее казалось.
- Небось дамы меня уже проклинают, – изрёк дед, раскладывая по тарелкам шкворчащую яичницу. – Я ведь их котелок уволок. Во что теперь доить? 
Поев,  дед перелил  из  котелка остатки  молока в водочную бутылку. Помыв тёплой водой котелок и положив в сумку несколько бутылок, закончил сборы. Сестричка сидела за столом, допивая кофе. Она смотрела на суетящегося,  готовящегося  в путь деда. Он кофе  пить не  стал, считал кофе вредным баловством. Чай из полезной травки попить - другое дело. Но сейчас пить ему не хотелось, поторапливаться нужно было.
Одевшись, дед вышел из избы.
Путь  предстоял недолог. Но сколько всего передумать нужно за короткое время дороги! Дед понимал,  что медсестра останется с ребёнком  максимум ещё  на день. Если сама не уйдёт, то родители наверняка заберут дочку из подозрительной мужской обители. И маленький сирота для этого  поступка  не станет решающим  аргументом – своё дитя дороже чужого.  Нужно срочно искать няню. Дед очень надеялся  уговорить дамочек. Как приступить к  делу, с чего  начать разговор,  дед не знал. Он рассчитывал, что дамы сами заговорят о малыше, и таким образом вопрос будет решён.
  Он  подошёл к двери дамочек, не решив окончательно – как  и что говорить.
«Попрошу молочка для малыша, авось не откажут, а там и  сладится», – думал он, стуча в дверь. Дверь долго не открывали, и дед несколько раз матюгнулся, подозревая  самое нехорошее: дамы ушли на работу в ресторан.
Дверь со скрипом отрылась, и чёрненькая произнесла:
- А, это ты, старый чёрт! Упёр наш котелок и не  несёшь,  как будто так и надо. Сейчас-то хоть принёс? Ну, что встал  на пороге? Проходи.
- Здрасте вам! Молочка-то дадите для малыша?
- Давай котелок. Сейчас подоим.
На сей раз чёрненькая и беленькая оставались дома. Чёрненькая, взяв у деда котелок, полезла под стол доить козу. Беленькая, сидя в плетёном кресле, вязала носок. Вязание  чёрненькой лежало на соседнем кресле.
«Совсем домашняя  обстановка.  Словно две  тётушки,  собравшись  вместе в  родительском доме, вяжут племянникам носки», - подумал дед.
Он снял шапку, чтобы не  взопреть, и расстегнул тулуп.
- Раздевайся, сейчас  чайку согреем да с пирожком попьём.
Дед  хотел было возразить, но вовремя остановился.
«Неплохо бы поговорить. Только вот имён я их не знаю. Всё  «чёрненькая»,  да «беленькая». А как  звать-то?»
Всё разрешилось само собой.
- Нюра, ты скоро?  -  спросила беленькая.
Та из-под стола ответила:   
- Сейчас уже. Ты бы, Клава, чайник на плиту поставила. А то гость заждался.
«Вот странно-то: одна  Клава, другая  Нюра, никогда не догадался бы».
Просто  дед никогда не думал, что у  дам имена есть. Всегда звали их  «беленька» и «чёрненькая»,  словно по кликухам в зоне.
Клава  встала и, отложив  вязание, отправилась на кухню. Дед стоял у стенки, переминаясь с ноги  на ногу,  присесть-то ему не предложили.
«Нужно бутылки достать и  сразу  молоко перелить», - подумал он.
Поставив сумку на стол, дед  вынул бутылки. Нюрка вылезла из-под стола с  котелком,  полным молока. Осторожно поставив котелок  на стол,  сказала:
- Запасливый ты,  дед,  со своей тарой  пришёл.  Бутылки-то помыл? А то ребёнка  смесью молока с водкой поить будешь.
- Клава, неси сюда пирожки! – крикнула она товарке на кухню.
Достав из серванта три  праздничных фарфоровых  чашки и три блюдечка, поставила на стол.
- Вот  и чайник поспел! - Клава  внесла в комнату два чайника – один заварной другой с кипятком.
- Какой чай  любите? – спросила Нюра.
- У нас есть  индийский и цейлонский,  - играя роль  гостеприимной хозяйки, не без гордости вторила  ей Клава.
- Я больше  траву  люблю заваривать. Но можно и чаю. Знаете,  там, где  я обитал, чай был дефицитом. А травы везде много. Когда знаешь в ней  толк… – дед  замолчал, не зная, как закончить фразу.
- Клава, подай пирожки, чай принеси индийский, он духмянее, - командовала Нюра, заваривая чай.
Обращаясь к деду, Нюра сказала:
- Угощайтесь. Пирожки с морошкой, с картошкой, с рыбой вот эти, большие.
Дед хозяек обижать не стал, взял с рыбой. Надкусывая  пирог беззубым ртом, он прихлёбывал чай из чашки. Все трое сидели вокруг  стола, а под ним жевала сено коза. Компаньонки  молча пили чай, и было понятно, что предстоит серьёзный разговор. Только начать его никто из  присутствующих не решался. Дед тоже помалкивал, боясь испортить дело.
Наконец Нюра сказала:
- Попробуй с морошкой, - и без всякого перехода: - Маленького мы решили взять на воспитание.  Мы холостые, деньги у  нас есть, так что вырастим. И вдвоём складнее за ребёнком ходить.
Она помолчала, ожидая ответа  деда. Дед паузой не воспользовался,  продолжая молча пить чай.
- Конечно, при нашей работе с  ребёнком тяжело, – продолжила Клава. - Но хочется малыша. Да и некому  с ним быть в посёлке-то.
Наконец дед спросил:
- А сейчас-то как быть? То есть когда ребёнка-то вам принести?
- Чаю попьём, да и пойдём за ним. Ты вот лучше расскажи, как вы его устроили. Замучили, наверное, маленького?
- Да  нет, устроили неплохо. Сейчас медсестра с ним. Она ночью его и нянчила. Кабы не вы, не знаю, что делал бы. Она-то  молодая совсем. Да  и работа у  неё, и родители опять же. А ребёнок, он того, он  внимания требует. Соски только нету. Сестра обнадёжила, сказала, что с  этим делом  подсобит.
- А сейчас из чего кормите? - поинтересовалась Нюра.
- Из шприца  приспособились.
Дамы с удивлением посмотрели на деда.
- Иголку она  вытащила, вот  и  кормит. Ничего,  неплохо получается.
Закончив с чаепитием,  дамы приготовили большое ватное одеяло, чтобы укутать ребёнка. Вместо пелёнок  взяли несколько чистых простыней.  Погрузив  всё на санки,  двинулись в путь.  Дед шёл  впереди, за ним следовала Клава. А уже замыкала  процессию везущая санки  Нюра. Шли молча.  На холодном  ветру не больно-то поговоришь. Снег похрустывал под ногами, и,  наверное, каждый думал о малыше.
  Деду было немного жалко отдавать мальчугана. Каждый мужик хочет сына воспитать, чтобы сильным был, умным. И чтобы удалось ему в жизни то, чего ты сам не смог, не успел. А  тут такой случай  выпал. Только понял дед, что не успеет, не поднимет он сына на крутую  горку жизненного успеха. Не вечен он, дед. Да и без женщины маленькому нельзя. А будет ли женщина с ним, старым,  жить?  Но как  ему хотелось поверить, что всё сможет, всё  успеет!
   О чём думали женщины, шагая  следом за дедом? Почему  две  старые  шлюхи взяли малыша, поставив под сомнение  успех  процветающего «бизнеса»? Не  простое ведь дело - малыша растить. А в далёком полярном  посёлке и подавно. Может, жизнь допекла их, достала убогим, пьяным существованием.  Или  грехи,  совершённые в молодые годы, чернили женскую душу. А хотелось большого и  светлого счастья, хотелось нормальной, полноценной семьи.  Только кому они нужны  - потрёпанные жизнью, старые, беззубые тётки? Где искать того  мужчину,  который  если и не полюбит,  то хотя бы пожалеет?
  Дед задумался,  и чуть было не проскочил свою избу.
- Вот  и  приехали, – громко сказал он.
Дед открыл дверь. С  клубами холодного  воздуха все втроём ввалились в дом.
Ребёнок  спал в колыбельке. Сестричка тоже спала. Видно, она сидела  на кровати и, невзначай задремав, повалилась набок. 
Женщины наклонились над малышом.
- Какой хорошенький, – воскликнула Нюра.
- Да, совсем как взрослый. Видишь, как лобик морщит, – вторила Клава.
Дед  разбудил сестричку. Та открыла глаза и, ничего не понимая,  смотрела на гостей. Бессонная ночь  и переживания вымотали её окончательно.
- Вот, мамку для малыша нашёл. Даже двоих, – объяснил дед причину появления в доме двоих женщин.
Медсестра наконец вернулась  в реальность из сновидений.
- Он недавно поел.  Сейчас спит спокойно, -  сообщила медсестра. – Его завернуть надо, если  по улице нести. Только пелёнок больше нету. Все  мокрые,  малышом подписанные.
- Мы всё взяли с собой. Как проснётся, покормим, перепеленаем, тогда и в дорогу собираться будем, – ответила  чёрненькая Нюра. По всему было видно:  в их с Клавой  женском братстве  она  главная.
Дамы уселись на лавку под тикающими ходиками. Сестричка устроилась на табуретке рядом с малышом, лишь дед как неприкаянный ходил из комнаты в комнату. Дед  не знал, чем угодить дамам. Хоть они и отказались от чая, дед попыток не прекращал, лихорадочно выискивая в мужском хозяйстве что-нибудь этакое.
«Такое ведь дело, – думал он, – сыну мамку выбираю. Надо бы всё по-людски организовать, чтобы без  обиды. Вот только  незадача: – приданого у  малыша нет никакого. Но ничего, пойдёт самолёт на материк,  тогда уж  я организую всё. Да и  ребята помогут. Вон, как все базарили, когда до дела дошло. Сынка-то всем охота завести. А тут такое  дело».
Деду лезли ещё всякие, не по теме, мысли в голову.  Он не стал их додумывать, уселся в углу на табуретку и стал  ждать.
Скоро малыш подал голос. Он корчил  гримаски, маленькое личико покраснело,  и тонкий  голосок призывал на помощь.
- Что-то  не то.  Проголодаться он ещё не  мог, часа не прошло,  как поел, - сказала  медсестра.
- Он какал сегодня? – спросила Нюра.
- Он вообще ещё  ни разу  не какал,  - ответила  медсестра.
Нюра развернула пелёнку.
- Дед, нужно было утром протопить печку. Для  малыша в  избе холодновато. Вот как  животик  надут. Пучит  маленького.
Нюра расстелила на столе принесённое одеяло. Взяв ребёнка из колыбельки,  положила на одеяло  на  столе.
- Поверни  его на животик, – наконец включилась в разговор Клава.
- Дед, у тебя подсолнечное масло или сливочное есть? – спросила она.
- У меня тюлений жир есть.
- Ну, не знаю. Для ребёнка  тюлений жир! – засомневалась Нюра.
Дед  принёс  из кладовки банку.
- Вот, совсем свежий.  Выменял  у охотников на  водку,  чтобы  лицо мазать.
Нюра открыла банку, понюхала. Зачерпнув пальцем из банки, лизнула. Решив, что сойдёт  за неимением лучшего,  мазнула жиром  попку  ребёнка. Тот  покорчившись ещё немного и, громко пукнув, выкакал  сухую каку. Нюра вытерла малышу  попку и запеленала в новую пелёнку. Малыш пискнул несколько раз и успокоился.
- Кажется, заснул. Наверное, покормим уже у нас дома.  Дед,  ты  нас проводишь?
- Конечно. Нужно ведь в доме колыбельку приспособить и вообще помочь. В доме
должны быть мужские руки.
- Дед, ты никак в сожители к нам набиваешься? - спросила Нюра.
- Да нет, я  так, чисто по-человечески. Привязался  я к  этому малышу.  Вроде одни заботы с ним добавились, а всё равно жалко отдавать в чужие  руки. Живая ведь душа. Эх, не умею я складно говорить, не мастак я по этой  части,– дед  замолчал, стыдливо  потупя  взор.
Он считал, что для мужской души проявление любой сентиментальности пагубно, равно как и позорно. 
- Ладно, собирайся  побыстрей, пока малыш не захотел есть, -  сжалилась Нюра.
Дед  снял с крюка привязанную к корзине верёвку,  потом  выдернул  и  сам крюк.
- Сейчас инструмент  прихвачу,  и  можно отправляться.
- Инструмент у нас и  свой  есть.  Чай, без мужика живём - сами гвозди  вколачиваем.
- Свой-то  оно надёжнее. Опять же,  искать ничего  не надо – всё под  рукой,  - ответил дед.
Скоро вся троица  двинулась в обратный путь.  Впереди, утаптывая снег,  шла  Клава. За ней везла на  санках  ребёнка маленькая  Нюра. Замыкал процессию дед Репка, который нёс деревянный чемоданчик с инструментами. Шли споро, чтобы  злой дядька  мороз не успел подобраться к маленькому  розовому тельцу малыша. 
Сестричка, сдав вахту новым «мамулькам», понеслась восвояси. Дорого ей  достались наполненные событиями последние сутки. Она  осунулась,  повзрослев сразу на несколько лет. Словно  переживания, состарив душу, мгновенно состарили и лицо.

   Глава 8. Сколько  мальчику  нужно отцов?
  Вереница скоро дошла до места. Дверь гостеприимно распахнулась, и  трое путников вместе с малышом вошли  в дом. Дед быстро разделся, и принялся за дело. Он вбил  крючок в  потолочную  балку,  прицепил к крючку верёвку, за верёвку привязал корзинку-люльку, и постелька для малыша получилась что надо.
  Малыш, молчавший всю дорогу, очутившись в тёплом воздухе избы, заголосил. Пока мамки кормили малыша, дед  занимался хозяйством. Разве посмел  бы он шуметь, когда малыш  спал!
  Покормив, дамы уложили ребёнка в люльку. Клава занялась уборкой, а Нюра,  стоя у  люльки и напевая колыбельную, укачивала младенца.
- Дед, чего стоишь как  неприкаянный? Пойди в сенцы, да принеси уголька. Пора  протопить,  не лето ведь, и ребёнку холодно.
Клава,  дав  распоряжение деду, полезла  в шкаф за пелёнками. Коза,  одна получавшая до сего дня всю любовь и внимание хозяек, высунула из-под стола любопытную жующую мордочку и заблеяла.
- Клава, доить пора! Смени  меня, пока под стол полезу.
Нюра взяла котелок и, встав на четвереньки, полезла под стол.
Дед не сдержался и, обращаясь к Нюре, съязвил:
- Она вам что, так просто не  даёт? Только на  коленях, как нищему на паперти?
- Она, может быть, гордая, да не бесстыжая, – вступилась за обоих Клава. –
 Стесняется, прячется  от глаз твоих любопытных. Тут не то чтобы под стол - на чердак залезешь.
- Да я что,  я  ничего. Так, к слову пришлось, - оправдывался  дед.
- Ладно, какой с дурня спрос. Собирайся-ка  лучше, да дуй к медсестре. Она соску обещала, так пусть  даёт.
Дед, надеясь побыть в семейной обстановке  подольше, не предполагал такого оборота дела. Чтобы потянуть время, он сказал:
- Вряд ли медсестра успела раздобыть  соску.  Её сейчас не до  этого: на работу надо зайти, доктора предупредить и  домой - родителей успокоить.
Заявление деда ожидаемого эффекта  не возымело. Клава поторопила:
- Вот и дуй к медсестре, напомни о соске. Чем быстрей напомнишь, тем быстрей получишь. 
Соска была очень нужна, и дед спорить не стал. Накинув тулуп, простился и вышел вон. На душе было погано. Конечно, он старался для дорогого сердцу малыша. Но всё  же обидно было так скоро уходить из дома. 
  Пока дед шёл к  медпункту, а потом, не найдя медсестру, к  ней  домой, всякие мысли лезли  в голову. Он думал, что,  раз мальчонка сирота с  рождения и сам он тоже сирота с рождения, значит, это судьба.
«Вот пойду к  начальству, да прямо так и скажу: так, мол, и  так, хочу пацана усыновить, и заботиться  о нём буду, воспитывать»,  - думал дед  Репка. Ему почему-то казалось, что  нужно пойти к начальнику поселковой экспедиции. Что тот сразу, не откладывая, проблему решит.
Не знал  дед, как надо детей усыновлять. Думал, как и прочие зеки в зоне,  что начальник, он во всём главный, и всё  сможет сам запросто решить.
  Дед долго стучал в дверь избы, где жила  медсестра. Голос за дверью спросил:
- Кто там?
Получив  ответ, сестричка выглянула из-за двери. Заспанная мордашка и накинутый на ночную рубашку халатик говорили, что она спала.
- Заходите, а то холодно, – сказала сестричка, впуская деда в дом. 
- Я не хотел тебя будить, просто мне нужна соска. Ты  говорила, что у тебя есть.
- Не  у меня, а у маминой подруги.
- Тогда сходи к ней,  не вечно же малыша из шприца кормить.
- Я не знаю, дома ли она. Сейчас оденусь, и  пойдём. 
Девушка пошла переодеваться в другую комнату, оставив деда  в прихожей. Полуприкрытая дверь в комнату не скрывала  того, что должна была скрывать  от глаз деда. Он не хотел подглядывать, но взгляд нет-нет да и скользил по некоторым выделяющимся частям крепкого женского тела. Стараясь отвлечься от  позывов нездорового любопытства, дед произнёс:
- Дочка, ещё бы пару маленьких  бутылочек под соску. Может, в вашем медицинском хозяйстве есть,  а может, у тебя здесь  есть?
Для убедительности дед  назвал медсестру  дочкой, показывая не столько ей, сколько себе, что он лишь добрый дедушка.
Медсестра вышла  из комнаты.
- Я готова,  можно  отправляться.
В светлой шерстяной юбке и в белом, с чёрной полоской свитере, она походила на снегурочку из сказки. А румянец на пухлых щёчках  и алого  цвета сочные губки  подчёркивали ослепительную красоту молодости. Дед с трудом оторвал взгляд  от  преобразившейся, словно  по волшебству, девушки.
«Надо же, вот это да!  Расскажи я ребятам – не поверят. В медпункте  безликая, как серая курица в курятнике. Наверное,  мама запрещает выпендриваться. Боится, как бы не случилось  чего с дочкой  среди  отчаянной,  презирающей  приличия шантрапы».
Дед  при виде  красавицы  даже думать стал складнее,  будто присутствие  дамы добавило ему образования. 
Девушка накинула полушубок и они  вышли из дома.
- Далеко идти? – спросил  дед, чтобы погасить возникшую в душе неловкость.
- Не очень. Всего минут десять.
Дед готов был за  соской идти до Магадана. И в то же время кто-то второй, ехидный, сидящий в  каждом человеке, съёрничал:  «Десяти минут это как: быстрым шагом  или медленным, по сугробам или по протоптанной дорожке? Да за  десять минут полпосёлка пройти можно».
Прошагав вдоль улицы, медсестра  повернула направо и, перейдя на параллельную, подошла к большому  пятистенному  дому.
- Кажется,  здесь,  - сказала она громко, впрочем, больше для себя, чем для деда.
Она нажала  на звонок и долго стояла у двери. Она  уже собиралась повернуться к  деду и  объявить, что знакомой нет дома. Но дверь распахнулась, и пожилая женщина с заспанным лицом произнесла:
- Наденька! Ты  ко  мне?
- Да, тётя Маша, я по делу. 
«Чего это они сегодня все спать завалились не вовремя?  Одна спит, вторая спит», - подумал дед. 
- Я случайно  услышала звонок. С работы пришла,  прилегла и уже засыпать стала.  Что же ты стоишь на пороге? Проходи в избу,  - тараторила женщина.
- Я с  дедом Репкой пришла.
- Заходите оба. Только побыстрей, холодно.
Медсестра и дед вошли в избу. Сестричка приступила прямо к делу.
- Тётя Маша!  Помните, вы  осенью приходили к нам  в гости  и приносили сок.  А на бутылочке  с соком вместо  пробки была надета  соска.  У вас  нет  ещё одной  соски?
Тётя  маша вопрошающе посмотрела на медсестру. А взгляд  её  говорил: «Неужели?
Ну и ну!» Сестричка  покраснела  и,  потупив взгляд, сказала:
- Это не для  меня, это для ребёнка…
Поняв свою оплошность, покраснела ещё больше.  Путаясь и запинаясь, она продолжала объяснения.
- Это для  ребёнка Нины. Козье молоко малышу дают  из шприца. Очень неудобно, и ребёнок тоже страдает.
- А что, у матери, этой самой Нины, молока нет?
- Вы ещё не знаете? Нина вчера  в родах умерла. Мальчик её чувствует  себя хорошо, только молоко приходится  козье давать.
- Какой ужас! Бедный малыш! С кем  же он сейчас?
- Его взяли  на воспитание две дамы… - сестричка  замолчала, не решаясь сказать, что за дамы взяли  малыша.
- Ну так что же за дамы его взяли? - спросила тётя Маша.
- Те,  что  в ресторане всё время  сидят:  Клава и Нюра, – помог  с  ответом дед.
- Ты  хочешь сказать,  что местные шлю… взяли к себе  малыша?» – она постеснялась  назвать профессию дам, считая, что молодой  девушке ещё рано знать некоторые оборотные  стороны  одинокой женской судьбы.
Дед опять выручил сестричку:
- Они женщины  хорошие,  добрые, хоть  и шлюхи.  И малыша сразу полюбили. Опять же  коза у них есть. Я им колыбельку для  малыша сделал. С кормлением  только плохо:  ни бутылочек, ни сосок. Я, конечно, потом на материке закажу соски. Сейчас бы раздобыть хоть одну.
Тётя маша не  стала  больше тратить время на вздохи и  упрёки, полезла в погреб  искать соску. Через пятнадцать  минут, замёрзшая и в  паутине, вылезла  из квадратного люка в полу.
- Вот, последние две бутылочки с  соком.  Возьмите их.  Сок выпейте, а соски и бутылочки для  малыша пригодятся.
Дед и сестричка, поблагодарив тётю Машу, отправились  в  обратный путь. Только на сей раз  дороги у каждого были разные. Сестричка шла домой досыпать, а дед топал прямиком через сугробы к дому дамочек. Он торопился. Малыш мог проснуться и заплакать от голода. Деду хотелось обрадовать его  настоящей резиновой  соской. Если бы дед  мог, то в  дополнение к  соске приволок бы и  тётю Машу, будь у неё хоть какой-то намёк  на присутствие грудного молока.
   Дед шёл и улыбался. На душе было хорошо, тепло. Словно не он, дед Репка, увязая в сугробах под обжигающими порывами холодного ветра, шёл к  малышу, и будто не  оставалось деду совсем недолго топтать грешную землю до самого главного  из  оставшихся  в жизни событий. А будто именно он, Репка, лежал  сейчас  в тёплой  колыбельке, беззащитный и слабый. Две мамки и один старый папка заботились о растущем  теле и нарождавшейся душе.  Что будет завтра? Кем станет он?  Сейчас это было не столь важно. Самое главное, чтобы стал он хорошим человеком. А когда станет он взрослым, иногда будет вспоминать о  старом, добром великане и двух беззубых одиноких женщинах – своих мамках.
Частичка  памяти в объемлющей целый пласт  чужой, на излёте, жизни  и твоей, ещё маленькой  и не совсем самостоятельной. Она сохранит и передаст следующему поколению имена, расскажет про тепло сильных, заботливых рук. Может, в этом  и есть  бессмертие человеческого рода?
  Дед ничего такого не думал, но чувствовал что-то  похожее. Наверное, в каждом из нас заложена  частичка  мудрости, накопленная опытом предшествующих поколений. И в нём это было тоже.
  Дед точно вышел к нужному дому. Теперь, маленький  мальчик был главным в доме одиноких старых женщин.  Он  стал и радостью, и печалью трёх одиноких сердец, а может быть, и каждого из обиженных судьбой жителя посёлка.
   Дед сильно  стукнул кулаком  в дверь.
- Ты  что, дурень старый! Звонка, что ли, не видишь! Так  долбанул, что стёкла зазвенели.  Разбудишь, ведь. Соску достал? Давай! – пока дед входил в избу, Нюра выговаривала ему.
«Собака лает, ветер носит», -  думал дед и молчал.
Он не собирался отвечать Нюре.  Не для этого она говорила, а  для  порядка, показывая,  кто в доме хозяин. Вот  здесь  он с  ней  не  согласен. Теперь,  это немножко и его дом -  вместе с малышом.
- Только  две у неё осталось,  - сказал дед, вынимая из кармана две  бутылочки с соком,
с надетыми на них вместо пробок сосками. 
- Это что? Вино, что ли?
- Нет, в бутылочках сок. Авось в  вашем хозяйстве пригодится.
Нюра ловко сняла  с бутылочек соски.
- Сок вместо компота на обед будет. Раздевайся,  старый.  За труды  праведные, так и  быть, накормлю тебя обедом. Уже разогрето, на стол сейчас поставлю.
Дед снял тулуп. Подойдя к рукомойнику на кухне, помыл руки. Аппетитно пахло из кастрюльки со щами, принесённой с кухни.  На сковородке  шкворчала настоящая  картошка, поджаренная  на свином сале. Давненько дед не едал такого. Ему вспомнилось  детство и простая крестьянская  еда, когда он жил у тётки в деревне. На одно мгновение почувствовал себя тогдашним мальчиком. От нахлынувших воспоминаний  слёзы навернулись на  глаза. Он  повернулся к люльке, смахнул слезу,  делая  вид,  что смотрит на спящего ребёнка.
- Ну что, дед! Давненько домашнего не едал? - видя смущение деда, заметила Клава, наливая  полную миску щей.
Дед взял ложку и, ничего  не ответив, принялся есть.
- Однако! Ты  прямо экскаватор. Минуты  не прошло, а миска уже пустая, - сказала Клава,  наливая ему вторую миску щей.
Дед спорить не стал, уплёл и эту.
- Так вот откуда у тебя силища непомерная,  лопаешь  словно молодой  жеребец, – пошутила,  Нюра.
- Дед только  крякнул, зачёрпывая ложкой из почти  пустой миски и говоря этим: «Верно, так оно и  есть».
- Теперь картошечки  на сале. По такому  случаю не сушёной, настоящей достали. Видишь, как мы  тебя кормим - как  гостя дорогого. А может, к нам жить переберёшься?  Ты старый, нашу женскую репутацию  не испортишь, зато как-никак, а мужские руки в доме будут.
Последнюю фразу Нюра  сказала с издёвкой в голосе.  Дед понял это. Только ему хотелось поверить в серьёзность  предложенного и согласиться.
  После обеда на душе стало спокойно и благостно. Словно  семья, сидела за столом столь странная троица. Наверное, и дамы чувствовали  то же, что и дед. Появление младенца наполнило определённостью и смыслом их бестолковую, никчёмную жизнь.
- Давно кормили?  -  спросил дед, нарушая  молчание.
- Только перед твоим приходом накормили  и пелёнки поменяли. Ещё долго проспит.
- Надо бы бутылочки заранее наполнить молоком и соски  на  них надеть, – предложил дед.
- Мы так уже и сделали.  Вон они в тёплой воде стоят, - ответила Нюра.
Дед пробыл в гостях  до следующего кормления. Младенец с удовольствием сосал молоко из резиновой соски. Выкушав бутылочку, описался. Ему сменили  пелёнку. Нюра качала люльку, тихим голосом напевая  колыбельную.
   Дед шёл домой в хорошем  настроении. Впервые за много лет он был  почти счастлив. И причиной  этого  был маленький  сиротка-мальчик.
  Дома уже сидели за картами трое его соседей. Дым над игроками стоял коромыслом.
- Дед! Малыша взяли, что ли? – спросил один из картёжников.
- Да, отвёз его к дамочкам, устроил хорошо. Я только  что  оттуда, - ответил дед.
- Вот ещё что: начальник о тебе спрашивал, хотел знать, когда  выйдешь на работу. Ты бы лучше сам с ним поговорил. А ещё  лучше  вышел  бы. Не ровён час  отчислит, терпение-то не резиновое.
- Ладно, схожу  завтра. А то небось  без  меня  все лебёдки  загубили.
Дед работал механиком  на шахте, хотя образование  позволяло быть лишь слесарем. Золотые руки и уникальная память на всякие  механические хитрости  поднимали его до уровня «профессора».
   Заботы последних дней  отобрали у деда много сил. Он разделся и лёг спать. Завтра он хотел сделать ещё немало, и выспаться было  необходимо.
  Утром,  как много лет подряд, дед позавтракал и пошёл на работу. Не то,  чтобы он боялся начальника  или увольнения с работы.  Таких  мастеров в посёлке наперечёт, а  дед Репка лучший из всех. Дело было в  другом.  Деду нужны были деньги, много денег.
  Он решил  заботиться о  малыше, стать для него если не отцом, то хотя бы старшим другом и наставником, а приёмным  матерям - опорой во всём. Прожив жизнь, он  знал: 
только тот, кто  крепко стоит на  ногах, может стать опорой семьи  и примером для сына. Теперь он будет  работать ещё лучше.
  На работе деда встретили приветливо. Даже начальник  не стал распекать деда за продолжительный прогул не по уважительной, узаконенной  в посёлке  причине  - запою. Все знали о Нинкином  малыше и при встрече с  дедом  спрашивали что  и как. Сначала дед с  удовольствием рассказывал про события нескольких последних суток. Но желающих услышать историю о маленьком мальчике  было так  много, что устав от рассказов, дед только  отмахивался. Это невнимание вызвало недовольство и сомнения среди братвы, что усугублялось различными слухами. Многие собирались после работы дойти до дома дамочек  и убедиться в справедливости  слухов. И  таких доброхотов набралось более ста.
  После смены толпа мужчин разного возраста направилась к Нюркиному и Клавкиному  дому. Чумазые, с грязными руками, от въевшейся в кожу угольной пыли, при свете они могли сойти за чертей. В темноте полярной ночи сойти за чертей можно было ещё верней. Люди шли  группами, не подозревая, что они не единственные, решившие навестить малыша.  Через несколько минут у дверей дома  собралась толпа. Все хотели  войти первыми, и ни один не хотел уступать другому.  Наконец, в шумной толпе  нашёлся один разумный.  Он крикнул: 
- Что вы галдите,  как бабы! У вас что, рук нету?
Он явно пошутил,  разрядив напряжение разгорячённой толпы,  собирающейся пустить в ход кулаки.
- Выберем делегацию из четырёх человек, и они зайдут в избу. Если мальчик не спит, дамочки вынесут его на крыльцо. Все его и увидите, - предложил он.
На  том и порешили. По обоюдному согласию, войти в избу могли братки из группы, пришедшей первой. Четыре человека подошли к двери, и один из них нажал на звонок.
- Кого там чёрт несёт!? - сердитый  голос  из-за двери нарушил идиллию предстоящей  встречи.
«Делегат» нажал на звонок ещё раз, не собираясь уступать сварливой  бабе.
- Прекратите трезвонить, малыша разбудите. Сейчас открою.
Щёлкнул замок, скрипнула петля отрывающейся двери  и в приоткрывшийся  проём высунулась растрёпанная голова беленькой Клавы.
- Чего вам?
В свете тусклой  лампочки, отбрасывавшей  из сеней клин желтого света,  увидела  она толпу  мужиков.  Истолковав превратно причину сбора,  добавила:
- Мы теперь здесь не работаем. Приходите завтра в ресторан,  там и  поговорим.
Первый в группе выбранных ходоков ответил:
- Всё ты про одно думаешь. А мы ведь не за этим. Мы пришли малыша проведать. Вот  братва хочет на него взглянуть.  Убедиться,  так сказать, что он в порядке.
- Да вы на себя посмотрите! Разве можно таким чумазым, немытым рядом с малышом быть? А  вдруг какую инфекцию занесёте! Что тогда?
Никому не хотелось сделать плохое малышу, и толпа  молчала.
- Хоть одного-то пустите поглядеть, – сказал тот же голос.
- Ладно, пусть пройдёт один. Вот этот, речистый. Только сначала мыться к рукомойнику.   
Клава  посторонилась, пропуская посетителя.  Дверь захлопнулась, и толпе не оставалось ничего другого, как ждать.
   Посетитель  снял шубу и после десятиминутного омовения у  рукомойника был  допущен к колыбели. Посапывая, мальчик спал.
- С молоком у  вас всё нормально? – для  порядка шёпотом спросил «делегат».
- Козье есть. Сам же знаешь, что  коза у нас имеется. Сосок маловато, всего две.  Прогрызёт,  тогда  что делать будем?   Потом, скоро прикармливать надо будет. Манка  нужна, смеси всякие молочные для детей. Хотите помочь, так достаньте  что  необходимо.  Ещё пелёнки нужны. Ну и на будущее: распашонки, ползунки, майки,  трусики и всякое прочее. Нужно подумать, что  ещё  в первую  очередь  доставать.      
  Нюра говорила уверенно,  голосом знающей, опытной женщины. Посетитель даже оторопел  от  такой прыти.  Чего-чего, а этого он от  дамочки не ожидал. Из сказанного «делегат» почти  ничего не запомнил. Он предложил:
- Напиши  на бумаге, что ли. А то  наговорила всякого,  я и половины  не запомнил.  Пока  будешь писать,   может, вспомнишь  чего ещё надо.
- Ладно,  напишу. Но соски в первую очередь, – согласилась Нюра.
- Может, всё-таки вынесешь малыша на крыльцо? Братва рада будет.  Вроде малыш чужой, а душа болит – что там с ним и как. Ну, ты понимаешь!
- Холодно сегодня. Простудишь ребёнка, что тогда? - отказала Нюра. - Приходите  с гостинцами, чистые, вымытые.  В праздничной одежде, а не вонючие, словно спите в хлеву в навозе. И чтобы чистые морды и руки были. Приходите не всей толпой, лучше меньше сюда шляться. Это  же не цирк какой, можете инфекцию притащить.
На том и закончилось посещение. Выпроводив делегата, Нюра закрыла дверь.
- Ну, как он там?  - первым делом спросила толпа у «делегата», когда тот вышел на крыльцо. Он не торопился отвечать. Лишь закурив, сказал: 
- Нормальный, здоровый мальчик. Нужно только  сосок купить и всякого такого, что для малышей  необходимо. Нюрка, ну, чёрненькая, напишет список.
- Когда  она нас пустит к ребёнку?
Делегат не успел ещё ответить, как тут же прозвучал второй  вопрос.
- Вынесет она ребёнка показать или  нет?
- Хватит галдеть, если будете орать, вообще ничего не скажу, – пригрозил  «делегат».
- Мы его ждём,  мёрзнем. А он ещё рассказывать не хочет, - возмутился  стоявший ближе всех  к крыльцу мужичок – метр с кепкой.
Толстый, в кроличьей шапке, осадил его:
- Всегда ты, Витя, круче всех недоволен. Как говорится  -  мала  куча, да вонюча.
Маленький дернулся к толстому, собираясь ответить  оплеухой. Их растащили, чтобы  не мешали «делегату» говорить.
- Вообще, мужики,  так!  Дамочка сказала,  что  пустит к малышу, если придём в  чистой  выходной одежде  и  после  бани. Соображаете, что  к  чему?
- К чёрту условия! Мужики мы или нет?» – возмутился браток  в грязной  шубе.
- Пусть не во всём, но в чём-то она права, – парировал «делегат».
- Ты, Васька,  известный  грязнуля. Умываешься-то не каждый день. А  про  баню и говорить  нечего. Забыл  небось где она находится.  С прошлого запоя как  заснул в  блевотине, так она у тебя на шубе и осталась.
Все захохотали, и «делегат» продолжил.
- Нужно к малышу чистыми приходить, чтобы инфекцию не занести. Свою  личность можно сюда  часто не таскать. Полезней  будет всем сброситься на приданое малышу. Пелёнки там, распашонки  и всё такое. Согласны?
Большинство согласилось. На том и разошлись.
«Странно жизнь устроена, - шагая домой, думал «делегат». - В нормальной  семье о ребёнке заботиться один отец.  А тут у маленького сироты полпосёлка желающих  взять на себя бремя  отцовства. Да будет ли  прок хотя бы  от одного из всех?»

Глава 9.  Новое в жизни посёлка.
 Жизнь в посёлке шла по накатанной колее. На шахте добывали уголёк в три  смены. Ресторан принимал страждущих вкусить Клавиного чая. И дамочки по-прежнему сидели в ожидании клиентов. Только теперь они несли свою вахту по очереди. 
  Одна  нянчила приёмного сына.  Другая сидела  в зале ресторана, не решаясь бросить  нужное для мужчин, но непростое женское  ремесло. Здесь, в посёлке,  почти все мужчины стали для дамочек родными, если, конечно,  частое общение по интимному делу причислять к разряду родственных посиделок. Самих же мужчин, по тому же признаку, можно было связать родством названых братьев.
    Казалось, что нет и быть  не может  ничего, что могло бы изменить привычки  и уклад жизни северного посёлка. Но  в субботу…
   Маленькая поселковая  баня  работала по субботам, гостеприимно открывая двери мужчинам,  и по воскресеньям, принимая в тёплых, чистых залах женщин. Баня была маленькая, построенная  ещё пионерами поселковых поселений. Женщин в посёлке жило немного, и маленькие залы бани легко всех  вмещали. С  мужской частью  населения  дело  обстояло намного  сложней и в то же время проще.
   Сложность заключалась в том, что всех мужчин в посёлке баня не могла помыть за одну субботу, даже если баня будет работать  целые сутки. За два дня вряд ли  удалось бы помыть всех мужчин,  разве что за три.  Спасало одно: далеко не все они  посещали  баню каждую  неделю.  Некоторые представители мужского племени появлялись здесь только раз в месяц. А такие, как Васька, по  кликухе Тухлый,  самое большее - два раза в год.
  В эту субботу случилось непредвиденное. Пара сотен  мужчин, не вместившись в предбанник, где обычно ожидают своей очереди жаждущие омовения, толпились на улице у входа. Они смачно  матерились, отстаивая своё право быть в числе первых. Назревала  потасовка. Наверное, всё так и  произошло бы, не появись  у  дверей бани дед Репка.
  Он собирался  помыться и, увидев огромную толпу у входа, оцепенел.
- Что здесь происходит? - спросил он у первого попавшегося на  пути.
- Как это что происходит!  Люди в баню пришли, а  тут толпа, будто со всего света вшивые сбежались  на помывку.  Вот  и спорят – кому первому  в баню заходить.
- По праву старшего первым буду я, -  изрёк  дед, подходя к дверям.
- В  бане все равны, - возразил очень важный с виду гражданин, ростом  метр с кепкой.
- Равны-то равны, да я равнее, – ответил  дед. - Вы помылись - и  по домам, принять лечебную пол-литру. А мне к малышу идти надо: по хозяйству помочь бабёнкам  и малыша понянчить.
Дед  открыл было дверь, но пришедшая вдруг в голову мысль задержала. Повернувшись к толпе, он сказал:
- Такая орава за день помыться  не сможет. Можно протопить печь в парилке  ещё раз вечером. И ночью тоже неплохо желающим попариться.  А сейчас  в бане может помыться народу в два раза больше,  чем полагается. Половина будет париться и отдыхать в раздевалке, пока другая моется в моечной. Получится, что за то же время помоется вдвое больше людей.
Закончив говорить, дед повернулся и вошёл в помещение, предоставив оставшимся самим  позаботиться  о себе.
Пока дед парился и  мылся, толпа на  улице  решала, что  лучше: оставить всё как есть или согласиться с  предложением деда. Стоящие  в очереди ближе ко входу не хотели  ничего  слушать, дабы не стеснять себя толчеёй в два раза увеличившегося числа моющихся. Зато те, чьи шансы  попасть сегодня в баню сводились к нулю, имели другое мнение. Одни  не уступали другим,  и страсти  накалились до предела. Разрядил обстановку всё  тот же,  но уже помывшийся дед  Репка.
Он вышел из дверей предбанника и  без всяких предисловий сказал:
- У меня есть  чернильный  карандаш.  Встаньте в  две колонны  и напишите  номер   очереди  на руке. В правой колонне  напишите такой же, как в левой. И заходите по двое на  одно место. Всего делов-то – наливай да пей, - закончил  дед привычной  присказкой.
Дед дал карандаш первому,  и очередь  дружно стала  писать номера. Привыкшие подчиняться чужой воле люди перестали спорить  и были вполне довольны совершаемым действием.
   Дед, посмеиваясь, направился домой. Дома он перекусил и, приготовив столярный инструмент,  оделся,  чтобы пойти  к малышу. Там он собирался поправить дверь в комнату. Раньше дамочки эту  дверь не закрывали,  надобности в том  не было. Даже  наоборот, не закрывали её специально, чтобы  козе вольготно было по  избе  бродить. Как малыш появился в доме, дверь снова  потребовалась. Только  закрываться она не хотела: перекосило её и петли  отогнулись. Конечно, он мог не утруждать себя починкой двери.  Дамочки наняли бы  плотника, и он сделал бы всё как надо. Только не хотел дед  шляться к ним, на халяву вкушая семейный уют.
   У дамочек дед провозился допоздна. Сначала  малыш спал, и дамы не позволили шуметь. Когда он проснулся, времени не хватило,  чтобы  за время одного кормления  отремонтировать дверь. Пока ждал следующего кормления, он поточил все ножи,  подремонтировал  мебель. Дамы поили его чаем,  в душе  гордые,  что у  них  завёлся  свой, постоянный  и совсем не для «этого» мужчина.
  Уже за полночь дед  засобирался  домой. Уходить ему в холостяцкую, прокуренную  избу не хотелось. Но  и остаться он не мог. Что скажут соседи по дому, останься он ночевать здесь? Уставший за день дед доплёлся домой  и завалился спать. 
  В воскресенье дед встал рано. Его крепкий ещё организм  восстанавливался всего за  пять часов сна.  Валяться на кровати и бить баклуши дед не любил  и в выходной  всегда находил себе дело. Сегодня он собирался  посетить промтоварный  магазин и пополнить свой гардероб: купить байковую рубашку, исподнее бельё с начёсом и тёплые брюки из пальтовой ткани.  Обычно дед носил исподнее бельё только из выделанных шкур,  как все прочие истинные северяне.  И  порты тоже носил меховые, сшитые им самим оленьей жилой.  Всё, что  дед хотел купить в  магазине, предполагалось надевать для  посещения мальчика. Он уже представлял, как появится в обнове, в доме дам.
  Дед был человеком дела,  и долго фантазировать  не стал. Позавтракав вяленой  рыбой
и краюхой ржаного хлеба, он отправился  в магазин. Пока шёл, думал, какого цвета лучше купить штаны. Мерно шагая по направлению к магазину, он представлял,  как  с малышом будет ходить в тундру по ягоды, по грибы. Как будет обучать малыша разным ремёслам.
   У самого магазина дед увидел толпу мужчин.
- Что,  магазин закрыт? – спросил он.
- Открыт, выходной-то в магазине в понедельник. Народу  столько набежало, будто сегодня сразу всем приспичило рваные порты  заменить на новые, – ответил тот. - Ты то сам чего пришёл? Небось тоже за обновами?
Дед ничего не ответил. Он пробрался к двери и увидел, что магазин битком набит покупателями. И что самое печальное – часть  полок была уже пуста.
«Вот это да!  Неужели  все решили обновить гардероб для того же,  что и я. Тогда вряд ли на мою  долю достанутся брюки и рубашка», - думал дед.
Дед постоял у входа,  с тоской наблюдая, как опустошаются полки с мужской одеждой. Он всё ж таки надеялся, и простоял до последнего.  Лишь убедившись, что  купить  уже нечего, пошёл восвояси.
  Дед шёл медленно. Сказать по правде, домой идти ему  не хотелось.  С большим удовольствием он понянчил бы малыша или помог приёмным мамкам что-нибудь починить из утвари. Частые визиты деда раздражали привыкших к самостоятельности дам. Сегодня Нюра строго-настрого запретила деду приходить.
- Клава на  работу пойдёт, я  дома одна останусь.  А одной дома с мужиком, который каждый день сюда шляется, мне нельзя. Репутации столько времени добивалась, так нечего тебе её и портить, скажут ещё, что влюбилась. И клиент не захочет  меня, дуру влюблённую, трахать, - объяснила Нюра.
- Так я  же старый, женщинами не интересуюсь. Малыш опять же, – возразил дед.
- Все  вы  старые да немощные, покуда не  добрались до женского тела, -  не сдавалась Нюра.
Пришлось деду пообещать, что не придёт.
  Пройдя полпути, дед тяжело вздохнул  и повернул в ту  сторону, куда теперь  переселилась частичка его души. Он придумал, как умаслить непреклонную  Нюрку и  прибавил скорость. Он решил предложить  маленькой сердитой Нюрке сделку.
«И как это мне раньше в  голову не пришло? Давно был  бы рядом с малышом».
Раньше в старую дедовскую голову такие  мысли  вряд ли пришли бы. Но жизнь быстро учит.
    Уже у самого дома  дед увидел с десяток принарядившихся  мужчин, которые  стояли у входа, надеясь войти внутрь. Многие вслух ругали упрямую чёрненькую Нюрку. Было понятно:  Нюрка через закрытую дверь сказала им нет. Дед подрулил к двери и нажал  на звонок.
- Ты что, дед? Видно, не получал ещё сегодня свою  порцию мата  и оплеух. А то смотри, если  Нюркиных матюгов будет маловато, мы  добавим, - подсмеялся над дедом местный острослов.
Советам остряка дед  не внял, и  снова нажал на звонок. Нюркин голос за дверью произнёс замечательно смачную тираду. Дед хотел было ответить, но голос за дверью  продолжил начатую  мысль  о звонившем тоном выше. Деду никак не удавалось  вставить хоть слово, и огромный  кулак старого гиганта с досады саданул  по двери.
    Голос за дверью смолк. Видно,  Нюрка поняла, что так вдарить мог  только он.
- Дед, ты что  ли? Чего припёрся?
- Скоро самолёт для «лимонадного» рейса заказывать будем. Нужно твой список  уточнить, - соврал дед.
- Какой ещё список? Я же ещё ничего не давала, - она приоткрыла дверь. - Заходи, только один, без этих.
- Дед, замолви за нас словечко! Мы гостинцев принесли, принарядились, а  нас всё равно не пускают.
«Да, приоделись вы знатно. Мне, старому, даже исподнего в лавке не оставили. Вот помёрзнете, а я войду», - заходя в избу, думал дед.
Изменение взглядов  на одежду, в которую сейчас были одеты все ожидающие,  не показалось деду чем-то из ряда выходящим. Он понимал: новое пристрастие мужчин к покупной,  сшитой  неизвестно на кого одежде объяснялось условиями, которые поставили вредные непотребные дамочки. А север край суровый: здесь про одно и то же не говорят дважды. Сам дед, как и все в посёлке, считал одежду второй кожей и носил её пока  не истлеет. Как истинные аборигены, старожилы шили одежду сами.
Ловко орудуя шилом  и  крючком, они соединяли меховые шкуры оленьей жилой. Несколько недель, затраченных на изготовление, компенсировал срок носки, растягивающийся на несколько лет. Тот, кто не умел сам шить, заказывал одежду  у местного умельца. Сейчас отвыкшие от городских одежд,  больше украшающих облик,  нежели защищающих от холода, по разумению деда, прифрантившиеся братки выглядели очень смешно.  В другое время  он посмеялся бы, высказав  нелицеприятные замечания экстравагантной толпе. 
- Ну что у тебя? Не за списками же ты пришёл, -  спросила Нюра.
- И  за списками  тоже. Обещала ведь ребятам написать. Давай пиши.
- Я же тебя просила!  Так что не обессудь, через пять минут я тебя выпровожу.
Пять минут быстро проходят, и дед, не откладывая, заговорил. 
- Я вот  что хочу предложить, – он на мгновение замолчал, не зная как  назвать то, чем занималась Нюра, и при этом не обидеть её.
- Я могу посидеть  с малышом. А ты сможешь сегодня поработать. Не  бойся,  я  умею обращаться с маленькими. Я ведь  помогал  медсестре. И покормить могу, и перепеленать.
- Ты  прямо как будто беспокоишься, что у меня  отберут  почётноё звание  ударницы  ****ского труда. Нет, дед, у меня сегодня другие планы. Нужно  постирать, в доме прибраться.
- Может,  тебе со стиркой  помочь?
- Тоже мне помощник! Не хитри дед, всё равно не оставлю.
Дед призадумался  ненадолго и попробовал ещё раз.
- Там ребята на морозе стоят, хотят посмотреть на малыша. Не так  ведь много они  просят – лишь  войти и посмотреть.
- Я же им сказала  нет. Малыш спит, потом натопчут на полу.  Нагрязнят, да ещё какую-нибудь  инфекцию притащат.
Дед хитро  прищурил  глаза, предвкушая победу над дамой  в самой, что  ни есть дамской дуэли  - перепалке.
- Скажешь тоже, Нюра. Ребята вчера  весь день в бане мылись, а  сегодня скупили всю  одежду, что была в поселковом магазине. Разодетые, как фраера на прогулке, аж жуть берёт. Даже  я их не сразу узнал. А если и  натопчут в хате,  я подмету, велика важность.
Нюра пыталась и дальше возражать,  но  последний  довод деда  была  неотразим. Было понятно,  что она проиграла, но  сознаться себе в этом она никак не хотела. Дед понимал причину  Нюркиного  упрямства и, чтобы  умаслить непреклонную, сказал:   
 - Конечно  ты права… Но только  на половину. Не ребята  ли с самого начала  принимали участие в судьбе малыша? В тот вечер вас  на  себе тащили от ресторана  до самого  дома. Если бы не они,  малыша у вас не было бы.
Нюркино упрямство было сломлено. Тяжело вздохнув,  она сказала:
«Ладно, пусть заходят. Только по очереди, по трое,  и долго им здесь делать нечего.
Дед, не показывая виду, что очень доволен,  встал.  Выглянув из входной двери на  улицу, сказал:
-Ну что,  шпана! Замёрзли? Что бы вы  делали без деда Репки! Давайте заходите, только по трое  и по очереди, и не шуметь.
Мужчины  раздевались в сенцах, клали на стол  подарки и на цыпочках проходили  в комнату к малышу. На смотрины Нюра  отводила им три  минуты.  На замечтавшихся цыкала  и выпроваживала из комнаты. Не прошло и часа, как все желающие получили что  хотели.
Один,  выходя, в шутку изрёк:
- Надо же, никогда бы  не подумал, что от Нюрки можно получить какое-нибудь  удовольствие, кроме «этого».
Компания  хохотнула, а Нюрка покраснела, и еле сдерживая  слёзу,  вполголоса ругнулась:
- Ну, козлы вонючие!  Кто о чём, а вшивые о бане. Это при  ребёнке-то! Козлы…
Выпроводив последнего, дед занялся  подарками. Чего только не лежало на столе! Здесь были совсем скромные подарки:  упаковка земляничного мыла  и  разноцветные погремушки. И богатые: отрез дорогого драпа и  маленькие белые детские валеночки с такими же  маленькими блестящими чёрными калошками. И совсем уже несуразные подарки  лежали там же:  связка подсоленных для пива сушек и бутылка  питьевого  спирта.
- Нюра, куда подарки  класть? Тут  братва всякого натащила. Даже сможешь свою
напарницу  завтра  спиртом  опохмелить. И закуска  хоть  и скромная,  зато с хрустом  и уже подсоленная.
- Оставь всё там. Я сейчас в сени выйду, разберусь. Ты в избу  ступай, малыша посмотри, а я пока  тут  буду.
Нюра забыла  девичьи страхи  и больше не гнала деда.
Как только  малыш проснулся  и запищал, она вошла в комнату,  держа в руках кусок драпа.
- Вот и хорошо. Сейчас тебя  покормим и пелёночку сухую постелим, - обращаясь к малышу, произнесла Нюра, а потом  сказала деду:
- Пальтишко  для малыша хорошее получится, и ещё на тёплые  ползунки  останется. Я сейчас перепеленаю,  а ты  пойди на кухню, там  бутылочки с молоком стоят. Поставь на газ кастрюльку с водой и подогрей  градусов до сорока пяти. Потом  бутылочки с молоком  туда поставь.
Пока Нюра возилась с малышом, дед поставил кастрюльку с водой на газ.
- Дед, поди сюда! – позвала Нюра. - Нужно воды побольше вскипятить и найти большой старый таз  с двумя ручками. Он  где-то в сенцах. У  малыша опрелость начинается. Ни разу ведь ещё  не мыли.
Дед вернулся на кухню выключить газ. Вода достаточно прогрелась, чтобы молоко в  бутылочках стало тёплым.
- Надо же, вдруг приспичило ребёнка мыть. Не могла  заранее сказать, я  бы в магазине детскую ванночку купил, - ворчал себе под нос дед. - Как можно ребёнка мыть в старом, грязном тазу?
В глубине души дед был доволен, что появился повод ещё  немного побыть в  семье. Не одеваясь, он вышел в холодные сени. В углу стоял сундук, а  рядом с ним лежали плетёные корзины с запасами на зиму,  висели  связки сушёной  рыбы и  прочей не портившейся на морозе  снеди. Место, где мог бы находиться таз, дед определить  не смог и, несколько  раз обшарив глазами углы, пошёл обратно в комнату.
- Нюр, чего-то не вижу  там таза.
- Искать  надо. Я точно не знаю, где  он там лежит.
- Может быть, он в  доме? На кухне или еще где? Там его точно нет.
- Ну ладно, посмотри на кухне, – смягчилась Нюра.
Дед вошел в кухню, пошарил по углам, но тоже ничего не нашёл.
«Ну и бабы! Не знают, где их вещи лежат,  а про нас, мужиков, что говорят?»  -  подумал он.
Дед вошёл  комнату.  Любопытная жующая сено,  морда козы выглянула  из-под стола.  Дед нагнулся и увидел тот самый таз, наполненный сеном.
- Вот же он! Под столом  стоит с сеном.  Небось, не один раз под стол нагибаешься, а  таз, который  сама же  поставила, не замечаешь,  - выговорил он Нюре.
Дед вывалил из оцинкованного двуручного таза сено.
- Придётся сегодня козе с пола сено кушать. Конечно, это для  блеющей подруги непривычно, но такая штука  жизнь: на какие тяжкие хотелки толкнёт - никогда не знаешь, – съёрничал дед.
По тону произнесённого дедом, Нюрка распознала издёвку и надула губы.
- Ладно,  не обижайся. Ужас как шутки  люблю шутить. Дай шуткануть  - прямо  хлебом не корми, – отправляясь с тазом на кухню, сказал дед.
Налив в таз немного холодной воды, дед потёр днище тряпкой. В общем,  таз и без того  был чистым. Дед помыл таз для порядка. Закончив мыть, поставил таз на плиту, налил воды и зажёг сразу две конфорки. Таз имел продолговатую форму и, если держать малышу головку, вполне был пригоден для купания.
- Нюра, в чём ещё воду согреть? Надо будет чем-то мыло смывать.
- Тёмный  ты, дед! Столько на свете  прожил, а не знаешь, что грудных младенцев мылом не моют. Траву в воду надо добавить. Она микробы убивает и кожу очищает от опрелости. 
- Поставь таз на кухонный  стол. Там мыть малыша будем. На кухне теплей, чем в комнате,  не дай бог простудить малыша. 
Нюра зашла на кухню проверить  температуру воды в тазу. Она опустила в воду  локоть  и, подумав,  добавила немного  холодной  воды.
- Вот теперь в самый раз. Сейчас травки добавлю и готово.
Нюра полезла в настенный шкаф и, достав пакетик, взяла щепотку.


- Наверное, столько хватит, – сказала  она, насыпая зелье в таз.
-  Ты  уверена, что эта трава  не  навредит?
- Я знаю что делаю. Своих племянников не раз купала.
«Кто бы мог подумать, что у неё племянники есть!» - удивился дед, но вслух своего удивления не высказал.
Нюра пошла в комнату за малышом.  Дед стоял рядом с тазом, не зная, чем помочь хлопотунье Нюре. Через минуту та появилась с ребёнком, завёрнутым в пелёнку, и большим махровым полотенцем, перекинутым через плечо.
- Помоги мне, разверни пелёнку и встань у изголовья,– скомандовала она.
Дед развернул пелёнку, но с места не двинулся.
- Ты что, старый! Не слышишь, что ли?
- Откуда я  знаю, где голова, где ноги будут?
- Ты видишь как я ребёнка держу? Ну?  Вот там и голова будет.
Дед занял позицию, приготовившись поддерживать головку ребёнка. Нюра, прямо в пелёнке,  положила малыша в таз. Дед подставил под головку  большую мозолистую ладонь. Приговаривая, сюсюкая, Нюрка мыла малыша. Малыш пискнул пару раз, но, почувствовав приятное тепло, вытянул ножки и замолчал.
  Через пятнадцать минут вымытый, вытертый насухо и накормленный малыш лежал в люльке. Нюра, тихим голосом напевая колыбельную, качала люльку. Дед сидел в углу на лавке. Он просто сидел  и смотрел на Нюру и  ребёнка.  Как хорошо,  по-семейному всё было  сейчас. И он, одинокий старый дед, совсем не лишний в этом доме. По настоящему-то у деда никогда не было дома. Да не то что дома - у деда не было места, куда бы постоянно тянуло, где всегда светло и  радостно на душе. Где тебя любят и ждут, где  будут рады твоему приходу. Может быть, поэтому дед и рвался подальше от того места, где жил сейчас, а попав в другое, рвался и оттуда.
Малыш скоро заснул. Нюра повернулась к деду  и, приложив палец к губам, показала глазами на дверь кухни. На кухне Нюра шёпотом сказала деду:
- Теперь можешь идти  домой. - Выдержав паузу, добавила: - Приходи, когда захочешь. Мы с Клавой всегда будем рады тебе. Хороший ты, дед, надёжный.
Таких слов дед услышать не ожидал. Слёзы чуть было не выступили у него на глазах. Наконец дом, семья, о которых мечтал, появились и у него. Две одиноких женщины  и малыш, его приёмный сын, - это ли не сон, воплотившаяся в реальность мечта? Теперь он будет заботиться о них, защищать от невзгод и людской злобы. Он станет настоящим отцом и опорой семьи  на все те годы, которые судьба отпустит ему.
Простившись с  Нюрой, дед  поплёлся в свою холостяцкую берлогу.  Нужно было выспаться. Завтра его ждал рабочий  понедельник с требующими ремонта машинами, с вечно недовольным начальником и полусонной,  неопохмелённой  братвой.

      Глава 10.  Кто поедет за  покупками?
   Прошло две недели, и наступила пора, когда должен был прилететь самолёт  с  получкой. Эти две  недели дед  каждый день  ходил  к малышу, помогал купать его. Нюра и Клава по очереди ходили на  работу, и  для мытья младенца нужен был помощник. Ни одна женщина в посёлке не рискнула бы войти  в дом к  дамам с такой нехорошей репутацией. По этой причине, присутствие посторонних женщин в доме жриц  любви было  невозможно. У представителя же мужского населения, оставшегося наедине с дамой, появляются совсем не те мысли. Так что из всех кандидатов в помощники дед являлся  как самым подходящим, так и единственным.  Дед втайне вынашивал идею отправить и  вторую даму на работу, а самому оставаться дома за хозяина и за няньку. Но, правильно оценив ситуацию,  решил эту идею оставить на потом.
   Сейчас ему предстояло решить задачу  посложнее: кого  послать с экипажем самолёта купить всё по Нюркиному списку. До сих пор братва и буфетчица Клава фрахтовали самолёт, отдавая деньги пилотам на закупку гостинцев. На городской аэродром,  куда садился самолёт, водка и спирт подвозились заранее. Ящики с гостинцами  грузились в самолёт, пилоты  отдавали деньги экспедитору и тут же отправлялись в обратный  путь, в посёлок. Времени, чтобы домчаться  до  магазина и, возможно, не  одного, и  купить малышу по  списку, оставалось мало. Пилоты наверняка  не согласятся бегать по  магазинам. Значит, должен ехать кто-то из  своих.
   Дед выбрав подходящий момент, когда  в столовой,  прихлёбывая и чавкая, обедала многочисленная братва. Взяв на  раздаче тарелку рыбного супа и котлету с макаронами,  он уселся за стол. Обеденный  перерыв скоро заканчивался,  и деду
нужно было  поторапливаться. Для начала он решил  поговорить с соседями по столу.
- Ну что, мужики! Будем самолёт  заказывать?
- Конечно. Витька нас уже спрашивал. После получки деньги сдадим и аля-улю, лимонаду по ящику на каждого привезут. Расслабимся немного, - ответил  самый  словоохотливый.
- В этот раз надо для малыша детские вещи  купить.  Придётся кого-то с самолётом отправлять за покупками, – прихлёбывая суп, сказал  дед.
- Известно кого - одну из дамочек, что малыша приютили, - ответил словоохотливый.
- Они при  малыше, и хозяйство  у них - дом,  коза. Надо кого-нибудь  другого послать,   
       - возразил дед.
- Так кто же  кроме бабы в детском белье разберётся? Да ты сам знаешь - братки покупают в магазинах водку, табак  и жратву. А потом, дед! Как ты себе это представляешь? Пилоты ждать не будут: как заправятся, так улетят. Целый  месяц до следующего самолёта ждать придётся. Или на собаках по тундре. При такой тухлой  перспективе  вряд ли кого соблазнишь поехать за покупками. Разве что ты сам поедешь.
- Сам  то, сам. А что если  действительно на самолёт не успею? -  засомневался дед.
- Не успеешь, дед, как пить дать, не успеешь. Бери денег больше, упряжку  собачью покупай. И - здравствуй, тундра! «По тундре, по тундре, по снежной дороге», - высказался словоохотливый, напоследок заголосив козлиным фальцетом.
Дед дожевал котлету, отнёс посуду на  мойку. На этом поиск кандидата закончился.
«Видно, придётся  самому. С  пилотом попробую  договориться, может, подождут. Ну, если не успею…  С собаками-то я не очень. С трактором другое дело, а с собаками уж не знаю, никогда не приходилось. Разве что и каюра нанять».
Дед надеялся, что до найма каюра дело не дойдёт. А рассуждал скорее  для  успокоения, будто все варианты возможных ситуаций учёл и предусмотрел. Две недели на собаках добираться по тундре, спать на снегу, спрятавшись за пологом от ветра - такого не пожелаешь и врагу.
    На  другой  день выдавали  получку. Получив в окошке кассы бумажные купюры, братва  заходила в комнату, где восседал общепризнанный авторитет Витька по кличке Дохлый.
Он занимал сразу две должности в местном братстве – третейского судьи при возникающих спорах и разборках и кассира  поселкового общака. Заходящие клали деньги на стол перед сидящим Витькой. А он по мере надобности  расходовал деньги  на всякие общественные  нужды,  руководствуясь решением схода и принятыми здесь понятиями.
Начальство знало о Витьке – Дохлом и об общаке, но молчало. Зэковские законы суровей и скорее гражданских исполняются. Так начальству было  удобнее и спокойнее.
   Витька сам решал, когда нужно заказывать самолёт, сколько  необходимо купить спиртного и  всякое такое, о чём не принято говорить вслух даже среди друзей. К  нему-то дед и направился, чтобы поговорить «по понятиям».
- Кого я вижу! - воскликнул Дохлый, когда дед переступил порог комнаты. – Сам дед Репка пожаловал в нашу скучную компанию. А говорили, ты помирать собрался. По твоей красной морде и хитрым глазам этого не скажешь. Ну, давай, колись, старый волчара: зачем тебе Дохлый потребовался?
Дед шёл к Витьке и думал с чего начать разговор. А тут сам он колит, прелагая  говорить дело. Дед ломаться не стал, сразу приступил к сути  вопроса.
- Я слышал, ты завтра самолёт заказывать будешь? - начал дед с неприличного, по местным понятиям, вопроса.
- Может, буду, а может, и нет. Завтра  это завтра. Вот чего ты мне сегодня пропоёшь? - ответил  Дохлый. Он держал марку, показывая, что владеет ситуацией и что будет так, как он решит.
- Ты должен  быть в курсе: Нинка,  заезжая женщина, родила  мальчика и умерла. Его усыновили  две ресторанные дамы.
Дед хотел сказать «шлюхи», но последние события изменили его отношение к ним.
- Да,  про  ресторанных  шлюх  и ребёнка я слышал. Ну, так что?
- Для  малыша нужны  соски, пелёнки и всякое  такое. Список всего необходимого у меня. Проблема в том, что купить это можно только в городе, куда летит за лимонадом самолёт. Кому-то нужно лететь с самолётом. Закажешь ты  его или нет, а он дело своё сделал: почту и деньги привёз. Завтра полетит обратно. Значит, кому-то нужно с самолётом лететь в город за покупками, -  закончил столь многотрудный монолог дед.
- Мне ребята говорили, что хотят помочь мальчику и дамам заодно. Это их право. Денег из  общака я дам.
- Это полдела. Деньги для этого у меня тоже есть, и у дам есть. Разве что ребята обидятся, если  не возьму. Проблема в другом. Самолёт загрузят ящиками с лимонадом, и он улетит. А  надо, чтобы  не улетел, дождался гонца из магазинов.
- На пару часов задержать самолёт  на аэродроме можно, и то рискованно. Могут  нагрянуть  местные  менты и груз арестовать. Но это всё, что я могу. Если  гонец не успеет  за это время, тогда  кранты. Ждать придётся месяц  до следующего рейса или по тундре  на собаках добираться.
- Пожалуй, двух часов хватит. Если будешь заказывать самолёт,  не забудь про уговор, 
       – закончил разговор дед.
- Замётано, - пообещал Витька.
- Ну, покедова, – попрощался дед, покидая  комнату.
Утро следующего дня  началось для деда со сборов. Он ещё не знал, зафрахтовал ли Дохлый самолёт, но до сих пор ни одного  месяца братва  без  спиртного не сидела.  Дед  не успел допить травяной чай, как в дверь постучали. В избу ввалился Васька, шестёрка Дохлого.
- Дохлый  велел тебе  собираться. Вот деньги на гостинцы для  малыша. И давай пошевеливайся,  самолёт через час  улетит.
- Я уже готов. Сумку возьму и  пойдём, – ответил дед.
Они  вышли из дома  и направились к взлётной  полосе.
- Что ты со мной увязался! Иди на работу. Заодно у начальника мне отгул выпросишь. Я  не предупредил, что пару дней  пропущу. Совсем вылетело из  головы,  - дед шёл за Васькой, и тот своими короткими,  сообразно росту, ножками  семенил впереди,  мешая сделать  нормальный шаг и не наступить ему на пятку.
- Мне Дохлый велел посадить тебя в самолёт. Так что уж потерпи, скоро придём. А  у начальника тебя отмажем, не боись.
Двухмоторный старикашка «Ил-12»,  зафрахтованный братвой, уже  прогревал  двигатели. Дед с Васькой подошли как раз вовремя. Дед  полез по  приставленной  лестнице в  самолёт и, шагнув в люк, повернулся  к  провожатому.
- Ну, бывай!  Дохлому  скажи от меня спасибо, уважил старика. Пусть не сомневается, дед  Репка не подведёт, всё будет тип-топ, - дед говорил  скорее для порядка, надо ведь с кем-то проститься, чтобы удача не  убежала. Двигатели  ревели, и Васька всё равно  ничего не слышал.
Борттехник  закрыл  дверь, и самолёт, надсадно ревя двигателями, пошёл на взлёт. Дед  уселся  на лавку, идущую  вдоль  борта, и стал  ждать. Летать ему  приходилось, но старался по возможности обходиться наземным транспортом -  всё надёжнее.
   Два часа  болтанки - и самолёт приземлился. Пилот  выглянул из  кабины:
- Дед, Дохлый с нами договорился насчёт тебя. Мы сейчас поставим самолёт под загрузку,  техник подготовит всё к вылету. Мы  пойдём перекусить и кофе попить. Сейчас девять часов, в двенадцать вылет. У  тебя три  часа. Больше никак не можем дать. Сегодня должны возвратиться  на базу, а  завтра  плановый рейс. Ещё разгрузиться надо успеть до появления начальства. Оно точно прибудет к самолёту, нас предупредили, что раненых с танкера этим рейсом отправлять будут.  Так  что давай  поторапливайся, если с нами обратно собираешься.
- Ладно, три, так три. Только подскажите, куда мне сейчас лучше податься.
- В городе один  большой универмаг. Там всё и купишь. Рядом с универмагом аптека. Универмаг в центре. Увидишь на пригорке  здание красивое - это дом культуры. А  рядом двухэтажное здание, то универмаг  и есть. От аэродрома до него полчаса хода.  Если поторопишься, к открытию  успеешь. – Пилот,  может, сказал бы ещё что-нибудь, но голос второго пилота прервал его.
- Иван, бери планшет да  пошли.
- А как же с тягачом быть? Сейчас подъедет и самолёт на  погрузку потянет, а нас-то и нету, -  спросил первый пилот.
- Петрович сам  справится. Тягача-то ещё нет. Опять же, деда надо  выпустить. Сам-то  он люк не откроет. Да и нам не худо отдохнуть.
Первый только сейчас  заметил, что борттехник уже вышел из самолёта и закрыл за собой люк. Наверное,  он был не в курсе и думал,  что дед здесь насчёт погрузки лимонада, и выйти ему не предложил.
- Ладно, уговорил. Сам  чувствую, что пора, утренний чай уже наружу просится.
Протискивая в узкую дверь одетые в меховое и от этого раздобревшие тела,  пилоты  вышли в салон. Первый открыл люк  и, опустив на землю край лестницы в три ступеньки, сказал:
- Дед, ты первый.  В нашем заведении гостям в первую очередь.
Дед, кряхтя, с трудом разгибая затекшие от долгого сидения ноги, встал. Разогнуться ему так и не пришлось. Высота салона не позволила распрямить согбенную спину. На полусогнутых пройдя в люк, дед наконец ступил на промёрзшую землю. Он остановился у самой лестницы, не зная, куда идти. Спустившийся следом пилот, не разглядев деда,  сильно толкнул его в спину.
- Дед, ты  чего встал? Может, после полёта устал? Хочешь, кофейку сейчас сообразим? Дойдём только до диспетчерской, - предложил пилот.
- Благодарствуйте за предложение. Только торопиться  мне надо.  Не ровен час, опоздаю, – отказался дед.
- Тогда тебе вон туда, – пилот  рукой указал направление. - Дойдёшь до одноэтажного здания, там  у нас диспетчерская и охрана аэродрома. Дальше пойдёшь по дороге до города. Ну а там уж спросишь.
Дед пошёл в указанном направлении. Через  пять  минут  увидел избушку, а рядом с ней накатанный автомобильный след.
«Наверное, она и есть. Другой-то не видно», -  думал дед, рассматривая неглубокую колею. По всему было видно: машины здесь ходят не часто.
«Может,  какая-нибудь догонит, тогда быстрей доберусь»,  - подумал  дед,  шагая по  дороге  и прислушиваясь:  не раздаётся ли сзади рокот мотора?
Прошагав двадцать минут, он увидел  огни впереди: «Неужели дошёл! Никак город показался». 
Дорога пошла петлять между одноэтажными и двухэтажными зданиями.
«Где же этот универмаг? Вроде долго иду. Неужели проскочил?»
За очередным  поворотом дороги дед увидел что искал.  Большое красивое  здание с  колоннами у входа и длинной вывеской:  «Дом  культуры Энергетик». И рядом двухэтажное  здание с тёмными  окнами.
«Может, ещё рано,  поэтому свет не зажигают?»
Дед посмотрел на часы. Стрелки показывали без  четверти десять.  Подойдя к входной двери, дед   увидел табличку:  «Учёт». От  неожиданности деда прошиб пот.
«На тебе, приехали  гости к тёще на блины! Зайду пока в аптеку, сосок, что ли, куплю».
Он перешёл через дорогу и распахнул стеклянную дверь. В пропахшем  лекарствами  помещении  не было ни одного посетителя. Сидя  на мягком стуле за огороженной решёткой кассой, девушка - кассир читала книжку. За прилавком никого не было. Дед  подошёл поближе, намереваясь найти на расположенных за прилавком полках что-нибудь из Нюркиного списка. Заставленные баночками, пузырьками  и  коробочками  они вызвали у деда оторопь и рябь в глазах. Достав из  висящего на шее мешочка с деньгами сложенный лист бумаги,  пробежался по написанному глазами.
- Дочка, пробей мне двадцать сосок и присыпку от опрелости, – прервал чтение кассирши дед.
- Надо сумму называть. Я не могу всё упомнить. Спросите у продавца, она подсчитает.
- Так его же нет на месте!
- Клава, у тебя покупатель! - громко произнесла кассирша.
Из двери вышла толстая Клава. Она больше походила  на продавщицу из мясного отдела и совсем не тянула на спеца по фармацевтике.
- Чего нужно, дедуля?
- Мне двадцать сосок и сорок присыпок  от опрелости.
- Дедуля,  куда тебе столько?  Неужто с бабулькой  целую дюжину настругал? - съехидничала Клава.
- Десять не десять, а один имеется, - ответил дед.
- Ну, дед, ты даёшь! А посмотришь на тебя, кажется, хотелка  уже отсохла. Выходит, ты кедр сибирский в стадии сухостоя, - не  упустила случая сказать приятное Клава.
- Ты давай, подсчитывай.  А со своей старухой я и сам детей подсчитаю. Грамоту небось знаю.
Клава, положив на прилавок счёты, щёлкнула костяшками  и назвала сумму. Дед подошёл к кассе и, выудив из мешочка толстую пачку денег, расплатился. Глаза обоих дам блеснули завистливыми огоньками, правильно  оценив толщину пачки. А Клава прямо-таки зауважала деда. Заворачивая товар, она щебетала без остановки:
- Вы приезжий? Я что-то вас раньше не видела.
- Сегодня только прибыл из Полярного.
- А, вы тот самый Лимонадный Джо, что закупает лимонад для всего посёлка?
- Нет, хоть я и прилетел на самолёте из посёлка, но по другому вопросу. Не скажите: универмаг сегодня откроют?
- Я слышала, у них до конца недели учёт. Нужно понимать, что вам срочно  необходимо попасть в универмаг?
- Да, через  час у меня самолёт.
- Я могла бы вам помочь, только прилавок не на кого оставить.
- Может, это вам поможет решить проблему с  прилавком? -  дед  отделил от пачки четвертую часть, и положил перед продавщицей.
- Сейчас  я сбегаю к  подружке. Она работает в универмаге завотделом. Она  поможет. Подождите меня здесь, я быстро.
Через двадцать минут Клава с такой  же  упитанной подругой вошла в аптеку.
- Ну вот, всё в порядке. Сейчас пойдёте в универмаг и  подберёте что  нужно, – сказала Клава.
Клава зашла за прилавок, а дед с завотделом пошли в универмаг.
- Зайдём через подсобку, у меня ключи, – сказала дама.
- Вас как величать? - поинтересовался дед.
- Зовите меня  просто Пелагия. Имечко батька мне дал, большой  оригинал  был. Хотела  поменять,  да потом передумала. Знакомых много, всем не объяснишь,  да и работа, – открывая замки и срывая печать с двери, рассказывала  Пелагия. – В магазин не пойдём,  здесь, в подсобке, отоваримся.
Дед  опять полез в мешочек за списком и деньгами.
- Сейчас посмотрю, что бабы мне написали, -  дед  пробежал глазами список. - Ты бы сама, дочка, собрала  мне  по списку. Мне в этих бабских делах  не разобраться. А уж я не обижу, – сказал дед, тряся перед носом Пелагии двумя объёмными пачками денег.
- Ладно, уважу. Давай сумку сюда, прямо в неё  будем класть.
Через полчаса сумка была собрана, деньги уплачены сполна, и довольный дед вышел из подсобки. Он обогнул магазин, собираясь вернуться по той же улице, что привела его сюда. Время перевалило одиннадцатичасовую отметку, надо было  поторапливаться на самолёт.
«Может, в этот раз подфартит и кто-нибудь подвезёт», – дед остановился перед дверьми  закрытого на учёт универмага. Перекинув через  плечо лямку сумки, тяжело вдохнул. По всему выходило, что и обратно придётся плестись на своих двоих.
Сойдя с тротуара  на  проезжую дорогу, дед  тронулся в путь. Но не прошёл он и десяти метров, как  из-за угла магазина раздался окрик: «Стой, руки вверх!»
От неожиданности дед  выполнил команду и замер, стоя с поднятыми вверх руками,  пока ствол пистолета не ткнулся ему в спину. Тут только он  ожил и, опустив руки, повернулся. Перед ним с  пистолетом в руке стоял толстый, среднего роста сержант.
- Я следил за тобой. Ты побывал  внутри магазина и теперь удираешь с полной сумкой.
- Ну и что с того? Я  был внутри магазина вместе с завотделом. Её Пелагией зовут. Она меня провела  через  подсобку,  и продала что потребовалось.
- Я здесь давно  живу и всех знаю. Никакая Пелагия в универмаге не работает.
Сержант  достал наручники:
- Давайте ваши руки.
Дед  протянул ему обе руки, догадываясь, что  за этим последует.
- Вы арестованы по подозрению в ограблении магазина. Следуйте за мной в отделение.
- Я тороплюсь на самолёт. Если задержусь, он улетит. А магазин я не грабил. Давайте зайдём за угол и войдём в подсобку. Пелагия  наверняка ещё там. Она  подтвердит всё, что я сказал.
- Разберёмся, следуйте в отделение.
Милиционер был толстый  и маленький, и  дед легко мог расправиться с ним. Но направленный на тебя пистолет – серьёзный аргумент. Опять же, вычислить, кто он таков, и пришить дело, тянущее на пяток лет, для местной милиции не составляло труда. Так и  шли до  отделения:  впереди дед в наручниках, сзади сержант с  пистолетом.
В отделении, кроме дежурного  капитана никого не было.
- За что его задержал? – спросил капитан у сержанта.
 - Универмаг закрыт, а этот полную сумку с вещами прёт. Есть подозрение, что вещи украдены сегодня из универмага.
- Ты даже в сумку не заглянул, а сразу «Руки вверх!» – пытался объяснить ситуацию капитану дед.
- Помолчите, задержанный! На допросе всё  расскажете, и в протокол запишем как и что, – перебил сержант.
- Ты его куда, в обезьянник? - спросил капитан.
- Нет, прямо в  кабинет. Допрошу, потом видно будет, – ответил сержант.
Дед с сержантом вошли за тяжёлую дверь. Сержант с видом начальника уселся за двух -тумбовый стол, открыл ящик и долго там ковырялся. Деду сесть не предлагал и тот так и остался стоять.
«Кабинет маленький, а стол двух тумбовый. Видно с большим гонором сержант. Вон какое пузо отрастил, на сержантских-то харчах не  больно разжиреешь», – в упор смотря на сержанта, думал дед.
- Ну что, будем сознаваться или будем запираться? – начал сержант.
Он положил на стол  ручку и  бумагу, собираясь записывать всё, что скажет дед.
- Я всё уже рассказал. А если не верите, позвоните в аптеку. Там продавщицей  работает Клава. Она и познакомила меня с  заведующей отделом Пелагией.
- Это мы проверим, пренепременно проверим,  - картавя, голосом  первого  вождя пролетариата, обещал сержант. Выдержав минутную паузу, глядя прямо на деда, продолжил:
- А вот скажи дедуля, откуда  у тебя столько деньжищ? С пенсии, наверно,  наэкономил?
Дед, вспомнив алчный взгляд  двух дам в аптеке, подумал: «Вот кто на меня настучал. Деньги, значит, мои  очень приглянулись. Осталось только в лапу дать - и дёру отсюда. Не ровён час, на самолёт опоздаю».  Дед взглянул на часы: времени оставалось в обрез.
- Ну что, торопимся? Для торопыжек есть способ,  да тебе, видно, не по зубам, -  намёкнул сержант.
Дед полез за пазуху, собираясь достать мешочек с деньгами. Сержант наставил пистолет.
- Делай всё медленно. Сначала сумку поставь на пол. Остальное всё медленно.
Дед скинул сумку с плеча  и снова полез за пазуху. Он долго шерудил в мешочке, стараясь побольше купюр запихнуть в рукав.
- Давай сюда что  там у тебя за пазухой.  Давай, давай, вываливай,  сейчас разберёмся.
Дед снял с шеи лямку и, вытащив  из-за пазухи мешочек, положил на стол. Сержант  запустил руку и выудил толстую пачку денег.
- Ну, дед! Ты, похоже, перед тем как в универмаг забраться, ещё и банк ограбил.
- Я сам  работаю. Да и ребята скинулись на  приданое для малыша, - ответил дед.
- Славно  поёшь. Деньги с общака небось?  Похоже, Дохлый мошной потряс. Что же он такое заказал купить, коль столько отвалил? Пушку, наверно?
- Да  нет же. Для сироты-малыша. У него мамка при родах умерла,  вот ребята и заботятся.
- Так я  тебе и поверил. Дохлого  вашего во всех приличных местах братва приговорила.  Только в вашей дыре ему и жить, чтобы  не прихлопнули…  А хоть  бы и  так, для  малыша приданое.  Предположим, я тебе поверил, так ведь любой  факт проверки требует. Сейчас протокольчик и акт об  изъятии денег составим. А как же, порядок есть порядок!  Когда докажешь,  что деньги твои, а не воровские, тогда и  получишь назад.
Быстро состряпав протокол и акт об изъятии, заставил деда расписаться.
- Ну вот, это всё, что я могу.  Где искать тебя, я знаю. В тундре не потеряешься.
Сержант отдал деду уже пустой мешочек.
- Так мне чего, идти?» - уточнил дед, снова вешая мешочек на шею и заправляя его за пазуху.
- Не задерживаю.  Хотя  стоило бы тебя в обезьяннике сутки продержать. И мой тебе совет: уезжай быстрей из города, чужих здесь не жалуют. Сегодня тебе повезло,  я тебя отпустил, а если завтра попадёшься, так просто не отделаешься, - недвусмысленно зыркнув глазами, сказал сержант.
Выйдя из  отделения, дед взглянул на часы. Уже двадцать минут, как самолёт должен был  улететь. Что делать в этой ситуации, дед не знал.
«Дойду-ка я до аэродрома. Может не улетел ещё?»
Дед  выудил из рукава заначенные купюры и переложил в  висящий на шее мешочек.
«Хорошо ещё, что мешок отдал, есть куда деньги положить. Да и вещи не отобрал,
знает  меру. Но денег взял явно не по чину. Видно, с начальством делиться приходится».
Деду денег жалко не было, и поступок милиционера его не удивил.  За долгую жизнь он видел много, но абсолютно честных и неподкупных стражей порядка - никогда.
«Не побили - и то ладно. Видно, времени у него негусто. Да и что с меня, старого, взять-то? Отсидел своё сполна, и редко какой судья будет связываться со стоящим  в очереди на беседу к Богу. Однако  поторапливаться надо».
Дед  прибавил ходу, довольный уже тем, что сегодня обул ноги в  собачьи унты, а не в любимые валенки. Он нёсся что было духу,  и холодный ветер, дуя прямо  в лицо, не успевал охлаждать взопревшую кожу. Не прошло и двадцати минут, как он поравнялся с диспетчерской. Дед потянул дверь за  ручку  и,  поняв, что  закрыто, забарабанил по толстым дверным доскам. Из проёма двери высунулась сонная физиономия диспетчера.
- Ну, что ещё нужно? Отдохнуть не даёте, то один, то другой. Неймётся  вам, что ли? – обругал он деда.
- Да я только спросить. Тут самолёт в посёлок должен уйти. Ну, тот, что  лимонад  грузил, – спросил дед.
- Долго ты собирался. Пилоты  на полчаса  задержали вылет от заказанного времени. Теперь уж  не знаю,  вставят им по самую репицу, а то и вернут обратно, откуда взлетели. С  военными шутки плохи, они самолёт радарами высветят. С  ними не поспоришь. Им как старшина  в училище  извилины  в голове спрямил да  свёл  в одну, да и та на задней голове, так с ней,  единственной,  и живут. Материли пилоты тебя, дед, почём зря. Не мог, что ли, побыстрей идти?  - разговорился диспетчер.
- Задержали меня  в городе, вот  и опоздал. Что делать-то теперь?
- Ну, уж не знаю. Самолёт пойдёт туда через месяц.  Так что по воздуху никак. Придётся тебе, дед, по земле  добираться. А то подожди, бабулька твоя не помрёт, авось дождётся. Если, конечно, не боишься, что уведут.
- Нет у  меня никого, сын только маленький. К нему  я и тороплюсь.
- Ну ты, дед, даёшь! Внук или правнук - это понятно. Но сын, да ещё без бабульки!  В капусте, что ли, нашёл?
Дед не стал объяснять, махнул рукой и отошёл. Невесёлые мысли посещали сейчас старую голову, и  шутки шутить с диспетчером не хотелось.

Глава  11. Переполох в полярном посёлке.
  Прилёт в посёлок самолёта с «лимонадом» всегда был событием.  К нему заранее готовились. Братва нанимала каюров  с  упряжками, буфетчица Клава - братков для доставки сортового чая «Белая роза» для волшебного самовара.  Ждали самолёта и обе  «мамаши» приёмыша. 
    Время перевалило за  два часа. Встречающие забеспокоились: «Уж не случилось ли чего с самолётом?»
Наконец  рокот моторов идущего на бреющем работяги «Ила» развеял страхи.  Развернувшись, Ил пошёл  на посадку. Лыжи коснулись утоптанного снега, и, пробежав сотню метров, самолёт подрулил  к одноэтажной  будке с диспетчером. Самолёт развернулся, подготовившись к скорому взлёту.  Ещё  немного покрутив винты, двигатели встали. Открылась боковая дверь, и борттехник спустил лестницу. К открытой двери долго никто не подходил, и борттехник, удивлённый таким фактом, снова высунулся в проём двери. «Нету, что ли никого? Не может  быть! Наверняка какая-то заминка»,  - подумал он.
В это время братва решала, кому первому грузиться,  и, если  бы не маленькая  Нюра, всё могло бы закончиться потасовкой.
- Козлы вонючие! Давайте  быстрей.  Вся разгрузка  занимает десять минут, а вы из-за минуты  готовы глотку друг другу перегрызть!
Нюра нервничала,  не понимая, почему из двери не вышел  дед. «Может, он хочет помочь разгрузиться  и для этого остался в самолёте?» – подумала она.
К самолету подкатила первая упряжка и встала напротив  двери.
- Внутрь  кто-нибудь войдёт, или  мне самому  все ящики таскать?» – подав первый ящик, проворчал борттехник.
- А дед-то  где? – спросил  один  из  подошедших.
- Ваш дед не прилетел. Ждали его, на полчаса вылет задержали.  Еле с военными договорились, чтобы по коридору пропустили, - объяснил борттехник.
- Нюра, твой дед того,  не прилетел! Сбежал, видно, от вас, краснорожих, – заорал браток.
- Ты кончай орать, да залезай  внутрь. Таскать ваше пойло  я не нанимался, – подал голос из двери борттехник.
- Ладно, сейчас позову. Кто свободен, поможет. А я не могу, мне груз сопровождать,  - ответил браток. 
- Эй, Петька, Сашка,  давайте в самолёт! Ящики ко входу подтаскивать будете, -  распорядился он.
Маленький, толстый Петька  и тощий, длинный Сашка  полезли в самолёт. Разгрузка пошла  споро.  Через полчаса  ящики перекочевали на нарты каюров и, сопровождаемые  братками-экспедиторами, помчались к страждущим, жадным до «лимонада» адресатам.
  На последних нартах восседала  Клава, не доверяющая хрупкую, наполненную горячительным тару даже самым порядочным  из братвы. Часть ящиков под  охраной  борттехника стояла  у самолёта, ожидая своей  очереди  на доставку.
  Оставшись одна, Нюра подошла к  борттехнику, собираясь  узнать подробности  про деда. 
- Вы говорите, он не  пришёл на посадку? Может, перед уходом говорил вам что или записку какую оставил?
- Да нет, ничего такого не говорил.  Я-то первым из самолёта выпрыгнул, как  приземлились. Я пошёл  насчёт погрузки, а дед оставался в самолёте вместе с пилотами. Может, они  чего знают. Спросите у них. Вон они в кабине кофе  с коньячком откушивают, -  не удержался, чтобы не съёрничать, борттехник. 
Нюра  по лестнице  полезла в самолёт, а борттехник, придав голосу значительность церемониймейстера, изрёк:
- Господа, к вам дама! Не изволите ли принять?
Маленький красномордый пилот, прервав трапезу, высунулся из кабины:
- Вы к нам? 
- Я хотела о деде спросить. Может, чего  сказал, когда в город уходил? Ведь  думали, что с  вами  обратно  прилетит.
- Да нет, ничего  не говорил. С нами он до диспетчерской дошёл.  Кофе выпить предлагали, так он отказался. Сказал, что торопится, потому что с нами обратно в посёлок вернуться хочет. Да и ждали мы его сверх положенного целых полчаса. В смысле от того времени, как договорились. Еле потом военных  уговорили коридор для нашей коломбины не закрывать.
- А вы снова сюда в посёлок когда полетите?
- Да уж, не скоро. Как получку и почту повезём, не раньше, – ответил красномордый.
- Осторожно, сюда не наступай! – завопил пилот,  когда Нюра, в задумчивости проскочив малюсенькую дверь,  наступила на панель пола в хвостовом отсеке.
- Что, подгнило? – догадалась  Нюра. 
- Да уж, не без этого. Наш старичок все нормативы по сроком эксплуатации перевалил. Третий десяток годков заканчивает. А замены всё нет. Видно, с ним вместе будем на пенсию уходить, - пояснил борттехник.
«Самолёт пенсионер и экипаж такой же древний. Сталина, небось, возили»,  - подумала Нюра, вспомнив об усопшем вожде.
Как было не вспомнить, ведь он – отец всем родной,  путёвку выписал таким, как Нюра, в места обетованные и профессию по душе помог приобрести.
Нюра пошла прямёхонько домой,  где с малышом сидела Клава. Сегодня на работу можно было не ходить: первые три дня братва положит на потребление привезённого «лимонада». Невесёлую новость несла она Клаве вместо  сосок,  пелёнок и распашонок.
   В это  время каюры, совершив  ещё по два рейса, получили в качестве вознаграждения по три  литра «огненной воды». Жажда, видно, давно мучила этих прямодушных детей тундры, и,  откупорив бутылки,  прямо из горлышка глотали они обжигающую жидкость. Запив первую  бутылку второй, каюры трогались в путь, везя хранительницам очага оставшуюся часть «получки». Многие, не вытерпев,  опрокидывали в пути  по третьей. Собаки сами знали дорогу  и доволакивали  до дома полумёртвых, изрядно замёрзших хозяев. Выйдя на собачий  лай, хозяйки втаскивали бесчувственных  мужей в помещение и, распряг собак,  прикладывались к оставшимся бутылкам.
  Весть о том, что дед не вернулся с самолётом,  быстро облетела посёлок. Хорошо знающие деда понимали, что случилось нечто из ряда вон выходящее.  Не  мог он просто так остаться в городе,  забыв о малыше и обещаниях. Но были и такие, которые считали:  дед ринулся в очередной вояж по освоению новых  мест  и  устройству  благочестивой личной жизни. Ведь немалая  сумма  из поселкового  общака лежала в его меховом мешочке. Первых было больше, чем вторых, и в конце  концов мнение первых восторжествовало.
  Жизнь в посёлке шла своим чередом. Покончив с запасами водки, братва  потащилась в ресторан к спасительному  Клавиному самовару. У дамочек снова появилась работа. Приходилось по очереди ходить на заказы и  чаще меняться - братвы ведь не убавилось, и крепкие мужские лобзания требовали крепкого женского отклика. За четверо суток обе дамы выбились из сил.
   На  малыше это не сказывалось, свою долю внимания  и заботы он получал сполна. Но работа… Побледневшие, осунувшиеся физиономии дам говорили о многом.
- Старые мы стали, Нюра. Не пора ли нам на покой? - сказала Клава. – Уедем куда-нибудь, где  тепло и нашу биографию не знают.  Заживём  заново, и  малышом будет когда заняться.  Чтобы  комар носа не подточил, устроимся вахтёрами сутки - трое. А денег у нас много скоплено, на всё хватит.
- Я тоже об  этом  думала. Только кому мы там нужны? Ведь ни родных, ни близких у  нас там нет. Жилья тоже нет. А с малышом с  бухты-барахты не поедешь. Сначала  надо всё  подготовить. И перво-наперво малыша  надо  усыновить. Хоть он  и сирота, слышала я, дело это непростое, требует времени и больших денег. Да и об имени  для мальчика  пора  подумать. Хватит ему без имени-то, – продолжила Нюра.
- И то правда.  Вот деда дождёмся. Он мужик  надёжный  и  порядочный, хоть  и старый. Тогда уж… -  поддержала  Клава.
На том и порешили.
В посёлке тем временем ходили  разные  слухи. Поговаривали, что буфетчица Клава собирается переехать на родину в давно покинутую Одессу. Там,  мол, ей  предложили место буфетчицы  в только  что открывшемся кафе. Понятное дело, в курортном городе совсем  другая жизнь, и клиентура, хоть и сезонная, зато многочисленная и богатая. Здесь на двух сотнях страждущих  клиентов много не наваришь. Да и не тот нынче  клиент пошёл. Так обычно говорила сама  Клава, вспоминая молодость и прошлую жизнь  до  отмотанного в лагере срока. Если  бы не «волчий билет» с запрещением работать  по любимой  специальности -  в торговле,  видели бы её здесь!  Начальник экспедиции, он же самый главный местный начальник,  обещал выдать ей характеристику. Это решало проблему и  давало шанс славно устроиться на материке. Лишь привычка мешала сорваться и уехать с насиженного места.
Возможный отъезд буфетчицы Клавы братву мало беспокоил. Свято место пусто  не бывает, появится другая буфетчица Клава. Но останется ли волшебный, всегда выручающий  самовар с целительным  чаем «Белая роза»? Здесь гарантий  никто дать не мог, и  возможные последствия исчезновения столь нужного и  полезного самовара весьма огорчали, если не сказать больше.
Ещё поговаривали, что сам начальник экспедиции Израил  Гершенович, которого ещё в молодые годы за тягу к дополнительным заработкам прозвали Рубль,  собирается  выйти  на пенсию и уехать на родину. Ему давно  перевалило за шестьдесят, и можно было уже греться на солнышке где-нибудь в Крыму, регулярно получая мзду от государства. Гершенович  и сам иной  раз говорил, что  вот дотянет до лета - и всё, хорошенького понемногу. Но приходила весна с весенними заботами: ловлей идущей на нерест рыбы, заготовкой на зиму икры и  копчёной рыбы,  пролетало лето - и всё  начиналось сначала. Не хотелось Гершеновичу  менять образ жизни, и, пока были силы, уезжать он не собирался. Но жена Герщеновича крепким здоровьем никогда не отличалась. Последнее время  она часто  болела, неделями не выходила  на улицу. Врачи рекомендовали ей сменить суровый климат тундры  на более мягкий в южных районах России.
Как-то утром, придя на службу, Гершенович объявил, что ему назначена замена, и скоро новый начальник экспедиции  приедет принимать дела.  Местное население загрустило, Гершенович был  суровым  в делах,  но  справедливым. Сам когда-то начинал  бульдозеристом и, окончив  заочно институт,  дослужился до начальника экспедиции. Понимал он рабочего человека и зря  не дёргал,  не обижал. Все в посёлке уважали его. 
Каков будет новый начальник экспедиции, будет ли он таким же, как Гершенович? 
Людей  в посёлке жило немного, каждый про другого знал всё,  и  приезд нового человека, да ещё  такого уровня,  являлся событием из ряда вон выходящим.
Обычно в разгар зимы гости в  посёлок прибывали на самолёте  вместе  с  получкой и посылками. Самолёт прилетал не чаще раза в месяц, а в межсезонную непогоду и того реже.  По  крайней  мере, ещё  месяц  оставалось жить под Рублём. Значит, волноваться было  рано. Север суров, и смерть от переохлаждения, болезней, авитаминоза может пожалеть и не позволит пережить «Рублёвую» эпоху.  Так стоит ли волноваться заранее? Многие решили, что нет.  «Будет  день - будет и пища», – так думали люди в посёлке. Про вечную ночь в царстве мёртвых многие знали из Священного писания, но старались не вспоминать об этом, говоря себе: «Об этом потом, а пока поживём».
«Будет день - будет и  пища», - шагая  на работу в ресторан, думала Нюра. 
Сегодня была  её очередь обслуживать клиентов.  Мысли о том, почему  дед не прилетел на самолёте, не шла  из головы. Нюра её отгоняла, как  надоедливую муху, но,  спрятавшись за другие думы, она вдруг возвращалась вновь. Дабы хоть на время отвлечься, Нюра говорила себе: «Сейчас  нужно сосредоточится на работе. Как клиентов  буду ублажать с  таким настроением? А дед обязательно приедет. Хоть на собаках, но скоро будет в посёлке, непременно будет».
В ресторане народа было немного. Лишь  за тремя  столами сидело  несколько  человек.
- Здравствуй, Нюра! – поздоровался здоровенный мужик, сидящий за крайним столом.
«Знакомое лицо. Хотя кто из мужиков мне  незнаком?  Пыхтит над  тобой. Вроде бы  знакомый,  а, по большому счёту,  не знаешь никого».  Нюра здороваться не стала.
До сего дня, её до  поры  никто не замечал и, пока не приспичит, внимания  не обращал. Имя  её здесь было – Чёрненькая. От Нюры она  давно отвыкла.  И звучало имя  из уст  знакомого незнакомца совсем  по-чужому.
«При моей  специальности любимчиков заводить нельзя. Делу повредит, да ещё кто-нибудь приревнует и прирежет», - подумала Нюра.
Она молча села в угол,  собираясь дождаться настоящих щедрых клиентов.
Здоровый, не поняв причину Нюриного  молчания,  продолжил разговор.
- Как там малыш? Я слышал, дед уехал за покупками и не вернулся.
Только  сейчас  Нюра вспомнила его. Это он приходил недавно на смотрины и,  отпустив сальную  шутку,  ввёл Нюру в краску. 
- С каких  это пор тебя стала интересовать жизнь ресторанной шлюхи?  Вроде не весна,  рано думать об этом. Насколько  я знаю, ты человек действия. Так нечего слюни распускать. Хочешь, так и скажи.
- Пока что-то не хочется. Может,  немного позже, – ответил здоровый.
Нюра сидела в уголке, ожидая  клиента. Больше никто к  ней не приставал.
Только в шесть вечера появился первый клиент. Он был  настолько пьян, что Нюра усомнилась, сможет ли. Но  всё же пошла с ним.  Не хотелось сидеть в ресторане под обстрелом похотливых, сальных взглядов.
На следующий день Нюра была выходная. На работу пошла Клава. Справившись с делами,  Нюра  собиралась сходить к  начальнику  экспедиции и выяснить всё об усыновлении. К кому ещё надо идти  и  что для этого  делать она не знала. Поэтому, решила  сходить к самому главному,  наивно  полагая,  что он-то уж  точно должен всё знать.
«Погода стоит  нехолодная и безветренная,  значит, ребёнка не простудишь. Да и гулять надо малышу  побольше. А то всё дома да дома. Опять же не оставишь одного. И  с  ребёночком  прийти будет лучше,  сразу видно за кого прошу», – думала  Нюра,  заворачивая малыша  в маленькое ватное одеяло. Она  принесла из сеней самодельные  маленькие саночки, на которых  вместе с Клавой, возили из магазина  домой мешки с продуктами, заготавливая запасы на зиму. За эти санки она с подругой целые  сутки обслуживала  четверых подвыпивших  мужиков,  у  которых  потом не оказалось денег. Выходит, не  зря старались, нужная оказалась  в хозяйстве вещь. Она постелила  на санки байку и положила на неё ребёнка.
«Не мешало бы спинку к ним приделать», - взяв за сидение,  она вытащила санки с  малышом на  улицу.
Через полчаса Нюра подходила  к конторе начальника экспедиции.
Оставив санки  у входа,  она  подхватила ребёнка, и вошла  внутрь. У входа  в кабинет начальника сидели люди, и сердитая секретарша что-то печатала.
- Вы все к начальнику? – спросила  Нюра. -  Кто последний?
Секретарша подняла голову  и, посмотрев на даму с ребёнком,  сказала:
- Приём по личным  вопросам по четвергам. Запишитесь в журнал и приходите в четверг.
- У меня не личное дело, скорее общественное, – ответила Нюра, посчитав,  что судьба  малыша затрагивает интересы многих в посёлке.
- А какое  именно у вас дело? То есть  как  доложить о  вас? – не  унималась секретарша.
- Дело моё  хоть и общественное, но  интимное. Поэтому сказать подробнее не  могу.
- Как же  я пущу вас к Израилю Гершеновичу,  коль ничего не говорите. Решительно  нет, я  пустить  вас  не могу.
Нюра была не из пугливых,  от напряжения лицо её  покраснело  ещё больше.
- Вы не только меня пустите, но и без всякой очереди. Женщину с детьми  уважать надо. Папа и  мама, видно, мало  вас учили.
- Это кто же  здесь женщина с ребёнком?! – сбросив напускной лоск, завизжала секретарша: - Ты,  ****ь ресторанная, что ли, женщина с ребёнком? Да таких, как ты, не то что в кабинет к начальнику - на порог пускать  нельзя.
- На себя бы посмотрела. Такую засушенную  воблу,  даже если ты сама заплатишь, никто  топтать не будет.  Завидно небось, что меня все любят, да ещё за  удовольствие платят.
Секретарша,  покраснев больше Нюры, встала из-за  стола и, подбоченясь, собиралась дать достойный отпор.
Дверь  кабинета  приоткрылась, и выглянувший на шум Гершенович, обращаясь к  Нюре,  спросил:
       - Вы  ко мне?
Получив утвердительный ответ, добавил:
- Заходите. Женщины  с грудными детьми  у нас вне очереди.
Нюра прошмыгнула в дверь, а рассерженной секретарше ничего не оставалось, как снова сесть  за  стол. Чтобы успокоиться, она достала зеркальце и поправила причёску.
- С чем  ко мне пожаловали? - спросил Гершенович, усаживая Нюру на стул.
Сам он устроился за  длинным столом, присев на  большое, с мягкими подушками кресло. Такое  начало обнадёживало, и Нюра решила рассказать всё как есть.
- Хотела у вас спросить: что нужно  для  усыновления  ребёнка?
- Я в деталях не знаю, но можно уточнить у юриста. Расскажите подробнее: откуда ребёнок взялся и зачем его надо усыновлять.
Нюра, немного подумав, рассказала всё по порядку.
- Нинка родила мальчика, а сама умерла. Вот я с напарницей и взяла малыша к себе.
Видя, что Гершенович не понял кто  такая Нинка, Нюра  начала рассказывать снова.
- Нинка приехала в посёлок несколько месяцев назад к жениху. А жениха  её  здесь не было. Уехал насовсем он на материк.  Она  в  положении уже  была. Денег на обратную  дорогу  не было, вот и  пришлось остаться. Хотела заработать, а потом уж на материк. Только вот как всё получилось: сына родила, а сама умерла.
- Теперь мне понятно. Кто именно усыновить мальчика хочет?
- Да мы вдвоём: я и моя напарница Клава.
- Насколько мне известно, вы обе в ресторане работаете, так сказать, путанами. Это хорошо, что вы решили ребёнка усыновить, не всякий сможет. Вот только не от меня зависит – разрешат  вам или нет. Хочу подчеркнуть тот факт, который сильно помешает получить разрешение на усыновление. Настоящей специальности у вас нет. А путана – так,  не специальность.
- Зря вы так говорите. Вот у вас какой заработок?
Задав нетактичный вопрос, Нюра не собиралась ждать ответа Гершеновича.
Он всё  же ответил:
- Я  зарабатываю  немало, но ещё одного ребёнка воспитывать не решился  бы. Дело не только в деньгах, а  ещё в возрасте, в состоянии  души. Вы с  напарницей тоже не девочки и по своей путанской специальности работать вряд ли  сможете. А как тогда будете жить?
- Ну, денег мы заработали немало. Хватит век дожить. Потом, мы женщины без претензий. Если нужно, то и уборщицами работать устроимся.
- В общем,  дело ваше, решили усыновлять - значит усыновляйте. Я вам здесь не указ. Тем более,  последние  две недели в посёлке работаю. Уезжаю, и  сменщика уже назначили. А с юристом  я договорюсь. Придёт  сюда в четверг и всё растолкует. Ну что, удовлетворил я вас своим ответом?
- Я хотела поподробней всё разузнать. Раз вы говорите,  что  юрист  знает, тогда  ладно. До свидания.
Нюра вышла в приёмную и, сопровождаемая испепеляющим взглядом секретарши, направилась к входной двери. От разговора в тёплом помещении она взопрела. В другое  время Нюра сняла бы полушубок и посидела бы в прихожей,  чтобы  остыть. Но  ребёнок  на руках и присутствие  злющей секретарши заставили  поступить иначе.
- Хорошо,  что малыш вёл себя  спокойно, спал на  руках и даже не пискнул. Словно понимал, что о нём идёт речь. То, что Гешенович  уезжает, плохо. Он нас с Клавой не трогал, понимал,  что мужикам нужна разрядка. А как будет  с  новым начальником,  одному Богу  известно. Что если невзлюбит?» - размышляла Нюра.
Нюра  положила  малыша на  санки  и тронулась в  обратный путь. Уже перед самым  домом малыш  обсикался и заплакал.
  На другой день Нюра почувствовала лёгкое недомогание. Видно, простыла, когда шла домой от начальника экспедиции. Малыш тоже куксился, и это волновало больше всего. 
Клава пришла с работы поздно, очень усталая и совершенно пьяная.
«Наверное, было много работы. Нелегко  денежки достаются. Но ничего, не впервой. Проспится, и всё будет нормально. Плохо то, что малыша с такой не оставишь»,  - думала Нюра.
Она решила подождать, а потом определиться с планами на вечер и работу. Но самочувствие малыша очень её волновало: «Может, с малышом  ничего особенного  не  случилось, просто переел?»
Она  распеленала малыша и потрогала  животик.
«Похоже, его пучит.  Хорошо  бы  посоветоваться с детским  врачом. Да и мыть малыша  сегодня надо. Может, Клава очухается».
Вечером заглянул Колька, подручный Дохлого по общаковым делам.
- Говорят, ты к начальству  ходила? Не про деда узнавала? - спросил он. 
- Нет, я насчёт усыновления. Метрику на малыша надо заводить. А то имя  давать надо, а без  метрики никак  нельзя. Начальник обещал на четверг к юристу записать, тот, мол, всё знает. Расскажет всё и, как надо сделать, объяснит.
- Так ты к Гершеновичу, что ли, ходила?
- Я же тебе сказала, что к нему. Ну и бестолковый ты, а ещё первым помощником  считаешься.
- Ладно, будет  голосить, говори. А не то…
- Ой, ой  - испугал  ежа голой жопой.
- Ну, так что ещё там  разнюхала? Давай колись.
- Уезжает от нас Гершенович. Сам мне сказал об этом. И  сменщика ему  уже назначили. Последние две недели Гершенович  здесь, а не то  помог бы с усыновлением.
- А  насчёт  специальности вашей с Клавкой ничего  не говорил?
- Говорил, что  негоже так жить. Раз ребёнка завести хотим, нужно на работу устроиться. А то не разрешат ребёнка взять.
- Ладно, я вот чего пришёл. Дохлый сказал, что,  если надо  чего, поможем. Дед-то  ещё  не скоро появится. Самолёт  прилетит только  в  следующем месяце.  Не на  собаках же добираться  деду.
- Передай Дохлому спасибо. Только, чем вы помочь можете? Разве что за нас с Клавкой давать  будете.
Колька усмехнулся, посчитав складной  Нюркину шутку.
- Всё же имей в виду:  мы вас  с малышом в  обиду не дадим. Все ребята, знаешь,  как  к малышу то... - Колька не нашёл подходящих  слов, чтобы  докончить  мысль.
- Ну, что Дохлому передать?
- Поблагодари. Если он про деда что узнает, приходи, расскажешь.
- Ну ладно,  бывай.
Колька вышел  на  улицу, впустив в помещение волну  холодного воздуха.
«Хорошо, что изба большая. За раз через дверь всё тепло не выпустишь», – подумала Нюра, запирая дверь.
Нюра,  кто приходил? – Клава подняла голову  с  подушки, окинула мутным взглядом комнату.
- От Дохлого посыльный приходил. Спрашивал, чем могут они  помочь?
- Про деда ничего не говорил?
- Нет, они  сами не знают. Я ходила сегодня к Гершеновичу  насчёт  усыновления. Он
не знает всего, но обещал  записать меня к юристу на четверг. Юрист наверняка все
знает. Гершенович сказал, что через две, три недели сам уедет из посёлка. Вместо него  сменщик приедет. Жалко  конечно.  Хороший мужик был, нас не трогал. И помог  бы с  усыновлением, если бы  не отъезд.
Клава,  устав держать голову,  опять придавила подушку.
- Сегодня  надо малыша  помыть. И так не каждый день моем, ещё опрелость какую заработает. Ты давай просыпайся. Помогать мне будешь,  - сказала Нюра.
Пока дамы  грели  воду и мыли малыша, Колька шёл к Дохлому. Он давно бы уже дошёл, но голова была полна разных мыслей. И чтобы  привести  их в порядок, он сделал  приличный крюк.
Слух о том, что начальник экспедиции собирается уезжать из посёлка, дошёл до всех. Когда-нибудь это ждало каждого работающего по найму, имеющего возможность выбирать - остаться здесь навсегда или уехать. Только дня и часа, когда начальник всё-таки уедет, не знал никто. Ко  всему прочему отъезд одного начальника подразумевает приезд другого. Вот тут и могут начаться неприятности для жителей посёлка, особенно для  тех, кто нарушал закон. 
На счёт законов не всё просто было в посёлке. Вернее сказать, законы, предписывающие что-то делать или не делать, были как и везде.  Но ещё  были негласные правила, позволяющие в определённых случаях нарушать запрещающие законы. С приездом нового начальника обычно всё меняется.  Вот  этого-то больше  всего и боялась братва.
Колька вошёл в дом, где обитал Дохлый.
- Ну, что?  Узнал про деда? – не дожидаясь, пока Колька  разденется,  спросил Дохлый.
- Про деда они ничего не знают.  Нюрка  сказала, что  разговаривала с  начальником  экспедиции про  усыновление малыша.
- Ну и что,  уговорила  начальника папой стать?  - схохмил Дохлый.
- Помочь с усыновлением начальник обещал. Только помощь его всего на две недели будет. Уезжает он.  На его место уже другой назначен. Так сам Гершенович ей сказал. Смекаешь, Дохлый? Может статься, что нашей северной малине каюк пришёл. Новое начальство обычно усердно порядок наводит, потому что ещё ничего другого не умеет. Сердитым окриком оно народ  напугать норовит, чтобы боялись и слушались.  - Выложив всё, что знал и думал,  Колька замолчал.
- Плохо, что только две недели осталось. Я рассчитывал  на большее. Если погода будет нелётная, новый начальник не появится и дольше. Ну, а если появится, с ним надо будет договариваться. Сразу он давить на нас не будет, не идиот  же он, ведь не знает ещё ничего  здесь.  Разберётся,  что и как – поймёт: без нас, общаковских авторитетов, никак нельзя. Но ребят надо предупредить, чтобы  потише жили. Дела наши внутренние,  я  думаю,  так и останутся с нами. А вот доставка  водки самолётом может  стать  тухлым  делом. Нужно  собрать  сходняк авторитетов да поговорить по понятиям.
Дохлый замолчал, думая, что ещё предпринять,  как застраховаться от  неожиданностей.
- Насчёт деда нужно  выяснить. Позвонить Тухлому в город, попросить найти деда  и помочь.
На этом беседа Дохлого  с  Колькой закончилась.

