Против часовой стрелки

Эта сволочь, мой бывший муж, давит мне коленом в горло. Завалил ни с того ни с сего. Что я сделала? Сидели на кухне, курили. Дочка наша со своим мужем и детьми освободила свою комнату. У нее теперь трое и за последнего мальчика удалось получить государственную дотацию на двухкомнатную квартиру в новостройке, которую она тут же  продала и купила себе трехкомнатную в хрущевке на пятом этаже. А меня с этим фашистом оставила в нашей коммуналке, которая теперь принадлежит нам, вернее, Аньке, она все за нас решает. Мой бывший муж занял самую большую комнату, детскую. Там осталась шведская стенка мальчиков и спортивные маты, эта сволочь там, когда напьется, кувыркается. У меня маленькая комната, с балконом, на котором голуби воркуют.

Я стараюсь с ним нигде не пересекаться, но ведь надо же иногда и в туалет сходить, и на кухне что-то приготовить. Все сначала мирно было: посидели, покурили, в карты поиграли. А потом понеслось. – А давай на раздевание! – А давай на интим! – Не могу  я без чувств интимом заниматься. – Можешь! – и как завалит на пол и давить коленом… Чуть не задохнулась. А потом схватила деревянную толкушку для картофеля и по голове ему заехала, а сама пулей в свою комнату – и на щеколду. Он ломом пытался дверь вскрыть, но она, молодец, не поддалась, не подвела меня накануне Нового года. И хорошо сделала! Мы договорились с моим Сережей на Щелковской встретиться, в 23:00, за час до Нового года.

Горло болит – в зеркале синяк.  Моей дочке всего 5 лет было, когда мы от его очередного пьяного дебоша в шкафу прятались, и Анька моя тогда прошептала: «Мам, что же ты себе такого мужа нашла?» И мои родители… Как они сопротивлялись нашему браку! Зачем он тебе, этот некрасивый сыктывкарец?! Мы с ним на одном курсе в свердловском театральном институте учились. Когда расписались, я беременна была, родители отдали нам свою большую комнату (которая теперь его) на солнечной стороне, а мама с отчимом – в мою нынешнюю, с балконом на север перебрались. Дышит эта сволочь сейчас за дверью, с ломом возится, чтобы замок сбить. Пусть пыхтит, у меня еще есть время. Немного, правда, всего 40 минут.

Подхожу к платяному шкафу (одно название, а не шкаф, двери дочь с петель сняла и в свою новую хрущевку отвезла для гардеробной), смотрю на открытые полки, на них стопками по цветам моя одежда разложена. Думаю, что же сегодня надеть такое, чтобы Сережу моего удивить. Он, к слову, на 16 лет меня младше, ему всего 39. Но любит он меня за что-то. Да, не молода, но эффектна и артистична (даром что ли театральный институт окончила?). Сегодня надену фиолетовые брюки-дудочки, морковный свитер с высоким горлом, заодно синяк от колена скрою, и угги коричневые, чтобы не замерзнуть, когда красоту новогоднюю на улице с Сережей будем смотреть, долго, потому что пойти все равно некуда, он с родителями живет, а меня эта сволочь окончательно пришибет, если вместе явимся.

Таким мальчиком обзавелась: сценарист, одинокий, молодой. И за что только любит? Ничего о себе не рассказывает, как ни проси, интроверт. Не пьет, не курит. Зачем я ему понадобилась? Что во мне? Коротышечка, не молодая… Может, он геронтофил? У Саши Соколова в «Палисандрии» такой описан. Главный герой, внучатый племянник Берии и внук Распутина, Палисандр, испытывал стойкое половое влечение к старухам, от самого первородного своего греха с пожилой няней-распутницей. Не знаю… Кто он? Ни-ни о своем прошлом, как ни старалась, молчит (надеюсь, не маньяк он какой-нибудь, не спидоносец и не убийца, я ведь не психолог, а всего лишь антрепризная актриса из погорелового театра).