 Глава 12. Что делать старому деду?
   Скинув снег с лавочки у диспетчерской, дед сел. От быстрой ходьбы и событий последних часов он устал. Что теперь делать, дед не знал. Просто он почувствовал накопившуюся за много  лет усталость. Она свинцом налила тело и лишила способности думать.
  Дед неподвижно сидел на лавочке с закрытыми глазами, привалившись на спинку из не струганной доски,  и, если бы не клубы  пара  от дыхания, можно было подумать,  что дедушка  приказал долго жить. Полчаса отдыха пошли впрок, и дед открыл глаза. Сумка всё  так же стояла у ног, и покалывание в мышцах  напоминало: нужно подкрепиться  и согреться.
«Придётся  опять  идти в город, только бы мента поганого не встретить. Если увидит, второй раз  не отпустит», – подумал дед.
Он тяжело поднялся, осторожно  разгибая  замёрзшие  ноги.
«Выходит, всё зря. С таким  же успехом  пилоты через месяц привезли бы заказанное.
 Нет,  надо как-то добираться до посёлка. Нюрка с  Клавкой без меня пропадут».
Дед неторопливым, размеренным  шагом направился в город.  Не по возрасту ему  бегать по дорогам, тем более, торопиться уже некуда, всюду опоздал. Полчаса пути привели его снова в  город. Хотелось есть, но куда пойти согреться и поесть, он не знал. Первый раз он приехал в  этот город и не рассчитывал пробыть здесь долго. Однако чутьё подсказывало: пивная  должна быть где-то здесь, недалеко от дороги  и подальше от глаз расположившегося в центре города начальства.
Пройдя два квартала, дед повернул  направо, решив, что  для идущего  из города  правильнее будет вильнуть налево. И точно, повстречавшаяся парочка, держа друг друга под ручку, с трудом обогнув деда, по инерции задела угол дома.
«Где-то здесь  должна быть  нужная мне дверь», – подумал  дед.
Он  притормозил,  надеясь  на интуицию старого поклонника Бахуса. Дверь с деревянной ручкой открылась,  выпустив ещё одного вкусившего от щедрот гостеприимного  и  всегда готового на возлияния бога. Поскользнувшись, мужик   растянулся во весь рост и тут же захрапел. Дед поднял незнакомца за шиворот  и, шлёпнув ладошкой по спине, привёл  в чувство. Тот, прогнувшись от удара увесистой дланью, вывернулся ужом и семеня пошлёпал прочь. Дед  открыл  дверь и вошёл внутрь  пропахшего пивом, плохо освещённого помещения. После тёмной улицы свет ударил в  глаза и ослепил. Он остановился у порога,  привыкая к освещению.
Люди стояли вокруг столов и пили пиво. У некоторых на столах рядом  с  кружками  стояли бутылки водки «для подогрева». С закуской  на столах  дело обстояло хуже:  лишь солёная рыба и вяленая оленина лежали на тарелках, да и то маленькие кусочки. Дед понимал,  что сюда приходят пить,  а не есть.  Присутствие на  столах водки,  обычно запрещаемой к распитию  в пивной, обнадёживало.
«Возможно, встречу здесь кого-нибудь из стоящих людей. Если  всё сладится,  то и разговор по понятиям выгорит», - подумал дед, направляясь к  стойке.
-Дочка, налей мне пару пива, да ещё сделай бутылочку лимонада. Поесть у тебя что? Горячее есть?
- У нас не ресторан. Из еды только солёное  мясо да рыба. Если позолотишь ручку, яичницу  из  пяти яиц соображу.  Говорят, она в мужских  делах здорово способствует. Так как, делать яичницу?
- Давай  яичницу,  не обижу.  Ну и  рыбки с  мясцом  тоже, - согласился дед.
Буфетчица нацедила две кружки из крана,  на тарелку положила  несколько кусков  мяса и рыбы.
- Яичницу  сейчас сделаю. Так, – она щёлкнула деревянными костяшками счёт, прибавив, скинув  - туда, сюда. -  Полста с тебя и позолотить не забудь.
Достав из мешочка  деньги, дед  послюнявил палец и отсчитал шесть червонцев, прибавив один сверх  названной суммы.
- Жмот ты, дед.  Да ладно, не  обижайся,  я пошутила.
Дед спрятал деньги обратно в мешочек  и, запахнув полушубок, потащил заказанное к  ближайшему  столу. Там, неторопливо  потягивая пиво, стояли двое плохо одетых  мужчин. У одного ещё  не зажил синяк под глазом,  у второго половина лица  улыбалась, тогда  как другая была вполне серьёзна.
«Похоже,  фраер с бритвой  пахана познакомился.  Видно,  ребята бывалые, может, подскажут что», – подумал  дед.
- В компанию  примете? -  спросил дед.
- Угостишь  водочкой -  тогда валяй, - ответил двуликий.
- Нет базара, – дед поставил принесённое с собой  на  стол.
- Куда лить – в кружки или  стаканчики принести? – спросил  дед.
- Валяй по сто  граммов в пиво, лучше протянет, - распорядился двуликий.
Дед разлил по кружкам. Чокнувшись,  троица приложилась к пойлу.
- Ты  откуда, дед? Что-то я  тебя  раньше не видел! – отхлебнув из кружки, спросил двуликий.
- Я  нездешний. С  Полярного только сегодня прилетел. Хотел  на обратный рейс попасть, да не успел. Теперь  надо  думать, как  обратно домой добраться.
- Да, плохи твои дела. Как я понимаю, это был последний, «лимонадный»  рейс. Следующий  рейс в  ваш посёлок через месяц, когда зарплату повезут. А  чего в городе надо было? Неужто в вашем посёлке такого не было?
- То-то и оно что не найти. Для малыша - сироты соски, пелёнки, одежонку. Только универмаг ваш сейчас на учёте. Хорошо, с завотделом меня познакомили. Она и отоварила.
Дед отхлебнул пойло из кружки. Говорить речи он был не мастак, и во рту пересохло. Двуликий перебивать не стал. Знал, что если человеку внимание уделить, то бери его потом голыми руками. Глядишь - и угощение ещё выставит. Пауза затянулась, и дед, понимая, что слушатели ждут продолжения, снова начал рассказывать.
- Только  я вышел из подсобки магазина,  мент меня и застрёмил: «Вы арестованы по подозрению в ограблении магазина!» - говорит. В отделение отвёл. Как деньги  у меня забрал, так отпустил. Хорошо хоть вещи отдал,  да  я немного красненьких успел заначить.  Из-за мента на самолёт  и опоздал.
- Мент этот - пузатый сержант с бабьей рожей? - спросил двуликий.
- Да, он самый,  -  ответил дед.
- Гнусный фраер, хоть  и мент. Кликуха  у него Шар.  Со всех мзду берёт,  куда только в него лезет. И баба у него под стать, в аптеке  работает.
«Так вот кто на меня  навёл!»  -  подумал дед, вспомнив алчные взгляды двух женщин в аптеке, а  в слух сказал:
- Хорошая  кликуха, прямо в точку.
- Шаров его  фамилия, поэтому и шар. Сначала  он тощий был. Только морда такая же круглая, как сейчас. Как женился  на продавщице из продовольственного, так сразу стал поправляться. Начальству дефицитные продукты  таскал. За это его начальство любило.  Но  сколько верёвочка ни вейся… Жадность его сгубила,  за  всё в лапу  брал и на кого-то из своих,  неприкасаемых для городского начальства, нарвался. Так он на звании сержанта и застрял. Говорили, что до прорухи на него  документы  для получения офицерских погон послали. Потом его жену с недостачей накрыли. Посадить её не посадили, а с выгодного места турнули. Сейчас опять устроилась торговать, только на  слабительном и презервативах много не наваришь.
Двуликий закончил говорить и, допив остатки пива в  кружке, добавил: - Неплохо бы повторить.
Дед  подошёл к стойке и, взяв три кружки пива, шкворчащую яичницу, вернулся  к собеседникам.
- Ребята! Вам как, подогреть? – спросил  дед.
- Конечно подогреть, без этого  замёрзнешь, - усмехнулся двуликий.
Дед разлил по кружкам остатки водки.
- Ребята, вы пейте, а я поем. Ужас как есть хочется.
Отставив кружку, дед взял вилку.
- Давайте чокнемся да познакомимся. А  то не по-людски это. Меня  Кривым  зовут, а это  Федька Косой.
- Меня дедом  Репкой кличут. Слыхали про такого?  - отложив вилку, дед снова взял в руки кружку.
- Слыхать-то  слыхали. Только говорили, что дед Репка здоровый и широкий, одной рукой  за шкирятник  человека вздёрнуть может, - засомневался двуликий.
Дед, не выпуская из правой руки кружку с пивом,  левой подцепил  за воротник молчаливого Федьку и без видимых усилий, под  треск гнилых ниток, оторвал от пола.
- Ты  что,  черт старый!  Одежонку же испортишь! – наконец  открыл рот молчаливый Федька. 
- И вправду ты  дед Репка, – подтвердил Кривой. – А мы то думали - клиент залётный. Значит, ты свой, постоянный гость хозяина.
- Да, ребята, меня не общипать. А помочь деду Репке можно. Не деньгами, конечно. Хотя общипал меня Шар не слабо, мало денег осталось.  Дело у меня к вам.
Два приятеля  насторожились, думая – уж не на  местный  ли банк раскатал  губёшки дед.  На всякий случай Кривой сказал:
- Местный банк лучше не  трогать.  У нас с ментами договор -  здесь не озоровать. Так что  в городе тебе  на это дело помощников  не найти. А одному не сдюжить.
- Я от дел отошёл, но если  припрёт и куш хороший… - оборвав себя на полуслове, дед осмотрелся.
За  соседним  столиком братки навострили уши, и дед  продолжать не стал. Стукачи есть  везде, и лишнего болтать не стоило. Тем более, что на незнакомого заезжего старожила  хозяйского  безвременья местным ментам вольготно  было бы  повесить несколько нераскрытых дел.
Дед сделал большой глоток  из кружки. Сотрапезники терпеливо ждали,  зная,  что серьёзные дела  с кондачка не решаются. Заев большим  куском  яичницы,  он пожевал беззубым ртом, очевидно  решая, стоит ли продолжать.
Наконец дед открыл рот:
- Не для этого я здесь. Только теперь не знаю, как и быть. И времени-то у меня нет, чтобы  о серьёзном думать.  Домой  мне надо  побыстрей попасть. Свели бы вы меня  с серьёзным человеком.
Косой с Кривым переглянулись. Конечно,  дед Репка был личностью известной, заслуживающей доверия. Только не любил местный пахан неожиданных встреч.
- Давай, ещё по кружке,  тогда и скумекаем, – предложил молчаливый Федька.
Дед взял  три  кружки уже подогретого,  которое буфетчица отпускала лишь  надёжным клиентам, и вернулся к столу. Проглотив  по  кружке,  Кривой и Федька ушли,  наказав деду дожидаться  в пивной. Дед, взяв ещё  кружку пива, перебрался  за свободный столик  в углу. Он не знал, сколько придётся  ждать, и надеялся, что  за столиком в углу будет меньше  привлекать внимание.
Прошло больше часа, и дед начал  волноваться. Наконец дверь распахнулась и вошёл Федька. Он не сразу  увидел деда за  угловым  столиком, поначалу решив, что тот  слинял.
- Всё  в порядке. Сейчас  пойдём  к Витьке Тухлому. Он  дал добро, – обрадовал  Федька,  подойдя к деду. Местного пахана Витьку  в тюрьме окрестили Штырём, но пристрастие  к блюдам из продуктов весьма сомнительной свежести  изменило кликуху.
Сам он не обижался на изменившееся погоняло,  справедливо считая, что не  в нём суть дела.
Они вышли на улицу и  пошли  задворками. Очевидно, хата  Тухлого находилась недалеко от пивной, и Федька вёл деда короткой дорогой.  Про Штыря или, как его  здесь называли,  Тухлого,  дед  слышал,  но встречаться с ним  не доводилось.  Слыхал только,  что тот находится  на полулегальном положении. Он нигде не работал, лишь следил  за соблюдением воровских законов среди  блатных, да распихивал всех по понятиям. Ещё он контролировал приход  - расход городского общака,  хотя  бухгалтерию не вёл. Местные менты его не трогали, предпочитая  договариваться. В договор  входило соглашение о том, чтобы в городе не шуметь, а залётных  гастролёров  не прикрывать. Пока соглашение  не  нарушалось,  Тухлого  не трогали.
Войдя в обшарпанный, холодный проходной подъезд, Федька  постучал  в первую дверь. Долго  никто  не открывал. Лишь после  второй попытки  входной замок щёлкнул  и  в дверь  высунулась голова двуликого.
- Что вы тут, оглохли, что ли! Ядрёна корень! - обругал двуликого Федька.
Выпустив пары, Федька первым  зашёл  в помещение. Дед  проследовал за ним. Навстречу им  вышел мордастый здоровяк.
- Можете здесь раздеться, - здоровяк  указал на  вешалку.
Федька  стянул обшарпанный  полушубок и, ввиду отсутствия петельки, бросил на пол.
- Дед, не стесняйся,  сумку  оставь под вешалкой,  а тулуп повесь  на  крючок.  Не бойся,  никто здесь не сопрёт, – сказал Федька.
Дед нехотя разделся. Здоровяк подошёл  к нему и обшмонал.
- Дед, колись! Куда перо  спрятал? – ничего не найдя, спросил здоровяк.
- Мне без надобности, коли со мной руки, – ответил дед.
- Это  как?  -  не понял здоровяк.
- Да вот  так, - ответил дед и, схватив  здоровяка за  грудки, притянул и молниеносным приёмом, прогнувшись назад, перекинул его через  себя.  Не задерживаясь более,  вошёл  в  комнату. 
В  кресле, спиной  к двери, за письменным столом сидел  маленький человек.  Он никак не прореагировал на  грохот  упавшего тела  и отборный, предназначенный для деда  мат.  Дед  Репка заметил  висящее на стене  зеркало, в котором хозяин  комнаты видел  входящего  в дверь. Это объясняло показное  спокойствие  маленького  человека:  зеркало позволяло видеть  всё. Запах  несвежей рыбы,  гуляющий  по  всей квартире и  концентрирующийся в комнате, объяснял кликуху пахана – Тухлый.
- Слышу богатырскую  поступь.  Никак знаменитый дед Репка пожаловал,  - густой  бас  из маленького  тщедушного тела немало удивил деда.
- Слышал про твои проблемы. Заходи, гостем будешь.
В дверь влетел  здоровяк. Толкнув  деда в спину, он пытался оправдаться:
- Если бы не приказ шефа – тебя  не трогать, показал бы я  тогда!
Маленький  человек  повернулся к  вошедшему, крутнувшись на  вращающемся  кресле.  Обращаясь  к здоровяку,  сказал:
- Проваливай.  С тобой  после разберёмся,  - и  деду: - Садись, рассказывай.  Нечего  нам в испорченный телефон играть.
Щелки  узких восточных глаз открывали лишь зрачки, которые насквозь буравили деда.
- Кореец, а может, и  японец. Ни в коем случае не чукча или какой абориген, – подумал дед. 
Про Штыря, а  ныне  Тухлого он  когда-то слыхал в зоне.  Рассказывали,  что  тот в совершенстве освоил некоторые приёмы  джиу-джитсу  и может одним пальцем, словно штырём,  да что  там пальцем - ногтём убить человека.  Особенно здорово он орудовал простым лезвием от безопасной  бритвы. Он кидал его  на несколько метров,  попадая  точно в цель: глаз или  сонную артерию. А если противнику удавалось с ним сблизиться и  схватить за грудки,  одним движением головы, держа бритву  в  зубах, перерезал горло. Никакой  шмон не лишал его бритвы. Он прятал  бритву во рту, и охранники об  этом знали. Его просили открыть рот, и он перемещал бритву  под  язык,  поднять язык вверх - и  бритва незаметно перемещалась  на верх  языка. Никто не мог  понять,  как он это делает. Сам же Тухлый не спешил поделиться секретом.
Несмотря  на маленький  рост и худосочные формы, его боялись. Никто  никогда не  знал, что Тухлый  сделает  в  следующую минуту и  что может  вызвать в  нём приступ ярости. Он просто выплёвывал в обидчика  бритву и убивал, а если последнему везло, то калечил.
Дед  уселся  на  стул.
- Ну, что молчишь, вываливай. Посмотрим,  какого дерьма  ты нам припас.
- Добраться мне  надо  до дома. Вот не знаю как, – начал дед.
- Как я понял, рейс самолёта в следующем месяце ты ждать  не хочешь?
- Целый  месяц  здесь куковать? Что  я  здесь делать  буду? Да и нельзя мне тут. Ваш мент,  этот, как его, Шар,  меня на понт хотел  взять  и кошелёк вычистил.  Если  ещё раз сцапает, упечёт, как пить дать, упечёт.
- Упечёт,  точно  упечёт. И все нераскрытые  дела  на тебя  навешает.
- Так что мне посоветуешь? Может, кто из местных каюров  поедет в мою сторону?
- Про такое не слыхал.  Без  малого тысяча  вёрст по  тундре  это много. Тебе  надо  каюра с упряжкой  нанять. Или  купить собачью упряжку и одному  отправляться в путь.
- Собачьей упряжкой я никогда не управлял. Трактор - дело  другое. А что если  на оленях?
- Дед,  ты ж не первый год  лямку тянешь, а  не знаешь,  что оленям  ягель нужен. На двухдневный  переход - куда  ни шло. А тысячу  вёрст только  на собаках и  можно пройти. Кинул им по мороженной рыбке они и довольны.
- С деньгами у меня туго, вот сколько всего осталось, – дед пятернёй выудил из мешочка остатки денег и показал собеседнику.
- С нужным человеком тебя сведут. Он устроит тебе упряжку и покажет что и как.  Мы с ним сами  расплатимся. Рыбу для  собак и еду для себя купишь сам, денег  у  тебя на  это хватит. Потом мы с вашим Дохлым договоримся. Ему привет передавай и скажи, чтобы  рыбки хорошей  и икорки с самолётом прислал. Здесь хорошей  рыбки не достанешь,  треска одна да селёдка. Ну, бывай.
Тухлый руки деду не подал, и  тот не стал нарушать этикет, не полез с прощанием. В прихожей деда ждал  Федька.
- Сейчас со  мной  пойдёшь, на ночлег тебя пристрою. А завтра с упряжкой и амуницией всё устроим, и в путь, – сказал  Федька и, фальшивя, растягивая  слова,  запел фальцетом: «По тундре, по тундре, по широкой дороге».
Получив тумака от амбала-охранника, замолчал.
- Чего  разорался,  пахан этого  не любит. И  вообще,  пошёл вон со своим дедом. Если бы не пахан,  я  бы вас  порвал, –  злобно прошипел амбал.
Дед накинув тулуп, подхватил сумку и вышел следом за Федькой. Холодный  ветер улицы  обжёг лицо. Федька поёжился, ворча себе под нос, что  приходится тут возиться со  всякими. Он уже  давно бы сидел за картами в тёпле, а не шатался под пронизывающим ветром.
Федька шёл  впереди, показывая путь. Дед держался следом  за ним, периодически перекладывая сумку  из замёрзшей руки в другую.
«С нашим паханом  так просто не поговоришь. Сразу осадит.  А этот без всякой фени лепит, как обычный  шпак», -  думал дед.
Пройдя  два квартала,  Федька юркнул в подъезд.  Дед  вошёл за ним. Поднявшись на
второй этаж, Федька постучал в дверь. 
- Черти ленивые! Жопу от стула оторвать лень, - проворчал Федька.
Дверь открыл уже знакомый деду, со  смеющимся  лицом,  кривой и вместо приветствия изрёк: 
- Знакомые всё  лица! Я уже заждался. Думал,  что-нибудь случилось.
«Успел вперёд нас добежать, а недавно ведь был у пахана», – подумал дед, заходя в квартиру.
В прихожей воздух был прокурен и спёрт. На звук хлопающей  двери из комнаты вышла разряженная, разукрашенная девица.
- Ой, мальчики к нам пожаловали!  Сейчас водочки выпьем,  в картишки перекинемся. А  хотите, девочек организуем?
- Угомонись, Шмара,  мы  здесь не за этим, – ответил девице Федька.
- Фу вы какие!  - произнесла  девица  и пошла в комнату.
- Апартаментов  не обещаю, но матрас в теплой комнате сделаем, – повернувшись к деду, пообещал Федька.
В  первой комнате, вокруг  стола  сидело пять человек с картами в руках. На столе валялась гора скомканных денежных купюр. Две девицы  скучали,  развалившись на диване. В другой комнате, на большой кровати, парочка пыхтела, содрогаясь  от конвульсий в любовном экстазе. Третья комната,  куда  привели  деда, была просто большим чуланом без окон и дверей.
- Устраивайся здесь. Вот матрас на полу. Вместо подушки можешь  положить  под голову свою  сумку. Сортир рядом с прихожей. Завтра я  рано  тебя подниму. Если хочешь выспаться, ложись сейчас, - сказал Федька.
Дед улёгся на  матрас. Дневные заботы, события  последних часов утомили. Он не долго ворочался на тонком  матрасе, вскоре заснул.

    Глава 13. Прощай, город, здравствуй, тундра.
  Дед проснулся внезапно от предчувствия надвигающейся угрозы. Так просыпаются звери, спящие вполглаза и вполуха, а жизнь сделала деда хитрее самого хитрого зверя. Ухо почти ничего не слышало,  лишь похрапывание  в соседних комнатах. Густая темнота чулана не  позволяла видеть даже кончик собственного носа. Но шестое чувство  не обманывало: кто-то подкрадывался на «мягких  лапах».  По коже пробежали мурашки, и дед, сам того не ожидая, схватил протянутую кем-то руку. Тянущаяся к груди деда рука никак не ожидала  такой развязки и притягивающий её мешочек с деньгами так и остался спрятанным за пазухой. Дед, сильно дёрнув, уложил не званного  гостя рядом, и сам тут же навалился сверху.
- Тихо ты, медведь, чуть руку не выдернул, - женский голос охладил деда.
- Ты чего хотела, дочка? - спросил дед.
- А то ты не знаешь.
- Не шути, дочка. Я этим давно не балуюсь. Хозяйское гостеприимство отучило. Стар я уже, чтобы всё сызнова начинать.
- А ты попробуй, может, понравится.
- Иди,  дочка, с богом. Мне вставать рано. Тяжёлый день мне предстоит.
- Ладно,  дед, не  оправдал ты девичьих надежд. А то давай.
Девица встала и, довольная, что попытка воровства не закончилась взбучкой, ушла в соседнюю комнату. Дед снова улёгся  на матрас.
«Вот  чертовка! Откуда узнала про кошель на груди? Наверное, кривой или Федька напел. А  может, я не первый такой. Бывали, видно, здесь и до меня гости».
Дед ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть. На  светящемся циферблате наручных часов высвечивалось начало пятого.
«Когда придут будить? Может через минуту, а может, через час», - подумал дед, ворочаясь на матрасе.
Дед начал было засыпать, когда лёгкий толчок в бок разбудил его. Зажёгся  свет, ослепил глаза.
- Вставай, пора заняться делами. Умывальник там же, где сортир. Поторапливайся, чайник уже кипит.
Разбудивший деда кривой видно любил покомандовать, а может, хотел быстрей привести деда в чувство после непродолжительного сна.
Дед сел. Глаза слезились, никак не привыкая к яркому свету лампочки на стене. Он чувствовал, что несколько часов сна освежили его, но полностью не  восстановили. Дед встал, собираясь отправиться умываться. От лежания на матрасе ныла спина.

 «Хорошо, что сумку под голову подсунул. А то, не ровен час, спёрли бы, – подумал дед, вспомнив  о ночном визите. - Однако умыться надо, когда ещё придётся».
Подхватив сумку, пошёл умываться. В соседней комнате, на кровати, лежал пьяный. Прокуренный, с парами перегара и блевотины воздух  заполнял помещение. В другой комнате атмосфера была не лучше.
Выйдя в прихожую, он увидел три двери. Одна, открытая, вела в кухню, две других - в  ванную и туалет. Дед наугад толкнул одну из дверей.
«Наверное, кому-то приспичило, раз закрыто», – подумал он.
Другая тоже оказалась закрытой.
«Девиц что-то не видно. Никак им приспичило», - решил он.
Наконец одна из дверей открылась, выпустив кривого.
- Иди дед, облегчись, а потом уж умываться и  жрать.
- Последовательность знаем, не впервой, – ответил дед.
Умывшись, дед вошёл в кухню. На столе уже стоял горячий чайник. Рядом лежали нарезанные ломтями чёрный хлеб  и солонина.
- Дед, ты бы  хоть тулуп свой и сумку в прихожей оставил. Душистые они очень у тебя. Собакой немытой пахнут, - выговорил деду двуликий.
- Вашу вонь моя не перебьёт. А оставлять где-то свои вещи не могу. Жизнь научила,  что голым уйти можно, если ротозейничать.
- Ну, твою одежонку возьмут, если  сам приплатишь, не сомневайся.
- Ладно зубоскалить, о деле поговорим, – дед поставил сумку рядом со столом, сверху бросил шубу.
- Налегай, в тундре не очень-то потрапезничаешь, - поучал кривой.
- Учёного учить - только портить, – отбрил его дед.
Он уплёл почти килограмм солонины, выпил полчайника чая. Выступивший на лбу пот говорил,  что еда пошла ему впрок.
- Хлеб почему  не ешь? – спросил Федька.
- А  вот  вторую половину чайника выпью, тогда хлебом заем. Мясо с хлебом в моём животе плохо уживаются. Немного погодя можно. Ты-то сам чего не ешь?
- Вчера немного в пивной перебрал, да и не привык я по утрам лопать. Вечером под чарку - другую закушу, а сейчас не хочу. Давай доедай  да выматывайся, пора уже.
Через полчаса дед вместе с кривым шёл покупать собачью упряжку. Где и как покупают упряжки, дед не знал. Поэтому, послушно следовал за кривым.
Наконец кривой остановился у малюсенького одноэтажного дома.
- Кажется пришли. 
Он постучал  в дверь. За дверью послышался кашель, а уже потом голос хозяина:
- Заходи, не заперто.
Кривой  открыл дверь и тут  же  отпрянул.
- Там псина чуть на меня не бросилась, - объяснил он.
- Пусти, собаки он испугался. Если ладишь с хозяином,  собака  не укусит. А хозяин  разрешил войти.
Дед вошёл в низкую дверь. В углу, на шкуре  оленя, сидел сморщенный старик и курил трубку. Огромный, с проседью на  спине пес лежал у его ног.
«Наверное, старый  каюр», – решил дед.
Кривой вошёл следом за дедом и устроился за его спиной.
- Не люблю,  когда  стоят за спиной, – предупредил  дед.
Но только кривой высунулся из-за  спины деда, как  пёс зарычал. Кривой тут же убрался обратно.
- Старик, усмири  своего пса! - ещё раз с опаской высунувшись из-за деда,  потребовал кривой.
Старик сказал что-то  псу  на незнакомом наречии.
- Старик, мы к тебе за  советом.  Ты  старый  каюр,  всех  каюров  в  городе знаешь, – начал кривой.
- Время  много  прошло, как я  не выходил  в  тундру. Боюсь,  что  не  знаю того, кто вам нужен, - соблюдая законы дипломатии, позволяющие получать максимальную выгоду для себя, ответил старик.
- Ты, старик,  не юли. Тухлый  сказал,  что  ты поможешь, - значит, поможешь, - пошёл напролом кривой, и это возымело нужное действие.
- Ладно, говори,  что от меня хочешь, - услышав имя Тухлого, согласился старик.
- Каюр нам  нужен с  упряжкой, чтобы вот  его до Полярного доставить.
- Сейчас, однако, все каюры  в тундре. В городе  нет никого, – сказал  старик,  хитро
сощурив глаза и начав вставлять в речь характерные для каюров словечки.
- А  если  подумать? – кривой  вытащил из кармана толстую  пачку денег.
- Дай  собаке  на  рыбу,  тогда разговор веселей  пойдёт.
Кривой  скомкал несколько  бумажек и бросил старику. Они, не долетев, упали на земляной пол.
- Ладно,  теперь можно и подумать, - согласился старый каюр.
Он палкой пододвинул к себе бумажки, нагнувшись, схватил и тут же спрятал их под шкуру.
- Есть сейчас в городе один каюр. Только проку в  нём не будет. Пропащий он, очень огненную воду любит. Совсем плохой стал: руки  трясутся, и собаки  у  него  плохие, но до посёлка  довезут.
- Как он  повезёт,  коли совсем плох? – встрял в разговор дед.
- А не повезёт он вовсе, но собак продаст. Дёшево продаст,  пока ему огненная вода нужна. Только  у него семь собак осталось. Если  без груза пойдёшь,  семь собак дотащат.
- Где искать его? – спросил  дед.
- В пивной, где  же его ещё искать? Там его родной дом.
- Палатку где взять, чего из провианта запасти? Ну  и всё такое, подсказал бы, – не унимался  кривой.
Старик поднял взгляд на деда и ответил: 
- Учёного  учить - только портить.
- Ладно умничать. Скажу вот  Тухлому, он тебя знаешь… – для  порядка припугнул кривой.
Собака зарычала, оскалив клыки.
- Дал бы ещё старику  на табачок,  - попросил старый каюр.
Кривой отслюнявил от пачки две бумажки и  бросил на  пол.
- Пойдём,  надо  найти этого пропойцу-каюра, – торопясь покинуть  опасное соседство с собакой, сказал кривой.
Они вышли из избушки.
- Кто  он, этот старик? – спросил дед.
- Так. Живёт здесь с любимой собакой. Раньше хорошим каюром был, самым лучшим. Теперь собак тренирует.
- Для собачьих  боёв?
- Да нет.  Мы  не такие кровожадные, как испанцы. Это у них собачьи бои в моде. А здесь собака ценится  живой и здоровой. Некоторые таких бабок  стоят! Людишки  здесь ничего не стоят, а собаки в цене.
- Так что  он  с  ними делает?
- Многие здесь держат собак для престижа или чтобы в выходной на упряжке покататься да поохотится. А каждый год у нас праздник устраивают. Называется праздник первой зимней тропы. Это когда снег на  землю ляжет, тогда и праздник устраивают.  Запрягают собаку в нарты, грузят  мешками  с песком и камнями. Та собака, которая с большим  грузом сто шагов пройдёт, выигрывает. Большие  деньги на собак ставят. Старик лучше всех тренирует. Он сразу  видит – будет от собаки толк или нет. За это его Тухлый  держит при себе. Домик ему купил, деньжат подбрасывает. Он два  года на покое живёт. Как два года назад унесло его в море с упряжкой, так и бросил своё каюрство. Говорят, он своих  собак съел, чтобы с голоду не умереть на льдине. Одного вожака  только оставил. Никто не искал его тогда, льдину саму к береговому льду  прибило.
Так за разговорами они дошли до пивной.
В утреннее время посетителей в  пивной было немного. Лишь сильно страждущие и поправляющиеся после вчерашнего находились в пивном зале.
Внешность и одежда  одного из посетителей привлекли внимание кривого. Сшитые оленьей  жилой собачьи шкуры мог носить  только старый  тундрюк. Опухшая от беспробудного пьянства физиономия не скрывала черты коренного жителя  тундры. Две пустые кружки перед ним говорили, что у страждущего денег негусто.
Кривой подошёл к стойке,  взял  шесть кружек  пива.
-  Дед,  бери кружки  и тащи  вон за тот стол, – он кивнул в сторону, где стоял тундрюк.
Дед  взял  две кружки, а четыре  пришлось тащить кривому. 
- Можно присоединиться? – скорее чтобы начать  разговор, чем из приличия, спросил дед.
- Валяй. Если пивком угостишь, хозяином будешь, – не меняя позы, ответил каюр. 
- Почему же не угостить хорошего человека! – сказал дед, пододвигая аборигену кружку.
Тот недоверчиво посмотрел  на деда, но подарок принял. Жадно припав к кружке, выдул сразу половину.
- Мы от старика. Он говорит, что ты упряжку продаёшь,  -  сразу приступил к делу кривой.
Тундрюк,  оторвавшись от кружки, спросил:
- Это какой старик? Тот, что на Тухлого пашет?
- Он самый,  - подтвердил Кривой.
Тундрюк допил  оставшуюся  половину кружки и, схватив ещё одну, пригубил. Он поставил на  стол кружку и сказал:
- Я хоть и пропойца, а собачек своих не продам.
Он снова припал к кружке. Закончив с ней,  поставил пустую на стол.
- Ехать куда собираетесь или в каюры определиться хотите? - ощутив растёкшуюся по телу истому, сразу сбавившую гонор, спросил он.
- Вот ему  надо до Полярного  добраться, -  кривой указал кружкой на деда. – Потом можешь забирать своих собак.
- Так наймите меня с моей упряжкой, и все дела.
- Куда тебе такому тысячу вёрст отшагать! Ты и тридцати не сдюжишь, – возразил кривой.
- Да, тысячу многовато, - сказал тундрюк и опять приложился к  пустой кружке, намереваясь выцедить хотя бы несколько капель. Показав собеседникам донышко, воскликнул:
- Придумал! Берите мою упряжку под залог. А чтобы вам захотелось её отдать, оставьте большой залог.
- Забирать-то упряжку как будешь? - спросил дед.
- Я и не  буду забирать. Вы мне её  обратно самолётом доставите.
- Ну, ты круто придумал. Кто  же нам самолёт даст? - засомневался кривой.
- Так вам же самолёт деньги  каждый месяц привозит. Обратно-то он порожняком  идёт. А потом  ещё  «лимонадный рейс».
Тундрюк ухмыльнулся и подмигнул деду узким опухшим глазом.
- Это надо обмозговать, – ответил кривой.
- Ваше дело. Мне торопиться некуда.
«Выучили на свою голову, теперь не обманешь. Небось, в интернате русский учитель наукам обучал. Раньше с ними проще было», - подумал дед.
Под столом, чтобы не видел  тундрюк, дед толкнул кривого: соглашайся, мол. Тот крякнул, приняв в бок увесистый кулак деда, и поперхнулся. Деду пришлось ладошкой  хлопнуть кривого по загривку.
- Ты что, дед! Так и убить можно, – прохрипел Кривой.
- Да я легонько.
- Таким кулачищем погладишь - и то хребет пополам можно  сломать.
- Так что ты говорил об аренде? - дед решил сам вести  переговоры.
- Ни о какой аренде я не говорил. Я говорил о залоге, -  ответил тундрюк, не понимавший смысла слова «аренда» и опасаясь, что надуют. Он приложился к пустой кружке, показывая, что пьёт и что больше его  ничего не волнует.
- Сколько собак в твоей упряжке? -  уточнил дед.
- Семь, если пойдёшь  без груза, больше не надо.
- И сколько ты хочешь денег  за это?
Тундрюк наморщил лоб, соображая, сколько денег можно содрать с клиентов.
- Тысячу дашь? – наконец изрёк он.
- Ишь, чего захотел! Тысячу ему  дай. Пятьсот - и не рубля больше, – вступил в торг кривой.
- Ты не понял, дядя. Тысячу - это плата мне за услугу, а залог - две. Две, дядя, и не рублём меньше.
- Обалдел, что ли! Да за две - три тысячи тебе Тухлый знаешь что…
- Не хочешь - поищи упряжку в другом месте.
- Да  где её сейчас искать!  Кабы не нужда, стал бы я с тобой тут… – кривой от злости даже покраснел.
- Мне срочно нужна  упряжка  и всё остальное снаряжение.  Так  что по рукам. Расскажи, что надо с собой взять в  дорогу. Ну,  сам понимаешь, ты каюр бывалый, а я первый раз на собаках  самостоятельно пойду. Тебе самому  выгодно, чтобы собаки
обратно вернулись,  - дед  решил  закончить побыстрей, раз другого варианта  не намечалось.
- Бутылочку водочки возьми  да потолкуем,  - предложил тундрюк.
- А  тебя не развезёт? Сегодня  надо  поладить да и  к стороне, – усомнился Кривой.
- Да  что  ты,  дядя! Я хоть  каждый день по маленькой, но дозу  знаю. Бери, бери, а то дело не сладится и удачи не будет.
- Смотри! -  кривой, зло зыркнув на каюра, пошёл к стойке за бутылкой.
- Так что ты  посоветуешь? - дед торопил события, понимая,  что каюра с бутылки наверняка развезёт, а с пьяного какой спрос?
- Вот и водочка, - сказал кривой и поставил на стол бутылку, три стакана  и тарелку с нарезанной  ломтями солониной. Откупорив бутылку, он разлил по стаканам водку.
- Давайте за успешный финал,  - предложил кривой.
- Не за  финал, а за хорошее начало, – поправил  дед. 
Каюр и тундрюк выпили по стакану и, выдохнув в кулак, зажевали солониной.  Дед водку только пригубил.
- Что не пьёшь? Удачи  не будет, - высказал своё мнение каюр.
- Мне сегодня в тундру идти, нужно быть в форме.
- Ладно, тебе видней. Ты  хочешь знать что  и  как? Значит, так  -  полог нужен. Я тебе свой дам, и мешок спальный  дам.  Немного сухих дровишек возьми, чтобы чай было на чём вскипятить. Солонины  себе, травки  лечебной возьми.  По килограмму  рыбы  на каждую собаку в день надо,  ружьишко бы  неплохо, а то  знаешь – тундра, всякое может случиться. Тысячу  верст дней за десять  пройдёшь, но если с погодой  не повезёт, тогда не знаю. Запасы провизии под это дело надо  иметь.
- Ешь, да пойдём  твоих собак смотреть, – сказал  дед.
- А что их смотреть! Запрягай и айда. 
Допив бутылку,  они втроём вышли из пивной и направились к окраине города.
- Ты чего, в чуме живёшь? – пошутил дед.
- А где каюру жить?  Чум для каюра - дом родной. Колья поставил, шкурами обтянул - и живи, радуйся. А надоест - недолго и переехать.
- Собаки-то у тебя  где? – спросил дед, боясь проволочек.
- Где же им быть? Конечно, рядом с чумом бегают. Устанут - в снег  зароются и спят. В снегу им тепло.
Скоро троица дошла до чума. Он стоял сразу за последним  домом на пригородной  улице. Собаки, как  и говорил каюр, бегали рядом. Они радостным  лаем встретили хозяина.
- Мне ещё  надо где-то продукты купить и дрова добыть, – сказал каюру  дед.
- Я подскажу,  где взять, -  ответил каюр.
- Они не укусят? – испуганно спросил  кривой.
- А ты не позволяй  кусаться, тогда не укусят, - заметил  каюр. – Зайдём  в чум, потолкуем да снаряжение  посмотрим.
Каюр откинул шкуру с двери  и зашёл первым. За ним  влез дед,  и потом, опасливо  озираясь  на собак, кривой.
- Ну и дух у тебя здесь,  прямо  как на помойке, – сказал кривой.
Каюр сделал  вид, что не расслышал.
- Вот полог от ветра. Семь рыбок возьми в ларе, нужно с собаками познакомиться.
Дед  открыл  ларь и взял семь  попахивающих замороженных рыбин.
- Взял? Теперь пошли к собачкам.
Он снова  вылез из чума. Кривой, держась  за нос, вылетел за ним  пулей. Последним вышел  дед.
- Брось каждой по рыбке, только начинай вот с него. Он здесь вожак.
Собаки на лету ловили рыбу и мгновенно съедали. 
- Подсоби,  надо нарты из  снега вытащить. Они за  чумом  торчком стоят, чтобы полозья не портились, – пояснил  каюр.
Дед сам, без каюра, поставил нарты на полозья. 
- Упряжь-то у  тебя где?  - спросил дед.
- Где, где... Известно где – в чуме.  Я её  припрятал, чтобы  не спёрли.
Через несколько минут каюр вышел из чума с упряжью.
- Первый раз я тебе помогу, потом будешь сам. Запоминай,  кто за кем стоит, у них это строго.
Не прошло и десяти минут,  как все  собаки стояли в  упряжке, с нетерпением  ожидая  команды.
- Сейчас, съездим  за продуктами и дровами. Потом заедем сюда за  пологом. А потом  можешь отправляться.
- Я своё дело сделал. Вот деньги за всё, как договорились. Дальше вы  разбирайтесь сами, - кривой  передал каюру  деньги  и направился обратно в город.
- Далеко ехать за провиантом? - спросил  дед.
- Нет. Тут рядом, там и дрова возьмёшь.
Дав деду возможность управлять самому, каюр уселся  на нарты сзади. Упряжка тронулась и уже через десять минут  была на месте, у продуктового склада.
Кладовщик взял деньги и быстренько отоварил  деда.  Дровишками тоже  не обидел. Получилась  довольно-таки  увесистая  поклажа, чуть ли не сто килограммов. 
- Придётся тебе первые два дня пешком  идти. Поклажа тяжёлая, и нарты глубоко в снег будут проваливаться, - пояснил  каюр. – Кстати, ещё  снегоступы взять нужно. Нож есть? Если нет, дам.
Они доехали  до каюрского  чума. Надев снегоступы, погрузив на  нарты  полог, дед полностью подготовился к долгому пути.
- Поедешь сначала по звезде, где-то вот так, – каюр показал рукой, с какой стороны звезда должна находиться. – Доберёшься до берега, а там вдоль берега пойдёшь.
Дед молчал, повторяя про себя наставления каюра.
- Ну  что, готов? Хорошей  тебе  погоды,  лёгкого пути, – пожелал  напоследок каюр.
Крикнув «таа» собакам, дед  отправился  в путь. На душе  было  радостно, но  всё  же неспокойно. Ведь предстояло  преодолеть тысячу километров пути по  тундре, ориентируясь по  звёздам, а последние  двадцать километров  пробираться между  торосами  по льду залива.

  Глава  14.  Первые дни пути.
Сытые, отдохнувшие  собаки тащили споро.  Дед стоял на полозьях, держась за спинку нарт. Пока что дорога позволяла ему  отдыхать, а не шагать, протаптывая тропу  собакам. Вожак бежал впереди, повинуясь командам деда.
«Хорошо, что снега немного. Так бы  всю дорогу было - тогда за семь дней дошел бы».
Дед  посмотрел на небо. Звёзды Северного полушария  указывали ему путь. 
«Компас да карта не помешали бы.  Но каюр  говорил, что путь мой не трудный: сначала по звёздам, потом  вдоль берега, и в самом конце пути через  залив. Конечно, если с берега ветра  не будет и  лёд не угонит в море.  Если всё нормально будет, пятьдесят километров можно скостить. 
Дед думал о разном, развлекая себя в долгой дороге.
«Наверное, переполоху наделало моё исчезновение. Ничего ведь не известно им: как и что тут  со мной приключилось. Но ничего, они женщины самостоятельные, справятся пока без меня. Когда появлюсь, обрадуются, наверное. Всё-таки  не с пустыми руками  - с  гостинцами еду».
Дед посмотрел на нарты, проверяя, на месте ли сумка. Удостоверившись, что всё в порядке взглянул на небо. Вожак знал своё дело и  направление держал верно. Дед лишь изредка корректировал курс.
«Умные собачки, а у вожака словно компас в голове, лучше меня дорогу знает», - отметил  дед.
Три часа прошло, как дед отправился в  путь. Собаки заметно  сбавили  скорость: видно поклажа, да  и сам стокилограммовый дед перегрузили  нарты.
«Пожалуй, остановлюсь,  дам собакам отдохнуть, да и сам посижу.  Что-то ноги  с непривычки  устали», – решил  дед.
Он остановил упряжку.  Собаки  сразу легли  на снег, понимая, что после короткой передышки им опять тащить нарты. Дед вынул из  мешка по рыбке и  дал  каждой собаке. Каюр посоветовал взять вяленой рыбы: меньше, мол, весит и собакам полезней. Сам дед  есть ничего не стал, решив подождать до остановки на ночлег. Он сел на свободный край  нарт и привалился  к поклаже.
«Наверное,  пятнадцать километров  прошёл, а то и все двадцать пять. Повезло  бы с погодой. В чем-то же должно  мне повезти, раз с самолётом  не подфартило», – думал дед.
Через  полчаса упряжка снова тронулась  в путь.  Дорогу всё  чаще стали перегораживать вылезшие  из северной земли огромные валуны. Здесь  ухо надо держать востро,  не зевать, вовремя направлять  упряжку в нужную сторону. А потом правильно выбирать направление, чтобы следующий  валун тут  же не перегородил путь.
«Похоже, где-то близко берег. Не отклониться  бы  от маршрута. Каюр говорил, что  до береговой линии три дня  пути. Про  валуны он ничего не сказал. Может, в его понимании, это  тоже тундра и особого внимания не заслуживает? А может, соврал каюр? Может, он не каюр вовсе, а так, любитель?» – засомневался дед, искренне сожалея, что не разжился картой.
Был тот каюр  настоящим или нет, дорога остаётся дорогой и расстояние нужно пройти ногами. Своими ногами или  собачьими - это  уж как повезёт. Деду пока везло, и семь пушистых лаек, натягивая  постромки, тащили нарты  и самого  деда.
Времени в дороге прошло немало.  Казалось,  целую вечность  вокруг расстилалась  покрытая снегом тундра. Он посмотрел на часы. На светящемся  циферблате стрелка  показывала десять вечера.
«Нужно выбрать место  получше. Как назло валуны кончились. А то натянул бы полог,  костерок разжёг. Валуны  да полог уберегли бы  от ветра  и холода», – сожалел дед.
Пришлось останавливаться на ровном месте. Дед распряг собак. Они послушно стояли рядом,  дожидаясь рыбы на ужин. Дед  не стал  испытывать их терпение.  Достав из  мешка семь  вяленых  рыб, раздал  каждой. Проглотив  угощение, собаки стали готовиться к ночлегу. Каждая из них, вырыв в снегу ямку, укладывалась  туда, свернувшись калачиком.
«Пора и мне поесть - да на боковую», – решил дед.
Он вбил колья, начал привязывать к ним матерчатый полог. 
«Кажется, правильно поставил, ветер как раз в полог тянет», – подумал он,  привязывая  к кольям  матерчатый полог. Перед пологом  он уложил шалашиком несколько поленьев, настругал щепок.
- Теперь  металлическую скобу над костром надо установить и котелок  со снегом подвесить. Пожалуй, и солонину  надо подогреть - все не мороженую  грызть. 
Дед говорил сам с собой, и получалось, что и в холодной, безлюдной тундре  раздаётся  живой человеческий голос.  Дома дед слыл неразговорчивым. Дома всё было обыденно и понятно: знай делай, что должен делать, - и все-то премудрости. 
Закончив приготовления, он чиркнул спичкой и зажёг  щепки. Слабый огонёк  лениво пополз по щепе, не желая  разгораться.
«Дрова, видно, не очень  сухие. Значит, надул меня кладовщик», - понял он.
Дед вытащил ещё одну щепку из костра, зажёг её от  слабого огонька и поднёс к  остальным щепкам. Огонь начал разгораться. Скоро потрескивание поленьев добавилось к звукам ночной  зимней  тундры.
- Надо бы унты  просушить, пока огонь  горит, - сказал дед и стянул обувку, оставшись лишь в шерстяных портянках. 
Дед бросил на снег шкуру, и уселся перед огнём. Разгоревшееся пламя длинными красными языками лизало котелок со снегом.  От сырых портянок  шёл пар. Встав на колени, дед поворачивал насаженное на  щепку мясо, чтобы оно равномерно поджарилось.
Скоро вода в котелке закипела. Он бросил  в воду щепотку душистой травы. Когда настоялось,  налил  в алюминиевую кружку. Поев мяса и попив чай, дед вытянул к углям ноги.  Тепло, приятно согревая ступни, разливалось по  всему  телу. 
«Жаль, что  дров  мало. Сейчас бы в костерок  дровишек подбросить - да на боковую».
Угли, шипя,  стали гаснуть. Дед специально расчистил снег, готовя место под костёр. Но промёрзшая,  покрытая льдом земля, подтаяв, гасила огонь.  Дед разложил меховой спальник  и  прямо  в одежде залез в него. Согревшись, он заснул.
 Холод, забравшись  в  спальник, разбудил. Дед открыл  глаза. Над ним,  украшенный светом далёких звёзд, простирался зимний небосвод. Светящийся циферблат часов показывал шесть утра.
«Пора вставать. Пока  чай вскипячу, пока что, пора будет в путь отправляться».
Он встал, скатал спальник. Собаки уже вылезли из своих снежных берлог и ожидали утренней кормёжки. Дед достал из мешка каждой по рыбке. Собаки хватали  рыбу на лету и молниеносно съедали. «Закон джунглей» распространялся и на тундру, здесь тоже мог выжить только сильный, а значит, сытый.
После тёплого  спальника воздух казался обжигающе холодным. Дед поёжился. 
«Ничего, сейчас чайку горяченького, да мяса кусок. А потом за упряжкой бегом, вот и согреюсь».
Дед нащепал лучины с одного полена, собираясь обойтись малым. Нужно было
экономить  дрова: неизвестно, что ожидало его впереди. Потом подцепил на скобу котелок  и разжёг огонь. Полена как раз хватило,  чтобы растопить снег в котелке и вскипятить воду. Мясо подогревать не стал, съел холодным. Запив чаем, стал собирать вещи.
Скоро нарты были нагружены, собаки заняли свои места, и деду оставалось лишь подтянуть постромки.
Дед  встал на  полозья. Утренние заботы разогрели тело, отметая  необходимость в беге. «Таа!» – крикнул  дед, и упряжка  пошла.
«Осталось  пройти каких-то девятьсот километров, может, чуть  больше, и я дома», – подбадривал себя дед.
Собаки бежали, огибая препятствия. Вожак знал своё  дело, и  деду  оставалось лишь подправлять его, выдерживая нужное направление. Высоко в небе играли блики северного сияния.
«Наверно, уже полдень», – подумал дед.
Сегодня  он устал  не так сильно, как в первый день пути, но всё  же решил  остановиться передохнуть. Собаки встали, и дед, сойдя с полозьев, уселся на нарты. Собаки улеглись в снег.
«Сейчас вес упряжки стал поменьше, дерево всё-таки много весит.  Да и собаки  привыкли  к весу поклажи», – подумал дед, лишний раз подбадривая себя.
У него оставалось  ещё тридцать поленьев. Каюр уверял, что этого достаточно, но  стало понятно: на всю  дорогу дров не хватит.
«Нужно на ночных стоянках искать кустарник и добавлять в костёр. Всё подольше гореть будет и жару больше давать. Время на поиски тратить не хочется, а придётся. Да, пока погода хорошая, нужно поторапливаться.  А всё-таки, похоже, холодает. Сегодня холоднее, чем вчера», – занимая место на полозьях сзади нарт, думал дед.
Собаки налегли на постромки, стараясь сорвать прилипшие к снегу полозья. Дед качнул нарты, и они пошли. 
На третий день, как и говорил каюр, стали попадаться огромные валуны.
«Значит, где-то рядом берег», – решил дед. 
Дымка не позволяла  видеть более чем на полсотни метров. Заметно потеплело.
«Не к добру это,  значит, погода меняется.  Как бы  ветер метель не надул. Если берег  справа, то получается, что ветер с моря  дует. С моря - это ничего, лишь бы не усиливался».
Упряжка вылетела  прямо к береговой  линии  скал.  Не более чем в пяти метрах по ходу начинался обрыв. Дед  едва успел остановить упряжку.
«Неужто ошибся и взял правей? Каюр ведь ничего  не говорил о заливе. А это,  похоже,  залив мне дорогу перегородил. Интересно,  насколько он влево уходит? Может, на километр,  может, на все десять», - подходя к обрыву, размышлял дед.
Он посмотрел на маленький компас на ремешке наручных часов.  Компас был  скорее игрушкой, украшающей  ремешок, и точно  указать  направление не мог. Но  грубо определить,  указать  направление перемещения все же позволял. По нему  выходило, что  упряжка двигалась правильно.
«Была бы карта, тогда знал бы, куда ехать и где дорогу  можно спрямить. Если бы  маршрут проложил левее, то обошёл бы залив. А сейчас что делать? Вдоль берега ехать - так  замучаешься валуны объезжать». 
Он в  задумчивости стоял  у обрыва, не зная, на что решиться. Выходило и так плохо, и этак. Если вдоль берега  идти,  быстро не пройдёшь. А  опять в  тундру  уходить -   большой крюк получится.
«Знать бы, что это за залив, тогда напрямик можно и до другого  берега», – этот вариант дед рассматривал чисто теоретически, но глаза подсознательно искали спуск.
«Здесь нет  ничего подходящего. Может,  дальше есть спуск или берег пологий, а не обрывом. Поеду пока вдоль берега да посмотрю», - наконец решил дед.
Окриком  подняв собак со снега,  дед  тронулся  в путь. Если не удастся отыскать спуск, всё равно придётся огибать залив по  берегу. Через десять минут пути деду показалось, что он нашёл подходящее место. Берег  тремя пологими  ступеньками опускался ко льду. Каждая ступенька заканчивалась хоть и небольшим,  но крутым спуском.
- Если ехать  на  тормозе,  то вполне можно рискнуть, - словно убеждая себя, сказал дед.
Он остановил упряжку  рядом со спуском, всё ещё не решаясь осуществить задуманное. Ещё  раз осмотрел скалы.
«Давай-ка я так, без упряжки спущусь. А потом, если всё нормально, и с собачками попробую».
Пологий  участок был покрыт тонким слоем  снега. Видно, ветер не успел вылизать холодным, жадным языком камень. Зато под снегом камень покрывал  тончайший слой скользкого льда. Дед не ожидал такой подлянки. Поскользнувшись, он шлёпнулся,  больно ударившись  спиной. На торце скального камня  снега не было, лишь корка  льда  покрывала его.
«Тут, пожалуй, нарты  разобьёшь и  собак угробишь. И на другой стороне залива может  быть такой же подъём. Даже если  съеду удачно, можно сутки искать подъём  и не подняться», – поставил дед крест на затее, казавшейся сначала такой заманчивой.
Приняв решение, он снова погнал упряжку, придерживаясь береговой линии.  Два часа собаки тащили нарты, а берег залива всё оставался справа от упряжки. 
«Может, это не залив, а излом берега? Тогда он всё равно должен  уйти  вправо. Я - то ведь от города по маршруту  шёл правильно. Разве что чуток отклонился».
Дед оказался  прав: скоро берег резко ушёл вправо. Повернув нарты, дед снова встал на курс. 
Ещё четыре дня дед передвигался по тундре. Каждый день был похож на предыдущий.  Но  появившаяся ломота  в простуженной пояснице, да  уменьшающийся запас продовольствия и дров начинали беспокоить. 
«Шесть поленьев осталось, а ехать, может  быть,  ещё не один день. Даже разогреть чай не хватит. Может, повезёт, и кусты  рядом с ночлегом найду», - думал дед.
Еды  оставалось ещё на неделю,  и, если погода всё  же испортится, и передвигаться станет невозможно, будет  что съесть, отсиживаясь в вырытой в  снегу  берлоге. Рыбы собакам оставалось на четыре дня, и дед готов был, в случае необходимости,  поделиться с ними. По  расчётам  деда, получалось, что семь - восемь сотен  километров  осталось  позади. Точнее он сказать не мог. Вот когда доедет до залива,  станет всё  понятно.  Сегодня он решил  потратить  время  на поиски кустов и подольше погреться у  костра, чтобы просушить унты. Сейчас влажные ноги больше всего  донимали его.
«Эх, баньку бы сейчас - косточки пропарить! Как приеду,  душу-то отведу, напарюсь и намоюсь. Но перво-наперво щец горяченьких и картошечки жареной отведаю. У моих мамок, может, ещё свежей картошечки осталось, так они мне не откажут», - стоя на полозьях, предавался мечтам дед.
Он взглянул на циферблат. Часы показывали шесть  часов вечера. По крайней  мере, три часа  пути оставалось ехать до остановки. Нависшая над землёй, взвешенная в воздухе хмарь закрывала звёзды. Лишь Полярная звезда находила силы пробивать  темноту. Дед поднял  голову, приветствуя далёкую верную  подругу путешественников. Она подсказывала правильное  направление, указывая живым душам, где искать кров, тепло, уют. Собаки, изрядно уставшие в дороге, добросовестно выполняя собачий  долг, споро тащили нарты. Сколько раз тундра отмерялась короткими собачьими лапами, сколько килограммов, центнеров, тонн перевезено  мохнатыми спинами! Сколько верных человеку собачьих душ погибло,  спасая  вероломные и алчные человеческие!   
Дед посмотрел на Лариску, последнюю в череде собачьей упряжки. Собачонка была маленькая,  слабенькая. В общем,  так  себе собачонка,  одно название,  что упряжная. А старалась,  как большая. Невзрачная, а любил её вожак. Видно, было в ней что-то настоящее, собачье.
Многие из людей хотели бы иметь таких, по-собачьи верных, друзей  и подруг, но не только среди собак. Однако  не принято  такое у  людей: слишком  любит себя человек.  Возводит он  себя, родимого, в ранг полубожества, вершителя судеб четвероногих и хвостатых. Вот и этих семерых отправил  в дорогу дед. Сейчас  он обязался заботиться об их желудках, всё остальное, чтобы выжить, они  делали сами. Даже случись  встретиться  со стаей  волков,  ему нечем  будет защитить их. Придётся собакам рассчитывать только на свои клыки и ещё не растраченные в дороге силы.
Снова дорогу стали преграждать валуны. Они  чёрной холодной массой  выплывали из темноты.
«Наверное, берег где-то недалеко, - подумал дед. – Нужно держать ухо востро, не ровен час,  прозеваешь обрыв».
Собаки, повинуясь команде человека, продолжали бежать. Петляние между  валунами  и глубокий снег утомили  мохнатую семёрку. Дед собирался остановиться сегодня пораньше  и подольше отдохнуть: предстоял трудный переход через залив.
Дед  надеялся найти  кусты и устроить костёр на всю ночь.  Здесь как раз было  место для прибрежного  кустарника. Дед крутил головой, пытаясь в сумраке ночи разглядеть спрятавшиеся под снегом кусты. Увидев нечто похожее, он остановил упряжку,
подошёл  к приглянувшемуся бугорку. Под снегом, словно под тёплым одеялом, стелясь по мёрзлой земле, ждала лета берёзка. 
«Ещё хотя бы одну найти, - подумал дед, оглядывая снег рядом  с находкой. -
Посмотрю-ка я за тем валуном», – решил он.
Небольшой серый валун вносил разнообразие в белое  убранство тундры. Ветер облизал его шершавые бока, отполировал поверхность и сдул снег. Дед обошёл валун справа и увидел, что искал. Целый лес из берёзок прятался там под снегом. Ещё две берёзки перекочевали на нарты.
«На сегодняшний костёр  хватит», – определил дед.
Ещё  час он гнал упряжку  вперёд. Наконец,  найдя подходящее место, дал собакам отдохнуть. Уставшие животные  легли  на снег. Дед отвязал постромки, выпустил каждую преданную псину из кожаного плена, предоставив возможность собакам самим устраиваться на ночлег.
«Устали, бедняги. Покормить бы их сейчас получше». 
Дед  тяжело вздохнул: мешок с рыбой  был почти пуст. Он решил не жадничать сегодня,  раздал на ужин по две рыбки. Потом стал сам готовиться к ночлегу.
Сначала он вбил  колья и натянул  полог.  Потом занялся костром. Он отгрёб снег и на очищенном месте сложил  шалашиком щепки. Наломав собранных берёзок, так же шалашиком  сложил  ветки. Он поставил над дровами скобу, повесил  котелок со  снегом.  Обустроив  под  пологом  лежак из шкуры  и спальника, снова занялся костром. Сырые стебли берёзки, сложенные шалашиком, защищали щепки от лёгкого ветерка. Вспыхнувший от спички огонёк быстро побежал вверх, но, коснувшись стеблей  берёзки, остановился. Сырое дерево никак не хотело загораться. Дед снова и снова ставил лучины и зажигал. От стеблей  шёл  пар и никакого огня. Видно, осенние дожди здорово промочили всё растущее на земле тундры.
«Уже полполена на лучины распустил - и всё никакого толка нет», – думал дед, расправляясь  с оставшейся половиной полена.
Он сложил шалашик из лучин взамен сгоревшего.  На этот раз стебли занялись слабыми красными  огоньками. Черный удушливый дым попал в лёгкие. Дед закашлялся.
«Ну,  наконец-то!» – обрадовался он, увидев ползущие вверх красные огоньки.
Огонь потихоньку разгорался, высовывая из шлейфа чёрного  дыма  горячие красные языки.
«Если не нагреюсь, хоть прокопчусь», - ухмыльнулся дед.
Достав мясо, он отрезал большой кусок  и, насадив  на лучину, поднёс  к огню.
«Пожалуй, пора сушкой заняться. А то костёр быстро прогорит, и опять в сырых шлёпать».
Он стащил с ног унты, снял шерстяные портянки. Чтобы  ноги не мёрзли, вытянул их к огню. В этой позе неудобно было жарить  мясо. Но огонь приятно согревал ступни, и неудобства  стоили того. Съев поджарившегося сверху мяса и выпив чая из трав, дед подбросил в костёр остатки берёзок: «На всю ночь не хватит, так хоть засну в тепле».
Он  обмотал ноги подсохшими портянками и влез в спальный  мешок.
Где-то вдалеке выли  волки. Для них начиналась ночная охота. Какие-то шорохи слышались неподалёку. Тундра жила независимо от воли человека, даже не замечая его  присутствия.
«Хорошо, что  в это время  года есть дичь. Не хотелось бы из путешественника превратиться в добычу волчьей стаи. Ружьишко бы сейчас», – засыпая, думал дед.
 Проснулся он внезапно. Холодный собачьей нос ткнулся ему в лицо. Значит, что-то  произошло  ночью, и собаки,  ища  защиты у человека, теснились у полога. Неподалёку светились глаза волков из волчьей стаи. 
«Вот, значит, в чём дело!  Я и  мои собаки,  значит,  для  вас дичь».
Дед одел  унты и встал. Он зажёг заготовленные для растопки лучины.
«Огонь, хоть и невелик от одного наструганного  в лучины полена, а  всё же защита. И нож  мне каюр в дорогу кстати дал».
Дед вытащил из ножен острый охотничий  нож. Больше у  него никакого оружия  не было.
«Хорошо, что нож  есть, голыми руками с  волками  не очень-то  навоюешь», – подумал  дед.
Он насчитал  одиннадцать пар горящих глаз. Волки стояли в ряд, не решаясь напасть.
«Волк хитрая тварь, наверняка кто-нибудь из стаи нападёт сзади. Хорошо, что полог из крепкого брезента, им его не прорвать».
Дед скорее  почувствовал,  чем услышал, что за пологом  лапы хищника  раскапывают  снег. Ему показалось, что  в ряду волков на одну пару глаз стало меньше.  И в эту  же секунде стая ринулась на него.  Через мгновение тела собак и волков сплелись  в смертельном объятии.
Деду досталось сразу два серых. Защищая лицо левой  рукой, изловчившись, правой вонзил нож в бок прыгнувшему на него волку. Второй волк резанул по ногам,  стараясь разорвать вены. К счастью, заиндевевшие каляные унты спасли и левый  кулак, обрушившись на голову зверя, с хрустом сломал позвонки. Вылезшая  из-под полога волчья морда  вцепилась в  ногу. Удар ножа между глаз  успокоил зверя. На секунду всего волк, вылезший  из-под полога, отвлёк внимание - и боль от  зубов напавшего спереди зверя, вцепившегося в правую  руку,  разжала кисть. Нож  упал в снег, оставив деда  безоружным. Левой рукой, повинуясь инстинкту, дед  ударил зверя  по хребту, отправив его в царство мёртвых.
Четыре волка были повержены. На окрашенном кровью  снегу лежало  две собачонки с перерезанным  горлом. Остальные отчаянно отбивались, с остервенением обречённых отстаивая свою жизнь. На вожака навалились два серых.  Из задней  лапы пса сочилась кровь. Дед  пантерой бросился  к нему  на помощь.  Подмяв  под  себя волка, сломал ему  хребет.  Упав на снег, дед стал лёгкой добычей  для  волчьих клыков. Волчья морда, с раскрытой смрадной пастью, тянулась  к его горлу.  Двумя руками  схватив за  шерсть на шее, дед держал зверя. Обагрённые кровью пальцы скользили. Ещё мгновение - и деду  была бы крышка. Вожак бросился на волка сбоку  и,  схватив за горло, отвлёк от  деда. Тот  мгновенно вскочил, ударом кулака прикончил серого.  Вожак бросился  в гущу  боя,  где сплетённые в схватки тела,  катались  по снегу,  оставляя на белом снегу кровавые  следы. Ещё  один волк был повержен  от  клыков   вожака. Кулак  деда закончил счёты с жизнью другого. Три оставшиеся в живых волка,  поджав хвосты,  скрывшись в темноте. На сегодня битва с волками закончилась. На снегу лежали восемь трупов  тощих  серых хищников. Две собаки без движения лежали на снегу. Одна собачонка, жалобно  повизгивая, лизала  прокушенную  лапу. Вожак,  весь  в своей и волчьей крови,  подошёл  к деду и  лёг  на снег у его  ног. Дед  погладил его по голове. Без помощи собак он вряд ли одолел  бы  волков. И собаки, надеясь на силу  и ум человека, помогали  как могли. Дед стер  снегом кровь с шерсти вожака. Ран было много,  но только две серьёзные: задняя лапа была прокушена насквозь, и укус волка за горло лишь по счастливой случайности  не перерезал  сонную артерию. Дед достал из сумки тряпицу  и перевязал раны двум собакам. Остальные три раненые собаки отделались много легче, и  собственный язык был для  них лучшей помощью.
Закончив с собаками, дед занялся своими  ранами. Глубоко прокушенной оказалась рука. На ноге были только царапины.  Он набрал из костра щепотку пепла и присыпал раны. Кровоточащую руку перевязал. Теперь можно было подумать о еде и решить, как быть дальше. 
«Где-то здесь нож должен  быть», – думал он, разгребая снег.
Он рылся в снегу, пока не замёрзли руки. Нож как сквозь землю провалился. Дед  оставил поиски и занялся уборкой.
Оттащив подальше остывшие трупы собак и волков, он присыпал окровавленный снег. После этого  дед решил покормить собак. Развязал изрядно опустевший мешок с рыбой и выудил  со дна каждой псине по рыбке.
«Как без ножа костёр разжечь?  Ни щепы настругать, ни куст срезать».
Дед опять полез рукой в снег и тут же нащупал нож.
«Странно, на целых три метра  улетел. А казалось, что просто упал», - удивился он.
Он  достал последнее полено и настругал щепок.
«Веточками бы  разжиться, – подумал дед. -  Одного  полена маловато для приготовления  хорошего  завтрака». 
Он  собрался сварить горячую  похлёбку из горстки бобов,  головки лука  и  куска жирного мяса. После стольких дней сухомятки хотелось поесть по-человечески.  Конечно, готовка должна занять много времени,  но тронуться в  путь он всё  равно пока не мог.  Из семи  собак две лежали бездыханными, ещё две – вожак и подруга Лариска были серьёзно  ранены. Скорее  всего, их придётся везти на нартах,  вместе с вещами  для малыша. У трёх  оставшихся собак тоже  имелись  раны,  но  идти  в упряжке они могли. Было  непонятно,  кто займёт место вожака и сможет ли он правильно выполнять команды каюра.  Решение всех проблем дед  отложил на потом. Сейчас  нужно было отдышаться и  набраться сил. Он отошёл  в сторону,  надеясь найти кустарник.
Пройдя около сотни шагов, дед  обнаружил то, что  искал. Он нарвал веток и вернулся  обратно. На приготовление похлёбки ушло два часа. Поскольку  котелок  был один,  чай пришлось отменить.
Место стоянки вызывало неприятные ощущения, и, покончив с трапезой, он стал собираться.
Когда дед  начал  запрягать собак, вожак, сильно  хромая, подошёл к своему месту.
- Нет,  дружок! Сегодня ты будешь  пассажиром, - огорчил его дед.
Дед отцепил лишние постромки,  оставив места  в  упряжке трём собакам. Из оставшихся трёх  собак  никто не подошёл  и не встал первым.  Дед поставил первую попавшуюся собаку на место вожака. Собака  упиралась, скаля зубы, очевидно не желая ссориться с раненым вожаком. Другие две, смирившись со злодейкой-судьбой, заняли место следом. Распределив вещи на нартах так, чтобы осталось место, дед устроил  раненых собак. Сначала он положил Лариску, потом вожака. Они лежали бок о бок, и вожак, находясь  рядом  с  подругой, не выказывал недовольства. Можно было трогаться в путь.

   Глава 15. Так хочется домой.
  Надев снегоступы, дед пошёл вперёд. Три собачонки, признавшие человека вожаком, трусили за ним. Только через час дед согрелся, полностью справившись с  нервным ознобом. Саднящая рана на  руке напоминала о смертельной  схватке с волками.
«Одежду испортили, сволочи, и зачинить нечем», – думал дед. 
Он не раз отстаивал своё право  на жизнь, обороняясь от напавших волков, только двуногих. С серыми, хвостатыми драться  пришлось впервые.
Ещё молодым, когда был взят под стражу за драку с двумя напавшими на женщину громилами и получил от прокурора направление к  «хозяину»  сроком на пять лет,  он понял: нет в жизни правды.  Вскоре прокурор, для количества, причислил  его, уже сидящего в  зоне,  к группе, проходящей по какому-то  политическому делу, выудив у  простодушного новичка нужные слова, что увеличило срок ещё на пятерик. Вот  тогда-то  юноша, которым был теперешний дед Репка, познал все прелести общения с двуногими волками. Уже в юном возрасте он был очень  силён и  проявлял крутой, независимый нрав, что напрягало заправлявшую в  зоне братву. Били его нещадно. Тогда-то он и лишился большей части зубов. Цинга от убогой тюремной пайки  завершила начатое, оставив без единого зуба.
В зоне сидели хорошие учителя,  давшие  бесценные  уроки  жизни,  показавшие,  что в стае волков побеждает хитрый  и сильный. Он схватывал всё на лету и через пару лет теоретически освоил несколько воровских специальностей. После двух  лет  отсидки он похудел, не по годам повзрослел, и будь у него хоть кто-нибудь из родственников,  при встрече тот вряд ли узнал бы его. Репка понимал, что  восемь оставшихся лет лагерной жизни не протянуть, и погибнуть вполне реально много раньше. Тогда-то его и уговорили  двое заключённых вместе с ними  бежать на материк. 
Стояло короткое  северное лето, и даже худая одежонка лагерников  вполне могла уберечь от капризов погоды.  Он поначалу не мог понять, зачем двум взрослым заключённым понадобился неопытный юноша в долгой, тяжёлой дороге, однако согласился, считая, что для него появился реальный шанс выжить.
В тот день заключённых водили на земляные работы в  расположенный рядом с зоной посёлок. Заключённые копали траншею, периодически останавливаясь и вытирая  со лба пот. Конвоиры, сидя на подстеленных  плащ-палатках, грелись на  солнышке,  насвистывая популярные мотивчики.  На заключённых внимания  практически  не обращали, предоставляя им малую толику  самостоятельности. Конвоиры понимали, что зэкам деваться некуда.  На тысячи километров вокруг  тундра с  топями болот,  мошкой и комарами. Голодным, обессиленным людям без еды не пройти  трудный, долгий путь до вожделенной свободы.
Но в тот день охранники ошиблись. Очевидно, сговорившись, заключённые вылезли из траншеи и пошли в разные стороны.  Трём  охранникам было не совладать с тридцатью зэками. Как и положено,  первый выстрел охранники произвели в воздух. Но в кого стрелять  второй пулей,  они так и не решили. Действительно,  никто ведь не бежал! Просто люди медленно шли в тень здания.
«Ну, посидят, покурят, да и опять примутся копать», - решила  охрана  и осталась сидеть на своих плащ-палатках. 
Так и получилось: посидели, покурили и опять влезли в траншею. Только пришло  в траншею  на три  человека  меньше.  Охранники не заметили этого и продолжали сидеть, как ни в чём не бывало.
Трое скрывшихся зашли за дом, стащили с верёвки сушившуюся там одежду, переоделись и  двинулись от посёлка в тундру. Нужно было уйти как можно дальше, пока не хватились.  У них оставалось три - четыре часа, чтобы скрыться от погони и  выиграть небольшую фору.
Когда закончили рыть траншею, конвой построил заключённых и пересчитал.  Отсутствие трёх человек сразу обнаружилось, но послать на поиски было некого. Лишь когда пришли в зону и доложили  начальству, ещё два часа потребовалось, чтобы собрать и послать в погоню десять поисковиков с двумя  собаками. 
 Воля.  Как сладостен и  свеж  ветер  свободы, дующий в обветренное лицо! Обутые в грубые ботинки ноги без устали отмеряли  километр  за километром,  унося от побоев, голода, смерти. Ослабленное голодное тело, ныло  каждой жилкой  от сумасшедшей, непосильной гонки. Шесть  часов беглецы шли,  огибая болота, перепрыгивая с  кочки на  кочку  на звериных тропах.
- Кажись, оторвались, - сказал  длинный и худой.
- Таперича им  дырка от  бублика, а не наши шкуры, -  ответил  маленький и коренастый.
Все трое повалились на мягкий влажный мох.  Сейчас в зоне был ужин  - вонючая  баланда  с рассыпающимся в руках кусочком отрубного хлеба. Все  трое испытывали голод и были бы не против вкусить от щедрот лагерного повара, только возвращаться в потерянный ад никто не хотел. 
Каждый достал из кармана мандру – скатанный  в большой катышек хлебный мякиш - и принялся  есть.  Целых десять дней собирался по отначенным  от пайки крохам этот,  наполовину из отрубей,  хлеб. Теперь,  на воле, он казался  особенно вкусным. Жаль, что мал был кусок поганого хлеба. Не утолил  он  голода.
- Часик поспим и опять в бега. Вертухаи с собаками наверняка  уже в пути. Они борщ  с настоящим хлебом жрут и наверняка  не так, как  мы, устали, – сказал тощий  и  длинный.
Все трое забылись в коротком,  похожем на смерть сне. Проспали два часа. Это частично восстановило  силы.
- Надо поторапливаться. Если собаки взяли  след, нам крышка.  Вся надежда  на  влажный  мох,  на нём собаке след не взять, – сказал маленький и коренастый. 
Репка,  как его тогда уже называли, спросил,  куда  они  идут. Длинный  ответил:   
      - Куда надо, туда  и идём.
Потом,  подумав,  что надо бы обнадёжить  мальца, добавил:
- Не боись, не поймают. С  нами не пропадёшь.
Репке тогда шёл девятнадцатый год.
Надо сказать, что Репкой его прозвали потому, что с детства любил он сладкую репу.  Как её не любить, если голодно  было и находившиеся рядом  с интернатом  колхозные поля засеянные репой, очень выручали. И фамилия у него была подходящая - Репкин.  Когда зубов лишился, и вовсе на репку  похожим  стал:  где жевать - пошире, где думать - поуже.
 Троица беглецов шла к железной дороге. Конечно, именно там их и будут искать. Только по-другому не добраться  до мест  обетованных, не преодолеть тысячи километров. Здесь, на открытом взгляду  безлюдном просторе тундры, их видно  на много километров. На железной дороге, в товарном вагоне, можно  проехать  не один  километр. Выпрыгивать из вагона  перед узловыми станциями, обходить их стороной - таков был их план.
Вся троица усердно работала ногами. Только сил  становилось всё меньше. Недозрелые ягоды и листочки с кустов плохо утоляли голод. Уже три дня  они находились в  пути и совсем  выбились из  сил.
- Нужно  сделать остановку,  костерок запалить. Хоть от мошки на время избавимся,  да и погреться не мешает, - сказал коренастый.
Он был  у них за главного и по праву пахана принимал  решения. Наломав веток, разожгли  костёр. Когда он  разгорелся, улеглись вокруг  отдохнуть. Сон мгновенно сомкнул глаза. Но, видно, не все собирались просто выспаться.
 Репка проснулся внезапно. Шестое чувство, заставив открыть глаза, сразу включило
сознание. Он резко повернулся  на левый бок, оттолкнув нависшее сверху тело. Острый нож прорезал одежду и поцарапал  кожу. В следующее мгновение Репка почувствовал, как его  схватили за ноги. Лягнув правой  ногой  в лицо нападавшего, он высвободил и левую, вывернулся и вскочил на ноги. Коренастый выставил вперёд  нож и бросился  на него.  Отпрянув  в сторону, Репка заставил противника промахнуться, и ударом  кулака в висок свалил  его наземь. Тогда длинный,  вытерев рукавом окровавленные губы, бросился  на Репку. Сцепившись, они свалились на землю. Соперник был длинный и тощий, но цепкий и хитрый.  А Репка  молодой и быстрый, но неопытный. Опыт и хитрость на мгновение победили, уложив Репку на лопатки и дав увесистую  зуботычину.  Но Репка  вывернулся и оседлал нападавшего.
- Что, гад, не вышло по-вашему! Сожрать меня хотели.  Не первый день в зоне живу,  про  «корову» слышал, - заламывая  длинному руку и едва переводя дыхание, сказал Репка. Он до последнего момента не верил, что его взяли в бега именно как корову, и чуть было из-за своей доверчивости не лишился жизни.
Коренастый  так и лежал  не шевелясь. Кровавое пятно на  виске говорило, что его счёты  с жизнью закончены.
- Отпусти! Повезло тебе сегодня. Не тебя, а ты есть  будешь. Отпусти, тебе говорят! Пока  угли  горячие, надо поторопиться.
Репка плюнул  и отпустил. Длинный  тут же  вскочил,  боясь  как бы  и его не присовокупили  к  предназначенному  для  ужина.
- Жри сам вонючего пахана. Я лучше сдохну, а человечину жрать не буду.
- Твоё  дело. Мне больше достанется. Дня на три хватит. Отъемся, потом опять в путь, – сказал длинный.
Репка ничего больше говорить не стал. Вынув нож из мёртвой руки пахана, он пошёл прочь.
- Нож-то оставь! Чем тушу разделывать буду? – крикнул вдогонку длинный.
Репка  шёл  не оглядываясь. Больше он никогда длинного не видел.
Три дня он шёл до железной дороги, ел ягоды, какие-то веточки, корешки. Потом ехал на  товарнике. Потом шёл и снова  ехал. Впереди  его ждало много событий, и в их числе ещё четыре ходки к «хозяину». Теперешний дед  Репка не любил ворошить прошлое. Мало  было  в этом прошлом такого, о  чём  хотелось бы вспоминать.
  Уже  четыре  часа  дед шёл  впереди собак. С  непривычки он изрядно  устал.
«И как это каюры по двенадцать часов идут впереди упряжки? Я за четыре часа вымотался так, что  отдохнуть и поесть просто необходимо».
Он остановил  упряжку и подошёл  к  мешку  с  провизией. Вожак спрыгнул  с нарт,  чтобы  размяться. Глубокая рана на его лапе ещё кровоточила. Лариска поднялась,  но  спрыгивать  не стала. Она  совсем по-кошачьи прогнула  спину,  потянулась и зевнула. По всему было видно, что жизнью она довольна. Дед рассчитывал, что и она спрыгнет, освободит место на нартах, и тогда он сам сможет устроиться на них и отдохнуть сидя.
«Сука - она и есть  сука.  Пускай понежится в комфорте», - он решил не сгонять псину на снег и как-нибудь на краешке пристроиться рядом.
Достав из сумки, припасённую на чёрный день краюху  подмёрзшего хлеба, он отломил половину, остальную оставил на потом. Усевшись на нарты рядом  с Лариской,  куснул хлеб беззубым  ртом. Хлеб был  крепкий от мороза,  и не поддавался.
«Нужно его размягчить или нагреть, да жаль время тратить на поиски дров. Попробую отогреть, тогда уж пожую». Он положил хлеб за пазуху,  надеясь, что  тепло сделает краюху помягче.
«Можно, конечно, мяса  съесть. Только надоело оно, в горло не  лезет.  Сейчас бы яичницу на сале, да со  шкворчащей  сковородки прямо в рот. Щец из  квашенной  капустки тоже неплохо бы», – дед предавался  мечтам, согревая засохший обед за пазухой.
Лариска,  воспользовавшись ситуацией, прижалась к  нему  тёплым боком. 
«Ну, прямо дед  на  завалинке! И блохастая подруга рядом. Полная идиллия да и только.  Однако, пора хлеба откушать», - просидев четверть часа с краюхой за пазухой, решил дед.
Вынув из-за пазухи полкраюхи, куснул.
«Нет, не  помогло,  жесткой  так и осталась», - так и не откусив ни кусочка, определил он.
Он  поломал хлеб на  мелкие кусочки. Положив  в рот горсть  крошек, стал сосать.
«Ну  прямо  как младенец  с  крестьянской соской  из  тряпочки  с хлебом», - ухмыльнулся  он. Закончив с хлебом,  зачерпнул рукой  снег и, положив в рот, пососал.
«Ну, вот и  напился. Получился обед из двух блюд. Совсем  как в Клавкином  ресторане», -  вспомнил он поселковую  забегаловку.
- Поел, отдохнул, пора и в дорогу, - громко, будто разговаривал с кем-то, сказал дед. 
Он нехотя встал и потянулся.
- Ну, давай залазь к  своей Лариске. Небось соскучился по своей блохастой, - обратился он к вожаку. Тот обиженно отвёл  глаза.
- Да ты не обижайся. Я  так,  по-стариковски погрелся  у  твоей. Ты  молодой,  тебе и женихаться, а я уже только глазами с дамой могу. На Лариску не серчай. Дамы  завсегда  идут туда,  где теплей и сытней. Так оно правильно.  Нечего нашему брату лениться.  Семью  завёл, так работай, зарабатывай.
Сказав, что может  только глазами,  дед соврал. 
Просто, он хотел надёжности во всём, а женское племя представлялось ему визгливым и ненадёжным.
«Да Бог  с  ними. Бог их создал, ему  и судить», - вкусив в очередной раз от женского непостоянства, обычно думал он.
- Ладно, не серчай, - сказал он вожаку. - Залезай на нарты,  пора  трогать. Рана  заживёт,  тогда и пойдёшь первым. А сейчас я уж  впереди, вместо собаки.
Выслушав деда, вожак устроился на нартах.  Дед  поправил на  лапе повязку и, заняв место впереди упряжки, зашагал в снегоступах. 
Ещё четыре часа  ходу  вышибли из  деда  дух.
«Да,  ходок из меня никудышный. Сегодня и сорока километров не прошёл. Так и за неделю не доберёшься», -  подумал дед, остановившись в очередной  раз.
- Придётся останавливаться на отдых  здесь. Дровишек бы только найти, да  костерок зажечь, - сказал он вполголоса.
Он подошёл к нартам. На этот раз Лариска и вожак вместе спрыгнули  на снег. Дед уселся на освободившееся место.
«В первые дни  восемь сотен километров прошёл да сегодня сорок. Значит, немного осталось. Если бы не волки, через два дня домой  добрался бы. А теперь все четыре прошлёпаешь».
Дед  тяжело вздохнул, представив себя целых четыре дня идущим  впереди собак. Надежда  на то, что вожак поправится  через два дня  и  займёт место  впереди упряжки,  освободив деда  от собачьей  работы, хоть и грела душу, но ничего не решала. И так уже потерянно слишком много времени, которое уже не нагнать. Но последний участок пути  по льду залива  нужно будет пройти  быстрей и тут уже без вожака не обойтись.
Вспотевшая  спина  и ноги  быстро замерзали, и,  рассиживаясь  на нартах,  можно было запросто  простудиться. 
«Распрягу-ка я собак,  да  накормлю. Пусть отдыхают», – подумал он.
Дед развязал  постромки, и отпустил собак.  Из почти  пустого мешка  выудил каждой собаке  по рыбке. Теперь надо было раздобыть дров. Не обнаружив рядом ничего подходящего, дед отправился осматривать окрестности.
Не прошло и получаса, как дед  разжился ветками на костёр.
«Теперь живём. Тут на  всю ночь хватит, ещё на утро  останется», - радовался он находке.
Только  рано он радовался: сырые ветки долго не хотели загораться. А когда  занялись, едкий дым  выдавил из глаз слёзы. Дед поставил полог, расправил спальник и занялся  ужином. Вскипятив воду для чая и  поджарив  мясо, он основательно  перекусил. Собаки с завистью смотрели,  как мясо кусок за куском исчезало в его беззубом рту. Расстегнув шубу, дед с  удовольствием  подставил теплу красных лучей костра уставшее, замёрзшее тело. Унты и  портянки,  наполняя воздух специфическим резким запахом, не хотели сохнуть.
«Придётся  ждать, пока не высохнут.  Жалко второго комплекта портянок не взял. Эти  совсем заскорузлые стали, ноге неприятно», - размышлял дед, глядя на языки пламени.
Огонь быстро поглощал  ветки, и  дед,  экономя,  подбрасывал их понемногу. Невысокие  языки пламени  облизывали новую  порцию  угощения,  взамен  отдавая  живительное тепло. Дед очень устал сегодня, но спать пока не собирался. Нужно было поддерживать  огонь, чтобы унты успели подсохнуть.
 Ещё  в детстве дед любил смотреть на  огонь. В интернате, где он воспитывался, было   печное  отопление. Дядя Вася, тамошний истопник, приметил смышлёного  малыша, который помогал ему  чистить топки и подтаскивал дрова. Дядя Вася знал  много  интересного  и частенько угощал юного помощника новой  историей.  Слушая  рассказы, мальчик устраивался перед огнём, оседлав большое толстое  полено. Интересный рассказ на фоне красного пламени становился чем-то особенным,  тёплым. Мальчугану казалось, что и сам он  был очевидцем событий.
Дед не знал, почему сегодня вспомнил детство. Может, одиночество, беспризорщина, неприкаянность, которые так угнетали в детстве, никуда не делись, а сопровождали его всю сознательную жизнь? Дядя  Вася  казался ему тогда самым близким человеком. Он неожиданно  появился  в жизни мальчика и так же неожиданно исчез. Воспитатели детского дома шептались, намекая, что он бывший  граф или  князь и что  его забрали    как  шпиона. Мальчик не верил  и ждал. Он  ждал встречи с дядей  Васей  всю  жизнь, в  душе оставаясь таким же доверчивым,  верящим в чудо ребёнком.
Теперь, он сам был дядей, и, наверное, воспоминания о дяде Васе ещё  больше привязывали к малышу. Возможно,  он  будет таким  же другом  для  малыша,  каким когда-то был для  него дядя  Вася. На душе стало тоскливо, захотелось вдруг, вопреки всем законам,  очутиться в тёплом  доме, рядом со спящим младенцем.
«Что-то я совсем раскис сегодня. Так недолго и заболеть. Всё  это чёртовы волки, будь они неладны», - одёрнул себя дед, стараясь отогнать вредные сейчас воспоминания.
Он потрогал сохнущие унты.
«Ещё полчаса и можно  спать ложиться. Лучше  завтра пораньше  выехать, да  почаще останавливаться для отдыха».
Посидев  ещё  немного  у  костра,  дед залез  в  спальник.  Костёр, недолго  погорев, съел весь  корм  и потух.
Деду снились волки. Их было  очень много, и он один, держа малыша на руках,  убегал от серой стаи. Он  очень быстро  бежал,  но серые не отставали, следуя  по пятам. Дед  бежал босиком по ледяному насту  зимней тундры, и замёрзшие ноги  уже не чувствовали боли. Казалось, всё, сейчас  он упадёт бездыханным и волки разорвут его  на куски.
Впереди показался  высокий берег, а  за  ним океан.
«Вот бы лодку сейчас», – подумал  он.
Дед  съехал  по  крутому  берегу  и,  очутившись на льду,  вскочил на  ноги.  Серые показались на крутом берегу. Их ноздри втягивали воздух, возможно, стараясь хотя бы унюхать  добычу,  если не удалось  её съесть. Но ветер дул с берега и не предоставил  даже  такого  шанса.
«Что, съели! Вот вам,  накуси, выкуси!» -  ликовал дед. 
Треск ломающегося льда напомнил, что он не на земле. Огромная льдина, на которой он стоял,  отошла  от  берега  и,  гонимая ветром,  уходила в океан. Чем  большее расстояние  отделяло её от берега, тем меньше она  становилась, теряя оторвавшиеся  части.  Уже огромные океанские  волны, поднимая и опуская льдину вверх и вниз, ледяными брызгами обдавали ноги. Дед с ужасом ждал, когда льдина расколется  и он упадёт с малышом в ледяную воду.
«Как  мёрзнут ноги, сейчас бы унты одеть и попрыгать», – совсем не к  месту подумал он и проснулся.
Вчера он сушил портянки и унты. Прямо с голыми ногами забравшись в спальник, к утру изрядно замёрз.
«Правильно говорят бывалые тундрюки: в тундре тёплые, сухие ноги самое главное».
Он вылез из спальника. Намотав на ноги сухие портянки  и надев промёрзшие за  ночь унты, принялся за дела.
  Уже через час, собаки, ведомые дедом,  тащили  нарты.  Сегодня надо было долго идти. По его подсчётам, оставалась добрая  сотня  километров.  При теперешнем  положении  дел,  дорога займёт  все три  дня. Этого дед боялся: запасов провизии  едва ли хватит на  два  дня,  а  голодным  много не  находишь. Поневоле приходилось торопиться.
 На  третий день нарты, запряженные  тремя собаками, с человеком, идущим  впереди, достигли  берега залива. Тем утром дед  съел последний  кусок  мяса и  раздал собакам остатки рыбы. Если  дорога  растянется ещё на два дня, придётся голодать. За заливом находился посёлок, еда, тепло. Собаки, словно чувствуя это, резво бежали вперёд, подгоняя деда. Спустившись по  крутому  спуску на лёд,  дед впряг вожака и  Лариску. Раны у собак  ещё не зажили, но ненадёжный лёд может начать  трескаться каждую минуту. Тогда  две не  совсем ещё выздоровевшие собачьи  силы оказались бы совсем  нелишними. Лариска жалобно скулила, сетуя на злодейку-судьбу. Дед уселся на нарты,  и упряжка пошла. Над заливом стояла хмарь, не позволяя толком рассмотреть, что там впереди. А  впереди могли  быть торосы и промоины, которые дед должен был увидеть раньше, чем ноги вожака провалятся в воду. Ветра не было, и такой факт напрягал нервы: не ровен час, подует с берега, и угонит  лёд в море.
Время двигалось к вечеру, когда опасения деда подтвердились. Слабый ещё  ветерок  потянул в левую щеку.  На севере погода меняется мгновенно.  Лёгкий ветерок мог перейти в шквал - тогда жди беды. Вожак хромал на раненую лапу, но бежал  споро,  зорко смотря вперёд. Деду почти не нужно было в случае необходимости самому менять направление движения упряжки. Опытный вожак сам обходил  торосы, собачьим чутьём  различая хлипкий лёд  на  недавней полынье, резко менял направление. Ветер понемногу  усилился, и его порывы изрядно холодили левую щёку. 
«Что-то  я  разнежился, ветер  так  себе, а мне уже холодно.  Но ничего, залив переедем, тогда  погреемся дома.  Пора  бы уже берегу  показаться», -  подумал дед.
Треск льда прервал его мысли. Разрывало береговую линию  льда,  что могло быть очень опасным. Сильный  уровень звука говорил, что берег где-то рядом.  Через  десять минут дед подъехал к кромке льда.  До берега было  не более  пятидесяти метров, но открытая  вода преграждала путь.
«Берег крутоват. Собакам не подняться»,  - определил дед, направив упряжку вдоль кромки. 
Он надеялся, что где-нибудь  есть место,  где лёд  ёще не оторвало от берега. Проехав ещё  километр, дед нашёл что искал. Берег мыском выдавался в море. Оторвавшись  от берега под  порывами ветра, лёд прижало сбоку к мыску. И в этом месте берег  был крутым, но выбирать не приходилось. Ещё несколько минут - и ветер угонит  лёд  дальше. Он остановил упряжку и, встав  сзади на полозья, дал команду собакам.  Вожак рванул  постромки, и, скользя лапами по обледенелым камням, собаки полезли вверх. Нарты медленно поднимались в гору  с прицепившимся сзади дедом. Он ничем не мог помочь собакам: камни были слишком скользкими  для  подошв на унтах. Две минуты подъёма показались часом. Несколько раз собаки вставали,  не в силах тащить  тяжёлые  нарты. Окрик деда заставлял  их повторить попытку, и они снова скользили лапами по  камням,  ломая  когти.
И вот уже он стоял  на крутом берегу, а собаки лежали у его ног,  переводя  дыхание после непосильной работы. Сумку с гостинцами  он заранее привязал  к  нартам  и благодаря  этому она не  вывалилась.
«Успеть бы добраться до дома,  пока ветер  не очень сильный.  Знать  бы, в какой  стороне посёлок. Что-то  место это на берегу не узнаю.  Наверное, далеко  ещё, но  ничего,  доберёмся».
- Жаль, что угостить вас  нечем, - сказал дед, обращаясь к собакам.
Собаки, не поднимая морды со снега, одним  ухом слушали деда. Умные глаза хвостатых говорили: «Раз нет ничего на зуб, мы  хотя бы отдохнём».
Дед  дал  отдохнуть  собакам минут двадцать.
«Пора трогать, не ровен час, пургу принесёт».
Он скомандовал и собаки  пошли. В какую сторону надо ехать дед  не знал, поэтому  двинулся дальше придерживаясь берега. Через  час  впереди показались  огоньки. Ещё через  полчаса дед въехал  в посёлок. Подкатив к дому, он остановил упряжку.

   Глава 16. В посёлке назревают перемены.
Распрягать собак дед не стал,  решил – пусть немного освоятся  на новом месте. Он  нажал на  звонок у входной  двери. Ему никто не открыл, видно, соседи работали во вторую смену или после работы зашли  в ресторан расслабиться. Дед вспомнил,  что  у него есть  ключ. Он  вернулся к нартам и, порывшись в сумке, выудил его со дна. Дед подошёл к  выходной двери и открыл. Взяв в сенцах рыбы собакам, вышел  на улицу и запер за собой дверь.
Дед  решил  времени на еду не тратить, а  сразу ехать к малышу. Раздав собакам рыбу и подождав, пока они насытятся, тронулся в путь.
Когда  он  появился на пороге избушки, Нюра  ахнула и выронила чашку. 
- Мы только что тебя вспоминали, - сказала Клава.
- Дверь-то  чего  не закрываете? Не ровен час, кто-нибудь ввалится, - сурово ответил  дед.
- Я только выходила,  сейчас закрою. Ты-то как? Здоров ли, небось  добирался непросто? –  спрашивала Нюра.
- Что со  мной случится,  со старым-то? Разве что помру в одночасье.  Вот  гостинцев
вам  принёс.
Дед поставил на стол сумку.
Женщины склонились над ней, начали вытаскивать соски, детские вещи.
- Ой, что же мы тут! Ты,  небось, голодный.  Сейчас тарелку горячих щей налью, – забеспокоилась Нюра и, оставив напарницу одну разбирать сумку,  пошла на кухню.
Дед подошёл к люльке и посмотрел потеплевшим взглядом на посапывающего  во сне малыша. Он  потрогал вылезшую  из-под  одеяла маленькую ручонку. 
- Тише ты! Не ровен час, разбудишь малыша.  Он совсем недавно наелся и заснул. Если не будить, ещё  не скоро проснётся, - строго выговорила Клава.
Запах щей из квашеной капусты крепким духом наполнил помещение.
- Вот и  щишки. Наваристые, на свинине варила, – Нюра  поставила  тарелку на  стол.
- Иди ешь. Успеешь ещё  насмотреться на приёмыша. Клава, ты бы  хлеба  нарезала, что ли.
Клава достала из настенного шкафчика краюху ржаного хлеба, завёрнутого в тряпицу. Хлеб  в  посёлке был  в дефиците и  подавался к столу только в особых случаях. Было понятно, что щи  с ржаным  хлебом  появились в доме не случайно, а были  приготовлены специально к возможному появлению деда.  А как принято исстари, щи без хлеба на стол в русской избе  не подавали. Здесь,  можно  сказать, деду повезло. Он  поел вдосталь горяченького, навернув две тарелки, да ещё с пористым, с  хрустящей корочкой,  ржаным  хлебом. Откушав, дед заторопился.
- Пойду я, собаки там  у меня.
- Как отдохнёшь,  приходи. Расскажешь, как добирался и всё такое. А то сидим  тут в посёлке  и не знаем,  как люди в городе живут, -  вместо  прощания, не сдержав  женского  любопытства, напутствовала Нюра.
- Ладно,  расскажу  в другой  раз, – буркнул дед и вышел из избы.
Рассказать что-нибудь этакое в мужской компании дед  мог. Но  изгаляться, развлекая дам, дед был не мастак. Однако ему ничего  не оставалось, как согласиться. К тому же  появлялся лишний повод побыть рядом с приёмышем, а это выравнивало положительные и отрицательные моменты данных обязательств.
Добравшись до места, дед  выпряг собак и  вошёл в дом. Он разделся и завалился спать, собираясь отдохнуть за все дни мытарств.
Вернувшиеся со  смены соседи долго не могли попасть в дом, охраняемый ездовыми собаками. Когда вошли, запах нестираных портянок и богатырский храп встретили их.
На другой день, помывшись и надев новые портянки, дед пошёл улаживать проблемы с работой. Начальник знал, что дед летал  в город,  но за прогул всё равно пожурил.
- Мог телефонограмму послать, что  ли! Рация в тресте есть, и у  геологов тоже есть. Ну да ладно,  что с тебя, старого,  взять. Другой бы давно на  печке сидел, а ты  ещё работаешь. И, надо сказать, неплохо  работаешь. Выйдешь на работу завтра в  утро,  а сейчас отдыхай, – сказал начальник.
«Спасибо, Иваныч, на добром слове. Подвёл я тебя. Только  не моя тут  вина. Милиция там, в городе, знаешь какая? Палец в  рот  не клади. Да что  палец - все карманы обчистят и тебя же в воровстве обвинят.
- Не ты первый побывал в гостях у ментяры Шара. Ваш кореш, Дохлый, уже вызволял двоих в том  году. Ты лучше скажи, что с собаками делать будешь.
- Каюру надо их вернуть. Уговор был, что с самолётом отправлю их обратно.
- Это вряд ли. С самолётом новый начальник  экспедиции  прибудет. Он бывший партийный работник, а с ним не поспоришь.
- А наш-то начальник чего? Уезжает насовсем, или тут, как заслуженного  пенсионера, пристроят?
- Уезжает, дед, уезжает. Жалко, конечно. Всю жизнь под ним  здесь прожили, да, видно, срок пришёл. Может, и с новым поладим.  Так-то вот у нас дела обстоят.
Дед вышел из конторы  и по пути заглянул в ресторан.  Буфетчица Клава  с  недовольным видом протирала стаканы. Ни одного посетителя  не  было в ресторане, и  дамочек, ради  которых дед заглянул в ресторан,  тоже не было.
«Значит, дома ещё», – подумал дед, ретируясь к двери.
Клава  зло взглянула на него:  нечего, мол, заходить, коль ничего не нужно.
Дед направился к дому дамочек, намереваясь узнать как обстоят дела с усыновлением. В доме  его не ждали, и обе  дамочки находились в неглиже, по-местному - в спальных рубашках с накинутыми поверх телогрейками.
- Дед, как ты невовремя. Мы только что собирались завтрак варить и печку подтопить. Ночью маленький расплакался, видно,  животик пучило. Нюра с ночной три часа как
пришла, часик поспала. Больше никак, хозяйство, – Клава  воспитывала  деда, пока тот расстёгивался и снимал полушубок.
- Печку сейчас разожгу, - предложил дед. - Где тут у вас таз под шлак?
Клава показала рукой на грязный таз в углу кухни.
- Уголь я уже принесла, вон, в ведре.
Дед выгреб шлак из печки, засыпал угля. Пристроил щепки в топке и зажёг.
-Я  вот чего пришёл к вам, бабоньки. Перед отъездом вы собирались узнать насчёт усыновления. Что-нибудь прояснилось?
-Я ходила к начальнику экспедиции, – начала рассказывать Нюра. – Он записал меня  к юристу. К тому тоже уже сходила. Он  сказал,  что нам с Клавой, как безработным,  ребёнка усыновить не дадут. А наша профессия - это вроде и не профессия вовсе. Может, тебе  самому с этим же вопросом к юристу подрулить? Ну, с усыновлением.
- Мне начальник участка сегодня сказал, что наш Гершенович уезжает жить на материк. А от него много зависеть  может. С новым-то ещё договориться надо, – дед развёл руками, показывая дамам,  что на всё воля божья.
- Да  уж, нынче с этим непросто. Не то  что  после войны, когда одна беспризорщина была. Напридумывали законов, что женщина не может сироту усыновить, - высказалась Клава.
- Ладно, с усыновлением всё понятно, не скоро ещё оно  будет. А  с именем-то как? Мальчишка-то без имени  растёт, – добавил к сказанному  дед.
- Тебя ждали, как же имя давать без мужчины?  - пояснила Нюра.
- Вот он я, здесь. Только с именем для  малыша одним моим мнением не обойтись. Да  и сомневаюсь я. Вроде бы Иваном можно назвать, Василием тоже неплохо.
- Нюра предлагает назвать Альбертом, а  я думаю, Эдик тоже можно,  -  сказала  Клава.
- Да вы что, бабы! Русские вы  или  не  русские? От русской бабы Иваны рождаются да Василии. А не какие-то там Эдики, да  Альберты, – возразил дед. -  А сомневаетесь, так давайте у людей спросим.
Из-под стола высунулась  жующая, любопытная морда козы, и раздалось блеяние. 
- Нюра, доить пора. Видишь, сама  просится, -  сказала  Клава.
Нюра с котелком  полезла  под стол. На этом спор и кончился. Дед засиживаться не стал, чтобы не смущать дам, скоро ушёл.
На другой день дед вышел на работу  в первую смену. Он крутил гайки,  налаживая  механизмы, думая  о последнем разговоре с дамами. Предложение самому усыновить малыша на своё имя деду понравилось. Только  разрешат ли, ведь за семь десятков перевалило. И семьи у него нет,  не жениться же на старости лет. Чтобы  не откладывать дело в долгий ящик, он решил прямо сегодня  зайти к начальнику экспедиции, авось примет. Что же касается имени, дед знал одно: Иван - самое подходящее. Иванов в посёлке много, и никто  из братвы возражать не будет. К  тому  же дед в тайне надеялся на благоприятное решение начальника насчёт усыновления. Тогда мальчика будут называть Иваном  Ивановичем, поскольку самого деда звали Иваном. С фамилией, правда, не  того -  Репкин. Но Иван Иванович Репкин ничуть не хуже какого-нибудь Ноского или Сипикина.
Во время обеда в столовой дед поделился наболевшим со  знакомыми, сидевшими с ним за одним обеденным столом. Те одобрили решение деда, поговорить с начальником экспедиции. А Колька, известный в поселковой братве балагур, сказал:   
  - Ты  не сомневайся, Гершенович свой мужик,  да и мы поддержим. Глядишь, на старости  лет папанькой станешь. Не боись, мы помогать будем.
После смены дед отправился в контору.
- Вы бы ещё ночью приходили! – сердито встретила деда секретарша.
Она убирала со стола и уже собиралась уходить домой.
- Можно к Гершеновичу?  -  спросил у неё дед.
- Вы что, читать не умеете? Русским  языком написано на двери: приём по личным вопросам в четверг с пяти до семи вечера, - объяснила секретарша.
- Да мой вопрос вроде бы не совсем  личный.
- Тогда вы должны быть записаны по предварительной договорённости с шефом, – не унималась секретарша.
«Вот въедливая какая», - подумал дед. А  вслух сказал:
- Я уж, по праву старейшего жителя этого посёлка, войду.
- Что-то я таких  прав не знаю, - изрекла секретарша, вслед  деду, не  успев загородить дверь.
- Можно? – дед  всунул  голову в  проём приоткрытой двери.
- А, дед! Заходи, – пригласил  Гершенович.
Он стоял у окна и курил.
- Всю  жизнь собираюсь бросить курить, да всё повод появляется  курнуть. Тоска на  душе, уезжаю ведь. Ладно, не стесняйся, проходи, садись. Раз пришёл, значит,  нужда  появилась. Рассказывай,  зачем пришёл, заодно о своих приключениях поведаешь.
Дед уселся на  краешек стула и, от столь неожиданно радушного приёма, разомлел. Все мысли из головы вылетели. Жалко ему было,  что Гершенович уезжает.
«Всю ведь  жизнь под ним прожил, это  не понюшку табаку унюхать», – думал  дед.
- Ну, дед, излагай. По делу небось пришёл.
Дед начал о наболевшем.
- Я о мальчике, ну, о сироте, которого дамочки усыновили, – слово «дамочки» коробило слух, и дед, поняв свою оплошность,  покраснел.
- Ну, ну, дальше давай. Я  про мальчика знаю. Нюра неделю назад ко мне приходила, спрашивала, как малыша усыновить.
- Я по этому же вопросу, насчёт усыновления. У Нюры я был, она  не против, и Клава не против. В общем, я сам хочу усыновить мальчика.
Гершенович не ожидал такого поворота дела и пауза выдала его замешательство. Не дождавшись ответа, дед переспросил:
- Ну, так как, можно будет мне самому усыновить?
- Понимаешь, не от меня это зависит. Конечно, характеристику мы тебе дадим как положено. Но сам посуди: ты полжизни провел в колонии, и опять же возраст. Это большой минус в таком деле.
Дед обиделся, но помрачневшее лицо говорило, что сдаваться он не намерен.
- Я говорю тебе как есть. Не я ведь решать буду. А другие всё учтут. Положительного в тебе много: мастер ты хороший, дело знаешь отлично, здоровье хорошее, дай бог каждому, да и мужик ты надёжный. Но это для тех имеет значение, кто рядом с тобой живёт и работает. А для тех, кто решает, возраст, семейное положение и судимости твои  будут определяющими. И мои желания  тут не при чем. Жалко, что уезжаю я, замолвил бы слово. Но характеристику написать успею. Дальше мой преемник будет тебе помогать. По крайней мере, я на это рассчитываю. Он человек новый, многого о тебе не знает. Но думаю, разберётся и поможет.
- Понятно, значит, надежды никакой. Спасибо и на этом.
Дед встал со стула, собираясь уходить.
- Ты на меня не обижайся. Я обманывать не стал, сказал всё как есть. Но, несмотря ни на что, попытаться усыновить нужно - для тебя нужно, для мальчика, для женщин, наконец, нужно. Хоть что-то человеческое будет в их жизни. Ну, бывай. Удачи тебе.
Гершенович сам протянул руку деду и крепко пожал протянутую в ответ ладонь.
Дед вышел от начальника экспедиции абсолютно уверенным в том, что ни дамам, ни ему, старому, одинокому волку, мальчика не отдадут. Дед не  собирался отказываться от мысли об усыновлении. По крайней мере, тогда  будет понятно, кто он в судьбе малыша и  старых, потрёпанных жизнью женщин. Дед привык всё делать вопреки, и пять отмотанных от звонка и не всегда  до звонка сроков у «хозяина» были тому подтверждением.
Дед задумался и сам не заметил, как дошёл до дома малыша. Он нажал кнопку звонка. Дверь открыла Клава.
- Не успеешь о тебе подумать -  ты тут как тут. О тебе с Нюрой говорили, значит, долго жить будешь, – сказала она гостю.
Дед вошёл в комнату.
- Я чего  пришёл-то. Сегодня разговаривал с Гершеновичем об усыновлении. Сказал, что хочу усыновить малыша. – Дед замолчал, не зная как объяснить то,  что сам понял  из разговора.
- Ну и что он ответил? Одобрил или  нет? – воспользовавшись паузой, спросила Нюра.
- Одобрить-то  он одобрил. Только  сказал,  что  мне вряд ли это  удастся: старый я и ещё сидел у «хозяина». Значит, примером  для малыша быть не могу.
- А про нас он говорил? – потупив взор, спросила  Нюра.
- И про вас  говорил.  Хвалил, что усыновить хотите, –  отведя глаза, соврал дед.
- И  больше ничего? – чувствуя фальшь, не унималась  Нюра.
- Сказал, что  дело это нелёгкое. Требует времени и сил. Пожалел, что уезжает и  толком помочь не может.
Дед не стал расстраивать дам. Передать  слова  начальника  и убить  надежду – этого сделать он не мог. Жизнь непредсказуема, всякое произойти может, и слова начальника
не будут ничего стоить, значит, и расстраивать  женщин не резон.
- Ты  бы  разделся  да посидел, – предложила Клава.
- Спасибо,  но мне завтра на работу опять в первую смену.  Хочу выспаться. Да, и насчёт имени для  малыша: если всё-таки мне удастся усыновить малыша, хочу, чтобы  его звали, как и меня, Иваном.
Дед  простился и вышел на улицу.
На другой день после  смены к  деду  подошёл Васька, шестёрка Дохлого:
- Здорово, дед! Что не заходишь, не расскажешь, как съездил, почему  задержался? Дохлый интересовался. Может, всё-таки заглянешь?
На воровском  сленге это означало, что Дохлый обижен на  невнимание к своей персоне и ждёт деда сегодня. От таких  предложений в здешних  местах не отказывались, и дед прямиком направился к Дохлому.
Он подошёл к известному дому и открыл незапертую дверь. Ещё  с порога Дохлый увидел его.
- Давненько не виделись. Совсем забыл Дохлого. Понимаю, дел много, не до этого. Слышал, с усыновлением малыша не получается. Не дают его ни тебе, ни дамочкам. Но об этом  потом. Садись, дед, покалякаем, о твоих приключениях послушаем.
Дохлый сидел за столиком, на котором стояла нераскупоренная бутылка водки и банка  солёных огурцов. Огурцы в тундре не росли, и банка солёных огурцов на столе присутствовала в качестве деликатеса и подчёркивала уважение к гостю. Дохлый указал  рукой на стул, стоящий по другую сторону  стола. Дед уселся, снял шапку и расстегнул шубу.
- Да, в общем, и рассказывать нечего. Обычное дело, что на нашего брата мент наезжает и потрошит. А потом как бы поблажку тебе делает - отпускает на все  четыре стороны, только уже с пустыми карманами, - начал дед.
- В общих чертах я и сам знаю. И про Шара тоже знаю. Он давно дырку  в шкуре  заслужил. Ты давай подробности: кто мешал, кто  помогал, как упряжку достал? – перебил деда Дохлый.
- Ладно, в подробностях, так  в  подробностях. Только долго  рассказывать придётся.
- Мне  торопиться некуда. Да и не за пустым столом сидим,  -  Дохлый откупорил бутылку, разлил по сто граммов в два стакана. Запустив пятерню в трёхлитровую банку, выудил пару огурцов, один дал деду.
- Ну, со свиданьицем! – он чокнулся  с дедом и захрустел огурцом.
Дед пожевал  огурец беззубым  ртом и выплюнул. Там, где он прожил жизнь,  огурцов не подавали  и, напоминающий  формой нечто неприличное, огурец считался  у  братвы бякой, а его  подношение  оскорблением. Дед знал, что Дохлый родом  из Одессы. Слабость ко всяким растущим на  грядках овощам братва ему прощала.
- Так… – дед произнёс слово и замолчал,  не зная, с какого  момента  начать рассказ. Недолго подумав, он начал:
- Ну, прилетели мы на городской аэродром. Самолёт на погрузку пошёл, а я в город  двинул. С пилотами договорился, что приеду через два  часа. К ним у меня претензий никаких. До города  пешком дошёл за полчаса. Попутки не было, пришлось всю  дорогу пешком  шлёпать. Бабы мне много всякого купить наказали – соски там, распашонки, в общем, всё для малыша. Универмаг  я сразу нашёл, только он на учёт был закрыт. Я зашёл в аптеку, которая рядом с универмагом. Купил соски, ещё чего-то из заказанного. У продавщицы в аптеке спросил, когда универмаг откроют. Она сказала что нескоро. К счастью оказалось, что подруга этой продавщицы работает  в  универмаге заведующим  отделением.
Дед замолчал,  что-то вспомнив, но  не решаясь признаться  себе.
- Ну что, дед!  Давай,  колись, чего  вспомнил. – Дохлый хитро взглянул на деда, очевидно, зная продолжение.
- Деньги я  там,  в аптеке,  доставал из мешочка. Привык, что в посёлке  капустой никого не удивишь, и  расслабился: пачку денег  перед бабами вывалил. Я вспомнил, как они смотрели на деньги.
- Деньги многие любят. Так что странного тут нет ничего, если две дешёвых дамочки смотрят на  толстую пачку капусты, – продолжая хитро улыбаться, сказал Дохлый. Он явно что-то знал.
- Опустим лирику  и домыслы, излагай факты, - поторопил деда Дохлый словами  следователя, словно не он сам у  хозяина не единожды парился, а вёл дела  всяких  там блатных  и известных личностей из среды воровского мира.
- Продавщица позвонила подруге, и та согласилась меня отоварить. Через час я вышел
из здания универмага через чёрный ход с полной сумкой. В ней лежало всё, что  заказывали бабы. И хочу заметить, что за всё это  было заплачено сполна. Так вот,  только  я завернул за угол универмага и навострил лыжи на аэродром, как толстый мент взял на понт. «Стой!  -  говорит, – Руки  вверх!»
Сказал, что я  задержан с поличным  за ограбление  универмага, и повёл  в  отделение милиции. Продержал меня почти час,  деньги  отобрал. Потом сказал, что на первый раз меня  прощает, и отпустил. Думаю, неспроста он меня около универмага ждал. Видно,  продавщицы  навели. Как из отделения вышел, сразу на аэродром пошёл. Диспетчер сказал, что самолёт не дождался меня, улетел. Мент дал мне сроку сутки, чтобы я убрался из города. Времени  в обрез оставалось. Хорошо ещё, я заначил  деньжат  из пачки,  в рукав спрятал.
Дед  замолчал, думая о том, как рассказать о самом  главном. Дохлый,  разлив по  стаканам ещё  по  сто граммов, подал знак прислуживающему  Ваське.  Тот  принёс балычок,  икорки и вяленого мяса.
- Давай, дед, по маленькой.
Они чокнулись и, выпив, закусили. Дохлый  огурчиком, а дед, зачерпнув ложкой икорки, не жуя её проглотил.
- Я сегодня на диете,– объяснил Дохлый  свои  вегетарианские  наклонности.
Дед продолжил рассказ.
- Посидел там  с полчаса  у диспетчерской, всё думал что делать. Ждать месяц следующего рейса я не мог. Мент предупредил,  что заберёт  и  дел навешает под завязку. Как добраться  до  посёлка,  тогда ещё не знал, тысяча  верст всё-таки. Я подумал так: надо  перекусить  и выпить, а там будет видно. Пошёл в  пивную. Там двое местных  корешков  подцепили  меня и обещали помочь. Пока я  перекусывал в пивнухе,  они перетёрли с местным паханом. В  общем,  они за мной через  час зашли и отвели к Тухлому. Такая кликуха  у  ихнего пахана, и, надо сказать, точная. Он по национальности, наверное, кореец или что-то близкое, а подтухшая рыба у них первый  деликатес. Пахнет в его малине тухлятиной, сил нет. Тухлый со мной переговорил, обещал помочь с упряжкой. Переночевал я на блатхате, утром к каюру пошли вместе с  шестёркой. Каюр тот упряжки  своей не имел, только старый пёс с ним был. Зато подсказал,  где упряжку достать.  Пошли мы к другому каюру. Он упряжку под залог дал. Просил прислать её обратно с самолётом, когда самолёт обратно в город полетит. Ну, пожалуй, всё.
- Что же ты про  волков  не рассказал, как добирался по тундре? Тысячу вёрст всё-таки проковылял, а рассказать нечего,– усомнился Дохлый.
- Напали на меня одиннадцать серых. Двоих собак порвали, двоих ранили. Сообща с собачками я от них отбился. Только трое волков и смогли дёру дать. Остальные остались на  снегу.  Дальше три собаки тащили упряжку да двоих раненых псин. Я впереди шёл вместо вожака. Поэтому добирался дольше, чем хотел. На последнем участке скостил немного,  через залив пошёл.
- Так  ветер же с берега дул и  лёд в море унёс,– удивился  Дохлый.
- Я успел перескочить. Почти успел, лёд начал отрываться, да мысок помог. На  него  с  разгона въехал.
- Да дед, рассказывать ты не мастак. Я вот чего не понял. Если у тебя все деньги в милиции выгребли,  то на  какие  шиши упряжку нанял?
- Я совсем забыл  сказать, что Тухлый ссудил меня деньгами. Расплачивался  за  упряжку  его  шестёрка, поэтому сказать точно, какая сумма уплачена,  не могу,  просто не знаю. Каюр называл сумму,  но, получил  он её или нет, не знаю.
Дед закончил говорить, и пауза затянулась. Дохлый  разлил остатки водки и, выпив,  закусил  огурчиком. Дед заел  кусочком мяса. Было уже поздно,  время ужина прошло, но чувство голода осталось.
- Ладно, дед, ступай с  миром. Придёт время, во всём разберёмся. А с усыновлением здесь,  похоже, ничего не получится. Не даст вам новый начальник усыновить. Уезжать вам надо с мальчиком на материк.
Деда мнение Дохлого разозлило. Он ответил:
- Это мы ещё посмотрим! Деда Репку никто не сломал и не сломает. Новый начальник или старый начальник не запретит мне заботиться о  мальчике. Сам-то он этого делать не  будет, так пусть другим не мешает.
На этом  и разошлись. Дохлый остался при своём мнении.  Дед пошёл восвояси,  бубня что-то себе под  нос всю дорогу до дома.

               
   Глава 17. Новый начальник и старые подчинённые.

Две недели в посёлке пролетели незаметно. Если бы не  жёсткие лимиты на отпуск топлива, всё оставалось бы, как прежде. Отработав неделю в первую смену, дед попросился в ночную. Так удобней было посещать мальчика, помогая женщинам по хозяйству. Дамы продолжали работать по очереди. Было заметно, что привычное ремесло стало им  в тягость, не лежало больше к этому душа.
Может, возраст сказывался, может, изменившееся семейное положение. Так или иначе, но клиент частенько оставался недоволен. Стали поговаривать, что нужны новые дамочки. Местный острослов  Колька прямо так и сказал:
- Мужики! Что это  вы зациклились на  двух старых обезьянах? Не лучше ли пригласить молодых и симпатичных, и драть их в своё удовольствие? Конечно, привычка - вторая натура, и многие здесь привыкли к двум  сморщенным, вонючим обезьянам. У каждого свой вкус, - сказал индус, слезая с обезьяны и вытирая хер острым  кактусом. Но мы то не такие.
Здесь Колька ошибался, как раз местные мужчины в основном были такими. Жизнь многих прошла в посёлке и две состарившиеся в трудовых буднях дамочки когда-то были молодыми и красивыми. Эти «аборигены» посёлка не помнили себя, зато дамочек помнили молодыми и красивыми и за это, если не любили, то  считали своими, надёжными. Их зачастую  приглашали в компанию, чтобы вспомнить прошедшие времена и послушать лестный отзыв профессионалки о своей персоне.
- Клава! Помнишь, как мы с тобой два дня не слезали  с кровати? Если бы не другие желающие, то провели бы друг на друге неделю, - вспоминал кто-нибудь из старожилов.
Такие  воспоминания вызывали ностальгический полёт души у каждого второго мужчины посёлка. А разве прошлое можно зачеркнуть или изменить? Сами же дамочки давно подумывали о  тихой жизни где-нибудь на материке, где не знают об их нужной, но считающейся неприличной профессии. По привычке они много лет продолжали путанское дело. Сейчас обретение семьи ломало сложившийся стереотип жизни.
Разговоры о перемене  места  и о смене самого образа  жизни  возникали чуть ли не каждый день.  Вот и сегодня,  вернувшись  домой пьяной  и усталой, Нюрка затеяла разговор по душам.  Прямо с порога  она высказалась:
- Как мне надоели  пьяные, немытые мужики с их вечными вопросами:  «Как я  тебе сегодня?» - или того хуже: -  «Ты меня любишь?»  Я работаю,  и любить в оплаченное время - моя обязанность.
Клава с укоризной посмотрела на Нюрку: «Чего, мол, в душу  лезть!  Зачем бередить старые раны  и говорить о наболевшем?» Ни для кого не было секретом, что  у Нюры и Клавы  среди мужского населения посёлка  имелись любимчики. Только всё это мешало профессии, и дамочки  старались  не проявлять свои привязанности. Но женская натура  помимо их воли брала своё.
Слушая Нюру, Клава  думала: «Кошки мы все. А теперь уже старые кошки. И что ни говори,  как ни зарекайся, а кошками останемся до конца своих дней». А вслух сказала:
- Нюра!  Ложись  спать.  Когда проспишься,  поговорим  серьёзно,  без эмоций. В одном ты права: пора  на что-то решаться.
Нюра выпила  чаю с  пирожком  и, понимая  справедливость  сказанного Клавой,  завалилась спать. Клава хлопотала по хозяйству, стараясь до своей  вечерней  смены успеть побольше сделать  по дому.
Через  два  часа пришёл дед. Последние  две недели он почти  каждый день заходил  навестить женщин и  поиграть  с  малышом. Народ понемногу поостыл,  прошла  эпопея с  общаковым поселковым  отцовством,  и  тех, кто хотел проведать  малыша, было немного. Лишь  один  раз,  в  канун  нового праздника  - Дня основания поселения - приходило  около  сотни человек. Натащили подарков,  но всё прошло  чинно и степенно.  Если бы не профессия дам, позволяющаяся со всеми завести личное  знакомство, то  события вполне походило бы на воскресный утренник. Лишь  некоторые посетители,  притащившиеся  просто за компанию, позволяли себе отпускать плоские шуточки насчёт двойственного положения дам. За что получали тычок в бок  и отвечали  тем же, и если бы не ощущение праздника  в душе, то безобидная  потасовка перешла бы в драку. Малыша, завернутого в одеяльце, перевязанное большим  голубым бантом, вынесли к публике. Он мирно посапывал после сытного обеда. Потрескивание факелов с пропитанной мазутом паклей
нисколько  не мешало малышу спать.
- Смотри, спит! Не боится совсем. Свой, видать, нашенский, -  говорили в толпе.
Сегодня дед  Репка собирался поговорить с женщинами  о малыше, о своей и их судьбе. Он специально пришёл попозже, чтобы Нюра успела проснуться. Когда он  переступил порог дома, Клава выговорила:
- Явился, не запылился. Ну, чего встал,  проходи, коли  пришёл.
Клава была женщиной  доброй, из-за этого часто страдала. Напускная грубость, как она сама считала,  позволяла спрятать мягкость и податливость нрава.
- Как там малыш? Не капризничал, хорошо себя вёл? – для порядка спросил дед.
- Он молодец. Знает своё дело – ест, спит,  да растёт. Многим взрослым не грех у него поучиться, – Клава намекала  деду,  что вот, мол,  дитя малое, а допекает меньше старого.
Дед в последнее  время часто лез к дамам с задушевными  разговорами и  приводил женские  души в совсем  непригодное для работы состояние. А первая  заповедь проститутки  гласила: «За тело трогай, а в душу  не лезь».
- Нюра-то  ещё не проснулась? – спросил он.
- А ты не видишь, что спит она?
- Я поговорить с вами пришёл, – придав лицу серьёзное выражение, сообщил дед.
- А лучше бы конфет принёс, хотя можно  и в другой  раз.
- Да я  хоть сейчас, – обрадовался дед поручению и напялил на голову шапку.
Он пошёл в  магазин  и набрал полпуда  конфет. Когда  он вернулся и вывалил перед Клавой всё, что  принёс, та ахнула.
- Ну и дед! На полгода запасы, не  меньше, дурная  твоя голова. Воистину говорят: заставь дурака богу  молиться, он и лоб расшибёт.
- Это кажется, что много. В  момент улетит. Я обязуюсь усердно помогать вам хотя бы так, конфетами. А в праздник торт принесу, - как бы  шутя, обещал дед.
Взгляд Клавы заметно потеплел.  Просто так ей давненько никто ничего не дарил.
- Нюра умывается, сейчас  чайник вскипит, и чайку попьём, - сообщила Клава.
Она  поставила  на стол три праздничных чашки на блюдечках из сервиза. Нарезала хлеба,  выставила маслёнку со сливочным  маслом  и в большую  суповую тарелку насыпала конфет.
- Ба, да у нас сегодня пир! – войдя из кухни в комнату, воскликнула  Нюра.
Разлили по чашкам крепко заваренный чай.
- У нас индийский, первый сорт. Специально для особых случаев берегли.
Бабы по-старушечьи, налив в блюдечко из чашек и прихлёбывая вприкуску с конфетой, стали пить чай. Дед положил в рот карамельку и, прихлёбывая чай из чашки, посасывал, словно младенец соску. Его дёснам крепкая карамелька была не по силам.
- Как  поросёнок чавкаешь, – хихикнула Нюра.
- Где уж мне, беззубому, за вами-то угнаться, - ответил дед и отхлебнул горячего чая.
- Ну, что ты нам с Клавой хотел поведать? - спросила маленькая Нюра.
- Я  вот что  решил. Как  новый начальник приедет, пойду к нему насчёт усыновления  малыша. Гершенович обещал с ним перед отъездом поговорить. Может,  толк от этих разговоров  выйдет. Вы уж к нему  не ходите. Сами понимаете, не маленькие. Гершенович хоть мужик с понятиями, а вон как сказал: женщина без определённых занятий - элемент нашему обществу чуждый, и об усыновлении не может быть и речи, – дед где-то вычитал умную фразу и при случае ввернул её в разговор.
Нюра покраснела и  чуть не расплакалась от обиды: 
- Ничего такого он мне не говорил. Говорил только, что на работу нужно устроиться. И про неполную семью ещё говорил. А  ты старый, тебе вряд  ли усыновить позволят.
Я вот что ещё  подумала. Раз  Гершенович говорил про неполную семью, можно расписаться. 
- А что, я  жених хоть куда,  видный, -  сказал с ухмылкой дед.
- Это кто же за тебя, пенька старого, пойдёт? - не унималась  Нюра.
- Да хотя бы ты. Чем мы не пара? Если откажешься, мы с Клавой  пару смастетерим.  Она женщина добрая,  душевная,  хоть и старается выглядеть сердитой.
Теперь обе дамы покраснели.
- Может, ты сразу  на нас обеих женишься? Жених, тоже мне! – не унималась Нюра.
- А  что, я  такой,  могу. Да ладно вам,  уж и пошутить  нельзя.
- О таком  с девушками не шутят, – встряла  в  разговор Клава.  – Пей лучше чай, пока не остыл.
- Всё же  я считаю, что вопрос об  усыновлении должен ставить кто-нибудь один. Я
наиболее из нас  троих подхожу  для этого. Работаю,  ударник труда. Ну что с того, что старый? Зато  меня все знают, и начальство  уважает, – высказался  дед.
- А как  не получится? Не даст добро новый начальник - что тогда? – засомневалась Клава.
- Это  мы ещё посмотрим! - строгим голосом изрёк дед, хотя сам уверен в успехе не был. - Я говорил с Дохлым. Он тоже мужик с понятием, не хуже Гершеновича. Только  он пессимист. Никак, говорит, это дело тебе здесь не сладить, уезжать  тебе надо вместе  с  малышом  на  материк. Будто там  другие  люди живут.  Начальство везде одинаковое. Хотя в чём-то он  прав, там  затеряться проще. Если придётся  уезжать,  вы со мной  поедете?
- Куда же мы без  малыша? Куда  он, туда и  мы. Об этом мы с Клавой уже  думали. Только тяжело сорваться с  насиженного места и уехать невесть куда.  Правда, денег у нас много.  Домик купим,  козу заведём. Заживём не хуже других. Бог даст, до этого не скоро  дойдёт. Не престало честным людям  бежать из дома,  словно ворам.
Нюра вздохнула. Видно, чувствовала, что уезжать всё равно придётся.
Вскоре дед  ушёл. Оставшись одни,  дамы занялись домашними делами.
 В пятницу прилетел самолёт  с зарплатой.  Первым из открывшегося люка вышел борттехник, а за ним мужик в ондатровой шапке. По всему было видно: прилетел большой  начальник.  Ондатровая шапка особого покроя говорила о принадлежности к номенклатурному списку  особо проверенных людей. Пока кассир следил за выгрузкой мешков с деньгами,  тот стоял недалеко  от самолёта и курил. Надменное выражение холёного лица кабинетного работника не изменилось, даже  когда  к самолёту  подъехал на газике Гершенович.
- Приветствую,  Владимир Павлович! – поздоровался  Гершенович,  протягивая приехавшему руку. - Еле завёл. Редко приходится на газике ездить. Всё больше на вездеходе, – объяснил он причину опоздания.
- Вы один,  без  семьи? – спросил Гершенович.
- Семья  пока осталась в  городе. Сыну надо год в одной  школе  доучиться. А там поглядим, – ответил Владимир  Павлович.
- Долетели нормально, не укачало? А то, инструкторы  обкома  недавно прилетали, так только после  бутылки коньяка и ожили, - для соблюдения приличий спросил Гершенович, намекая, что прибытие неплохо бы  отметить рюмашкой.
Новый начальник на намёк никак не  отреагировал,  лишь сказал:
- Давайте в контору поедем  да  делами  займёмся. И вам  тоже  надо поторапливаться,  скоро ведь уезжать.
«И  то правда, завтра и полечу. С  пилотами договорено,  они до субботы  здесь останутся. Вещи у меня собраны, осталось  лишь погрузить. Как говорится, нищему собраться - только подпоясаться.
Они сели в газик и поехали в контору.
- Ну что, сегодня за  «лимонадом» полетим или завтра? – спросил пилотов отвечающий за общаковские деньги бухгалтер Дохлого.
- Конечно сегодня, пока новый начальник лапу на ваши делишки не наложил, – ответил пилот.
- Пару  часиков  покантуйтесь, кофейку  попейте. Я сейчас подъеду, - пообещал бухгалтер.
Он пошёл прямиком  к Дохлому, собираясь сообщить о приезде  нового  начальника.
- Приехал новый начальник. Его Гершенович на газике встретил и в контору повёз, – с трудом  переводя  дух, прямо с порога сообщил  бухгалтер.
- Как он тебе показался, новый-то? – спросил Дохлый.
- Да  ничего так, видный, морда холёная. Одним словом – номенклатура. Ох  и  намучаемся мы  с  ним, чует моё сердце. Как бы он на наш «лимонадный» рейс лапу  не наложил.
- Ты думаешь, он знает? -  спросил Дохлый.
- Наверное знает,  только  осторожничает. Выискивает,  с  какого бока ухватить  лучше. Везде стукачи есть, и его  наверняка проинформировали.
- Тогда, ждать  выдачи  зарплаты не  будем. Потом  сочтёмся с братвой. Бери всё, что у нас  есть, и дуй обратно к самолёту. Водки на все пусть возьмут, и должок Тухлому отдать нужно. Дед-то у нас на смене сегодня?
- Он вроде эти две недели в ночь работал. Но я его  на  аэродроме не видел.
- Ладно, я кого-нибудь пошлю. Пусть готовят упряжку к отправке. Пилотам  выдай побольше, а  то собак не повезут.
Утром того же дня дед покормил собак. Он помнил об  уговоре  и  нарушать обещанное не собирался.  За последние две недели  он ни разу  не  запрягал  собак, не до того было.  Собаки хорошо отдохнули и, встав в упряжку, по команде резво тронулись в путь. 
Дед подкатил к самолёту, когда пилоты пили кофе в тёплой  сторожке,  которая периодически выполняла роль диспетчерской. У самолёта ковырялся  с шасси борттехник.
- Командир-то где?  - спросил  у него дед.
- Командир с «праваком»  кофе пьёт в диспетчерской.  Ты, наверное,  насчёт собак? Так их не надо отправлять, – ответил борттехник, чем немало удивил деда.
- Как это не надо!? Я  каюру обещал  переслать упряжку на самолёте.
- Каюру ты,  может, и обещал. Только, где искать его,  каюра-то?
- Что-нибудь произошло у вас в городе? И почему каюра искать надо, если он всё время в пивной торчит?
- Да уж, произошло. Третьего дня,  как ты  уехал,  нашли твоего каюра замёрзшим недалеко от чума.  Как деньги получил, он крепко запил. Сам умер или помогли,  никто разбираться не  станет. В общем, упряжка теперь твоя. Вроде бы  ваш  кореш, как там его,  Тухлый, претензий не имеет.  Так что  катайся и дальше.
- Она, в общем-то, не нужна. На кой она мне?
- Это уж тебе решать. Не нужна, так продай. Слышал, что с топливом у вас того, так собакам только рыбка да мясо  нужно.  Ваши охотники-любители не против будут   на собаках охотиться ездить. Что я всё с советами - сам  не мальчик.
Разговор прервал подошедший  к самолёту  общаковский бухгалтер с  чемоданом денег.
- Что, дед! Договорился насчёт собак? -  спросил он.
- Механик говорит,  что не надо  отсылать. Каюр тот  умер, и Тухлый претензий не имеет,  -  ответил дед.
- Ну, не  надо,  так не надо. Механик, где твой  командир?  У  меня всё готово, можно лететь. 
Бухгалтер заглянул в салон, очевидно, надеясь увидеть того, о ком  спрашивал.
- Командир кофе  трескает в диспетчерской. Коли нужно, иди  туда  сам. А мне самолет оставлять без присмотра не положено, – ответил борттехник.
Бухгалтер, не выпуская из рук чемодан, пошёл в диспетчерскую. Через двадцать минут он  вместе с пилотами подошёл к самолёту.
- Ну,  ладно. Значит договорились. Через пять часов будем ждать вас обратно. Дохлый очень вас просил поторопиться. А Тухлому передачку соберём, когда совсем, как  положено,  полетите, - сказал бухгалтер.
- Сделаем как надо. Будете довольны, - обнадёжил бухгалтера пилот и, обращаясь к борттехнику, добавил: - Давай колодки  из-под  колёса  вытаскивай, да  сгоняем за «лимонадом». А  то видишь, братва волнуется,  нового  начальника боится. Не ровен час, запретит «лимонадные» рейсы.
Пилоты запустили левый двигатель,  потом правый.  Самолёт развернулся, встал против ветра. Двигатели, набирая обороты, взревели и, разогнавшись, серебристая машина взмыла в воздух.
- Ну, что,  дед! Скоро  твоя  упряжка  для  дела  пригодится. А  сейчас подкинь до  Дохлого, -  попросил  бухгалтер.
Упряжка тронулась и через десять минут донесла бухгалтера до места.
- Пожалуй, нужно зачислить тебя  в общаковские таксисты, – пошутил бухгалтер.
- Ну, уж  нет,  стар  я  в шестёрках  крутиться, - обиделся дед.
- Не обижайся, я пошутил. Хотя мысль интересная. Упряжка есть, а каюра вырастим в своём  коллективе.
- Тогда и собак забирайте, а то они  жрут, как прорвы. Половину моих запасов слопали.
- Ничего, дед, не боись. С кормёжкой подсобим. Сейчас с Дохлым на эту тему побазарим. Ну пока, бывай. Только про «лимонад» не забудь, вечером тебе возить.
Дед тронул упряжку, намереваясь добраться до дому  и отоспаться. Вечером предстояло развозить ящики с водкой, а  потом, ночью выходить на смену.
Стук в дверь разбудил деда. Пять часов сна пролетели словно один миг.
- Чего  барабанишь, звонка, что ли, не видишь? – ворчал  дед, открывая дверь.
- Давай дед, собирайся. Упряжек сегодня мало нашли, всего двух каюров подрядили. Так что сегодня покатаешься, – изложил проблему посыльный.
- Сейчас  порты одену и тронемся.

Дед ловко впряг собак. «Проехал всего ничего, а будто всю жизнь каюрил», – подумал  он. А вслух  сказал:
- Со мной поедешь или как?
- Поеду, у меня список, кому сколько.  Будь он неладен, этот список, из-за него всю ночь не спать придётся.
Дед тронул  упряжку, собаки потрусили к аэродрому.
Когда подъехали к аэродрому, четверо помощников топтались там в ожидании списка.  Самолёт, наполненный ящиками с водкой,  ждал разгрузки.
- Ну и рейс был! Еле взлетели. Слишком много загрузили водки. Уже  когда взлетели, прикинули вес, получилось, что  на полтонны больше положенного, – сообщил борттехник.
- Кончай базар! Надо торопиться, пока новый начальник не нагрянул, – тропил приехавший с дедом.
Через пять минут три  упряжки  мчались к адресатам. Четыре часа разгрузочных работ освободили самолёт только наполовину.
- Моя больше возить не будет. Здесь сильно много ящиков. Десять бутылок мало-мало, давай  больше  водки, – забунтовал один из каюров.
- Ладно, ещё  по десять возьмите. Только поторапливайтесь, – согласился распорядитель.
- Я на смену могу опоздать, если не закончу возить. С новым начальником светиться опасно. Как начнёт допытываться, почему опоздал,  что тогда? – выдал свою порцию недовольства дед.
- Отвезёшь Клавке в тошниловку сколько сможешь - и свободен, – решил распорядитель.
Упряжку деда нагрузили от души.
- Вы что, черти! Нарты сломаете, – возмутился дед.
- Не боись, всё проверено. Ничего упряжке не будет, - ответил распорядитель.
Дед дал команду собакам и, навалившись сзади на ящики плечом, помогая четвероногим, стронул нарты. На сегодня каюрская работа для него заканчивалась.
 В субботу утром Гершенович с семьёй улетал на материк. Половина жителей посёлка пришла на проводы к самолёту. Гершенович приехал на  аэродром в газике. Жена и кот Васька составляли его теперешнюю семью. Дочка давно вышла замуж и жила на материке. Четыре небольших чемодана вмещали всё имущество семьи. Новый начальник  провожать не приехал. Видно, принял вчера дела и сейчас сидел в конторе. Такое неуважение к сединам предшественника говорило о  многом и не сулило жителям посёлка  ничего хорошего.
Жена Гершеновича сразу  прошла в самолёт.  Двое из толпы провожающих погрузили багаж.  Гершенович  дошёл до трапа и остановился. Он чувствовал,  что  все ждут  чего-то.
- Товарищи! Как ни прискорбно это осознавать, но сегодняшний день мой последний в посёлке. Многих я провожал, теперь вы провожаете меня. Да, настал и мой черёд уезжать. Три  десятка лет я  прожил в  этом посёлке. Строил дома вместе с вами, переоснащал шахту. Охотился и рыбачил,  как все. Всякое было: и хорошее и  плохое – будет что вспоминать в старости. Вот я говорю  - в старости, а  она совсем  рядом, уже один миг до  неё. Что сделал я для вас, что сделали  вы для меня? Об этом у  каждого своё мнение. Но, несмотря  ни на что, хочу сказать вам огромное спасибо за то, что были  рядом. За то, что в  дни тяжёлых годин не роптали, работали из последних сил и делились всем – и радостями, и горестями, и последним куском хлеба. Наверное, мне больше нигде не будет так по-человечески тепло, как в нашем холодном северном посёлке. Счастья вам,  и пусть невзгоды обходят вас стороной. До свидания, мои дорогие, бог даст, может, когда-нибудь ещё свидимся.
Он закончил  говорить и торопливо влез в самолёт. Гершенович не хотел,  чтобы кто-нибудь заметил две слезы, скатившиеся из его глаз. Конечно, говорить он был не мастак, но заранее речи никогда не готовил. Люди понимали его и многое прощали. Снисходительным и терпеливым был и он к ним. За это его любили и уважали.
Борттехник закрыл дверь самолёта, поставив последнюю в точку поселковой эпопее Гершеновича. Самолёт взревел моторами и взмыл в небо. Скоро он исчез в темноте полярной ночи. Народ понуро поплёлся по домам.

  Глава 18. Как решить вопрос усыновления?
Дед  Репка был среди провожающих. Он стоял в толпе, слушая прощальную речь 
начальника.  Дед редко сталкивался с  Гершеновичем.  Не того уровня человеком он был  в посёлке  - механику с начальником поселковой  экспедиции общаться вообще-то незачем. Есть для этого другие начальники. Просто все хорошее,  что перепало деду  в жизни,  в  основном  приходилось на годы пребывания в посёлке, и Гершенович, волей судеб,  фактически был здесь всему голова. Когда самолёт  взлетел, дед направился навестить  малыша и по необходимости  подсобить  дамочкам. Они на проводы не пошли. Не очень-то по нутру им были всякие сборища,  обязательно  кто-нибудь да прицепится.
- Всё, улетел наш Гершенович.  Попрощался  со всеми и улетел,  - вместо  приветствия, прямо  с порога, сказал  дед.
- А новый  провожал или нет?  - спросила  Нюра.
- Нет,  нового не было, видно,  в конторе остался.  Как теперь при нём жить  будем?
- Да, уж.  Новая  метла по новому метёт,  - изрекла  Клава.
«Что  делать!  Может  быть,  и ничего, притрётся,  как говорится, стерпится -   слюбится, – добавила Нюра.
- А  что  если он запретит  нам работать, тогда что? – Клава была склонна думать о  худшем.
- Что,  что  -  работу бросим. Пора и нам на покой.  Как только без нас  мужики  будут обходиться? Если нам запретит, то и другим залётным работать не даст, – высказала своё мнение Нюра.
- Кто о чём,  а вшивые о бане, -  неудачно пошутил дед.
Покрасневшие  от обиды лица дам  говорили красноречивей  слов.
- Не обижайтесь! Я так… К  слову пришлось.  Нюра права:  если насчёт работы новый начальник  сделает облом,  так тому и быть. Значит, не судьба. Устроитесь  куда-нибудь  уборщицами,  и за малышом  будет легче  ухаживать. Не бойтесь, проживём.  Я  зарабатывать больше буду.
Клава возразила:
- Тебе  хорошо говорить со специальностью-то. Нам-то как быть? Нас здесь, в посёлке, не то  что уборщицами - снег убирать  в снежный год не возьмут. Все бабы посёлка на дыбы  встанут, будто  сами от мужей никогда не бегали налево. А мужикам,  выходит,  ничего такого нельзя. Им можно, а мужикам дулю с маслом!
- Первый раз слышу,  чтобы дамы отстаивали  право мужей на  выгул.  Прямо по поговорке получается: к мужьям  надо относиться,  как к собакам – поить, кормить  и пускать гулять, – высказал  своё  удивление  дед.
- Ну тебя, дед! От мужиков  в житейских вопросах  никакого проку. У людей  жизнь ломается, а ты зубоскалишь. Нет  чтобы посочувствовать, – поддержала  подругу  Нюра.
- Не смеюсь  я и не зубоскалю. Просто, не надо о плохом. Зачем настроение себе портить? Всё может получиться не так, как мы думаем: человек предполагает,  а  Бог располагает. Меня другое беспокоит: сказал ли  Гершенович новому начальнику о мальчике-сироте  и о нас? Как  всё обернётся с новым начальником - вот что важно.
- И то правда. Остаётся  надеяться  на лучшее, -  поддержала деда  Клава. - Ладно, дед!  Займись-ка лучше  печкой. Глина  мороженая в сенцах. Подмажь трещины, а то дымком в доме попахивает, не ровен час, угорим тут.
Пока дамы кипятили  воду на  кухне,  готовясь к стирке, дед занимался  печкой.
- Щели  я замазал.  Только  не  в щелях дело.  Чистить трубу  надо, да и весь дымоход  тоже. У вас гирька и бечёвка  есть?
- Посмотри в сенцах. Где-то должна  быть. В  прошлом году чистили, даже лестница  на крыше осталась,  -  отозвалась Нюра.
Дед порылся в  недрах  большого  сундука  и  обнаружил мешочек,  а в нём гирьку и бечёвку.
- Ну так я полез  на  крышу. Только лестница нужна, чтобы на крышу влезть, – сказал  дед.
- Лестница у соседа справа имеется. Она за  домом лежит. Если его  нет  дома, можно  взять  без спроса, он не обидится, - ответила Нюра.
Дед  пошёл к соседу за лестницей. Приставив лестницу к крыше, отгрёб рукавом снег  на старом потрескавшемся шифере.
- Пора крышу  заново крыть, старый шифер совсем потрескался, -  подумал  дед.
Он  потрогал почерневшую доску лежащей  на крыше лестницы, проверяя - не  сломается ли. Забравшись  на самый  верх приставленной  лестницы, дед подтянулся, схватившись за ступеньки лестницы лежащей на  крыше.
«Если на брюхе ползти, не  сломаю», - решил он.
Чертыхнувшись, дед полез вниз. Он забыл взять  мешочек с  гирькой, пришлось
возвращаться  в дом.
 Вторая попытка влезть на  крышу получилась менее удачной. Уже забравшись по приставной и схватившись за ступеньку лежащей на крыше лестницы, дед подтянул  тело на крышу, но ногой опрокинул приставленную к крыше лестницу.
«Ничего, может, кто-нибудь выйдет из дома. А  нет, так в снег спрыгну», - карабкаясь вверх, успокаивал он себя.
Усевшись на конёк крыши, размотал бечёвку и  принялся  за дело.
«Ну и сажи! Чем они топят? Хорошо, что не  смолистыми  дровами, иначе пришлось бы палкой со скребком отдирать».
Дед усердно елозил  гирькой по внутренней  поверхности трубы, обрушивая  вниз прилипшую сажу. Когда задница, водружённая на металлический конёк, стала подмерзать, он вытащил гирьку. Смотав бечёвку,  спрятал инструмент трубочиста  в  мешочек. Он осторожно нащупал ногой ступеньку и  начал  спускаться вниз.
«Дальше-то как?» –подумал  он,  повернувшись лицом к краю крыши.
Сверху расстояние до  земли казалось много  больше,  чем с земли, прыжок вполне мог закончиться травмой.
«Была, не была», -  решил он и сиганул вниз.
Приземление можно было бы назвать удачным, если бы не попавшая под ногу ступенька валявшейся лестницы. Она с хрустом сломалась.
«Хорошо, что ступенька, а не нога», – успокоил себя дед.
Он отнёс лестницу обратно за  дом соседа.
«Не скоро небось  заметит. Не часто ведь на крышу лазать приходится».
Починить  лестницу  деду не составляло труда. Только у баб в хозяйстве  ни досочки, ни  брусочка не сыщешь. Идти к себе домой за деревяшками,  проволокой и гвоздями деду не хотелось, и он на время отложил починку лестницы.
- Ну, как,  успешно? – спросила Нюра появившегося на пороге  деда.
- Успешно-то, успешно. Только у соседской лестницы ступенька сломалась, -  ответил дед.
- Не страшно, сосед  мужик хозяйственный, починит.
- Вроде  не положено так.  Сломал - значит, почини, – засомневался дед в правильности женских слов.
- Наоборот, он нам спасибо сказать должен. Если бы не ты, он сам навернулся бы на гнилой ступеньке, – возразила Нюра, выказав завидную изворотливость женского ума.
- Спасибо так  спасибо. Зря вы только пол подтёрли и  глину на мороз выставили.  Сейчас буду чистки ломать да сажу вычищать. Тазик или ведёрко  под грязь нужно приготовить, - обрадовал дам дед.
- Сказать, что ли не мог, только пол помыла, – подала с кухни  голос Клава.
- Будто первый день замужем, не знаете что к чему, – неудачно пошутил  дед.
Лица у обеих дам покраснели ещё больше и на  глазах уже готовы были навернуться слёзы. Появившаяся в проёме  двери Клава  снова сдала  назад, будто испугалась чего-то.
«То ли  обидел,  то ли, наоборот, польстил, – подумал  дед.  - К слову сказать, я  тут вроде как муж приходящий. Сподобился на старости лет».
Чтобы сгладить впечатление, спросил:
- Может, ведро помойное  взять?
- Можно и  его, только вылить помои надо, – с кухни ответила Клава.
Дед подхватил ведро  и  вылил на  улицу. Выплеснув помои, долго  стоял на  морозе. Он никак не ожидал, что его персону могут  серьёзно воспринимать женщины и даже думать  о  совместной жизни. Что происходило сейчас в его  душе, отчего щемило старое, уставшее сердце? Он и сам  не смог бы объяснить.
В избу  он  вошёл с пустыми ведром и тазиком с замёрзшей глиной.
- С пустым ведром к несчастью, – пошутила Нюра, стараясь скрыть внезапное волнение.
- Не пройдёт  и часа, как полным будет, – ответил подчёркнуто  весёлым  голосом дед.
Только он немного ошибся: из первой чистки ведро  наполнилось уже через минуту, и осевшее на белую скатерть чёрное облако не вызвало радости у дам. Клава не преминула выговорить ему:
- Ну,  дед, и задал ты нам работы! Теперь скатерть стирать. Вчера  только  положили.
- Сажа не сало, потёр - отстало, - перефразировал поговорку дед.
Он выкинул ведро сажи на  улицу и нагрёб из чистки ещё одно. Пробил другую чистку, потом  третью. С каждой ещё выгреб по ведру. К  этому времени глина оттаяла, и он ловко  заделал чистки. На полу, на столе  и стульях остались слегка заметные чёрные следы.
Заплакал проснувшийся младенец, и обе дамы бросились к колыбельке. 
- Кормить  пора, а тут  полная антисанитария. Клава, возьми малыша, у меня руки  грязные! Со стола сначала скатерть  убери, и стол протри, похоже, малыш обдулся, – командовала маленькая Нюра.
- Здравствуйте,  Иван Иванович!  - обращаясь к малышу, поздоровался  дед.
- Может, он  и Иван Иванович,  а ты, дед, не отсвечивай.  Убери вёдра и  тазы.  Подотрём мы сами. И домой тебе пора. Не видишь, что ли, некогда  нам. На  работу ведь идти  ещё.
Дед совсем забыл про привезённую из города водку  и ждущую  дома  батарею  бутылок. В  другое время он  уже  распивал  бы причитающееся ему горючее.  Сейчас дед  даже  не волновался. А ведь  соседи запросто могли оприходовать и его долю.
«Бог с ней, с водкой-то. За всю жизнь выпил  я немало. Несколько  бутылок ничего не изменят», – подумал дед, а вслух сказал:
- Сегодня ребята начали отмечать получку. Завтра до женского тела у них охота появится. Вам двоим на работу  надо  идти, одной-то никак.
- Правильно, дед, говоришь. Только малыша не с кем оставить,  так что не получится вдвоём, – возразила Нюра.
- А я-то  на что! Выходной  у  меня сегодня,  и  завтра  тоже.  Посижу  с малышом,  пока вы работаете.
- Хорошо, если так. Только  справишься ли? – засомневалась Клава.
- Конечно, справлюсь. И  перепеленаю,  и  покормлю, - обрадовался дед.
- Ладно, козу подоим да пойдём в ресторан. Ребята уже ворчат,  что  не справляемся  мы, – поддержала деда Нюра.
- Что ни делай,  как ни старайся,  а недовольные  всегда будут. Стадо  мужиков хуже бабского  базара,  -  высказала своё мнение Клава.
Вечером  этого же дня дамы ушли  на работу. Дед остался при малыше. Впервые за много лет  жизни  у него появилась семья. Но даже не в этом  было  дело. Просто, теперь он  не  одинокий странник, бредущий по жизни невесть куда, теперь он  нужен. Нужен малышу, несчастным  женщинам презренной профессии и, наконец, самому себе.
Вечером малыш проснулся  и заплакал. Дед сменил ему пелёнку, протёр малышу тельце  и покормил. Всю ночь малыш спал спокойно и дед смог отдохнуть.
Утром, слегка под хмельком, пришли усталые Нюра и  Клава. Дед накормил  их завтраком и уложил спать. Расспрашивать, что и  как  не стал. По усталым, осунувшимся лицам было и так понятно  – работы мало. Однако возраст и бессонные  ночи с малышом давали о себе знать и даже небольшая (на одно женское тело) нагрузка становилась в тягость.
Через два часа дамы проснулись. За  это  время дед  успел покормить малыша и сменить пелёнки.
Нюра  спросила:
- Ну, как тут вёл себя наш маленький? Не плакал  без  нас?
- Что ему плакать. Поест, пелёнки ему переменят - и снова  баиньки. Ему сейчас самое главное – есть, спать да расти. Так  что у нас всё нормально, -  ответил дед.
- Значит,  получилась  из тебя нянька для малыша? Это хорошо. Понянчить  сегодня ещё у тебя время  есть. Ты ведь в ночную выходишь? – спросила  Нюра.
- Да, в ночную, договорился с начальством. Только не знаю, будет ли смена. Ребята вовсю гуляют, не иначе, до среды  не выйдут. Кто занимается системами жизнеобеспечения шахты, те и по выходным пашут. Мне по любому придётся выходить, тут уж никуда не денешься, – ответил  дед, который как раз и был механиком по этим самым системам.
- Выходит,  что ещё день подежурить сможешь? Мы хотели и сегодня на работу  сходить. Клиентов должно  быть много,  одной никак  не управиться, – пояснила Нюра.
- Можно и ещё остаться. Я не  против, идите работайте. А  то просидите  дома и  ничего не заработаете.
 С  каких  это пор ты о наших заработках беспокоиться стал? Насколько нам подфартит, столько  и заработаем. Не бойся, не пропадём, – высказалась Клава, которую обидели слова деда. В данном случае её волновали не заработки, а недовольство, которое может им в конечном счёте повредить и сказаться на всех прочих делах, в том числе  и на усыновлении.
- А чего мне бояться!? Я и сам неплохо зарабатываю. Не будет у вас заработка - я всех обеспечу. Силёнки  пока есть,  так что поработаем, – почувствовав в голосе Клавы обиду и не поняв истинной её причины, ответил дед.
- Да мы сами не бедные. На деньгах  спим. Даст бог, ещё поработаем. А чужого нам  не надо, не  нищенки или там приживалки какие, - не без гордости за достигнутый  трудом праведным и не праведным достаток, сказала Клава.
- Будет тебе хвалиться-то. Дед знает нам цену, и незачем нам  выпендриваться. Что есть, то есть. А  заработать мы всегда сможем.  Если не  собой, то  дворницкой метлой  наверняка, – вступила в разговор Нюра. - Если  мы  и шлюхи, то  не какие-то  там  подзаборные. Триста за  палку, платят только шлюхам  высшего разряда. А бывает,  нам и больше платят. Ладно, кончили об этом. Ты,  дед, поспи. Ночь  ведь ещё  сидеть. Если тебе домой за  чем-нибудь  надо сходить, валяй. Только к шести приходи. Мы в шесть  на работу  пойдём.
Дед  улёгся на  кровать и пару часов  придавил. Проснулся он от  толчка в бок.
- Дед, ты два часа спишь. Будить не хотели, но ты сильно  храпишь. Малыша храпом разбудишь, - сообщила сонному деду Нюра.
- Я уже выспался. Сейчас встану, умоюсь.
Дед  натянул порты и пошлёпал  на кухню. Поплескавшись  у рукомойника, он  вытерся  полотенцем. На севере часто мочить  лицо водой не принято. От мороза и ветра  быстро  трескается  не смазанная жиром кожа. Но присутствие малыша  требовало соблюдения хотя бы элементарной  гигиены. Пока дед плескался у рукомойника, дамы накрыли на стол. Заманчиво  попахивая ягодным  вареньем, привлекая  глаз румяной  корочкой,  лежали  на тарелке пирожки с морошкой. Духмяный  запах разогревающихся  на плите щей пробудил аппетит.
«Когда успели приготовить? Спал ведь всего два часа. Вроде есть не хотел, а как щами запахло,  сразу в животе заурчало», – подумал дед.
Дед уселся за стол, и дамы, притащив  с  кухни кастрюлю  со щами,  разлили по тарелкам.
- Сейчас пообедаем, да нам  надо  собираться. Дед,  ты  сто граммов  не  хочешь принять? А то ребята твою водку  наверняка вылакают, - предложила  Клава.
- Когда все вокруг водку лакают, выпить стакан - это одно. А просто  так, без  причины,  как-то  не то, - собираясь отказаться, объяснял  дед.
- Причина  есть: день рождения  у  меня,  - сообщив об этом, Клава покраснела.
- Поздравляю тебя.  Всего  тебе хорошего. Всех,  как  говорится,  тебе благ,  - поздравил дед. - Само собой, подарок за мной.
Нюра,  достав из  серванта три  тридцатиграммовые стопки,  поставила на  стол.
- Давай,  дед,  наливай. Ты  у нас  единственный  близкий душой мужик, тебе  и  банковать, - сказала она.
Дед налил по полной стопке.
- Ну,  за  именинницу!  - произнёс  он  и,  чокнувшись с дамами, залпом выпил.
Выдохнул в кулак,  заел щами.
- По второй  наливать? – спросил  он.
- Нам на работу,  разморит. Тем более, клиент рюмку  обязательно поднесёт. Так здесь  принято. А ты,  если  хочешь,  выпей, – сказала Клава.
- Не  хочется больше, да и одному в  непьющей компании пить негоже. Потом, мне  с  малышом сидеть.
Они похлебали горячих  щей с мясом.
- Хорошие щи, наваристые, – похвалил дед.
- Старались для гостя, – ответила Нюра.
- Давай  пирожков с чаем наверни. Не знаем какие ты  любишь. Но с морошкой очень вкусно получается. Мы сами их больше всяких других любим.
Попив чаю с пирожками и вареньем,  дамы убрали со  стола.
- Вы козу подоите перед  уходом. А то вы ушли вчера, она бекать заладила. Думал, есть хочет. Сенца ей подгрёб – не успокаивается. Доить пробовал - не даётся. Когда воды налил, попила  и бекать  перестала.
- Ну,  дед, удивил!  За малышом ходишь, а с  козой управиться не можешь. Да, что  и
говорить, стеснительная она. Не всякому  за сиськи дёргать даст, – пошутила Нюра.
- Ладно, не обижайся. Уходить будем, подоим, – вступила в разговор Клава. -
Пока  время есть, почини  табуретку,  которая  на кухне стоит.  А  то  она совсем развалилась. Клей  в кухонном шкафу на полочке.
Дед  послушно пошёл на кухню, собираясь заняться табуреткой.  Нюра,  достав штопку,  принялась за дело. Клава постелила на  столе,  собираясь гладить.
Два часа каждый занимался  своим делом. Первым  освободился дед.
- Нюра, я  тряпочки  подбил  в  пазы  да склеил.  Теперь сутки пусть сохнет.  Я на часок отойду,  собак надо покормить. Сутки ведь не ели.
- Сходи, только через  час возвращайся.  Нам сегодня пораньше  на работу надо, -  ответила  Нюра.
Когда  дед вернулся,  запах  жаренной картошки и звук шкворчащей яичницы встретили его у порога. Отужинав чем бог послал, как сказала  Клава, попив  чаю  с пирожками, дамы  убыли на «службу». После ужина  деда разморило.
«Вздремну-ка  я часок-другой, пока малыш спит», – подумал дед,  укладываясь на  кровать.
Деда разбудил  писк  младенца. Он взглянул на часы:  часовая стрелка показывала  пять.
«Ну я и придавил!  Неужели плач малыша не услышал?» -  вставая,  подумал дед.
Малыш  лежал и улыбался. Вытащив  одну  ручонку  из-под  одеяла, сжимал и разжимал  пальчики. Он попискивал, говоря  что-то на своём детском наречии.
- Сейчас тебя покормим, пелёнки сменим.  Будешь на сухом спать, – распелёнывая мальчика, говорил дед.
Сменив  описанную пелёнку,  протёр  тельце  и завернул в сухую.
- Молочка  поешь - и баиньки», -  дед надел на бутылочку с  молоком соску  и дал младенцу. Тот зачмокал,  опорожняя  бутылку.
«Пора бы  его прикармливать. Вот только  чем? Бабы придут, поговорим».
Дамы пришли днём, в начале первого, пьяными в  дым,  но довольными. Целая сумка денег была  у них. Дед уложил их  спать. Покормив проснувшегося малыша,  дед  уселся  у тёплой печки. Сегодня ломило спину, видно, дело  шло  к перемене погоды. Последнее время спина  чаще стала его донимать.
«Старый стал,  болячки подкрадываются. Глядишь  и  какая-нибудь  серьёзная  болезнь  прицепится. Подумать уже надо о покое».
Когда спину отпускало, дед забывал  о грустных  мыслях, и об уходе на покой забывал тоже.
«Видно, сегодня с  дамами не поговоришь, не то у  них  состояние. Ладно, отложу на потом. Надо бы сегодня  к новому  начальнику наведаться,  пока тот не разобрался, что к  чему. Может, по этому  случаю  с усыновлением подсобит? Да видно, тоже  не получится, попробую завтра  после  смены».

    Глава  19.    Гром в начале  весны.
Дамы,  изрядно похрапывая, не собирались просыпаться. Часы  пробили шесть.
«Пора бы им и  честь знать. Видно, умаялись,  вон  сколько капусты  приволокли. Братва гуляет  по полной  программе, как будто в последний  раз. Боится, что  новый начальник наложит  на всё запрет: и  на  «лимонадные»  рейсы,  и на дамочек свободных  профессий. Может, и  буфетчице Клаве перепасть на орехи, – сидя  у тёплой печки,  думал дед. - Хотя,  если лимонадные  рейсы запретят, она сама из буфета уйдёт. Какой  ей  резон пахать без  водки, и что это за буфет будет  без  Клавиного  самовара?»
Дед  взглянул  на  храпящих  дам.
«Придётся будить. Малыша могут разбудить  храпом, да и вставать им  уже  нужно: дела  делами,  а работа работой», - подумал дед.
Он, кряхтя, встал с  табурета от тёплой  печки.
- Нюра,  Клава, пора вставать, -  он растолкал  дам.
Те  мутным взглядом непроснувшихся  глаз выпялились на  него.
«Как я на  таких малыша оставлю!? Может, встанут,  разойдутся?» – сокрушался дед.
- Сколько сейчас  времени? - спросила Нюра.
Она казалась более  трезвой и говорила обычным  голосом.
- Седьмой час уже.  Мне на смену идти надо. Сможете  вы тут  без меня?
- Да брось ты, дед,  свою  работу. Мы  больше заработаем,  на всех  хватит.
- Нюра,  давай  об этом  как-нибудь потом. Сейчас вставайте, умывайтесь. Малыша

скоро кормить надо,  купать. Потом, когда  приду, нам надо договориться: как  быть нам дальше-то?
Нюра  и Клава  с опухшими, не выспавшимися лицами  сели на кровати.
- Ну и зануда  ты,  дед! Выспаться  не дал. Мне  тоже  ведь  в ночную сегодня  идти, – ворчала  Клава.
Пока дамы  умывались, дед накрыл на стол.
- Поухаживаю  за вами,  коль  я  сегодня  за  хозяйку,  - пошутил он.
- Чем  это ты  нас потчуешь  сегодня?  - приподняв крышку стоявшей на  столе кастрюльки, спросила  Нюра. - А, пшённая каша! Давненько кашу не ела.
Дед разложил кашу по тарелкам, и троица застучала  ложками.
- Холодновата каша,  надо было подогреть, – выразила  недовольство Клава.
- Я кашу к завтраку  сварил.  Она на  тёплой печке стояла, вас ждала. Малышу тоже кашу варить  надо, прикармливать пора. Большой уже он вырос, одного  молока мало.
- Мы об этом думали. Книжку бы  какую достать по кормлению детей, – высказалась о проблеме Нюра.
- В библиотеку зайду завтра, посмотрю.  Может,  найду книжку.  И библиотекарша в случае чего поможет. Она-то знает, где искать, - пообещал дед.
- Ты когда  пойдёшь: сейчас или ещё посидишь?  -  спросила  Клава.
- Хотел  сейчас, да не знаю, справитесь ли без меня? – ответил дед.
- Справиться-то мы справимся. Только  уголька к печке принеси, чтобы нам на мороз не ходить, – Нюра,  как обычно,  думала прежде всего о хозяйстве.
- Я вот ещё  о чём хочу поговорить,  да не знаю, ко времени ли.  Да ладно, откладывать не  буду, –  наблюдая за реакцией дам, дед, вздохнув, выдержал паузу. Он хотел успеть вовремя остановиться, если почувствует со стороны дам малейшее недовольство.
Дамы тоже молчали.
- К новому  начальнику хочу зайти, поговорить  насчёт усыновления.  Пока он не в курсе поселковых дел, может,  и проскочу с этим.
Дамы смотрели на деда и молчали.  Их  не очень трезвые,  красные  от бессонной  ночи глаза ничего не выражали.
«Может, они не поняли,  чего я  от  них хочу?» – промелькнуло в дедовской голове, и он повторил:
- Так я говорю, что  завтра к новому начальнику  пойду  насчёт усыновления.
- Мы  поняли. Ну  так иди. Потом нам расскажешь, как  всё  прошло, - внесла ясность Нюра.
- Конечно,  расскажу, обязательно,  - пообещал дед.
- Ты  уголька принеси перед уходом, -  напомнила Нюра.
Дед  принёс уголька  и подался до дома.  Через час начиналась  его смена.
В эту  ночь трудиться  деду пришлось  немного.  Поселковая братва  ещё  не закончила  праздник  «лимонадного Джо» и  на работу  не вышла. В шахте  находились бригада  ремонтников и служба жизнеобеспечения и безопасности. Они комплектовались из самых  надёжных людей и смену не прогуливали.
До самого утра  дед терзался сомнениями:  идти сразу после смены к начальнику или сходить домой приодеться?  К Герщеновичу  он пошёл  бы сразу,  в  рабочей одежде. Гершенович был  свой, выросший  до начальника экспедиции из  рабочей среды. Новый начальник, работавший  только в партийных  органах, доверия не вызывал. И всё же дед решил идти сразу после смены.
Рабочий человек, уставший после смены, в грязном рабочем  комбинезоне, по  разумению деда, должен пользоваться  у начальства если  не уважением, то правом высказаться  и быть выслушанным.
Закончив  ночную  вахту,  он подошёл к конторе. «В кабинете свет горит, значит,  начальник  уже  там», – отметил  дед.
Он вошёл в  приёмную, где секретарша причипуривалась перед зеркалом, готовясь занять место за печатной машинкой.
«Только занял место - сразу  циркуляры да приказы настрочил. Сразу  видно: кабинетный работник», – увидев несколько рукописных листов на столе секретарши,  направляясь к двери  кабинета, подумал дед.
- Гражданин, вы куда? Начальник с утра  не  принимает. Запишитесь в  книгу, я назначу вам время,  -  заверещала секретарша.
«Вот сейчас и  проверим, принял он уже что-нибудь с утра или нет», – подумал дед, берясь за ручку двери.
Дед открыл дверь и, всунув голову в дверной проём,  спросил:
- Можно?
Начальник поднял от бумаг удивлённый взгляд и после секундной паузы, позволяющей рассмотреть нахала, ответил:
- Заходи, коли  пришёл.
Выглядывающая из-за спины деда секретарша, с  побледневшим от страха лицом, проблекотала:
- Я, я его не  пускала. Он сам…
Начальник ничего не ответил, только зло зыркнул на неё. Дед вошёл, закрыв перед носом секретарши дверь. Начальник опустил  глаза на лежащую на  столе  бумажку, всем видом показывая, что сейчас не до посетителей. Лишь прочитав, поднял на деда  глаза и спросил:
- Ну, что там у вас  стряслось?
- Я  по поводу  усыновления мальчика. Гершенович должен был рассказать вам об  этом.
- Да, да, припоминаю. Что-то было по этому вопросу. Сейчас посмотрю записи.
- Иван Иванович Репкин, 1910 года рождения, если  не ошибаюсь.
- Всё верно, – ответил дед.
- Так, здесь ещё записано: четыре судимости, два побега.
«Как следователь лепит, с ним точно не подфартит. Хотя на один побег и одну ходку в санаторий он ошибся», – подумал дед.
- Вы механиком работаете на подъёмных механизмах? Видите, кое-что о вас мы уже знаем.
«Да, шустрый мужик. Половину моей биографии за тридцать секунд базара изложил. Этот далеко пойдёт», -  думал дед, а  в слух сказал:
- Так как насчёт мальчика?
- И об  этом поговорим. Сначала давайте познакомимся получше. Вам от меня что-то нужно, и  мне от вас нужна информация.
«Вот  гад! Первый раз  видит и сразу ссучить  хочет. Не  знает, видно, кто такой дед  Репка».
- Вы со смены или просто гуляете?
- Прямо со смены к вам  заглянул. Вопрос об усыновлении давно стоит,  пора как-то решать, – ответил дед.
- Об  этом тоже поговорим. Ты мне вот что скажи: такие пьянки после каждой получки бывают или это в честь моего приезда?
- А  вам  Гершенович не  говорил?
- Я слышал раньше, что такое может быть, но  не поверил. Как  можно смену прогулять? На материке такое наказывается, очень сурово наказывается. А ты, значит, непьющий?
- Да нет, выпиваю, как все. Сейчас не до выпивки, малыш много внимания требует. Потом, мне прогуливать нельзя: подъёмник на шахте без обслуги работать не может.
- Тебе, значит, нельзя, а другим, выходит, можно?
- Гершенович считал: пусть пару - тройку дней побесятся, зато потом  весь месяц будут смирные, - объяснил известную стратегию начальства дед.
- Что ваш Гершенович считал, его дело. А  у  меня  так не  будет. Не позволю гулять во  время работы и  «лимонадный рейс» запрещу.
Начальник распалился и целых полчаса мучил деда нравоучениями.
«Во шпарит, как по писаному излагает. Сразу видно, партийный работник. Мужиков хает, а сам, небось, любит зашибить. Морда вон  какая красная, – думал дед, переминаясь с ноги на ногу. - Хоть бы сесть предложил или сам встал, что ли».
Начальник встал, прошёлся по кабинету, и продолжил излагать стоя. Видно, стоя  излагать ему  было привычнее.
«После такой речи он наверняка забудет,  зачем  я пришёл», – с грустью думал дед.
Но начальник не забыл. Закончив говорить, он сел за стол. Начальник посмотрел на часы, дав понять, что,  по его разумению, аудиенция  окончена. Дед сделал вид,  что не  понял  намёка,  и  продолжал переминаться с ноги  на ногу.
- Насчёт усыновления, говоришь? -  после небольшой  паузы начал начальник  интересующую деда тему. - Ну так, насчёт усыновления.  Насчёт усыновления отвечу  своё решительное нет. Как я слышал, сейчас  мальчик  находится на попечении  двух 
шлюх.  Замечательно,  просто замечательно!  Ну, это мы решим,  всё  вполне
поправимо.  Но ты-то,  взрослый  же  мужик! Как бы сам ответил,  если бы  человек с
такой  богатой криминальной  биографией захотел усыновить мальчика? Да  и  лет тебе немало. Не ровен  час… В общем, не  могу вашей криминальной троице доверить воспитание  ребёнка. Кого вы из него  вырастите? Объяснять  не буду, пример  перед  глазами. Я думаю, ребёнка у вас нужно забрать и отправить в большой город  в Дом ребёнка. Там о нём позаботятся.
У деда  лицо  покраснело. За  такие слова он готов был хряснуть кулачищем по извергающему гадости рту. Но лупить начальника в его кабинете, по разумению деда, было нельзя. Он попытался возразить.
- Мальчик  в семье, не сиротой растёт. За ним уход хороший, я помогаю. Так что всё тип-топ. Потом, когда  мать  ребёнка умирала, никто не хотел брать на  себя воспитание малыша, считая его обузой. Дамы одни и вызвались. Так что благодарить их надо, а  не хаять.
- Мы этот факт  их биографии учтём. Но с чуждыми нам элементами: шлюхами, прогульщиками, пьяницами – будем вести беспощадную войну. Вплоть до выдворения из  посёлка, так-то.
- И куда же им деваться? Посёлок и так на краю света, – поинтересовался дед.
- Не возьмутся  за ум - их дело. Хоть  в тундру, хоть  в море, хоть  к чёрту на рога.  Я слышал, здесь Дохлый какой-то всем заправляет.  Никакой  малины воровской здесь  не допущу, и раз он уже дохлый, нечего  ему  с живыми-то… Начальник  должен  быть один. Если у тебя ко  мне всё, тогда свободен. Мне работать нужно, – закончил начальник.
«Вот это лепит!  Ребята узнают,  будет дел на  миллион, - думал дед, направляясь к дому. - Не знаю,  что и сказать Нюре с Клавой. Видно, правы они, нужно брать  малыша и уезжать  отсюда. Но как уезжать, на чём? До навигации долго, а лететь на  самолёт вместе с маленьким начальник  не даст.  Да и  ребёнка в скорости забрать у нас может. Сейчас дома посплю пару часиков и к дамам  схожу. Хоть новости невесёлые, но рассказать надо.
Перекусив и поспав, дед  собрался  идти в  гости. Он оделся во  всё  чистое  и новое,  чтобы выглядеть посолидней. Сегодня  надо было принять решение  и  это требовало  чего-то конкретного в душе.  Новая чистая одежда помогала найти нужный  настрой.
Появившись  на пороге Нюркиного  и  Клавкиного дома,  дед поздоровался. Дамы сразу  навострили уши, по  настроению деда  определив:  произошло что-то важное. Он долго  не  решался начать  рассказывать  о посещении начальника, уж  больно всё сложилось нескладно. Первой не выдержала Нюра.
- Ну, что молчишь? Ходил к новому начальнику или не ходил?
Дед крякнул, выдохнув в кулак. Он и сам хотел изложить суть разговора, и не решался  рассказать обо всём, не зная, как сделать это помягче, чтобы не обидеть. Но  вопрос был уже задан,  и дед ответил.
- После смены заходил к новому начальнику. С виду  важный, а принял сразу, – соврал он.
Что дальше говорить, он не придумал. Сказать вот так, в лоб, правду всё  ещё не решался. «Может и не сообщать о разговоре вовсе. Не получился, мол, разговор - и все дела», - подумал дед. Но Нюра не отставала:
- Что, дед, замолчал? Давай уж всё начистоту. 
- Не хотел я  вас расстраивать. Много он всякого  наговорил: и про пьянки  с прогулами, и  про  «лимонадные  рейсы»,  и про Дохлого с  его  общаком  и братвой.  Всё  он  хочет запретить.
- Это  понятно,  новая  метла  по-новому  метёт.  Что он про  нас  сказал,  про  малыша? – Нюра имела  ввиду,  про  усыновление. Но дед понял,  как  было сказано и  сообщил  то, что  в  приличном  месте говорить  дамам  не положено.
- Говорил,  что  вы антиобщественный элемент и  вас  надо  выслать из  посёлка.
- Это  понятно, язык без костей, сказать всё можно. Выполнить обещанное трудней.
 Что  про  усыновление  говорил,  согласен или нет?
- Сказал,  что я  старый и отцом быть не могу. К тому же пять ходок у  меня. Не знаю, как  теперь быть.
- Не только  он решает, поживём - увидим. Слишком  на многое новый  начальник замахнулся: и вашего Дохлого хочет  свергнуть, и с  водкой  борьбу будет  вести. Можно подумать, что  он сам трезвенник, -  ответила  Нюра.
- Может, он  и  не трезвенник, по морде этого  не скажешь.  Тут врать  не буду. Но что
речи  произносить любит, от него не отнимешь. Сразу  видно  бывшего партийного работника. У партийных  всё  показуха. Реальных дел от него не дождёшься,  все партработники одним  миром  мазаны, такие они. А вот пакость, да с резонансом на материк, чтобы  знали  наших, это  запросто. И к нам  с пакостью легче всего подъехать. Ничего  нам он делать  не будет, наоборот, можно ничего  не делать с  усыновлением, и будет тип-топ,  пакость что  надо. А для  пущей  важности  вас  выгонит  из посёлка. Некому ведь  даже заступиться.
- Да, дед, нарисовал  ты  радужную  перспективу.  Прямо  вставай и вешайся, – вступила в разговор Клава.
- Помните, вы мне  говорили о переезде  на материк? Может быть, действительно пора переезжать? Я уже старый, мне на  солнышке пора греться да помогать малыша нянчить. И  вам уже пора  на заслуженный отдых, не девочки,  чай, в чужих кроватях спать. Денег, как вы говорите,  целый  матрас  нажили. Если нужно,  я  буду работать,  а вы по дому хозяйничать. Там  жизнь подскажет  что и как. Самое главное – решить,  когда тронемся в путь», -  изложил  свою точку зрения  дед.
- Правильно  ты  говоришь,  думай  не думай, а конец один. Только мы не готовы. Всегда надеешься  на лучшее, думаешь,  что и здесь сладится. Я считаю,  нужно  подождать. Обычно  кто много обещает, тот ничего  не делает. Может, и новый начальник из таких?  Усыновить не поможет, так ведь и не отберёт малыша. Духу не хватит, – поставила точку в  разговоре  Нюра.
Дамы  покормили деда и отпустили домой. Ему  снова  предстояло  выходить  во вторую смену.
Дед  пришёл на смену раньше на полчаса.  Уходя,  сменщик рассказал,  что  перед утренней сменой  собрал рабочих  во дворе и целый  час толкал речь новый  начальник.
- Ругал всех за прогулы, обещал запретить «лимонадные рейсы». Все  слушали  молча. С похмелья болела  голова. В таком состоянии не поспоришь. Потом,  спорить с начальством - себе дороже. Говорил начальник всё,  что в голову взбредёт, и  закончил,  когда исчерпал свои обычные дежурные фразы. Такой чуши мы  давно не слышали. Уж  на  что  наши мужики не говоруны, но так косноязычно не  говорят. Если не  знаешь сути  дела, нечего людей смешить. Видно, партийный работник он был никудышный и списали  его сюда  за профессиональную непригодность.
«Круто  начал,  глядишь,  и до малыша  доберётся, - подумал дед. - Нужно  после смены зайти проведать.  Чует  душа что-то нехорошее, как бы беды не приключилось».
На следующее утро, сдав сменщику дело, дед направился к малышу. Домой заходить  не  стал,  решил,  что мыться  и  переодеваться некогда,  не тот случай.
У Нюры с Клавой  были озабоченные  лица,  и у деда  ёкнуло  сердце:  «Не  случилось ли  чего с малышом?»
- Что-нибудь  случилось? -  спросил он Нюру.
- Да уж, случилось. Милиционер  приходил, ну, наш, участковый, бумагу  показывал.  В общем, хотят у нас  забрать малыша  и в  город  отправить в  Дом малютки.
- А что за бумага?
- От  администрации. Решение о попечительстве над  сиротой  на  деньги из бюджета посёлка.  Там  много  было  написано. И ещё одна бумага о  нас  и малыше с  соответствующим содержанием. Малыша  мы ему не  отдали. Да и сам  милиционер  не горел желанием забрать малыша. Куда бы он его девал?  Жене бы, что ли,  отдал? Получил бы тогда от неё по первое  число. Только  я  думаю, раз привязались,  то не отстанут. В  другой раз  непременно отберут.
- Так что  же делать  будем?  Может,  ребят настропалить?  - предложил  дед.
- Ребята против власти ничего не сделают. Они  сами  от неё пострадали, а с подмоченной  репутацией шуметь  нечего,  ни к чему это не приведёт, разве что  срок другой дадут, - изложила свой взгляд  на проблему Нюра.
- А ты  что думаешь?  - спросил дед у Клавы.
- Уезжать надо, и  чем быстрее,  тем лучше.  Готовь-ка,  дед упряжку. Сюда ты один доехал, значит, и  мы вчетвером доберёмся  до города. Там договоримся с  рейсовиками и  по зимнику, в  тёплых кабинах, доберёмся до материка. А там  уж поездом. Небось не пропадём, – Клава была настроена решительно.
- Нужно собакам  рыбы запасти  на всю дорогу. Себе еды, вещи вам надо собрать. Малышу  надо в  дорогу  пелёнки приготовить. Палатку  надо добыть, чтобы нам  ночевать и малыша в тепле держать. Проблем много. Только собаки  всё  это не
потянут. Или придётся  пешком идти, или собак  ещё прикупать. Снегоступы  ещё нужны для  нас троих. Тысячу  вёрст  за пятнадцать дней  проехать  можно,  а пройти пешком - вряд ли. Хотя,  для хороших  ходоков и десяти дней хватит,  -  на оптимистической ноте закончил дед.
- Так что же делать? Самолёта не дождёшься, а если и дождёшься, нас с малышом  в самолёт не пустят. Остаётся упряжка или  чудо, -  сказала Нюра.
- Я упряжку  подготовлю, дровишки и палатку тоже. С рыбой  так  быстро не  получится. У меня  запасы  кончились. Неизвестно, кто из соседей продать согласиться. Придётся  побегать.
- Рыба у нас есть,  ну и всё  остальное тоже.  Так  что завтра  утром ждём тебя с  упряжкой, – как наиболее решительная из троих присутствующих, велела Нюра.

  Глава  20.  Бегство.
Утром  к дому малыша  подкатила  упряжка. За прошедшие сутки дед  времени  даром  не терял. Он где-то разжился двумя  ездовыми собаками,  палаткой  и двумя охапками сухих поленьев. На смену он не ходил,  лишь заглянул в каптёрку  к сменному мастеру, предупредил,  что  берёт отгул по причине пошатнувшегося  здоровья. Конечно,  насчёт здоровья  дед  соврал. Хотя, если говорить о сумбуре в голове,  что-то  в нём  точно пошатнулось. На работе дед  спёр старое  ведро и несколько небольших  кусочков угля. По его разумению, ведро должно было выполнять функцию печки. Просверлив дырочки в дне  ведра,  он  приспособил в середине  перегородку  с просечками. Теперь маленькие кусочки дерева, сгорая на перегородке,  не будут касаться  дна  и не прожгут палатку.
Дамы тоже  времени  даром  не теряли. Распоров матрас, зашили крупные купюры в поясные  ремни. Остатки  переложили в небольшой мешочек. Своих вещей они взяли мало -  лишь самое необходимое. Зато для  малыша собрали  всё что только можно.
Когда дед вошёл в дом, обе ходили словно неприкаянные с зарёванными  лицами. Оказалось, что  расставание с любимой козочкой было для них самым трагическим моментом во всей предстоящей авантюре.
«Вот дуры-то! Нужно о собственной  жизни думать, две недели  ведь на  морозе.  А они о козе плачут», -  подумал дед.
Клава предлагала отдать козочку соседке.  Нюра сопротивлялась, объясняя,  что  нельзя никому давать повод думать об их бегстве из посёлка. Ей  тоже было жалко  козу, но тогда успех  побега  стоял под  большим вопросом. Козочка жалобно  блеяла, словно  чувствовала предстоящую  разлуку. Разрешил проблему дед.
- Оставь ей  побольше сена,  воды.  Кто-нибудь заметит,  что в доме  давно  света  нет, и заглянет. А там  и козу вашу пристроит. Тепло двое суток  не  выдует. Так что ничего  страшного  не произойдёт.
- Надо поторапливаться, пока весеннее солнышко не  появилось из-за горизонта. Хороши  мы будем, когда все увидят нас на нартах, несущихся  вон  из  посёлка, – сказала Клава.
- Сейчас я мигом  всё уложу, – дед, схватив  упакованные  пожитки,  вышел  на улицу.
- Всё готово, только куда вас посадить, ума  не приложу. Собакам тяжело  будет  всех тащить. Как из  посёлка  выедем, одна останется  сидеть,  а  другая пешком  на снегоступах.  Мне придётся всю  дорогу  пешком  шлёпать,  так что  не переживайте,  сдюжим. Была бы  погода хорошая.  Нынче в полдень солнышко уже выглядывает  из-за  горизонта - всё веселей идти.
Нюра и Клава,  окинув комнату  прощальным взглядом, вышли на улицу. Половину  жизни  они провели в этом  жилище. Оно оберегало их от непогоды  и  людской злобы, обогревало и спасало от жестоких ударов судьбы.
- Дед, куда  нам  садиться? У тебя  вещей на нартах целая гора,  - спросила Нюра.
- Садитесь прямо  сверху. Нюра с малышом садись спереди, а Клава за  ней. В случае  чего  поддержишь.
Дед  помог дамам  забраться на поклажу.
- Готовы? Поехали,  с  богом!
Собаки  напряглись, налегая на постромки.  Дед  качнул  нарты, освобождая примёрзшие к насту полозья. Сытые, отдохнувшие собаки резво тащили. Дед пристроился  сзади на полозьях нарт и оттуда управлял  упряжкой.
Они уже выезжали из посёлка, когда появившийся  из-за  горизонта край солнца  тускло осветил ландшафт.
«Нужно  заливом идти, на несколько  дней  дорога короче  станет. Риск,  правда, 
большой. Но погода тихая, и  собаки  отдохнувшие, за день до берега  домчат»,  - подумал  дед,  сворачивая по пологому спуску к заливу.
- Зачем на лёд свернул?  Опасно ведь! -  забеспокоилась Нюра.
- Все по льду ездят. Короче, да и ровней. Чтобы безопасно было,  смотри  в оба да  вовремя отворачивай, -  ответил дед.
Солнышко  косыми, стелющимися по поверхности  лучами, освещало  ландшафт, растягивая тень от  каждого  бугорка на много метров. Свет больно бил в  глаза, заставляя щуриться.
«Об этом я не  подумал. Так  недолго и куриную  слепоту схлопотать», – пожалел о своём упущении дед.
Надвинув шапку на глаза, он старался уберечь их от яркого света. Он щурил глаза, всматриваясь в  покрытый  снегом  лёд, и  всё равно ничего не видел.
«Ни черта не видно, хоть сам  впереди упряжки беги. Наверное, скоро так и придётся - собакам  с тяжёлой ношей весь день не сдюжить», - подумал дед  и,  обращаясь  к  Нюре, сказал:
- Нюра! Вы тоже вперёд посматривайте. Сверху вам должно быть видней.
- А сам говорил, что  безопасно, - забеспокоилась Нюра.
- Я и сейчас это говорю. Только смотреть надо в оба, тогда и безопасно  будет.
- Как под снегом  чего-то увидишь? Снег,  да  ещё солнце в глаза, -  Нюра по-женски резко реагировала на всё, что было не по ней.
- Кто знает, тот увидит. Каюры вон не то видят, – успокоил дед.
- То каюры, а я первый раз на льду залива, – не унималась Нюра.
- Это я так. Сказал, чтобы вам веселей было. Не  хотите - не  смотрите, я  и один всё увижу.
- Ну спасибо, дед, успокоил. Сам сзади стоишь на полозьях, и за нами, двумя  тушами,  ничего  не видно. Я же вижу, как ты всё время  выглядываешь из-за нас.  То влево глянешь, то  вправо. Не много так выглядишь, – вступила в разговор  сидящая  сзади  Клава.
- Я хоть и выглядываю,  да вижу всё не хуже вас двоих. И собаки опытные. Вожак  сам опасность  чует.
Собаки вылетели  на лёд, не покрытый снегом, и заскользили  лапами  по гладкой поверхности. Дед  посмотрел под ноги и сердце тревожно сжалось. Лёд был  совсем тонкий,  казалось,  что ещё  несколько  шагов - и провалишься.
«Видно, недавно  между льдинами  заморозило», - подумал дед.
Скоро участок  чистого льда закончился. Начался  другой, припорошенный снегом.
«Что если и здесь лёд тонкий?» – дед  волновался не за себя.
Тяжело  нагруженные нарты  запросто могли  проломить лёд. Дед посмотрел на наручные часы. Два  часа прошло, как они  покинули посёлок. Оставшийся  сзади берег  вытянулся в едва различимую чёрточку на горизонте.
«Пора бы  другому берегу  показаться.  Если  ориентироваться по солнцу,  направление выбрано правильно. От берега  до  берега в этом  месте  должно  быть не больше  пятнадцати километров. Значит,  ещё минут тридцать - и берег  должен появиться на горизонте».
- Что-то уже холодно сидеть стало. Может, привал сделаем да разомнёмся, - предложила Нюра.
- Чтобы  размяться,  привал  делать не обязательно. Одевай снегоступы да бегом за упряжкой. Вот и согреетесь, – ответил дед.
- Нет,  мы уж  лучше здесь  помёрзнем. Лучше  плохо ехать,  чем хорошо идти, - отозвалась  Клава.
- Ну смотрите, на пять минут могу остановиться. Но  лучше не останавливаться, по льду ведь едем. Чем быстрее поедем, тем быстрее до берега доберёмся. А там уж  наотдыхаемся.
- Ладно, пока  ещё терпимо. Как будет невмоготу, скажем. Малыш  спит, а  мы потерпим. Может, ещё без  остановки доедем, - сказала  Нюра.
Скоро стало заметно, что собаки устали.  Тащить полтонны  даже для семерых  тренированных собак  было тяжело. Берег уже обозначился на горизонте, и собаки его видели. Они понимали ненадёжную зыбкость весеннего льда и старались  из  последних  сил.
«Теперь уже недолго. Скоро берег,  там и  отдохнём. Костёр разведу, чтобы малышу  стало тепло. Перепеленать  его надо и покормить. Хорошо, что не плачет. Видно, чувствует, что  торопимся», – думал дед.
- Как вы там, ничего? -  спросил  он.
- Теперь уже  привыкли. Будто  всю жизнь на кутулях  сидим да на нартах просторы тундры рассекаем, – пошутила Нюра.
- Малыш-то как там?
- А что ему будет у меня  под кушаком-то? Ему тепло, и мне тоже. Молодец наш малыш, знай спит себе.  Дед, смотри! Впереди промоина,  и справа тоже, – Нюра вовремя заметила  опасность, и упряжка, сделав вираж, ушла влево.
«Что-то не нравится мне это. Слишком много  промоин впереди. Да и ветерок поднимается. Похоже, эти льдины недавно  пригнало, и они не успели толком схватиться», – дед  не хотел об этом говорить дамам, но на  самом  деле всё было ещё хуже. Льдина упиралась в льдину, образовывая  промоины и торосы.
«Хорошо ещё есть перемычки, по которым можно проехать с  одной льдины на другую. Придётся  идти впереди упряжки и всматриваться  в лёд. Слишком опасно  доверяться  интуиции собак. Правда, скорость упряжки станет меньше, но  другого выхода нет. Не возвращаться  же. Хорошо, что ветер дует в полсилы. Если начнёт  садиться солнце, то вечерний  бриз наделает дел.  Надо торопиться».
Дед остановил упряжку. Собаки, воспользовавшись заминкой, легли.
- Разомните  ноги,  дальше некогда будет, – предложил он  дамам.
Те слезли с поклажи - и ну подпрыгивать да притоптывать.
- Осторожней, лёд не проломите, окаянные! Да и малыша своей  топотнёй разбудите, – ворчал дед.
Малыш, переместившись из-под  подола Нюры на нарты, даже не пискнул.
«Уж не случилось ли чего?» – ёкнуло  сердце у деда.
Он  приподнял край одеяльца, закрывавшего личико  малыша. Почувствовав холодный  воздух, тот  недовольно сморщил  носик.
- Закрой, простудишь ведь, – забеспокоилась  Нюра.
- Чего  ему  будет, сибиряку-то? - пошутил  дед, но одеяльце закрыл.
- Ну как, отдохнули? Теперь вперёд,  поторапливаться надо.
- Да, дашь ты  отдохнуть,  скупердяй  старый, – залезая  на  нарты,  в шутку  ворчала Клава.
Нюра, усевшись впереди, опять  спрятала малыша под кушак.
- Я  впереди пойду. Так вернее  будет. А вы сверху посматривайте, может, что  подскажете.
Дед встал впереди вожака, и упряжка тронулась в  путь. Промоины и  участки с тонким льдом  всё чаще перегораживали  дорогу. Дед петлял, выискивал, где безопасней. Казалось,  что упряжка нисколько не приближается к  берегу.
- Дед, ты чего-то  запетлялся совсем. Дорогу, что ли,  потерял? Сверху  лёд везде кажется одинаковым. Есть ли смысл так петлять? – спросила Нюра.
- Я выбираю, где надёжнее. Бабьим умом это не  понять.
- Где уж нам, тёмным-то, - обиделась  Нюра.
Дед, учтя критику, старался выбирать путь прямее, нацеливаясь на берег.
- Вот теперь другое дело!  Заметно, как берег приближается. А  то совсем не приближался, – похвалила Нюра.
«Я  бы и  сам  по прямой ехал.  Только  нет  здесь  прямой дороги. Самая  прямая дорога к берегу зигзагами  идёт», - подумал  дед.
Чем ближе они  были к берегу, тем опаснее становился путь. Порой лёд потрескивал под тяжело нагруженными нартами. Полыньи то и дело перегораживали путь. Дед старался не думать о  плохом, но  непроизвольно повторял про  себя: «Скорей бы  уж добраться, скорей бы уж».
Между тем ветер  заметно  усилился  и  дул уже с берега.
«Каких-нибудь  полчаса - и мы будем на берегу», - думал  дед, стараясь  быстрей  перебирать ногами.
Треск  льда  сзади заставил  вздрогнуть. Дед оглянулся и обмер. Нарты, проломив тонкий лёд, погружалась в ледяную  воду. Женщины с испуганными  лицами вцепились в  кутули, словно  это могло спасти. Дед крикнул, приказывая женщинам  отпустить  поклажу. Но страх закрыл им уши, а крик лишь подстегнул собак. Почуяв  неладное, собаки напряглись, в струну натянув постромки. Лапы скользили по тонкому гладкому льду, и собаки, когтями цепляясь  за скользкую поверхность, не сдвинули нарты ни на сантиметр.
- Прыгайте, прыгайте! – орал дед.
И в следующую секунду и он, и собаки оказались в ледяной купели.
«Ну, вот  и всё», – мелькнуло в дедовой голове.
Он  окунулся с головой, гребанув что было сил, броском  приблизился к тонущей упряжке.  Холодная тёмная вода  застилала  глаза,  окутывая пространство полупрозрачной пеленой. Он  ни о чём не думал.  Он просто мчался на  помощь к своему малышу. Время,  обретая смысл вечности,  растягивалось в ощущениях деда из нескольких секунд в бесконечность. Нарты,  вместе с поклажей,  женщинами и ребёнком, с барахтающимися на привязи собаками, погружались в пучину. Дед схватил за ворот Нюру и  вынырнул на  поверхность. Они выплыли в метре  от края льдины. Напрягшись, дед выкинул лёгкое тело Нюры на  льдину, сам погрузившись в воду. Вынырнув второй раз, дед спросил:
- Где малыш?
Нюра молча таращила  на деда глаза, словно видела в первый раз.
- Ребёнок где? – заорал дед.
Писк из под Нюренного полушубка говорил, что ребёнок тоже  на льдине. Дед нырнул ещё раз. Темные воды сомкнулись над головой, погрузив в  полумрак. Намокшая одежда сковывала движения и тянула вниз. Дед погружался всё глубже и глубже.  Шум в ушах предупреждал,  что уже довольно глубоко. Дед повернул вправо, потом влево и, не  найдя ничего, начал всплывать. Казалось, что время остановилось, заточив в мокром ледяном плену.
Голова больно стукнулась о лёд. Он  вглядывался в  полутьму, стараясь определить край спасительной полыньи. «Вроде там». Угасающее сознание хваталось за соломинку надежды. Солёная вода, проникая внутрь, заполняла лёгкие.
«Как же малыш? Как он будет без меня?» – эта мысль снова наполнила ослабевшее тело силой. Он гребанул  раз,  потом другой,  и спасительная кромка льда показалась над головой.  Почти задохнувшийся, он вынырнул на поверхность.
 Два  плавающих рядом полена помогли перевести дух. Собрав  последние силы, он  схватился за край льдины, подтянулся и выбрался на поверхность. Склонившись над полыньёй, подцепил два  полена и  выбросил на льдину. Полынья разрасталась,  разделив льдины уже на пятьдесят  метров. Ветер  гнал лёд в открытое море. Это означало, что на берег они долго не попадут.
Нюра сидела  прямо на льду и баюкала  плачущего ребёнка. Дед тоже сидел на  льду  и  смотрел на Нюру. «Уж не повредилась ли она рассудком?» -  подумал он.
Дед не чувствовал  холода,  хотя корка льда уже успела схватиться на  мокрой одежде.  Нервное напряжение, подняв не дюжую волну силы, закрыло все чувства, оставив одно – чувство опасности. Через минуту это состояние стало проходить, и соприкосновение мокрой одежды с  переохлаждённым  телом обещало вызвать озноб.
«Нужно обсушиться. Где  только дрова взять? Двух поленьев для костра не хватит. Хорошо, что спички в кармане были завёрнуты в  целлофан. Только ножа нет,  чтобы лучины нащипать, - размышлял дед. - Пояс с деньгами у Нюры. Она  недолго была в воде, и деньги наверняка сухие, для растопки как раз то что надо».
- Нюра, ты как? – спросил  дед, вставая на ноги.
- А Клава? – ответила она вопросом на  вопрос.
- Клаву не удалось  спасти. Она вместе с упряжкой утонула. Я  второй раз нырнул,  но видно, она  уже глубоко погрузилась. Не нашёл её в воде, - оправдывался дед. – Два полена - всё что удалось спасти.
Дед замолчал, Нюра  молчала тоже. Плакать сил не было, видно, выплакала она все слёзы уже давно. И теперь, смирившись с судьбой, она  просто ждала конца.
- Нюра, тебе обсушиться надо! И малышу погреться не мешает. У тебя  бумага есть, ну, что в поясе? Давай ей поленья разожжём да  погреемся  у костра,  а там поглядим. Может, к  берегу  льдину  прибьёт, может,  ещё  топливом  разживёмся. Самое главное, мы живы  и  малыш не  промок. Ничего, выкрутимся, - обнадёжил  дед.
- Значит, они  нужны  теперь,  деньги-то. Бери  все, - Нюра отстегнула пояс и протянула деду.
- Ну вот,  сейчас погреемся, – дед  скомкал  несколько бумажек и, сняв заиндевевшую мокрую шубу,  скрутил  валиком. Положив валик на лёд  полукругом,  дед подсунул  бумажки под два  полена. Получалось  не здорово, и такой костёр разжечь бумажками вряд ли удалось  бы.
«Нужно разломить полено вдоль, потоньше будет», - решил  он, ухватившись двумя  руками  за торец полена.
Оно затрещало и разломилось надвое. Второе полено никак  не хотело разламываться,  и дед, смирившись, поставил шалаш из трёх  поленьев над скомканными  бумажками. Чиркнув спичкой, он зажёг бумагу. 
- Сейчас разгорится. Нюра, иди сюда с малышом, погреетесь. Дров немного, но ничего, погреться и подсушиться  можно.
Нюра с малышом на руках подошла к слабому огоньку, присела. Слёзы катились у  неё из  глаз, словно огонь  растопил  давно образовавшийся лёд.
- Сейчас  уже всё  хорошо, не нужно плакать, – успокаивал дед.
- Клаву  жалко. Сколько лет вместе, столько горя вместе пережили.
- Теперь ей хорошо. За все страдания вознаградят её, найдут ей место на небе, где сытно, тепло и хорошо. Нам нужно о малыше думать. Ему  будет  хорошо - тогда и нам тоже  хорошо  будет.
Дед старался казаться бодрым и энергичным,  чтобы поддержать Нюру. Он чувствовал, что костёр лишь небольшая отсрочка и костлявая уже протянула руку к  ним. Льдину уносило в открытое море, и то, что не смогла сделать тёмная, холодная пучина, довершат холод и голод.