Эта сволочь все пыхтит и возится за дверью, а я уже блестками веки и щеки присыпала, – выходить пора. Осталось только маленький подносик с белыми медведями в фиолетовый холщевый шопер положить, а шампанское и конфеты я в «Пятерочке» по дороге к метро куплю, должна все успеть. Оранжевая шапка объемной вязки крючком и длинный широкий фиолетовый шарф с бахромой на мне, шум за дверью утих, видно, устал, отпыхтелся, к себе в спортивный зал ушел, бегу… Бесшумными шажками продвигаюсь к входной двери, нажимаю не дыша на дверную ручку и выпрыгиваю на лестничную клетку, быстро спускаюсь по ступеням вниз, сердце колотится. Ура, рубеж пройден, я в заснеженном дворе! Резкий холодный ветер врывается в моё травмированное горло.

На Щелковской Сережи нет (успею купить сигарет в палатке). На 10 минут опаздывает, еще терпимо. На 15… Уже на 20, в новогоднюю ночь?!  Жду, волнуюсь, что не придет. Появляется в 23:23. В синей спортивной куртке и черных джинсах, без шапки. Молодой, свежий! «Осанистый», – как говорила моя бабушка. Все прощаю без объяснений. Несемся в метро, не успеваем, как задумали, полный круг до Нового года на «Ласточке» МЦК сделать. Сережа предлагает: «Давай поедем против часовой стрелки!» Хохочу и соглашаюсь.

Сидим в вагоне метро рядом, он говорит:
– Желтый с синим – признак сумасшествия, но тебе идет.

Отвечаю:
– Это морковный с фиолетовым. 

Прощаю, мужчины, даже, если они сценаристы, немного дальтоники.

Спрашиваю:
– А ты знаешь цвет Тиффани?
– Нет…
– Это бирюзовый. Помнишь цвет коробочек с ювелирными украшениями в фильме «Завтрак у Тиффани» с Одри Хепберн? 
 
Входим в вагон «Ласточки» МЦК, 10 минут до Нового года. Опускаю столик впереди стоящего кресла, они как в самолете здесь оборудованы. Достаю свой поднос с медведями, ставлю на столик. Сережа вдруг бледнеет, переходит на шепот:
– Что это, зачем? Не надо!

Говорю:
– Как не надо, мы же вчера по телефону все обсудили, фуршет. Что ты трусишь, не оштрафуют, сегодня же Новый год!
– Не надо, Галочка, прошу…

Вдруг появляется полицейский. Здоровается, откашливается и говорит:
– С Новым годом!

Следом входит контролерша (едва на ногах стоит), постояла рядом с нами, глазами повращала и ушла.

Я говорю:
– Не надо, Сережа, так тревожиться, побольше дерзости!

И тут очень кстати в вагон вваливается большая молодежная компания (три парня и две девочки) и плюхается рядом с нами, через проход. Откидывают студенты столик и на него ставят стаканчики бумажные, пластиковую тарелочку с клубникой и бутылку шампанского. Сережа мой заметно веселеет, хорошо, мы не одни. Обнимает меня, глаза нежностью наполняются.

А на Аньку мою, как на грех, именно в этот момент, приступ святости находит, звонит и звонит мне. Месяц целый не объявлялась, адрес своей новой квартиры скрывала, а тут вдруг в канун Нового года комплекс вины затрубил. А я не могу ответить, неудобно мне перед Сережей семейные дела обнажать, сбросила все ее звонки.

– Я сценарий пишу, – говорит Сережа, – о тебе. Спонсоры есть. Скоро фильм увидишь. Прелесть ты, Галочка, вдохновляешь меня.

«Вдохновляешь меня, вдохновляешь меня!» – стучит в моих висках, когда я ранним утром поднимаюсь по лестнице на 4 этаж сталинского дома. Тихо-тихо открываю входную дверь нашей коммунальной квартиры, в недрах которой скрывается злой человек, сыктывкарец, насильник, гипнотизер, губитель моей молодости, разрушитель моего прошлого, настоящего и будущего…  И хочется крикнуть:

– Войди в вагон, сволочь, поехали против часовой стрелки!