       Глава 21.  Хочется жить.
Ребёнок, почувствовав ласковое прикосновение тёплых лучей, перестал плакать и сказал:
- Гу.
- Вот мы и заговорили, – улыбнулась Нюра.
От промокшей, сложенной валиком шубы шёл пар.
- Дед, не сгорит твоя шубейка?
- Да хоть бы и так. От мокрой шубы на морозе нет никакого прока. Ты-то сама поближе подходи, просохнуть надо. В  мокрой одежде простудиться недолго.
- Мне говоришь, а  чего сам не греешься?
- Сейчас  из унтов воду  вылью да по  краю льдины прошвырнусь. Может, ещё  что прибило. Ветер-то как раз на нас дует.
Он уселся на лёд,  снял правый  унт, скинув портянку,  выжал. После этого  снова накрутил  портянку и обул ногу. То же  проделал с другим унтом.
- Вы тут погрейтесь, а  я пройдусь, - сказал  он и направился вдоль края льдины вправо.
Он нашёл повод отойти,  хотя почти точно знал,  что ничего не найдёт. Что может  он сделать ещё, как поддержать жизнь в замёрзших телах? А как всё начало складываться хорошо! И почему всегда было так в жизни: только ему начинало улыбаться счастье - сразу возникало что-то или кто-то зачёркивающий, прячущий счастливый миг дедовой биографии. Если  бы не отъезд начальника  экспедиции и не новоявленный начальственный идиот, сидели бы Нюра, Клава и он с малышом в тёплом доме. И малыш, конечно, был бы жив и здоров. Малыш наполнил никчёмную жизнь троих людей великим смыслом, словно вдруг приоткрыл полог тайны, указав предназначение человеческого бытия. Сколько у деда могло  быть счастливых дней и ночей на излёте холостятской, злой жизни! И  всё это рухнуло в одночасье. Даже его сила и здоровье не смогут помочь сейчас. Он  отошёл довольно далеко, когда заметил плавающий  у самой кромки льда предмет. Дед подошёл к краю  льдины и вытащил его из воды. Это был совсем небольшой, но довольно-таки тяжёлый мешочек. Дед развязал завязанную бантиком верёвку и обнаружил в мешочке деревянную коробочку с пачками денег,  не уместившихся в поясе. «В посёлке на них можно купить еду, угол в тёплом жилище. А тут пачки денег - просто промокшая бумага. Будет ли от неё прок, даст ли она тепло?»
- Только мешочек с деньгами нашёл. Остальное, похоже, утащило течением под льдину. Бумага мокрая,  но, может быть, разгорится, – сказал дед, вытаскивая из мешочка по пачке  и бросая в костёр.
Поленья уже догорали, и новая мокрая пища не очень понравилась огню. Костёр зашипел, наполняя воздух паром и дымом. Вдохнув дыма, Нюра  закашлялась.
- Ты сам-то давай грейся. Вон, мокрый весь, – откашлявшись, сказала Нюра.
- Чтобы мне просохнуть, нужно целое дерево сжечь. Само всё потихоньку высохнет. Вам бы с малышом не замёрзнуть, ветер снова поднимается. А мне не из чего для вас укрытие сделать.
Дед  окинул  взглядом  пустынное ледяное поле.
«Если бы снега побольше было, берлогу бы какую-нибудь отрыл, – подумал дед. - Нужно в свою шубу их закутать и самому, как дверь, усесться».
Промокшая одежда не очень грела старое тело, и дед склонился над пламенем.
- Благодать!  Когда огонь погреет – совсем другое дело. Погреешься - и настроение поднимается, – стараясь подбодрить себя и Нюру, сказал  дед.
- Жалко, что топлива  мало. Погреться можно было бы подольше, и с берега могут заметить  огонь, – ответила Нюра.
Об этом дед не подумал. После слов Нюры, как бы отвечая ей, несколько мыслей посетили голову деда: «Кто может увидеть костёр, горящий на льдине в море? Разве что сбившийся с пути каюр. Но всё-таки какая-то надежда была бы».
Солнце, блеснув на прощание красным лучом, спряталось за горизонт. Всё погрузилось в серую полутьму. Казалось, ветер только и ждал этого момента, чтобы задуть в полную силу. Раздался треск ломающегося льда - и льдина стала меньше. Её сильно  покачивало, подтверждая догадку деда: надвигался шторм. Догорела последняя бумажка, и костёр потух. Дед потрогал свёрнутую валиком шубу. Она немного подсохла, но всё же  не  годилась для носки.
«Может, как укрытие пригодится», – подумал дед.
- Нюра, давай подальше от края льдины отойдём. Всё надёжней будет.
Нюра, пряча младенца от ветра под своей просторной шубой, пошла за дедом. Но тот, не пройдя и десяти метров, остановился. Поставив шатром свою заиндевевшую шубу,  сказал: «Вот здесь и переночуем. Садись внутрь, а я собой вход закрою, чтобы не  дуло.
Нюра влезла внутрь и уселась на корточки.
- Так  долго не просидишь. Садись прямо на свою шубу. Она подсохла, так что будет нормально. Я частенько в шубе спал прямо на  снегу, и ничего.
- Тебя-то самого  продует. Я тебе край своей шубу  подстелю.
Дед уселся, закрыв спиной маленькую Нюру и малыша от ветра. Было холодно, и дед, поджав  колени, сжался в комочек.
- Как вам там, не дует? – спросил он.
- Немного поддувает, но терпимо. Всё теплей, чем на улице.
- Как там малыш?
- Поесть бы ему. Похныкал да заснул натощак. Я бы тоже что-нибудь съела. Только есть  у нас нечего.
- Ничего, и не в таких передрягах бывали. Завтра что-нибудь придумаем. Ты спи, давай, силы нужно восстановить.
- Заснёшь тут. Ветер вон как свирепствует. Того гляди шубейку твою унесёт.
- Не  бойся. Я держу её, так что не унесёт.
Нюра помолчала немного, но, видно, женское  любопытство взяло верх:
- Дед, а почему ты дальше вглубь льдины не пошёл, устроился  недалеко от края льдины?
Дед не ожидал такого вопроса и ответил не сразу:
- В центре опасней. На волне льдина ломается,  как раз по центру может и сломаться. Да и тут может. Я отошёл, чтобы волной не окатило.
Похоже,  ответ деда удовлетворил Нюрино любопытство, и она замолчала, пытаясь заснуть. Дед закрыл глаза, тоже намериваясь подремать.
«Всё равно толком ничего не видно, - сидя с закрытыми глазами, думал он. -
Да и что я могу увидеть? Море с барашками на гребнях волн. Лучше поберечь глаза, пригодятся ещё. Шубу  только не упустить бы. Не ровен час, сдует».
Он застегнул две пуговицы на шубе.
«Вот теперь надёжней. Ветер бы поутих, тогда и к  берегу может прибить».
Ветер дул в лицо,  иногда  донося холодные брызги.
«Надо  было подальше отойти от края. Хотя что лучше: окунуться с  головой  в ледяную купель или обрызгаться? А поспать  надо,  завтра силы могут  пригодиться», – думал дед.
Холод пронизывал до костей старое тело в заиндевевшей мокрой одежонке, и это мешало  дремать. Дед сидел  с закрытыми глазами, считая секунды. Он ни о чём не думал,  не хотел думать. Но мысли вращались вокруг всё того же неразрешённого вопроса: «Правильно ли  поступил, согласившись на авантюру с упряжкой?»
 С самого начала было понятно,  что предстояло путешествие  очень непростое. Присутствие малыша делало его совсем непредсказуемым.
«Если бы остались  дома, то были  бы сейчас живы и  здоровы. Малыша,  конечно, отобрали  бы навсегда. Меня и особенно женщин наказали бы. А жизнь малыша, само
её продолжение, без должного ухода была бы под большим вопросом».  Сомнения никак  не хотели отпускать старую грешную  душу.
Нет, всё он сделал  правильно. Только злодейка - судьба  распорядилась сурово, всех дорогих ему людей наказала  смертью.
«А  может,  смерть - это избавление,  раз нет нам счастья на  земле?» – промелькнуло в голове деда.
Он  долго ещё мучил себя мыслями, пока сон не сжалился над ним. Тело старика наконец справилось с холодом, высушив промокшую одежду. Теперь было не так холодно под ледяными порывами ветра.
 Ему снилось тёплое море, которое он когда-то видел в Сочи. Малыш, ещё совсем маленький, плескался в тёплой прозрачной воде.  Сам дед сидел на берегу и грелся под ласковыми лучами южного солнца. Ему было хорошо  вот так, просто, сидеть и греться. Разомлев, он не заметил,  что  поднялось волнение и малыш забрался слишком далеко от  берега. Огромная волна, закручиваясь гребнем, приближалась  к  берегу. Дед слишком поздно увидел  её. Он бросился к  малышу, но волна уже  накрыла его с головой. А когда она откатилась, малыша нигде не было. Слёзы катились из  глаз  деда. Было слишком поздно что-либо делать. Море шуршало галькой как ни в чём не бывало, будто и не произошло ничего. Лишь тоска, сжимающая сердце, не позволяла усомниться в случившемся  Море брызгало деду в лицо холодной  водой,  словно  дразня, издеваясь над ним.
Дел открыл глаза и не сразу понял, где  находится. Вокруг простиралось море. Только не теплое, а холодное, с островками  льдин. В серой полутьме полярной ночи берег не просматривался. Ветер утих, видно, шторм прошёл стороной.
«Где мы сейчас находимся? Эх, жалко компаса я не взял! Можно было бы определить, куда нас занёс ветер. В общем, и так понятно: раз дул от берега, значит, в открытое море. Вон волны какие! Может, повезёт,  да течение поближе к берегу льдину пригонит?»
Дед  тяжело вздохнул, чувствуя свою беспомощность перед судьбой.
«Хорошо бы размять ноги. Встать  бы сейчас да  попрыгать, только  разбудить боюсь.  Сейчас  для  них сон - первое дело», – думал дед, осторожно распрямляя колени.
Он прислушался, стараясь уловить посапывание спящих.
«Что-то не слышно. Может,  с ушами у  меня нелады от холода?»
Расстегнув пуговицу  на шубе, дед осторожно выполз на  снег. Он встал в полный рост,  ощутив, как неприятно задеревенели от мороза и долгого сидения ноги.  Заглянул внутрь  стоящей колом заиндевевшей  шубы и обомлел.
Бездыханная, с побелевшим лицом Нюра сидела сжавшись в  комочек. Запеленатый  младенец  лежал у  неё  на коленях. Дед взял его в  руки, и откинул с головки уголок одеяла. Без единой  кровинки, лицо  младенца говорило о страшном. Холодное, как лёд,  тельце покинутое младенческой душой не боялось  больше мороза.
«Наверное,  он  ещё вчера был мёртв. Просто на холоде заснул,  чтобы  никогда не проснуться. Может, в царстве теней  он встретит свою  мать. Но Нюра! Как она могла бросить  меня одного?» – эта  мысль  отчаянием стучала в висках,  пульсирую вместе с ударами старого, уставшего сердца.
Он потрогал  лицо женщины. Ему показалось,  что оно не такое холодное. Дед  положил на снег  мёртвого младенца  и стал растирать лицо  Нюры. Наконец она вздохнула  и,  открыв глаза,  посмотрела на деда. Взгляд был мутный, как  у человека,  возвратившегося из далёких блужданий по лабиринтам памяти и  не понимающего, где он и зачем  здесь.
«Нюра,  очнись!  Это  я, дед  Репка. Да очнись  ты!» – дед тряс её, пока она не пришла в себя окончательно.
- Как больно  дышать! Зачем ты разбудил  меня?  Там было  так хорошо  и тепло, - проговорила она еле слышно.
- Я очень боялся потерять  тебя.
Это  было  равносильно признанию в любви, и она  улыбнулась  побелевшими от холода губами.
- А где малыш? – спросила она.
- Вот  он, здесь, - сказал дед,  поднимая со снега  закоченевшее,  превратившееся в лёд  тело.
- Он умер? 
- Да,  он умер. Ему  теперь там хорошо, тепло.
Дед  боялся, что  она будет плакать. Но  Нюра спокойно приняла это известие. Она
понимала, что все они  умрут и что тихая, быстрая смерть избавила малыша от  страданий.
- Ты бы встала, размялась, – предложил дед.
- Зачем? – ответила Нюра. – Мы  всё равно умрём.
- Ну это мы ещё посмотрим! – возразил дед.
- А зачем  жить? Клава  умерла,  малыш  умер, я  хочу  туда, к  ним.
Дед не нашёлся, что  ответить, лишь  сказал:
- Ты  бы всё-таки размялась. Умереть мы ещё успеем.
Нюра,  попробовала  встать,  но ноги её не слушались. Дед  подхватил  её маленькое тело и поставил  на  ноги. Он попробовал отпустить  руки, но без  поддержки женщина не  могла  стоять.
- Что-то с  ногами у  меня, – сказала  она  и закашлялась.
Лицо её покраснело, и приступ кашля налил кровью глаза.
- Да у неё жар! – определил дед, потрогав Нюрин лоб. – Худо дело,  худо.
Он посадил её снова в шалаш, сделанный  из  заиндевевшей шубы.
- Ты посиди тут, а я пройдусь. Может, найду что-нибудь.
Он  знал, что ничего не найдёт  на пустынной льдине, но всё же на что-то надеялся. Дед пошёл влево,  собираясь определить размеры  ледяного  поля. Не успел он отойти на сотню шагов, как треск ломающегося льда остановил. Он ещё  не видел,  где  находится трещина,  но по  силе звука понял, что  недалеко.
«Надо вернуться. Как бы мне не оказаться на  отломившейся части  льдины».
Он повернулся лицом  к  Нюре. Только сейчас стало  заметно трещину, разделяющую его и Нюру. Дед  припустился трусцой обратно. Он задыхался от бега, видно не так много сил осталось после всего пережитого. Метровую трещину  дед  перепрыгнул с разгона. Отколовшаяся часть льдины, где  они сейчас  находились, была не более сотни метров по  периметру.  Перенести  мёртвого ребёнка  и Нюру на большую  часть льдины он не мог.  Трещина  росла с  каждой  секундой,  осталось лишь  уповать на  провидение.
Увидев деда, Нюра спросила: 
- Что там такое?
- Да ничего,  обычное дело: льдина  надвое  раскололась.  Хоть мы и на меньшей части, а всё  равно в выигрыше.  Маленькая  льдина быстрей к берегу  прибьётся.
Не желая пугать Нюру, дед соврал: маленькая льдина может  стать  ещё  меньше,  и тогда пребывание на ней будет  очень  опасным.
Услышав  ответ, Нюра закрыла  глаза, погрузившись в сон. Дед потрогал её лоб.
«Не поймёшь, горячий  или нормальный. На морозе всё, что  выше  нуля, кажется тёплым. Сейчас  бы  ей  чаю  горячего да на  печку.  Может,  ещё  всё обойдётся?» -  без энтузиазма  думал дед.
Он возобновил  обход льдины, хотя точно знал, что  ничего не  найдёт. Просто надо  было  чем-нибудь занять себя. Он обошёл  льдину по  периметру  и,  вернувшись, обнаружил Нюру лежащей прямо на льду. Дыхание еле прослушивалось. Стало понятно, что  она долго не протянет. Дед  разложил  на снегу заиндевевшую шубу, уложи на неё  Нюру. Её  тело  было совсем  нетяжёлым, как будто вместе  с жизнью  терялся и вес.
«Хоть бы и  меня призвал к себе создатель. Зачем я теперь тут? Кому я теперь нужен?»
Дед  сел прямо на  снег  рядом  с  Нюрой. Что будет дальше  делать, он  не знал. Да и стоило ли вообще что-либо делать? Судьба диктовала свою волю, а он был не в силах что либо изменить.
Яркое солнце,  пробив лучом тучи, сверкнуло, ослепило глаза. Мир уже не воспринимался таким мрачным и злым. Вздымающиеся волны и белые плоскости  льдин не  казались более тёмными зыбкими  поплавками. Они засверкали нетронутой белизной.  Всё вокруг стало гармоничным  и  красивым. Лишь трое, неизвестно зачем здесь оказавшиеся, нарушали белую гармонию Севера. Мертвый маленький мальчик, умирающая  женщина и огромный седой старик были  посланниками  чужого, чуждого природе мира. Он отверг их сейчас, не желая  даже поглотить, опустив  в бездонную, холодную  пучину.
К вечеру Нюра, так  и  не приходя в  сознание, умерла.
«Надо бы похоронить.  Только доберусь ли до земли живым?»
Последняя забота деда была - подумать о мёртвых, пока сам ещё жив. Однако он  продолжал  сидеть, ничего не предпринимая, ни  о  чём больше  не думая. 
Треск ломающейся льдины послышался  совсем рядом. «Наконец-то он подумал и обо мне», - мелькнула  грустная мысль.
Но дед  ошибся.  Лёд треснул как раз там, где  лежали бездыханные  тела Нюры  и малыша. Вода поглотила  их, оставив на располовиненой льдине одного деда. Он  окинул взором свою льдину. Не более  двадцати метров осталось от некогда большого куска льда. Всюду,  куда  ни посмотри,  была холодная тёмная вода,  вздымающая  и опускающая льдины.
Пришедшая  на  смену вечеру  полярная ночь  окрасила всё в серые тона. Дед так и сидел на льду. Если бы он знал  больше о  загробной  жизни и не боялся наказания  создателя, то сиганул бы  сейчас в  воду,  разом покончив счёты с  жизнью. Холод  пробирал до костей старое  уставшее тело. Но сильный организм ещё сопротивлялся.
Ещё несколько раз море крошило льдину, и дед, словно  ополоумев,  перепрыгивал с  маленьких кусочков скользкого льда на большие. Инстинкт самосахронения руководил  сейчас им. Как попавший  в передрягу  зверь, он  цеплялся за остатки своей  непутёвой жизни. Боль утраты ушла  вместе  с  утонувшими телами,  остался  лишь страх перед собственной смертью.
 Три  дня  море не отпускало пленника, подкидывая на волнах, обдавая холодными брызгами, холодя  ледяным  ветром. Утром  четвёртого дня,  он, не  шевелясь,  лежал на прибившейся  к берегу  льдине. Сил  не осталось, чтобы встать  и  выползти  на берег. Он лежал на спине с  открытыми глазами, глядя в небесную высь на перистые облака. Ветер гнал эти лёгкие образования куда-то на материк и они тоже  смотрели на него сверху. Видел ли  он землю, понимал  ли, что  ещё одно усилие - и  вот она,  спасительная  твёрдая суша? Ему было спокойно сейчас, как бывает спокойно человеку, который, потеряв от тяжёлой  болезни все силы, не  чувствует боли и готовится перейти  в мир иной.

          Эпилог.
Солнце  красными,  по-весеннему холодными  лучами освещало  бескрайнюю  тундру. Как весело, по-праздничному ярко блестел снег, как славно похрустывал снег под полозьями мчащихся нарт! Наконец после  долгой, тёмной  зимы яркий свет заполнял всё видимое пространство. На душе становилось радостно, и хотелось мчаться во след лучам к проснувшемуся  тёплому солнцу.
Охотник, ехавший проверять свои капканы, взял да  свернул с обычного маршрута, выехал на крутой, скалистый берег. Солнце по-особому, нежно освещало холодные   воды океана. Сплошного ледяного  поля  уже не было. Лишь у самого берега лёд оставался надёжен: без промоин и торосов. Ещё месяц - и лишь небольшие льдины, гонимые  ветром, будут напоминать  о длинной, холодной  зиме.
Охотник  остановил  упряжку, собираясь отдохнуть, наблюдая морской  пейзаж.
«Наверное, промысловики  скоро  выйдут  бить моржа и нерпу. Что-то здесь сейчас не  видно ни одного зверя. Похоже, где-то  они нашли место побогаче рыбой», - думал он.
Он вдохнул полной  грудью бодрящий, живительный морской воздух.
«Пора и мне заняться делом», – решил он и  уже собирался тронуться в путь, как увидел что-то на льду у самого берега. Он  сощурил глаза, стараясь преодолеть слепящую силу  света, разглядеть этот предмет.
«Да это вроде человек! Откуда он здесь? Может,  жив ещё?» 
Пройдя сотню шагов, охотник нашёл не очень крутой спуск.
«Упряжке тут не спуститься», –  решил он и полез вниз сам.
«Да это дед! Как  его угораздило оказаться тут? Жив ли он?»
Он проверил пульс. Еле прощупывающийся пульс говорил,  что дед жив. Охотник потряс его за плечо,  в надежде, что тот очнётся. Дед не проявлял признаков жизни, и если бы не слабый, нитевидный пульс, трудно было бы усомниться в том, что он мёртв.
«Ну и  тяжёлый же дед. Кажется, пудов на сто вытягивает», - волоча деда наверх, думал  охотник.
Он весь взопрел, поднимая деда на крутой берег. Взобравшись наверх и  свалив деда на снег, охотник подогнал нарты. Погрузив деда на нарты, охотник погнал собак по направлению к посёлку.
Он привёз деда прямо в  медпункт к доктору. Тот только руками  развёл,  увидев бесчувственное тело: ничего, мол,  не могу гарантировать… Доктор вкатил  деду укол и, уложив с  помощью охотника на кушетку, поставил капельницу.
- Теперь  только он сам может помочь себе. Через сутки всё определится, - сказал врач, прибежавшим узнать о том, что случилось. - Сам он  вон в каком состоянии. Женщины и малыш были с ним, но об их судьбе можно только догадываться. Будем надеяться на  лучшее. Даст бог, дед поправится, тогда узнаем всё. Плохо, конечно, что сейчас ничего  не известно. Может, им наша помощь нужна?
Дед медленно выздоравливал. Через три дня доктор  убрал капельницу. Дед уже сам мог вставать. Крепкий организм старика работал не хуже молодого, но с головой было что-то не в порядке. Когда его спрашивали о малыше, он  смотрел мутным взглядом мимо вопрошающего  и ничего не отвечал. Иногда по щекам деда текли слёзы, чего раньше с ним никогда не  случалось. Может, дед потерял память, а может,  не хотел ни  с кем делиться своим горем. Он не разговаривал даже с доктором. Несколько раз попробовав разговорить деда, доктор прекратил попытки, решив,  что в данном случае лучшим лекарем будет время.
Через две  недели дед сам заговорил.
- Погибли все. Собаки утонули в полынье вместе с Клавой и поклажей. Нюра  с малышом умерли от холода. Я один остался… Уеду я. Не могу здесь быть, – он исповедовался врачу, считая, что только ему нужно знать правду.
В этот же день пришёл участковый милиционер, собираясь составить протокол о происшествии. Но дед так на него  посмотрел, что участковый оставил составление протокола до лучших времён.
- Я  позже зайду. Ты того, поправляйся, отдыхай, – сказал участковый и ушел.
Дед наверняка считал  участкового виноватым во всём. Милиционер человек подневольный - что велит начальник, то и делает. Но постановление о малыше приносил он. Если бы не это, то живы были все сейчас и здоровы.  Похоже, дед все понимал, поэтому и не прибил  участкового.
Что-то сломалось в душе деда. Он не стал слабей, просто жизнь опостылела. Постарел он сразу на  все свои семьдесят, словно судьба, дав фору на семь десятков лет, в одночасье её отобрала.
Местный профорг стал хлопотать о  пенсии для деда.
- Сдал дед, не тот стал. Пора  и на покой, – говорили в посёлке.
О пенсии дед никогда не думал. Были силёнки - вот и работал.
- Деревья умирают  стоя, -  часто шутил он, когда спрашивали о планах на будущее.
Но сейчас ему, похоже,  без пенсии  не обойтись.
Ещё через  две недели врач разрешил деду  пойти домой,  взяв с него  слово приходить в медпункт на процедуры. Дед весь день  лежал  на кровати и смотрел  в потолок,  чего  раньше за  ним не водилось. Вставал лишь для того, чтобы пойти в медпункт. Начальство  шахты его не трогало,  очевидно решив, что пройдёт время и всё уляжется.
Прилетел  в посёлок самолёт, в  очередной  раз доставив зарплату. Дед в одночасье собрался и улетел  на нём в город. После этого деда никто не видел. Одни говорили,  что подался он к пастухам и живёт теперь в юрте. Другие говорили, что он уехал далеко, на юг. Живёт там в домике на берегу моря, греет  свои  старые кости  да вспоминает о былых временах.  Как было на  самом деле, никто не знал. Только после отъезда деда в городе исчез милиционер по прозвищу Шар. Его тоже никто больше не видел  ни  живым, ни  мёртвым. Может, дед постарался, сделав напоследок доброе дело, убрав с  земли  одного паразита. А может, ещё кто-нибудь помог  Шару отправиться к праотцам.
В посёлке всё пошло не  так, как хотел новый  начальник. «Лимонадные  рейсы» так и продолжались, поскольку в этом  мире нет  сильнее  зелья, чем водка. Тот из смертных, кто может открывать или прикручивать кран хмельных потоков, владеет ситуацией и управляет людьми.
Только не  пошло это впрок начальнику. Народ злой на него  был. Пришлось начальнику всё время участкового милиционера таскать с собой для охраны. А через  полгода новый начальник уехал  из посёлка. Видно, не забыли о номенклатурном работнике на материке, вошли  в положение и  отозвали.
Свято место  пусто не бывает, прислали другого начальника, молодого. О  деде, двух старых путанах забывать стали. Старожилы - кто умер, а кто  к  теплу уехал. Да и посёлок уже не тот стал. Паровое отопление в домах провели, школу новую построили, и малышей бегает по мёрзлой земле тундры немало. Им здесь теперь жить, им судьбы свои и малой родины вершить.

   
               
                НА ОСТРИЕ ВРЕМЕНИ
                Оглавление
                Гость
                Не посрамим державу
                Победитель
                Кормилец
                Заманчивое предложение для шефа
                Соперники
                Статуя
                Карикатура
                Анекдот
                Талант
                Чем меньше
                Литературный салон
                Об икре чёрной, красной и паюсной   
                Уроки демократии
                Мечты избирателей
                Эх, дороги!
                Два брата 
                Азарт
                Шторм
                Настенька               
                Последний трмвай


                Гость.
 Мечта Ивановых наконец-то сбылась: они купили новую квартиру и въехали в неё. Ивановы, Евгений и Тамара, не были молодожёнами. Шесть долгих лет до покупки собственной квартиры они скитались по чужим комнатам в коммуналках и эта неустроенность, помимо неудобств быта, привносила в их супружеские отношения некоторый элемент романтики, чем-то напоминая затянувшийся адюльтер. За всё это время, пока не было своего угла, они экономили на всём и даже стулья арендовали у квартирной хозяйки. Рождение ребёнка также отложили на потом, собираясь восполнить сей пробел после появления своей крыши над головой.
 Дом, в который они въехали, находился на окраине города в районе новостроек. От самого близкого асфальтированного шоссе, где останавливался автобус, до подъезда дома, расстояние, ежедневно измеряемое ногами жителей, составляло не менее полукилометра по непролазной грязи пустыря. Ивановым приходилось постоянно носить с собой резиновые сапоги, в которые они переобувались, перед тем, как идти по грязному участку пути.
Зато, сразу за домом начинались огороды, землю под которые распределяла как раз та контора, в которой Ивановы работали. Наличие своего клочка земли прямо под окнами, поскольку и у них здесь имелся огородик, компенсировало неудобство, связанное с отдалённостью жилья от работы и центра. Встав пораньше, они успевали полить огород до отъезда на работу. После работы отпадала необходимость торопиться на свой участок и появлялась возможность потратить время на что-нибудь более приятное. Однако, наличие огородов рядом с жильём Ивановых и большое число знакомых, которые периодически посещали огороды и с той же периодичностью заходили в гости к супругам, вносило в жизнь определённый дискомфорт.
 Поначалу, когда супруги только вселились, приход знакомых и возможность показывать им свою новую квартиру, позволяли почувствовать себя настоящими хозяевами и, поэтому, были приятны. Но по прошествию времени, поток посетителей не уменьшился. Для кошелька супругов это стало непосильной нагрузкой. Им ещё предстояло возвратить взятые в долг деньги, которые пошли на покупку самой необходимой мебели. Софа, шкаф, стол, три стула, мебель для прихожей и кухни, а так же, купленный с перспективой расширения семьи, большой холодильник – полностью поглотили всю занятую сумму. Необходимость возврата её в самое ближайшее время не позволяла иметь ещё какие-либо дополнительные затраты. Все эти обстоятельства поневоле сделали супругов скупердяями: стол, накрываемый для гостей, от раза к разу становился более скудным, а приём менее радушным. Лишь одно обстоятельство радовало супругов – приближающаяся осень, а за ней зима должна была прекратить поездки садоводов на собственные огороды и, соответственно, уменьшить количество гостей.
  Как-то раз в выходной, когда уже близился вечер и супруги, не наблюдая появление гостей, с облегчением вздохнули, раздался звонок у входной двери. Открыв дверь, Иванов увидел своего сослуживца, который, хоть и имел огород, но, по причине частых командировок, посещал его крайне редко и в гости заглянул первый раз.
- Здравствуйте! Вот, зашёл проведать, – сказал он.
- Заходи, коли пришёл, гостем будешь, – пропуская гостя в прихожую, обнадёжил хозяин.
- Вообще-то, я сначала вскопать землю хотел. Но поздно собрался, да и погода портится. Вот я и подумал: «Ну, его к лешему! Зайду, лучше, к  Женьке посидеть. Возьми хозяйка для украшения стола». 
Он протянул Тамаре, сгорающей от любопытства и поэтому заглянувшей в прихожую, литровую бутылку водки.
- Ну, показывай, как вы тут устроились, – попросил гость.
По всему было видно, что гостю разрешение и гид не нужен. Он вполне сможет самостоятельно всё осмотреть.
Так и вышло: гость осмотрел комнату, потом заглянул на кухню.
- Бедновато, но уютно. Телефон в квартире – это хорошо. А где у вас телевизор? - По мере обследования собственности изрекал он.
- У нас его нет. Пока у хозяев жили, хозяйский смотрели. Так что свой не нужен был. Ну, а сейчас, как только с долгами рассчитаемся, так непременно и купим. Давай, садись к столу. Тамара уже салатик сделала из овощей со своего огорода. Сейчас ещё колбаски порежем и можно начинать. Ты пока открывай бутылку, попробуем, что это за водка такая в литровой таре, - повелевал хозяин.
Однако колбаски у Ивановых не отказалось. Вместо неё Тамара нарезала тонкими ломтиками сало, как говорится - чем богаты, тем и рады. Принеся тарелку с салом из кухни, Тамара присоединилась к восседавшим за столом мужчинам. Иванов разлил из открытой водочной бутылки по рюмкам.
- Выпьем за вашу счастливую и долгую жизнь в этом жилище, – предложил тост гость.
Чокнувшись рюмками, все втроём выпили. Потом, выпили за хозяйку, за хозяина, за гостеприимство этого дома. Когда закончилась литровая, хозяйка из загашника достала пол-литровую бутылку водки. За весёлым застольем не заметили, как стемнело и холодный осенний дождь застучал по подоконнику крупными каплями.
- Пожалуй, мне пора. А то вечером в выходной транспорт плохо ходит. Того и гляди последний автобус упущу, и придётся пешком до дома добираться, - изрёк гость, продолжая сидеть за столом.
Было понятно, выходить на улицу под холодный ветер и дождь ему не хотелось.
- Подожди ещё немного, может дождь пройдёт. Да и бутылку допить нужно, - возразил Евгений, в душе надеясь, что гость поймёт его порыв правильно и уйдёт.
Гость, нисколько не задумываясь над причинами вежливого предложения хозяина, тут же согласился остаться и подождать, пока пройдёт дождь. Тамара выразительно посмотрела на мужа, но делать нечего – сказанных слов обратно не возьмёшь. Однако, на столе, кроме хлеба, остатков салата из огурцов, другой еды не оставалось. Нужно было спасать ситуацию.
- Слушай, Евгений! – сказала Тамара. – Давай-ка доставай из своего загашника неприкосновенный запас. Видишь, что водку и закусить-то нечем.
Евгений встал из-за стола, открыл холодильник и, пошарив рукой за стоящими в нём банками, вытащил на всеобще обозрение пол-литровую банку икры. Жена намазала маслом три куска хлеба, Евгений осторожно, чтобы не помять икринки, оставшиеся в банке, выуживал и укладывал икринки на хлеб.
 Закончив дело, он внимательно рассмотрел плоды своего труда и, убедившись, что на каждом откушенном куске будет находиться несколько икринок, поставил банку обратно. Они допили начатую бутылку водки, закусив её бутербродами и остатками салата. Потом выпили по чашке кофе, попробовали сваренное Тамарой варенье, а дождь, вместо того, чтобы перестать, наоборот усилился, монотонно ударяя каплями по железному карнизу.
 Время перевалило за полночь и хозяева, да и гость тоже, стараясь поддерживать никого уже не увлекающую беседу, периодически клевали носом.
«Уйдет он, наконец, или так и будем до утра сидеть?» - глядя на наглого гостя, думала жена.
«И угораздило же меня со своей вежливостью! Сиди теперь тут, гляди на него. А не сказал бы, уже десятый сон досматривал,» - думал хозяин, не зная как выйти из создавшейся ситуации не попортив свою репутацию.
Однако гость продолжал сидеть за столом, и, по всему получалось, уходить совсем  не собирался. Было бы у супругов место, куда можно положить спать гостя, тогда и вопросов не возникало бы. Но у супругов в квартире находилась лишь одна софа, и перспектива спать на ней втроём отнюдь не радовала. Им очень хотелось найти другое решение проблемы, но ничего не получалось. Как ни напрягали хозяева свои засыпающие мозги, выходило только два варианта: либо надо выпроваживать гостя ночью, чтобы он пешком, под дождём, через весь город, добирался к себе домой; либо оставлять здесь, у себя дома.
- Время уже позднее, пора спать укладываться, – изрёк хозяин, взяв на себе ответственность за принятое решение.
Гость немного заволновался, видно, не был уверен в благородстве хозяев или сам почувствовал, что виноват. Однако хозяин развеял сомнения.
- У нас только одна софа, так что не обессудь, спать на ней будем все втроём. 
- Может, я лучше на полу лягу? – предложил гость.
- Пол холодный и матраса у нас нет. Ничего, в тесноте, да не в обиде, – одобрила супруга решение мужа.
Гость долго сопротивляться не стал, и хозяйка постелила на софе всем троим. Гостю дали отдельное одеяло, а сами супруги покрылись другим.
 Перед тем, как лечь спать, Евгений намазал маслом три куска хлеба и, положив на каждый из них несколько икринок, поставил тарелку с бутербродами в холодильник.
- Это чтобы утром было с чем чай пить, – объяснил он.
 Супруги лежали на софе, стараясь не шевелиться, чтобы не беспокоить гостя. Гость тоже замер, боясь толкнуть лежащего рядом Евгения.
«Надо перевернуться. Бок уже совсем отлежал и крошка подо мной какая-то колет», – думал гость, но положение тела не менял.
 Всем троим не спалось. Выпито было немало, но нелепость ситуации и весьма лёгкая закуска, не заглушившая даже ненадолго сосущее в желудке чувство голода, не давали уснуть. Отлежав в одной позе бока, хозяева и гость, уже не стесняясь, ворочались с одного бока на другой, стараясь принять позу удобную для сна. Неизвестно сколько времени они бы ещё ворочались, если бы ни телефонный звонок, неожиданно раздавшийся из прихожей. Он звенел и звенел, словно был не час ночи, и людям не надо было выспаться перед работой.
 Евгений нехотя поднялся и пошёл в прихожую к телефону. Он закрыл за собой дверь в комнату, чтобы не мешать остальным и включил в прихожей свет. Из-под прикрытой двери пробивался свет, оставшиеся на софе едва улавливали обрывки фраз.
- Какие ещё листочки? Ты понимаешь, что сейчас час ночи!
- Ладно, не ори. Так и быть выручу тебя, посмотрю. Всё равно ведь не сплю, - сердито отвечал в трубку Евгений.
Он вошёл в комнату и, взяв портфель, снова вышел в прихожую, прикрыв за собой дверь.
- Вот, нашёл два твоих листочка. Что, поезд в шесть утра? Не знаю, как ты заберёшь их перед своим отъездом. Продиктовать тебе целых два листа?! Ладно, ладно, не шуми. Пиши только побыстрей, а то я из-за тебя не высплюсь. 
Евгений начал читать вслух написанное на листах, по несколько раз повторяя слова и цифры. Стало понятно, что процедура передачи текста займёт немало времени.
 Прислушиваясь к урчащим звукам в своём животе, гость вдохнул.
«Эх, поесть бы сейчас чего-нибудь!» – подумал он.
Он повернулся на правый бок, надеясь, что в этой позе желудок будет вести себя поспокойнее. Но его желудок утихомириваться вовсе не собирался.
Тамара в отсутствие мужа чувствовала некоторое беспокойство. Не то, чтобы её очень смущало присутствие чужого мужчины на супружеском ложе. Хотя, с чужим мужчиной она не лежала рядом даже на разных полках в купе поезда. Её смущало бодроствание гостя, о причинах которого можно лишь догадываться. В отличие от беспокойного гостя, сейчас она лежала не шевелясь, с замиранием сердца прислушиваясь к словам мужа, доносящимся из-за двери и физически, даже с закрытыми глазами, ощущая рядом сильного, готового к действиям мужчину.
 Ворочавшийся всё время от неприятного сосущего ощущения желудка, не спящий гость, вдруг протянул руку и дотронулся до Тамары. Он на некоторое время задержал руку и Тамара, сама того не ожидая, дотронулась до его протянутой руки. Гость был хоть и старше мужа, но в контрасте со щуплостью супруга, крепкие и объёмные его формы вызывали у Тамары некоторый душевный трепет.
 Выждав мгновение, гость спросил: «Можно?»
От смелости и неожиданности вопроса у Тамары перехватило дыхание и поплыло всё в голове. Ещё полностью не совладав со своими чувствами, находясь как в полусне, не понимая сон это или явь, она тихо спросила: А успеешь? – и приподняла краешек своего одеяла.
Гость ничего не ответил, молча встал с софы и, подойдя к серванту, что-то оттуда достал. Потом подошёл к холодильнику и открыл его. Лампочка в холодильнике загорелась, но широкая спина гостя загораживала свет и Тамара не видела, что он там делает.
«Что же он делает, почему он медлит, зачем ему холодильник?» – думала она.
Наконец, он закрыл дверцу холодильника и подошёл к софе, протягивая что-то Тамаре. Она вытянула руку навстречу и почувствовала, что в ней оказалось что-то похожее на бутерброд.
Приблизив руку к своему лицу, она убедилась, что это действительно бутерброд, очевидно, один из тех, которые муж приготовил на завтрак. Только на бутерброде вместо нескольких прилепленных мужем лососёвых икринок, оказался толстый слой икры. Гость с аппетитом чавкал, жуя свой бутерброд. Тамара, всё ещё не понимая, к чему всё это, по инерции откусила кусочек и вдруг прозрела. Холодный пот выступил на её коже от посетившей мысли: «Что будет, когда муж узнает, как гость учинил самоуправство и влез в его банку с икрой?»
Съев бутерброд, гость улёгся под своё одеяло и, засыпая, засопел.
 Когда муж закончил читать текст по телефону и вошёл в комнату, супруга и гость лежали на краях софы, повернувшись друг к другу спиной. Муж был сильно раздосадован, что прервали его сон. Он влез на софу между спящими, и не заметил крошек хлеба, попавших на простыню.
 Утром, когда вся компания проснулась, времени оставалось ровно столько, чтобы добраться на работу без опоздания. На утренний чай, а тем более завтрак, не осталось ни минуты. Кое как умывшись, они побежали на автобус. Весь день на работе Тамара старалась придумать повод отпроситься с работы пораньше, собираясь добраться домой вперёд мужа и заготовить бутерброды с икрой. Она очень боялась разоблачения их совместной с гостем объедальной оргии. Однако работы было много и возможности уйти раньше с работы не представилось.
 Придя домой вместе с мужем, Тамара нашла повод отослать его за покупками в магазин, и за это время сделала два недостающих бутерброда с икрой. Содержимое банки с икрой заметно убавилось и, всё же, оставалась надежда, что до прихода следующего гостя пройдёт много времени и последствия вчерашнего ночного «вандализма» останутся незамеченными.



           Не посрамим державу!
 Фейнгенбер Израиль Фульфович получил телеграмму. Общеизвестно, что телеграмму посылают в том случае, если необходимо быстро передать поздравление, либо также быстро сделать сообщение. В телеграмме сообщалось, что приезжают гости. Приезд гостей, если они желанны, событие радостное. Однако Израиля Вульфовича известие не обрадовало. Скорее, даже наоборот: весь день на работе он ходил пасмурный, часто горестно вздыхал и был крайне рассеян. Беседовавшие в перерывах между занятиями сотрудники детской музыкальной школы, директором которой работал Израиль Вульфович, недоумённо замолкали, когда он, никого не замечая, проходил рядом. Столь резкая перемена поведения весёлого, жизнерадостного толстяка, кумира всех праздничных застолий, пугала и ничего хорошего не предвещала. Стали поговаривать, что последняя проверка школы, несмотря на все старания директора и положительную оценку комиссии, лично для него стала неудачной. Но всё это было неправдой. Дело было совсем в другом.
  Всё началось с того, что Израилю Вульфовичу предложили поехать за границу в составе делегации по обмену опытом, в одну из музыкальных школ Германии. Можно было бы сказать, что поездка прошла удачно, если ни прощальный банкет. Сначала, много говорили, отпивая лишь по глоточку из маленьких, тридцати граммовых рюмок. Но вскоре стали пить по полной. Обстановка становилась всё теплее и уже казалось, что это происходит не в Германии, а в буфете родной музыкальной школы, на обычном «междусобойчике». Когда пришло время прощаться, и гости  стали обмениваться с хозяевами памятными сувенирами, Израиль Вульфович, забыв все «рекомендации», данные ему перед поездкой в соответствующем государственном учреждении, стал приглашать к себе в гости в Россию. Хозяева весьма сдержано благодарили за приглашение и эта холодная сдержанность, как обычно говорят о подобных ситуациях, «завела» Израиля Вульфовича. Он стал хвалиться. Рассказывал, какая у него замечательная школа, какие прекрасные педагоги. Упомянул о новой, очень эффективной методике обучения. Много всего наговорил, сейчас уже и не вспомнить.
 Прошло всего две недели, как приехал из командировки и на тебе – телеграмма. В ней говорилось, что гости из Германии, в количестве трёх человек, приедут такого-то числа, до которого оставалось всего четыре дня.
  Надеяться на помощь вышестоящих инстанций директору не приходилось, поскольку приезд гостей был ими не запланирован, а значит, не подкреплён финансовой поддержкой. Финансовые возможности школы оставляли желать лучшего: трёх человек, да что там трёх, одного, не на что было просодержать даже одну неделю. Оставалось одно: собрать преподавательский актив, рассказать им всё, может быть, вместе что-нибудь придумается. Так он и сделал. Собрал актив, излил перед ним проблему, и все долго думали, как с ней справится. И так прикидывали, и этак, но ничего придумать не смогли. С этим и разошлись по домам.
  На другой день, утром, Фейгенберг сидел у себя в директорском кабинете за пустым столом. Делать ничего не хотелось, не было настроения. Видеть тоже никого не хотелось. Наверное, долго бы так сидел Израиль Вульфович, если бы не вошла Ирина Петровна. Между собой преподаватели называли её «всевидящее око» за ревностное бдение моральных устоев сотрудников.
- Иванов опять пришёл с «лепестком» от вчерашних неумеренных дегустаций спиртного. Как он будет с детьми работать в таком состоянии? – сообщила она.
И тут Фейгенберга осенило: «Вот оно, решение!»
Щёки директора приняли необычный, слегка розовый оттенок, что немало удивило Ирину Петровну. Обычно, директор не принимал близко к сердцу несвоевременные проявления пристрастия сотрудников к крепким напиткам, поскольку сам частенько позволял себе расслабления в кругу друзей.
«Надо же, наконец-то и его проняло», – позлорадствовала Ирина Петровна, но тут же испугалась последствий.
Не для Иванова, конечно, а для собственной репутации. Одно дело сообщать директору о проступках сотрудников и всё остаётся шито - крыто. Совсем другое, когда директор наказывает провинившегося. Все тут же подумают на неё и, дабы избежать подобных козней для самих себя, чего доброго сторониться начнут, а там и до немилости директора недалеко.
- Попроси его зайти ко мне прямо сейчас, – велел директор, чем ещё больше напугал Ирину Петровну.
  Преподаватель в классе струнных инструментов Иванов вошёл в кабинет и остановился перед столом. Аналогичная процедура повторялась для Иванова каждую неделю, но благодаря отходчивому характеру директора, как правило, заканчивалась лёгким нравоучением. На этот раз директор решил проявить строгость и непреклонность. Он долго молчал, делая вид, что поглощён изучением расписания уроков, лежащим у него на столе, под стеклом.
- У вас сегодня занятия с утра? – выдержав двухминутную паузу, спросил он.
- Да, с утра, – подтвердил Иванов, понуро глядя в пол.
Ему было немного стыдно перед директором. Не иначе как позавчера, он при встрече с директором  в коридоре школы ответил на заданный вопрос нужным образом. А дело  в тот день было так…
- Здравствуйте, Иванов! – первым поздоровался директор, поравнявшись с Ивановым, - Мне тут некоторые общественницы на вас жаловались.
- Врут, ей богу врут. Я уже три дня в рот ни граммульки не брал, - ответил Иванов,  сообщив директору истинную правду. Он действительно ничего не пил три дня. Деньги у него закончились перед получкой.
- Вот видите, я ещё ничего вам не сказал, а вы уже знаете, о чём будем говорить, - заявил директор, как бы говоря: «Знаю я тебя, шельмеца. Только помани пальцем, и ты тут, как тут третьим становишься. Но и без компании в скоромный день  самостоятельно можешь согрешить на всё пятьсот граммов беленькой». 
- Нашим бабам всё одно – по причине ты выпил или без оной. Лишь бы настучать, - высказал своё мнение по известной проблеме Иванов.
- Не бабам, а сотрудницам, - поправил директор и хмыкнул, представив, что говорят эти же самые бабы о нём самом. 
Понизив голос до шёпота, и наклонившись к Иванову, он добавил:
- Они мне самому со своей трезвеннической моралью вот где.
Директор провёл по горлу рукой.
И уже громко, дабы поддержать в подслушивающем из-за дверей коллективе мнение о праведном взгляде директора на питейные непотребства, сказал:
- Коллектив у нас, в основном, женский, так что нам, мужчинам, надо вести себя как подобает.
  А сейчас директор напомнил Иванову о недавно состоявшемся разговоре:
- Наш недавний разговор помните? Вы говорили мне, что три дня не пили. Что же вам мешает и дальше на занятия приходить трезвым?
Иванов молча смотрел в пол, стараясь не перечить строгому директору.
- Будем принимать к вам меры. Не хотелось бы лишать учеников занятий, но что поделаешь, если заменить вас некем. С занятий я вас снимаю. Стыдно дорогой товарищ, стыдно за вас.
Выговорившись, директор опять принялся рассматривать расписание занятий на своём столе. Прошла минута, другая, третья. Иванов стоял перед столом безмолвный и сникший, как провинившийся двоечник, ожидающий порку строгого родителя, не зная на что лучше решиться – уйти молча или просить прощение у директора. 
Тут директор сам облегчил  задачу провинившегося, заговорив снова:
- Ладно, так и быть, прощу вас и на этот раз. Но с одним условием.
Директор выдержал паузу, как бы подчёркивая тяжесть взваленного на свои плечи решения.
 - Тёща у тебя уехала погостить к родственникам, так? – спросил он и, не дожидаясь,  заранее зная ответ, продолжил. – Значит, в твоей трёхкомнатной квартире третья комната свободна. Будешь принимать иностранных гостей. Я имею в виду вот что: определишь их на ночлег в своей квартире.
Нужно сказать, что отдельной трёхкомнатной квартиры не было даже у директора. Наличие же таковой у Иванова являлось предметом постоянной зависти почти всех сотрудников школы.
- Деньги на продукты тебе выдадим. Твоё дело организовать питание и ночлег по высшему разряду, – сказал директор, продолжая разглядывать расписание на столе.
Иванов удивлённо поднял на директора глаза, не понимая, о чём это он. Но спрашивать не торопился, боясь спугнуть нежданно снизошедшее на него прощение. Директор сам вкратце объяснил суть проблемы, и Иванов посчитал неприличным, отказывать хорошему человеку в весьма простой просьбе.
Так, переложив заботу со своих плеч на чужие, директор решил основную проблему: проживания и питания. Оставалось только преподнести методику преподавания в более привлекательном, чем обычно принято, радужном свете. Вечером того же дня, Иванов рассказал всё жене. За что  получил от неё взбучку и подробные указания,  какие и где покупать продукты.
 Через четыре дня, как и было указано в телеграмме, приехали гости. Полдня их водили по городу, показывая неизвестные доселе достопримечательности. Ещё полдня заняло посещение музыкальной школы. Только к вечеру они были переданы на попечительство Иванова.
 Весь этот день Ивановы готовились к встрече. Парили, жарили и, в конце концов, наготовили столько, что вполне бы хватило для обеда взводу голодных солдат. К величайшему огорчению Ивановых гости от ужина отказались, сказавшись крайне уставшими. Ограничившись лишь чашечкой кофе с бутербродом, гости улеглись спать.
  На другое утро супруги Ивановы встали пораньше, намереваясь подобающим образом накрыть стол для завтрака. Вскоре проснулись гости и гостеприимные хозяева пригласили их в гостиную разделить скромную утреннюю трапезу.
Половину гостиной занимал стол, весь заставленный различными блюдами. Чего только на нём не было, разве только кусочка свободного места. Здесь стояли тарелки со всевозможными пирожками, солёные и маринованные грибы небольшой горкой возвышались из стеклянной с голубой каёмочкой посуды. А так же занимали подобающее место рыба под маринадом, копчёная лососина, пять сортов колбас и столько же сыра, и в самом центре стола, жаренный поросёнок на глиняном блюде в скромном окружении трёх отпотевающих бутылок «Столичной» водки завершал композицию накрытого к завтраку стола.
- Это всё вы кушать утром? – спросил один из гостей.
-  Да, это наш обычный завтрак, – ответил Иванов, потянув носом, с нетерпением ожидая начала трапезы.
- Как полопаешь, так и потопаешь, – добавил он, перефразировав один известный афоризм.
Все расселись за столом. Помня наставление начальника, что можно только по одной для аппетита, Иванов наполнил огромные фужеры водкой. По русскому обычаю чокнулись фужерами. Гости пригубили, Иванов выпил залпом до дна. Почувствовав, как водка теплом наполняет весь его организм, он отрезал кусок  от жаренного поросёнка и принялся есть. Глядя на хозяина, гости тоже налегли, сначала на поросёнка, потом на пирожки и вскоре на столе остались лишь пустые тарелки.
- Кофе, плис, – почему-то по-английски предложил Иванов, подвигая  гостям маленькие, «по-немецки», чашечки с чёрным кофе.
«Что-то немцы утром осетровую икру не едет. Сделаю-ка я себе бутербродик с икрой к кофе. Глядишь, и им тоже захочется», – подумал он.
На кусок хлеба он намазал  масла, и хотел было намазать сверху масла  икру, но тут обнаружил, что икры на столе нет. Иванов встал из-за стола и пошёл к холодильнику на кухне. Икра действительно оставалась там. Взяв банку с икрой, он вернулся обратно в гостиную.
 Кот Васька, весь завтрак просидев на шкафу, с которого жадным взглядом провожал каждый отправленный в рот кусок, увидев входящего в дверь хозяина, спрыгнул со шкафа и бросился ему под ноги. Очевидно, кот решил, что настала его очередь завтракать, тем более в руках хозяина было нечто напоминающее кошачью плошку. От неожиданности рука у Иванова дрогнула, и добрая половина содержимого плошки упала на пол. Иванов ругнулся, кот, почуяв что-то экзотическое, неведомое, изогнул спину и зашипел. Гости разом обернулись к Иванову.
- Вот, кота покормить надо, – сказал он, и пальцем спихнул с плошки всю ещё
оставшуюся в ней икру.
 В этот же день гости уехали. А на следующий день директор вызвал к себе в кабинет Иванова.
- Наслышан, как ты кота икрой кормишь. Люди у нас икру не едят, а коту, значит, икру на завтрак! – произнёс директор вместо приветствия.
«Всё, теперь точно выгонит. Не угодил, значит», - подумал Иванов, потупив взор.
- С другой стороны, кот ведь тоже живое существо. Ему так же, как и человеку икры хочется. Опять же, этот факт показывает наш высокий уровень жизни. Пусть знают наших. Так что надо бы тебя поощрить за смекалку. Однако сам знаешь наши финансовые возможности, вернее невозможности. Там не менее у меня тут для тебя кое-что есть.
Директор нагнулся и вытащил из стола банку осетровой  икры.
- Гости тебе оставили. Бери, бери, не стесняйся, корми кота.
Поблагодарив директора, Иванов взял банку, и пошёл восвояси, собираясь обрадовать супругу и кота заодно.
«Странно всё это гостеприимство вышло. Но слава Богу все складно закончилось.  И на том спасибо, -  думал Иванов, шагая домой, придерживая в кармане рукой банку с икрой, будто боялся, что потеряет её или кто-нибудь прознает и отнимет. - А с другой стороны  не так уж всё плохо и безнадёжно у нас в России, если мы любимых котов осетровой икрой кормим».
Так Иванов директора выручил, своё преподавательское место сохранил и державу не посрамил. Одним словом – знай наших и не шали.


             Победитель.
Весна. На улице по-весеннему радостно и светло. Яркие лучи солнца несут тепло всему на земле, и природа откликается на первые признаки проявления весны. Кое-где из-под снега пробивается зелёная травка, щебечут птички, перепрыгивая с ветки на ветку, и облезлые мартовские коты собираются на крышах в кошачьи многоголосые хоры.
После зимних холодов людям хочется подольше погулять по улице, вдыхая чистый, напитанный весенней энергией, воздух. И от этого на улице по-праздничному людно и красиво.
  Мужчины и женщины снуют по оттаявшим от снега тротуарам, радуясь весенним проявлениям фауны, окидывая добрым взглядом идущих навстречу пешеходов противоположного пола. «Здравствуйте, вы сегодня на редкость очаровательны», - говорят глаза молодого мужчины, каждой идущей навстречу девушке.
«Вы очень привлекательный молодой человек. Наверное, нам было бы нескучно вдвоём», – отвечают глаза девушек.
Но у каждого из прохожих есть своё дело на сегодняшний день и глаза не получают  поддержки алых губ, сжатых целеустремлённым порывом долга. Одни прохожие сменяются другими, а душа просит чего-то большого и светлого, даже необъятного, как синее небо над головой. Однако влюбиться в каждого или каждую невозможно, думают некоторые и, не выбрав даже одного, молча проходят мимо. Не хотят люди влюбляться вот так сразу, как будто в омут голов ныряешь. А всё-таки не уберегутся и сразу влюбляются в кого ни попадя.
  Причина этой распространённой весенней напасти – голопузый, хулиганистый карапуз, порхающий над головой прохожих на маленьких ангельских крыльях. В руках он держит маленький лук, из которого стреляет в кого ни попадя маленькими серебряными стрелами.  Попадёт в даму, и сразу очи у неё начинают излучать какой-то особый, притягивающий мужчин свет. Если в мужчину попадёт, даже не в очень молодого, выправка у него появляется, как у петуха Гамбургского, прохаживающегося  в своём курятнике. Идёт такой петушок: нос по ветру, смотрите, мол, «курочки», вот я каков – красив, да пригож. Проходящих мимо дам окидывает оценивающим, ласковым взглядом. А если дама лицом пригожа и телом складна, провожает взглядом её плавно удаляющуюся фигуру и, смотря ей во след, думает: «Какая!»
 Одна такая стрела попала в Василия Ивановича. Надо думать, стрела предназначалась не ему, поскольку с амурными делами сей весьма зрелый, солидный муж давным-давно закончил. Отскочила она от какого-нибудь непробиваемого, бесчувственного «чурбана» и попала ни куда-нибудь, а прямо в немолодое и давно охладевшее ко всему сердце Василия Ивановича. Случилось это, прямо скажем, как-то неожиданно.
  Молодая секретарша со вздёрнутым носиком, с длинными стройными ногами, устроенная по протекции друга, вполне могла бы сойти за старшую дочь. И надо же было такому случиться, что именно она вызвала в своём начальнике столь сильное и безответное чувство. Возможно, причиной влюблённости Василия Ивановича стала её забавная привычка морщить лобик, когда он давал очередное поручение, или почти детская улыбка, вызванная ей одной известными приятными воспоминаниями. Как бы то ни было, Василий Иванович влюбился, как мальчишка.
  Сначала, он старался держать себя в руках и обращался с секретаршей нарочито строго. Однако скоро понял, что это не избавит его от любовных мук, и влюблённый государственный муж позволял себе иногда становиться влюблённым мальчишкой.
 После работы, если его не задерживали дела, он придумывал повод и подвозил её до дома на своей служебной машине. Конечно, дома его ждала жена, её – молодой муж, но это не мешало чувствовать себя, если ни признанным, то, по крайней мере, не отвергнутым ухажёром.
 Так продолжалось две недели, пока она ни позвонила на работу, и ни сообщила, что простудилась и заболела. Её отсутствие на работе облегчения не принесло. Сидя в своём кабинете над бумагами, он, частенько, думал совсем не о них. Совещания, собрания исключением не являлись и там мысли о юной Эвридике не хотели оставлять бедного, несчастного влюблённого.  Мысли уносили его далеко от душных кабинетов и шумных залов. В мыслях, он покидал работу совсем не по служебным надобностям, как того требовал служебный долг начальника и вердикт чести правильного чиновника. В них, окаянных, он бродил по улицам и, наконец, сам не помня и не понимая, как ноги прошли столь далёкий путь, подходил к её окнам и подолгу смотрел на них, надеясь увидеть личико любимой.
 Свидания с окнами любимой повторялись в своей однообразной череде от раза к разу и, в конце концов, он уже сам точно не знал:  происходит это наяву или всё это лишь плод воображения страдающей и страждущей души.
 Однажды, подойдя к дорогому сердцу окошку, он дольше обычного задержался около него. И произошло чудо: он увидел её. Отодвинув занавеску, она смотрела в окно на улицу. Сначала, показалось, что она смотрит на улицу от нечего делать и не видит его, влюблённого, без всякой надежды на взаимность, стоящего под окном. Он стоял не шевелясь, стараясь дышать через раз,  боясь спугнуть милый, желанный лик в окне. Он смотрел на неё снизу, не веря в мимолётное, выпавшее на его долю, счастье. Видеть её, дышать с ней одним воздухом, слышать нежный, идущий из недр женской груди голос - это всё, о чём он сейчас просил судьбу. Присмотревшись, он увидел, как она краем глаза наблюдает за ним. Сделав для себя неожиданное открытие, он обомлел, не зная, что и подумать. Через мгновение она исчезла и закрывшая окно занавеска не подсказывала необходимых объяснений.
«Уж не показалось ли мне всё это?» – подумал он.
Постояв ещё несколько минут, он собрался уходить. Вдруг, занавеска отодвинулась, и её милый лик снова появился в окне. Их глаза встретились. Смотря прямо на него, она что-то говорила. Слов он не слышал, но по мимике лица понял - его приглашают.
 Ещё до конца не веря в свою удачу, Василий Иванович медленно поднимался по лестнице, на ходу придумывая, что будет говорить любимой. Вот и дверь. Красная кнопка звонка, словно предупреждающая об опасности метка, торчала рядом с дверью. Преодолев барьер сомнений, он всё же нажал на кнопку звонка, наполнив помещение звуками призывной трели. Дверь тотчас же открылась и перед ним предстала она.
Лёгкий, шёлковый, почти воздушный пеньюар не скрывал, а скорее подчёркивал стройность её красивого, молодого тела. Чуть заметные, вызванные болезнью, тени вокруг глаз, выделяли их в два бездонных озера. Хотелось погрузиться с головой и утонуть в том бесконечном, сильном чувстве, которое они выражали. Все приготовленные слова сразу улетучились из головы, и он стоял перед ней безмолвный и неподвижный.  Она взяла его за руку и провела в комнату к большой не застеленной кровати. Ещё не прошло первое оцепенение, как более сильное и реальное ощущение близости горячего, красивого и молодого женского тела придало ему совершенно необычайную силу и наполнило душу нежностью. Волна желания стремительно нарастала и, захлестнув обоих, поднималась всё выше и выше к своему запретному апогею. Уста их соединил поцелуй, и руки сами собой стали освобождать тела от теснивших одежд. Миг, предвкушающий слияние тел, был неистово сильным и всё земное, сковывающее душу в бренном теле, со всеми условностями бытия, осталось далеко в их отдельном прошлом. Сейчас, в комнате находились лишь две влюблённые,  соединившиеся воедино души и два разгорячённых, прижавшихся друг к другу тела. Мгновения уносились прочь, пронизывая их своей бесконечной чередой. Влюблённые  стояли, прижавшись друг к другу, не замечая времени, которое в эти мгновения перестало существовать для них. Казалось, что прошла вечность, настолько всё предыдущее было несоизмеримо мелким с теперешним, настоящим и сильным.
  Неизвестно, сколь бы времени это продолжалось, если бы не длинная трель звонка входной двери. Она словно электрическим разрядом  откинула их друг от друга, заставив опять окунуться в суету жизни.
 Она быстро накинула пеньюар и направилась к двери, оставив его, остолбеневшего от испуга и совершенно голого. Щелкнул замок, скрипнули петли открывающейся входной двери, и он услышал:
- Милый, ты уже вернулся?
Не зная, что предпринять, Василий Иванович заметался по комнате. Шаги «милого», приближающегося к комнате, придали его действиям большую целенаправленность. Схватив ботинки, ногой запихнув одежду под кровать, он рванулся к двери балкона. Дверь сразу же поддалась и он, шмыгнув между двумя старыми креслами на балконе, замер. В комнате, которую он только что покинул, послышались тяжёлые мужские шаги. Потом раздался голос.  Из-за закрытой двери балкона слов было не разобрать, но интонация слышалась явно сердитая.
Василий Иванович, приподняв голову, заглянул в окно. Он увидел, как мужчина нагнулся и вытащил из-под кровати его одежду. Тут только Василий Иванович осознал нелепость своего теперешнего положения. Он, совершенно голый, если не считать ботинок, которые продолжал держать в руке, находился в чужой квартире, на чужом балконе. Толи от страха, толи от холодного ветра, ведь была ещё ранняя весна, он почувствовал, что промёрз до костей. Он ещё раз взглянул в окно и увидел свою любимую в объятьях мужа. Стало понятно, что милые быстро поладили, и его собственная дальнейшая судьба остаётся под большим вопросом. От предчувствия неотвратимой безысходной расплаты всё в его сознании перевернулось: ту, что он мгновение назад боготворил, принялся сейчас проклинать. В своих мыслях он дошёл до того, что обвинил её в преднамеренности происходящего и сговоре с супругом. Стал думать, что, возможно, муж работает в одном из подведомственных подразделений  и, таким образом, застав его здесь, хочет получить повышение по службе в обмен на молчание. На душе от этого стало гадко и почему-то холодней телу.
 Слабая надежда на то, что муж опять уйдёт, и он сам сможет выбраться из своего убежища, с каждой секундой улетучивалась. Более того, в нём крепла уверенность, что его в конце концов здесь обнаружат. Спрыгнуть вниз было невозможно - слишком высоко до земли располагался балкон четвёртого этажа, на котором он сейчас бедовал. Да и как пойдёт он голым через весь город? Оставалось надеяться лишь на чудо.
 Тут мысли его обратились к Богу. «За что наказываешь, господи? Ведь чувства мои были чисты и не предполагали такого развития событий. Помоги, господи! Ну, преврати меня хотя бы в самого ничтожного, маленького паучка, чтобы я мог спуститься с этого проклятого балкона».
Раздался раскат грома, и он почувствовал, что у него стало значительно больше рук и ног, и неимоверно большой ботинок больно придавил одну ногу. Он выдернул её из-под ботинка и огляделся. Увидел, что не он это вовсе, а жалкое насекомое – паук. Подполз паук к краю балкона и по паутине спустился на нижний балкон. И так с одного балкона на другой, всё ближе и ближе к земле, пока, наконец, не очутился на тротуаре.
 Рядом проходили люди, не замечая столь ничтожное существо – паука. Вот, совсем близко пропрыгал воробей, вертя своей маленькой головкой, выискивая повкусней блюдо на обед.
«Слава Богу, не заметил, – подумал Василий Иванович. – Так ведь съесть может. Пропадёт тогда прахом всё, чего я добился в этой жизни – карьера, сытая, благоустроенная жизнь, семья».
Он забился в щель потрескавшейся штукатурки и стал ждать. Проходили минуты, прошёл час, а он всё оставался пауком.
«Вот, сейчас ещё немного и я опять стану человеком», – подбадривал он себя.
Но ничего не происходило: он продолжал сидеть в своей щели, маленький, несчастный и убогий. Он долго безрезультатно взывал к богу. Да и как мог так быстро услышать писк насекомого сам создатель, поглощённый бесконечной чередой благих дел?
 Охрипший, в конец отчаявшийся паучок, вдруг  увидел маленького, кривоногого чертёнка, который, выбравшись из вентиляционного отверстия подвала, норовил подставить подножку зазевавшемуся прохожему.
- Чёртушка! Помоги мне опять стать человеком, – запищал паучок.
- Я ещё учусь и такого сотворить пока не могу, – честно сознался чертёнок.
- Тогда позови кого-нибудь из взрослых, - попросил паучок.
- Только учти – у нас все услуги платные, – предупредил чертёнок.
- Зови, а там разберёмся, - согласился паучок. 
Чертёнок исчез и через мгновение снова появился с большим старым чёртом.
- Чего желаете? – хитро щуря подслеповатые глазки, спросил он.
- Я раньше человеком был. Но мне потребовалось спуститься с балкона, и я попросил бога превратить меня в паучка. А теперь, я снова хочу стать человеком. Только свою душу я за это закладывать не хочу, - объяснил паучок. 
- Душа мне твоя без надобности. Она и так к нам скоро прилетит. Тут дело в другом, - огорчил чёрт.
- Так в чём же? Говори, не тяни, - поторопил паучок. 
- Я сам таких вопросов не решаю. Здесь с ним посоветоваться требуется, – чёрт показал глазами на небо, дабы не возникало сомнение в нужном адресате. – А пока доложу о проблеме своему начальству. Пусть оно само согласовывает. 
Оба чёрта исчезли, оставив Василия Ивановича в образе паучка сидеть в щели.
«И у них там бюрократия. Никуда без соизволения начальства не денешься, ничегошеньки без его разрешения не сделаешь», – подумал он.
Опять появились два чёрта и старший сказал:
- Будь по-твоему. Но и ты должен сделать кое-что.
- Говори, не томи, - торопил Василий Иванович, готовый на все тяжки ради восстановления своего  человеческого облика.
- Разбуди мух, пора им приниматься за свои дела, – ответил чёрт.
- Да как же я смогу это сделать? Ведь я такой маленький, а их так много.
- Пукни громко три раза, они и проснутся, - объяснил чёрт.
Обрадовался Василий Иванович, сразу приступил к делу.
 Он потужился и первый раз получилось хорошо, громко. Да только не простое это дело для маленького паучка, все силы ушли на первый раз. Долго собирался он второй раз. Тужился, тужился, получилось хуже, чем в первый раз, но тоже неплохо. Третий раз, как ни старался, ничего не получается. Затопал тогда Василий Иванович от отчаяния, от бессилия всеми своими паучьими лапками, завопил в голос. Вдруг, чувствует, что его кто-то между лапок, аккуратно так толкает в бочок. Слышит он голос человеческий, очень похожий на голос своего «зама».  Видит, что не паук он вовсе, а начальник Василий Иванович, и сидит не в щели штукатурки, а в президиуме перед полным залом. Сидящий рядом «зам» пожимает ему руку и говорит совсем уж непонятные слова:
- Вы, Василий Иванович, смелый человек. Сидели всё собрание задумчиво облокотясь на руку. Как только докладчик зачитал требования коллектива о ваших немедленных перевыборах, вы неадекватно и, надо сказать, оригинально прореагировали на столь наглые притязания. Эффект был ошеломляющий. Зал сначала притих, потом взорвался. А уж когда стали предлагать кандидатуру Рабиновича на ваше место, вы так застучали ногами и закричали, что докладчик сбежал с трибуны. Этим вы создали панику среди своих противников, сорвали единодушное голосование. Все поняли, как вы сильны и «кто» за вами стоит.
 После собрания Василий Иванович, столь странным образом излечившийся от любовного недуга, ехал домой на своём служебном автомобиле и думал: «Любовь – это  хорошо, но спокойствие и достаток лучше и надёжней».

               
                Кормилец.
                Анна  Павловна  жила  рядом  с  рынком  в  старом  деревянном  доме.  «Хозяина»  у  Павловны  не  было,  поэтому  в  доме  и  на  участке,  огороженном  старым  покосившимся  забором,  хозяйничала  она  одна.  В  «базарные»  дни,  особенно  в  выходные,  мимо  её  дома  проходило  очень  много  направляющегося  на  рынок  народа.  Спрос  порождал  предложение  и  армия  рыночных  продавцов  постоянно  росла.  Очень  скоро  территория  базара  уже  не  могла  вместить  всех  желающих.  Переносные  лотки  и  палатки  занимали  всю  площадь  около  рынка,  а  также  ряд  прилегающих  улиц,  на  одной  из  которых  жила  Павловна.  Находясь  весь  день  на  рынке  около  своих  товаров  и,  не  имея  возможности  оставлять  их  на  длительное  время,  даже  для  удовлетворения  очень  серьёзных  нужд,  продавцы  пользовались  тем,  что  располагалось  рядом.  А  рядом  располагался  участок  Павловны, огороженный    старым,  с  многочисленными  прорехами,                деревянным  забором.  Участок  имел  сложную  конфигурацию,  в  том  числе 
закоулок  в виде  аппендикса,  территория  которого  не  просматривалась  из 
окон  дома  хозяйки.  Вот  на  территорию  этого  аппендикса  и  повадились  хаживать  незваные  гости,  чтобы  справлять  две  своих  неотложных  нужды.  Бороться  с  этими  незваными  гостями  было  бесполезно:  не  будешь  же  весь  день  караулить  и  прибивать  оторванные  доски.  Гостям  было  бы  вольготно  порезвиться  на  чужой  территории,  если  бы   не  агрессивный  хозяйский  петух.
        Только  гость  приспустит  штаны  и  присядет,  собираясь   сделать  своё  срочное  дело,  как  петух,  заметив  чужака,  растопырит  крылья  и  несётся  на  посягнувшего.  Подлетит,   да  как  клюнет  незваного  со  всего  маха  в  совершенно  незащищённое,  голое  заднее  место.  От  боли  и  неожиданности  гость  вскакивал,  не  понимая  от  чего  ему  так  больно.  Петух  не  ограничивался  одной  атакой  и  с  остервенением  продолжал,  пока  гость  не   удирал  с  территории.  Частенько,  убегающий   выскакивал  обратно  через  дыру   в  заборе  не  успев  подтянуть  штаны,  чем  вызывал  бурю  веселья  у  продавцов -  завсегдатаев.  Иногда   попадался  более  смелый  гость.  Он  начинал  отбиваться  от  петуха  и  последнему  изрядно   доставалось.  В  результате  этих  потасовок  петух  лишился  одного  глаза  и  части  перьев   на  хвосте.  Бывало,  рассердившийся  гость  запускал  камнем  в   окно  дома  Павловны  и  выражал  свой   гнев  такими  словами,  что  знатоки  этого  народного  языка  только  рты  открывали  от  восхищения.
            Так  или  иначе,  решила  Анна  Павловна  избавиться  от  петуха – всё  стёкла  целей  будут.  В  суп  он  не  годился,  хоть  и   кавалер  хороший – курочек  справно  топтал,   староват  и,  поэтому  жесток  телом  был.  Оставалось  одно:  продать  петуха  по  сходной  цене,  благо  ходить  далеко  не  нужно – рынок  вот  он,  под  боком.
            В  базарный  день,  утром,  Павловна  со  своим  петухом  устроилась  между  матерчатых  торговых  палаток.  Толпы  зевак  проходили  мимо,  разглядывая  товары  и  заодно  петуха.  Несколько  раз,  в  основном  компании,  успевшие   подогреться  в  многочисленных  околорыночных  забегаловках,  останавливались  около  Павловны  и,  очевидно,  чтобы  развлечься,  начинали  расспросы.  Эта  компания  была  самая  развесёлая,  что  сразу  собрало  вокруг  них  толпу  зевак.
          - Бабуля!  Дорого  продаёшь  своего  одноглазого?» – спросил  один  из  компании. 
          - Продаю  недорого, - ответила  она  и  собиралась  уже  назвать  цену  и  похвалить  свой  «товар»,  но  один из покупателей прервал её. 
          - Старичок  одноглазый,  наверное,  и  кур-то  не  топчет? – продолжал  тот.
          Другой  из  той  же  копании,  наверное,  вспомнив  старый  анекдот,  встрял  в  разговор: 
           - Топчет,  топчет.  Кур  топчет  и  гусей,  и  овец,  и  коров.  А  продаёт
потому,  что  к  самой  бабуле  приставать  стал.
Компания  громко  захохотала  и,  довольная  собой,  пошла  дальше.
           - Послушай,  бабуля! – обратился  к  Павловне  продавец  из  палатки  напротив. - Давай,  я  твоего  петуха  продавать  буду.  Тебе  хорошо,  стоять  здесь  весь  день  не  надо,  и  мне  хорошо,  лишнее  внимание  публики  к  моей  палатке  не  помешает.  Часа  в  три  зайдёшь  и  заберёшь  деньги  или  петуха,  если  не  продам.
 Петух  перекочевал  в  палатку  и  теперь,  привязанный  за  ногу  к  колышку,  с
видом  хозяина  прохаживался  по ней.  Зеваки  задерживались  у  палатки.  Некоторые  любопытные  спрашивали: 
    - Зачем  вам  здесь  петух,  продаёте  его?
Торговец  обычно  отвечал,  что  петух – его  старший  компаньон.  Это 
срабатывало,  вызывая  улыбку  у  покупателя  и,  в  конечном  счёте,  сказывалось  на  торговле. 
        В  три  часа  Павловна  пришла  за  петухом.  Продавец  вручил  ей  петуха  и  червонец  в придачу.  Договорились,  что  завтра  она  опять  принесёт  продавать  петуха.
       Через  неделю  продавец  удвоил  плату  за  прокат  петуха,  так  хорошо  стали  идти  у  него  дела.  Правда,  на  рынке  появились  серьёзные  конкуренты:  в  одной  из  палаток  висела  клетка  с  живой  белкой,  а  в  другой  сидела  рыжая  маленькая  собачонка,  очень  похожая  на  лису.  Но  зато  петуха  не  было  ни  у  кого.
       Теперь,  если  был  базарный  день,  рано  утром  Павловна  выводила  петуха  на  «службу»,  а  в  три  часа  забирала  его  обратно.  Всем  выходила  от  этого   польза:  и  продавцу,  и  Павловне,  и  курочкам,  поскольку  на  корм  для  них  теперь  зарабатывал  петух.  Однако,  самому  петуху,  очевидно,  всё  это  не  нравилось.  Он  стал  вялым,  кур  топтал  редко.  В общем,  загрустил  петух,  толи  от  жизни  такой  бестолковой,  совсем  не  петушиной,  толи  оттого,  что  стал  часто  разлучаться  со  своим  куриным  «гаремом».
                Как-то  утром  Павловна  зашла  в  курятник,  чтобы  отправить  петуха  на  службу,  а  его  там  не  видно.  Пригляделась  Павловна:  «Бог  ты  мой!  Петух  то  приказал  долго  жить».  Погоревала  она,  погоревала,  да  делать  нечего,  другого  петуха  заводить  надо.  Так  и  сделала:  купила  молодого,  красивого.  Курочек  он  топтал  справно,  да  к  службе  оказался  непригоден.  Не  было  в  нём  стати,  степенства,  как  в  предыдущем   собрате.  Как  только  привязали  его  в  палатке  за  ногу  к  колышку,  стал  вырываться,  крыльями  махать,  товар  со  стола  свалил  на  пол.  Пришлось  Павловне  домой  его  ни  с  чем  возвращать.  Поняла  тогда  Павловна,  что  не  всяк  тот  хорош,  кто  молод  да  красив,  и  не  всяк  тот  плох,  от  кого  лишние  заботы  происходят.
Теперь,  сидя  в  своём  доме  за  вечерним  чаем,  Павловна  частенько 
вспоминала  своего  одноглазого  «Петю».
          «Совсем  как  настоящий  мужик  был:  за  порядком  следил  и,  опять  же,  зарабатывал  неплохо.  Характер,  правда,  подкачал.   Очень  уж  суровый  был,
вздорный  да  драчливый.  Однако  кто  нынче  всем  хорош  и  без  греха 
живёт?  Вон,  новый-то  петух  и  ладный  и  красивый.  А  толку!  Старый-то 
страшён  был,  суров  и  свиреп,  да  зато  добычлив.  Кормилиц,  одним  словом,
ей-ей  кормилец».
         Павловна  тяжело  вздыхала,  сожалея  о  потере.  Да  что  толку  теперь  горевать  об  этом:  вздыхай – не  вздыхай,  а  прошлого  не  вернёшь.  Так-то  вот.               


       Заманчивое предложение для шефа
           (Американские истории)
 Джексон мечтал стать знаменитым. По правде говоря, сначала он хотел стать богатым и знаменитым. Но богатство никак не приходило, и поэтому он решил остановиться на чем-нибудь одном, выбрав известность и общественное признание. Тем более, профессия у Джексона была самая подходящая. Он работал помощником режиссёра на киностудии. Конечно, Джексон не участвовал  в съёмках известных и в своё время имевших шумный успех кинолент, но всё же рассчитывать на скорый успех вполне мог. На студии, где он работал, снимались рекламные ролики о продуктах питания и всякого рода курьёзы, связанные с рекордами в поедании даже самых несъедобных предметов.
В определённых кругах бизнесменов и заправил – продюсеров специализирующихся на телепроектах продукция киностудии пользовалась заслуженным успехом. Чего только не ели снимающиеся в рекламных роликах профессиональные актёры, каких рекордов в поедании не устанавливали рекордсмены, они же актёры-любители!
Поедание автомобиля, всего, с колёсами и двигателем, снимали два года назад. Поедание бритв было, битого стекла - было много раз. Легче сказать, чего не ели рекордсмены. У профессионалов, актёров-едоков, успехи были поскромней. Зато каких только ракурсов, крупных планов, слюнявых, разных размеров и форм ртов, не было снято!
 По ночам спящему у себя дома в мягкой, словно колыбелька, кровати Джексону снились эти алчные, жующие всё подряд рты. В конце концов, дожевав всё, что было положено по сценарию, они принимались гоняться за Джексоном, словно он был пирожком или популярной среди подростков жвачкой. Своими огромными зубами они пытались схватить его и разжевать. Он прятался в укромных уголках свой квартиры и огромные, алчные рты не могли пролезть в столь крохотные закоулки. Потом рты успокаивались: очевидно, процесс переваривания всего съеденного успокаивал, умиротворял. Джексон тем не менее был начеку, не веря этому, как ему казалось, временному затишью. Из своего угла он слышал бульканье перевариваемой в животах пищи, и иногда до него долетали сопровождающие пищеварительный процесс запахи. Потом,  когда пища была полностью переварена, начиналось самое ужасное.
Огромные задние места обладателей этих ранее алчущих попробовать его на вкус ртов начинали охоту. Они целенаправленно, прицельно долбили Джексона всякими съеденными ими, прошедшими полный цикл пищеварения, продуктами. Джексон носился по своей квартире, стараясь увернуться от прицельно летящих в него экскрементов. Ему почти всегда это удавалось, лишь мелкие брызги и невыносимый тлетворный запах донимали всё ещё не привыкший к таким конфузиям нос. Иногда сны оказывались вещими, и, проснувшись рано утром, он находил рядом с собой в постели оставленные ночным гостем экскременты.
Его супруга давно ушла и жила отдельно именно из-за таких вот вещих снов. Она объясняла свой уход тем, что не может больше жить с таким засранцем. Он не обиделся на неё, понимая, что оценить и понять ищущую мужскую душу женщине не дано.
Джексон знал, что все великие открытия совершаются ночью, и с нетерпением ждал озарения. Однако ему продолжали сниться прицельные пахучие бомбёжки, всё также оставляющие экскременты в его постели. Тем не менее Джексон ждал и надеялся, зная, что озарение когда-нибудь да придёт. Пока же днём, занимаясь разными свойственными его профессии делами, не надеясь на чудо, сам старался придумать подходящий сюжет для шоу. Несколько последних дней он вынашивал план рекордного поедания дома.
  Дом должен быть не какой-нибудь там  трёхэтажный, а огромный, как небоскрёб в Манхэттоне. Ему уже виделись картины этого замечательного шоу.
«Огромный, свирепого вида мужик отгрызает от небоскрёба кусочек за кусочком. Вот уже огромное здание, словно переросший громадный осенний гриб, стоит на обглоданной тонкой ножке. И, наконец, наступает кульминационный момент: огромное здание, сломав обгрызенную ножку, с грохотом рушится. Мужик, этот Горгантюа среди едоков, с энтузиазмом набрасывается на обломки здания и доедает его».
Для осуществления данного проекта оставалась всего одна малость – найти мужика, согласного совершить уникальный «едальный» подвиг. Причём такого мужика, пищеварение которого позволяет питаться камнем, бетоном, стеклом и железом - в общем, всем тем, из чего, собственно и состоит конструкция небоскрёба. Правда, установление рекорда может растянуться на очень долгое время. К тому же надо будет найти небоскрёб, хозяин которого дал бы согласие на уничтожение своей собственности ради сомнительных рекламных целей. Для человека, одержимого идеей и серьезно взявшегося за дело, эти проблемы не являлись неразрешимыми. Джексона беспокоило совсем другое.
Говорить, а тем более красочно преподнести свою идею рекордного «едального» шоу он был не мастак. Поэтому, разговор с шефом, который может дать добро или зарубить проект, откладывался им каждый день на завтра. Но вот, наконец, выдался благоприятный момент.
Шеф несколько дней ходил задумчивым. Говорили, что он обдумывает новый проект рекордного «едального» шоу, но никак не может выбрать технически простого в исполнении и при этом достаточно эффективного и дешёвого.
Когда шеф, сидя за столом в столовой для служащих студии, периодически замирая, останавливая вилку на полпути ко рту, думал о предполагаемом проекте, Джексон подсел к нему за стол. Шеф не сразу заметил ещё одного едока, появившегося за его столом. Увидев постороннего, от недовольства сморщил лоб: он не любил, когда мешают думать. Однако делать было нечего, поскольку Джексон уже сидел за столом и ел. Покончив с блюдом одновременно с шефом, Джексон посчитал, что это знак свыше и что именно сейчас наступил благоприятный момент. Он начал излагать идею без всякого вступления, подводящего к сути дела.
- У меня родилась идея проекта по рекордному поеданию. Точно знаю, что раньше этого никто не делал ни по существу, ни по масштабам съедаемого.
Он остановился, ожидая от шефа какого-нибудь возгласа, чтобы понять: продолжать дальше или нет. Шеф понял причину остановки и сказал:
- Излагайте суть дела, и покороче.
Джексон продолжил:
- Идея такая: снимаем рекордное поедание здания, и не простого, а небоскрёба. Точно знаю, что здание ещё никто не ел, а небоскрёб тем более. Две проблемы, конечно, есть в этом проекте: нужно найти подходящий небоскрёб, хозяин которого был бы не против им пожертвовать, и найти рекордсмена, без всяких осложнений поедающего камни, бетон и прочие материалы конструкции небоскрёба.
Джексон замолчал, с надеждой во взгляде ожидая ответа шефа.
Шеф ответил не сразу. Прошло не менее минуты, пока, обдумав предлагаемое, он ответил: 
- Проект заманчивый, с размахом, но невыполнимый. Плёнки потребуется огромное количество, да и по времени растянется надолго. Интерес публики угаснет быстрее, чем проект успеет реализоваться до конца. Слишком все долго и однообразно, а народ этого не любит. Опять же, как желудок рекордсмена справится с перевариванием сотен тонн всякого строительного материла? В результате, может ничего не получиться: до конца он долго есть будет, а то и вовсе не доест, и затраченные средства не окупятся.
Шеф закончил рассуждать о проекте шоу и принялся за кусок пирога. Джексон пирог есть не стал, аппетит куда-то сразу пропал. Выпив стакан сока, он вышел из-за стола. Теперь он и сам  видел, что проект никуда не годится и нужно придумывать новый. Весь остаток рабочего дня он ходил задумчивый, хмурый. Придя после работы домой, ужинать не стал: не было аппетита, сразу лёг спать. Однако сон не хотел идти к нему, чтобы предоставить отдых обременённой думами голове.
Джексон ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть, и тому была причина. Он боялся, что сегодня к нему в гости опять придут слюнявые, зубастые рты и идея о новом шоу побоится появиться в мерзкой, пахнущей фекалиями компании. Наконец он заснул.
Ему снился обгрызенный претендентом небоскрёб и сам лежащий на боку и держащий руками заболевший живот  здоровенный  едо-рекордсмен. Он сам, Джексон, стоит рядом, виновато склонив голову, а шеф откуда-то сверху, то ли из окна небоскрёба, то ли из вертолёта, кричит ему: «Я говорил, я предупреждал, а ты не послушал! Теперь сам доедай небоскрёб! Если не съешь – считай себя уволенным».
Джексон вгрызается в бетон, откусывает кусочек, но проглотить никак не может: кусок застревает в горле и не хочет двигаться ни туда, ни сюда. Джексон задыхается, как рыба на берегу ртом хватает воздух и не может вздохнуть. Последняя мысль, которая приходит ему  в голову: «Теперь-то меня точно уволят».
Джексон проснулся в холодном поту. Он зарылся носом в подушку, и это мешало дышать. Было ещё довольно рано, но спать уже не хотелось. Он полежал с полчаса в кровати с открытыми глазами и понял, что не заснёт. Тяжело вздохнув, подозревая, что коварный сон будет приставать с предложением вздремнуть именно в послеобеденный период, когда работы невпроворот, он потянулся и встал. Позавтракав кофе и булочкой с маслом, он отправился на работу. Весь день он ходил хмурый, был рассеян, всё валилось у него из рук.
- Что это сегодня с тобой? - спросил его коллега по работе.
- Последнее время что-то плохо спится. Устал немного, наверное, пора проситься в отпуск, - не вдаваясь в подробности, ответил Джексон.
К концу дня он чувствовал себя совсем разбитым.
По приезде домой он поужинал, ограничив себя чашкой чая да бутербродом. После чего, посмотрев новости по телевизору, улёгся спать. На этот раз, лишь только голова коснулась подушки, он сразу заснул.
Один слюнявый, зубастый, жующий жвачку рот хотел сунуться к нему в квартиру. Джексон так сильно пнул его ногой, что тот сразу ретировался, выскочив в окно. Уж сегодня-то должно было присниться ему что-нибудь путное, дающее хотя бы намёк на сюжет для нового рекордного едального шоу.
 Джексон шёл по знакомой городской улице почему-то с операторской камерой на плече. Завернув за угол, он увидел толпу людей. Два спортсмена стояли наготове, ожидая старта. За ними наблюдала толпа зевак. Один из соревнующихся показался ему знакомым. Подойдя поближе, он узнал в нём себя. Сейчас это его не удивило. Хотя в другое время присутствие одного человека сразу в двух ролях: соревнующегося и кинооператора - по крайней мере, заставило бы задуматься.
«Что они будут есть?» - промелькнуло в голове у Джексона-оператора.
Сигнал старта и то, как «спортсмены» набросились на поедание содержимого урн, объяснили всё.
Урны стояли по обе стороны улицы, и каждый из участников поедал их содержимое, придерживаясь своей стороны. Джексону-спортсмену досталась правая сторона улицы. Джексон-оператор безотрывно снимал ход соревнований. Чтобы его не заподозрили в необъективности, он старался уделять обоим спортсменам равное операторское внимание.
Конечно, что греха таить, большую симпатию у Джексона вызывал спортсмен, похожий на него самого. Джексон-оператор почти физически ощущал, как Джексон-спортсмен проглатывает всякие мерзости типа окурков, плевков, выброшенных после сморкания в них бумажных салфеток и ещё много такого, от упоминания о чём становится плохо.
«Хорошо,  что никто не догадался выбросить в урну дохлую крысу», – подумал Джексон-спортсмен, и эта же мысль посетила и голову Джексона-оператора.
От подобной мысли у Джексона-оператора здорово поплохело в животе. Чтобы отвлечь себя от мыслей о дохлых крысах и липких зелёных соплях, он принялся за работу.
Спортсмены шли, как говорится, нос в нос, ни один из них не добился хоть сколько-нибудь заметного преимущества. Джексону-оператору очень хотелось, чтобы Джексон-спортсмен выиграл у своего соперника. Он непроизвольно задерживал дольше положенного камеру у лица Джексона-спортсмена, испачканного чужими соплями, с кусочками прилипшей к нему бумаги. Видно, какие-то невидимые глазу нити связывали двух этих Джексонов, и флюиды одного, передавались другому.  Это помогало в борьбе за победу, и Джексон-спортсмен стал заметно отрываться от своего соперника, поедавшего содержимое урн на другой стороне улицы.
От момента старта, пустившего спортсменов на прямой, хотя и тернистый путь к славе, прошло три часа. Джексон-спортсмен уже на целую урну опережал соперника. Джексон-оператор в душе ликовал, предвосхищая победу своего двойника. Джексон-оператор не показывал вида, и никто не мог бы догадаться об этом, если бы не значительно большее уделяемое двойнику время  съёмки на кинокамеру, что бесспорно выдавало симпатии оператора.
Спортсмены приближались к концу улицы - финишу соревнования. Джексон-спортсмен закончил с предпоследней и, дожевывая куски не проглоченного ещё содержимого, быстрым шагом направился к последней урне. До победы оставалось всего ничего – какая-то одна урна. Нужно было лишь не терять темпа. Его противник безнадёжно отстал, доедая содержимое третьей от финишной черты урны. Надежда умирает последней, и он старался жевать быстрей, навёрстывая упущенное.
Джексон-спортсмен подступил к последней урне. Несмотря на большой разрыв, расслабляться было нельзя. Джексон-оператор «наехал» камерой на лидера соревнования, крупным планом показывая грязное, сосредоточенно жующее лицо. Половина содержимого урны была съедена, когда спортсмен по непонятным причинам «застрял». Что разладилось у него в этой немыслимой гонке? На этот вопрос у Джексона-оператора пока ответа не было.
Джексон-оператор ощущал что-то противное, гадкое во рту. Очевидно, флюиды Джексона-спортсмена сейчас очень сильно действовали и на него. Он тоже жаждал победы для своего двойника и напрягался, как мог, помогая преодолеть внезапно возникшую заминку.
Наконец Джексон-спортсмен сдвинулся с мёртвой точки, доел содержимое урны. Джексон-оператор так напряжённо следил за борьбой своего двойника с внезапно возникшим препятствием, что не заметил победных глотков конкурента. Да, к сожалению, выиграл соперник Джексона-спортсмена.
Джексон-оператор подошёл к Джексону-спортсмену и, чтобы подбодрить себя и его, похлопал последнего по плечу:
- Ничего, не переживай. У тебя, как спортсмена, всё ещё впереди.
Джексон-спортсмен посмотрел на него глазами, полными слёз, и ответил:
- Попался бы мне тот засранец, который сморкнул в урну эту огромную соплю. Я подавился, почти захлебнулся этой соплёй. Спасло только то, что, хотя и не сразу, но смог её перекусить.
Корреспонденты облепили измазанного, но счастливого победителя, совсем забыв о его сопернике. Оба Джексона стояли в стороне, наблюдая за чужим триумфом. Им было горько и гадко. Горько оттого, что не выиграли в таких простых соревнованиях. Гадко от массы проглоченных гадостей. Хотелось вывернуть себя наизнанку, освободиться от всего проглоченного. Комок подступил к горлу, и покидающие желудок гадости принесли прямо-таки блаженное облегчение.
Джексон открыл глаза. Он находился в своей спальне, лежал на своей кровати. Не переварившееся содержимое его желудка, разбрызганное по пуховой подушке, портило и без того спёртый воздух спальни. Джексон чувствовал полное опустошение, словно не только опорожнился желудок, но и «ночной вампир» высосал все его силы.
Он лежал на боку, поджав ноги к животу, и улыбался. Другой на его месте был бы в шоке или хотя бы расстроился, но только не Джексон.  Наконец  к нему пришло то самое озарение, та единственная мысль, которая позволит создать уникальное соревновательное шоу.
«Действительно, насколько всё просто, прямо-таки гениально задумано: поедание не одним, а двумя спортсменами содержимого урн на какой-нибудь улице города. Мало того, что достижение спортсмена будет занесено в книгу рекордов Гиннеса, наличие сразу двух спортсменов вносит элемент азарта в шоу. Улицу можно будет выбрать из нескольких подходящих, вытягивая жребий. Сторону улицы, по которой будет двигаться каждый из спортсменов, тоже можно будет определять по жребию. Это внесёт в соревнование элемент неожиданности, даже риска. Ведь улица может быть достаточно длинной, а количество урн на ней тогда будет большим. Судьям и устроителям соревнований останется лишь отсчитать равное количество урн на одной и другой стороне улицы и наблюдать за ходом соревнований. При этом затраты и время на подготовку шоу минимальные».
Джексон был очень доволен собой. Он повернулся на спину и потянулся, попав рукой в лежащее на подушке выброшенное содержимое своего желудка. Но это его не огорчило. Сейчас он думал о главном. Сегодня ему нужно во что бы то ни стало получить аудиенцию у шефа.
Джексон встал, умылся, оделся во всё самое лучшее, что имелось в арсенале парадно-выходных одежд его гардероба, выпил чашечку кофе и отправился на работу.
В первой половине дня Джексону никак не удавалось попасть к шефу. То работа не позволяла отлучиться, то шеф был занят неотложными делами. Пришлось перенести встречу на время ланча. Тем более что это было легко сделать, так как шеф, будучи истинным демократом, выказывал свои демократические наклонности, кушая в общей для мелких служащих студийной столовой.
Обычно, он один сидел за столом и размышлял. Отсутствие телефонов и уважительное отношение работников студии, не позволяющих себе мешать шефу, делали столовую идеальной именно для этих целей. Тут-то его Джексон и поймал.
Шеф, справившийся уже с половиной трапезы и витающий далеко от сих мест обетованных, не сразу заметил Джексона. Шеф, сам того не желая, выказал недовольство, проявившееся соответствующим выражением на его лице. Джексона это не смутило. Он сразу перешёл к делу. Джексон так увлёкся излагаемой темой, что от общей идеи перешёл к пересказу своего ночного сна. Шеф слушал со вниманием, но, по мере продвижения рассказа к кульминационной развязке, лицо его всё больше бледнело. У шефа стали заметны характерные позывы, обычно приводящие к опорожнению желудка. Когда Джексон подошёл к моменту, объясняющему причину поражения Джексона-спортсмена, и назвал её, вспомнив неприятные последствия от чуть не удушившей противной слизи из чужого носа, шеф закрыл рот рукой, вскочил со стула и пулей понёсся в туалетную комнату. Опешивший от столь неожиданной развязки, Джексон замолчал.
«Неужели и эта идея шефу не по душе?» – думал он, надеясь на скорое возвращение шефа, поскольку приступ красноречия мог неожиданно закончиться.
Шеф долго отсутствовал и вновь появился у стола лишь для того, чтобы забрать забытую папку. Цвет его лица стал серо-зелёным, видно еда пошл не впрок. Когда шеф, взяв папку со стола, направился к выходу, Джексон последовал за ним. Он непременно хотел услышать мнение шефа о предлагаемом новом шоу. На вопрос Джексона шеф ответил не сразу. Он искоса  взглянул на него, пытаясь понять:  не розыгрыш ли это? Так и не определив, ответил с иронией:
 - Шоу сильное, продирает до кишок. Боюсь, что смотрящий шоу зритель много продуктов перепортит. Вот если шоу доработать, оставив в нём элементы соревновательности и случайного выбора, убрав всякие ужасы с чужими…
Тут шеф замялся, не решаясь произнести слово, так сильно подействовавшее на него самого.  Найдя безобидную замену, продолжил:
- Чужими фигли-мигли, тогда прошу ко мне в кабинет для предметного разговора.
На том они и расстались.
С тех пор Джексон рано ложится спать, с нетерпением ожидая нового озарения во сне. Но к его огорчению, жующие рты не хотят даже одну ночь уступить вдохновляющей на дневные свершения ночной шоу-идее. Это не обескураживает Джексона, и он с завидным постоянством  каждый вечер после работы рано ложится спать. Надежда умирает последней, и кто знает, может быть, скоро шоу Джексона покорит зрителей всего мира.
Шеф с того самого дня, изменив своим демократическим привычкам, ездит кушать в фешенебельный ресторан с дорогой, не всякому по карману, кухней. Своей секретарше он строго-настрого запретил впускать Джексона даже в приёмную. А всех охранников своего офиса обязал запомнить внешность Джексона и упреждать его возможное появление в неположенных для оного местах. Как говорится, что положено Юпитеру,  не положено быку.


                Соперники
      (Американские истории)
 Жара. Нагретый воздух поднимается вверх от раскалённой почвы. Зримый путниками ландшафт американской прерии колеблется, преломляясь в струях горячего воздуха. Маленький провинциальный городишко, разделённый лентой шоссе на две части, тоже плывёт в этом мареве. На улице ни души. Все жители спрятались от лучей немилосердно жаркого полуденного солнца. Тот, кто работает на ранчо, вынужден торчать на солнце, обливаясь потом и мечтая о кружке холодного пива в придорожном баре.
 Бар для такого маленького городка - это нечто большее, чем просто место, где пьют пиво. Он заменяет людям театр, кино и прочие доступные лишь в больших городах виды развлечений. Днём зал бара наполовину пуст. Зато вечером сюда стекаются любители холодного пива со всех окрестных ранчо, и городские завсегдатаи получают возможность узнавать новости из первых уст.
 Сегодня понедельник, значит, посетителей будет больше чем обычно. Ведь именно в понедельник можно услышать много интересного, о случившемся во время воскресного отдыха. Поскольку в другие дни труд скотовода не привносит ничего такого, что когда-то уже не происходило, и о чём не было бы уже известно. Посматривая на телевизионный экран и потягивая холодное пиво, все ждали ещё двоих. Обычно с этими двумя всегда случалось что-то интересное, и рассказанные ими истории меняли атмосферу скуки и безразличия придорожной забегаловки на нечто напрягающее воображение и внимание. Бывало, что за выходные с ними тоже ничего не случалось, но тогда словесная дуэль между этими двумя заменяла интересные реальные события.
Один из них, Джон, работал на ранчо. В нём не было ничего примечательного, поскольку он, хоть и жил в городе, являлся типичным представителем своей профессии даже по виду: был крепким, коренастым, с загорелым лицом и руками. Но его собственный огромный, старой модели «Бьюик», поглощавший бензин вёдрами, предоставлял возможность с шиком совершать  переезды в другие такие же маленькие городишки, где обычно с самим Джоном всегда что-то происходило. Конечно, его небольшой заработок и хороший бензиновый аппетит автомобиля не позволяли ездить особенно далеко, но, тем не менее, впечатлений и событий хватало на интересный рассказ.
 Второй, Билл, служил в маленькой конторе в самом городишке. Городских служащих, если даже причислить к ним трёх парикмахеров, двух почтальонов, одного телеграфиста, набралось бы не так уж много. Поэтому все без исключения завсегдатаи бара знали Билла. Знали, что он живёт в доме, расположенном рядом с домом Джона, что у него не то что машины - велосипеда нет. Любимым его занятием в выходные было отоспаться за всю неделю. Как он сам говорил – отключиться, отдохнуть от нудной службы да посидеть на крылечке на тёплом солнышке. Он просто сидел и смотрел на порхающих  в небе пташек, на редких прохожих, на ещё более редкие, проезжающие транзитом автомобили. В каждом из них сидели люди, неизвестно почему покинувшие свои надёжные жилища, ищущие что-то на пыльных дорогах американских прерий. Воображение дорисовывало картины возможной жизни этих людей, что некоторым образом заполняло любые неизвестные страницы их книги судеб. Частенько, представляя себя на месте этих людей, он придумывал длинные, увлекательные истории. И ему всегда было что рассказать страждущему, ждущему повествования об интересных событиях слушателю.
Когда сегодня Билл пришёл в бар, Джона ещё не было. Он взял кружку холодного пива и, устроившись за стойкой, не торопясь потягивал его, краем глаза посматривая на собравшуюся в зале публику. Его появление немного оживило атмосферу бара. Все приготовились услышать что-нибудь этакое, захватывающее или, на худой конец, просто какую-нибудь новую историю. Но Билл надежд не оправдывал: он пил пиво и молчал. Напряжение ожидания стало проходить. Разочарованная его молчанием, публика снова уткнулась в свои кружки и изредка поглядывала на экран изрядно всем надоевшего телевизора.
Через полчаса появился Джон. Он поприветствовал сидящих в баре, подошёл к стойке и взял две кружки пива. Билл сидел за той же стойкой, но в другом углу, и Джон сделал вид, будто не заметил его. Хотя они были соседями, друг друга  вниманием не баловали. Соревнование как рассказчиков, борьба за любовь внимающего всему подряд слушателя, делало их непримиримыми соперниками.
Джон внимательно всматривался в лица присутствующих, стараясь понять, рассказывал ли уже что-нибудь его конкурент. По тому, как все разом вопрошающе посмотрели на него, понял, что нет. Он, выдержав ради приличия, необходимую для достижения апогея внимания паузу, позволившую ему допить первую кружку и пригубить вторую, начал рассказ.
- Проснулся я рано утром в субботу и чувствую, что очень хочу чего-то, но пока не понимаю чего. Спустился на первый этаж, на кухню. Шарю по полкам глазами – нет, всё не то. Открываю холодильник и достаю необходимые ингредиенты для приготовления салата. Достал вроде бы всё, но чувствую: чего-то не хватает. Смотрю: точно не хватает. Зелёного горошка не хватает, ни одной баночки не осталось. Сами понимаете – какой же салат без зелёного горошка! Оделся я и пошёл в магазин. В одном магазине нет, в другом тоже нет зелёного горошка. Прямо хоть в другой город за ним поезжай. Так и сделал. Выгнал из гаража свой автомобиль, заправил и поехал в ближайший город. Обошёл все магазины – нет нигде зелёного горошка! Так я распалился от поисков, что пришлось зайти в местный бар, выпить пивка. Зашёл, смотрю: маленького Джека тоже занесло сюда. Стоит он у стойки и пиво потягивает. Ну! Все, наверное, помните маленького Джека? Здоровенный такой парень, весом как годовалый бычок, а голосок тоненький, сиплый, что у пацана, который мороженого переел. Я сразу-то не обратил внимания, что у бара его грузовичок стоит. Поздоровались, так мол и так, говорю, зелёный горошек я ищу. А он мне:
- Что твой горошек! Я полштата проехал, пока тёмное пиво нашёл.
Очень он этот напиток уважает, оттого и горло постоянно простужено. Я кружку пригубил - действительно тёмное. Допил и опять в дорогу. В один город приехал, в другой - нет зелёного горошка. Только когда границу переехал и в другой штат попал, нашёл что искал. Так далеко заехал, что обратно всю ночь ехал и ещё большую часть дня. Приехал домой уже вечером в воскресенье. Сразу приготовил салат с зелёным горошком. Поел с удовольствием, душу отвёл.
 Он закончил говорить, а завсегдатаи продолжали слушать, ожидая дальнейшего развития событий. Им было невдомёк, что всё уже закончено и рассказчик больше ничего к сказанному не добавит.
Наконец Джон «заметил» присутствие сидящего к нему спиной Билла. Внимание окружающих к его повествованию раскрепостило самого рассказчика.
- Здорово сосед! - поприветствовал он Билла.
Раньше он обращался к Биллу только по имени, как бы указывая на некоторую дистанцию между ними, несмотря на то, что они соседи. Не вставая, Билл повернулся к нему лицом и, не отрываясь от кружки, кивком ответил на приветствие. Он опять повернулся к Джону спиной, продолжая потягивать пиво.
- Как дела, хорошо ли провёл выходные? – после небольшой паузы спросил Джон.
Билл  нехотя повернулся к Джону. Сделав два глотка из кружки и показав этим, что занят более приятным делом, нежели разговор с соседом, растягивая слова, ответил:
- Дела, как дела, в выходные не дела делаешь, а отдыхаешь. Отдохнуть вот только мне не пришлось.
Он снова замолчал. Несколько десятков пар глаз в ожидании продолжения смотрели на него, несколько десятков пар ушей приготовилось слушать. Билл пил своё пиво, и пауза явно затянулась. Один из слушателей не выдержал и спросил:
- Ну, и почему не удалось?
Билл отставил пустую кружку и сказал:
- Ну вот, говорю, отдохнуть в эти выходные мне не удалось, а так ведь хотелось.
Он умышленно тянул время, завладевая вниманием, подогревая общий интерес к своему ещё не начатому рассказу. С сожалением взглянув на опустевшую кружку, продолжил:
- Ну так вот. Ранним утром в субботу сижу я на крылечке своего дома, греюсь на солнышке. Утром солнце ласковое, нежно трогает твою кожу, не то что днём: жжёт, как кипятком. Лёгкий ветерок шелестит листочками на кустах перед домом, в небе порхают пташки. Благодать. Сижу я, значит, наслаждаюсь, и тут, откуда ни возьмись, подъезжает машина с открытым верхом. За рулём женщина. Машина останавливается у крыльца моего дома, и выходит из машины, вы не поверите, не просто женщина, а женщина красивая, словно кинозвезда. 
Белокурые волосы, ниспадая непослушными локонами, касались её красивых плеч. Покрытая лёгким загаром, с атласным отливом кожа, контрастно гармонируя с белокурыми локонами,  подчёркивала красоту прекрасных тонких рук, а лёгкая изящная нога, в такт шагам появляясь в разрезе длинного платья, притягивала взгляд. Плавная линия бедра и красивая тяжёлая грудь молодой  женщины дополняли впечатление, подтверждая, что она совершенство. Но самое главное – очаровательная улыбка, предназначенная только мне, озарённая сиянием огромных голубых глаз. Таких огромных, что, казалось, всё небо сосредоточилось сейчас именно в них. Они манили, притягивали к себе, вызывали желание погрузиться в эту удивительную, выражаемую ими небесную истому.
 Не знаю, каковы были намерения женщины изначально. Может быть, она просто хотела о чём-нибудь спросить. Но происходящие, читаемые по её глазам метаморфозы всё повернули иначе.      
 По мере того как расстояние между нами уменьшалось, мои глаза, смотревшие в её глаза, говорили помимо воли. В её глазах я видел отражение моих собственных чувств: удивление сделанным открытием, волну восхищения и трепетное, невыносимо сильное желание любить. Она медленно, плавно покачивая бёдрами, приближалась ко мне. Я же продолжал сидеть на ступеньках крыльца безотрывно, безмолвно смотря на это приближающееся чудо женской красоты. Когда она подошла ко мне вплотную, губы её, возможно, помимо воли произнесли:
    - Я хочу тебя.
Я встал со ступенек, словно лунатик, не соображая ничего, не говоря ни слова, взял её за руки, лёгким поцелуем скользнул по её губам и повёл в свою спальню.
Полумрак от задёрнутых штор, прекрасное создание с телом Афродиты и два в унисон бьющихся сердца скрывал объём комнаты. Объятия, стоны распалённой любовью плоти, лёгкое покусывание губ жаждущей продолжения любви женщины и страстные любовные порывы, приводящие в трепет мужскую душу и всю, до кончиков ногтей, мужскую плоть, сжали время в одно восхитительное мгновение. Какая это была женщина, что это была за любовь! Нет таких слов, которые передали бы всё это.
Опомнились мы только под вечер. Она быстро оделась, долгим прощальным поцелуем припала к моим губам.  Я совсем без сил лежал на постели, и удаляющийся звук мотора говорил о том, что прекрасная незнакомка покинула меня, и, быть может, навсегда. Сладковатый запах женских духов наполнял воздух моей спальни, отчаяние, горечь утраты наполняли мою душу.
Чтобы как-то развеяться, прийти в себя, я снова сел на ступеньки крыльца. Вечерело. Потянуло вечерней прохладой. На небе начали появляться звёздочки. Гармония природы, вечерняя прохлада стали успокаивать мою страждущую, взбудораженную душу.
Прошло не более часа, и я было засобирался покинуть ступеньки принесшего радость незабываемой встречи крыльца, но, услышав шум двигателя приближающегося автомобиля, остался.
«Уж не моя ли красавица решила вернуться?» – подумал я.
Действительно, приближающийся автомобиль был тоже с открытым верхом и очень похож на только что отъехавший. Когда он остановился рядом с крыльцом, я увидел, что за рулём сидит женщина, но на этот раз тёмноволосая.
Билл прервал рассказ, заказал ещё кружку пива и, только когда отпил половину, продолжил.
 Пока он пил пиво, ни один возглас, ни один вздох не прервал тишину. Все боялись пропустить начало прерванного на самом интересном месте рассказа.
- Женщина вышла из машины и направилась прямо ко мне. Да, это была не белокурая утренняя гостья, это была совсем другая женщина. Лёгкая стройная брюнетка, она не шла, а скользила в прохладном вечернем воздухе, почти не касаясь земли. Маленькая изящная стопа, бесшумно ступающая на землю, завершала длинные стройные ноги с бёдрами изысканной формы. Облегающее  платье, которое  было немного выше колен, показывало мне эти прекрасные формы, открывая их с каждым сделанным шагом в одном из двух боковых разрезов. Изящной формы бедро, узкая талия и две маленькие, торчащие острыми сосцами грудки дополнялись прелестным личиком с тёмно-карими глазами. На лице читались решимость и нежность, а её глаза, впитывая излучаемоё моими глазами восхищение, посылали страстный, приводящий душу в трепет импульс.
Она подошла вплотную, обхватила мою голову руками, и я упёрся подбородком в упругий, с отдающимися в нём ударами сердца живот. Я медленно поднялся со ступенек, проехавшись подбородком от низа живота до шеи, вдыхая дурманящий запах молодого прекрасного тела. Губы наши встретились, и долгий страстный поцелуй соединил их. Буквально через минуту мы поднялись в спальню. Она одним движением сняла платье, и я замер, обомлев от совершенной, непорочной девичьей красоты. Изящные миниатюрные формы этой ночной феи ослепляли своим совершенством. Соблазнительная, торчащая острыми сосцами вперёд грудь, гладкий, словно мраморный, живот, и, когда она повернулась, собираясь положить на пуфик трусики, взору открылась маленькая, почти детская попка с округлыми ягодицами и узкая, со слегка торчащими лопатками спина. Она снова повернулась ко мне лицом и взглянула на меня. Тёмные, словно ночь, глаза впитывали, растворяли всего меня в отражённом в них желании. Две большие, выделяющиеся, как половинки морской мидии, тонкими выпуклыми складками губы женского лона, и два алых лепестка зовущих к поцелуям губ налили меня дикой, просто дьявольской мужской силой. Мгновенно освободившись от теснивших меня одежд, я, как тигр, бросился в объятия прекрасной ночной феи. Наши тела сплетались в один вибрирующий, перекатывающийся по широкой кровати клубок. Стоны, всхлипывания, возгласы восхитительной, достигшей апогея плотской любви чередовались с минутами провала в восстанавливающий силы, кратковременный сон.
Солнце давно уже вышло из-за горизонта и двигалось по каждодневному небесному пути, а мы всё никак не могли насытить себя, утолить сжигающую изнутри, выматывающую любовную страсть. Лишь когда силы окончательно покинули меня, и я лежал на спине, не в силах пошевелиться, она встала с ложа, оделась и, ни слова не говоря, вышла вон. Звук двигателя удаляющегося автомобиля говорил, что она уезжает от меня. Сознавая это, чувство сожаления я не испытывал. У меня не было сил думать, переживать, даже перевернуться на бок или живот я уже не мог. Почти час я лежал на спине, ни о чём не думая, смотря в одну точку.
 Наступило время обеда. Я встал, выпил чашечку кофе, съел сэндвич. Чтобы окончательно придти в себя, вышел на крылечко и сел на ступеньку. Солнце, достигнув зенита, продолжало своё движение по второму, послеполуденному участку пути. Припекало. В другом состоянии я ушёл бы в тень, но сейчас солнце напитывало меня, восстанавливая потерянные силы. Не помню, час или два прошли, когда я услышал шум мотора приближающегося автомобиля. По шоссе к моему дому приближался автомобиль с открытым верхом. Кто-то с золотистыми, как солнечные лучи, волосами сидел за рулём.
Громко разговаривая, в бар вошли двое и направились к стойке. Они взяли по кружке пива и, почувствовав обращённые к ним недоброжелательные взгляды, обескураженные необычной тишиной всегда шумного бара, замолчали.
Билл, воспользовавшись случайно возникшей паузой, допил пиво. Когда снова воцарилась тишина,  продолжил рассказ.
- Машина остановилась у крыльца моего дома. За рулём сидела златокудрая, прекрасная незнакомка. Она вышла из машины и направилась прямо ко мне. Солнечные лучи падали на её златовласую головку и, казалось, в одно мгновение пройдя сквозь густые локоны, излучались прямо оттуда, ослепляя и изумляя. Этот золотой, солнечный блеск усиливался и дополнялся призывным светом огромных, изумрудного цвета глаз. Словно тигрица, воспылавшая любовной страстью, она смотрела в мои глаза.  В них был неимоверной гипнотической силы призыв, заставлявший трепетать в предвкушении неизведанного, страстного всю мою мужскую истерзанную сущность. Ненасытной, сладостно-манящей, порочной, испепеляющей любовной жаждой был наполнен взгляд прекрасных  изумрудных глаз. Правильный овал дьявольски красивого лица, дополненный округлым изящным подбородком с алыми лепестками чувственных губ, замыкал всё в нечто прекрасное, совершенное. С атласной кожей длинная шея тонким мостом соединила прекрасную златокудрую головку с не менее прекрасным и совершенным телом. Облегающая, просвечивающая маячка подчёркивала изумительный ландшафт женской груди. Высокий разрез спортивного покроя шорт открывал упругие мышцы бёдер стройных женских ног. Передо мной была настоящая лесная охотница Диана, сошедшая с картины, воплотившая в себе все достоинства и, так привлекающие мужчин, пороки истиной дочери нашей прародительницы Евы.
Она направлялась прямо ко мне, безотрывно, привораживающим взглядом больших изумрудных глаз напрягая моё воображение и заставляя замирать моё сердце. Для моей души, истерзанной любовью двух прекрасных див, для уставшего, истратившего все резервы сил тела это было непосильной, невыносимой пыткой.
Сознание уплывало к той черте, за которой провал в беспамятство переводил ход времени в другую ипостась. Мне казалось, что она плыла, парила во вдруг ставшем плотным воздухе.
«Может быть, она - прекрасное видение, созданное лишь моим воображением, а на самом деле ничего не происходит сейчас перед крыльцом», – промелькнуло в моей голое.
По мере того как расстояние до незнакомки уменьшалось, увеличивалась гипнотическая сила её глаз. Желание, мольба и нетерпение было сейчас отражено в них. Энергия, флюиды испускаемые ими, всколыхнули, на мгновение наполнили и меня решимостью отдаться призывному любовному порыву.
«Будь что будет. Пускай хоть сердце остановится, но лишать прекрасную женщину своей любви я не намерен», – думал я.
Но, увы, ноги мои отказывались поднять со ступенек жаждущее любви тело и понести навстречу незнакомке. Отчаяние наполнило мою душу от сознания того, что не могу выполнить свой мужской долг перед прекрасной дамой. И это в расцвете мужских сил, когда душа поёт и ждёт любви и когда, судя по сегодняшним событиям, моя слава первого любовника в городе распространилась далеко за пределы штата.
«О горе мне!» – думал я.
Мои глаза выражали всю душевную боль, всю борьбу, происходящую во мне.
Незнакомка подошла ко мне почти вплотную, и я с нетерпением и одновременно с ужасом ждал сакраментальной фразы из её уст:
        - Я хочу тебя.
Но вместе этого она спросила:
- Не покажете мне, где дом Джона, того, что работает на ближнем ранчо?
Сначала я обомлел и, потеряв дар речи, просто смотрел на неё. Она, так и не получив ответа, переспросила. Я рукой показал на соседний дом. Она поблагодарила и уже было хотела повернуться и направиться к дому, когда я остановил её фразой:
- К сожалению, тот, кого вы ищете, уехал в другой штат за зелёным горошком. Уехал ещё вчера, а когда вернётся, одному богу известно. Может, я вам чем-нибудь смогу помочь?
Она оценивающе посмотрела  и, почувствовав теперешнее моё состояние, ответила:
- Пожалуй, нет. Передайте, что приезжала девушка по брачному объявлению, которое он давал в газете.
- Может быть, вы останетесь у меня, подождёте его приезда? – предложил я.
- Благодарю, но меня ждут другие претенденты на руку и сердце, которые, как и он, подали объявления в газете.
Она повернулась и, сев обратно в машину, уехала.
И тут меня осенило.
«Вот почему девушки едут одна за другой: их привело сюда брачное объявление Джона. Мы с ним немного похожи. По крайней мере, в брачном объявлении, а не на фотографии, нас было бы не отличить. Девушки принимали меня за Джона, брали пробу, а потом ехали смотреть других претендентов, тоже подавших объявление. Но почему Джон не стал дожидаться их появления?»
Вот это был вопрос для меня. Однако сейчас, по прошествии суток, когда силы вернулись ко мне, и мой замутнённый страстной любовью рассудок просветлел, я понял. Что может быть лучше и приятней, чем зелёный горошек в любимом салате на обеденном столе!
Рассказчик закончил говорить. Поставив на стол пустую кружку, встал и направился к выходу. Очевидно, он уже рассказал всё, что хотел, и выпил свою дневную норму пива. Зал, всё ещё находясь под впечатлением от услышанной истории, молчал. И мы уже вряд ли узнаем:  действительно давал Джон брачное объявление в газете или это просто маленькая ложь – деталь рассказа, позволяющая связать все происшедшие события единой логической нитью. Так или иначе, хотим мы этого или нет, но эта история, увы, закончена.


                Статуя
  Иванов не очень любил читать художественные книги. Ему больше нравилось кино. Не киноискусство как таковое, а приключенческие и детективные фильмы. Его сосед по комнате Пашка Сироткин, напротив, любил читать. В кино он тоже ходил, но не часто, по причине скудности средств, которые по выходным пристраивал в винных отделах магазинов и пивных автоматах на остановке. Зато книги не требовали никаких средств, если их взять у кого-нибудь взаймы.  Пашка читал всё подряд, что попадало под руки. Сейчас ему попала под руки книга  «Маленькие трагедии» Пушкина и он, лёжа на втором ярусе двух ярусной кровати, до полночи с упоением читал. Утром они всей компанией отправлялись из загородного посёлка, в котором снимали комнатку, на занятия в институт. По дороге Пашка частенько пересказывал прочитанное, развлекая в получасовой поездке на электричке своих соседей по комнате или других знакомых студентов, так же снимающих комнатку в посёлке. Вот и сейчас он, сидя на жестком сидении электрички, рассказывал о Командоре и его статуе и доне Хуане. Студенты спросонок слушали его бухтение, и никто не перебивал не очень складный рассказ. Как обычно бывает, именно спросонок услышанная история западает надолго в память. Скоро начиналось время экзаменов, а сейчас последние занятия перед сессией и консультации перед экзаменами не требовали ежедневного посещения стен института. Но это в том случае, если студент вел конспект, записывая лекции и решая вовремя заданные на дом задачи,  записывал  их в тетрадь домашних заданий. Как раз ни Пашка, ни Иванов особым прилежанием не отличались и серьезные пробелы в собственных, конспектах, заставляли искать более полные конспекты у студентов, уже сдавших экзамен. Однако разгильдяев всегда было больше прилежных студентов, и достать конспект в экзаменационный период  даже на ночь требовало больших усилий. Каждый старался придумать вариант подхода к владельцу конспекта, изыскивая способ уговорить и ублажить, столь ценного в экзаменационный период студента. Вот и сам Иванов  вовсю старался найти такого студента, чтобы заполучить конспект хотя бы на ночь. К сожалению, ему это пока не удавалось. К кому бы он ни подходил, все уже отдали свой конспект, либо очередь студентов на его прочтение оставляла лишь надеяться разве что на чудо. А сдать экзамен без конспекта было весьма проблематично, если не сказать невозможно. Многие разделы преподаваемых наук были известны только открывшим их специалистам, поскольку наука двигалась семимильными шагами и издательства не успевали выпускать нужную литературу, да и сами учёные не торопились выпускать книги со своими открытиями в свободную печать. А раз так, Иванова мог спасти от двойки только конспект.
Он несколько дней шёл по пятам нужного ему конспекта, но никак не мог схватить  его за хвост. Оставался всего один день и одна ночь до экзамена, а перспектив получить конспект не было никаких. Кое-какие разделы для сдачи экзамена он проштудировал по книгам. Но остались те, которые можно подготовить только по конспекту.
«Нужно попросить конспект на ночь», - наконец пришла ему в голову спасительная мысль.
Но мысль сама по себе задачу не решает. Поэтому оставалось одно, найти того, кто  даст Иванову этот конспект. Весь день сложная задачка не хотела решаться.  Иванов шлялся по аудиториям, заглядывал в конспекты сидящих в аудитории студентов, готовящихся к разным экзаменам. Обойдя главный корпус, Иванов направился в другой корпус, где находилась кафедра,  на которой завтра ему предстояло сдавать экзамен. На стене висело расписание сдачи экзаменов, которое Иванов и без этого знал. Но он знал его лишь для своей группы. А ему хотелось узнать график сдачи экзамена и других групп.
Он без энтузиазма рассматривал расписание и к своей радости узнал, что экзамен по интересующему его предмету для другой группы сегодня начинается со второй полвины дня.
«А что если у них поспрашивать? – подумал он. – Вряд ли кто-нибудь из местных отличников отдаст конспект страждущему именно сегодня, даже если была договорённость о передаче конспекта.  Скорее всего это произойдёт утром, а значит остаются несколько часов ночи, за которые можно набраться нужных знаний и утром сдать экзамен».
 Теперь Иванову нужно было дождаться студентов группы,  сдающей экзамены. 
Он заглянул в буфет и ничего из студенческого меню, позволяющего не очень сильно облегчить тощий карман, не обнаружил. Лишь сметана как-то могла помочь проблеме не очень сытного, но и недорого питания, которую он тут же и решил, заказав сто граммов белой и жидкой массы, больше напоминающее загустевшее молоко.  Иванов мгновенно смолотил их с кусочком хлеба, но облегчения не получил.
«Сейчас бы картошечки на сале», - вспомнил он своего соседа по комнате Пашку Сироткина, который ежевечернее готовил картошку на сале.
От приятного воспоминания у Иванова потекли слюнки и заурчало в животе.
«Как подумаешь о еде, сразу все науки из головы вылетают. На пустое брюхо не очень –то  их усвоишь. А если наешься до отвала, так в сон и будет клонить», - рассуждал Иванов, обосновывая своё собственное студенческое  недоедание.
Денег у него оставалось немного и все измышление насчёт полноценного питания студента носили чисто теоретических характер. До самого экзамена сдающей сегодня группы оставался час, но Иванов пошёл в другой корпус  искать аудиторию, которая значилась в расписании,  как место проведения экзамена.  Там он надеялся решить свои проблемы. 
Около  аудитории было пусто. Действительно, кто из студентов захочет стоять лишний час у дверей?  Если бы за это ставили положительные оценки, то все двоечники института  стояли бы сейчас у дверей аудитории.  Иванов заглянул в соседнюю аудиторию, но и там никого не было.
«И куда они все подевались?» – подумал он.
Иванов подёргал дверь обозначенной для сдачи аудитории, она оказалась закрытой.
Преподаватели часто так делали: запирали загодя дверь, чтобы студенты не пристроили в аудитории свои шпаргалки. 
«Значит или не подошли ещё или перенесли место проведения экзамена», - определил себе Иванов.
Пока он думал, как найти выход из создавшейся ситуации, мимо прошла Людка Иткина из параллельной группы.
- Люда, здравствуй! – из тёмного угла вышел ей навстречу Иванов.
- Привет! А что ты тут делаешь? – быстро справившись с испугом, спросила она.
- Я подошёл к аудитории, где сейчас будет экзамен,  да никого здесь нет.  Не знаешь, может быть,  экзамен отменили или перенесли куда-нибудь в другое место? 
- Не слышала  о таком. Сейчас встретила Серёгу, он говорил, что идёт на экзамен. Если сюда не придут, можно будет узнать в деканате. А ты сам-то что хочешь? Никак собрался экзамен досрочно сдать? – Людка подозрительно посмотрела на Иванова и пожалела о том, что сама не догадалась об этом. Обычно, студентам, сдающим экзамен досрочно, ставили оценку повыше и спрашивали поменьше, нежели в назначенный для данной группы экзаменационный день. 
- Да нет, я заранее не собираюсь экзамен сдавать. Один день погоды не делает, - ответил Иванов, и  Людка сразу успокоилась.
- Ладно, я пошла, а ты жди в море погоды, - сказала Людка, игриво брызнув взглядом. 
«И то верно, надо в деканат идти спрашивать», - решил Иванов и направился обратно в недавно покинутый корпус.
- Здравствуйте! – поздоровался он с секретаршей деканата, едва переступил порог кабинета  строгого  декана. – Не подскажите, где будет экзамен шестьдесят второй группы?
В этот момент секретарша что-то печатала, поэтому ответила не сразу.
- Шестьдесят второй вы сказали? – спросила она студента.
- Да,  шестьдесят второй, - подтвердил Иванов.
Секретарша достала из стола расписание экзаменов и назвала номер корпуса, в котором будет проводиться экзамен, а так же указала номер аудитории и время начала экзамена.
Получалось по её расписанию, начало экзамена на два часа позже, указанного в плане на стене.
- Точно в четыре часа, а не в два, - переспросил секретаршу Иванов. 
- Написано в четыре, значит в четыре и будет экзамен, - подтвердила секретарша.
- Спасибо, - поблагодарил Иванов и вышел в коридор.
«Что-то надо делать целых три часа до начала экзамена», - подумал он и взглянул на наручные часы.
«Нет, не три часа, а всего лишь два с половиной. Нужно пойти в читалку и с пользой время провести. Наберу книг, да почитаю по предмету пару часов», - решил он.
Иванову не хотелось идти в читальный зал. Если ему сегодня подфартит, то часы ночного чтения вплоть  до самого утра, ему будут обеспечены.  Но если всё-таки ему не повезёт, тогда только читальный зал до самого закрытия сможет дать ему нужную книгу, но только до своего закрытия в девять часов вечера. Зато всю ночь он будет спать. Но сможет ли он на другой день сдать экзамен? Это вопрос  с неоднозначным ответом. 
«Придётся набирать книг по полной программе. Но сначала загляну в буфет. Булочка с кофе для поддержания формы мне просто необходимы», - решил он и, на сей раз, взяв в раздевалке куртку, отправился в корпус, на третьем этаже которого находилась библиотека.
Он оставил куртку в раздевалке, получив предупреждение от гардеробщицы: 
- Приходите за курткой не позднее половины девятого. Позднее меня здесь не будет, и гардероб будет закрыт. 
- Хорошо, приду, - обещал Иванов.
 Из раздевалки он сразу отправился в буфет и там выпил стакан кофе с калорийной булочкой. И уже потом отправился в библиотеку читального зала. Из нужных ему книг в наличии оказалась одна и проблема добычи конспекта лекций стала ещё острей. Поскольку все места читального зала были заняты, он отправился в аудиторию и честно просидел там до половины четвёртого.
«Теперь надо обдумать, как конспект добыть, а самое главное, у кого его добывать. Сразу говорить о цели своего визита не стоит. Это может испортить дело», - размышлял Иванов, не представляя как подойти к проблеме.
Когда он подошёл к нужной аудитории, народ подпирал стены, ожидая появление профессора и ассистентов,  которые будут  принимать экзамен.
- Привет! – поздоровался он со знакомым студентом.
- Здорово! Ты чего, сдавать собрался сегодня с нами? – поинтересовался он.
- Да нет. Вот шёл мимо, смотрю, вы стоите и настроение у вас такое, словно собрались на общественную порку, - нашёл достойный ответ Иванов.
- Да, приблизительно так оно и есть. Сейчас портки снимут и начнут  экзекуцию. Не всех, конечно, но кое-кто получит по полной, - студент подтвердил догадку  Иванова. 
- У вас почти все сдают с первого раза. Значит  хорошо подобрали группу, все равны по знаниям, - тонко  заметил  Иванов.
- Все равны, да есть ещё равнее. Тот, кто конспект пишет каждую лекцию, тот  всегда и сдаёт. А остальным как повезёт. Если поймаешь вопрос  с прогулянной лекции, то пара обеспечена, - пожаловался студент.
- Так ты бы не прогуливал, тогда и страха перед экзаменом не было бы, - посоветовал Иванов.
- Ты- то сам много раз на лекции был? Лично я там не часто тебя  видел, - огорчил студент. 
- Ты прав. Мы потому редко на лекциях виделись, что оба не часто их посещали.  Иначе вся молодость на лекции пройдёт, и ничего не увидишь интересного до самой старости,  - позволил себе пофилософствовать  Иванов. - Но без хорошего конспекта экзамен не сдашь. Вот ты по чьему  конспекту к экзамену готовился?
- С Ленкой вместе конспект читал, - понизив голос, ответил студент и, судя по предосторожностям, с ней уже расплатился за услугу.
Ленка в сдающей сейчас группе была очень колоритной фигурой, килограммов этак на девяносто и смелых полюбить её никак не находилось. 
- Ты не знаешь, это её личные конспект вы читали? – спросил Иванов.
- Может быть и её. Но она при мне уже обещала свой конспект подружке.
- Точно обещала?
- Так ты сюда пришёл конспект найти? – догадался студент. 
- В общем, да. Мне нужен конспект на ночь. У кого ещё можно спросить?
- У Гришки Петрова нужно спросить. Он часто лекции посещал и если даже у него конспект неполный, то совсем немного лекций пропущено.
- А ты не знаешь, он кому-нибудь уже обещал конспект? 
- Этого не знаю. Но могу сказать наверняка, сегодня он вряд ли отдаст конспект. Экзамен заканчивается поздно и никто не будет тут сидеть и ждать, - заключил студент.
«Может и будет. Сидит сейчас где-нибудь в аудитории и ждёт», - подумал Иванов.
- Он где-то за городом живёт, - сообщил студент о Петрове.
«Он живёт за кладбищем, выходит на станции вместе со мной», - вспомнил Иванов.
- А ты Петрова не видел? Он должен уже подгрести к аудитории. Экзамен-то ведь никто не отменил, - спросил Иванов. 
- Ещё не приходил. По крайне мере я его не видел.
«Придётся немного подождать», - решил Иванов и отошёл подальше от  толпящихся у дверей аудитории студентов.
Но не только Иванов пожелал разжиться конспектом. К ждущей начала экзамена группе подошел студент с параллельного потока. Он без всяких хитростей спросил:
- Кто мне конспект на пару дней даст?
И не получив ответа, добавил:
- Я имею в виду, после экзамена. И, конечно, с меня пузырь, а девочкам конфеты обещаю выложить.
Но никто из ждущих экзамена студентов не ответил вопрошавшему. Либо у них не было своего конспекта, любо конспект уже был обещан другому.  Но студент, ищущий конспект, не терял надежды и, не получив отклика, начал приставать уже к каждому конкретному студенту, стоящему в ожидании экзамена. Все от него отмахивались, поскольку их интересовал только собственный успех на предстоящем экзамене.
«Тут запросто можно проворонить конспект, если у кого-нибудь из сдающих сейчас он ещё не обещан. Хорошо, что Гришки ещё нет», - подумал Иванов, но, видно, сглазил.
- У тебя конспекта нет? Я имею ввиду, после экзамена никто у тебя его не застолбил? – едва Петров появился  рядом с аудиторией, обратился к нему с вопросом студент.
- Уже обещано. Так что ничем помочь не могу. Завтра его у меня забирают, а может даже и сегодня, - огорчил студента Петров.
«Ага, значит, претендента на конспект здесь нет, и он может даже после экзамена конспект  у Петрова не забрать. Лишь завтра утром у него заберут  этот конспект. А мне только на ночь он и нужен. Только бы не упустить самого Петрова», - размышлял Иванов, стоя неподалёку  от разговаривающих студентов и наблюдающий за ними.
Пришёл профессор и отрыл аудиторию.
- Я скажу, когда заходить, - предупредил он студентов.
 Первыми выстроились в очередь перед  дверьми девицы. Сдающим в первых рядах делались поблажки, а девицам особенно.  Ребята в очередь не лезли, предпочитая быть в середине и лишь неуверенные в себе двоечники, да отличники никуда не торопились. Одни из них ждали помощников профессора, аспирантов или ассистентов, сдать которым зачастую было проще и быстрее. Отличники тоже ждали помощников, но по другой причине. Когда начинали принимать помощники, попасть к профессору было проще.
«Если он попадёт во вторую группу сдающих, то выйдет с экзамена часа через два. А если попадёт в третью, то через три часа. У меня есть время позаниматься по книге в аудитории», - размышлял Иванов.
Как и планировал, Иванов пошёл в аудиторию заниматься. Он взглянул на часы, отмеряя отметку, после которой ему следовало идти к аудитории и просить конспект у Петрова.
«Надо ещё успеть куртку получить в гардеробной», - напомнил себе Иванов.
Он некоторое время сидел в аудитории и читал книгу. Потом навестил библиотеку читального зала и, спустившись в гардероб, забрал куртку.
«Вот  теперь пора», - определил Иванов, ещё раз взглянув на часы.
Он отправился к аудитории, обдумывая, чем он сможет заинтересовать Петрова, чтобы тот отдал ему конспект на одну ночь. Завернув за угол, он увидел трёх студентов, стоящих около аудитории.
«Быстро они провернули дело. Всего три человека осталось ждать своей очереди на сдачу экзамена», - подумал он. 
- Многие уже сдали экзамен? – спросил Иванов, поравнявшись со студентами.
- Пять человек осталось в аудитории. Но они скоро тоже отстреляются, - сообщил один из студентов. 
- А вы разве сдавать не собираетесь? – удивился ответу Иванов.
- Мы уже сдали. Товарища ждём, собираемся в общагу пойти, пулю расписать, - ответил студент.
- Петров сдал или ещё там сидит? – спросил Иванов.
- Сдал и уже ушёл. Ему повезло больше всех. Пришли две аспирантки помочь принимать экзамен, и он попал к одной из них. Минут за десять отстрелялся, - огорчил студент.
- Не знаете, куда он мог пойти? – поинтересовался Иванов, всё ещё надеясь встретить Петрова и добыть конспект.
- Кто его знает. Мы в аудитории сидели, когда он сдал экзамен и ушёл.
- Может быть, он чего-нибудь говорил. Может, он домой пошёл? - пытался найти след конспекта  Иванов. 
- Точно не домой пошёл. Он либо в общагу пошёл в картишки перекинуться, либо в кино. Сейчас во всех кинотеатрах новый фильм идёт, а мы из-за сессии его не смотрели, - ответил студент.
«Значит он домой не поехал, - отметил себе Иванов. – Единственный шанс встретить его - поймать по дороге домой. На платформе встретиться нереально. Еще не факт, что он именно с этой платформы поедет в посёлок. Значит нужно ждать в самом посёлке, где-нибудь на дороге», - определил план действий Иванов. 
Он ещё немного поразмыслил и решил, что по крайней мере час фору у него имеется. А значит, нечего мерзнуть на улице, ожидая Петрова на пути к дому.
«Лучше всего будет подождать его недалеко от платформы, - рассуждал Иванов. – Расположиться в том месте, где просматривается выход на дорогу с платформы. Ведь неизвестно по какой дороге он пойдёт домой. Если короткой, через кладбище, то расстояние до дома сократиться вдвое. А если в обход кладбища, придётся шлёпать полтора километра. Днём бы он точно через кладбище пошёл, а сейчас  темень, только с фонариком дорогу и найдёшь. Кстати, на платформе остался всего один целый фонарь.  Увижу я что-нибудь, когда электричка подойдёт? Это вопрос с неоднозначным ответом. А как правильно поступить, кто мне об этом скажет?»
Даже столь напряжённые рассуждения ответа не дали. И как поступить Иванов не знал.
«Приеду на место, там и соображу», - чтобы не ломать голову, решил он.
Иванову оставалось лишь сожалеть, что целый час придётся потратить зря. Но при успехе мероприятия у него останется целая ночь свиданий с конспектом.
«Одной ночи, конечно, маловато, но это лучше чем ничего. Появится шанс сдать нормально», - размышлял Иванов.
Он промаялся в помещении корпуса почти час, и когда до означенного времени оставалось меньше четверти  часа, пошёл на платформу, собираясь отбыть в посёлок. Конечно, он не передумал добывать конспект.  Но где состоится встреча с носителем конспекта, он не знал, а мог лишь предполагать.   Ждать электрички пришлось недолго. Буквально  через  пять  минут по приходу  Иванова она  подъехала.  Иванов с подозрением во взгляде осмотрел платформу. Он и ещё пяток человек собирались сесть сейчас в поезд.
«Значит он сядет позже, - подумал Иванов и влез в вагон электрички. – У меня есть шанс встретить его в посёлке».
Электричка несла Иванова в посёлок, а сам он дремал.  Последние часы сегодняшнего дня его очень утомили. Слишком сильные переживания и мучительные раздумья достались ему на ужин. Как утверждают: кто спит, тот обедает. Но и поужинать сном было для него неплохо. Его сон пролетел одним мгновением, однако он чуть было не проспал свою остановку. Едва Иванов шагнул из тамбура на платформу, двери электрички закрылись.
«Проехал бы мимо, вот было бы дело. Не равен час разминулся бы со своим конспектом», - думал он, ассоциируя Петрова с исписанной тетрадкой. Сейчас тетрадь становилась важней самого Петрова, исписавшего  эту самую тетрадь на лекциях,  и  получение  конспекта  давало надежду на положительную оценку и стипендию, а это было очень важно для любого бедного студента.
«Однако холодно сегодня», - подумал Иванов и поёжился. Он с удовольствием пошёл бы домой и завалился спать в теплой комнате. Но тогда завтра бледный вид на  экзамене  был бы ему обеспечен.
«Хоть бы будочка какая-нибудь была бы на платформе. А то взяли моду делать открытую платформу и лишь кассира прячут  в будке, а пассажир что хочет, то и пусть делает. Будто пассажир не человек и ему не холодно на ледяном ветру», - высказал всё, что думает по этому вопросу Иванов, мысленно, конечно.
Он стоял на платформе, словно ожидал следующую электричку. На самом деле он размышлял, высматривая укрытие  с которого было бы видно всех пассажиров, сошедших с электрички.  Так и ничего не решив, он двинулся с платформы, надеясь согреться и придумать подходящий вариант  на  ходу.  Иванов дошёл до развилки, одна из дорог от которой вела на пригорок, где располагалось поселковое кладбище, другая  вела в обход его. На несколько мгновений Иванов  остановился у развилки, но решив, что так будет правильно, отправился на пригорок.
В этот момент выглянула из-за туч луна, призрачным светом  озарив покрытые снегом окрестности.   
«Если  луна будет светить, то иного освещения мне не потребуется. Я Петрова издалека увижу», - решил Иванов. 
Он остановился  у ворот, ведущих на кладбище, и стал ждать. Луна то пряталась за тучами, лишая Иванова возможности видеть, то появлялась вновь, освещая окрестности призрачным светом. 
«Немного я увижу, если буду стоять здесь и ждать, - понял Иванов, отстояв час, словно часовой на посту.  – И замёрзну как цуцак, ещё и заболеть можно.  А болеть нельзя, экзамен завтра сдать надо».
Иванов посмотрел по сторонам, выискивая куда бы спрятаться. Только дорога, протоптанная в снегу немногочисленными пассажирами – жителями посёлка, и никаких укрытий не наблюдалось вокруг.  Иванов попрыгал, потопал, что не очень помогло согреться.
«Посидеть бы где, ноги уже гудят от стояния на морозе», - подумал он, и обратил взор на территорию за кладбищенской загородкой.
Недалеко от входа он увидел скамейку около металлического креста и таблички на нём. Засыпанное снегом до половины ограждения, место погребения с лавочкой, едва торчащей из сугроба, не очень привлекало Иванова. Хотелось чего-нибудь более комфортабельного и безопасного.  Но ломота в ногах и желание хотя бы ненадолго присесть, направили шаги Иванова в строну этой лавочки.
«Посижу немного и пойду на пост», - определил планы на ближайшее время Иванов.
Он медленно, осторожно ступая, шёл по припорошенной снегом тропинке вдоль могил, прикрытых толстым одеялом из снега, словно боялся потревожить ночной сон обитателей кладбища. Добравшись до могилы со скамейкой, он перешагнул через загородку и, стряхнув с лавочки снег, уселся отдохнуть.
«А отсюда неплохо видно.  Если и не всю платформу разглядеть можно, то выход с неё вполне разглядишь, светила бы луна», - определил он себе.
Это означало то, что можно посидеть на лавочке дольше, чем он рассчитывал.  Проходили минуты за минутами, останавливались электрички, выпуская из вагонов немногочисленных пассажиров, а Петрова всё не было.  Иванов стал замерзать. Точнее сказать у него стало замерзать место, на котором он сидел.
«Надо немного постоять, а лучше попрыгать. Тогда и согреюсь», - решил он. 
Вставать по колено в снег ему не хотелось, ноги обутые в ботиночки запросто можно было промочить. Оставался один беспроигрышный вариант, вернее, бесснежный вариант: встать ногами на лавочку и на ней попрыгать и поприседать. Так он и сделал – встал на лавку ногами. Тем более в данную минуту прохожих не было ни одного, и пугать становилось некого.
«Я как статуя один среди могил тут стою. Увидит кто из знакомых, так и привяжется  это прозвище – статуя. А не хотелось бы», - странная мысль посетила голову  Иванова. 
С неба шёл лёгкий снег, прикрывая все натоптанные за день следы. Он изрядно припорошил самого Иванова.  Последний, не имея возможности развлечь себя иным способом, думал о своём. 
Ему сейчас вспоминался необыкновенно желанный для голодного желудка запах жарящейся на сале картошки.
«Пашка, наверное, сейчас жарит картошечку, а может, пожарил уже и трескает за обе щёки. Много бы я дал, чтобы очутиться рядом с его сковородкой  с ложкой в руках».
Иванов уже забыл следить  за приехавшей электричкой и хруст снега, раздавшийся совсем рядом, может быть, даже в паре метров от него, застал врасплох. Иванов повернулся к идущему, и, узнав силуэт Петрова, постарался как можно ласковее обратиться к нему.  Однако замёршее горло вместо слов выдала негромкий хрип, напоминающий толи змеиное шипение, толи вожделенный хрип кладбищенского вампира. Петров на мгновение замер, а потом рванул от опасного соседства с неимоверной скорость, на какую были способны его  изрядно уставшие за день тонкие ноги. 
  Несколькими часами ранее Петров  неосмотрительно поступил на экзамене: втихаря помог Ленке решить пример. Сразу после экзамена она решила отблагодарить Петрова и, пригласив его в кино, буквально поволокла на просмотр в соседний кинотеатр. У неё на Петрова возникли планы и в этом случае, какой фильм шёл на сеансе, не имело никакого значения. Однако фильм был новый, недавно вышедший в прокат, снятый по «Маленьким трагедиям» Пушкина.  Лена купила два билета на последний ряд и когда они оба устроились в зале, лишь только выключался свет, она стала целовать Петрова в губы. Потом взяла его руку положила себе на коленку, а сама в это время полезла в неположенное для женских рук мужское причинное место. Сначала Петров сильно стеснялся, боясь, что кто-нибудь из зрителей заметит, чем они занимаются. Но потом вошёл во вкус и сам позволил себе добраться до потайных женских мест. До сегодняшнего дня очкарик  Петров никогда не целовался с девушками, а тем более даже не помышлял, что можно себе позволить совсем уж вольные действия. Всю дорогу он находился под впечатлением вечера и почти ничего не замечал, привычно шагая домой с электрички по известному маршруту. Ему оставалось пройти совсем немного до дома, и, проскочив через местное кладбище, он за пять минут мог оказаться в тёплом, натопленном доме. Однако проходя мимо одной из могил, краем глаза он увидел нечто ужасное. Как статуя командора из только что просмотренного фильма по Пушкинским «Маленьким трагедиям»  повернулась к нему и зловеще захрипела. А дальше ноги сами включились в работу.
     Иванов не ожидал ничего подобного и на мгновение замешкался.
«Ну уж нет, конспект на сегодня будет моим», - промелькнуло в его голове.
Он торопливо слез с лавочки, перешагнул через загородку и бросился в погоню.
«Врёшь, не уйдёшь», - как заевшая пластинка одной мелодией крутилось у него в мозгу.
Он сильно замёрз, поэтому расстояние до Петрова не сокращаться, но и не росло.
Иванов понимал, что не догонит, не хватит времени, чтобы разогреется и включить максимальную скорость. Петров успеет добежать до дома и закрыть дверь.  От отчаяния Иванов зарычал, завыл, как  дикий зверь.
  Петров первым добежал до кладбищенской ограды, заканчивающейся выходными воротами, а дальше начинался десяти метровый обледенелый спуск с пригорка. Ровно в тот момент,  когда он достиг ворот, сзади раздался зловещий рык.  Ему почудилось, будто рычали прямо над его ухом.
Отчаянным усилием он рванул от нависшей опасности, но в последний момент поскользнулся.
С той же скоростью он нёсся вниз с горы, а за ним, повторив его маневр с приземлением на пятую точку, ехал преследователь.  Непонятным образом Иванов в конце горки нагнал Петрова, больно толкнув того ногами в спину. Петров выпустил из рук портфель, но в следующую секунду схватил его снова. Ведь портфель был единственной реальной ценностью, которую стоило спасать сейчас. В нём хранились конспекты по разным наукам, которые предстояло сдавать в теперешнюю сессию, а с конспектами  он никогда не расставался, не доверяя ни закрытым столам в снятой для проживания комнате, ни портфелям студентов двоечников. Секунды  потери контроля ценной ноши  хватило, чтобы один конспект выпорхнул на снег из открывшего портфеля. Петров не заметил потери и, подхватив за ручку незакрытый портфель, вскочил на ноги и рванул  дальше.
Иванов схватил то, что досталось, и при свете звёзд открыл толстую тетрадь. На него смотрели известные и неизвестные формулы, относящиеся к нужной ему науке.
Иванов некоторое время продолжал сидеть на льду, перелистывая страницы, не ощущая холодного прикосновения замороженной воды.
«Не было счастья, да несчастья помогло», - пришла в голову поговорка. Но что для него счастье, а что несчастье, Иванов пока сказать не мог.
Положив  конспект в  свой портфель, он оправился домой.
В избе никто не спал. Хозяйки, две старушки, разместившись за печкой, делящей избу на две части, подглядывали.  Два студента, обитающие в комнате, готовились к экзаменам.
«Вот и хорошо,  мне одному не скучно будет», - решил Иванов.
- Привет! – поздоровался Пашка. – Что так долго?
- Завтра экзамен. Надо было получше подготовиться, - ответил Иванов.
- Ты конспект достал или всё по книгам собираешь изучить? – поинтересовался Пашка.
- Достал на ночь. Сейчас начну штудировать. Вот  только твоей картошечки не хватает. Как подумаешь о ней, сразу в желудки война начинается.
- Если хочешь есть, я тебе немного картошки оставил. На сковородке  лежит. Только она остыла, если хочешь горячую, можно подогреть, - предложил Пашка.
- Не буду откладывать на потом, невмоготу как  есть хочется, - ответил Иванов и, обнаружив картошку на сковородке, прямо из неё начал траезу.  После ужина у Иванова начали слипаться глаза. Он долго боролся со сном. Лишь через пару часов голова его прояснилась, и он почти до самого утра  читал и всё что хотел, осилил. Теперь надо было поспать часик, чтобы полученные знания закрепились в голове хотя бы на пару часов. Иванов лёг на койку прямо в одежде и тут же заснул. Сон его был кратким  и облегчения не принёс. Разбудил его толчок в бок. 
- Ты собирался экзамен сегодня ехать сдавать, - напомнил Иванову проснувшийся поутру Пашка.
- Собирался. У меня экзамен в девять часов начинается, - ответил  Иванов.
- Тогда вставай. Сейчас уже восемь часов. Лично я минут через тридцать в институт поеду.
- Я тоже поеду. Сейчас умоюсь и можно собираться, - ответил Иванов. 
- А ничего что к девяти не успеешь? – напомнил о возможном опоздании Пашка.
- Я к десяти хочу подойти на экзамен. Ещё успею в буфет сходить, перекусить. Есть ужас как хочется после ночной учёбы, - поделился планами Иванов. 
  Через несколько часов, с честно заработанной четвёркой, Иванов вышел из аудитории.
Для начала он отправился в студенческую столовую и знатно подкрепился на  весь предназначенный для обеда рубль. 
«А конспектик надо бы вернуть. Вот  только как это сделать?» – озадачился проблемой Иванов.
Не то, что ему было очень стыдно за вчерашний инцидент. Просто он всегда отдавал долги, и это было правилом, которого он требовал от других по отношения к себе. Но как сделать, чтобы не возникло  никаких вопросов к нему и не потребовалось бы объяснений?  До вечера, пока Иванов не приедет в посёлок, с  Петровым вряд ли произойдёт встреча, даже случайная.  А значит, можно было себя занять до вечера, что Иванов и сделал, посетив кинотеатр и посмотрев новый фильм, тот же, который вчера смотрел Петров.
«Да, сильно показано», - выходя с сеанса, думал он.
Времени до вечера оставалось много и он шлялся по городу, заходя в магазины, и глазея на витрины. 
Наконец настало время возвращаться в посёлок. Иванов ехал на электричке и всё никак не мог придумать  приемлемый вариант возврата конспекта, а времени для этого осталось очень мало.  На соседней лавке сидели две женщины и трындели без умолку, очень мешая мыслительному процессу. 
- Я вчера в подъезде свою карточку на электричку потеряла. Так мне её соседка принесла. Представляешь, есть ещё на земле честные люди, - наконец  услышал подходящий вариант Иванов.
«Конечно, надо сказать, будто мне отдали конспект, скажем, женщина в поселковом магазине, когда я зашёл туда за булкой. А я прочитал фамилию на конспекте и уже передал владельцу. Прямо сейчас к нему и зайду», - размышляя  о конспекте Петрова и самом Петрове, подумал он.
Сразу как вылез на платформе посёлка, Иванов направился к дому Петрова, только не через кладбище, а в обход. Ему почему-то не хотелось испытывать судьбу, будто и не он сам вчера в качестве статуи Командора несся за Петровым. Иванов шёл не торопясь и лишь через час, вместо получаса, добрался до дома. Небо было пасмурно, и лишь некоторые звездочки или краешек луны пробивался из-за туч.
«Вчера было повеселей, светлей было», - подумал Иванов, не решаясь постучать в дверь.
«Ладно, отдам конспект и домой отсыпаться», - дал он себе установку и постучал в дверь.
Ему долго не открывали и, наконец прозвучавший голос из-за двери мало напоминал интонации глосса Петрова.
- Кто там? – услышал он голос, больше напоминающий женский.
- Я сосед ваш, пришёл к Петрову. Он дома? – спросил Иванов.
 - Он дома, но уже спит. Приходите завтра, - посоветовала  хозяйка.
- Это очень важно для него. Я ему принёс конспект. А завтра мы вряд ли встретимся. Будьте так добры, разбудите его, - попросил Иванов.
- Ладно, ждите, - обещала хозяйка и удалилась. 
Через минут пять из-за двери спросили:
- Кто там меня спрашивает?
- Это я, Иванов. Принёс  твой конспект. Мне его женщина в магазине отдала, когда я хлеб покупал. Она его нашла, а спросила меня не студент ли я? Я посмотрел, а на конспекте твоя фамилия. Вот я его и притаранил сюда, - складно врал Иванов. 
Только выслушав полное объяснение, Петров приоткрыл дверь и выглянул в щель. Он всё ещё боялся преследования ночных вампиров или статуй командоров. Иванов тут же просунул конспект в щель.
- Вот он. Будешь должен, - успел сказать Иванов и дверь тут же закрылась.
«Нелюдимый какой-то Петров. Мог бы пообещать после стипендии проставиться.  А он ни спасибо, ни здрасте, ни до свидания», - размышлял Иванов.
Он пришёл в дом, где арендовал койку и завалился спать.
«А всё-таки неплохо всё получилось. Экзамен сдал, и конспект Петрову отдал без проблем. Вот бы и следующий экзамен так же лихо сдать», - засыпая, думал он. 


                Карикатура
  Один раз в квартал редакционные группы каждого факультета института должны были выпускать стенгазету.  В комсомольской организации факультета имелись специальные люди, которые составляли редакционный комитет, подыскивающий исполнителей для написания заметок и выполнения рисунков. Если заметки на заданную тему при всеобщей грамотности студентов написать проблем не было, то  с выполнением рисунков появлялись большие трудности. В техническом вузе чертить мог каждый студент, но рисование живых и не живых объектов – дар особый. Им обладают единицы и найти такого человека крайне трудно, если он сам не засветил свой редкий дар, показывая своим сокурсникам рисунки или шаржи на преподавателей. Васька был именно таким человеком. Он рисовал карикатуры на своих сокурсников и преподавателей, и получалось очень смешно.  На самом деле он сам не считал себя художником с особым талантом, который позволял бы нарисовать живописную картину или портрет  человека, очень похожий на оригинал. Напротив, его рисунки не очень напоминали оригинал. У всех изображенных им людей были несуразные угловатые фигуры, большие носы и глаза в «кучку». Но выражение лица, хитринка в собранных в кучку глазах и характерные позы тела позволяли безошибочно определить, кому посвящена данная карикатура. Васькин дар был именно в этом: подмечать внутреннее и внешнее характерное для данного человека, и переносить увиденное на бумагу, не заморачиваясь  изображением фотографической точности  с оригиналом. Рассматривая его карикатуры, все смеялись. Лишь  оригинал, с которого писалась карикатура, очень обижался на Ваську, который своим рисункам оголял сущность этого человека, выставив его не очень этичные качества характера на всеобщее обозрение. Редактор стенгазеты не могла не заметить Васькины таланты и предприняла меры, чтобы он участвовал в создание стенгазеты. Васькины рисунки очень оживляли газету, выгодно отличая её от газет, выпущенных другими факультетами, где в стенгазеты были размещены только статьи и заметки.  Однако с каждым разом Ваську становилось трудней уговаривать. Выполнив рисунки в очередной стенгазете, Васька просил редактора больше его не беспокоить. Но заменить карикатуриста было некем, и снова в очередной газете появлялись карикатуры, нарисованные Васькой. Вот и сейчас в стенгазете, посвящённой весенней сессии, были карикатуры, выполненные Васькой. В стенгазете были нарисованные  смешные человечки, больше напоминающие гномов из сказки.  Они нюхали цветочки, да так, что вдох склонённого над цветочком длинного носа вырывал цветочек из земли с корнем. Смешные человечки залазали на деревья, чтобы заглянуть на вылупивших птенцов, за что получали болезненный удар клювом от пернатых родителей по собственному любопытному длинному носу. Но самой смешной и угловатой получилась одна из нарисованных человечков. Она была уморительна смешной в своём восторге от наступления весны, от всех её проявлений, даже не самых приятных, и, стоя под дождём в центре лужи, она всё равно радовалось обновлению природы, о чём говорила глуповатая улыбка на её лице. И улыбалась она так заразительно, так оптимистично, что все, кто смотрел на неё, тоже улыбались, и не замечали её внешних весьма сомнительных прелестей.  Студенты, посмотревшие  стенгазету, сообщали своим сокурсникам, чтобы те не упустили момент порадоваться, сравнивая свой почти идиотический оптимизм закоренелых лодырей, с идиотическим оптимизмом человека вовсе некрасивого, уже попавшего в самую, что ни есть, задницу, когда на тебя льёт сверху, да ты ещё и в лужу наступила, а там глубина оказалась по самое не балуй.  И всё было бы ничего, ну нарисовал человек очередную карикатуру, ну и что с того. Да только серьёзно заболела преподаватель истории, всю свою жизнь посвятившая преподаванию этой науки.  Старенькая она уже была, вот и заболела. А вместо неё прислала другую историчку. И как назло она оказалась как две капли воды похожей на нарисованную Васькой женщину,
Все шептались за спиной новой  исторички, и скоро она выяснила причину  столь большого внимания к своей персоне. Самого Ваську она вычислила скоро. Тем более никто имени Васьки не скрывал, поскольку в конце стенгазетного листа указывались фамилии, участвующие в создании газеты. Уже на втором занятии она вызвала Ваську отвечать и попросила назвать основные направления развития страны, озвученные в выступление первым секретарём ЦК  КПСС СССР на последнем съезде партии. Васька стал возражать, объясняя, что сейчас они эту тему не проходят. Но возражения историчка не приняла, и влепила ему двойку.  На следующем занятие Васька получил ещё одну двойку. И так продолжалось целый месяц. Ваське светила двойка по истории в семестре, а это уже попахивало серьёзными неприятностями. Если за тройку в семестре студенту грозило отрешение от стипендии на весь следующий семестр, то за двойку могли попросту исключить из института. А с учётом двойки по истории КПСС студента запросто могли причислить к дисидентам, не желающим принимать историю партии как надо её принимать.  Сигнал был вовремя подан и секретарь ВЛКСМ института вызвал Ваську на беседу, наверное, предполагая извлечь пользу для себя из этого политического дела. Надо сказать, что отличником Васька не был. Он старался не получать троек за семестр, дабы сохранить стипендию в целости. А теперь он не знал, как исправить ситуацию и, как избежать сурового наказания. Перед тем как идти к секретарю комсомола, Васька заглянул в редакцию стенгазеты и рассказал о двойках по истории, и о предполагаемой причине нелюбви к себе.
Редактор выслушала Васькины объяснения и не поверила.
- Нужно было после первого прокола тебе приналечь на теорию. Тогда не было бы ни второй, ни третьей двойки, - дала она поздний совет, как будто он сейчас мог на что-то повлиять.
- Я учил. Да только всё знать невозможно. История не основной предмет и если я тратил бы всё время на него, то запустил бы другие науки. К тому же выучить историю, как с меня требовала преподаватель, я всё равно не мог бы, слишком огромен исторический материал.
- И всё же надо было постараться лучше изучить историю. В жизни это может пригодиться, - стояла на своём редактор, не выдав даже намёка на помощь.
- И всё же я утверждаю, что всё это из-за карикатуры в стенгазете. Смотрите, исключат меня из института, некому буде стенгазету рисовать, - попытался напугать Васька.
- Не может взрослая женщина из-за такой глупости мстить. И потом, ты же не с неё своих человечков рисовал.
- Конечно не с неё. Но она-то об этом не знает и, опять же, получается, она просто копия, сошедшая со стенгазеты, а это никак не скрыть. Так, значит, вы за меня слово не скажите?
- Оснований у меня для этого нет. Но характеристику, как общественника, дать могу. Хотя, думаю, она мало поможет. Тебя надо самому обещать исправить двойку в ближайшее время. Это самый верный вариант.
- Я, конечно, обещание дам. Но поможет ли? Ведь мне могут приплести политику, а это уже совсем другое дело.
- Не приплетут, но поругать, поругают.
- Если бы вы видели нашу новую историчку, так не говорили бы, - напоследок пробубнил Васька.
Редактор новую историчку могла и не видеть, поскольку училась  на старших курсах, а там историю уже не проходят.
С тяжёлым сердце Васька поплёлся к секретарю ВЛКСМ института, справедливо полагая, что ничего хорошего для него это посещение не сулит.
- Задерживайтесь, молодой человек! Я вас уже двадцать минут жду, - выговорил ему секретарь.
Опоздал Васька не нарочно. Кабинет секретаря ВЛКСМ располагался на самой верхотуре главного корпуса в комнате чердачного этажа. Васька не сразу нашёл её.
Перешагнув порог маленькой душной комнаты, Васька стоял перед обшарпанным столом секретаря, понурив голову, и не пытался оправдаться.
- Разговор у нас будет долгим, потому садитесь, - секретарь рукой указал на стул по другую сторону стола, за которым сидел.
Усадив Ваську на стул, секретарь впялил взгляд в стол, на котором лежало несколько бумажек.
- Как я понял, вы с историей КПСС не согласны? – секретарь начал с самого серьёзного обвинения.
- Почему вы так решили? – в свою очередь задал вопрос Васька и только после этого ответил. - Я очень даже согласен.   
- А вот ваши отметки говорят об обратном. За месяц вы умудрились получить четыре двойки на семинарах.  Или вы считаете, что двойки вам поставлены неправильно? - тон вопроса говорил о том, что секретарь уже имел особое мнение и ответ провинившегося студента мало его интересовал.
- Немного ранее я отвечал на семинаре и заработал четвёрку, - напомнил о недавнем успехе  Васька. 
- Да, вижу такое, - подтвердил справедливость сказанного секретарь. – Но почему вы потом перестали учиться?  Могли бы постараться, и дальше хорошие отметки получать. 
- В том то и дело, что не мог бы, - начал рассказывать о причинах получения плохих отметок Васька.
- Раньше могли, а теперь не смогли? Что-то я вас не понимаю, - усомнился секретарь.
- Раньше у нас был другой преподаватель истории. Он заболел и нам прислали нового преподавателя, - пояснил Васька, и хотел было продолжить, но секретарь прервал его.
- Выходит, новый преподаватель более строго с вас спрашивает, нежели предыдущий?
- Не в этом дело. Предыдущий преподаватель спрашивал то, что задавалось на дом. А новый спрашивает  то, что проходили невесть когда, - сказал Васька.
- Это его право. А ваше право - знать пройденный материал и правильно отвечать, - напомнил о правах студентов и преподавателей секретарь.
- Она задаёт сложные вопросы только мне и этому есть объяснения, - внёс интригу в разговор Васька.
- Почему вы так решили? Она что, других не спрашивает? – усомнился секретарь.
- Других студентов она спрашивает по заданному на дом материалу. А меня спрашивает ни весть
что. И тут я бессилен что либо изменить.
- Так вы исправлять двойки не собираетесь? Или всё-таки собираетесь? – пытал студента секретарь.
- Собираюсь. Но даст ли мне возможность исправить отметки новый преподаватель? Вот в чём дело.
- Подготовьтесь получше, и никто вас не завалит.  А если у вас есть сомнения, можно создать комиссию. Она и будет принимать у вас экзамен.
- Это было бы неплохо. Но позвольте мне объяснить вам причину повышенной строгости именно ко мне со стороны преподавателя истории.
- Я не понимаю, почему должен слушать ваши сказки? Я привык доверять фактам. А факты против вас. Ну да ладно, попробуйте меня убедить, - напоследок выказал себя либералом секретарь.
- Я участвую в выпуске стенгазеты факультета: моя часть – это рисунки, - заявил Васька.
- Ну, предположим. Но что из этого следует и как этот факт связан с полученными вами двойками.
- Сейчас всё прояснится. Так вот, я нарисовал студентов, которые вышли из здания на газон и наслаждаются проявлением весны. Один нюхает цветочек…
- Я видел газету и видел смешных человечков. Только причём здесь они, - не понял секретарь.
- С одной стороны  не при чём, а с другой… Одна студентка, которая изображена в стенгазете стоящей в луже, очень похожа на нового преподавателя истории. Точнее сказать, она похожа на преподавателя истории как две капли воды. Я думаю, поэтому преподаватель истории   обиделась на меня.
- А зачем же ты её нарисовал в столь неприглядном виде. Не нужно было этого делать и ничего неприятного с тобой не произошло бы.
- Преподавателя истории не было в институте, когда газета была выпущена. Преподавателя наняли на работу несколькими днями позже. Поэтому нарисовать именно её я никак не мог. Так случайно получилось.
- То, о чём вы сказали, выглядит очень неправдоподобно. Чтобы взрослая женщина мстила какому-то карикатуристу – это нонсенс. Лично я не видел нового преподавателя истории, и сравнить её с вашим рисунком не могу. Сам я закончил институт несколько лет назад. Честно говоря, вы меня заинтриговали. Неужели так похоже получилось? – выказал сомнение секретарь.
- Можно этот вопрос решить прямо сейчас. Тут до стенгазеты дойти минут пять по времени займёт. Потом можно заглянуть в аудиторию. Сейчас как раз она лекцию читает. За несколько минут образ со стенгазеты не сотрётся, и можно будет сравнить с  реальным человеком, - предложил Васька.
- Это даже интересно. Пошли, посмотрим, как ты угадал…
Секретарь запер кабинет и оба они направились смотреть стенгазету.
- Очень смешная дама у тебя получилась. А, самое главное, она крайне нелепа. Не хотел бы я быть изображённым в подобном виде. Если преподаватель действительно похожа на твой рисунок, её можно понять, - подвёл черту секретарь.   
Закончив рассматривать стенгазету, они направились в аудиторию. Они вернулись в главный корпус и поднялись на второй этаж, где читалась лекция по истории КПСС. Василий приложил ухо к двери аудитории и посмотрел на часы.
- Сейчас будет перерыв, - сообщил он  и отошёл от двери.
В коридор вышло несколько человек. Остальные остались в аудитории.
Сам преподаватель сидел на стуле за кафедрой, повернувшись к окну и медленно пережёвывая бутерброд. Она смотрела в окно, и лица её видно не было. 
- Пошли в аудиторию, - предложил Васька и первым вошёл в помещение.
Секретарь последовал за ним. Они уселись на первом ряду аудитории и стали ждать. Прозвенел звонок, студенты вернулись в аудиторию, преподаватель  отложила бутерброд, и повернулась к студентам. От неожиданности секретарь прыснул от смеха - так здорово преподаватель был похож на рисунок в стенгазете. Только наяву преподаватель выглядела ещё нелепей и от этого смешней. Секретарь постарался смех спрятать за кашель, но у него плохо это получалось и, словно мгновенно разнёсшийся микроб поразил всю аудиторию, которая разразилась гомерическим  смехом. Все смеялись до слёз. Только самому преподавателю истории было не до смеха. Она подхватила свои конспекты и, едва не плача, выбежала из аудитории. Она прямиком направилась к ректору. И скоро, помимо дела нерадивого студента, появилось дело секретаря ВЛКСМ института, который третировал преподавателя, вызвав смех у студентов во время лекции по истории КПСС. Но скоро всё обошлось:  двойки были  исправлены и громкие политические дела прекращены.  Ректор сам посмотрел стенгазету и поверил представленным ему объяснениям. Все остались довольными. Только преподаватель истории КПСС была в ярости и скоро, буквально через месяц после событий, поменяла место работы.   


                Анекдот.
  Иванов сидел на лекции по истории КПСС и скучал. Он с удовольствием пропустил бы эту лекцию, заменив её на посещение буфета, в котором подавали вкусный кофе с пончиками. Но лекторша, большевичка Ленинской закалки, дама преклонного возраста, очень сильно обижалась, если кто-то прогуливал лекции, что непременно сказывалось на оценке за очередной семинар и, в конечном итоге, экзамен.  В большой аудитории, с расположенными как в амфитеатре местами слушателей, можно было затеряться, спрятав за спинами впереди сидящих своё безразличие к предмету. Но бабушка, а именно так студенты  называли между собой лектора, иногда прохаживалась, забираясь по проходу вверх, до самых последних рядов,  рассматривая собравшуюся студенческую публику и замечая, что каждый делает на занятиях. Всё старательно записывали в конспекты всё, что она говорила, иначе могло быть худо. В конце лекции она выбирала навскидку несколько студентов и просила их показать ей конспекты. Все студенты недолюбливали бабушку за занудство и требования к неукоснительному систематическому изучению предмета. Но свои же, кафедральные, преподаватели считали бабушку ренегаткой, поскольку она посмела критиковать самого генерального секретаря, правда бывшего. На занятиях изучая период развития СССР под руководством генерального секретаря Никиты Сергеевича Хрущёва, она вспоминала эпизод, когда он посещал Индию  и позволил себе проехаться верхом на слоне. Она так и говорила:
- Генеральный Секретарь великой державы верхом на индийском слоне проехался под прицелом телекамер, - интонацией выделяя корень зла – индийского слона. Будто если бы он проехался  на русском слоне, общественный резонанс от столь вопиющего события стал бы намного меньше.
   Иванов не хотел лишних неприятностей и тоже вёл конспект, записывая туда заголовки тем и лишь некоторые, произнесённые лектором мысли. Вот и сегодня он поступал точно таким же образом, успевая играть с соседом по парте Петровым в морской бой. Скоро им наскучило это занятие, и они принялись рассказывать друг другу анекдоты, с опаской посматривая на кафедру. Девчонки, сидящие впереди и сзади рассказчиков, развесили уши, приняв новое развлечение ребят, которое также немного развлекало их самих. Тема анекдотов перескакивала от невинных, детских тем, до очень взрослых и пикантных. Наконец  ребята перешли на анекдоты весьма неприятные для внушаемых, брезгливых людей.
- Я тут вспомнил один анекдот о студентах, - вступление Петрова извещало, что он в очередной раз поменял тематику рассказываемого.
- Так вот, два голодных студента-медика отрабатывают практику в анатомичке. Они режут лежащий на операционном столе труп, и тут один из студентов обнаруживает у него в желудке кашу. Он зачерпнул кашу пятернёй и тут же её съел. Второй студент заглянул в разрезанный у трупа желудок и ничего не обнаружив, сделал предположение:
 «Он, наверное, от этой каши умер. По всей видимости, она отравлена».
 Студента, съевшего кашу, вырвало прямо на поднос  с внутренностями. Второй студент, нисколько не побрезговав, слопал всю кашу сам, словно собака, слизав её с чужых кишок.
- Не люблю холодное, - объяснил он свои действия.
Сидящие рядом студентки не ждали ничего подобного. Они не сразу сообразили, чем им это грозит. После услышанного, почти у  всех подслушивающих студентов начался позыв, выбрасывающий из желудка теплую, не переваренную пищу. Студенки боялись последствий от массовых проявлений несварения, поскольку бабушка могла бы решить, что так горячо  любимая ей  наука вызывает у девушек столь неадекватные позывы. Однако ни Петров, ни Иванов ничего не заметили. Выслушав анекдот Петрова, Иванов начал рассказывать свой анекдот. 
- Летит самолёт местных авиалиний и болтанка в нём страшная. Все пассажиры чувствую себя нормально, лишь одному нехорошо. Толи он покушал перед полётом много, толи желудок у него слабый, но целлофановый пакетик, что у каждого кресла лежит, он быстро наполнил почти до краёв. Стюардесса вошла в салон, и видит - все пассажиры смеются, лишь одному не до смеха: пакетик вот-вот переливаться начнёт.
- Вы немного потерпите, я сейчас вам другой принесу, - говорит она горемыке и направляется в хвост самолёта за новым пакетиком.
Через минуту она возвращается в салон и видит такую картину: все пассажиры блеют, лишь тот, для которого она пакетик несла, смеётся.
- Что тут случилось? - спрашивает она у смеющегося пассажира.
- У меня пакетик наполнился, я и отхлебнул из него, - объяснил пассажир.
Студенки и без разъяснения подробностей обстоятельств едва сдерживали позывы рвоты,  а услышав всё в деталях, обдали впереди сидящих пахучим обильным извержением изо рта. Сидящие впереди них студенты не сразу среагировали на подлянку,  и вид имели весьма плачевный, как и пахучий. Многим безвинно пострадавшим девицам тоже схудилось, и волна  извержений из желудков  прокатила  до самого первого ряда. Бабушка по инерции продолжала говорить, рассказывая о революционном моменте и его исторической роли в становлении современной России.  Лишь сорвавшаяся с мест и пронёсшаяся к выходу группа студентов вызвала у неё недоумение и остановку рассказа.
- Это что ещё такое!? – громким, сердитым голосом вопрошала она. – Что там у вас происходит?
Она обращалась не к кому-то конкретно, а ко всему залу и, поэтому, не получила ответа.
- Я вас спрашиваю, что это такое? – повторила она вопрос, и, определив место с  которого началось пахучее извержение, повторила, уже обращаясь конкретно к студентке.
- Селезнёва, я вас спрашиваю!
Селезнёва сама не испачкалась, лишь забрызгала сидящую на ряд ниже студентку и, поэтому, осталась на месте. Она не сразу ответила, возможно, полагая, что где-то в зале есть ещё одна Селезнёва и бабушка обращается именно к ней или, не получив ответа, если обращаются всё же к ней, Селезнёвой, бабушка отстанет. Однако бабушка и не думала отставать от студентки.
- Селезнёва, извольте отвечать, когда вас преподаватель спрашивает! – тоном выше повторилась бабушка. 
- Я ничего предосудительного не сделала, - преодолев страх, ответила Селезнёва.
- Ты ничего не сделала предосудительного, - повторила её слова бабушка. - Но только студентки от  твоей рвоты все с ног до головы уделаны. Как ты это объяснишь?
«Чего она ко мне привязалась!? Не одна ведь я вырвала на других. Вон их сколько сидит, а кому достался блевотный душ, смылись в туалет  отмываться», - подумала Селезнёва, не зная, что ответить въедливой старушке и как выпутаться из этой ситуации.
Селезнёва ничего правдоподобного в своё оправдание не могла придумать, поэтому молчала. Бабушке надоело вытягивать  ответ из студентки, и она обратилась к другой студентке, сидящей рядом с этой несговорчивой  Селезнёвой.
- А ты что скажешь? Почему ты испачкала студентов, сидящих перед тобой? Я тебе говорю, Слепцова,  - напоследок уточнила бабушка от кого именно собирается получить ответ.
Слепцова ничего скрывать не стала, сразу выдала ответ:
- Ребята нехорошие анекдоты рассказывали, вот нас и стошнило.
- И кто же эти ребята, что  анекдоты рассказывали? – попросила уточнить бабушка.
- Петров с Ивановым. Сначала один другому анекдот рассказал, а потом наоборот, - пояснила Слепцова.
- Что значит наоборот? – не поняла бабушка. – Он повторил только что рассказанный анекдот? Для запоминания что ли? Я не понимаю ваших объяснений.
- Сначала Петров рассказывал Иванову свой анекдот, а потом Иванов рассказал свой анекдот Петрову. Что тут непонятно? – ответила Слепцова, слегка  вспылив.
- Что же за анекдот такой, если он рвотный рефлекс вызывает? - попросила уточнить бабушка.
- Я рассказывать не стану, - заартачилась Слепнёва. - Пусть они сами вам всё расскажут.
- Иванов, Петров идите-ка сюда ко мне. Расскажите мне свои анекдоты, может быть,  и мне они понравятся, - велела бабушка.
Петров с Ивановым не желали участвовать в обсуждении своего же поведения, поэтому не сдвинулись с места. Но бабушка оставалась непреклонной.
- Я не продолжу лекцию, пока вы не подойдёте ко мне и не объясните, почему вы так себя ведёте: - пригрозила она. 
Ультиматум прозвучал вполне внятно, но требование  бабушки поменялось. Одно дело пересказывать, что говорилось молодыми людьми в пику лекции бабушки. А совсем другое объяснить своё поведение. В последнем случае можно покаяться, попросив у бабушки прощение.
Петров, а за ним Иванов, опустив от стыда взгляд, направились вниз по ступенькам к кафедре, где их ожидала бабушка.
- Ну, рассказывайте, - велела бабушка, едва они подошли к кафедре.
- Мы больше не будем, - обещал Иванов. – Честное слово не будем. 
- Конечно, не будете. Я вас на первый ряд буду сажать, - обещала бабушка. - Но всё же интересно узнать, что же так сильно может подействовать на студентов, если они прямо на лекции блеют, да так, будто кит фонтан выбрасывает? Поделитесь с нами своими секретами.
- Вы хотите знать это? – сомневался Петров, что выдавала интонация вопрошаемого.
- Да уж, будьте так добры, поделиться с нами, - подтвердила бабушка.
- Не думаю, что вам понравиться, - вполголоса произнёс Иванов.
- Нам всё рассказывать? – уточнил Петров, который первым рассказывал анекдот и сейчас начинать должен был первым.
- Рассказывайте всё, как было, - велела бабушка. – А мы уже сами определим, что нам понравится, а что нет.
Небольшая пауза, образовавшаяся сразу за последней фразой бабушки, не внесла ясность в том, кто должен сейчас говорить.
- Первым рассказывал анекдот Петров, - внёс ясность Иванов.
- Тогда ему и начинать, - сказала бабушка, сердито взглянув на обоих понуро стоящих студентов.
- Анекдот рассказывать? – надеясь на отмену требований, спросил Петров.
- Мы ждём, - ответила бабушка, подтверждая свою недавнюю установку.
- Я рассказывал о студентах, - наконец решился Петров.
- Очень своевременная тема, если вы о студентах рассказываете, когда сами студенты заняты слушанием лекции, - заявила бабушка, напугав тем Петрова.
- Я рассказывал о двух студентах медиках, - уточнил Петров.
- Расскажите же нам, наконец. Ведь, насколько я понимаю, студенты медики, как и вы все тут присутствующие, тоже студенты, хоть и другого, медицинского института, - торопила бабушка, не подозревая, чем может грозить присутствующим рассказ Петрова.
- Два студента-медика работают в анатомичке, режут лежащий на операционном столе труп, - начал рассказывать Петров.
- Режут труп, это очень современно, - вставила реплику бабушка.
- У студентов-медиков свои домашние задания. Они должны учиться оперировать. Вот они и тренируются на трупах. Ну, так что,  рассказывать  дальше? – всё ещё надеясь на отмену задания, спросил Петров.
- Рассказывай, а мы послушаем. Может, это действительно намного интересней, чем история нашей родины, - ответила бабушка, и упоминание о  родине ничего хорошего для него не сулило.
Петрова прервали на половине рассказа, которой должен идти без задержки, только тогда он оставлял должное впечатление.  Петров  начал рассказывать снова.
- Два голодных студента-медика работают в анатомичке, режут лежащий на операционном  столе труп.  Они разрезали живот и обнаружили в желудке кашу.  Один из студентов зачерпнул пятернёй кашу и съел. Другой студент позавидовал студенту, съевшему кашу, и чтобы напугать его, говорит:
- Так он этой кашей отравился.  Студент, съевший кашу,  вырвал кашу на стол. Другой студент  тут же её съел.
- Не люблю холодного, - объяснил он свой поступок.   
Пока он говорил, лицо бабушки становилось всё более напряженным, а лица студенток, сидящих на первом ряду, всё больше краснели.  У всех внимающих рассказ слушателей на последних словах рассказчика был замечен рвотный рефлекс.  Однако все ждали услышать  чего-то подобное, и смогли справиться с позывами.
Петров закончил рассказ, а Иванов, не получив никаких наводящих знаков, начал рассказывать свой анекдот. Ведь он и вправду, ещё сидя на месте в аудитории, рассказывал анекдот сразу после Петрова.
- Летит самолет местных авиалиний. Болтанка страшная, один из пассажиров блеёт  в пакетик, остальные чувствуют себя нормально. В салон входит стюардесса и видит, что все смеются, а один пассажир,  у которого рвота и пакетик уже наполнился доверху, очень серьёзен.
- Потерпите, я сейчас принесу вам другой пакетик, - успокаивает она пассажира  и уходит за пакетиком. Через минуту она возвращается в салон, все блеют, лишь, тот кому было плохо минуту назад, смеётся.
- Что тут случилось? - спрашивает стюардесса.
- У меня пакетик кончился. Я и отхлебнул.
Не успел Иванов произнести заключительную фразу, как подтверждая его успех в выбранном жанре рвотного анекдота, сидящие на переднем ряду студентки и сама бабушка дружно разрядились обильной блевотиной. Он едва успел отпрыгнуть в сторону, а Петрову повезло меньше. Часть брызг попало ему на пиджак,  сделав его очень душистым. Вряд ли кто-нибудь из тех же наглых девиц, которые позволили себе обгадить чужой пиджак, станут теперь разговаривать с ним даже на совсем безобидные, не вызывающие рвоту темы. Запах в аудитории стоял невыносимый, и дальнейшее проведение лекций накрылось большим вопросом. Однако бабушка решила иначе.
- Знаете что молодые люди! - испачканным блевотиной ртом строго выговорила она и замолчала, не зная, что нужно делать в подобных ситуациях.
Она сомневалась недолго. Чувство долга победило эмоции, и она повелела:
- Вы вдвоём идите к декану. Объясните что натворили. Я после лекции зайду к нему, проверю. А сейчас продолжим изучение материала.
Бабушка посчитала самым страшным наказанием для разнузданных молодых людей – отрешение от изучения пролетарских истин истории. Петров с Ивановым не заставили её повторять дважды. Сейчас для них было бы самым суровым наказанием, с их собственной точки зрения, остаться в аудитории и нюхать умопомрачительную, выворачивающую до кишок вонь, под аккомпанемент нудного изложения давно минувших событий, да ещё вещаемых надтреснутым голосом старой женщины.
- Что будем делать? – задал вполне резонный вопрос Иванов, едва оба студента покинули аудиторию.
- Не надо было рассказывать всякие непристойности, - упрекнул Петров.
- Ты сам первый начал. Не расскажи ты про своих студентов-медиков и ничего  не случилось бы, - напомнил о хронологии событий Иванов.
- Были бы они мои были…
- Ну и не мои они тоже. Что теперь вспоминать? Надо придумать, как нам дыню от декана не получить, - поделился соображениями Иванов.
- Дыня не самый плохой вариант. Хуже будет, если нас за это исключат из института.
- Не может он так сделать. Не за что нас исключать, - неуверенным тоном высказал свои соображения Иванов.
- Был бы студент, а исключить из института его всегда найдётся за что. А нас и вовсе очень даже можно – всю аудиторию заблевали.
- Не мы же её заблевали. Мы только анекдот рассказали и то друг другу. Мы же не виноваты, что любопытные студентки нас подслушивали, а потом блевали  от восхищения. И бабка сама нас заставила прилюдно повторить рассказанное ранее. Не заставила бы она рассказывать, и меньше  блевотины досталось бы аудитории.
- Тебя послушать, так мы просто невинные овечки. А единственно пострадавший от этой истории  -сама аудитория.
- Где-то ты прав. Мы лишь нарушили учебный процесс  тем, что вместо того, чтобы слушать бабушку, рассказали друг другу по анекдоту.  Мы-то сами блевать в присутственном месте не стали. Так скажи мне теперь, кто виноват? А самое главное,  кто и в чём виноват? Тут, как говориться, нужно отделять мух от котлет.
- Лично я с тобой согласен. Согласился бы с тобой декан, - после этого заключительного слова, оба студента отправились к декану на экзекуцию.  Они ещё не знали, что декана навестила одна из блевавшись студенток ещё с первого рассказа анекдота, когда студенты сидели в аудитории на своих местах, и ничего тогда не предвещало суровой развязки событий, поскольку и событий-то самих не было. Она выбежала из аудитории, так как сидящие сзади неё девицы испачкали ей кофточку. Когда она выходила из женского туалета, то столкнулась с идущим по коридору деканом.
- Почему не на лекции? – строго спросил он.
Она очень испугалась гнева декана и, поэтому, начала лепетать, не совсем связано излагая недавние события.
- Хорошо, сейчас пройдём  в мой кабинет, и там вы мне всё расскажете, - решил декан и первым пошёл по указанному им же маршруту.
  Студентка понуро поплелась за ним следом. Декан слыл известным сластолюбцем и некоторые студентки, срезавшись на экзаменах, получали у него положительную оценку за известные женские услуги. Студентка Маша не считалась красавицей, но юный возраст вполне компенсировал этот недостаток.
  Декан торопливо шёл по направлению к своему кабинету. У него оставался только час свободного времени, а потом начинались занятия, которые должен был вести он сам. Декан подошёл к двери и вставил в замочную скважину ключ. Он сделал это не спеша, поскольку только что заменённая личина была не разработана и туговата. Он всегда аккуратно обращался с новыми не обкатанными вещами, зная, что если и не ему самому, то другим они должны будут служить максимально долго.  С другой стороны, он очень торопился,  поэтому забыл, а возможно, специально не вытащил ключ из замочной скважины. Он пропустил студентку в кабинет, потом зашёл сам, машинально закрыв замок на защёлку. Щелчок заставил студентку вздрогнуть. Страшилки о декане были у молодых студенток на слуху, и Маша подозревала, что разговор  с ней может просто одним лишь разговором не закончиться. Она не хотела столь драматических последствий для своей целомудренности, но и ссорится со столь  влиятельным  человеком  не желала, и поэтому была готова принять самое неожиданное предложение, исходящее от декана.
Войдя в свой кабинет, декан уселся за стол. Студентка встала перед столом, понурив голову, говоря этой позой – виновата, простите меня. Она по-детски надула губки, стараясь изобразить невинное раскаяние.
Декан мельком взглянул на неё и разговор о ненадлежащем поведении студентки отошёл на второй план сам собой.
«А она ничего, очень даже ничего», - отметил он себе.
- Как вы говорите ваша фамилия? – спросил декан.
- Сидорова Маша, - представилась студентка.
- Так, Сидорова Маша, что там у вас по моему предмету? – больше сам себе, нежели студентке, задал вопрос декан.
- Удовлетворительно, - ответила Маша.
- А какие у вас отметки по другим предметам? – поинтересовался декан.
- По другим предметам хорошие отметки, - сообщила Маша. 
- Значит, из-за одной тройки тебе стипендию не платят, - озаботился  чужими  проблемами  декан.
- Не платят, - подтвердила догадку декана Маша.
- А почему  пересдавать  не пришла?
- Не собралась как-то. Вот и не пришла, - уклончиво ответила Маша, стараясь не касаться истиной причины отказа от пересдачи. 
- А зря. Семестр только начался, и можно было бы всё исправить и стипендию получать. Родители-то, небось, не больно помогают?
- У меня одна мама, - ещё более смутившись, ответила маша. – А готовиться я пробовала, только все пересдачи уже закончились. Не сдать уже предмет, некому.
- Почему же не сдать? Раз готовилась, можно прямо сейчас сдать, - намекнул на особые условия декан и позвал:
- Иди сюда.
- К вам подойти? – на всякий случай спросила студента, не совсем веря в то, что всё так просто решается.
- Да, ко мне, вот сюда, - повторил приглашение декан, и немного отодвинулся на стуле от стола, показывая, что и ей найдётся место. 
Маша не сразу приняла приглашение и декан поторопил:
- У меня мало времени. Давай, быстрей. Кстати, зачётка у тебя с собой?
- В сумочке,-  ответила Маша и шагнула навстречу своей судьбе.
- Поближе подойди, - командовал декан.
Маша обошла стол и приблизилась к декану.
- Фу, пахнет от  тебя, - проворчал он, что не помешало выполнить задуманное.
Он обхватил девушку правой рукой за талию  и усадил на колени.
- Мне так неудобно, - в завуалированной форме высказала протест Маша.
- И то верно, - согласился декан.
Он встал и посадил её на стол. Сам декан встал рядом и приклеился поцелуем к губам девушки. Что должно было  произойти дальше, становилось очевидным.
  В это время со стороны коридора к двери кабинета подходили Петров с Ивановым. Они решили не откладывать визит к декану, поскольку бабушка наверняка проверит, были они у него или нет. А после рассказа бабушки у них не останется никаких шансов на помилование декана. Иванов с ходу схватился за ручку двери и потянул на себя.
- Заперта, - в полголоса сообщил он Петрову, будто боялся спугнуть удачу, если каким-то образом она увязалась за двумя студентами неудачниками.
- Ключ, - Петров также вполголоса обратил внимание коллеги на торчащий в замке ключ.
Иванов не увидел ключа в замке и понял Перова по своему, мол, нужен ключ. С другой стороны, зачем ключ, если дверь заперта, что говорит об отсутствии в кабинете хозяина.
Петров отстранил Иванова и, повернув в замке ключ, открыл дверь. Он вошёл в кабинет и замер на пороге, но следовавший за ним Иванов ненароком толкнул его, переместив на середину кабинета.
Петров с порога увидел, чем занимается со студенткой декан, но быстро сдать назад не смог, Иванов помешал. Из-за спины Петрова следовавший за ним  Иванов не сразу увидел декана и девицу на столе.  А когда увидел, от неожиданности поздоровался:
- Здравствуйте, Карл Карлович!
Девица тут же спрыгнула со стола и, подхватив сумочку, выпорхнула из кабинета.
- Мы ничего не видели, - решил подстраховаться Иванов, что в понимание декана означало: теперь ты  в наших руках.
- Что вам нужно, кто вас послал? – зло зыркнув на студентов, сквозь зубы процедил декан. Он понимал, что крепко влип, но поделать ничего не мог, пока не мог.
- Нас бабушка… - начал говорить Иванов, но тут же осёкся.  Это студенты между собой называли преподавателя истории бабушкой. А как её имя, отчество к своему стыду он не знал.
- Нас преподаватель истории послала,  - Петров выручил Иванова.
- Вы сейчас должны быть на лекции. Как она могла вас послать, сняв с  занятий!? - совладав с собой после небольшого стресса, пошёл в наступление декан. Теперь его задачей было вызвать чувство вины у студентов, чтобы они и думать забыли о увиденном  в кабинете. 
- У неё на это была причина, - ответил Петров. 
- И что же это за причина, позволяющая прогуливать лекцию? – строгим голосом спросил декан.
- Мы на лекции разговаривали, - сообщил Иванов, не раскрывая сути дела.
- Это не повод выгонять с лекции. Она могла просто одёрнуть вас, - декан высказал свои сомнения в правдивости объяснения студентов.
- Мы рассказали друг другу по анекдоту, - уточнил Петров.
- Да хоть бы песенку спели. Вы должны быть на лекции, а не гулять по коридору. Сейчас же вернитесь обратно в аудиторию, - велел декан.
- Но преподаватель велела всё рассказать вам, - Иванов пытался и дальше разъяснять причину своего неожиданного появления.
- Как я понимаю, вы мне всё рассказали? – декан старался побыстрей избавиться от студентов, которые вызывали у него раздражение из-за вмешательства, как он сам считал, в его личную жизнь.
- Не всё. После рассказа нами анекдотов, девиц, сидящих рядом, вырвало, - объяснил Петров.
- Вы что же  рассказывали анекдоты ещё и девицам? – задал наводящий вопрос декан. 
- Нет, мы рассказали по анекдоту друг другу, девицы подслушали, - прояснил проблему Иванов.
- Тогда я не понимаю в чём ваша вина? Многие переговариваются на занятиях. Но тогда достаточно сделать замечание, а не выгонять с лекции, - заключил декан. – Я поговорю с ней.
- Но это ещё не всё, - решил раскрыться до конца Петров. Ведь если декан будет выговаривать бабушке, она расскажет всё сама. – Нас лектор позвала подойти к кафедре и рассказать анекдоты  всем присутствующим.
- Ну и как, рассказали? – поторопил декан, которому хотелось быстрей закончить разговор.
- Да, мы рассказали анекдоты, и часть девушек, и сама лекторша почувствовали себя нехорошо, - сообщил Петров.
- В каком смысле нехорошо? – удивился декан.
- Их вырвало, - ответил Иванов, не уточняя детали.
- Что же за анекдоты такие, что от них вырвать может? – удивился декан.
- Я рассказал о двух студентах-медиках, которые резали труп и нашли в животе кашу, - сообщил Петров.
- Я рассказал о пассажире самолёта, которого рвало в полёте, - сообщил Иванов.
- И от этого можно вырвать, стоит лишь прослушать анекдот? Я в этом очень сомневаясь. Ладно, идите, но договоримся так, вы тут ничего не видели, а я поговорю с вашим лектором. Идите на лекцию, – велел декан.
Петров с Ивановым вышли из кабинета, но на лекцию в аудиторию не вернулись. Они пошли в буфет, запить неприятные впечатления кофе с  булочками. Надо сказать, после этого случая они лекции не пропускали и анекдотов на лекции  не рассказывали. Исправила ли тройку на хорошую отметку Маша Сидорова, студенты не знали. Это их уже не касалось, но сама Маша никому об инциденте не рассказывала. А они её и не спрашивали, посчитав: уговор дороже денег, которых у студента и вовсе не густо.


                Талант
  Гриша проснулся  оттого, что очень хотелось пить.  Он знал эту обманчивую сухость во рту после вчерашних возлияний. Однако вода не могла вылечить остаточный похмельный синдром, требовалось лекарство посерьёзней. Он всегда оставлял сто граммов этого лекарства в бутылке, и чтобы у собутыльников не возникало соблазна немедленно выпить и этот неприкосновенный запас, заранее прятал бутылку под кровать. Вот и сейчас он был уверен в сохранности припасённого лекарства. Не открывая глаз, Гриша пошарил рукой под кроватью, ведь именно у первой ножки  он прятал бутылку со спасительной жидкостью. Но рука так и не нашла заветную бутылку. Гриша приоткрыл глаза и, свесившись так, чтобы можно было заглянуть под кровать, снова разочаровался: бутылки под кроватью не было. 
«Как же так, я же точно помню, что спрятал бутылку? – мысль о спасительной жидкости медленно прокатила по больной голове. – Не иначе кто-то подглядел и выпил».
Догадка о пропаже совсем не радовала. Сегодня студенту  третьего  курса предстояло посетить лекции, а потом сдать зачёт, и больная голова могла серьёзно повредить качеству  предполагаемого  мероприятия. Необходимо было срочно послать гонца и купить  хотя бы чекушку спасительной жидкости. Только вопрос осложнялся отсутствием необходимой суммы. До стипендии оставалось  половина  дня и все его знакомые по общежитию, где он сейчас проживал, были на мели.  Григорий посмотрел на койку напротив. Васька, его вчерашний собутыльник, сладко спал. Ещё двое студентов, проживающих в комнате вместе с ним, тоже спали. Григорий плохо помнил, что было вчера и по какому поводу организовался банкет. Но тот факт, что ему пришлось выложить для покупки горячительного все свои деньги, да ещё занять у товарищей до стипендии, он помнил хорошо.
«И чего я вчера разошёлся? Знал ведь, что сегодня мне зачёт сдавать нужно. А теперь ещё и голову поправить нечем».
Позднее раскаяние в содеянном ничего сейчас не меняло. Однако тот факт, что он мог бы вчера не злоупотреблять, пожелай он этого, очень обнадёживал и поднимал авторитет в своих собственных глазах. На самом деле страсть к выпивке в его комнате испытывали все жильцы. В общем-то это их и сплачивало, но финансовый вопрос был для всех них крайне болезненным.
- Васька, у нас выпить не осталось? – потревожил он соседа.
Однако тот на слова не прореагировал, продолжая посапывать во сне.
Григорий с трудом встал, в голове все ещё было нехорошо и его пошатывало и подташнивало.
Три шага до Васькиной кровати он прошагал с большим правым креном, и лишь железная кроватная спинка, за которую он успел вовремя схватиться, не позволила полностью потерять равновесие.  Григорий потряс Ваську за плечо. Тот приоткрыл пьяные ещё глазки и впялил  мутный взгляд на возмутителя спокойствия.
- Васька, у нас выпить есть? – повторил вопрос Григорий.
Ответ прозвучал не сразу. Было заметно, как Васька сначала осмыслял заданный вопрос, потом с большим усилием произнёс:
- Нет, -  а после чего добавил, внеся тем интригу в данные непростые обстоятельства. – Не помню.
- Нет или не помнишь? – пытался добиться истины Григорий.
- Нет, не помню, - повторил Василий и снова захрапел.
Судя по отчаянному храпу, и выделяемым перегарным выдохам состояние других жителей комнаты было не лучше.
- Дали мы вчера гари. Только с чего всё началось, не помню. Однако где денег на опохмел взять -это задача со множеством неизвестных. Придётся похмеляться крепким чаем, - пришёл к неутешительному выводу Григорий.
Для начала он вернулся к своей кровати, где собирался одеться, а уже потом пойти в умывальную комнату и умыться. Но вместо этого, едва добравшись до кровати, привалился на бок, на недавно покинутое  одеяльце. 
В дверь постучали и, не услышав ответа, дёрнули за ручку. Дверь оказалась не запертой и голова Лёньки, согрупника Григория, появилась в проёме.
- На лекцию идёшь? – спросил Лёнька.
- А сколько времени? – не меняя позы, спросил Григорий.
- Полчаса до лекции осталось, - более предметно ответил Лёнка. – В буфет только-только заскочить и до аудитории добраться.
- У тебя деньги есть? – на всякий случай спросил Григорий.
- Откуда. Денег только на коржик и стакан кофе и всё. Ты же сам знаешь, что до стипендии осталось пол дня. Получим стипуху, тогда повеселимся.
- Тебе хорошо, ты не пьёшь, - позавидовал Григорий.
- Так и ты завязывай. А то вчера гуляли почти до петухов. Пол общаги обегали, чтобы на бутылку наскрести. А потом, видно, у вас спонсор появился. Хорошо вас пробашлял, аж дым коромыслом из вашей комнаты шёл.
- А я ничего не помню, - сознался Григорий.
- Не мудрено при столь обильных возлияниях. Я так понял, что ты на лекцию не пойдёшь? А зря, на зачёте это вам припомнят. Ладно, пошёл я, не то от вашего перегарного духа и я захмелею, - Ленька закрыл дверь и ушёл.
- Я тоже сейчас пойду на лекцию, - уже закрытой двери сообщил Григорий.
Он приложил немалые усилия, чтобы надеть штаны и ботинки. Потом, схватив чайник, ринулся в умывальную комнату. Там он налил чайник и долго держал голову под струёй холодной воды.
После чего вернулся в комнату и включил электрочайник.  Чайник закипел в тот самый момент, когда Григорий был уже полностью одет. Григорий налил кипяток в стакан и, обжигаясь, стал пить.
До начала лекции оставалось не более десяти мнут, и, недопив воду, Григорий ринулся с максимально возможной для больного организма скоростью по направлению к институту. Хорошо ещё, что от общежития до проходной на территорию института было метров двести и уже за забором нужно было преодолеть такое же расстояние до нужно корпуса. В аудиторию он вошёл практически перед профессором и, устроившись на последних рядах аудитории, стал бороться с сильным желанием продолжить сон. Два часа лекции показались Григорию пыткой. Едва профессор закончил читать и вышел из аудитории, Григорий прикорнул, положив голову на парту. Но недолог был его сон.  Ленька толкнул его в бок и предупредил:
- Сейчас сюда другая группа придёт  лекцию слушать. А тебе лучше в общагу пойти и там поспать. Не то проспишь всё на свете и стипуху проспишь.
- Ты прав, пойду в общежитие, там немного посплю. Перед получением стипендии и зачётом нужно набраться сил. 
Григорий вернулся в комнату общежития, где его товарищи ещё спали. Они учились в другой группе, и у них сегодня не было зачёта.
«Повезло им сегодня. До самой стипухи поспать можно. А мне часа на два придавить неплохо будет. Потом у меня двумя парами семинар намечается и его пропускать никак нельзя,» - дал сам себе установку Григорий. 
Не раздеваясь, сняв лишь пиджак, он развалился на кровати. Заснул он мгновенно и придуманную для себя установку не выполнил.
- Вставай, через полчаса стипендию выдавать будут, - приговаривая, тряс его за плечо проснувшийся немного ранее Колька.
- А который сейчас час? - поинтересовался Гриша. 
- Час самый что ни есть нужный. Как раз времени осталось, чтобы умыться и за стипендией топать. А потом в столовую на обед можно пойти. Мы же со вчерашнего дня ничего не ели и не пили. Кстати, ты как насчёт того, чтобы сто граммов лекарства принять после обеда? – закончил вопросом Колька.
- Нет, не могу. У меня вечером зачёт, - ответил отказом Гриша.
- Ну как знаешь. А мы выпьем. Необходимо голову поправить, да и стипендию обмыть надо.
- Как сдам зачёт, тогда и обмою. А раньше никак не получится.
- Мы пошли, а ты догоняй. Да не забудь дверь запереть, - выдал указания Колька.
Гриша сразу встал, боясь, что может снова заснуть и проспать время получения стипендии. Сейчас он чувствовал себя не лучше, чем утром. Да ещё в животе крутило от голода.
«Поторапливаться надо. Не то от голода можно дуба врезать. А мне непременно сегодня зачёт сдать нужно. Голова чугунная, а отвечать всё равно придётся», - думал Григорий, направляясь в умывальную комнату.
Он повторил утреннюю процедуру, запихнув голову под струю холодной воды. Сейчас эта процедура мало помогла. Требовалось более кардинальное лечение.
«Сейчас бы граммчиков пятьдесят водочки. Только нельзя, пахнуть будет. Можно одеколона проглотить, но вонять от меня всё равно будет сильно, только уже одеколоном  из того места, которое и без этого предательски выказывает факт вчерашних злоупотреблений.  А наодеколониться нужно, всё-таки какой-то фон будет присутствовать и отбивать прочие неприятные запахи.  Надеюсь, обед мне поможет придти в себя».
Закончив омовение, приведя себя в порядок и заперев дверь, студент направился в институт. Григорий подошёл к окну выдачи стипендии и убедился, что не только он один пожелал получить деньги. Очередь была весьма солидная.
«Час не простою, но полчаса точно уйдёт, - понял он. – Однако стоять всё равно придётся. Никто меня не пропустит, даже несмотря на моё плачевное состояние».
Последней в очереди стояла девушка из параллельной группы.
- Фу, закусывать надо, - тут же выговорила она, предупредив:
 - За мной ещё трое стоят.
Григорий ничего не ответил. Наличие или отсутствие в очереди даже десятка человек ничего принципиально не меняло.  Ждать полчаса или больше не было ни моральных, ни физических сил. Но в очереди никого из знакомых не было. Либо они уже получили деньги, либо предполагали сделать хитрый ход: встать в очередь к знакомому, когда тому останется несколько человек до заветного окна. Григорий частенько и сам поступал  так же. Но сегодня было не до тактических приёмов. Получить бы быстрей деньги и отправиться в столовую насыщать свой организм всем полезным и питательным, что оставил повар в приготовленных блюдах студенческой кухни после тщательного отделения нужного лично себе из предназначенных для обеда продуктов.  Григорий простоял почти полчаса, и до заветного окна оставалось не более десяти человек, когда к нему подошли пятеро знакомых и встали перед ним. Григорий возмущаться не стал, поскольку в другой раз он сам, возможно, поступит именно так. Наконец деньги были получены, и Григорий направился в столовую. Он шёл не торопясь, понимая, что теперь всё пойдёт своим чередом, несмотря на его медлительность или торопливость.
Студенческая столовая находилась на территории института в одноэтажном здании, примыкавшем к трёхэтажному  лабораторному корпусу. Сегодня двери столовой неустанно открывались, впуская жаждущих трапезы или выпуская уже насытившихся студентов. Подождав пока группа студентов выйдет из помещения столовой, Григорий перешагнул заветный порог. Пять ступеней вниз и слегка  покатый деревянный пол с проходом между двумя по каждой стороне рядами столов вёл к расположенной в конце зала раздаче. Ноги сами, подчиняясь законам физики, скатывали студента к началу очереди из страждущих студентов. Касса была одна, но благодаря  лишь двум разновидностям комплексных обедов, работала быстро. Один обед стоил сорок пять копеек, другой шестьдесят. Григорий взял тот, который подороже, надеясь более обильно насытить свой нуждающийся в калориях организм. Уложив обед на поднос и расплатившись, Григорий отправился за столик. За соседним столиком заканчивал обед Вовка дирижабль. Так его прозвали сокурсники за огромные, под стать этому летательному аппарату, размеры. Вовка был под два метра роста и весил не менее полутора центнеров. Он никогда в столовой не наедался и чтобы компенсировать маленькие порции, как собака вылизывал за собой тарелки. Ещё на первом курсе, когда представители разных спортивных секций выбирали из студентов будущих чемпионов, его приметил тренер по вольной борьбе. Во всех единоборствах найти тяжа, который был бы достаточно спортивен, являлось задачей не из лёгких, особенно если речь идёт о студенческой среде. В студенты, как правило, идут люди весьма небольших весовых категорий, поскольку так легче вынести тяготы полуголодных студенческих буден. К тому же систематические напряжённые умственные занятия не способствуют развитию крепкой мускулатуры. Одним словом Вова дирижабль был для тренера борьбы находкой, и он легко уговорил студента, расписав, каким великим чемпионом он станет в ближайшее время. Но самое главное, намекнул, что членам сборной города общества «Буревестник» положены дополнительные талоны на питание. Этот  довод стал главным для Вовы. Однако никаких выдающихся способностей в борьбе Вова не выказал и поэтому в сборную так и не вошёл. Но сами борцы очень жаловали Вову дирижабля. Ведь отрабатывать приёмы на живом человеке много эффективнее, чем на матерчатой кукле. И частенько из двухэтажного здания, в котором располагались основные секции института, из зала борьбы, доносились звуки падения нечто большого и тяжелого, сотрясающего само здание. Это Вову, бросив через плечо, со всего маху прикладывали к матам.
Закончив трапезу и не ощутив полного удовлетворения в организме поглощёнными калориями, Григорий отнёс посуду на мойку. Так полагалось в студенческой столовой, о чём сообщал строгий плакат, висящий на стене рядом с меню у раздачи. Теперь Григорию нужно было немного отдохнуть, подготовив свою голову к ответу на каверзные вопросы экзаменатора. Григорий взглянул на часы, висящие перед выходом из столовой и напоминающим студентам – делу время, потехе час, даже столь важной и полезной потехе. До начала зачёта оставалось два часа. Григорий вышел из столовой и направился в общежитие.
В комнате, в которой он проживал вместе с ещё тремя студентами банкет шёл полным ходом. Только на сей раз студенты не стали потреблять водку, а запасшись двумя бутылками портвейна, пили его не торопясь, намереваясь растянуть удовольствие до вечера, а аффект потребляемого горячительного усиливался малостью закуски, представленной двумя плавлеными сырками и полукилограммовой булкой по тринадцать копеек.
- Ты как раз вовремя пришёл. Мы только – только начали, - Колька обрадовал Григория. – Присоединяйся, полечись.
- Не могу, мне через полтора часа зачёт сдавать, - отказался Гриша.
- Так мы же не злоупотребляем. Мы по чуть – чуть. У нас тоже скоро зачёт, однако мы не боимся провалиться, а наоборот, повышаем стимул небольшими дозами алкоголя, - приводил все известные аргументы Колька.  – А если вовремя не принять, то после вчерашнего голова как надо работать не будет.  Как говориться, от чего заболел, тем и лечись.
- Ну разве что чуть – чуть, - сдался Григорий.
Колька налил ему сто граммов в стакан, посчитав этот объем портвейна  как необходимым, так и достаточным для полного восстановления функций головы. Гриша взял стакан и, крякнув, залпом выпил.
- Ну как, подействовало? – поинтересовался Колька, намекая на возможность повтора.
Пока не знаю. Через минут десять станет понятно, подействовало или нет. А, покуда, прилягу на кровать. Пусть оно равномерно растечётся по телу. Да, если я засну, разбудите меня через час, - попросил Григорий, подумав: «От меня всё равно разит перегаром. А больше разит или меньше, это уже несущественные детали. Так, по крайней мере, есть шанс, что голова отойдёт и начнёт работать».
Григорий лёг на кровать и сразу заснул. Он провалился в сон без сновидений и когда открыл глаза, казалось, будто прошло не более пяти минут от момента засыпания. На столе у празднующих стояла третья початая бутылка портвейна, и сей факт немного удивил.
«Когда успели выпить две бутылки портвейна? Наверное, у них эта была припасена, - подумал Григорий и тут же сам же усомнился. – Обычно все бутылки сразу ставятся на стол, чтобы каждый мог знать, на что рассчитывать. Значит они за ней бегали в магазин».
Страшная догадка пронзила мозг  Григория. Он взглянул на часы, зачёт уже как полчаса начался.
- Вы чего меня не разбудили!? Я же на зачёт опаздываю, - выговорил товарищам Григорий.
Он вскочил с кровати и, подхватив портфель, вышел из комнаты. Сначала он заглянул в умывальню и несколько плесков ладошкой с водой в лицо немного привели в чувство. Не вытираясь, рукой смахнув капли с лица, он направился в институт.
«Зачётку взял?» – с небольшим опозданием в голове возник вопрос.
Он полез во внутренний карман пиджака и обнаружил там зачётку.
«Заранее, ещё вчера положил», - понял он.
Когда Григорий подошёл к аудитории, уже целый час шёл зачёт. В коридоре толпился народ, и не было понятно, сдали они или ещё только собираются идти сдавать.
- Кто последний? – спросил Григорий у сокурсницы Людки.
- Уже все там. Так что ты будешь первым, - сообщила она опоздавшему.
- А ты сдала? – поинтересовался Григорий.
Сдала, - не без кокетства ответила Людка.
В группе учились ещё три студентки, и самой некрасивой из них была Людка. Ей очень импонировало, что Григорий обратился именно к ней, проигнорировав более симпатичных студенток. Обычно, первыми сдавать шли студентки, а потом уже начинали сдавать остальные. Преподаватели приветствовали такой порядок сдачи зачётов и экзаменов.  В серьёзном техническом ВУЗе к студенткам относились снисходительно, считая, что осилить предмет им  позволяет хорошая память и усидчивость. Но только лишь пройдут экзамены, они всё забудут. Ведь по мнению тех же преподавателей, основная цель учёбы девушек была - удачно выйти замуж, найдя в среде подавляющего большинства студентов мужского пола или аспирантов, достойного жениха. А раз так, то нечего было мучить бедных девушек, и экзаменатор, без дополнительных вопросов, получив ответ лишь по билету, который, как правило, ими списывался со шпаргалки, ставил девушкам  зачёт или положительную оценку по экзамену. В основном так оно и было на самом деле. Однако девушки не понимали, что их ждёт в институте по данной технической специальности и поступали в институт десятками, особенно если получали льготы, отработав несколько лет на производстве. Только за первые два курса много студентов отсеявалось по причине неуспеваемости и количество обучающихся в институте сокращалось вдвое. А девушек и вовсе оставалось три, четыре в группе из двадцати, вместо положенных, изначально принятых сорока, студентов.
- Быстро сегодня принимают зачёт. Видно вопросов лишних не задают, - высказал предположение Григорий.
- Кому как. Некоторым очень даже задают, - ответила Людка, в чём Григорий не сомневался.
Толи лицо у него было подозрительное, толи сам он вызывал у преподавателей непонятные для него чувства, но именно Григория преподаватели любили мучить часами, задавая всё новые вопросы. По этой причине Григорий шёл сдавать экзамен последним, полагая, что экзаменатор устал и ему самому хочется побыстрей покинуть аудиторию. Но даже такие меры не срабатывали и его всё равно долго, долго мучили каверзными вопросами и предлагали решить всё новые и новые задачи.
- Сегодня принимают зачёт три человека: профессор и два аспиранта, - открыла Людка секрет столь скоростного приёма зачёта. – Профессор сразу по два студента экзаменует, аспирант по одному, но долго никого не мучают. Вот и получается быстро. 
- От меня не пахнет? – пред  тем  как войти в аудиторию, понизив голос, спросил он Людку.
- Ещё как пахнет, - огорчила она откровенным ответом. – Тебе лучше к аспиранту сдавать идти, профессор тебя точно выгонит, а аспирант может стерпеть, только это не факт.
Ничего не ответив Людке, Григорий вошёл в аудиторию.
- Можно войти? – спросил он у профессора.
- Берите билет и садитесь, готовьтесь, - разрешил профессор.
Григорий взял билет и, назвав его номер, сел за парту неподалёку от принимающего экзамен аспиранта.  Григорий прочитал вопросы и остался удовлетворённым, эти темы он знал хорошо.
Уже через полчаса он был готов отвечать. Едва аспирант  закончил экзаменовать студента и отпустил его, Григорий встал из-за парты и спросил разрешение у аспиранта:
- Я подготовился. Можно мне сдавать экзамен?
- Садитесь, - без радости в голосе разрешил аспирант.
- Что  тут  у  вас? – задал вопрос аспирант и, не дожидаясь ответа, взял исписанные Григорием листочки и принялся их рассматривать.
Он старательно делал вид, будто рассматривает написанное студентом. Однако даже Григорий почувствовал, насколько сильно от него пахнет перегаром и, похоже, состояние аспиранта было под стать этому запаху.
«Тоже вчера себе позволил. И судя по выхлопу, закончил употреблять только под утро. Представляю насколько ему хреново сейчас», - размышлял Григорий, надеясь, что в таком плачевном состоянии аспирант мучить долго студента не будет.
- Сейчас решите мне задачу, - чуть слышно сказал аспирант, у которого, наверное, от любого шума, даже от собственного глосса, раскалывалась голова.
Он нарисовал схемку системы управления закрылками самолёта, не закончив её, упустив провод обратной связи.
- Дорисуйте схему, - велел он экзаменующемуся. 
Григорий хорошо помнил эту схему и легко дорисовал линию обратной связи.
- Хорошо, вижу, что вы знаете предмет, - сообщил он студенту.
Он подошёл к профессору и сообщил:
- Сдал, вот его ответ на билет и вопросы, - аспирант положил листочки к профессору на стол, а сам вышел из аудитории, видно, ему совсем стало невмоготу.
Григорий положил перед профессором зачётку, стараясь дышать в сторону и не смущать учёного мужа перегаром. Однако для профессора состояние студента не осталось загадкой. Он покосился на него, но ничего не сказал, ведь студент уже сдал зачёт, и ничего сделать уже было нельзя.  Получив зачётку с подписью профессора, Григорий шмыгнул за дверь.
- Сдал? – спросила Люда, которая вместе с другими сдавшими экзамен студентами, всё ещё стояла у дверей аудитории.
- Конечно, сдал. А как могло быть иначе? – ответил Григорий, на что получил ответ девушки, которая состроила глазки, провоцируя на продолжение разговора.
- А что вы тут все толпитесь? Неужели отстающих дожидаетесь? – подыграл девушке Григорий.
- Не всех, а только Борьку. Когда он сдаст зачёт, мы в общежитие пойдём, - сообщила девушка.
- И ты пойдёшь? – уточнил Григорий.
- И я пойду, - подтвердила Люда.
- Так ты же не в общаге живёшь. Насколько мне известно, ты в Москве живёшь. Или у тебя завелись личные интересы? – напоследок польстил девушке Гриша.
Она не сразу ответила. Лишь многозначительно помолчав и стрельнув на фантазёра глазами, открыла секрет:
- Мы сегодня у Бори в комнате собираемся. Хотим отметить сдачу зачёта.
Григорий не стал спрашивать, как они будут отмечать сдачу зачёта: по-взрослому – с вином, или по-детски – с газировкой.  Он знал, что несколько москвичей, в том числе и несколько девушек, ходят в комнату к Борьке и там отмечают всякие значимые с их точки зрения события и, частенько, вместо занятий, играют в бридж. Сам Григорий в число избранных не входил и в бридж не играл.
- Ну что ж, хороших вам праздников. А мне пора домой. Устал сегодня что-то, нужно выспаться, а завтра снова на учёбу. Как говорил наш великий вождь Ленин: учиться, учиться и учиться.
Пока, - попрощался он с девушкой и пошёл на выход. 
Гриша шёл домой не торопясь. Он почти весь день провёл в помещении и глоток свежего воздуха был сейчас  лучшим  лекарством. Он с удовольствием погулял бы подольше, обойдя весь прилегающий к институту квартал. Но вечер выдался холодным и лёгкий пиджак не спасал от  порывов холодного ветра.
«Сейчас бы варёной картошечки с селёдочкой», - мечтал он.
Но в общежитии его в лучшем случае ждало сто граммов портвейна и плавленый сырок на закуску. Сегодня он на ужин ничего не купил. Обычный студенческий ужин состоял из пол-литровой бутылки молока и булки за тринадцать копеек. Весь ужин  вытягивал на сорок три копейки, а если удавалось сдать молочную бутылку, которая стоила пятнадцать копеек, то ужин и вовсе тянул лишь на двадцать восемь копеек. Экономные студенты завтракали тоже молоком и булочкой. Комплексный обед в столовой позволял и дальше экономить. Если студент жил только на стипендию, то с учётом платы за общежитие, которое составляло рубль пятьдесят, оставалось несколько копеек на метро и на пару посещений кинотеатра в месяц. Без помощи родственников, если  они были, жить студенту было и голодно и скучно. Сегодня Григорию пить молоко не хотелось. А вот варёной картошечки он бы съел с удовольствием. А если картошечку растоптать в тарелке ложечкой да окропить подсолнечным маслом, то получалась вкуснятина, о которой бедному студенту можно было лишь мечтать. Кухня на этаже общежития имелась, и некоторые жители комнат общежития кооперировались и готовили жареную картошку. Как правило, жители таких комнат были родом из сельской местности, и продукты привозили с подсобных хозяйств собственных родителей. Такие зажиточные студенты жарили картошку на сале, а не на маргарине или подсолнечном масле. Дух при готовке стоял на весь коридор и у многих текли слюнки от непреодолимого желания отужинать жареной картошечкой со свиными выжарками.
Добравшись до своей комнаты, которая находилась напротив кухни и умывальной комнаты, Григорий ощутил столь сильный манящий запах жареной картошки, что обильное слюноотделение началось само собой. 
«Жарить картошку  в студенческом общежитии нужно запретить. Иначе может произойти разбойное нападение с  отягчающими для картошки последствиями», - подумал Григорий.
Дверь в комнату оказалась не запертой. В общежитии днём не принято было запирать дверь, если  кто-то находился дома. Своих коллег по проживанию в комнате Григорий застал лежащими на кроватях.
«А говорили, к зачёту нужно готовиться. А сами дрыхнут, как сурки», - подумал он.
«А, это ты! - оторвав голову от подушки и взглянув на вошедшего, изрёк Колька. - Мы там тебе оставили.  В шкафу на полке стоит.
Григорий открыл дверцу шкафа и увидел батарею пустых бутылок.
«Они мне что, пустые бутылки сдавать в стеклотару предлагают? Так уже все приёмные пункты закрыты», - не понял намека Григорий и лишь приглядевший увидел в одной из бутылок портвейна граммов на сто пятьдесят жидкости, а рядом огрызок плавленого сырка.
Но и такому подарку голодный Григорий был рад. 
Тебе как раз на глоток оставили. Будет чем отметить зачёт. Кстати, как всё прошло? – поинтересовался Колька.
- Сдал, - коротко ответил Григорий и, не тратя время на объяснения, схватил бутылку с остатками портвейна и опрокинул содержимое в рот. Двумя глотками он проглотил вино и тут же закусил остатками плавленого сырка. Мечты о жареной картошке стали уходит на второй план. Напряжение сегодняшнего дня сильно подточило силы, и сейчас он в полной мере ощутил  насколько сильно устал.
- А Шаляпин выпивал бутылку портвейна за один глоток, - подал голос Колька.
- Он выпивал за один глоток не бутылку портвейна, а кружку пива, причём за три секунды. По крайней мере, я сам видел надпись на стене в пивной. Но выпивал он или не выпивал кружку пива за три секунды достоверно не известно. Только я до сих пор не слышал, чтобы хоть кто-нибудь смог повторить этот рекорд, - ответил Григорий. 
- С его глоткой он мог не только пиво, но и другие жидкости на скорость поглощать. Я думаю, если была бы нужда, то он смог бы и целую бутылку портвейна целиком проглотить, - высказал предположение Колька.
- Ты о Шаляпине неправильно думаешь. Он же певец, а не фокусник. А что касается глотки, то сказать ничего не могу. Но голос у Шаляпина был для баса красивый, насыщенный обертонами, но не очень сильный. 
- Я с тобой не согласен. Если бы у него был несильный голос, то как бы он с оперной сцены пел? Тогда ведь не было никаких микрофонов.
Разговаривая, Григорий сел на свою кровать и ощутив родное, за много ночей обжитое прикосновение шерстяного одеяла, захотел  тут же прилечь. Он стал снимать пиджак, но Колька его предостерёг:
- Ты не раздевайся пока. Нужно будет  в магазин сгонять, пока он не закрылся.
- Так вы же к зачёту хотели готовиться. А после посещения магазина можно не успеть всё выучить, - предостерёг  Григорий.
- Нечего страшного не будет, если принимать по чуть – чуть. Значит так, пойдёшь сейчас в магазин и, кстати, за вчерашнее ты нам трояк должен, вот его и потратишь, купишь бутылку портвейна, булочку и что-нибудь закусить. Всё в пределах трояка, - дал указания Колька.
- А за сегодня, что я должен вам? – уточнил Григорий.
- Я оговорился. Трояк ты нам должен за сегодня и за завтра.
- А чай у нас есть, покупать заварку не надо? – дал наводящий вопрос Григорий.
- Чай мы уже купили. А вот булочки, пожалуй, возьми две. Нам долго сегодня сидеть за конспектами, а ночью всегда есть хочется. А что кается Шаляпина, то ходят про него разные байки. Как-то в церкви он услышал голос дьяка. Голос был сильный, но дьяк страшно фальшивил, подпевая певчим. Тогда Шаляпин сам стал подпевать певчим. Дьяк, у которого, скорее всего, было неладно со слухом, так напряг свой голос, что все свечи в церкви потухли и прихожане почувствовали сильный звон в ушах и головокружение, - излагал Колька, закончив неожиданно мысль и не сделав никаких выводов, объясняющих смысл сказанного.
- Ну и что с того? Россия всегда славилась громкоголосыми мужиками. Это у нас не невидаль. А красота голоса совсем другое дело. Чтобы оценить чистоту голоса, тут  тонкий слух нужен, - сказал Григорий.
- Так я не договорил. Шаляпин больше ни разу в эту церковь не ходил. Толи обиделся на выходку дьяка. Толи не мог слышать фальшь певчих. Стал он ходить в другую церковь. Слава Богу, тогда в Москве их много было.   
- А я  слышал о Шаляпине другую байку, - подал голос Пашка, который лежал на кровати у той же стены, что и Колька. – Как-то в Парижской опере он должен был петь вместе с другим басом. Тот обладал очень сильным голосом и перед выходом на сцену предупредил Шаляпина, что будет петь очень громко.  В этом случае Шаляпина и вовсе слышно не будет. Тогда на сцене Шаляпин стал петь ещё тише, и тот бас вынужден был петь тише, иначе дуэта бы не было. В любом деле, даже в пении, надо включать мозги.
- Я не понял, к чему ты это нам сказал? – задал вопрос Колька.
- А к тому, что у нас в шкафу стоит шесть бутылок водки, выпитых вчера и три бутылки портвейна, выпитых сегодня. Насколько я знаю, у нас на такое количество выпивки денег не было. Перед получением стипухи вся общага сидела на мели. Вопрос: кто платил за банкет?
-  А, действительно, откуда к нам деньги пришли? Лично я ничегошеньки не помню, - сказал Колька.
- Так у нас будет вечер воспоминаний или мне в магазин идти? – переспросил Григорий.
- Конечно, иди. Вспомнить мы всегда успеем. У нас ещё вся ночь впереди.
-  Ладно, уговорили. Я пошёл в магазин, - объявил Григорий и, прихватив матерчатую сумку, вышел из комнаты.
 Гастроном располагался напротив общежития, и дорога получилась недолгой. Григорий осмотрел витрины и подошёл к кассе. За кассовым аппаратом  сидела Вера Павловна, дама средних лет, периодически водящая дружбу с некоторыми непритязательными и падкими на случайные половые связи студентами. В магазине находилось всего пара покупателей, и у кассы никого не было. Григорий уже собирался назвать нужные суммы, которые необходимо пробить, но кассир заговорила первой.
- Вы с Колькой и Пашкой в одной комнате общежития проживаете? – спросила Вера Павловна.
- Да, мы вместе живём, - ответил Григорий, не понимая какое это имеет отношение к сумам предполагаемых покупок.
- Колька мне вчера принёс вот  это, - произнесла кассирша и некоторое время рылась в сумочке.
Найдя нужную купюру, она выложила её перед Григорием. Сначала Григорий ничего подозрительного не заметил, ведь денежную купюру достоинством десять рублей он видел ни раз. Однако присмотревшись, Григорий понял, что червонец  ненастоящий. Он был нарисован простым карандашом, да ещё на бумаге в клеточку.
«Кто-то первоклассный фальшак изготовил. Если бы не обстоятельства, а мельком на червонец взглянуть, то не отличишь от настоящего, несмотря на то, что он чёрно-белый, а не цветной», – подумалось Григорию.
- Ваша комната напротив туалета? – спросила кассирша.
- Да, напротив  умывальной комнаты и кухни, - поправил кассиршу Григорий.
- Так вот, скажи Кольке, что я сегодня приду и пусть он готовит настоящий червонец, вместо фальшивого.  Надо бы его за такие дела наказать, ну да ладно, обойдёмся полюбовно, свои ведь люди. И ещё скажи ему, что одним червонцем он не отделается, будет отрабатывать, - последнее заявление кассирши ничего не прояснило.
От всего услышанного Григорий забыл все нужные суммы и стоял перед кассиром безмолвно, стараясь вспомнить хоть что-то.
- Чего молчишь! Говори, что хотел, - поторопила Вера Павловна.
- Я хотел бутылку портвейна, два плавленых сырка и ещё две булки по тринадцать копеек, - изрёк Григорий. 
- Возьми двести граммов докторской колбаски. Я к вам приду после смены с бутылкой водки, и надо будет чем-то закусить. Да смотрите, не слопайте всё раньше времени. А то знаю я вас: сколько ни корми студена, а он всё равно голоден будет, - выговаривали студенту кассирша.
Григорий выложил трояк и, получив сдачу, отправился к прилавку.
Он долго ждал продавщицу, поскольку на весь гастроном она осталась одна и в этот момент кого-то отпускала в другом отделе. Наконец, затарившись, Григорий отправился в общежитие. Напоминание о фальшивом червонце, принесённом в магазин Колькой, почему-то не удивило, а стало проявлять события вчерашнего дня, произошедшие в его комнате общежития. Он ещё не знал, каким образом, но уже был уверен и в своей причастности или хотя бы своего присутствия при изготовлении фальшивого червонца. Он намеревался расспросить товарищей и поделиться своими подозрениями. Но едва Григорий открыл дверь в комнату, как увидел двух гостей: студентов того же факультета, но живущих в том же общежитии  этажом выше. Григорий не стал выкладывать принесённые продукты из сумки, а поставил сумку в уголок, не собираясь делиться с пришлыми принесёнными продуктами. Гости о чём-то говорили, но едва Григорий появился в комнате, как все замолчали.
- Тебе привет от кассирши Веры Павловны, - решился Григорий нарушить молчание.
- Так ты всё знаешь? – ответил вопросом на переданное приветствие Колька.
- Смотря что ты имеешь в виду. Может быть, и знаю, да только вслух об этом не говорят, разве что с глазу на глаз.
- Значит, знаешь, - заключил Колька и сам коснулся пикантной проблемы:
- Вот пришли к нам, чтобы посмотреть на вчерашний шедевр. А его у нас и не оказалось.
- Кажется, я знаю, где ваш шедевр, - обнадёжил Григорий.
- Были у меня некоторые сомнения. Но ты пришёл к нам с приветом из гастронома и сомнения пропали, - сказал Колька.
- Да уж, хорошо, что не из милиции привет передали. Те  быстро бы из нас шайку фальшивомонетчиков сделали, - заметил Пашка.
- Я не понял, как в гастрономе оказалась рисованная десятка, и почему мы к ней имеем прямое отношение? По крайне мере кассирша намекала, будто Колька ей фальшивые деньги вручил, - высказался Григорий.
- Теперь придётся отдавать настоящие деньги. А целый червонец потерять для студента большая беда, - заметил Колька о столь прискорбном моменте.
- Мы скинемся. Потери, конечно, значительные, но мы справимся, - заметил Пашка, который из своей деревни периодически привозил посылки с продуктами и поэтому был оптимистом. 
- Так мне кто-нибудь объяснит, что было вчера, и как к нам попала эта фальшивая купюра? – потребовал объяснений Григорий.
Один из гостей, Генка, начал рассказывать:
-  Мы вчера делали стенгазету. Я рисовал, а он писал. Потом надоело нам это занятие, и решили мы скрасить вечер выпивкой. Только перед стипухой у нас на бутылку денег не хватало, вот и зашли к вам скооперироваться, в надежде, что кто из вас захочет к нам присоединиться. А вы уже были под парами и чтобы продолжать, нужен был стимул. Вы мне сказали, что я могу только карикатуры рисовать, а что-то реальное не могу. Конечно, пейзаж мне не осилить , терпения не хватит, а портрет нарисовать я могу.
Здесь Генка был прав. Он рисовал портреты многих в общежитии. Только получались они особенными. Не то чтобы портреты  были не похожими на своих оригиналов. Похожими они как раз были. Но при этом проявляли какую-нибудь черту характера, которую оригинал старался спрятать от посторонних глаз, но которой он успешно пользовался для влияния на других и тем достигал свои меркантильные цели. У хитренького - появлялась хитрица в глазах на портрете. У скупого - скупость, у завистливого -  зависть. За это многие жертвы портретных разоблачений были на Генку в обиде. Но и это было ещё не самое главное в нарисованных портретах. Лица, перенесённые на бумагу, были похожи на своих оригиналов, как карикатуры на свои образцы, с которых карикатуры писались. Причём Генка не хотел написать ничего такого, что задевало бы оригинал.  Но некоторые непроизвольно помеченные смешные черты лица полностью изобличали оригинал. Нарисованные Генкой портреты всем  нравились, кроме тех, с которых они были написаны. Однако это свойство Генкиного таланта прочно привязало его к редколлегии, выпускающей местную стенгазету, посвящённую какой-нибудь знаменательной дате.
- Так вот вы со мной поспорили, что не смогу нарисовать по памяти червонец. Я завёлся и поспорил на бутылку водки. Однако ни цветных карандашей, ни акварельных красок у вас не нашлось. Поэтому пришлось рисовать весь червонец  простым карандашом, да ещё на листе в клеточку, вырванном из толстой тетради для конспектов. За десять минут я с заданием справился. Но вы мне не поверили в самом главном, что мой червонец похож на настоящий. Для проведения сличения червонцев не хватало настоящего червонца. Поиски такого у обнищавших перед стипендией студентов ни к чему не привели. Тогда пришлось пойти на компромисс: скинуться всем присутствующим на бутылку водки. Послали гонца в магазин. Он водку принёс, и все мы выпили по сто граммов без закуски. После чего я с ним вместе, - Генка кивнул на своего напарника, - пошли доделывать стенгазету. А сегодня мы получили стипендию и пришли к вам за законно заработанной мною бутылкой водки. Я даже принёс настоящую купюру, достоинством в десять рублей.
- Ты то принёс, а видишь какая ситуация вышла. Хорошо что на знакомую кассиршу нарвались. Не то всем было бы не до смеха, - огорчил спорщика Колька.
- Так я не понял, зачем вы мой рисованный червонец в магазин понесли? – задал непростой вопрос Генка.
- Мы и сами не знаем, как это получилось, - за всех ответил Пашка. 
- Как это вы не знаете, когда червонец  в магазин отнесли и купили ещё водки!? – возмутился Генка.
- Да вот  так и получилось. Когда ты ушёл, нам показалось, что нужно ещё немного накатить. Мы пробежались по общаги и насобирали ещё на две бутылки. А когда накатили, то всех потянуло набоковую, - начал объяснять Колька.  – Я тоже прилёг, но потом быстро проснулся. Проснулся и чувствую, ещё надо водочки потребить.  Сам  же знаешь, когда пьяный, мысль о добавке самая неотвязная. Я даже о проблеме с деньгами забыл. Встаю с кровати с мыслью о добавке, и вижу, червонец лежит. Я его хвать и в магазин. Перед самым закрытием успел. Если бы ни знакомая кассирша, не отпустили бы. Так вот, взял я водки и обратно в общагу. Прихожу в комнату, бужу всех и мы продолжили.
- И что, ни у кого не возникло вопроса откуда деньги появились? – не поверил Генка.
- Представь себе, не возникло. А когда все три бутылки уговорили, то и вовсе все вопросы отпали, - огорчил Колька.
Вот засранцы! Спорь с вами после этого. Вы могли меня на десять лет упечь на нары за изготовление фальшивых денег, - возмущался Генка. 
- Могли, но всё же обошлось.  А ты больше деньги не рисуй и не спорь о всякой ерунде. Решил выпить, значит пей, а не рисуй, - состроил непонятную словесную конструкцию Колька.
- Да ну вас всех к лешему! Когда кассирша принесёт мой червонец, я его заберу, чтобы соблазна не у кого не возникало им воспользоваться. Пошли к себе, - позвал Генка напарника, и оба ушли. Они до конца не поверили, что у Кольки не было злого умысла, и он действовал лишь по наитию. 
«Так вот почему я бутылки утром не нашёл! – понял Григорий. – Я уже был не в состоянии что-либо соображать, вот и не заготовил заначку». 
«Слушайте! – подал голос Пашка. – Мы ведь можем не отдавать червонец Генке, а продать его ему же.
- Как бы не получилось наоборот: он с нас бутылку слупит. Наверняка он точно червонец нарисовал, а значит выиграл. Так что лучше замнём для ясности, - ответил Колька.
- Ну как хотите. Но не забывайте, нам ещё за фальшивый червонец нужно настоящий отдать, -  напомнил Пашка.
- Не отдать, а обменять. И потом всё что потрачено, то в дело пошло, - сказал Колька, а Пашка поправил:
-  Получается прямо по поговорке: что пропито и проебёно, то в дело произведёно. Только с последним у нас прокол.
- Подожди, придёт Вера Павловна и будет последнее во множественном виде, - напомнил о скором посещении дамы Колька.
- Неужели мы будем это делать  с дамой не первой свежести? Лично я не хотел бы такого счастья, - высказался Пашка.
- Пока тебе никто не предлагает. А предложат, будь добр исполнять. Пил ведь со всеми, значит и ответ должен держать со всеми. Но плохо другое. Пока один будет дамой в комнате заниматься, другим придется комнату покинуть. Не выспимся мы сегодня, вот что я вам скажу, - огорчил всех Колька.
- Нам всё равно к зачёту готовиться. Пойдём в Ленинскую комнату и будем там учить. А всем скажем, что учим там потому, чтобы никто не мешал, - Пашка придумал как выйти из положения.
- Можно и так. Но я надеюсь, Вера Павловна у нас обоснуется не на всю ночь.
- Надеюсь, что так и будет. Вам-то ещё сдавать нужно. А я уже сдал и спать хочу. А вот Веру Павловну не хочу. По виду она ровесница моей матери, - поделился своими наблюдениями Григорий.
- Ребята говорили, ей тридцать семь лет. А выглядит она старой, потому что в тюрьме сидела и, говорят, что за растление малолетних, - поделился информацией Колька. 
- Я смотрю, она своих привычек не меняет.  К молоденьким питает особый интерес, - подал голос Григорий.
- Все к молоденьким питают особый интерес. Старушек вряд ли кто предпочтёт молодушкам, -сказал Пашка.
- Здесь ты в самую точку. Только сейчас у нас выбора нет. Мы все на крючке у неё, - Григорий старался объективно оценивать ситуацию.
- Ничего, от нас не убудет. Конечно, с молодой было бы приятнее для самолюбия. А с опытной будет приятнее для тела. Заодно половое давление стравим. Эту процедуру пока никто не отменял: естество всегда берёт своё, - подвёл теорию под сложившуюся ситуацию Колька.
- Ладно, у нас есть еще немного времени до её прихода. Лично я посплю немного. А вы как хотите, - объявил о своих намерениях Григорий.
-  А мы немного поучим. Кстати, ты портвейн пить будешь? Или и от этого отказываешься? – напомнил о непочатой бутылке Колька.
- Отказываюсь. Настроение у меня испортилось. Сразу и завалюсь в койку, - отказался Григорий.
- Только ты смотри, не раздевайся. Не то она с тебя и начнёт, - пошутил Колька, и в этой шутке могла прятаться ощутимая доля правды.
Однако предостережением Григорий пренебрёг и, раздевшись, влез под одеяло. Накопившаяся за день усталость взяла своё, и он тут же заснул.
-  Гриша, просыпайся! К нам гостья пришла, - голос Кольки прозвучал прямо над ухом спящего.
Григорий открыл глаза и увидел женщину, сидящую за столом. По случаю прихода гостьи стол переехал от окна  на середину комнаты. На столе стояла бутылка водки, а рядом на тарелочке лежала порезанная на тонкие кусочки докторская колбаса, а в качестве овощной закуски на той же тарелки лежала разрезанная на несколько кусков луковица. 
- Что, уже надо вставать? – спросонок произнёс Григорий.
- Если не хотите сто граммов принять, то можете не вставать, - соблаговолила разрешить Вера Павловна. – Вы нам не мешаете.
«Вот и славно», - подумал Григорий и повернулся на другой бок, чтобы свет не бил по глазам.
Он не полностью проснулся, поэтому заснуть снова получилось без проблем. Что происходило за столом, а самоё главное, как развивались события после, Григорий не увидел.
- Григорий, вы спите? – женский тембр голоса,  необычный и редко звучащий в комнате холостяков, разбудил.
Григорий не сразу проснулся, и потребовалось повторить вопрос:
- Григорий, вы спите?
- Сплю, -  с небольшой задержкой, позволившей вспомнить вчерашние обстоятельства, ответил он.
- Можно мне к вам? – спросил тот же голос.
- Нет, я сплю, - уже без задержки ответил Григорий.
- Хам! – услышал он ответ возмущённой женщины. Видно, не часто ей приходилось сталкиваться с нахалами, отвергающими её жаркую любовь.
Григорий боялся, как бы отказ всё равно  не удержал бы женщину от посещения и его кровати, поэтому долго не мог заснуть.  Лишь звук возни на Колькиной кровати его полностью успокоил, и он начал засыпать. 
Под утро, с первым лучом солнца, пробившимся сквозь запылённое, давно не мытое стекло окна, он проснулся.
«Стёкла грязные, нужно организовать в нашей комнате санитарный день и всё вымыть», - подумалось ему.
Однако какое-то чувство опасности мешало радоваться началу солнечного дня.
 Григорий оторвал голову от подушки и взглянул на соседнюю кровать. 
Зарывшись в подушку, Колька мирно посапывал, будто вчера не происходило нечто необычного для стен комнаты старого общежития.
«А где Вера Павловна»? – вопрос сам собой сформировался в голове.
Только сейчас  ничего не указывало на вчерашнее посещение дамы, и даже стол, вопреки холостяцким обычаям обитателей комнаты – ничего сразу со стола не убирать, был чист.
«Либо мне приснилось посещение женщины, любо она сама убрала со стола. Но сейчас здесь никого нет, - дабы проверить это предположение Григорий посмотрел и на кровать Пашки, и убедившись в том, что и он спит один, продолжил мысль, - А это сейчас самое главное.  Одним словом – свобода и не надо не перед кем выкаблучиваться».
Григорий потянулся. Сейчас он чувствовал себя полностью выспавшимся. А просто валяться без сна ему не хотелось. Стараясь не шуметь, Григорий встал и, захватив умывальные принадлежности, отправился на утренние умывальные мероприятия.
«Однако бриться сегодня нужно», - подумал он, увидев своё отражение в зеркале умывальной комнаты.
Перед каждым умывальником висело зеркало и это было очень удобно для умывающегося и бреющегося. Но для других, стоящих в очереди на умывание, бреющийся перед зеркалом студент раздражал. Ведь известно, процесс бритья не очень острым лезвием занимает много времени. А когда торопишься, мученья твоего же собрата – студента очень раздражают. И это несмотря на то, что в следующий раз раздражать других бритьём не очень острой бритвой будет он сам.
Сегодня в умывальне кроме Григория не было никого. Обычно, студенты ложились спать поздно, поэтому спали до последней возможности, оставляя времени ровно столько, чтобы успеть умыться и добежать до аудитории в каком-нибудь институтском корпусе и вовремя попасть на лекцию.
«Через полчаса народ попрёт умываться. Бриться нужно прямо сейчас», - решил Григорий и, закончив омовение, пошёл в комнату за бритвой.
- А, ты уже встал, - оторвав голову от подушки, обращаясь к Григорию, сказал об очевидном факте  Колька.
- Как видишь, встал. Я уже выспался и решил не толкаться со всеми в умывальне, а помыться пораньше. Сейчас вот бриться пойду.
- Ну, ну иди, брейся, предатель, - обозвал обидным словом Колька.
- Это почему я предатель!? По-моему, я ничего подобного не совершал.
- Ты что же не помнишь, что вчера было?
- А что такого могло быть вчера, что я заслужил подобное обвинение?
- Так ты точно ничего не помнишь? – сомневался Колька.
- Помню, как лёг спать. Я это делаю практически каждую ночь, и ничего необычного в этом нет. Насколько я успел заметить, ты тоже ночью спать ложишься.
- А утром встаю, - толи уточнил, толи  ёрничал Колька.
- Да, ты совершенно прав. Что происходит во сне, я утверждать не могу. Точно знаю одно: я не лунатик и по ночам на подоконник не лазаю.
- Причем здесь подоконник! Я о женщине, о Вере Павловна. Она же к нам в гости приходила.
- Странно, а я не помню такого. Интересно знать, где в это время был я?
- Ты спал. Улёгся до её прихода, хоть сам же нам и сказал, что она придёт в гости.
- Теперь начинаю понимать: я спал, поэтому не помню, как к нам приходила дама. И как всё прошло?
- Как видишь, - ответил Колька и, действительно, вид у него был не ахти, будто он всю ночь вагоны разгружал.
- Так вы всю ночь пили что ли? – высказал предположение Григорий.
- Пили мы мало. Бутылка на троих по нашим меркам нормально. А вот с женщиной валандались почти до самого утра.
- Ты говоришь во множественном числе. К нам ещё, что ли, кто-нибудь приходил?
- Я, да Пашка, вот и вся наша команда. Дамочка ненасытной оказалась, для голодных студентов такие непосильные нагрузки через чур.
- А что же вы меня не разбудили? Я бы вам помог в столь нелёгком деле, - решил подыграть Кольке Григорий, который к этому времени разговора вспомнил всё.
- Как бы ни так, помог ты! Вера Павловна спрашивала разрешения у тебя перейти на твою кровать.
- И что я ответил?
- Ты сказа, что спишь, и пошла она к чёрту.
- Прямо так и сказал? Кошмар, так грубо ответил женщине, - продолжал разыгрывать неведение Григорий.
- Не так грубо, конечно, но отказал.
- Да, нехорошо получилась.  Наверное, я не проснулся, и усталость от сумасшедшего дня дала о себе знать.
- Только ты не думай, что легко отделался от Веры Павловны. Если она захотела тебя и не получила сразу, то будь уверен, она тебя в покое не оставит. Я не пугаю, так о ней говорят.
- А что она мне сделает? Я в общаге живу и учусь в институте. Она на кассе работает в гастрономе. Ну и пусть работает. Мы с ней нигде не пересекаемся, разве что пробивать на кассе буду у неё.
- Зря ты так думаешь. Обидел ты её очень. А обиженная в самой сути любви женщина на многое способна. Это я тебе как опытный в таких делах товарищ говорю. 
- Не думаю, что так всё сложно будет. Даже если она обиделась, то пройдёт время и любовь отпустит. А потом, какая это любовь, когда сразу со всеми?
- У всех своя любовь, и многие любовь по-разному понимают. Это ты учти. 
- Ладно, учту. Но думаю, опасения твои напрасны. Не изнасилует же она меня.
- Она такая, может.
- Да ну тебя. Пойду бриться, пока народа в умывальнике нет.
Когда Григорий вернулся в умывальную комнату, свободной оставалась лишь одна раковина.
«Быстро народ набежал.  А, казалось, говорили всего ничего.
Он быстренько побрился и, одевшись в свой единственный костюм, отправился в институт на лекции. Посещение буфета он сегодня проигнорировал. Большие расходы в первый день получения стипендии позволяли сегодня поесть лишь в обед. 


                Чем меньше…
 Григорий еле дотерпел до конца лекций, боясь сорваться на коржик и кофе в буфете, что могло привести к ещё большей дыре в собственном и без того хилом бюджете. 
«А Колька наговорил, наговорил, будто я могу испугаться какой-то старой тётки с её притязаниями. И какое мне дело до того, что она хочет или не хочет? Это её личные трудности», - закончив думать с его точки зрения о столь несерьёзной проблеме, Григорий направился в столовую.
«Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей», - перед самыми дверьми в столовую известные строки поэта посетили голову Григория.   
«А причём здесь любовь, когда у старой тётки лишь похоть ко мне и ничего больше? К любви это никакого отношения не имеет. А поэт говорил о духовной, платонической любви, а не о  плотской страсти».
Оставив на улице все мысли не о еде, Григорий вошёл в дверь столовой.  Немного затемнённый свет в зале и покат пола к раздаче заставлял ноги непроизвольно убыстрять шаги, приближаясь к ярко освещённой раздаче с поварами в белых халатах и колпаках, накладывающих в тарелки страждущим получить съестное  студентам приготовленные ранним утром кушанья. Правда выбор был невелик: всего два вида комплексных обедов, но это не портило праздника в душе, а дородная кассирша, восседающая за кассовым аппаратом, как королева на троне, привносила в атмосферу затрапезной студенческой столовой нечто праздничное и значительной. Впрочем, это было вполне закономерно, поскольку обед   для вечно голодного студента являлся самым главным и далеко не каждодневным праздником. Некоторым транжирам из студенческой среды нередко приходилось несколько последних дней перед стипендией проводить на полном голоде. Лишь кипяток из чайника, да недоеденная товарищем засохшая корочка хлеба составляла весь дневной рацион. А сейчас, перешагнув порог пахнущего перегорелым комбижиром храма насыщения, студент видел заветную раздачу, которая манила почище золотого запаса в банке, страждущего быстрого обогащения медвежатника.  Голодный Григорий тоже поддался магии пережаренных котлет  слепленных из хлебного мякиша и жареных кусочков самой дешёвой рыбы, но при этом подаваемой с гарниром из картофельного пюре. Он шёл, как заворожённый, смотря только вперёд на загадочный яркий свет раздачи. Однако  успел заметить справа от прохода Вову дирижабля, который закончив трапезу, перешёл к последней прощальной с едой процедуре – вылизыванию тарелок.
«Этот столовую не пропустит. Ему чтобы наесться нужно слопать целую баранью ногу, да закусить жаренным поросёнком», - подумал Григорий.
Ему самому было довольно сложно наесться комплексным обедом, несмотря на то, что его комплекция вдвое уступала комплекции Вовы дирижабля. Что касается жаренного поросёнка, то Григорий никогда не пробовал русского блюда - жаренный поросёнок. Он видел это блюдо лишь в  мультиках о царе батюшке, когда тот садился  трапезничать за  ломящийся от яств стол. А сейчас самыми желанными яствами для студента являлся комплексный обед, который начинался суточными щами и заканчивался компотом, следующим сразу за серединным блюдом этого желанного праздника желудка – рыбой с картофельным пюре. Конечно, тот малюсенький кусочек рыбьего тела, рыбой можно было назвать с большой натяжкой, но голодный человек был рад и такой малости. Зато картофельное пюре, политое соком-сывороткой оставшейся от варки самой картошки – это было что-то. Не тайна, что в обычных столовых подают разный гарнир ко вторым блюдам, но только не картофель . Кому же из поваров захочется чистить его, простужая руки в холодной воде ванны, наполненной ледяной водой специально для чищенного картофеля и такой же ванной с такой же ледяной водой для нечищеного. В ресторане другое дело. Там картофель любят подавать. Сам картофельный клубень стоит относительно дёшево. Зато приготовленный по различной технологии в качестве гарнира он становиться  дороже в сотню раз от цены клубней. Получается прямая выгода. И в воинских частях, где картофель чистят дежурные по столовой солдаты, он пользуется популярностью, как самый дешёвый продукт.
Получив на раздаче комплексный обед и проглотив его  в считанные минуты, Григорий вышел на улицу. Сегодня весна взяла своё, и тёплая весенняя погода при ясном небе и ярком солнце бесконечно радовала.
«Эх, жить хорошо»! - подумалось Григорию, и тут же вспомнилась фраза из известного советского фильма: «А хорошо жить  - ещё лучше».
Но когда он будет жить хорошо, никто сказать толком не мог. С одной стороны, студент жил свободно, позволяя себе изредка пропускать лекции, используя это время, чтобы выспаться или раньше всех придти в чертёжный зал и занять кульман для черчения курсовика. Мест в таком зале было всего тридцать, а студентов, желающих поработать над курсовиками или дипломами,  больше трёхсот. Приходилось приспосабливаться к неблагоприятным обстоятельствам, да ещё за собственную предприимчивость получать от преподавателей и декана нагоняй за пропущенные лекции. Но других вариантов не предвиделось, поскольку половина всех курсовиков была под грифом секретно, и выполнять их можно было только в специально оборудованных чертёжных залах, где нужные материалы для черчения и расчётов выдались прямо в этом же зале, а выйти в туалет можно было, сдав всё обратно в секретную комнату, через окошко выдачи секретных материалов. Несмотря на высокие потолки чертёжного зала, в нём было невыносимо душно, поскольку окна никогда не открывались. Следуя инструкции, открывать окна и форточки запрещалось, ведь через них можно было бы произвести сброс секретных материалов заинтересованному в получении государственных тайн лицу.  По большому счёту студенты ничего секретного не разрабатывали, но правила - есть правила, и задача соответствующих органов – следить за неукоснительным соблюдением правил.
Сейчас Григорий думал, стоит ли ему идти в душный, пыльный зал и чертить курсовик. Наверняка многие студенты вместо обеда ринулись в чертёжный зал и заняли место у кульмана. Однако призрачный вариант всё же попасть в число счастливчиков у Григория имелся. Времени до сдачи курсовика оставалось мало, и Григорий поплёлся в чертёжный зал. Он располагался в самом старом, ещё довоенной постройки, здании института. Тогда и территория института, и количество студентов было в разы меньше, и количество мест в чертёжном зале и ректора института, и проходящих обучение студентов на факультете самолётостроения утраивало. А сейчас в этом зале приходилось работать студентам с нескольких, связанных с многообразными видами летательной техники, факультетов, расплодивших студентов аж до трёх сотен человек.
Григорий подошёл к дверям чертёжного зала и встретил там знакомых студентов, которые уже не попали внутрь, но надеялись, что кто-нибудь выйдет из зала, и у них появиться шанс войти и поработать над курсовиком.
«Нет, ждать я не буду. Здесь есть вероятность простоять у дверей до самого вечера и внутрь не попасть. Да и если попадёшь, то останется час или два до закрытия зала и ради двух часов стоять целых пять часов не хочется. Часа четыре  поработать - это вариант. Но судя по очереди перед дверьми, такого варианта у меня нет, и не будет. Пойду - ка я домой. Там с конспектом позанимаюсь, и то будет больше толку,» - решил Григорий и направился в общежитие.
«Конечно, у студента больше свободы, чем у человека, который каждый день должен  на работу ходить, - продолжил он размышления на тему, когда же ему будет жить хорошо. -  С другой стороны, работающий человек больше зарабатывает.  Зимой были на производственной практике на заводе, там технологу платят сто десять рублей грязными в месяц. Инженеру в цеху сто двадцать рублей. Это больше чем сорок пять рублей стипендии, но и расходы у взрослого человека больше. За квартиру платить надо, женщина, а то и ребёнок появится, тоже встанет недёшево. На еду ещё меньше останется. А голодному человеку не до чего. Ему лишь бы наесться досыта, а уже потом всё остальное».               
Григорий понял, что и после окончания института перспективы на хорошую жизнь весьма радужные, но несбыточные. Поскольку зарплата у молодого инженера для реальной жизни мала и  по распределению могут послать работать  в самые отдалённые места нашей необъятной родины, где даже эту незначительную зарплату потратить будет негде в виду отсутствия нужных для пополнения запасов магазинов. 
Здание общежития, где проживал Григорий стояло первым от проходной и не более чем в ста метрах. Рядом со зданием общежития располагались другие здания, в которых жил преподавательский состав института и ещё три общежития, в каждом из которых жили студенты одного или нескольких факультетов. Новый ректор института навёл порядок по вопросу проживания студентов и постарался  разместить  обучающихся согласно специальности.
Уже через десяток минут, выйдя из проходной с территории института, Григорий подошёл к своей комнате общежития. Общежитие было ещё довоенной постройки – длинные коридоры и комнаты по обе стороны коридора с туалетом и умывальной комнатой в конце, а также кухней на шесть газовых плит. У каждого из жильцов комнаты имелся свой ключ, но он Григорию не понадобился – дверь оказалась не запертой. За столом трапезничали двое: Колька и его согрупник. Они ели отваренные макароны и запивали всё это дешёвым вином, «Солнцедар»  - этикетка на большой бутылке открывала название вина. Вино относилось к разряду самых дешёвых вин и студенты, имеющие тягу к спиртному, частенько так обедали, заедая вино макаронами, что получалось не очень сытно и питательно зато не на много дороже комплексного обеда в студенческой столовой.   
- Приятного аппетита, -  как культурный человек, Григорий пожелал трапезничающим.
- Угу, - ответил Колька с полным ртом макарон.
Они уже заканчивали трапезу и, выпив по последнему стакану «Солнцедара», пошли в умывальную комнату мыть сковородку и вилки. Тарелок их сегодняшняя трапеза не предполагала, поскольку оба трапезничающих ели со сковородки. Им казалось, так вкусней, польку сваренные макароны, потом поджаривались на сковородке, и это было уже совсем другим блюдом. Макароны подсушивались и даже местами прижаривались к сковородке, образуя как бы шкварки. Есть горячие макароны со шкварками со сковородки голодным студентам было очень вкусно. А под стакан, другой вина просто великолепно.
Помыв сковородку и вернув её в комнату, студенты ушли, оставив Григория одного.
«Вот и хорошо, можно сначала вздремнуть полчасика, а потом уже за учёбу приниматься», - решил Григорий.
Он снял костюм и повесил его на спинку стула. Облачившись в тянучки, Григорий улёгся на кровать поверх одеяла. Сон быстро с тал одолевать его, ведь известно, что кто спит, тот обедает. А тот, кто пообедал и лёг спать – обедает вдвойне. Свет из окна мешал заснуть, и Григорий повернулся лицом к стене. Он не заметил, как заснул, но пробуждение было неожиданным и не сказать, чтобы неприятным. Ему снилась красавица, которую он видел в одном итальянском фильме. Она склонилась над  Григорием и её руки гладили его в самых интимных местах. Григорий не думал, как она появилась в комнате общежития и почему выбрала именно его. Ведь это был сон. А во сне могут происходить самые невероятные события. Григорий напрягся до невозможности и любовные силы готовы были выплеснуться из него с необычайной силой. Он повернулся на спину, готовясь принять желанную женщину в свои объятия, и тут почувствовал, что с него стаскивают тянучки и трусы. Не успел он сообразить в чём дело, как нечто мягкое и влажное поглотило его вздыбленное естество и погнало галопом во весь опор. Григорий открыл глаза и, действительно, увидел женщину над собой. Полутьма комнаты с зашторенным окном скрадывала предметы, и неясным пятном виднелось лицо женщинами с распущенными волосами. Но на только что виденную во сне красавицу женщина не тянула. Только именно сейчас Григорию было всё равно. Накопленное неделями естество рвалось из него и вскоре выплеснулось в женщину мощной струёй. Женщина на мгновение замерла, парализованная приливом сладостной волны, прокатившейся по всему её телу, застонала и через мгновение погнала снова. Всё повторялось без счёта много раз и, казалось, что Григорий отдал всё без остатка, но силы и жидкость откуда-то появлялись.  Наконец женщина в изнеможении опустилась на него.
«Добралась всё-таки до меня, будь ты неладна», - подумал Григорий, но без злобы.
Потраченные силы сделали его терпимей к нимфоманке среднего возраста. Он повернулся на бок, сместив женщину сначала на бок, а потом на спину. Он не хотел ничего конкретного, просто обессиленное тело женщины сильно придавило его сверху, мешая дышать. Однако оказавшись сверху, он задрал женщине ноги и сам вошёл в неё. Последняя партия утех была невыносимо, но от этого сладостно долгой и закончилась для него облегчением на грани боли и низким женским вздохом.
«Даже под страхом расстрела я больше не могу», - понял Григорий.
Он встал с кровати и надел трусы.
 - Ты куда? – спросила женщина и схватила Григория за руку. 
- Схожу пописать, - ответил он.
- Долго не задерживайся. Я буду ждать тебя с нетерпением, - сказала она.
Григорий ничего не ответил. Он направился к двери и, дёрнув за ручку, убедился, что  дверь заперта.
- Ключ на столе, - сообщила женщина.
Григорий отпер дверь и вышел в коридор.
«Однако, действительно, отлить не помешает,» - понял он.
Григорий стоял у писсуара тужась и собираясь сделать казалось бы неотложная дело. К другому писсуару подошёл Васька, который жил в комнате, расположенной в другом конце коридора.
- Что, не получается? – спросил он, совсем не надеясь на ответ. – После женщины всегда так бывает. Вроде хочется писать, а сразу краник не открывается, приходиться ждать.
- Откуда ты про женщину знаешь? – с подозрением взглянув на Ваську, спросил Григорий.
- Знаю, сам не раз на себе испытывал, - поделился опытом Васька.
- Насчёт женщины ты в самую точку. Только я её не звал. Она сама пришла ко мне. Я уже отдал последнее, что у меня было, а ей всё мало, уходить не хочет, - пожаловался Григорий.
Наконец у него получилось – краник открылся.   
- Видно, не удовлетворил ты её, пронять никак не можешь. Такие «динамы» встречаются. Ты и так и этак, а она всё никак, - продолжил тему Васька.
- Я бы этого не сказал. Она сама визжала ни один раз. А всё равно ей мало. Нимфоманка, её можно сутками оприходовать, а всё равно недостаточно будет, - высказал своё мнение Григорий.
- Да, попал ты парень. Не знаю чем и помочь тебе.  Хотя есть одна идейка, только  согласишься ли?
- И что за идейка? Говори, не томи, - поторопил Григорий. 
- Как я понял, дама не очень разборчива в связях и к тому же, ты её не приглашал. Она сама пришла без разрешения, - начал рассуждать Васька.
- Ну да. Я так и сказал, - подтвердил Григорий.
- К тому же она хочет ещё, а ты больше не можешь и, самое главное, не хочешь, - пока было не понятно, к какому  финалу вел рассуждение Васька. 
- Предположим, - односложно ответил Григорий.
- Из этого делаем вывод: ей всё равно с кем, лишь бы веселье продолжалось, - вывод сделанный Васькой был очевиден, но ничего Григорию нового не дал. О чём он тут же сказал:
- Я всё это и сам знал. Мне-то что делать? Вещи мои в комнате и она лежит на моей кровати. Скоро все обитатели комнаты завалятся в общагу и что тогда?
- Завалятся они или нет, бабка надвое сказала. А я предлагаю конкретный вариант, - Васька замолчал, и пауза сильно напрягала нервы Григория.
Он поторопил Ваську:
- И в чем суть твоего предложения?
- Суть очень проста. В общаге много голодных до женщин студентов. Мы их пригласим навестить
твою дамочку и за это ещё и денег с них возьмём. Но чур – я в доле.
- По-моему, план нереален. Она наверняка заподозрит неладное и поймёт подвох. И потом, мы должны найти желающих прямо сейчас.  Даже через пять минут будет поздно, - сомневался в успехе дела Григорий.
- Если я в доле, то пусть тебя проблемы не заботят, - напомнил об условии Васька.
- Я не против, - согласился Григорий.
- Тогда жди подкрепление на сексуальном поприще, - сказал Васька и двинулся по коридору искать студентов, страждущих общения с женщиной.
Через несколько минут двое желающих подошли к дверям комнаты Григория.
- Пусть они разденутся до трусов, так будет правдоподобнее, - наклонившись к уху Васьки, сказал Григорий.
- Первый раздевайся до трусов, чтобы в комнате время не тратить. Делаешь своё дело и уходишь.  Как только ты уходишь, следующий заходит в комнату, - в полголоса инструктировал желающих Васька.
- Может быть, я в комнате разденусь? – сомневался первый на очереди.
- Раздевайся здесь, давай трояк и иди, - стоял на своём Васька.
Первый разделся, вручил трояк Ваське и вошёл в комнату.
Через минут пятнадцать он вновь появился в коридоре.
- Страстная женщина, отпускать меня не хотела. Пришлось целых два раза кончить, - сообщил первый.
- Надо бы ещё с тебя один трояк слупить.  Да ладно, уговор - есть уговор, - заметил Васька и поторопил второго:
- Чего стоишь как столб!? Давай трояк, раздевайся и вперёд.
Второй мгновенно выполнил подготовительные действия и вошёл в комнату.
-  Пойду ещё кого-нибудь поищу, -  сообщил Васька и пошёл заглядывать в комнаты в поисках желающего. Однако его изыскания на сей раз не увенчались успехом и он вернулся к двери комнаты Григория, когда второй уже вышел из комнаты.
- Больше никого не нашёл. Хоть сам иди ублажать женщину, - посетовал он.
- Ну так иди и ублажай. После мне рубаху и тянучки вынеси. Я уже замерзать стал, - высказал пожелания Григорий. 
- Только чур я по льготному абонементу – бесплатно, - выставил требования Васька.
- Иди уже, -  согласился Григорий. 
Васька скинул лишнее и, оставшись в одних трусах, вошёл в комнату.
Более получаса его не было,  и Григорий изрядно замёрз. Когда Васька вышел из комнаты, Григорий первым делом напомнил:
- Я же тебя просил вынести мне рубашку и тянучки. Холодно голым в коридоре стоять.
- Сейчас она сама выйдет. Так что оденешься уже в комнате. А хочешь прямо сейчас в комнату заходи и одевайся, - ответил Васька.
- Нет  уж, увольте. Я лучше подожду, когда она уйдёт. Не равён час снова захочет со мной уединиться, - отказался Григорий.
- Смотри, как знаешь, - ответил Васька и, взяв вещи, уже собирался убраться восвояси, но Григорий схватил его за руку и напомнил:
- Мы договаривались пополам.
Васька выдал трояк и, не удержавшись, похвалился:
- Оказывается, всё было не так уж безнадёжно. Стоило мне попросить её встать раком, как она сказала, что она женщина порядочная и раком не встаёт.  Моя просьба сильно огорчила женщину. Она встала с кровати  и начала одеваться.
Васька ушёл к себе в комнату, Григорий на всякий случай спрятался в туалете, запершись в одной из кабинок. Минут десять он находился в заточении, глубокомысленно сидя на унитазе. Лишь по прошествии этого времени он выглянул в коридор. Там никого не было, и на цыпочках подкравшись к двери собственной комнаты, он прислушался. В комнате было тихо. Осторожно приоткрыв дверь, он заглянул внутрь. В комнате никого не было, лишь не застеленная кровать и кислый запах человеческого пота вперемешку с резким запахом мужских и женских выделений неприятно ударяли в нос. Григорий открыл форточку и, взглянув на кровать с испачканными простынями, подумал:
«Хорошо, что завтра в общаге бельё меняют, иначе беда, пришлось бы две неделе спать на голом матрасе».
Он оделся и прибрался в комнате. Однако заниматься науками ему сегодня не хотелось. Ему безумно хотелось спать. Прямо в одежде он лёг поверх одеяла и сразу заснул.



      Литературный салон
   Иванов проснулся с головной болью и чувством голода. Сегодня было воскресенье, а стипендию будут выдавать только в понедельник, и денег уже не осталось.  У студентов обычно деньги заканчиваются задолго до этого знаменательного дня. Так произошло и в этом месяце: уже в субботу, оставалась одна лишь мелочь, на которую  в кино не сходишь, и поесть не купишь.
 Однако студенты народ изобретательный, и в субботний день вместе с двумя однокашниками Иванов нашёл выход. Они скинулись, купили черного хлеба и чекушку водки. Дело в том, что в пятницу они отмечали сдачу последнего экзамена в семестре и последний рубль был истрачен именно на банкетный стол. Надо сказать, что он был небогат: чёрный хлеб, килька, несколько варёных картофелин и бутылка водки. На троих этого казалось маловато, но на оставшуюся от покупок мелочь купить ещё одну бутылку водки не получалось.
- Нужно было двумя бутылками портвейна обойтись, - в поздний след заявил Колька, после того, как в пятницу все было съедено и выпито.
Он сам прекрасно знал как положено отмечать сдачу последнего экзамена в семестре. Тут ни о каком портвейне не могло быть и речи, только водка и ничего кроме водки.
В субботу возникла проблема, на что бы опохмелиться и что на зуб положить. Можно было бы занять у сокурсниц, которые тоже жили в общежитии. Но половина из них уже уехала к родителям на зимние каникулы, а те, что остались в общежитие, сами были на мели, оставив денег лишь на обед в студенческой столовой. Так что последними деньгами делиться у девушек не было резона, тем более студенты не больно желали возвращать занятое. Таким образом все трое были поставлены перед фактом, либо истратить мелочь на покупку еды: хлеба и картошки, что позволило бы продержаться в полуголодном состоянии ещё три дня, либо купить чекушку и продолжить праздник.  Следует заметить, опохмелиться чекушкой трём студентам можно было, но качественно продолжить праздник никак не получалось.
- Я знаю один способ, как выпить и закусить одной лишь чекушкой, при этом никому не покажется мало, - Колька был горазд на выдумки по части выпивки.
- И что ты нам можешь предложить, если у нас из еды только чёрный хлеб, а выпить лишь одна чекушка на всех? – не поверил Иванов.
- Делается это так, - начал объяснять Колька и все затаили дыхание, будто слушали заклинания великого мага, а не разглагольствование Кольки пьяницы. – Берём миску и выливаем туда чекушку. Потом крошим чёрный хлеб и всыпаем в миску.
 - Ты хочешь сказать, что в водку всыплем чёрный хлеб? Как же её после этого пить? – вопрос, заданный Ивановым был актуален, но не смутил Кольку.
- Вы дослушайте, потом будете вопросы задавать и критиковать меня. Так вот, насыпаем кусочки чёрного хлеба в миску с водкой, перемешиваем. Даём настояться полчаса, потом берём ложки и едим.
 - Так ведь противно будет. Не знаю, кто сможет это есть, - возразил Иванов.
- Кто захочет выпить и закусить, тот сможет и ему не противно будет. Ведь в этом деле самое главное не вкус, а результат, - закончил говорить Колька.
- Самое главное, чтобы торкнуло покрепче, - высказался Пашка.
- Вот именно, чтобы торкнуло покрепче, - Колька согласился с Пашкой.
Так они и сделали, налили в миску водки, насыпали мелкие кусочки чёрного хлеба и стали есть. Сначала было противно, но по мере того, как в миске оставалось всё меньше пропитанного водкой хлеба, они забыли о вкусе. Сейчас для них главное было ухватить как можно больше. Едва они закончили трапезу, как тепло начало разливаться по жилам, а в голове было такое, будто они выпили по бутылке водки на каждого. Они улеглись на кровати и каждый подумал: «Вот это настоящий студенческий метод выпивки, дёшево и сердито».
 На голодное брюхо водочная каша подействовала отменно, каждый из компании проспал до утра следующего дня. Первая мысль, пришедшая им в головы при пробуждении в воскресный день, была:  «неплохо было бы выпить и закусить прямо сейчас».
Однако впереди их ждало голодное воскресение и такое же голодное утро понедельника. Был один способ немного сгладить чувство голода – проспать как можно дольше. Ведь, как известно, кто спит, тот обедает. Иванову удалось проспать лишь до десяти часов утра. Естественные потребности заставили подняться с кровати и быстрым шагом проследовать в туалет. Хорошо,  кабинка оказалась незанятой, и обошлось без аварии. Иванов сидел на унитазе и размышлял, как могло так статься, что ему захотелось не по-маленькому, а
по-большому?
Хотя на внутренней части двери была надпись, которая говорила о злободневности события. А именно, на двери было написано следующее:
             «Я тут сидел и долго плакал, так мало ел, так много какал».
«Видно, не один я такой. Приходится отметить, у студента особенная работа организма. Откуда- то берётся запасённая энергия, отсюда и повышенное отделение отработанного горючего, - размышлял Иванов. – Эврика! Именно горючее и даёт такой парадоксальный эффект. Ведь по сути не так важно в жидкой или твёрдой форме оно поступает в организм. А нам, молодым, всё идёт на пользу».
Иванов вышел из кабинки и подошёл к зеркалу над умывальником. На него смотрело немного помятое лицо юноши о двадцати годов.
«Выпил всего ничего, а рожа-то, рожа. Нужно срочно умыться и чаю попить».
Иванов открыл кран и плехнул на лицо холодной водой. Отражение в зеркале не стало лучше, но сонное состояние полностью улетучилось. Ложиться снова в кровать не имело никакого смысла, теперь не уснуть.
 Иванов вернулся в комнату намереваясь взять чайник и, наполнив его водой, поставить на огонь. Он пошарил по полке, где должна лежать заварка, но таковой не обнаружил.
«Придётся пить кипяток даже без заварки и тем более без сахара», - понял он и во второй раз пошёл в туалетную комнату.
«Странно, одиннадцатый час уже, а общежитие словно вымерло.  Это в воскресный-то  день никто не выходит из комнат! Значит не только мы отмечали сдачу последнего в семестре экзамена».
Чайник стоял на плите на кухне и подогревался на медленном огне, а Иванов решил пройтись по коридорам, посмотреть как там обстоят дела. Он не хотел ничего конкретного, лишь пройтись, размять ноги и перекинуться  новостями, если встретятся знакомые.
Иванов спустился на второй этаж, где находился красный уголок. 
На доске объявления рядом с дверью красного уголка было написано следующее:
    «Сегодня вечер поэзии. Тема: любовная лирика. Будет проводиться конкурс на стихотворение, четверостишье или стихотворную строфу. Выигравший получит приз, десять рублей.  Вход свободный, начало в три часа дня в воскресенье. Определять победителя предоставляется зрителям посредством голосования».
 Иванов пробежал глазами текст и пошёл дальше по коридору. Он снова поднялся на свой этаж и подошёл к кухне вовремя. Чайник издавал призывную трель чайным свитком. 
«Сейчас кипяточку попьём с остатками черняшки. Кажется, вчера не весь хлеб слопали и несколько кусочков осталось».
С чайником, который продолжал выбрасывать клубы пара, Иванов вернулся в комнату. Его товарищи продолжали дрыхнуть.
- Кто кипяточку хочет испить, прошу к столу, - громко произнёс он.
Товарищи открыли газа, но за стол не ринулись.
– Ты чайник вскипятил? – задал вопрос Колька.
- А то ты не видишь! Вон какие весёленькие клубы пара из носика вылетают.
- Кипяточку попить надо, но сначала немедленно надо отлить, - подал голос Пашка.
Он потянулся, показывая тем как хорошо у него работает мочевой пузырь, и лишь потом встал. Колька же встал по-солдатски быстро и пока Пашка потягивался, добрался до туалета.
- Силён ты, Пашка. Ты даже можешь поспорить, кто дольше проспит, предварительно выпив по литру воды, - Иванов придумал причину спора, чтобы наверняка выиграл Пашка.
 Но тот возразил:
 - Литр воды каждый выпить сможет. А после трёх литров не каждый пролежит хотя бы час. Об этом потом поговорим. А сейчас я тороплюсь, - сказал Пашка и вышел из комнаты.
«Идея спора неплохая, но кто захочет издеваться над своим организмом? По трезвянке никто. Значит сейчас на этом не сыграть и денег не заработать. А в общем идея хорошая, но не ко времени. Выходит денежек сегодня никак не срубить», – размышлял Иванов.  Он некоторое время пребывал в раздумьях.
«Против законов чисел не попрёшь. Ноль умножить на нуль, будет ноль. К нулю прибавить ноль, опять будет ноль. Казалось бы, здесь нет никой надежды. Но в геометрии Лобачевского прямая, не совсем прямая и две параллельные прямые пересекаются. В теории относительности Энштейна время не то, что мы привыкли ощущать. Возможно, кто-то скоро докажет, что ноль помноженный на ноль не является в полной мере нулём. По новой теории  будет ноль плюс ноль - это что-то другое, а не как в теперешней арифметике. Но когда это случится? А выпить и закусить хочется сейчас, вне зависимости от  того в правильном ли мы времени живём и на каких параллельных линиях расположены. Вот и думай, где на выпивку и закуску можно разжиться».
 Иванов  среди студентов слыл придумщиком всяких хитрых дел, позволяющих развести лохов на бутылочку пивка или того лучше, бутылочку портвейна. Но его хитрости работали лишь в сытые дни, когда в карманах студентов ещё оставались копейки и рубли. Сейчас как ни хитри, как ни строй ловушки для лохов, денег в карманах студентов всё равно нет. Иванов тяжело вздохнул, предполагая, что сегодня и завтра до середины дня ему и его сотоварищам придётся поститься. Конечно, многие транжиры из студенческой среды постились по недели каждого месяца до дня получения стипендии, зато сразу после получении оной позволяли себе разговеется, посетив дорогое кафе или даже не очень дорогой ресторан. 
 Те студенты, которым очень сильно не хватало денег на проживание, устраивались на работу в ночные часы. Но в этом случае страдала учёба и многие из таких не доживали в студентах до диплома. Иванов не относился ни к первым, ни ко вторым. Он был умеренным транжирой. Конечно, и на старуху бывает проруха, и безденежье, особенно в месяцы с праздничными датами, растягивалось на три – четыре дня до выдачи стипендии.
«Ничего тут не придумаешь, как говориться, суп из топора и того не сваришь», - пессимистическое настроение не хотело отпускать, и несмотря на это в воскресный день очень хотелось праздника.
 «А что если…» - мысль начала развиваться весьма удачно, но возвращение Кольки из сортира оборвало её на самом кульминационном месте.
 - Где тут у нас кипяточек? – усугубил он мыслительный процесс весьма прозаичным вопросом.
 - А то ты не знаешь! В чайнике он, но я полагаю, кипяток уже стал холодным, пока ты в сортире заседал, - ответил Иванов, интонацией выдав своё плохое настроение.
Колька взял чайник и, поверив Иванову, по студенческой привычке, прямо из носика отпил водички. Он долго глотал кипячёную жидкость и лишь оторвавшись, сообщил:
- Не такой уж он холодный. По мне так в самый раз. Напился от души, даже головка поправилась, и в животе стало приятно.
- Рад за тебя. Тем более до приёма пищи и достойной выпивки осталось каких-то полутора суток.
- Не полутора, а меньше, - возразил Колька.
- Пока в очередь встанешь в кассу, пока «стипуху» получишь и до столовой дойдёшь, почти двое суток пройдёт. А уж выпить сможешь только к вечеру.
- Почему к вечеру? – не понял Колька.
- Ты сначала в столовую пойдёшь, потом в общагу, чтобы нашу компанию организовать, там и вечер близко.
 - Что–то я тебя совсем не понял. Объясни.
- Я вижу, ты от голода соображать перестал. Ты же  в одну харю бутылку пить не будешь. Нужно договориться и на троих все обтяпать. Получается, без нас никак не выгорит, - нашёл нужные слова для объяснений Иванов.
 - Согласен с тобой. Но не во всём, - ответил Колька. – Из всего сказанного я делаю вывод: нам срочно нужно изыскать средства, чтобы выпить и закусить.
 - Вполне с тобой солидарен. Вопрос лишь в малом, где взять деньги?
- Как я понимаю, это самым главный вопрос, - Колька, как и сам Иванов упёрся в казалось бы непреодолимую стену.
 - Хорошо хоть ты это осознаёшь.
 В этот момент в комнату вернулся Пашка.
 - Что за шум, а драки нет?
 - Да вот маракуем, где денег взять на закуску и выпивку, - ответил Колька.
 Пашка взял чайник и, больше ничего не спрашивая, прямо из носика долго и жадно пил кипячёную воду, до тех пор, пока чайник не показал остальным обитателям комнаты своё дно.
«Всю воду, небось, выжрал, даже накипью не побрезговал», - подумал Иванов.
 Ему не жалко было кипячёной воды, но идти за водой в умывальню, кипятить на кухне чайник, стоя рядом у плиты, ему не хотелось.
 Не то чтобы ему было лень, но запахи кусочков пищи, упавших на плиту при утренней готовке местных толстосумов, будили и без того зверский аппетит. И от этого ощущение голода, а самое главное, осознания, что кормежка будет нескоро, очень его напрягали.
 - Пашка, тебе идти за водой и ставить чайник на газ, - Иванов изложил своё мнение.
- А почему ни тебе, а именно мне? – не соглашался Пашка.
 - Если ты не заметил, утром я ходил чайник кипятить, - нашёл весомый аргумент Иванов.
- Ты ходил, это правда. Но ты воду кипятил для себе.
- Не только для себя, для всех тоже, - Иванов не собирался сдаваться.
- Будет вам делить, кому идти, кому не идти. Тоже мне великие труды чайник на огонь поставить. Я схожу, раз вы такие лодыри. Заодно умоюсь.
Колька взял полотенце и мыло, прихватил чайник и отправился умываться и чайник на огонь ставить.
- Мы не договорили: где денег взять? – Пашка поставил вопрос ребром.
- Денег нужно взять там, где они есть, - намекнул Иванов.
 - Ты рекомендуешь совершить ограбление? – не понял сути Пашка.
- Ни в коем случае, - возразил Иванов. – Лично я чту уголовный кодекс.
- Тогда я не понимаю, как можно денег добыть, при этом никого не ограбив?
- Всё намного прозаичнее, нужно найти богатенького Буратино.
- И ещё нужно найти такого Буратино, который бы согласился нам денег дать, - дополнил Паша предложение Иванова. - Казалось бы куда проще такое дело. Только здесь, в общаге, таковых нет, и не скоро ещё будет.
- Здесь ты ошибаешься. Как раз сегодня именно такой случай, - высказался Иванов, но Пашка ничего не понял.
- И кто же этот самый богатенький Буратино, хотелось бы знать? Только я думаю, появись он сейчас в общаге, народ к нему в очередь стоять будет, и не факт, что именно нам он денег даст.
- Это совсем не то, о чём ты подумал, - Иванов всё ещё никак не мог сформулировать мысль, которая вертелось у него в голове, и никак не хотела сходить с языка.
- Я тебя и вовсе не пойму. То есть богатенький Буратино, то его нет. Может, это тебе с больной неопохмелённой головы, да с голодухи пригрезилось? – Пашку стали раздражать немотивированные намёки товарища.
- Я сейчас тебе расскажу, что я утром увидел и как в деле добычи денег это использовать, а ты уж сообразишь, прав я или нет, - начал объяснения Иванов, но задумался и замолчал.
- Сказал «А», так говори и «Б». Чего замолчал? Поведай нам, дурням, свою гениальную идею, - поторопил Пашка.
- Тут всё не так однозначно, - оправдывался Иванов, всё ещё не переработав идею в понятную всем форму, и поэтому тормозя ею делиться.
- Расскажешь, а там поглядим. Вместе и не такие парадоксы решали, и этот сообща решим. А как же, партия и комсомол учит нас, идти и не сдаваться, занимать и не отдаваться. Это я о необязательности отдавать занятое, - Пашка не сказал первую часть известного афоризма, зато приплетя весьма сомнительную отсебятину.
 - Ладно, слушай, - начал излагать Иванов свои соображения. – Сегодня в три часа дня будет проводиться конкурс поэтов в литературном салоне по теме любовной лирики.
- Не понял что это за литературный салон, и что ты подразумеваешь под любовной лирикой? – попросил уточнения Пашка.
- Знаешь, где у нас на втором этаже Ленинская комната, которую среди студентов называют красным уголком? Вот  его и называют литературным салоном в тот день, когда там поэты читают свои новые стихи.
 - Слава Богу, разродился. А то я думаю, что это за литературный салон такой? – ехидничал Пашка. – Честно говоря, я никогда не присутствовал на чтении стихов молодых поэтов, поскольку даже известных поэтов не люблю. Толи дело книжки на нормальном языке. Их читаешь и словно ещё одну жизнь проживаешь. А тут сплошное люблю, не люблю. Такие стишки только кисейным барышням слушать.
 В комнату вошёл Колька с чайником.
- Только вскипел. Кто горяченького испить желает, подставляйте стаканы, - сообщил он радостную весть.
 - Кто спит, тот обедает. А про того кто пьёт горячий кипяток ничего не сказано, - Иванов подставил свой стакан под горячую струю из чайного носика, успев подвести под это дело философскую основу.
- Паша, а ты чего стесняешься? – вопрос Кольки был на запоздалую реакцию товарища.
 Но тот исправился, подставил свой стакан.
Колька налили кипятку и себе. Он повесил мокрое полотенце на спинку кровати и сел на стул. Чаепитие без чайной заварки началось. Они дули на кипяток и отхлёбывали маленькими глоточками. Вода, набранная из крана и вскипячённая на газе, не имела вкуса, но им казалась сладкой и в меру питательной.
 - А хорошо горяченького попить, - заметил Колька, как бы сам себе отпуская комплимент за выполненную услугу.
Товарищи ничего не ответили, они сосредоточенно пили.
 - Что-то вы с утра не больно-то разговорчивые. Случилось чего-нибудь?  - Колька почувствовал напряжение товарищей, поэтому спросил.
- Случилось, - односложно ответил Пашка.
- Ну, говори в чём дело? – Колька хотел знать подробности.
- Появилась возможность заработать, - выдал Пашка благую весть.
- Ну и как можно заработать? Не тяни, говори, - поторопил Колька, на время отставив стакан с горячей водой.
 - Я и сам ещё не знаю. Иванов предложил, а тут ты вошёл со своим кипятком, - Пашка не разъяснил ситуацию, а лишь интригу обозначил.
- Если хотите знать детали, слушайте и не перебивайте, - снова начал рассказывать Иванов. – Сегодня будет проходить конкурс поэтов. Он будет проводиться в три часа дня в Ленинской комнате.
- Ну и что нам до этого конкурса? – прервал его Колька.
- Ты дослушай, а потом спрашивать будешь, - огрызнулся Иванов и, выдержав паузу, за которую можно было бы смачно выругаться, продолжил.
- Тот, кто выиграет, получит приз в десять рублей. Тема сегодняшнего  конкурса - любовная лирика.
- Ты совсем, видно, от голода того. Какие из нас поэты, да ещё по любовной теме. Вот если бы был конкурс о любви к выпивке, тогда хоть какой-то шанс у нас был бы, - Колька никак не хотел понять, что шанс есть всегда, нужно только обеспечить подходящие условия судейства, да срифмовать несколько очень любовных слов хотя бы в одну строфу.
- Дослушай, потом говори. Во-первых, можно предоставлять четверостишья, двустишья и судить буду слушатели в Ленинской комнате. То есть мы сами и такие же, как мы, - Иванов замолчал, и безмолвие в комнате говорило, что никого конкурс не заинтересовал.
- Ну что молчите, какое будет ваше мнение? – не выдержав затянувшейся паузы, спросил Иванов.
- Ерунда всё это. На конкурсе нам ничего не светит, - высказал своё мнение Колька.
 -А ты что скажешь? – вопрос был обращён к Пашке.
- Я того же мнения. Ничего нам на конкурсе не светит.
- Тогда придумывайте сами, где денег взять, - обиделся Иванов.
- Даже если ничего не придумаем, это тоже не вариант, - сказал Колька.
- А я считаю сходить нужно. Если и не выиграем, хоть развлечёмся. Всё равно сегодня дел никаких нет, - Иванов старался хоть такими нехитрыми аргументами привлечь внимание собутыльников к конкурсу.
- Ладно, сходим, посмеёмся над местными придурками, которые в поэты подались, - Колька наконец поддержал сотоварища. 
- Вот это правильно. Вдруг и нам в голову вдохновение вдарит. А вокруг свои люди, они нас поддержат, - обрадовался Иванов.
- В три часа говоришь начало? – переспросил Пашка.
- Да, в три часа, - подтвердил Иванов.
Некоторое время в комнате было слышно лишь отхлёбывание, характерное для потребления кипятка из стаканов. Одним стаканом чаепитие не ограничилось, и компания приступила ко второму стакану.
- Вроде бы ничего не ел, только горячей воды похлебал. А ощущение такое, будто слегка перекусил. Не зря утверждают, что если выпить ведро воды, это будет эквивалентно десяти граммам масла, - подал голос Пашка, управившись со вторым стаканом кипятка.
- От ведра кипятка лопнешь прежде, чем наешься, да ещё ноги ошпаришь, - не согласился Иванов. - Хотя, нужно признать, что даже в водопроводной воде содержатся бактерии, такие как туфельки и инфузории. Получается, прокипятив воду, мы поглощаем бульон.
- Ты в этом уверен? – не поверил наслово Колька.
 - Я сам видел в микроскоп, когда рассматривал капельку воды, - привёл доказательную  базу Иванов.
Все закончили пить кипяток и улеглись по кроватям. Ведь известно, лежать намного приятней, нежели сидеть или стоять. Получался как бы двойной обед, сон да бульон из кипячёной воды из-под крана, должен был насытить компанию по самые гланды. Однако сон никак не хотел опускаться на студенческие головы.
- Я вот что думаю, - решил поделиться своими мыслями Пашка. – Если там будут решать зрители, то нужно позвать больше народа из своих. Они проголосуют как надо, и мы выиграем.
- Если я правильно понял, прежде чем претендовать на выигрыш, нужно стихи сварганить о любви. Есть у вас стиха о любви? – Колька дополнил список условий для успешного выигрыша в конкурсе.
- Не обязательно полноценное стихотворение. По условиям конкурса можно представить  одну поэтическую строфу. А если в салоне будут наши люди, то выигрыш гарантирован, -  изложил своё видение Иванов.
- Помимо написания стихов, ещё одна проблема нарисовалась. Чтобы люди пошли слушать поэтов и потом судить как надо, нужно их заинтересовать, - Колька был старше и опытнее остальных, поскольку до поступления в институт ему пришлось пару лет поработать на производстве.
- Мы не можем никого заинтересовать, у нас самих ничего нет, - Пашка точно сформулировал состояние дела, поскольку постое брюхо и пустой кошелёк не способствовал завышенному самомнению.
- За просто так никто не пойдёт слушать нескладушки местных поэтов. А тем более голосовать за неизвестно что никто не будет. Можно пообещать угощение в случае нашего выигрыша, - Иванов высказал своё мнение.
 - Во-первых, у нас нет стихов и даже одной поэтической строчки нет. Во-вторых, даже если мы выиграем червонец, как мы сможем угостить десятерых? Нам самим на этот червонец качественно не погулять, - Колька сразу оценивал реальные обстоятельства и был прав.
- Можем пивом угостить. Кружка пива стоит в пивной двадцать четыре копейки. По-моему это вполне реальный  вариант, - Иванов нашёл выход, да только Колька посчитал его нереальным.
- В воскресение вечером в пивной пива не бывает. А на «покровах» пивные автоматы зимой не работают.
- Придётся портвейном угощать. Четыре бутылки на червонец можно купить, это уже кое-что. Ещё и на закуску немного останется, - нашёл другой вариант Иванов.
- Помимо нас в комнате будут другие ценители поэзии. У каждого поэта наверняка есть поклонники или просто знакомые. Чтобы нам победить нужно тотальное преимущество в количестве заинтересованных в нашем выигрыше. Здесь десятком сочувствующих не обойтись, - Пашка донельзя огорчил своих товарищей, но сама идея выиграть осталась.
 - Что мы начали делить шкуру не убитого медведя!? Сначала надо выиграть, а потом будем думать, как с людьми расплатиться. Тут всё может сорваться на этапе подготовки:
не наберём нужное количество людей, стихотворения подходящего не придумаем, да мало ли что может случиться, - выказал себя пессимистом Иванов.
- Мы ещё даже не начали, а ты уже даёшь задний ход. В светлое будущее сегодняшнего праздника надо въехать достойно. Кстати, ты у нас мастак по стишкам, так что придумывать придётся тебе, - Колька огорчил Иванова.
Сказать правду, Иванов стихов не писал. Он иногда придумывал обидные смешные дразнилки на студентов и преподавателей. Но за такие, так называемые, стишки наградить вряд ли моги, разве что поколотить. Ещё в детстве Иванов читал книгу автора Носова о приключениях Незнайки и его друзей. Там, сам Незнайка придумывал на своих товарищей смешные дразнилки типа: Торопышка был голодный, проглотил утюг холодный. Такого же типа были и стишата самого Иванова. Однако  он сам был уверен, что его мастерство поэта выросло и сейчас сочинить нечто достойное для предоставления на конкурс он сможет.   
Колька сел на кровати, объяснив своё действие тем, что пора заняться делом и поискать желающих принять участие в прослушивании местных поэтов, правильном голосовании с последующим угощением спиртосодержащими жидкостями. Его товарищи с неохотой сменили положение лёжа на кровати на положение сидя. Уже через полчаса они ходили по этажам, стучали в знакомые двери и объясняли сонным студентам, что от них требуется, и какие преференции они будут с этого иметь. В два часа дня двенадцать студентов были завербованы, обещая к трём часам дня подгрести в Ленинскую комнату. Когда Иванов, Колька и Пашка вернулись в свою комнату, у них возникли сомнения, влезут ли все желающие в обычную комнату общежития, даже если её назвали Ленинской. Конечно, студенты народ не притязательный и, как говорится, в тесноте да не в обиде. А вдруг как не влезут в комнату, да ещё и обидятся на зачинщиков, и разбредутся по своим комнатам?
- Им угощение обещали, значит будут ждать. В случае чего, если в комнате не уместятся, в коридоре постоят, там тоже всё хорошо слышно, - высказался Иванов.
- Слышно-то слышно, только как им голосовать, если их самих будет из комнаты не видно? – Пашка смотрел на проблему из-за «двери», поскольку сам с его маленьким ростом всегда оставался в невидимой зоне.
- Мы же решили, что проблемы будем устранять по мере их поступления. Вот и давайте заранее себя не напрягать, -  Колька по праву старшинства поставил точку в ненужных разговорах и улёгся на кровать, собираясь полчасика придавить. – Советую вам тоже использовать оставшееся время для восстановления сил. Потом нам будет просто некогда.
Несмотря на предстоящее событие и желание немного расслабится перед оным, сотоварищам не спалось и даже не дремалось. Больше всех пребывал в нервическом состоянии Иванов. Ведь именно ему предстояло придумать некую поэтическую форму, посредством которой должен будет выигран главный приз. Уже за десять минут до означенного срока начала соревнований он сел на кровать и сказал:
 - Хватит отдыхать. Пора нам подгребать к красному уголку.
 - Не рано ли ещё туда идти? – сомневался Пашка.
- Не в красный уголок нам надобно идти, а в Литературный салон, где молодые поэты будут читать свои стихи о любви, - подчеркнул суть события Колька.
- Какая разница, как называть: Красный уголок, Ленинская комната или Литературный салон, если это одна и та же комната? - не согласился Иванов.
Он заранее никаких стихов, даже стишат не придумал и по этому поводу находился в крайне возбуждённом состоянии.
- Здесь ты не прав. Сегодня в комнату придут поэты, поэтому она становится Литературным салоном. Кстати если это осознавать, то и всё дальнейшее приобретает иной смысл и стихи на фоне поэтических событий должны сами нисходить с языка, - видно Колька сильно настроился на событие, поскольку раньше никогда так складно не говорил.
- Может быть, ты сам стихи сочинишь и выиграешь главный приз? – Иванов не упустил возможности уколоть товарища.
- Стихи сочинять это сегодня твоё дело, кстати тобой же предложенное. А наше дело тебя морально поддерживать и создавать нужный настрой, - объяснил сегодняшний расклад Колька.
- Вставайте, пора. Пошли места занимать в этом самом салоне, - напомнил о времени Иванов.
Компаньоны заперли дверь комнаты и спустились на второй этаж. Первым к салону подошёл Иванов и заглянул в распахнутую настежь дверь. Там уже находились три парня и четыре девушки. Кто из них поэт, а кто пришёл послушать поэтов, пока сказать нельзя было. Все они сидели у стенки на стульях, а почти посередине комнаты, за столом сидела Валентина,  представительница институтской комсомольской организации, которой поручили провести мероприятие. Все знали, что она в качестве главного редактора читала статейки, которые писали студенты в институтскую стенгазету и только с её одобрения они помещались в ней. Никто не знал учится ли она в институте или занимает какую либо должность в местной комсомольской организации и за это получает деньги. Вид у этой  дамы с кулеобразной фигурой был непрезентабельный, поэтому никто ей не интересовался. К тому же она одевалась всегда в черный балахон, рукава у которого были из материала сеточкой. Вырывы кусков мяса уже заросшие кожей на левой её руке и вовсе портил и без того плохое впечатление. Мужская часть институтского населения не проявляла интереса к её женским прелестям, и общение с молодыми людьми по поводу их литературного таланта немного украшало жизнь некрасивой женщины.
Иванов, Пашка и Колька вошли в комнату и уселись на три свободных стула.
«Что-то группа поддержки задерживается. Без них дело может не выгореть», – подумал Иванов.
- Кто ещё не записался в качестве участников поэтического конкурса подойдите ко мне, - обращаясь к вновь пришедшим, предупредила Валя.
Иванов подошёл к ней и записался в качестве участника, получив пятый номер в списке.
 «Значит будут участвовать в конкурсе два парня и  две девушки и ещё я для довеска». – решил Иванов, хотя расклад мог быть и другим.
Ведь в комнате находилось три парня и четыре девушки, и четверо из них были заявлены на выступление.
Парни были угрястыми прыщавыми юнцами, да и вид девушек был не лучше.
«Что такие зелёные юнцы могут знать о любви? – думал Иванов. – Такие физиономии вряд ли кто-нибудь захочет поцеловать. А уж полюбить такую милашку вряд ли кто решиться. Если я прав, у меня появиться реальный шанс выиграть, придумалось бы что-нибудь складное на тему любви, а моя группа поддержки постарается. Кстати почему они не идут судить?»
 В комнату вошли семеро студентов, с которыми договаривалась заранее группа Иванова.
Стульев свободных уже не было и они встали у стеночки.
 - Вы тоже будете участвовать в конкурсе поэтов? – спросила вновь пришедших Валя.
- Нет, мы пришли послушать, - ответил самый бойкий.
«Договаривались с двенадцатью, а пришло всего лишь семь. Может быть, и другие позже сюда подгребут?» - не терял надежду Иванов.
 - Начнём с ознакомления правил проведения конкурса, - начала с объявления Валя. - Тема сегодняшнего конкурса – стихи на тему любви. Кроме этого участники могут читать более короткие формы, например, четверостишья или даже поэтическую строфу. Если она гениальна, почему бы нет. Все произведения должны быть авторскими, то есть своими собственными и не в коем случаи не чужими. Определять победителя будут зрители, выставляя балы каждому произведению по пятибалльной системе. Для чего нужно поднять руку и количеством пальцев указать оценку. Участвующим в конкурсе поэтам голосовать запрещается. По результатам голосования будет определён победитель, который получит главный приз – десять рублей.
- А деньги победителю конкурса выдадут сразу? – поинтересовался Колька.
- Сразу, - ответила Валя. – Если вопросов больше нет, начнём наш поэтический конкурс.
Первым у нас выступает Фёдор Перельман. Прошу Фёдор, выходи к столу, вставай и читай стихи, а мы будем слушать тебя и оценивать твоё творение.
 Перельман вышел к столу и повернулся лицом к аудитории. Он долго не мог начать, настраиваясь на выступление. Наконец шепелявя и картавя, брызгая слюной и растягивая слова и даже местами подвывая, как читают стихи известные поэты, он поведал о несчастной любви. В стихотворении он поведал миру, как сильно любил,  и как его не замечала девушка, предмет его воздыханий. Как он хотел рассказать её о своей любви, да не решился к ней подойти и объясниться. В общем, бред сопливого юнца, который боится сделать первый шаг, и тешит себя надеждой, что девушка как-то сама обратит на него внимание. Когда он закончил читать свои стишата, голосование прошло неоднозначно. Три девушки показал пять пальцев, а  сочувствующие Иванову, показали по одному.
«Значит выступать будет одна девушка.  Другие три просто зрители. Однако за такую муру поставить пять балов! Если только эти девушки не договорились заранее с этим поэтом или просто любят всякую любовную муру в стихотворной форме».
Второй поэт рассказывал в своём стихотворении, как он дружил с девушкой, дарил ей цветы, водил в кино, а она, коварная изменщица, то же самое делала с другими ухажёрами. Было непонятно, делала ли она с парнями что-нибудь ещё, помимо походов в кино. Без освещения этой части дружбы стихи были слабыми и неинтересными. В результате три девушки показали по четыре пальца, а команда Иванова по одному. Стихи были слабыми как по содержанию, так и по форме, так что о сделке с совестью пока не было и речи.
Наконец настала очередь  третьего поэта. Он не торопясь вышел на середину комнаты и принял позу, собираясь поведать зрителям свой шедевр.  По всему выходило, несмотря на юный возраст, он был уже опытным, известным в узких кругах любителей любовной лирики поэтом.  Тема его стихотворения была близка всем молодым людям, когда есть с кем, есть чем, но негде. Он рассказывал, как приходится встречаться под кронами деревьев, в густых высоких кустах, а зимняя стужа и осенняя непогода не способствует любви. К сожалению  слушателей, он не развил тему собственно о самой сути кустовой любви. Если кратко пересказать суть его произведения, то можно воспользоваться известной среди молодёжи присказкой: в кустах стояли трое: он, она, и у него. А так слушателям хотелось узнать, что же было там, в кустах у них дальше. По правде сказать, ничем его стихи не задели аудиторию. В качестве оценки девочки показали четыре пальца, мальчики два.
Иванов с подозрением воспринял сей факт, ведь группа поддержки не должна давать соперникам ни толики надежды.
И вот наступил черёд девушке вещать свои шедевры слушателям. Она вышла на середину комнаты и не стала принимать особую, известную всеми поэтами позу. Она без всякого вступления начала читать свои стишата. Вернее сказать стихотворенье было одно, но отдельные его части никак не сопрягались друг с другом стилистически, лишь смысл собирал их в единую конструкцию. В стихах говорилось о чистом чувстве со стороны девушки, и об обманном со стороны парня. Если быть кратким, то содержание можно было бы пересказать так:   говорил о любви при луне, а потом мои девичьи груди завязал узелком на спине. Все девушки из солидарности поставили поэтессе пятёрку, мальчики ограничивались двойкой. Им не понравилось, что всех парней причесали под одну гребёнку, к тому же обязательства перед Ивановым и ожидание жидкого горючего вознаграждения не позволяли им поставить более высокую оценку. Однако и меньшую поставить было небезопасно, ведь в этом случае куратор могла заподозрить их в предвзятости.
Девушка села на своё место и настала очередь поразить всех присутствующих своим опусом Иванову. 
- Ну что же вы, молодой человек, не подходите к месту декламации?  Или передумали? – Валя мудрёно призвала показать свои таланты.
Иванов встал и, задержавшись у покинутого стула пяток секунд, направился к столу. Он сделал всё по-своему: подошёл к столу и, опершись рукой о крышку, невидящим взглядом впялился в Валентину. Лишь после этого он повернулся к аудитории и, вздёрнув вверх руку, как Ленин на броневике, замер. Аудитория молча ожидала после таких сложных манипуляций услышать нечто выдающееся.
На самом деле Иванов до  последнего момента пытался придумать хоть что-то. Ему вспомнились школьные годы и как одиннадцатилетний школьник, ученик того же класса, напевал не совсем приличную песенку. Сам этот ученик ничего о любви и самих женщинах не знал, и лишь южная армянская кровь, уже прокладывала основу будущих интересов, готовя отрока к дальнейшей мужской жизни.
 А слова этой песенки такие, что и сейчас Иванов стеснялся их повторить, тем более при девушках. Но ведь как-то надо было вытягивать загибающееся на корню дело и выигрывать в конце-то концом.
«А почему бы нет. Ведь был же конкурс в Париже, когда художников попросили нарисовать картину на тему голода. Все рисовали измождённых голодом людей. Русский же художник нарисовал задницу, затянутую паутиной. Это было настолько функционально, что именно он выиграл на конкурсе».
По правде сказать, Иванов точно не знал было ли это на реальном конкурсе или это лишь умело рассказанный анекдот. Но именно это воспоминание позволило принять правильное решение, и он продекламировал:
   Маленькая дырочка,
                по краям пушок,
                туда часто лазает красный петушок.

Стихи были крайне функциональны и, самое главное, описывали процесс любви, так сказать, её заключительную фазу. Тут, как говорится, тот, кто скажет, что эти стихи не о любви пусть бросит камень сам в себя.
Аудитория ничего подобного не ожидала и поэтому безмолвствовала и бездействовала.
Сейчас нужно было привести присутствующих в чувство, сделав что-нибудь неординарное.  Колька первым нарушил тишину, захлопав в ладоши и закричав на всю комнату «браво». Представители группы поддержки тоже вдарили  своими мясистые литаврами, и целую минуту не смолкали бурные аплодисменты, подтверждая талантливость  и, может быть, даже гениальность стихотворного произведения.
Все мальчики из группы поддержку показали пять пальцев, что означало высшую оценку произведения. Девочки ничего не показали, посчитав стихотворную строфу откровенной пошлостью.
- Ну, знаете ли! – Валентина встала из-за стола, и её  покрасневшее лицо говорило о крайнем возмущении.
- Просим подвести черту и сказать, кто выиграл в конкурсе? – задал вопрос Колька.
Он понимал, что отпускать ситуацию на самотёк нельзя и поэтому торопил события. 
- После такого выступления я затрудняюсь сказать, кто выиграл, - огорчила Валентина.
- Как это затрудняетесь сказать!? По вашим же правилам выиграл тот, кто набрал большее количество баллов, - напомнил Колька. – А набрал больше последний выступающий.
- Насколько я помню, тема нашего конкурса - любовная лирика.
- Тема конкурса, вы говорили перед тем, как начать конкурс,  стихи о любви, а не  любовная лирика, что ни одно и то же, - опроверг посягательство на заслуженную победу Колька.
- В объявлении написано, тема конкурса – любовная лирика, - пыталась возражать Валентина.
 - Все присутствующие могут подтвердить, что в самом начале вы сказали о теме конкурса – стихи о любви. Что более правильно и конкретно. Так  я спрашиваю, вы считаете выступление последнего конкурсанта не о любви? Я думаю иначе и хочу спросить наших уважаемых слушателей:  поднимите руки, кто считает, что это было о любви? – обратился Колька к присутствующим в комнате.
Вся группа поддержки подняла руки. Оставался последний этап конкурса – определение победителя и вручение премии. А после этого всех ожидала выпивка за счёт победителя.
 Однако при сложившихся обстоятельствах премия могла упорхнуть. Только этого никто из заинтересованных лиц не хотел, и их физиономии выражали такую решимость не позволить лишить праздника, что Валя отступила. Ведь не всё ли равно кто и за что получил премию. Для комсомольской организации главное провести мероприятие. А детали дела никого не интересуют, и так будет лучше для всех.
- Хорошо, раз все формальности соблюдены, последний участник будет одним из победителей, - приняла решение Валентина, не объясняя, что это значит.
- Одним из победителей, как я понимаю, это значит он не единственный достойный приза?  Прошу объяснить публике, что сие означает? – Колька не собирался просто так распрощаться с уже выигранным призом в размере червонца. 
- А то и означает: победителей двое, - пояснила Валя, что совсем не устраивало Кольку с сотоварищами.
- С какой такой стати появился ещё один претендент на победу, если победителем должен быть один? На то он и победитель, поскольку набрал большее количество баллов,  - высказался Колька, подозревая, что здесь таится неучтённый сотоварищами подвох.
- Всё верно, - тут же переиграла смысл ранее оговорённых правил Валя. – Один в разряде полновесных стихотворений, один в разряде малых стихотворных форм.
- Хорошо, пусть победители будут в каждом разряде, это дело ваше, хотя изначально об этих обстоятельствах не было сказано ни слова. Однако я надеюсь, призовой фонд останется в размере червонца для каждого победителя?
 - Вы и здесь меня не поняли, призовой фонд один – он так и остаётся в размере десяти рублей. Значит каждому победителю достанется по пять рублей, - огорчила Валентина.
- Ничего непонятно, хотя, как говорится, хозяин барин, - не стал дальше выяснять отношения Колька, боясь, что за столь убогую поэтическую строфу могут и вовсе лишить премии.
- В принципе я ничего не должна объяснять. Но чтобы не было разнотолков, скажу, если бы все участники предоставили свои стихи, то победитель был бы один и получил бы он за победу червонец. Но у нас фактически было два конкурса, где добавились неполные поэтические формы. Я надеюсь, все с математикой дружат, призовой фонд конкурса червонец, делим его на два, вот и выходит, каждый победитель получает пять рублей.
- Остаётся назвать второго победителя, тогда вопрос закроется окончательно, - напомнил о недосказанности Колька.
- Наверное, никто не будет спорить, наша единственная поэтесса, набрала больше всех баллов, - Валя посмотрела в журнал и назвала победительницу:
- Сара Идельман.
Победитель и победительница получили по пятерику и расписались в ведомости.
 - На этом конкурс объявляю закрытым. Надеюсь от наших поэтов услышать  в скором времени новые произведения. Остаётся пожелать всем удачи. До свидания, до новых встреч в Литературном салоне.
Иванов получил свои пять рублей, и компания единомышленников удалилась для реализаций  очень важных на сегодня действий.
- Первую часть мы успешно выполнили. Остаётся придумать, как на пять рублей и выпить и закусить, - добравшись вместе со всей командой до своей комнаты, напомнил о самой главной, ради которой всё и затевали, второй части мероприятия.
 - Чуть было не провалились, - отпирая дверь, сказал Колька. – Неужели нельзя было придумать что-нибудь менее неприличное?
 - Проходите гости дорогие. Чувствуйте себя как дома, но не забывайте что вы в гостях, - пригласил зайти в комнату Иванов  многочисленную команду. – Понимаешь, после всего выслушанного от молодых поэтических дарований, меня словно заклинило. Хочу придумать нечто выдающееся, но ничего в голову не приходит. Хорошо ещё вспомнил детские годы и однокашника Армена, который частенько напевал эту песенку.
- Значит мы должны сказать спасибо Армену, за то, что выручил, - схохмил Колька. – Честно говоря, я думал, что после твоей декламации нас с позором выгонят.
 - Нас, да выгонят! Кто бы на такое решился, если в комнате присутствовали десять голодных мужчин. Никто  бы нас приза не лишил, не позволили бы, - ответил Иванов. – Но это дело прошлое, а сейчас нужно придумать, как нам, десятерым, на пять рублей выпить и закусить?
- Можно пива попить. Как раз по две кружки получится, - предложил один из группы поддержки.
- Можно-то, можно, да где его взять? Сегодня выходной и во всех пивных города алкаши к этому времени всё пиво вылакали, - отверг предложение Колька. 
- И что же нам остаётся? – задал вопрос тот же из группы поддержки.
- Есть один вариант даже на столь небольшие деньги достойно и выпить, и закусить, - дал всем надежду Колька.
- Сомневаюсь я, что на столь малую сумму можно будет и выпить и закусить, - высказался другой из группы поддержки.
- Я знаю, о чём говорю. Нами всё уже проверено на практике, - обнадёжил людей Колька. 
- Сначала проведём расчёты. Имеем пять рублей денег на десятерых. Хотим на эти деньги достойно выпить и закусить. Вы садитесь на кровати, в ногах правды нет, - пригласил занять места в комнате всё ещё стоящих студентов. – Вот, сели и сразу в комнате место появилось. Ну, продолжим. Вопрос, что мы можем купить на эти деньги? Бутылка водки стоит два рубля восемьдесят семь копеек. Остаётся ещё два рубля тринадцать копеек. Купим чекушку водки, которая стоит один рубль сорок пять копеек. Итого, истратили четыре рубля тридцать две копейки.  Остаётся шестьдесят восемь копеек. Две буханки чёрного - это сорок копеек. Остаётся двадцать восемь копеек. Купим на всю сумму картошки, сварим её, и можно будет заморить червячка.
- Купим всё это и что дальше? Как таким количеством выпивки напоить десять человек? – задал вопрос сомневающийся из группы поддержки.
- Вот сейчас переходим к сути дела. После того, как всё закупим, берём три миски и равными долями выливаем в них всю водку. Потом мелко крошим туда чёрный хлеб, настаиваем минут десять, берём ложки и едим. Сначала не очень приятно, зато уже после пяти проглоченных ложек становится всем хорошо. А после полного поглощения содержимого мисок, возникает ощущение, будто каждый выпил по целой бутылке водки.
- Прямо так уж и по целой бутылке? – сомневался один из группы поддержки.
 - Сами всё прочувствуете. Уверяю вас, будете довольны. Мы вчера так сделали и проснулись сегодня только в десять часов утра. Если согласны, то сейчас я сбегаю в гастроном и потом зайду в овощной. Мне нужен помощник. Когда в гастрономе всё закуплю, он сходит в овощной за картошкой.
- Я знаю этот рецепт, но сам никогда не пробовал. Он называется похлёбкой по-гусарски, - подал голос один из группы поддержки.
Колька с помощником ушёл в гастроном, а народ разошёлся по своим комнатам, собираясь принести в будущую трапезную миски и ложки. Вскоре все собрались в комнате, приготовили мурцовку и пиршество началось.
 - А ты оказался прав. По мозгам вдаряет только так. Но надолго ли? – высказался один из трапезничающих, когда с гусарской мурцовкой было покончено.
- Завтра утром всё сам поймёшь. А сейчас забирайте свою посуду и ложки и по комнатам. Нам самим уже хочется прилечь. День был непростой, даже, можно сказать, тяжёлый. И в голове уже пошёл процесс как надо, - Колька попросил всех гостей удалиться.
Гости  ушли, а Иванов с сотоварищами завалился спать. И проспали они без просыпа до утра понедельника и даже о купленной картошке забыли. 


         Об икре красной, чёрной и паюсной.
 Много рецептов русской кухни найти можно в поваренной книге. Вот только про стерляжью уху, филе из осетрины, балычок копчёный там не гу-гу. Икорку ценных пород рыб там тоже не жалуют. Мало рецептов в книге найдёшь, как её, родимую, приготовить, украсить и к столу подать. И не мудрено: повывели, эту самую, ценную породу рыб из наших рек и озёр, сейчас за моря принялись. Теперь, этой рыбы в магазине рыбном днем с огнём не сыщешь. В дорогих столичных магазинах всё перечисленное имеется. Но цены! Далеко не каждому они по карману.
А были времена, что и в наших реках прямо в городе рыбку эту ловили. Невод закинут, тянут - потянут и стерлядка на уху готова. Многие и не думали тогда, что рыба в дефиците будет. Хлеб - другое дело. Неурожай, там, или Мамай с ордой пройдёт, всех объест, всё отберёт. А чтобы рыбы да не наловить! Это уж совсем убогим надо быть.
Только давно это было, мы по летописям да по рассказам стариков, которым деды их дедов поведали, знаем про то. А правда или нет не нам судить. Времени много прошло, приукрасить могли рассказы те.
Да что и говорить про былое чужое, мы и сами кое-что помним.
Помню, с матерью, когда ещё совсем мало от земли вырос, в рыбный магазин заходили. Запахи там стояли копчёностями, просто слюнки текли. Посмотришь на прилавок, а на тебя из-за стекла краб дальневосточный, невообразимых размеров таращится. А рядом в огромном корыте сом плещется, только что из реки выловленный. А мороженной, вяленной, копчёной рыбы видимо - не видимо. Икра чёрная, красная стоит вёдрами – бери, не хочу. Вот только не часто она в мой рот тогда попадала. Не по карману было моим родителям меня икрой кормить. Рыбку, что подешевле, едал часто, причём, интересное дело: сегодня одна рыба дешевле, на следующий год другая. Это сейчас я понимаю, что выловят одну породу рыб, за другую принимаются. Которой рыбы много, та и дешевле.
Когда постарше стал, всё уже по-другому было. Денег моя семья больше зарабатывала и я сам, бывало, подрабатывал, добывая деньжат. А вот икры в магазинах не стало. Водилась она в домашних холодильниках у тех, кто специальные пайки получал. И таких, со специальными пайками, расплодилось немало. Но я к их числу не относился и, посему, икру не часто пробовать доводилось. Может, поэтому не по вкусу она мне и сейчас, когда всё есть в магазине, деньги только немыслимые отваливай. Может, поэтому не гонюсь я за длинным рублём, коли на всё некогда дефицитное, а сейчас доступное, но дорогое, охоты не имею. Для гостей только прикупишь икорки, чтобы не ударить в грязь лицом. Пусть думают, что и мы не лаптем щи хлебаем, и благ для жизни необходимых добыть можем – зарабатываем, одним словом. А раз икра на столе стоит, значит, достаток в доме и благополучие. Хорошо всё, значит, у нас.


                Уроки демократии
  Как бывает в таких делах, всё началось с выпивки. По четвергам, после работы, сотрудники одной закрытой фирмы ходили в баню. Многие из них вполне удовлетворись бы помывкой в ванной в собственной квартире. Но начальник отделения, в структуру которого входило семь отделов, в каждом из которых было по три сектора, любил попариться. А после парения устраивал небольшой банкетец  с  большим количеством водки и простецкой закуской: киличкой с чёрным хлебом и солёными огурчиками. Подчинённые ходили тоже в эту же баню в четверг, дабы войти в компанию на импровизированном банкете, и дабы начальник не забывал их подхалимистых лиц. Ведь многие из подчинённых тоже хотели выбиться в начальники. Конечно, плебейские привычки столь высокого начальника претили многим его коллегам и те в узком кругу надсмехались над начальственным оригиналом. Ведь  начальники разного уровня тоже пользовали пар для поднятия тонуса, и выпивка после парения входила в еженедельный моцион этих лиц. Только посещали они частные, дорогие сауны и русские бани, где никто посторонний не мог помешать им, восстанавливать здоровье. Однако сам начальник отделения своих привычек не менял. Возможно, это напоминало ему о голодной, безденежной юности, когда и сто граммам водки и пара килек на куске чёрного хлеба были вкусней, чем в настоящее время коньяк и бутерброд с чёрной икрой на престижном банкете. И, возможно, дело было ещё и в том, что в  общественной бане банкет  с простой закуской возвращал начальника отделения в далёкие  дни юности, когда всё казалось и вкусней и значительнее и, что ещё важней, вызывал прилив жизненных сил, почти как в молодые годы.
  Как и положено после обильной выпивки сами собой возникали мужские разговоры. А так как один из посетивших баню был недавно назначен заведующим сектором, то  завистники, до сих пор не получившие должности, питали к нему плохо скрываемую неприязнь и старались спровоцировать его, заставить выказать заведующего  сектором перед большим начальником в непристойном свете. Но вновь назначенный был начеку и на провокации не поддавался. Однако и на старуху бывает проруха, и последнее замечание коллеги сильно задело его.
- Хоть тебя и назначали заведующим сектором, а все сотрудники в этом секторе тебя ненавидят и, будь их воля, то никогда начальником тебе не стать.
Столь откровенное заявление недовольный сотрудник сделал, когда никого рядом не было, дабы его самого не уличили в зависти. Водка к этому времени была почти вся выпита, изрядно пополнив кровь в сосудах парильщиков, и  в большей степени сейчас говорила именно она.
- А вот неправда твоя! - возразил новоиспечённый заведующий сектором. – Любить меня не обязательно, но уважать, как нового руководителя мои сотрудники обязаны. Я уверен, что все сотрудники уважают мои профессиональные качества, и как заведующего тоже уважают. 
- А, давай,  поспорим, что это не так! – подначивал недовольный.
- А, давай, - согласился новоиспечённый заведующий сектором.
- Как проверять будем, - нарочито громко произнёс недовольный.
- О чём разговор? – вписался в тему начальник отделения.
- Да так, есть некоторые нестыковки, - развил интригу недовольный, бросив ничего не значащую фразу.
- И в чём они состоят? - продолжал вопрошать начальник.
Не то, чтобы ему хотелось вникать в проблему, но престиж начальника требовал именно его собственного вмешательства.
- Тут некоторые сомневаются, говорят, что моё назначение неправильное, - на сей раз ответил сам заведующий сектором.
- То есть кто-то сомневается в моём кадровом решении? – вопрос был поставлен ребром, что могло повредить самому недовольному, спровоцировав недовольство самого начальника отделения уже к нему.
- Тут о другом речь, - недовольный старался сгладить возникшую остроту, обращённую начальником лезвием именно к нему, недовольному.
Небольшая пауза позволила начальнику отделения повторить вопрос.
- Так о чём же речь? Объясните нам, будьте так любезны, - потребовал начальник, что в данных обстоятельствах было равносильно приказу.
- Речь о том, что если бы выбирали заведующего сектором всем коллективом сектора, то не факт, что выбрали именно его, - нашёлся что сказать недовольный.
- Может быть, вы и правы. Но начальника выбирают не те, кто под его началом будет работать. Для этого есть более отлаженные механизмы определения и назначения кандидатур, - сказал начальник отделения, как отрезал. – А раз так, любой другой вариант назначения, хоть бы и выборы всем коллективом, будет незаконен и недействителен. 
- Так-то оно так, но было бы интересно узнать мнение коллектива, - высказался недовольный.
- А цель такого интереса в чём? Я что-то этого не понимаю, - честно признался начальник отделения.
- Сейчас у нас в стране демократия. Сами себе руководителей выбираем. Даже руководителя страны и то голосованием выбрали.  Вот и хотелось бы узнать, что люди думают по поводу назначения нового  заведующего сектора, - придумал оправдание недовольный.
- Ну, предположим, проведёте вы такой опрос. Так кто же из подчинённых  правду скажет  о своём непосредственном начальнике?  Думаю, объективных данных здесь не получить, -  начальник отделения высказал своё мнение.
- С результатами опроса без вариантов. А тайные выборы - совсем другое дело. Здесь никто бояться не будет, и мнение людей станет объективным, - сказал недовольный.
- Заявление интересное, но неуместное. Я считаю так: у нас организация полувоенная, поэтому начальство вправе применять командные методы руководства, - пояснил суть кадровой политики в организации начальник отделения.
- Совершенно с вами согласен.  Но узнать мнение коллектива не помешает, именно потому, что наша организация не полностью военная, а полувоенная.
- И что это даёт, что положительного привносит это знание?
- Как раз это очень даже привносит: люди будут знать, что их мнение высокому начальству не безразлично.
- Ладно, давайте, по сто граммов и по домам, - дал указание начальник отделения, как бы ставя точку в бессмысленном разговоре. И, казалось бы, всё на этом закончилось. Но через несколько дней, начальник отделения вызвал к себе в кабинет новоиспечённого заведующего сектором.
- Я вот по какому вопросу вас позвал, - после приветствия сказал начальник, и небольшая пауза после первой фразы говорила о непростой проблеме, которую он хотел бы обсудить.
Заведующий сектором придал лицу заинтересованное и одновременно подобострастное выражение, как бы поощряя тем начальника продолжать.
- Вы помните недавний разговор в бане? – задал он вопрос с очевидным ответом.
Однако заведующий сектором не торопился с ответом, уступая начальнику возможность полностью озвучить тему самому.
- Я говорю о разговоре в бане, когда сотрудник из вашего сектора заговорил о пользе проведения  выборов заведующего сектором.
- Да, припоминаю, - сообщил  заведующий сектором, и лицо его ещё более посерьёзнело, как бы говоря начальнику, что его слушают очень внимательно, а некоторая задержка с ответом лишь результат напряжённой работы над  разработкой порученного сектору задания.   
- Так вот, на совещании, в перерыве, я рассказал присутствующим там сотрудникам о выборах в стенах нашей организации, о которых говорили в бане. Я думал, что столь парадоксальное предложение вызовет либо недоумение, либо полное  безразличие к поставленной проблеме.
Однако сам директор нашей организации заинтересовался этим предложением. Мы целых полчаса говорили с ним о положительных и отрицательных моментах такого мероприятия. А что ты думаешь по этому поводу?
- Сотрудники работают и хорошо работают. Подразделение пока успешно выполняет порученное ему дело, и, надеюсь, и впредь будет успешно работать. Другое дело если есть сомнения у руководства по кандидатуре самого заведующего сектором. Но пока причин для такого недовольства нет, насколько мне известно.  Или я чего-то не знаю? – закончил вопросом заведующий сектором.
- Вы правы, пока всё хорошо. Однако новые тенденции в управлении и новые принципы выбора руководящих работников нужно опробовать, чтобы отказаться от них или чтобы они стали нормой, - изложил свою точку зрения начальник.
- Так вы думаете, стоит эту систему назначения руководящего состава  проверить? – задал вопрос напрямик заведующий сектором, надеясь на отрицательный ответ.
- Было бы интересно. Я сам заинтригован возможными результатами голосования, - огорчил начальник.
- И как скоро нужно организовать мероприятие? – не теряя надежды оттянуть мероприятие как можно дальше, предполагая, что проблема сама себя изживёт, спросил заведующий сектором.
- Вы подумаете как всё лучше организовать и доложите мне, - приказал начальник.
- Меня интересуют сроки проведения, и под каким соусом донести личному составу цель мероприятия? – задал наводящий вопрос заведующий сектором.
- Я думаю, недели на подготовку должно хватить. А причину проведения выборов… - начальник ненадолго задумался, но всё же нашёл ответ:
- Скажите, что руководство института хочет знать мнение коллектива.
 - Боюсь, подобное мероприятие до добра не доведёт. Народ распустится, и будет позволять себе недозволенное в нашей организации, - высказал сомнение заведующий сектором.
- Я думаю, ничего страшного не произойдёт.  Мы здесь для того и сидим, чтобы всё в нашей организации было в норме. Если вопросов нет, идите, работайте. А если будут вопросы или препятствия какие при подготовке проведения мероприятия, сразу ко мне.
- Всё что от меня зависит, сделаю, - обещал заведующий сектором, а сам подумал:
«Глупое вы дело затеяли. А что если и до ваших выборов дойдёт, и народ своим голосом покажет всё, что он о вас, начальниках, думает? Как бы потом жалеть не пришлось». 
  Как и любое порученное высшим начальником дело заведующий сектором решил обдумать. Целая неделя была впереди, и в любой момент можно было получить команду «отставить». А тогда и делать ничего не надо будет. Опыт подсказывал заведующему сектором, что  чем больше сопротивляешься приказам начальника, тем больше он хочет непременного исполнения своего приказа.  Поэтому возражать смысла не имело.
  Через два дня после полученного указания заведующий сектором понял, что отмены приказа не будет и стал думать, как организовать эти самые выборы. В рабочие время думать не получалось. Его то и дело отвлекали:  то местное начальство в отделе устраивало совещание, то сотрудники сектора подходили со своими проблемами. Пришлось  отложить размышления на эту тему  до окончания работы. Размышлять дома тоже был не вариант: супруга и дети совсем не подходящая компания для умных мыслей. Поэтому он задержался на работе. Тем более думать надо было не только, как оформить бюллетени, но и как расположить сотрудников в помещении.
«Если оставить всех на своих местах, тогда не увидишь, что каждый пишет на бюллетени. А с другой стороны, если голосование организовать так же, как на выборах, то есть оно будет полностью тайным, то и вовсе на результаты голосования влиять будет нельзя. Сотрудник не будет бояться быть разоблачённым и впасть в мою немилость, и напишет  всё, что ему заблагорассудится. А это чревато. Не думаю, что меня сотрудники обожают, но и ненавидеть меня не за что. Женщинам по большому счёту всё равно, кто у них заведующий сектором, лишь бы их не притесняли, не ругали за разговоры на работе, отпускали в рабочее время в магазин и не ругали за опоздания. Никто из них ни при каких раскладах заведующим сектором стать не сможет.  В таких, как наша, организациях женщин начальников не бывает. А вот многие сотрудники мужского пола хотели бы занять более высокое и денежное место. Разве что отставник Израиль Гершенович. И то, почему бы ему на старости лет не поруководить гражданскими лицами? Ведь в армии он был большим начальником по армейским меркам: руководил всей инженерно-технической службой авиационного полка. Значит и на отставника нельзя будет положиться.  Здесь надо думать и думать.  С другой стороны, начальник отделения может заставить подготовить всё для тайных выборов. Придётся придумать аргументы, которые такую идею пресекут на корню. Например, отсутствие бюллетеней одной формы.
Хотя начальство может поручить  секретарше, напечатать таковые. Двадцать бюллетеней  - это не проблема. Значит, причина не проводить тайные выборы должна быть другой».
Заведующий сектором уставился в потолок, будто именно там написан ответ, стараясь придумать эту самую причину, но ему в голову так ничего и не пришло.  После бесплотных усилий, он отправился домой, решив продолжить размышления на заданную тему завтра.
На другой день заведующий сектором  тоже задержался после работы. Но за те полчаса, на которые позволялось задерживаться на работе, не подавая рапорт начальнику с просьбой и указанием причины такой необходимости, он ничего существенного придумать не смог. А ведь ему нужно было убедить начальника отделения не усложнять процедуру голосования, сделав их тайными и организовав специальные кабинки для голосования. Однако некоторые соображения по проведению голосования у заведующего сектором всё же имелись.
«Вместо урны можно использовать коробку из-под обуви, прорезав в крышке щель. В неё будут опускать бюллетени все по очереди голосующие. А сами бюллетени будут представлять собой сложенные пополам четвертинки листов писчей бумаги. Что написано на сложенном листе бумаги видно не будет. Этим обеспечивается тайна голосования. А уж записать на листе бумаги так, чтобы сосед по помещению, не смог прочитать написанного, это каждый сотрудник может.  Но как убедить людей, чтобы каждый проголосовал, назвав мою кандидатуру? Получается вопрос  с неоднозначным ответом. А самое главное, как начальству преподнести всё так, чтобы моё предложение по проведению голосования было признано единственно правильным?»
 В следующий четверг  после работы все опять встретились в бане, и снова после парения в парилке и помывки состоялся очередной скромный банкетец. Начальник отдела, вопреки ожиданиям заведующего сектором вопрос о проведения голосования не поднимал.
«Неужели начальство передумало? Вот славно было бы», - только подумал заведующий сектором как начальник, уличив момент, нагнулся к его уху и сказал:
 - Завтра с утра зайди ко мне. Надо поговорить.
О чём предстоит разговор, он не сказал. Однако и без объяснений было понятно на какую тему будет  разговор.
«Хорошо бы всё отменилось», - направляясь из  бани домой,  думал заведующий сектором. 
Но на столь хорошее разрешение проблемы было мало надежды.   
Всю ночь заведующему сектором снились кошмары. Ему снилось, как  его распекал начальник отделения за то, что он халатно отнёсся к подготовке голосования и не придумал достаточно простую и эффективную процедуру проведения мероприятия. Потом высокая комиссия, которая была призвана оценить правдивость итогов самого голосования и, за одно, поставить оценку за саму процедуру проведения мероприятия, влепила неудовлетворительную оценку. И в дополнение всех несчастий даже женщины не выбрали его самого в качестве заведующего сектором.  После этого состоялся разговор с начальником отделения.
- Теперь я понял, что был неправ, - начал он трудный разговор. – Рано вам ещё занимать столь ответственный пост. Подвели вы меня по всем статьям. Придётся писать приказ о переводе вас  на другую должность.
- Так вы сами меня и выдвигали, а я вас по нашей основной работе ещё ни разу не подводил, - пытался возражать заведующий сектором.   
- Ещё не хватало провалить работу над проектом. Мне достаточно и этого провала, - сурово ответил начальник отделения.
- Дайте мне шанс всё исправить! – взмолился заведующий сектором.
- Пойдите прочь с глаз моих! – почти прокричал  начальник.
 Заведующий сектором пытался привести весомые аргументы и склонить начальника к милости, но этого не произошло, поскольку в следующую секунду заведующий сектором проснулся. Он долго смотрел в потолок, всё ещё находясь под впечатлением сна.
«Надо же такой гадости присниться, и, самое главное, перед разговором с начальством. Если бы не всё так жёстко и бескомпромиссно по отношению ко мне, можно было бы подумать, что это вещий сон. Надеюсь, что это не так», - подумал заведующий сектором, и пошёл в ванную комнату принять душ.
После душа и лёгкого завтрака настроение немного улучшилось, но неприятный осадок, от которого сейчас, перед разговором с начальством нужно было избавиться, остался.
«Всё будет хорошо», - уже перед самыми дверьми кабинета начальника отделения дал себе установку заведующий сектором.
Он постучал в дверь и, приоткрыв её, по-военному спросил:
- Разрешите?
- Заходи, - разрешил начальник отделения.
Придав лицу подобострастное выражение, заведующий сектором вошёл в кабинет.
- Как там у тебя проходит подготовка к голосованию? – задал начальник конкретный вопрос.
- Я уже всё обдумал, осталось изготовить урну и оповестить сотрудников, - сообщил о  степени готовности  мероприятия заведующий сектором.
- Короче говоря, у тебя ещё ничего не готово. А я надеялся провести мероприятие сегодня, - огорчился начальник.
- А  что,  есть  повод  торопиться? – задал наводящий вопрос заведующий сектором.
- Нужно провести мероприятие да к стороне. Только я не понял, когда ты будешь готов?
- Вы же говорили о сегодняшнем дне. Если хотите, можно и сегодня провести.
- Так у тебя ещё урны нет, и что там у тебя с бюллетенями? – попросил прояснить обстановку начальник.
- Урна у меня есть. Я уже принёс из дома пустую коробку из-под обуви. Осталось прорезь в ней сделать и урна готова.  Что касается бюллетеней, то их роль вполне сыграет лист писчей бумаги.  Сложил его пополам, и не видно, что на нём написано, и в сложенном виде легко в отверстие опустить.
- Я думал, бюллетень будет как-то по-другому оформлен. Иначе подтасовок можно не избежать, - сомневался в правильности решения начальник.
- После голосования коробка  будет унесена комиссией. Она сразу же произведёт вскрытие коробки и определится с результатами голосования. Кстати, кто в комиссию войдёт? – задал вопрос заведующий сектором.
- Я ещё с этим вопросом не определился, - ответил начальник отделения.
- Как определитесь, так сразу и начнём процедуру голосования.
- Я вот ещё что не понял, где будут устроены кабинки, в которых люди будут нужную фамилию вписывать в бюллетень?
- Кабинки не нужны. Каждый за своим столом напишет на листке фамилию и потом опустит листочек в урну. Не волнуйтесь, никто подглядывать не будет, - успокоил начальника заведующий сектором. 
- Ладно, ввиду отсутствия времени на серьёзные изменения в подготовке голосования, пусть всё будет, как ты рассказал, - наконец  дал согласие начальник.
- Как определитесь  с  составом комиссии и временем начала  мероприятия, позвоните мне. А я оповещу сотрудников.
- Хорошо, - согласился начальник. – Не забудь подготовить  урну.
- Если у вас ко мне вопросов нет, я пойду. Сотрудники, наверное, там  уже меня потеряли, - поставил точку  в разговоре заведующий сектором.
- Вроде все вопросы решили, - подтвердил окончательную договорённость начальник отделения. – Можете идти.
Заведующий сектором, не прощаясь, вышел.
«Всё-таки придётся проводить это голосование. А могли бы неприятностей избежать», - направляясь на этаж, где располагался его сектор, думал заведующий.
Как и договорились, заведующий сектором стал ждать звонка начальника. Вплоть до обеденного времени он был начеку, стараясь надолго не покидать своего рабочего места. Прошёл обед, но звонка так и не было.
«Неужели передумали? Хорошо бы разум победил над желанием проводить глупые эксперименты. Надоело им спокойно жить, так занялись бы чем-нибудь опасным в нерабочее время. Так нет, все готовы добровольно вступить в клуб  мазохистов», - думал заведующий сектором, всматриваясь в календарь, лежащий на столе под стеклом.
Наконец зазвонил телефон. Заведующий сектором ждал этого звонка, но всё равно от неожиданности вздрогнул.
- Да, вас слушают, - сняв телефонную трубку и приложив к уху, произнёс  заведующий сектором.
Однако звонил не начальник отделения, а начальник отдела. Он попросил заведующего  сектором зайти к нему в кабинет.
«Неужели снова совещание? Вроде сегодня не собирались. Или начальник отделения дал команду начальнику отдела, чтобы тот взял руководство предстоящим голосованием в свои руки?» - направляясь в кабинет начальника отделом, подумал заведующий сектором.
Предчувствия его не обмануло. В кабинете начальника отдела  за столом совещаний сидели все заведующие секторов.
- Присаживаетесь, - пригласил сесть за стол начальник отдела.
- Все в сборе.  Что ж начнём наше экстренное совещание, - начал вступительную речь начальник отдела.
Последовавшая после начала пауза намекала на серьёзность причины, по которой пришлось организовать это самое совещание.
«Сегодня пятница. Не лучше было бы отложить всякие совещания на понедельник. А тут на тебе, совещание, да ещё экстренное. Как бы  нас экстренно не запахали  работать на все выходные», - подумал каждый из заведующих секторов, кроме одного. Он теперь точно знал, что совещание собралась по его душу.
- Начальник отделения поручил нам провести выборы заведующего сектором, - сообщил он.
Смысл самой фразы вызвал у присутствующих оторопь. Ведь они были уже назначены приказом на должность. Так причём здесь какие-то выборы? Пауза после второй фразы позволила самому смелому  задать  вопрос.
- Нам непонятна сама постановка вопроса? Насколько нам известно, мы уже назначены приказом по институту заведующими секторами. Теперь, что же, эти приказы отменяются?
- Не беспокойтесь, приказы никто не отменял. Тут дело в  другом. Руководство хочет знать мнение коллектива. Поэтому это только лишь, как говорится, пробный шар, выборы  будут проводиться для одного сектора, - пояснил начальник отдела.
- Тогда причём здесь все мы, остальные, по кандидатурам которых голосование проводиться не будет? – задал резонный вопрос смелый заведующий сектором.
- Причём здесь все остальные? А при том, что, возможно, голосование скоро будет проводиться и в ваших секторах. По крайней мере, это не исключено. А пока попробуем на одном секторе, при этом с результатами  голосования все заведующие секторами будут ознакомлены. А сейчас все свободны, кроме вас. С вами мы должны обсудить детали дела, - начальник кивнул заведующему сектором пришедшему последним.
- Мне позвонил начальник отделения и попросил проконтролировать проведение голосования, а после проведения мероприятия забрать себе урну с результатами голосования. У вас всё готово? – после того, как заведующие секторами, не участвующие в мероприятии, вышли, сказал начальник отдела. 
- Почти. Через полчаса можно начинать, - ответил заведующий сектором.
- Людей оповестили?
- Нет, ещё не оповещал. С начальником отделения я договорился, что как только он мне позвонит и даст отмашку, я оповещу сотрудников.
- Тогда я не понял, почему вам для этого нужно полчаса? – задал вопрос начальник отдела.
- Полчаса нужны для того, чтобы люди могли подготовиться, отложить свои дела. А те, кто вышел в туалет или по каким-либо служебным делам, успели вернуться. Но, возможно, я ошибаюсь и потребуется немного большее времени, чтобы собрать в помещении всех сотрудников сектора.
- Хорошо. Приступайте. Но как только закончится голосование, сразу урну ко мне, - велел начальник отдела.
- А кто будет осуществлять вскрытие урны, и анализировать результаты? – поинтересовался заведующий сектором.
- Урну замотаем скотчем. А потом я позвоню начальнику отделения. Возможно, он сам захочет вскрыть урну и всё узнать первым.
- Я могу идти? – сам поставил точку в разговоре заведующий сектором.
- Да, идите и начинайте. А если возникнут какие-то трудности, сразу ко мне, - последнее замечание было присуще каждому из начальников, поскольку они считали себя если не всемогущими и всесильными, то, по крайней мере, очень мудрыми и прозорливыми.
« Приказать легко. А всю грязную работу должен выполнить более низший по иерархии. Вот она реальная вертикаль управления в действии», - отметил себе заведующий сектором, выходя из кабинета.
- Всем внимание! – громко произнёс заведующий сектором, едва переступив порог помещения сектора.
 Разговоры, не по теме работы, которые позволили себе сотрудники сектора, ввиду отсутствия заведующего, сразу прекратились.
- Сегодня в стенах нашего помещения, силами нашего сектора, будет проведено голосование. Конечно, не я должен вам это говорить, а кто-нибудь посторонний, поскольку цель голосования – узнать, кого бы вы хотели видеть заведующим нашего сектора.
- А как же вы? Вы кем тогда будете? – поинтересовалась сплетница Зоя, будто результат был уже известен и совсем не в пользу теперешнего заведующего сектором.
- Я тем же и буду. Пока тем же буду, - ответил заведующий сектором.
- Тогда в чём же смысл этого самого голосования? - спросил недовольный сотрудник сектора, который и заварил эту кашу.
- А смысл в том, что руководство хочет знать мнение коллектива.
- Раньше оно знать не хотело, а теперь вдруг захотело. Не кажется вам - это немного странно? – вопрошал тот же сотрудник. 
- Нет, не кажется. Сейчас времена изменились, сейчас в стране демократия. Вот  отсюда такие, казалось бы, странные желания. А теперь по ходу ведения дела.  Через полчаса начнём голосование. Само голосования будет проводиться так:  всем будут розданы листы бумаги, сложенные пополам, на которых каждый сотрудник напишет фамилию, имя, отчество претендента на должность заведующего сектором. Каждый записывает имя того, кого он желает видеть своим заведующим сектором. После заполнения бюллетень нужно опустить  в  коробку через прорезь в крышке. Сейчас я достану эту коробку.
Заведующий сектором подошёл к столу и вынул коробку, пристроив её на своём столе.
- А как же тайна голосования? Или у нас не тайные выборы? – задал неудобный вопрос всё тот же недовольный сотрудник.
- С соблюдением тайны у нас всё в порядке. Для этого лист сложен пополам и что написано внутри не видно. То есть написали, сложили пополам и опустили в урну. Всем всё понятно?
Никто не ответил, значит, понятно было всем сотрудникам. 
- Повторяю, через полчаса все должны быть на месте, - напомнил заведующий сектором.
Сам он сел на своё место и стал ждать, когда наступит время проведения голосования.
Оставалось совсем немного времени до назначенного срока, когда к нему подошла общественница Зоя.
- Я так и не поняла за кого нужно голосовать? – спросила она шёпотом.
- А все другие сотрудники тоже не поняли за кого голосовать? – в свою очередь спросил у Зои заведующий сектором, не стараясь скрыть своего вопроса.
- Про всех не скажу, но лично мне непонятно. Обычно на бюллетени написаны фамилии и напротив нужной ставится галочка. А тут нужно написать фамилию того, кто претендует на должность мне самой. Даже подсказки нет, какую фамилию следует записать, - уже не понижая голос, сообщила о трудностях выбора кандидатуры заведующего сектором Зоя.
- Если моя кандидатура тебя устраивает в должности заведующего сектором, пиши мою фамилию, А если нет, то пишу любую другую.
- Даже свою можно? – удивилась Зоя.
- Даже свою можешь записать, если, конечно, собираешься поработать в качестве заведующего  сектором. 
- Ладно, я вас запишу, - обещала Зоя и ушла на своё место.
- В помещение вошла длинная Надя и, узнав о предстоящем голосовании, подошла к заведующему  сектором.
- Я хотела спросить, - обратилась она к заведующему. – Голосование как будет проводиться?
- Не понял о чём ты? – не смог ответить ей заведующий.
- Для голосования нужна кабинка и бюллетени, - объяснила свою мысль Надя.
- В качестве бюллетеня будет сложенный лист бумаги. На нём будете писать своего кандидата на должность заведующего. А заполнять лист будете на своём рабочем месте. Надеюсь, никто к вам в листок не подсмотрит. Потом, как заполните, сложите лист и опустите  вот в этот ящик.
- А дальше что будет с ящиком? – поинтересовалась Надя.
- Дальше я отнесу его в кабинет к начальнику отдела. Там уже комиссия будет производить подсчёт голосов.
- Вам нужна какая-нибудь помощь? – спросила Надя, пологая, что помощь в таком серьёзном деле ей зачтётся.
- Вот папка писчей бумаги, возьми двадцать листочков, сложи их пополам и разложи по столам. Уже через пять минут начнём. А можно и сразу начать, как листочки разложишь, - принял помощь сотрудницы и дал последние указания заведующий сектором.
Надя, сделав всё, что ей велели, сама заполнила листочек. Сотрудники тоже заполнили листочки и  понесли их опускать в коробку.
- Все проголосовали? – спросил заведующий сектором и, получив молчаливое подтверждение сотрудников, понёс коробку в кабинет начальника отдела.
- Сейчас я позвоню начальнику отделения. Как он скажет, так и сделаем, - получив коробку, сказал начальник отдела.
Он долго не мог дозвониться, а когда начальник отделения взял трубку, получил указания:
- Я через полчаса освобожусь. Подходите ко мне с урной, заполненной бюллетенями. Обязательно возьмите с собой заведующего сектором. 
- Вы уверены, что ему  при подсчёте голосов тоже нужно присутствовать? – сомневался начальник отдела.
- Возьми его с собой. Ему полезно будет узнать, что думают  его подчинённые. Ведь это напрямую его самого касается.
- А если всё будет.. – начал говорить начальник отдела, но начальник отделения его перебил:
- Если всё не в его пользу будет, то  тут нужно думать. Но это не телефонный разговор. Приходите, а там посмотрим.
Начальник отделения положил трубку. 
- Ну что там? – не выдержав длинной паузы, поторопил с ответом заведующий сектором.
- Просил зайти к нему через полчаса вместе с тобой. Сейчас он занят, - сообщил начальник отдела.
- Я пока пойду к себе. Там подожду, - сказал заведующий сектором.
- Сейчас все уже домой пойдут. Рабочий день через десять минут заканчивается. Я думаю, тебе лучше здесь подождать, - высказал своё мнение начальник отдела. – И начальник отделения может раньше освободиться. Позвонит мне, а тебя нет.
- Я сейчас со стола всё уберу и приду, - обещал зав сектором.
Однако причина была в другом. Если он задерживался, а рабочий день заканчивался, то сотрудники, уходя из помещения, прощались с ним. По тому, как они будут прощаться сегодня, он решил определить, все ли проголосовали за его кандидатуру. Он выскользнул из кабинета начальника как раз в том момент, когда сотрудники сектора начали одеваться в верхние одежды, собираюсь на проходную, дабы покинуть помещение до понедельника. Он прошмыгнул мимо сотрудников так быстро, что никто не смог среагировать и попрощаться. Лишь некоторые, вернулись в помещение и попрощались с ним.
«Это не очень хороший признак. Хотя, может быть, я преувеличиваю и всё не так, как кажется. Я думаю, никто не хочет неприятностей, - успокаивал он себя.
Когда все ушли, он подождал немного и вернулся в кабинет начальника отдела.
- Ты как раз вовремя. Начальник отделения звонил мне и поторопил с приходом к нему.
Прихватив коробку с результатами голосования, оба направились к начальнику отделения.
- Сколько раз хочу вовремя закончить рабочий день, хотя бы в пятницу, а всё никак не получается, - поделился проблемой начальник отделения. .
Он снял трубку телефона и позвонил секретарше.
- Люба, принеси нам три кофе и можешь идти домой, - велел он.
- Как всё прошло? – для порядка спросил он.
- Всё прошло в нормальном режиме. Люди отнеслись к голосованию с пониманием, - хвалился заведующий сектором. – Мы всё же полувоенная организация и люди у нас дисциплинированные.
- Отрадно слышать такое. Значит всё прошло нормально? – повторил вопрос начальник отдела и заведующий сектором напрягся. Ведь известно, что у каждого начальника в подразделениях имелись свои осведомители. А что они донесли? 
- Вопросы задавали по ходу ведения выборов. Но, в общем, ничего предосудительного не происходило. Напротив, голосование прошло оперативно.
Секретарша принесла три чашка кофе и уточнила:
- Так мне можно домой идти?
- Да, можешь идти, - разрешил начальник отделением. 
Секретарша вышла, а начальник отделения достал из шкафчика початую бутылку коньяка и три фужера.
- Я думаю, по рюмки коньяка мы заслужили. Сегодня пятница и дело мы новое освоили. А это новая веха в нашем ведомстве, - объяснил свой поступок начальник отделения.
Он на одну треть наполнил фужеры, все чокнулись и за успехи в труде и обороне выпили.
Заведующий сектором пригубил кофе из маленькой кофейной чашки, запивая резкий, бьющий в нос, привкус конька. К тому же, кофе в магазине продавалось нечасто, относясь к разряду дефицита. А хорошее кофе и вовсе было не достать, хоть и стоило оно очень приличных денег. И всё же толк в кофе он знал. Иногда привозили  продуктовые наборы для сотрудников института, и в них был, в том числе, и растворимый кофе и даже кофе, выращенный в Бразилии.
«А кофе у начальства Бразильский. То же неплохой, но такой даже я пил. Так что не удивили вы меня товарищ начальник отделения», - подумал заведующий сектором.
- А теперь можно  вскрыть коробку и посмотреть результаты голосования, - поторопил начальник отдела.
- Конечно, сейчас вскроем. Но сначала я хотел бы услышать ваши прогнозы, - обратился начальник отделения к двум присутствующим в его кабинете членам счётной комиссии.
- Голосования состоялось, так что прогнозы уже не помогут, - напомнил о свершившемся факте заведующий сектором.
- Прогнозы и до голосования мало что могли изменить. Однако я бы хотел проверить, хорошо ли вы знаете своих сотрудников, - объяснил свою просьбу начальник отделения.
- Вы как хотите знать: в процентном отношении или в количественном? – задал наводящий вопрос заведующий сектором.
- Мне абсолютно всё равно. Говорите, как хотите, - сказал начальник отделения.   
- Я думаю, половина сотрудников за мою кандидатуру проголосовало, - ответил заведующий сектором.
- Только половина? А что же другие, почему, по-вашему, они не проголосовали за вашу кандидатуру? – продолжал вопрошать начальник отделения.
- Точно не отвечу. Наверное, потому, что такая вероятность результатов голосования наиболее реальная. А чтобы не гадать, нужно вскрыть коробку и посмотреть, - предложил перейти непосредственно к подсчёту голосов заведующий сектором.
Но начальник отделения не торопился, полагая, что вскрыть и пересчитать они всегда успеют.
- А вы что скажите? -  адресовал он свой вопрос к начальнику отдела.
 - Да, наверное, также, - ответил тот. – А вы-то сами что думаете по результатам голосования?
- Я думаю, результат ещё менее в пользу назначенного заведующего сектором.
- А почему так? – не понял логики начальник отделом.
- Сами посудите. Если бы все были согласны, то не возникло бы вопросов, и не нужно было бы проводить  это голосование - это раз. Все голосовали на своих столах, значит рядом находились руководители групп и сотрудники, особенно женщины, постарались сделать приятное своим руководителям групп – это два. Можно ещё привести аргументы и это будет и три и четыре и так далее. Чтобы больше не гадать, вскроем коробку.
Начальник отделения вскрыл коробку и, просматривая, что написано на листочках, стал раскладывать их в несколько кучек. Двое других с недоумением смотрели на начальника отделения, не понимая, зачем это ему. Ведь можно взять чистый лист бумаги и написать фамилии выбранных кандидатов, а напротив них поставить число, соответствующее тому, сколько человек проголосовало за этих кандидатов.
- Я разложил бюллетени по написанным фамилиям. Кстати, за вас проголосовал лишь один человек. Как я и говорил, женщины проголосовали за своих руководителей групп. Сотрудники мужского пола проголосовали за себя.
- А кто проголосовал за меня? Я то ведь сам в голосовании не участвовал, - задал вопрос заведующий сектором.
- Насколько мне известно, одной из групп в вашем секторе руководит пожилой отставник. Скорее всего, это  его выбор. За долгую свою службу он привык решения начальства не обсуждать. Вот и проголосовал за вас, - дал пояснения начальник отделения.
- По результатам можно сделать вывод, что голосование провалилось, - подал голос начальник отдела. – И никакой пользы нам от этого нет.
- Как раз наоборот. Польза есть, и ещё какая. И результат неплохой. Я имею в виду, что из этого нужно сделать правильные выводы:
Сотрудники ещё не созрели для выборов – это раз.
Мало мы ещё работаем  с нашими потенциальными избирателями, вот поэтому такой результат получаем – это два.
- Да, результат прямо скажем, аховый. Такой результат озвучивать…  - сомневался начальник отдела.
- Мы его озвучивать и не будем, - удивил ответом начальник отделения.
- А что говорить людям? Они же спрашивать будут. Многие, зная как сами проголосовали, поймут в чём дело. А тут недолго  и до скандала с более высоким начальством. Оно нас взгреет дважды: за неубедительный результат, и за то, что народ держим в неведении, - сомневался начальник отдела.
- Как раз в неведении мы никого держать не будем. Скажем, что голосование показало:  семнадцать человек за действующего заведующего сектором из двадцати голосовавших, - начальник отделения дал установку, что нужно говорить сотрудникам сектора.
- А поверит ли народ? Все сами знают, как голосовали, - усомнился в правильности такого решения заведующий сектором.
- Тот, кто голосовал за себя, в этом прилюдно не сознается, боясь, что его заложат начальству.  Тем более мы три таких варианта оставили. Не сомневайтесь, всё нормально будет.
- Это мы людям скажем. А что начальству сказать? Правду сказать стрёмно. Однако надо начальство предупредить, чтобы они впредь такой глупости не совершали, не пытались выяснить насколько сильно их народ любит,  - беспокоился заведующий сектором.
- Это я беру на себя. Расскажу, как всё было, и какие выводы следует  сделать, - обещал начальник отделения.
На том и порешили. После принятия решения присутствующие выпили ещё по тридцать граммов коньяка и разошлись по домам.
«Хорошо, что меня начальство назначило, а не выбирали тайным голосованием. Иначе мне никогда начальником  было не стать», - направляясь домой, думал каждый из трёх участников комиссии, проводивших подсчёт голосов.


                Мечты избирателей
  Сегодня была пятница. Сама по себе пятница день особенный, поскольку для основной части населения является последним рабочим днём недели. Не для всех, конечно, ведь многие работают в смену – сутки через трое и для них пятница ничем не отличается от  других дней недели. А в бригаде сантехников, в их сантехническом подвале сегодня наступил праздник. И наступил он не только потому, что сегодня пятница, последняя на этой неделе.  Сантехники люди особые, их услугами население пользуется практически каждый день и щедро платит за это и деньгами и самогоном, поэтому праздник у сантехников каждый день недели. В понедельник и во вторник, в среду и четверг - праздник, так как каждый из этих дней является последним днём, понедельником, вторником и так по порядку, на этой неделе, а значит, требует особого к себе отношения. Что тогда говорить о пятнице!? Тем более пятница на этой неделе была необычной: завтра был день голосования, и это обстоятельство требовало отметить праздник более торжественно.
  Сегодня в подвале сантехников за столом сидело трое. Четвёртый сантехник, Колька сидеть не мог по причине недельного запоя. Он лежал на грязном диване и спал, а его периодические пробуждения отмечались выплесками  отборного мата. Однако сидящих за столом сантехников это обстоятельство не смущало.  Они уже накатили по соточке водки и, закусывая из банки кабачковой икрой, не забывали о духовном общении.
- Говорят будто завтра день голосования, - подал голос Витька.
Из троих сидящих он был самым молодым и самым любопытным. Двое других были сантехниками среднего возраста, начинавшие свою карьеру ещё в советское время и помнящие об этом времени разные подробности. То было время их молодости, когда тогдашняя жизнь по прошествии лет казалась  интереснее и краше сегодняшней.
- А что за выборы, кого выбирать будем? - спросил Кузьмич, один из двоих ветеранов сантехнического дела.
- Вот этого не скажу, не знаю. Сам я узнал об этом только вчера, когда у одной семейной пары в их квартире ремонтировал сливной бачёк, - ответил Витька.
- Надо было бы спросить о самом главном: будет ли на избирательном пункте буфет? – удивил присутствующих Кузьмич.
- А что тебе до этого буфета, когда пиво есть в любом магазине, в любом ларьке? – высказался  Витька.
- Ну не скажи! Выпить пива в ларьке – это одно. А выпить пиво в буфе при пункте голосования – это другое. Сразу чувствуется наступление праздника, - пояснил разницу Кузьмич.
- Что-то я никогда не видел, как ты пиво пьешь. Ты водочку да самогон предпочитаешь. Или ты ради праздника собираешься изменить привычкам? – пытал Кузьмича Витька.
- Молодой ты ещё, не понимаешь главного, а всё потому, что мало ты ещё в жизни смыслишь. Вот мы, старики, жизнь поняли и знаем когда и что нужно себе позволять, - пристыдил молодого Кузьмич.
Но тот не смутился и предложил новый тост:
- Выпьем за день голосования, - провозгласил он и сам разлил в стаканы ещё по соточке. 
Все взяли по стакану и выпили.
- По мне водка или самогон лучше пива, - поделился своим мнением Витька. – Пиво сколько не выпей, а не в голове не в жопе ничего не изменится. Слабое пиво сейчас делают и, надо сказать, противное. Потом в животе погано становится.
- Вот здесь я с тобой соглашусь: разучились пиво делать, всякую гадость продают, но только не пиво. А какое раньше пиво было! Народ за ним с самого утра очередь занимал. С бидонами, с банками в очереди стояли, чтобы больше его набрать. И стоило оно совсем недорого, доступно каждому рабочему человеку, - подался в воспоминания Кузьмич.
- А чего его в бидон набирать? Взял полиэтиленовый пузырь пива ёмкостью на полторашку, и пей себе, -  подал голос Витька.
- Тогда никаких полиэтиленовых пузырей не продавали. Тогда пиво привозили либо в дубовых бочках, либо в металлических цистернах, из которых его и продавали. Бидончик нальёшь, кружечку пива тебе в качестве прицепа нацедят, и пей себе и радуйся, - включился в разговор второй пожилой сантехник, Иваныч.  – Вот  то было пиво, так пиво.
- А для гурманов в магазине иногда выбрасывали пиво в стеклянных бутылках. Но оно не такое свежее и вкусное было, как разливное, - дополнил картину Кузьмич.
- Вы так аппетитно говорите, что у меня слюнки потекли. Ужас как захотелось вашего разливного пива отведать, - съехидничал Витька и налил всем ещё по сто граммов.
- За всё хорошее и за ваше тогдашнее пиво, - произнёс он тост,  сообразуясь с теперешним настроением.
Некоторое время сантехники молчали, хрустя головкой лука и зажёвывая его чёрным хлебом. 
- Вот вы говорите, буфет, - снова подал голос Витька. – А что хорошего в том буфете будет? Разве что пиво из банки или полиэтиленовой баклажки. А для детей газировка и печенье.
- Ну и что в этом плохого? Людям тоже нужна разрядка, а пиво эту разрядку даёт, - поучил молодого Кузьмич.
- Разрядка должна соответствовать напряжению. Как я понимаю, выборы – это верх общественного напряжения, когда из заявленных кандидатов надо правильно выбрать всего одного, - выдал Витька, чем немало удивил своих коллег.
- Ну, предположим, - только и смог сказать Кузьмич.
- Так я вот о чём, - продолжил мысль Витька, - если напряжение велико, так и средства по снятию его должно быть подстать. Значит в буфете должны поить не пивом, а водкой и, для особо щепетильных, коньяком.  Кстати, уже и водка для этих целей придумана. Называется такая водка «Жириновский».
- Слышал я о такой водке, но никогда не пробовал, - подал голос Кузьмич.
- Я пробовал такую водку, ребята во дворе пили и меня угостили, - сказал Витька.
- И как она тебя показалась? – спросил не разговорчивый сантехник, Иваныч.
- Никак не показалась: водка, как водка. Но этикетка на ней знатная, там сам Жириновский в зимнем прикиде почти во весь рост стоит, - сказал Витька.
- Интересно, а есть водка с названием в честь лидеров других партий? – поинтересовался Кузьмич, который особых претензий к качеству выпивки не предъявлял. Он с удовольствием пил и пахучий самогон, если услуги сантехника оплачивались натуральными продуктами.
- Пока не встречал, - ответил Витька. – Наверное, потому, что лидеры часто меняются у этих партий.
- Так можно было бы водку названием партий именовать, - внёс предложение Кузьмич.
- А какие сейчас партии в обиходе? – поинтересовался молчаливый сантехник.
- А кто их знает, какие они там. Они появляются и исчезают. Ищи их как ветра в поле. Я знаю, раньше КПСС была. А теперь вроде нет её уже, - показал свою политическую дремучесть Кузьмич.
- КПСС уже давно нет. Но коммунистическая партия есть, - порадовал Витька.
- А кто там руководитель партии или секретарь, теперь уже не знаю как там у них? – спросил молчаливый сантехник.
- Мне их газетенку в почтовый ящик бросили. Там было написано, что возглавляет парию Зюганов. Только давно это было, сейчас, может, кто-нибудь другой возглавляет, - Витька объяснил причину своих глубоких знаний современной российской политики. 
- Так как тогда должна будет называться водка от коммунистов – «Зюгановкой» что ли? – предположил Кузьмич.
- Нам какая разница? Всё равно за неё деньги свои кровные платить нужно. Вот если партии в буфете водкой бесплатно угощали бы, тогда другой коленкор, - высказал смелое предположение молчаливый сантехник. 
- Если бы партии бесплатно угощали, на выборы пришли бы всё кто сможет доползти до пункта голосования.  Жаль, что такого никогда не будет, - посетовал  Кузьмич.
- Может и будет. Надо идею пустить в массы, она и дойдёт до нужных ушей. Я думаю, тут даже конкуренция среди партий будет: избирателей больше не становится – мрёт сильно народец. А тот из партийных, кто больше избирателю нальёт, того и голос будет, - мечтал Витька. 
- Ты мечтать, мечтай, а дело не забывай, - напомнил об обязанностях Кузьмич. – Давай, наливай.
Витька налил по сто граммов, все выпили. Потом налил ещё по сто. Потом Витька сбегал ещё за бутылкой, и празднество продолжалось до полной тишины. Среди ночи позвонили сантехникам и вызвали прочистить засор. За работу дали два литра самогона, что позволило продолжать праздник ещё целый день. В краткие между выпивками периоды сна сантехникам снился буфет, в котором каждая из партий наливала избирателям выпить, причём совершенно бесплатно. В результате все избиратели были пьяными и довольными. А для самих сантехников выходные как-то незаметно перетекли в будни, в которых тоже имелись если не праздничные дни, то праздничные вечера. Ведь впереди был вечер понедельника, вторника, среды и четверга, не говоря уже о пятнице. И каждый из сантехников теперь был не против, чтобы этих самых партий было как можно больше, если на выборах они будут наливать избирателям водку совершенно бесплатно. Хорошо, что сейчас число партий и вправду весьма многочисленно. Значит многим хочется сладко пить и есть, и ничего при этом не делать. Значит и для простого народа, что своим трудом себе на праздник зарабатывает, тоже надежда есть на сладкую халяву, если на выборах представители партий совсем бесплатно своим избирателям водку наливать будут. Может быть, в этом и есть основная идея многопартийности при полной убогости  партийной мысли и  отсутствии идей по улучшению жизни населения. А лишь идеями по улучшению собственной жизни руководителей партий историю не повернут к счастливому будущему всех народов.
Мечтай избиратель, надейся на лучшие времена, ибо не хлебом единым жив человек.


               
                Эх,  дороги!
  Исстари Россию мучили две напасти: дураки и дороги. Говорят, на дураках воду возят. Не знаю как насчёт воды, а вот воз социалистической индустрии  они тянули исправно. Умники их погоняли, показывали пальцем на горизонт, говорили:  «Вот она наша цель! Видна уже, линией впереди обозначилась».  Все верили и тянули. А умники говорили, да сами, наверное, в это время кукиш в кармане держали.  Им, умникам, хорошо было. Пока все этот воз тянули, они жили-поживали,  добра наживали. А как добро нажили, задумываться стали. Все тянут - потянут,  до горизонта никак  дойти не могут.  А, поди, бросят тащить и спросят: «Долго ли ещё ехать – ковылять»?     Или спросят чего похлестче, намекая на наглую ложь:   «Доколе!?»  Вот и отвечай им всем, выкручивайся. Взяли тогда умники, да повернули оглобли.  Знать, мол, ничего не знаем, это общее ваше заблуждение, что не туда тянули. И вообще, виноваты во всём те, которые до нас были и дорогу указывали. Мы честные, прямо так, в глаза вам всю правду - матку  режем: «Не туда идём, хоть ты тресни, не туда.  Нету никакого будущего с человеческим лицом. А есть современный развитой капитализм.  Только вот лицо его мало кто увидеть может. Для всех других на обозрение выставлена совсем другая, противоположная лицу часть, но зато значительно большая и мясистая. Её и в телевизоре для всех показывают часто, поскольку она является основной и самой главной частью капиталистической культуры. А самое главное, она остаётся доступной для всех и любимой народом частью. Так что поворачивай оглобли, налегай на постромки, сучи ножками, крути колёса повозки».  Все дураки, что повозку тянули, конечно, поддакивают умникам, чтобы, значит,  их тоже  умными считали, сожалеют об ошибке в голос: «Ох, да ах. Точно не туда едем граждане – товарищи – господа». Развернулись все дураки в другую сторону, да потянули опять. А умники что? Они все сразу в господа определились.  Знай, нахваливают новую повозку, которая из той же старой сделана. Всех они подбадривают:  «Не горюйте, что дорога с ухабами. Дальше легче будет». 
И точно, чем дальше, тем легче. С того воза умники многое умыкнули, да за деньги продали. На то они и умники – всем прочим рубли, а себе деньги.  «Не волнуйтесь, - говорят. – О своём будущем мы за вас волноваться станем, и оно потихоньку придёт».
Все дураки слушают и тянут. Даже про свои собственные карманы забыли. Хвать за карман, чтобы, значит, понюшку табаку, да и в свой нос, а там шиш – ветер гуляет. Умники и об этом позаботились, облегчили ношу, «приватизировали» в свою пользу.
  Да что мы про этих дураков! Их всё равно в умники никто не допустит, поскольку капиталов дураки не имеют и теперь уже никогда  не наживут. Так что это сейчас уже не проблема, слили дураков в отстой и делов - то на копейку, коли по всем вертикалям и горизонталям власти должности они же, умники, заняли.  А вот дороги – это проблема, так проблема. Их ремонтировать надо, а то и заново строить приходится. А как тут не «приватизировать»  хотя бы часть выделенных на ремонт и строительство денег? И хочется «приватизировать» всё больше и больше. Таковы уж теперешние реалии.  А раньше, до кардинального поворота как было?   
Когда туда, к светлому будущему, воз тащили, сами дураки дорогу протаптывали. А теперь, когда народ повернули, дорога должна остаться.  Но дорога ли это? Да что там говорить, обидно право по такой дороге идти.  Вроде бы асфальт, а такие на нём колдобины, да  ямы, прямо какое-то асфальтовое бездорожье получается. С одной стороны, дорога  есть, вот она под ногами чёрным асфальтом закатана. А с другой, что ни шаг, то яма или колдобина, которую танку не преодолеть.  Что там далеко ходить, в городе всё-таки живём, по этим городским колдобинам нам воз тащить. Прямо скажем, дороги у нас в городе плохие, прямо-таки поганые дороги. Строит, например, кто-нибудь из умников себе коттедж. Небольшой такой – двух, трёхэтажный в центральной части города или чуть-чуть подальше.  Чтобы, значит, от  трудов праведных качественно отдохнуть можно было. Ну, строит себе и строит, кому какое дело, где он миллионы долларов нагрёб. Тем более, тем, которые воз тянут, глазеть некогда, их  карманы умники облегчили, а кушать всегда очень хочется.  А он, умник, возьми да асфальт на городских улицах перекопай. Газ в доме нужен, вода водопроводная нужна, телефон, а значит, и кабель телефонный тоже не лишний.  Уже не говоря о потребности девать куда-нибудь жирные отходы, выходит, и канализация тоже нужна. И каждую улицу приходится бедолаге – умнику  перекопать, то бишь общую для всех дорогу. Опять же для собственного дела канава - вещь полезная. На ней конкурирующий умник споткнуться может и с повозки ещё что-нибудь лишнее стыбзить не успеет, дав тем фору умнику – строителю канавы.  Закопать обратно канаву и асфальт положить  ни сил, ни желания умнику уже не хватает.
  Всякий прочий, другой народ, который воз тянет, мучается, когда канавы переезжает.  Тут уже не повозка на колёсах, а волокуша нужна.  Если те, которые перекопали, сжалились бы над прочими, да подсняли с повозки ещё кое-что, а потом и саму повозку на свою усадьбу закатили, заменив её во всеобщей упряжи на волокушу, вот радости-то было бы. Всем остальным какое облегчение в дороге.  Не все только в этой убогой упряжи идти согласны.  Есть ещё некоторые,  сбившиеся с ездового шага, которые не осознали важности исторического, судьбоносного момента: что нужно только из своих российских умников богатых, разжиревших на добре, приватизированном по воровским, принятым ими же законами, растить.   Они, эти несознательные, хотят или, лучше сказать, мечтают, поскольку, даже воровской закон, принятый в государственных учреждениях, обратной силы не имеет, разбогатевших бедолаг – умников заставить канавы закапывать,  да снять с них денег  столько, насколько те разграбили народное добро, да получить компенсацию за потерянную государством выгоду, поскольку приватизированную государственную собственность умники не полноценно деньгами, а кукишами оплатили. Хоть и приватизировали они всё намного раньше /в 1993 г./, чем закон о приватизации приняли/ в 1997 г./, только они сразу говорить стали, что обратного хода нет. Всё теперь им принадлежит. А народ не верит и посмеивается, да только зря посмеивается. Они, умники, как из танков по народным избранникам постреляли, намекая тем, молчите, мол, убогие, не понимаете, кому служить должны, и сразу конституцию переписали. Нынче всё, что раньше народу принадлежало: земля, недра территории государства, теперь принадлежит России. А это не одно и то же.  России всё принадлежит, а значит, тем, кто её, родину нашу, в данный момент возглавляет и тем, кто рядом с этим правителем сидит и в своих, близких и доверенных правителю ходит.    Однако снова вспомним о главном:  о дорогах.
  Дороги наши, конечно, в плачевном состоянии, да только у нас ещё площади имеются. Площадь тем хороша, что по ней по кругу ходить можно и в этом большое преимущество есть. Вроде бы не стоишь, идёшь, а всё вокруг знакомое. Каждую ямку, каждую колдобину уже знаешь. Только  то  плохо, что ямы с каждым разом всё глубже становятся, разбивает их идущая толпа и колёса повозок.  Опять же расстояние до намеченной цели не уменьшается, получается только одна видимость передвижения в нужном направлении. Ещё то плохо, что собираются всякие несознательные личности на площади  и начинают всех  выдающихся, изрядно обогатившихся в приватизацию умников ругать.  Видно, опять мечтают всех прочих по бездорожью пустить. Вместо того чтобы воздух сотрясать, взяли бы эти несознательные личности лопаты, носилки, да ямки присыпали. И простому народу облегчение, тащить воз легче и умникам прибыток, поскольку тащить повозку легче станет, значит, власть их, умников, о народе шибко печётся.  О последнем проплаченные подпевалы бы народу донесли и в голос  умников  прославили  бы.  А тех, несознательных личностей, что народ баламутят и господ умников ругают почём зря, плохо, наверное, жизнь учила, раз до сих пор не знаю, что тот, кто деньги платит, тот и музыку заказывает.  А без музыки,  какие песни?
  Однако и у господ умников не всё ладно да хорошо.  И господа умники тоже плачут, и они в мучительных сомнениях терзаются.  Едет умник на престижной машине: Мерседесе или Форде и перед каждой ямкой тормозит. Не знает ведь какая у ямки глубина, под слоем грязной мути в ней дна не увидишь. А если в ней и вовсе дна нет? Булькнешь предсмертным пузырём и поминай, как звали.  Рискует умник, но едет всё равно.  У него, как у таксиста застойных времён социализма, время – деньги и доллар катится впереди, зовёт за собой, манит зелёными тонами. Сказали бы в те далёкие времена главному капиталисту Генри Форду, что через сто лет на российских дорогах автомобиль его завода пешеход обгонять будет. Вот старик удивился бы. Наши местные умники много говорят о дорогах. Сами по ним вынуждены ездить. Да, видно, умникам чего-то недостаёт, руки до дорог не доходят. До денег, выделенных из бюджета на ремонт и строительство дорог, доходят и пилой по ним знатно проходятся, а до самих дорог не доходят. Недосуг, видно, дорогами заниматься.  А может быть, не такие уж они умные и всесильные? Обман всё это, театр  для легковерных.  Так или иначе, а проблемы в наших городах всё те же, российские. 
Хорошо ещё, что основных проблеем, как было две, так две и осталось. Как говориться, и на том спасибо. Но дороги, где они наши проторённые дороги!? Только и остаётся воскликнуть:  «Эх, дороги!»


                Два брата
             (Сказка для взрослых о любви, верности и семейных ценностях)
  Жили-были два брата. Старший – Фёдор умным был, во всём понимал свою выгоду. Младший – Иван так себе, вроде не дурак вовсе, да и умным назвать тоже нельзя.  Норовил всё помочь кому-нибудь просто так, нахаляву, как будто ему самому делать нечего. Да и вообще лез во все проблемы, своих ему мало было. Что там говорить, дурак да и только.  Это в сказке всё просто: то плохое, то хорошее, а в жизни всё сложнее.
  Старший брат уже учился в вузе, а младший школу заканчивал, когда всё это началось. Попросту сказать, оба брата влюбились.  У младшего всё было просто. В соседнем классе училась девчонка  Люба. Красавицей её не назовёшь, дурнышкой тоже, одним словом, самая обычная. Весёлая правда была, хохотушка, телом складная и по всему видно, хозяйка ладная. Целовались с младшим под лестницей и больше ни-ни, Иван не нахал был. А перед выпускными экзаменами он сделал ей предложение стать его женой и она согласилась. У старшего всё было иначе. Все девушки на Фёдора заглядывались, статный он был, красивый, умел себя преподнести. Он с девушками обходился мягко и снисходительно, позволял за собой ухаживать, но близко не подпускал, видно, чувствовал, ждал своего звёздного часа. И вот когда Фёдор уже учился на третьем курсе, на первом появилась Светка,  высокая, стройная, красивая какой-то кукольной красотой.
Когда она проходила мимо группы ребят, они замолкали, глядя на её кукольное личико, маленькие обтянутые кофточкой упругие грудки и уже удаляющиеся, покачивающиеся при каждом шаге, стройные бёдра с круглой попкой. Говорили что отец у неё не последний человек в городской администрации, водит дружбу с заморскими солидными коммерсантами. За услуги, оказываемые коммерсантам и элите городской, обласкан и  теми и другими. Всё это делало Светку желанным объектом вожделений для многих искателей счастья и благ жизни. Однако сама Светка не торопилась отдать себя в безраздельное владение кому-нибудь из претендентов. Казалось, ей доставляло удовольствие постоянно быть в центре внимания, не переходя при этом дружеских отношений, периодически приближая кого-нибудь из воздыхателей для более интимного общения. Фёдор старался не выходить из поля Светкиного внимания, не переходя при этом дружеских отношений. Он, так же как и Светка, пользовался успехом у поклонниц, всякий раз ускользая от более назойливых проявлений чувств. Такое поведение не могло ни заинтриговать Светку, для которой все воздыхатели становились лёгкой добычей.
  Как-то раз на студенческой вечеринке она подошла к Фёдору и без всяких вступлений  попросила проводить домой. Они шли по ночному городу не торопясь, разговаривая как давнишние друзья, которые понимают друг друга с полуслова. Они подошли к подъезду дома, в котором жила Светка, и Фёдор стал прощаться, но Светка долгим поцелуем прервала его. Затем, разорвав поцелуй, приложила палец к губам, взяв, таким образом, обед молчания, потащила его к себе на четвёртый этаж. Уже в Светкиной комнате он сам обнял женщину и, припав долгим поцелуем к её губам, стоял, всё ещё не веря в свою удачу. Ночь пролетела мгновенно. Первые ощущения молодого упругого женского тела, готового слиться с тобой воедино, чувство полёта души и разливающейся по тебе истомы, всё это волнами накатывало опять и опять.
  Прошло несколько недель, а отношения между Фёдором и Светой оставались такими же отстранёнными как прежде, словно совсем недавно между ними ничего не было. Иногда она позволяла себя уговорить, и они вместе шли в кино или на дискотеку. То же самое она позволяла делать и другим кавалерам. Так продолжалось два года: редкие встречи в Светкиной комнате, такие же редкие походы в кино. Кавалеры сменяли один другого, лишь Фёдор хранил верность этому непостоянному созданию. Другой бы давно оставил почти безуспешные ухаживания, но он был другого мнения.
  Фёдор уже писал диплом, когда пробил его звёздный час: ему сделали предложение.
Как-то раз, когда Светкино внимание снова переключилось на Фёдора, и он проводил её домой, Светкин отец попросил уделить ему несколько минут. Он так же бесцеремонно, как и его дочка, без всяких вступлений перешёл к делу:
- Молодой человек! Я знаю, как долго и настойчиво вы добиваетесь внимания моей дочери. Должен заметить, что она, как большинство красивых женщин, ветрена, но это скоро пройдёт. Не скрою, что из всех её воздыхателей вы мне наиболее симпатичны. Я навёл о вас справки и результатом изысканий остался  доволен. Посему хочу сделать вам предложение – стать моим зятем. Думаю, Светлана не будет против. Хочу пояснить, почему именно сейчас настал необходимый для всего этого момент. Дело в том, что мой друг, коммерсант из Америки, предложил моей дочери работу по контракту в Америке.
Кстати, там у него крупное семейное предприятие, то есть в деловом партнёрстве с супругой. Супруга намного его старше, сами понимаете, чтобы не было кривотолков, моя девочка должна быть замужем за приличным человеком. Вашу судьбу я обещаю устроить, подыщу вам приличное, очень приличное место работы. Вы тоже потом переедете работать по контракту в Америку. При вашем джентльменском отношении к Светлане, я надеюсь на положительный ответ.
  Да, Светин папа не ошибся, Фёдор был согласен на всё. Свадьбу откладывать не стали, через неделю обвенчались. Ещё через неделю Светка укатила работать по контракту в Америку. Фёдора, после того как он защитил диплом, пристроили на приличное место на котором и работать то не надо было. Сиди себе за столом с важным видом, да отвечай на телефонные звонки всего двумя словами: да или нет. Одним словом живи и радуйся. Только женатому без жены не очень то радостно. Иногда хочется прижать к себе её тёплое, родное, желанное тело, забыться в интимных чувственных ласках, а потом уткнуться носом в тёплую подмышку и уснуть. Хочется чувствовать рядом другую родную тебе человеческую душу, которой ты тоже нужен.
   За эти же несколько лет младший брат успел жениться, отслужить в армии, завести двоих детишек: девочку Машу и мальчика Колю. Жили весело, радостно. Прежде чем сделать какую-нибудь серьёзную покупку, неважно какую, что-нибудь из одежды или что-нибудь из мебели, долго обсуждали, как это будет выглядеть, прикидывали и так и этак. Достаток был в семье, но на лишнее не хватало. Иван после армии на завод пошёл механиком. Золотые руки у него были, за это начальство его ценило и заработком не обижало. Люба нянечкой работало в детском саду, опять же при детях была. Жили дружно, но тесновато, в общежитии у них была всего одна комната.
  Ещё когда Иван и Фёдор в женихах ходили, часто у них меж собой один и тот же спор разгорался. Иван обычно говорил Фёдору: «Что ты себе такую непутёвую нашёл. Ладно бы до свадьбы с одним тобой гуляла, а то гуляет со всеми подряд. Нашёл бы себе такую же, как моя Люба, лицом не красавица, зато в теле, весёлая и честная не то что твоя Светка».
На что Фёдор ему обычно отвечал: «Мал ты ещё и глуп меня учить. Красивая потому и гуляет, что спрос на неё есть и выбрать есть из кого. А твоя, которая так себе, такого выбора не имеет, весь её выбор ты один. Ладно бы путёвым был, а то даже девку ублажить не можешь, нашёл тоже причину, до свадьбы ни-ни. Будто не видишь, что невмоготу ей уже свадьбу твою ждать, хочется более решительных ласк. Вспомнишь ты меня потом, поймёшь, нет такой женщины, которая не хотела бы и не попробовала бы чужого хотя бы раз. Только моя красивая до свадьбы напробуется, да ещё с такими, которым я и в подмётки не гожусь. А выйдет замуж всё равно за меня. Твоя же некрасивая побежит к тому, кто позовёт, хотя бы только из любопытства, несмотря на то, что он может быть старым, страшным и без глаза. Вот в этом только и вся разница между поведением красавицы и дурнушки. И за своей женщиной смотреть надо, а то будет кто-нибудь всё время рядом, там, где ты быть не можешь, например, на её работе, привяжется как клещ, подольше ей попоёт, глядишь и уговорил. Вообще чтобы ты понял, скажу просто: лучше есть торт всем вместе, чем дерьмо в одиночку».
Иван настаивал на том, что его Люба не такая, как все остальные, что она лучше всех. На этом обычно спор и заканчивался и каждый оставался при своём мнении.
    Много времени прошло с тех пор. Иван уже на двухкомнатную квартиру накопил. Каких-то восемь лет всего и понадобилось для этого. Оставалось только дождаться, когда строители дом сдадут, чтобы жильцы смогли занять свои новые квартиры. Пора было думать о покупке новой мебели для этой квартиры. Однако денег было в обрез, только -  только чтобы расплатиться за новое жилище.  Надо сказать, что Иван лентяем не был, старался на заводе на сверхурочную работу остаться, чтобы заработать побольше. Но жена зарабатывала мало, да и дети росли быстро, и покупка детской одежды была почти ежегодным финансовым бременем. Оставшийся от накоплений на квартиру семейный бюджет тратился на жизнь. Жена давно уговаривала Ивана написать брату в Америку пусть, мол, поможет, чем сможет. Но Иван отказывался, стыдно было рабочему человеку попрошайничать.
  В Америку Фёдор уехал давно, через год после того, как расписался со Светой. Дела фирмы потребовали длительного пребывания этого самого Светиного коммерсанта в Росси. Куда они со Светой и приехали. Фёдора, чтобы он не мешался, отправили работать по контракту управляющим на виллу в Майями. Фёдор писал брату редко, в основном присылал поздравления. В последнем письме он описал более подробно сою жизнь.  Хвалился тем, что забот у него мало, оклад хороший, много свободного времени, которое он с пользой для себя тратит. А в конце приписал, что живёт он уже на своей, правда более скромной нежели у хозяина вилле. Виллу эту подарил жене её любовник, он же  его и её хозяин – тот самый коммерсант.
   Друзья, которые навещали Ивана, почти всегда просили рассказать об Америке, спрашивали, как там живёт его брат. Иван охотно рассказывал и в подтверждение зачитывал некоторые фрагменты из писем брата. После ухода гостей разговор с женой обычно не клеился и они сидели молча за опустевшим столом, думая каждый о своём. Ивану было немного обидно за то, что до сих пор не имеет собственной квартиры, хотя  работает много, насколько хватает сил. В один из таких вечеров грустные мысли не покидали его голову и он, тяжело вздохнув, произнёс: «Да, дела».
Супруга выразительно посмотрела на него и сказала:
- Перестал бы ты позориться, читать это враньё всем своим гостям. Надо же такое придумать, что какой-то там любовник за простую бабью любовь виллу подарил. Скажу тебе из своего женского опыта, быть такого не может. Тут флакона дешёвых  духов от кавалера и то не дождёшься, а он видите  ли, виллу подарил. Пьёт, наверное, там с горя  беспробудно, ведь при живом муже его жена с другим не прячась живёт. Вот с пьяных глаз и пишет нам всякую галиматью.
  Иван поднял глаза от разложенных на столе писем брата, посмотрел на располневшую  и потерявшую привлекательность своими былыми формами жену, посмотрел на две детские кроватки, стоящие в углу, в которых досматривали десятый сон его дети и, ни слова не говоря, встал и вышел в коридор.
   В конце этого года семья Ивана переезжала в свою новую двухкомнатную квартиру. Для семьи из четырёх человек двухкомнатная квартира была тесновата, но сознание того, что это твоё собственное жильё, делало этот переезд радостным, незабываемым событием. Новоселье отпраздновали скромно в кругу семьи. За хлопотами переезда, устройством быта на новом месте пролетели несколько месяцев, и только сейчас Иван вспомнил, что не написал брату об этом событии. На его письмо брат не замедлил ответить. Он поздравлял, желал всех благ, и чувствовалось, что от души радовался за брата, и может быть, даже  ему завидовал. О себя брат написал, что стал холостяком и безработным, и если бы ни навыки плотника, которые он получил на отцовской даче, то вообще умер бы с голоду. Коммерсант, который был благодетелем его самого и Светки, овдовел. После чего он пожелал жениться вторично на его, Фёдора,  супруги - Светке. Поскольку со Светкой они фактически не жили, получить развод не представляло никаких юридических трудностей. Ещё он писал, что у него со Светкой не было детей и ему некому будет преклонить свою седую голову. Писал, что как заработает денег, вернётся обратно в Россию, попробует всё забыть и начать жить по-другому. Иван дочитал жене письмо, посмотрел на её начинающую седеть голову, на некрасивое, и ему одному милое, лицо, на располневшую и потерявшую былые формы фигуру, на нежные, ласково обнимающие его по ночам и такие заботливые днём руки, и на душе почему-то стало светло и радостно.
  Вот и сказки конец. Что в ней плохого, что хорошего? То ли что женская любовь ненадёжна и недолговечна? То ли семья и верность ей - самое главное в жизни? То ли пожить лучше сладко да легко хотя бы некоторое время, а там дальше будь что будет? Кто его разберёт, кто подскажет как оно правильно? Только это другая сказка и для каждого она своя.

                АЗАРТ
  Заканчивался осенний день. Накрапывал дождик. Редкие, пронизывающие холодной сыростью, порывы ветра срывали жёлтую листву деревьев и несли её по тротуару. Темнело. Люди, подняв воротники плащей, прячась от мелкого назойливого дождя под грибы зонтиков, спешили с работы в свои тёплые жилища. Прижавшись к чьей-то тёплой и мокрой спине, возвращался со службы домой Либерзон Иосиф Виссарионович.
  Названый именем своего великого соотечественника, он не был столь удачлив в жизни, как его тёзка. Каждый день начинался с того, что он ехал на том же троллейбусе на работу, вернее сказать на службу, поскольку в соответствующей графе личного дела стояла запись: служащий, образование высшее, специальность инженер-механик.
 Те несколько страничек текста, составляемых им казённым языком, которые потом подшивались в пухлые папки годовых отчётов, были такие же казённые и ничтожные по своей сути. Но тот факт, что они проходили жёсткую «цензуру» и правку на всех этапах чтения данных трудов служащими, стоящими на восходящих вверх ступенях служебной лестницы, делали весь труд и эти страницы весомыми и значимыми. Поэтому и создатели этих бумажных творений в своих собственных глазах ощущали себя незаменимыми и значимыми. Но так было только в стенах этого благопристойного заведения. Стоило лишь выйти за его стены, это ощущение бесследно исчезало. Огромный поток людей, которым нет до тебя никакого дела, частичкой которого становился и ты сам, подхватывал и уносил прочь. Лишь в троллейбусе, где люди в тесноте стояли прижавшись друг к другу тёплыми спинами, это ощущение потерянности уходило. И вместе с теплом, излучаемым человеческими телами, в тебя входило умиротворение и покой. Хотелось долго - долго не терять это чувство, но люди входили и выходили, унося с собой частички этого тепла. Потом ещё несколько минут ходьбы по тёмным улицам и ты, наконец один дома  в своей пустой однокомнатной квартире. Ни жены, ни детей ты один в однокомнатной квартире. Когда-то у него была жена и в то время положение мелкого служащего обычной рядовой конторы, такое же, как у всех остальных их знакомых не унижало его в глазах супруги. Все были, как и он, в меру бедны, честны, как этого требовала мораль, присущая той общности, имели своё хобби и маленькие недостатки. Но всё изменилось: устои моральные ценности, сам уклад, контрастность жизни – всё стало по-другому. 
Нищета стала нищетой, и никакие моральные ценности не покрывали материальной нищеты. Всех обуяла жажда жизни, наслаждений, всего того что даёт достаток. Но Либерзон не понимал или не хотел видеть это. Он прятался в скорлупу своих спасительных убеждений, уходил в свою работу, как улитка прячется в ракушку. Отношения с женой становились более холодными. Они говорили друг другу и не слышали, так же как прежде обнимались и не чувствовали ничего. Он понимал, что рушится семья, но не знал, что предпринять и поэтому не делал ничего, покорно ждал конца. Наконец жена поняла, что на свете есть другие мужчины, а не только надоедливо нежный, любящий её непутёвый Либерзон.
С тех пор он часто оставался один в пустой квартире, пока окончательно не остался один. Эта первая закончившаяся столь больно любовь, маленькой ноющей ранкой застряла в его сердце. Он не был женоненавистником, но страх  перед ещё одной болью удерживал его на безопасном расстоянии от женщин. Очевидно, они это чувствовали и поэтому не трогали. Так или иначе, он остался один без друзей и любимой женщины. Даже чтение, самое любимое его увлечение, потеряло для него прежнюю привлекательность. Сначала книги было просто не купить, они, как и всё необходимое относились к дефициту. Их необходимо было доставать, иногда переплачивая впятеро. Потом, когда новая экономическая политика охватила все слои населения, лишив работы, и улицы города превратились в сплошной неуправляемый базар, книги стали продаваться везде. На вокзале, в продовольственном магазине, просто под открытым небом бойкие продавцы зазывали потенциальных клиентов, расхваливая новые детективы и непристойную порнографическую литературу. Однако книг, которые позволяют  окунуться в незнакомый тебе мир чувств, интересной достойной этого бытия жизни, так же не было как и прежде.
Хозяйственные дела по дому отвлекали, хотя и занимали только руки. Когда удавалось достать новую интересную книгу, Либерзон с благоговением открывал иногда уже довольно потрёпанный переплёт, и погружался в другой доселе неизвестный ему мир. Он жил в этом мире вместе с персонажами, и ему казалось, что этот мир наиболее реален, близок и дорог ему, чем тот, в котором живёт сейчас его тело. Прочитав книгу и вернув её владельцу, он продолжал жить вместе с её  героями как один из них, вводя себя во все действия описанных событий. Если там была прекрасная дама, он становился её возлюбленным и горя тем, кто помышлял её обидеть.
Им с такой силой овладевала эта новая вымышленная любовь, что он забывал о существовании реальных женщин. Но проходило время, унося с собой вымышленные и столь реальные образы, стирая их в памяти. Жизнь опять становилась плоской и унылой, работа и дом и ничего в промежутке. Опустошающая липкая пустота, проникающая в душу, приводящая все жизненные процессы и желания к нулю. Безмолвный телефон на столе, те редкие звонки, которые изредка будоражили эту звенящую пустотой тишину, голоса людей, случайно набравшие не тот номер. Бесконечная неоконченная партия в шахматы с самим собой и чёрный ящик телевизора в углу на тумбочке. О, этот чёрный ящик поначалу вызывающий на общение с чем-то значительным, интересным! Реклама, детективы, от которых остаётся на утро лишь головная боль. Бесконечные сериалы, где герои имеют чужие иностранные имена, живут странной жизнью в плоском двумерном пространстве, перемещаясь в своих простеньких плоских жизненных коллизиях на два шага в неделю, так что через месяц не помнишь, с чего же это началось. Правда, иногда показывали старые отечественные фильмы,   где играли замечательные актёры, которые даже не играли, а скорее жили этой придуманной жизнью и одновременно такой реальной. После просмотра этого фильма душа ликовала, и ощущение теплоты и чего-то прежнего дорогого долго не покидало душу. Однако таких фильмов было немного, и показывать их стали всё реже и реже.
Публицистические передачи, беседы с выдающимися людьми не увлекали его. Все выступающие говорили так убедительно и приводили столь весомые аргументы, что не верить им было просто нельзя. Каждый следующий выступающий напрочь опровергал предыдущего, и было непонятно, откуда что берётся в этой реальной, мерзкой, лживой жизни.
Викторины увлекали но, к сожалению, быстро надоедали. Иногда включив наобум какой-нибудь канал, он с интересом вглядывался в происходящее там, по ту сторону тонкого стекла, события, вникая в их суть и, наконец, понимая их прямолинейность, примитивность, нажимал на кнопку выключателя и, как бы с укоризной продолжая смотреть на медленно гаснущий огонёк – жизнь за стеклом. Возможность входить и выходить в чужую жизнь, наблюдать за ней, прерывать её, наполняло его пустую, опостылевшую жизнь чем-то значимым. Он понимал, что это только игра, но когда становилось особенно одиноко и тоскливо, он начинал игру снова.
  В этот промозглый осенний вечер было особенно тоскливо. Освещаемое настольной лампой пятно на письменном столе, полутёмная комната с ещё более тёмными пыльными углами, рваные причудливые очертания теней от расставленных шахматных фигур давно брошенный не оконченной шахматной партии и чёрный манящий ящик телевизора в углу.
Вот и сейчас Либерзон стоял перед ним, совершая как бы своеобразный ритуал, прежде чем войти в чужую жизнь. Нажатие пальца, щёлкнула кнопка, наугад выбран канал и экран начал светлеть. Длинный ряды полок, уставленных товаром в ярких зазывающих упаковках, голос диктора, вещающий о дешевизне и высоком качестве товара. Либерзон на мгновение замер в нерешительности: «выключить или переключить канал?»
Но тут реклама закончилась и на экране появились странные бегущие жучки, очень похожие на тараканов. Мультипликатор, который рисовал этих мерзких насекомых, очевидно, обладал неуёмной фантазией. Каждая лапка насекомых была облачена в маленький ботинок, усы закручены как у кавалера конца прошлого века, на курточке, одетой на туловище насекомого, чётко нарисован номер. Все насекомые, если можно так сказать, ус в ус бежали по прозрачным трубкам.
  Заставка кончилась и ведущий, очень похожий на одного из этих бегущих тараканов, глуховатым голосом произнёс:
  - Сегодня, как обычно по средам, представляем вашему вниманию программу с вашим прямым участием  «Тараканьи бега». Для тех, кто ещё не участвовал и для тех, кто не помнит, оглашаю правила игры.
  Вид этого ведущего вызывал любопытство, завораживал. Лихо закрученные усы, короткий чёрный фрак с длинными фалдами, напоминающий крылышки таракана, высокий чёрный котелок, слегка сдвинутый на затылок, и самое главное – глаза. Отдельно живущие, помимо этого водевильного персонажа, глаза. Они пронизывали вас, словно хотели заглянуть в нутро вашей души и вытащить оттуда жажду действия, игры.  Слова, произнесённые после такого многозначительного взгляда, воспринимались   как
 сигнал к действию. Он продолжал:
  - Сегодня, как и всегда. Шесть стартов по шесть участников в каждом.  У каждого участника свой номер. Первый старт номера с 11го по 16ый
                Второй старт номера  с 21го по 26ой
                Третий старт номера с 31го по 36ой
                Четвёртый  -              с 41го по 45ый
                Пятый          -             с 51го по 56ой
                Шестой  -                с 61го по 66ой
  В каждом старте вы должны угадать номер победителя. После шести забегов будет седьмой старт  претендентов из  шести победителей, по одному с каждого забега.
Названная вами последовательность их прихода к финишу в старте претендентов определяет комбинацию супер приза – один миллиард рублей. Поэтому набирайте номера по контактным телефонам с учётом этой последовательности. Плата за игру – 3 тысячи с абонента взимается так же, как за междугородние переговоры на основании вашего звонка. Играйте и выигрывайте! У вас десять минут времени пока идёт рекламная заставка. 
  Бегущей строкой высветились контактные телефоны.
Пошла реклама. Либерзон продолжал смотреть на экран телевизора, всё ещё не зная как к этому относиться. Телевидение и тараканьи бега, по его мнению, не сопрягались. С другой стороны сейчас такое время, что и это должно быть неудивительно. Приблизительно так он продолжал думать, непроизвольно поглядывая на настольные часы и подсчитывая, сколько ещё времени осталось до начала столь странных забегов. И вот, когда прошло девять минут и до начала забегов осталась всего лишь одна, он снял трубку телефона, замер на секунду, вспоминая последовательность набора цифр,  и набрал код и комбинацию номеров.
Сделав это и превратившись за несколько секунд из стороннего наблюдателя в участника, он с нарастающим волнением стал ждать начала. И вот на экране опять появился ведущий и объявил: 
                - Первый старт.
Он открыл ящик, достал оттуда прозрачную коробочку, внутри которой сидели разного окраса шесть насекомых, поставил её в углу стола с длинными прозрачными трубками, тянущиеся на всю длину импровизированного стола - ипподрома и открыл крышку. Тараканы, сидящие каждый в своей клетке, словно ждали этого момента, ринулись в открывшиеся перед ними туннели. Общий план, на котором был виден весь стол и манипуляции ведущего, исчез, теперь камера приблизилась к прозрачным туннелям. От чего маленькие насекомые до этого воспринимающиеся просто точками, в мгновение превратились в огромных фантастических животных. Перебирая лапками, они, казалось, с огромной скоростью перемещались в прозрачных туннелях. Сначала тараканы бежали ус в ус, и было непонятно, будет ли лидер в этом старте. Потом тринадцатый номер начал выдвигаться вперёд от общей линии бегущих. Вот уже камерой просматривается отметка финиша, и тут произошло неожиданное. Таракан, который уже на два корпуса опережал всех остальных, словно подбитая налету птица, закружился на месте, и через мгновение уже нёсся в обратную сторону. Шестнадцатый же номер, этот рыжий с удлинённым туловищем таракан, продолжал сохранять лидерство, выдвинувшись от остальной группы лишь на голову. Он как опытный стайер, не позволял себя обойти и при этом не тратил попусту силы, словно сберегая их для решающего рывка.
  Финиш. Шестнадцатый номер до конца сохранил лидерство. Камера отчётливо показала это. Кадр на мгновение остановился так, чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений.
Ведущий объявил победителя. Сердце Либерзона радостно забилось: шестнадцатый номер это один из комбинации набранной им по телефону. Только сейчас посмотрев на часы, Либерзон понял, что прошло менее минуты и то волнение от борьбы за первое место, занявшее так много времени в его душе, проходило на самом деле как бы в другом временном измерении. Разве мог он увидеть движение лапок и так полновесно пережить все перепитии борьбы, если бы было иначе и спрессованное событиями время не растянулось в несколько полновесных минут? Разве мог бы он пережить те чувства за несколько секунд, мерно отсчитываемых часами на столе? Конечно же нет. Он  словно побывал в другом измерении, где время по желанию может сжиматься и растягиваться словно резиновый жгут.
  Ведущий написал выигравший номер мелом на доске. Достал вторую прозрачную коробочку, объявив второй старт и собираясь его провести. Опять насекомые ринулись к финишу, опять каждая секунда растягивалась в минуты. Огонь азарта, неизвестность, текущая по жилам с каждым ударом сердца, жажда победы, всё это повторялось опять и опять. Уже прошло четыре старта и все четыре победителя были угаданы. Остались пятый и шестой старт – решающие два старта. Напряжение достигло апогея. Либерзон не слышал, что говорил ведущий. Он как загипнотизированный смотрел на экран, на загаданный им пятьдесят третий номер, бегущий впереди всех. Но когда до финиша оставалось меньше десяти корпусов, Либерзон заметил, толстый, круглый как пуговица таракан-альбинос, бегущий по первой дорожке, почти догнал лидера. От напряжения у Либерзона пульсировала кровь в висках и выступил пот. И всё же 53-тий проиграл – фотофиниш отчётливо показал это. Шестой старт также не принёс удачи Либерзону. Все старты, в том числе и старт претендентов, закончились. Закончилась сама передача, а Либерзон продолжал сидеть перед экраном опустошённый, без сил,  не видя и не слыша голосов из голубого экрана телевизора. Прошла минута, может быть две, и чувство необычайной лёгкости наполнило душу, словно всё противное, плохое ушло навсегда прочь. Как в хорошие старые добрые времена на душе было тепло и спокойно.
Теперь каждую среду Либерзон с нетерпением ждал игры и все ощущения, испытанные им в первый раз, повторялись снова и снова. Ему уже было неважно, что успех – выигрыш до сих пор ни разу ему не выпал, новые чувства наполнили его существо чем-то ранее неизведанным, сделали его сильным, неустрашимым перед жизненными невзгодами.
  Прошло несколько месяцев и он, наконец, выиграл. Приз был не такой уж и большой. Либерзон не угадал номера участников старта претендентов. Но эта, для другого, может быть, незначительная сумма изменила его жизнь, отношение к самой жизни. Он стал материально независим от сиюминутных капризов судьбы.
   Жизнь стала прекрасна, таящая в себе неожиданные повороты, она давала такое же ощущение игры, но во что-то большее, значительное. Это наполняло его ощущением силы, творца своей судьбы. Те поступки, которые он позволял себе лишь в мыслях с вымышленными книжными героями, теперь стали реальными и в его реальной жизни.
Одним словом Либерзон стал другим и уже только от этого был счастлив.


                Шторм
  В местных приморских газетах появилась заметка о том, что сухогруз  «Отважный» попал в шторм и сел на банку. Подробности об этом происшествии не сообщали, выполняя указание  местного начальства не тревожить плохими вестями  население области. Можно было лишь подозревать о трагических последствиях для экипажа и пассажиров этого сухогруза. Слухи, которые обычно распространяются с молниеносной скоростью в пику замалчивания подробностей официальными средствами информации, сообщали, будто погибли все находящиеся на сухогрузе. Однако правду  не знал никто, за исключением тех, кто в момент события находился на сухогрузе и тех, кто по своим служебным обязанностям должен проводить расследование причин и последствий происшествий на морском транспорте.  На самом деле происшествие было весьма типичным для морских судов, следовавших в видимости берега в морской акватории в это время года. Поэтому, для соответствующих  государственных служб не было в нём ничего необычного. Лишь время происшествия: начало семидесятых девятнадцатого века, вносило свои коррективы. А правдивее будет  сказать, что спущенное сверху властной пирамиды указание, накладывало особые условия и на само расследование, и на сообщение в  средствах массовой информации о нём. Начнём рассказывать по порядку, дабы не упустить ничего важного в этом событии и судьбах тех, кто попал в самый центр произошедшего со старой посудиной, носящей гордое имя «Отважный».
  Время сбора летних даров и осенняя путина прошла, наступила поздняя осень. Как заведено в тех местностях, где население занимается сельским хозяйством и рыбным промыслом, настало время свадеб. Уже третий день весь поселок гулял на свадьбе. По правде говоря, свадеб было четыре. По местным меркам посёлок был довольно-таки большим, но молодёжь предпочитала сельскому и рыбацкому труду работу в городе и уезжала раньше, чем успевала завести семью. Раньше бывали времена, когда играли одновременно десять свадеб, а сейчас их было лишь четыре. Все в посёлке знали друг друга, так как рыбацкий труд, опасный и тяжёлый, если нет рядом надёжного плеча друга, сплачивал лучше прочих жизненных интересов. Обычно на осенние свадьбы съезжались родственники, друзья жениха и подруги невесты из  соседних городишек и посёлков. Свадьбы играли не менее недели, успевая за это время погостить у всех родственников в посёлке.  Добраться до посёлка было непросто. Реально имелось два варианта добраться до посёлка: по горным дорогам или морем.  Петляющая в горах, отнимающая много часов и сил под палящим солнцем, узкая, опасная дорога по понятным причинам не была популярна среди местных жителей.  Морем можно было добраться на сухогрузе, который два раза в неделю пришвартовывался у поселковой пристани, чтобы забрать груз и выгрузить топливо. Ещё рыбаки из соседних посёлков заходили проведать друзей и родственников на пропахших смолой и рыбой деревянных баркасах.  Жители посёлка, как истинные «дети моря», предпочитали добираться по морю.
  Как правило, капитан сухогруза входил в положение жителей посёлка.  Если маршрут сухогруза проходил мимо нужного им населённого пункта, в нарушение всех инструкций, капитан брал их пассажирами на борт.  Для этих целей  на судне была приспособлена четырёхместная каюта, в которой при плохой погоде можно было укрыться и переночевать. Кроме этого на палубе стояли две лавки, закрытые сверху брезентовым навесом.  На лавках могло разместиться десять человек, что при хорошей погоде превращало для них поездку в приятную прогулку.  При плохой погоде пассажиры были вынуждены  ютиться в каюте. Путешествие в плохую погоду не всегда было удобным для пассажиров. Прокуренные, хмельные мужики частенько делили ночлег с молодыми, разодетыми дамами, направляющимися в гости к родственникам. Отсутствие других вариантов добраться до места, заставляло закрывать глаза на эти маленькие неудобства. 
  Сегодня желающих уехать из посёлка было немного, всего двое: девушка и молодой мужчина. Неотложные дела в городе заставили их покинуть родственников, друзей и не окончившиеся свадебные торжества.  Хорошая, тихая погода позволяла сухогрузу дойти до города за сутки. А если бы дул сильный ветер, вздымающий на поверхности моря волны с белыми барашками, то продолжительность перехода значительно увеличивалась. В любом случае двум пассажирам было бы вольготно в предназначенных для десятерых апартаментах. Оба пассажира только что вылезли из-за стола и сейчас ещё находились под впечатлением заздравных тостов и шумного хмельного веселья праздника. Их праздничное настроение и не успевший выветриться хмель, слегка дурманящий голову, располагали к общению. На дворе стояла осень, но сегодняшним погожим днём солнышко припекало по-летнему, разогревая металлические конструкции корабля, наполняя жарким воздухом душные каюты в трюмных помещениях. В душную каюту пассажирам спускаться не хотелось, и они устроились на палубе.
  Корабль отчалил и вышел в море.  Когда контуры провожающих, оставшихся на берегу, уменьшились до едва различимых размеров, пассажиры познакомились.  Его звали Иваном, её Лолой. Разные причины привели их в посёлок.  Лолу  пригласила на свою свадьбу подруга – сокурсница по институту. Иван приезжал в посёлок проведать родителей и уже здесь, в посёлке, был приглашён на свадьбу. Целых три дня они провели в посёлке, однако пути их за это время не пересеклись.
  Иван знал всех в посёлке. Он родился здесь, в посёлке, и до призыва на срочную службу на флот жил в доме родителей. Когда Иван отслужил  на флоте, возвращаться в посёлок не стал. Он устроился на работу  в городе на судоверфи и в свободное от работы время готовился к поступлению в техникум. Жил он в общежитии, в комнате вместе с ещё двумя юношами. Поскольку Иван был не женат и ухаживаниями за девушками не злоупотреблял,  вариант проживания в общежитии его вполне устраивал.  Соседи по комнате подобрались хорошие, все демобилизованные с флотской службы в прошлом году.  Жили дружно, весело без всяких ссор и эксцессов.
  Лола в первый раз приезжала  в посёлок. Жила она в городе с родителями в их маленьком домике на берегу моря. Несколькими днями ранее по просьбе подруги она была свидетельницей на свадьбе. Поддавшись на уговоры, она осталась на праздничных торжествах на день дольше, чем говорила родителям. Сейчас она переживала из-за того, что заставила волноваться родителей, да ещё два пропущенных учебных дня  в  институте могли выйти боком на экзаменах в конце семестра.  Лола училась на втором курсе педагогического института и была девушкой общительной, без комплексов самолюбования, свойственным девушкам этого возраста. Однако, несмотря на общительный характер, парня у неё до сих пор не было. Причиной тому могла быть её неброская, самая обычная внешность и уравновешенный, душевный нрав. Молодые люди предпочитали дружить, а не ухаживать за ней. За глаза, подруги, которые частенько пользовались добротой Лолы и списывали у неё несделанные самими домашние задания, называли серой курицей.
  Лола и Иван, встретившись в первый раз на корабле, сразу почувствовали интерес друг к другу, будто и вправду были давно не видевшимися старыми друзьями, которым хотелось рассказать о многом.  Они говорили на разные темы, на которые обычно говорят   молодые люди, вспоминали о гостях на свадьбе и о том, как женихи и невесты открываются друг для друга с новой стороны, едва переступив брачную черту.  Когда тема свадеб, невест и женихов исчерпалась, и они всё чаще замолкали, смотря мечтательным взглядом на клонившееся к закату солнце, Иван решил взять инициативу на себя, протянув нить разговора по пережитым на флоте событиям. Среди своих друзей он слыл неплохим рассказчиком, и сейчас намеревался  захватить внимание девушки умелым повествованием.  Чисто мужская компания, для которой он обычно тратил свой талант, несколько специфически воспринимала излагаемые им события. Они смеялись в тех местах повествования, где, может быть, по мнению не флотских, сухопутных обитателей земли, ничего смешного не было. С отражённым на их лицах вниманием и пониманием, внимали описанием лихих моментов нелёгкой морской службы.  Для девичьего понимания жизни, рассказ Ивана ничего примечательного, о чём стоило бы говорить, не содержал.  Иван скоро понял это и замолчал, не рискуя и дальше надоедать девушке.  С момента отплытия прошло два часа и погода, сначала не предвещая неприятностей, сейчас напрягала усилившимся ветром и волнами с белыми барашками на гребне. Разбиваясь о борт судна, волны всё чаще норовили обрызгать пассажиров. 
  - Может быть, в каюту пойдём? Здесь мы скоро будем мокрыми с головы до ног, - предложил Иван. 
- Я тоже об этом подумала, - ответила девушка.
Покинув лавку на палубе, они спустились в каюту.
«И чего я её грузил своими флотскими байками? Девушкам такие рассказы неинтересны. Но она молодец, ни разу меня не оборвала, слушала, хоть и не смогла скрыть скуку. А может, она просто устала? Ведь целый день сегодня на ногах», - не рискуя нарушить молчание, размышлял Иван. 
  В маленькой тесной каюте молодые люди чувствовали себя неловко. Жизнь еще не выработала у них иммунитета, когда обстоятельства воспринимались как данность и этические соображения отходили на второй план. Однако было поздно и усталость от дневных забот, тускло горящая лампочка дежурного освещения под потолком каюты навевали сонливое успокоение, вызывали у обоих пассажиров желание лечь и заснуть.
- Спать очень хочется, - нарушила молчание девушка. – Вы не будете против, если я лягу?
- Я и сам хотел лечь и вздремнуть. Нам ещё долго плыть на корабле. А с учётом плохой погоды, наше путешествие может затянуться сверх обычного. Только у меня к вам просьба: давайте, перейдём на «ты». Вот видите, как на меня действует ваша вежливость, я сам обращаюсь к вам на «вы».
- Я не против, давайте, перейдём на «ты», - согласилась девушка. – А теперь я хочу лечь спать, - напомнила она о своём желании.
- Спокойной ночи, - пожелал он девушке.
Лала улеглась на нижнюю полку двухъярусного спального места.  Второе спальное место, как спальные места в купе поезда, находилось напротив. Оно тоже было двухъярусным. Чтобы не смущать девушку, Иван влез на вторую полку. Там острее чувствовалась качка, но зато не возникало соблазна смотреть на милое лицо спящей девушки. В отличие от купе поезда, в каюте  корабля не было столика между койками и сон одного на верхней полке, а другого пассажира на нижней давал гарантию не поддаться соблазну.  Положив под голову свои сумки, молоды люди устроились на жёстких полках. Они ворочались с боку на бок, стараясь принять оптимальное для сна положение. В каюте было душно и это обстоятельство ещё больше мешало заснуть на жёсткой лавке под  резкую морскую качку. Однако усталость взяла своё и оба путешественника вскоре заснули. 
   Сильный удар по корпусу судна разбудил Ивана и Лалу. Ночник не горел и они не сразу смогли сориентироваться, вспомнив, где находятся. Корабль сильно кренился на один борт и иллюминатор каюты всё реже выныривал на поверхность. В темноте каюты  невозможно было понять, что произошло с сухогрузом.
- Что это может быть? – спросила Лола.
- Не знаю, - ответил Иван. – Если произошло что-то серьёзное, нас бы тот час разбудили.
Они лежали некоторое время молча, стараясь различить за шумом ветра и ударами волн о корпус судна, ещё какие-либо звуки. Но шум разбушевавшейся стихии заглушал все другие шумы. Ко всему прочему крен судна не выправлялся, и в иллюминатор уже не было видно ничего кроме воды. Если бы не дьявольская, выворачивающая душу качка, могло показаться, что корабль утонул и покоится на морском дне. Хотелось верить, что ничего страшного не происходит, ведь никто из команды не пришёл сообщить об опасности. Но закравшийся в душу страх наводил на вовсе не утешающие мысли.
Наконец Иван не выдержал гнетущей неизвестности, сказав Лоле:
- Пойду, посмотрю, что там происходит снаружи.
А сам подумал: «Может быть, корабль терпит бедствие, и моя помощь будет не лишней».
- Не уходи. Я боюсь оставаться здесь одна, - попросила  Лола.
- Не бойся. Я только взгляну и сразу обратно, - обещал не задерживаться Иван.
Он подошёл к двери и, отжав ручку, попытался открыть дверь. Однако дверь не поддалась. Будто её прибили гвоздями. Иван дёргал за ручку ещё и ещё раз, но дверь не хотела открываться. Он мог бы упереться ногой в косяк и дёрнуть за ручку сильней, но боялся оторвать ручку, ещё больше испугав тем Лолу.  Иван вернулся назад и сел на лавку.
- Почему ты не пошёл? – спросила Лола.
- Передумал. Решил, что незачем отвлекать команду от дел. У них сейчас и без меня забот по самое горло, Шторм ведь не шуточный.
- Что, если корабль не выдержит шторма и потонет? – спросила Лола и от предчувствия беды сжалась в комочек. 
-  Думаю, до этого не дойдёт. Капитан опытный старый морской волк. Если бы такая опасность действительно была, он зашёл бы в какую-нибудь бухту и переждал шторм. Раз он этого не сделал, значит, и волноваться не о чем. Значит, и опасности такой нет.
В каюте было темно. Волны под аккомпанемент беснующегося, свистящегося ветра, ударяли о корпус судна. Корабль, обросший тоннами металлической конструкции корпуса и грузом, наполняющим трюм, бросало с волны на волну как запаянную, пустую консервную банку. Казалось, что ты заживо похоронен, заперт в замкнутом объёме каюты. Всё это было недалеко от истины: дверь каюты не открывалась, и иллюминатор уже не выныривал на поверхность, не впускал на одного лучика света. Можно было и дальше притворяться, делая вид, что не замечаешь происходящего вокруг, но появившаяся на полу каюты лужица воды подстёгивала и без того взбудораженное воображение.
- Что это!? Вода на полу каюты! – воскликнула Лола, которая, как  Иван села на лавку, опустив на пол ноги.
Притворятся, что ничего страшного не происходит, уже не имело смысла, поэтому Иван сказал Лоле:
- Пойду-ка я всё же выясню, что там у них происходит. 
Он подошёл к двери и, взявшись за ручку, упёрся ногой в косяк. Иван тянул изо всех сил, но дверь не открылась, ни на сантиметр. Тогда Иван достал из сумки отвёртку и с её помощью постарался отжать дверь.  Но и на этот раз дверь не поддалась. Ивану ничего не оставалась, как  сесть на лавку.
«Хоть бы свет дали, - подумал он. – Было бы не так страшно, и девушка не сильно боялась бы». Понемногу глаза стали привыкать к темноте, и Ивану показалось, что перекатываемая качкой по полу лужица воды значительно увеличилась в объёме.
Со своей полки  Лола с ужасом смотрела на увеличивающуюся, плескающуюся на полу лужу. Она ничего не сказала, лишь закрыла лицо руками и заплакала.   До сих пор Ивану никогда не приходилось успокаивать рыдающих девушек. Он сидел молча, смотря на пол перед собой.
«Дверь заклинило и если мы заживо похоронены в этом металлическом гробу, то, по крайней мере, хныкать не стану. Мужчине, бывшему военному моряку, не положено хныкать. Не мне раскисать в присутствии дамы. Ещё не время отчаиваться, подожду с выводами. Может быть, что-нибудь придумается или окажется всё не так уж страшно. Вот только что делать с этой хныкающей девицей?  В любом случае не хотелось бы мне провести, может быть, последние минуты жизни в компании бьющейся в истерике дамы. Слава богу, что до этого ещё не дошло. Но что же всё-таки делать, как разрулить ситуацию? По крайне мере надо начать с того, что постараться успокоить девушку. Но как  это сделать в данном случае? Вот это вопрос, так вопрос», - думал Иван.
Мысли о том, что нужно успокоить, заставить поверить в хороший исход другого, отвлекли и успокоили его самого.  Как настоящий, сильный мужчина он должен был позаботиться о более слабом. Ему и раньше, на флотской службе, приходилось помогать и подбадривать слабого. Но впервые это была женщина.
- Не плачь, Лола! – начал он успокоительную речь. -  Дверь, конечно, заело, и в этом ничего хорошего нет. Корабль кидает с волны на волну, значит, мы ещё не утонули, и, признаюсь, это очень отрадно сознавать. Если бы корабль был в опасности и тонул, нас бы кто-нибудь из команды навестил. Шторм уляжется, прибудем на место, и всё забудется, как дурной сон. А вода на полу, так это же не море под ногами, в этой луже точно не утонем.
Замечание насчёт воды под ногами ничего  не объясняло, но отвлекало от этой маленькой, но отнюдь не утешительной детали. Появление воды на полу могло означать лишь одно: корабль дал течь. Судя по скорости притока воды из щели под дверью, набралось в трюме её уже немало. Его продолжительная тирада о плохом и хорошем в их теперешнем положение успокоила девушку. Она перестала плакать. Иван молчал, не зная о чём говорить. Девушка тоже сидела молча.
 Скрип старого корабельного тела, свист ветра, грохот волн сливались  в единую, словно исполняемую дьявольским оркестром, мелодию. От столь устрашающей музыки мурашки бегали по спине, и холодели ноги, промокшие в плескающейся на полу луже. Полчаса или час мужчина и женщина сидели молча. Когда сидишь и ждёшь неизвестно чего, ход времени ощущаешь  совсем иначе: миг может показаться вечностью, один час способен оставить такой же след в душе, как вся предыдущая жизнь.
Девушка влезла на верхнюю полку и отвернулась к стене. Она не плакала, лишь тихо лежала, сжавшись в комочек. Ивану было жалко девушку и нужно было бы отвлечь  её  от грустных мыслей, заведя разговор на какую-нибудь интересную тему.  Однако он сидел молча, не имея больше правдивых слов, которые могли бы утешить, вселив надежду.
Вода заметно пребыла и, даже при столь сильном крене, превращающий пол каюты в скользкий крутой спуск и, доходя до его середины, уже подбиралась к основанию нижней полки. Становилось понятно, что с судном творится что-то неладное.
«Почему никто из команды не идёт к нам на выручку? Вдруг  команда покинула корабль, и мы остались одни, запертыми в каюте?»
 От таких мыслей холодный пот  прошиб Ивана. Быть мышью в закупоренной бутылке, такая перспектива Ивана не прельщала. Нужно было что-то придумать, найти выход  из непростой ситуации.
«Можно попробовать открыть или разбить иллюминатор. Но за бортом шторм, и неизвестно какие последствия для корабля вызовет дополнительный приток воды».
Иван напряжённо думал, прикидывая и так и этак, рассматривая немногочисленные варианты, взвешивая все за и против. В общем, с учётом заклиненной двери, через которую покинуть каюту стало невозможно, остался лишь иллюминатор.
«А вдруг  и он подведёт? Тогда останется уповать лишь на господа бога, моля о благоприятном исходе путешествия».
Шло время, а положение корабля не прояснялось. Между тем вода в каюте всё прибывала. Иван влез на верхнюю полку напротив Лолы и устроился там.  Свист ветра, грохот ударов волн по корпусу не позволяли определить - затихает шторм или наоборот усиливается. Однако качка стала не такой резкой, как  раньше. Причиной этому могли стать не затихающий шторм, а заполненный водой трюм, погрузивший глубже в морскую воду, делающий судно менее подвижным. Данные обстоятельства отнюдь не радовали и, что было особенно прискорбно, все действия по собственному спасению могли привести прямо к противоположному результату. Откроешь дверь, разобьёшь иллюминатор, и заполнение  каюты до самого потолка морской водой гарантировано.  Корабль, получив дополнительную порцию воды, наверняка пойдёт ко дну. Успеешь ли тогда выбраться из каюты на поверхность, да ещё вдвоём с девушкой и доберёшься ли до берега? Это вопрос с неоднозначным ответом.
- Ты плаваешь хорошо? – Иван спросил Лолу.
- Плаваю хорошо, но нырять не могу, боюсь. Ты считаешь, что придётся добираться до берега вплавь? Значит корабль всё-таки тонет?
- Послушай, Лола! Обманывать тебя не буду, тонет корабль или нет, точно сказать не могу. Но по некоторым признакам, можно сказать, что он тонет. Когда окончательно пойдёт ко дну или всё-таки команде удастся выправить ситуацию и оставить корабль на плаву тем более непонятно. Почему никто из команды за нами не пришёл, вот это мне непонятно. Разве что им не до нас, поскольку все силы брошены на борьбу за живучесть судна. А вот если команды уже нет на борту, тогда придётся рассчитывать на собственные силы.
Закончив говорить, Иван ожидал услышать вопросы или плачь Лолы. Но она лишь сказала:
- Мне холодно.
От сырости, от разрывающей лёгкие духоты, холодный липкий пот выступал на коже. Подступающая снизу вода ужасом наполняла душу.  Хотелось вырваться наружу, на простор, свободный от духоты и непреодолимых сейчас  стен железной ловушки. Ивану самому было страшно, холодно и душно сейчас. Стены тяжёлым прессом давили рвущуюся на простор собственную душу,  но чужая беззащитная девичья душа взывала к нему, уже не прося о спасении, желая одного – простого человеческого тепла и внимания. Он сел рядом с девушкой на полку и обнял. Она прижалась к Ивану, положив голову ему на плечо, словно верила, что единственная оставшаяся надежда на спасение в его руках. Иван почувствовал это и, чтобы не разочаровывать, укрепить веру в благоприятное проведение, сказал:
- Не бойся! Я верю, мы обязательно выберемся.
Он сказал это, но в его словах не прозвучала уверенность в том, что именно так всё и будет. Да и не это сейчас было главным. В мгновения осознания постигшей беды, ощутить рядом  трепетную  душу, почувствовать плечо друга, понять, что ты не один, что тебе есть на кого положиться, наверное, всегда было и есть самое главное. Некоторое время они сидели молча, прижавшись друг к другу, вдыхая тяжёлый, спёртый воздух задраенной каюты. Потом она сказала:
- Ты знаешь, у меня никогда не было парня, такого, чтобы по-настоящему, всерьёз. Были друзья, но так, чтобы любить и быть любимой, никогда. В общем, если сказать правду, то целовалась я по-настоящему два раза, когда одноклассник, чтобы проучить свою строптивую подружку, понарошку принялся ухаживать за мной. Мне редко кто из парней нравился, но ты приглянулся сразу.  Считается неприличным девушке говорить об этом парню. Но теперь, наверное, всё равно. Я не дурочка, понимаю, что выбраться отсюда практически невозможно. Если обидела своим признанием, прости. Может быть, тебя девушка ждёт дома, а я со своими глупостями пристаю.
- Девушки у меня нет. А за то, что ты мне сказала, спасибо. Никто со мной так откровенно ещё не разговаривал.  Парни просто слепые, не разглядели в тебе красоту, которая на самом деле не в красивом носике, а в красивой душе. Наверное, ты просто ещё не встретила настоящего, доброго, умного – своего единственного парня.  Всё у тебя впереди. А что до нас, то мы выберемся, поспорим ещё с  судьбой.
Она крепче прижалась к нему. Хорошая, чистая душа всегда откликнется, почувствовав чужую надёжную чистую душу, поймёт её и поможет. Парень и девушка сидели, обнявшись в полузатопленной душной каюте. Море бушевало вокруг, словно мячик перебрасывая их железную, ненадёжную обитель с волны на волну и оставляя так мало шансов на спасение.
  Отринув от мысли о безысходном отчаянном положении, им сейчас было хорошо вдвоём. Их взаимная симпатия не была любовью с первого взгляда. Возможно, это не была любовь в том, житейском понимании. Неверно было бы думать, что происходящие с ними события заставили начать игру в нечто значительное, как по слепку находящую свою вторую половинку, соединяющую в единое целое их души. События на море лишь ускорили как  этот поиск, так и взаимные симпатия. Две души предназначенные друг для друга встретились сейчас на грани возможной гибели и не хотели верить в окончание своих земных дел.
- Поцелуй меня, - попросила она.
Он повернул к ней лицо и губы их встретились. Они были солёными от попадавших на них слёз и брызг просочившейся в каюту морской воды. Всё равно это был самый сладкий поцелуй в их жизни. Ещё  несколько часов их швыряло с одной волны на другую. Но по прошествии времени качка почти прекратилась. Наступил момент, когда надо было решаться на действия по собственному спасению. Теоретически вариантов выбираться из каюты было два: через дверь или через иллюминатор. Иван решил снова попробовать открыть дверь. Он велел Лоле быть начеку: как только откроется дверь, сразу нырять следом за ним. А дальше, в коридоре он поможет ей выбраться наружу.
  Иван погрузился в воду и потянул за ручку двери. Как и в предыдущие разы, она не поддалась. Он сделал с десяток попыток открыть дверь, но все они результата не дали.
  - Придётся через иллюминатор пробовать выйти. Рискованный вариант, но другого всё равно нет. Иллюминатор неширокий, в него будет трудно пролезть. Если иллюминатор не открою, придётся стекло разбивать. Чтобы всё было наверняка, сначала тебя выпущу. А потом уже сам полезу, - Иван объяснил девушке, что собирается делать дальше. 
Иван нырнул, нащупал барашек, задраивающий иллюминатор. Повернул его, но вместо того, чтобы открыться, барашек отломался. Иван вынырнул, вздохнул, и нырнул ещё раз, намереваясь разбить стекло иллюминатора. Он ударил каблуком в стекло иллюминатора, но толстое стекло не поддалось. Иван ещё раз вынырнул, набрал воздуха и повторил попытку выбить стекло. Когда Иван нырял  то, находясь в воде, слышал скрежет металла о песчаное днище.
«Может быть, корабль сел на мель? – подумал он. – Это было бы очень кстати. Сидящий на мели корабль точно не утонет».
Иван нырял и нырял, стараясь выбить стекло. Лишь пятая попытка оказалась удачной. Ему пришлось ещё два раза нырять, чтобы удалить осколки.
- Ты будешь выныривать первой, а я за тобой, - предупредил он Лолу.
Иван стащил с полки обмякшую от страха Лолу, заставил несколько раз вздохнуть. Иван задержал выдох, и погрузился с Лолой в воду. Она не сопротивлялась и не мешала. Как куклу пропихнул её наружу через разбитый иллюминатор, потом полез сам.  Его широкие плечи никак не хотели проходить в узкое отверстие иллюминатора. Иван старался изо всех сил, боясь упустить из вида Лолу, но от этого получалось ещё хуже. Иван просунул в иллюминатор голову и одну руку, высунулся наружу насколько мог. Упираясь высунутой наружу рукой в борт судна, он, сдирая на рёбрах кожу, протискивал второе плечо. Как медленно протекали секунды, как медленно  происходило освобождение из плена. Как будто смотрел на экране замедленно протекающие кадры. Только главными героями здесь были – он, застрявший в проёме иллюминатора, и Лола, медленно опускающаяся на песчаное дно. Проникая сквозь толщу воды, его взор угадывал тени качающихся водорослей, стаи любопытных рыбок, кружащих вокруг Лолы. В голове всё плыло. Какие-то отрывки мыслей, фраз накладывались  на зримый, подводный морской пейзаж. Словно сон перед пробуждением, смешивались картины видений с окружающей слышимой, зримой действительностью.
- Ты утонул, - будто кто-то говорил ему.
И это «утонул» звучало длинно, протяжно, со звоном в ушах. Только один миг отделял его от вечного, невесомого блаженства, забвения из которого пути назад нет.
С огромным усилием, с хрустом сухожилий упирался он в обшивку борта судна. Наконец, найдя для ноги опору в каюте, вытолкнул себя наружу. Иван был хорошим пловцом и мог всплыть мгновенно, но не сделал этого, боясь потерять Лолу в мутной воде. Иван подплыл к ней, обнял безвольное тело и оттолкнулся от дна. Через несколько растянувшихся в бесконечность мгновений, вынырнул на поверхность. Иван выплюнул набравшиеся в рот и лёгкие воду, и вздохнул. Воздух, как при первом вздохе младенца  с болью разрывая ткань, наполнил лёгкие. Жизнь, вместе с вошедшим в лёгкие воздухом, наполняя силой, возвращалась в обессиленное тело.  Лола была в обмороке. Может быть, поэтому лишь небольшое количество воды попало к ней в лёгкие. Ивану пришлось вытащить её на торчащую из воды палубу затонувшего судна, сделать искусственное дыхание.  Лола быстро пришла в себя. Она лежала на палубе с открытыми глазами, смотря ввысь, в голубое чистое небо. С наслаждением вдыхала чистый морской воздух, ещё до конца не веря, но в душе радуясь, что всё позади, что есть чистое небо, яркое солнце и надёжная, крепкая мужская рука. Сил уже не осталось, переживания прошедшей ночи забрали всё без остатка. Нужно было немного отлежаться, чтобы силы появились снова.
Иван сидел на палубе и смотрел на Лолу так, будто никогда её прежде не видел.  Девушка заметила пристальный взгляд мужчины и улыбнулась ему.
- Я, наверное, страшная сейчас? – скромно заметила она. 
- Ты прекрасна, ты самая красивая девушка на всём побережье, - ответил Иван.
- А как мы доберёмся до берега? – выказала беспокойство Лола.
- Мы не так далеко от берега, нас могут заметить и выслать катер, - успокоил Иван.
Лола приподняла голову и посмотрела в сторону берега.
- Да тут, пожалуй, до берега будет целая миля, - сказала она, таким тоном, что было понятно, миля для неё - очень далеко.
- Самое главное, что берег виден. Мы знаем, в какую сторону плыть, если катера ждать не захотим, - стараясь выглядеть оптимистом, высказал своё мнение Иван.
- Может быть, скоро нас заметят и пришлют катер или лодку? - сказала Лола. 
Иван встал, собираясь выяснить, что же произошло с кораблём и каковы перспективы добраться до берега своими силами, если никто не придёт к ним на помощь. Будь Иван один, он не стал бы никого ждать, и сам добрался до берега, хоть вода уже была холодновата для осеннего заплыва.
Иван посмотрел в сторону берега, словно собирался прямо сейчас отправиться в путь.
  Крутой скалистый берег  неприступной стеной поднимался из моря. С самой вершины к воде спускалась узкая петляющая тропинка.  Волнение на море улеглось, так что доплыть до берега будет несложно даже в осенней прохладной воде. Иван перевёл взор на корабль. Сухогруз, потеряв запас плавучести, основательно и надолго застрял на одной из песчаных банок. Из воды торчала носовая часть судна, средняя уходила в воду, задней и вовсе не было. Корма, словно срезанная огромной гильотиной, покоилась где-то на дне моря.   Самостоятельно, без внешнего воздействия, корабль  рассыпаться именно в этом месте корпуса  не мог. Взрыв всплывшей, оставшейся с войны противокорабельной мины мог стать причиной такого разрушения. Вокруг корабля плавали вывалившиеся из трюма пустые бочки из-под солярки. Только благодаря им корабль остался на плаву. Весь экипаж, скорее всего,  погиб  при взрыве. Если бы каюта пассажиров была ближе к корме, то этой участи не избежал бы никто на корабле.
  Светило солнце, лёгкий ветерок ласкал кожу. Спокойное, не вызывающее недоверия, море плескалось у ног  по на треть затопленной палубе. Если не останки затонувшего корабля, ничего не напоминало бы о  шторме и ужасной трагедии.
Иван снова перевёл взгляд на берег. Появившиеся на берегу двое рассматривали останки корабля в бинокль. Иван стал махать им рукой, как бы призывая любопытных сообщить о потерпевших крушение и вызвать для них помощь. Однако двое продолжали рассматривать корабль в бинокль, то ли не понимая призывов  Ивана, то ли преследуя какие-то другие, завязанные на интерес, собственные цели. 
- Кому ты машешь? – поинтересовалась Лола.
- Двое стоят на берегу и разглядывают нас в бинокль, - ответил на вопрос Иван.
- Они заметили нас или нет? – продолжала спрашивать Лола.
Она поменяла положение тела, усевшись на наклонной палубе и повернув голову в сторону берега.
- Думаю, они нас увидели, - подтвердил Иван.
- Тогда они должны сообщить в службу спасения или куда там при таких обстоятельствах сообщают.
- Очень может быть, что они сообщат.
- Ты так сказал, будто не очень в это веришь.
- Тут ничего нельзя сказать однозначно. Может быть, скоро за нами приедут, а может, приедут, но не очень скоро.
- А ты не думаешь, что за нами могут вообще не приехать?
- Такого не может быть. Если за нами наблюдают зеваки, которые не собираются никуда сообщать, так это ни о чём не говорит. О гибели судна наверняка уже знают в местном управлении морского судоходства. А узнать место гибели – это дело времени. Я думаю, скоро за нами приедут,  ведь мы с тобой единственные оставшиеся свидетели трагедии.
- Ты думаешь, команда вся погибла?
- Скорее всего. Судя по повреждению корпуса судна, оно напоролось на мину, оставшуюся со времён Второй Мировой войны.
Лола молчала, поскольку говорить  дальше об окончании их чудесного спасения было нечего. Полностью спасённой она считала бы себя в тот момент, когда вступит на берег. Иван сел на палубу рядом с девушкой. Он почувствовал насколько сильно устал.
- Я немного полежу, - сообщил он девушке о своём намерении, и лёг на палубу. Лона ничего не ответила. Она сидела на палубе, обхватив колени, и дрожала от холода. В данный момент Иван не мог помочь ей. Он сам был весь насквозь мокрый.
- Ложись на палубу, она тёплая, и мы так быстрей на солнце высохнем.
Девушка послушно легла рядом.  Солнце приятно согревало переохлаждённое тело, Иван не заметил, как задремал.
Он проснулся от  толчка в бок.
- К нам баркас подплывает. Кажется, на нём два человека, - сказала Лола, объясняя тем причину
насильного пробуждение Ивана.
Иван приподнялся на локтях. Действительно, неспешная работа мотора баркаса уже отчётливо слышалась.
- Им минут пять осталось до нас идти, - прокомментировал увиденное Иван. 
- Как ты думаешь, они за нами? – спросила Лола.
- Подойдёт, тогда узнаем за нами или нет. По виду это рыбацкий баркас, а зачем он сюда идёт, сейчас не скажешь. В любом случае мы будем  просить их доставить нас на берег, - изложил всё, что думал по этому вопросу Иван.
- На спасательный катер не похоже, - будто не расслышав Ивана, сказала Лола.
- При нашей местной бюрократии вопрос  о выделении спасательного катера нужно согласовывать. А для простого народа всё просто: завели двигатель, да вышли в море, - пояснил причину прибытия рыбацкого катера, и отсутствия спасательного Иван.
Между тем, приблизившись на полусотню метров к затонувшему катеру, баркас сбавил ход. Подцепив веслом плавающую в воде бочку из-под солярки, двое на баркасе втащили её на борт. То же самое они сделали  с другой, плавающей по соседству пустой бочкой. Гоняясь за бочками, они погрузили на борт шесть бочек, которые были не очень далеко разбросаны по воде.
Понимая, что цель подошедших на баркасе не спасение выживших с потерпевшего крушения  судна, Иван предложил им: 
- Подходите ближе. Бочек в трюме видимо - невидимо, не надо будет за ними гоняться, прямо с корабля бочки возьмёте.
- Спроси у них, за нами они пришли или нет, - велела Лола.
- Чего спрашивать если и без вопросов понятно, что у них тут свой интерес
- Тогда надо их попросить, пусть нас захватят.
- Мы сделаем лучше. Когда они пришвартуются, перейдём на их посудину. 
- А они не будут против?
- Мы у них не спросим. Перейдём сами без спроса и пойдём с ними до берега.
Мужчины на баркасе перекинулись  словами, решая, стоит ли подходить близко к затонувшему кораблю. Они недолго думали. Жадность взяла верх и, дав малый ход, баркас пришвартовался к торчащему из воды борту корабля. Один из команды баркаса спрыгнул на палубу корабля и направился к корме.
- Да тут кормы нет. Осталось лишь половина корабля, - поделился он увиденным с товарищем.
- А бочки там есть? – поинтересовался оставшийся на баркасе. 
- Есть, но они в воде и застряли в остатках трюма. Придётся в воду лезть, - сообщил вопрошаемый.
- Ты их чем-нибудь  подцепи. Пусть они сами всплывут.
- Так чем я могу их подцепить?
- Палкой или багром. Посмотри там, на палубе.
- Вот у борта багор лежит. Сейчас я им пошевелю.
- Нам пора, - Иван поторопил Лолу.
- Они подошли к борту пришвартованного баркаса. Иван, поддерживая Лола под руку, помог ей забраться на борт, а потом сам последовал за ней.
- Э, э, я вас не приглашал, - возмутился мужчина на баркасе.
- Неужели вы не довезёте двух потерпевших кораблекрушение на берег? – и, опережая ответ, Иван продолжил. – Спасибо, я был уверен в вашей помощи.
После таких слов мужчина лишь проворчал себе под нос, и своё недовольство перенёс на напарника:
- Ну, скоро ты там!? Давай, пошевеливайся, да отчалим отсюда.
 Мужчина на корабле исхитрился и завёл багор под несколько застрявших в остатках трюма бочек.
- Сейчас  я их выковырю, - обещал мужчина и нажал на багор, используя его ручку в качестве рычага. Несколько бочек, как пробка вылетели на поверхность. Ручка багра, не выдержав напряжения, сломалась, корабль резко погрузился в воду, искупав мужчину по пояс.
- И всего-то три бочки! – выказал своё неудовольствие мужчина на баркасе.
- Сам бы в трюме ковырялся. Я тут промок по самые яйца и даже выше, а ты ещё недоволен.
- Иди на баркас. Не то и его утопим, - поторопил мужчина на баркасе.
Он отвязал натянувшуюся верёвку, и его напарник едва успел влезть на борт.
Баркас дал задний ход, затем мужчины подобрали бочки и направились к берегу.
- Вы нас высадите там, где можно будет взобраться на берег и дойти до дороги. Нам в город добраться нужно, - попросил мужчину - рулевого Иван.
Мужчина не ответил, лишь спросил:
- Вы спасателей ждать не будете?
- Мы долго ждали, но они что-то не торопятся. Если будет надо, они нас сами найдут, - ответил Иван на вопрос.
Баркас приблизился к берегу и пошёл вдоль него. За уступом скалы показалась маленькая бухточка. В неё направился баркас. Сбавив ход, он причалил к скалистому берегу. Горизонтальная площадка, на которую мужчины начали выгружать бочки, заканчивалась тропинкой, которая по крутому склону вела вверх.
- Вот по ней взбирайтесь, - махнув рукой в сторону тропинки, сказал мужчина.
- Она очень крутая. Мне по ней не забраться, - беспокоилась Лола.
- А другой тропинки, не такой крутой, поблизости нет? – спросил у мужчин Иван.
- Нет. А чем вас эта  не устраивает? Мы сами по ней ходим, - ответил мужчина. 
Мужчины разгрузили  бочки и отчалили, оставив Ивана и Лолу  на берегу.
- Делать нечего, нужно лезть. Ты как хочешь: первой лезть или я первым полезу? – спросил мнение девушки Иван.
- Лезть ты первым, а я за тобой, - сказала Лола.
Пригибаясь к скале, Иван полез по крутому склону.  Он не торопился, посматривая, как справляется с подъёмом Лола.
- Ты вниз не смотри. Смотри, куда я наступаю, иди по моим следам, - заметив, как Лола с опаской посматривает вниз, дал установку Иван.
Чем выше они забирались, тем труднее становился подъём. Почти пятидесяти метровый подъём сильно отнимал силы.  Последним броском Иван преодолел самый верхний участок и, добравшись до верха, подал руку Лоле.  Она заметно побледнела, видно, пройденные метры дались ей очень непросто, и протянутая рука пришлась очень кстати.  Отойдя подальше от обрыва, она села прямо на каменистую почву.
- Я уж думала не смогу взобраться, - созналась она.
- А я был уверен, что мы сможем. Не зря ведь мы выпутались из подводного плена. Значит и  дальше всё  получится.
- Давай, немного отдохнём, а потом уже  дальше пойдём, - попросила Лола.
- Лучше мы дальше поедем. Так оно верней получится.
Иван устроился рядом с Лолой и оба они просидели минут пятнадцать.
- Сиди, не сиди, а домой пора отправляться. Мне сегодня в ночь на смену выходить, -  сообщил девушке Иван.
Они встали и направились к насыпи, по которой проходило шоссе. Взявшись за руки, они взобрались на насыпь. Иван поднял руку, собираясь остановить идущий в нужную сторону грузовичок. В кабине сидели двое, но грузовичок всё равно остановился. 
- Молодые люди, вам куда? -  спросил мужчина, сидящий рядом с водителем.
- В город, - ответил Иван.
- Залезайте в кузов, - разрешил мужчина.
Иван подсадил Лолу, и она перелезла через задний  борт. Иван последовал за ней.
Под натянутым над кузовом брезентом было жарко. Даже при движении встречный воздух не приносил облегчения. Но Иван и Лола были довольны. Они намёрзлись в мокрой одежде и сейчас излишнее тепло их не раздражало. В кузове машины не было лавок, и пассажиры уселись на лежащее на дне кузова автомобильное колесо.
- Ты в самом городе живёшь или в пригороде? – спросил Иван.
- В городе.  Наш дом стоит в сотне метров от моря, практически на набережной. Как въедем в город, я тебе его покажу, - ответила Лола.
- А я живу в общежитие судоремонтного завода. Но там я только сплю. Всё время у меня занимает работа на верфи и учёба на подготовительном  отделении техникума. Но я бы хотел почаще с тобой встречаться, если ты не против.
Вместо ответа девушка поцеловала юношу. Для неё дальнейшая жизнь виделась понятной и предсказуемой. Она нашла свою судьбу и надеялась, что и он, её избранник, думал также.
 На автомобильном колесе они сидели обнявшись. Их объятья разъединила лишь остановка автомобиля. 
- Мы сейчас поедем в совхоз по верхней дороге, - когда машина остановилась, предупредил мужчина. – Вам надо пройти немного вперёд  пешком или доехать до города на другом транспорте.
- Спасибо! – поблагодарил Иван. – Мы практически уже дома.
Он спрыгнул сам и помог Лоле спуститься на землю. Молодые люди пошли по направлению к городу, до которого оставалось не более полукилометра.
- А вот мой дом, - сказала Лола, указывая на второй дом улицы, когда молодые люди, миновав первый пригородный квартал,  достигли второго.
- Я пойду. Родители, наверное, уже беспокоятся, не понимая, почему я не приехала вовремя, - сказала Лола и, чмокнув Ивана в щёку, пошла по направлению к дому.
- Я найду тебя, - вослед обещал  Иван.
Иван проводил взглядом  Лолу до самого дома, и когда она повернулась к нему и, помахав рукой на прощание, вошла в дом, он двинулся  дальше. С этого момента у них начиналась новая, у каждого своя, жизнь. Но в этой новой жизни появилось событие, имя которому любовь и тот человек, который эту любовь вызвал. Сейчас это обстоятельство было самое главное и для юноши и для девушки.
- Я найду тебя, -  шептали губы юноши, удаляющегося от дома любимой.
    
                Настенька
  Над стадионом гремела музыка. Бравурный марш дополнял многоголосый шум проходящего рядом шоссе, неприятно давил на перепонки. Запах бензина и выхлопных газов не убирали растущие рядом деревья. Вечернее июльское солнце жаркими лучами раскаляло беговые дорожки стадиона, добавляя свою лепту в духоту пыльных городских улиц.
  По стадиону, то ускоряясь, то останавливаясь, гоняли мяч футболисты. Группа старушек физкультурниц, под внимательным взором тренера, старательно размахивала руками, подпрыгивала и приседала, надёясь вернуть навсегда ушедшую молодость. Женщина с красивыми полными ногами и мясистой попой, в спортивных трусиках и маячке, стояла на беговой дорожке и разговаривала с молодым человеком. Она только что пришла на стадион, как знакомый, бегающий трусцой юноша, остановился и заговорил. Лицо женщины сияло от неожиданного подарка судьбы, заставляя усомнится в искренности желания просто бегать по стадиону.
  Маленькая девочка с бантом на голове стояла у аккуратно сложенных вещей мамы.  Девочка смышлеными,  по-детски наивными, глазками, смотрела на свою маму и молодого человека. Видно,  что-то было не так в её семье. Возможно, у неё совсем не было папы. Или папа, как пыталась внушить её мама, для семейной жизни не годился. Закончив работу, мама забирала девочку из детского сада, и они обе шли на стадион. Девочку звали Настей, а бабушка называла её Настенькой. Бабушка жила далеко и помочь в воспитании внучки не могла, а дедушки у неё и вовсе не было. Сама Настенька даже радовалась, когда мама шла с ней на стадион. Здесь всегда было интересно. Стоя рядом с материнскими вещами, она смотрела на играющих в мяч футболистов, на пробегающих мимо спринтеров и стайеров. Особенно её нравился дяденька, который быстрым шагом проходил круг за кругом. Она смотрела на него и ждала, когда быстро шагающий дяденька устанет и остановится. Но он всё шагал и шагал, будто и не было пройдено длинного расстояния, охваченного часом времени. 
 Самое интересной начиналось, когда набегавшись, мама шла в зал штанги, позаниматься на тренажорах. Там было совсем мало тётенек, зато дяденьки были такие. Похожих дяденек Настенька видела только по телевизору. Большие железные штанги, увешенные блинами, поднятые крепкими руками, на мгновение взмыв над головами, с грохотом падали вниз. Иногда Настенька подходила к штанге,  стоящей на помосте, чтобы потрогать блестящий с насечками гриф. Ей не верилось, что такое нагромождение железа может поднять человек. Попытки приподнять даже самую маленькую из них или хотя бы стронуть с места, не давались. Попробовав свои силы, Настенька снова уходила в угол зала к маминым вещам. Там под грохот падающего железа, она рассказывала своей дочке – кукле Маше, какая тяжёлая штанга и какие здесь сильные дяди. Ещё в спортивном зале стояли на полу большие чёрные гири. Некоторые дяди, схватив сразу две, толкали их вверх. Она пыталась считать, много или мало раз дядя выталкивает гири. Досчитав до десяти, Настя останавливалась. Она была ещё маленькая и могла досчитать лишь до десяти. А дяди, пыхтя и отдуваясь, толкали и толкали. Мама говорила, что на соревнованиях гири толкают по сто раз подряд. Настенька обычно верила маме, но сто раз подряд, это так много. Больше всего удивляло Настеньку, что в зал приходили совсем старенькие дяденьки и тоже поднимали обвешанную блинами штангу. Многие из них походили на Настенькиного дедушку, фотография которого была в толстом семейном альбоме. Иногда в зале появлялись такие же маленькие как она дети. Мамы приходили на тренировку, захватив с собой непослушных чад. Последние носились по залу, рискуя попасть под поднятую дядей тяжёлую штангу. Настенька в шумных детских играх не участвовала. Она была послушной девочкой, и раз мама велела сидеть тихо, она сидела тихо в уголке у маминых вещей со своей куклой Машей. Настенька хотела побыстрей вырасти и самой поднимать тяжёлые гири и штанги, бегать по стадиону и разговаривать на равных с сильными красивыми дяденьками – спортсменами. Иногда дяденьки и тётеньки из числа посещающих зал, и говорили с ней. Но говорили, как взрослые разговаривают с маленькими детьми, сюсюкая и не слушая ответы маленького собеседника. Лишь один дяденька говорил с ней на равных.
  Есть ещё некоторые взрослые, сохранившие в душе детскую непосредственность, способность удивляться и радоваться совсем маленьким подаркам судьбы. Возможно, этот дядя был одним из них. Или общаясь с людьми, он не потерял самый главный талант – умение слушать и сопереживать.
Настенька сидела в своём углу, ожидая, когда этот дяденька подойдёт к ней и поговорит. Дяденька всегда был очень занят. Он что-то объяснял спортсменам, показывая как надо поднимать тяжёлую штангу. Мама говорила, что дяденька работает здесь тренером. Много учеников сразу учил тренер преодолевать себя, нагружая позвоночник десятками тон поднятого за тренировку железа. Тяжёл и долог путь к победе, не всякому дано осилить дорогу. Но кто знает, что ждёт путников впереди, какие болячки и травмы придётся перенести, сколько горячих поражений выпить, пока не встретится та единственная и твоя – победа. И неважно, какая она, самая большая, перешагнувшая континенты или самая маленькая, не выходящая за рамки района. Всему этому учил тренер.
Настенька смотрела на всё внимательными, широко открытыми глазами, стараясь познать то, что понять ещё не могла. Чтобы быстрей вырасти и стать взрослой, девочка делала каждое утро зарядку. В детском саду, куда ходила Настя, воспитательница заставляла детей заниматься гимнастикой. Настенька старательно выполняла все движения, получая похвалы от воспитательницы. Только не такие упражнения хотела делать Настенька. Зарядка – дело другое. Здесь она вытворяла что хотела. Мама торопила дочку, боясь опоздать утром на работу.
 Настенька хотела, чтобы её папа был таким же сильным и добрым, как дяденьки из спортивного зала. Вообще у неё имелся папа. Но он совсем не походил на выбранный ребёнком идеал. Частенько папа приходил домой, как говорила мама, на «автопилоте».
Он ничего не говорил, только мычал, и писал в штаны.  Правда, когда он бывал трезв, играл в детские игры, ненадолго становясь  её сверстником. Иногда это были дочки – матери. Иногда угадывание слов или что-нибудь другое. Отец любил свою дочку и старался, как мог наверстать упущенное в запое время. Настенька отвечала ему взаимностью на всю величину маленького детского сердечка. К сожалению для обоих, минуты счастливого общения быстро проходили и нечасто повторялись. Снова начинался продолжительный запой, и мама подолгу старалась проводить время вне дома. Настенька знала, что папа хороший. Вот только работа подводила его.  Папа был телевизионным мастером  и зачастую клиент, помимо денег, подносил рюмку водки.  В чужом доме нельзя обижать хозяев и папа принимал на грудь дань уважения в хрустальной рюмке. Мама ругалась и даже, распаляясь, пинала лежащее на полу бесчувственное пьяное тело. Настенька плакала не в силах помешать маминому страшному гневу. У Настеньки жила подаренная мамой кукла Маша и подаренный папой тряпичный мишка по имени Миша.
Кукла Маша слушалась свою маму – Настеньку, но вот Миша частенько приходил домой под «мухой», а иногда просто пьяным в стельку.  В отличии от мамы, Настенька не лупила пьяньчужку Мишутку. Она укладывала его спать, а утром, после небольшой нравоучительной беседы, давала пятьдесят граммов похмелиться. Мама так папу не баловала, и похмелиться не давала. Наверное, по этой причине в доме не водилось духов и одеколона. Если мама, зазевавшись, не убирала духи в сумочку, на другой день флакон оказывался пустым. Настенька попробовала на язык мамины духи и определила для себя – гадость. То ли дело шоколадные конфеты, вроде тех, что привозила бабушка. Их Настенька могла есть горстями. Плохо было только то, что бабушка приезжала редко. Но зато когда она приезжала, в доме наступал праздник. Плита на кухне не успевала остывать. Всё что могло быть съеденным в распаренном виде, парилось в духовке. Чему положено жариться, шипело на сковородке, сердито обжигая брызгами руку, поднимающую крышку и наполняющими комнату умопомрачительными ароматами, вызывающими приступ выделения слюны. Блины с вареньем и маслом, пирожки и пироги различных размеров и начинкой, и ещё много всего подавалось к столу.
Папа приходил домой почти трезвым, и ощущение праздника не проходило вплоть до самого бабушкиного отъезда. Уехав, бабушка обрекала семью на доприездное тоскливое существование. Настенька не хотела, чтобы бабушка уезжала. Но во всяком плохом есть немного хорошего. Мама снова брала Настеньку с собой на стадион и в спортивный зал.
Пока Настеньки не было, в зале произошли перемены. Привезли два новых тренировочных станка и стол для армрестлинга. Пары дядей или тётей стояли по обе стороны стола, стараясь своей рукой побороть руку партнёра. Все пробовали силы на спортивном столе. Настя тоже хотела попробовать. Она выбрала момент, когда у стола никого не было, и подошла. Крышка стола как раз находилось на уровне Настенькиного  носа. Она тяжело вздохнула, огорчённая таким фактом, и уже собиралась отойти в угол к маминым вещам, но тут заметила стоящую рядом со столом подставку. Подставка была очень тяжёлая и не хотела отрываться в Настенькиных руках от  пола. Настя очень старалась, даже вспотела. В зале находилось много спортсменов и физкультурников, и она подумала:
 «Надо  попросить какого-нибудь физкультурника помочь».
Она обвела взглядом зал, не зная к кому обратиться. Все были заняты выполнением тренировочных упражнений. Кто тянул штангу, кто толкал гири, один качал пресс на наклонной доске, зацепившись ногами за прибитый к доске ремень и повиснув вниз головой. Два дяденьки стояли у подоконника, обсуждая какой марки автомобиль лучше приобрести. Одного дяденьку звали Вальдемар, а иногда Володей. Настенька хотела спросить маму, почему у дяденьки два имени, но всё время забывала об этом. Он всегда приставал ко всем с вопросами и поучениями и Настенька решила, что дядя Вольдеамр, он же Володя, большой начальник. В прошлый раз он приносил план дома и громко, чтобы все слышали,  рассказывал, какой большой и красивый будет строить дом. Этого дяденьку Настенька боялась и уж точно не собиралась подходить к нему с просьбами.
«Может быть, дяденька тренер поможет мне?» - подумала Настенька.
Она поискала глазами тренера и увидела в конце зала. Ему было не до неё. Команда штангистов через неделю выезжала на соревнование. Он усиленно занимался с каждым из спортсменов, стараясь подготовить, отточить технику закрепощённых тяжёлой штангой движений. От обиды у Настеньки на глазах навернулись слёзы.
- Давай, помогу, - услышала она рядом со своим ухом.
Настя повернула голову в сторону звука. Перед ней стоял дядя маленького роста. Если бы не пушок, пробивающийся над верхней губой, он мог бы показаться маленьким мальчиком, ровесником Настеньки. Маленький рост и худоба не позволяли предположить, что дядя штангист. Настенька видела таких маленьких дяденек в цирке. Мама говорила, что их зовут лилипутами. Но у тех голоса были писклявые. Этот дяденька говорил нормальным голосом, и удивление читалось на Настенькином лице. Ещё более удивила тётенька, только что вошедшая в зал. Она подошла к подставке и, взяв за другую сторону, помогла дяденьке поставить её у стола. С другой стороны стола тоже поставили  подставку. Возраст тётеньки был не более дяденького, но ростом она едва доходила Настеньке до плеча. Короткие мускулистые ноги - единственное, что говорило о тяжёлом тётенькиным хобби.
- Махмуд, привет! – приветствовал дядя, закончив толкать тяжёлые гири и поставив их на помост.
Он обращался к маленькому дяденьке, который только что помог Настеньке.
«Значит, его зовут Махмуд. Какое странное имя», - подумала Настенька.
Махмуд казался ей своим. Ведь разговаривая с ним не нужно задирать голову вверх, стараясь увидеть лицо собеседника.
- Иди сюда, научу, - пригласил Настеньку к станку Махмуд. 
Настя встала на подставку с одной стороны стола, Махмуд расположился по другую сторону стола. Он поставил руку на подушечку, Настенька последовала его примеру.
Махмуд взял кисть Настенькиной руки в свою руку, сам скомандовал:
                - Рэди, гоу.
И моментально опрокинул Настенькину руку, прижав к столу.
- Ты должна сопротивляться и тоже самое сделать с моей рукой.
- Давай, дави. Я поддамся, а ты дави.
Настя потёрла занывший локоть на правой руке. Она снова поставила локоть на подушечку.
- Рэди, гоу,  - скомандовал Махмуд.
Настенька припечатала его руку к столу.
«Наверное, не такая я уж маленькая. Хоть и понарошку, а победила», - подумала Настенька.
Махмуд показал ей, как делать рычаг на кисть. Настенька была очень горда тем, что её тренируют как взрослую.  К столу подошёл другой взрослый дядя, и Настенька снова уселась в угол к маминым вещам.
 Дома она показала кукле Маше, как делают рычаг на кисть. Кукла слушала свою маму очень внимательно. Настенька похвалила её за усердие, обещав взять  в спортивный зал, когда та подрастёт.
Всю неделю Настенькина мама работала допоздна, и посещение спортивного зала откладывалось до лучших времён. Из детского сада Настеньку забирала соседка по дому. Она приходила в детский сад за сыном Колей, который был ровесником Настеньки.
Настенька не любила играть с мальчиками, но выбирать не приходилось. Коля, придя домой, хотел, чтобы его развлекали. Поздно вечером Настеньку забирала домой мама.
Конечно, забирать Настеньку из детского сада мог бы папа. Только мама ему не доверяла, боясь, что муж, находясь в хорошем подпитии, потеряет по дороге Настеньку.
  Следующее посещение зала состоялось через две недели. Махмуда в зале не оказалось, и продолжить тренировки по армрестлингу так и не получилось. Мама занималась на тренажёре. Тренер в центре зала помогал штангисту отработать рывок штанги.
Настя сидела в углу у маминых вещей, предоставленная самой себе. Она смотрела на тренирующихся спортсменов, представляя, как она сама делала бы тоже самое.  Ближе всех к ней находилась небольшого росточка худенькая девушка. Она делала тяги с тяжёлой штангой. Подняв штангу чуть выше колен, девушка снова наклонялась. Дотронувшись до помоста блинами штанги, снова выпрямлялась, поднимая железо вверх. Повторив упражнение пять раз подряд, девушка отходила от штанги на пару минут. Отдохнув, она снова принималась за дело. На девушке были одеты облегающие стройный торс маячка и совсем в обтяжку, эластичные спортивные штаны. Всё женское под выявляющей каждую складочку эластичной тканью проявлялось большой приоткрытой мидией. С каждым наклоном это женское под действием огромного мышечного напряжения оттопыривалось ещё больше, привлекая взгляды тренирующейся молодёжи мужского пола.
Когда Настя одевала очень маленькие, оставшиеся от раннего детства трусы, незнакомое приятное тепло разливалось внизу живота.  Мама быстро заметила причину перемен в поведении дочки и убрала узкие трусы подальше.
 Настенька смотрела на девушку и по-своему понимала, почему та одела очень узкие, контрастно выделяющие женские «срамные» места, трусы.
 Сегодня в зале было относительно тихо, если не считать грохота подающих на помост штанг и позвякивание блинов тренажёра. Дядя Вольдемар ещё не пришёл, и поучать присутствующих как надо жить было некому. В зал вошла девушка маленького роста, которая помогла Махмуду поставить подставку. Настенька почему-то подумала, что эта девушка невеста Махмуда: рост у обоих был подходящий и маленькая тётя ласковым взглядом нет-нет да и одаривала Махмуда.  На самом деле тётя имела добрый нрав и подстать ему приветливый взгляд. Ни в чём таком Настенька не разбиралась. Ей просто хотелось, чтобы по-доброму относящиеся дядя и тётя стали женихом и невестой. Настенька  надеялась, что в отсутствии Махмуда тётенька проложит урок.
Между тем маленькая тётя подошла к шведской стенке, на которой висела доска с поперечным ремнём. Женщина влезла на стенку, схватившись руками за перекладину, вдела ноги под ремень, откинув руки повисла вниз головой.
Настенька и раньше видела, как спортсмены, закончив тренировку, повисали вниз головой. Мама объясняла, что это делается для снятия напряжения в позвоночнике.
«Почему маленькая женщина висит до начала тренировки? Неужели она хочет вырасти? А как же Махмуд?» - подумала Настя.
Повисев вниз головой десять минут, девушка слезла со стенки.
«Нужно попросить её позаниматься со мной армрестлингом», - Настенька была скромной девочкой  и только в мыслях позволяла себе некоторые вольности.
Маленькая девушка Настенькиных мыслей не знала. Она подошла  станку для жима лёжа. Поставив пустой гриф для разминки, она улеглась на лавку жать. Тренер тут же подошёл к ней, страхуя, помогая после жима поставить гриф на обтянутые резиной механические зацепы.
«Хорошо бы мне тоже попробовать пожать», - решила Настенька.
Но никто на неё внимания не обращал, и она продолжала сидеть в своём углу.
Один из спортсменов, выполнив толчок, подошёл  к висящему на стене листку и что-то записал.
Выбрав момент, когда рядом с листком никого не было, Настенька подошли и, встав на цыпочки, прочитала:
   Рекорды на тренировке.
Так назывался листок, по крайней мере, так на нём  было написано.
Тяга с плинтов, приседание на плечах, рывок классический и ещё много всяких записей, значение которых Настенька не понимала. Напротив каждой записи стояли цифры, очевидно обозначающие величину рекорда и число. Фамилии в каждой строчке стояли тоже разные. Настя только училась читать, и всё записанное читать не могла. Однако для себя решила, что будет стараться и тоже запишет рекорд.
Между тем, мама, закончив тренировку, влезла на шведскую стенку. Она повисла вниз головой на доске, зацепившись ногами за ремень. Тренер подошёл к ней, чтобы помочь лучше растянуться.
- Ты когда придёшь, - спросил он, схватив женщину за талию и потянув вниз.
- Завтра в двенадцать, - ответила она.
Шёпот был довольно-таки громким и все кто хотел, в том числе и Настенька, услышали его. Против тренера Настенька ничего не имела, и лишних вопросов маме не задавала.
Через месяц мама ходить в зал перестала. Причиной этому могло стать новое место работы или же несколько серьёзных стычек с мужем. На вопросы Насти мама отвечала:
- Некогда Настенька в зал ходить. Вот буду немного посвободней, тогда обязательно пойдём с тобой тренироваться.
После разговора с Настенькиным папой, мама в зал больше не ходила, по крайней мере, с Настей.
     Прошло семь лет прежде чем Настя снова пришла в спортивный зал тяжёлой атлетики.
Ей минуло тринадцать лет, и набухшие сосцы начинающихся увеличиваться грудок говорили о пробуждении женщины в девочке – подростке. На этот раз в зал она пришла одна, без мамы. Настя долго вынашивала мысль пойти в зал и попросить тренера записать её в спортсмены. И вот, решившись, она подошла к двери зала и с трепетом сердца взялась за ручку. Примет её тренер или нет, Настя старалась не думать. Ей и так стоило больших усилий решиться на столь смелый шаг.
Взявшись за ручку, она толкнула дверь. В зале тренировались всего лишь несколько мальчиков, ровесников Насти. Тренера видно не было, и Настя в нерешительности остановилась у порога.
«Может быть, тот тренер не работает здесь, и я пришла к нему напрасно», - промелькнуло в голове.
Из тренерской послышался звук голосов от работающего телевизора. Настя открыла дверь тренерской и сразу увидела его. В полголовы лысина, появившаяся за прошедшие годы, не обманула Настю. Взглянувшие на неё добрые глаза спрашивали: что нужно молодой леди?
Настя молча переминалась с ноги на ногу, не зная с чего начать. Затянувшуюся паузу прервал сам тренер, спросив:
                - Вы ко мне?
- Да, я хотела тренироваться в вашем зале, - ответила Настя.
- Вы каким-нибудь спортом занимались? – продолжил вопросы тренер.
- Нет, только по программе школьной физкультуры.
- У нас есть группа штангистов женщин, троеборок и армрестлингисток. Выбирать есть из чего. Но можно и просто для здоровья заняться с отягощениями.
- Я ещё не знаю. Нужно попробовать самой, тогда и определюсь.
- Ну что ж переодевайтесь и в зал. Девушки у нас в тренерской переодеваются.
- Вы знаете, я сегодня пришла договориться и ничего с собой не взяла.
- Не беда. Вот штангетки и тянучки. Правда, штангетки вам будут великоваты. Да ничего, не бегать ведь.
Тренер вышел из тренерской. Настя сняла юбку и влезла в тянучки. Сняв кофточку, осталась в белой маячке. Посмотрела на себя в зеркало.
«Да, видок ещё тот», - определила  она.
Настя вышла в зал к тренеру. Тренер водил её от станка к станку, рассказывая , какую группу мышц можно проработать. Показав, с каких упражнений нужно начинать, опять ушёл в тренерскую. Пацаны тоже скоро ушли, и Настя осталась  в зале одна. Она старательно выполняла упражнения и с непривычки у неё заболели руки.
Настя была почти счастлива, ведь сбылись детские мечты: она, как спортсменка, скоро будет поднимать тяжёлое холодное железо.
Из тренерской вышел тренер и спросил:
- Ну как, не устала?
- Немного, - ответила Настя.
- Теперь повиси, расслабь позвоночник.
Он помог Насте забраться на шведскую стенку и, подпихнув ноги под  закреплённый на доске ремень, повиснуть вниз головой. Через две минуты помог слезть на пол.
- Почему сегодня так мало народа пришло на тренировку? – спросила Настя.
- Сегодня вторник, а, в основном, все ходят по понедельникам, средам и пятницам. Да и летом народа меньше чем зимой.
На дворе стоял июнь, и вечерняя духота не располагала к тренировкам. Хотелось окунуться в прохладные воды протекающей рядом речки, выпить прохладного кваску, да бросив свои косточки на речном песочке, понежиться под лучами заходящего солнца. Настя не была исключением, и прохладные струи тихой речки манили.
«Зря купальник не взяла, - пожалела она. – Сейчас бы уже купалась. А впрочем, плавки и майка вполне сойдут за купальный костюм».
Так и порешив, она зашла в женский туалет, обмыла вспотевшее лицо, протёрла подмышками.
«Теперь можно и переодеться».
Через несколько минут, простившись с тренером, Настя спускалась к речке.
Над устьем речки Тьмаки нависал высокий берег. Лишь узкий пологий участок, заросший кустарником, примыкал к воде. Рискуя поскользнуться на узкой крутой тропинке, Настя спустилась к воде. Несколько влюблённых парочек в купальных костюмах сидело у кустов. Ночная мгла, которая вскоре за вечером скроет их от глаз любопытных, очевидно, ожидалась с нетерпением. Противоположный берег более пологий  с жёлтым песочком больше привлекал купальщиков. Река Тьмака в этом месте вливалась в реку Волга и маленькая речка с тёмной торфяной водой никак не могла конкурировать с чистыми прозрачными водами быстрой реки.
Настин купальный костюм с трикотажными трусиками и маячкой не предполагал привлечь внимание чужих глаз. Маленькая тихая речка в данной ситуации была именно тем, что надо. Настя быстро разделась и, разбежавшись, прыгнула в воду. Перегретое в душном жарком воздухе  тело обожгло. Но через несколько секунд Настя с удивлением поплыла в тёплых живительных  струях, борясь с быстрым течением маленькой речки.
Целых полчаса она не выходила из воды, остужая разгорячённое на тренировке тело.
Выйдя из воды, обнаружила молодого человека приятной наружности, сидящего рядом с её вещами. На нем были одеты синие тянучки и чёрная майка.
- Девушка, вы так долго купались, что я подумал, - уж не русалка ли вы?
Настю обдало волной перегоревшего алкоголя. Взглянув на молодого человека, она увидела мутный взгляд затуманенных алкоголем глаз. Будь он трезв, то понял бы, что перед ним не целованная девочка – подросток. В таком состоянии парень видел облегающее тело, подчёркивающее всё женское трусы и маленькие плотные грудки под трикотажной маячкой. Настя взяла юбку, собираясь одеться. Парень опередил её, схватив за край ткани первым.
- Прямо так на мокрое оденешь? Лучше посиди со мной рядом, обсохнешь. Настя ничего не ответила, лишь потянула юбку на себя. Парень не отпускал. Треск ткани извещал, что возможно, домой Насте придётся возвращаться в одной мокрой маячке и мокрых трусах.
- Молодой человек, оставьте в покое девочку, - раздался голос почти над ухом.
Настя повернула голову в сторону голоса и увидела тренера. Он тоже спустился к реке, собираясь искупаться. Увлёкшись борьбой, Настя не заметила приближающегося к ней тренера. Парень хотел ответить грубостью и, встав, увидел перед собой крепкого, сильного мужчину. Оценив ситуацию, сказал:
- Да пошли вы все.
Повернувшись, пошёл в кусты., где его ждали двое собутыльников.
- Купаться лучше ходить на другую сторону реки. Там берег получше, и народа больше. Меньше вероятность, что обидят. Если сюда ходить, то со всеми. Мы обычно купаемся после тренировки. Сегодня просто народа мало. Завтра больше будет. Пойдём купаться всем кагалом.
Настя оделась, ещё раз простилась с тренером, и быстрым шагом направилась на трамвайную остановку.
«На сегодня впечатлений хватит», - подумала она, садясь в трамвай, идущий по направлению к дому.
На следующий день Настя в зал не пошла. От непривычных вчерашних упражнений болели мышцы. Настя решил поступить так, как в шутку говорил папа: не делай завтра то, что можешь сделать послезавтра.
Через неделю, в понедельник, Настя пошла в спортивный зал. Перед дверью в спортивное помещение сердце учащённо забилось. Что смутило девичью душу? Радость или тревога заставило сердце быстрее биться? Наверное, сама Настя не смогла бы объяснить сей факт.
Переступив порог, Настя увидела молодёжь, которая закончив тренировку, убирала железо. «Старички», посещающие зал вечером после работы, ещё не появились.
Тренерская была открыта, но тренера там не было. Настя достала из сумки спортивный костюм, кеды и переоделась. Выйдя из тренерской в зал, Настя приступила к разминке.
Ещё будучи маленькой девочкой, она знала, что тренировка начинается с общей разминки. Потом нужно размяться для выполнения каждого вида упражнений. Настя заканчивала третье упражнений, когда в зал вошли несколько человек из старшей группы спортсменов.
Среди них был дядя Вольдемар. Лёгкий кожаный плащ, накинутый на плечи поверх безрукавной рубашки, очевидно, должен был подтверждать  факт зажиточного благополучия. Капельки пота на лбу дяди показывали неуместность кожаной одежонки в летнюю жару. Все пришедшие вошли в раздевалку перед тренерской, собираясь облачиться в спортивную форму. На вновь пришедшую в зал спортсменку никто  внимания не обратил. В зал вошёл тренер.
- Я уже стал сомневаться в серьёзности твоего желания стать спортсменкой. Ты уже размялась?
- Да, третье упражнение выполняю по плану, что висит на стене.
В подтверждение своих слов, Настя подошла к штанге и выполнила упражнение, означенное в списке как: «на грудь с пола».
- Подрыв делается во второй фазе движения, когда штанга выше колен. Резче работай ногами и спиной.
Настя и раньше слышала, как тренер делает замечание спортсменам. Но первый раз тренировали её саму. Она ещё не знала, что такое вторая фаза движения. Тренер взял штангу и показал как нужно. Настя постаралась повторить. Только руки и ноги плохо слушались и делали совсем не то, что нужно. Тренер показал ей ещё раз. Только Настины  успехи это не продвинуло вперёд.
- Лиха беда начало. Мало у кого сразу получается, как говорится, мастерами не рождаются, но становятся. Работай больше над собой и штангой, и всё получится, - изрёк тренер давно известную истину.
- Какие упражнения мне ещё поделать сегодня? – спросила Настя.
- По-присядай со штангой на плечах, пресс покачай на козле, да повиси. Пока этого будет достаточно. Да, и не забудь сделать два последних упражнения: душ и тягу из зала, - напоследок пошутил тренер.
Пока тренер давал Насте наставления, из раздевалки вышли вновь пришедшие. Настя посмотрела на ноги самого высокого из вновь пришедших. Новенькие штангетки радовали глаз покрашенной в красное кожей. Насте всегда хотелось иметь такие. Старенькие кеды совсем не смотрелись на стройных девичьих ногах. Ей стало немного неловко  в присутствие «зубров» тяжёлой атлетики. Большой мельком взглянул на Настю и, пройдя к шведской стенке, взял обломанный гриф.  Им обычно разминались, имитируя упражнения классического двоеборья.  Другие вошедшие на Настю даже не взглянули. У всех спортсменов на ногах были одеты кроссовки, а у дяди Вольдемара склеенные из кусков разноцветной кожи  корейские кроссовки.  Он, как петух по курятнику, прохаживался по залу, демонстрируя присутствующим дорогую модную обувь. Но никто из спортсменов не интересовался, ни кроссовками, ни самим дядей Вальдемаром.
Было видно, что сей факт его очень огорчал. Насте стало жалко дядю Вальдемара. Она спросила:
         - Это корейские кроссовки?
Дядя остановился и прежде чем дать ответ, окинул взглядом Настю.
- Да корейские. Четыреста двадцать отвалил за них. Удобная очень обувь. Бегать в них по стадиону можно, и в зале заниматься можно. Очень они хорошо на ноге сидят.
- Я слышала, они очень не прочные. После первого дождя разваливаются, - продолжала беседу Настя.
- Да нет, у меня совсем другие отзывы. Конечно, по лужам в них бегать не стоит, но носятся они хорошо.
На этом «светская « беседа закончилась, и каждый занялся своим делом.
Настя заканчивала делать последнее упражнение в списке на стене, когда дядя Вальдемар снова подошёл. Поговорив с Настей о кроссовках он, очевидно, решил взять над ней шефство и поучить всяким штангистким хитростям.
- Главное в успешном выполнении толчка, сила спины и ног, - изрёк он, наблюдая, как Настя одними руками выполняет первое движение толчка – берёт штангу на грудь.
- Чтобы спину накачать, нужно делать тяги с пола, а ноги, чтобы стали сильными, приседание со штангой на плечах, - продолжил он урок.
- Я сегодня приседать не собиралась. В плане этого нет, - ответила Настя.
Но дядя Вольдемар вошёл в роль учителя и просто так сдавать позиции не собирался.
- Зря. Приседать нужно каждую тренировку, - продолжил он урок. – Давай, по-приседай вот с этой штангой, что на стойках стоит.
Настя посмотрела на штангу и, с надеждой в голосе на послабление, произнесла:
- там много килограммов навешано, мне не осилить.
Ничего, сейчас снимем, - обнадёжил он.
Он принялся за дело, оставив на штанге пятьдесят килограммов. Но и этого для Насти было много. Она, ничего не сказав, полезла под штангу. Штанга больно надавили грифом на плечи. Настя сняла с ложементов штангу и, сделав шаг от стойки, присела. Штанга сильно давила, не позволяя встать. Спина Насти предательски согнулась. Едва не стукнувшись лбом о пол, она сбросила штангу вперёд, через голову. В пояснице заломило, и спина с трудом разогнулась.
- Без разминки нельзя. Сломаться можно, - вымолвил подошедший к Насте тренер.
Дядя Волдемар ретировал, будто и не он загнал девчонку без разминки на вес.
- Давай, повиси, а я спину растянуть помогу, - предложил тренер.
Настя подошла к доске, висящей на шведской стенке. Подтянувшись за поручни, она перевернулась вверх ногами и, подсунув под ремень ноги, отпустила руки. Боль в пояснице не отпустила. Видно причина была не только в сжатых позвонках. Тренер подошёл вплотную и, обхватив туловище кольцом рук, потянул вниз. Настя почувствовала прикосновение крепкого мужского тела и резкую боль в пояснице. Она не вскрикнула, надеясь на опыт тренера и целительное действие упражнения. Тренер ощутил прикосновение двух маленьких крепких девичьих грудок. И ещё волну чистой, непорочной энергии, излучаемой взрослеющим ребёнком. Словно глоток чистого воздуха ворвался  в душную атмосферу спортивного зала.  На душе стало легко и спокойно. Что-то нежное, робкое тронуло тренерскую душу, всколыхнув в ней забытое было чувство. Чувство, которое возникает у взрослого отца, заглянувшего в детскую комнату, чтобы поправить на дочке съехавшее одеяло, и невзначай уловившего дуновение мимолётного ветерка  непорочных детских грёз. Безмятежный лик твоего ребёнка, тикающие на стене ходики, словно окунают  в струю покинутого течения времени – собственное безмятежное детство.
  Настя спустилась на пол, боль полностью не прошла, но в спине стало поуютней.
- Теперь взвешивание, душ и тяга из зала, - пошутил тренер.
Настя встала на весы, тренер передвинул гирьку на отметку шестьдесят, но потом передвинул на пятьдесят.
- Пятьдесят восемь, бараний вес, - изрёк тренер.
Помывшись  в душе и переодевшись, Настя вышла из зала, собираясь ехать домой. Спина ещё побаливала, но она чувствовала себя счастливой. Наконец-то сбылась детская мечта, воплотившись в тяжёлые, но желанные тренировки.
Утром следующего дня Настя поехала на дачу. Нужно было прополоть и полить грядки. Мама всю неделю приходила на работу, и приехать на дачу могла только в выходной.
Припекало. Утренний наплыв спешащих на работу пассажиров прошёл, и многие места в автобусе остались не заняты. По старой привычке Настя стояла на задней площадке. Среди подружек ходили рассказы, как те познакомились с молодыми людьми в автобусе, стоя именно на задней площадке. Настя втайне от всех своих подружек давно мечтала познакомиться с красивым и благородным молодым человеком. Возможно, романы Вальтера Скотта, Фенимора Купера и всех прочих авторов литературных произведений прошедшего века, читаемые Настей по ночам, были тому причиной. Или голос просыпающейся в девочке женской плоти, призывал душу к любви. Настя смотрела в окно на проплывающие мимо пейзажи и думала совсем не о них. Будет ли на соседнем участке её ровесник мальчик Коля. В прошлый приезд на дачу он периодически бросал взгляды на согнувшуюся над грядками Настину фигуру. Настя надеялась, что Коля сегодня найдёт причину заговорить с ней.
Завернув за очередной поворот петляющей в ельнике загородной дороги, автобус остановился. Подхватив поставленную на пол сумку с продуктами и купальником, Настя вышла. Уж сегодня она предстанет перед Колей во всей девичьей красе, в недавно купленном модном купальнике. Настя точно ещё не знала, как привлечь внимание понравившегося парня, и желание оголить крепкое молодое тело, было вызвано жаркой летней погодой. В её представлении модный купальник вполне мог бы сойти на огороде не хуже модного, красивого платья на танцах. То, что узенькая планка плавок совсем ничего не покрывала сзади и клочок ткани спереди едва прикрывал женские прелести, нисколько её не смущало. Верхняя часть купальника немного женского тела скрывала от глаз любопытных. Лишь участок сосков, обрамлённых темными пигментными ореолами, закрывался непрозрачной тканью. Все остальные участки тела, спрятанными под тканью купальника, такими – спрятанными не являлись. Очевидно по замыслу модельера, создавшего сей шедевр женского туалета, чем меньше женского тела скрыто от глаз любопытного, тем лучше.
  Пройдя по тропинке через ельник, она вышла к дачам. Дача её родителей находилась  на  улице третьей от конца. Настя, подходя к дачам, посмотрела на участок Колиных родителей. К сожалению там Коли не было видно. Настя не стала менять планы и, зайдя в дачный дом, одела купальник.
«Может быть, он в доме», - подумала она.
Прополов грядку, Настя остановилась передохнуть.
«Что-то сегодня на дачах пустовато. Наверное, позже, после работы приедут», - подумала она.
Весь день под палящим солнцем она пропалывала грядки. Было немного обидно, что никто не видел её в новом купальнике. Закончив прополку, Настя умылась и, переодевшись в платье, отправилась в обратный путь. Спина побаливала от длительного пребывания в согнутом положении. Но это было закономерно и настроение Насти не испортилось, ведь на сегодня все планы были выполнены.
«Наверное, мама уже пришла с работы и готовит что-нибудь вкусненькое. Интересно, отец уже пришёл или нет».
 Ей хотелось провести спокойный вечер без семейных разборок с пьяным отцом. Последние годы он пил каждый день и приползал домой чуть живой.
  На следующий день, утро Настя провела дома, собираясь во второй части дня посетить тренировку в зале тяжёлой атлетики.
  Старый тренер как обычно с утра пришёл в зал. Утром тренировались профессионалы, занимающиеся спортом по многу лет. Они проводили две тренировки в день, собираясь посетить зал ещё и вечером. Каждый профессионал числился работающим на каком-нибудь предприятии, получая там заработную плату. Они на предприятии появлялись только в день получки и работали по специальности лишь месяц в году. Спорт отнимал все силы и всё время. Чтобы достичь спортивных вершин, каждый из спортсменов тратил здоровье и время  на тренировки и соревнования, зачастую отказываясь от общепризнанных радостей жизни – алкоголя, курения и общения с противоположным полом. В спортивном зале таких было немного. Спортсмены любители, занимающиеся спортом после работы, составляли большинство. Их спортивные достижения были поскромнее, позволяющие выступать лишь на областных соревнованиях. Многие из них завидовали профессионалам, но по объективным причинам, стать таковыми не могли. У кого-то семью надо было содержать, а доходы профи зависти не вызывали. Кому-то не хватало здоровья, чтобы проводить сумасшедшие по объёму и интенсивности тренировки.
Но любовь к тяжёлому железу, желание стать сильным объединяло и тех и других посетителей спортивного зала. Все пришедшее в спортивный зал здоровались с тренером, а закончив тренировку и покидая зал, прощались. Это не была дань уважения к старшему, а скорее ритуал поклонения опыту и мастерству. Ни один десяток мастеров спорта международного класса и просто мастеров, воспитал старый тренер. Люди приходили в спортивный зал тренироваться и, закончив со спортом, больше не появлялись там. Лишь один тренер был постоянным посетителем спортивного зала и многим спортсменам -  старожилам казался вечным. Даже не верилось, что когда-нибудь наступит день, и старый тренер больше не придёт в зал. Поседевшие и поредевшие волосы на голове говорили о неумолимо бегущем времени, для всего живого определившего начало и конец. Но пока он был здесь, в зале, и время ещё не могло наложить на крепкое тело печать немощи.
  Настя подошла к двери спортивного зала и взялась за ручку. Сердце взволновано и радостно билось в девичьей груди. Душа ожидала чего-то нового и важного, того, что складывая день за днём, час за часом и составляет нашу реальную, насыщенную событиями жизнь.
  Она открыла дверь и вошла в зал. Тренер стоял спиной к двери у шведской стенки, помогая кому-то висящему вверх ногами растянуть спину. Он почувствовал, как волна благостного и доброжелательного прикоснувшись к душе, словно ласковый лёгкий ветерок перегретого тела, прокатилась по залу. Казалось, что спёртый воздух зала в миг посвежел, наполнившись ароматом зелёных летних листьев. Тренер повернулся лицом к двери и увидел её. Хрупкая девичья фигурка, немного сутулая, оставшаяся от ребёнка – подростка осанка, и взгляд широко открытых глаз, ничем таким уж приметным не обладал.
Да и лицо юной представительницы женского племени красотой не привлекало. Это было внутри, в душе, преображая не очень красивое и привлекательное, то, что видел глаз, в нечто совсем другое. Помещение словно наполнилось светом весёлых солнечных зайчиков, и хотя осталось ограниченным теми же стенами, полом и потолком, но стало совсем не таким, как минуту назад. Она улыбнулась по-детски открытой улыбкой и немного картавя, поздоровалась:
                - Здравствуйте!
- Здравствуй, Настенька! – ответил тренер. – Ты сегодня прямо сияешь. Сегодня у тебя что-то хорошее произошло?
Тренер, сам того не ожидая, назвал её Настенькой. До сих пор он не выделял никого, чтобы не вызывать ревность у всех прочих. Скорее всего, чуткая душа тренера откликнулась на Настенькин порыв благостной души.
- Нет, у меня ничего такого сегодня не было. Просто хотелось побыстрей придти на тренировку и настроение сегодня хорошее, - ответила Настя.
- Иди, переодевайся. Пока народ не подошёл, займёмся с тобой техникой рывка.
Настя переоделась и вышла в зал. После небольшой разминки с гимнастической палкой штанга легче не показалась. Сорок килограммов холодного железа в Настиных руках взлетели вверх и с грохотом опустились на помост.
- Ну вот, сегодня лучше получается. Сразу видно, что тренируешься с настроением, - похвалил тренер. – Пять килограммов можно добавить и попробовать вырвать в сед.
Настя добавила по три с половиной килограмма на каждую сторону грифа, потёрла руки тальком, готовясь покорить новый собственный рекорд.
  Настя взялась за гриф и рванула что было силы вверх. Настя,  сама не поняла, как очутилась сидящей на помосте. Штанга, перелетев через голову, валялась сзади.
- Ничего, в другой раз получится, - подбодрил тренер. – Чтобы понять движение, попробуй поделать вспомогательное упражнение. Поприседай со штангой в рывковом хвате. Поставь штангу на стойки, плечами сними и вытолкни вверх. В этом положении поприседай несколько раз. .
Настя сделала всё, как велел тренер. Штанга оказалась  на вытянутых руках над головой. Настя присела, но в самом низу потеряла равновесие. Штанга полетела вперёд, она назад.
- Гибкости в суставах не хватает. Надо над этим работать, - сказал тренер. – Делай имитацию этого движения с гимнастической палкой каждое утро. Ты девушка молодая, разработаешь. А пока поделай упражнения по плану, что на стене висит. 
В зал пришли другие спортсмены, и внимание тренера должно было делиться на всех.
Настя порвала штангу в полуприсяд, поприседала на плечах и пошла в душ. Слова тренера её огорчили, но надежда  исправить положение всё же  была.
Настя подходила к трамвайной остановке, когда по неприятным ощущениям в спине, поняла, что забыла растянуться на шведской стенке.
«Ну вот, ко всем несчастьям ещё и спина болит. Получается, мама в чём-то права, говоря, что штанги не для женских рук. Хотя сама ходила в зал тяжёлой атлетики, железки поднимала. Тогда ей так не казалось. А может быть, у меня нет способностей  к поднятию тяжестей. Или прав тренер, говоря, что из зала ещё никто здоровым не уходил», – думала Настя, ожидая трамвая.
Утро следующего дня началось с неприятных сюрпризов. Мало того, что она проспала, ещё и спина с трудом гнулась. О зарядке не могло быть и речи, хорошо, что мама ушла  уже на работу и мучений дочери не видела. Настя порылась в шкафчике с лекарствами, отыскивая мазь, которой отец растирал спину мучимый радикулитом. В тюбике осталось совсем мало содержимого, но и этого хватило, чтобы наполнить комнату едким запахом и зажечь огнём спину. Обычно, папа после того как наносил мазь на спину, долго терпел жжение, не растирал. Настя не вытерпела  и минуты. Тонкая девичья кожа горела, словно обжигаемая огнём, не желая подвергаться добровольной экзекуции. Настя растёрла мазь на спине, стараясь уменьшить жжение. Наконец стало полегче. Жжение кожи немного уменьшило ощущение боли в мышцах спины. Можно было считать, что процедура лечения прошла успешно.
«Может быть, до завтра пройдёт. А то с такой спиной ничего не сделаешь. Только начала серьёзную тренировку рывка и,  на тебе, получи за усердие».
Домашние дела всё равно делать нужно было, и Настя принялась за уборку квартиры. Через пару часов, закончив с уборкой, Настя решила перекусить. Сварив пару яиц, и заварив чай, она села за стол. Раньше она обходилась рисовой кашей, но теперь, как сказал дядя Вальдемар, нужно есть больше белка. За весь день Настя ни разу не выходила из дома на улицу. Домашние дела отняли всё время, и боль в спине не располагала к прогулкам.
Мама пришла с работы усталая и уже в прихожей повела носом.
- Какой-то резкой, вонючей мазью пахнет у нас в квартире. Похоже на папашкину мазь от радикулита. У тебя что, спина болит?
- Нет. Руки хотела смазать кремом, да не ту мазь открыла.
Настя подняла руки к лицу и потянула носом.
- Ещё пахнет, - сказала она.
Мама сменила тему разговора:
-  Да ты у меня сегодня молодец. Полы помыла, в квартире прибрала. Помощница ты моя.
Она обняла Настю за плечи и, поцеловав в лоб, пошла на кухню. Официальная часть была закончена, настало время  начинать готовить ужин.
  Утро следующего дня пробудило Настю, упав солнечным лучиком на лицо.
«Здорово болит, сегодня могло бы отпустить», - подумала Настя, ощутив тянущую боль в  пояснице.
Она встала с посели, и, превозмогая неприятные ощущения в пояснице, начала делать зарядку. Все упражнения она выполняла довольно легко. Но вот наклоны!
Нагнувшись до самого пола, она медленно распрямлялась. Мышцы спины разогрелись, но боль не проходила. Сегодня нужно было иди на тренировку, и Настя продолжала выполнять утренние упражнения. Полчаса утренней зарядки закончились, и Настя прошла умываться в ванную комнату.
  Уходя на работу, мама велела купить продукты. Настенька быстренько перекусила и пошла за продуктами. Утренние дела заняли полдня. Оставалось совсем немного времени до тренировки.
  Старый тренер с самого утра находился в зале тяжёлой атлетики. Три десятка спортсменов провели тренировку, и ушли домой. Каждому из них тренер уделил внимание, кого подбодрив, кому поправив технику движения. Для него время было сжато до предела, наполнившись общением со страждущими тренерского внимания спортсменами и звоном падающего железа. Он помнил о приходе каждого, в том числе и о Насте. Что-то особенное было в этой девочке. Нет, ни как подающим надежду спортсменом. Для штанги у неё особых данных не было: плохая гибкость спины и недостаточная подвижность суставов создавали проблемы освоения техники подъёма штанги. Дело было в другом. Какое-то доброе тепло излучала её душа. По-детски наивно, Настя отдавала дань уважения спортивному залу и старому тренеру, ощущая себя маленькой и не самой лучшей частичкой сущего. Она подсознательно страшилась  стать чем-то большим и значительным, считая, наверное,  что спорт поможет в этом, позволив  утвердиться в жизни.  Отчасти она была права. Немногим суждено стать личностями в спорте. Но закалить волю, подготовить себя для более важных дел, вполне мог каждый.
Сюда приходили молодыми, неоперившимися юнцами, а через несколько лет, вкусив горечь разочарования, триумф побед, уходили навсегда с уже опытной окрепшей душой. Правда были и такие, что оставались надолго. Их было немного, всего десяток человек. Причина остаться, для всех, по большому счёту, оказывалась одна. Нереализованные в реальной жизни максималистские запросы  частично компенсировал спортивный зал, внося маленькие радости нечастых побед на маленьких соревнованиях – междусобойчиках. И ещё культ крепкого сильного тела, и упорные тренировки для этого в спортивном зале, заменял жёсткую борьбу за место под солнце в реальной жизни. Это был суррогат жизни, но, всё же, отнимая время, это тоже составляло жизнь.
  Настя всего такого не знала. Она просто радовалась, что удалось осуществить давнишнюю детскую мечту. Что можно не достигнув и пятнадцати лет, чувствовать себя взрослой, ворочая тяжёлую, холодную штангу.

       Последний трамвай
Город прирастал окраинами. Там промышленники строили фабрики, и доставка работного люда к месту работ становилась большой проблемой. Тогда-то и появились первые лини рельсовых путей. Сначала по ним ходила конка, а когда провели электросети начал ходить трамвай. Трамвай был небольшой, с полом, боковинами и крышей, сделанными из дерева.  Это не мешало набиваться в него до пятидесяти человек. От первых до современных трамваев прошло более полувека, и сам вагон теперь изготавливался из металла, сиденья стали более удобными, но вместимость осталось феноменально большой. Всё новые ветки трамвайных путей прокладывались по улицам города. Старые послевоенные трамваи доживали свой век, продолжая перевозить пассажиров, поскольку новых трамваев на  все маршруты не хватало. Трамваи, как и автобусы, и троллейбусы  очень выручали жителей города. Однако появление на улицах города огромного количества личного транспорта очень усложняло движение по улицам населённого пункта, что приводило к огромным пробкам. Умные головы в городском правительстве решили уменьшить количество общественного транспорта. Это, мол, решит проблему с пробками на дорогах. Но получилось прямо наоборот. В легковом автомобиле перемещаются по дороге один, два человека. А сам автомобиль занимает немалую площадь на дороге. Одним словом, хотели как лучше, а получилось как всегда. Больше других общественных транспортов пострадал трамвай.
 За долгое время эксплуатации пришли в негодность рельсы. Стоили они дорого, а в городском бюджете для их замены денег не было. Зато выковырев из земли старые рельсы можно было славно заработать, не обделив и свой собственный карман. А если договориться с подрядчиком, то получался «Клондайк» в отдельно взятом городе. Наконец в городе не осталось ни одной ветки трамвайных путей. Зато на некоторых улицах появились остановившиеся навсегда  старые трамваи «Аннушка». В одних продавали телефоны сотовой  связи, в других были кафе, торгующие заграничными напитками «Кока кола» и «Пепси кола». Но предпринимательская мысль не дремала, и возрождение трамвайного движения стало реальностью. Правда теперь трамвай не использовался для перемещения огромного количества пассажиров, как было раньше. Сейчас трамвай использовался как элитный и очень дорогой транспорт для значимых, особо торжественных мероприятий, например, таких как свадьба, на которых денег не жалели. Если раньше, когда автомобили вытесняли гужевой транспорт, особым шиком было прокатить невесту после обряда бракосочетания в карете, то нынче эту же функцию выполнял трамвай. Отсутствие рельсов и контактных сетей не мешали выполнять задуманное. В самом трамвае стояли аккумуляторные батареи, а пластмассовые рельсы на пластмассовых шпалах подавались механизмом самого трамвая по ходу движения и убирались им же, после того, как трамвай проедет по ним.  Конечно, это был не совсем тот трамвай из прошлого, но это не портило праздника в душе. Очень немногие могли позволить себе свадьбу на трамвае в качестве транспортного средства, и те богачи, которые всё же решались на это, очень собой гордились. В то же время, невесты, которые не могли позволить себе ритуальный трамвай, в тайне злились на своих бедных женихов.
  Софья полгода готовилась к свадьбе, и ей следовало бы поторопиться, поскольку скоро увеличивающуюся полноту в области живота не сможет скрыть даже самое пышное свадебное платье. И дело было ни в нежелании жениха, студента, жениться, а в том, что родители не собрали ещё нужной суммы. Конечно, родители хотели, чтобы свадьба была не хуже чем у других, ведь положение небольшого начальника в городской управе, самого родителя, обязывало выглядеть респектабельно, даже при относительно небольшом окладе.
  Подруга Софьи, Сара тоже готовилась к свадьбе, и с деньгами в её семье было всё нормально, поскольку её отец был известным в городе бизнесменом. Получилось так, что день свадьбы у Сары и Софьи совпал. С одной стороны в этом не было ничего предосудительного, ведь ещё со школы они дружили. С другой стороны, обе семьи хотели провести свадьбу в свадебном трамвае, а он в городе был один, и за день мог принять только одну свадьбу. Конфликт возник на пустом месте, поскольку было объявлено, что свадьба одна и вторая пройдёт в свадебном трамвае. Никто не хотел уступать и отношения между подругами испортились. Однако день свадьбы приближался, и надо было что-то решать.
Конечно, у бизнесмена было больше денег и, казалось бы, он станет победителем в трамвайном споре. Но у чиновника был свой козырь в виде административного ресурса.
Обе семьи подали заявку на трамвай, но и этот факт не решал проблему, ведь пока не оплачено, всё можно переиграть. Отец бизнесмен пытался склонить директора трамвайной фирмы большой взяткой. Отец чиновник стращал директора неотвратимыми негативными последствиями, если вопрос не будет решен в его пользу.
  Директору надоело всё это, и он припугнул обоих отцов, что отдаст трамвай именно на этот день другой свадьбе. Как ни странно, но именно такое заявление решило проблему: обе семьи договорились сыграть свадьбы в одно и тоже время в свадебном трамвае. Таким образом проблема была решена, но не до конца. Приглашённых на свадьбу гостей набиралось слишком много для одного трамвая. Решение подсказал директор трамвайной фирмы, предложив арендовать для размещения гостей большой автобус.
 Итак настал день свадьбы и невесты в белых свадебных платьев выглядели как принцессы из сказки. На их фоне тощенькие прыщавые женихи не вытягивали на образ принцев. Но это не портило праздника в душе невест.
 - Дорогие гости! Прошу всех в автобус, - пригласил гостей отец бизнесмен.
- Невесты с женихами и их родители прошу занять места в трамвае, - распорядился тамада.
День стоял погожий, тёплый и, несмотря на раннюю осень, не предвещал дождя. Чтобы оставался хотя бы визуальный контакт молодожёнов с гостями, предполагалось автобусу и трамваю двигаться параллельными курсами с открытыми окнами. Приготовления закончились,  и кортеж тронулся в путь.    
  Для поднятия настроения тамада предложил поднять бокалы за молодожёнов. Когда все выпили, гости закричали «горько».
Две пары молодожёнов, как им и положено, начали долгий  свадебный поцелуй. Никто из молодожёнов не хотел уступать и лишь когда тамада досчитал до ста, оральное соитие прекратилось. Слегка побледневшие пары уселись на свои места.  Гости снова налили и выпили, закусив, чем Бог послал. Чёрная и краснная икра ценных пород рыб, жареный поросёнок, салаты и морепродукты и много ещё чего стояло на столах. В течение часа гости выпивали и закусывали, не забывая кричать «горько».
 Подъехал автобус с партией блюд с кухни и официанты убрали опустевшую посуду из-под яств и поставили на стол новые кушанья. Молодожёны поначалу вели себя скромно, но по мере продвижения трамвайного свадебного картежа стали втихаря прикладываться  к рюмке, и когда настало время для танцев, были сильно навеселе. Свадебная процессия остановилась, и гости, и молодожёны высыпали из салона транспорта на проезжую часть. Заиграла музыка, и танцы начались. Жители соседних домой выглядывали из окон, стараясь разглядеть жениха и невесту. Увидев две пары в свадебных нарядах, сами вышли на улицу, собираясь узнать подробности. Когда закончились танцы, и свадебная процессия тронулась в путь, количество гостей в автобусе сильно прибавилось. Новое пополнение налегло на выпивку и закуску, стараясь соответствовать кондиции изначально приглашённых гостей. Уже через пару часов и приглашённые и самоприглашённые гости перестали узнавать друг друга. Невесты с женихами уже не стесняясь, быстро навёрстывали упущенное за праздничным столом.
  Когда процессия прибыла к конечному пункту маршрута, а надо сказать что брачующиеся жили в одном многоэтажном многоквартироном доме, гости и родители молодожёнов были никакими, как говорят в простонародье, пьяными в соплю. Наутро все произошедшие события на свадьбе забылись, лишь тяжёлая похмельная голова требовала немедленного опохмеления.
 Наступило время обеда, а молодые ещё не покидали спальни. Матери, каждая в своей квартире, пошли будить молодых. Каково же было удивление родителей, когда они обнаружили, что пары перепутались: невесты остались верны своему дому, а женихи заблудились, поменявшись невестами. Мало того, в момент посещения родителей, они, как и положено молодожёнам, занимались любовью. Что делать в подобной ситуации, матери не знали, поэтому тихо удалились из опочивальни молодожёнов.
- Ты разбудила молодых? Скоро они к столу придут? – спросил каждый из отцов.
 - Они уже не спят и занимаются тем, что мы с тобой давно не делали, - ответили жены.
- Им это внове, пусть занимаются. А нам следует подкрепиться и пивка выпить для поправки головы.
- Пиво сам возьми в холодильнике, и на мою долю прихвати бутылочку.
Жены побоялись сообщить своим мужьям, что пары уже поменяли состав, по сравнению с тем, который был до свадьбы. Однако прояснить ситуацию всё равно придётся, и жены решили сделать это, когда мужья поправят больные после вчерашнего головы. С бульканьем содержимое пивных бутылок перекочевало в горла.
- Ещё пара бутылок и будет совсем хорошо.
- Сначала нужно поесть, а потом у нас будет серьёзный разговор, - предупредила жена.
- Я предлагаю немного изменить программу. Сначала выпить и закусить, тогда любой разговор можно затеять.
- Хорошо, давай, поедим, - согласилась жена.
- И выпьем, - добавил муж. – У нас ведь праздник, дочку замуж выдали.
- Если бы так было на самом деле.
- Ты о чём, я тебя не понимаю? Сегодня второй день свадьбы. Если бы мы жили в деревне, то застолье продолжалось целую неделю. Жалко, что родители жениха живут далеко, и уже уехали домой.
- Наша дочь занимается любовью не со своим женихом.
- Это и понятно, он ведь недавно мужем ей стал.
- Мужем стал, но не он.
 - Ты мне тут парадоксов не излагай. Объясни всё толком. Голова и так болит и ничего не соображает, а тут ещё твои загадки.
- Я зашла в спальню, а наша дочь занимается любовью не со своим женихом, или, если хочешь, мужем.
- А с чьим же мужем она занимается?
- Я не разглядела, но кажется с мужем другой пары.
- Надо думать муж нашей дочери сейчас в постели с не своей женой.
- Ты хочешь сказать, они поменялись, словно шведские семьи?
- А что ещё остаётся думать? Если это произошло случайно, тогда ладно. А если нет? Нужно пойти к ним и всё выяснить.
- Я так не считаю. Мы можем навредить нашей девочке. Нужно подождать и, возможно, всё разрешиться само собой.
- Как бы всё не запуталось ещё больше.
Мужчина налил себе полный бокал водки и залпом выпил, закусил лишь огурчиком, показывая тем, что без пол-литра сейчас не разберёшься. Женщина поддержала инициативу, но выпила лишь несколько глотков из наполненного бокала.
 Родители другой семьи молодожёнов, тоже были озадачены подобной проблемой. Буквально через полчаса отцы молодожёнов встретились в коридоре.
- Жених вашей дочери занимается любовью с моей дочерью. Как это  понимать?
- Тоже самое я хотел спросить у тебя, - ответил другой отец.
- Так вы об этом знали?
- Не знал, а узнал полчаса назад. Жена заглянула в спальню к молодожёнам, а там такое.
- И что по этому поводу вам сказали молодожёны?
- Жена не стала их тревожить, решив, что они объяснят ситуацию сами.
- Ну и как, объяснили они вам?
- Пока не объяснили. Они ещё в спальне. Думаю, скоро они выйдут к столу и объяснят.
- Так может их поторопить?
- Не думаю, что это хорошая идея. Здесь наши инициативы всё испортит.
- Ну и молодёжь нынче пошла, в первый же день после свадьбы начала изменять.
- Ваша дочь тоже хороша, так что нечего на других пальцем показывать.
- Когда всё прояснится, встретимся здесь же.
- Хорошо, созвонимся.
Мужчины разошлись по своим квартирам.
- И что вы решили? – спросила жена, когда муж вернулся с совещания в коридоре.
- Ничего мы не решили, - сердитым голосом ответил муж.
- А всё-таки? – не отставала супруга.
- Как мы с тобой ранее говорили, будем ждать разъяснений от самих молодожёнов.
- Стоило за этим на встречу ходить.
- Стоило. По крайней мере мы теперь знаем, что они думают также, как и мы.
- Ждать уже невмоготу, скорей бы уж они вышли.
- Кто бы спорил. Пойди, подгляди, что там у них в спальне творится.
Супруга подошла к двери спальни и припала к замочной скважине. Она долго не отходила, будто за дверью происходило нечто интересное.
– Ну и что там? – спросил супруг, когда жена вернулась к столу.
- Вроде как спят, - ответила она.
- Вроде как или спят?
- Спят, умаялись, видно, за ночь.
- С чужой женой умаешься тут. Со своей давно бы у стола сидел, - заметил муж, чем вызвал недовольство  супруги.
- Вона как, со свой, значит, ни разу, а с чужой умаешься, - переключившись на мужа, упрекнула супруга.
- Дурра ты! Так принято говорить, - осознал, что сболтнул лишнего, одернул супругу муж, у которого давно было рыльце в пушку.
- Я всё-таки пойду, разбужу их, - сказала жена.
- Не торопи события, по моему разумению они давно должны выйти в туалет. Тогда мы и спросим, что у них на уме.
- Не выйдут они. Я им горшок поставила под кровать.
- Голод не тётка, проголодаются и выйдут.
- Не выйдут, - и на этот раз огорчила жена.
- Это почему ещё не выйдут? – не поверил муж.
- Я им на столик половину пирога положила, и кувшин морса запивать поставила, – созналась жена.
«А я бутылку водки им оставил под стулом. С таким закусоном они действительно могут долго от нас прятаться» - не озвучивая, вспомнил супруг.
- Мы уже достаточно ждали, подождём ещё. И, давай, поедим, что ли, как следует.
- Пойду, разогрею курицу, - сказала супругу и вышла на кухню.
«Ситуация скверная. Тут думай, не думай, ничего не придумаешь. Если они даже в таком составе поладили и это выплывет наружу, скандала не избежать. Придётся их попугать нашей с матерью немилостью. Не знаю, насколько это поможет, но другого средства, привезти семейные дела в порядок, у нас нет. А вообще я бы посадил две пары молодожёнов за один стол, пусть сами разбираются, а мы поглядим. И родители другой пары молодожёнов тоже пусть сидят за этим же столом. Дело - то ведь обоюдное», – принял окончательное решение отец семейства.
Супруга долго пробыла на кухне, а когда вернулась к столу с жареной курицей на блюде, молодожёны вышли из спальни и пошли умываться.
- Когда приведёте себя в порядок, за стол садитесь, - громко, во след им, сказал отец.
Пока они приводили себя в порядок, он позвонил в квартиру, где сейчас находились  молодожёны, другой пары.
- Молодожёны проснулись и сейчас все сядем за стол, будем обедать. Вы подходите к нам с супругой и молодожёнов прихватите. Нам нужно разрулить возникшую ситуацию.
 На другом конце провода молчали, пришлось уточнять.
- Вы понимаете, о чём я говорю?
- Понимаю, - был ответ, - скоро будем.
 Сейчас, растянулось на целый час. Невеста с пришедшей пары молодожёнов сегодня уже не тянула на принцессу. Бессонная, полная любовных утех, ночь сильно подорвала здоровье.  Невеста другой пары молодожёнов выглядела не лучше. Зато женихи, пообщавшись с принцессами – невестами, так и остались невзрачными прыщавыми юнцами.
 - Садитесь за стол, сейчас обедать будем, - велел отец семейства, - мать,  неси первое, -  обращаясь к супруге, дал указание он.
- Я помогу, - проявила инициативу мать пришедшей в гости невесты.
Женщины удалились на кухню и долго оттуда не возвращались. Мужчины и молодожёны сидели за столом молча, ожидая женщин с горячим первым блюдом.
- Суп остыл, пришлось разогревать, - объяснила хозяйка своё долгое отсутствие.
 Она поставила на стол керамическую супницу. Вторая женщина принялась разливать суп по тарелкам.
- Я суп не буду, - отказала одна из невест.
- Я тоже суп не хочу, - отказалась другая невеста.
- Все суп будут, он лучше всего силы восстанавливает, -  сказал своё веское слова хозяин квартиры принимающей стороны.
Девушки не стали возражать и съели несколько ложек супа. Они не хотели разозлить мужчину своими капризами, понимая, что предстоит неприятный разговор, и что придётся объяснить, что они столь долго делали в спальне с чужими женихами.
Хозяин разлил водку в стопки мужчин. Женщин он проигнорировали, и они не стали возражать, сознавая, что грех дочерей лежит и на них, ведь это они воспитали их.
Мужчины выпили не чокаясь, и дружно заработали ложками. Лишь покончив с супом, отец, хозяин квартиры, начал разговор.
- Скажите мне невесты, почему вы так долго пробыли в спальне? Неужели вы не поняли, что лежите в кровати не со своим женихом?
Девушки потупили взор и ничего не ответили.
- Я женихов не спрашиваю. Они дорвались до женского тела, остальное для них неважно. Но вы то, как вы могли? Может быть, сейчас мода такая у молодёжи меняться женихами в первую брачную ночь, я жду ответа, объясните нам непонятливым?
- Я сразу не поняла, а потом было уже поздно, - пыталась объяснить дочь.
- Не понял, что было поздно? – задал уточняющий вопрос отец.
- У нас уже несколько раз произошло это. Было стыдно признаваться, и я решила сделать вид, что не заметила замены жениха.
- Хотя бы стыдно тебе стало, и то хорошо. Но, видишь ли, от подобных упражнений случаются дети. А что если так и получилось и твой настоящий жених помимо того, что стал рогоносцем, будет воспитывать чужого ребёнка?
- Но ведь и мой жених спал с чужой невестой.
- Не буду спорить, спал. Но если ты заметила, она беременна. А насколько я знаю, на одну беременность не накладывается ещё другая беременность.
Женихи сидели молча с пунцовыми лицами, понимая, что и до них дойдёт очередь.
Но отец не посчитал нужным обсуждать с ними возникший парадокс.
- Что вы, господа родители, предполагаете делать? – спросил один родитель другого.
- Они уже всё сделали без нашего вмешательства, - ответил отец беременной невесты.
- Они-то сделали.   Но есть ещё молва, или если хотите, сплетня. Вот сплетен нам нужно избежать. Я думаю, нужно отправить молодых в свадебное путешествие. Пусть время поможет им и нам, родителям, переварить столь пикантные обстоятельства.
- Это хорошая мысль, осталось придумать, куда их послать, - ответил другой родитель.
- Сказал бы я куда их следует послать. Да нельзя, это ведь наши дети.
- Тут есть одна незадача, у меня пока нет на это путешествие денег. Я всё потратил, даже занимать пришлось, - огорчил отец – чиновник.
- Так и быть, я оплачу. Но вопрос, куда им поехать остаётся открытым и его надо решить уже сегодня, чтобы завтра утром их духу здесь не было.
- Это я берусь устроить. У меня в туристическом агентстве знакомый работает, - сообщил чиновник.
 Жена косо взглянула на мужа. «Знаем, мол, какой у тебя знакомый в юбке работает в туристическом агентстве».
- Завтра созвонимся, - дал установку хозяин квартиры.
 На этом родители беременной невесты и она сама, и её непутёвый жених  ушли восвояси.
На сей раз пары были правильно собраны, как и записано в книге регистрации браков.
- Ну, молодые люди, что делать будем? – спросил отец семейства.
- Лично я спать, -  ответила его дочь.
- Только встали и снова спать?  Только я не о том, что вы вообще собираетесь делать в ближайшем будущем.
- Вы же сами сказали, поедем в свадебное путешествие.
- Ты не упрощай. Я спрашиваю, как вы будете жить после всего этого?
- Я надеюсь, долго и счастливо.
Молодые встали из-за стола, и ушли в свою комнату.
- Вот мать, какая у нас дочь.
Мать ничего не сказала, встала из-за стола и собрала посуду, собираясь мыть её на кухне.
«Яблоко от яблони недалеко падает», - подумал отец.
Дело было сделано и обратного хода не было.
«Раз сама молодёжь считает произошедшее свадебным приключением, пусть так и будет. А там дальше поглядим».
На следующий день позвонил отец – чиновник и предложил несколько вариантов свадебного путешествия. Выбрали круиз до Астрахани на корабле. Это был последний рейс до окончания навигации и короткими осенними днями, если позволит погода, будет на что посмотреть. Ведь лайнер будет проходить шлюзы,  а это очень интересное зрелище, для тех, кто никогда не предпринимал подобных путешествий. Единственным неудобством было, что лайнер отправлялся в круиз из столицы и возвращался опять туда же.
Итак, собрав чемоданы, две пары молодожёнов отправились в Москву.  Родители остались ждать возвращения молодёжи. Они несколько раз встречались за общим столом, но скоро прекратили напоминающие о позоре посиделки.
 Через две недели молодые вернулись домой. Они не были в восторге от водного круиза, поскольку в каютах было прохладно, кормили так себе, а долгие вечера на жестких кроватях не располагали к объятиям. Однако появившееся новое  обстоятельство совсем не обрадовало родителей: и невеста второй пары молодожёнов оказалась беременной.
По разумению родителей, самые негативные прогнозы начинали сбываться.
Родителям очень хотелось узнать кто же отец ребёнка, но немного погоревав, они успокоились, ведь ребёнок родится от их дочери, значит он станет законным внуком. А кто отец, тот или этот жених особой роли не играло, пусть он сам винит себя за ротозейство.
С другой стороны, родители не были уверены, была их дочь близка со своим женихом до свадьбы. Проверить точно, какой же будет у внука  биологический отец, сейчас не представлялось возможным. Нужно было набраться терпения и ждать.
 Через положенное время у одной пары родилась дочь. Через четыре месяца и у второй пары родилась дочь. Родители были рады появлению внучки и переключили свою любовь на младенца. Они больше не испытывали желания узнать точно кто является отцом внучки. Новоиспечённые родители тоже не проявляли беспокойства по этому поводу. Однако жить вместе с родителями, и терпеть их навязчивую опеку не хотели. Они мечтали о своём коттедже или хотя бы о большой квартире. Однако достаток не позволял осуществить задуманное даже в отдалённой перспективе. Но был вариант двум молодым семьям продолжить традицию и объединиться, построить просторный коттеджа на две семьи. Родители поддержали инициативу, обещав по мере возможности поддержать деньгами. Три года потребовалось, чтобы построить и въехать в новенький коттедж. Отпраздновали новоселье и по старой традиции пары снова перепутались, обнаружив в своих постелях не своих жён или не своих мужей. Только теперь  никто не читал им нравоучений и особых угрызений совести никто из них не испытывал. Через девять месяцев у каждой пары родилось по сыну.  Маленьким детям было невдомёк заморачиваться проблемами взрослых, они весело играли в доме или в саду, если позволяла погода. Шло время, росли дети, пока первые недетские флюиды любви разбили четверых отпрысков по парам. Тогда-то и возникла острая необходимость определить кто же у каждого ребёнка биологический отец. Сговорившись, сделали анализ ДНК, который шокировал обе пары: отец у всех детей был один, как раз тот, жена которого была беременной до свадьбы.  Такая несправедливость по отношению к молодому мужчине, у которого даже от собственной жены не было детей, хотя он старался ублажать её каждую ночь, шокировала. Из-за этого обстоятельства отношение между парами ухудшились и если бы не общее жильё, развода было не избежать. Жёны рассказали своим родителям о столь обескураживающем парадоксе. Родители, как люди опытные, предложили мужьям в молодых семьях сдать спермограмму. И получилось ещё горше, лишь один, тот, у которого невеста забеременела до свадьбы, могли быть дети. Второй же мужчина оказался бесплодным. Теперь родители двух молодых пар были рады, что в первою брачную ночь пары перепутались. Зато сами молодые мужья рады не были. Один понимал, что если отношения с супругой ухудшатся до критических и дело дойдёт до развода, именно ему придётся платить алименты за четырёх детей. А в довершение к этому женщины избегали секса с ним, поскольку не хотели больше детей. Они, по этой причине, предпочитали ночные общение с другим мужем, и тому каждую ночь приходилось ублажать то одну, то другую женщину, и он ходил уставшим и не выспавшимся.
 Вот такие обстоятельства наплодил последний трамвай, и неизвестно, как их определять, положительными или наоборот. С одной стороны, у женщин появились дети, а с другой, в России появилась ещё одна Шведская семья, то есть произошло как бы сближение с Европой. А хорошо ли это, большой вопрос? Но не это главное: последний трамвай продолжает радовать молодожёнов, ходит он по улицам города и, может быть, долго будет ходить по ним, по крайней мере, пока мода на него не пройдёт. А если молодёжь выберет для свадеб другой транспорт, то станет, трамвай выполнять рейсы для юбиляров или ещё для кого-нибудь.